автореферат диссертации по искусствоведению, специальность ВАК РФ 17.00.02
диссертация на тему: Обрядовая музыка манси

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата искусствоведения Солдатова, Галина Евлампиевна

Введение.

Глава I. Контекст обрядовой музыки манси.

Раздел 1. Жанровая система музыкального фольклора. Фоноинструменты.

Категория эрыг.

Система вокальных жанров.

Необрядовые вокальные жанры.

Фоноинструменты.

Раздел 2. Музыка в обрядовой практике манси.

Предварительные замечания

Шаманство.

Жертвенные церемонии.

Другие обряды.

Глава II. Медвежий праздник: события, жанры, формы интонирования.

Общая характеристика медвежьего праздника.

Сценарный конспект обряда: события, жанровый состав, интонационные феномены.

Выводы.

Глава III. Принципы организации обрядовых мелодий.

Раздел 1. Вокальная музыка.

Предварительные замечания.

Музыкальная стилистика напевов.

Выводы.

Раздел 2. Инструментальная музыка.

Предварительные замечания -.

Музыкальная стилистика наигрышей.

Выводы.

Примеры к главе III.

Введение диссертации2001 год, автореферат по искусствоведению, Солдатова, Галина Евлампиевна

В начале XX века известный венгерский ученый, исследователь фольклора манси Бернат Мункачи писал: «. уже целое поколение, а именно более тридцати лет прошло с тех пор, как я приступил к изучению мифологии и религии вогулов-остяков, но даже в столь узкой области я не смог достичь конечного результата.» [168, с.5].

Автор диссертации, изучая традиционную музыку манси более десяти лет, также не претендует на полное и всестороннее освещение темы. Написание настоящего исследования нужно считать скорее предварительным итогом, создающим условия для дальнейших научных поисков.

В качестве предмета исследования нами избрана обрядовая музыка манси, и это не случайно. Обрядовые жанры занимают приоритетную, доминирующую позицию в системе мансийского музыкального фольклора и в то же время являются частью этой системы, изоморфной целому. Поэтому рассмотрение обрядовой музыки в контекстном, функциональном и структурном аспектах позволяет приблизиться к пониманию всего комплекса традиционного музыкального фольклора манси. 4

Историко-этнографические сведения

Манси (вогулы)1 расселены на территории, занимающей север Западной Сибири, они живут по берегам больших и малых рек Обь-Иртышского бассейна и в предгорьях северного и среднего Урала. Численность этноса, по данным переписи 1989 года, составляет около 8,5 тыс. чел. [91]. Большая часть манси проживает в Ханты-Мансийском автономном округе Тюменской области, небольшие группы - в Свердловской, Пермской областях и в Ямало-Ненецком автономном округе2.

Этноним манси, согласно гипотезе П. Вереша [26], связан с существующими в хантыйском и мансийском языках словами «рассказать» (man's) и «сказка» (mon's') и имеет значение «говорить». Таким путем могло возникнуть самоназвание, подчеркивающее отличия «говорящих» от «не говорящих» иноязычных племен.

Мансийский язык, наряду с хантыйским и венгерским, составляет угорскую ветвь финно-угорской группы уральской языковой семьи. В отличие от венгров, манси и хантов называют обскими уграми. Предполагается, что существование угорского языка-основы относится к периоду между III и I тыс. до н.э., когда предки венгров, хантов и манси жили в районе южного Урала; в последствии, приблизительно в V в. до н.э. произошло переселение предков венгров на более южные территории, а предков обских угров - на северные [84, с.9]. По мнению П. Хайду, размежевание прахантыйского и прамансийского языков началось еще «задолго до исторических сведений, в последние века до н.э., и

1 Вогулы - устаревшее название манси. Использовалось в отечественной научной литературе приблизительно до 1930-х гг., в современных зарубежных изданиях сохраняется до сих пор.

2 Упоминание о манси, проживающих в Пермской и Свердловской областях, содержится в любом этнодемографическом справочнике, однако автор не располагает сведениями о каких-либо компактных группах манси в указанных регионах. Очевидно, речь идет о единичных перемещениях, связанных с браком, обучением и т.п. 5 завершилось в первые века н.э., уступив место диалектной дифференциации внутри мансийского и хантыйского» [138, с.36].

Исследователи современного мансийского языка установили наличие в нем четырех диалектов.

Северный диалект, имеющий наибольшее распространение и положенный в основу литературного мансийского1, содержит шесть говоров: верхнелозьвинский, верхнесосьвинский (верховья Сосьвы с притоками, в том числе с. Хулимсунт, с. Няксимволь, до д. Нильдино), среднесосьвинский (с. Сосьва, с. Кимкьясуй, с. Сартынья и др.), нижнесосьвинский (с. Анеево, пос. Игрим, с. Ванзетур и др.), усть-сосьвинский или обской (с. Нарыкары, с. Вежакары, с. Проточные), сыгвинский (с. Саранпауль, с. Щекурья, с. Ломбовож и др.) [108, с.9].

Только на севере владение родным языком считается нормой. Распространение западных наречий (пелымского, средне- и нижнелозьвинского) ограничено «пределами едва ли не одного поселка» [138, с.38]; среди восточных манси «родной язык помнят лишь люди старшего возраста, но не пользуются им, так как живут в окружении русского населения и хорошо владеют русским» [109, с.283]; южный (тавдийский) диалект исчез уже к 70-м годам нашего века. Потеря языка в южных и западных районах проживания манси связана с тем, что эти территории на протяжении двух столетий были зоной активных контактов манси с другими народами (русскими, татарами), и этнические группы, на них проживающие, оказались практически полностью ассимилированными.

Поскольку названия диалектов и говоров связаны с занимаемой их носителями территорией, а также по сложившейся в угроведении

1 На основе северного диалекта в 1938 году создана действующая по сей день письменность, использующая русский алфавит и ряд дополнительных знаков. 6 традиции, в диссертации используются лингвистические номинации локальных групп, например, «среднесосьвинские манси», «вернелозьвинские манси» и т.п.

Антропологические исследования показали, что в расогенезе манси, относящихся к уральскому антропологическому типу, принимали участие три компонента: европеоидный (южного происхождения), монголоидный катангского типа (к нему принадлежат, в частности, западные эвенки), а также древнеуральский антропологический тип, не имеющий современных аналогов, который характеризуется «слабым ростом бороды, уплощенным лицом с умеренно выступающими скулами, очень прямым лбом, выраженной складкой века, малой длиной тела, не очень тонкими губами» [46, с.113].

Этногенез обских угров имеет истоки в усть-полуйской археологической культуре (кон. I тыс. до н.э. - нач. I тыс. н.э.), где «встречаются почти все компоненты, создавшие культуру современных остяков1 и вогулов» [89, с. 105]. По версии В.Н. Чернецова, возникновение усть-полуйской культуры связано с миграцией древнеугорских коневодческих племен из степных и лесостепных территорий, граничащих с границей западно-сибирской тайги, на север Западной Сибири, населенной в то время смешанными племенами (на севере преобладал палеоазиатский элемент, в тайге и на хребте - уральский) [145, с.238]. Особенности этногенеза рассматриваются многими учеными в качестве истоков некоторых культурных феноменов, сочетающих черты южной коневодческой культуры и таежно-аборигенной [31; 134; 172 и др.].

В основе традиционной социальной организации у манси и хантов лежит деление на две фратрии - крупные брачные классы Пор и Мосъ, каждый из которых имеет мифологического предка и большой корпус

1 Остяки - прежнее название хантов. 7 фольклорных сюжетов, объясняющих происхождение фратрии и нормы поведения ее членов. В наиболее отдаленных селениях с традиционным укладом жизни экзогамный брак сохранялся вплоть до недавнего времени. Помимо фратрий, исследователями выявлено также наличие других социальных единиц - тотемно-генеалогических групп, связывающих свое происхождение с зоо- и орнитоморфными предками [123; 128].

Тип хозяйствования. Известно, что до середины II тыс. н.э. «сибирские племена, именовавшиеся югрой, были племенами охотников и рыболовов, ездивших на собаках» [89, с. 102]. Позже, не без влияния соседей, - ненцев и коми-зырян, - угорские этносы стали заниматься оленеводством. В XIX-XX веках основными видами занятий хантов и манси являлись охота, рыболовство и оленеводство с преобладанием того или другого из них на разных территориях: охоты в приуралье, рыболовства - в низовьях крупных рек. Для северных мансийских территорий характерен «таежно-предуральский» тип хозяйствования (горно-таежное отгонное оленеводство, запорно-сетевое предгорное рыболовство, предгорная охота на копытных и глубинно-таежный промысел пушного зверя), для южных - «южно-таежный» тип, помимо промыслов включающий животноводство (в том числе коневодство), товарное собирательство и элементы земледелия [41, с.41].

Сейчас большинство населения живет в крупных поселках. Традиционному образу жизни привержены немногочисленные жители маленьких селений (манс. павыл), в основном пожилые манси. Именно у этой части населения сохранились характерные черты материальной культуры: использование временных жилищ, расположенных в охотничьих и рыбацких угодьях, разнообразные приспособления для охоты и рыбной ловли [41; 74; 121]; одежда из меха и сукна, орнаментированная посуда и предметы обихода из бересты [105] и др. 8

Духовная культура

Одной из ярчайших сторон духовной культуры манси является религиозно-мифологическая система, отличающаяся большим количеством персонажей и бесчисленными вариациями на уровне группы-рода-семьи, что довольно обстоятельно освещено в литературе [30-33; 57; 62; 64-66; 114; 125-126; 143; 160; 172; 173].

В основе мифологической картины мира лежит представление о трехчленности космической вертикали, включающей Верхний, Средний и Нижний миры, каждый из которых, в свою очередь, подразделяется на несколько уровней. Верхнему уровню космического пространства соответствуют важнейшие персонажи пантеона: верховный бог Нуми-Торум - создатель людей, духов-покровителей, лесных духов; боги Солнца, Луны и Грома; богиня-прародительница Калтасъ-эква, семь сыновей Нуми-Торума, являющиеся духами-покровителями территорий и младший из них - Мир-сусне-хум, имеющий статус бога. Средний мир соотносится с человеческим обществом, в Нижнем мире живет хозяин подземного царства Куль-отьгр и духи болезней.

Среди богов и духов, по мнению И.Н. Гемуева [31], выделяются актуальные персонажи, которые покровительствуют человеку на уровнях семьи, патронимии, фратрии. Они имеют материальное воплощение в виде небольших деревянных изваяний, хранящихся в специальных ритуальных амбарах в лесных святилищах [32; 33] или, если это семейный дух-покровитель, - на территории жилища, в сакральной его части1. Духами-покровителями патронимии могут быть животные-тотемы, а также

1 Сакральную часть жилища составляют место у задней стены со специальной угловой полкой пупыг-норма 'полка духа' и чердак, где обычно находится священный сундук с духом-покровителем и пожертвованиями ему, а также другие культовые предметы. См. об этом [30; 32; 33]. 9 персонажи общемансийского или общеугорского пантеона. К последним относятся:

1) Мир-суснэ-хум 'За народом смотрящий человек', - всадник на белом коне, объезжающий «мансийскую или (шире) угорскую Вселенную, где и пребывает опекаемый им народ» [31, с.34], и часто связываемый с иранским Митрой.

2) Ялпус-ойка 'Старик священного города', - мифологический предок фратрии Пор, имеющий медвежий облик и связываемый с древнеуральским субстратом;

3) Калтась-эква 'Женщина Калтась' - богиня, совмещающая функции матери-земли, жизнеподательницы, предка фратрии Мосъ, и также имеющая функционально близкую параллель в иранской мифологии [30; 31; 134].

Главные фигуры пантеона, таким образом, соотносятся с мировоззрением древнеуральского и древнеугорского компонентов в этногенезе манси и обских угров вообще.

В XVIII в. в системе верований хантов и манси наметились изменения. В этот период, благодаря активной деятельности православных миссионеров, происходило массовое обращение «диких» вогулов и остяков в христианство. Однако, приняв новую религию, языческие народы не отказались от прежних кумиров: они просто расширили свой пантеон. Сейчас некоторые пожилые женщины вместе с бисерными нагрудниками и бусами носят крестик или, если есть, - два-три сразу.

С реализацией религиозно-мифологических воззрений связана развернутая система обрядовой практики, которая имеет фундаментальное значение для культуры манси. Наиболее значимыми ее составляющими являются: жертвоприношения духам-покровителям разного ранга (семьи, поселка, фратрии) - регулярные, связанные с охотничьим календарем, и

10 окказиональные; медвежий праздник - многодневное действо в честь убитого тотема, своеобразный парад всех актуальных персонажей пантеона; шаманский сеанс в разных его проявлениях, связанных с категорией шамана и спецификой ситуации, инициирующей его деятельность. Перечисленные обрядовые феномены включают мощный фольклорный пласт, синтезирующий поэтический, музыкальный, хореографический, драматический, прикладной срезы народного искусства. Музыкальный компонент перманентно присутствует в этих обрядах и имеет свою многоуровневую жанровую систему, что будет продемонстрировано в ходе исследования.

Система жанров в мансийском фольклоре

Проблема жанра в фольклоре манси не принадлежит к числу разработанных: специальных исследований в этой области пока не предпринято.

В публикациях, в той или иной мере касающихся данного вопроса, содержатся сведения разного характера: в одном случае это перечень жанров [2; 61; 107] , в другом - описание отдельных жанровых традиций [13; 75; 154], в третьем - жанровая рубрикация собранных исследователем образцов фольклора [161-166; 168-170]. Общими для всех авторов являются ориентация на вербальный текст и невнимание к музыкальному плану выражения.

Несмотря на некоторые различия, опубликованные данные обрисовывают несколько жанровых сфер в мансийском фольклоре: тексты мифологического содержания (этиологические и космогонические), героический эпос (в песенной и непесенной форме), сказки, фольклор медвежьего праздника, лирическая поэзия, а также ряд малых жанров (заклинания, заговоры, загадки, пословицы и др.). В целом соглашаясь с подобной классификацией, автор считает нужным обратить внимание на

11 прижившееся в фольклористической литературе понятие «сказка», являющееся переводом мансийского терминамойт [15; 110].

В фольклоре манси мойт существует как широкое понятие, объединяющее ряд жанровых традиций, относящихся к области повествовательного фольклора. В народной терминологии различается форма воплощения сюжета: «если фольклорное произведение поется, то его называют песней, если повествуется - сказкой» [13, с,11]. Поэтому к сфере мойт относятся не только и не столько сказочные, но также несказочные1 тексты - мифологические и эпические. Любые мойт манси расценивают как достоверные: «на сказку смотрят, как на повествование событий и похождений, бывших на самом деле в далекие времена» [12, с.65]. В связи с этим при использовании русскоязычных терминов следует всякий раз учитывать, о какой разновидности мойт идет речь; во многих случаях более корректно употреблять термин «сказание».

Разновидности мойт маркируются с помощью дополнительных определений. Произведения мифологического плана, где речь идет о происхождении земли, мироустройстве, а в качестве героев выступают общеплеменные, фратриальные и родовые божества, называются ялпынг мойт 'священное сказание', ма унтум ялпынг мойт 'священное сказание о возникновении земли' [107, с.23] . Героические сказания, посвященные описаниям эпизодов из жизни духов-покровителей (история сватовства или женитьбы, борьба с врагами и пр.), имеют названия тэрнынг мойт или алхатнэ мойт 'военное сказание'. Согласно историко-типологической концепции Б.Н. Путилова [106], данные разновидности соответствуют мифологическому и архаическому типам эпоса. Однако провести четкую грань между ними трудно. Как пишет Н.В. Лукина, «героизация

1 Термин «несказочный» использует Е.С. Новик в отношении повествований, к которым «носители фольклора относятся как к достоверным сообщениям» [92, с.37].

2 Здесь и далее в написании мансийских слов заднеязычный носовой сонант передан сочетанием нг, долгота гласных не указана.

12 мифологических персонажей оказалась настолько сильной, что развилась целая серия вторичных эпических песен и сказаний, относящихся не к мифологической, а к богатырской эре» [78, с.ЗЗ].

Полифункциональность термина мойт, таким образом, обнаруживает осознаваемую этносом единую основу нарративных жанров, их взаимосвязь и отсутствие строгих границ между ними. Межжанровые связи и тенденция к взаимопроникаемости, диффузности характерны и для других отмеченных сфер.

В целом, вопросы жанровой типологии мансийского фольклора требуют специального рассмотрения1.

Несмотря на то, что поэтический уровень является безусловно значимым для произведений, связанных со словом, он не существует автономно от других средств выражения. Так, большинство жанровых традиций, связанных со сферами эпоса, лирики, сказки, медвежьего праздника, подразумевает и музыкальное воплощение; обрядовая поэзия связана, кроме того, с танцевальным и театральным искусством. Синкретичность, свойственная раннефольклорным традициям, в том числе обско-угорской [8; 21; 50], проявляется практически во всех жанровых сферах. Следовательно, при построении жанровой типологии необходимо учитывать, помимо вербального, другие уровни плана выражения: музыкальный, кинематический, драматический и прочие, синхронные словесному тексту. Уточнение жанровой классификации на основе музыкального плана выражения найдет отражение на страницах данной работы.

1 В этом смысле для фольклористов-филологов остается возможность предпринять жанрово-типологическое исследование, основанное на обобщении солидных коллекций вогульской поэзии, опубликованных А. Каннисто [161-166] и Б. Мункачи [168-170], а также на новых записях, осуществленных в XX в., особенно фонозаписях, поскольку поющийся текст заведомо перспективен в плане изучения поэтики, стихосложения, формульности и пр.

13

История собирания и изучения фольклора манси насчитывает около трех столетий, хотя о существовании угорских племен, живущих за Уралом, было известно задолго до этого времени. Первый письменный источник, в котором содержится упоминание о народе югра, относится к XI в. В летописи Нестора 1096 года значится: «Югра-же людье, есть язык нем, и седят с Самоядью на полунощных странах» [цит. по 43, с. 3-4].

С конца XVI века, после присоединения югорских земель к Московскому княжеству, начинаются интенсивные контакты остяков и вогулов с русским населением: купцами, сборщиками ясака, миссионерами. Эти контакты привнесли изменения в хозяйство, жизненный уклад, систему верований обских угров, и, в то же время, положили начало изучению культуры этих этносов.

В нижеследующем разделе мы сознательно отказываемся от обзора части работ, где содержатся наблюдения этнографов, путешественников, краеведов и пр., и останавливаемся только на тех из них, которые могут использоваться как этномузыковедческие источники.

Первым по времени историческим источником (после новгородских летописей) является написанная в 1715 году книга миссионера Гр. Новицкого1 «Краткое описание о народе остяцком» [98]. Не свободная от оценочных суждений по поводу «зловерия» остяков и вогулов, эта работа, тем не менее, дает целостное представление о духовной жизни обских угров в начале XVIII в., поскольку автору удалось наблюдать и описать явления культуры, многие черты которой сохранились по сей день. С точки зрения этномузыкологии, в этом источнике можно почерпнуть сведения о празднике в честь медведя, для которого «игралища, плясания

Григорий Новицкий - украинский ссыльный, сопровождавший митрополита тобольского и сибирского Филофея Лещинского в его югорской миссии 1712-1715 гг. Был убил при исполнении кураторских обязанностей в отношении принявших крещение остяков.

14 творать, изъявляеть же песньми невиновна себе его убиению», а также об устройстве шаманского сеанса в темном доме, во время которого «волшебствующего . накрепко связують, сами же присидять играюще в своя сверелы» [98, с.57-59]. Кроме того, Новицкий заметил большое сходство между культурами вогулов (вагулич) и остяков: «Народ сей разнствует языконаречием; обычаи же своими единонравен во всем со остяки и обхождением со оными» [98, с.60].1

В течение XVIII в. быт и культура народов Западной Сибири неоднократно становилась предметом академических экспедиций, в том числе пионеров вогульского языкознания - Д.Г. Мессершмидта и В.Н. Татищева [см. об этом 14, с.47-49]. Особо стоит отметить имена П.С. Палласа и В.Ф. Зуева, в чьих работах, помимо подробнейшего описания традиционного хозяйства и быта, содержатся первые упоминания о музыкальных инструментах, их функции. Привлекают внимание сведения Палласа о шестиструнном инструменте, который «имеет образ маленькой лодки, на коей подставки и шесть струн на круглый валек наверчены» и сопровождает танцы [цит. по: 59, с.6], а также об увиденном В.Ф. Зуевым танце, изображавшем охоту на лося под аккомпанемент «домбры» [58, с.54]. Последнее свидетельство говорит об устойчивости традиции драматических представлений, разыгрываемых обычно на медвежьих праздниках, участники которых стараются как можно яснее изобразить какое-либо животное при помощи пластики, танца и музыкального сопровождения.

Следующий период в изучении мансийской культуры (XIX-нач. XX вв.) знаменателен сосуществованием двух тенденций. Одна из них (назовем ее этнографической) является продолжением описательной

1 Отдельные немногочисленные сведения, касающиеся югорской культуры, содержатся в трудах С. Герберштейна, Н. Спафария Милеску и др. Выдержки из этих и других работ приводятся в монографии Т.А. Роменской [111].

15 традиции XVIII века, другая связана с появлением научного интереса к фольклору.

Этнографическая направленность объединяет довольно разные по содержанию работы О. Финша и А. Брэма, Н.Л. Гондатти, П.Н. Инфантьева и К.Д. Носилова. В конце 1870-х гг. появляется отчет о путешествии О. Финша и А. Брэма [137]. Нельзя сказать, что немецким ученым удалось глубоко проникнуть в суть изучаемой культуры, однако им принадлежит достаточно полное и точное описание трех (!) музыкальных инструментов северных остяков - арфы, цитры и лютни, -материал, имеющий значение для сравнительных исследований хантыйской и мансийской музыки1.

Труд Н.Л. Гондатти (1888) [43] стал классикой обско-угорской этнографии, поскольку является первым тщательно выполненным и систематично изложенным описанием важнейших культов и обрядов манси. В первом разделе книги - «Следы языческих верований у маньзов» - описан пантеон манси (боги Верхнего мира, 7 сыновей Нуми-Торума, обитатели Нижнего мира), церемония жертвоприношения, виды шаманской деятельности (камлание в темном доме, гадание на топоре, поднятие священной «шкатулки с богами и их приношениями»). Во втором разделе - «Культ медведя у инородцев Северо-Западной Сибири» -проанализированы формы почитания медведя, сделано одно из самых удачных описаний медвежьего праздника, приведены замечания о впечатлениях от слышанных автором песен, пересказаны 33 сюжета драматических представлений. Детали, сопровождающие описания обрядов, позволяют судить о музыкальном наполнении ритуальной сферы,

1 Это особенно важно в ситуации, когда инструментарий северных хантов практически утерян [83].

16 рассматривать особенности функционирования феноменов интонационной культуры.

Книги К.Д. Носилова [99] и П.Н. Инфантьева [60], опубликованные соответственно в 1904 и в 1910 гг., являются литературной обработкой дневниковых записей авторов во время поездки к вогулам. Носилов, в свойственной ему беллетристической манере, описывает экзотические стороны жизни вогулов, в частности жертвоприношение, в одном из эпизодов которого «. появился музыкальный инструмент в виде гуся, . один артист издал из медных струн приятную мелодию, другой завозился на какой-то досочке, на которой тоже были натянуты медные струны, подстроился, и в юрте полилась довольно приятная . мелодия» [99, с.40]. Воспоминания Инфантьева написаны более сдержанно и обстоятельно (хотя и не всегда точно): он приводит легенду о медведе-первопредке, описывает медвежий праздник, упоминает музыкальные инструменты -«лебедь» и «домбру». В целом, обе работы являются опытом любительской этнографии, но содержат массу интересного материала. Применение подобного рода сведений в музыкальной этнографии вполне уместно, но с известными оговорками и уточнениями.

Вторая (фольклористическая) тенденция связана с деятельностью Венгерской академии наук и Финно-угорского общества в Финляндии1, благодаря которым на протяжении XIX - нач. XX вв. были собраны уникальные коллекции поэтических фольклорных текстов манси.

Первую коллекцию собрал в 1843-44 гг. венгерский ученый Антал Регули. Он обследовал все мансийские территории и записал большое количество текстов в разных диалектных группах. Регули не успел сам обработать собранный материал, который представлял большую научную

1 Сугубо языковедческие работы в данном обзоре не рассматриваются. Подробно деятельность финских и венгерских ученых по собиранию обско-угорского фольклора отражена в работах А.Н. Баландина [14], Н.В. Лукиной [77].

17 ценность. В связи с этим через сорок лет после поездок Регули Венгерская академия наук организовала еще одну экспедицию: Бернат Мункачи не только уточнил прежние записи, но и собрал новую крупную коллекцию текстов.

Работа над материалами Регули-Мункачи продолжалась долгие годы, в результате чего появилась крупнейшая публикация фольклора манси - «Свод вогульского народнопоэтического творчества». Часть томов «Свода» была опубликована самим Б. Мункачи в 1892-1921 гг.: «Сказания и песни о сотворении мира» (том I), «Сказания и героические песни богов» (том 11/1 и И/2) [168], «Медвежьи песни» (том III/1) и «Лирические песни, сказки, загадки» (том IV/1). Завершил эту работу уже в 1952-63 гг. Бела Кальман, добавив к текстам комментарии и словарь (тома Ш/2,1У/2) [169; 170].

Еще одна крупная коллекция была собрана финским ученым Артуром Каннисто в начале XX века. Длительное пребывание в полевых условиях помогло ему установить хорошие контакты с местным населением1, усовершенствовать знание языка, фольклора, обрядов. В результате долгой и кропотливой работы Каннисто собрал обширнейший материал, относящийся не только к области народнопоэтического творчества, но и к сфере религии, мифологии и обрядов. Кроме того, он стал одним из первых фольклористов, осуществивших запись живого исполнения на фонограф. Все направления исследовательской деятельности А. Каннисто нашли отражение в публикации его наследия М. Лиимолой и А.О. Вяйзяненом .

1 А. Каннисто организовал обширную сеть информаторов из числа манси, которые по его заданию собирали нужные сведения, а потом сообщали их исследователю, в то время как он сам мог долгое время находиться в крупном поселке, работая с наиболее интересными певцами и сказителями.

2 Публикация Вяйзянена освещена ниже, в разделе об изучении музыки манси.

18

Образцы фольклора, собранные Каннисто, увидели свет в составе шеститомного издания «Вогульской народной поэзии», которое подготовил М. Лиимола [161-166]. Это собрание получилось еще более обширным и разноплановым, чем «Свод» Мункачи-Кальмана: в него включены тексты мифологического содержания (том 1), военные и героические сказания (том 2), сказки (том 3), медвежьи песни (том 4) и песни-представления медвежьего праздника (том 5), а также песни судьбы, детские считалки, загадки и пр. (том 6). Опубликованные тексты могут привлекаться в качестве сопоставительного материала при работе с современными текстами песен, зачастую являющимися неполными.

В 1958 году тот же Лиимола опубликовал «Материалы к мифологии вогулов» [160] - фундаментальный труд А. Каннисто, не имеющий аналогов в угроведении. «Материалы.» являются настоящей энциклопедией мифологии и обрядов, поскольку нет практически ни одной сферы, которая ускользнула бы от внимания исследователя. Скрупулезно собранные сведения касаются всех аспектов мировоззрения этноса, будь то духи-покровители территорий, культ умерших, тотемизм, медвежий культ и т. д. Эти сведения точны и надежны, что позволяет пользоваться ими как первоисточником1. Данное обстоятельство придает еще больший вес наблюдениям Каннисто над музыкальной стороной обрядов, которую он описывает с той же тщательностью, что и этнографические реалии.

Деятельность другого выдающегося финского ученого - К.Ф. Карьялайнена, также работавшего среди обских угров на рубеже веков, увенчалась капитальным трехтомным трудом «Религия югорских народов» (1921-1927) [64-66]. Это издание представляет собой хорошо

1 Автором диссертации это было проверено многократно: при сравнении информации по мифологии, полученной в недавних экспедициях, со сведениями, имеющихся в работе А. Каннисто, степень совпадения всегда очень высока.

19 систематизированное изложение религиозных традиций хантов и манси, основанное не только на собственных материалах ученого, но и, главным образом, на опубликованных ранее материалах Мункачи, Гондатти, Финша и др1. Сильные качества работы - привлечение широкого сопоставительного материала и четко обозначенная позиция автора, -приобретают в наше время несколько иной оттенок, так как многие суждения ученого уже устарели или спорны. Поэтому ценность издания для современного исследователя заключается прежде всего в описаниях обрядов, выполненных самим Карьялайненом.

В течение нескольких десятилетий, примерно до начала 1980-х гг., в связи с общественно-политическими причинами, финские и венгерские ученые не имели возможности совершать экспедиционные поездки к обским уграм, живущим на территории СССР. Поэтому все это время зарубежное финноугроведение базировалось на публикации и изучении собранного ранее материала.

В СССР плодотворным периодом для угроведения стали 1930-е гг. С этого времени начинается интенсивная собирательская и исследовательская работа отечественных ученых среди манси, во многом благодаря открывшейся в Ленинградском институте народов Севера лингвистической секции, в составе которой работали В.Н. Чернецов, А.Н. Баландин, В. Штейниц и др.

В результате деятельности А.Н. Баландина увидело свет исследовательское эссе «Язык мансийской сказки» [13], где достаточно полно описан феномен мойт в нескольких его разновидностях, а также тематика, типы героев, особенности художественного языка. Немаловажно, что сказки рассматриваются в контексте мифологической

1 Карьялайнен долгое время являлся сотрудником университетской библиотеки Хельсинки и имел возможность познакомиться практически со всеми нужными изданиями.

20 картины мира манси, а связанная с хозяйственным укладом лексика сказок сопровождается подробными комментариями.

Следует отметить и сборник И.И. Авдеева «Песни народа манси» (1936), который содержит 14 текстов медвежьих песен в переводе на русский язык и вступительную статью автора о жанрах и поэтике мансийских песен [2]. Другая работа этого же автора - небольшая статья в журнале «Советский Север» [1], посвященная драматическим представлениям медвежьего праздника. В этой статье впервые высказано мнение о наличии трех основных жанровых групп в песнях медвежьего праздника: «По времени исполнения, смыслу и оформлению песни делятся на три, четко друг от друга разграниченные вида: медвежьи песни ., песни на драматические представления . и песни, вызывающие родовые божества». Это положение подтверждается в настоящей работе.

С именем В.Н. Чернецова связана целая эпоха в финноугроведении. Сфера его научных интересов включала этнографию, археологию, фольклористику, языкознание. В 20-30-х гг. он совершал регулярные длительные экспедиции к обским уграм, преимущественно к манси, во время которых изучил язык, записал большое количество текстов на мансийском языке, собрал обширную информацию, касающуюся обрядов, культовой атрибутики, мифологии. Основные положения проведенных Чернецовым исследований нашли отражение в ряде публикаций, преимущественно малообъемных, среди которых наибольший интерес в связи с избранной нами темой вызывает работа «Периодические обряды и церемонии обских угров, связанные с медведем» [144]. В единственном монографическом труде ученого «Наскальные изображения Урала» [142] предпринимается попытка обоснования сюжетов уральских писаниц на основе привлечения обширного фольклорного материала, записанного им у манси. Многое из опубликованного в этой работе перекликается с

21 нашими полевыми материалами. Поэтому автор диссертации неоднократно обращается к этой книге в ходе исследования. Еще один важный для нас источник из наследия В.Н. Чернецова - дневники его экспедиций, опубликованные в 1987г. Н.В. Лукиной и О.М. Рындиной [61] Большой объем сведений по разным вопросам уже сделали это издание настольной книгой многих этнографов.

Этнографический аспект остался преобладающим в работах ученых второй половины XX в.

Большой объем собранного материала отражен в работах З.П. Соколовой, научные интересы которой связаны с проблемами социальной организации обских угров, культом умерших, этногенезом и др. [121-128]. Ценные сведения, используемые при написании настоящей работы, содержатся в публикации о шаманстве обских угров [127]. В плане этномузыковедения привлекает ее статья о происхождении музыкальных инструментов хантов и манси [124], где собраны все известные исследователю данные о названиях, распространении, конструкции струнных инструментов и варгана, а также высказывается мнение об автохтонном происхождении угорской лиры/цитры и южном - арфы, с чем на данном этапе следует согласиться, во всяком случае - до специального музыковедческого исследования.

Среди других этнографов, работающих с мансийским материалом, следует назвать также Н.И. Новикову, в нескольких статьях которой

•у приводятся данные об обрядах ивдельских манси [93-97]. Наиболее интересными являются заметки о слабо освещенном в литературе мансийском кукольном театре, в том числе с участием музыканта

1 Достоин сожаления тот факт, что редакторы не вынесли в заглавие книги фамилию Чернецова, назвав ее «Источники по этнографии Западной Сибири», хотя других источников, кроме дневников Чернецова, в ней нет.

2 Судя по материалам, это верхнелозьвинские манси.

22 инструменталиста [96], а также описания вороньего праздника сосьвинско-сыгвинских манси [94].

Крупной фигурой в финноугроведении конца XX в. является Н.В. Лукина, исследователь из Томского университета, в лице которой соединились этнограф, собиратель, педагог и издатель. Именно последний аспект деятельности Лукиной особенно значим для изучения мансийской культуры. Это прежде всего упомянутая публикация дневников В.Н. Чернецова [61], публикация и перевод с немецкого труда К.Ф. Карьялайнена [64-66] и статьи А. Каннисто «О драматическом искусстве вогулов» [63], а также составительская и редакторская работа при подготовке тома «Мифы, предания, сказки хантов и манси» [87].

Наконец, следует сказать и о новосибирских этнографах - И.Н. Гемуеве, A.M. Сагалаеве, A.B. Бауло, в течение последних двадцати лет занимающихся исследованиями религиозно-мифологической системы манси на основе систематизации культовых мест и атрибутики [20; 30-33]. Опубликованные сведения, ценные сами по себе, приобретают особую значимость в связи с тем, что география описываемых феноменов совпадает с маршрутами наших музыкально-этнографических экспедиций. Кроме того, тщательно выполненные описания атрибутики (в том числе бубнов и предметов с издающими звук подвесками) позволяют использовать их в этномузыковедческом исследовании.

В сфере фольклористики в описываемый период работает, пожалуй, только Е.И. Ромбандеева, единственный ученый-носитель языка. Будучи лингвистом по образованию, Евдокия Ивановна с конца 1950-х записывает тексты и описания обрядов у сыгвинских манси; результаты этой работы частично публиковались в кратких тезисах и журнальных статьях. В 1993 году вышла книга под названием «История народа манси (вогулов) и его духовная культура (по данным фольклора и обрядов)» [107],

23 объединившая все ранее вышедшие работы автора, туда же вошел и неопубликованный ранее материал. Этнографы и фольклористы получили уникальную возможность приобщиться к inside'ному взгляду на систему верований и обрядов манси. Для нас эта книга также является хорошим справочным пособием.

Изучение музыкального фольклора

Как отмечалось выше, начало этномузыковедческого изучения фольклора манси связано с именем финского ученого А.О. Вяйзянена. С 1929 по 1937 гг. он опубликовал ряд статей на финском и немецком языках, посвященных обско-угорским музыкальным инструментам, которые он назвал арфой и лирой [177-179]1. В статьях рассматриваются вопросы конструкции и происхождения инструментов, привлекается обширный сопоставительный материал. В результате исследователь приходит к выводу о том, что обско-угорские инструменты генетически связаны с южными культурами: лира - с древней переднеазиатской, арфа -с бирманской или восточно-туркестанской [178, с.148-152].

Однако основной заслугой А.О. Вяйзенена является публикация мелодий, записанных на фонограф А. Каннисто (мансийских) и К.Ф. Карьялайненом (хантыйских) [181]. Это собрание по сей день является крупнейшей публикацией музыкального фольклора обских угров. Мансийская часть издания содержит 150 образцов, 8 из которых -инструментальные наигрыши. Вяйзянен произвел нотирование мелодий, записанных на фонографические валики, тщательно проанализировал их и предпринял попытку классификации.

В основу классификации положены метрический, архитектонический и звуковысотный параметры. Анализ метра и

1 Автор диссертации в этом случае придерживается другого мнения и считает «лиру» Вяйзянена цитрой. Обоснование см. в разделе 1 главы I диссертации.

24 архитектоники основывается на выявлении наименьших метрических единиц - стоп, группировки которых образуют несколько видов тактов и строк, различающихся по наличию в них сочетания стабильной или свободной формы с регулярной или нерегулярной ритмикой. Звуковысотный компонент в силу существовавших тогда традиций проанализирован на основе звукорядного подхода: выявляются диатоника, хроматика, пентатоника. По результатам анализа все образцы получили свой буквенно-цифровой код, относящий их к тому или иному мелодическому типу. О соответствиях между мелодическими типами и жанрами не говорится.

В настоящее время работа Вяйзянена имеет значение прежде всего как публикация крупного собрания обско-угорских мелодий и первый опыт их систематизации. К сожалению, практическая значимость работы снижена из-за отсутствия подтекстовок к нотным примерам.

Подчеркнем, что упомянутыми работами финского музыковеда исчерпывается вклад зарубежной этномузыкологии в изучение мансийской музыки.

В отечественной музыкальной фольклористике сложилась иная ситуация. Традиционная музыка манси является объектом внимания наших ученых на протяжении нескольких десятков лет: с 1930-х гг. по настоящее время. Здесь можно назвать такие известные в этномузыковедении имена как Е.В. Гиппиус, Н.М. Владыкина-Бачинская, И.А. Богданов (Бродский), A.M. Айзенштадт, Ю.И. Шейкин и др. Тем не менее, за весь этот период не появилось ни одной крупной публикации -ни нотной, ни исследовательской, - поскольку интерес к мансийской теме был эпизодическим.

В конце 1930-х гг. осуществили запись мансийской музыки Е.В. Гиппиус и Н.М. Владыкина-Бачинская. Гиппиус записал в Ленинграде 12

25 наигрышей от студента М. Гандыбина, часть которых была исполнена как сопровождение к танцам, показанным другим студентом - И. Сайнаховым. Этот материал нашел отражение в публикациях через несколько десятков лет: Гиппиус написал несколько небольших статей о мансийской инструментальной музыке (в основном, тезисов выступлений на конференциях) [36-38; 157], самая крупная из которых, опубликованная в 1988г., является резюмирующей [38]1. Лейтмотивом работы является идея о синкретичности танца, изображающего какого-нибудь зверя, и соответствующего наигрыша, составляющих «программноизобразительный комплекс», в котором «каждая мелодическая или ритмическая формула является определенным семантическим знаком» [38, с. 172]. Как считает Гиппиус, те наигрыши, «у которых ритм музыки и пляски строго синхронно натуралистически воспроизводит ритм движений животных (медведя, волка, лисицы, зайца) и птиц (сороки, журавля, филина, косачей и широконосок и т.д.)», относятся к роду иконических знаков; наигрыши же, сопровождающие мужские и женские пляски, пляски предков родов, являются символическим знаками [38, с. 175]. Это положение, как нам кажется, довольно спорно, - хотя бы потому, что трудно найти критерий, по которому можно было бы определить, насколько натуралистично передается ритм движений животного.

Статья Н.М. Владыкиной-Бачинской [27] основана на единственной записи, сделанной ею на оленеводческой олимпиаде в 1938 г. - песне-сказке «Богатырь Кедровое ядрышко», фрагмент которой приводится в работе. В аналитической части сопоставляются два типа «мотивов» -«речитативного характера» и заключительные, с определенной

1 Сначала было опубликовано 5 наигрышей [157], затем еще 7 [38]

26 ритмоформулой, сравниваются данный образец и близкий ему пример из сборника Вяйзянена [27, с.486].

Учитывая позднее опубликование работ Гиппиуса и Владыкиной-Бачинской, можно сказать, что первооткрывателем мансийской культуры для отечественного музыкознания стал И.А. Богданов (Бродский), который в 60-70-е годы совершал экспедиции ко многим сибирским и дальневосточным народам. Его мансийские материалы нашли отражение в нескольких кратких публикациях [21-24], среди которых стоит отметить отчет об экспедиции 1975 г. [24], в ходе которой выявлены личные (именные) песни, песни медведя, наличие некоторых музыкальных инструментов. Этому исследователю принадлежит также статья о хантыйской и мансийской музыке в «Музыкальной энциклопедии» [23], где приводится жанровая система, перечисляются музыкальные инструменты. Среди характерных особенностей стиля мансийской музыки называются наличие диатонических и пентатонных ладов, а также метроритмическая квадратность. Упомянутые публикации, несомненно, значимы для музыкального угроведения, однако, как выяснилось в дальнейшем, терминологические определения в них не всегда точны, а выводы о музыкальной стилистике весьма приблизительны.

Следует упомянуть и статью A.M. Айзенштадта [3], также занимавшегося изучением музыки коренных народов Сибири. Работа, посвященная выявлению сходства музыки обских угров с другими культурами, основывается на записанных автором песнях хантов и манси. В статье опубликованы два образца мансийского фольклора, оба - без подстрочного текста. Выполненный с общемузыковедческих позиций анализ данных образцов вряд ли является убедительным аргументом при построении гипотез о музыкальных связях обских угров с другими народами.

27

Эстонский этномузыковед Хейкки Сильвет, занимающийся изучением хантыйских народных инструментов [117; 118], опубликовал статью о мансийской инструментальной музыке [119]. Статья появилась в результате работы автора с Г.Н. Сайнаховым - музыкантом и мастером-изготовителем народных инструментов; в качестве иллюстрации в ней приводятся пять наигрышей, записанных от этого музыканта. Все мелодии являются танцевальными; два наигрыша из пяти - варианты одной и той же мелодии, сыгранные с перерывом в несколько недель. В статье приводятся описание инструмента Сайнахова, строй, способ игры; в качестве стилистических особенностей отмечаются нерегулярная акцентность и наличие квартовых созвучий в наигрышах.

В 1990г. вышел в свет сборник «Инструментальная музыка Югры» (составление и комментарии Ю.И. Шейкина) [59]. В этом издании, включающем большой корпус нотировок, опубликованы 13 наигрышей в исполнении того же Г.Н. Сайнахова1, расшифрованные Н.М. Вахитовой. Нотировки сопровождаются комментариями Ю.И. Шейкина, в которых описывается музыкальная стилистика наигрышей, предлагается опыт сегментации наигрышей Сайнахова и сопоставляемых с ними мелодий из публикации Гиппиуса [38]. В результате анализа автор приходит к выводу

0 том, что общими для инструментальных наигрышей манси закономерностями являются «мелодико-орнаментальный стиль» и «строфическо-куплетная форма» [59, с.36].

В другой работе Ю.И. Шейкина - монографии «Музыкальная культура народов Северной Азии» [146] - помещен краткий раздел (с. 1517) о музыке манси, который имеет справочно-информационный характер. В нем, в частности, перечислены составляющие жанровой системы

1 Наигрыши записаны в ходе музыкально-этнографической экспедиции (далее - МЭЭ) Новосибирской государственной консерватории им. М.И. Глинки (далее -НГК) с участием автора диссертации: см. Приложение I (далее П I).

28 шаманская, эпическая, лирическая музыка и медвежий праздник) и музыкальные инструменты, включая «древнейшие хордофоны» (нитка-струна и музыкальный лук), бубен, варган, аэрофоны. Нотного приложения в монографии не имеется.

Кроме перечисленных работ, имеющих научную направленность, существует ряд разножанровых публикаций, которые целесообразно упомянуть ввиду содержащегося в них нотного материала.

К такого рода изданиям относятся: ханты-мансийский сборник В. Мурова (1959) [115], в котором помещены И песен из репертуара художественной самодеятельности и один традиционный напев; «Вогульские тексты со словарем» Б. Кальмана (1976) [159], где содержатся 35 песен и 12 наигрышей манси1; сборник «100 песен финно-угорских народов» (1985) [156], включающий 5 мансийских песен (одна -записанная Е. Шмидт у обских манси, 4 - вторичные публикации); статья М.Я. Жорницкой о танцах обских угров [49], снабженная двумя нотными примерами (танцевальные наигрыши Г.Н. Сайнахова).

Резюмируя предложенный выше обзор опубликованных источников, необходимо отметить следующее.

Корпус литературы, которая может привлекаться для решения этномузыковедческих задач на мансийском материале, весьма значителен. Большую долю в этом объеме составляют работы, посвященные этнографическим, религиозным, мировоззренческим аспектам культуры манси. Кроме того, имеются солидные собрания поэтических текстов песен. Такого рода источники позволяют составить общее представление о наличии у манси музыкальных инструментов, об отдельных видах

1 Информация о публикации Кальмана приводится по статье К. Лазар [76], так как автору не удалось познакомиться с данной работой. По-видимому, в этом издании помещены ранее публиковавшиеся мелодии.

29 обрядовой практики и поэтическом наполнении фольклорного пласта ритуалов.

Другая часть источников, значительно меньшая по объему, представляет собой разного уровня этномузыковедческие работы и отдельные публикации музыкального фольклора манси. Заметим, что общее число опубликованных нотировок значительно (более 200 образцов), однако подавляющее большинство из них - мелодии без подстрочного текста (в частности, 143 из публикации А.О. Вяйзянена, котировавшего фонографические записи А. Каннисто). Что касается музыковедческих работ, то они основаны, главным образом, на описании имеющихся в распоряжении авторов фонозаписей (как правило, немногочисленных). Опыты аналитической интерпретации музыкального материала в сущности ограничиваются работами А.О. Вяйзянена, а также Н.М. Владыкиной-Бачинской (песня-сказка) и Ю.И. Шейкина (13 инструментальных наигрышей).

Таким образом, в истории изучения фольклора манси нет ни одной развернутой этномузыковедческой работы, не ставились и не разрешались вопросы систематического описания мансийской музыкальной культуры.

В свете вышеизложенного исследование обрядовой музыки манси в контекстном, функциональном и структурном аспектах приобретает особую актуальность.

Актуальность заявленной темы связана еще с одним обстоятельством. Мощный обрядовый комплекс, цементирующий фундамент мансийской культуры, на протяжении многих веков обеспечивал ее жизнеспособность. Именно ослабление и исчезновение обрядовых традиций, на наш взгляд, является главной причиной современного кризисного состояния культуры этноса. Сегодня нарушен механизм передачи фольклорного опыта, который ранее обеспечивался во многом благодаря ритуалу. Носителями традиционной культуры поэтому

30 являются очень немногие пожилые манси, и уход каждого из них означает теперь потерю какой-то части коллективной фольклорной памяти.

Целью настоящей работы является описание обрядового музыкального фольклора манси в его контекстном, функциональном и структурном аспектах. Контекст обрядовой музыки манси образуют, во-первых, феномены обрядовой деятельности, с которыми она неразрывно связана, во-вторых, - окружающие ее явления традиционной музыкальной культуры. Функциональный аспект определяется особенностями бытования музыкального пласта в рамках ритуалов. Структура выявляется на основе установления закономерностей звуковысотной и временной организации обрядовых произведений.

Достижение поставленной цели обрисовывает круг задач, которые необходимо решить в предпринимаемом исследовании:

• введение в научный обиход значительного числа образцов музыкального фольклора манси, а также традиционной фольклорной терминологии и музыкально-этнографических сведений;

• описание жанровой системы музыкального фольклора и фоноинструментария манси;

• выявление музыкального компонента в структуре обрядовых действ;

• реконструкция музыкально-фольклорного пласта медвежьего праздника (как репрезентанта обрядовой культуры) и типология образующихся внутри него жанров;

• определение принципов организации обрядовой музыки на основе анализа звуковысотных и временных параметров в вокальных и инструментальных образцах.

Методологическую основу работы составляет ряд идей и подходов, сформировавшихся в современной культурологии, этнографии, фольклористике, музыкознании.

31

Одна из важнейших методологических посылок связана с рассмотрением обрядовой музыки как центральной, фундаментальной области художественной культуры этноса. Вслед за И. Рюйтел [113] и И.Б. Семаковой [116], применившими такой подход в музыкальном финноугроведении, мы считаем, что ритуальная музыка обладает качеством этностабильности и относится к наиболее жестким пластам культуры, способствующим сохранению культурного мышления.

Исследователю, ставящему перед собой цель музыковедческого описания обрядовой культуры, до сих пор в этом плане не изученной, приходится сталкиваться с проблемами из разных областей этнологии, так как практически любой этномузыкальный феномен оказывается включенным в широкий круг явлений духовной и материальной культуры. Обрядовая музыка, тесно связанная как с ритуальной сферой, так и с музыкальной, должна быть рассмотрена в контексте обряда - с одной стороны, и в сопоставлении с системой традиционной музыкальной культуры - с другой.

При изучении обрядовых феноменов использованы некоторые идеи А.К. Байбурина [10; 11], в частности, о свойстве ритуала варьировать во времени и пространстве, обнаруживающем взаимодействие поверхностного уровня ритуала (плана выражения) и глубинной структуры, отличающейся устойчивостью и единообразием [10, с.27]. Такое свойство оправдывает построение своего рода «сценария», схемы следования обрядовых действ на разновременном и разнотерриториальном материале. Этот подход применен автором: на основе систематизации данных этнографических источников и последующей коррекции с помощью собственных материалов (собранных в ходе МЭЭ) описывается структура медвежьего праздника и его музыкально-фольклорный ряд. Кроме того, для нас имеют определенное

32 значение разработки А.К. Байбурина относительно оппозиции «свои-чужие» как необходимой для возникновения и функционирования ритуала [И].

Рассмотрение традиционной музыкальной культуры связано в первую очередь с жанрово-функциональным аспектом.

Подход к жанровой типологии мансийского музыкального фольклора осуществляется на основе синтеза идей И.И. Земцовского [51 -55] и Е. Шмидт [149-152; 154]. Согласно И.И. Земцовскому, жанр дифференцируется на уровне функции, поэтического текста и музыки [52] и имеет порождающую природу: это «не только совокупность произведений известного типа, но и производство, продуцирование образцов такого типа по готовым моделям, на основе социально-творческих стимулов» [53, с.62]. Данное положение хорошо согласуется с распространенным в обско-угорском фольклоре способом создания произведений на основе традиционных формул, свойственных каждому жанру, и деталей, импровизируемых на основе этих формул, что было отмечено Е. Шмидт [151].

Е. Шмидт также обратила внимание на жанрово-дифференцирующую значимость контекстных параметров для обско-угорского фольклора и предложила в числе многих факторов жанрообразования (автор, исполнитель, публика, функция, характер произведения) категорию «способ выражения», подразумевающую наличие/отсутствие инсценировки, танцевального и инструментального сопровождения [151]. Соглашаясь с данным положением, автор диссертации считает наиболее перспективным корректирование жанровой систематизации, произведенной на базе анализа поэтики, с помощью данных о функциональных и структурных закономерностях музыкального плана выражения, аккумулирующего все сферы традиционного фольклора.

33

Для нас является значимой также идея, обсуждавшаяся в музыкальной фольклористике последнего десятилетия и наиболее четко сформулированная М.Г. Кондратьевым [70], - идея о наличии в каждой культуре жанра-репрезентанта, фольклорной классики. Однако по отношению к мансийской культуре репрезентирующей является не единичный жанр, а целый жанровый комплекс, образующийся в рамках медвежьего праздника и являющийся в описываемой культуре средоточием всевозможных форм художественной (в том числе музыкальной) деятельности.

При описании этномузыкальных феноменов автор руководствуется концепцией интонационной культуры этноса, введенной и разрабатываемой в рамках сибирской этномузыкологической школы [147; 148; 71]. Не углубляясь в подробности, оговорим, что мы относим к интонационной культуре манси всю совокупность интонируемых культурно-обусловленных явлений (музыкальных и экстрамузыкальных). Таким образом, в круг описываемых интонационных феноменов попадают и собственно музыкальные формы (как, например, пение или игра на музыкальных инструментах), и факультативные (как, например, голосовые и манковые звукоподражания).

При описании инструментальной культуры, кроме понятия «музыкальный инструмент», мы пользуемся термином «фоноинструмент», который является аналогом выражения «звуковое орудие». Подобно И.В. Мациевскому, которому принадлежит последнее выражение, мы считаем фоноинструментом предмет, способный издавать звук, «который человек использует сознательно, добиваясь с помощью звука решения жизненных задач» [86, с. 154]. Органологические определения инструментов произведены в соответствии с систематикой Э. Хорнбостеля и К. Закса [140].

34

Работа с музыкальным материалом, часть которого представлена в диссертации, включала несколько этапов:

1) детальное нотирование с одновременной записью текста (если отсутствует предварительная расшифровка филолога);

2) корректирование подстрочника;

3) анализ нотировок;

4) окончательная редакция нотировок в соответствии с выявленными в процессе анализа закономерностями.

Последний этап связан с применением аналитического метода нотирования, предложенного Е.В. Гиппиусом [35] и в дальнейшем разрабатываемого в работах A.A. Банина [17] и Э.Е. Алексеева [5]. Суть метода в общем сводится к «уточнению нотации на основе данных теоретического анализа» и «последующему графическому отображению» выявленных закономерностей [35, с.З]. Разметка синтаксических структур в напевах произведена на основе принципа расстановки тактовых черт, изложенного К.В. Квиткой [67].

Анализ музыкальной стилистики основывается на выявлении закономерностей временной и звуковысотной организации. Под временной организацией понимается ритмическое структурирование и архитектоника в их неразрывном единстве, связанном с непрерывным процессом развертывания музыкального материала во времени. Поэтому производимый анализ выявляет одновременно и ритмические, и композиционные закономерности напевов и наигрышей.

При анализе временной организации напевов в качестве основополагающего мы используем метод моделирования слогового ритма, разработанный отечественными фольклористами-славистами (К.В. Квитка [69], Е.В. Гиппиус [39], В.Л. Гошовский [44], A.B. Руднева [112], A.A. Банин [16], Б.Б. Ефименкова [48] и др.). Суть данного подхода

35 заключается в выявлении слоговой музыкально-ритмической формы (СМРФ, термин Е.В. Гиппиуса [39]), понимаемой как «многоуровневая система, в которой задействованы ритмические единицы разного порядка, .ив которой каждый вышележащий уровень формируется из единиц более низкого уровня» [48, с.56].

Существенным в методологическом плане является также привлечение методов анализа монодийной музыки, поскольку в исследуемом материале проявляются закономерности монодического мышления. Так, при рассмотрении звуковысотной организации в диссертации применяется методика выявления ладовых устоев в монодии, разработанная С.П.Галицкой [29; 29а]. Анализ инструментальных образцов производился с учетом принципа многоуровневой организации ритмики, сформулированного Ю.Н.Плаховым на материале восточной инструментальной монодии [103].

Кроме того, использовались отдельные положения Э.Е. Алексеева, в том числе о так называемом «раскрывающемся ладе» (термин Г.Григоряна) [6, с.54], раннефольклорной «секунде» [7, с. 101] и др., вполне приложимые к мансийскому материалу.

Некоторые наблюдения над артикуляционно-тембровыми особенностями обрядовых напевов также нашли отражение на страницах работы. Определение тембров производилось по методике В.В.Мазепуса1. Подчеркнем, что на данном этапе тембровый анализ носит сугубо предварительный характер.

В основе настоящего исследования лежат материалы, собранные автором в ходе полевых исследований 1987-2000гг.2, относящиеся к

1 Данная методика излагается в спецкурсе «Артикуляционная классификация тембров», читаемом В.В. Мазепусом в НГК Ее основные положения изложены в публикациях (см. [79], [79а]).

2 Перечень МЭЭ, материалы которых используются в диссертации, с указанием места, времени работы, состава участников и исследуемой локальной группы, приводится в П I. Аудиоматериалы (магнитофонные записи) МЭЭ 1-8 хранятся в Архиве традиционной музыки НГК (оригиналы) и в Ханты-Мансийском окружном Доме творчества

36 верхне-, средне- и нижнесосьвинской, верхнелозьвинской, сыгвинской (северные) и пелымской (западная) группам этноса. В диссертации используются нотные расшифровки записанных образцов, выполненные автором1, сообщения информантов, музыкально-фольклорная лексика.

В ряде случаев, особенно когда речь идет о ныне исчезнувших традициях, привлекаются сведения, почерпнутые в опубликованных источниках. Чаще других используются материалы А. Каннисто и В.Н. Чернецова.

Научная новизна представляемого исследования определяется несколькими факторами. Во-первых, вводится в научный оборот неизвестный науке музыкальный материал (нотированные автором 64 образца фольклора манси), а также традиционная терминология и музыкально-этнографические сведения. Во-вторых, в настоящей работе произведено ранее не предпринимавшееся целостное описание жанровой системы мансийского музыкального фольклора, а также фоноинструментов. В-третьих, впервые подвергнут этномузыковедческо-му рассмотрению обрядовый фольклор манси: выявлен и описан музыкально-фольклорный пласт важнейших обрядов, в том числе медвежьего праздника, установлена система функционирующих внутри обряда музыкальных жанров. В-четвертых, определены принципы музыкальной организации обрядовых напевов и наигрышей.

Структура работы обусловлена спецификой поставленных задач. Кроме Введения, диссертация содержит три главы, Заключение, список литературы и приложения. народностей Севера (копии), аудиоматериалы МЭЭ 9, 10 - в Секторе фольклора народов Сибири Института филологии СО РАН.

1 Общее количество нотированных образцов составляет около 300, некоторые из них отобраны в качестве иллюстративного материала (64 примера) и помещены в Нотном приложении (далее - НП).

37

Заключение научной работыдиссертация на тему "Обрядовая музыка манси"

Выводы

Временная организация

1. На первом уровне выявлена зависимость между тематическими подгруппами наигрышей и используемыми в них РФ. В обрядовых наигрышах мифологической тематики преобладают формулы с пунктирным ритмом, 3-х- и 5-тидольные, а также короткие длительности на 1-й (сильной) доле. В необрядовых образцах, которым свойственны специфические РФ, перечисленные признаки не обнаружены.

152

2. На втором уровне выявляются строки стабильного (с одинаковым числом повторов РФ) и нестабильного состава (с варьируемым числом повторов РФ). Строки нестабильного состава встречаются чаще.

3. На третьем уровне фиксируется два типа тирад: стабильные (где при каждом повторении порядок следования строк сохраняется) и нестабильные (с нерегулярным числом повторов строк). Обе разновидности имеют одинаковое распространение. Тирады могут состоять из двух-трех, реже четырех строк. Большее распространение имеют наигрыши с двумя-тремя видами строк.

4. Жанроводифференцирующих признаков на втором и третьем уровнях не выявлено.

Звуковысотная организация

1. Наигрыши имеют квартовый или квинтовый объем, что обусловлено применением соответствующих настроек в исполнительской практике. Большое распространение в качестве звукорядов имеют диатонические пентахорды и тетрахорды (последние образуются из-за того, что музыкант не пользуется нижней струной) с двумя вариантами 3-й ступени (большая/малая терция на 1-й - 3-й ступенях).

2. Ладовых опор чаще две или три. Главные опоры расположены на крайних ступенях звукоряда: на 1-й, реже 5-й ступени в квинтовых ладах; на 4-й, реже 1-й - в квартовых. Как уже отмечалось ранее, квартовые лады и соответствующая настройка имеют, вероятно, более отдаленную историческую перспективу.

3. Отмечается тенденция употребления квартовых ладов в мифологических наигрышах, связанных с мужским началом, и квинтовых - в связанных с женским началом, медвежьих, эпических.

4. Для мансийских обрядовых наигрышей определяющими являются не только объем лада и его интервальный состав, но также соотношение

153 опорных тонов и порядок следования типизированных интонационных ходов, что подтверждается при сопоставлении вариантов одного и того же наигрыша. Фактура

При общем монодическом складе наигрышей, во многих мелодиях используются созвучия, чаще всего квартовые. Эти созвучия применяются как выразительное средство (фонический эффект) и как акустическая настройка, средство маркирования звукового пространства.

ПРИМЕРЫ К ГЛАВЕ III

Пример 1 отгсям. сям пы-го онъ-сям пы-го

Пример 2

РФ1 РФ2 РФ1 РФ2 ]) •> Ч) Ь ) Г) К' > ] .

Н я-вра-мы-тпо ня-вра-мы-ггю лан-тпап-хун-ты-го- ла- лэ- но.- го

БРЕ1 (=сгрока А) БРЕ2 (=строка А1) I

КЕ напева (=строфа)

Пример 3

X а п

ЧУ \ а\

Пример 4 ш *

У а

Пример 5

155 Пример 6

Пример 12

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрение обрядовой музыки манси в контекстуальном, функциональном и структурном аспектах, предпринятое в настоящем исследовании, представляет собой первый опыт целостного этномузыковедческо-го описания традиционной культуры манси. Основными результатами исследования являются определение системы жанров музыкального фольклора этноса, выявление событийного ряда и функциональных особенностей музыкального пласта обрядовых действ, установление закономерностей музыкальной организации обрядовых жанров.

Первая группа выводов относится к контекстному и функциональному аспектам исследуемого феномена.

Установлено, что интонационная культура манси представляет собой хорошо организованную многоуровневую систему. Музыкально-обрядовый фольклор является центральным элементом этой системы и играет роль репрезентанта интонационной культуры; эта роль определяется как всеохватностью, способностью аккумулировать различные интонационные феномены, так и наличием развитой интраобрядовой системы жанров.

159

Сформировавшаяся в недрах обряда жанровая система также имеет несколько уровней. Основным блоком этой системы является блок мифо-эпических песен медвежьего праздника уй эрыг, который включает медвежий эпос (песни о спуске медведя с неба, истории его земной жизни, песни о добывании медведя), пробуждающие песни холи эрыг, священные песни заключительной ночи обряда ялпынг эрыг. Вторую жанровую группу составляют призывные песни духов-покровителей и других мифологических персонажей кастынг эрыг, которые исполняются в рамках всех важнейших обрядов (медвежий праздник, шаманский сеанс, жертвенная церемония), а также песни-заклинания и песни-проклятия. Третью группу образуют песни-представления медвежьего праздника.

Свою нишу в системе обрядовых жанров занимают инструментальные наигрыши. Среди них также есть группа мелодий кроссритуального функционирования. Во-первых, это наигрыши-призывания духов, звучащие во всех необходимых ситуациях в связи с шаманской деятельностью, принесением жертвы или проведением медвежьих игрищ. Во-вторых, это мелодии, репрезентирующие в тех же ситуациях какой-либо мифологический персонаж (сопровождающие танец и не связанные с ним). В-третьих, - инструментальные мелодии, сопровождающие танцы (мужские, женские, групповые, индивидуальные и пр.), которые являются свободной, необязательной частью любого общественного обряда.

На уровне функционирования музыки в обрядах важным представляется вывод о музыкальном маркировании важнейших моментов обрядовых действ. Таким образом, музыкальный срез имеет отнюдь не подчиненное фоновое значение, он неразрывно связан с ритуальными действиями и другими планами выражения (вербальным, кинематическим, визуальным).

160

Вторая группа выводов касается структуры произведений музыкально-обрядового фольклора.

Выявлены музыкально-стилистические закономерности вокальных обрядовых жанров.

Установлена многоуровневая система временной (ритмической и архитектонической) организации. На первом уровне обнаруживаются РФ, некоторые из которых специфичны для той или иной функциональной группы песен. На втором уровне выявляются формы: однострочные, ти-радные на уровне элементов (более ранние по происхождению и менее распространенные), строфические и тирадные на уровне строк (более позднего происхождения и более распространенные). Отмечены коррелятивные тенденции между призывными песнями и строфическими формами, между мифоэпическими песнями медвежьего праздника и однострочными формами, между песнями-представлениями, призывными второго типа и тирадами на уровне элементов. Предполагается более позднее происхождение призывных песен первого типа по сравнению с другими обрядовыми жанрами.

На уровне звуковысотной организации прослеживается тенденция к дифференциации групп обрядовых песен. Наиболее значимыми с этой точки зрения являются следующие заключения.

1. Ладовым ядром мифоэпических напевов являются трихордные образования на 1-й, 2-й, 3-й ступенях; периферийные элементы, сочетаемые с трихордами - субкварта, субсекунда, полный субтетрахорд, сверху - квинтовый тон.

2. В мелодическом движении большинства таких песен преобладают секу ндово-терцовые интонации в квартовых рамках.

3. Среди мифоэпических песен наибольшее единство обнаруживает сакральный блок (песни пробуждения медведя и песни с сюжетом о спуске

161 медведя с неба); стабильность данного блока проявляется также на уровне комбинаторики мелодических звеньев.

4. В песнях-представлениях встречается иной тип ладовой организации: напевы с составными ладами, объединяющими более мелкие ладообразования, а также напевы с псевдохроматическими звукорядами, являющимися следствием наложения звукорядов разных мелодических ячеек.

5. В призывных песнях обнаруживается подразделение напевов на два типа: в первом преобладает терцовое сопряжение опорных тонов; особо выделяется малая терция между 1-й и 3-й ступенями; во втором - 3-я ступень опорной не является (опоры: 1-я, 4-я, 5-я).

В обрядовых напевах применяются различные исполнительские приемы. Еще раз подчеркнув предварительный характер суждений в отношении данного вопроса, отметим, что пока нет оснований говорить о системном использовании тембро-артикуляционных приемов и, наоборот, очевиден жанровоопределяющий характер манеры пения (имеются в виду глиссандирование и вибрация), позволяющей отличить призывные песни от других обрядовых жанров.

При анализе инструментальных мелодий также установлен ряд свойственных этому пласту закономерностей.

Временная организация наигрышей, подобно вокальной музыке, устроена как многоуровневая система. Выявлена зависимость между структурными единицами первого уровня (РФ) и тематическими подгруппами наигрышей. В обрядовых наигрышах мифологической тематики преобладают РФ с пунктирным ритмом, 3-х- и 5-тидольные, а также короткие длительности на 1 -й (сильной) доле. Мелодические сегменты группируются в строки стабильного и нестабильного состава, которые в свою очередь, образуют тирады. Нестабильные формы являются более распространен

162 ными. Жанроводифференцирующих признаков на втором и третьем уровнях не выявлено.

В плане звуковысотной организации наигрышей важными представляются следующие моменты.

1. Наибольшее распространение имеют настройки по диатоническому пентахорду (с двумя высотными вариантами средней струны). Соответственно, распространенными звукорядами являются две разновидности пентахорда и тетрахорда (последний образуются из-за того, что музыкант не пользуется нижней струной).

2. В ладовой структуре обычна многоопорность; главные опоры расположены на крайних ступенях звукоряда (на 1-й, реже 5-й ступени в квинтовых ладах; на 4-й, реже 1-й - в квартовых).

3. Отмечается тенденция употребления квартовых ладов в мифологических наигрышах, связанных с мужским началом, и квинтовых - в связанных с женским началом, медвежьих, эпических.

4. Для мансийских обрядовых наигрышей важны не только соотношение опорных тонов, но и порядок следования типизированных интонационных ходов.

Резюмируя главные выводы о музыкальной стилистике обрядовых произведений, можно в самом общем плане говорить о наличии многоуровневой временной организации напевов и наигрышей, о символической роли ритмоформул, о преобладании ладов с квартово-квинтовой основой.

Последующие шаги в изучении музыкальной культуры манси должны предприниматься, по мнению автора диссертации, в двух направлениях.

163

1) Наиболее перспективными в рамках данной культуры (без выхода вовне) представляются: исследования вариантов напевов и наигрышей (локальных, исполнительских, мелодических), факультативных форм интонирования (в первую очередь, Майковых и голосовых звукоподражаний); тембро-артикуляционный анализ всего корпуса образцов (обрядовых и необрядовых жанров); изучение проблемы жанровых дублей; установление закономерностей соотношения стиха и напева в мансийской песне.

По-прежнему, не смотря на угасание живой фольклорной традиции, актуальны полевые исследования, поскольку до сих пор возможна фиксация многих интонационных феноменов.

2) Экстракультурное направление предполагает, в первую очередь, компаративные исследования соотносимых пластов музыкального фольклора манси и хантов. По многолетним наблюдениям автора, при наличии множества сходных типологических черт в системе культуры этих этносов, произведения хантыйского и мансийского фольклора заметно отличаются между собой по музыкальному языку. Такое различие может быть связано с особенностями этногенеза обских угров (с неодинаковой ролью южного компонента в сложении хантыйского и мансийского этносов). В этом плане перспективным может стать также рассмотрение исследуемых феноменов в широком контексте финно-угорских культур.

Список научной литературыСолдатова, Галина Евлампиевна, диссертация по теме "Музыкальное искусство"

1. Авдеев И.И. Драматические представления на медвежьем празднике у манси // Советский Север. - 1935. - №№ 3-4. - С. 169-174.

2. Авдеев И.И. Песни народа манси / Под общ. ред. И.Н. Попова. -Омск: ОГИЗ, 1936. 127 с.

3. Айзенштадт A.M. Музыкально-фольклорные связи обских угров // Сов. музыка. 1979. - № 9. - С. 104-108.

4. Алексеев H.A. Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск: Наука, 1980. - 317 с.

5. Алексеев Э.Е. Нотная запись народной музыки: Теория и практика. -1-е изд. М.: Сов. композитор, 1990. - 168 с.

6. Алексеев Э.Е. Проблемы формирования лада (на материале якутской народной песни): Исследование. М.: Музыка, 1976. - 288 с.

7. Алексеев Э.Е. Раннефольклорное интонирование: Звуковысотный аспект. М.: Сов. композитор, 1986. - 240 с.

8. Алексеенко Е.А. К вопросу о синкретизме музыкального фольклора хантов // Финно-угорский музыкальный фольклор: Проблемы синкретизма. Тез. докл. Таллин, 1982. - С. 3-5.

9. Алексеенко Е.А. Этнокультурные аспекты изучения шаманства у ке-тов //Этнокультурные контакты народов Сибири. Л., 1984. - С. 5073.

10. Байбурин А.К. Ритуал в системе знаковых средств культуры // Этно-знаковые функции культуры. М., 1991. - С. 23-42.

11. Байбурин А.К. Ритуал: свое и чужое // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л., 1990. - С. 3-17.

12. Баландин А. Мансийские сказки // Омская область. 1937. - №7. - С. 64-73.165

13. Баландин А. Язык мансийской сказки / Под ред. А.И. Емельянова. -Л.: изд-во Главсевморпути, 1939. 80 с.

14. Баландин А.Н. Изучение обско-угорских языков в советский период // Уч. зап. Лен. гос. пед. ин-та Т. 167. - Л., 1960. - С. 47-70.

15. Баландин А.Н., Вахрушева М.П. Мансийско-русский словарь. Л.: Учпедгиз, 1958.-228 с.

16. Банин А. Об одном аналитическом методе музыкальной фольклори-стики//Музыкальная фольклористика.-М.,1978.-Вып.2.-С. 117- 157.

17. Банин A.A. Слово и напев. Проблемы аналитической текстологии // Фольклор: Образ и поэтическое слово в контексте. М., 1984. - С. 170-202.

18. Басилов В.Н. Умирающие и воскресающие боги // Религиозные верования: Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 5. -М.,1993.-С. 210-211.

19. Басилов В.Н. Шаманство у народов Средней Азии и Казахстана. М: Наука, 1992.-328 с.

20. Бауло A.B. Семейные фетиши Сайнаховых в Щекурье // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. М-лы VII годовой итоговой сессии Ин-та археологии и этнографии СОР АН. Новосибирск, 1999. - Т.5. - С. 586-590.

21. Богданов И. О некоторых явлениях и закономерностях синкретизма фольклора (на примере музыкального фольклора финно-угров и народностей Севера) // Финно-угорский музыкальный фольклор: Проблемы синкретизма. Таллин, 1982. - С. 11-14.

22. Богданов И.А. Народов Севера, Сибири и Дальнего Востока музыка // Музыкальный энциклопедический словарь. М., 1990. - С. 372-373.

23. Богданов И.А. Хантыйская и мансийская музыка // Муз. энциклопедия. М., 1981. -Т.5. - Стб. 1025-1028.166

24. Бродский И. А. О результатах ханты-мансийской музыкоэтнологической экспедиции 1975 г. // Сов. этнография. -1976. №3. - С.164-165.

25. Васильев Б.А. Медвежий праздник // Сов. этнография. 1948. - № 4.-С. 78-104.

26. Вереш П. К вопросу о происхождении дуально-фратриальной организации обских угров // Некоторые вопросы изучения этнических аспектов культуры. М., 1977. - С.43-59.

27. Владыкина-Бачинская Н.М. Богатырь Кедровое ядрышко (пупыг-мойт) песня-сказка манси // Музыкальное наследие финно-угорских народов. - Таллин, 1977. - С.484-497.

28. Габышева JI.J1. Некоторые особенности коммуникативного поведения олонхосутов // Устный эпос: проблемы истории, теории и сказительства. Материалы III международной конференции памяти А.Б. Лорда. Якутск, 1994. - С. 19-21.

29. Галицкая С.П. К вопросу о теории ладовой переменности // Теоретические проблемы узбекской музыки. Ташкент, 1968. - С. 3-12.29а. Галицкая С.П. Теоретические вопросы монодии. Ташкент: изд-во «Фан», 1981.-92 с.

30. Гемуев И.Н. Мировоззрение манси: Дом и Космос. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1990. -232 с.

31. Гемуев И.Н. Религиозно-мифологические представления манси. Автореф. . докт. ист. наук в форме науч. доклада. Новосибирск, 1991.-45 с.

32. Гемуев И.Н., Бауло A.B. Святилища манси верховьев Северной Сосьвы. Новосибирск: изд-во Ин-та археологии и этнографии СОР АН, 1999.-240 с.

33. Головнев A.B. «Свое» и «чужое» в представлениях хантов // Обские угры (ханты и манси): М-лы к серии «Народы и культуры». М., 1991.-Вып. VII.- С. 187-224.

34. Головнев A.B. Хозяйственно-культурные типы хантов и манси и культурная адаптация // Обские угры (ханты и манси): М-лы к серии «Народы и культуры». ML, 1991. - Bbin.VII. - С. 38-44.168

35. Головнев A.B. Числовые символы хантов (от 1 до 7) // Народы Сибири: история и культура. Новосибирск, 1997. - С. 82 - 89.

36. Гондатти H.JI. Следы язычества у инородцев Северо-Западной Сибири. -М: б.и., 1888.-92 с.

37. Гошовский В. У истоков народной музыки славян. Очерки по музыкальному славяноведению. -М.: Сов. композитор, 1971. 304 с.

38. Грачева Г.Н. Промысловые культы // Религиозные верования: Свод этнографических понятий и терминов. М.,1993. - Вып.5. - С. 171174.

39. Давыдова Г.М. Антропология манси / Ин-т этнографии СССР. -М.,1989.- 128 с.

40. Диенеш И. Выступление // Congressus internationalis Fenno-Ugristarum. -Bdp.: Akademiai kiadö, 1963. S. 413-415.

41. Ефименкова Б.Б. Ритмика русских традиционных песен: Учеб. пособие по курсу «Народное музыкальное творчество» / РАМ им. Гнеси-ных. М.: изд-во МГИК, 1993.- 154 с.

42. Жорницкая М.Я. Фиксация пластики движений традиционных танцев хантов и манси // Полевые исследования Ин-та этнографии: 1978. -М., 1980.-С. 79-90.

43. Жорницкая М.Я., Соколова З.П. Традиционные корни и элементы синкретизма в хореографии обских угров // Финно-угорский музыкальный фольклор: Проблемы синкретизма. Таллин, 1982. - С. 2225.

44. Земцовский И.И. Артикуляция фольклора как знак этнической культуры // Этнознаковые функции культуры. М., 1991. - С. 152-189.

45. Земцовский И.И. Жанр, функция, система // Сов. музыка. 1971. -№1.-С. 24-32.

46. Земцовский И.И. К теории жанра в фольклоре // Сов. музыка. 1983. -№4.-С. 61-65.

47. Земцовский И.И. По следам веснянки из фортепианного концерта П. Чайковского. Л.: Музыка, 1987. - 128 с.

48. Земцовский И.И. Представление о целостности фольклорного жанра как объект реконструкции и как метод // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л., 1990. -С. 205-212.

49. Земцовский И.И., Кунанбаева А.Б. Музыкальный эпос феномен и категория // Музыка эпоса. Статьи и м-лы. - Йошкар-Ола, 1989. - С. 6-23.

50. Источники по этнографии Западной Сибири. Томск: изд-во Том. унта, 1987. - 284 с.

51. Каннисто А. Материалы к мифологии вогулов: Пер. с нем. P.A. Мос-сиенко ОВО ГПНТБ СО РАН. - № 14382/1-2. - 1988. - Гл. XXIX. -С. 274-310.170

52. Каннисто А. О драматическом искусстве вогулов // Каннисто А. Статьи по искусству обских угров /Пер. с нем. Н.В. Лукиной. Томск:, 1999.-С. 3-25.

53. Карьялайнен К.Ф. Религия югорских народов /Пер. и публ. Н.В. Лукиной. Томск: изд-во Том. ун-та, 1994. - Т. 1. - 152 с.

54. Карьялайнен К.Ф. Религия югорских народов /Пер. и публ. Н.В. Лукиной. Томск: изд-во Том. ун-та, 1995. - Т.2. - 284 с.

55. Карьялайнен К.Ф. Религия югорских народов /Пер. и публ. Н.В. Лукиной. Томск: изд-во Том. ун-та, 1996. - Т.З. - 247 с.

56. Квитка К.В. О постановке тактовой черты // Избр. труды. М., 1973. -Т. 2.-С. 40-46.

57. Квитка К.В. Первобытные звукоряды // Избр. труды. М., 1971. - Т.1. -С. 215-274.

58. Квитка К.В. Ритмическая форма АВВА в песнях славянских народов //Избр. труды. -М., 1971. -Т.1. С. 37-45.

59. Кондратьев М.Г. Чувашская народная музыкально-поэтическая система и ее инонациональные параллели: Науч. доклад . д.иск. М., 1995.-46с.

60. Кондратьева Н.М., Мазепус В.В., Сыченко Г.Б. К теории интонационных культур: Интонационная культура теленгитов // Вопросы музыкознания. -Новосибирск, 1999. С. 212-225.

61. Кулемзин В.М. Шаманство васюганско-ваховских хантов. -Автореф. .к. и. н. Л., 1974. - 19 с.

62. Кулемзин В.М., Лукина Н.В. Васюганско-ваховские ханты в конце Х1Х-начале XX вв.: Этнографические очерки. Томск: изд-во Том. ун-та, 1977. - 226 с.

63. Кулемзин В.М., Лукина Н.В. Знакомьтесь: ханты. Новосибирск: ВО Наука. Сиб. издат. фирма, 1992. — 136 с.171

64. Куприянова З.Н., Ромбандеева Е.И. Мансийская лирическая песня // Уч. зап. Лен. гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. Л., 1960. - Т. 167. - С. 295-320.

65. Лазар К. Некоторые особенности вокальной музыки обско-угорских народов // Congressus internationalis Fenno-Ugristarum, 6. Studia Hun-garica. Syktyvkar, 1985. - C. 289-293.

66. Лукина H.B. Зарубежные публикации фольклора обских угров // Финно-угорский музыкальный фольклор: Проблемы синкретизма. Тез. докл. Таллин, 1982. - С. 36-39.

67. Лукина Н.В. Предисловие // Мифы, предания, сказки хантов и манси. -М., 1990.-С. 5-58.

68. Мазур О., Солдатова Г. Музыкально-этнографические сведения о шаманстве северных обских угров // Шаманизм как религия: генезис, реконструкция, традиции. Тез. докл. Якутск, 1992. - С. 53-54.

69. Мазур О.В. Медвежий праздник казымских хантов как жанрово-стилевая система: Автореф. . к. иск. Новосибирск, 1997. - 19 с.

70. Мазур О.В. Медвежий праздник казымских хантов как жанрово-стилевая система: Дисс. . к. иск. — Новосибирск, 1997. 185 с. (Рукопись)

71. Мазур О.В., Солдатова Г.Е. Обские угры // Музыкальная культура Сибири.-Т. 1.-Кн. 1 Новосибирск, 1997.-С. 17-61.1.l

72. Майтинская K.E. Финно-угорские языки // Языки мира: Уральские языки. М., 1993.-С. 20-31.

73. Мансийская сказка кит ах тальх отэр Богатырь двух горных хребтов (эпическая сказка). Запись и перевод Баландиной-Вахрушевой М.П. // Фольклор народов Севера. - Л., 1980. - С. 76-84.

74. Мациевский И.В. Народный музыкальный инструмент и методология его исследования (к насущным проблемам этноинструментоведения) // Актуальные проблемы современной фольклористики. Л., 1980. -С. 143-170.

75. Национальный состав населения СССР: По данным Всесоюзной переписи населения 1989 г. / Госкомстат СССР. М.: Финансы и статистика, 1991. - 159 с.

76. Новик Е.С. К типологии жанров несказочной прозы Сибири и Дальнего Востока // Фольклорное наследие народов Сибири и Дальнего Востока. Горно-Алтайск, 1986. - С. 36-48.

77. Новикова Н.И. Мифологические и бытовые интермедии в структуре медвежьего праздника современных манси // Современная духовная культура народов Сибири и Севера. Омск, 1989. - С. 99-108.173

78. Новикова Н.И. Празднично-обрядовая деятельность как этнографический источник (к проблеме этнокультурных контактов обских угров) // Проблемы изучения традиций в культуре народов мира. М.,1990. -Вып. 2.-С. 93-105.

79. Новикова Н.И. Традиционно-бытовые праздники у манси: Автореф. к.и.н.-М.,1986.- 19 с.

80. Новикова Н.И. Традиционные кукольные представления на медвежьем празднике у манси // Межэтнические контакты и развитие национальных культур. М.,1985. - С. 89-98.

81. Новикова Н.И. Традиционные праздники манси / РАН, Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. М., 1995. - 223 с.

82. Новицкий Гр. Краткое описание о народе остяцком. 1715. Новосибирск: Новосибгиз, 1941. - 108 с.

83. Носилов К.Д. У вогулов: Очерки и наброски / Сост. Ю.Л. Мандрики. -Тюмень: Софтдизайн, 1997. 304 с.

84. Основные мотивы и термины // Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М., 1991. - С. 659-672.

85. Павлова Т.В. Обрядовый фольклор эвенов Якутии (музыкально-этнографический аспект): Автореф. . к. иск. Новосибирск, 1997. -21 с.

86. Патканов С.К. Сочинения в 2-х тт. / Под ред. С.Г. Пархимовича. -Тюмень: изд-во Ю.Мандрики, 1999. Т.1: Остяцкая молитва - 400 с.

87. Плахов Ю.Н. К вопросу о ритмической структуре инструментальных частей шашмакома // Теоретические проблемы народной инструментальной музыки. М., 1974. - С. 124-128.

88. Прокофьева Е.Д. Шаманские бубны // Историко-этнографический атлас Сибири. М.-Л., 1961. - С. 435-490.174

89. Прыткова Н.Ф. Один из источников изучения одежды народов Сибири // Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX-нач. XX века.-Л., 1971.-С. 101-112.

90. Путилов Б.Н. Эпос // Народные знания. Фольклор. Народное искусство: Свод этнографич. понятий и терминов. М., 1991. - Вып.4. - С. 162-165.

91. Ромбандеева Е.И. История народа манси (вогулов) и его духовная культура (по данным фольклора и обрядов). Сургут: АИИК «Северный дом» и Сев.-Сиб. per. книж. изд-во, 1993. - 208 с.

92. Ромбандееева Е.И. Мансийский (вогульский) язык. М.: Наука, 1973. -207 с.

93. Ромбандееева Е.И. Мансийский язык // Языки мира: Уральские языки. М., 1993.-С. 283-301.

94. Ромбандеева Е.И., Кузакова Е.А. Словарь мансийско-русский и русско-мансийский: Пособие для уч-ся нач. школы. Л.: Просвещение, 1982.-360 с.

95. Роменская Т.А. История музыкальной культура Сибири от походов Ермака до крестьянской реформы 1861 года / Под ред. Б.А. Шиндина. Томск: изд-во Том. ун-та, 1992. - 412 с.

96. Руднева A.B. О взаимосвязи стиха и напева в русской народной песне // Руднева A.B. Русское народное музыкальное творчество: Очерки по теории фольклора. М., 1994. - С. 11-69.

97. Рюйтел И. Исторические пласты эстонской народной песни в контексте этнических отношений: Ars musicae popularis. №12 Таллинн, 1994.-99 с.

98. Сагалаев A.M. Урало-алтайская мифология: Символ и архетип. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1991. - 155 с.175

99. Сборник хантыйских и мансийских песен и танцев / Сост. В. Муров. -Ханты-Мансийск: б.и., 1959. 73 с.

100. Семакова И.Б. К проблеме музыкального языка традиционной культуры вепсов // Фольклор и современная духовная культура финно-угров: М-лы науч. симпозиума. Саранск, 1993. - С. 85-90.

101. Сильвет X. Инструментальная музыка обских угров. 4.1: Хантыйские наигрыши на лире: Art musicae popularis. № 10 - Таллинн, 1991. -67 с.

102. Сильвет X. О хантыйском музыкальном инструменте тороп-юх // Искусство и фольклор народов Западной Сибири. Томск, 1984. - С. 109-122.

103. Сильвет X. Пять наигрышей медвежьего праздника манси из репертуара Т.Н. Сайнахова // Музыка в обрядах и трудовой деятельности финно-угров. Таллин, 1986. - С. 28-38.

104. Скрынникова Т.Д. Жреческие функции средневековых монгольских правителей // Шаманизм как религия: генезис, реконструкция, традиции. Тез. докл. Якутск, 1992. - С. 74-75.

105. Соколова З.П. Из истории жилища обских угров (к вопросу о развитии обско-угорской землянки) // Congressus internationalis Fenno-Ugristarum. Bdp.: Akad. kiado, 1963. - S. 334-348.

106. Соколова З.П. К проблеме этногенеза обских угров и селькупов // Этногенез народов Севера. М.,1980. - С. 89-117.

107. Соколова З.П. К происхождению обских угров и их фратрий (по данным фольклора) // Традиционные верования и быт народов Сибири. XIX- нач. XX в. Новосибирск, 1987. - С. 118-133.

108. Соколова З.П. Музыкальные инструменты хантов и манси (к вопросу о происхождении) // Музыка в обрядах и трудовой деятельности финно-угров. Таллин, 1986.-С. 9-21.176

109. Соколова З.П. О культе предков у хантов и манси // Мировоззрение финно-угорских народов. Новосибирск, 1990. - С. 58-72.

110. Соколова З.П. Пережитки религиозных верований у обских угров // Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX- нач. XX века.-Л., 1971.-С. 211-238.

111. Соколова З.П. Проблемы изучения обско-угорского шаманства // Обские угры (ханты и манси): М-лы к серии «Народы и культуры». -Вып.7.-М., 1991.-С. 225-241.

112. Соколова З.П. Социальная организация хантов и манси в XVIII-XIX вв.: Проблемы фратрии и рода. М.: Наука, 1983. - 325 с.

113. Солдатова Г.Е. Музыкально-фольклорный ряд медвежьего праздника манси: события и жанровый состав // Сибирь в панораме тысячелетий: М-лы междунар. симпозиума. Новосибирск, 1998. - Т. 2. - С. 450-457.

114. Солдатова Г.Е. Музыкальные традиции верхнесосьвинских манси // Аборигены Сибири: Проблемы изучения исчезающих языков и культур. Тез. докл. междунар. науч. конф. Новосибирск, 1995. - Т. 1 (Филология). - С. 375-378.

115. Солдатова Г.Е. Проблема жанра в инструментальных наигрышах манси // Музыкальные жанры: история и современность. Тез. докл. науч,-практ. конф. молодых музыковедов. Горький, 1989. - С. 127-128.

116. Таксами Ч.М. Медвежий праздник в традиционном мировоззрении народов Севера // Ранние формы религии народов Сибири: М-лы III Сов.-Франц. симпозиума. СПб, 1992. - С. 156-166.

117. Токарев С.А. Ранние формы религии. М.: Политиздат, 1990. - 622 с.

118. Топоров В.Н. К иранскому влиянию в финно-угорской мифологии (I. Обские угры) // Финно-угорские народы и Восток. Тез. докл. Тарту, 1965.-С. 72-76.177

119. Федорова Е.Г. Некоторые материалы по шаманству манси // Обские угры (ханты и манси): М-лы к серии «Народы и культуры». М., 1991.-Вып. VII.-С. 165-174.

120. Федорова Е.Г. Шаманы и хранители священного места у манси // Шаманизм как религия: генезис, реконструкция, традиции. Тез. докл. -Якутск, 1992.-С. 63.

121. Финш О. Путешествие в Западную Сибирь. Бремен: б.и., 1879. - 569 с.

122. Хайду П. Уральские языки и народы / Пер. с венг. Е.А. Хелимского. -М.: Прогресс, 1985. 430 с.

123. Харлап М.Г. Народно-русская музыкальная система и проблема происхождения музыки // Ранние формы искусства. М., 1972. - С. 221273.

124. Хорнбостель Э.М. фон, Закс К. Систематика музыкальных инструментов // Народные музыкальные инструменты и инструментальная музыка.-М., 1987.-4.1.-С. 229-261.

125. Чернецов В.Н. К вопросу о месте и времени формирования уральской (финно-угро-самодийской) общности // Congressus international is Fenno-Ugristarum. Bdp.: Akadémiai kiadó, 1963. - S. 405-410.

126. Чернецов В.Н. Наскальные изображения Урала. М., 1971. - Ч. 2. -120 с.

127. Чернецов В.Н. Представления о душе у обских угров // Исследования и материалы по вопросам первобытных религиозных верований. -Труды ин-та этнографии. Нов. серия. Т. 51. - М., 1959.-С. 114-156.

128. Чернецов В.Н. Периодические обряды и церемонии у обских угров, связанные с медведем // Congressus Secundus Internationalis Fenno-Ugristarum. Hels., 1968. - P. 102-111.178

129. Чернецов В.Н. Усть-Полуйское время в Приобье // Древняя история Нижнего Приобья. М., 1953. - С. 221-241.

130. Шейкин Ю.И. Музыкальная культура народов Северной Азии. -Якутск: РДНТ, 1996. 123 с.

131. Шейкин Ю.И., Цеханский В.М. Музыкальный фольклор Сибири и Дальнего Востока как средство формирования социально-культурных ориентаций // Гражданско-патриотическая тематика в музыке композиторов Сибири. Новосибирск, 1986. - С. 45-48.

132. Шейкин Ю.И., Цеханский В.М., Мазепус В.В. Интонационная культура этноса (опыт системного рассмотрения) // Культура народностей Севера: Традиции и современность. Новосибирск, 1986. - С. 235247.

133. Шмидт Е. Взаимосвязи стихосложения и напева у северных обских угров // Финно-угорский музыкальный фольклор: Проблемы синкретизма. Тез. докл. Таллин, 1982. - С. 68-70.

134. Шмидт Е. Основы метрики в северохантыйском песенном творчестве (внутристрочный уровень) // История и культура хантов. Томск, 1995.-С. 121-152.

135. Шмидт Е. Проблемы современного фольклора северных обских угров // Искусство и фольклор народов Западной Сибири. Томск, 1984. -С. 95-108.

136. Шмидт Е. Соотношение музыки, стихосложения и стиля в народной поэзии северных хантов // Congressus internationalis Fenno-Ugristarum, 6. Studia Hungarica. Syktyvkar, 1985.- C. 231-237.

137. Шмидт E. Традиционное мировоззрение северных обских угров по материалам культа медведя: Автореф. к.и.н. JL, 1989. — 18 с.179

138. Шмидт Е. Ulilap. Попытка к определению жанровых отношений се-веро-маньсийского текста песни // Acta ethnographica Academiae Scientiarum Hungaricae. 1979. - Т. 28 (1-4). - Р. 51-74.

139. Austerlitz R. Ob-ugric Metrics: The metrical structure of Ostyak and Vogul folk-poetry. FFC, No.174. - Hels., 1958. - 128 p.

140. Finnugor nepek 100 nepdala / Vikar L., Szij E. Erdök eneke. Corvina, 1985.-2641.

141. Hippius E. Rituelle Instrumentale Tanzweise des Barenfestes der Obugrier (Mansen) als musikhistorische Quelle // Tagungsberichtung der Studiengruppe für Historische Volksmusikforschung im IFMC. Krakow, 1979. -S. 81-91.

142. Kaiman B. Die Russischen Lehnwörter im Wogulischen. Bdp.: Akad. kiado, 1961.-328 1.

143. Kaiman B. Wogulische Texte mit einem Glossar. Bdp.: Akad. kiadö, 1976.-354 s.

144. Kannisto A.(-Liimola M.) Materialien zur Mythologie der Wogulen. -Hels., 1958.-443 s.

145. Kannisto A., Liimola M. Wogulische Volksdichtung. Bd. I: Texte mythischen Inhalts. Hels., 1951. - s.

146. Kannisto A., Liimola M. Wogulische Volksdichtung. Bd. II: Kriegs- und Heldensagen. Hels., 1955.- 831 s.

147. Kannisto A., Liimola M. Wogulische Volksdichtung. Bd. III: Märchen. -Hels., 1956.-262 s.

148. Kannisto A., Liimola M. Wogulische Volksdichtung. Bd. IV: Bärenlieder. -Hels., 1958.-552 s.

149. Kannisto A., Liimola M. Wogulische Volksdichtung. Bd. V: Auffürungen beim Bärenfest. Hels., 1959. - 363 s.180

150. Kannisto A., Liimola M. Wogulische Volksdichtung. Bd. VI: Schicksalslieder, Kinderreime, Rätsel, Verschiedenes. Hels., 1963. - 334 s.

151. Komarov Eu., Soldatova G. Two types of Mansi shamanism // Shamanism and Performing Arts. Papers and Abstracts for the 2nd International Conference of the ISSR. Bdp., 1993. - P. 107-108.

152. Munkäcsi B. Vogul nepköltösi gyüjtemeny. Bd.II/1: Istenek hösi ¿nekei, regei es idezö igei. Bdp., 1910-1921. Цит. по переводу, хранящемуся в секторе этнографии Ин-та археологии и этнографии СО РАН.

153. Munkäcsi В., Kaiman В. Manysi (vogul) nepkölt<3si gyüjtemeny. Bd.III/2: Medveenekek . Az obi-ugor medvetisztelet. Bdp.: Akad. kiadö, 1952. -4361.

154. Munkäcsi В., Kälmän B. Manysi (vogul) nepköltesi gyüjtemeny. Bd.IV/2: Fejezetek az obi-ugor nepkölteszetröl. Bdp.: Akad. kiado, 1963. - 314 1.

155. Munkäcsi В., Kälmän B. Vogul dictionary. Bdp: Akad. kiadö, 1986. -950 p.

156. Roheim G. Hungarian and Vogul Mythology / University of Washington Press. Seattle-London, 1966. - 86 p.

157. Schmidt E. Bear cult and Myphology of the Northern Ob-Ugrians // Uralic Myphology and Folklore. Bdp, 1989. - P. 187-232.

158. Soldatova G. Genre peculiarities of Mansi musical culture. // Folk Music Today. Abstracts for International Conference. Tallinn, 1989. - P. 163165.

159. Steinitz W. Ostjakologische Arbeiten. Bd. 1: Ostjakische Volksdichtung und Erzählungen aus zwei Dialekten. Texte. - Bdp.: Akad. kiado, 1975. -468 s.

160. Studies on Shamanism. Ed. by A.-L. Siikala, M. Hoppal. Ethnologica Uralica. - Vol. 2. - Hels.-Bdp., 1992. - 230 p.181

161. Väisänen А.О. Die Leier der Ob-Ugrischen Volker. // Eurasia Septentrion-alis Antiqua. Hels., 1931. - T.VI. - S. 15 -29.

162. Väisänen A.O. Die obugrische Harfe. Finnisch-ugrische Forschungen. -Hels., 1937.-Bd. XXIV. -S. 127-153.

163. Väisänen A.O. Obien ugrilaisten lyyry-sootin. Kalevalaseuran, 9. - Por-voo, 1929.-S. 225-242.

164. Vogul Folklore / Collected by B.Munkacsi. Bdp., 1995. - ISTOR books. - Vol.4. Цит. по переводу, хранящемуся в секторе этнографии Ин-та археологии и этнографии СО РАН.

165. Wogulische und Ostjakische Melodien. Phonographisch aufgenommen von A. Kannisto und K.F. Karjalainen. Herausgegeben von A.O. Väisänen. -Hels., 1937.-380 s.1. СОКРАЩЕНИЯ

166. БРЕ: большая ритмическая единица

167. КЕ: композиционная единица

168. МРЕ: малая ритмическая единица

169. МЭЭ: музыкально-этнографическая экспедиция

170. НГК: Новосибирская государственная консерватория им.1. НП: Нотное приложение