автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Отчуждение деятельности как философская проблема

Полный текст автореферата диссертации по теме "Отчуждение деятельности как философская проблема"

Министерство образования Российской Федерации

Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Диссертационный совет по философским наукам Д 501.001.58

На правах рукописи

Беспалов Андрей Игоревич

ОТЧУЖДЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КАК ФИЛОСОФСКАЯ ПРОБЛЕМА

Специальность 09.00.11. - "Социальная философия"

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Москва 2004

Работа выполнена на кафедре философии г/ф факультета государственного управления МГУ им. М.В. Ломоносова

Научный руководитель - доктор философских наук,

профессор Рачков Петр Алексеевич

Официальные оппоненты - доктор философских наук, профессор

Суркова Людмила Вениаминовна - кандидат философских наук Ермолаев Виктор Николаевич

Ведущая организация - кафедра философии, культурологии и права Московского государственного индустриального университета (МГИУ)

Защита состоится 26 февраля 2004 г. в 16 часов на заседании Диссертационного совета по философским наукам Д 501.001.58 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: г. Москва, Воробьевы горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ, ауд._

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки 1-го корпуса гуманитарных факультетов МГУ.

Автореферат разослан « »

Ученый секретарь Диссертационного совета доктор философских наук, профессор

2004 г.

-

Волкогонова О.Д.

2004-4 25361

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИССЕРТАЦИИ.

Степень разработанности проблемы.

Как известно, проблема отчуждения деятельности впервые со всей остротой была поставлена более чем полтора столетия назад в ранних произведениях К. Маркса. Известно также, что как таковая категория «отчуждение» появилась в философском языке гораздо раньше. Она используется уже в теориях общественного договора XVII - XVIII веков (в частности, у Гоббса и Руссо) для характеристики акта передачи тех или иных прав отдельного индивида государству. Далее отчуждение рассматривается в связи с движением, развитием и деятельностью в произведениях знаменитых представителей немецкой классической философии. В «Наукоучении» И.Г. Фихте и «Феноменологии духа» Г.В.Ф. Гегеля отчужденность — это состояние некой абстрактной разумной сущности, находясь в котором она не узнает своих собственных проявлений.

Л. Фейербах в «Сущности христианства» открыл новый путь для понимания отчуждения тем, что придал этой категории антропологический смысл, поставив на место Абсолютного Духа как субъекта и объекта отчуждения живого «природного» человека, чувствующего, страдающего и созерцающего. С этой точки зрения уже сам Абсолютный Дух или его религиозная ипостась — христианский Бог, является отчужденной сущностью человека, воплощением его сокровенных надежд и чаяний.

К. Маркс не просто перенял, но и всесторонним образом развил интенцию Л. Фейербаха, применившего категорию «отчуждение» для характеристики фактического положения индивидов в их повседневном существовании. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» проблема рассматривается в четырех аспектах: 1) отчуждение человека от природы; 2) отчуждение от человека «его собственной деятельной функции»; 3) отчуждение человека от собственной сущности; 4) отчуждение

человека от человека. Центральным моментом,

з

)бусловливагощ1щ- ос-

РОС НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА I

¿"ЗДе !

тальные аспекты отчуждения, выступает «отчуждение от собственной деятельной функции», или отчуждение труда, поскольку именно в труде, в «практическом созидании предметного мира» реализуются «родовые сущностные силы человека». В ходе дальнейшего осмысления сущности и причин возникновения отчужденного труда К. Маркс, как известно, пришел к выводу, что данный феномен, проявляясь с наибольшей остротой в условиях капиталистического способа производства, вместе с тем оказывается закономерным результатом всего предшествующего исторического развития общества, в ходе которого тенденция к отчуждению постоянно усиливалась: человеческая деятельность и ее результаты все более превращались в самостоятельную силу, препятствующую свободной самореализации индивидов.

В XX веке для целого ряда западных мыслителей, среди которых такие имена, как Э. Фромм, Г. Маркузе, Ж.-П. Сартр, не говоря уже об отечественных философах и социологах, идеи Маркса послужили надежным инструментом критики современного капиталистического общества как общества тотального отчуждения и источником вдохновения в деле поиска путей решения данной проблемы. Идеи Маркса нашли свое применение и в индустриальной социологии 60 - 70-х годов прошлого столетия, в рамках которой проводились эмпирические исследования феномена отчужденного труда на промышленных предприятиях и вырабатывались разного рода практические рекомендации по его преодолению (Р. Блонер, М. Алвессон, Ф. Херцберг, Д. Макгрегор, Г. Брейверман).

Однако с начала 70-х годов XX века, по мере укрепления в Западной социологии позиций концепции постиндустриального общества, обсуждение проблем труда приняло несколько иной оборот. Уже традиционно в работах большинства сторонников данной теории высказывается идея о том, что при переходе общества на постиндустриальную стадию развития человеческая деятельность претерпевает коренные изменения (Д. Белл, О. Тоффлер, Ф. Фукуяма, П. Дракер и др.). Общую тенденцию отмечаемых

трансформаций можно условно обозначить термином «гуманизация». «Гуманизация деятельности» означает в данном случае прогрессивное развитие ее конкретных форм и содержаний в направлении предоставления человеку все большего числа разнообразных возможностей для личностной самореализации на рабочем месте.

Итак, можно констатировать, что начиная с К. Маркса проблематика, связанная с феноменом отчуждения деятельности, прочно вошла в круг вопросов, обсуждаемых в современной социальной философии и социологии, привлекая к себе внимание представителей самых разных научных школ и направлений.

Актуальность темы исследования.

Исходя из вышеизложенного можно составить представление о том, в чем состоит актуальность избранной нами темы. Ведь при том что, как было отмечено, в современных социально-философских и социологических исследованиях проблема отчуждения деятельности получила довольно широкое освещение, легко убедиться, что в своих попытках осмысления данной проблемы различные авторы приходят не просто к различным, но подчас к прямо противоположным выводам.

Так, даже при самом общем знакомстве с социально-философскими произведениями таких авторов, как, например, Э. Фромм и Г. Маркузе, с одной стороны, и наиболее известными работами таких классиков постиндустриальной теории, как Д. Белл и О. Тоффлер с другой, нельзя не заметить, что обе стороны высказывают свои диаметрально противоположные суждения в одно и то же время по поводу одного и того же фактического состояния общества, одних и тех же социальных процессов, свидетелями которых они являлись. Если для философов Франкфуртской школы развитое индустриальное общество середины 60-х - конца 70-х годов XX века - это общество тотального отчуждения, преодоление которого при сохранении существующих тенденций развития невозможно, то

для «постиндустриалистов» тот же самый период в истории Западной цивилизации ознаменован в целом позитивными изменениями.

Представить себе степень расхождения оценок характера человеческой деятельности в постиндустриальном обществе уже в наши дни можно, сопоставив тезисы, фигурирующие, например, в работах В.Л. Иноземцева и А.В. Бузгалина. С точки зрения первого в постиндустриальном обществе на смену господствовавшему в индустриальном обществе типу человеческой деятельности - труду приходит совершенно иной тип деятельности — творчество1. В то же время его оппонент полагает, что кажущаяся демократизация производственных отношений в современных корпорациях на деле представляет собой «целостное подчинение личности работника», а бурный рост в информационном секторе экономики свидетельствует о «перепроизводстве фиктивных благ, выступающем как субститут развития креатосферы»; результатом этих процессов оказывается

«подавление личности человека как социокультурного феномена», при-

2

чем деградация затрагивает не только массы, но и элиту .

Наличие столь противоречивых оценок одних и тех же социальных явлений побуждает задуматься о самом концептуальном аппарате, посредством которого осуществляется осмысление человеческой деятельности и в частности - выносятся заключения о ее отчужденном или неотчужденном характере. Либо само понятие «отчуждение деятельности» как инструмент осмысления повседневного человеческого существования крайне неэффективно, либо имеет место неадекватное его использование. В любом случае проверка обоих предположений приводит к необходимости прояснения того, что есть отчуждение деятельности как таковое.

1 См. Иноземцев В Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 204,223,286 -294.

2 См. Бузгалин А.В. Постиндустриальное общество - тупиковая ветвь развития?// Вопросы

философии. 2002. №5. С. 26 - 43.

Цель работы.

Цель диссертационной работы — осуществить концептуальную разработку феномена отчуждения деятельности: определить его сущность, условия возможности, причины и пути преодоления.

Метод исследования.

В современной социальной философии, как было показано выше, полемика разворачивается уже не столько по поводу путей преодоления отчуждения деятельности, сколько вокруг реального статуса данного феномена. Данное обстоятельство побудило нас избрать в качестве метода исследования феноменологическую дескрипцию. Последняя, как ее определял Э. Гуссерль в «Идеях I», есть метод прояснения: приведение предметов нашего мышления к состоянию «данного во всей его чистоте - целиком и полностью, каково оно вообще само по себе, в самом себе»3. Средствами обыденного языка это можно выразить как прояснение того, что мы имеем в виду, когда говорим о чем-либо. У М. Хайдеггера данный метод выступает как единство трех моментов: 1) феноменологической редукции, 2) конструкции и 3) деструкции4.

Методологический смысл феноменологической редукции состоит в том, что она позволяет удерживать различие между сущностью и ее явлением, эйдетическим и фактическим в изучаемом предмете. Названное удержание осуществляется посредством ряда специфических мыслительных приемов, среди которых: а) обращение «к единственному непротиво-смысленному предмету описания - интенциональному; Ь) обращение к самому источнику интенциональных данностей - к сознанию; с) представление тождественного состава интенциональных предметов посредством описания идентифицируемого содержания в различных структурах сознания; ё) определение структуры суждений, выявление их доксическо-

4 См. Хайде1тер М. Основные проблемы феноменологии.// Хайдеггер М. Положение об ос-

го состава, а также раскрытие модусов данного в них содержания (сомне-

ч 5

ния, уверенности, очевидности, непосредственности и т.д.)» .

Однако перечисленные приемы сами по себе еще не дают нам искомого результата — конкретных понятий, в которых выражалась бы сущность изучаемого предмета. Результат феноменологической дескрипции не есть простой «осадок» того, что остается после осуществления редукции, но представляет собой итог «активного генезиса» (Э. Гуссерль), новое интенциональное образование, новую мыслительную «конструкцию».

Наконец, третий момент — деструкция — суть «критическая расстройка перешедших [из истории философии или науки] и ближайшим образом необходимо применяемых понятий до источников, из которых они почерпнуты»6. Иными словами, феноменологическая дескрипция включает в себя герменевтическую составляющую, приносящую дополнительный «материал» для конструирования понятия изучаемого предмета, а также позволяющую соотнести «сконструированный» смысл понятия • с его традиционными смыслами и, возможно, углубить понимание последних.

Предмет исследования.

В соответствии с избранным методом был определен предмет исследования. Наше внимание прежде всего было направлено не на конкретные проявления отчужденной деятельности, но на то, благодаря чему мы характеризуем ту или иную деятельность как отчужденную. То есть, в диссертационной работе речь идет главным образом не о фактах отчуждения, которые, как не трудно убедиться, могут быть очевидными для одних исследователей и совсем не очевидными для других, но подвергаются разбору сами интенциональные переживания, в которых нам дана отчужденная и неотчужденная деятельность.

$ Серкова В. А. Формирование метода феноменологической дескрипции в философии Э. Гуссерля. С-Пб., 2000. С. 328. 6 Хайдеггер М. Цит. соч. С. 284.

Содержание этих интенциональных переживаний выражается в суждениях о характере деятельности, в которых полагается то или иное отношение между деятельностью и способом бытия человека. Раскрытие смысла данных суждений в свою очередь требует приведения к ясности феномена деятельности в ее сущностной связи со способом бытия человека. Таким образом, постановка проблем настоящей работы осуществляется путем последовательной редукции первоначального вопроса о характере человеческой деятельности в постиндустриальном обществе к вопросу об отчуждении и присвоении деятельности как таковых и, наконец, к вопросу о сущности человеческой деятельности. Соответственно, наше исследование представляет собой последовательную тематизацию суждений о человеческой деятельности как таковой, о характере человеческой деятельности и о характере человеческой деятельности в постиндустриальном обществе.

Задачи исследования.

В диссертации ставятся и решаются три основные задачи:

1. Подвергнуть феномен человеческой деятельности эйдетическому, или онтологическому, рассмотрению и, выявив ее сущностные черты, сформулировать тем самым ее сущностное определение.

2. Основываясь на полученном эйдетическом определении, подвергнуть анализу человеческую деятельность в ее повседневном осуществлении, когда она становится не только предметом суждений о ее сущностных свойствах, но и наделяется целым спектром свойств акцидентальных, в частности, - свойством «чуждости» по отношению к способу бытия человека. Иными словами, мы поставили своей задачей определить, что в повседневном образе действий фиксируется в суждениях об отчужденном или неотчужденном характере деятельности.

3. Продемонстрировать, каким образом разработанная концепция отчуждения деятельности может быть использована в философском осмыслении того или иного общества на определенном этапе его исто-

рического развития, а также определить авторскую позицию в полемике о характере человеческой деятельности в постиндустриальном обществе, каковая полемика послужила непосредственным поводом к написанию настоящей работы.

Научная новизна исследования.

Новизна данного исследования состоит в том, что в нем предпринимается попытка последовательной реализации феноменологического подхода к осмыслению проблемы отчуждения деятельности. Применение указанного подхода позволило разработать вопрос об отчуждении деятельности как таковом, не ограничиваясь описаниями его конкретных эмпирических проявлений.

В содержательном плане новизна исследования заключается в том, что отчуждение деятельности предстает в нем как экзистенциальная проблема. С этой точки зрения, оно не является следствием каких бы то ни было социальных или индивидуальных проблем, не сводимо оно также и к психологическому переживанию индивидом «неудовлетворенности жизнью». Отчуждение деятельности, ее присвоение и безразличие суть три возможных «решения» фундаментальной проблемы человеческого бытия, которые в онтологическом смысле предшествуют решению любого рода проблем, встающих перед человеком в повседневности, и, соответственно, определяют тот способ, каким человек действует — приводит себя к актуальному существованию, раз за разом «вкладывая» самого себя в собственные слова и поступки, или как бы «изымая» себя из них, или же ускользая в неопределенность безразличия.

Таким образом, в настоящей работе понятие «отчуждение деятельности» приобретает смысл, сходный со смыслом понятий «несобственное существование» (М. Хайдеггер, «Бытие и время») и «самообман» (Ж.-П. Сартр, «Бытие и ничто»).

ю

На защиту выносятся следующие положения:

1. Проблема отчуждения деятельности имеет экзистенциальные основания.

2. Как отчуждение деятельности, так и его преодоление, будучи актами понимания человеком своего способа бытия, а также актами выбора между принятием и отказом от ответственности (согласием или отказом следовать голосу совести), совершаются одномоментно, свободно и самостоятельно каждым отдельным индивидом.

3. В актах присвоения и отчуждения деятельности условия возможности этих актов не уничтожаются и не преобразуются. Для каждого человека всегда существует возможность изменить свой выбор между отчуждением и присвоением деятельности на противоположный.

4. Проблема отчуждения деятельности как таковая не претерпевает изменений в ходе исторического развития последней: невозможно ничего высказать ни о прогрессе, ни о регрессе в деле присвоения человеком своего способа бытия. Изменения претерпевают лишь конкретные способы постановки проблемы отчуждения деятельности в обыденном сознании и в философии, то есть, имеет смысл говорить не об истории отчуждения, а об истории дискурсов об отчуждении.

Теоретическая значимость диссертации.

Как мы полагаем, в рамках настоящей работы нам удалось придать понятию «отчуждение деятельности» ту степень определенности, которая позволяет отличать обоснованное его применение от произвольного, когда категория «отчуждение» превращается в своего рода ярлык, которым современные исследователи помечают самые разнообразные явления общественной жизни, ввиду несоответствия последних неким идеальным представлениям философов и социологов о том, какими должны быть формы «подлинной самореализации» человека.

В частности, предлагаемое нами понимание феномена отчуждения деятельности заставляет крайне осторожно относиться к попыткам его

объективистского рассмотрения. Ведь называя те или иные социальные явления чуждыми способу бытия человека независимо от отношения к ним самих граждан того или иного общества (как это зачастую происходит, например, в отношении современной массовой культуры, так называемого «профессионализма», общества потребления и т.п.), исследователь, по сути, отказывается от понимания того, почему эти явления имеют место на протяжении хоть сколько-нибудь продолжительного периода времени или даже получают все более широкое распространение.

Результаты нашего исследования не позволяют согласиться и с идеей некоего неосознанного (неосознаваемого) отчуждения. В работе показано, что отчуждение и присвоение деятельности суть два противоположных «ответа», к которым может прийти человек, поставивший свое бытие под вопрос. Таким образом, рассуждение об отчужденном или неотчужденном состоянии человека, не принимающее во внимание это вопроша-ние и не прислушивающееся к тем ответам, которые люди дают на вопрос о своем бытии, следует признать беспредметным.

Апробация результатов работы.

Основные положения диссертационной работы прошли обсуждение на семинарах для аспирантов кафедры философии гуманитарных факультетов МГУ им. М.В. Ломоносова.

Структура диссертации.

Текст диссертационной работы состоит из введения, 3-х глав, включающих 7 параграфов, заключения и библиографического списка.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ.

Во Введении дано указание на степень разработанности проблемы, обоснована актуальность избранной темы, определены цель и метод исследования, в соответствии с которыми обозначены его основные задачи.

Содержание трех глав работы отвечает трем основным задачам исследования, сформулированным во Введении (см. соответствующий раздел первой части Автореферата).

Глава I «Деятельность как способ бытия человека» посвящена

эйдетическому рассмотрению человеческой деятельности. На данном этапе исследования мы опирались на опыт философского осмысления человеческой деятельности в трудах К. Маркса, а также в целом ряде исследований. советских философов и психологов (Батищев Г.С., Иванов В.П., Каган М.С., Коршунов A.M., Леонтьев А.Н., Маркарян Э.С., Чангли И.И. и др.).

§1. «Сущностные черты человеческой деятельности». В данном параграфе на основе выделения сущностных черт человеческой деятель-ности.1 дается - ее определение, которое мы сформулировали следующим образом:

1. По своему сущностному содержанию человеческая деятельность есть процесс преобразования сущего, имеющий человека в качестве своей действующей причины и представляющий собой единство процессов це-леполагания и целевыполнения, деобъективации и объективации, производства и потребления, осуществляемых в ходе общения субъектов деятельности друг с другом.

2. По своей сущностной форме человеческая деятельность предметна, свободна, общественно обоснована, общественно значима и универсальна. (Универсальность человеческой деятельности означает в данном случае то, что она не является лишь одним из возможных способов бытия человека, но охватывает все проявления сущности человека и все вообще проявления бытия в его значимости для человека.)

3. По своему онтологическому смыслу, т.е. по месту в структуре бытия, деятельность, будучи способом бытия человека, представляет собой производство человеком самого себя посредством производства человеческого мира. (Термином «человеческий мир» мы обозначаем целое от-

сылающих друг к другу значений сущего, замкнутых на значимость сущего для человека.)

§2. «К определению понятия "труд"». Данный параграф призван осветить соотношение между понятиями «человеческая деятельность» и «труд». Сопоставив те значения, которые приобретает термин «труд» у К. Маркса, а также в работах А. Маршалла, Э. Фромма, Г. Маркузе и Ж. Бодрийяра, мы констатировали, что данный термин используется как в качестве синонима «человеческой деятельности», так и для обозначения самых различных конкретных ее проявлений. Известно, что уже у Маркса термин «труд» используется, во-первых, для обозначения деятельности человека, производящей те или иные потребительные стоимости, и при этом выступающей как способ бытия родовых сущностных сил человека; во-вторых, для обозначения конкретного способа осуществления человеческой деятельности, которому дается отрицательная оценка и который будет преодолен в будущем. Во втором своем значении (в качестве синонима «отчужденной деятельности») труд зачастую противопоставляется игре, творчеству, свободной «самодеятельности» и т.п.

Таким образом, термин «труд» становится обозначением ценностно и эмоционально нагруженного понятия, которое при попытке ввести его в дискурс, имеющий своей целью выявление онтологического смысла человеческой деятельности, порождает в изложении ряд нарастающих двусмысленностей. Например, уже само определение труда как производства может потребовать разъяснений ввиду того, что политическая экономия считает возможным говорить о производительном и непроизводительном труде. Далее, мы можем, практически не вызывая возражений, утверждать, что всякое производство есть труд. Производство выступает как неотъемлемая содержательная сторона человеческой деятельности - ведь последняя представляет собой «как минимум» производство человека. Однако если мы попытаемся утверждать, что всякая человеческая деятельность есть труд, то в силу привычки, складывающейся прежде всего

под влиянием обыденного словоупотребления, данное суждение может быть воспринято как явное недоразумение.

Кроме того, мы берем на себя смелость утверждать, что понятие «труд» ничего не добавляет ни к сущностному (эйдетическому) определению деятельности, ни к сущностному (эйдетическому) определению производства. Сущностное содержание и смысл понятия «человеческая деятельность» раскрываются через понятие «производство», в свою очередь определяемое как преобразование сущего (в этом - сущностное содержание производства) и приведение сущностей к актуальному существованию (в этом - его онтологический смысл).

Исходя из данных соображений, мы оставили за собой право в последующих разделах диссертации использовать главным образом термин «человеческая деятельность», поскольку считаем его гораздо менее отягощенным противоречивыми коннотациями, перешедшими из обыденного словоупотребления, нежели термин «труд». Безусловно, последпий фигурирует в целом ряде цитат, когда мы обращаемся непосредственно к рассмотрению марксистского подхода к проблеме отчуждения деятельности и работ теоретиков постиндустриального общества (Глава III). Полагаем, что в этих случаях конкретное значение термина «труд» достаточно ясно определено самим контекстом, в котором он употребляется авторами. При этом в исследованиях «постиндустриалистов» слово «труд» используется во вполне обыденном и привычном смысле: им обозначается профессиональная деятельность индивидов на рабочем месте.

Глава II «Человеческая деятельность в повседневности и проблема отчуждения».

Данная глава непосредственно посвящена концептуальной разработке феномена отчуждения деятельности. В этой части исследования мы опирались на следующий регулятивный принцип, вытекающий из сформулированного выше сущностного определения человеческой деятельности:

Последовательное проведение идеи о том, что человек существует в качестве субъекта деятельности, требует объяснить отчужденный, равно как и присвоенный характер повседневной деятельности как результат определенных актов, осуществляемых самим человеком.

Иными словами, коль скоро мы рассматриваем человека как сущее, способ бытия которого имеет своей неотъемлемой чертой самодетерминированность (или свободу), то тем самым мы уже определили это сущее в качестве причины всех его состояний. То есть повседневное существование человека должно описываться как действование, но не как претерпевание. Поэтому и отчужденное состояние субъекта следует рассматривать как результат его самоотчуждения, но не как следствие воздействия каких бы то ни было объективных сил.

В свете этого регулятивного принципа во 2-й главе диссертационной работы представлено описание тех актов субъекта, в которых он отчуждает (§3) или присваивает (§4) собственную деятельность, признавая = или не признавая ее в качестве своего способа бытия. Также на данном этапе исследования роль своего рода концептуального ориентира сыграли некоторые положения хайдеггеровской экзистенциальной аналитики с ее различением модусов собственного и несобственного бытия присутствия.

§3. «"Путь" отчуждения деятельности». Здесь мы начали с констатации того факта, что в своем осуществлении онтологическое единство деятельности подвергается временному и пространственному разделению. То есть, деятельность повседневно осуществляется в ограниченных по времени актах множеством различных субъектов над множеством различных предметов. Мир как целое не становится ни предметом, ни целью действий субъекта, но в то же время мир представляет собой горизонт возможного, выступающий по отношению к каждому конкретному акту как необъятное. Тем самым, в представлении субъекта, мир как целое обретает существование, независимое от его повседневной деятельности, и в то же время заявляет о себе как нечто, эту деятельность определяющее.

В конце концов, у субъекта может сложиться представление о том, что через его деятельность ежедневно проявляет и утверждает себя нечто чуждое по отношению к его сущности, в то время как последняя не имеет возможности проявиться. В результате мир, деятельность и ее продукты воспринимаются как нечто враждебное, чуждое собственной сущности человека. Эта сущность якобы удаляется в область некой внутренней свободы каждого индивида и ожидает возможности проявить себя, когда ослабнет гнет «обстоятельств», «судьбы», «тесных рамок повседневности» и т.п. Таким образом, для отчужденного субъекта онтологический смысл его деятельности оказывается сокрыт.

§4. «"Путь" присвоения деятельности». В противоположность акту отчуждения присвоение деятельности предполагает раскрытие ее онтологического смысла.

Однако здесь требовалось уточнить, что, собственно, должно быть раскрыто. Как было показано в предыдущем параграфе, от отчужденного индивида ускользает в сокрытость не целостность мира и деятельности и не их неразрывная связь (поскольку всякое сущее ближайшим образом предстает как существующее внутри мира в определенном отношении к возможности имения-дела), но источник той силы, которая эту целостность производит и поддерживает, то есть, сам индивид в качестве действующего субъекта.

Процессы, такого рода сокрытия и раскрытия онтологического смысла деятельности можно описать как противоположно направленные движения из одной и той же исходной «области», которую мы условно назвали «областью обыденной неопределенности». Для «неопределившегося» субъекта, захваченного обыденной озабоченностью тем или иным конкретным предметом, онтологический смысл его деятельности не сокрыт и не раскрыт но разомкнут. Иными словами, человеку, погруженному в наличную фактическую ситуацию, понимание онтологического смысла его деятельности пикогда не дано, но задано, как бывает задана

загадка или задача. То есть, «разомкнугосгь» смысла в данном случае -это возможность его постижения, а го, что каждый раз размыкает онтологический смысл деятельности для субъекта есть голос совести, который призывает его быть самим собой, взять на себя свое собственное бытие. Заметим, что здесь мы придерживаемся того истолкования феномена совести, которое имеет место у Ф. Ницше и затем у М. Хайдеггера. В частности, Хайдеггер то, что слышится нам в голосе совести, описывал как «взывание присутствия [Dasein] к его наиболее своему [т.е. наиболее онтологически близкому к Dasein] бытию-виновным»7.

Итак, поскольку совесть заявляет о себе как призыв (а не приговор, не повеление и тем более не как что-либо, подобное инстинкту, обладающему безусловной принудительной силой), постольку для человека всегда имеется возможность выбора: следовать или не следовать этому призыву. Таким образом, первым и одновременно решающим шагом на пути присвоения или отчуждения человеком своего способа бытия является волевой акт принятия либо отказа от ответственности. По сути, в указанный момент онтологический смысл деятельности уже пред-понят. Дальнейшее движение присвоения или отчуждения представляет собой раскрывающее или скрывающее истолкование этого смысла — то есть, возобновляемое мыслительное усилие субъекта по поддержанию ясности и отчетливости первоначального утверждения себя в принятии ответственности, либо по поддержанию первоначального отрицания себя в отказе от нее.

Таковы ключевые моменты анализа, предпринятого нами в Главе II диссертационной работы. Его итоги резюмируются в следующих тезисах:

1. По своему непосредственному содержанию акты отчуждения и присвоения деятельности определяются следующим образом:

7 Хайдеггер М. Бытие н время. М_, 1997. С. 269. Ср. Ницше Ф. Веселая наука. Аф. 270: «Что говорит твоя совесть? "Ты должен стать тем, кто ты есть."»

18

Акт отчуждения деятельности представляет собой отрицание индивидом своего существования здесь и сейчас в качестве свободного самодеятельного субъекта, осуществляемое путем отказа от ответственности и попыток раскрыть самому себе онтологический смысл собственной деятельности. Напротив, присвоение деятельности выступает как утверждение индивидом своего существования здесь и сейчас в качестве свободного, самодеятельного субъекта, осуществляемое путем признания ответственности и раскрытия самому себе онтологического смысла собственной деятельности.

2. Результаты принятых решений и достигнутого ицдивидом понимания своего способа бытия проявляются не только в высказываниях индивидов о собственном призвании, судьбе и т.п., но и в конкретных формах повседневной деятельности людей. Так, отчуждение становится условием возможности установления отношений принуждения между субъек-тами'и их группами. Отчуждение выступает и как условие возможности' определенных конкретных содержаний деятельности. Так, принцип конвейерного производства, предполагающий участие в нем рабочего в качестве безличной функциональной единицы, делает возможным сведение всего содержания его деятельности к строго ограниченному набору периодически повторяющихся манипуляций. Отчуждение и присвоение деятельности выступают как способы ее осуществления и тем самым конституируют два модуса бытия человека: его собственное и несобственное существование.

3. Условием возможности самой постановки вопроса о бытии человека в модусах собственности и несобствепности является феномен совести, выступающий как обращенный к субъекту призыв быть самим собой. Далее условием возможности отчуждения является пространственно-временная разделенность деятельности, скрывающая ее онтологический смысл от непосредственной явленности. Условием возможности присвоения деятельности оказывается всегда разомкнутая для субъекта возмож-

ность осуществления процедуры радикального сомнения, полагания дилеммы: «делать/ не делать».

4. По своей форме и присвоение, и отчуждение деятельности суть абсолютно свободные акты, осуществляемые в мысленном трансцендиро-вании фактической ситуации, в которой находится субъект.

На основании изложенных итогов Главы II формулируются положения (об экзистенциальной укорененности и внеисторичности проблемы отчуждения деятельности), вынесенные на защиту-(см. соответствующий раздел первой части Автореферата).

Глава III «Проблема отчуждения деятельности в современности».

Данная глава представляет собой краткий очерк истории дискурсов об отчуждении деятельности от К. Маркса до наших дней и тем самым наглядно иллюстрирует тезис, содержащийся в последнем из положений, выносимых на защиту. Не ограничиваясь простым изложением позиций тех или иных исследователей, мы попытались выявить истоки отмеченного в самом начале противоречия в оценках человеческой деятельности в развитом индустриальном обществе. Однако, поставив перед собой указанную задачу, мы были вынуждены констатировать, что суждения теоретиков постиндустриального общества о современных трансформациях характера человеческой деятельности, по-видимому, строятся на философских основаниях, значительно отличающихся от тех, что были сформулированы нами в Главе II диссертации.

Определению этих оснований посвящен §5 «К вопросу о философских основаниях концепции постиндустриального общества». В этой связи на основании материала, содержащегося в 1-й главе хрестоматийной книги Д. Белла «Грядущее постиндустриальное общество», можно со всей определенностью утверждать: в том что касается анализа социально-экономических реалий современного Западного общества, «постиндуст-

риализм», не будучи буквальным преемником марксизма, тем не менее располагается с ним в одном концептуальном поле.

Далее, как показано в статье В.Л. Иноземцева «Теория постиндустриального общества как методологическая парадигма российского обществоведения»8, пельзя пройти мимо очевидной близости подходов марксизма и «постиндустриализма» к пониманию путей и направлений истории человечества. И марксистская концепция, и теория постиндустриального общества основаны на признании того, что источником прогресса цивилизации и его измерителем выступает совершенствование форм и методов материального производства. Кроме того, Марксово членение истории на периоды личной зависимости, вещной зависимости и свободной индивидуальности вполне сопоставимо с представлениями об особенностях развития производственных отношений в аграрном, индустриальном и постиндустриальном обществе.

Также мы согласны с В.Л. Иноземцевым и в том, что делая поправку на исторический период создания марксистской теории социального прогресса, когда еще едва ли возможно было предвидеть всю масштабность технологического прорыва второй половины XX века, и время возникновения теории постиндустриального общества, когда стала реальностью информационная революция, нельзя не обнаружить некоторое сходство в изображении того социума, который трактуется как коммунистическая общественная формация или как постиндустриальное общество. Некоторые аспекты этого сходства освещаются в §5.

Наконец, мы присоединяемся к точке зрения авторов коллективного исследования «Социализм в перспективе постиндустриализма» (М., 1999.), которые утверждают, что в понимании сущности человека, его достоинства и его конечных целей между взглядами основоположников

* См. Иноземцев ВЛ. За десять лет. К концепции постэкономического общества. М., 1998. С. 282-315.

исторического материализма и нынешними теоретиками постиндустриального общества вряд ли удастся отыскать значимые расхождения9.

Таким образом, в обозначении «постмарксизм», которое Д. Белл применил к теории постиндустриального общества, приставка пост- указывает на то, что названная теория является в большей степени чем-то вроде творческого переосмысления социальной философии К. Маркса и Ф. Энгельса, нежели ее отрицанием или радикальным опровержением.

Однако при всей методологической близости концепции постиндустриального общества и марксистской социальной философии и однонаправленности целого ряда их фундаментальных интенций мы вынуждены констатировать, что одна из важнейших категорий марксизма - «отчуждение» - фактически отсутствует в теоретических построениях «постин-дустриалистов». В конце §5 мы выдвигаем гипотезу о том, что отчуждение не воспринимается «постиндустриалистами» как реальность современного общества именно постольку, поскольку ими было воспринято Марксово истолкование сущности и причин данного феномена. Подтверждение этот на первый взгляд парадоксальный тезис получает ниже (§7) на основе осмысления ключевых моментов марксистского подхода к проблеме отчуждения деятельности.

Данные моменты освещены в §6 «Марксистский подход к проблеме отчуждения деятельности», где на материале 1-й главы «Немецкой идеологии» показано, что, по мысли Маркса, отчуждение деятельности является следствием определенной формы общественных отношений, характеризующейся наличием экономического принуждения к труду. Соответственно, присвоение деятельности представляет собой процесс формирования новой социальной структуры, системообразующим принципом которой станет свободное взаимодействие индивидов.

9 См. Социализм в перспегтиве постиндустриализма^ Под ред. ЕА. Самарской. М., 1999. С. 42.

Особое внимание в §6 уделяется теоретическим расхождениям между марксистским подходом к проблеме отчуждения деятельности и ее истолкованием, предложенным нами в Главе II диссертации. Первое и наиболее очевидное из них состоит в том, что в своей интерпретации феномена отчуждения мы изначально пытались отвлечься от анализа тех или иных конкретно-исторических социальных реалий и проникнуть «по ту сторону» круга явлений, традиционно объединяемых под рубрикой «способ производства». Вывести поиск решения проблемы отчуждения за рамки диалектики производительных сил и производственных отношений нас побудило осмысление простейшего обстоятельства повседневной жизни, которое мы не считаем возможным игнорировать. Оно заключается в том, что при любом из реально имевших и имеющих место способов производства, можно указать как на индивидов, деятельность которых носит отчужденный характер, так и на индивидов, «относящихся к своему труду с уважением» (И.И. Чангли); при этом невозможно установить необходимую связь между социальным статусом индивида и его отношением к собственной деятельности.

Кроме того, предлагаемая нами интерпретация расходится с марксистской интерпретацией, главным образом, при решении вопроса о характере связи между отчуждением и принуждением. Как уже было отмечено, у Маркса феномен отчуждения выступает следствием принуждения. Последний лишь фиксируется в своей фактичности без экспликации условий его возможности. Однако, оставаясь нетематизированным, он не перестает быть насущной проблемой для марксизма, поскольку наблюдаемые в повседневности вынужденные действия людей при первом их рассмотрении резко противоречат утверждаемому самим Марксом пониманию способа бытия человека. Можно сказать, что принуждение, будучи «вытесненным» из марксистского дискурса как проблема теоретическая, «возвращается» в него уже как практическая проблема. Соответственно, и решается она уже чисто практически: путем упразднения частной собст-

венности, товарно-денежных отношений и государства, а также, если потребуется, путем физической ликвидации самих принуждающих. Иными словами, не ответив на вопрос «как возможно принуждение?», Марксу остается лишь призывать к его практическому уничтожению, поскольку он знает, что подлинным способом существования человека является (или должна быть?) свободная самодеятельность. Единственное «объяснение» того, как оказалось возможным, что свободные человеческие существа на протяжении всей предшествующей истории томились в плену неподлинного существования, которое можно отыскать в марксистской философии, состоит в указании на «объективную логику истории», ведущую человечество по «ступеням» от «отношений личной зависимости» через «личную независимость, основанную на вещной зависимости», к «свободной индивидуальности, основанной на универсальном развитии индивида»10 . Таким образом, в марксизме человек как подлинный субъект никогда не «есть», а всегда находился, находится и будет находиться в процессе своего становления, каковое становление, представляет собой развернутую

во времени «бесконечную экспликацию человеческой индивидуально -

11

сти» .

На наш взгляд, подобное «объяснение» оборачивается утратой человека как субъекта и при этом не дает ответа на вопрос о том, какое сущее следует считать подлинным субъектом деятельности до того, как он (субъект) воплотится в свободной индивидуальности гражданина коммунистического общества. Более того, в таком «объяснении», по сути, воспроизводится логика отчуждения, которая и заключается именно в том, чтобы раз за разом передавать роль субъекта человеческой деятельности другому (как правило, безличному другому), в том, чтобы постоянно «откладывать на будущее» собственное существование, а в качестве условия его возможности требовать коренного переустройства всего мира.

10 См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 100- 101. " Барулин B.C. Социальная философия. М., 1999. С. 281.

24

§7. «Современная трансформация дискурса об отчуждении деятельности: от проблемы принуждения - к проблеме идентичности».

В первых двух разделах данного параграфа представлены те диаметрально противоположные преломления, которые получает марксистский подход к проблеме отчуждения деятельности в работах неомарксистов, с одной стороны (в качестве примеров непосредственно рассматриваются работы А. Горца, Г. Маркузе и Э. Фромма), и в исследованиях теоретиков постиндустриального общества, с другой (Д. Белл, О. Тоф-флер, Ф. Фукуяма, А. Этциони и др.).

У неомарксистов как нельзя более явно прослеживается стремление применить концепцию социального подавления личности в капиталистическом обществе как теоретический инструмент критики, неизбежно позволяющий добиться впечатляющих эффектов, подобных тем, что до сих пор производят классические сочинения их великих предшественников. Марксов идеально-типический образ угнетенного пролетария распространяется практически на всех граждан развитого индустриального общества, с той лишь разницей, что современная «система» уже не ставит индивида на тонкую грань между жизнью и смертью, но все же по-прежнему радикально препятствует его творческой самореализации в повседневной деятельности. При этом, как мы показываем на примере работы Г. Марку-зе «Одномерный человек», неомарксисты не останавливаются перед перспективой довести свой дискурс до абсурда и призывают к освобождению от репрессивного воздействия «системы» всех и каждого, констатируя в то же время, что это репрессивное воздействие практически никем не ощущается. Для Г. Маркузе последнее обстоятельство выступает свидетельством того, что в Западном обществе подавление «способности к трансцендированию» стало тотальным, а отчуждение - «всецело объективным». Соответственно, проект освобождения от подобной «чистой формы господства» является «чистой формой отрицания» (Великим Отка-

зом), а «все его содержание сводится к одному абстрактному требованию

12

отмены господства» .

Менее трепетное отношение к революционно-освободительному пафосу произведений К. Маркса и Ф. Энгельса позволило сторонникам концепции постиндустриального общества нарисовать противоположную картину социальных трансформаций в Западных странах 2-й половины XX столетия. Прежде всего они попытались вывести все возможные позитивные следствия из достижений научно-технического прогресса, благо -даря которым «основные потребности оказались удовлетворенными, а возможность изобилия - вполне реальной»13. Достигнутый в развитых странах Запада уровень «экономической безопасности» рассматривается теоретиками постиндустриального общества как тот фундамент, на котором с конца 70-х годов прошлого века начала складываться новая «постматериалистическая система ценностей» (Р. Инглегарт) и началось строительство «общества качества жизни», не сводимого к прежнему обществу высокого производства-потребления (А. Этциони). Для суммарной характеристики ценностных ориентиров и мотивации человека в постиндустриальном обществе группой социологов во главе с И. Бецольдом было предложено понятие «экспрессивизм»14. Экспрессивизм включает в себя такие ценности; как творчество, автономность, отсутствие контроля, постановку самовыражения в деятельности выше социального статуса, поиск внутреннего удовлетворения, голод по новому опыту, стремление к общности, участие в процессе выработки решений, жажда поиска, близость к природе, самосовершенствование и внутренний рост.

Описания того, каким образом указанные ценности проявляют себя в самых разных областях общественной жизни, занимают значительное место в работах исследователей постиндустриального общества. В этой

12 Маркузе Г. Одномерный человек: исследование идеологии развитого индустриального общества^/ Маркузе Г. Эрос н цивилизаци«. Одномерный человек. М_, 2003. С. 513.

13 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М., 1999. С. 629.

связи в поле зрения социологов и экономистов попадают потребительские предпочтения индивидов, новые принципы организации работы современных корпораций, требования, предъявляемые работодателями к своим сотрудникам, а также встречные требования последних, предъявляемые к содержанию работы и условиям труда.

В целом представления «постиндустриалистов» о человеческой деятельности в современном Западном обществе достаточно четко и рельефно отражаются в высказывании В.Л. Иноземцева о том, что в постиндустриальном мире «материальные и интеллектуальные предпосылки творчества оказались соединенными с потребностями в нем, и... творческая активность стала одним из основных факторов социального прогресса»13.

Таким образом, для концепции постиндустриального общества феномен отчуждения деятельности отошел в прошлое с изменением тех условий, в которых К. Маркс и Ф. Энгельс когда-то усматривали его причины; то есть, прежде всего с почти полным исчезновением социального класса, к представителям которого можно было бы применить Марксов идеально-типический образ угнетенного пролетария, согласного выполнять любую работу, дабы избежать угрозы голодной смерти.

Далее, в качестве относительно новой формы дискурса об отчуждении деятельности мы указали на социологические исследования так называемой «проблемы современного индивидуализма», представленные в работах Н. Элиаса, Р. Сеннета, 3. Баумана, Ж. Липовецки и др. Перечисленные авторы в основном не используют непосредственно категорию «отчуждение», но, по сути, ведут речь все о той же проблеме отчуждения — проблеме распада проявлений целостности человеческого бытия-в-мире, приводящего в итоге к парадоксальному ощущению отсутствия самого человека-субъекта.

14 См. Bezold С., Carlson R., Peek J. The Future of Week and Heahh. Dover - L, 1986. P. 60 - 61. 13 Иноземцев В. JL За пределами экономического общества. М, 1998. С.287.

Осуществляя в §7 последовательное рассмотрение трех типов дискурсов (неомарксистскую социальную критику, концепцию постиндустриального общества и исследования проблемы современного индивидуализма), мы стремились как можно более наглядно продемонстрировать следующее: если в связи с феноменом отчуждения деятельности в истории Западной цивилизации последнего столетия есть желание говорить о каком-либо событии, то, по-видимому, речь должна идти о трансформации дискурса об отчуждении, но не о преодолении или, наоборот, усугублении отчуждения как такового. Иными словами, если начиная с К. Маркса об извечном колебании человека между двумя модусами бытия стали говорить в терминах присвоения и отчуждения деятельности, угнетения и освобождения, исходя при этом из диалектики производительных сил и производственных отношений, то в последней трети прошлого столетия на передний план вышло обсуждение проблемы в терминах общего и единичного, целого и части, идентичности и ее растворения в неопределенности по отношению к цели самоидентификации субъекта, достигаемой им в процессе коммуникации.

Завершается Глава III развернутым комментарием работы Ж. Бод-рийяра «Прозрачность зла», в которой высказывается идея о том, что в современном Западном обществе преобладающей стратегией поведения индивидов становится не отчуждение и не присвоение деятельности, но безразличие к себе, стремление оставаться в «области обыденной неопределенности». К данной работе Ж. Бодрийяра мы обратились как к удачному, на наш взгляд, примеру философского осмысления современности сквозь призму размышлений о феномене отчуждения деятельности.

В Заключения диссертации подводятся итоги исследования, формулируются его основные выводы, а также намечаются перспективы дальнейшего исследования данной темы. В частности, мы подчеркиваем, что категория «отчуждение деятельности», по крайней мере в той концептуальной разработке, которую она получила в настоящем исследовании,

2S

применима главным образом для осмысления существования, или, если угодно, для жизнеописания отдельной личности, нежели того или иного общества или исторической эпохи. Ведь понимание и выбор своего способа бытия — это та персональная работа, которую не в состоянии совершить за индивида ни один социальный институт, ни одна идеология, даже самая прогрессивная. Скорее наоборот, как мы пытались показать, всякий раз уже принятые людьми экзистенциальные решения проявляются в том, какие идеологии и социальные институты они создают, и особенно в том, как созданное ими функционирует в дальнейшем. Но если, все-таки, у исследователя возникает желание постичь «дух» того или иного времени или народа в самой интимной его глубине, пусть даже и рискуя вызвать шквал обвинений в субъективистском искажении истории, ему, по-видимому, не избежать интерпретации исторических событий с позиции того, свидетельствуют ли они об «отчуждении», «присвоении» либо «безразличии» их непосредственных участников. Мы отнюдь не настаиваем, на том, что всякое философское осмысление прошлого и настоящего должно в конечном итоге сводиться к подобным оценкам, но имеем в виду, что без такой оценки стремление понять историческое событие (будь то событие в жизни отдельного человека или целого народа) остается не вполне удовлетворенным.

Основное содержание работы отражено в публикациях:

1. Человеческая деятельность в повседневности и проблема отчуж-дения7/ Философия и социальная теория. М: Полиграфинформ, 2003. -2,4 п.л.

2. О некоторых противоречиях марксистского подхода к проблеме отчуждения деятельности.// Актуальные проблемы гуманитарных, социальных, технических и экономических наук. Вып. 2. Т. 2. М: МГИУ, 2003. — 1,5 п.л.

Отпечатано в копицентре «Учебная полиграфия» Москва, Ленинские горы, МГУ, I Гуманитарный корпус. WWNV stpnnt ru e-mail: zakaz(a»stprint ru тел 939-3338 Заказ №421. тираж 100 экз. Подписано в печать 23.12.2003 г.

* . 1 6 2 в

РНБ Русский фонд

2004-4 25361

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Беспалов, Андрей Игоревич

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК СПОСОБ БЫТИЯ ЧЕЛОВЕКА

§1. Сущностные черты человеческой деятельности

§2. К определению понятия «труд»

ГЛАВА II. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ПОВСЕДНЕВНОСТИ И ПРОБЛЕМА ОТЧУЖДЕНИЯ

§3. «Путь отчуждения деятельности

§4. «Путь» присвоения деятельности

ГЛАВА III. ПРОБЛЕМА ОТЧУЖДЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В СОВРЕМЕННОСТИ

§5. К вопросу о философских основаниях концепции постиндустриального общества

§6. Марксистский подход к проблеме отчуждения деятельности

§7. Современная трансформация дискурса об отчуждении деятельности: от проблемы принуждения - к проблеме идентичности

Введение диссертации2004 год, автореферат по философии, Беспалов, Андрей Игоревич

Как известно, проблема отчуждения деятельности впервые со всей остротой была поставлена более чем полтора столетия назад в ранних произведениях К. Маркса. Известно также, что как таковая категория «отчуждение» появилась в философском языке гораздо раньше. Она используется уже в теориях общественного договора XVII - XVIII веков (в частности, у Гоббса и Руссо) для характеристики акта передачи тех или иных прав отдельного индивида государству. Далее отчуждение рассматривается в связи с движением, развитием и деятельностью в произведениях знаменитых представителей немецкой классической философии, прежде всего И.Г. Фихте и Г.В.Ф. Гегеля. Для первого оно становится моментом движения бесконечной самореализации мирового пер-вопринципа, деятельного Абсолютного «Я». Дабы реализовать свой нравственный импульс «Я» полагает ограничение самому себе, расщепляясь на «я» и «не-я», - отчуждается от самого себя, и вместе с тем в качестве я-теоретического преодолевает это отчуждение, делая предметом сознания бессознательно поставленные самому себе границы. Так же для Гегеля отчуждение выступает моментом бытия Абсолюта, который, будучи в своем существе Идеей, реализуется в процессе самопознания, противопоставляя себе свое инобытие (Природу) и затем возвращаясь к самому себе через снятие этого противоречия в абсолютном знании. Последнее суть бытие Абсолютного Духа, или Идеи-в-себе-для-себя.

В самом общем смысле в немецкой классической философии от Фихте до Гегеля отчужденность — это состояние некой абстрактной разумной сущности, находясь в котором она не узнает своих собственных проявлений. А коль скоро бытие разумного есть познание, то отчужденность, равно как и ее преодоление, суть необходимые моменты этого бытия как движения от незнания к знанию. Что особенно заметно у Гегеля, отчуждение не является логической категорией, поскольку оно фиксирует отношение «чистой логики» (Идеи) к «своему другому» (Природе), или, если взять в качестве примера «Феноменологию духа», -отношение между Духом в его сущности и тем, как он является самому себе в человеческом сознании. В то же время необходимость отчуждения делает его внеценностным понятием. Противоречия, ошибки и «неузнавание» сущностями своих собственных проявлений со всеми вытекающими из них человеческими проблемами и несчастьями - неизбежная судьба всего сущего в пространстве и времени, которая, быть может, и трагична с точки зрения конечного человеческого существа, считающего себя способным избегать ошибок и направлять ход истории, но она едва ли не комична с точки зрения того, кто за всеми индивидуальными и социальными коллизиями прошлого умеет разглядеть «хитрость Разума». В свою очередь с точки зрения Абсолюта, перипетии человеческой истории в этическом и эстетическом отношении безразличны. С этой позиции даже различие между истинным и неистинным теряет свою остроту, поскольку и то и другое необходимо.

Одной из наиболее ярких попыток отстоять достоинство отдельного человека перед абстрактным «духом системы» явилась, наряду с творчеством А. Шопенгауэра и С. Кьеркегора, критика идеализма, предпринятая JI. Фейербахом. Последний, помимо прочего, открыл новый путь для понимания отчуждения тем, что придал этой категории антропологический смысл, поставив на место Абсолютного Духа как субъекта и объекта отчуждения живого «природного» человека, чувствующего, страдающего и созерцающего. С этой точки зрения уже сам Абсолютный Дух, или его религиозная ипостась - христианский Бог, является отчужденной сущностью человека, воплощением его сокровенных надежд и чаяний. При этом для JI. Фейербаха религиозное самоотчуждение человека как объективация его сущности оказывается необходимым и имеющим позитивное значение шагом на пути человеческого самопознания. Однако присутствующая в религиозном сознании склонность к установлению непреодолимого барьера между человеком и его собственным творением - Богом оценивается Фейербахом как тенденция негативная, в которой, собственно, и заключается момент отчуждения. Таким образом, преодоление отчуждения провозглашается целью дальнейшего развития человечества, достижение которой будет означать возвращение человеку его собственных качеств. Тем самым он не только непосредственно откроет самому себе свою истинную сущность, но и возведет на качественно новый уровень межчеловеческие отношения, которые отныне будут строиться на основе принципа «homo homini deus est».

К. Маркс не просто перенял, но и всесторонним образом развил интенцию JL Фейербаха, применившего категорию «отчуждение» для характеристики фактического положения индивидов в их повседневном существовании. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» проблема рассматривается в четырех аспектах: 1) отчуждение человека от природы; 2) отчуждение от человека «его собственной деятельной функции»; 3) отчуждение человека от собственной сущности; 4) отчуждение человека от человека. Центральным моментом, обусловливающим остальные аспекты отчуждения, выступает «отчуждение от собственной деятельной функции», или отчуждение труда, поскольку именно в труде, в «практическом созидании предметного мира» реализуются «родовые сущностные силы человека». В ходе дальнейшего осмысления сущности и причин возникновения отчужденного труда К. Маркс, как известно, пришел к выводу, что данный феномен, проявляясь с наибольшей остротой в условиях капиталистического способа производства, вместе с тем является закономерным результатом всего предшествующего исторического развития общества, в ходе которого тенденция к отчуждению постоянно усиливалась: человеческая деятельность и ее результаты все более превращались в самостоятельную силу, препятствующую свободной самореализации индивидов. Соответственно, целью дальнейшего социального развития, по мысли Маркса, должно стать преодоление отчуждения во всех его формах и прежде всего — уничтожение отчужденного труда, каковая цель может быть достигнута в результате радикальной социальной революции, разрушающей сами основы капиталистического способа производства, что станет первым в истории актом «действительного освобождения людей».

Пожалуй, не будет излишним преувеличением сказать, что одной из величайших заслуг К. Маркса перед всей последующей социальной философией и социологией явилась именно разработанная в его ранних произведениях тема отчужденной деятельности как острейшей проблемы повседневного существования человека. Для целого ряда западных мыслителей XX века, среди которых такие имена, как Э. Фромм, Г. Маркузе, Ж.-П. Сартр, не говоря уже об отечественных философах и социологах, идеи Маркса послужили надежным инструментом критики современного капиталистического общества как общества тотального отчуждения и источником вдохновения в деле поиска путей решения данной проблемы. Идеи Маркса нашли свое применение и в индустриальной социологии 60 - 70-х годов прошлого столетия, в рамках которой проводились эмпирические исследования феномена отчужденного труда на промышленных предприятиях и вырабатывались разного рода практические рекомендации по его преодолению. Результаты этих исследований (надо признать, подчас довольно противоречивые) получили свое отражение в работах Р. Блонера, М. Алвессона, Ф. Херцберга, Д. Макгрегора и Г. Брейвермана.

Однако с начала 70-х годов XX века, по мере укрепления в Западной социологии позиций концепции постиндустриального общества, обсуждение проблем труда приняло несколько иной оборот. Уже традиционно в работах большинства сторонников данной теории высказывается идея о том, что при переходе общества на постиндустриальную стадию развития человеческая деятельность претерпевает коренные изменения. Так, например, классик «постиндустриализма» Д.Белл различает «доин-дустриальный», «индустриальный» и «постиндустриальный» типы труда, характеризуемые соответственно как «взаимодействие человека с природой», «взаимодействие человека с преобразованной природой» и «взаимодействие между людьми»1. Его коллега О.Тоффлер говорит о том, что «новая цивилизация несет с собой <.> иные способы работать, любить и жить» .

Общую тенденцию отмечаемых трансформаций можно условно обозначить термином «гуманизация». «Гуманизация деятельности» означает в данном случае прогрессивное развитие ее конкретных форм и содержаний в направлении предоставления человеку все большего числа разнообразных возможностей для личностной самореализации на рабочем месте. По словам известного германского исследователя П. Козлов-ски, «современное экономическое положение представляет определенный шанс для человеческого самоосуществления - не как освобождения от труда, а как освобождения для осуществления подлинно человеческой деятельности» . В отечественной литературе последних лет, с подачи В. JT. Иноземцева, все большую популярность приобретает тезис, согласно которому в грядущем обществе на смену труду приходит творчество как

1 См. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М., 1999. С. CLVI.

2 Тоффлер О. Третья волна. М., 1999. С. 31.

3 Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997. С. 154. принципиально отличающийся от труда тип человеческой деятельности, целью и смыслом которого является самореализация индивида4.

Из всего множества явлений в общественной жизни стран, входящих (или уже вошедших) в постиндустриальную фазу развития можно выделить две группы факторов, по мнению «постиндустриалистов», наглядно свидетельствующих о том, что указанный позитивный сдвиг имеет место. Первая объединяет явления, связанные с изменениями форм организации взаимодействия людей как в масштабах всего общества, так и в масштабах малых социальных групп (главным образом, трудовых коллективов). К их числу относятся демократизация общественных отношений в целом, сглаживание классовых противоречий, демократизация отношений между руководителями и подчиненными внутри трудовых коллективов, постоянный рост числа малых предприятий и самозанятых, распространение частичной занятости и рост числа надомных работников. Перечисленные факторы, по мнению постиндустриальных социологов, указывают на то, что повседневная деятельность большинства людей в постиндустриальном обществе приобретает все более свободный характер. Во вторую группу входят явления, связанные с трансформацией содержания человеческой деятельности. Здесь имеют в виду, главным образом, изменения в структуре занятости в сторону увеличения удельного веса работников в инновационном производстве, сфере образования и в так называемом «информационном» секторе экономики (финансы, страхование, операции с недвижимостью, личные, профессиональные, деловые услуги и услуги государственного управления). Значение этой группы явлений усматривают в том, что подобного рода деятельность в значительно большей степени, нежели труд в сфере непосредственного материального производства, требует от работников

4 См. Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 204, 223, 286-294. Трансформации в современной цивилизации: постиндустриальное и постэкономическое общество. задействования их индивидуальных творческих способностей и тем самым благоприятствует их личностной самореализации.

Если все выше изложенное рассматривать в качестве указания на достигнутую к настоящему времени степень разработанности проблемы отчуждения деятельности, то не трудно составить представление о том, чем обусловлена актуальность темы исследования, предлагаемого нами вниманию читателя. Ведь даже при самом общем знакомстве с социально-философскими произведениями таких авторов, как, например, Э. Фромм и Г. Маркузе, с одной стороны, и наиболее известными работами таких «классиков» постиндустриальной теории, как Д. Белл и О. Тоффлер, с другой, нельзя не заметить абсолютной взаимной противоположности тех характеристик, которые обе стороны дают Западному обществу середины 60-х — конца 70-х годов прошедшего столетия. Если для первых развитое индустриальное общество - это общество тотального отчуждения, преодоление которого при сохранении существующих тенденций развития невозможно, то для вторых тот же самый период в истории Западной цивилизации ознаменован в целом позитивными прогрессивными социальными изменениями. Что особенно примечательно, в исследованиях приверженцев концепции постиндустриального общества сама категория «отчуждение» фактически отсутствует. В данном случае обращает на себя внимание даже не столько пессимизм представителей Франфуртской школы и оптимизм теоретиков постиндустриального общества как таковые, сколько то обстоятельство, что стороны высказывали свои диаметрально противоположные суждения в одно и то же время по поводу одного и того же фактического состояния общества, одних и тех же разворачивавшихся у них на глазах социальных процессов.

Материалы круглого стола).// Вопросы философии. № 1. 2000. С. 3-32.

Представить себе степень расхождения оценок характера человеческой деятельности в развитых странах Запада уже в наши дни можно, сопоставив тезис B.J1. Иноземцева о том, что в современном обществе «материальные и интеллектуальные предпосылки творчества оказались соединенными с потребностями в нем, и <.> творческая активность стала одним из основных факторов социального прогресса»5, и точку зрения А.В. Бузгалина, высказанную им в статье «Постиндустриальное общество - тупиковая ветвь развития?»6. В названной публикации постиндустриальная фаза развития общества связывается с установлением «глобальной гегемонии корпоративного капитала». По мнению автора статьи, кажущаяся демократизация производственных отношений в современных корпорациях на деле представляет собой «целостное подчинение личности работника», а бурный рост в информационном секторе экономики свидетельствует о «перепроизводстве фиктивных благ, выступающем как субститут развития креатосферы» ; кроме того, «экспансия массовой культуры и "общества профессионалов" выступает как о субститут свободного гармоничного развития личности» . Вообще, как считает А.В. Бузгалин, «в мире образовался и растет превратный (фиктивный) сектор - сфера, где не создаются ни утилитарные материальные, ни культурные ценности, где преимущественно производятся и воспроизводятся фиктивные блага, предназначение которых - обслуживание трансакций, трансформаций одних превращенных форм в другие»9. Результатом этого процесса оказывается «подавление личности человека

5 Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 287.

6 См. Вопросы философии. 2002. № 5. с. 26 - 43.

7 Там же. С. 31.

8 Там же. С. 35.

9 Там же С. 30. как социокультурного феномена»10, причем деградация затрагивает не только массы, но и элиту11.

Здесь, конечно, сам собой возникает вопрос о том, что же имеет место в действительности. Становится ли отчуждение тотальным, всепроникающим процессом, или, наоборот, в современном постиндустриальном обществе деятельность человека как никогда ранее отвечает потребности индивидов в свободной творческой самореализации? В отсутствие каких-либо особых причин, которые вызывали бы у нас стремление присоединиться к той или другой позиции, наилучшим ответом, на наш взгляд, будет констатация того, что в действительности человеческая деятельность в современном постиндустриальном мире дает основания для абсолютно противоположных суждений по поводу ее характера. Такая констатация заставляет задуматься о самом концептуальном аппарате, посредством которого осуществляется осмысление человеческой деятельности и, в частности, выносятся заключения о ее отчужденном или неотчужденном характере. Если, как было показано, попытка охарактеризовать фактически осуществляемую людьми деятельность с позиции ее соответствия или несоответствия «подлинной самореализации» сущности человека приводит разных исследователей к прямо противоположным результатам, то это свидетельствует о следующем: либо само понятие «отчуждение деятельности» как инструмент осмысления повседневного человеческого существования крайне неэффективно, либо имеет место неадекватное его использование.

Дабы проверить второе предположение этой дилеммы, достаточно попытаться восстановить аутентичный смысл понятия, то есть, по возможности недвусмысленно определить, какого рода явления обозначались термином «отчужденный труд» в работах К. Маркса, и затем сопос

10 См. там же. С. 39. См. там же. С. 36. тавить полученные результаты с тем, как используются аналогичные термины и понятия в работах современных исследователей. В итоге мы сможем дать оценку того, насколько корректным с историко-философской точки зрения является использование идей основоположников исторического материализма в социально-философских и социологических концепциях наших дней, равно как и попытки их опровержения. Грубо говоря, мы сможем дать не лишенную, конечно, определенного момента субъективности оценку того, насколько верно «поняли» Маркса в XX веке. Быть может, его точка зрения была «абсолютизирована» неомарксистами и вполне оправдана позиция их оппонентов, не находящих более признаков отчуждения в современном мире. Или же наоборот: более проницательны и последовательны в своих умозаключениях те, кто рассматривает постиндустриальный мир как продолжение эпохи отчуждения, а представители противоположной стороны попросту не достаточно хорошо усвоили уроки марксизма.

Однако в итоге такого историко-философского исследования все еще актуальными останутся сомнения, порождаемые первым предположением обозначенной выше дилеммы. Сомнения эти вызваны прежде всего изменением смысла самой «проблемы отчуждения» в современной социальной философии. Для Маркса данная «проблема» заключалась, собственно, в объяснении причин отчужденного состояния пролетариев, которое само по себе казалось ему очевидным, а также в определении путей преодоления этого состояния. Для социальной философии наших дней «проблема» заключается уже в том, что само присутствие отчуждения в социальной реальности находится под вопросом. На данное об

IО стоятельство указывал еще Г. Маркузе . Но если автор «Одномерного человека» связывал это с тем, что отчуждение «становится всецело объ

12 См. Маркузе Г. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества.// Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. М., 2003. С. 272 - 274. ективным, и отчужденный субъект поглощается формой отчужденного бытия»13, то теоретики «постиндустриализма» склоняются, скорее, к тому мнению, что поскольку современное общество предоставляет своим гражданам все более широкий спектр возможностей для самореализации, постольку об отчуждении деятельности в постиндустриальном мире говорить не приходится. Как ни парадоксально, но, к примеру, главной целью упомянутой выше статьи А.В. Бузгалина является уже не столько поиск путей преодоления тех или иных форм отчуждения, сколько доказательство того, что в современном мире отчуждение вообще имеет место. То же самое, мы полагаем, можно сказать и о социальной критике представителей Франкфуртской школы. Возникает ощущение, что категория «отчуждение» и понятие «отчужденная деятельность» за полтора столетия превратились в своего рода ярлыки, которыми современные исследователи помечают самые разнообразные явления общественной жизни, вызывающие у них неудовольствие, ввиду несоответствия явлений представлениям этих исследователей о том, какими должны быть формы «подлинной самореализации» человека. Не случайно авторы «Краткого философского словаря» открывают статью «Отчуждение» словами о том, что «это термин, широко и неоднозначно употребляемый в современной философии, социологии, социальной психологии»14.

Не претендуя на то, чтобы окончательно преодолеть «неоднозначность» категории «отчуждение», мы тем не менее рассчитываем, что в рамках настоящей работы нам удастся придать ей ту степень определенности, которая позволит отличать более-менее обоснованное ее применение от произвольного, а также, помимо всего прочего, даст нам возможность занять собственную позицию в полемике по поводу характера человеческой деятельности на рубеже XX - XXI столетий. Последнее

13 Там же. С. 274.

14 Краткий философский словарь. Под ред. Алексеева А.П. М., 2000. С. 224. само по себе не является нашей целью, но, смеем надеяться, станет одним из результатов, которые мы получим, прояснив смысл понятий «отчуждение деятельности» и «отчужденная деятельность». Таким образом, целью данного исследования является концептуальная разработка феномена отчуждения деятельности: определение его сущности, условий возможности, причин и путей преодоления. Уточним здесь, что мы попытаемся рассмотреть отчуждение прежде всего не как проблему практическую, - то есть, «жизненную» проблему некоего общества или индивида, которую требуется каким-то образом «решить», преодолеть, устранить, чтобы «жизнь» стала лучше, - но как проблему теоретическую, суть которой выражается не в вопросе «Как преодолеть отчуждение деятельности?», но в вопросе «Что есть отчуждение деятельности как таковое?». Полагаем, именно такая постановка проблемы выходит на передний план для социальной философии, когда полемика разворачивается уже не столько по поводу путей преодоления отчуждения, сколько вокруг реального статуса данного феномена.

Указанное обстоятельство, побудившее нас сформулировать основной вопрос настоящей работы как вопрос об отчуждении как таковом, наводит на мысль, что по-видимому, наиболее адекватным методом для нашего исследования будет феноменологическая дескрипция. Последняя, как ее определял Э. Гуссерль в «Идеях I», есть метод прояснения: приведение предметов нашего мышления к состоянию «данного во всей его чистоте — целиком и полностью, каково оно вообще само по себе, в самом себе»15. Средствами обыденного языка это можно выразить как прояснение того, что мы имеем в виду, когда говорим о чем-либо. У

15 Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. М., 1999. С. 143. Ср: «Феноменология значит <.> дать увидеть то, что себя кажет, из него самого так, как оно себя от самого себя кажет». (Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 34.)

М. Хайдеггера данный метод выступает как единство трех моментов: 1) феноменологической редукции, 2) конструкции и 3) деструкции16.

Раскрывая содержание первого момента применительно к решению вопроса о смысле бытия, М. Хайдеггер определял его как «обратное ведение исследующего взора от наивно постигнутого сущего к бытию

1 7 этого сущего]» . Иными словами, методологический смысл феноменологической редукции состоит в том, что она позволяет удерживать различие между сущностью и ее явлением, эйдетическим и фактическим в изучаемом предмете. Названное удержание осуществляется посредством ряда специфических мыслительных приемов, среди которых: а) обращение «к единственному непротивосмысленному предмету описания - ин-тенциональному; Ь) обращение к самому источнику интенциональных данностей - к сознанию; с) представление тождественного состава интенциональных предметов посредством описания идентифицируемого содержания в различных структурах сознания; d) определение структуры суждений, выявление их доксического состава, а также раскрытие модусов данного в них содержания (сомнения, уверенности, очевидности, непосредственности и т.д.)»18.

Однако перечисленные приемы сами по себе еще не дают нам искомого результата — конкретных понятий, в которых выражалась бы сущность изучаемого предмета. Как указывал М. Хайдеггер в уже цитировавшемся выше тексте, «бытие становится доступным не так, как сущее, мы не просто преднаходим его, но оно соответственно <.> должно быть приведено ко взору в некотором свободном наброске»19. Иначе говоря, результат феноменологической дескрипции не есть простой «оса

16 См. Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии.// Хайдеггер М. Положение об основании. С-Пб., 1999. С. 282 - 284.

17 Там же. С. 282.

18 Серкова В.А. Формирование метода феноменологической дескрипции в философии Э. Гуссерля. С-Пб., 2000. С. 328. док» того, что остается после осуществления редукции, но представляет

20 собой итог «активного генезиса» , новое интенциональное образование, новую мыслительную «конструкцию».

Наконец, третий момент - деструкция - суть «критическая расстройка перешедших [из истории философии или науки] и ближайшим образом необходимо применяемых понятий до источников, из которых они почерпнуты»21. Иными словами, феноменологическая дескрипция включает в себя герменевтическую составляющую, приносящую дополнительный «материал» для конструирования понятия изучаемого предмета, а также позволяющую соотнести «сконструированный» смысл понятия с его традиционными смыслами и, возможно, углубить понимание последних.

По сути, начальный шаг, требуемый избранным методом, а именно: «выключение естественной установки», феноменологическое Ыохц в отношении предметов интенциональных переживаний, - мы уже совершили, воздержавшись от суждения по поводу реального существования отчужденной деятельности в том или ином обществе в наши дни. Данная процедура обладает значимостью не сама по себе и соблюдается нами не ради, так сказать, «сохранения чистоты метода», но будет играть существенную роль в ходе дальнейших размышлений. В частности, она помогает изначально определить и в дальнейшем не упускать собственный предмет нашего исследования. Здесь имеется в виду, что первоначально наше внимание должно быть направлено не на конкретные проявления отчужденной деятельности, но на то, благодаря чему мы характеризуем ту или иную деятельность как отчужденную. То есть, в отличие от К. Маркса или «социальных критиков» Франфуртской школы мы долж

19 Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии.// Хайдеггер М. Положение об основании. СПб., 1999. С. 283.

20 См. Гуссерль Э. Картезианские размышления. §38. ны вести речь не о фактах отчуждения, которые могут быть очевидными для автора и совсем не очевидными для читателя, но подвергнуть разбору само интенциональное переживание (если угодно, «мысль», cogitatio), в котором нам дана отчужденная деятельность.

Определяя содержание феномена «отчужденная деятельность» в самом общем виде, мы можем сказать, что это такое интенциональное переживание, в котором деятельность предстает как чуждая способу бытия человека. То есть, в суждении о характере деятельности полагается определенное отношение между деятельностью и способом бытия человека. Раскрытие смысла данного суждения в свою очередь требует приведения к ясности феномена деятельности в его сущностной связи со способом бытия человека. Соответственно, наше исследование должно начаться с ответа на вопрос о том, что как таковая представляет собой деятельность, в которой участвует человек.

Итак, первоначальный вопрос о характере человеческой деятельности в постиндустриальном обществе был «редуцирован» нами к вопросу о сущности человеческой деятельности. Соответственно, дальнейшее изложение будет разворачиваться как последовательная тематизация суждений о человеческой деятельности как таковой, о характере человеческой деятельности, об отчужденном характере человеческой деятельности в постиндустриальном обществе. В свете сказанного вырисовываются основные задачи настоящей работы.

1. В Главе I мы попытаемся выявить сущностные черты человеческой деятельности, сформулировав тем самым ее исходное, фундаментальное определение. Напомним, что феноменологическое «усмотрение сущности» предмета реализуется путем «воображаемого варьирования» суждения о нем. В суждениях о вещах имеется предел для нашей фанта

21 Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии.// Хайдеггер М. Положение об основании. СПб., 1999. С. 284. зии, зафиксированный самими вещами, о которых мы судим. «Объектом можно "варьировать" произвольным образом, подчиняясь только действительной очевидности и переживанию типа я могу и я не могу. Сущность, или эйдос, объекта конституируется инвариантой, которая пребывает тождественной во всех вариациях» . Очевидно, что в любом исследовании, задачей которого не является наглядная демонстрация работы «воображаемого варьирования» (если такая демонстрация вообще возможна), сам процесс варьирования остается «за кадром». Такой процесс нельзя подвергнуть пошаговой проверке, поскольку четко определенные шаги в нем отсутствуют. Однако, наиболее весомым доводом в пользу истинности результатов феноменологического «усмотрения сущности» служит его «инвариантность». То есть результатом нашего поиска сущностных черт человеческой деятельности должна стать такая совокупность характеристик этого феномена, из которой ни одна характеристика не может быть изъята без того, чтобы существенным образом изменилось понимание самого рассматриваемого феномена. Подобную совокупность характеристик можно назвать достаточным основанием для узнавания феномена. В идеале искомая совокупность должна быть такой, чтобы при изъятии или добавлении какой-либо характеристики мы получали уже иной феномен, к которому не применимо определение «человеческая деятельность».

Решение этой задачи значительно облегчается тем обстоятельством, что, как известно, в отчественной философии последних четырех десятилетий - в частности, в работах Г.С. Батищева, В.П. Иванова, М.С. Кагана, A.M. Коршунова, А.Н. Леонтьева, Э.С. Маркаряна, И.И. Чангли и др. - вопрос о сущности человеческой деятельности получил детальную и всестороннюю разработку. Основные положения, содержащиеся в исследованиях указанных авторов, послужат нам путеводной нитью

22 Лиотар Ж.-Ф. Феноменология. С-ГГб., 2001. С. 14-15. продвижения к формулировке определения человеческой деятельности, призванного стать основой всех дальнейших рассуждений, содержащихся в настоящей работе.

2. Сформулировав достаточно ясное (как мы надеемся) сущностное определение человеческой деятельности, мы сможем в Главе II перейти от эйдетического, или онтологического, ее рассмотрения к рассмотрению онтическому23, то есть: подвергнуть анализу человеческую деятельность в ее повседневном осуществлении, когда она становится не только предметом суждений о ее сущностных свойствах, но и наделяется целым спектром свойств акцидентальных, в частности, свойством «чуждости» по отношению к способу бытия человека. Мы попытаемся определить, что в повседневном образе действий выражается в суждениях об отчужденном или неотчужденном характере деятельности. На этом этапе исследования роль своего рода концептуального ориентира будут играть некоторые положения хайдеггеровской экзистенциальной аналитики Dasein с ее различением модусов собственного и несобственного бытия присутствия.

3. Наконец, в заключительной части работы (Глава III) мы предпримем попытку продемонстрировать, каким образом концепция отчуждения деятельности, разработанная в Главе II, может быть использована в философском осмыслении того или иного общества на определенном этапе его исторического развития. В частности мы рассчитываем, что теоретические результаты, достигнутые в ходе решения двух указанных выше задач, позволят автору занять обоснованную позицию в полемике о характере человеческой деятельности в современном по

23 В «Бытии и времени» М. Хайдеггера термин «онтическое» используется для обозначения сущего в его отличии от бытия. Различие между онтологическим и онтическим также можно помыслить как различие между субстанцией и акциденцией, сущностью и явлением, событием и фактом, эйдетическим и эмприческим и т.п. Специальный разбор значений терминов «онтическое» и «онтологическое» см. в книге С.Н. Ставцева «Введение в философию Мартина Хайдеггера» (С-Пб., 2000. С. 42-47). стиндустриальном мире, послужившей непосредственным поводом к написанию настоящей работы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Отчуждение деятельности как философская проблема"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

В завершение, сформулируем ряд положений, в сжатой форме отражающих основные итоги предпринятого нами исследования.

1. Эйдетическое рассмотрение человеческой деятельности в Главе I привело нас к пониманию того, что последняя по своему онтологическому смыслу есть способ бытия человека. При этом, формулируя ее определение, мы попытались по возможности недвусмысленно продемонстрировать, что в нашем понимании категория «деятельность» не является обозначением лишь одного из возможных способов бытия человека, но обладает качеством универсальности, охватывая не только все проявления человеческой сущности, но и все вообще проявления бытия в его значимости для человека.

2. Последовательное проведение идеи о том, что человек сущест

292 вует в качестве субъекта деятельности , потребовало соответствующего истолкования феномена ее отчуждения. Отчужденный, равно как и присвоенный характер повседневной деятельности следовало объяснить как результат определенных актов деятельности самого субъекта.

Иными словами, коль скоро мы рассматриваем человека как сущее, способ бытия которого имеет своей неотъемлемой чертой самодетерминированность (свободу), то тем самым мы уже определили это сущее в качестве причины всех его состояний. То есть, повседневное существование человека должно описываться как действование, но не как претерпевание. Поэтому и отчужденное состояние субъекта следует рассматривать как результат его с^шоотчуждения, но не как необходимое следствие воздействия каких-либо объективных сил.

В свете этого регулятивного принципа в Главе II настоящей работы мы попытались проанализировать те акты субъекта, в которых он отчуждает или присваивает собственную деятельность, признавая или не признавая ее в качестве своего способа бытия. Результаты данного анализа выражаются в следующих четырех положениях.

3. По их непосредственному содержанию акты отчуждения и присвоения деятельности можно определить следующим образом:

Акт отчуждения деятельности представляет собой отрицание индивидом своего существования здесь и сейчас в качестве свободного самодеятельного субъекта, осуществляемое путем отказа от ответственности и попыток раскрыть самому себе онтологический смысл собственной деятельности. Напротив, присвоение деятельности выступает как утверждение индивидом своего существования здесь и сейчас в качестве свободного, самодеятельного субъекта, осуществляемое путем признания ответственности и раскрытия самому себе онтологического смысла собственной деятельности. Результаты принятых решений и достигнутого индивидом понимания своего способа бытия проявляются в конкретных формах повседневной деятельности людей. Так, отчуждение становится условием возможности установления отношений принуждения между субъектами и их группами. Отчуждение выступает и как условие возможности определенных конкретных содержаний деятельности. Например, принцип конвейерного производства, предполагающий участие в нем рабочего в качестве безличной функциональной единицы, делает возможным сведение всего содержания его деятельности к строго ограниченному набору периодически повторяющихся манипуляций. Таким образом, отчуждение и присвоение деятельности выступают как способы ее осуществления и конституируют тем самым два модуса бытия человека: его собственное и несобственное существование.

4. Также в Главе II были определены условия возможности актов присвоения и отчуждения деятельности.

292 То есть, человечность являет себя как субективность, или «субъектность».

Условием возможности самой постановки вопроса о бытии человека в модусах собственности и несобственности является феномен совести, выступающий как обращенный к субъекту призыв быть самим собой. Далее условием возможности отчуждения является пространственно-временная разделенность деятельности, скрывающая ее онтологический смысл от непосредственной явленности. Условием возможности присвоения деятельности оказывается всегда разомкнутая для субъекта возможность осуществления процедуры радикального сомнения, полагания дилеммы: «делать/ не делать».

5. Такого рода истолкование феномена отчуждения недвусмысленно указывает на то, что по своей форме и присвоение, и отчуждение деятельности суть абсолютно свободные акты, осуществляемые в мысленном трансцендировании фактической ситуации, в которой находится субъект. Иными словами, для отчуждения и присвоения деятельности нет никаких иных причин, кроме воли самого субъекта.

В этой связи особо отметим, что отказ от ответственности, «бегство от свободы» к отчуждению не следует представлять как некое следствие экзистенциального ужаса или отчаяния, ибо сами ужас и отчаяние суть эмоциональные переживания, сопровождающие ясное осознание отсутствия каких-либо причин к тому, чтобы следовать голосу совести. Ужас и отчаяние, о которых мы говорим здесь вслед за М. Хайдеггером и С. Кьеркегором, — это не чувство страха перед трудностями и препятствиями, подстерегающими нас на жизненном пути, но «смятение чувств», которое мы испытываем перед лицом отсутствия каких бы то ни было причин к тому, чтобы эти трудности преодолевать. В конечном итоге, ужасаемся мы тому, что, помимо нашей собственной воли, нет никаких иных сил, способных удержать нас в бытии. Тяжести всего сущего недостаточно для того, чтобы удержать одного человека, решившего шагнуть в бездну, равно как и нет никакой силы, которая, помимо воли самого человека, может заставить его быть тем, чем он не хочет быть, поскольку для каждого всегда открыт путь туда, где уже не действуют никакие силы293. Таким образом, ужас не препятствует нашей свободе, но выступает ее психологическим свидетельством.

Точно так же мы не считаем возможным «выводить» феномен отчуждения из той или иной фактической ситуации, в частности, представлять отчуждение как следствие неудовлетворенности индивидов социальными условиями, в которых проходит их повседневная жизнь. В подобной трактовке категория «отчуждение» становится всего лишь еще одним словом для простого обозначения человеческой неудовлетворенности существованием. Однако, будучи подвергнута более глубокому осмыслению, она помогает понять, каким образом неудовлетворительные социальные условия, - то есть, неудовлетворительные условия, создаваемые и поддерживаемые не природой, не Богом, а самими недовольными людьми, - могут сохраняться неизменными в течение хоть сколько-нибудь продолжительного промежутка времени. Не становится ли это возможным и более того - действительным тогда и до тех пор, пока недовольство условиями, сколь бы оно ни возрастало, не превращается в недовольство людей самими собой? Именно исходя из этих соображений мы утверждали, что отчуждение выступает условием возможности принуждения. Как вообще можно объяснить тот факт, что между двумя существами, способом бытия которых является свободная самодеятельность, установились отношения принуждения? Если только мы не хотим объявлять иллюзорными ни свободу, ни принуждение, то для объяснения этого факта требуется ввести полагаемую самим же человеком ил

293 Конечно, человек не выбирает, быть или не быть ему человеком, но он выбирает, быть или не быть ему вообще. Мы не станем вслед за А. Камю утверждать, что проблема самоубийства - это «единственная по-настоящему серьезная философская проблема» (см. Камю А. Бунтующий челолюзию того, что его собственный способ бытия не тождествен осуществляемой им здесь и сейчас деятельности, последняя должна быть подвергнута отчуждению.

6. Укорененная в самих экзистенциальных структурах человека, проблема отчуждения является внеисторической, в том смысле, что как отчуждение деятельности, так и его преодоление, будучи актами понимания и решимости, совершаются одномоментно, свободно и самостоятельно каждым субъектом. При этом для каждого человека всегда остается разомкнутой возможность изменить свой выбор на противоположный (условия возможности отчуждения и присвоения деятельности не уничтожаются и не преобразуются). Таким образом, следует признать, что проблема отчуждения как таковая не претерпевает изменений в ходе исторического развития человечества. Изменения претерпевают лишь конкретные способы постановки этой проблемы в обыденном сознании и в философии, то есть, имеет смысл говорить не об истории отчуждения, а об истории дискурсов об отчуждении.

Последнее положение наглядно иилюстрируется в Главе III, где дан краткий очерк истории дискурсов об отчуждении деятельности от К. Маркса до наших дней. В частности, мы попытались истолковать отмеченное в самом начале противоречие в оценках человеческой деятельности в развитом индустриальном обществе. В этой связи мы показали, что не только философы Франкфуртской школы, но и основоположники постиндустриальной теории, равно как и их последователи основываются на марксистском подходе к феномену отчуждения деятельности, рассматривая его как следствие определенной формы общественных отношений, характеризующейся наличием экономического принуждения к труду. Этим, с одной стороны, объясняется стремление неомарксистов век. М., 1990. С. 24.), но полагаем, что ни одна философия, игнорирующая эту проблему, не сможет понять человека. усматривать в самых разных социальных явлениях следы репрессивного и, следовательно, отчуждающего воздействия так называемой «системы», даже несмотря на то, что им приходится констатировать, что в развитом индустриальном обществе это подавление практически никем не ощущается. С другой стороны, для концепции постиндустриального общества феномен отчуждения отошел в прошлое с изменением тех условий, в которых К. Мраке и Ф. Энгельс когда-то усматривали его причины; то есть прежде всего с фактическим исчезновением социального класса, к представителям которого можно было бы не погрешая против здравого смысла применить Марксов идеально-типический образ угнетенного пролетария, согласного выполнять любую работу, дабы избежать угрозы голодной смерти.

Далее, в качестве относительно новой формы дискурса об отчуждении деятельности мы указали на социологические исследования так называемой «проблемы современного индивидуализма», представленные в работах Н. Элиаса, Р. Сеннета, 3. Баумана, Ж. Липовецки и др. Перечисленные авторы в основном не используют непосредственно категорию «отчуждение», но, по сути, ведут речь все о той же проблеме отчуждения - проблеме распада проявлений целостности человеческог бы-тия-в-мире, приводящего в итоге к парадоксальному ощущению отсутствия самого человека-субъекта.

В данном случае мы взяли на себя самую легкую часть возможного обширного историко-философского исследования названной проблемы, поскольку речь шла о том периоде, когда понятие «отчуждение деятельности» уже использовалось в философии. Рискнем предположить, что при наличии известного терпения, некоторой смелости и значительной искусности в трактовке хрестоматийных текстов можно достаточно ясно продемонстрировать, что проблема отчуждения деятельности становилась предметом размышлений уже для античных и средневековых философов, так же, как и для мыслителей Нового времени вплоть до Фихте, Гегеля, Фейербаха и Маркса. Быть может, подобное исследование не только позволит по-новому взглянуть на самые разные философские учения, но кроме того даст нам ключи к более глубокому пониманию тех эпох, в которые эти учения создавались. Так, анализ трансформации дискурса об отчуждении, произошедшей в последней трети XX века, позволил нам добавить один, пусть и небольшой, штрих к осмыслению проблематики перехода от эпохи модерна к постмодерну. Наконец, на примере одной из работ Ж. Бодрийяра мы смогли наглядно продемонстрировать, сколь содержательным может быть рассмотрение определенного периода истории сквозь призму проблемы отчуждения, при условии, что исследователь не будет закрывать глаза на ее экзистенциальные основания.

В качестве указания на то, какими нам видятся дальнейшие возможные пути осмысления разного рода вопросов, связанных с проблемой отчуждения деятельности, хотелось бы высказать два последних соображения.

7. По-видимому, категория «отчуждение деятельности» - по крайней мере в той концептуальной разработке, которую она получила в настоящем исследовании, - применима главным образом для осмысления существования, или, если угодно, для жизнеописания, отдельной личности, нежели того или иного общества или исторической эпохи. Ведь в конце концов понимание и выбор своего способа бытия - это та индивидуальная работа, которую не в состоянии совершить за нас ни один социальный институт, ни одна идеология, даже самая прогрессивная. Скорее наоборот, как мы пытались показать, всякий раз уже принятые нами экзистенциальные решения проявляются в том, какие идеологии и социальные институты мы создаем, и особенно в том, как созданное нами функционирует в дальнейшем. Чем являются для нас наши законы и правила: тем, что мы соблюдаем или тем, что мы обходим? Чем служат для нас идеалы: напоминанием о нашем собственном несовершенстве или средством лишний раз убедиться, что мы хороши уже тем, что можем о них рассуждать? Пожалуй, ни в каком другом случае мы не подвергаемся такой опасности поддаться эмоциям и впасть в заблуждение, как отвечая на эти и подобные им вопросы, не важно, идет ли речь о нас самих или о других эпохах и других народах. Но если все-таки у исследователя возникает желание постичь «дух» того или иного времени или народа в самой интимной его глубине, пусть даже и рискуя вызвать шквал обвинений в субъективистском искажении истории, ему, по-видимому, не избежать интерпретации исторических событий с позиции того, свидетельствуют ли они об «отчуждении», «присвоении» либо «безразличии» их непосредственных участников. (Здесь мы отнюдь не настаиваем на том, что всякое философское осмысление прошлого и настоящего должно в конечном итоге сводиться к подобным оценкам, но имеем в виду, что без такой оценки стремление понять историческое событие остается не вполне удовлетворенным). При этом, как мы полагаем, следует помнить о двух обстоятельствах.

Во-первых, - о том, что проблема отчуждения была и будет присуща любой исторической эпохе в той степени, в какой человек ставил и будет ставить свое бытие под вопрос. Так же для каждого отдельного человека во все времена были и будут возможны противоположные экзистенциальные решения наряду с возможностью избежать таковых, скрывшись в тумане безразличия к самому себе.

Во-вторых, не следует забывать, что принятые экзистенциальные решения наиболее непосредственно (насколько в связи с человеком вообще можно говорить о непосредственности) выражаются в тех словах, которыми люди сопровождают свои поступки. Чем была бы для нас смерть Сократа, если бы не его слова о выздоровлении больного? Чем была бы для нас жизнь Христа, если бы он не свидетельствовал о самом себе как о Сыне Божием? Чем была бы для нас Октябрьская революция без всего сопровождавшего ее потока риторики? Наконец, каким образом мы раскрываем себе и другим смысл собственных поступков, если не в рассказах о них, в бесконечной исповеди, где мы то признаем свою ответственность, то всеми силами стараемся снять с себя вину за собственную жизнь, отыскать себе «алиби в бытии»?

8. Читатель не мог не заметить, что в третьей главе настоящей работы мы обращались большей частью к опытам философского осмысления проблемы отчуждения применительно к Западному обществу и, за исключением одного или двух случаев, не высказывали никаких соображений, относящихся к нашему собственному российскому опыту. Данный шаг был предпринят нами сознательно. При этом мы стремились избежать того не всегда уместного эмоционального накала, который возникает всякий раз при разговоре о «судьбах России». Тем более, можно представить себе его степень при обсуждении такой, в сущности, довольно «деликатной» темы, как отчуждение деятельности, которая, как мы увидели, тесно сопряжена с нравственной проблематикой, а также постоянно заставляет нашу мысль становиться на опасную грань между полнотой человеческого существования и бездной небытия.

Руководствуясь имеющимся у нас пред-пониманием того, к каким констатациям могло бы привести приложение сформулированной в Главе II концепции отчуждения к настоящему и недавнему прошлому нашей страны, мы решили воздержаться от продвижения исследования в данном направлении. Тем более, что задача заключительной главы состояла не в том, чтобы дать оценку какому-либо обществу, а в том, чтобы выяснить, каким образом выработанное истолкование феномена отчуждения деятельности может быть применено к изучению и оценке конкретных социальных реалий и относящихся к ним социально-философских концепций. Для этого мы предпочли воспользоваться примерами, собственное содержание которых не заслоняло бы собой того, что они призваны проиллюстрировать. Лишь теперь, когда мы, смеем надеяться, придали понятию «отчуждение деятельности» большую определенность, чем та, что имелась у нас в самом начале, мы можем попытаться использовать его в философском осмыслении нашего собственного общества и его истории. Но это уже задача совершенно другого исследования, в основу которого можно положить следующее утверждение, непосредственно вытекающее из содержания настоящей работы: только удерживая в мысли четкое понимание того, что мы всегда уже есть, мы сможем понять, что мы есть на самом деле, и исходя из этого уяснить, чем мы еще можем стать, и чем мы стать, увы, уже не можем.

Список научной литературыБеспалов, Андрей Игоревич, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. С-Пб., 2000.

2. Афанасьева О.В. Творчество: свобода и необходимость. М., 1995.

3. Батищев Г.С. Введение в диалектику творчества. С-Пб., 1997.

4. Батищев Г.С. Деятельностная сущность человека как философский принцип.// Проблема человека в современной философии. М., 1969.

5. Бауман 3. Индивидуализированное общество. М., 2002.

6. Бахтин М.М. К философии поступка.// Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984 1985. М., 1986.

7. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999.

8. Бердяев Н.А. Смысл творчества.// Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры, и искусства. Т.1., М., 1994.

9. Библер B.C. От наукоучения к логике культуры: два философских введения в XXI век. М., 1991.

10. Благославов Б.Н. Испытание отчуждением. Волгоград, 1990.

11. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.

12. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000.

13. Бузгалин А.В. «Постиндустриальное общество» тупиковая ветвь социального развития?// Вопросы философии. 2002, №5.

14. Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 1990.

15. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

16. Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1984.

17. Вильховченко Э.Д. Новые формы капиталистической эксплуатации: теория и практика. М., 1985.

18. Вильчек В.М. Прощание с Марксом. М., 1993.

19. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. М., 2000.

20. Громыко Ю.В. Деятельностный подход: новые линии исследований.// Вопросы философии. 2001, №2.

21. Гэлбрейт Д. Экономические теории и цели общества.

22. Давыдов Ю.Н. Отчуждение и культура.// Маркс К. Социология. Сборник. М., 2000.

23. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1996.

24. Ермакова А.В. Человек и организация труда в условиях современного капитализма. М., 1988.

25. Зарубина Н.Н. Социально-культурные основы хозяйства и предпринимательства. М., 1998.

26. Зарубина Н.Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебер и современные теории модернизации. С-Пб., 1998.

27. Зиммель Г. Философия труда.// Зиммель Г. Избранное. Т.2.

28. Золотухин В.Е. Противоречия труда. Ростов-на-Дону, 1988.

29. Зомбарт В. Буржуа. М., 1994.

30. Иванов В.П. Человеческая деятельность. Познание. Искусство. Киев, 1977.

31. Иванов Д. В. Виртуализация общества. С-Пб., 2000.

32. Иноземцев В. За пределами экономического общества. М., 1998.

33. Иноземцев В.И. За десять лет. К концепции постэкономического общества. М: 1998.

34. Карл Маркс и современная философия. Сборник материалов научной конференции к 180-летию со дня рождения К. Маркса. М., 1999.

35. Козловски П. Культура постмодерна: общественно-культурные последствия технического развития. М., 1997.

36. Коршунов A.M. Ленинская теория отражения и творчество. М., 1980.

37. Коршунов A.M. Познание и деятельность. М., 1984.

38. Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. М., 1998.

39. Лекторский В.А. Деятельностный подход: смерть или возрождение?// Вопросы философии. 2001, №2.

40. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977.

41. Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. С-Пб., 2001.

42. Лощилин А.Н. Философские основания теории творчества. М., 1998.

43. Максимов A.M. Свобода как противоречие самобытия и инобытия. Екатеринбург, 1998.

44. Мамардашвили М.К. Анализ сознания в работах Маркса.// Мамар-дашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992.

45. Мамардашвили М.К. Превращенные формы. (О необходимости иррациональных выражений).// Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992.

46. Мамфорд Л. Миф машины. М., 2001.

47. Маркарян Э.С. О генезисе человеческой деятельности и культуры. Ереван, 1973.

48. Маркс К. Капитал.// Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения., 2 изд., т. 23.

49. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология.// Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения., 2 изд., т. 3.

50. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 годов.// Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения., 2 изд., т. 46. ч. 1.

51. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года.// Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения., 2 изд., т. 42.

52. Маркузе Г. Одномерный человек: исследование идеологии развитого индустриального общества. Киев, 1995.

53. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Киев, 1995.

54. Маршалл А. Принципы экономической науки. М., 1993.

55. Межуев В.М. Был ли Маркс утопистом? // Карл Маркс и современная философия. (Сборник материалов научной конференции к 180-летию со дня рождения К.Маркса). М., 1999.

56. Михайлов Ф.Т. Предметная деятельность. чья?// Вопросы философии. 2001, №3.

57. Михайлова Т.М. Труд как историко-философская проблема. М., 1998.

58. Михайлова Т.М. Труд: опыт социально-философского изучения. М., 1999.

59. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М., 1994.

60. Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. М., 1999.

61. Новая технократическая волна на западе. Антология. М., 1986.

62. Нэсбитт Дж., Эбурдин П. Что нас ждет в 90-е годы. Мегатенден-ции: Год 2000. М., 1992.

63. Печерских Н.А. Отчуждение как феномен коллективности. Вопросы философии. 2003, №5.

64. Полякова H.J1. От трудового общества к информационному: западная социология об изменении социальной роли труда. М., 1990.

65. Рикер П. Труд и слово.// Рикер П. История и истина. С-Пб., 2002.

66. Рикер П. Экономическое предвидение и этический выбор.// Рикер П. История и истина. С-Пб., 2002.

67. Салинз М. Экономика каменного века. М., 1999.

68. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М., 2000.

69. Сартр Ж.-П. Проблемы метода. М., 1994.

70. Сеннет Р. Падение публичного человека. М., 2003.

71. Сен-Симон А. Избранные сочинения. М., Л., 1948.

72. Слободчиков В.И. Деятельность как антропологическая категория (о различении онтологического и гносеологического статуса деятельности).// Вопросы философии. 2001, №3.

73. Смит А. Исследования о природе и причинах богатсва народов. М: 1993.

74. Социализм в перспективе постиндустриализма. М., 1999.

75. Тоффлер О. Третья волна. М., 1999.

76. Трансформации в современной цивилизации: постиндустриальное и постэкономическое общество (материалы «круглого стола»).// Вопросы философии. 2000, №1.

77. Тульчинский Г.Л. Разум, воля, успех: О философии поступка. Л., 1990.

78. Флекснер К. Просвещенное общество. Экономика с человеческим лицом. М., 1994.

79. Фромм Э. Здоровое общество.// Психоанализ и культура: избранные труды Карен Хорни и Эриха Фромма. М., 1995.

80. Фромм Э. Иметь или быть? Киев, 1998.

81. Фуко М. Слова и вещи. С-Пб., 1994.

82. Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма.// THESIS. Весна'93. Альманах. Т.1. Вып. 2. М., 1993.

83. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003.

84. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997.

85. Хайдеггер М. Вопрос о технике.// Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993.

86. Хайдеггер М. Вещь.// Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993.

87. Хейзинга Й. Homo Ludens. М., 1992.

88. Цапок В. А. Творчество. Кишинев, 1989.

89. Цвылев Р.И. Постиндустриальное развитие: Уроки для России. М., 1996.

90. Чангли И.И. Философские аспекты труда. М., 1981.

91. Швырев B.C. О деятельностном подходе к истолкованию «феномена человека».// Вопросы философии. 2001, №2.

92. Элиас Н. Общество индивидов. М., 2001.

93. Ярошевский Т.М. Размышления о практике. М., 1976.

94. Alvesson М. Organization Theory and Technocratic Consciousness; Rationality, Ideology and Quality of Work. N.Y., 1987.

95. Bailin Sh. Achieving Extraordinary Ends: An Essay on Creativity. Dordrecht, etc., 1988.

96. Bezold C., Carlson R., Peck J. The Future of Work and Health. Dover, L., 1986.

97. Blaunner R. Alienation and Freedom: The Factory Worker and his Industry. Chicago; L., 1964.

98. Braverman H. Labour and Monopoly Capital: The Degradation of Work in the Twentieth Century. N.Y.; L., 1974.

99. Brockway G.P. The End of Economic Man. L., N.Y., 1995.

100. Casey C. Work, Self and Society. After Industrialism. L., N.Y. 1995.

101. Crook S., Pakulski J., Waters M. Postmodernisation. Change in Advanced Society. L., 1993.

102. Drucker P. The New Realities. Oxford, 1996.

103. Featherstone M. Consumer Culture and Post-Modernism. L., 1991.

104. Gellner E. Postmodernism, Reason and Religion. L., 1992.

105. Giddens A. Modernity and Self-Identity. Cambridge, 1991.

106. Gorz A. A Strategy for Labour. Boston, 1968.

107. Harvey D. The Condition of Post-Modernity. Oxford, 1989.

108. Heilbroner R. Behind the Veil of Economics. N.Y.; L., 1988.

109. Herzberg F. The Motivation to Work. N.Y., 1963.

110. Herzberg F. Work and the Nature of Man. N.Y., 1966.

111. Jameson F. Post-Modernism or the Cultural Logic of Late Capitalism. L., 1992.

112. Masuda Y. Information Society as Postindustrial Society. Washington, 1983.

113. Mayo E. The Social Problems of an Industrial Civilization. Boston, 1945.

114. Mc Gregor D. Human Side of Enterprise. N.Y., 1960.

115. Mills C.W. White Collar. N.Y., 1951.

116. Nora S., Mine A. The Computerisation of Society. A Report to the President of France. Cambridge, L., 1980.

117. Offe C. Disorganized Capitalism: Contemporary Transformations of Work and Politics. Cambridge; Oxford, 1985.

118. Poster M. The Mode of Information: Poststructuralism and Social Context. Cambridge, 1990.

119. Rifkin J. The End of Work. N.Y., 1996.

120. Rose M. The Post-Modern and the Post-Industrial. Cambridge, 1991.

121. Salaman G. Class and Corporation. Glasgow, 1981.

122. Thompson P. The Nature of Work: An Introduction to Debates on Labour Process. L., 1984.

123. Touraine A. The Postindustrial Society: Tomorrow's Social History. Classes, Conflicts and Culture in the Programmed Society. N.Y., 1971.

124. Yankelovich D. Work and Human Values: An International Report on Jobs in the 1980's and 1990's. N.Y. 1983.