автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Ономастическая метафора в русском литературном языке

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ономастическая метафора в русском литературном языке"

На правах рукописи УДК: 811.161.1

Воронцов Роман Игоревич

ОНОМАСТИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА В РУССКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ

Специальность: 10.02.01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 с кдп

Санкт-Петербург 2012

005017430

Работа выполнена на кафедре русского языка Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена».

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Черняк Валентина Данииловна

заведующая кафедрой русского языка Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Поцепня Дина Михайловна

профессор кафедры русского языка Санкт-Петербургского государственного университета

кандидат филологических наук, доцент Калиновская Валентина Николаевна

ведущий научный сотрудник словарного отдела Института лингвистических исследований Российской академии наук

Ведущая организация: Федеральное государственное бюджетное

образовательное учреждение высшего профессионального образования «Вологодский государственный педагогический университет»

Защита состоится "31" мая 2012 г. в 16 часов на заседании Совета по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук, на соискание ученой степени доктора наук Д 212.199.04, созданного на базе Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена, по адресу: 199053, Санкт-Петербург, 1-я линия В.О., д. 52, ауд. 47.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена (191186. Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, д. 48, корп. 5).

Автореферат разослан "17" апреля 2012 г.

Ученый секретарь совета \л1М Ш \AjMAМ-*-*

доктор филологических наук, профессор V К. П. Сидоренко

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Ономастическая метафора (ОМ) представляет собой одну из разновидностей смыслового варьирования имени собственного (онима) и служит прагматической моделью смыслопроизводства. Ономастическая метафора всегда культурно обусловлена и выполняет функцию языковой трансляции культуры. Изучение ономастической метафоры лежит на пересечении ономастики, семантики и лингвокультурологии, при этом важнейшим методологическим основанием исследования служит теория метафоры.

Феномен ОМ традиционно описывается в терминах перехода собственных имен в нарицательные (В. И. Болотов, Е. Ф. Данилина, Р. А. Комарова, Н. В. Подольская, А. С. Суперанская, Л. М. Щетинин). В последние годы предлагаются также альтернативные концепции, связанные с понятиями полуантропонима (М. Я. Блох, Т. Н. Семенова), коннотативного собственного имени (Е. С. Отин), прецедентного имени (Д. Б. Гудков, Ю. Н. Караулов, В. В. Красных, Е. А. Нахимова, Г. Г. Слышкин), логоэпистемы (Н. Д. Бурви-кова, В. Г. Костомаров), интертекстемы (К. П. Сидоренко). Существует также точка зрения, отвергающая представление о переходе имени собственного (ИС) в новую языковую сущность и трактующая «нарицательность» онима как его речевую реализацию, обусловленную контекстуально и прагматически (Д- И. Ермолович, М. А. Кронгауз, И. Э. Ратникова).

Диссертация посвящена рассмотрению ономастической метафоры в аспекте синхронии и - преимущественно - диахронии. Внимание к диахроническому аспекту связано с тем, что русская ОМ формировалась вместе с русским литературным языком нового времени, проходя в своем развитии схожие стадии. Именно поэтому обращение к историческому материалу при изучении ОМ позволяет увидеть в ней не просто модель речевого употребления имен собственных, а своего рода механизм, способствовавший взаимодействию языка, общества и культуры в один из самых важных исторических периодов -в эпоху становления современного русского литературного языка. Диахроническое изучение ОМ дает возможность высветить исторические и социокультурные предпосылки ее актуализации, проследить за изменениями корпуса ИС, подвергавшихся метафоризации на разных этапах истории русской культуры, увидеть в семантической организации ОМ не столько статичную языковую модель, сколько сложную динамическую структуру, способную к бесконечному варьированию и поступательному развитию, обусловленному сменой историко-культурных контекстов.

В работе анализируется семантическая организация ОМ как регулярной модели смыслопроизводства с высоким культурным потенциалом, определяются ее основные типологические свойства и намечаются векторы динамики данной модели. На лексикографическом материале устанавливается языковая и речевая специфика ОМ, описываются процессы ее узуализации и оязыковления (приобретения системного статуса). Широкое обращение к публицистическим и художественным текстам позволяет определить динамические особенности

ОМ, связанные с ее контекстным функционированием, генезисом и социокультурными модификациями.

Актуальность исследования определяется тем, что оно ведется в русле изучения способов отражения языком внеязыковой действительности, культурного содержания и выполнено на пересечении целого ряда актуальных научных направлений. Во-первых, в диссертации затрагиваются такие «вечные» проблемы теоретической ономастики, как специфика семантики и смыслового варьирования ИС. Во-вторых, в работе отражены лингвокулъту-рологические ориентации современной лингвистики (социокультурная обусловленность языка, метафора как средство трансляции культуры, теория преце-дентности). В-третьих, проводится исследование функционально-прагматического потенциала ОМ (виды контекстной обусловленности, образность, оценочность, экспрессивность). И, наконец, в-четвертых, разрабатывается историко-лингвистический аспект русской ОМ, до сих пор не становившийся предметом специального рассмотрения.

Объектом исследования является ономастическая метафора, понимаемая как сложное динамическое преобразование семантической структуры ИС, участвующее во взаимодействии языка и культуры и служащее регулярной моделью смыслопроизводства и прагматическим средством выразительности.

Предметом исследования являются логические, лексико-семантические, функциональные и лингвокультурологические свойства русской ОМ в аспекте синхронии и диахронии.

Цель диссертации - комплексное исследование русской ОМ в статике (как регулярной функционально-семантической модели с высоким культурным потенциалом) и динамике (с учетом историко-культурной обусловленности и текстового варьирования). В соответствии с поставленной целью решаются следующие задачи:

• представить семантическую организацию ОМ во взаимодействии логического, лексико-семантического, функционального и лингвокульту-рологического аспектов;

• определить место ОМ в лексической системе русского литературного языка путем анализа ее словарной интерпретации;

• установить виды контекстной обусловленности ОМ в русском литературном языке и представить типологию речевых моделей ОМ;

• определить основные вехи развития ОМ в истории русского литературного языка;

• выявить особенности социокультурной динамики русской ОМ в синхронии и диахронии.

Материалом диссертации послужили данные словарей русского языка разных типов (толковые словари, словари крылатых слов и выражений, словари деонимизации, «Русский ассоциативный словарь»), а также публицистические и - отчасти - художественные тексты, датируемые периодом с XVIII по XXI век. Преимущественный интерес к развитию модели ОМ в истории русского литературного языка обусловил наиболее пристальное внимание к текстам

конца XVIII - первой половины XIX века как эпохи становления этой семантической модели и актуализации ее функционально-прагматического потенциала. Материалы, относящиеся к более поздним периодам, привлекаются в меньшей степени, поскольку они отражают уже устоявшуюся традицию метафорического употребления ИС. Таким образом, выводы, основанные на анализе текстов XIX века, относятся и к современной русской ОМ.

Гипотеза исследования - ОМ как регулярная модель смыслопроизводства и средство выразительности складывается в русском литературном языке к середине XIX века, в дальнейшем типологические черты модели ОМ остаются неизменными.

Основным методом исследования явился системно-описательный, включающий общенаучные приемы наблюдения, сплошной и дифференциальной выборки, систематизации, классификации, статистической обработки. В работе также использованы сравнительно-сопоставительный и сравнительно-исторический методы, в том числе методики контекстного, компонентного и лексикографического анализа, а также прием культурно-исторической интерпретации.

На защиту выносятся следующие положения:

1. ОМ представляет собой особую речевую реализацию «воплощенного» ИС, обусловленную его нереферентным употреблением.

2. Интеракционная природа ОМ позволяет имени одновременно соотноситься с двумя экстенсионалами (исходным и метафорическим) при сохранении единой интенсиональной структуры. Этим обусловливается функционально-семантическая двуплановость имени, которая является источником таких свойств ОМ, как образность, экспрессивность и бифункциональность.

3. В основании ОМ лежит культурно обусловленный коннотативный ассоциативно-образный комплекс, определяющий ее лингвокультурологичес-кую специфику: экспрессивно-образная метафора-символ (Гамлет, Дон Кихот) или экспрессивно-оценочная метафора-стереотип {Плюшкин, Тартюф).

4. В ходе узуализации, сопровождающейся ослаблением образности, ОМ может приобретать системный статус: языковая ОМ {Гулливер, Наполеон, Молчалин) сохраняет смысловую двуплановость, генетическая {ловелас, ментор, меценат) — утрачивает ее.

5. Системные ОМ описываются в толковых словарях большого и среднего типа (генетические и языковые), а также малого типа (преимущественно генетические). Узуальные речевые ОМ фиксируются в словарях крылатых слов, окказиональные - только в специальном словаре деонимизации.

6. ОМ функционирует в тексте в составе особых речевых моделей -структурно-семантических оболочек, актуализирующих метафорически переосмысленное ИС в рамках его микроконтекста {северный Байрон, Ломоносов нашего времени).

7. Историческая динамика русской ОМ определяется общими особенностями развития русского литературного языка эпохи его становления (конец XVIII - начало XIX века), обусловленными историко-культурным контекстом.

8. Зависимость ОМ от обстановочного контекста эпохи предопределяет ее социокультурную динамику: внутреннюю (смысловое варьирование) и внешнюю (изменение корпуса ключевых ОМ).

Научная новизна исследования определяется тем, что впервые проведено комплексное изучение русской ОМ в аспекте диахронии: показаны ее истоки, связанные с книжно-риторической и разговорной традициями метафорического употребления ИС, характерными для русской литературной речи ХУ1П -начала XIX веков, рассмотрен генезис модели ОМ на материале публицистических и художественных произведений XIX века. Кроме того, в работе исследуется контекстная обусловленность ОМ, связанная с ее включенностью в особые речевые модели, актуализирующие метафорически переосмысленное ИС в рамках его микроконтекста, а также предлагается типология этих речевых моделей.

Теоретическая значимость исследования состоит в обосновании новой комплексной концепции ОМ, основанной на взаимосвязи логического, лексико-семантического, функционального и лингвокультурологического аспектов. Узуализация и последующее оязыковление ОМ рассматриваются как континуальные процессы, для которых не характерны переходы от одного дискретного состояния к другому, а также анализируются связанные с этим особенности лексикографической фиксации ИС. Теоретически обосновывается понятие речевой модели ОМ как морфолого-синтаксической оболочки, обусловливающей контекстное функционирование метафорически переосмысленного ИС; выявляются векторы социокультурной динамики ОМ.

Практическая значимость исследования определяется тем, что его материалы могут использоваться в дальнейшей научной разработке проблемы семантического варьирования ИС, учитываться в лексикографической практике, связанной со словарной фиксацией узуальных ОМ, а также применяться в практике преподавания ономастики, лексикологии, семантики и лингвистической прагматики в высших учебных заведениях. Материалы, представленные в приложениях, могут послужить основой для составления словаря русской ОМ.

Апробация работы осуществлялась в виде докладов на Всероссийских научных конференциях «Слово. Словарь. Словесность» (Санкт-Петербург, РГПУ им. А. И. Герцена, 2006, 2007, 2008, 2009), на Международном молодежном научном форуме «Ломоносов» (Москва, МГУ им. М. В. Ломоносова, 2008, 2010), на Международной научной конференции «Слово и текст: коммуникативный, лингвокультурный и исторический аспекты» (Ростов-на-Дону, Южный федеральный университет, 2009), на XI и XII Международных конференциях молодых филологов в Таллинском университете (Таллин, Эстония, 2010,2011).

Структура исследования. Диссертация объемом 238 страниц состоит из введения, двух глав, заключения, списка условных сокращений, списков использованной литературы и словарей, а также двух приложений; включает одну таблицу.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении дается обоснование актуальности и научной новизны исследования, приводится общая характеристика проблематики работы, формулируются цель и задачи диссертации, определяются ее объект и предмет, описываются материал, методы исследования, теоретическая и практическая значимость работы, приводятся положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Семантическая модель ономастической метафоры и ее культурный потенциал» ОМ рассматривается в единстве логико-семантического, функционально-семантического и лингвокультурологического аспектов, анализируются особенности ее узуализации, приобретения ею системного статуса (на основе словарных данных).

Проблема ономастической семантики, безусловно, относится к числу «вечных» проблем гуманитарной науки. В разное время философы, логики и лингвисты предлагали полярно противоположные концепции значения ИС: от редуцированности значения (Дж. Ст. Милль, В. Брёндаль, Э. Бойссенс, JI. Ельм-слев, А. А. Реформатский, О. С. Ахматова, А. В. Суперанская, Н. В. Подольская, А. А. Уфимцева, Н.Д.Арутюнова) до включения в семантику имени энциклопедических сведений о его носителе и особенностей его конкретно-речевого употребления - концепция коннотирующего ИС (О.Есперсен, М. Бреаль, X. Сёренсен, Л. В. Щерба, С. Д. Кацнельсон, М. А. Кронгауз, Н. В. Васильева, Н. Ф. Алефиренко). В настоящей работе принимается вторая из указанных концепций, поскольку она позволяет объяснить и обосновать явление ОМ.

Другим важным методологическим основанием исследования является теория метафоры. Согласно современным теориям, метафора является универсальным средством языкового мышления, обусловленного национально-культурной картиной мира (Дж. Лакофф, М. Джонсон, Ж. Фоконье, Э. МакКормак). Культурная специфичность метафоры в совокупности с культурной обуслов-леностью ИС делают ОМ ярким проявлением идиоматичности языка, благодаря чему она может служить чрезвычайно емким по содержанию средством выразительности. Так, ОМ Фальстаф в следующем примере сообщает своему референту сразу восемь характеристик:

*** <А. JI. Давыдов. - Р. В.> был второй Фальстаф: сластолюбив, трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил, слезлив и толст (А. С. Пушкин).

Согласно теории А. Гардинера, все ИС подразделяются на «воплощенные» (embodied) и «невоплощенные» (disembodied). Если первые имеют конкретных носителей, то вторые представляют собой своего рода ономастические абстракции, отвлеченные от реальных сущностей. Так, например, имя Иван является «воплощенным» в высказывании Я увидел Ивана (носитель имени конкретен) и «невоплощенным» в высказывании Иван - распространенное имя (носитель имени абстрактен). В отличие от «невоплощенного» имени, в семантике которого доминирует номинативное свойство 'иметь данное имя' (М. А. Кронгауз), «воплощенный» оним обладает ярко выраженной понятийной отнесенностью: он обозначает единичное понятие. Следовательно, ОМ,

7

представляющая собой преобразование понятийной сферы ИС, характерна только для «воплощенных» имен.

План содержания «воплощенного» ИС описывается в терминах экстенси-онала, интенсионала (Р. Карнап) и импликационала (М. В. Никитин). Экстенси-оналом «воплощенного» онима является конкретный объект, которому оно присвоено (единственный элемент экстенсионала), а интенсионалом - свойство 'быть данным объектом' (единичное понятие). Тем не менее содержательная сторона «воплощенного» ИС представляет собой не только интенсионал, но структуру интенсионалов, ядро которой составляет конструктивно-логическое единичное понятие (собственно интенсионал), а периферию - индуктивно-эмпирические понятийные признаки (интенсиональные свойства). Связь между интенсионалом и интенсиональными свойствами, составляющими импликаци-онал ИС, осуществляется посредством ассоциирования. Так, интенсиональная структура имени Прометей представлена собственно интенсионалом - максимально абстрагированным, лишенным каких бы то ни было признаковых характеристик понятийным свойством 'быть Прометеем', а также многочисленными интенсиональными свойствами, находящимися в границах импликационала данного имени (античный титан; создал людей, вылепив их из глины; защищал людей от произвола богов; похитил с неба огонь и передал его людям; был прикован к скале и обречен на вечные мучения; каждый день орел клевал его печень, которая к утру вырастала вновь и т. д.). Интенсиональная структура «воплощенного» ИС представляет собой прочно спаянное ассоциативное единство интенсионала и интенсиональных свойств; интенсионал же сам по себе несет незначительную смысловую нагрузку, он служит своего рода центром ассоциативного притяжения интенсиональных свойств, неким связующим элементом размытой ономастической семантики. Импликационал «воплощенного» ИС не имеет четких границ, он включает в себя все многообразие энциклопедической информации, ассоциативно связанной с именем.

ОМ представляет собой преобразование плана содержания «воплощенного» ИС, вызываемое его конкретно-речевым нереферентным употреблением (в интенсиональном контексте), при котором некоторому объекту действительности, не входящему в экстенсионал онима, приписывается (предицируется) часть его интенсиональной структуры. Иными словами, при метафорическом употреблении в интенсиональной структуре «воплощенного» ИС происходит актуализация одного или нескольких интенсиональных свойств, выступающих основанием метафоры. С точки зрения лексической семантики можно говорить об актуализации одной или нескольких импликациональных сем. Ср.

следующий пример:

<0 Пушкине:> Новый Прометей, он похитил небесный огонь и, обладая оным, своенравно играет сердцами (А. А. Бестужев).

В данном контексте объекту действительности (Пушкину) приписывается часть интенсиональной структуры имени Прометей, что приводит к экстенсиональному сдвигу. Актуализируется одна сема импликационала ИС ('похитил небесный огонь'). Выбор интенсионального свойства в качестве источника метафоры обусловливается контекстом и замыслом автора.

8

При речевом функционировании метафорически переосмысленное ИС одновременно соотносится как со своим первоначальным носителем (исходным экстенсионалом), так и с новым объектом, обозначенным этим именем (метафорическим экстенсионалом). Данное свойство обусловлено интеракционной (М. Блэк, А. Ричарде) природой ОМ, сущность которой составляет взаимодействие между представлениями о двух объектах действительности, в ходе которого представление о первом объекте фильтруется сквозь актуализированные признаки второго, обозначаемого «воплощенным» ИС. Двойная экстенсиональная отнесенность ОМ обозначается как ее функционально-семантическая двуплановость, являющаяся источником таких важных характеристик ОМ, как образность, экспрессивность и бифункциональность.

Образность ОМ связана с происходящим при ней «палимпсестным наложением» (Б. М. Гаспаров) нашего представления об исходном носителе ИС на представление о новом объекте действительности, обозначаемом этим именем. Образность имеет тенденцию к ослаблению в ходе узуализации ОМ, которая сопровождается нейтрализацией ее внутренней формы, а следовательно, и угасанием смысловой двуплановости.

Экспрессивность ОМ обусловлена тем, что объект, обозначаемый вместо имени нарицательного ассоциативно насыщенным метафорически переосмысленным ИС, включается в многомерную систему экстралингвистических импликаций этого имени (его интенсиональную структуру). При этом, вслед за В. Н. Телией, выделяются два экспрессивных типа ОМ: экспрессивно-образная и экспрессивно-оценочная. К оценочному типу относятся ОМ, основанные на одном или нескольких сильновероятностных интенсиональных свойствах ИС (Квазилюдо - 'уродливый человек'; Колумб - 'первооткрыватель'); образные ОМ, напротив, оперируют слабовероятностными интенсиональными признаками (И. П. Липранди об Александре I: Агамемнон своего времени).

Бифункциональность ОМ связана с ее способностью употребляться как в предикатной (первичной для любой метафоры), так и в идентифицирующей функции. Последняя требует особых морфолого-синтаксических условий контекста: формы множественного числа, анафорического местоимения {этот) или атрибута (Тверской Ловелас Петербургскому Вальмону здравия и успехов желает (Пушкин)).

Метафоризации, как правило, подвергаются культурно значимые ИС. Такое имя окружено многочисленными культурно обусловленными ассоциациями, соединяющими его интенсионал с признаками, располагающимися в границах импликационала. При этом сам импликационал предстает в качестве своеобразного культурного фона, на котором существует имя. В случае метафорического употребления культурно значимого имени за счет актуализации одного или нескольких интенсиональных свойств формируется ассоциативно-образный комплекс, служащий основанием метафоры, ее внутренней формой. Именно наличие образного представления, мотивирующего метафору, позволяет культурному содержанию проникнуть в семантику переосмысленного имени и закрепиться в ней в качестве культурного компонента значения.

Ассоциативно-образная природа ОМ вместе с экспрессивностью определяют коннотативную природу культурного компонента метафорического значения.

Коннотативная специфика ассоциативно-образного основания ОМ обусловливает ее лингвокультурологические разновидности: эталоны, стереотипы и символы. Эталон, формируемый ОМ, связан с восприятием некоторого объекта, обозначаемого «воплощенным» ИС, как лучшего представителя того или иного свойства, качества. Эталон представляет собой стереотипизированное представление об объекте и во многом близок собственно стереотипу. Наиболее яркие ономастические стереотипы всегда выражают какое-либо одно качество и по степени его проявления нередко сближаются с эталонами. Например, Казановой мы называем любовника-авантюриста, не придавая значения другим человеческим качествам знаменитого венецианца. Важной характеристикой стереотипа является его несоответствие реальному опыту, апелляция не к реальной действительности, а к конвенциональному представлению о ней (Ю.Е.Прохоров). Примером здесь может служить ревнивец Отелло, при метафорическом употреблении имени которого говорящий, как правило, апеллирует не к шекспировскому тексту, в котором Отелло представлен более многогранно, а к некоторому стереотипизированному представлению о персонаже. Ср.: Молчалин (подобострастный карьерист), Обломов (ленивый, неповоротливый человек), Штольц (энергичный, деятельный человек), Хлестаков (хвастун) и т. д. Ономастические стереотипы и эталоны представляют экспрессивно-оценочную разновидность ОМ и нередко подвергаются узуализации и последующему оязыковлению.

Эталоны и стереотипы суть результаты обобщения действительности, представленной в ОМ. Расширение их экстенсионала сопровождается сужением интенсионала, что ведет к возрастанию их обобщающей способности. Совсем другое дело - символ, функция которого - не обобщение, а проникновение в суть явления. ОМ может выполнять роль символа, если она указывает на свой историко-культурный источник: текст или ситуацию. Ср. пример использования ОМ Отелло в не типичной для нее символической функции:

Не говорите: вот человек с огромною душою, с пылкими страстями, с обширным умом, но ограниченным рассудком, который до такого бешенства любит свою жену, что готов удавить ее руками при малейшем подозрении в неверности - скажите проще и короче: вот Отелло! (В. Г. Белинский).

ОМ-символ не дает исчерпывающей характеристики именуемому объекту, она направляет нашу мысль о данном объекте по следу - к тексту или исторической ситуации, способствующей раскрытию содержания метафоры. Очевидно, что для ОМ-символа маловероятна узуализация, так как она приводит к неминуемому упрощению смысловой структуры ИС и переходу в разряд эталонов-стереотипов. С точки зрения экспрессивности ОМ-символ тяготеет к экспрессивно-образному типу с живой семантической двуплановостью.

ОМ рождается в речи, она представляет собой прагматическое средство создания образности, выражения оценки и сообщения экспрессивного эффекта. В результате длительного употребления в метафорическом значении ИС переходит в разряд узуальных употреблений и приближается к системным лекси-

ческим единицам языка. Граница между речевой и языковой ОМ расплывчата, а в диахроническом плане она вообще вряд ли может быть проведена. Ответить на вопрос о разграничении речевых и языковых ОМ (более или менее категорично) можно лишь с позиций синхронического подхода.

Г. Н. Скляревская выделяет следующие типы метафор: художественная (окказиональная, речевая), языковая и генетическая. Окказиональная ОМ живет только в тексте, в конкретном контекстном окружении, которое можно назвать ее порождающим контекстом. Языковая и генетическая ОМ синтагматически самостоятельны, тем не менее для них также важно контекстное окружение, которое, однако, не порождает их, а обусловливает их функционирование. Системный статус характерен только для языковых и генетических ОМ.

Языковая ОМ обладает семантической двуплановостью, сохраняет «живой» ассоциативно-образный мотивирующий комплекс, сообщает экспрессивный эффект. В отличие от речевой ОМ, языковая обладает свойствами регулярности, общеизвестности, объективности. Кроме того, языковая ОМ стремится к конвенциональности, однако было бы ошибкой полагать, что она всегда обладает четким общепринятым словарным значением. Выделяются два типа языковой ОМ: экспрессивно-оценочная метафора-стереотип (Гулливер, Мафусаил, Плюшкин, Росинант) и эспрессивно-образная метафора-символ (Гамлет, Дон Кихот, Наполеон).

Генетическая ОМ, в отличие от языковой, не обладает ни образностью, ни двойственностью экстенсионала, так как для ее восприятия не требуется возвращаться к исходному значению онима. Продукт генетической ОМ - почти имя нарицательное, его ассоциативно-образное основание отходит в область этимологии и не осознается большинством носителей языка. В идеале генетическая ОМ лишена эмоциональности, что следует из утраты образности: меценат, хулиган. Тем не менее, как правило, ОМ чрезвычайно устойчива к утрате эмоциональности, оценочное™, коннотативности, что приводит к появлению эмоциональных генетических ОМ (альфонс, держиморда, ирод, эскулап).

Системный статус языковых и генетических ОМ определяет их включение в толковые словари. Тем не менее отбор ИС для включения в словник лингвистического словаря всегда был строгим, а их количество по сравнению с корпусом имен нарицательных ничтожно мало. ОМ энциклопедична, (за ней стоит культурно обусловленный импликационал) и прагматична (всецело зависима от контекста). Эти свойства создают своеобразный двойной фильтр, через который должна пройти ОМ, чтобы занять место в словнике толкового словаря.

Сплошная выборка из шести основных толковых словарей современного русского литературного языка позволила эксплицировать корпус русской системной ОМ, в который вошло 103 единицы. Присутствие ОМ в словарях разных типов (больших, средних малых) свидетельствует о ее прочной закрепленности в лексической системе языка, и более того - о ее вхождении в активный или в ближайший пассивный лексический запас. Данная группа насчитывает 32 наиболее употребительные ОМ {геркулес, иудушка, ловелас, одиссея, утопия, цербер и др.). Среди них доминируют генетические, однако

присутствуют и некоторые языковые (Дон Кихот, Наполеон, Парнас). Большая часть языковых ОМ представлена только в больших толковых словарях. К числу таких метафор относится очень разнообразный языковой материал, однако значительную долю составляют имена, связанные с античной историей и культурой (Автомедон, Адонис, Амфитрион, Аполлон, Аристарх, Аркадия, Буцефал, Герострат, Зоил, Нарцисс, Пегас, Пенелопа, Пифия, Рубикон, Сивилла, Цирцея, Цицерон). Кроме двух указанных групп, можно выделить еще одну группу, занимающую промежуточное положение. В нее входят ОМ, представленные только в словарях большого и среднего типа (Аргус, Дульцинея, Мессалина и др.). Стабильность этих метафор несомненна, однако их отсутствие в словарях малого типа не позволяет говорить о генетическом статусе.

Несмотря на занимаемое в лексикографии центральное место и почти не ограниченные объяснительные возможности, толковый словарь все же не является идеальным инструментом для описания ОМ. ОМ занимает важное место в корпусе крылатых слов и выражений русского языка и описывается в соответствующих словарях. Выборка из словарей крылатых слов демонстрирует резкое увеличение корпуса ОМ по сравнению с толковыми словарями: до 199 единиц. Очевидно, что далеко не все из этих ОМ обладают языковым статусом. В то же время данные метафоры узуальны, так как к ведущим свойствам крылатых слов относятся распространенность и воспроизводимость. Можно, таким образом, говорить о речевой узуальной разновидности ОМ, которая обеспечивает переход от окказиональных метафорических употреблений ИС к собственно языковой ОМ. Сюда следует отнести такие имена, как Барон Мюнхгаузен, Вергилий, дед Мазай, Джеймс Бонд, Король Лир, Монтекки и Капулетти, Подпоручик Киже, Робин Гуд, Тмутаракань, Швондер, Эллочка-людоедка и др. (по материалам «Большого словаря крылатых слов русского языка»).

Еще одним инструментом лексикографической фиксации ОМ могут служить специальные словари деонимизации. Среди них выделяется «Словарь кон-нотативных собственных имен» Е. С. Отина (СКСИ), включающий 284 ОМ, в числе которых представлены и окказиональные (Венеция - 'сильное наводнение'). СКСИ на данный момент является образцом словаря ОМ: в нем отражены и функционально-семантические особенности метафорического употребления ИС, и историко-культурные предпосылки этого процесса; в нем подробно описывается и смысловой, и экспрессивно-стилистический потенциал ОМ.

Материалы словарной фиксации корпуса русской ОМ позволяют увидеть в нем признаки ядерно-периферийной организации. Ядро этого корпуса составляют генетические ОМ, а основным инструментом их описания выступает толковый словарь малого типа. Ближайшая периферия представлена собственно языковыми ОМ, описываемыми преимущественно с помощью толкового словаря среднего и большого типа. На следующем шаге от ядра располагаются речевые узуальные ОМ, которые описываются в словарях крылатых слов и выражений. И наконец, дальняя периферия, представленная окказиональными ОМ, может бьгть описана только с помощью специального словаря, единственным примером которого на данный момент является СКСИ. При этом очевиден

принцип инклюзивное™: чем дальше от ядра, тем большее количество ОМ разных типов включается в соответствующий словарь.

Таким образом, в первой главе осуществлено статическое описание ОМ как семантической модели русского языка с высоким культурным потенциалом, а также намечены ее динамические аспекты, связанные с узуализацией, контекстной обусловленностью и лингвокультурологической спецификой.

Во второй главе «Ономастическая метафора в историко-культурной и текстовой динамике» на обширном текстовом материале устанавливаются особенности контекстного функционирования ОМ, описывается ее становление и развитие в русском литературном языке, анализируются внутренняя и внешняя разновидности ее социокультурной динамики.

Как и любое другое динамическое языковое явление, ОМ не существует вне контекста. При этом помимо собственно языковой контекстной обусловленности, ОМ обнаруживает также обусловленность «обстановочную» (Н. Ю. Шведова), включающую в себя ситуативный, личностный и культурный виды контекста. Очевидно, что последний из них приобретает особую роль ввиду лингвокультурологической значимости ОМ.

Вертикальный (культурный) контекст устанавливает для ОМ обязательные временные и пространственные координаты: историко-культурные реалии, выступающие в роли компонентов ОМ, существуют в определенную эпоху и локализованы в определенной географической точке. Однако положение реалии в эмпирическом времени и пространстве не исчерпывает ее хронотопической характеристики. ИС, называющее значимую историко-культурную реалию, приобретает статус культурного символа, выходит за эмпирические рамки и локализуется в семиотическом времени-пространстве культуры, или в культурной памяти. Горизонтальный (языковой) контекст ОМ определяется предикативно-характеризующим типом значения (В. В. Виноградов) метафорически переосмысленного ИС: позиция семантического предиката первична для ОМ. Оценочность и экспрессивность, характерные для предикативно-характеризующего значения, придают ОМ субъектную обусловленность, которая подкрепляется также «обстановочным» контекстом функционирования ИС. Таким образом, в каждой ОМ имплицированы смыслы, связанные с идеями времени, пространства и субъекта.

Исследование ОМ в вертикальном контексте вводит в поле внимания идею времени: эмпирического и семиотического (времени культуры). Ведущим принципом такого исследования становится установление временной соотнесенности между исходным экстенсионалом ИС и его метафорическим экстенсио-налом. Так, в ОМ Ломоносов - Пиндар Холмогора (Пушкин) исходный экстенсионал, представленный античным поэтом, предшествует метафорическому, представленному русским поэтом. Выделяются три типа ОМ:

1) Исходный экстенсионал предшествует метафорическому. С точки зрения идеи времени такой вариант ОМ предстает прототипом, поскольку, во-первых, он является единственно возможным в границах эмпирического времени и, во-вторых, он наиболее частотен:

<0 Шекспире:> Новый Протей, он умел вдыхать душу живу в мертвую действительность; глубокий аналист, он умел в самых, по-видимому, ничтожных обстоятельствах жизни и действиях воли человека находить ключ к разрешению высочайших психологических явлений его нравственной природы (В. Г. Белинский).

ОМ основана на идее повторяемости исторических (мифологических, литературных) лиц, событий, явлений, ситуаций. В каждом новом явлении мы пытаемся увидеть некое эталонное прежнее состояние, обладающее абсолютной ценностью. В этом есть нечто мифологическое, подобное тому, что Б. А. Успенский определяет как «космологическое сознание». ОМ в своем прототипи-ческом варианте есть вторжение космологического (иначе - циклического) времени в линейное, а потому лишена подлинного историзма; это скорее средство выразительности, чем когнитивная модель.

2) Исходный и метафорический экстенсионалы одновременны. Как и любое отклонение от нормы, прототипа, такая метафора призвана выражать дополнительные смысловые и функциональные оттенки. Ср.:

Почти вместе с Пушкиным вышел на литературное поприще и г. Марлинский. Это один из самых примечательнейших наших литераторов. Он теперь безусловно пользуется самым огромным авторитетом: теперь перед ним всё на коленах; если еще не все в один голос называют его русским Бальзакам, то потому только, что боятся унизить его этим и ожидают, чтобы французы назвали Бальзака французским Марлинским (В. Г. Белинский).

Отрицательная оценка усиливается здесь за счет иронии: Белинский как бы встает на позицию читающей публики, среди которой оба литератора пользуются, как кажется критику, незаслуженной популярностью. Белинский намеренно придает именам Марлинского и Бальзака статус культурных символов, тем самым подчеркивая их несоответствие такому статусу.

3) Метафорический экстенсионал предшествует исходному. Третий, наиболее парадоксальный временной тип ОМ противоречит ходу реального времени и существует благодаря феномену культурной памяти. Если и исходный, и метафорический экстенсионалы ОМ «обитают» в семиотическом времени культуры, метафорический перенос возможен в любом направлении: из эмпирического прошлого в эмпирическое будущее и наоборот. Ср.:

В лирике Катенина наличествуют черты некрасовского стиля. Он был как бы Некрасовым 20-х годов в характернейшем своей лирики, в балладе (Ю. Н. Тынянов)

Неслучайно находим этот тип метафоры в научном сочинении. Ее когнитивный потенциал несравненно выше, чем у прототипического варианта, оба имени являются значимыми элементами культуры, к тому же в эмпирическом времени они оба предшествуют времени автора (Тынянова), и поэтому такая метафора становится не столько средством выразительности, сколько оригинальным инструментом сравнительно-исторического исследования.

Горизонтальным контекстом порождения ОМ является интенсиональный контекст «воплощенного» ИС. ОМ обусловливается такими морфолого-синтак-сическими компонентами контекста, как синтаксическая позиция (предикативная или идентифицирующая), атрибутивная рамка и форма множественного числа. Атрибутивные рамки ОМ, как правило, выстраиваются с помощью распространения ИС прилагательным, местоимением, числительным (в препозиции: российский Парни, наш Шекспир, второй Гоголь) или существительным в

родительном падеже (в постпозиции: Ахиллес нашего времени). Множественное число не свойственно ИС как единицам, называющим уникальные объекты действительности. Тем не менее, как только имя распространяет свое влияние за пределы исходного экстенсионала, оно неизбежно обретает способность изменяться по парадигме числа со значением обобщения.

«Воплощенное» ИС в совокупности с морфолого-синтаксическими компонентами речевого контекста, порождающего его метафорическое употребление, образует речевую модель ОМ, которую можно определить как структурно-семантическую оболочку, актуализирующую метафорически переосмысленное «воплощенное» ИС в рамках его микроконтекста. Речевая модель ОМ еще не есть ее контекст, в котором выявляется метафорическое значение, она лишь задает смысловой вектор метафоры, который полностью реализуется в более широком контексте.

Атрибутивные речевые модели ОМ в соответствии с тремя ее контекстными координатами выражают темпоральные, локативные и субъектные смыслы. Они базируются на так называемом принципе «зачеркивания» (М. А. Кронгауз), суть которого состоит в том, что смысл рамочного атрибута противоречит некоторым свойствам первоначального носителя ИС, как бы зачеркивает их. Ср. Леди Макбет Мценского уезда, с одной стороны, и неправильность высказывания типа Юн - русский Ломоносов, с другой.

Темпоральные модели:

'Современный (нынешний, сегодняшний)' + метафорически переосмысленное «воплощенное» имя собственное (далее - МИС): Замечательно во Франции постоянное сродство бонапартизма с революцией): синий мундир подбит красным сукном. И нынешний Гришка Отрепьев <Наполеон III. - Р. В.>, принизив Францию самым постыдным и оскорбительным игом, твердит о правилах 1789 года, низвергших династию Бурбонов (Н. И. Греч).

'Будущий' + МИС: Она <кузина. - Р. В.> поддержала во мне мои политические стремления, пророчила мне необыкновенную будущность, славу, - и я с ребячьим самолюбием верил ей, что я будущий «Брут или Фабриций» (А. И. Герцен).

Локативные модели:

Оттопонимическое прилагательное + МИС: Из переводных повестей в «Библиотеке <для чтения. - Р. В.>» скажем, во-первых, о «Сесиле», романе г-жи Ган-Ган, которую называют немецким Жоржем Зандом (В. Г. Белинский).

'Наш' + МИС: <Иронично о Н. А. Полевом:> Наш Вольтер и Гете, он всё; он один -целая литература, целая наука. Извольте же угоняться за ним! (В. Г. Белинский).

Модели смешанной темпорально-локативной семантики:

'Новый' + МИС: Гете, Шиллер были бы очень неуместны в нынешней Германии. Им было бы неловко и как-то совестно. Можно предположить сбыточность всех возможных преобразований в Италии, но есть ли возможность предположить, что в ней явятся новый Тассо, новый Ариосто? (П. А. Вяземский).

'Второй (другой)' + МИС: Карамзина упрекали в излишестве галлицизмов. Но в сравнении с нынешними галломанами он едва ли не другой Шишков, старовер старого слога (П. А. Вяземский).

МИС + Род. пад.: Немецкий ученый снимает колпак, говоря о Лаланде и Лавуазье. Первый, забывая все земное, более сорока лет беспрестанно занимается небесным и открыл множество новых звезд. Он есть Талес нашего времени, и прекрасную эпитафию греческого мудреца можно будет вырезать на его гробе (Н. М. Карамзин).

Субъектные модели:

'Настоящий (совершенный, истинный, тот же самый)' + МИС: Каждое лицо в художественном произведении есть представитель бесчисленного множества лиц одного рода, и потому-то мы говорим: этот человек настоящий Отелло, эта девушка совершенная Офелия (В. Г. Белинский). Выражает значение интенсивности проявления признака, обозначаемого метафорически переосмысленным онимом.

'Какой-нибудь' + МИС: И не виноват ведь я, что ваш взгляд на Россию и на ее назначение сузился под конец в Петербурге до размеров какого-нибудь Баден-Бадена или даже фюрстентум (герцогства) Нассау, в котором теперь сижу и пишу это (Ф. М. Достоевский). Выражает пейоративное значение.

Форма множественного числа ИС несет в себе минимальную информацию о «зачеркивании», представляя идею о неединственности объекта, и регулярно участвует в образовании субъектных речевых моделей ОМ, связанных с экспрессивными моделями множественности: гиперболической и пейоративной. Наиболее часто в контекстах множественного гиперболического и пейоративного функционируют окказиональные ОМ, выражающие значение 'N (исходный носитель имени) и подобные ему'. Форма множественного числа ИС выражает в данном случае одновременно и обобщенную множественность (характерную только для имен, подвергшихся метафорическому переосмыслению), и реальную множественность (свойственную «чистым» ИС). Ср.:

Яне буду вспоминать про его <русского народа. - Р. В> исторические идеалы, про его Сергиев, Феодосиев Печерских и даже про Тихона Задонского (Ф. М. Достоевский).

Что это значит? адский язык, беснующееся вольнодумство, исступление философизма, из северной Германии к нам отражающегося, повсеместные исчадия революции, пропаганда нечестия и изуверства! Но к чему нас знакомить с ними так тесно? Не вчера ли почти видели мы ужасные плоды подобного просвещения в нашем отечестве, видели: Кюфелъбекеров, Рылеевых, Пестелей и проч. Пора зажать богохульный рот сим зловещим проповедникам! (Отношение подполковника Новогацёнова А. X. Бенкендорфу).

Гиперболические и пейоративные значения обусловливаются не столько самой формой множественного числа, сколько микроконтекстом ОМ. Контекстные экспрессивные смыслы становятся предпосылкой возникновения экспрессивных речевых моделей множественности, которые в свою очередь актуализируют ОМ, являясь для нее минимальным порождающим контекстом. При этом речевые модели обобщенной множественности «воплощенного» ИС регулярно реализуются в следующих разновидностях:

Модель однородного ряда: Само по себе разумеется, что критиков, близких к моему идеалу, весьма немного. Лонгины, Джонсоны, Аддисоны, Лагарпы, Лессинги так же редки, как и великие художники, которых творениям они научили нас удивляться (В. А. Жуковский. О критике). Длинный бессоюзный однородный ряд способствует усилению экспрессии, так как увеличивает число потенциальных носителей тех или иных имен. Множество, которое в психологическом отношении и без того превосходит по значимости единичный предмет, в однородному ряду предстает еще более значительным. Именно поэтому данная модель ОМ является одной из самых частотных.

'Все эти (всякие, всевозможные, разные)' + МИС: Около него <Н. Б. Юсупова. -Р. В > была целая плеяда седых волокит и esprit forts, всех этих Масальских, Санти и tutti quanti (А. И. Герцен). Форма множественного числа в данной модели, как правило, имеет оттенок пренебрежения, задаваемый микроконтекстом ОМ.

Метафорическое употребление ИС характерно для современного русского литературного языка начиная с эпохи его формирования. ОМ, известная и в

16

допетровский период, обретает новую жизнь в XVIII веке. Стремительное проникновение в Россию европейской культуры в ее многочисленных проявлениях (от античности до эпохи Просвещения) сообщает особый культурный заряд именам, с которыми ассоциируются те или иные культурные феномены. Такие «культурно заряженные» ИС проникают в различные сферы языкового употребления: от высоких риторических жанров до разговорной речи; на основе этих имен создаются многочисленные метафоры и сравнения. Ср.:

Он наших стран Малъгерб, он Пиндару подобен (А. П. Сумароков о М. В. Ломоносове);

Удалось мне быть лично в лагере короля; он был Донкихот не из последних (И. М. Долгорукий).

Одним из первых исследователей ОМ был М. В. Ломоносов, описавший ее в составе такого тропа, как антономазия. Кодификация ОМ в ломоносовской «Риторике» значима в том смысле, что подчеркивает ее высокий риторический потенциал. Имена античных авторов (и писателей французского Просвещения) становились в риторике XVIII века обозначениями литературных жанров: Пиндар - ода, Тибулл - элегия, Гораций - дружеское послание. Любопытный материал для изучения «высокой» ОМ представляет «Словарь пиитико-исторических примечаний...» А.Д.Байбакова (Аполлоса) (1781), в котором объясняются многие имена-символы. Характер использования имен-символов был строго определен: набор таких имен ограничен эпохой классической древности, а смысл, ими подразумеваемый, не выходит за рамки предписанного и не предполагает разночтений. Ср.:

АРГУС Стоокой, сын Аристора, Юнонин сторож, когда спал 50-ю глазами, тогда другие 50 смотрели; по убитии его Меркурием, Юнона превратила в павлина. Означает начальника тщательного и прозорливого.

Риторико-поэтический потенциал ОМ, активно эксплуатировавшийся в поэзии XVIII века, стал своего рода открытием в истории русской словесности, о чем свидетельствует частое использование риторической антономазии в начале XIX века. Так, А. С. Пушкин в ранних стихотворениях именует современников в духе классицистической традиции: Карамзин - наш Тацит, Батюшков -Парни Российский. Но подобные употребления были скорее «выражениями полумифологического пиетета» (Л. В. Пумпянский), чем живыми тропами. Пушкин, с одной стороны, остается в рамках традиции риторической антономазии, а с другой - переосмысливает ее роль как средства художественной выразительности. Об этом свидетельствует использование высоких имен-символов в ироническом контексте, а также некоторые образцы языковой игры. Так, в одном из писем Пушкин называет Н. И. Тургенева «обоими Мирабо» (отцом и сыном, известными своей непримиримостью), а в другом месте оригинальным способом уподобляет П. А. Вяземского французскому поэту Шапелю, заменяя его фамилией имя Вяземского: «Шапель Андреевич».

Другим источником ОМ была традиция метафорического употребления ИС, характерная для разговорной речи дворянского салона конца XVIII века. Именно эта сфера функционирования языка стала фундаментом «нового слога» литературной речи, создание которого связано с именем Н. М. Карамзина. В этой связи особый интерес представляют «Письма русского путешественника».

В «Письмах...» встречается «высокая» ОМ, однако она выражает уже не столько восторженно-поэтическое преклонение перед кем-либо, сколько вполне

прозаическое уважение:

Ныне был я у старика Рампера, немецкого Горация. Самый почтенный немец!

В то же время источниками ОМ часто становятся не исторические образцы, закрепленные в поэтиках, а современники Карамзина. Например, одного французского танцовщика путешественник характеризует через имя другого, танцующего в том же театре:

Нивлон есть второй Вестрис.

Карамзин также довольно часто использует модель однородного ряда ОМ,

характерную, прежде всего, для разговорной речи:

Госпожа Гло* есть ученая дама лет в тридцать, говорит по-английски, италиянски и (подобно госпоже Неккер, у которой собирались некогда д'Аланберты, Дидроты и Мармонтели) любит обходиться с авторами.

Если Карамзин в своем художественном языке действительно верен принципу «писать, как говорят, и говорить, как пишут», то следует признать, что в разговорной речи светского образованного общества второй половины XVIII века ОМ была нередким явлением. Безусловно, она не была свободна от влияния книжной риторической традиции, но тем не менее, она было естественна и органична именно в разговорной речи. Более того, именно в разговорной стихии ОМ не была ограничена строгими рамками нормативных поэтик и, следовательно, могла заключать в себе гораздо большую долю экспрессии и выразительности, а также гораздо большее смысловое и структурное разнообразие.

Слияние книжно-риторической и разговорной традиций метафорического употребления ИС происходит в первой четверти XIX века в результате общего раскрепощения языковой практики, смешения высокого и низкого. ОМ сохраняет в себе и яркую экспрессию, и риторический потенциал, становясь нормой художественного выражения эпохи.

Важной вехой на пути развития русской ОМ стал кризис традиционной литературной номенклатуры, основанной на приеме риторической антономазии. Этот кризис ощущался уже в первой четверти XIX века, однако в полной мере заявил о себе в 30-е годы. Риторическая антономазия становится чрезвычайно популярным приемом литературной критики того времени. Практически всем писателям-современникам повсеместно приписываются громкие имена «предшественников», писавших в тех же жанрах. При этом чаще всего подобные похвалы раздаются незаслуженно. А. С. Пушкин в 1830 году критически высказывается об ОМ типа русский Пиндар, русский Анакреон: «Высокопарные прозвища, безусловные похвалы, пошлые восклицания уже не могут удовлетворить людей здравомыслящих». Такие ОМ не позволяют проникнуть в художественную манеру и содержание произведений восхваляемого автора.

В 30-40-е годы XIX века происходит полная переоценка старой традиции «высокой» ОМ. Риторическая антономазия начинает восприниматься как безжизненная фраза со стертой образностью, не имеющая реального значения и лишь загромождающая текст. Она переживает кризис вместе со всей старой аристократической культурой художественного слова. Наиболее значимыми

для развития литературного языка оказываются в 30-40-е годы тексты журналь-но-публицистического характера. В острой полемике утверждаются новые языковые нормативы, пересматриваются существующие литературные и риторико-поэтические традиции. Своего рода центром притяжения литературно-критической, публицистической и философской жизни образованного российского общества становится фигура В. Г. Белинского.

ОМ была одним из излюбленных средств выразительности Белинского. Понимая, что традиционная книжная риторическая антономазия полностью дискредитировала себя к тридцатым годам, Белинский видит огромный стилистический потенциал разговорной ОМ. Более того, критик не склонен отказывать ОМ и в ее риторических возможностях: отвергая изжившую себя риторическую традицию метафорического употребления ИС, Белинский стремится найти ему новое применение. На страницах своих статей Белинский целенаправленно создает десятки новых ОМ. Причем если согласно предыдущей традиции ОМ стремилась к конвенциональному значению, была понятной и легко поддавалась истолкованию, то теперь постулируется, что метафоризации могут подвергаться и имена, открытые к различным толкованиям, а значит -всецело обусловленные контекстом (Ср.: Дон Кихот и Тартюф, Гамлет и Ловелас). ОМ у Белинского - это не ярлык, который присваивался тому или иному человеку, предмету или явлению старой риторической традицией, это средство познания действительности, открывающее перед познающим субъектом в сущности бесконечную перспективу смыслового варьирования. Ср.:

Державин - это Илья Муромец нашей поэзии. Тот тридцать лет сидел сиднем, не зная, что он богатырь; а этот сорок лет безмолвствовал, не зная, что он поэт; подобно Илье Муромцу, Державин поздно ощутил свою силу, а ощутив, обнаружил ее в исполинских и бесплодных проявлениях...

В статьях Белинского ОМ предстает в огромном разнообразии контекстов, разрабатывается ее типовая сочетаемость. Ср. модели с такими распространителями, как новый, второй, какой-нибудь, истинный, нашего времени, наш, модель однородного ряда ОМ и т. д.

Русская публицистика 30-40-х годов (и особенно статьи В. Г. Белинского) становится сосудом, в котором перемешиваются разнородные традиции метафорического употребления ИС и вырабатывается система речевых моделей ОМ, существующая в почти неизменном виде по сей день. Начиная с середины XIX века ОМ перестает быть предметом рефлексии и дискуссии, отныне это регулярный механизм номинации и общепринятое средство выразительности. Но в то же время ОМ - это и способ познания действительности, поскольку имена «вечных образов» культуры не поддаются однозначной интерпретации. Так, именно ОМ позволит впоследствии И. С. Тургеневу говорить о двух началах человеческой сущности - Гамлете и Дон Кихоте.

Становление ОМ в русском литературном языке завершилось к середине XIX века. Дальнейшая история этого семантического явления определяется не столько лингвистическими (структура, семантика, генезис), сколько экстралингвистическими факторами, связанными с социокультурной обусловленностью ОМ.

Социокультурная динамика ОМ связана с принципом «выделимости» (P.A. Будагов) некоторых ИС из общего ономастического ряда. ИС при определенных условиях «обстановочного контекста» (Н.Ю. Шведова) могут становиться ключевыми именами эпохи или ключевыми именами текущего момента (Т.В. Шмелева). Некоторые из них способствуют развитию языка, оставляя отпечаток на литературном словоупотреблении, другие, напротив, исчезают из активного запаса почти бесследно, когда перестают действовать вызвавшие их к жизни социокультурные факторы.

Для русской культуры ключевыми в разное время становились имена литературных персонажей (Хлестаков, Чичиков, Инсаров, Раскольников и др.), имена исторических деятелей {Наполеон, Аракчеев), условно-поэтические имена (Лиза, Нина, Светлана) и т. д. Некоторые ключевые имена настолько прочно обосновывались в речи представителей эпохи, что нередко утрачивали свое семантическое наполнение (ср. Дон Кихот, ставший, по свидетельству И.С. Тургенева «смешным прозвищем даже в устах русских мужиков»). Состав ключевых имен всегда связан с идеологическими ориентациями общества. Так, в советскую эпоху важное место занимают имена идеологических героев и антигероев. Ср.: Павлик Морозов, Павка Корчагин, Стаханов, с одной стороны, и Чемберлен, Троцкий, генерал Власов, с другой. Феномен ключевого имени текущего момента особенно характерен для социокультурной ситуации последних десятилетий с ее стремительным темпом коммуникации, с мощным влиянием СМИ на формирование новых и постоянно обновляющихся ОМ. Ср.: Берлинская стена, Горбачев, Ельцин. Кобзон, Чернобыль, Кашин, Кущевская, Навальный, Осьминог Пауль, Сколково, Эйяфьядлайёкюдль и т. д.

Ключевые имена эпохи и текущего момента существуют на фоне постоянного присутствия имен «вечных образов» культуры (Гамлет, Дон Кихот, Дон Жуан, Фальстаф, Тартюф и др.). Постоянное движение «преходящих» имен на фоне «вечных» характеризует внешнюю социокультурную динамику ОМ, поскольку и те, и другие ИС могут быть применены с помощью метафорической интеракции к отличным от первоисточников предметам действительности.

Внутренняя социокультурная динамика ОМ обозначает изменения, происходящие в плане содержания ИС в результате смены «обстановочных» контекстов его функционирования, и прежде всего относится к экспрессивно-образным, нравственно-психологическим, характерологическим ОМ, восходящим к «вечным образам» культуры. Их глубокая символичность уводит далеко за рамки языка и стремится к психологическим и философским пределам. Так, хорошо известна история русского Гамлета и русского Дон Кихота, неоднократно подвергавшихся переосмыслению и переоценке. Внутренняя динамика ОМ связана с ее семантическим варьированием, которое охватывает чрезвычайно широкий диапазон: от глубинной символичности, возводящей метафору в разряд философских категорий, до полного семантического опустошения.

Таким образом, вторая глава содержит описание основных динамических аспектов русской ОМ, являющихся следствием ее всецелой контекстной обусловленности (в самом широком понимании).

В Заключении подводятся итоги работы. Исследование русской ОМ с опорой на исторический материал позволило рассмотреть данное явление, характерное для современного словоупотребления, с точки зрения его генезиса в русском литературном языке. В работе показаны истоки русской ОМ, связанные со стилистической дифференциацией языка в ХУ1П веке, описаны исторические закономерности слияния разнородных традиций метафорического употребления ИС в первой трети XIX века, рассмотрен процесс окончательного становления ОМ как регулярного семантического явления в 30-40-е годы, намечены векторы дальнейшей социокультурной динамики русской ОМ.

Пристальное внимание к контекстному функционированию метафорически переосмысленных ИС обусловило особый подход к ОМ, состоящий в ее квалификации как речевой реализации «воплощенного» онима. Согласно предложенной концепции, именно контекст (речевой, «обстановочный», культурный), в рамках которого функционирует ОМ, определяет все ее семантические особенности: функционально-семантическую двуплановость, образность, экспрессивность, бифункциональность, степень узуализации и оязыковления. В работе теоретически обосновывается понятие речевой модели ОМ как структурно-семантической оболочки, актуализирующей метафорически переосмысленное ИС в рамках его микроконтекста, разрабатывается типология регулярных речевых моделей ОМ.

В Приложение помещены материалы лексикографической фиксации ОМ: данные толковых словарей (Приложение 1), а также данные словарей крылатых слов и специальных словарей деонимизации (Приложение 2).

По теме диссертации опубликованы следующие работы (общим объемом 4,5 п. л.)

1. Воронцов Р. И. Имена Фаддея Булгарина // Русская речь. - М.: Наука, 2010. №5. С. 98-100. (0,2 п. л.)

2. Воронцов Р. И. Имена-символы // Русская речь. - М.: Наука, 2011. №4. С. 103-109. (0,4 п. л.)

3. Воронцов Р. И. Семантическое развитие имени собственного как механизм трансляции культуры // Вестник Череповецкого государственного университета. - Череповец, 2011. №4. Т. 2. С. 52-55. (0,4 п. л.)

4. Воронцов Р. И. Элементы персоносферы в словаре и лексиконе носителей русского языка // Слово. Словарь. Словесность: из прошлого в будущее (к 225-летию А. X. Востокова): Материалы Всероссийской научной конференции. Санкт-Петербург, 15-17 ноября 2006 г. / Отв. ред. В.А.Козырев. -СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2006. С. 125-127. (0,2 п. л.)

5. Воронцов Р. И. К вопросу о лексикографическом описании прецедентных имен // Слово. Словарь. Словесность: Петербургский контекст русистики начала XXI века: Материалы Всероссийской научной конференции. Санкт-Петербург, 14-16 ноября 2007 г. / Отв. ред. В. Д. Черняк. - СПб.: САГА, 2008. С. 142-146. (0,3 п. л.)

6. Воронцов Р. И. О двух видах перехода собственных имен в нарицательные // Материалы XV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». Москва, 8-11 апреля 2008 г. - М.: МАКС Пресс, 2008. С. 67-69. (0,2 п. л.)

7. Воронцов Р. И. Переход собственных имен в нарицательные и академическая толковая лексикография (на материале имен, связанных с европейской культурой) // Слово. Словарь. Словесность (к 225-летию основания Российской Академии): Материалы Всероссийской научной конференции. Санкт-Петербург, 12-14 ноября 2008 г. / Отв. ред. В. Д. Черняк. - СПб.: САГА, 2009. С. 137-142. (0,3 п. л.)

8. Воронцов Р. И. Образы и типы мировой литературы в языковом воплощении: антропонимическая метафора // Слово и текст: коммуникативный, лингвокультурный и исторический аспекты: Материалы Международной научной конференции. Ростов-на-Дону, 1-4 октября 2009 г. -Ростов-н/Д: НМЦ «Логос», 2009. С. 102-103. (0,2 п. л.)

9. Воронцов Р. И. Переход собственных имен в нарицательные в словаре и тексте // Язык. Текст. Дискурс. Научный альманах. Вып. 7 / Под ред. Г. Н. Манаенко. - Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2009. С. 416-421. (0,4 п. л.)

10.Воронцов Р. И. «Путь метаморфозы» собственного имени в зеркале словаря деонимизации // Слово. Словарь. Словесность: Текст словаря и контекст лексикографии: Материалы Всероссийской научной конференции. Санкт-Петербург, 11-13 ноября 2009 г. / Отв. ред. В. Д. Черняк. - СПб.: САГА, 2010. С. 413-417. (0,3 п. л.)

11 .Воронцов Р. И. Темпоральные контексты ономастической метафоры // Материалы Международного молодежного научного форума «Ломоносов». Москва, 12-16 апреля 2010 г. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://lomonosov-msu.ru/archive/Lomonosov_2010/24-1-6.pdf (0,2 п. л.)

12 .Воронцов Р. И. Ономастическая метафора и контекст // Язык. Текст. Дискурс. Научный альманах. Вып. 8 / Под ред. Г. Н. Манаенко. -Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2010. С. 557-566. (0,5 п. л.)

13 .Воронцов Р. Ономастическая метафора и идея времени в русском языке // БЬкКа 51ауюа: Сборник научных трудов молодых филологов. X. - Таллин: ТШ КизавШв, 2011. С. 232-242. (0,5 п. л.)

14.Воронцов Р. И. Из истории метафорического употребления имен собственных в русском языке (М. В. Ломоносов - Н. М. Карамзин - А. С. Пушкин) // Русский язык XIX века: Роль личности в языковом процессе: Материалы IV Всероссийской научной конференции. Санкт-Петербург, 18-20 октября 2011 г. - СПб.: Наука, 2012 (март). С. 241-250. (0,4 п. л.)

Подписано в печать 16.04.2012г. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,3. Тираж 100 экз. Заказ № 2592.

Отпечатано в ООО «Издательство "JIEMA"» 199004, Россия, Санкт-Петербург, В.О., Средний пр., д. 24 тел.: 323-30-50, тел./факс: 323-67-74 e-mail: izd_lema@mail.ru http://www.lemaprint.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Воронцов, Роман Игоревич

Введение.

Глава 1. Семантическая модель ономастической метафоры и ее культурный потенциал

§ 1.1. Теоретические предпосылки изучения ономастической метафоры.

§ 1.2. Семантическая организация ономастической метафоры

1.2.1. Логико-семантический аспект.

1.2.2. Функционально-семантический аспект.

1.2.3. Лингвокультурологический аспект.

§ 1.3. Ономастическая метафора в лексической системе русского литературного языка (по данным словарей)

1.3.1. Проблема языкового статуса ономастической метафоры

1.3.2. Ономастическая метафора в зеркале толковых словарей.

1.3.3. Специализированное описание ономастической метафоры

Выводы по первой главе.

Глава 2. Ономастическая метафора в историко-культурной и текстовой динамике

§ 2.1. Ономастическая метафора и контекст: типология речевых моделей

2.1.1. Контекстная обусловленность ономастической метафоры.

2.1.2. Вертикальный контекст: ономастическая метафора и идея времени

2.1.3. Горизонтальный контекст: понятие речевой модели ономастической метафоры и проблема единицы анализа.

2.1.4. Атрибутивные речевые модели

2.1.5. Речевые модели множественности.

§ 2.2. Становление и развитие ономастической метафоры в русском литературном языке

2.2.1. Истоки ономастической метафоры

XVIII - первая четверть XIX века)

2.2.2. Кризис традиционной литературной номенклатуры

20-30-е годы XIX века).

2.2.3. Роль В. Г. Белинского в становлении ономастической метафоры (30-40-е годы XIX века).

2.2.4. Ономастическая метафора как регулярное семантическое явление (с середины XIX века до наших дней)

§ 2.3. Социокультурная динамика ономастической метафоры

2.3.1. Ключевые имена и «вечные образы» культуры.

2.3.2. Внутренняя и внешняя динамика ономастической метафоры . 181 Выводы по второй главе.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Воронцов, Роман Игоревич

Переносное употребление собственных имен, основанное на модели метафоры, весьма характерно для современной русской речи. Социокультурная обусловленность имени, его богатое ассоциативно-семантическое поле, выходящее далеко за языковые рамки в область экстралингвистической культурной информации, позволяют говорить о новых Гомерах, Шекспирах, Фальстафах, Раскольниковых, Шариковых, с одной стороны, и в расширительном смысле употреблять такие имена, как Абрамович, Жириновский, Мавроди, Сурков, с другой. Подобным метафорам, частотным в современной речи, посвящен ряд работ ([Ермакова 1996], [Ратникова 2003], [Нахимова 2011] и др.). В то же время, чем больше исследовательского внимания уделяется современной русской ономастической метафоре, тем любопытнее становится ее диахроническое рассмотрение, описание ее генезиса в русском литературном языке на фоне общего историко-культурного процесса.

Ономастическая метафора, известная и в допетровский период истории русского языка, буквально обретает новую жизнь в XVIII веке. Стремительное проникновение в Россию европейской культуры в ее многочисленных проявлениях (от античности до эпохи Просвещения) сообщает особый культурный заряд именам, с которыми ассоциируются те или иные культурные феномены: жанры, мифологические образы, литературные типы и т. д. Такие «культурно заряженные» имена собственные проникают в различные сферы языкового употребления: от высоких риторических жанров до разговорной речи; на основе этих имен создаются многочисленные метафоры и сравнения. Ср.: Он наших стран Мальгерб, он Пгшдару подобен (А. П. Сумароков о М. В. Ломоносове) и Удалось мне быть лично в лагере короля; он был Донкихот не из последних (И. М. Долгорукий).

В первой трети XIX века происходит смешение разных традиций метафорического употребления собственных имен, сложившихся в XVIII веке, а уже в 30-40-е годы окончательно формируется регулярная ономастическая метафора, способная служить моделью смыслопроизводства и средством выразительности. Становление ономастической метафоры в первой половине XIX века, с одной стороны, связано с процессом дискредитации «высокой» риторической антономазии, обусловленным кризисом всей аристократической культуры художественного слова, а с другой стороны, предопределяется усилением роли разговорной ономастической метафоры с ее яркой экспрессией (часто негативной), что было вызвано выдвижением на первый план журнально-публицистических жанров. Слияние «высокого» и «низкого» начал ономастической метафоры, их творческое переосмысление и переработка привели к формированию регулярных моделей метафорического употребления собственных имен. Была разработана система специальных типовых контекстов, в которые включались (и до сих пор включаются) ономастические метафоры.

Русская ономастическая метафора, таким образом, формировалась вместе с русским литературным языком нового времени, проходя в своем развитии схожие стадии. Именно поэтому обращение к историческому материалу при изучении ономастической метафоры позволяет увидеть в ней не просто характерную модель речевого употребления имен собственных, а своего рода механизм, способствовавший взаимодействию языка, общества и культуры в один из самых важных исторических периодов - в эпоху становления современного русского литературного языка. Рассмотрение ономастической метафоры в аспекте диахронии дает возможность высветить исторические и социокультурные предпосылки ее актуализации, проследить за изменениями корпуса имен собственных, подвергавшихся метафоризации на разных этапах истории русской культуры, увидеть в семантической организации ономастической метафоры не столько статичную языковую модель, сколько сложную динамическую структуру, способную к бесконечному варьированию и поступательному развитию, обусловленному сменой историко-культурных контекстов.

Актуальность диссертационного исследования определяется тем, что оно ведется в русле изучения способов отражения языком внеязыковой действительности, культурного содержания и выполнено на пересечении целого ряда актуальных научных направлений. Во-первых, в диссертации затрагиваются такие «вечные» проблемы теоретической ономастики, как специфика семантики и смыслового варьирования имени собственного. Во-вторых, в работе отражены лингвокультурологические ориентации современной лингвистики (социокультурная обусловленность языка, метафора как средство трансляции культуры, теория прецедентности). В-третьих, проводится исследование функционально-прагматического потенциала ономастической метафоры (виды контекстной обусловленности, образность, оценочность, экспрессивность). И, наконец, в-четвертых, разрабатывается историко-лингвистический аспект русской ономастической метафоры, до сих пор не становившийся предметом специального рассмотрения.

Объектом исследования является ономастическая метафора, понимаемая как сложное динамическое преобразование семантической структуры имени собственного, участвующее во взаимодействии языка и культуры и служащее регулярной моделью смыслопроизводства и прагматическим средством выразительности.

Предметом исследования являются логические, лексико-семантические, функциональные и лингвокультурологические свойства русской ономастической метафоры в аспекте синхронии и диахронии.

Цель диссертации - комплексное исследование русской ономастической метафоры в статике (как регулярной функционально-семантической модели с высоким культурным потенциалом) и динамике (с учетом историко-культурной обусловленности и текстового варьирования). В соответствии с поставленной целью решаются следующие задачи:

• представить семантическую организацию ономастической метафоры во взаимодействии логического, лексико-семантического, функционального и лингвокультурологического аспектов;

• определить место ономастической метафоры в лексической системе русского литературного языка путем анализа ее словарной интерпретации;

• установить виды контекстной обусловленности ономастической метафоры в русском литературном языке и представить типологию речевых моделей ономастической метафоры;

• определить основные вехи развития ономастической метафоры в истории русского литературного языка;

• выявить особенности социокультурной динамики русской ономастической метафоры в синхронии и диахронии.

Материалом диссертации послужили данные словарей русского языка разных типов (толковые словари, словари крылатых слов и выражений, словари деонимизации, «Русский ассоциативный словарь»), а также публицистические и - отчасти - художественные тексты, датируемые периодом с XVIII по XXI век. Преимущественный интерес к развитию модели ономастической метафоры в истории русского литературного языка обусловил наиболее пристальное внимание к текстам конца XVIII - первой половины XIX века как эпохи становления этой семантической модели и актуализации ее функционально-прагматического потенциала. Материалы, относящиеся к более поздним периодам, привлекаются в меньшей степени, поскольку они отражают уже устоявшуюся традицию метафорического употребления собственных имен. Таким образом, выводы, основанные на анализе текстов XIX века, в равной мере относятся и к современной русской ономастической метафоре.

Гипотеза исследования - ономастическая метафора как регулярная модель смыслопроизводства и средство выразительности складывается в русском литературном языке к середине XIX века; в дальнейшем типологические черты модели ономастической метафоры остаются неизменными.

Основным методом исследования явился системно-описательный, включающий общенаучные приемы наблюдения, сплошной и дифференциальной выборки, систематизации, классификации, статистической обработки. В работе также использованы сравнительно-сопоставительный и сравнительно-исторический методы, в том числе методики контекстного, компонентного и лексикографического анализа, а также прием культурно-исторической интерпретации.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Ономастическая метафора представляет собой особую речевую реализацию «воплощенного» имени собственного, обусловленную его нереферентным употреблением.

2. Интеракционная природа ономастической метафоры позволяет имени одновременно соотноситься с двумя экстенсионалами (исходным и метафорическим) при сохранении единой интенсиональной структуры. Этим обусловливается функционально-семантическая двуплановость имени, которая является источником таких свойств ономастической метафоры, как образность, экспрессивность и бифункциональность.

3. В основании ономастической метафоры лежит культурно обусловленный коннотативный ассоциативно-образный комплекс, определяющий ее лингвокультурологическую специфику: экспрессивно-образная метафора-символ {Гамлет, Дон Кихот) или экспрессивно-оценочная метафора-стереотип {Плюшкин, Тартюф).

4. В ходе узуализации, сопровождающейся ослаблением образности, ономастическая метафора может приобретать системный статус: языковая ономастическая метафора {Гулливер, Наполеон, Молчалгш) сохраняет смысловую двуплановость, генетическая {ловелас, ментор, меценат) -утрачивает ее.

5. Системные ономастические метафоры описываются в толковых словарях большого и среднего типа (генетические и языковые), а также малого типа (преимущественно генетические). Узуальные речевые ономастические метафоры фиксируются в словарях крылатых слов, окказиональные - только в специальном словаре деонимизации.

6. Ономастическая метафора функционирует в тексте в составе особых речевых моделей - структурно-семантических оболочек, актуализирующих метафорически переосмысленное имя собственное в рамках его микроконтекста {северный Байрон, Ломоносов нашего времени).

7. Историческая динамика русской ономастической метафоры определяется общими особенностями развития русского литературного языка эпохи его становления (конец XVIII - первая половина XIX века), обусловленными историко-культурным контекстом.

8. Зависимость ономастической метафоры от обстановочного контекста эпохи предопределяет ее социокультурную динамику: внутреннюю (смысловое варьирование) и внешнюю (изменение корпуса ключевых ономастических метафор).

Научная новизна исследования определяется тем, что впервые проведено комплексное изучение русской ономастической метафоры в аспекте диахронии: показаны ее истоки, связанные с книжно-риторической и разговорной традициями метафорического употребления собственных имен, характерными для русской литературной речи XVIII - начала XIX веков, рассмотрен генезис модели ономастической метафоры на материале публицистических и художественных произведений XIX века. Кроме того, в работе исследуется контекстная обусловленность ономастической метафоры, связанная с ее включенностью в особые речевые модели, актуализирующие метафорически переосмысленное имя собственное в рамках его микроконтекста, а также предлагается типология этих речевых моделей.

Теоретическая значимость исследования состоит в обосновании новой комплексной концепции ономастической метафоры, основанной на взаимосвязи логического, лексико-семантического, функционального и лингвокультурологического аспектов. Узуализация и закрепление ономастической метафоры в языковой системе рассматриваются как континуальные процессы, для которых не характерны переходы от одного дискретного состояния к другому, а также анализируются связанные с этим особенности лексикографической фиксации имен собственных. Теоретически обосновывается понятие речевой модели ономастической метафоры как морфолого-синтаксической оболочки, обусловливающей контекстное функционирование метафорически переосмысленного имени собственного; выявляются векторы социокультурной динамики ономастической метафоры.

Практическая значимость исследования определяется тем, что его материалы могут использоваться в дальнейшей научной разработке проблемы семантического варьирования имени собственного, учитываться в лексикографической практике, связанной со словарной фиксацией узуальных ономастических метафор, а также применяться в практике преподавания ономастики, лексикологии, семантики и лингвистической прагматики в высших учебных заведениях. Материалы, представленные в приложениях, могут послужить основой словаря русской ономастической метафоры.

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка условных сокращений, списков использованной литературы и словарей, а также двух приложений; содержит одну таблицу и три рисунка.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Ономастическая метафора в русском литературном языке"

Выводы по второй главе

Ономастическая метафора, представляющая собой особую речевую реализацию «воплощенного» имени собственного, безусловно, является динамической языковой сущностью. Будучи всецело зависимой от контекстов разного рода, ономастическая метафора вовлекается в динамические процессы трех уровней: 1) динамика речевого контекста (см. §2.1); 2) историческая динамика (см. §2.2); 3) социокультурная динамика (см. § 2.3).

Контекстная динамика ономастической метафоры связана с ее порождающим контекстом, в качестве которого выступает так называемый микроконтекст - отрезок текста, релевантный для выявления метафорического значения имени собственного. Тем не менее, как правило, данный контекст лишь задает общий смысловой вектор ономастической метафоры, тогда как в структурном отношении она вводится с помощью особой речевой модели - структурно-семантической оболочки, актуализирующей метафорически переосмысленное имя собственное в рамках его микроконтекста.

Речевая модель ономастической метафоры создается за счет морфолого-синтаксических средств контекста, а именно: 1) предикатная или идентифицирующая синтаксическая позиция, 2) атрибутивная рамка, 3) форма множественного числа. В соответствии с этим выделяются две разновидности речевых моделей ономастической метафоры: 1) атрибутивные модели и 2) модели множественности (использование ономастической метафоры, для которой первична предикатная позиция, в идентифицирующей функции, становится возможным при ее актуализации с помощью той или иной речевой модели).

Двойная контекстная обусловленность ономастической метафоры (культурный контекст уб речевой контекст) задает для нее три смысловые координаты: время, пространство и субъект. Каждая из речевых моделей ономастической метафоры предназначена для актуализации семантики, связанной с одной (или несколькими) из этих координат. Темпоральные речевые модели также связаны с актуализацией одной из трех временных разновидностей ономастической метафоры: 1) исходный экстенсионал предшествует метафорическому (прототипическая разновидность, согласующаяся с эмпирическим представлением о времени), 2) исходный и метафорический экстенсионалы одновременны, 3) метафорический экстенсионал предшествует исходному (обусловлена вовлеченностью обоих экстенсионалов в семиотическое время-пространство, обладает большим когнитивным потенциалом).

Историческая динамика ономастической метафоры связана с ее генезисом, при этом рассматривается прежде всего генезис модели ономастической метафоры, а не ее наполнения. Для становления русской ономастической метафоры ключевыми стали XVIII и XIX века. В XVIII веке (преимущественно во второй его половине) ономастическая метафора представлена двумя разновидностями: 1) риторической антономазией, характерной для высокого стиля речи и апеллирующей, главным образом, к именам античных авторов и писателей французского Просвещения, а также к именам-символам (Минерва, Немезида), и 2) разговорной ономастической метафорой, характерной для разговорной речи дворянского салона. Первая четверть XIX века - эпоха пересечения этих линий и постепенного накопления негативного отношения носителей языка к высокопарной риторической традиции. В 30-40-е годы в результате окончательной дискредитации «высокой» ономастической метафоры, связанной с традицией XVIII века, а также в связи с общим раскрепощением языковой практики, усилением внимания к разговорной речи, ономастическая метафора складывается как регулярное средство выразительности и модель смыслопроизводства. Публицисты 30-40-х годов (и прежде всего

В. Г. Белинский) активно разрабатывают функционально-прагматический потенциал ономастической метафоры, обнаруживая в ней сочетание яркой разговорной экспрессивности и высокой книжной риторики. Середина XIX века - точка, с которой должен вестись отсчет полноценного функционирования в русском литературном языке ономастической метафоры как его регулярного семантического процесса. Начиная со второй половины XIX века модель ономастической метафоры в русском литературном языке остается неизменной, она лишь наполняется новым содержанием, обусловленным сменой исторических эпох.

Социокультурная динамика ономастической метафоры обусловлена ее включенностью в «обстановочный» (Н. Ю. Шведова) контекст эпохи, а также «выделимостью» (Р. А. Будагов) ключевых имен из общего ономастического ряда. Следует говорить о двух разновидностях социокультурной динамики ономастической метафоры: 1) внутренней и 2) внешней. Внутренняя динамика характерна прежде всего для ключевых имен эпохи и имен «вечных образов» культуры {Гамлет, Дон Кихот, Фауст), поскольку именно они порождают экспрессивно-образные (нравственно-психологические и характерологические) ономастические метафоры, часто становящиеся предметом общественной переоценки. Внешняя динамика связана с ключевыми именами текущего момента как наиболее подвижной сферой культурной грамотности социума. Векторами внешней динамики ономастической метафоры являются ее полное забвение, с одной стороны, и полная апеллятивация, с другой (ср. Грандисон и Ловелас).

Таким образом, вторая глава содержит описание основных динамических аспектов русской ономастической метафоры, являющихся следствием ее всецелой контекстной обусловленности (в самом широком понимании).

Заключение

В числе фундаментальных свойств языковой системы, позволяющих ей служить органичным средством распространения, трансляции духовных ценностей (культуры), Г. П. Нещименко называет внутреннюю компактность языковых знаков, благодаря которой «при определенном минимуме средств выражения достигается максимум семантической емкости» [Нещименко 2000: 37]. Уместно вспомнить и о понятии сгущение мысли, предложенном А. А. Потебней: «сгущением может быть назван тот процесс, в силу которого становится простым и не требующим усилия мысли то, что прежде было мудрено и сложно» [Потебня 2007: 195]. Культурно значимое собственное имя, обладающее уникальным ономастическим значением и окруженное обширным экстралингвистическим смысловым полем (импликационалом), развивая дополнительный метафорический смысл, становится лаконичным и в то же время предельно емким средством выражения. Мысль, растворенная в ассоциативно-семантической ауре, окружающей такое имя, сгущается в его метафорическом значении. «Используя единичный антропоним в метафорической функции, мы позволяем себе сказать мало там, где нужно было бы говорить слишком много, если бы приходилось обходиться только нарицательными словами. Имя дает возможность выразить признаки человека, не называя их непосредственно» [Ермолович 2001: 66].

Выше уже приводился великолепный пример, иллюстрирующий смысловую емкость ономастической метафоры: Пушкин, называя А. Л. Давыдова вторым Фальстафом, подразумевает следующие свойства: «сластолюбив, трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил, слезлив и толст»57. Добавим к этому трактовку образа Фальстафа В. К. Кюхельбекером: с одной стороны, он «старый негодяй, трус, пьяница, хвастун, лжец бесстыдный, смешной и наружностию, и беспутством, и тщеславием», но в

57 Пушкин А. С. Table talk // Поли. собр. соч. В 10 т. Т. 8. - Л., 1978. С. 66. то же время «он наделен неистощимым запасом остроты и природного ума, хотя и не слишком дальновидного»58. Таким образом, ономастическая метафора способна выражать невероятно разнообразные смыслы, задаваемые контекстом, и при этом служить чрезвычайно эффективным способом сгущения смысла, что, безусловно, составляет одну из ее важнейших функций на стыке языка и культуры.

Данное свойство ономастической метафоры делает ее весьма актуальным семантическим процессом как в русском литературном языке классического периода, так и в современном. Будучи вызванной к активному функционированию культурным напряжением XVIII века, когда происходила концентрированная трансплантация многовековых достижений европейской культуры на русскую почву, ономастическая метафора формировалась и развивалась вместе с современным русским литературным языком. Этапы истории ономастической метафоры соответствуют этапам истории языка в целом. Так, стилистическая дифференциация языка в XVIII веке обусловила существование двух традиций метафорического употребления собственных имен: книжно-риторической и разговорной. Языковая полемика первой четверти XIX века способствовала смешению этих традиций, однако полное их слияние приходится на 30-40-е годы как время демократизации литературной речи, переосмысления старой аристократической языковой культуры и ее сочетания с народно-разговорной стихией языка. К середине XIX века, когда завершаются острые споры о судьбе русского литературного языка, ономастическая метафора окончательно складывается как регулярный семантический процесс, разрабатываются и закрепляются в системе и узуальном употреблении типизированные речевые модели ее функционирования. С этого времени и до наших дней ономастическая метафора не испытывает структурно-типологических модификаций, но

58 Кюхельбекер В. К. Рассуждение о восьми исторических драмах Шекспира, и в особенности о Ричарде III // Международные связи русской литературы. - М.; Д., 1963. С.293. вместе с тем с каждой новой эпохой и ее особым «обстановочным» контекстом модель ономастической метафоры становится средством выражения всё новых и новых смыслов, вбирая в себя всё новые имена.

Традиционно случаи метафорического переосмысления «воплощенных» собственных имен подводились в ономастике под понятие перехода собственного имени в нарицательное (деонимизации, апеллятивации). При этом исследователями отмечалось, что такой переход может быть и полным, и неполным, незавершенным, а следовательно, возникал вопрос о стадиях перехода, делались попытки обосновать существование неких переходных единиц. Тем не менее данные попытки представляются обреченными на провал, поскольку процесс перехода онима в апеллятив не осуществляется путем смены некоторых дискретных состояний, напротив - он континуален по своей природе.

В связи с этим продуктивно предложенное в ряде работ ([Кронгауз 1987], [Ратникова 2003], [Ермолович 2007]) и в настоящей диссертации представление об ономастической метафоре как особой речевой реализации «воплощенного» имени собственного, всецело зависимой от контекста (как горизонтального, так и вертикального). Именно контекст (речевой, «обстановочный», культурный), в рамках которого функционирует метафорически переосмысленное «воплощенное» имя собственное, определяет все его семантические особенности, в том числе и «степень деонимизации», а вернее - степень узуализации и оязыковления ономастической метафоры.

Исследование русской ономастической метафоры междисциплинарно: оно связано с рядом направлений языкознания (ономастикой, лексикологией, семантикой, лингвопрагматикой, лингвокультурологией, лексикографией), а также учитывает данные других гуманитарных дисциплин, таких, как история, культурология, литературоведение. Междисциплинарность исследования обусловливает его перспективность, поскольку обращение к данным разных научных направлений позволяет высветить в исходном объекте новые стороны и аспекты. Так, к основным перспективам настоящей работы отнесем следующие: 1) полное описание истории ономастической метафоры в русском языке, как с точки зрения семантической модели, так и с учетом ее социокультурной и исторической динамики, более масштабное привлечение материалов XX века и современности; 2) исследование материалов «Русского ассоциативного словаря» как источника сведений о психолингвистических предпосылках зарождения ассоциативно-образных оснований ономастической метафоры; 3) разработка концепции специального лексикографического описания ономастической метафоры (узуальной и окказиональной) и составление словаря русской ономастической метафоры.

Список условных сокращений

БАС - Словарь современного русского литературного языка. Т. 1-17. -М.; Л., 1948-1965.

БАС-3 - Большой академический словарь русского языка. Т. 1-16. — М.; СПб., 2004-2011.

БСКС - Берков В. П., Мокиенко В. М., Шулежкова С. Г. Большой словарь крылатых слов русского языка. - М., 2000.

БТС - Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С. А. Кузнецов. -СПб., 2006.

ИРЛ - История русской лексикографии / Отв. ред. Ф. П. Сороколетов. -СПб., 2001.

КС - Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения. - М., 1986.

MAC - Словарь русского языка. Т. 1-4 / Под ред. А. П. Евгеньевой. - 2-е изд. -М., 1981-1984.

МК - Мгеладзе Д. С., Колесников Н. 77. От собственных имен к нарицательным. - Тбилиси, 1970.

МСИ - Кондратьева Т. Н. Метаморфозы собственного имени.-Казань, 1983. ПЛДР - Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI - начало XVII веков.-М., 1987.

РАС - Русский ассоциативный словарь: В 2 т. - М., 2002. СКСИ - Отин Е. С. Словарь коннотативных собственных имен. - М., 2006. СОШ - Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. -М., 2006.

СРП - Словарь русских писателей. Вып. 1. - Л., 1988.

ТСРЯ+ - Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. - М., 2008. ТСУ - Толковый словарь русского языка. Т. 1-4 / Под ред. Д. Н. Ушакова. -М., 1935-1940.

ТФГ - Теория функциональной грамматики: Качественность. Количественность. - СПб., 1996.

Список научной литературыВоронцов, Роман Игоревич, диссертация по теме "Русский язык"

1. Алефаренко Н. Ф. Спорные проблемы семантики. М.: Гнозис, 2005. 326 с.

2. Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы. М.: Наука, 1976. 383 с.

3. Арутюнова Н. Д. Синтаксические функции метафоры // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1978а. Т. 37. №3. С. 251-262.

4. Арутюнова Н. Д. Функциональные типы языковой метафоры // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 19786. Т. 37. №4. С. 333-343.

5. Арутюнова Н. Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990а. С. 296-297.

6. Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М.: Прогресс, 19906. С. 5-32.

7. Арутюнова Н. Д. Образ, метафора, символ в контексте жизни и культуры // Res philologica. Филологические исследования: Памяти акад. Г. В. Степанова. М.; Л.: Наука, 1990в. С. 71-88.

8. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 895 с.

9. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. 4-е изд. М.: КомКнига, 2007. 576 с.

10. Ю.Ахманова О. С., Гюббенет И. В. Вертикальный контекст какфилологическая проблема // Вопросы языкознания. 1977. №3. С. 47-54. 1 \ .Багно В. Е. Дорогами «Дон-Кихота». М.: Книга, 1988. 448 с.

11. Багно В. Е. Русское донкихотство как феномен культуры // Вожди умов и моды. Чужое имя как наследуемая модель жизни. СПб.: Наука, 2003. С. 217-232.

12. Баллы Ш. Французская стилистика. М.: Изд-во иностр. лит., 1961. 394 с. ХА.Бельчиков Ю. А. Стиль русских публицистов последней трети XIX в.

13. М.: Изд-во МГУ, 1970. 72 с.

14. Бельчиков Ю. А. О культурном коннотативном компоненте лексики // Язык: система и функционирование. M.: Наука, 1988. С. 30-35.

15. Бельчиков Ю. А. Русский литературный язык во второй половине XIX века. 2-е изд. M.: URSS: Либроком, 2009. 224 с.

16. Блинова Ю. А. Прецедентные имена собственные в немецком газетном дискурсе: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Самара, 2007. 22 с.

17. Блох М. Я., Семенова Т. Н. Имена личные в парадигматике, синтагматике и прагматике. М.: Готика, 2001. 192 с.

18. Блэк М. Метафора // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 153-172. Ю.Болотов В. И. Множественное число имени собственного и апеллятива //

19. Имя нарицательное и собственное. М.: Наука, 1978. С. 93-106. 21 .Бондарко А. В. К истолкованию понятия «функция» // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1987. Т. 46. №3. С. 195-207.

20. БудаговР. А. История слов в истории общества. М.: Добросвет-2000, 2004. 256 с.

21. Булыгина Т. В., Крылов С. А. Функциональная лингвистика // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. С. 566.

22. Бурвикова Н. Д., Костомаров В. Г. Жизнь в мимолетных мелочах. СПб.: Златоуст, 2006. 68 с.

23. Василевская Л. И. Синтаксические возможности имени собственного. I // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С. 136-146.

24. Василевская Л. И. Синтаксические возможности имени собственного. II // Проблемы структурной лингвистики. 1978. М.: Наука, 1981. С. 98-107.21 .Василевская Л. И. Синтаксические возможности имени собственного. III //

25. Проблемы структурной лингвистики. 1980. М.: Наука, 1982. С. 99-108. 28.Васильева Н. В. Собственное имя в мире текста. М.: Книжный дом «Либроком», 2009. 224 с.

26. Виноградов В. В. Основные типы лексических значений слова // В. В. Виноградов. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М.: Наука, 1977а. С. 162-189.

27. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. М.: Высш. школа, 1982. 529 с.

28. Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. М.: Наука, 1985. 228 с.

29. Гак В. Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. С. 11-26.

30. Глазунова О. И. Логика метафорических преобразований. СПб.: Филол. фак-т СПбГУ, 2000. 190 с.

31. Грановская Л. М. Русский литературный язык в конце XIX и XX вв. М.: Элпис, 2005. 448 с.

32. Гудков Д. Б. Прецедентное имя. Проблемы денотации, сигнификации и коннотации // Лингвокогнитивные проблемы межкультурной коммуникации. М.: Филология, 1997. С. 116-129.

33. Гудков Д. Б. Прецедентное имя и проблемы прецедентности. М.: Изд-во МГУ, 1999. 152 с.

34. Гуковский Г. А. Ранние работы по истории русской поэзии XVIII века. М.: Языки русской культуры, 2001. 367 с.

35. Данилина Е. Ф. К вопросу о лексическом значении личных имен // Лексика и словообразование русского языка. Пенза: Изд-во Пенз. гос. пед. ин-та, 1972. С. 6-15. 44Душечкина Е. В. Светлана: культурная история имени. СПб.: Изд-во

36. Ермолович Д. И. Имена собственные на стыке языков и культур. М.: Р.Валент, 2001. 198 с.

37. Ермолович Д. И. Ономастическая метафора в номинативно-референциальном аспекте // Межкультурная коммуникация. Стилистика (Вестник МГЛУ. Вып. 521. Сер. Лингвистика). М.: Изд-во МГЛУ, 2007. С. 96-105.

38. История русской лексикографии / Отв. ред. Ф. П. Сороколетов. СПб.: Наука, 2001.610 с.

39. ЪЪ.КалакуцкаяЛ.П. Размышления о русской лексикографии (в связи с выходом в свет Русско-японского словаря) // Вопросы языкознания. 1991. №1. С. 91-115.

40. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. 261 с.

41. Караулов Ю. Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности // Русский ассоциативный словарь: В 2 т. Т. 1. М.: ACT: Астрель, 2002. С. 749-782.

42. Карнап Р. Значение и необходимость. М.: Изд-во иностр. лит., 1959. 382 с.

43. Карцевский С. Об асимметричном дуализме лингвистического знака // В. А. Звегинцев. История языкознания XIX XX веков в очерках и извлечениях. Ч. II. М.: Просвещение, 1965. С. 85-90.

44. Кацнельсон С. Д. Содержание слова, значение и обозначение. М.; Л.: Наука, 1965. 110 с.

45. Кибрик А. Е. Теория функциональной грамматики. Рецензия // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1988. Т. 47. №6. С. 581-582.

46. Козырев В. А., Черняк В. Д. Образовательная среда. Языковая ситуация. Речевая культура. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2007. 171 с.63 .Колшанскгш Г. В. Контекстная семантика. М.: Наука, 1980. 149 с.

47. Комарова Р. А. Способы обозначения качеств и свойств объекта на базе имен собственных // Номинативный аспект лингвистических единиц в языках различных типов. Саратов: Изд-во СГПИ, 1986. С. 69-78.

48. Кондаков Н. И. Логический словарь-справочник. М.: Наука, 1975. 720 с.

49. Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. М.: Гнозис, 2002. 282 с.

50. Ляпунов Б. М. О некоторых примерах образования имен нарицательного значения из первоначальных имен собственных личных в славянских языках // Академику Н. Я. Марру. М.; Л: Изд-во АН СССР, 1935. С. 247-261.

51. Мадариага С. Дон Жуан как европеец // Вожди умов и моды. Чужое имя как наследуемая модель жизни. СПб.: Наука, 2003. С. 312-333.

52. МакКормакЭ. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 358-386.

53. Максимова М. К. Метафорическое использование собственных имен у А. И. Герцена // Проблемы русского языкознания: Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л.: Изд-во ЛГПИ, 1968. Т. 281. С. 349-376.

54. Маслова В. А. Лингвокультурология. 4-е изд. М.: ИЦ Академия, 2010.208 с.

55. Михайловская Н. Г. Об употреблении собственных иноязычных имен в современной русской поэзии // Имя нарицательное и собственное. М.: Наука, 1978. С. 180-188.

56. Мокиенко В. М. Перевоплощенное имя // Е. С. Отин. Словарь коннотативных собственных имен. М.: А Темп, 2006. С. 5-10.

57. Нещименко Г. П. К постановке проблемы «Язык как средство трансляции культуры» // Язык как средство трансляции культуры. М.: Наука, 2000. С. 30-45.

58. Никитин М. В. Курс лингвистической семантики. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2007.819 с.

59. Никонов В. А. Имя и общество. М.: Наука, 1974. 278 с.

60. Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений). М.: Наука, 1985. 274 с.

61. Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI начало XVII веков. М.: Худож. лит., 1987. 616 с.

62. Пеньковский А. Б. Нина: Культурный миф золотого века русской литературы в лингвистическом освещении. М.: Индрик, 2003. 640 с.

63. Пеньковский А. Б. Очерки по русской семантике. М.: Языки славянской культуры; А. Кошелев, 2004. 460 с.

64. Петрова Е. С. Метафора и метонимия антропонимов: градуальность и конвергенция // Метафоры языка и метафоры в языке. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. С. 173-189.

65. Пинский JI. Е. Реализм эпохи Возрождения. М.: Гослитиздат, 1961.367с.

66. Подольская Н. В. Словарь русской ономастической терминологии. М.: Наука, 1978. 200 с.

67. Подольская И. В. Проблемы ономастического словообразования (к постановке вопроса) // Вопросы языкознания. 1990а. №3. С. 40-54.

68. Подольская Н. В. Собственное имя // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 19906. С. 473-474.

69. Постникова О. А. Антропонимическая символика в англоязычной культуре: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. СПб., 2009. 21 с.

70. Потебня А. А. Мысль и язык. М.: Лабиринт, 2007. 256 с.

71. ПоцепняД.М. Образ мира в слове писателя. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1997. 260 с.

72. Поэтическая фразеология Пушкина. М.: Изд-во АН СССР, 1969. 388 с.

73. Прохоров Ю. Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. М.: Педагогика-Пресс, 1996. 215 с.

74. Прохоров Ю. Е. Крылатые слова // Русский язык: Энциклопедия / Под ред. Ю. Н. Караулова. М.: Науч. изд-во «Большая российская энциклопедия», 2003. С. 203-204.

75. Пумпянский Л. В. Очерки по литературе первой половины XVIII века // XVIII век. Сборник статей и материалов. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1935. С. 83-132.

76. Ратникова И. Э. Имя собственное: от культурной семантики к языковой. Минск: БГУ, 2003. 214 с.

77. Реформатский А. А. Введение в языковедение. 5-е изд. М.: Аспект-Пресс, 2002. 536 с.

78. Ричарде А. Философия риторики // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 44-67.

79. Руденко Д. И. Имя в парадигмах «философии языка». Харьков: Основа, 1990. 298 с.

80. Русский язык и советское общество: Социолого-лингвистическое исследование. Морфология и синтаксис современного русского языка / Под ред. М. В. Панова. М.: Наука, 1968. 366 с.

81. СавицкийВ. М. Основы общей теории идиоматики. М.: Гнозис, 2006. 206 с.

82. Селищее А. М. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком (1917-1926). 2-е изд. М.: Едиториал УРСС, 2003. 248 с.

83. Сидоренко К. П. Пушкинское слово в интертекстовой динамике: Автореф. дисс. . д-ра филол. наук. СПб., 1999. 40 с.

84. Скляревская Г. Н. Метафора в системе языка. СПб.: Наука, 1993. 150 с.

85. Скляревская Г. Н. Прагматика и лексикография // Язык система, язык - текст, язык - способность. М.: ИРЯ, 1995. С. 63-71.

86. СлышкинГ.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000. 125 с.

87. Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка. 30-90-е годы XIX века. М.; Л.: Наука, 1965. 565 с.

88. Сталтмане В. Э. Ономастическая лексикография. М.: Наука, 1989.112с.

89. Стеблин-Каменский М. И. Древнеисландская топономастика как материал к истории имени собственного // М. И. Стеблин-Каменский. Спорное в языкознании. Л.: Изд-во ЛГУ, 1974. С. 103-109.

90. Степанова В. В. Слово в тексте. Из лекций по функциональной лексикологии. СПб.: Наука, САГА, 2006. 272 с.

91. Сулгшенко Н. Е. Современный русский язык. Слово в курсе лексикологии. М.: Флинта, Наука, 2006. 352 с.

92. Суперанская А. В. Общая теория имени собственного. М.: Наука, 1973.366 с.

93. Суперанская А. В. Апеллятив онома // Имя нарицательное и собственное. М.: Наука, 1978. С. 5-33.

94. Су перетекая А. В. и др. Теория и методика ономастических исследований / А. В. Суперанская, В. Э. Сталтмане, Н. В. Подольская, А. X. Султанов. М.: Наука, 1986. 254 с.

95. Супрун В. И. Ономастическое поле русского языка и его художественно-эстетический потенциал. Волгоград: Перемена, 2000. 171 с.

96. Сухих И. Н. Иван Тургенев: вечные образы и русские типы // И. С. Тургенев. Степной король Лир: Повести. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 5-30.

97. ТелияВ.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М.: Наука, 1986. 141 с.

98. ТелияВ.Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988а. С. 26-52.

99. ТелияВ.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М.: Наука, 19886. С. 173-204.

100. ТелияВ. Н. Экспрессивность как проявление субъективного фактора в языке и ее прагматическая ориентация // Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. М.: Наука, 1991. С. 8-35.

101. Теория функциональной грамматики: Качественность. Количественность. СПб.: Наука, 1996. 263 с.

102. Томашевский Б. В. Пушкин. Т. I. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1956. 743 с.

103. Томашевский Б. В. Вопросы языка в творчестве Пушкина // Б. В. Томашевский. Пушкин: Работы разных лет. М.: Книга, 1990. С. 484-568.

104. Топоров В. И. О палийской топономастике // Топонимика Востока. Исследования и материалы. М.: Наука, 1969. С. 31-50.

105. Топоров В. Н. «Бедная Лиза» Карамзина: опыт прочтения. М.: Русскш м1ръ, Московские учебники, 2006. 427 с.

106. Торсуева И. Г. Контекст // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. С. 238-239.

107. Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М.: Наука, 1968. 424 с.

108. Успенский Б. А. История и семиотика: Восприятие времени как семиотическая проблема // Б. А. Успенский. Этюды о русской истории. СПб.: Азбука, 2002. С. 9-76.

109. Фатеева Н. А. Интертекстуальная организация времени // Логический анализ языка. Язык и время. М.: Индрик, 1997. С. 321-328.

110. Фролова О. Е. Прецедентный антропоним в функции семантического предиката // Вопросы ономастики. 2006. №3. С. 27-32.

111. Фролова О. Е. Мир, стоящий за текстом: Референциальные механизмы пословицы, анекдота, волшебной сказки и авторского повествовательного художественного текста. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. 320 с.

112. Хазагеров Г. Персоносфера русской культуры // Новый мир. 2002. №1. С. 133-145.

113. Хроленко А. Т. Основы лингвокультурологии. М.: Флинта, Наука, 2009. 184 с.

114. Шведова Н. Ю. Типы контекстов, конструирующих многоаспектное описание слова // Русский язык. Текст как целое и компоненты текста. М.: Наука, 1982. С. 142-154.

115. Шведова Н. Ю. Парадоксы словарной статьи // Национальная специфика языка и ее отражение в нормативном словаре. М.: Наука, 1988. С. 6-11.

116. Шишков А. С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка // А. С. Шишков. Собрание сочинений и переводов. Часть II. СПб., 1824. С. 1-352.

117. Шмелев А. Д. Определенность неопределенность в названиях лиц в русском языке: Автореф. . дисс. канд. филол. наук. М., 1984. 19 с.

118. Шмелев А. Д. Парадоксы идентификации // Тождество и подобие. Сравнение и идентификация. М.: Наука, 1990. С. 33-51.

119. Шмелев А. Д. Референциальная интерпретация сочетаний вида «местоимение + имя собственное» // Русские местоимения: семантика и грамматика. Владимир: ВГПИ, 1989. С. 93-101.

120. Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, Кошелев, 2002. 492 с.

121. Шмелева Т. В. Ключевые слова текущего момента // Colleqium. 1993. №1. С. 33-41.

122. Шмелева Т. В. Кризис как ключевое слово текущего момента // Политическая лингвистика. 2009. №2. С. 63-67.

123. Щерба Л. В. Опыт общей теории лексикографии // Л. В. Щерба. Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С. 265-304.

124. Щетинин Л. М. Переход собственных имен в нарицательные как способ расширения словарного состава языка (на материале английских фамильных имен): Автореф. дисс. канд. филол. наук. М., 1962. 17 с.

125. Юдин А. В. Ономастикон восточнославянских загадок. М.ЮГИ,2007.120 с.

126. Языковая номинация: общие вопросы / Отв. ред. Б. А Серебренников. -М.: Наука, 1977а. 359 с.

127. Gardiner А. Н. The theory of proper names: A controversial essay. 2nd ed. London, 1957.

128. Hirsch E. D., Jr. Cultural literacy. What every American needs to know. N. Y., 1988.

129. Mill J. S. A system of logic. London, 1891.

130. Wee L. Proper names and the theory of metaphor // Journal of Linguistics. 42 (2006).

131. Список использованных словарей

132. Аполлос (Байбаков А. Д.). Словарь пиитико-исторических примечаний. М., 1781.

133. Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова: Литературные цитаты. Образные выражения. М.: Правда, 1986.

134. Берков В. П., Мокиенко В. М., Шулелскова С. Г. Большой словарь крылатых слов русского языка. М.: ACT, Астрель, Русские словари, 2005.

135. БирихА.К., Мокиенко В. М., Степанова J1. И. Русская фразеология: Историко-этимологический словарь. М.: Астрель, 2005.

136. Большой академический словарь русского языка. М.; СПб.: Наука, 20042011.Т. 1-16.

137. Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2006.

138. Грачев М. А., Мокиенко В. М. Русский жаргон: Историко-этимологический словарь. М.: АСТ-Пресс, АСТ-Пресс Книга, 2008.

139. Как проверить культурную грамотность: Словник и тестовые задания / Сост. В. А. Козырев, А. 10. Пентина, В. Д. Черняк. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2008.

140. Кондратьева Т. Н. Метаморфозы собственного имени. Казань: Изд-во Казан, гос. ун-та, 1983.

141. Мгеладзе Д. С., Колесников Н. П. От собственных имен к нарицательным. Тбилиси: Изд-во Тбил. ун-та, 1970.

142. Мокиенко В. М., Семенец О. П., Сидоренко К П. «Горе от ума» А. С. Грибоедова: цитаты, литературные образы, крылатые выражения: Учебный словарь-справочник. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2009.

143. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М.: А Темп, 2006

144. ХЪ.Отин Е. С. Словарь коннотативных собственных имен. М.: А Темп, 2006.

145. Русский ассоциативный словарь: В 2 т. М.: АСТ: Астрель, 2002.

146. Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1. Л.: Наука, 1988.

147. Словарь русского языка: В 4 т. 2-е изд. М.: Рус. язык, 1981-1984.

148. Словарь русского языка XVIII века. Вып. 6. Л.: Наука, 1991.

149. Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948-1965.

150. Словарь языка Пушкина: В 4 т. / Гл. ред. В. В. Виноградов. М.: ГИС, 19561961.

151. Сомов В. П. Словарь иносказаний Пушкина. М.: АСТ-Пресс Книга, 2009.

152. Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Д.Н.Ушакова. М.: ОГИЗ, 1935-1940.