автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.02
диссертация на тему: Основные вопросы исторической морфологии кумыкского языка

Полный текст автореферата диссертации по теме "Основные вопросы исторической морфологии кумыкского языка"

На правах рукописи

АБДУРАХМАНОВА Пасихат Джалиловна

ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ МОРФОЛОГИИ КУМЫКСКОГО ЯЗЫКА (морфемика, именные и глагольные категории)

10.02.02 - Языки народов Российской Федерации (тюркские языки)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Махачкала 2005

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Дагестанский государственный педагогический университет»

Научный консультант -доктор филологических наук профессор Кадыраджиев Калсып Салахович

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук профессор Гаджиахмедов Нурмагомед Эльдерханович

доктор филологических наук профессор Гузеев Жамал Магомедович

доктор филологических наук профессор Абдуллаева Ашиат Зачрхановна

Ведущая организация -

Институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра РАН

Защита состоится 2005 г., в 14.00 часов, на заседании

диссертационного совета Д 212.0^1.03 в Дагестанском государственном педагогическом университете по адресу: 367003, Республика Дагестан, г. Махачкала, ул. М. Ярагского, 57, ауд. 140 (4-й этаж).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Дагестанского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан «$» СШтл!^2005 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

Э.Н.Гаджиев

_Ч г ЧБ'НЯЗ

¡%т

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Объект исследования — морфология кумыкского языка.

Предмет исследования - имя существительное, прилагательное, местоимение, числительное, глагольные категории и служебные слова кумыкского языка в историческом освещении.

Актуальность исследования. Настоящая диссертационная работа посвящена системно-комплексному исследованию лексем и морфем в кумыкском языке. Всестороннее исследование лексического и морфологического строя языка в историко-лингвистическом аспекте является одной из актуальных и перспективных задач кумыковедения, ибо сравнительно-сопоставительный и сравнительно-исторический анализы могут осветить многие не вполне ясные аспекты морфолого-лексического состава и исторического прошлого кумыкского языка. В диссертации вопросы фонетического, семантического, лексического и морфологического развития исторических компонентов . кумыкского языка рассматриваются в комплексе с проблемами их происхождения ти классификаций, что обеспечивается как синхроническим, так и диахроническим подходами.

Исследование, прежде рсего, ориентировано на то, что лексика и морфология в кумыкском языке еще недостаточно изучены в сравнительно-историческом аспекте и в отношении к древним языкам Центральной Азии, монгольским и тунгусо-маньчжурским языкам одновременно. Сравнительно-историческое исследование исконно тюркской (в том числе собственно кумыкской) морфологии и лексики требует выделения значительного пласта заимствований из восточных языков, что является достаточно сложной и трудоемкой задачей. О сложности данной проблемы говорит тот факт, что в имеющихся трудах мнения различных исследователей по вопросам происхождения морфем и лексем и определения языка -источника во многом расходятся. По этой причине в диссертации сделана попытка углубленного изучения проблемы происхождения кумыкских морфем с привлечением данных алтайских, тюркских, семито-хамитских и индоевропейских языков.

Следует также отметить, что кумыкский язык характеризуется не только рядом специфических фонетических и грамматических особенностей, но и наличием в его лексике своеобразных характеристик, обусловленных историческими контактами с другими языками, как с генетически родственными, так и неродственными.

Значительное место в морфологии и лексике кумыкского языка занимают три основных пласта: палеотюркизмы, мезотюркизмы и неотгор-кизмы. Хотя некоторые стороны неотюркизмов кумыкского языка с различной степенью полноты освещены в научных статьях и монографиях,

однако в целом историческая морфология е

11,е,:не"<тодв9ргада^ьдспрциаль-

и; ОТЕКА

ному монографическому исследованию. Между тем морфологические тюркизмы характеризуются специфическими фонетическими, семантическими и морфологическими признаками. На материале налеотюр-кизмов можно проследить различные звуковые процессы, лексико-семантические явления, морфологические изменения, что, безусловно, представляет значительный научный интерес дня исследования кумыкского и других тюркских языков.

Результаты системно-комплексного исследования палеотюркизмов и собственно кумыкских исторических элементов могут послужить важным источником восстановления отдельных фрагментов истории кумыкского языка.

Недостаточная изученность проблемы исконно тюркских исторических элементов и палеотюркизмов в современном кумыкском языке определяет также высокую степень актуальности темы диссертации.

Источники исследования. Основным источником послужил материал кумыкского литературного языка и фольклора. Кроме того, привлекались данные диалектов кумыкского, а также других родственных тюркских языков. Использованы материалы ряда старописьменных памятников и словарей по кумыкскому и контактным языкам.

Цель исследования. Основная цель диссертации заключается в выявлении и всестороннем, системно-комплексном анализе исконных исторических элементов и палеотюркизмов кумыкского языка.

Достижение этой общей цели требует решения следующих задач:

- анализ лексюсо-морфологической структуры кумыкских исторических лексем и морфем;

- установление и выявление архетипов и праформ в системе исконно кумыкской лексики и морфологии;

- решение проблемы происхождения палеотюркизмов по их хронологической принадлежности;

- выделение лексико-семантических особенностей палеотюркизмов и определение их места в лексической системе кумыкского языка;

- сравнительно-исторический анализ отдельных лексем в плане разрешения спорных проблем их происхождения;

- характеристика фонетических, семантических и морфологических изменений морфем и лексем в системе кумыкского языка, их причинное обоснование.

Научная новизна исследования. Диссертация представляет собой первое многоаспектное монографическое комплексное исследование исконных элементов и палеотюркизмов в кумыкском языке. В ней последовательно рассматриваются фонетические, морфологические и лексико-семантические особенности исконных элементов и палеотюркизмов кумыкского языка. Проблема происхождения древних палеотюркизмов - од-

на нз сложных и спорных, что обусловило необходимость широкого освещения этого вопроса с привлечением данных по тюркским, семитским и индоевропейским языкам. Научная новизна работы состоит и в том, что впервые подробно освещены различные фонетические, семантические и морфологические процессы, характерные для палеотюркгомов кумыкского литературного языка и его диалектов.

Теоретическая значимость работы. Исследование исконных элементов и палеотюркизмов на фонетическом, лексико-семангическом и морфологическом уровнях имеет существенное значение для изучения вопросов описательной и сравнительно-исторической фонетики, лексикологии и морфологаи кумыкского языка. Результаты исследования исконных лексем, морфем и палеотюркизмов проливают свет на ряд проблем фонетики, морфологии, лексики и семантики кумыкского языка, что дает возможность проследить историю развития его многих структурных закономерностей на разных уровнях. Решение этих задач невозможно без выделения значительного пласта палеотюркизмов и их всестороннего и системного исследования.

Практическая ценность работы. Материалы и результаты исследования могут быть использованы в вузовском и школьном преподавании кумыкского языка, спецкурсах и спецсеминарах по лексикологии и морфологии, в подготовке учебников и учебно-методических пособий для студентов при составлении различного типа словарей, в том числе этимологического словаря кумыкского языка, а также в исследованиях по истории, этнографии и социологии.

Методологической основой работы являются принцип системности и положение о связи языковых и внеязыковых явлений, сознания и культуры; единства системного и функционального, синхронного и диахронического подходов к изучению языка, а также философские законы о переходе количественных изменений в качественные, диалектическом единстве и борьбе противоположностей, отношении частного и общего в эволюции языка.

Теоретической базой настоящего исследования послужили работы отечественных и зарубежных ученых в области компаративистики, тюркологии, истории языков, семасиологии: Н.К. Дмитриева, H.A. Баскакова, А.Н. Кононова, А.К. Боровкова, В.Г. Егорова, Е.У. Убрятовой, A.A. Юл-дашева, И.Г. Добродомова, Э.В. Севортяна, A.M. Щербака, Б.А. Серебренникова, Н.З. Гаджиевой, A.B. Бондарко, A.A. Потебни, Ф.И. Буслаева и др.

Методы исследования. В диссертационной работе в основном используются сравнительно-исторический, сравнительно-сопоставительный "и описательный методы с апелляциями исторического и сравнительного характера к близкородственным языкам и диалектам кумыкского языка.

Попытки уточнения этимологии ряда лексических единиц потребовали широкого применения и методик сравнительно-исторического анализа.

Результаты синхронного исследования освещаются в аспекте диахронии с привлечением приемов типологического анализа.

Степень изученности темы. Фонетические, лексико-семантические и морфологические аспекты исконной исторической морфологии и исторической лексики кумыкского языка в монографическом аспекте изучаются комплексно нами впервые.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертации'.

1. При изучении морфологий кумыкского языка в сравнительно-историческом освещении требуется использование комплексной методики для достижения относительной исторической реконструкции. В системе тюркологических исследований необходимо обновление приемов сравнительно-исторического подхода с уточнением таких понятий, как динамическая и статическая, внешняя и внутренняя, перспективная и ретроспективная реконструкции, базирующихся на процедурах фонологической, морфологической и в особенности семантической реконструкции, что в определённой степени отмечается грамматиками тюркских языков и нашло отражение в диссертации при анализе различных аспектов исторической морфологии кумыкского языка.

2. Основанная на разработках, посвященных лингвистической теории заимствований, теории субстрата, теориях, связанных с изучением языков со смешанным характером и т.д., ареальная лингвистика с ее специфическим набором приемов вносит существенные коррективы в представления о прямолинейном распаде кумыкско-кар&чаево-балкарского праязыка. Ареальная лингвистика позволяет предельно полно представить объективный процесс становления исторической структуры современного кумыкского языка: сравнительно-исторический анализ с использованием приемов ареальной лингвистики ведет к воссозданию истории образования отдельных фонем, морфем кумыкского языка,

3. Оптимальное изучение исторических особенностей кумыкского и других тюркских языков возможно при сближении методов и приемов разных областей языкознания, что позволяет выработать точные процедуры исследования не только разных сторрн морфологии, но и фонетики, синтаксиса. Использование сравнительно-исторических и ареальных исследований определяет правомерность акцентов на комплексной методике в целях достижения относительной реконструкции. Учет этой методики положительно сказывается при осуществлении основополагающей процедуры компаративистики - реконструкции.

4. Ареальные данные позволяют предположить, что кумыкский и карачаево-балкарский языки образовались не путем распада какого-то единого

языка, а путем слияния либо огузских, либо кыпчакских черт в определенных географических зонах, чему предшествовали сложные процессы распространения смешанных черт на огромной территории от Карачаево-Черкессии до равнинного Дагестана в результате миграции. При реконструкции тех или иных звуков, форм, морфологических конструкций необходимо восстановление в пратторкском состоянии не одной, а двух соответственно, звуков, форм, конструкций и т.д.

5. Опираясь на методы ареальной лингвистики, можно выявить в современных кумыкских диалектах неоднородный характер кыпчакизмов, приобретенных в условиях смешения различных северокавказско-тюркских диалектов, а также как результат конвергентного, самостоятельного развития, случайных совпадений и др. Одновременно в диссертации используются и другие методы лингвистического анализа, в частности генетические приемы, выявляющие внутрисистемные особенности кумыкского языка, однотипные по своему характеру, например, распространение по всем кумыкским диалектам аффикса прошедшего времени на -гаи, -геи. Диахронический аспект исследования позволяет отметить, что некоторые морфологические особенности „кумыкского языка могут быть объяснены при обращении к древнетюркскому материалу; соотнесенность данного аспекта с историческими исследованиями дает возможность учета территориального распространения изоглоссных явлений, как лабиализация, ротагом, ламбдаизм, аффрикатизация и т.д.

6. Фонетические особенности кумыкских основ и морфем в сравнительно-историческом освещении позволяют проникнуть в раннюю историю тюркских языков, осветить случаи первичной долготы с новых позиций, как результат утраты этимологических сонорных в составе прафор-мы. Материалы тюркских языков проецируются на систему долгих гласных в туркменском и турецком языках как вторичное явления, обусловленное утратой сонорных. Изучение процесса развития и становления долгих гласных в тюркских языках, их диалектах дает возможность проникнуть в раннюю исторшо этих языков. Сранительно-сопоставительный подход к изучению данных кумыкского языка и других тюркских языков приводит к заключению, что в этих языках долгота гласных обусловлена выпадением согласных -#, -х, сонорных -р,-л,-м. Материал огузокыпчак-ских диалектов подтверждает общую тюркскую типологию образования долгих гласных путем утраты этимологических корневых согласных.

7. Значительная роль диалектных данных свидетельствует о необходимости их изучения с применением приемов исторической диалектологии. Тотальный охват кумыкских и карачаево-балкарских диалектов позволяет судить о характере хронологической протяженности, типичной для более ранних этносов существования кумыкского языка. Наличие се-

рии падежных морфем в различных диалектах кумыкского языка отражает диалектное дробление кумыкского праязыка.

8. Различные направительные падежи кумыкского языка принадлежали отдельным диалектам и не были достоянием какой-то общей падежной системы. Остатки их обнаруживаются во всех кумыкских диалектах. Распад пракумыкско-карачаево-балкарской общности вел к выделению многочисленных вариантов временных форм. Приемы ареальной лингвистики при опоре на сравнительно-исторический метод позволяют реконструировать и аналитические формы настоящего времени со вспомогательными глаголами, что подтверждается данными остальных тюркских языков.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры турецкого язука Дагестанского госпедуни-верситета (2002-2005), межвузовских научно-теоретических конференциях аспирантов и молодых ученых (2003, 2004), научно-практических сессиях преподавателей и сотрудников Даггоспедуниверситета (2003-2005). По проблемам, связанным с содержанием диссертации, опубликована 21 работа, в том числе 2 монографии (общее количество страниц опубликованных материалов - 420, около 24 пл.).

Структура диссертации определена основными проблемами исследования и его целью. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списков использованной литературы и условных сокращений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, определяются цель и задачи, методы и приемы исследования, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, формулируются основные положения, выносимые на защиту.

ГЛАВА 1. ИЗУЧЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКОЛОГИИ И МОРФОЛОГИИ В ТЮРКСКОМ ЯЗЫКОЗНАНИИ

Современный кумыкский язык распространён на территории равнинного й предгорного Дагестана. В настоящее время носителей кумыкского языка насчитывается около 300 тыс., т.е. кумыкский язык занимает в Дагестане третье место после аварского Ц даргинского языков. Основная масса кумыков проживает в Дагестане, на территории Чечни и Северной Осетии.

На основе различных исторических и. письменных источников можно полагать, что кумыкский язык был представлен на территории Дагестана с первых веков нашей эры. Известный письменный памятник «Ан-жи-наме» относится к 8 в. н.э., в этом памятнике содержится значительный языковой материал, имеющий определенное отношение и к современному кумыкскому языку.

Диалектная система кумыкского языка изучена в определенной степени, однако многие явления, связанные с дифференциацией диалектов, разграничением и выделением морфологических и лексико-семантических особенностей, нуждаются в дополнительных исследованиях. Так, например, по мнению И.А. Керимова, в кумыкском языке имеются интересные диалектные особенности, нуждающиеся в изучении (1967: 34).

В то же время кумыкский язык полностью выпадает из поля зрения виднейших компаративистов по тюркским языкам. Носители его долгое время (возможно, в течение целого тысячелетия) контактировали с даргинцами, табасаранцами, лезгинами, аварцами, чеченцами, осетинами, а еще раньше имели связи с булгароязычными и хунноязычными племенами равнинного Дагестана. Вместе с тем не исключены более древняя история носителей этого языка, их связь с древними албанскими племенами.

Все эти контакты наложили на кумыкский язык своеобразные черты, изучение которых является важнейшей задачей не только кумыковедения, но и всей тюркологии.

Целью кумыковедов является выделение языковых процессов, совершавшихся в этих диалектах на всех языковых уровнях - лексики, фонетики, морфологии и синтаксиса.

Большой фактический материал, имеющийся в кумыкском языке и его диалектах, может помочь успешному решению многих проблем не только кумыкского языкознания, но и общей тюркологии, а в ряде случаев и алтаистики.

Тюркские языки и диалекты изучались многими исследователями (Д. Лигети 1953; Н.К. Дмитриев 1928; М.Ш. Ширалиев 1962 и др.).

В изучении тюркских, диалектов отмечаются три основных направления: монографическое - описание конкретных диалектов и говоров, лингвогеографическое - составление общего атласа тюркских диалектов и лексикографическое - составление диалектологических слрварей.

В лексико-семантическом аспекте рассмотрены диалектная синонимия, омонимия, изучаются архаизмы и некоторые заимствования в период становления литературных языков, а также в период их интенсивного развития. Диалекты могут оказать значительную помощь в разрешении ряда вопросов, связанных с развитием литературных языков, например, в области терминологии. При создании двуязычных словарей возникают вопросы о необходимости включения в них диалектной лексики, специальных терминов, отсутствующих в литературном языке, но имеющихся в современных диалектах тюркских языков.

Поэтому необходимо фронтальное изучение не только языков, но и их диалектов, сбор диалектного материала и установление лингвистической географии. Большинство диалектов тюркских языков изучены монографическим способом, при их изучении используются синхронные и

диахронные методы анализа материала. Результаты этих исследований нашли отражение в ряде работ, например, в сборниках «Вопросы диалектологии тюркских языков» (1958, I960,1963, 1966).

Говоря об актуальных задачах тюркского языкознания, М.Ш.Ширалиев отмечает, что, несмотря на разработанность теории азербайджанского языка, его изучение должно продолжаться. Главная задача тюркского языкознания - создание исторической морфологии, т.е. изучение тюркских наречий в сравнительно-историческом плане, именно этой проблеме и посвящается наша работа на основе кумыкского языка, но с широким привлечением материалов других тюркских языков.

Тюркологи отмечают, что' историкам тюркских языков' предстоит выявить основные особенности тюркского праязыка описьменного периода, а также особенности диалектов того периода, окружавших пратюрк-ский язык и его диалекты. Решение этой задачи непосредственно связано с изучением данных алтайских и индоевропейских источников, а также диалектных материалов и памятников древнетюркской письменности, начиная с V века н.э. (Баскаков 1966).

Многие вопросы грамматики тюркских литературных языков нашли отражение в различных исследованиях синхронного плана (Богородицкий 1953; Баскаков 1940), в ряде работ обосновывается тезис о необходимости монографического изучения отдельного тюркского диалекта (Дмитриев 1956: 80); обобщающие исследования H.A. Баскакова сыграли значительно роль в тюркском языкознании (1979). Монографическим исследованиям были подвергнуты не только лингвистические системы в целом, но и отдельные грамматические категории (Кононов 1956; 1960).

Тюркологи изучили систему глагол» рада тюркских языков и дали научно-теоретическое обобщение глагольной системы в этих языках (Дмитриев 1940; 1948; Кононов 1956).

Отдельную область в исследовании тюркских языков и диалектов составляет лингвистическая география, где впервые в изучении тюркских языков применяются методы лингвистической географии в целях выявления специфических особенностей диалектов и отбора изоглосс.

Большой интерес представляет собой проблема взаимоотношения современных тюркских языков с письменными литературными языками. В языке старописьменных памятников встречаются интересные лексические элементы типа кьарсакъ «степная лисица» и др.

Литературный язык должен постоянно обогащаться за счет диалектизмов, вытесняя архаизмы и ненужные, излишние заимствования из других языков, Так, например, литературнре кумыкское слово арабского происхождения ахмакъ «недогадливый, нерассудительный» имеет в диалектах исконно тюркский синоним дуна. Такие диалектизмы, как эгленмек «задерживаться, остановиться, держаться, стоять, задерживать, придержи-

ю

вать», кьаламакь «зажечь, зажигать», ясланмакъ «долгое время находиться на одном месте», киримек «замолчать, присмиреть» представляют собой древнейшие тюркизмы, вытесненные из других диалектов новообразованиями и заимствованиями.

Некоторые аффиксы кумыкского языка существенно изменяются в диалектах. В кумыкских говорах кайтагского диалекта представлены деепричастный аффикс -лын, а также древнейшие лексемы типа добура «холмы» (Керимов 1967:25).

Значительный интерес представляет собой проблема определения и уточнения архаизмов и палеотюркизмов кумыкского языка как самостоятельных единиц.

При исследовании палеотюркизмов, сохранившихся в контактных языках, особое внимание необходимо уделять семантической структуре, различным изменениям, процессам, происходящим при семантических преобразованиях.

Это тем более важно, что при заимствовании происходят значительные изменения, вплоть до появления, нового значения ср. например, тюрк, таваккел «риск, отвага» в ножайюртовском говоре чеченского языка дает фонетический вариант товкал, но уже с совершенно новым значением «доброта».

Архаизмы тюркских языков нашли отражение и в трудах восточных фшгологов ХГ-ХУШ вв. Выявление кыпчакских и огузских элементов в этих источниках представляет актуальную задачу при изучении тюркских языков, в том числе они имеют прямое отношение и к диалектам современного кумыкского и других тюркских языков.

' В составе современного кумыкского языка отразились не только огузские, но и кыпчакские черты (Цритцак 1959, 77, Баскаков 1960, Щербак 1961, Малов 1952: б).

Прямое отношение к кумыкскому языку и его диалектам имеют и проблемы ареалогии (Гаджиева 1979: 3). Так, например, ареалогия узбекского языка помогает выявить пути семантического развития тюркских слов, общих для узбекского и кумыкского языков. Например, основа чап-кы «перочинный нож» узбекского языка и его диалектов, точнее, данные городских говоров Верхней Кашкадарьи, имеют в кумыкских параллелях несколько иное значение, ср. кум. диал. чапгъы «нож-секач».

В бухарском говоре узбекского языка отмечена основа ущук// шук «сказка» (в кыпчакских диалектах этого языка представлен синоним ма-тал, параллель которого прослеживается в кайтагском диалекге кумыкского языка).

Диалектологический атлас, составление которого относится к числу наиболее сложных задач, учитывает вариативность таких лексем, изуче-

ние которых было бы полезно в общетюркском сопоставительном плане (Благова 1982).

Среди диалектологических исследований по другим тюркским языкам наибольший интерес представляет для нас работа Максютовой Н.Х. по формированию и современному состоянию говоров восточного диалекта башкирского языка в сравнительном исследовании (Максютова 1981). Работа посвящена исследованию наречий, групп региональных говоров башкирского языка. Здесь рассматриваются формирование говоров башкирского языка и их этническая основа, особенности их фонетической системы, морфологической структуры и лексики, диалектный состав башкирского языка.

В исследовании Н.Х. Максютовой башкирские говоры сравниваются как с литературным башкирским языком, так и с материалами ряда современных тюркских языков, а также с материалами древнетюркских письменных памятников. Значительное внимание уделяется и сравнению аналогичных материалов монгольского, финно-угорского и других родственных языков,

Критерии определения этапов формирования староузбекского литературного языка и вопрос об участии кипчакских диалектов в этом процессе исследованы в ряде работ узбекских диалектологов.

Вопросы, связанные с формированием литературных языков и взаимосвязей литературных языков с диалектами и говорами, требуют дальнейшего изучения (Самойлович 1928; Жирмунский 1976; Наджип 1965).

В области изучения кыпчакских языков Средней Азии и их диалектов проведены исследования, раскрывающие фонетическую, морфологическую и лексическую структуру ряда кыпчакских языков, в частности каракалпакского (Баскаков 1951; Боровков 1953).

Различные аспекты тюркских языков также получили широкое освещение; фонетические, морфологические, лексические и синтаксические их особенности нашли отражение в многочисленных исследованиях. Вопросы ассимиляции в свете взаимоотношения фонетики и грамматики рассматривались А.А. Мамедовым (Мамедов 1967: 13). М.И. Исламов (1968: 65) отмечает, что озвончение начального -т-, характерное для азербайджанского языка, считается одной из древних особенностей огузских языков. Однако в кыпчакских районах встречается в начале слова активное употребление глухого -т-\ тиш «зуб», тишц «самка», тюш «сойди», что характерно и для некоторых карлукских языков. В этом отношении диалекты западной группы тюркских языков отличаются от литературного языка оглушением начального звонкого согласного -д-. Такие случаи употребления вместо звонкого согласного глухого отмечались еще в древности, ср. огузск. бюкте «кинжал» вместо бюкде.

Интересной является проблема влияния на диалекты и говоры кумыкского языка нахско-дагестанских языков. В фонетике кумыкского языка и его диалектов можно отметить следы влияния соседних аварского и даргинского языков. Нахско-дагестанские языки находились и находятся в контакте с языками тюркской семьи. В результате тюркского влияния в нахско-дагестанских языках возникли совершенно новые явления, отсутствовавшие в этих языках ранее, например, сингармонизм, умляутизи-рованные гласные. В закатальском диалекте аварского языка на территории Азербайджана под влиянием азербайджанского языка исчезли латеральные согласные, характерные аварскому литературному языку и другим его диалектам (Ширалиев 1983).

С известной степенью полноты изучены в тюркских языках звонкие и глухие согласные. Аналогичные мнения высказываются и другими лингвистами (Ахундов 1978). Эти согласные были подвергнуты экспериментально-фонетическому исследованию. Как отмечают зарубежные исследователи, экспериментальный и другие методы должны быть использованы в комбинации (Ма1тЪегд 1976).

По мнению Э.Э. МаМедова, с позиций синтагматической фонологии для азербайджанского языка актуально подчиняющее воздействие гласных на согласные (1967: 23). Акцентная структура кумыкского языка по многим параметрам соответствует особенностям западнотюркских языков, где фонологические явления, особенно динамическое словесное ударение, является как бы основой для фонетической конструкции слова. В его работе многие грамматические и фонологические явления даются не только в сравнительно-историческом плане, но и в плане сравнения с материалом индоевропейских языков, особенно русского. Так, например, ди-эрема в кумыкских словах реализуется динамическим словесным ударением, в русском же языке - путем использования особенностей сочетания согласных.

Важное значение для фонетики и фонологии кумыкского языка имеет проблема фонемного новообразования, явившегося результатом языковых контактов, в данном случае - кумыкского и других языков тюркской группы с аварским и даргинским языками. Под влиянием восточных языков появились заимствованные фонемы (Баскаков 1952; Муса-ев 1964). Многие из них стали предметом специальных исследований (Баскаков 1958).

Долгие гласные тюркских языков и диалектов имеют вторичное происхождение, что подтверждается и другими данными, так, например, в туркменском языке к долгим широким гласным относятся гласные у, и, ы, у (Мамедов 1967:63).

Изучение долгих гласных тюркских языков и их диалектов в полной мере будет завершено применения экспериментально-акустических методов.

Изучается фонетика тюркских языков и в плане ее влияния на соседние языки, индоевропейские, нахско-дагестанские. Так, достаточно хорошо изучено влияние азербайджанского языка на лезгинские языки, в частности на хиналугский. В лезгинском литературном языке в системе вокализма имеется один умляутизированный гласный уь. Но в его говорах, находящихся в окружении азербайджанского языка, система вокализма имеет не один, а три умляутизированных гласных: аъ, оь, уъ.

В процессе исследования кумыкского языка мы приходим к выводу, что полное изучение структуры кумыкского языка полностью зависит от того, как эта проблема будет решена путём внутрилингвистического анализа. Для этого необходимо выявить все внутрифонетические, внутри-морфологические и внутрилексические особенности кумыкского языка и его диалектов, в особенности кайтагского диалекта.

Фонетические колебания в диалектах могут иметь существенное значение при определении дифференциальных признаков данного диалекта. Значительное колебание согласных или гласных в пределах одного и того же диалекта или говора может в одном случае быть признаком их существенного различия, в другом - поможет ограничить эти диалекты или говоры от группы других диалектов. Иногда создается очень сложная ситуация, когда отдельные звуки могут служить исходной базой при дифференциации диалекта или говора.

При изучении лексики кумыкского языка важное значение имеет методика системно-структурной лингвистики, охватывающая целый ряд семантических полей. Анализ лексики как семантической системы осуществляется двумя путями: методом компонентного анализа, а также методом структурного анализа. Лексика имеет огромное значение для решения многих задач, в том числе и историко-генетических.

Лексика кумыкского языка обладает определенными особенностями: лексический материал свободно проникает иЗ одного языка в другой, вместе с тем лексике свойственна и определенная системность. Причем, большое значение имеет и лексическая микросистема (Чикобава 1975).

Лексика кайтагского и терского диалектов значительно отличается от лексики кумыкского литературного языка. Контакты этих диалектов с диалектами других соседних языков способствовали проникновению в него многих их лексем. Эти заимствования охватили даже такой относительно устойчивый разряд лексики, как термины родства, которые выражают отношение между двумя явлениями, предметами и живыми существами, т.е. являются относительными словами (Джафаров 1971:19).

Термины родства кумыкского языка состоят из нескольких категорий и как слова относительные могут быть подразделены на индивидуализированные, идентифицирующие и обозначающие само родство.

ГЛАВА 2. ЛЕКСИКО-ТЕМАТИЧЕСКИЕ РАЗРЯДЫ КУМЬЖСКИХ ОСТОВ В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ

ОСВЕЩЕНИИ

Изучение лексики кумыкского языка в сравнительно-историческом освещении является одной из наиболее актуальных задач тюркологии. В сравнительном и описательном планах вопросы кумыкской лексикологии языка также не исследованы.

В современном кумыкском языкознании имеются определенные исследования в области описательного, типологического и исторического изучения лексики. Несмотря на это, многие вопросы описательной и исторической морфологии кумыкского языка остаются недостаточно разработанными и требуют дальнейших исследований в этой области.

Лексика кумыкского языка содержит в своём составе архаизмы и историзмы, имеющие определённые параллели в древнетюркском языке. Описательное, сравнительное и сравнительно-историческое изучение древней лексики кумыкского языка способствует выявлению лексико-тематических разрядов, установленшо закономерностей семантического развития кумыкской. лексики. Лексика кумыкского языка включает в свой состав и такие не менее древние лексико-семангические разряды, как названия явлений природы, местоимения, глаголы движения, прилагательные цвета, объёма. Но поскольку в одной работе невозможно охватить все эти термины, то мы вынуждены остановиться на вышеотмечен-ных лексико-семантических разрядах лексики, а также на некоторых других разрядах, представляющий культурно-исторический интерес. Основная цель исследования заключается в описании, типологическом и сравнительном анализе древней исконной и заимствованной кумыкской терминологии,

Сравнительно-историческое изучение кумыкского языка позволяет уточнить характеристику многих древнейших лексем, классифицировать лексику кыпчакских языков, выявить их общие закономерности и особенности. Немаловажной представляется возможность установления общих кыпчакских праформ. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что кып-чакские языки включают в свой состав и значительный огузский компонент, изучение которого также актуально.

Кумыкский и другие кыпчакские языки прошли длительный путь исторического развития. Они представляют собой как бы сочетание различных тюркских языков - огузских, карлукских и в какой-то степени и

древнетюркских. В то же время в составе указанных языков представлен материал, который можно классифицировать как собственно палеопорк-ский или палеотюркско-субстратный (Кадыраджиев 1985: 78).

Различные аспекты тюркской лексикологии изучены с различной степенью полноты. До сих пор отсутствуют монографические исследования обобщающего характера по кыпчакской, огузской, карлукской и бул-гарской лексикологии. Отсутствуют также региональные моно1рафиче-ские исследования по общей тюркологии. Нет необходимости говорить, что в тюркологии нет сравнительно-сопоставительных исследований по лексикологии тюркских и других урало-алтайских языков, например, по тюркским и монгольским языкам. Таким образом, многие тюркологические проблемы ещё ждут своего исследования (Азна1улов 1972: 12).

Обобщающей лексикологической работой является «Историческое развитие тюркских языков» (ИРЛТЯ, 1961). В этом коллективном исследовании приводится значительное количество данных по кумыкскому и другим тюркским языкам - термины родства, анатомические термины, имена прилагательные, глаголы и т.д.

Изучение исторической лексики кумыкского языка в сравнительно-типологическом освещении представляет значительный интерес не только для исторической лексикологии кыпчакских, но и остальных подгрупп тюркской семьи языков (Мамедов 1967).

В составе лексики кумыкского языка сохранилось немало древнейших тюркских лексем, хронология которых уходит в глубокую древность. Эта лексика имеет тесные генетические связи и с лексикой урало-алтайских языков, в особенности монгольской и тунгусо-маньчжурской (Абдуллаев 1971; Гордлевский 1961).

Сравнительно-типологическое изучение лексики кумыкского языка показывает, что она содержит в своем составе несколько пластов различного хронологического уровня. Значительная часть лексики кыпчакских языков включает в себя слова, общие для всех или большинства тюркских языков; она содержит в своем составе несколько разрядов:

а) кыпчакско-полирегиональная лексика, т.е. слова характерные не только для тюркских, но и для некоторых алтайских языков. Большая часть данной лексики представлена в виде связанных корней, т.е. в составе основ, содержащих общие корни, но различное морфологическое оформление, например, кум. агъай, агъа, агъав, агъащ «старший брат» = монг. ах, тунг.-маньчж. акин. Кумыкская параллель додержит аффиксы -а,-ай, -ав, -аш, а в алтайских представлены: монг.-д'н, тунг.-маньчж. -ин (Айдаров 1971);

б) кыпчакско-общетюркская лексика, т.е. слова, известные в пределах кыпчакских и других тюркских языков, но не распространенные в алтайских языках, к этой категории можно отнести кумыкское слово юлдуз

«звезда», известное по всем тюркским языкам, но не имеющееся в алтайских языках;

в) кыпчакско-межтюркская лексика, т.е. слова, распространенные в основном в кипчакских языках, но имеющиеся также и в некоторых остальных группах тюркских языков, так, например, сюда можно отнести слово къоян «заяц», являющееся общекыпчакским, но имеющееся и в некоторых других тюркских языках;

г) собственно кыпчакская лексика, т.е. слова, характерные только для кыпчакских языков и отсутствующие в других тюркских языках. К этой части лексики относятся слова типа кумыкского зарга «калина» или черме «кадка», отсутствующие в других некыпчакских языках;

д) кумыкско-межрегиональная лексика, т.е. слова, характерные для кумыкского языка и некоторых других кыпчакских языков. В системе кумыкской лексики сюда относятся слова типа чер «ровесник, напарник, друг», пысгьымакь «тлеть» и т.д. В состав этого разряда входят также об-щеогузские или межтюркские слова, сохранившие морфологическую структуру, но изменившиеся семантически;

е) кумыкско-региональная лексика, т.е. характерная в основном для данного языка, но имеющаяся и в некоторых контактных языках:

1. Названия продуктов питания и блюд: сулка «булка»; бацари «круглый и тонкий хлеб»; буршина «оладьи»; мучари «кукурузный хлеб»; дахни «каша из кукурузной муки»; худур «каша»; пака «домашняя колбаса»; аруш «буза»; кука «домашняя колбаса»;

2. Сельскохозяйственные, бытовые и строительные термины: каза «мотыга»; пухун «лопата»; дазу «граница»; дубур «гора»; шара «жидкая глина для обмазывания земляного пола»; кав «плетень»; ганзи «лестница»; хаси «грядка»; кюрчю «фундамент дома»; чыр «стена»; чепек «ведро»; чапчак «кадушка»; так а «род сосуда»; сах «мерка»; чалу «лента»; сумак «безворсовый ковер» и т.д;

3. Названия одежды, обуви и украшений: ава «детская одежда»; nada «мотня»; арсар «нарядное женское платье»; каз «женский головной платок»; курти «бешмет»; чутгу «женская головная повязка»; мачий «чувяки»; капа «шапочка»; кана «женский головной платок»; кич «петля»; га-бача «полушубок»; габалай «нарядное женское платье»; ака «шуба»; чоха «черкеска» и т.д.;

4. Названия предметов вооружения: газарха «разновидность старинного лука»; чор «лук»; адирна «старинный богатырский лук» и т.д.

5. Другие слова: маркача «сумерки»; зукари «двоюродный брат»; изи «дядя»; пурх «сажа»; семс «ил»; пенс «смола»; мелте «трут»; кота «короткий»; кутгу «кислый»; гюгюм «круглый» и т.д.

Таким образом, выделение в кумыкском языке и в его диалектах основных лексико-тематических пластов: терминов родства, терминов флоры, терминов фауны и соматонимов дает достаточное представление о характере кыпчакской лексики, ее отличительных и общих с остальными тюркскими языками признаках.

Термины родства и родственных отношений

В говорах и фольклоре кумыков сохранилось значительное количество архаичных терминов родства, представляющих значительный интерес для исторической лексикологии тюркских языков: урпукъ «род, потомство, племя, народ»; эл «племя, .часть рода, люди, народ»; тухум «род, племя», табун «род, село», чагъа «дитя, потомок»; адаш «отец», бава «дедушка», пене// ненеш «бабушка», торай «внук, правнук», бадий «жена дяди», энечи «бабка» и т.д. Кумыкская основа энечи «повивальная бабка» сопоставима с турецкой эне// анне «мать» и имеет в алтайских и тюркских языках соответствующие параллели.

Можно предположить, что кумыкская основа уьй «дом» - уьй «семья, род» (ср. уъй-агъто «семья») имеет соответствия в других тюркских и алтайских языках.

Как видим, представлено полное соответствие в якутском уйе «род, племя» и в ряде монгольских языков. Вместе с тем, известно, что многие тюркские основы распределяются по группам на основе мягкорядности// твёрдорядности. Это даёт основание полагать, что и основа уйе могла иметь в тюркских языках твёрдорядный вариант типа уйа, что и подтверждается туркменской основой уйа «сестра». Семантическое развитие туркменского термина родства от семемы' «род, семья» и до семемы «сестра» подтверждается многими общеалтайскими семантическими универсалиями. Так, например, общетюркский термин тувгъан «родственник» {догам// тувган// тууган «родственник»// «сестра, брат») связан этимологически с понятием «род», содержащимся в составе общетюркского глагола туе- (тур. дог-) «родиться». Точно также можно предположить, что термин уйе//уйа восходит к праформе *туйа,. что подтверждается башкирским тюйе «род, племя». Тюркский согласный -#-, как отмечает К.С. Ка-дыраджиев, вторичен и восходит к древни^ согласным (1999, 74). С учётом этого предположения, праформа турецкого термина должна быть восстановлена в виде *тана// туна или *тонга// тунга. В этом случае она вполне сопоставима с общетюркским глаголом тог-/тонг - «родиться».

Кумыкская диалектная основа ова (-ома, оба) «семья, род» имеет в турецком языке соответствие oba (оба) со значением: 1) шатёр, кибитка; 2) семья кочевника; 3) стоянка кочевника, кочевье. Данная основа в тюркских языках представлена следующими параллелями: др. уйг. омок, умак, чаг. омак//умак, якут, омук// омак// оймак «племя; род; фамилия». В мон-

гольских языках представлены варианты: калм. обог, халха овог, бур. обог, пмонг. обок <фОд; племя; фамилия». Семантика огузских вариантов прошла определённый путь развития и получила дифференциацию. Наиболее древняя семантика характеризует восточно-тюркские и монгольские варианты, среди которых первичной следует считать сему «род», откуда и возникают остальные семемы. Можно предположить, что семантика данного парагенонима (термина, выражающего понятия, близкие к терминам родства) связана со значениями тюркского термина оба «холм, возвышенность». Отсюда развитие семантики «холм -> поселение на холме -> родовой холм -> род». Фонетическая сторона данного термина также интересна. Во-первых, следует обратить внимание на ауслаут восточнотюркских вариантов, имеющих согласный -г-, который в огузских параллелях отсутствует.

В кайтагском диалекте кумыкского языка нами зафиксирован термин родства ожай «бабушка». Эта основа связана, по-нашему мнению, с такими тюркскими параллелями, как хак. очы «младший, меньший, последний из сыновей»; кач. койб. ойы «младший ребёнок, последыш».

Морфологичекая структура названий частей тела (соматонимов)

Соматическая терминология кумыкского языка в основном отражает общекыпчакскую лексику. Но в ее составе встречаются и огузские и другие элементы, ср.: киллив// кгадив «макушка, верхушка, темя»; бука «горсть; перен. ладонь»; хайхай «щека», дувки «макушка головы», чучука «фурункул», манча «гной из глаза»; куц «облик, лицо; морда»; чакултан «голова, темя»; акув «ножка детск.» и т.д.

Кумыкская основа явур «холка, загривок; ссадина, натёртая седлом» (диал. сюйсю, жидав, ял) содержит в своём составе корневой компонент яв -, который сохраняет в других тюркских и монгольских языках самостоятельное употребление: каз. жов «спина выше поясницы»; «спина человека или животных»; кирг. жон «спиной хребет»; кир. жон «спина выше пояса»; саг. шор. жоо «зад, задняя часть». Семантика кумыкского со-матонима явур, как и его корневых соответствий в остальных тюркских языках, связана с семемой «возвышенность, верх, спина». Именно эти значения сохраняются в составе киргизского жон, а также и казахского жон.

Первоначальное значение «возвышенная сторона, верхняя сторона, верх, спина» и легло в основу семантики кумыкского соматонима.

Структура данного термина подчиняется фонетическим закономерностям огузских языков, соответствие кумыкского корневого ауслаута - в -межтюркскому звонкому согласному - г - (яг- = яв-) подтверждается на многих примерах.

Кумыкская основа тонкъу «горб (человека)» имеет и другие значения «выступ, искривление, горбатый». Исходное значение «выпуклость» сохраняется в составе производной основы тонкъулукь. Важно отметить наличие в кумыкском языке и такого термина, как томпайыв «выпуклость» и т.д.

В кайтагском диалекте кумыкского языка представлены и такие интересные основы, как кавара «кости лошади», каварапы «крупннокостный (о животных)» и т.д. Видимо, эти основы сохранились в кайтагском диалекте под влиянием терекемейских синонимов кавара, каварлы.

Кайтагская диалектная основа кевде «1) тело, туловище, туша; 2) бот. ствол дерева» имеет в литературном азербайджанском языке вариант гевде, а в других азербайджанских диалектах вариант кёдэн «тело, живот», восходящий к праформе *кёвден. Имеется она и в других тюркских и монгольских языках, ср. каз. кеуде, уйг. гэвдэ, кдуде «туловище»; кр. тат. гэвдэ, осм. гэвдэ, гевде «верхняя часть тела, туловище»; туркм. гевде «туловище» и т.д. В калмыкском языке сохраняется наиболее древняя форма этого термина в виде кебердег «тело». Можно предположить, что калмык-ская основа образована в результате наращейия аффикса - дег к тюркской основе типа туркменского варианта гёвре.

В кайтагском диалекте кумыкского языка зафиксирована интересная основа милее «горсть», имеющая параллели в диалектах азербайджанского языка в форме миджэ (Ширалиев 1983; 178), видимо, восходящая к древней семеме «ладонь». Представляется цравомерным сопоставление этой диалектной основы с тюркскими и монгольскими основами со значением «часть тела, нога, кулак», ср. калм. мечи «член тела»; халх. меч «конечность»; дервен меч «четыре конечностй»; бур. мусэ «член тела»; уему-сэ «конечности»; пмонг. мече «члены тела/ две руки, две ноги»; каз. муше, кирг. муче «часть тела, член, орган»; чаг. муча «член тела, конечность, нога»; тоб. муца «туловище»; кир. муше: сэгиз муше: еки кол, еки айак, еки кулак, еки кез «восемь органов тела, две руки, две ноги, два уха, два глаза». В диалектах татарского языка основа мёчэ имеет значение «тело».

В семантическом аспекте данная основа связывается нами с тюркским глаголом *мючмек ~ бычмак // бичмек «отрезать, пилить, отделить», т.е. первоначально основа имела исходное значение «рука, ладонь», т.е. «то, что отделяет, берёт». В фонетическом аспекте важно отметить, что чередование согласных - ч - = - дж - вполне закономерно.

Названия животных и растений в кумыкском языке В терекемейском говоре представлены следующие зоотонимы (названия животных), которые сохранились как в разговорной речи, так и в фольклоре: ваца «мышь»; хелха «ящерица»; машах «леопард»; инта «лань»; багав «детск. змея»; эрпелек «скорпион»; хац «куница»; тарха «ласка»; камка «куропатка»; о/сага «сорока, галка»; хирха «галка, ворона»;

дога «ворон»; шума «сова»; кикима «филин» и др. Кумыкская основа кьузгъун «ворон» содержит в своём составе корневой компонент къуз-, который имеет связь с ротацированным корнем кор - в составе алтайского «цапля, пеликан». В других тюркских языках корневой - р - утрачен, ср. узб. котон, кирг. кек кытан «серая цапля», туркм. готан, чаг. котан «пеликан».

В монгольских языках сохраняется такая же основа без корневого согласного -р хотон. В указанных языках она восстанавливается в виде *кортан// куртан. В турецком варианте данной основы произошло зате-цирование: *кургун — кузгун.

Кумыкская основа кьыргьавул имеет в тюркских языках следующие параллели: каз. кыргауыл, кирг. кыргоол, уйг. киргавул, узб, кирговул, чув. хир чаххи «фазан». В монгольских языках представлены варианты: калм. горгуул, халха. гургуул, пмонг. горгуул, бур. хиргуул «фазан». Семантическая структура данного термина, как показывает чувашская параллель хир чаххи «дикая курица», состоит из корневого термина кыр «дикий» и сложного аффикса = говул. В фонетическом плане представляет интерес гласный -о- вместо общетюркского гласного -а-, который сохраняется в казахском варианте кыр= гауыл, а также в уйгурском киргавул.

По нашему мнению, в данном случае имеет место лабиализация корневого - а -. В монгольских вариантах наиболее близкой к тюркским является бурятская основа хиргуул, где гласный корня видоизменился, не так значительно, как в халха-монгольском гургуул и калмыкском горгуул.

Многие зоотонимы представляют собой производные формы, ср. кум. келче «буйволенок» < кел «буйвол».

В кайтагском диалекте кумыкского языка сохраняется ботанический термин сил «овёс», имеющий в тюркских и монгольских языках следующие параллели: каз. к.-калп. супы, туркм. суле, хак, г.-алт. сула, кирг. сулуу, уйг. сулу, чув. селе «овес», кум. сулу. В семантическом аспекте данная основа является, видимо, производной от семемы «колос». Значение «колос» подтверждается наличием в тюркских языках корневого компонента сюл-со значением «острый, колоть», ср. межкыпчакскую основу сюлче «копьё». В плане фонетики следует обратить внимание на существование двух вариантов данного термина: твёрдорядного и мягкорядного. Кумыкская диалектная параллель относится ко второй разновидности. Праформа данного термина восстанавливается в виде *сулуг.

В некоторых диалектах кумыкского языка имеется древняя основа арча «можжевельник», представленная в литературном языке синонимом кьатагьан. Основа арча имеет в тюркских языках следующие параллели: каз. аргиа, туркм., кирг. узб. арча, хак. арчын, г. - алт. артыш, леб. ара-чан, чув. орча, урча «можжевельник». В монгольских языках представлены фонетические варианты арса// арца. В семантическом аспекте данная

основа рассматривается как производная от первичной базы ард при помощи аффикса =ча (Севортян 1962:182). По мнению Г. Рамстедта, данная основа происходит от прилагательного ариг «чистый» (Наплеск 1936: 21; 1912). Г. Дёрфер связывает эту основу с глаголом арт- «увеличиваться, возрастать» (БоегГег 1965: 29). По нашему мнению, данная основа восстанавливается в виде ар=ча, где первый компонент ар= находит соответствие в восточнотюркском термине ар-ыг «лес». Основы ар=ыг и ар=ча содержат в своём составе общий корень ар= с древним значением «дерево, кустарник».

В кумыкском языке зафиксирована также древняя основа къылгъына «колючая трава», отмеченная и в других тюркских диалектах, ср. азерб. гылгына. Данная основа, по нашему мнейию, связана со следующими тюркскими параллелями: тув. кулузун «трасник, бамбук»; алт. тел. леб. ху-лузун «камыш», якут, кулусун «камыш, озерная осока, ситник, чакан, куга «болотное; круглостебельное, безлистное растение, которое идёт на циновки». В монгольских языках известна параллель хулусун в значении «камыш». Семантика кумыкского диалектного варианта «колючая трава» близка семантике якутской параллели, особенно, её значению «осока». Можно предположить, что в семантическом аспекте основа къылгъына является развитием значений корневого тюркского термина къыл «щетина». В плане фонетики переход тюркского гласного = ы - в -у = явление нередкое, ср. кум. урлукъ «род» = старокыпч. ыру.

Заимствования в кумыкском языке

Арабизмы, функционирующие в кумыкском языке можно классифицировать по следующим тематическим группам:

1. Общественно-политическая лексика

Основа мамлакат «государство, страна)) является архаизмом, изредка встречающимся в фольклорных произведениях. В арабском языке основа образована от глагола малака «владеть» при помощи префикса ма- и суффикса -ат.

Основа батан «родина», в отличие от термина мамлакат, широко употребляется в современном говоре. Однако заимствованный характер этого слова в кумыкском языке совершенно ро ощущается. Эта лексема активна в кумыкской художественной литературе.

Основа вилаят «область, страна, государство» - архаизм, но в последнее время начинает вновь активизироваться.

Гъукумат «правительство» - активное слово, в самом арабском языке оно связано с такими производными как каким «правитель, мудрец», кук-му «решение». Наличие различной огласовки - явление характерное для арабского языка. В то же время оно не свойственно кумыкскому языку, где появление таких разноогласованных основ, как гьукму «решение» =

гьаким «мудрец», как бы сближает структуру кумыкского и арабского языков.

Основа сиясат «политика» активно проникает в лексику современного кумыкского языка, вытесняя интернационализм политика.

К этой же группе можно отнести термин вакил «представитель, уполномоченный».

2. Воспитание и обучение

Слова этой тематической щуппы представляют наиболее важные лексемы языка, например, тарбия «воспитание». Данная основа восходит в арабском языке к.масдарной форме глагола, образованной при помощи префикса та-. В кумыкском языке основа тарбия является корнем и не расчленяется на компоненты. На базе этого термина в говоре образуются такие производные формы, как тарбияламакь «воспитывать», тарбия-ланмакь «воспитываться», тарбияламакълыкь «воспитание», тарбиялавчу «воспитатель», тарбияланагъан «воспитанник».

Основа тартип «порядок, дисциплина» также образована в арабском языке при помощи префикса та-. В кумыкском языке его производные малочисленны: тартиплик «порядок, упорядоченность», тартип-лешмек «упорядочиваться, налаживаться, приходить в порядок».

Мактап «школа». Эта основа реально обладает возможностями образовывать производные формы, но в языке они еще не закрепились в достаточной степени», ср. мактапчы «работник школы», мактап охувчу «учащийся, ученик», мактаплыкь «школьный». Данная осйова образована в арабском языке от глагола катаба «писать» при помощи префиксального форманта ма=, создающего имена существительные со значением места..

Китап «книга». В отличие от предыдущего термина это слово имеет живые производные формы типа китапчы «книжник», штата «небольшая книга, книжка», китаплыкъ «книжный», китапхапа «библиотека», китапханачы «библиотекарь». Основа китап по происхождению связана со словом мактап «школа», так как они восходят к общему арабскому глаголу катаба «писать».

Основа даре «урок» образована от арабского глагола дараса «обучать». В кумыкском языке она является довольно активной и может сочетаться с другими существительными, образуя составные слова типа даре китабы «учебник, учебное пособие», даре берив «преподавание», даре бермек «преподавать», даре беривчю «преподаватель».

ГЛАВА 3. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА КУМЫКСКИХ ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ И ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ ОСВЕЩЕНИИ Категория падежа

Грамматические падежи

Материалы кумыкского, других тюркских и алтайских языков дают возможность установить два состояния кумыкской падежной системы. Одно состояние, по-видимому, более древнее, было характерно для ранних этапов существования кумыкского праязыка, другое сложилось значительно позднее и характеризовало кумыкркий праязык эпохи, предшествующей его распаду и единству всех кыпчакских языков (Малов 1951, Махмуд Кашгарий 1961).

Древняя кумыкская падежная система значительно отличалась от той падежной системы, которую видим в, большинстве современных тюркских языков. Характерной ее особенностью было довольно значительное отличие в фонетическом и семантическом отношениях (Дмитриев 1940:145; Гаджиева 1979: 80; Махмутова 1978; Насююв 1974).

Именительный падеж

Именительный падеж в кумыкском языке, как и в других тюркских языках, по мнению тюркологов, никогда не имел особого окончания и был представлен или чистой основой слова, или основой, осложненной одним из словообразовательных аффиксов (Серебренников 1986: 76; ОСМАЯ 1978; Поцелуевский 1947).

По мнению К.С. Кадыраджиева, в тюркском праязыке именительный падеж имел специальный показатель,'который распределял имена существительные, оформляемые им, на определенные и неопределенные имена (Кадыраджиев 1999: 56).

Родительный падеж <*гу

По мнению Б.А. Серебренникова (1986: 75) и других тюркологов (Щербак 1977: 78; ПОЯЗ 1971; Псянчин 1973), родительный падеж на ранних стадиях существования тюркского праязыка полностью отсутствовал. Его заменяла так называемая изафетная конструкция. Два имени существительных, из которых одно было определением, а другое определяемым, соединялись способом примыкания. Второе имя существительное получало притяжательный аффикс, указывающий на связь определяемого с определением (Баскаков 195^: 98; Радлов 1893-1911). По правилу образования этой конструкции русркое словосочетание дом отца Могло бы быть выражено как отец дом его. Из современных тюркских языков только один якутский сохраняет это древнейшее состояние, поскольку в нем отсутствует оформившийся родительный падеж, ср. кум. атны башы «голова лошади» (букв, «лошадь голова ее») и кум. ат баш «голова лошади». Следует также заметить, что и в других тюркских язы-

ках удельный вес изафетной конструкции довольно велик и сфера употребления родительного падежа в тюркских языках значительно уже сферы употребления родительного падежа в индоевропейских языках.

Выражение отношения принадлежности путем простого соположения двух имен существительных, по-видимому, отражает особенности мышления древнего человека, когда нечто, принадлежащее кому-либо или чему-либо, понималось как находящееся рядом или поблизости. Понятие принадлежности скорее всего возникло путем переосмысления пространственных отношений (Серебренников 1986: 80; Рамстедт 1957).

В тюркской компаративистике существует однако и противоположное мнение. Так, К.С. Кадыраджиев полагает, что родительный падеж существовал в тюркском праязыке. Это мнение он обосновывает тем, что современный показатель родительного падежа в тюркских языках - ин имеет генетические параллели, как по финно-угорским, так и по дравидийским языкам. Более того, автор считает, что родительный падеж на -ин в тюркских языках имеет определенные связи с соответствующими показателями во всех алтайских языках, ср. монг. -нь, тунгусо-маньчж. -н (Кадыраджиев 1999:45; Рясянен 1955).

Винительный падеж < * ~ыг

В тюркском праязыке, как и в современных тюркских языках, винительный падеж имел двойную функцию. Он не только указывал на объект действия, но одновременно квалифицировал этот объект как объект определенный, в той или иной мере уже известный говорящему. Если объект был неопределенным, то форма его выражения ничем не отличалась от формы именительного падежа (Серебренников 1986: 78; Самойлович 1927). Показателем определенного винительного падежа был аффикс -ы//-и, -ыг, -иг. В кумыкском языке винительный падеж фонетически идентичен с показателем родительного падежа. Такое смешение указанных аффиксов - явление вторичное. В составе современного винительного падежа -ны компонет -н- результат вставки вторичного согласного. Компонентом винительного падежа является здесь гласный -ы-. В структуре кумыкского показателя утерян этимологический ауслаут -г (Баскаков 1952; Гаджиева 1979; Дмитриев 1940; Кадыраджиев 1999; Серебренников, Гад-жиева 1986; Щербак 1977).

Некоторые тюркологи склонны утверждать, что наиболее древним формантом винительного падежа в тюркских языках был -ыг//-иг, поскольку эта форма встречается в древних тюркских памятниках и в монгольском языке (Сергеев 1960; СИГТЯ 1988).

Конечно, исторически аффикс винительного падежа -ы//-и мог возникнуть из аффикса -aw//-av. Во многих тюркских языках древние прилагательные, оканчивающиеся на -ыг//-ир, превращались в прилагательные

на -ы//-и, ср. сарыг «желтый» и тат. сары, ног. сары, казах, сары, тур. сары, кирг. сары и т.д. или тири «живой» и тат. тере, тур. дири, азерб. дири и т.д. Эти примеры будто подтверждают возможность такого возникновения, но материалы тувинского и хакасского языков ее опровергают. Древний винительный падеж на -ыг-// -иг в этих языках мог бы сохраниться, поскольку в тувинском и хакасском языках окончание -ыг//-иг сохраняется до настоящего времени: хак. тириг «живой», сарыг «желтый», тув. сарыг и т.д. Тем не менее в этих языках определенный винительный падеж не имеет формантов -иг//-ыг, ср. тув. дагы от даг «гора», хак. хасты от хас «гусь».

Пространственные падежи

Серия направительных падежей в тюркском праязыке раннего периода была особенно многочисленной. Вполне вероятно, что это многообразие отражает диалектное дробление тюркского праязыка и различные направительные падежи принадлежали отдельным диалектам и не были достоянием какой-то общей падежной системы. Их реликты обнаруживаются во всех тюркских языках. Трудао допустить, что все эти направительные падежи имели абсолютно одинаковое значение, однако точно определить значение каждого из них в настоящее время не представляется возможным (Серебренников 1986; Соколов 1970; Тенишев 1976; То-манов 1975).

На различие значений указывает одна интересная особенность. Многие показатели направительных падежей неизменно содержат элемент в, как бы соединяемый какими-то конкретизаторами основного значения, ср. падежные аффиксы -а, -ра, -ча. Возможно, что основным направительным падежом был падеж с аффиксом -а, элементы и, р и ч выражали какие-то нюансы значений.

Категория чиода

В тюркских языках, как в старых, так и в новых, для обозначения множественности предметов и явлений широко используется аффикс -дар// -пар. Исключение составляет чувашский язык, где этот аффикс отсутствует. Однако такое состояние не было исконным. Материалы тюркских языков дают основание предполагать, что у древних тюрок представление о Множественности было иным. В их сознании, безусловно, существовали понятийные категории единичного и множественного, сложившиеся в результате обобщения жизненного опыта индивидов. Однако в языке эти различия, по-видимому, не выражались. Слово ат «лошадь» в представлении древних тюрок могло означать в тюркских языках в зависимости от контекста и «лошадь», и «лошади», что в известной мере наблюдается и в современных тюркских языках (Серебренников 1986).

Значительно чаще в языке древних эцох выражалось так называемое собирательное множественное число, которое соответствовало более кон-

кретному мышлению древнего человека. Собирательное множественное число менее абстрактно и обозначает обозримое множество исчисляемых объектов. Такие понятия, как «березняк», «братва», «родня» и т.п., в конечном счете, соответствуют представлению об ограниченном количестве берез, людей определенного круга и т.д.

В тюркских языках обнаруживаются явные следы показателей собирательной множественности. В древние времена таких показателей собирательной множественности было, по-видимому, достаточно много. С течением времени они вышли из употребления, и сейчас можно говорить только об остаточных явлениях.

Поскольку гласный аффиксов в тюркских языках был довольно неустойчивым, целесообразно при характеристике этих показателей ориентироваться на содержащийся в них согласный. Таким образом, обнаруживается, что аффиксы собирательной множественности в тюркском праязыке содержат элементы з, г (к), л, м, н, р, с, ч и ш.

Показатель -з. Он выступает как показатель множественного числа класса личных местоимений, ср. тур. биз «мы» при бен «я», сиз «вы» при сен «ты». Некоторые исследователи предполагают, что аффикс -(ы)з// ~(и)з был некогда показателем двойственного числа: тур. икиз «двойня», «близнецы», гёз «глаз» (первонач. «два глаза»), гёгюз «1рудь» (первонач. «две груди»), диз «колено», «колени» (первонач. «два колена»), омуз «плечо» (первонач. «два плеча»), тат. мёиз «рог» (первонач. «два рога») и т.д (Ахундов, 123), Возможно, эти показатели содержатся в составе некоторых этнонимов, например, ог-уз «огузы», кырг-ыз «киргизы» и т.д., а также в аффиксе 2-го лица мн.ч. повелительного наклонения -гыз\ тат. барма-гыз «не ходите». Тот же формант выступает и как притяжательный аффикс 2-го лица мн.ч.

Показатель -к//-х. Некогда этот показатель собирательной множественности, по-видимому, имел довольно широкое распространение. Но в настоящее время сохранились лишь его немногочисленные реликты, ср. чув. талере «ива» (в других тюркских языках тал), якут, кумах «песок», шор. кумак (в других тюркских языках кум). Слово талах первоначально означало «ивняк», а кумак - «пески» (Баскаков 1962).

Показатель -г//-к нередко соединяется с другим показателем собирательной множественности -л, образуя сложные аффиксы, например, -лык -лиг: тат. нарат-лык «сосняк» от нарат «сосна», чув. йуман-лъх «дубняк» от]уман «дуб», а также аффикс -лак//-лек\ др.-тюрк. ат-пак «кони», аш-лак «кушанья» (ДТС: 123).

Показатель -л. В тюркских языках довольно трудно найти случаи употребления этого аффикса в роли самостоятельного показателя собирательной множественности, но он обнаруживается в сложных аффиксах, будучи соединен с другими показателями собирательной мно-

жественности. Он входит в состав широко распространенного в различных тюркских языках аффикса множественного числа -пар, который образовался в результате соединения двух древних показателей собирательной множественности -л и -(а)р. Показатель -л содержится также в составе аффикса собирательной множественности -лык// -лик: тат. •кайенпек «березняк» от KajeH «береза», чув. хыр-лъх «сосняк» от хыр «сосна», в составе аффикса -лак// -лык: др.-тюрк. ат-лак «кони», аш-лак «кушанья», тат-лак «таты», билге-лек «мудрецы», сув-лау «место, обильное водой», ав-лак «место, богатое дичью» и т.д. (Серебренников 123).

Морфологическая структура имен прилагательных

Некоторые тюркологи подвергают сомнению существование в тюркском праязыке прилагательных как самостоятельной части речи. «В тюркском праязыке, - замечает А.МЛЦербак, - прилагательные не имели особых морфологических показателей, и само существование их как самостоятельного лексико-грамматического разряда вызывает большие сомнения» (Щербак 1977: 108). Выделение прилагательных, по его мнению, происходило путем семантико-синтаксичёской трансформации существительных или путем сложения автономной морфологической системы (Щербак 1977:109).

Как лексико-функциональный разряд, основанный на человеческом сознании свойств и признаков предметов, прилагательное существует во всех языках мира. Многие аффиксы прилагательных в тюркских языках известны давно и могут быть отнесены к эпрхе тюркского праязыка.

Имена прилагательные в тюркских языках можно разделить на две категории: 1) непроизводные и 2) производные.

Непроизводные имена прилагательныр представляют собой производную основу, неразложимую в современном языке либо разложимую на компоненты в историческом аспекте. Таких прилагательных сравнительно немного:

*кара «черный», тур. кара, кум. къара, ног, камра, каз. кирг. кара, азерб, гара, тат. гара, чув. хура;

* ак «белый», тур. ак, кум. акъ, ног. ак, казах, ак, кирг. ак, тат. ак; *йаны «новый», ног. янгы, кум. янгы, к.-калп, усангы, уйг.jernu, тур. йенщ *бош «пустой», кум. бош, тур. бош, азерб. бош, туркм. бош, уйг. боги, казах. бос, к.-калп. бос и т.д.

Производные прилагательные образуются при помощи словообразовательных аффиксов, например, от слова кёч «сила» в татарском языке может быть при помощи аффикса -лю образовано относительное прилагательное кёчлю со значением «сильный», от рлова сугыш «драка», «война» при помощи аффикса -чан образуется прилагательное сугышчан со значением «склонный к драке», «драчливый».

Употребление прилагательных в тюркских языках имеет известные ограничения. Это происходит от того, что первые члены изафетной конструкции в тюркских языках могут иметь значение прилагательных, хотя по форме они остаются существительными: тат. кош оясы «птичье гнездо», телке мех «лисий мех», тур. демир йол «железная дорога», кум. гюмюш сагьат «серебряные часы» и т.д.

Степени сравнения прилагательных Степени сравнения в тюркских языках, как и в других языках народов мира, могут иметь только качественные прилагательные.

Н.К. Дмитриев выделял в тюркских языках два типа сравнения:

1) абстрактный, когда сравнение качества проводится не при помощи предметов, а с учетом теоретически подразумеваемой нормы, например, прилагательное саргылт «желтоватый» предполагает сравнение с прилагательным сары «желтый», которое как бы выражает достаточно полную степень проявления признака, но и не слишком большую;

2) конкретный, где сравнение качества связано с сопоставлением конкретных предметов (Дмитриев 1948: 83), например: железо тверже олова или Ибрагим умнее Юсуфа.

«По существу, и абстрактные и конкретные формы (т.е. степени сравнения в собственном смысле) исходят из одной нормальной степени качества, которую грамматика называет положительной степенью. Логически это есть полностью проявленное качество, которое условно принимается за норму, а грамматически - основная форма прилагательного, от которой образуются все остальные. С внешней стороны положительная степень характеризуется отсутствием какого-либо специфического аффикса» (Дмитриев 1948: 83-84).

Способы абстрактного сравнения К абстрактным формам сравнения Н.К.Дмитриев относил в основном формы ослабления и усиления качества. В таких формах тюркские языки не имели недостатка. Набор аффиксов, выражающих ослабленную степень качества, довольно богат: азерб. узун-сов «длительный», туркм. йахшы-ча «хорошенький», тур. гюзел-чик «красивенький», дар-ча «довольно узкий»; казах, кёк-син «синеватый», сар-гыл «желтоватый», кирг. сар-мыч «тепловатый», кир-гипт «грязноватый», тат. ал-су «розоватый» и т.д. Значительно реже встречаются аффиксы, усиливающие качество: узб. яхши-сув «более хороший», тур. кожамап «огромный» и т.д.

В тюркских языках различаются две формы для выражения усиления качества - аналитическая и синтетическая.

При аналитической форме усиления качества прилагательные сочетаются со словами-усилителями или наречиями степени. Эти усилители в различных тюркских языках совпадают: башк. ин яхшысы «самый хороший», азерб. эн кичик «самый маленький», казах, энг жаксы «самый хо-

роший», кирг. энг узак «самый далекий», тув. энг улуг «самый большой», туркм. эн кичи «самый маленький», шор. эн кичиг, тур. эн бююк «самый большой», узб. эн узак «самый далекий» и т.д.

Многие го этих усилителей указывают на определенную степень проявления качества, ср. башк. бигрек йэ.млэ «особенно приятный», кум. бек исси «очень жаркий», алт. сюреке кюч «очень сильный», азерб. чох бёюк «очень большой», тат. бик йахшы «очень хороший».

Синтетический способ выражения усиления качества развился на основе првторения прилагательных: сары сары «очень желтый», кара кара «очень черный», ак ак «очень белый» и т.д. Позднее на этой основе развилась неполная редупликация типа сап-кары', кап-кара и т.д. Первый член пары прилагательных превращается в сокращенный коэффициент (Дмитриев 1948: 857). Прежде всего, сокращается'количество слогов, поскольку коэффициент всегда односложен. Коэффициент оформляется замыкающим согласным, в данном случае: кап-кара «совершенно черный», алт. кып-кызыл «совершенно красный», ног. йап-йасыл «совершенно зеленый», чув. сап-сари «совершенно желтый»,'^кут. кып-кыхыл «совершенно красный», тув., хак. сап-сарыг «совершенно желтый».

Широкое распространение этих способов сравнения в тюркских языках позволяет предположить их наличие уже в тюркском праязыке.

Способы конкретного сравнения

В современных тюркских языках для сравнения одного предмета с другим название того предмета, с которым сравнивается другой, ставится в исходном падеже; ср. кум. денгиз кёлден уцлу «море больше озера», узб. олтын темирден огир «золото тяжелее железа», кирг. китеп дептерден калын «книга толще тетради», уйг. ат ешактин чон «лошадь больше осла», кр.-тат. сен ондан ишкирсен «ты работоспособнее его» и т.д.

В якутском языке имя, обозначающее рредмет, с которым что-либо сравнивается, ставится в сравнительном падеже.

В некоторых современных тюркских языках при синтетическом способе образования сравнительной степени прилагательных употребляется специальный аффикс -рак//-рек.

Аффикс -рек, -рак является также аффиксом, который может ослаблять качество, выраженное прилагательным: узб. совукрок «холодноватый» от совук «холодный».

Однако вряд ли можно утверждать, что этот способ выражения сравнительной степени в тюркских языках окончательно утвердился. «Вопрос о подлинном значении аффикса -рак нельзя еще считать окончательно решенным. Это, во всяким случае, не такая бесспорная величина, как русский суффикс -ее, -ей. Это, прежде всего, один из кандидатов на аффикс сравнительной степени» (Дмитриев 1948: 87).

В таких тюркских языках, как якутский, алтайский, турецкий, азербайджанский, гагаузский, аффикса -рак нет.

Словообразование имен прилагательных

Почти во всех работах, посвященных истории тюркских языков, словообразовательные аффиксы прилагательных только перечисляются, но не рассматриваются с точки зрения их происхождения. Между тем они сравнительно легко распределяются по следующим категориям: 1) аффиксы со значением обладания каким-либо признаком или свойством; 2) аффиксы со значением уменьшительности; 3) аффиксы с модально окрашенным значением; 4) аффиксы древних причастий.

Прилагательные с аффиксами, имеющими значение обладания каким-либо признаком или свойством -ыг//-иг. Аффикс -ыг//-иг был довольно широко распространен в старых тюркских языках: др.-тюрк. ачыг «злой», ылыг «теплый», сарыг «желтый» и т.д. Он сохранился также в хакасском и шорском языках: тув. арыг «чистый», чылыг, ысыг «жаркий», хак. катыг «твердый», ажыг «кислый», шор. кадьг «твердый», ачыг «кислый», изиг «теплый».

В преобладающем большинстве тюркских языков конечный г отпал: ног. каты «твердый», тат. каты, тур. каты, алт. ысы «горячий», кум. ис-си, к.-калп. ыссы; тат. оюылы «теплый» - йылы, казах, жылы; тур. сары «желтый», казах, сары и т.д.

Конечный г сначала превращался в к, а затем уже в сарыг > сарык > сары, В караимском языке конечный г оставил след в виде в.

Происхождение аффикса -ыг неясно: -лыг//-лиг; -лы:г//-ли-г - кум.-лы,-ли распространен в памятниках древнетюркской письменности: ада-лыг «опасный» от ада «опасность», азыглыг «имеющий клыки», азыг «клык», бузлуг «ледяной» от буз «лед» и т.д.

Аффикс -кы, -гы: кум. яз-гъы, кирг. жаз-гы «весенний» гаг. кышкы «зимний», якут. са:скы «весенний», ног. кыскы «зимний», тув. часкы «весенний», узб. яйгы «летний», азерб. ахшамкы «вечерний», тур. сабаИкы «утренний», шор. кышкы «зимний», тат.уазкы «весенний», чув. сурки «весенний»; кр.-тат. кышкы «зимний» и т.д.

Чаще всего этот аффикс образует прилагательные от существительных, обозначающих различные времена года. В более редких случаях это прилагательные, не связанные с временами года, ср. ног. тыскы «наружный», кирг. башкы «начальный», тур. дашкы «внутренний» и т.д. По всей видимости, локативное значение здесь возникло раньше временного.

Аффикс -дакы//-да:ки. Обычно этот аффикс образует прилагательные со значением «находящийся в определенном месте»: ног. арадакы «промежуточный» от ара «промежуток», тур. долаптат китаплар «книги, находящиеся в шкафу», узб. уйдаки «находящийся дома», алт. айылда-

кы «находящийся в ауле», хак. чир-деги «находящийся на земле» от чир «земля», тур., кар. бундагы «здешний» и т д.

Совершенно очевидно, что первая составная часть аффикса представляет собой аффикс местного падежа. Примыкающий к нему аффикс -кы//-гы имеет значение «относящийся к чему-либо».

Аффиксов, образующих имена прилагательные, в тюркских языках довольно много, но они почти все непродуктивные и встречаются сравнительно редко, например, такие аффиксы, как -лач// -леч: тат. итлэч «мясистый»; -ыу// -иу: тат. тыншыу «затхлый»; тат. тыныш «гнусавый»; -ыз//-из: тат. ям/ыз, ст.-узб. явус «злой» и т.д.

ГЛАВА 4. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА КУМЫКСКИХ ИМЕН ЧИСЛИТЕЛЬНЫХ, МЕСТОИМЕНИЙ И СЛУЖЕБНО-ЭКСПРЕССИВНЫХ СЛОВ В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ

ОСВЕЩЕНИИ Числительные

Формы числительных в тюркских языках могут иметь отличия, но они легко определимы, поскольку в числительных обычно закономерно отражаются те изменения, которым подвергались тюркские гласные и согласные в каждом тюркском языке, например, тат. бар «один» восходит к би:р, так как долгий и: сокращался и затем переходил в и; казах, бес «пять» возникло из бееш, поскольку долгий э в этом языке переходил в -е// -а- и т.д. Долгота восстанавливается на основании данных якутского и туркменского языков. Долгота -э- в числительном emu «семь» реконструируется на основании азербайджанского efidu «семь», поскольку долгий -э- в азербайджанском превращался в е. Вч названиях единиц первого десятка скрыты, по-видимому, какие-то более примитивные системы счета, например, счет парами. Нельзя не отметить, Что некоторые пары единиц содержат одинаковые окончания, ср. сшты «шесть» и е:-ти «семь», сек-из «восемь» и ток-ыз «девять».

Чувашский язык отличается от всех других тюркских языков тем, что в нем существуют формы с добавочными конечными -и-, -э- и без них, ср. виси, виз «пять», улти улдъ «шесть». Появление конечных -и- можно рассматривать как первоначальное средство создания первичных полных форм. Полная форма сначала образуется путем присоединения притяжательного аффикса 3-го лица ед. числа к обычной форме числительного, например, к вис «три» был присоединен притяжательный аффикс -ы и получилась полная форма визы. Кроме того, в чувашском языке существуют так называемые субстантивные формы числительных, характеризующиеся наличием долгого согласного, ср. nippe (полная форма) -nip (краткая форма). Возникновение этих форм, по-видимому, явилось средством устранения омонимии полных и кратких форм, например, полная и краткая фор-

мы от числительного ■■улд «шесть» некогда имели одинаковое звучание -/улдъ/. Возникновение долгого согласного устранило омонимию - улть и улдъ.

Местоимения

Человеческая речь невозможна без дейксиса, т.е. определенного выделения и ограничения ее компонентов. Речь без дейксиса становится малопонятной или совершенно непонятной для собеседника, поэтому местоимения относятся к одной из древнейших частей речи. В тюркском праязыке, по-видимому, уже существовали те же разряды местоимений, которые встречаются в современных тюркских языках.

Указательные местоимения

Эти местоимения в тюркских языках, как и во многих других языках мира, используются для указания пространственного положения предметов по отношению к говорящему. Можно выделить три основных плана расположения предметов в пространстве, которые обычно указываются в речи: 1) ближайший план; 2) план некоторого удаления от говорящего; 3) более далекий план. Для выражения этих планов тюркский праязык использовал особые местоименные основы.

Средством указания на близлежащий предмет в тюркском праязыке служило местоимение бу (более древняя форму пу). Отражение его в отдельных тюркских языках дает следующие формы: 1) форма бу, представлена в древнетюркском, турецком, азербайджанском, алтайском, кумыкском, уйгурском, караимском, карачаево-балкарском, гагаузском, туркменском и якутском языках; 2) форма с начальным п- пу отмечена в хакасском; 3) форма с огласовкой о характерна для тувинского (6о) и шорского (по) языков; 4) форма с наращением конечного л: башк., казах, был «этот». В чувашском языке представлена другая основа - ку «этот».

Средством указания на предмет более удаленный от говорящего была местоименная основа шу. Мнение большинства тюркологов сводится к утверждению, что так называемые конкретно-указательные местоимения, включающие в себя указательное слово ом, выражают усиленное указание, подчеркнутое жестом или речевой ситуацией. Существование самой местоименной основы шу вообще отрицается (Щербак 1977: 128).

Действительно, местоименная основа шу очень часто имеет впереди наращение: ст.-узб, ошул «вот тот», башк. шо «вот этот», казах, осо «вот этот», кирг. ушу(л) «вот этот», ошол «вот тот».

По-видимому, значение местоимения шу лучше всего сохранилось в турецком языке; шу «вот этот», «вот тот» (указывает на предмет, несколько отдаленный, но находящийся на виду). На основе усиленного дейксиса у местоимения шу могло развиться анафорическое значение, выражающееся в указании на предмет, зрг^р^^щгавпр^с^^речи.

' ¡.« I «¿КЛ '< ь

Средством указания на предмет, наиболее удаленный, была местоименная основа ол. По всей видимости, она имеет два составных компонента - собственно местоименную основу о и дейктический усилитель -л. Отражение ее в отдельных тюркских языках довольно однообразно. Можно выделить следующие разновидности: 1) ол (древнепоркский, казахский, каракалпакский, ногайский, тувинский, хакасский, якутский и шорский языхи); 2) ул (татарский и башкирский); 3) у (уйгурский); 4) о (азербайджанский, турецкий); 5) вал (чувашский). Все эти местоимения соответствуют примерно русскому местоимению «тот». Чувашское местоимение леше «тот» имеет другую основу.

Особенности склонения указательных местоимений

Местоимение бу «этот». В одних тюркских языках начальный б в формах косвенных падежей остается без изменения. Аналогичное явление наблюдается в азербайджанском, узбекском и караимском языках. В других формы с начальным б и л/ совмещены в пределах одной парадигмы, например, в ногайском языке все формы косвенных падежей от местоимения бу имеют начальный м - род.п. муку «этого», вин.п. муны «этого», мест.п. мунда «в этом», исх.п. мундан «от этого», однако дательно-направительный падеж имеет форму бупа «этому». В алтайском языке форма дательного падежа также имеет начальный б - бо: «этому». В шорском языке только в формах местного и исходного падежей представлен начальный л* -мында «в этом» и мындан «от этого».

Все это свидетельствует о том, что установление различия форм косвенных падежей местоимения бу совершалось уже в эпоху изолированного существования тюркских языков и праязыку оно не было присуще. В других тюркских языках начальный б в формах косвенных падежей регулярно меняется на м. Показательным примером может служить туркменский язык: им.п. бу «этот»; вин.п. муны «это»; род.п. муну «этого»; местн.п. мунда «в этом»; дат.п. муна «этому»; исх.п. мундан «от этого».

Местоимение шу «тот». При склонении местоимения шу во всех косвенных падежах появляется наращение н, отсутствующее в именительном падеже. Приведем парадигму склонения шу в турецком языке: им. п. шу «вот тот»; вин. п. гиуну «того»; род.п. шуныц «того»; места, п. шунда «в том»; дат. п. шуиа «тому»; исх. п. шундан «из (от) к тому»//этому».

Местоимение о (ол) «тот» также имеет некоторые особенности в склонении. В ряде тюркских языков, например в туркменском, якутском, алтайском, казахском, ногайском, конечный дейктический элемент л меняется на и. Приведем парадигму склонения ол в туркменском языке: им. п. ол «тот»; вин. п. ону «того»; род. п. онун «того»; места, п. онда «у того»; дат. п. она «тому»; исх. п. ондан «от того».

То же самое наблюдается в языках, в которых в именительном падеже отмечена форма о, - в турецком, азербайджанском и кумыкском. Это, возможно, проявление той же тенденции - противопоставление именительного падежа косвенным.

В ряде лоркских языков в формах косвенных падежей появляется не только дейктический элемент к, но одновременно меняется гласный основы местоимения, ср., например, тат. - им. п. ул «он», род. п. анын «его», дат. п. анга «ему», вин. п. аны «его», местн. п. анда «у него»; исх. п. андан «от него». Это явление также наблюдается в башкирском, хакасском, шорском и караимском языках. Огласовка а иногда проникает и в форму именительного падежа.

К конкретно-указательным местоимениям относятся также местоимения, образованные от основы те-// ти < кирг. те: «вон тот»; тур. де шу «вот тот», гаг. те бу «вот этот», алт. ту ол «вон тот». По-видимому, от той же основы происходит конкретно-указательное местоимение теги «тот»: тат. тиги, башк. теге «тот», алт. тиги, кирг. тиги(л), где конечный л, вероятно, представляет собой дейктический элемент.

Есть конкретно-указательные местоимения, которым предшествуют указательные слова мана, ana и она: казах, она «вот тот», башк. ана шул «вот этот», кирг. мобу(л) «вот этот», уйг. мана у «вот тот» и т.д.

От основ указательных местоимений в тюркских языках образуется довольно большое количество прилагательных и наречий: тат. мындый «такой», кум. булай «этакий», ног. олай «этакий», тат. мулай «так», анда «там» и т.д.

Морфологическая структура служебных слов Послелоги

К собственно-послелогам кумыкского языка относятся следующие послелоги: булан «с, вместе»; учун «для, ради»; таба «к, по направлению»; чакъы «около», «столько, сколько»; берли «с тех пор, как»; саялы «за, из-за»; сайын «-еже, -каждо», «по мере того, как» и др.

Слова, относящиеся к собственно послелогам, потеряли свою семантическую и предметную значимость и выделились из общего фонда лексики в значении послелогов. Все они исторически восходят к самостоятельным, знаменательным словам с реальной семантикой и выражают различные синтаксические отношения между членами предложения.

Послелог учун «для», «ради», «за»

Послелог учун «за, ради, для» (наряду с послелогами булан, йимик) наиболее употребителен в кумыкском языке и относится к послелогам очень древнего происхождения.

Послелог учуй кумыкского языка в других тюркских языках имеет следующие варианты: древнетюрк. учун, кбалк. ючюн, уйг. учун, алт. учун,

кирг. учуй, тув. ужун, якут. иЬт, тат. эчен, чув. шан//шен, узб. учун, кара-калп. ушын, башк. усун, азер 5. учун, шор .учун, лобнор .учун, каз. юшюн.

Н.К. Дмитриев, Н.А.Баскакова и А.Н. Кононов связывают этимологию послелога учун со словом уч «конец, острие». По нашему мнению, эта этимология не учитывает типологии образования аналогичного служебного понятия, ср. русск. предлог для, который связывается русистами с глаголом деть «класть, девать, ставить, делать». Это дает основание предположить, что послелог учун представляет собой деепричастную форму от утраченного глагола *уч - «быть положенным». Послелог учун может сочетаться почти со всеми частями речи в основном и родительном падежах.

Для кумыкского языка характерно сочетание послелога учун с личными местоимениями 3 лица мн. числа только в основном падеже. Так, в кумыкском языке говорят: оларучун «за них, дня них, ради них».

Круг грамматических отношений, обслуживаемых послелогом учун, довольно обширен. Он выражает синтаксическое отношение цели и причины одновременно, что можно различить лишь в контексте. Эта особенность кумыкского (и других тюркских языков) отличает его от языков другой системы, в частности от английскбго, где выражение причины и цели строго дифференцируются.

Сочетаясь с наречиями времени, послелог учун выражает промежуток времени, на который рассчитано какое-нибудь действие или какой-нибудь предмет, например: ахшамучун «для вечера»'; эртенучун «для утра».

Послелог учун может употребляться и с вопросительными, и с неопределенными местоимениями в основном падеже, выражая при этом и причинные и целевые отношения одновременно, например: Не учун «Зачем?» «Для чего?» «С какой целью?» «По какой причине?» «С какой стати?»

Сочетаясь с указательными местоимениями шону, ону, послелог учун выполняет функцию союзного слова «поэтому», например: шону учун // ону учун «поэтому».

Послелог учун может входить и в состав устойчивых словосочетаний: Аллагъ учун «ради бога».

Наряду с полной формой послелога учун встречается и краткая форма -чун, которая сливается с предшествующим словом и превращается в аффикс. Послелог учун в сочетании с именем может принять следующие аффиксы:

а) вопросительный аффикс -му, который соответствует вопросительной частице ли: шону учунму? «из-за этого лц?»;

б) аффикс прилагательного -гъу: охумангь учунгъу китап «книга для чтения»;

в) неопределенный аффикс -дур: Шолай этгенигиз не учундур? «С какой стати вы так сделали?»

Послелог йимик «как; подобно тому, как»

По частоте своего употребления он является (после послелога булан) наиболее употребительным послелогом кумыкского языка.

Послелог йимик в других языках тюркской семьи имеет следующие варианты: азер. -кими, башк. кеуек, каракалп., казах, сымакь, кирг. - сы-мак, тув. - ышкаш, тур. -гиби, турк. кимин, узб. каби/кеби, караим, - ки-бик.

В ногайском, шорском, ойротском и других языках послелогу йимик кумыкского языка соответствуют наречные аффиксы - дай, дей; ча, че. В буйнакском диалекте кумыкского языка встречается форма послелога ми-йик. Здесь метатезирование первого и второго слогов.

В аспекте этимологии данного послелога большинство тюркологов придерживаются одного мнения. Так, А.Н. Кононов, О.Н. Бётлингк, Ж. Дени послелог гиби-киби// каби возводят к слову кеп, кип, кап «форма», «модель» и аффиксу принадлежности -и. Таким образом, многие тюркологи рассматривают этот послелог как производную от слова киб «форма».

Частицы

Проблема частиц в кумыкском языке является малоизученной. Н.К. Дмитриев в своей книге «Грамматика кумыкского языка» рассматривает частицы в составе суффиксов (не, гьеч, да, чы). При этом автор останавливается на различных характеристиках этих частиц, указывая, например, возможное употребление частиц в модальном значении.

Автор отмечает, что частица (или по его терминологии аффикс) -чы употребляется не только после глаголов, но и после различных имен (1940: 81). Н.К. Дмитриев не выделяет частицы кумыкского языка в отдельную часть речи. Частицы лап, янгыз он относит к наречиям (Дмитриев 1940: 92).

И.А. Керимов отметил наличие в кумыкских диалектах таких специфических частиц, как -гьа, -чипа (Керимов 1967: 34-37).

Характерной особенностью говора является то, что некоторые частицы имеют свои фонетические варианты: да, де имеет вариант ды, ди, ду; чы, чи, чю, чу; дагъы - даа, две; сана -саа, -сее; чинк де - чинт де «очень»; пече-ничче «очень»; эпсиз-эпсизге «чересчур». Вместо побудительных частиц дагьы, сана употребляются стяженные формы: дагъы-даа, сана-саа, -сее; вместо частицы побуждения, просьбы -чы используется ч. Постпозитивная частица чы с глаголами 2 ч. мн. ч. употребляется в конце глагольной формы барчыыз/ литер, барыгъыз чы «идите-ка».

Частицы подразделяются на следующие группы с учетом:

1. происхождения: а) исконно кумыкские чинк, инг, тюгюл, эсе, дюр, да, чы, бек, янгыз, эпсиз, оьте, дагьы; б) заимствованные гъеч, хари, лап, тал, гьатта, ажайып, гьайрын, кьап, зьщ

2. употребления: а) как самостоятельное слово, только как частица; б) как самостоятельное слово и как частица.

В морфологическом аспекте частицы кумыкского языка подразделяются с учетом определенных классификационных признаков:

I. По степени грамматикализации и в плане морфологического развития:

Частицы-аффиксы, имеющие сингармонические варианты в зависимости от структуры предыдущего слова: чы/чи/чу, да/де, -сана/-сене, -гине, -мы/~ ми/-му, -мю, -дыр/-дир/-дур/-дюр;

Частицы-слова: инг, чинк, лап, man, оьтесиз, оьте, не, бир, бек, эпсиз, залим, гьатта, сама, янгыз, гъеч, тюгюд, ёкъ, дюр, хари, лап, гьали, гъона, муна, эсе, айрокъда, хасокъда, ажайып, гьайран, яман, яманокъ, чыт, зыр, кьап, шолай да, къой, ел, ал, гёр.

П. По позиции, занимаемой частицами по отношению к основному слову:

Постпозитивные частицы, пишущиеся слитно: -окъ, -мы/-ми/-му/-мю; сана/-сене, -гине, -дыр/-дир/-дур/-дюр.

Препозитивные частицы: инг, чинк, чинк де, инг де, лап, тал, не, бир, оыпесиз, оьте, эпсиз, гьеч, янгыз, ажайып, цлай, гьайран, яман, яманокъ, чыт, зыр, кьап, айрокъда, бек.

Постпозитивные частицы, пишущиеся раздельно: чи/ чы/ чу/ чю, да/ де; тюгюл, хари, дагьы, гьали, эсе.

Обособленные частицы: ёкъ, дюр, она, муна, къой, гел, ал, гёр.

Ш. По отношению к другим частям речи:

Собственно-частицы: первообразные: гьатга, инг, чинк, тал, лап, сама, окь, мы, гъеч, дюр, сана, хари, дыр, чыт, зыр, кьап;

Оформленные частицы - изолированные формы имен прилагательных: Эпсиз, оьтесиз, яманокъ, айрокъда; местоимений: гъона, муна; наречий: стай, шолай да; глаголов - эсе, жен.

Неоформленные частицы - изолированные формы имен прилагательных ажайып, ямащ числительных: бир «один»; местоимений: не «что»; наречий: бек «крепко», янгыз «один», дагьЫ «больше», дагьы да «ее», гьали «сейчас»; глаголов: ал «бери», къой «оставь», гел «приходит», гёр «посмотри»; модальных слов: ёкъ «нет», бар «есть».

IV. По составу компонентов: Однокомпонентные: муна, гьона, ёкь, бир, гёр, гьали; Многокомпонентные - состоящие из двух или более компонентов: буса да, дагьы да—ми жен, жен дагьы.

Частицы имеют коммуникативный статус высказывания: вопроси-тельность -мы/-ми/-му/-мю; дагьы «разве»; ол гелгенми дагьы? «разве он пришел?» жен: тюшеми жен? «следует ли?», жен дагьы: uto гертими жен дагьы? «разве это правда?»; отрицательность - тюгюл: меники тю-гюл «не мой», онуки тюгюл «не его», а также выражают отношения высказывания или его автора к окружающему контексту, выраженному или подразумеваемому модальные частицы Мы, чи, чу, чю/ «ведь»: герти чи «ведь, правда?»: мен чи сагьа муну юз керен айтгьанман «ведь я тебе тысячу раз говорил»; гьатта «даже»: гьатта о да онда бар эди «даже он там был».

Модальные слова

В лингвистической литературе последних лет кумыковеды уже затрагивают в своих исследованиях вопрос о модальных словах (Ольмесов 1997; Гаджиахмедов 1981). Однако проблема модальных слов в кумыкском языке, как и во многих тюркских языках, не решена еще с достаточной полнотой.

Модальные слова кумыкского языка разделяются по их семантическому содержанию на следующие разряды:

I. Модальные слова, выражающие предположение, возможность действия, неопределенность, сомнение (гипотетические): балики «кажется, может быть, авось, пожалуй; а если, в случае»; ошай «похоже, кажется»; къарагьанда «судя по всему, кажется»; ярай, болма ярай «возможно, можно»; бугъай «кажется»; сайки «мол, будто, якобы»; Сувукъ къыш гелегенге ошай, - den кепленди Магъмут - эртенги сувлар бузлажакь, чана ёллар болажакъI (К.И. Абуков) «По-видимому (похоже), холода усиливаются, -обрадовался Махмуд, - по утрам вода замерзнет, появятся санные пути!»

Модальное балики (араб.-перс.) заимствовано. В арабском языке балики рассматривается как составной союз, в иранских языках (тадж., перс., татск.) чаще входит в состав модальных частиц, соотносимых с союзами. Ср. в других тюркских языках; балка (азерб.), белким или балки (казах.), балки (узбек.), белки (туркм.), балким (кирг.), балки (башк.), балки (уйгур.), белким (гагауз.), белки (турец,), «разве что, может быть».

В кумыкском языке модальное слово балики выражает вероятность, возможность, сомнение и неуверенность говорящего в реальности факта высказывания, иногда - предположение говорящего: Балики, иссилигинг бардыр, ашама uto къоймайдыр? (И. Керимов) «Может быть, у тебя тем-

пература? Аппетита поэтому и нет»; Рашш, балики, менден болур сени на-сибинг (Б.Атаев) «Рашия, а может быть, я принесу тебе счастье?»

Часто в предложении модальное слово балики комбинируется с модальной частицей-аффиксом -дыр//-дир, которая также вносит в предложения звучание предположения говорящего (одно значение накладывается на другое, тем самым значение неопределенности, возможности, неуверенности усиливается): Зарипат, балики, сен уиштмайсандыр мени (И. Керимов) «Зарипат, может быть, я не нравлюсь тебе?»; Балики, дагъы амалы болмагъандыр (И. Керимов) «Может быть, у него не было другого выхода».

П. Модальные слова, выражающие долженствование, необходимость: герек «нужно, необходимо», тарыкъ «надо», тийишли «надо, должно». Къаркъарагъа кьарыв да, юрекге рагъатлыкр да береген уколлар этилме герек, тутумлу auinap атома герек... Йыяы сёз, арив кьарав тарыкъ (Абуков) «Нужны уколы, дающие организму силу, сердцу - успокоение; нужно есть питательную пищу... Необходимы теплое слово, хороший уход».

Ш. Модальные слова, со значениями подтверждения, утверждения, усиления: озокьда «конечно», айгъай да «конечно, несомненно», тюзю «правда, на самом деле, сказать по правде», герттей де «на самом деле, правда». Секретарны, озокъда, оьзюню щанлары хыяллары: уллу тав районну талигъи гъакъында, тангала болаоюакъ партактивни гьакында ойлаша (И. Керимов) «У секретаря, конечно, были свои планы, мечты: он думал о судьбе большого горного района, о завтрашнем партактиве»; Ги-ланы юрегине, гертилей де, шеклик ва гьатта гьалеклик тюшдю (К. Абуков) «В сердцах детей, действительно, поселились сомнения и растерянность (тревога)».

IV. Модальные слова со значением очевидности, возможности: жен «Оказывается»; ярай, болма ярай «можно, может быть, возможно»: Бав бар жен. Бавну ичииде кав бар жен (К. Абуков) «Есть, оказывается, сад. А в том саду, оказывается, есть пруд»; Сагъа гёре uui тюшеми жен? - дедим мен (И.Керимов) «Найдется ли работа, по твоим способностям? - сказал я».

V. Модальные слова со значением утверждения или отрицания: бар «есть, имеется», ёкъ «нет, не имеется». Они выделяются среди других по-лисемантичностыо и полифункциональностыо, могут выполнять функции всех членов предложения, однако преимущественной является функция сказуемого.

- Олтурт кьонагъынгны янынгда! - деди хан Киляс-хангъа... (КЛбуков)

- Ёкъ, ёкъ, сав болугьуз... Мени табуну абзарда, терек тюпде.

- Сажай своего гостя рядом! - сказал хан Килясхан,

- Нет, нет! Спасибо большое... Мое место во дворе, под деревом.

Модальные слова бар/ ёкь в кумыкском языке как модально-предикативные употребляются преимущественно в вопросно-ответных репликах, диалогической речи, могут быть или утвердительными, или отрицательными, или вопросительными, выражая определенную модальную оценку предшествующего высказывания. Внутренняя модальная сущность бар/ ёкъ несомненна, и проявляется она в определенных синтаксических конструкциях, где данные слова становятся своеобразными заместителями глагольного сказуемого со всеми присущими ему значениями.

В заключении подводятся основные итоги исследования.

1. Проведенное системно-комплексное исследование лексем и морфем в кумыкском языке, всесторонний анализ исторических элементов лексического и морфологического строя способствовали освещению многих не вполне ясных вопросов мофролого-лексического состава и исторического прошлого кумыкского языка. В диссертации вопросы фонетического, семантического, лексического и морфологического развития исторических компонентов кумыкского языка рассматриваются в совокупности с проблемами их происхождения и классификации.

2. О сложности вопросов исторической морфологии кумыкского языка свидетельствуют, во-первых, различные позиции в научной литературе по проблемам происхождения грамматических категорий и определения конкретного языка-источника и, во-вторых, отсутствие необходимой в полном объеме базы исследования, - что характерно не только для объекта и предмета исследования диссертации, - это основная трудность в историко-лингвистических исследованиях и других языков.

3. Использование в сравнительно-исторических исследованиях приемов ареальной лингвистики является важным подспорьем в изучении исторической структуры кумыкского языка и его диалектов. Ареальная лингвистика самым тесным образом связана с детальным изучением диалектных данных, она значительно расширяет возможности адекватного исследования архаизмов кумыкского языка.

Сравнительно-историческое изучение морфологии кумыкского языка представляет процесс развития его звуковых форм линейно и намечает в этом аспекте возможные этапы развития.

4. Значительное место в лексике кумыкского языка занимают три основных пласта морфем: пратюркские, древнетюркские и новотторкские. Они характеризуются яркими специфическими признаками фонетического, семантического и морфологического порядка. Анализ ориентализмов кумыкского языка позволил проследить за различными звуковыми процессами, лексическими явлениями, морфологическими изменениями, что представляет значительный научный интерес для исследования тюркских языков.

5. Проблема происхождения архаических морфемных элементов - одна из достаточно сложных и спорных. Широкое освещение вопросов, связанных с этой проблемой, привлечение данных по тюркским, семитским и индоевропейским языкам помогли воссоздать историю развития многих структурных закономерностей кумыкского языка на разных уровнях. Исследование семантических процессов архаизмов в их переосмысленном метафорическом значении проецируется на закономерности развития семантики морфем в кумыкском языке. Поскольку такие процессы имеют универсальный характер по отношешо к другим родственным языкам, результаты диссертации можно проецировать на выяснение семантических процессов и в других языках.

6. В тюркских языках, как в старых, так и в новых, для обозначения множественности предметов и явлений широко используется аффикс -пар// -лер. Исключение составляет чувашский язык, где этот аффикс отсутствует. -Наше исследование дает основание предполагать, что у древних тюрок представление о множественности было иным. В их сознании безусловно существовали понятийные категории единичного и множественного, сложившиеся в результате обобщения жизненного опыта индивидов. Однако в языке эти различия, по-видимому, не выражались. Слово ат «лошадь» в представлении древних тюрок могло означать в зависимости от контекста «лошадь»-«лошади», что в известной мере наблюдается и в современных тюркских языках. Значительно чаще в языке древних эпох выражалось так называемое собирательное множественное число, которое соответствовало более кошфетному мышлению. Собирательное множественное число менее абстрактно и обозначает обозримое множество исчисляемых объектов. В тюркских языках обнаруживаются явные следы показателей собирательной множественности. В древние" времена таких показателей было, по-видимому, достаточно много. С течением времени они вышли из употребления и сейчас можно говорить только об остаточных явлениях. Поскольку гласный аффикс в тюркских языках был довольно неустойчивым, целесообразно при характеристике этих показателей ориентироваться на содержащийся в них согласный. Таким образом, обнаруживается, что аффиксы собирательной множественности в тюркском праязыке содержат элементы з, к, л, м, н, р, с, ч, щ, которые в диссертации называются показателями собирательной множественности.

7. Притяжательные аффиксы и личные! местоимения в кумыкском языке, как и в других тюркских языках, могли возникнуть из одних и тех же местоименных слов, но вряд ли обоснованно делать вывод о том, что притяжательные аффиксы образовались в, результате редукции личных местоимений (Б.А. Серебренников). Отношение принадлежности часто возникало как результат переосмысления отношений пространственных. Поэтому притяжательные аффиксы в тюркских языках, вероятно, разви-

лись из каких-то местоименных слов, выполняющих первоначальную роль пространственных индикаторов.

8. Серия направительных падежей в кумыкском праязыке раннего периода была особенно многочисленной. Вполне вероятно, что это многообразие отражает диалектное дробление тюркского праязыка, и различные направительные падежи принадлежали отдельным диалектам, не были достоянием какой-то общей падежной системы. Трудно предположить, что все эти направительные падежи имели абсолютно одинаковое значение, точно определить значение каждого из них в настоящее время не представляется возможным. Важно отметить, что аффиксы отдельных направительных падежей могли соединяться, образуя новые направительные падежи со сложными аффиксами.

9. Данные диалектов отдельных языков, в частности кумыкских и карачаево-балкарских диалектов, сохраняющих следы довольно раннего тюркского исходного падежа на -тын, диалекты карачаево-балкарского языка, в отличие от кумыкского, сохраняющие в реликтовом состоянии любопытный местоименный элемент -кеси, родственный, очевидно, соответствует самостоятельному слову кес «человек».

10. В кайтагском диалекте кумыкского языка сохраняются усилительные частицы типа -ка, -ча. Данные диалектов в сочетании с различными приемами лингвистического анализа позволяют связать усилительную частицу -ка с материально родственным суффиксом -кан в составе причастий. Вероятность такого положения обосновывается тем, что усилительные частицы в тюркских языках восходят к другим основам. Усилительные частицы, как показывают данные многих языков, восходят к другим основам, поэтому не исключена возможность, что какая-то местоименная основа типа ка в одних случаях превращалась в усилительную частицу ка, а в других случаях послужила основой для образования варианта причастия на -кан.

11. Наблюдения над исторической структурой имитативов приводят к выводу о том, что модель звукоподражательного корня развивалась по схеме составного глагола: имитатив+вспомогательный глагол (со значением «делать», «быть»). Отмечаются два типа степеней сравнения имен прилагательных (абстракный и конкретный) и две формы для усиления качества - аналитическая и синтетическая. Широкое распространение способов сравнения в тюркских языках позволяет предполагать их наличие уже в праязыке.

12. Ареальная лингвистика с ее специфическим набором приемов помогла представить объективный процесс становления исторической структуры морфологической системы кумыкского языка, внести существенные коррективы в предствления о прямолинейном распаде кумыкско-карачаево-балкарского праязыка. Проведенное ареальное исследование

кумыкских диалектов позволило прийти к выводу: состоянию кумыкской общности предшествовал период пракумыкско-карачаево-балкарского состояния со смешанными чертами. Сделана попытка широкого освещения вопроса о происхождении исконно тюркских морфем с привлечением данных по алтайским, тюркским, семито-хамитским и индоевропейским языкам. Результаты исследования архаичных лексем, морфем и неологизмов проливают свет на ряд невыясненных вопросов фонетики, морфологии, лексики и семантики кумыкского языка, что дает возможность проследить историю развития многих его структурных закономерностей на разных уровнях.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

Монографии

1. Основные вопросы исторической морфологии кумыкского языка. -Махачкала: Даггоспедуниверсигет, 2004. -192 с. (10 п.л.).

2. Структура и семантика кумыкского прилагательного в историческом освещении. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2005. - 134 с. (8 п.л.).

Статьи и тезисы

3. Категория времени в кумыкском языке// Проблемы тюркского и ибе-рийско-кавказского языкознания. Вып.1. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2003 г. - С. 15-19 (0,32 п.л.).

4. Использование сравнительно-исторических и ареальных исследований при реконструкции исторической морфологии кумыкского языкаП Вестник Дагестанского научного центра. Вып. 18. - Махачкала: РАН, 2004. -С. 78-80 (0,18 п.л.).

5. Структура имени существительного в кумыкском языке// Проблемы тюркской и иберийско-кавказской филологии. Вып.2. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2004. -С.23-31 (0,55 п.л.).

6. Морфологическая структура имени прилагательного в кумыкском языке// Морфологические особенности тюркских и иберийско-кавказских языков. Вып.1. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2004. -С.28-35 (0,5 п.л.).

7. Пространственные падежи в кумыкском языке// Вопросы дагестанских язьпсов и литературы. Вып.2. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2004. -С. 115-117 (0,18 п.л.).

8. Категория числа в кумыкском языке в историческом освещении// Вопросы дагестанских языков и литературы. Вып.2. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2004. - С. 117-119 (0,18 п.л.),

9. Категория притяжательности в кумыкском языке в историческом освещении// Вопросы дагестанских языков и литературы. Вып.2. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2004. -С. 119-120 (0,15 пл.).

10. Структура кумыкских местоимений в историческом аспекте// Научное обозрение. Ассоциация молодых ученых Дагестана. Вып. 10. - Махачкала, 2004. - С. 78-80 (0,2 п.л.).

11. Семантические отношения в системе исторической морфологии кумыкского языка// Научное обозрение. Ассоциация молодых ученых Дагестана. Вып. 10. - Махачкала, 2004. - С. 80-82 (0,2 п.л.).

12. История развития именительного, родительного и винительного падежей кумыкского языка// Научное обозрение. Ассоциация молодых ученых Дагестана. Вып. 10. - Махачкала, 2004. - С. 82-83 (0,2 п.л.).

13. Фонетические особенности кумыкских основ и морфем в сравнтель-но-историческом освещении// Проблемы тюркской и иберийско-кавказской филологии. Вып. 1. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2004. - С. 16-20 (0,32 п.л.).

14. К истории изучения местоимений в кумыкском и других тюркских языках// Дагестанский лингвистический сборник. - Москва: РАН, 2005. --С.12-17 (0,32 п.л.),

15. Выражение реальной и ирреальной модальности глагольными формами в кумыкском языке// Дагестанский лингвистический сборник. - Москва: РАН, 2005. - С. 17-22 (0,4 п.л.).

16. Адъективация причастий в кумыкском языке в историческом аспекте// Актуальные проблемы языка и литературы. Вып. 6. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2005. - С.34-39 (0,36 п.л.).

17. Историческая структура имитативов кумыкского языка// Вестник. Актуальные вопросы науки и образования. Вып. 1. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2005. - С.22-25 (0,23 п.л., соавтор Кулдуева А.Т.).

18. Глагольно-именная корреляция кумыкских основ в историческом аспекте// Вестник. Актуальные вопросы науки и образования. Вып. 1. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2005. - С. 19-21 (0,18 п.л.).

19. Имя прилагательное в кумыкском языке// Вестник. Актуальные вопросы науки и образования. Вып. 1. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2005. - С.26-29 (0,23 п.л., соавтор Кулдуева А.Т.).

20. Лексико-тематическая классификация исконной лексики и вопросы словосложения кумыкского языка// Вопросы дагестанских языков и литературы. Вып. 3. - Махачкала: Даггоспедуниверситет, 2005. - С,21-25 (0,2. П.Л.).

21. Лексико-семантическая структура простых основ кумыкского языка// Вопросы дагестанских языков и литературы. Вып. 3. - Махачкала: Дагго-суниверсигет, 2005. - С.26-29 (0,2 пл.).

Формат 60x84.1/16. Печать ризографная. Бумага №1. Гарнитура Тайме. Усл.п.л. - 2,5 изд. п.л. - 2,5. Заказ - 329 -05 Тираж 100 экз. Отпечатано в ООО «Деловой Мир» Махачкала, ул.Коркмасова, 35а

РНБ Русский фонд

2007-4 12204

ъ-%.%

ЯНВ 2ÖS3

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Абдурахманова, Пасихат Джалиловна

ВВЕДЕНИЕ. 4

ГЛАВА 1. ИЗУЧЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКОЛОГИИ И МОРФОЛОГИИ В ТЮРКСКОМ ЯЗЫКОЗНАНИИ.10

1.1. Историческое развитие и становление кумыкского языка в Дагестане . 10

1.2. Степень изученности диалектной системы кумыкского языка .12

1.3. Исследованность тюркской морфологии и лексикологии.14

1.4. Особенности тюркского праязыка описьменного периода. 16

1.5. Проблема тюркских диалектов и говоров на современном этапе .18

1.6. Системность в лексике тюркских языков.34

ГЛАВА 2. ЛЕКСИКО-ТЕМАТИЧЕСКИЕ РАЗРЯДЫ КУМЫКСКИХ

ОСНОВ В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ ОСВЕЩЕНИИ

2.1. Изучение лексики кумыкского языка в сравнительно-историческом освщении. 45

2.2. Термины родства и родственных отношений. 54

2.3. Морфологическая структура названий частей тела. 57

2.4. Названия животных в кумыкском языке. 60

2.5. Заимствования в кумыкском языке. 63

ГЛАВА 3. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА КУМЫКСКИХ

ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ И ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ ОСВЕЩЕНИИ.66

3.1. Категория падежа. 66

3.2. Категория числа. 79

3.3. Категория определенности-неопределенности. 104

3.4. Категория сказуемости. 107

3.5. Категория принадлежности. 111

3.6. Словообразование имен существительных. 120

3.7. Морфологическая структура имен прилагательных. 169

3.8. Степень сравнения имен прилагательных. 171

ГЛАВА 4. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА КУМЫКСКИХ

ИМЕН ЧИСЛИТЕЛЬНЫХ, МЕСТОИМЕНИЙ И СЛУЖЕБНО-ЭКСПРЕССИВНЫХ СЛОВ В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ ОСВЕЩЕНИИ. 188

4.1. Имена числительные. 188

4.2. Местоимения. 198

4.3. Морфологическая структура служебных слов. 216

4.4. Послелоги. 217

4.5. Частицы. 238

4.6. Модальные слова. 254

4.7. Вспомогательные глаголы как служебные слова. 261

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Абдурахманова, Пасихат Джалиловна

Настоящая диссертационная работа посвящена системно-комплексному исследованию лексем и морфем в кумыкском языке. Всестороннее исследование исторических элементов лексического и морфологического строя является одной из актуальных задач кумыковедения, ибо их сравнительно-сопоставительный и сравнительно-исторический анализ может осветить многие вопросы морфолого-лексического состава и исторического прошлого кумыкского языка. В диссертации вопросы семантического, лексического и морфологического развития исторических компонентов кумыкского языка рассматриваются в комплексе с проблемами их происхождения и классификации.

Исследование, прежде всего, ориентировано на то, что лексика и морфология в кумыкском языке еще не достаточно изучены в сравнительно-историческом аспекте и в его отношении к древним языкам Центральной Азии, к монгольским и тунгусо-маньчжурским языкам одновременно. Сравнительно-историческое исследование исконно тюркской (в том числе собственно кумыкской) морфологии и лексики требует выделения значительного пласта заимствований из восточных языков, что является достаточно сложной и трудоемкой задачей. О сложности данной проблемы говорит тот факт, что в существующих по данной проблематике работах мнения различных исследователей по проблеме происхождения ориентализмов и определения конкретного языка - источника ориентализмов во многом расходятся. Поэтому в диссертации сделана попытка широкого освещения вопроса о происхождении ориентализмов с привлечением данных по тюркским, семито-хамитским и индоевропейским языкам.

Актуальность темы исследования обусловлена рядом обстоятельств. Прежде всего, следует отметить, что кумыкский язык характеризуется не только рядом специфических фонетических и грамматических особенностей, но и наличием в его лексике своеобразных характеристик, обусловленных историческими контактами с другими языками - как с генетически родственными, так и неродственными.

Значительное место в лексике кумыкского языка занимают три основных пласта ориентализмов: монголизмы, арабизмы и персизмы. Хотя некоторые стороны ориентализмов в кумыкском языке в той или иной мере затронуты в научных статьях и монографиях различных исследователей, однако в целом ориентальная лексика еще не подвергалась специальному монографическому исследованию. Между тем ориентализмы характеризуются яркими специфическими признаками фонетического, семантического и морфологического порядка. На материале ориентализмов можно проследить различные звуковые процессы, лексико-семантические явления, морфологические изменения, что, безусловно, представляет значительный интерес для исследования кумыкского и других тюркских языков.

Объектом исследования является морфология кумыкского языка.

Предмет исследования - имя существительное, прилагательное, местоимение, числительное, глагольные категории и служебные слова кумыкского языка в историческом освещении.

Материал и источники исследования. Основным источником послужил материал кумыкского литературного языка и фольклора. Кроме того, привлекается материал диалектов кумыкского языка, а также других родственных тюркских языков. Использованы также данные ряда старописьменных памятников и материалы словарей по тюркским языкам.

Теоретической базой исследования послужили труды отечественных и зарубежных ученых в области компаративистики, тюркологии, истоии языков, семасиологии: Н.К.Дмитриева, Н.А.Баскакова, А.Н.Кононова, А.К.Боровкова, В.Г.Егорова, Е.У.Убрятовой, А.А.Юлдашева, А.М.Щербака, Б.А.Серебренникова, А.В.Бондарко, А.А.Потебни, Ф.И.Буслаева и др.

Степень изученности темы. Фонетические, лексико-семантические и морфологические аспекты исконной исторической морфологии и лексики кумыкского языка в монографическом аспекте изучаются комплексно нами впервые.

На защиту выносятся следующие положения исследования:

1. При изучении морфологии кумыкского языка в сравнительно-историческом освещении требуется использование комплексной методики для достижения относительной исторической реконструкции.

2. Основанная на разработках, посвященных лингвистической теории заимствований, теории субстрата, теориях, связанных с изучением языков со смешанным характером и т.д., ареальная лингвистика с ее специфическим набором приемов вносит существенные коррективы в представления о прямолинейном распаде кумыкско-карачаево-балкарского праязыка.

3. Оптимальное изучение исторических особенностей кумыкского и других тюркских языков возможно при сближении методов и приемов разных областей языкознания, что позволяет выработать точные процедуры исследования не только разных сторон морфологии, но и синтаксиса.

4. Ареальные данные позволяют предположить, что кумыксий и карачаево-балкарский языки образовались не путем распада какого-то единого языка, а путем слияния либо огузских, либо кыпчакских черт в определенных географических зонах, чему предшествовали сложные процессы распрорстранения смешанных черт на огромной территории от Карачаево-Черкессии до равнинного Дагестана в результате миграции.

5. Опираясь на методы ареальной лингвистики, можно выявить в современных кумыкских диалектах неоднородный характер кыпчакизмов, приобретенных в условиях смешения различных северокавказско-тюркских диалектов, а также как результат конвергентного, самостоятельного развития случайных совпадений и др.

6. Фонетические особенности кумыкских основ и морфем в сравнительно-историческом освещении позволяют проникнуть в историю тюркских языков, осветить случаи первичной долготы с новых позиций, как результат утраты этимологических сонорных в составе праформы.

7. Значительная роль диалектных данных свидетельствует о необходимости их изучения с применением приемов исторической диалектологии. Тотальный охват кумыкских и карачаево-балкарских диалектов позволяет судить о характере хронологической протяженности, типичной для более ранних этносов существования кумыкского языка.

8. Различные направительные падежи кумыкского языка принадлежали отдельным диалектам и не были достоянием какой-то общей падежной системы. Остатки их обнаруживаются во всех кумыкских диалектах. Распад пракумыкско-карачаево-балкарской общности вел к выделению многочисленных вариантов временных форм.

Цель исследования. Основная цель диссертации заключается в выявлении и всестороннем, системно-комплексном анализе исконных исторических элементов и палеотюркизмов кумыкского языка. Достижение этой общей цели требует постановки и решения ряда конкретных задач:

- анализ лексико-морфологической структуры кумыкских исторических лексем и морфем;

- установление и выявление архетипов и праформ в системе исконно кумыкской лексики и морфологии; решение проблемы происхождения палеотюркизмов по их хронологической принадлежности;

- выделение лексико-семантических особенностей палеотюркизмов и определение их места в лексической системе кумыкского языка;

- сравнительно-исторический анализ отдельных лексем в плане разрешения спорных проблем их происхождения;

- характеристика фонетических, семантических и морфологических изменений морфем и лексем в системе кумыкского языка.

Научная новизна исследования заключается в самой постановке проблемы квалификационной работы, обобщающей достижения кумыкского языкознания в интересующей нас области и представляющей всестороннее исследование лексического и морфологического строя кумыкского языка в историко-лингвистическом аспекте. В диссертации последовательно рассматриваются фонетические, морфологические и лексико-семантические особенности исконных элементов и палеотюркизмов кумыкского языка. Проблема происхождения древних палеотюркизмов - одна из сложных и спорных, что обусловило необходимость широкого освещения этого вопроса с привлечением данных по тюркским языкам. Научная новизна работы состоит и в том, что впервые подробно освещены различные семантические и морфологические процессы, характерные для палеотюркизмов кумыкского литературного языка и его диалектов.

Теоретическая значимость работы. Исследование морфемных и лексических элементов на фонетическом, лексико-семантическом и морфологическом уровнях имеет первостепенное значение для разработки вопросов описательной и сравнительно-исторической фонетики и морфологии кумыкского языка. Результаты исследования исконных лексем и морфем проливают свет на ряд невыясненных вопросов фонетики, морфологии, лексики и семантики кумыкского языка, что дает возможность проследить историю развития его многих структурных закономерностей на разных уровнях. Решение же таких задач в принципе невозможно без выделения значительного пласта архаизмов и инноваций и их всестороннего и системного исследования.

Практическая ценность работы. Материалы и результаты исследования исконных исторических морфем и лексем в кумыкском языке могут быть использованы в практике преподавания кумыкского языка в школах и в вузах, в проведении спецкурсов и спецсеминаров по лексикологии, в подготовке учебников и учебно-методических пособий для студентов по соответствующим разделам, при составлении различного рода словарей, в том числе и при составлении этимологического словаря кумыкского языка, а также в исследованиях по истории, этнографии и социологии.

Методы исследования. В диссертационной работе в основном используются сравнительно-исторический, сравнительно-сопоставительный и описательный методы с аппеляциями исторического и сравнительного характера к близкородственным языкам и к диалектам кумыкского языка. Попытки уточнения этимологии ряда лексических единиц потребовали широкого применения и методики сравнительно-исторического анализа. В ряде случаев результаты синхронного анализа освещаются в аспекте диахронии, привлекается и метод типологического анализа.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры турецкого языка Даггоспедуниверситета (2002-2005), на межвузовских научно-теоретических конференциях, научно-практических сессиях преподавателей и сотрудников Даггоспедуниверситета (2003-2005), результаты исследования нашли применение и в преподавательской деятельности автора. По теме диссертации опубликована двадцать одна работа, в том числе две монографии.

Структура и объем исследования определена основными проблемами исследования и его целью. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списков использованной литературы и условных сокращений.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Основные вопросы исторической морфологии кумыкского языка"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. Проведенное системно-комплексное исследование лексем и морфем в кумыкском языке, всестороннее исследование исторических элементов лексического и морфологического строя способствовало освещению многих не вполне ясных вопросов морфолого-лексического состава и исторического прошлого кумыкского языка. В диссертации вопросы фонетического, семантического, лексического и морфологического развития исторических компонентов кумыкского языка рассматриваются в совокупности с проблемами их происхождения и классификации.

2. О сложности вопросов исторической морфологии кумыкского языка свидетельствуют, во-первых, различные позиции в научной литературе по проблемам происхождения грамматических категорий и определения конкретного языка-источника и, во-вторых, отсутствие необходимой в полом объеме базы исследования, что характерно не только для объекта и предмета исследования диссертации, - это основная трудность в историко-лингвистических исследованиях других языков.

3. Использование в сравнительно-исторических исследованиях приемов ареальной лингвистики является важным подспорьем в изучении исторической структуры кумыкского языка и его диалектов. Ареальная лингвистика самым тесным образом связана с детальным изучением диалектных данных, она значительно расширяет возможности адекватного исследования архаизмов кумыкского языка.

4. Значительное место в лексике кумыкского языка занимают три основных пласта морфем: пратюркские, древнетюркские и новотюркские. Они характеризуются яркими специфическими признаками фонетического, семантического и морфологического порядка. Анализ ориентализмов кумыкского языка позволил проследить за различными звуковыми процессами, лексическими явлениями, морфологическими изменениями, что представляет значительный научный интерес для исследования тюркских языков.

5. Проблема происхождения архаических морфемных элементов — одна из достаточно сложных и спорных. Широкое освещение вопросов, связанных с этой проблемой, привлечение данных по тюркским, семитским и индоевропейским языкам помогли воссоздать историю развития многих структурных закономерностей кумыкского языка на разных уровнях. Исследование семантических процессов архаизмов в их переосмысленном метафорическом значении проецируется на закономерности развития семантики морфем в кумыкском языке.

6. В тюркских языках, как в старых, так и в новых, для обозначения множественности предметов и явлений широко используется аффикс -пар// -лер. Исключение составляет чувашский язык, где этот аффикс отсутствует. Наше исследование дает основание предполагать, что у древних тюрок представление о множественности было иным. В их сознании, безусловно, существовали понятийные категории единичного и множественного, сложившиеся в результате обобщения жизненного опыта индивидов. Однако в языке эти различия, по-видимому, не выражались. Слово am «лошадь» в представлении древних тюрок могло означать в зависимости от контекста «лошадь»-«лошади», что в известной мере наблюдается и в современных тюркских языках. Значительно чаще в языке древних эпох выражалось так называемое собирательное множественное число, которое соответствовало более конкретному мышлению.

7. Притяжательные аффиксы и личные местоимения в кумыкском языке, как и в других тюркских языках, могли возникнуть из одних и тех же местоименных слов, но вряд ли обоснованно делать вывод о том, что притяжательные аффиксы образовались в результате редукции личных местоимений (Б.А. Серебренников). Отношение принадлежности часто возникало как результат переосмысления отношений пространственных. Поэтому притяжательные аффиксы в тюркских языках, вероятно, развились из каких-то местоименных слов, выполняющих первоначальную роль пространственных индикаторов.

8. Серия направительных падежей в кумыкском праязыке раннего периода была особенно многочисленной. Вполне вероятно, что это многообразие отражает диалектное дробление тюркского праязыка, и различные направительные падежи принадлежали отдельным диалектам, не были достоянием какой-то общей падежной системы. Трудно предположить, что все эти направительные падежи имели абсолютно одинаковое значение, однако точно определить значение каждого из них в настоящее время не представляется возможным. Важно отметить, что аффиксы отдельных направительных падежей могли соединяться, образуя новые направительные падежи со сложными аффиксами.

9. Данные диалектов отдельных языков, в частности кумыкских и карачаево-балкарских диалектов, сохраняющих следы довольно раннего тюркского исходного падежа на -тын, диалекты карачаево-балкарского языка, в отличие от кумыкского, сохраняющие в реликтовом состоянии любопытный местоименный элемент -кеси, родственный, очевидно, самостоятельному слову кес «человек».

10. В кайтагском диалекте кумыкского языка сохраняются усилительные частицы типа -ка, -ча. Данные диалектов в сочетании с различными приемами лингвистического анализа позволяют связать усилительную частицу -ка с материально родственным суффиксом -кан в составе причастий. Вероятность такого положения обосновывается тем, что усилительные частицы в тюркских языках восходят к другим основам. Усилительные частицы, как показывают данные многих языков, восходят к другим основам, поэтому не исключена возможность, что какая-то местоименная основа типа ка в одних случаях превращалась в усилительную частицу -ка, а в других случаях послужила основой для образования варианта причастия на -кан.

11. Наблюдения над исторической структурой имитативов приводят к выводу о том, что модель звукоподражательного корня развивалась по схеме составного глагола: имитатив+вспомогательный глагол (со значением «делать», «быть»). Отмечаются два типа степеней сравнения имен прилагательных (абстрактный и конкретный) и две формы для усиления качества - аналитическая и синтетическая. Широкое распространение способов сравнения в тюркских языках позволяет предполагать их наличие уже в праязыке.

12. Ареальная лингвистика с ее специфическим набором приемов помогла представить объективный процесс становления исторической структуры морфологической системы кумыкского языка, внести существенные коррективы в представления о прямолинейном распаде кумыкско-карачаево-балкарского праязыка. Проведенное ареальное исследование кумыкских диалектов позволило прийти к выводу: состоянию кумыкской общности предшествовал период пракумыкско-карачаево-балкарского состояния со смешанными чертами. Сделана попытка широкого освещения вопроса о происхождении исконно тюркских морфем с привлечением данных по алтайским, тюркским, семито-хамитским и индоевропейским языкам. Результаты исследования архаичных лексем, морфем и неологизмов проливают свет на ряд невыясненных вопросов фонетики, морфологии, лексики и семантики кумыкского языка, что дает возможность проследить историю развития его многих структурных закономерностей на разных уровнях.

Список научной литературыАбдурахманова, Пасихат Джалиловна, диссертация по теме "Языки народов Российской Федерации (с указанием конкретного языка или языковой семьи)"

1. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка: В 4 т.— М—Л.; 1958—1989. Т. 1 — М.—Л., 1958; Т. 2. -Л. 1973; Т.З—Л., 1979; Т.4—Л., 1989.

2. Абдуллаев А. 3. Об этимологии бслэ, элэ // Вопросы тюркологии. — Баку. 1971.

3. Абдурахманов Г. , Шукуров Ш. Узбек тилининг тарихий грамматикаси: Морфология ва синтаксис. — Тошкент, 1973.

4. Аганина А. А. Уйгурские диалекты Казахской ССР (Чиликский район). — М. 1954.

5. Азнабаев Э.М., Псянчин В.Ш. Башкорт тслсне тарихи морфологияхы. — Офе, 976.

6. Азнабаев Э. М. Историческая грамматика башкирского языка. — Уфа, 1983.—244с.

7. Азнагулов Р. Г. Языковые особенности башкир Оренбургской области: Автореф. дис. канд. филол. наук. Уфа, 1972. -17 с.

8. Айдаров Г. Язык орхонских памятников древнетюркской письменности V111 века. — Алма-Ата, 1971.

9. Акбаев Ш.Л. Фонетика диалектов карачаево-балкарского языка (Опыт сравнительно-исторического изучения). — Черкесск, 1963.—166с.

10. Аманжолов С. А. Вопросы диалектологии и истории казахского языка.— Алма-Ата, 1959.

11. Андреев В. А. Основной падеж в чувашском языке // Востоковедение: Ученые записки ЛГУ. — Л., 1987. — Т. 13: Филологические исследования. — С. 3-8.

12. Антонов Н. К. Исследование по исторической лексике якутского языка: Автореф. дне . д-ра филол. наук. Якутск, 1973. - 56 с.

13. Аппаев А. М. Диалекты балкарского языка в их отношении кбалкарскому литературного языку. — Нальчик, 1960.

14. Арсланов JL Ш. К вопросу возникновения гортанно-смычной фонемы (хамзы) в касимовском говоре татарского языка // Советская тюркология. — 1976. —№6.—С. 60—65.

15. Ахатов Г. X. Мишарский диалект татарского языка. Учебное пособие. Уфа - 1980.— 191 с.

16. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов М.: Советская энциклопедия, 1969.— 608 с

17. Ахматов Т.К. Звуковой строй современного киргизского языка (экспериментально-фонетическое исследование). ~ Фрунзе: Мектеп, 1969. — Ч. 1.—191 с.

18. Ахмедов А. Джушский говор узбекского языка Автореф. дис. .канд. филол. наук. —Ашхабад. 1962 — 18 с.

19. Ахметъянов Р. Г. Этимологические основы лексики татарского языка: Автореф. дис. д-ра филол. наук Казань, 1970. - 49 с

20. Ахундов А. Названия частей тела человека, оканчивающиеся на -з в азербайджанском языке // Советская тюркология. Баку, 1978.—№3.—С. 70— 76.

21. АШНИН Ф. Д. Указательные частицы в тюркских языках // Известия АН СССР. ОЛЯ. — 1958. — XVII, № 5.

22. Базел Ч. Е. Лингвистическая типология // Принципы типологического анализа языков различного строя. -- М. 1972. С. 21

23. Баскаков Н. А. Введение в изучение тюркских языков М 1969.— 383с.

24. Баскаков Н. А. Каракалпакский язык II. Фонетика и морфология. Часть 1 (части речи и словообразование). -М., 1952. 542с.

25. Баскаков Н. А. Тюркские языки. — М, 1966. — 244 с.

26. Баскаков Н. А. Алтайский язык. — М., 1958. —116 с,

27. Баскаков Н. А. Алтайская семья языков и ее изучение. М., 1981.— 134с.

28. Батманов И. А. Язык енисейских памятников древнетгаркской письменности. — Фрунзе, 1959.

29. Баязитова Ф. С. Древний пласт лексики мснзелинского говора // Исследования по исторической диалектологии татарского языка. —Казань, 1982.

30. Бектуров Ш. Изоглоссы диалектных особенностей западных групп говоров на территории Кзыл-Ордынской области II Местные особенности в казахском языке. — Алма-Ата: Наука. 1973. — С. 164—172.

31. Бертагаев Т. А. Морфологическая структура слова в монгольских языках. — М,: Наука, 1969. —184 с.

32. Бирюкович Р. М. Морфология чулымско-тюркского языка. — Саратов, 1981. —4.2 — 260 с.

33. Благова Л. Ф. Тюркское склонение в арсально-историческом освещении. — М.: Наука, 1982. — 303 с.

34. Богородицкий В. А. Введение в татарское языкознание в связи с другими тюркскими языками. — Казань, 1953.

35. Боровков А. К. Лексика среднеазиатского тефсира XII—XIII вв.— М. 1963.—368с.

36. Велиев С. А. К истории образования аффикса принадлежности 3-го лица // Советская тюркология. — 1985. —№6.—С. 57—64.

37. Велиев С. А. О некоторых особенностях переходных говоров азербайджанского языка // Вопросы диалектологии тюркских языков. — Баку, 1963. — I— HI. — С. 89—102.

38. Владимирцов Б. Я. Турецкие элементы в монгольском языке // ЗВОРАО. XX. — СПб., 1911. — Вып. 2, 3.

39. Гаджиахмедов Н. Э. Система времен кумыкского индикатива:

40. Автореф. дис . канд. филол. наук. — Баку, 1981.

41. Гаджнева Н. 3. Тюркоязычные ареалы Кавказа. — М. 1979. -264с.

42. Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Древняя Передняя Азия и индоевропейская проблема. Временные и ареальные характеристики общсиндосвронсйского языка по лингвистическим и культурным историческим данным // Вестник древней истории. — М., 1980.—№3.

43. Г'аниев Ф. А. Видовая характеристика глаголов татарского языка. — Казань. 1963. — 180 с.

44. Гарипов Т. М. Кыпчакскис языки Урало-Поволжья: Дис. . д-ра филол. наук. — М., 1974.

45. Георгиев В. Исследование по сравнительно-историческому языкознанию. — М., 1958.

46. Герценберг Л. Г. Морфологическая структура слова в индоиранских языках. — Л.: Наука, 1972. — 275 с.

47. ГКБЯ: Грамматика карачаево-балкарского языка. — Нальчик: Эльбрус, 1976.—570с.

48. ГНЯ: Грамматика ногайского языка. Фонетика и морфология /Под редакцией Н. А. Баскакова. — Черкесск, 1973. — 320 с.

49. Гордлевский В. А. Числительное 50 в турецком языке // Избранные произведения.—М., 1961.—Т. II.

50. Грунин Т. И. Документы на половецком языке XVI века. — М.,1967.

51. Грунина Э. А. Индикатив в турецком языке (в сравнительно-историческом освещении): Автореф дис. д-ра филол. наук -М., 1975.—58с.

52. ГСБЛ: Грамматика современного башкирского литературного языка—М., 1981 —495с.

53. ГСЯЛЯ: Грамматика современного якутского литературного языка. — М.: Наука, 1982. — 495 с.

54. ГТЯ: Грамматика туркменского языка. — Ашхабад, 1970 — Ч. 1:

55. Фонетика и морфология. — 503 с.

56. Гузев В. Г. Староосманский язык. — М.: Наука, 1979. — 94 с.

57. Гулямов А.Г. Проблемы исторического словообразования узбекского языка. 1. Аффиксация. Часть первая: словообразующие аффиксы имен: Автореф. дис. д-ра филол. наук Ташкент, 1955.

58. Гусейнов Г.-Р. А. Об одном земледельческом термине («молотильная доска») в языках Северного Кавказа // Этимология. — М., 1985.—1983.

59. ГХЯ: Грамматика хакасского языка. — М.: Наука 1975 —417 с.

60. Дёрфер Г. Можно ли разрешить проблему родства алтайских языков с позиций индоевропеистики? // Вопросы языкознания — М., 1972. —№3.— С. 55—58.

61. Джангидзе В.Т. Дманисский говор казахского диалекта азербайджанского языка.— Баку, 1965.

62. Джафаров Д. Персидские слова в туркменском языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. — Ашхабад, 1971. — 18 с.

63. Джикия М. С. Морфологическая структура слова в турецком языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. — Тбилиси 1975.

64. Джуманазаров Ю. Морфологические особенности хазараспского говора узбекского языка: Автореф. дис. . канд. филол. наук —Ташкент, 1961.

65. Дмитриев Н. К. Грамматика кумыкского языка. — М.—.Л. 1940,— 203 с.

66. Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка. — М.—А,. 1948.— 276 с.

67. Дмитриева Л.В. Язык барабинских татар. Л., 1981. — 224 с.

68. Добродомов И. Г. Отражение двух видов разновидностей ротацизма в булгарских заимствованиях славянских языков // Вопросы языкознания. — 1974. —№4.

69. ДСАЯ: Диалектологический словарь азербайджанского языка. — Баку. 1967—340с.

70. ДСТЯ: Диалектологический словарь татарского языка. — Казань, 1969. —643 с.

71. Дульзон А. П. Происхождение алтайских показателей множественного числа// Советская тюркология. -1972. -№2. -С. 3-16.

72. Дыренкова Н. Г. Тофаларский язык // Тюркологические исследования. — М.—JL: Наука, 1963.

73. Егоров В. Г. Этимологический словарь чувашского языка. —М., 1964.—356 с.

74. Жирмунский В. М. Общее германское языкознание. — Л.: Наука. 1976.—693 с.

75. Зайнуллин М. В. Функционально-семантическая категория модальности в современном башкирском языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. — Алма-Ата, 1988.—51 с.

76. Закиев М. 3., Салимова Д. А. Морфонология // Татарская грамматика.

77. Казань: Таткнигоиздат, 1995.—T.I.—С. 160—187.

78. Зичдер Л. Р., Строева Т. В. Историческая морфология немецкого языка. — Л. 1968. — 286 с.

79. Зейналов Ф. Р. Принципы класс ификации именных частей речи.— Баку, 1959.—216с.

80. Иванов С. Я. Модальная связка экан и форма эканлик в узбекском языке//Уч. зап. ЛГУ.— 1958.—Вып. 7.—С. 131—146.

81. Иванов С. Н. Об историзме в содержании грамматических понятий /тюркологический сборник/. — М.: Наука, 1978. — 1975. —С. 133—150.

82. Ишдинова С. Р. Фонетические и морфологические особенности крымско-татарского языка в ареальном освещении: Дис. . канд. филол. наук.1. М., 1982.

83. ИРЛТЯ: Историческое развитие лексики тюркских языков. — М.:Изд-во АН СССР, 1961.

84. ИСГТЯ: Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков: В 4 т. —М.: Изд-во АН СССР, 1954—1962.

85. Исламов М. Азербайджан дилинин Hvxa диалекти. — Бакы, 1968.— 164с.

86. Исхаков Ф. Г. Числительное // ИСГТЯ. — М., 1956. — Ч. II.

87. Ишбердии Э. Ф. Семантическое развитие слова в башкирских говорах // Исследования и материалы по башкирской диалектологии. —Уфа: БФАН СССР. 1981. —С. 37—55.

88. Итбулстюа Н. X. Диалекты и говоры башкирского языкакраткие очерки) // Вопросы башкирского языкознания.- Уфа.1972.—II. С. 130—152.

89. Кадыраджива К. С. Булгарский субстрат как один ш различительных признаков кумыкского языка // Лингвистическая география и проблемы истории языка. — Нальчик, 1981, 41.

90. Кадыраджиев К. С. Генезис показателей множественного числа в тюркских языках // Категория числа в дагестанских языках.— Махачкала, 1985.

91. Кадыраджиев К. С. Исконная лексика кумыкского языка (с точки зрения ее происхождения): Автореф. дис. . канд. филол. наук. — М.,1981.— 27 с.

92. Кадыраджиев К. С. Палсотюркский компонент кумыкского языка // Вопросы советской тюркологии. — Ашхабад, 1985.

93. Кадыраджиев К. С. Проблемы изучения кумыкского и тюркских языков. — Махачкала, 1998. 360 с.

94. Кадыраджиев К. С. Сравнительно-историческая грамматика японского и тюркских языков: Фонетика. Морфемика. — Махачкала, 1999.380 с.

95. Кажибеков Е. Э. Глагольно-именная корреляция гомогенных корней в тюркских языках. — Атма-Ата, 1986. — 272 с.

96. Казем-Бек А. Общая грамматика турецко-татарского языка,- Казань, 1839.

97. Кайдаров А. Т. Развитие современного уйгурского литературного языка. — Алма-Ата: Наука, 1969. — 4.1. Уйгурские диалекты и диалектная основа уйгурского языка. — 359 с.

98. Кахадзе О. И. О некоторых терминах хлебных злаков в грузинском языке // Ежегодник иберийско-кавказского языкознания. — Тбилиси, 1975. —№2.—С. 215—221.

99. Кенесбаев С. К., Блохниа JI. П., Потапова Р. К. Классификация казахских гласных по данным акустического анализа // Фонетика казахского языка. — Алма-Ата: Изд-во АН Каз. ССР. 1969. — Ч. 1—С. 43—60.

100. Керимов И. А. Очерки кумыкской диалектологии — Махачкала, 1967. —154 с.

101. Киекбаев Дж. Г. Фонетика башкирского языка (опыт описательного сравнительно-исторического исследования): Автореферат дис. . д-ра филол. наук. —М. 1959.

102. Клоусон Дж. Лексико-статистическая оценка алтайской теории// Вопросы языкознания. — М., 1969. —№5. —С. 22—42.

103. Колесникоаа В. Д. Названия частей тела в алтайских языках // ОСЛАЯ. —Л, 1972.—С. 71—103.

104. Кононов А. Н. Грамматика современного литературного турецкого языка. — М.—Л., 1956. — 569 с.

105. Кормушин И. В. Лексико-ссмантическос развитие корня къа= в алтайских языках // Тюркская лексикология и лексикография. — М., 1971.— С.9—29.

106. Корш Ф. Е. Происхождение формы настоящего времени в западно-турецких языках // Древности востоковедения. — М., 1907.1. Т. 1IL Вып.1—С.1—22.

107. Котвич К. Исследование но алтайским языкам. — М., 1962.

108. Кудайбергенов С. Кыргыз тилиндсги ат атоочтар. — Фрунзе, 1960.

109. Кум. Рсл.: Кумыкско-русский словарь. — М., 1969. — 408 с.

110. Курышжанов А. К. Исследование по лексике старокыпчакского письменного памятника XIII в. — Алма-Ата, 1970.

111. Кутлымуратов Б. К. Имена действия в современном каракалпакском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. — Нукус, 1963.

112. Левитская А. С. Историческая морфология чувашского языка. — М„ 1976.—207с.

113. Лигети А. Рец. на кн.: Д. Санжсев. Сравнительная грамматика монгольских языков // Вопросы языкознания. — 1955. — № 5.

114. Макаев Э. Н. Общая теория сравнительного языкознания. — М.1977.

115. Максютова! Н. X. Восточный диалект башкирского языка в сравнительно-историческом освещении. — М., 1976. — 292 с.

116. Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. — М.—Л., 1951.—452 с.

117. Мамедов Ю. К. Имя существительное в орхоно-енисейских памятниках (в сравнении с азербайджанским языком): Автореф. дис. . канд. филол. наук. — Баку, 1967.

118. Махкамова Н. Аффиксальный и лексико-аффиксальный плеоназм в узбекском языке. — Ташкент, 1983.

119. Махмуд Кашгарский. Девону лугатит-турк: В 3 т.— Тошкент, 1961—1963.

120. Махмудов. Т. Опыт исследования тюркских диалектов. Мишарскийдиалект. — М.: Наука. 1978. —271 с.

121. Мелиоранский П. М. Араб-филолог о турецком языке СПб , 1900.

122. Менгес К. Г. Восточные элементы в «Слове о полку Игоревс». —Л., 1979.—267с.

123. Миржанова С. Ф. Северо-западный диалекг башкирского языка (Формирование и современное состояние). Уфа- 1991. - 296 с.

124. Моллова М. К. К истории тюркского вокализма // Вопросы языкознания. — 1966. — № 2.

125. Монг. Рсл.: Монгольско-русский словарь. — М. 1967. —714 с.

126. Мусаев К. М. Грамматика караимского языка. Фонетика и морфология. — М., 1964. — 344 с.

127. Мусаев К. М. Лексика тюркских языков в сравнительном освещении. — М., 1975.— 357 с.

128. Наджип Э. Н. Современный уйгурский язык. — М., I960.

129. Насилов М. Язык тюркских памятников уйгурского письма XI—XV вв.—М., 1974.

130. Ног. Рсл.: Ногайско-русский словарь. — М., 1963. 562 с.

131. ОСЛАЯ: Очерки по сравнительной лексикологии алтайских языков: Л.: Наука, 1972. —362 с.

132. ОСМАЯ: Очерки сравнительной морфологии алтайских языков.— Л., 1978.—272с.

133. Ольмесоа Н. X. Сравнительно-историческое исследование иалектной системы кумыкского языка. Махачкала, 1997. - 325 с.

134. Покровская Л. А. Грамматика гагаузского языка: Фонетика и морфология. — М., 1964. — 298 с.

135. Поливанов Е. Д. Узбекская диалектология и узбекский литературный язык (к современной стадии узбекского языкового строительства). — Ташкент, 1933. —45 с.

136. Поппе Н. Н. Сравнительная грамматика алтайских языков. — М., 1960. — 1. Сравнительная фонетика.

137. Поцелуевский А. П. Происхождение личных и указательных местоимений (Материалы к истории туркменского языка). — Ашхабад, 1947.

138. ПОЯЗ: Проблема общности алтайских языков. — А.: Наука, 1971.— 404 с.

139. Псянччи В. Ill История развития форм порядковых, разделительных и собирательных числительных в тюркских языках // Советская тюркология. — 1973.—№3.

140. Радлов В. В. Опыт словаря тюркских наречий: В 4 т.— СПб., 1893—1911.

141. Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание. — М., 1957.— 255 с.

142. Рассадин В. И. Фонетика и лексика тофаларского языка. — Улан-Удэ, 1971—234с.

143. Рясянен М. Материалы по исторической фонетике тюркских языков. — М., i955.

144. Самойлович А. Турецкие количественные числительные и обзор попыток их толкования // Языковедные проблемы по числительным.—Л., 1927.— 1.

145. Севортян Э. В. Аффиксы глаголообразования в азербайджанском языке. Опыт сравнительного исследования. — М., 1962. — 644 с.

146. Севортян Э. В. Аффиксы именного словообразования в азербайджанском языке. Опыт сравнительного исследования. —М., 1966.—643 с.

147. Сергеев JI. П. Основные особенности моргаушского говора // Материалы по чувашской диалектологии. — Чебоксары, 1960. — Вып. 1.—С. 145—174.

148. Серебренников Б. А. Вероятностные обоснования в компаративистике. — М., 1974. — 353 с.

149. СИГТЯ. М.: Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. — М., 1988. — 560 с.

150. СИГТЯ. Ф.: Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Фонетика. — М., 1984. — 484 с.

151. Соколов С. А. Категория числа в турецком языке и ее взаимодействие со смежными лексико-семантическими категориями // Советская тюркология. — 1970. —№ 4. — С. 71—81.

152. Тенишев Э. Р. Строй сарыг-югурского языка. — М.: Наука, 1976. -307 с.

153. Тенишев Э. Р. Строй саларского языка. — М., 1976. — 575 с.

154. Томанов М. Т. Основные вопросы исторической морфологии казахского языка: Автореф. дне. . д-ра филол. наук. — Алма-Ата, 1975.— 126 с.

155. Тулеулов А. Словообразовательные аффиксы имен существительных в современном казахском языке: Автореф дис. . канд. филол. наук.1. Атма-Ата, 1949.

156. Тумашева Д. Г. Диалекты сибирских татар. Опыт сравнительного исследования. — Казань, 1977. -- 294 с.

157. Убрятова Е. И. Историческая грамматика якутского языка. — Якутск, 1985.—61с.

158. Хабичеа М. А. Местоимение в карачаево-балкарском языке. — Черкесск, 1961.

159. Хаджилаев. Х.-М. Н. Очерки карачаево-балкарской лексикологии.1. Черкесск, 1970. — 273 с.

160. Хангишиев Д. М. Къумукъ тил (Кумыкский язык) Учебное пособие.1. Махачкала, 1995.—231 с.

161. Цинциус В. И. Сравнительная фонетика тунгусо-маньчжурскихязыков. — М., 1949.

162. Чикобава А. С. Древнейшая структура именных основ в картвельских языках.—Тбилиси, 1942.

163. Шаабдурахманов Ш. Узбекский литературный язык и узбекские народные говоры: Автореф. дис. д-ра филол. наук. ~ Ташкент, 1963.

164. Шахматова Р. Г. Казанищенский говор кумыкского языка:

165. Автореф. дис. канд. филол. наук. — М., 1954. — 22 с.

166. Ширалиев М. Ш. Диалекты и говоры азербайджанского языка.1. Баку, 1983.—191 с.

167. Щербак А. М. Названия домашних и диких животных в тюркских языках//ИРЛТЯ. —М., 1961—С. 82—172.

168. Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков. Имя. — А., 1977. — 190 с

169. Юлдашев А. А. Башкирский язык //Языки народов СССР. — М.: Наука, 1966. — Т. 11. Тюркские языки. С. 1 73--193.

170. Юнусалиев Б. М. Киргизская лексикология. — Фрунзе. 1959. —248с.

171. Юсупов Ф. Ю. Татарские говоры Южного Урала и Зауралья: Автореф. дис. . канд. филол. наук. — Казань, 1972. — 42 с. На иностранных языках.

172. Benzing J. Tschuwaschische Forschungcn. Die Ordinalahlen und cin iranischcn Suffix zu ihrer Bildung. VS. // Zcitschrift der Deutschen Morgcniandischen Gcselschafi. — Leipzig, 1954.

173. Bohtlinkg. Uber die Sprahe der Jakuten.—SPb., 1851.

174. Brockelmann G. Griindriss der Verglecichenden Grammatik der semitischen Sprachen. B. 1968. bd. 1.

175. Clauson C. Etymological Dictionary of Pre-thirteen-century Turkish.— Oxford, 1971/

176. Codex Cumanicus. Edited by G. Kuun. With the prolegometa to the codex cumanicus by louis Ligeti. — Budapest, 1981.

177. DDO: Turkiyedc halk agzindan soz derleme dergisi. 1—VI. — Istanbul, 1939—1952.

178. Deny J. Grammaire de la langue turque. — Paris, 1921.

179. Doerfer G. Tiirkische Elemente in Neupersischen. Alif bis ta. Wiesbaden, 1.— 1965.

180. DS: Turkiyede halk agzindan derleme sozlugu. I—III. — Ankara, 1963—1968.

181. El-ldr.: Velet Izbudak. El-ldrak hasiyesi. — Istanbul, 1935.

182. Emre A. C. Turkcede isim temelleri. — Istanbul, 1943.

183. Gabain A. von. Alttiirkische Grammatik. Dritte Auflage. — Wiesbaden, 1974.

184. Gronbech V. Forstudier til tyrkisk lydhistoric. — Kobenhavn, 1902.

185. Hartmann M. Zur turkischcn Dialekthundes // Kelcti Szeinic. — Budapest, 1900.—T.I.

186. Jakobson R. Les Lois phoni ues du langage enfuntin et Leur place dans la phonologic generale. Selekted writing. I.

187. Kasg .: «Divanii lugatit-turk» tercunimesi. Ceviren Besim Atalay. I'll I.—Ankara, 1939—1941.

188. Kraelitz F . Zur Etymologic des turkischen Zahlworte iki «zwei» // WZKM. 1929. XXXVI. 3—4.

189. KOTWIEZ W. Les pronoms dans les langues altaigues. — Krakow, 1936.

190. Ligeti D. A torok hosszu maganhangzok // MNy. XXXIV. 3—4.

191. Malmberg R. Remarks on recent contribution to the problem of the syllabe / Sludia luiguistica. XV. 1. — Lund-Copenhague, 1961.

192. Menges К. H. The Turkic languages and Peoples. An Introduction to turkic studies // Ural-Altaische Bibliothek. -- Wiesbaden. 1968. — XV.

193. Poppe W. Turkisch-tschuwassischc Vergleichende Sludien // Islamica. Leipzig. 1. 1925.

194. Pritsak 0. R. Der Photazismus und Lambdaismus II UAJb, XXX. 1964.

195. Radloff W. Einleitende gedanken zur Darstellung der Morplologie der Tiirksprachen. — SPb., 1906.

196. Ramsted G. J. Kalmukisches Worterbuch. — Helsinki, 1936

197. Ramstedt G. J. Uber die Zahlworter der allaischer Spraclicn // JSF0.24.—1912.

198. Rasanen M. Versuch eines etymologischen Worterbuchs der Tiirksprachen. — Helsinki, 1969.

199. Schott W. Versuch uber die tatarischen Sprachen. Berlin , 1836.

200. Tekin T. A. Grammar of orhon-turkic // Uralic and Affixseries. -Bloomington, 1968.

201. Vambery H. Etymologiscen Worterbuch der Turk-Tatarischen Sprachen. — Leipzig, 1873.

202. ИСТОЧНИКИ ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА

203. Керимов И. Намартлыкъны ахыры // Дослукъ, 1985, 2. Керимов И. Мени тенглилерим. Магьачкъала, 1969. Керимов И.А. Магьач. Магьачкъала, 1962. Керимов И. Юртлу къызлар. Магьачкъала, 1957. Расулов Р. Бекенез. - Магьачкъала, 1959.

204. Ягьияев М-С. Чакъырылмагъан къонакълар. Магьачкъала, 1959. Ягьияев М-С. Оьлюмден уьст болгъанлар. - Магьачкъала, 1974. Ягьияев М-С. Бизге оьлме чола ёкъ. - Магьачкъала, 1972.

205. СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ