автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Переводная французская литература в журналах 1820-1830-х годов и формирование русской прозы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Переводная французская литература в журналах 1820-1830-х годов и формирование русской прозы"

/Г*

S <

С;

На правах рукописи

Татарчук Елена Павловна

Переводная французская литература в журналах 1820-1830-х годов и формирование русской прозы

Специальность 10.01.01. - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Москва 2005

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор А. И. Журавлёва

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Л. В. Чернец

кандидат филологических наук, доцент И. А. Беляева

Ведущая организация:

Московский педагогический государственный университет

Защита состоится «¿^У » Мг^ис^ 2005 г. в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 501.001.26 при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова

Адрес: 119992, Москва, ГСП-2, Ленинские горы, 1-ый корпус гуманитарных факультетов МГУ им. М. В. Ломоносова, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке МГУ

Автореферат разослан » М&^ь+НОу 2005 г.

Учёный секретарь диссертационного совета,

кандидат филологических наук,

доцент

А. А. Смирнов

ия-ч

¿¿></0369

Общая характеристика работы

Актуальность исследования. Изучение отечественной литературы в её взаимосвязи с литературами зарубежными - основа сравнительного метода, который является одним из наиболее важных и стремительно развивающихся в современном литературоведении. Подобный подход помогает не только выявить общие закономерности развития всемирной литературы, но и способствует более тонкому, глубокому осмыслению творчества русских писателей, определению самобытности национальной литературы. На современном этапе развития компаративистики контактные связи и типологические схождения рассматриваются в их единстве, равно как и внутрилитературные отношения непременно учитываются при исследовании межлитературных взаимодействий. Для полной характеристики литературы определённого периода необходимо, с одной стороны, разностороннее её исследование (изолированное изучение оригинального произведения и его связей с иностранной литературой не составит полной картины, если не будут учитываться переводы, которые являются органичной частью любой национальной литературы), а также обобщающий, целостный взгляд на предмет, что позволит выделить общие тенденции развития, а не дробить его по отдельным темам. Проблема перевода в этом отношении представляется особенно интересной: являясь одним из видов литературных контактов, отражающих творческие взаимосвязи литературы оригинальной с иностранной, перевод также обусловлен внутренними потребностями воспринимающей стороны.

Актуальность данной работы заключается в возможности дать более полную, обобщённую характеристику литературного процесса указанного периода, выявить связи, не рассматривавшиеся ранее, и тем самым значительно расширить рамки анализа произведений русской прозы.

Предмет исследования. Перевод 1820-30-х годов отличает особая форма бытования в русской литературе, что, несомненно, заслуживает внимания исследователя. Благодаря хорошему знанию французского языка в обществе все новинки, в основном, читались в оригинале. В этот период истории русской литературы наиболее очевидно проступает амбивалентность природы перевода: способствуя обогащению и развитию национальной литературы путём её ознакомления с творчеством иностранных авторов, переводы наравне с оригинальными произведениями включаются в общую художественно-эстетическую систему воспринимающей литературы. Именно художественно-экспериментальная, а не посредническая функция журнальных переводов этого периода становится основной, отодвигая на второй план вопрос о влиянии переводных произведений на русскую прозу. Перевод является такой же неотъемлемой частью литературного процесса того времени, как и вновь написанное оригинальное произведение: переводчик и писатель решают одни и те же вопросы композиции, стиля, языка, образов (нередко именно писатели занимались переводами для журналов).

Период 20-30-х годов оказывается переходным этапом в развитии не только оригинальной русской литературы, но также теории и практики перевода. Эти годы, в отличие от предшествующего периода русской литературы, когда граница

ми-переводчиками, не были

между своим и чужим н

■дщушздздь .дасатела

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ —С Петербург

эпохой чисто "субъективного" перевода: переводчики, обращаясь к иностранной литературе, настраивали себя на воссоздание именно "чужого" произведения, о чём свидетельствуют довольно последовательное воспроизведение текста (точная передача сюжета с минимальными отклонениями от оригинала, не считая цензурную правку), что было редким явлением в предшествующую эпоху переделок, а также частые "нерусские" элементы стиля (синтаксис, лексика, фразеология), чтб отражало стремление переводчика быть как можно ближе к автору - объективное воссоздание оригинала стало основным принципом в самой переводной литературе и отразилось в требованиях критики. Однако временем "объективного" перевода эти годы ещё не стали личное отношение переводчика в процессе работы ещё очевидно: по большей части неосознанно, не воспринимая это как одно из условий работы над переводом, он выступает в двойной роли писателя-переводчика, привнося в новый вариант особенности своего стиля, часто сильно отличающегося от авторского. Постепенное уменьшение субъективных факторов в переводе по сравнению с объективными, то есть движение от "вольного" перевода к "профессиональному", -процесс, неразрывно связанный с общей тенденцией русской литературы, развивавшейся в сторону самобытности, уходившей от подражательности.

О своеобразии этого процесса свидетельствуют журналы эпохи. Особая роль журналов этого времени, создававших традицию чтения, формировавших интересы, имевших единое идеологическое и художественное направление, заставляет рассматривать их на одном уровне с авторскими произведениями. Журналы задавали тон литературе. 1820-30-е годы можно назвать "ученическим" периодом русской прозы, когда писатели активно занимались разработкой новых форм и жанров, используя художественные достижения иностранной литературы, а журналы этого периода - "лабораторией", в которой проводились авторские "эксперименты" и затем разбирались в многочисленных критических отзывах, часто в острой полемике. В журналах появилось и новое осмысление принципов перевода, представляющее собой переходный этап от восприятия чужого произведения как своего к отегранённо-объективной позиции переводчика.

Уже давно к изучению роли журналов в общественно-культурной жизни 20-30-х годов обращаются не только историки журналистики, но и литературоведы. Кроме обобщающих работ по издательскому делу этого периода, существует немало исследований, посвященных одному из журналов или критической и редакторской деятельности того или иного литератора1, в которых подробно рассмотрены история создания, основные положения критики, особенности содержания. Однако, несмотря на изученность просветительской деятельности журналов, собственно ху-

1 Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века- (1826-1839 года). Л., 1965; Весин С. Очерки по истории русской журналистики 1820-1830-х годов. СПб., 1881*, Ерофеев В. В Журнал А. С. Пушкина «Современник» и его роль в литературном движении 30-х годов. 1952; Зыкова Г. В. Журнал Московского университета «Вестник Европы» (1805-1830 гг.): разночинцы в эпоху дворянской культуры. М., 1998; Каверин В А Барон Брамбеус: История Осипа Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения». М., 1966; Козмин Н. К. «Московский телеграф»: иностранная журналистика и литература. Пб, 1900; Махов А Е Журнал «Телескоп» и русская литература 1830-х годов. М., 1985; Морозов В. Д. Очерки по истории русской критики второй половины 20-30-х годов XIX века. Томск, 1979

дожественная их функция (функция, присущая прежде всего литературе, но которую также взяли на себя и журналы этого времени), исследована мало.

В 20-30-е годы XIX века русские писатели проявляют особый интерес к западноевропейской литературе. Именно к этому периоду относится начальный этап формирования новой русской прозы. Обращение русских авторов к чужой литературной традиции и её творческое осмысление было закономерным явлением: молодые литераторы тщательно осваивали опыт европейских писателей и впоследствии вырабатывали на его основе собственную манеру письма. В литературоведении достаточно изучены вопросы о влиянии той или иной западноевропейской литературы или отдельного писателя на русскую прозу2, однако не многие из них дают представление об общих тенденциях литературного развития эпохи.

Следует отметить увеличившийся в наши дни интерес к творчеству второстепенных писателей3. Именно в произведениях авторов "второго ряда" наиболее очевидно проступают особенности общего литературного движения, в го время как в яркой и самобытной манере "больших" писателей они могут преломиться до неузнаваемости. В определённом смысле они оказываются более важны для сопоставления, гак как осуществляют преемственность литературных ценностей более прямолинейно.

Многочисленные стилистические анализы русской прозы4 подтверждают тот факг, что развитие стиля художественной литературы напрямую связано с историей русского литературного языка. Сам перевод должен быть рассмотрен на трёх уровнях: анализ сюжета, композиции, тем, образов составляет первый уровень, способы художественного выражения (диалоги, речь персонажей, повествование, членение текста) - второй, и, наконец, занимаясь изучением переводов 1820-30-х годов, нельзя обойти вниманием их язык (синтаксис и лексика прежде всего). Однако ни один из уровней не может быть назван главньм в определении специфики влияния

2 ("V, например Гроссман Л. П. Бальзак в России // Литературное наследство. М., 1937 Т 31 -32. С 149-373; Дюшен Э. Поэзия М Ю Лермонтова в её отношении к русской и западноевропейским литературам Казань, 1914; Елистратова А А Гоголь и проблемы западноевропейского романа. М , 1972; Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы. Л., 1978; Кафанова О Б. Жорж Санд и русская литература XIX века. Миф и реальность. Томск, 2000; Левин Ю Д Восприятие английской литературы в России. Л., 1990; Маканин С. Литера ¿у рные взаимосвязи России и Франции ХУШ-Х1Х вв. // Литературное наследство М., 1937. Т. 29-30: Русская культура и Франция. С. У-ЬХХХП; Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л, 1960, Фёдоров А. В Лермонтов и ли юра! ура его времени. Л., 1967; Чудаков Г. И Отпошение творчества Н В. Гоголя к западноевропейским литературам. Киев, 1908.

3 Вершинина Н Л. Русская беллетристика 1830-1840-х годов: Проблемы жанра и стиля. Псков, 1997; Гурвич И А Беллетристика в русской литературе XIX века. М., 1991; Чернов А В. Русская беллетристика 20-40-х годов XIX века: Вопросы генезиса, эстетики, поэтики. Новгород, 1997; Забытые и второстепенные писатели ХУЩ-Х1Х веков как явление европейской культурной жизни. Псков, 2002.

4 Особенно значимы в этом отношении работы В В. Виноградова: Избранные труды. О языке художественной прозы. М., 1980; Избранные труды Поэтика русской литературы. М, 1976; Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя. М., 1990; Стиль Пушкина. М., 1999. См. также: Булаховский Л. А Русский литературный язык первой половины XIX века: В 2-х т. 2-е изд., переем, и доп Киев, 1957. Т. 1: Лексика и общие замечания о слоге; Ефимов А И. О языке художественных произведений. Изд. 2-е, испр и доп. М., 1954.

перевода, поэтому основой исследования в данной работе стало их комплексное рассмотрение. Русский литературный язык и художественный язык прозы формируются в этот период одновременно, во многом благодаря творчеству выдающихся русских писателей, следовательно, только совмещение лингвистического и литературоведческого анализов текста в изучении перевода приближает исследователя к пониманию столь многогранного явления.

Не следует забывать и об историческом взгляде на предмет как одном из основных аспектов исследования: то, что представляется нормой современному литератору, могло иметь совершенно иное толкование в прошлом. В частности, применительно к этому периоду русской литературы мы гге вправе говорить о переводчике как о "плохом", так как, несмотря на отклонения от оригинала, попытку "подвести" произведение под распространённый в отечественной литературе тип, он переводит уже на качественно иной ступени развития техники перевода, не "опускаясь" до переделок и адаптаций, уподоблявших произведения исключительно набору штампов на основе крайне схематизированного сюжета (что ещё было довольно частым явлением в массовой литературе тех же годов). Мы можем в данном случае говорить о нём лишь как о плохом писателе, не имевшем достаточного литературного чутья и творческой индивидуальности, чтобы если не создать, то хотя бы уловить в чужом произведении новые художественные возможности. Задача - точно передать "чужое" произведение, которая в переводческой практике гого времени ещё не утвердилась окончательно, отодвигала на второй план идею создания новых художественных ценностей посредством перевода, также звучавшую в работах литераторов той поры. Не случайно довольно посредственные с точки зрения современного литературоведения переводы получали положительные отзывы: абсолютно не отражая особенности авторского стиля оригинала, они были ценны тем, что передавали его содержание достаточно близко к тексту, сохраняя если не художественную специфику произведения, то, по крайней мере, авторский замысел.

"Субъективный" элемент перевода интересует нас прежде всего: именно он, выявляя творческий подход переводчика, отражает те особенности оригинальной русской литературы, которые складывались в эти годы И важным для нас является исследование не степени, а способа, образа восприятия перевода, не количественное соотношение переводной и оригинальной литературы (хотя эти годы характеризуются как никогда большим объёмом переводной литературы), а качественное влияние перевода на формирование русской прозы.

Цель работы заключается в том, чтобы определить роль переводной литературы 1820-30-х годов, её влияние на формирование русской прозы посредством выполнения следующих задан:

- описать общую ситуацию, сложившуюся в русской литературе и критике 20-30-х годов XIX века;

- определить роль журналов в общем литературном процессе этого времени;

- выявить специфику журнальных переводов и их основное отличие от переводов предшествующей эпохи;

- проанализировать художественные переводы в их сопоставлении с оригинальной русской прозой.

Материалом для исследования послужили, во-первых, опубликованные в журналах 1820-30-х годов критические работы и художественные переводы, многие из которых не изучались ранее, а во-вторых - русская проза этого времени. Выбор произведений по большей части носит условный характер: достовертшх свидетельств о том, чтб именно из французской литературы читал тот или иной автор, не так много (а в некоторых случаях их пет вообще); и тем более мы не можем с точностью сказать, было прочитано произведение в оригинале или в переводе, в журнальном варианте или в отдельном издании. Поэтому, с одной стороны, в работе анализируются только переводы из журналов, издававшихся в этот период (список переводов приводится в приложении), а с другой - русская проза указанного периода. Литературный процесс, особенно в переходные периоды, - явление обширное и многогранное, не имеющее чётких границ, поэтому любое его деление носит достаточно условный характер. Условность подобного отбора определяется и тем фактом, что многие произведения иностранных авторов, появлявшиеся в журнальных переводах в виде отдельных глав или даже выдержек, не могут рассматриваться оторванно от художественного целого. Основной акцент делается на текст перевода, который вбирает в себя суть художественно-эстетической позиции автора-переводчика, но выяснение соотношения перевода и произведения русской прозы применительно к ситуации, сложившейся в 1820-30-х годах, невозможно без учёта третьего компонента - оригинала: вне зависимости от того, какой именно связи уделяется большее внимание (в данном исследовании это "перевод - русская проза"), цепочка состоит из трёх звеньев, каждое из которых имеет своё значение -"оригинал - перевод - русская проза". Более верным было бы представить эту цепочку в виде схемы, которая более точно отражает принцип бытования перевода в

оригинал

литературном процессе изучаемого периода: ^

перевод <■> русская проза.

Научная новизна работы определяется тем, что в ней впервые подробно рассматривается теория перевода, представленная на страницах журналов 1820-30-х годов, анализируются тексты переводов, а также даются новые параллели для сопоставления.

Методологической основой исследования явились положения сравнительного литературоведения, представленные в работах В. М. Жирмунского, Д. Дюри-шина, М. П. Алексеева, Г1. М. Топера и некоторых др., а также принципы стилистического анализа художественного текста, разработанные в лингвистических исследованиях.

Структура работы включает введение, две главы, заключение и приложение. Первая глава представляет характеристику журналов 1820-30-х годов: общее описание их содержания, принципов сотрудничества, а также основных критических положений, в частности, разборов иностранных произведений и русских переводов, что воссоздаёт теоретическую базу функционирования переводной литературы в этот период. Вторая глава посвящена непосредственно анализу самих переводов -"практических" опытов - в их соотношении с оригинальной русской прозой. В приложении представлены материалы к библиографии переводов произведений французской литературы в русских журналах 1820-30-х годов.

Основное содержание работы

Во введении даётся обзор научной литературы по теме исследования, обосновывается актуальность работы, определяются её цель, основные задачи, методическая база, материал исследования, оговариваются спорные теоретические вопросы.

В первой главе рассматриваются журналы 1820-30-х годов.

Наиболее значимые журналы этого времени: «Московский телеграф» Н. А. Полевого, «Телескоп» Н. И. Надеждина, «Современник» А. С. Пушкина, «Сын Отечества» Н. И. Греча и Ф. В. Булгарина, «Библиотека для чтения» О. И. Сенковского. Проанализировав их содержание, можно говорить о том, что в первой трети XIX века появился новый тип журнала. Главной своей задачей издатели считали просвещение читателя, причём читателя в широком смысле этого слова: Полевой. Надеж-дин и многие другие журналисты видели объектом своего "воспитания", воздей-С1вия не только рядовых подписчиков, но и писателей, деятелей наук и искусств, которые должны были интересоваться журнальными статьями и художественными произведениями не в целях приятного времяпрепровождения, а для внимательного, заинтересованного прочтения и дальнейшего анализа в своём творчестве.

Основной чертой нового типа журнала становится энциклопедичность: в любом из номеров можно найти статьи как по музыке, истории, экономике, юриспруденции, педагогике, так и по ботанике, физике, химии, археологии, медицине и многим другим наукам с приложением последних новостей, статистических данных и даже картинок мод. Издатели пытались найти разумное «соотношение "научности" и "популярности", которое обеспечило бы журналу успех и в то же время не привело бы к чрезмерной легковесности»5.

Особое внимание в журналах уделяется словесности. Большую часть всех изданий составляют разделы: «Изящная словесность», «Критика» и «Библиография», статьи о журналистике и работы по истории литературы6. Одинаково подробно освещаются новости как зарубежной литературы, так и русской, как поэзии, так и прозы. Несмотря на общественно-политические взгляды редактора и ту или иную линию, которой придерживался журнал, отделы литературной критики и библиографии становятся ведущими во всех изданиях. Подобное отношение к литературе и критике делает журналы значимыми при исследовании литературного процесса рассматриваемого периода.

Другой характерной чертой нового типа журнала является приверженность редактора определённому литературному направлению. Не только подбор статей и художественных произведений, но и сноски, примечания, аннотации, комментарии настраивали читателя на восприятие материала под определённым углом зрения, исключая иные трактовки. Философско-эстетические взгляды, которых придерживалась издательская группа, становились всеопределяющими: «собственные мнения издателей» понимались как основа, на которой держалась вся концепция жур-

5 Махов А. Е. Журнал «Телескоп» и русская литература 1830-х годов. М., 1985. С. 18.

6 В разных журналах названия рубрик варьировались: «Русская литература», «Журналистика», «Современная библиография» - в «Московском телеграфе», «Литературные новости», «Книжные известия» - в «Московском вестнике». «Новости иностранной литературы», «Летописи отечественной литературы» - в «Телескопе» и др.

нала, не позволявшая упасть ему до уровня «складочного места»7 чужих статей, противоречащих друг другу и целям самого издателя.

Существование журнала, его содержание, отбор авторов напрямую зависел от начальной установки редактора. Издательскими интересами определялись также пути сотрудничества. Как и русские писатели, обратившиеся в эти годы к западноевропейской прозе, издатели брали за образец иностранные журналы. Наиболее яркий пример - связь «Московского телеграфа» Полевого с «Энциклопедическим обозрением» Ж. де Пари. Надеждип и Погодин, которые ориентировались прежде всего на немецкую философию, также не могли обойтись без французских журналов, не ограничивавшихся материалом лишь для интеллектуальной публики. Однако «Энциклопедическому обозрению» издатель «Телескопа» предпочитал «Обозрение двух миров», редакция которого так же, как и сам Надеждин, выдвигала на первый план философию и критику.

Следует отметить, что обращение к зарубежной периодике и частое использование чужих материалов объясняется исключительно необходимостью образца, который должны были иметь русские литераторы, взявшиеся за создание в России нового типа журнала. Усвоив же основные принципы ведения дела, русские журналисты стали самостоятельно формировать концепцию своих изданий. Они активно печатают переведённые статьи (хотя со временем их количество уменьшается), но для этого тщательно отбирают только те из них, которые соответствуют позиции журнала. Со временем появляются и самостоятельные исследования. Похожая ситуация наблюдается в художественной литературе. Именно эти годы характеризуются частым обращением русских писателей к зарубежной прозе. Молодые авторы переживают своего рода ученический период: достигнув определённого уровня мастерства, переосмыслив достижения западноевропейских писателей, они приходят к собственной манере письма.

Появление независимых суждений было обусловлено необходимостью заниматься русской словесностью, которая в то время мало интересовала иностранных критиков. Основное внимание в журналах уделялось русской прозе, в которой в начале 30-х годов видели будущее литературы. Несмотря на различие взглядов (например, Полевой отстаивал принципы романтизма, а Надеждин видел будущее литературы в гармоничном сочетании объективных и субъективных начал классицизма и реализма), французская литература одинаково интересовала всех издателей вне зависимости от их пристрастий, часто в противовес критическим теориям, которые излагались в журнальных публикациях. При этом оценка публикуемых писателей была различной. Так, например, Полевой отдавал должное Бальзаку лишь как хорошему рассказчику: в этом качестве, по его мнению, французский писатель более всего повлиял на русскую повесть. Что же касается рассказов начала 30-х годов - Contes bruns, Les cent contes drolastiques, - то они, согласно критическим заметкам в журнале, уже не обнаруживают того дарования, которое проявилось в раннем творчестве Бальзака: излишняя забота об «отделке частностей» идёт в ущерб основной идее его произведений. Для Надеждина, писавшего литературные

7 Полевой Кс. О направлениях и партиях в литературе // Московский телеграф. 1833. Ч 51 № 12 С. 594-611.

«летописи» в том же 1832 году, Бальзак - лучший прозаик своего времени, который может «представлять философическую историю современной жизни с глубокою психологическою прозорливостью»8.

На фоне критики иностранной прозы актуальной становится проблема самобытности русской литературы. Немаловажной в этой связи представляется необходимость создания русского литературного языка. Сама постановка подобного во- < проса и всс возрастающее значение прозы, которое отмечали критики 1820-30-х годов, отражают стремления литературы того времени.

Особое значение приобретают переводы, появляющиеся па страницах журна- ^

лов. Они становятся одним из основных аргументов (наравне с новыми произведениями молодых писателей и критическими обзорами) в литературной полемике того времени. Переводы знакомят читателя с последними новинками западноевропейских авторов, способствуя тем самым расширению и обогащению жанровой системы русской прозы, и одновременно дают возможность для разработки, "шлифовки" литературного языка, который, соприкоснувшись с абсолютно новыми художественными формами, уже не мог оставаться на уровне XVIII столетия. Таким образом, переводная литература выполняет сразу две функции, которые понимаются критикой как равно необходимые и значимые в тот период формирования русской прозы.

Анализ многочисленных рецензий, критических статей, посвященных иностранной литературе, и непосредственно самих художественных переводов, печатавшихся почти в каждом номере любого из журналов 1820-30-х годов, позволяет говорить о теории перевода, которая сформировалась и получила своё определение именно на страницах этих изданий, в журнальной полемике. Комментарии журналистов к переводам, - сноски к публикуемому произведению, его анонсирование, вступительное слово редактора, - можно рассматривать как особый жанр, отличный от развёрнутых рецензий на отдельно изданный перевод, но при этом не менее значимый.

С появлением первых номеров журналов критики говорят о необходимости «хороших» переводов, которые бы могли передать все достоинства оригинала. При этом они не призывают отказываться и от неудачных вариантов: «Как бы ни был плох перевод, но незнакомые с иностранными языками узнают из него то, что иначе осталось бы для них недоступным»9. В последнем случае именно журналам отводилась особая роль: они давали возможность объяснить ошибки молодых литераторов на наглядном примере - разборе вновь изданного перевода.

Уже в эти годы во многих работах различаются два противоположных по своему методу типа перевода: буквальные и вольные (в современной терминологии). Тогда же возникает понимание необходимости иного способа перевода, гармонично сочетающего в себе достоинства двух вышеназванных, ориентированного на более точное, и в содержательном, и в художественном плане, воспроизведение подлинника. Основным требованием становится умеренность переводчика как в '

строгом, неотступном следовании оригиналу, так и в его интерпретации. Таким

8 Телескоп. 1832 Ч. 11. № 17. С. 105.

9 Московский телеграф. 1833. Ч. 51. №9. С. 155.

образом, уже в первой трети XIX века появляется мысль о необходимости наличия у переводчика дарования, которое позволило бы ему не уступить в своём творчестве (пусть и "вторичном") автору оригинального произведения.

Следует отметить, что в любой статье или рецензии, где речь идёт о переводе, неизменно поднимается вопрос о языке. В русской критике, где работа над языком и стилем связывалась не только с самой техникой перевода, но и с созданием литературного языка, а вместе с ним и прозы, этой проблеме уделялось особое внимание, посвящалось немало страниц тщательного текстового разбора с подробными выписками из обоих произведений и их сопоставлением. Любое новое издание бралось на заметку, и рецензенты в ближайших номерах журнала приводили полный перечень стилистических или (что, по их мнению, ещё ужаснее) языковых неточностей. Анализ перевода зачастую превращался в список лингвистических ошибок, который тем не менее давал повод критикам высказать зрелые суждения - основополагающие при изучении стилистики перевода и в современной науке.

Примечательно, что в этом вопросе большинство критиков, из различных по направлению журналов, сходились в едином мнении: все видели в переводе не просто средство передачи иноязычного текста, а способ выработки языка новой художественной прозы. Полевой, например, предполагал обязательным наличие у переводчика художественно-эстетических и нравственных принципов. Он требовал переводить лишь "достойные" произведения, так как любой перевод, сделанный не на потребу книгопродавца, а с учётом реальных потребностей современной публики, становится значительным явлением, важной частью национальной литературы.

На примере журнальной критики хорошо виден рост мастерства переводчиков, изменение отношения к переводу. Со временем меняется и само понятие перевода: переложения постепенно перестают восприниматься как полноценные переводы -восстанавливается граница между "своим" и "чужим"; указания оригинального названия, имени автора, переводчика становятся обязательными. Подход к иностранному произведению теперь исключает возможность "вольного" с ним обращения: принципы французской школы перевода перестают восприниматься как образцовые, а вольное обращение французских переводчиков, которые без смущения переделывали оригинальное произведение, следуя исключительно своему вкусу, воспринимается как анахронизм. Понимание того, что именно такая техника перевода является наиболее "правильной", появилось ещё в конце XVIII - начале XIX века, но получило широкое распространение и нашло своё практическое применение именно в 1820-30-х годах.

Развивая теорию перевода, журналы этого периода подкрепляли её практическими опытами. Большинство журналов этого времени задумывались как "переводные": концепция будущего издания представлялась полностью основанной на переводной литературе - научной, критической, художественной Именно переводы составляли значительную часть его содержания.

Во второй главе проводится анализ журнальных переводов в сопоставлении с русской прозой 1820-30-х годов.

Интерес, который русские литераторы проявляли к иностранной литературе в эти годы, имел объективные причины: оживление общественной мысли повлекло за собой развитие отечественной критики и литературы, активно включившихся в

мировой культурный процесс. Пристальное внимание к другим литературам выразилось не только в стремлении ознакомиться с новыми художественными произведениями и литературно-эстетическими и философскими исследованиями зарубежных авторов, но и в появлении огромного количества переводов, в частности, журнальных. Характерно, что в прессе этих годов были опубликованы работы как выдающихся западных прозаиков, так и писателей "второго" (или даже "третьего") ряда. Обилие таких подчас малозначимых в художественном отношении произведений вполне объяснимо с ючки зрения переводческой практики. Форма произведения, его стиль (в широком понимании) - то, над чем прежде всего работали русские писатели. Именно возможность работы над стилем давала переводческая деятельность, в то время как собственно иностранная литература могла служить источником для более глубокого идейно-художественного осмысления творчества европейских писателей. Повторяющиеся из перевода в перевод сюжетные ходы, композиция, типы персонажей, художественные и структурные элементы становились "лабораторией" для русской прозы.

Светская повесть - жанр, испытавший наибольшее влияние французской литературы и, в частности, творчества О. Бальзака10. Сопоставление повестей А. А. Бестужева-Марлинского, Н. Ф. Павлова, М. П. Погодина, В. А. Соллогуба, И. И. Панаева и др. с переводной французской прозой, не проводившееся ранее, позволяет выделить некоторые общие мотивы повествования и способы изображения: высшее общество предстаёт не иначе как пустое и лицемерное; появляется мотив кастовости света и искусственности взаимоотношений; типичным местом действия оказываются театр, бал, маскарад; значимым сюжетным ходом становится дуэль; особое значение приобретает мотив денег (титулы и богатство в свете ценятся превыше всего), а также мотив "стратегии" в завоевании светской женшины и «поэтизация адюльтера»'1; возникают общие принципы создания образов главных героев.

Образ светской женщины (или невесты-аристократки как один из вариантов) -центральный в рассматриваемом жанре. Наиболее интересной в этом отношении является параллель: Бальзак - Павлов. Повести французского прозаика «Мщение» (Vendetta) и «Невеста-аристократка» (Le Bal de Sceaux), переведённые Павловым в 1831 и 1832 годах для журнала «Телескоп», оказали несомненное влияние на его оригинальное творчество.

10 Этот жанр наиболее исследован в литературоведении См., например- Белкина M А "Светская повесть" 30-х годов и «Княгиня Литовская» Лермонтова // Жизнь и творчество М. Ю Лермонтова. Сб. первый. Исследования и материалы. М., 1941. С. 516-551; Иезуитова Р. В. Светская повесть // Русская повесть XIX века. Л., 1973; Andrew J. 'Le grand monde est un bal masqué': (The Function of the Ball in the Russian Society Tale) // Life and Text Oslo, 1997 P. 45-57; Shepard E. A. The Society Tale and the Innovative Argument in Russian Prose Fiction of the 1830s // Russian literature. 1981. X. P. 111-162.

1 1 Мерсеро выделяет это как одну из особенностей творчества Бальзака, но это определение применимо к любому произведению, написанному в жанре светской повести. - См.: Mersereau J Lermontov and Balzac // Preprint: American contributions to the Fifth international congress of Slavists. Sofia, 1963. V. 2.

Н. А. Трифонов намечает основные точки соприкосновения между творчеством двух писателей: тема власти и могущества денег, тема светской женщины, изображение «гипнотизирующего воздействия» света при всём критическом отношении к нему; утончённый психологический анализ, детализированные описания, литературный эклектизм (соединение реалистических и романтических художественных средств)12. Однако сходство не ограничивается разработкой темы света -между повестями «Невеста-аристократка» и «Миллион» легко обнаружить сюжетные аналогии и некоторые обшие мотивы, значимые детали. Подробные описания и психологический анализ также не единственное, что сближает двух писателей. Кроме пристального интереса к деталям, следует отметить их новое качество в прозе Павлова; тонкий психологический анализ присутствует в его повести не только в характеристике персонажей, но и определяет построение сюжета, представляющего собой борьбу двух характеров. Отмеченные выше особенности оригинального творества русского писателя подтверждаются и вниманием Павлова к подобным художественным элементам в повестях Бальзака, очевидным при переводе: он точно передаёт все характеристики персонажей, не упуская и "низкие" детали; особо следует отметить точный перевод авторских ремарок в диалогах, что выгодно отличает Павлова от большинства переводчиков этого периода, ограничивавшихся набором в пять-семь глаголов для передачи всех оттенков настроения говорящего; особенно близким оригиналу перевод оказывается в синтаксисе. Проанализировав оба перевода с точки зрения стиля, можно отметить эволюцию Павлова как переводчика.

Другой общий для светской повести образ - главный герой, противопоставленный высшему обществу. В принципе, идеальный герой в столкновении с действительностью - господствующий тип во всех романтических жанрах этого периода, что отражается и в переводах, в которых он часто подводится к общему романтическому типу благородного героя (например, это очевидно в переводе «Матео Фальконе» П. Мериме). Образ главного героя в светской повести осложнён мотивом разочарования, «утраченных иллюзий». Такой тип героя оказывается широко распространённым и во французской литературе первой трети XIX века, и в русской. Однако в произведениях Лермонтова и Бальзака конфликт оказывается шире, чем в светской повести, так как определяется не давлением обстоятельств, а внутренними противоречиями характера героя: тема «утраченных иллюзий» носит личностный характер, а свет выступает лишь как один из наиболее ярких "антагонистов" героев. Таким образом, мотив «лживого и мелочного света» определяет сходство некоторых сюжетных линий и образов в произведениях Бальзака, Лермонтова и светских повестях, но принципы изображения основных персонажей и конфликт сближают лишь произведения Бальзака и Лермонтова.

Такие герои Бальзака, как Эжен де Растиньяк («Отец Горио»), Рафаэль де Валантен («Шагреневая кожа»), Люсьен Шардон («Утраченные иллюзии»), имеют сходные черты с Печориным Лермонтова: это полные духовных и жизненных сил молодые люди, которые не могут найти применения этим силам в современном им

12 Трифонов Н. А Первый переводчик Бальзака в России // Науч докл. высш. школы. Филол. науки. 1960. №2. С. 99-112.

обществе и бросают ему вызов. Однако вызов героев Бальзака подразумевает под собой не отталкивание от светских условностей, а стремление покорить светское общество, стагь одним из его представителей (они с лёгкостью принимают новые правила игры и с удовольствием подчиняются им). В отличие от них, героя Лермонтова карьера не интересует: он не стремится попасть в светское общество, так как уже принадлежит к нему (а значит, ему нет необходимости идти на компромисс).

В этом отношении более близкими лермонтовскому Печорину оказываются героини Бальзака: их переживания глубже, чем просто перемена взгляда на жизнь, изменение отношения к действительности. Кроме того, герой-карьерист характерен прежде всего для западной литературы, в то время как в русской литературе герой чаще всего исключается из общественной деятельности, что и сближает его с героинями западноевропейской прозы, тоже социально пассивными. Важно также, что героини Бальзака испытывают разочарование в жизни, но не подчиняются действительности: как и Печорин, они остаются полны внутренних порывов.

Тем не менее Печорин отличается в своём отношении к жизни и от героинь Бальзака. Разочарование в браке и в материнских чувствах, гибель любимого человека заставляют Жюли д'Эглемон («Тридцатилетняя женщина») отдалиться от общества. Нравственные страдания Печорина вызваны другими, более глубокими причинами: возможно, у него и было любовное разочарование (прямо об этом в романе не говорится, однако по некоторым упоминаниям о причинах ссылки Печорина на Кавказ можно сделать такой вывод), но оно скорее было не причиной, а следствием того, что он не мог найти понимания. Невозможность выполнить предначертанное судьбой «назначение высокое», найти применение своим силам - в этом трагедия лермонтовского героя. Героини Бальзака мечтают о любви, в которой видят смысл своего существования, но не могут найти её, так как потеряли любимого человека (или ребёнка), который мог бы пробудить их чувства для настоящей жизни; Печорин не видит лаже того, к чему ему следует стремиться. И самое главное: героини Бальзака, хотя и после долгих размышлений и душевных терзаний, всё-таки смиряются со своим положением, а Печорину подобное успокоение недоступно.

Более очевидно сходство таких персонажей, как Растиньяк и Люсьен, с Кра-синским («Княгиня Литовская»). В первую очередь, героев сближает внешность: это красивые молодые люди (в отличие от Печорина в «Княгине Литовской», некрасивость которого подчёркивается автором). Кроме того, они в высшей степени амбициозны: остро переживают свою бедность и стремятся достигнуть достойного положения в обществе. Сходны в произведениях Лермонтова и Бальзака и некоторые сюжетные линии, связанные с этими героями: чтобы быть представленными в обществе, и Растиньяк, и Люсьен, и Красинский попадают на приём к великосветской даме; героев неизменно встречает высокомерное отношение завсегдатаев салона и презрительное обращение слуг, что задевает их; хозяйка салона - женщина несчастливая в браке; и там герой встречает своего потенциального соперника, который либо уже является её любовником, либо вскоре станет им.

Тема "незначительного" чиновника приобретает особую популярность в русской литературе к 1840-м годам и становится одной из основных в творчестве писа-

телей натуральной школы. Именно социальный аспект произведений французских прозаиков был взят на вооружение русскими писателями и значительно заострён в их оригинальных произведениях - первые подобные образы появляются в рамках жанра светской повести.

Однако, несмотря на сходные приёмы, которыми писатели пользуются при создании образа лицемерного, высокомерного светского общества, а также героев, не принимаемых им, всё, что выходит за рамки только социального конфликта личности и общества, приобретает различные философские, психологические и социально-исторические мотивировки.

По сравнению с произведениями светской тематики влияние французской литературы в жанрах философской и фантастической повести было довольно ограниченно, несмотря на то что произведения, главным героем в которых выступает художник, тесно связаны по своей проблематике с светской повестью. В них также присутствует тип романтического героя, который противопоставлен обществу, но уже не высшему свету, а обществу в целом, как объективной действительности, олицетворяющей реальный мир (в противовес идеальному миру творчества).

Несомненно, наибольшее влияние в этом жанре на русскую прозу оказал немецкий романтизм - и в плане поэтики, и в плане идейного наполнения. Поэтому роль французской литературы в данном случае незначительна: тема искусства, при всей её популярности, практически на протяжении всей первой половины XIX века разрабатывалась в рамках философии немецкого романтизма. Отсюда и относительно небольшое количество переводных французских философских и фантастических повестей. Фантастика развивалась, в основном, под влиянием Э. Т. А. Гофмана - во многом и французская литература находилась в зависимости от его творчества. Однако в определённых аспектах проза французских писателей значительно отличается от произведений немецких романтиков, и некоторые из её особенностей органически влились в романтическую поэтику и стали определяющими чертами новой русской фантастики и философской повести.

В образ художника французские писатели привносят физиологическую детерминированность природы творчества. Нечто подобное происходит и в изображении конфликта героя с обществом. В повествовании не просто отражаются переживания героя, его злоключения, но даются чёткие и подробные описания окружающей действительности: фон становится значимым, столкновения художника с обществом приобретают конкретные общественно-исторические черты - это уже не "экзистенциальный" романтический, а социально детерминированный конфликт.

Именно "натуралистичность" стиля французской прозы, её обращение к социальным реалиям привлекает русских писателей и впоследствии становится основным художественным приёмом в прозе натуральной школы. Что касается философского содержания французских повестей об искусстве и художниках, то оно интересовало русского читателя скорее как "иллюстрация" к творчеству немецких романтиков. Такой подход к французской прозе нашёл отражение в немногочисленных переводах французских повестей, затрагивающих философско-эстетическую проблематику (например, в переводе «Неведомого шедевра» Бальзака все довольно объёмные эстетические рассуждения автора сводятся к двум абзацам, отражающим

общеромаптическую идею вечного поиска идеала - наиболее совершенного способа воссоздания жизни в искусстве).

Фантастика также входит в действительность, определяется реальным миром. Это было свойственно и немецкой литературе, в частности, прозе Гофмана. Однако, если у Гофмана сам быт, реальный мир пронизан мистическими мотивами и в любой момент чреват фантастическими превращениями, то во французской прозе ре- < альность сосуществует с фантастикой на равных - они взаимодополняют друг друга. Поэтому социальный аспект не отступает перед фантастическим, среда оказывается не менее важна, чем быт. Благодаря французским "физиологическим" | очеркам в русской литературе появляется особый тип фантастического сосуществования двух миров: реального и ирреального (не случайно, в журнале «Сын Отечества» была переведена та часть романа «Шагреневая кожа», где наиболее очевидно пересекаются и соединяются эти два плана - момент посещения Рафаэлем антикварной лавки и встреча с её хозяином). Фантастическое здесь настолько реалистично, так глубоко погружено в быт и современность, что его вполне можно объяснить особым психологическим состоянием героя. Герой не столько поражён происходящим, сколько "захвачен" им. Такое состояние рождает большую полноту реальности: с разрушением границы между фантастикой и действительностью создаётся "вторая" реальность, уже максимально переживаемая читателем. Этим до-сшгается абсолютная объективность повествования. Подобный тип фантастического, погружённого в реальный мир и неразрывно связанный с действительностью, мы находим и у Лермонтова в его незаконченном произведении «Штосс» (в этом случае особенно интересным для сопоставления представляется общий для рассматриваемых произведений демонический образ старичка).

Большое значение приобретает формирование "местного колорита" фантастики: изображение города становится неотъемлемым элементом фантастического сюжета. Сам город, его улицы, дома, театры, подаются как отдельные действующие лица Г "род - это не просто «символ жалкой существенности» (В- В. Виноградов), он живёт своей жизнью (наиболее ярко подобный образ города проявляется в произведениях Гоголя, повести Лермонтова «Штосс» и рассказе Бальзака «Прощённый Мельмот»).

Неоднозначная ситуация складывается в жанре военного рассказа: испытав влияние французской прозы, русский военный рассказ одновременно развивает и традиции отечественной литературы (Н. II. Акимова называет родоначальником этого жанра в русской литературе Ф. В. Булгарина13). Несмотря на неизменный авторитет, которым пользовались французские исследователи в области исторических знаний, а литераторы - в мемуаристике, война 1812 года побудила русских писателей к самостоятельному освоению этой темы. Подобная двусторонняя обуслов- * ленность в разработке военной тематики определила некоторые особенности жанра, что отразилось и на переводах.

В русской прозе этого времени появляется "натурализм" описаний: всё то ' "неистовство" в подборе ужасающих деталей, за которое, в первую очередь, и

13 Акимова Н. Н Военный рассказ в русской литературе первой половины XIX века // Жанры в историко-литературном процессе: Сб. науч. статей СПб., 2000. С. 25-36.

осуждали литературную школу "юной Франции". Но в сравнении с изображением ужасов французскими писателями, которые точно воссоздаются в переводах, описания, встречающиеся в русских рассказах, довольно сдержанны и не столь вызывающи в подборе отвратительных деталей. Русской литературе свойственна ббль-шая степень выражения сострадания в изображении человеческих бедствий. Доказательством этому может послужить перевод рассказа Бальзака «Переправа через Березину» (Adieu!), в котором смягчены многие авторские ремарки, а общий стиль повествования передан в более пафосной, романтической манере, что выражает сочувственный взгляд переводчика.

Однако в целом, текст оригинала воспроизводится точно: в 20-30-х годах уже не опускаются детали повествования, и даже подробные описания быта солдат (особенно популярная тема в прозе этого времени) передаются полностью. Такова была одна из основных литературных черт эпохи - стремление к "документальности". Этим во многом объясняется и появление специализированной военной лексики (многие исследователи связывают её с влиянием Э. Сю), сначала в переводных, а затем и в оригинальных произведениях. Для прозы этих лет характерно смешение стилей: соединение "высокого" и "низкого", романтически пафосных периодов и "натуралистических" описаний встречается в оригинальных произведениях и довольно точно передаётся в переводах. Стилевой контраст не был приметой переводной литературы; он являлся характерной особенностью художественной манеры писателей-беллетристов 20-30-х годов. Поэтому только новые, непривычные для русской литературы формы и образы могли быть либо сознательно проигнорированы и изменены переводчиком, либо - незамеченные или непонятые им - опущены или переделаны.

Наиболее интересным как для французских, так и русских писателей, оказывается образ простого солдата, для которого война - вся его жизнь, и он воспринимает её как нечто будничное, но при этом не утратил доброты, отзывчивости и душевного благородства. Взгляд простого солдата - основной приём при создании образа Наполеона; изображение боя, данное с точки зрения непосредственного участника, также привносит в описание большую выразительность и дополнительные оттенки. Авторы тщательно воссоздают особое мировоззрение человека такого типа, пытаются проникнуть в его психологию. Отражается это и в переводной литературе: попытки передать разговорную речь приводят к работе над стилем произведения: оборванные, ломаные фразы, прерывистые реплики - то, что осваивали в этот период русские писатели.

В переводе повести А. де Виньи «Лауретта, или Красная печать» (одной из глав книги «Неволя и Величие солдата»), появившейся в «Телескопе» в 1835 году, И. В. Селиванов именно к этому общепринятому в русской литературе романтическому типу простого солдата "подводит" образ майора. Не считая значительных купюр. обусловленных цензурными ограничениями той эпохи, переводчик добавляет романтические штампы, сглаживает грубые обороты речи и "прозаические" сравнения, свойственные стилю Виньи, осложняет синтаксис, чтб приводит к разрушению динамизма повествования, ослабляет психологизм. Селиванов переводит в стиле "салонного" романтизма, сводя оригинал к общему типу беллетристической повести тех лет: некоторый элемент того восприятия произведения, при котором пе-

реводчику было свойственно игнорирование авторской индивидуальности, ещё ос-I аётся в переводной литературе этого периода, проявляясь, то в большей, то в меньшей степени. Однако Селиванов достаточно последовательно и точно передаёт сюжет повести, следуя в этом новым принципам перевода, появившимся в 20-30-е годы.

Лермонтов, несомненно, знавший книгу Виньи, мог в своём творчестве использовать некоторые его художественные разработки. Так, например, многими критиками отмечается возможность заимствования им образа рассказчика. Заметим лишь, что это может быть не только образ добродушного и старого солдата, встречающийся в двух новеллах книги («Лоретта...», «Ночь в Венсене»), но и образ молодого офицера, с более близким автору взглядом на жизнь. Однако говорить с полной уверенностью о влиянии Виньи на Лермонтова нельзя, так как тот факт, что «образ повествователя в военных рассказах приобретает устойчивый, узнаваемый характер и распадается на несколько разных речевых масок, близких автору», Н. II. Акимова отмечает ещё в прозе Ф. Булгарина14. Стилизация разговорной речи также не была открытием французского писателя. Скорее здесь можно говорить о типологическом сходстве.

Внимание Лермонтова, безусловно, могла привлечь композиция книги Виньи: новеллы, объединённые образом рассказчика. Другой возможный источник подобной формы, как считают некоторые литературоведы, - роман «Тридцатилетняя женщина» Бальзака. Здесь нет образа рассказчика, связывающего новеллы между собой, зато в отличие от Виньи, у которого они являются не более чем иллюстрациями авторских размышлений, Бальзак показывает историю героини, развитие её характера от повести к повести. Возможно, оба эти произведения, одинаково хорошо известные в 1830-е годы, в равной степени повлияли на структуру «Героя нашего времени», но в этом случае знакомство Лермонтова с произведением Виньи однозначно произошло не по переводу, а по оригиналу текста: отдельно взятая в «Телескопе» повесть не могла отразить композицию книги. Таким образом, за переводами нельзя признать прямого влияния на русскую прозу, равного влиянию самой иностранной литературы: перевод способствовал, в первую очередь, разработке прозаических форм и стиля.

При общем анализе художественных особенностей прозы 1820-30-х годов, становится очевидно, что не только в освоении жанра военного рассказа, но и в решении иных художественных вопросов французская и русская литературы двигались наравне. Стремление к "документальности" не только описания, но и повествования одна из характерных черт этой литературной эпохи. Временная, пространственная, биографическая конкретизация в повествовании становится обязательной в произведениях практически любого жанра; "топографический" пейзаж, * который появляется в русской литературе, детализированные описания, натуралистические зарисовки приходят из французской прозы, из физиологических очерков и романов Бальзака; появляются в русской прозе и подробные описания 4 интерьера, которым раньше не придавалось такого значения. При этом практически

14 Акимова Н. Н Указ. соч. С. 32.

во всех переводах чрезмерно подробные для русской литературы описания и рассуждения сохраняются.

В переводах этих годов детали передаются очень точно. Наибольший интерес и внимание переводчика вызывают бытовые детали, поэтому точное воспроизведение описаний в стиле Бальзака постепенно входит в традицию перевода и воспринимается как обязательное условие (однако детали, по мнению переводчика, "чрезмерные" и совершенно "ненужные" - обычно это авторские уточнения, не относящиеся ни к сюжету, ни к описанию - всё же опускаются). Довольно верно отражаются в переводе и психологические детали, хотя и не всегда точно, что объясняется педостаточной разработанностью «метафизического» (по определению А. С. Пушкина) языка того времени. Особенно очевидно это при переводе диалогов, в которых авторские ремарки страдают недостаточной выразительностью, а самьми небрежными переводчиками и вовсе игнорируются. В связи с этим в прозе 20-30-х годов распространёнными оказываются такие типы диалогов, как "диалог-повествование", "диалог-пьеса", в которых авторские уточнения и комментарии сводятся к минимуму.

В беллетристике этих годов отсутствует "личностная" речевая характеристика героя - как для французской, так и для русской литературы характерна относительно "поверхностная", в некотором роде "обобщающая" языковая индивидуализация: по социальному положению, профессии и т. п. (Интересно отметить, что хотя в это время в переводе уже довольно точно передаётся грубая лексика в речи героев, в повествовании автора подобные слова заменяются на более нейтральные). Однако попытки воссоздания чужой речи, которые проявляются либо в речевой характеристике персонажа, либо в рассказе от первого лица, всё же часто встречаются в прозе 20-30-х годов: этот поиск мотивировки повествования также отражает общую художественную тенденцию эпохи - максимальное приближение к "документальности", достоверности повествования - и, как правило, находит отражение не только в оригинальной, но и переводной литературе. В прозе первой трети XIX века широко представлен тип рассказа, в котором всё, что изображается, увидено самим повествователем. Тем самым писатель добивается большей степени реальности происходящего, а также делает читателя активным соучастником, прямым адресатом, на внимание которого и рассчитан рассказ. Эта своего рода литературная игра имеет множество форм и вариаций.

Следует различать два типа того я, от лица которого ведётся рассказ. С одной стороны, это собственно рассказчик, активный участник действия (не обязательно именно той истории, о которой он рассказывает, - он может быть действующим лицом основного повествования, "обрамляющего" вставной анекдот). Исповедь героя или его дневник становятся удобной художественной формой, которая позволяет автору показать его наиболее "близко", а, значит, наиболее открыто и откровенно. Такую же возможность изображения персонажа даёт и эпистолярная форма -переписка или письма, "случайно попавшие" в руки "издателя". Другой тип я, несомненно, близкий и типу рассказчика, - повествователь. В отличие от рассказчика, повествователь не принимает непосредственного участия в действии, но при этом наделён характером, имеет своё мнение, которое часто ненавязчиво, но иногда прямо высказывается в тексте (в связи с чем тип повествователя, в свою очередь,

можно разделить на "я-формальное" и "я-активное"). Наиболее ярко этот образ проступает в прямом обращении к читателю, где повествователь выступает в роли автора-создателя текста.

В большинстве случаев повествователь заботится лишь о том, чтобы как можно вернее донести историю до читателя. Поэтому так часто появление на страницах повести или рассказа комментариев от первого лица связано с композицией произведения: я повествователя становится организующим началом, структурирующим рассказ Образ повествователя организует и композицию "рассказов по кругу" (очень популярную в 20-30-е годы), где несколько историй, рассказанных разными лицами, объединяются между собой на основе общего фона, который создаётся повествователем. Частой становится композиция, в которой рассказ, "обрамляется" ещё одной историей, так же рассказанной от первого лица, в результате чего получается особый вид формы - "рассказ в рассказе", с помощью которой создаётся иллюзия достоверности случившегося. Во многих случаях подобные усложнённые композиции становятся особым родом литературной игры.

Разнообразие композиционных форм, типов рассказчиков, повествователей, стилизаций их речи объясняется тем направлением, в котором развивалась проза этого времени: проблема мотивировки в прозе этих годов становится одной из центральных. Несмотря на то что появление мотивированного повествования некоторые исследователи связывают с романом «Герой нашего времени» Лермонтова, попытки приблизиться к решению этой проблемы намечаются ещё в предшествующей прозе. Наиболее явно это выражается в образе "издателя" или "случайного" обладателя чьих-либо записок, которые он предоставляет на суд читателя.

Забота о "документальности" изображения соответствовала основной тенденции этого периода развития прозы - стремлению писателей совместить жизнь с литературой, действительность с искусством, содержание с формой, полезное с приятным 5. На страницах романов и повестей появляются физиологические зарисовки, исторические сведения, этнографические описания, философские рассуждения и т. п. Во многом это обусловило недостаточную определённость жанровых грант!, что характеризует "переходные" эпохи как в литературе, так и в журналистике. Более интересны случаи, когда авторская позиция высказывается не прямо, а входит в канву текста и служит для создания своего рода литературной игры. Характерный пример - когда повествователь выступает в роли создателя текста. Сложнее "внутренний" мотив сочинительства: когда вставной рассказ оказывается плодом творчества одного из героев "обрамляющей" части повести или когда основное повествование строится на соотношении с другим произведением, текст которого может быть вовсе не представлен.

Попытка подобного соединения приводит к стилевой разнородности в рамках * отдельного произведения. Причём не у всех писателей это смешение происходило гармонично, позволяя создать полнозначную картину действительности, яркие образы и при этом сохранить единство стиля. У большинства писателей-беллетристов « очевидным становится разграничение стиля в зависимости от предмета описания (у

15 Подробнее см.: Вершинина Н Л Русская беллетристика 1830-40-х годов: (проблемы жанра и стиля) Псков, 2997.

кого-то в меньшей, у кого-то в большей степени). В зависимости от типа персонажа (романтический или "бытовой") автором выбирается либо более возвышенный слог для передачи его переживаний или даже для изображения событий, связанных с его сюжетной линией, либо нейтральный, иногда разговорный (что наблюдается как в русской, так и во французской прозе). В переводах разнородность стиля, как правило, передаётся точно, так как вполне соответствует ситуации, сложившейся в русской литературе в эти годы: с одной стороны, романтизм ещё не потерял своих позиций - некоторые его черты сохраняются и в 40-е годы в работах писателей натуральной школы, с другой стороны, интерес к новым возможностям изображения делает переводчика особенно внимательным к ещё малоизвестным в русской литературе формам.

Тем не менее то, что являлось стимулом для развития техники перевода, не все1 да оказывало благоприятное воздействие на оригинальную прозу: разнообразие стилей давало хорошую практику переводчику, но у писателя, не добившегося гармоничного, естественного взаимопроникновения разных планов изображения, преобладание одного из них шло в ущерб другому, а в целом - в ущерб цельности произведения. Сосредотачиваясь на художественной стороне, автор упускал из поля зрения "документальный", содержательный план, чтб лишало произведение актуальности, общественной значимости. В этом случае основное внимание уделялось форме произведения - усиливался "занимательный элемент" повествования (мотив тайны, рока и т. п.), и в частности "детективность" сюжета, проявлялась склонность к изобразительным "эффектам", что было в немалой степени обусловлено французской "неистовой словесностью". Забота о внешней отделке имела и противоположную тенденцию - чрезмерное внимание к идейному, содержательному наполнению произведения отодвигало на второй план заботу о форме. Следствием такого подхода к сочинительству стал "прямой" психологизм - появление подробных авторских объяснений, монологи-исповеди героев и предыстория (в частности, мотив воспитания) как основные структурные элементы и др. Все эти особенности были присущи и французской прозе. Русская литература 1820-30-х годов (и переводы как неотъемлемая её часть) вела "экспериментальную" работу, разрабатывая все доступные на тот момент возможности художественного слова.

В заключении подводятся итоги проделанной работы, формулируются основные выводы.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

1. Из истории переводов А. де Виньи в России // Голоса молодых учёных: Сб. науч. публикаций иностранных и российских аспирантов и докторантов-филологов. М., 2004. Вып. 16. С. 18-27.

2. Лермонтов и Бальзак: К проблеме формирования русской прозы // Русская словесность. 2004. № 2. С. 20-26.

3. Переводная литерагура в русских журналах 1820-1830-х юдов / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 2004. 45 с. Деп. в ИНИОН РАН. № 58826.

Принято к исполнению 23/03/2005 Исполнено 24/03/2005

Заказ №7) 8 Тираж: 100 экз..

ООО «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 Москва, Балаклавский пр-т, 20-2-93 (095) 747-64-70 (095) 318-40-68 www.autoreferat.ru

РНБ Русский фонд

2005-4 44984

У* .. '

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Татарчук, Елена Павловна

1. Введение.

2. Глава первая. Журналы 1820-30-х годов.

§ 1. Содержание журналов.

§ 2. Сотрудничество журналов.

§ 3. Критика иностранной литературы.

§ 4. Теория перевода.

3. Глава вторая. Переводная литература и русская проза.

§ 1. Светская повесть.

§ 2. Философская и фантастическая повесть.

§ 3. Военный рассказ.

§ 4. Художественные особенности прозы 1820-30-х годов.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Татарчук, Елена Павловна

Русская литература XIX века всегда даёт литературоведам богатый материал для изучения, и сравнительный подход в исследованиях произведений этой эпохи не нов. Однако рассмотрению влияния непосредственно перевода на оригинальную литературу посвящено не много работ. Анализ же переводной литературы в рамках её влияния на того или иного писателя или, наоборот, отдельного переводного произведения на творчество нескольких авторов ограничивает возможность определения особенностей развития всего литературного процесса. Для полной характеристики литературы определённого периода необходимо, с одной стороны, разностороннее её исследование (изолированное изучение оригинального произведения и его связей с иностранной литературой не составит полной картины, если не будут учитываться переводы, которые являются органичной частью любой национальной литературы), а также обобщающий, целостный взгляд на предмет, чтб позволит выделить общие тенденции развития, а не дробить его по отдельным темам. За долгие годы литературоведческих изысканий собран богатый фактографический материал, на его основе проанализировано множество литературных связей1. Однако в большинстве случаев исследователи не поднимаются до обобщений или делают выводы, основываясь на произведениях лишь двух писателей или узкого круга авторов, объединённых некоторыми общими особенностями художественного метода. Многочисленные монографии о творчестве отдельных иностранных писателей не дают представления о ситуации того времени и об общих принципах становления и существования русской литературы. Несомненно ценные для понимания значения творчества того или иного писателя в литературном процессе своего времени, подобные работы зачастую не отражают общие тенденции литературного развития эпохи .

1 См., например: Гроссман J1. П. Бальзак в России // Литературное наследство. М., 1937. Т. 31-32. С. 149-373; Дюшен Э. Поэзия М. Ю. Лермонтова в её отношении к русской и западноевропейским литературам. Казань, 1914; Елистратова А. А. Гоголь и проблемы западноевропейского романа. М., 1972; Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы. Л., 1978; Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. Л., 1981; Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер. Л., 1978; Кафанова О. Б. Жорж Санд и русская литература XIX века: Миф и реальность (1830-1860 гг.). Томск, 1998; Левин Ю. Д. Восприятие английской литературы в России. Л., 1990; Левин Ю. Д. Оссиан в русской литературе (конец XVIII - первая треть XIX века). Л., 1980; Макашин С. Литературные взаимосвязи России и Франции XVIII-XIX вв. // Литературное наследство. М., 1937. Т. 29-30: Русская культура и Франция. С. V-LXXXII; Песков А. М. Буало в русской литературе XVIII - первой трети XIX века. М., 1989; Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л., 1960; Фёдоров А. В. Лермонтов и литература его времени. Л., 1967; Чудаков Г. И. Отношение творчества Н. В. Гоголя к западноевропейским литературам. Киев, 1908; Языков Д. Д. Вольтер в русской литературе: Историко-библиографический очерк. М., 1879.

2 Исключением из подобного рода исследований можно назвать книгу И. И. Замотана «Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе» (СПб., 1911), в которой представлена широкая картина литературного процесса указанного периода, охватывающая предысторию романтизма конца XVIII века, его немецкие, французские источники, нашедшие отражение в трудах по эстетике, в журнальной критике и художественной литературе как зарубежной, так и русской. Даётся подробный анализ журналистской деятельности всех видных критиков того времени и творчества наиболее ярких писателей (в рамках исследования последнего проводится также и стилистический анализ произведений).

На современном этапе развития компаративистики никто не оспаривает идею о том, что контактные связи и типологические схождения нужно рассматривать в их единстве, а не сводить всё богатство творческих взаимосвязей к влияниям и заимствованиям. Об этом не единожды писали многие литературоведы. Различая типологические аналогии (общие сходные процессы развития в литературах разных народов) и влияния (непосредственные культурные или литературные контакты между народами), В. М. Жирмунский не исключает взаимопроникновения между ними. В смене литературных течений он видит диалектическое взаимодействие: изменение идейно-художественного способа выражения может быть результатом как внешнего воздействия, так и внутреннего развития3. Более того, исто-рико-типологические аналогии часто являются предпосылками для межлитературных взаимосвязей. Социальное и культурное развитие нации не могут быть изолированы: более развитая литература всегда оказывает влияние на литературы становящиеся. Именно это мы и наблюдаем в XVIII-XIX веках, когда произведения французского классицизма, английского сентиментализма, немецкого романтизма служили образцами для всех европейских литератур. Однако при всём «единстве и закономерности общего процесса социально-исторического развития человечества»4, которое и обуславливает появление типологических схождений в культурах и литературах разных народов, всякое сходство всегда сопровождается существенными различиями. Наследие великого классика везде переосмысливается по-своему. Всякий заимствуемый образ связан с его трансформацией на новой почве: он приспосабливается к национальным особенностям, к новым общественным и историческим условиям, к «художественному своеобразию творческой индивидуальности заимствующего писателя»5. Рецептивный аспект учитывается и в рассуждениях о невозможности существования влияния без потребности в нём воспринимающей стороны.

Вопрос восприятия и трансформации иноязычного произведения оказывается важным при анализе формирования русской прозы под влиянием переводной литературы. Исследуя данный предмет именно в таком ключе, возможно определить своеобразие национальной литературы.

О «национальной специфике» говорит и А. Дима в книге «Принципы сравнительного литературоведения» (М., 1977): большее значение, по словам самого учёного, он придаёт

Такой же широтой охвата отличается и книга В. Э. Вацуро «Готический роман в России» (М., 2002), в которой история этого жанра рассматривается с момента самых первых восторженных упоминаний в русской словесности до его прямого пародирования, с учетом особенностей его восприятия как обычным читателем, так и писателями, критиками, в тесной связи с культурно-исторической ситуацией того времени; подробно анализируется стиль переводов.

Жирмунский В. М. Литературные течения как явление международное // Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. М., 1979. С. 137-157.

4 Там же. С. 68.

5 Там же. С. 74. типологическим аналогиям, а не заимствованиям и влияниям. Конечная цель компаративистики заключается именно в определении неповторимости литературного явления на основе анализа выявленных влияний и степени их эффективности. Подобные исследования невозможны без привлечения литературной критики, охватывающей эстетическую сторону предмета, без теории литературы, стремящейся к обобщениям (в отличие от конкретного подхода самой компаративистики) или без истории литературы, находящейся со сравнительным литературоведением в наиболее тесных отношениях, так как тоже изучает источники явлений, генезис, связи с эпохой.

Исследуя взаимодействие литератур, В. И. Кулешов в книге «Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина)» (М., 1976) рассматривает как влияние западной литературы на русскую, так и обратное воздействие. В рамках каждого из этих направлений Кулешов классически разделяет работу с материалом на выявление двух основных форм связи - «конкретных» и «историко-типологических» - настаивая, однако, на их совместном изучении, без противопоставления двух типов явлений. В некоторых случаях провести различия и определить конкретный тип связи оказывается просто затруднительно.

О необходимости органического сочетания изучения «внутренней» истории литературы с анализом её места в общей системе литературного процесса пишет и Д. Дюришин в «Теории сравнительного изучения литератур» (М., 1979). Компаративистика вообще не выделяется им как особая дисциплина, так как, имея свой предмет и свои задачи, она тем не менее опирается на конкретно-исторические исследования и, таким образом, является составной частью общей науки о литературе. Обращение к широкому межлитературному контексту неизбежно при определении исторической ценности произведений национальной литературы. Но предмет компаративистики не ограничивается межлитературными связями, она непременно включает в себя и внутрилитературные (национально-литературные) отношения. Нельзя забывать о самобытности национальной литературы: как Дима и Жирмунский, Дюришин подчёркивает важность изучения принципов избирательности воспринимающей стороны. Расширение предмета компаративистики ведёт и к более глобальному пониманию её цели как «установления типологической и генетической сущности литературного явления в рамках национальной и, в конечном счёте, в масштабе мировой литературы»6, а не как механической реконструкции межнациональных связей. Не случайно компаративное изучение активизируется вместе с ростом внимания именно к своей национальной литературе.

Определение роли русской классической литературы, принципов её формирования в начале XIX века невозможно без привлечения фактов внешних контактных связей.

6 Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литератур. М., 1979. С. 68.

Указывая, как и Жирмунский, на два аспекта сравнительного изучения — типологические аналогии (схождения) и генетические (контактные) связи — Дюришин в рамках последних выделяет перевод. При изучении перевода эмпирический (нормативный) подход обязательно должен быть дополнен историко-литературным. Простое накопление материала в начале исследования должно быть доведено до логических выводов, даже при анализе механики перевода нужно видеть значение его функционирования в более широкой сфере, что и позволит определить специфику воспринимающей литературы: «На первом этапе сравнительного анализа мы руководствуемся идеей эквивалентности явлений, то есть принципом сходства, в дальнейшем - принципом отличия»7. Нельзя недооценивать коммуникативный аспект бытования перевода и ограничиваться лишь параллельным сопоставлением речевых средств перевода и оригинала без рассмотрения их в более широком идейно-художественном плане. Идея о взаимной обусловленности генетических и типологических принципов — основополагающая в работе Дюришина: внутренние потребности воспринимающей стороны (типологические предпосылки) наравне с внешними контактными связями определяют выбор произведения для перевода.

Однако, отталкиваясь от вышеизложенных теоретических выводов, на практике не все исследователи привлекают к сопоставительному анализу, учитывающему и генетические и типологические связи, обобщающий анализ ситуации, сложившейся в воспринимающей литературе. В частности, изучение переводной литературы неразрывно связано с историей оригинальной литературы. Конечно, и в этом случае невозможно претендовать на всестороннее отражение литературной ситуации изучаемой эпохи: автор создаёт своё произведение в культурно-исторических рамках, обусловленных не только современной ему литературой (как национальной и иностранной, так и переводной), но и всем предшествующим развитием словесности. То есть, рассматривая переводы 1820-30-х годов в их связи с оригинальными произведениями, с русской литературой и даже критикой того времени, мы затронем лишь некоторые аспекты, определяющие формирование русской прозы первой трети XIX века, оставив без рассмотрения историю предшествующей русской и зарубежной литературы, фольклора. Столь всеобъемлющий труд, который бы совместил в себе синхронический и диахронический аспекты, требует более обширного исследования8.

Сам перевод должен быть рассмотрен на трёх уровнях: анализ сюжета, композиции, тем, образов составляет первый уровень, способы художественного выражения (диалоги, речь персонажей, повествование, членение текста) - второй, и, наконец, занимаясь изуче

7 Там же. С. 114.

8 Подобные задачи перед собой ставили учёные, работавшие в XIX веке в рамках сравнительно-исторического литературоведения, ярким представителем которого был А. Н. Веселовский. нием переводов 1820-30-х годов, нельзя обойти вниманием их язык (синтаксис и лексика прежде всего). Особое значение в последнем случае приобретает именно синтаксис, так как, в отличие от поэзии, в прозе он становится одним из конструктивных элементов. Однако ни один из уровней не может быть назван главным в определении специфики влияния перевода, поэтому только комплексное их рассмотрение должно стать основой исследования. В данной ситуации, возможно, не следует настаивать на дифференциации лингвистических и литературоведческих анализов текста, так как и литературный, и художественный язык формируются в этот период одновременно, во многом благодаря творчеству выдающихся русских писателей.

Появление нового типа переводов логически определялось развитием стиля художественной литературы, чтб напрямую оказывается связано с историей русского литературного языка. Поэтому нет ничего удивительного в том, что анализу произведений русских классиков посвящено немало работ выдающихся лингвистов. Прежде всего это исследования В. В. Виноградова, посвятившего литературе, особенно эволюции стиля художественной литературы, едва ли не такое же количество монографий, как и собственно русскому языку9. «По моему глубокому убеждению, исследование "языка" (или, лучше, стилей) художественной литературы должно составить предмет особой филологической науки, близкой к языкою знанию и литературоведению, но вместе с тем отличнои от того и другого» , — такой подход позволяет широко использовать лингвистические данные для изучения не только языка литературных произведений, но и их структуры, авторского образа. Основная идея всех его работ по стилистике - взаимосвязь литературного языка и языка художественной литературы, равно как и взаимопроникновение стилей русского языка, вовсе не так строго разграниченных, как это представляется во многих лингвистических теориях. Историю литературного языка, по Виноградову, невозможно построить без опоры на язык художественной литературы. Особенно актуальной эта мысль становится при изучении русской литературы XIX века, которая «в силу исторических особенностей российского общественного развития выполняла и восполняла роль публицистики, философии, социологии». Литературный язык в работах Виноградова стал необходимым фоном для анализа и описания языка художественной литературы: на основе эволюции словесно-повествовательных форм рассматривается развитие прозы и поэзии. В связи с этим основой виноградовского метода становится работа с конкретным материалом. В этом отношении труды Виноградова могут служить методологиQ

См.: Виноградов В. В. 1). Избранные труды. О языке художественной прозы. М., 1980; 2). Избранные труды. Поэтика русской литературы. М., 1976; 3). Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя. М., 1990; 4). Стиль Пушкина. М., 1999.

10 Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959. С. 3-4. ческим руководством по исследованию истории перевода и его связи с литературно-художественными стилями, изучение которых не может не включать в себя лингвистический аспект как одну из составляющих. Не менее интересны в этом отношении и следующие книги: «Русский литературный язык первой половины XIX века» (Киев, 1957) JI. А. Булахов-ского; «О языке художественных произведений» (М., 1954) и «Стилистика художественной речи» (М., 1957) А. И. Ефимова.

Сама теория перевода также делится на два подхода в его изучении: лингвистический, к которому традиционно относят работы В. С. Виноградова (Лексические вопросы перевода художественной прозы. М., 1978), В. Н. Комиссарова (Лингвистика перевода. М., 1974), А. В. Фёдорова (Основы общей теории перевода: лингвистические проблемы. СПб., 2002), и литературоведческий, представителями которого считаются И. А. Кашкин, Г. Р. Гачечиладзе (Художественный перевод и литературные взаимосвязи. М., 1980), В. М. Россельс и др. В основе концепций учёных первого направления лежит идея о языковой специфике, которая влияет на формирование картины мира у человека, говорящего на данном языке. Целью подобных исследований становится попытка найти адекватные языковые средства, способные выполнить информационную функцию подобных единиц другого языка. Речь не идёт о полном совпадении двух текстов: перевод должен оказывать на читателя такое же эстетическое воздействие, как и подлинник, вне зависимости от выбора художественных средств. Принцип функциональности становится основным в определении точности перевода: поиск в родном языке соответствующих единиц, которые были бы и стилистически, и ритмически, и семантически эквивалентны языку оригинала, - главная задача переводчика. Буквализм категорически отрицается, так как именно "неточность" может стать более "точной" и оказать именно то эстетическое воздействие на нового читателя, какое оригинал оказывает на соотечественников автора. Произведение рассматривается не как механическое сочетание элементов, а как органическое целое, как система, требующая для своего перевода не буквального воспроизведения на другой язык, а подбора эквивалентов. Мастерство переводчика, его чутьё, таким образом, оказываются немаловажным фактором: «Это означает, что перевод художественной литературы - сам художество, искусство»11. Из этого следует и идея о невозможности использовать подстрочник, который не передаёт стилистическую специфику языка писателя (единичные исключения удачного перевода по подстрочнику свидетельствуют лишь о великом даровании его автора).

Вопрос о влиянии личности переводчика на сам процесс перевода, прозвучавший ещё в хрестоматийном труде К. И. Чуковского «Высокое искусство» (одна из глав в своём на Фёдоров А. В. Искусство перевода и жизнь литературы. JL, 1983. С. 18. звании заключает основной тезис этого исследования: «Перевод - это автопортрет переводчика»), становится едва ли не самым основным в работах критиков второго направления. «Как сравнительно-лингвистическая характеристика языковых пар и общая теория коммуникации являются предпосылками лингвистической теории перевода, так сравнительно-историческая поэтика и анализ творческого вклада переводчика в переведённое произведение стали

17 предпосылками литературоведческой теории перевода» . Для того чтобы перевести произведение, необходимо передать не только сюжет, образы, мысли автора, но и его стиль, литературную манеру. Это требует не просто хорошего владения языком (обычные словарные ошибки встречаются даже у опытных переводчиков) или объёмных фоновых знаний, но особого переводческого слуха, восприимчивого к ритмике, интонациям, стилю писателя. Чисто лингвистические методы не могут исчерпывающе выявить проблематику перевода. Приоритет отдаётся не словесной форме, языковой стилистике, а индивидуальному стилю автора, его видению мира, тем образам, которые стоят за языковыми знаками.

Такой подход представляется нам более продуктивным при анализе влияния переводной литературы на формирование русской прозы, так как именно авторский стиль заключает в себе эстетическую функцию. Буквальный перевод отнимает у произведения его неповторимость, и даже правильный подбор "адекватных" средств не сделает его "полноценным", если переводчиком не будут подмечены и переданы особенности манеры писателя. Конечно, нельзя отрицать необходимости знания языков и закономерностей их функционирования для переводчика как основы в его работе с оригиналом - идея об ограниченном выборе решений в том или ином конкретном случае исключает появление безграмотных переводов, - однако в творческом процессе перевода не может быть единственного решения.

Для изучения перевода в принципе характерен интердисциплинарный подход, позволяющий рассмотреть его с разных точек зрения, только совокупность которых и может приблизить исследователя к пониманию столь многогранного явления. Лингвистика (в частности, стилистика), история литературы, журналистика, психология (личность переводчика и воспринимающего - основные составляющие этого творческого процесса), герменевтика, культурология и многие другие науки - каждая привносит дополнительные знания, способствующие более глубокому изучению всей специфики перевода учёным, который ведёт своё исследование на базе одной из них.

Не следует забывать и об историческом взгляде на предмет как одном из основных аспектов: то, чтб представляется нормой современному литератору, могло иметь совершенно иное толкование в прошлом. Для рассмотрения истории перевода, его эволюции особенно

12 Левый И. Искусство перевода. М., 1974. С. 40. ценным в методологическом плане является историзм монографий В. В. Виноградова. В книге «Язык Пушкина» автор отмечает: «При изучении языка Пушкина необходимо погрузиться в смысловую атмосферу того времени, понять стилистические контексты русского языка пушкинской поры. Одним из главных средств этого имманентно-исторического осмысления является знакомство с социально-языковыми категориями и понятиями, в свете которых сам Пушкин наблюдал, оценивал и утверждал речевые формы современных ему литературы и быта»13.

Только тщательный анализ материалов позволит сделать правильные выводы о существовавших представлениях: «Реконструкция нормативности конкретного отрезка истории является процессом сложным, требующим последовательного и системного сравнительного исследования переводческой практики того времени. Это исследование должно бьггь направлено на разграничение необходимых и побочных явлений. Необходимые приёмы в сумме дают представление о переводческой норме как системе, побочные в создании системы не участвуют. К числу необходимых явлений мы относим такие художественные средства перевода, которые находятся в русле предшествующей традиции, а также те приёмы, которые хоть и направлены на преодоление этой традиции, но одновременно потенциально на неё опираются. Всё это явления, присущие нормативности данного времени, представляющие тенденции развития переводческой нормы в данный период»14.

Перевод - понятие историческое, изменяющееся во времени и в зависимости от страны в границах одного временного отрезка (достаточно сравнить, например, "вольные" французские переводы и "буквальные" немецкие в первой трети XIX века). Поэтому оценки перевода с позиций современной теории литературы не должны быть основным фактором в определении его художественных достоинств.

В этом отношении с изучением перевода, может, более чем с каким-либо иным видом бытования литературы, связана проблема рецепции, читателя, - читателя в широком понимании этого слова. В рамках данной темы понятие "читатель" становится многозначным. Прежде всего это публика, интересы которой и определяют появление того или иного типа литературы: только особое состояние русской культуры конца XVIII - начала XIX века определило столь стремительное и полное восприятие западноевропейской литературы. Писатели как часть этой публики занимают особое положение, так как сами участвуют в создании произведений, и, как следствие, вызывают более пристальный интерес у исследователя. Близко к этой категории читателей стоят переводчики, которые тем не менее составляют отличную от авторов оригинальных произведений группу: в творчестве переводчиков, изначально обус

13 Виноградов В. В. Язык Пушкина. M.-JL, 1935. С. 13-14.

14 Дюришин Д. Указ. соч. С. 132. ловленном чужим взглядом на действительность, ярче проступают те черты, которые ещё не свойственны отечественной литературе. Творчество оригинального писателя настроено на индивидуальное видение мира, чтб исключает его сопоставление с другим автором с целью найти между ними различия; "созидательность" же переводчика, которая не предполагается в этом виде литературной деятельности, сразу указывает на отличия от оригинала. Именно этому моменту в процессе перевода и следует уделить особое внимание.

Интерес к переводу как к особо значимому явлению в межкультурном диалоге возник ещё в XIX веке, когда огромный объём попавшей в Россию иностранной литературы потребовал появления профессиональных переводчиков и вызвал споры об основных принципах передачи иноязычных произведений на русский язык, для нового читателя. Каждый перевод отражает состояние национального языка и культуры на определённой ступени их развития. Таким образом, изучение истории переводов позволяет проследить их эволюцию, по ней можно восстановить картину духовной жизни общества. Являясь отражением отечественной литературы, её языка, общего типа национального мышления, перевод в то же время влияет на них, способствуя смене установившихся образов и канонов. Диалектичность перевода проявляется как в его природе (зависимость от создателя оригинала и переводчика, от двух языковых систем и разных культурно-исторических традиций), так и в его функционировании: «Переводные произведения действительно становятся частью национальной литературы, способствуют её обогащению и развитию, а с другой стороны, в значительной степени благодаря переводам происходит распространение литературных жанров и стилей, художественных приёмов и т. п., поэтому, несмотря на стремление национальных литератур к самоидентификации и сохранению своей самобытности, происходит их сближение, в известной мере предопределяющее унификацию литературного процесса в странах, культурные контакты между которыми имеют давнюю традицию»15.

До сих пор ещё не определено место перевода в «иерархии межлитературных связей»16, перевод же 1820-30-х годов занимает в русской литературе особое положение. По своей функции в воспринимающей литературе перевод может относиться как к сфере генетических литературных связей, так и типологических. В первом случае (случае контактных связей) мы говорим о влиянии или невлиянии перевода. Конечно, нельзя отрицать влияния переводной литературы этого периода на русскую, но оно было значительным, если только мы имеем в виду стиль русской прозы - в содержательном плане в гораздо большей степени влияла сама иностранная литература. Благодаря хорошему знанию французского языка в об

13 Оболенская Ю. Л. Диалог культур и диалектика перевода: Судьбы произведений русских писателей XIX века в Испании и Латинской Америке. М., 1998. С. 4.

16 Подробнее об этом см.: Дюришин Д. Указ. соч. ществе все новинки, в основном, читались в оригинале. В журналах редко появлялось что-либо абсолютно новое, неизвестное русской публике во французском издании. Кроме того, в журналах многие объёмные произведения (за редким исключением) выходили в виде отрывков: полные переводы появлялись отдельным изданием, когда уже было очевидно, что книга будет пользоваться успехом у читателя.

Появление перевода может быть обусловлено не только внешними, но и внутренними факторами. Тогда мы имеем дело с областью типологических схождений, которые, в свою очередь, также могут существовать в двух видах. С одной стороны, тот или иной способ перевода, характерный для определённой эпохи, имеет исключительно объективные причины существования - переводчик работает в рамках культурно-исторической и литературной ситуации своего времени. Однако не менее значимы и «субъективные предпосылки»17, исходящие из творческой установки самого переводчика и напрямую зависящие от его художественного вкуса: «Переводчик выполняет свою общественную миссию в определённых объективных условиях, которые он застаёт уже сложившимися: характер отечественной литературы, степень разработанности родного литературного языка, сила или слабость переводческих традиций, различия в условиях жизни (бытовых, географических, политических), влияющие на восприятие читателя, различия в уровне культуры и т. д. Эти обстоятельства определяют конкретные рамки, ограничивающие его действия. Талант переводчика позволяет раздвинуть границы возможного, обогатив при этом ресурсы родной литературы и языка (в этом переводчик принципиально не отличается от писателя)»18.

Постепенное движение от господства субъективного начала к преобладанию объективного и составляет суть эволюции перевода в XVIII-XIX веках. Следует особо отметить тот факт, что 1820-30-е годы не были эпохой чисто "субъективного" перевода: переложения, адаптации, переделки - черта предшествующего периода русской литературы, когда граница между "своим" и "чужим" не всегда ощущалась писателями-переводчиками, которых и нельзя назвать переводчиками в современном понимании этого слова. Но и временем "объективного" перевода эти годы ещё не стали - личное отношение переводчика в процессе работы ещё очевидно, хотя стремление к объективному отражению оригинала стало основным принципом в самой переводной литературе и нашло своё отражение в критике. В отличие от переводчиков, работавших в старой традиции, во многих переводах этого времени, несмотря на общую тенденцию изменения авторского стиля (например, передача какой-либо повести Бальзака в яркой романтической манере), даже в наиболее отдалённых от оригинала описаниях можно почувствовать некоторую искусственность фраз. При этом в ориги

17 Там же. С. 130.

18 Топер П. М. Перевод в системе сравнительного литературоведения. 2-е изд. М., 2001. С. 37. нальных русских повестях и рассказах подобная натянутость слога, которую можно было бы объяснить недостаточной выработанностью художественных приёмов и способов выражения, не встречается. Скорее всего, это отражает стремление переводчика всё же следовать автору, несмотря на те изменения, которые он же привносит в новый вариант.

Именно в это время переводы, наиболее близкие к тексту оригинала, получают широкое распространение, приобретают массовый характер. Во многом это происходит благодаря политике журналов, стремившихся наиболее полно знакомить читателя с иностранной литературой и с этой целью взявших себе за образец "точный" перевод. И в конце XVIII, и в начале XIX века вопрос об "объективном" переводе не раз поднимался в критике. Понимание того, что этот подход к переводу является единственно правильным, существовало среди литераторов и до 1820-30-х годов, однако принятое за аксиому в русской критике подобное отношение к переводу ещё не нашло своего выражения в переводческой практике: немногочисленные "верные" переводы, которые появлялись в этот период, становились исключением из общего правила. Только журналы 20-30-х годов, сделавшие литературу и критику своим основным предметом изучения, придали "точным" переводам массовый характер, сделали подобный способ работы с иностранным произведением общепризнанным.

Переводчики этих лет, обращаясь к иностранной литературе, настраивали себя на воссоздание именно "чужого" произведения: об этом свидетельствуют довольно последовательное воспроизведение текста (точная передача сюжета с минимальными отклонениями от оригинала, не считая цензурную правку), что было редким явлением в предшествующую этому эпоху переделок, и частые "нерусские" элементы стиля (синтаксис, лексика, фразеология), что отражало стремление переводчика бьггь как можно ближе к автору. Однако не в силах отказаться от своего собственного художественного видения, по большей части неосознанно, не воспринимая это одним из условий работы над переводом, они выступали в двойной роли писателя-переводчика, привнося в новый вариант особенности своего стиля, часто сильно отличающегося от авторского. Это приводит нас к выводу о том, что перевод был такой же частью литературного процесса того времени, как и сама русская проза. Каждый из переводов влиял в такой же степени, как и вновь написанное оригинальное произведение: переводчик и писатель решали одни и те же вопросы композиции, стиля, языка, образов (нередко именно писатели занимались переводами для журналов). Переводчик мог что-то изменить, согласно своему художественному видению данного образа, а мог, уловив авторский стиль, сохранить его в новом варианте. Не случайно применительно к этому периоду речь может идти о плагиате в переводе19.

В основном, если что-то уже было усвоено русской литературой, хотя, может, ещё и не стало традицией, оно находит адекватное отражение в переводе - только новые, непривычные для русской литературы формы и образы могли быть либо сознательно проигнорированы и изменены переводчиком, либо, незамеченные или непонятые им, пропущены или переделаны. Следовательно, "точный", "аккуратный" перевод свидетельствует о том, что стиль автора был близок художественно-эстетическим поискам русских литераторов или "закреплял" уже существовавшие в русской прозе, но, может, ещё окончательно не утвердившиеся приёмы изображения. Если какие-то новые приёмы получали равнозначно хороший перевод, дающий довольно точное представление об оригинале, значит, это то, на что прежде всего и ориентировалась русская литература, а переводчик, благодаря своему художественному чутью, пытался воссоздать на новой почве.

Применительно к этому периоду русской литературы мы не вправе говорить о переводчике как о "плохом", так как, несмотря на отклонения от оригинала, попытку "подвести" произведение под распространённый в отечественной литературе тип, он переводит уже на качественно иной ступени развития техники перевода, не "опускаясь" до переделок и адаптации, уподоблявших произведения исключительно набору штампов на основе крайне схематизированного сюжета (чтб ещё было довольно частым явлением в массовой литературе тех же лет). Мы можем в данном случае говорить лишь о плохом писателе, не имевшем достаточного литературного чутья и творческой индивидуальности, чтобы если не создать, то хотя бы уловить в чужом произведении новые художественные возможности. Задача — точно передать "чужое" произведение, которая в переводческой практике того времени ещё не утвердилась окончательно, отодвигала на второй план идею создания новых художественных ценностей посредством перевода, также звучавшую в работах литераторов той поры. Не случайно довольно посредственные с точки зрения современного литературоведения переводы получали положительные отзывы: абсолютно не отражая особенности авторского стиля оригинала, они были ценны тем, что передавали его содержание достаточно близко к тексту, сохраняя если не художественную специфику произведения, то, по крайней мере, авторский замысел.

19 Именно плагиатом из перевода «Невеста-аристократка» Н. Ф. Павлова называет А. В. Морозова петербургский перевод 1832 года этой же повести Бальзака, который вышел под заголовком «Сельский бал в городке Со» и выгодно отличался по своему стилю от двух других переводных новелл, помещённых в том же издании. -См.: Морозова А. В. Об одном раннем русском переводе «Сцен из частной жизни» О. Бальзака // Проблемы реализма в русской и зарубежной литературах. Вологда, 1965. С. 100-102.

Субъективный" элемент перевода интересует нас прежде всего: именно он, выявляя творческий подход переводчика, отражает те особенности оригинальной русской литературы, которые складывались в эти годы. И важным представляется исследование не степени, а способа, образа восприятия перевода, не количественное соотношение переводной и оригинальной литературы (хотя эти годы характеризуются как никогда большим объёмом переводной литературы), а качественное влияние перевода на формирование русской прозы. Принцип отбора произведений для перевода многое говорит о потребностях воспринимающей литературы, но метод, избираемый при этом, нередко опровергает выводы исследователя. Особенно очевидным это становится при анализе журнальных переводов: выдвигая в своих критических статьях определённые требования, редактор часто помещает произведение, переведённое в нарушение всех принципов, отстаиваемых критикой журнала. Однако журнальные переводы представляют собой и наиболее яркое доказательство того, что основная функция переводов 1820-30-х годов не посредническая, а художественно-экспериментальная (влияние перевода вовсе не отрицается, просто уступает место иному представлению о его главной цели).

В связи с этим основное внимание уделяется анализу самого перевода как равного по своим художественным функциям текстам оригинальных произведений русской прозы. Рассмотрение перевода с точки зрения его адекватности первоисточнику приобретает особое значение: мы не ставим перед собой цель определить качество перевода, оценив по шкале "точный - вольный", но, несомненно, основываемся на его сопоставлении с оригиналом, чтобы выявить индивидуальный стиль переводчика, который и отражает особенности развития русской прозы в этот период. Можно сказать, что отношение оригинала к переводу приобретает второстепенное значение, если оценивать его непосредственно с позиций теории перевода.

Особенно ярко типологическая обусловленность в отборе иноязычной литературы проявляется на определённых этапах эволюции национальной литературы, характеризующихся переходом к новому стилю, крушением господствующей поэтики и формированием новых норм. В этом случае переводная литература в определённой степени компенсирует «недостаток отечественного эволюционного потенциала». Именно такая ситуация и складывается в русской литературе конца XVIII - начала XIX века. В эпоху своей молодости та или иная словесность неизбежно опирается на заимствования из других литератур, часто очень слабо разграничивая "своё" и "чужое": «В дальнейшем, в период зрелости национального сознания, отечественная литература в большей мере стремится "обособиться" от зарубежной лл литературы, утвердить свою самостоятельность, суверенность и главенство» . Эта универсальная схема взаимоотношений двух литератур (которая, конечно, может варьироваться в каждом конкретном случае) даёт точную характеристику литературного процесса в России XIX века. Очень важно при таком анализе учитывать соотношение субъективных предпосылок воспринимающего феномена (индивидуальную манеру переводчика) с объективными типологическими факторами (господствующим литературным направлением). Перевод — это особая форма рецепции, изучение которой требует установить чёткие границы между переводческим и авторским отношением к оригиналу. Когда перевод выходит за рамки своей изначальной посреднической функции и становится явлением межкультурной коммуникации, он нуждается в особом рассмотрении.

Подобный подход в исследовании переводной литературы применим именно к 182030-м годам, которые представляют собой переходный этап в развитии как русской литературы, так и теории и практики перевода. Этот период считается временем формирования новой русской прозы21. Постепенное уменьшение преобладания субъективных факторов в переводе над объективными, то есть движение от "вольного" перевода к "профессиональному", - процесс, неразрывно связанный с общей тенденцией русской литературы, развивавшейся в сторону самобытности, уходившей от подражательности. С прозой, а не с поэзией (где субъективное начало и в работе переводчика более выражено), связан подобный способ функционирования перевода в литературе: если под этим же углом зрения рассматривать традицию поэтических переводов в 1820-30-е годы, то мы будем иметь дело с вопросами теории перевода, а не истории литературы, так как субъективный элемент в поэтическом переводе, в той или иной степени, присутствует всегда, а значит, не отражает объективные черты эволюционного процесса литературы. Именно этот период, когда поэзия уступает свои позиции прозе, а "вольный" перевод - "точному", стал переломным моментом в эволюции переводческого дела в России22: из формирующего отечественную литературу он становится лишь поддерживающим её межлитературные связи и обеспечивающим «внутреннее соизмерение художественных ценностей двух или нескольких развивающихся литературных систем»23, что и является его основной функцией.

20 Топер П. М. Указ. соч. С. 41.

21 Многие критики связывают с 1830-ми годами и появление нового, «более здравого», типа читателя. См.: Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века. Киев, 1957. Т. 1. С. 48-49; Гуковский Г. А. Неизданные повести Некрасова в изучении русской прозы сороковых годов // Жизнь и похождения Тихона Тросникова. Новонайденная рукопись Некрасова. M.-JI., 1931. С. 347-381; Куфаев М. Н. История русской книги XIX века. М., 2003. С. 131.

22 Однако вряд ли можно говорить о внутреннем хронологическом движении в рамках этих десятилетий - это единый период, представляющий собой ступень в динамике развития понимания перевода.

23 Дюришин Д. Указ. соч. С. 127.

Не случайно для анализа нами была выбрана французская литература: её влияние на русскую литературу, начавшееся ещё в эпоху классицизма, не прекратилось и в первой половине XIX века. Многие жанры в силу тех или иных причин долгое время были прочно "закреплены" за французской литературой: например, война и военное дело (что было вызвано интересом к деятельности Наполеона), восточная тематика (от сказок «Тысяча и одна ночь» до научных изысканий Французской академии, активно изучавшей Восток), мемуаристика, географические исследования и некоторые другие. Она была хорошо известна благодаря французскому воспитанию, которое получали дворяне того времени, а иногда и разночинцы; огромно было значение французской культуры в качестве посредницы (по французским переводам знакомились с творчеством авторов и всех остальных стран24); к французской прозе обращались русские писатели, которые не могли найти достаточного материала для развития прозаических жанров в предшествующей русской литературе; французские журналы брали себе за образец издатели 1820-30-х годов.

Именно журналистика как один из основных способов существования литературы описываемого периода (наравне с отдельными художественными изданиями) должна стать предметом обязательного анализа при изучении прозы начала века. Особая роль журналов того времени, создававших традицию чтения, формировавших интересы, имевших единое идеологическое и художественное направление, заставляет рассматривать их на одном уровне с авторскими произведениями. Журналы задавали тон литературе. Уже давно к изучению роли журналов в общественно-культурной жизни 1820-30-х годов обращаются не только историки журналистики, но и литературоведы. Кроме обобщающих работ по издательскому делу этого периода23, существует немало исследований, посвящённых одному из журналов или критической и редакторской деятельности того или иного литератора26.

Основные журналы того периода - «Московский телеграф» Н. А. Полевого, «Телескоп» Н. И. Надеждина, «Современник» А. С. Пушкина, «Московский вестник» М. П. Погодина, «Сын Отечества» Н. И. Греча и Ф. В. Булгарина (из которых первые два, по мнению многих критиков, были особо значимым явлением в русской литературе и журналистике)

24 Даже в период популярности В. Скотта (чтб побудило начать изучать английский язык и переводить его романы с оригинала) произведения Ф. Купера и В. Ирвинга долгое время переводили с французских источников.

25 Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века: (1826-1839 годы). JL, 1965; Весин С. Очерки по истории русской журналистики 1820-1830-х годов. СПб., 1881; Мордовченко Н. И. Очерки по истории русской журналистики и критики. 1950; Морозов В. Д. Очерки по истории русской критики второй половины 20-30-х годов XIX века. Томск, 1979.

26 Ерофеев В. В. Журнал А. С. Пушкина «Современник» и его роль в литературном движении 30-х годов. 1952; Зыкова Г. В. Журнал Московского университета «Вестник Европы» (1805-1830 гг.): разночинцы в эпоху дворянской культуры. М., 1998; Каверин В. А. Барон Брамбеус: История Осипа Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения». М., 1966; Козмин Н. К. «Московский телеграф»: иностранная журналистика и литература. Пб., 1900; Махов А. Е. Журнал «Телескоп» и русская литература 1830-х годов. М., 1985; Питолина Н. В. Журнал «Московский наблюдатель» (1835-1837) и литературное движение того времени. имели первостепенное значение в общем литературном процессе того времени, взяв на себя не только просветительскую, но и собственно художественную функцию, присущую литературе. С одной стороны, журналы были источником критики, направлявшей всё художественное движение 20-30-х годов, с другой стороны, они же стали местом для "практических опытов", помещая на своих страницах оригинальные произведения молодых писателей и множество переводов27. По сравнению с предшествующей «риторической эпохой», этот период характеризуется спадом «активности теоретико-литературной рефлексии» : дискуссии о проблемах жанра сменяются спорами о стиле, и внимание переключается с теории на практику, в частности, большое внимание уделяется переводу. Ещё в 1820-е годы прозаический перевод "уступал" поэтическому, который считался трудным, а потому достойным занятием, в то время как проза казалась в этом отношении более простым материалом. Именно благодаря активному пропагандированию переводческого дела в журналах этого периода отношение к работе над прозаическим текстом кардинально меняется, проза выступает на первый план.

1820-30-е годы можно назвать "ученическим " периодом русской прозы, когда писатели активно занимались разработкой новых форм и жанров, используя художественные достижения иностранной литературы, а журналы этого периода - "лабораторией", в которой проводились авторские "эксперименты" и разбирались в многочисленных критических отзывах, часто в острой полемике. Именно журнальному переводу присуща художественно-экспериментальная функция, в то время как переводы, выходившие отдельными изданиями, выполняли иную задачу — знакомили читателя с неизвестным ему произведением. В итоге созданные по образцу французских журналов русские журналы оказались более значимыми для развития отечественной литературы, чем французские - в эволюционном процессе своей литературы.

В журналах появилось новое осмысление принципов перевода, представляющее собой переходный этап от восприятия чужого произведения как своего к отстранённо-объективной позиции переводчика. Из общего ряда журналов выбивается лишь «Библиотека для чтения» О. И. Сенковского, на страницах которой продолжали появляться адаптации и переделки произведений и переводческой практике которой была свойственна некоторого

27 Многие авторы лишь после нескольких публикаций в журналах и газетах издавали свои сборники и отдельные произведения. То же происходило и с иностранной литературой: после перевода отдельных глав, вызвавших интерес у читателя, издатели выпускали полные переводы романов и повестей или брались за новое, неизвестное произведение, но того автора, чьи работы уже появлялись в журналах и имели читательский отклик.

28 Вершинина Н. J1. Русская беллетристика 1830-х - 1840-х годов: проблемы жанра и стиля. Псков, 1997. С. 17. рода литературная игра с оригиналом29. Развлекательный характер, на который ориентировал своё издание Сенковский, в принципе противоположен редакторским установкам других журналов этих лет. По-иному видел Сенковский и решение проблемы языка художественной литературы, полагая, что он должен быть равен «сглаженному» разговорному языку, «средней речевой линии»30. Это также во многом противоречило тенденциям развития литературы, какими их видели авторы и критики других журналов. По этой причине «Библиотека для чтения» не рассматривается в данном исследовании, хотя, несомненно, подобную журналистскую позицию было бы интересно сопоставить с общими тенденциями издательской деятельности этого периода.

Характеристике журналов 1820-30-х годов, включая общие описания их содержания и принципов сотрудничества, а также основных критических положений, в частности, разборов иностранных произведений и русских переводов, посвящена первая глава исследования.

Во второй главе данной работы рассмотрены непосредственно сами переводы в их соотношении с оригинальной русской прозой.

Выбор произведений по большей части носит условный характер. Достоверных свидетельств о том, чтб именно из французской литературы читал тот или иной автор, не так много (а в некоторых случаях их нет вообще). И тем более мы не можем с точностью сказать, было прочитано произведение в оригинале или в переводе, в журнальном варианте или в отдельном издании, которых также было немало в это время. Не следует безоговорочно доверять и скептическим высказываниям некоторых писателей в адрес французской литературы. Во-первых, подобное субъективное мнение вовсе не отрицает факт её влияния, пусть неосознанного, на творчество автора: французская литература и пресса составляли значительную часть культурной жизни общества. Сверх того, многие из негативных отзывов относятся на самом деле не ко всей французской литературе, а часто связаны с традициями "литературы доромантической"31, долгое время сковывавшими русскую литературу32.

29 О. Б. Кафанова, исследуя переводы Ж. Санд, помещённые в «Библиотеке для чтения», приходит к выводу о приверженности Сенковского к классицистическим принципам работы с текстом: «Его бесцеремонное обращение с авторским замыслом объяснялось, по-видимому, убеждением в возможности "абсолютного эстетического бытия произведения в сознании эпохи". Если плохое качество многих переводов сочинений Санд этого времени объяснялось значительными купюрами, вызванными идейно-религиозными причинами, а также непрофессионализмом переводчиков, то ориентация Сенковского на "вольность" была принципиальной. Он был явно убеждён в свобм праве "улучшать" романы Жорж Санд, "подтягивая" их до соответствия "хорошему" вкусу, чтб вполне согласовывалось с практикой переводчиков-классицистов». - См.: Кафанова О. Б. Жорж Санд и русская литература XIX века: (Миф и реальность), 1830-1860 гг. Томск, 1998.

Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века. Киев, 1957. Т. 1. С. 44.

31 Федоров А. В. Творчество Лермонтова и западные литературы // Литературное наследство. М., 1941. Т. 4344. С. 206.

32 Б. В. Томашевский выдвинул ещё одну версию, объясняющую критическое отношение Пушкина к современной французской прозе: требовательность свидетельствует об особом интересе, проявляемом к этой литературе,

Поэтому, с одной стороны, анализируются только переводы из журналов, издававшихся в этот период (список переводов приводится в приложении), а с другой - русская проза указанного периода33. Литературный процесс, особенно в переходные периоды, - явление обширное и многогранное, не имеющее чётких границ, поэтому любое его деление носит достаточно условный характер. Условность подобного отбора определяется и тем фактом, что многие произведения иностранных авторов, появлявшиеся в журнальных переводах в виде отдельных глав или даже выдержек, не могут рассматриваться оторванно от художественного целого. Основной акцент делается на текст перевода, который вбирает в себя суть художественно-эстетической позиции автора-переводчика, но выяснение соотношения перевода и произведения русской прозы применительно к ситуации, сложившейся в 1820-30-х годах, невозможно без учёта третьего компонента - оригинала: вне зависимости от того, какой именно связи уделяется большее внимание (в данном исследовании это "перевод - русская проза"), цепочка состоит из трёх звеньев, каждое из которых имеет своё значение -"оригинал-перевод-русскаяпроза". Более верным было бы представить эту цепочку в виде схемы, которая более точно отражает принцип бытования перевода в литературном прооригинал цессе изучаемого периода: перевод <-> русская проза.

Основная масса анализируемых произведений - работы писателей так называемого второго ряда". Именно в их творчестве наиболее очевидно проступают все особенности общего литературного движения, в то время как в яркой и самобытной манере "больших" писателей они могут преломиться до неузнаваемости. Интересна мысль Д. Дюришина о роли второстепенных писателей в литературном процессе: в определённом отношении они оказываются более важны для сопоставления, так как осуществляют преемственность межлитературных ценностей более прямолинейно. Их художественная манера не несёт в себе столько индивидуального, особенного, как стиль выдающихся писателей. Поэтика произведений "второстепенных" писателей всегда рассматривалась при характеристике особенностей литературы этого периода наряду с анализом работ писателей "первого ряда".

Последнее время изучению их творчества уделяется всё больше внимания, о чём свидетельствует появление таких книг, как «Русская беллетристика 1830-x-l 840-х годов: Проблемы жанра и стиля» Н. Л. Вершининой (Псков, 1997), «Беллетристика в русской литературе XIX века» И. А. Гурвича (М., 1991), «Русская беллетристика 20-40-х годов XIX века: Вопров то время как «за благосклонными отзывами часто скрывается равнодушие». В этой же работе он отмечает необходимость различать читательскую и творческую реакцию писателя. Например, увлечение романами Ж. Жанена в творчестве Пушкина не отразилось. - Томашевский Б. В. Пушкин и французская литература // Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. JI., 1960. С. 168.

33 Это ограничение также во многом формально, так как началом этого периода логичнее было бы считать 1825 год - год основания «Московского телеграфа» Н. А. Полевым, а концом - начало 1840-х годов. сы генезиса, эстетики, поэтики» А. В. Чернова (Новгород, 1997), сборника «Забытые и второстепенные писатели XVIII-XIX веков как явление европейской культурной жизни» (Псков, 2002). Интересна книга Ю. Д. Левина «Русские переводчики XIX и развитие художественного перевода» (Л., 1985), богатая, как и все работы этого исследователя, подробными данными о жизни и творчестве наиболее выдающихся отечественных переводчиков. В ней автор не ограничивается лишь биографическим подходом. Благодаря тому что творческая деятельность представленных персонажей отражала определённый этап развития русского художественного перевода и, следовательно, русской литературы, оказалось возможным проследить эволюцию и становление переводческих принципов, самого понятия перевода. В главах, посвященных В. А. Жуковскому и В. Г. Белинскому, Левин выявляет прямую связь их переводческого труда с проблемами теории перевода той эпохи в отношении к жанровой специфике оригинала, к господствующему литературному направлению. Не менее важен здесь и личностный аспект: от пристрастий переводчика зависел и выбор произведения, и манера его воссоздания. Вместе с образами оригинальных писателей в роли переводчиков Левин создает и портреты малоизвестных авторов, чьи переводы тем не менее оставались основными на протяжении нескольких десятилетий и чьи стилистические приёмы и художественные принципы отражают состояние переводческой мысли того времени более достоверно, чем индивидуальный стиль крупных авторов, проявляющийся и в переводах, прежде всего в переводах.

Не рассматривается творчество А. С. Пушкина: наследие, оставленное великим поэтом и писателем, на протяжении вот уже около двухсот лет всесторонне исследовалось литераторами и лингвистами разных стран и с каждым годом вызывает лишь больший интерес. И поэзия, и проза, и критика тщательно проанализированы как в отдельных монографиях, так и во множестве статей по частным вопросам. Немало существует работ, связанных и с темой данного исследования: общие характеристики творчества Пушкина в контексте иностранных влияний34, анализ конкретных параллелей и аналогий35, описание его журналистской деятельности36, лингвистические исследования языка и стиля37.

34 См.: Алексеев М. П. Пушкин и мировая литература. J1., 1987; Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л., 1984; Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1999; Вольперт Л. И. Пушкин в роли Пушкина: Творческая игра по моделям французской литературы. Пушкин и Стендаль. М., 1998; Вольперт Л. И. Пушкин и психологическая традиция во французской литературе: К проблеме русско-французских литературных связей конца XVIII - начала XIX в. Таллин, 1980; Глебова Е. Н. Пушкин о французских писателях 30-х годов XIX века// Вестник Моск. ун-та. Сер. 19, Лингвистика и межкульт, коммуникация. 1999. № 2. С. 139-145; Гляссе А. «Соблазнительные откровения»: Пушкин и французская мемуарная литература // Вопросы литературы. 1993. Вып. 4. С. 54-68; Гарбовский Н. К. Пушкин о французской словесности // Вестник Моск. ун-та. Сер. 19, Лингвистика и межкульт, коммуникация. 1999. № 2. С. 52-65; Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1965; Дебрецени П. Блудная дочь: Анализ художественной прозы Пушкина. СПб., 1996; Жирмунский В. М. Пушкин и западные литературы // Пушкин: Временник Пушк. комиссии. М.-Л., 1937. Т. 3; Лежнев А. 3. Проза Пушкина: Опыт стилевого исследования. 2-е изд. М., 1966; Мильчина В. А. Французская

Переводная литература этих лет по своим функциям сближается с беллетристикой: осваивает жанры, экспериментирует с формой, стилем. Однако следует, как нам кажется, отличать "второстепенных" авторов, беллетристику, от массовой литературы. В отношении литература в произведениях Пушкина 1830-х годов // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1987. Т. 46. № 3. С. 244254; Петрунина Н. Н. Проза Пушкина: Пути эволюции. JL, 1988; Пушкин и западно-европейская литература / Моск. гос. пед. ин-т. им. В. И. Ленина. Уч. зап. каф. ист. всеобщ, литературы. 1938. Вып. 4; Степанов Н. Л. Проза Пушкина. М., 1962; Тамарченко Н. Д. Пушкин и неистовые романтики // Из истории русской и зарубежной литературы XI-XX вв.: (Сб. статей). Кемерово, 1973. С. 58-77; Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л., 1960; Baley J. Pushkin. A comparative commentary. Cambridge. Univ. press. 1971; Bethea D. M. Pushkin today. Bloomington, 1969.

35 См.: Астафьева О. В. Пушкин и Жанен: К проблеме реконструкции замысла повести «Мы проводили вечер на даче.» // Пушкин и его современники. Вып. 2 (41). СПб., 2000; Ахингер Г. Пушкин и Сент-Бёв // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1998. № 1. С. 23-28; Ахматова А. А. «Адольф» Б. Констана в творчестве Пушкина // Временник Пушк. комиссии. M.-JI., 1936. № 1. С. 91-114; Бокадорова Н. Ю. А. С. Пушкин и Жермена де Сталь как реформаторы литературной культуры // Филол. науки. 1999. № 6 (1). С. 28-37; Ивинский Д. П. Пушкин и Мицкевич: История литературных отношений. М., 2003; Колосова Н. А. Антиромантические тенденции в "светских" повестях и новеллах Пушкина и Мериме // Живые традиции: Из истории и теории литературы. Саратов, 1978. С. 42-53; Криницын А. Б. Пушкин и Жюль Жанен // Рос. литературоведческий журнал. 1996. № 8. С. 37-48; Лагутов В. «Станционный смотритель» А. С. Пушкина: переклички и реминисценции // Труды / Самарк. ун-т им. А. Навои. Новая серия. Самарканд, 1978. Т. 4: Проблемы поэтики. Вып. 361. С. 23-33; Мильчина В. А. Почему же все-таки Пушкин предпочёл Бальзаку Альфонса Карра? // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования. М., 2001. С. 402-425; Михайлов А. Д. Пушкин и Альфонс Карр // Изв. Рос. акад. наук. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 58. № 4. С. 54-57; Михайлов А. Д. Пушкин и Стендаль // Искусство слова. М., 1973. С. 125-134; Полякова Е. Реальность и фантастика «Пиковой дамы» // В мире Пушкина: (Сб. статей). М., 1974. С. 373-413; Разумовская М. В. К вопросу о некоторых литературных традициях в «Станционном смотрителе» // Рус. лит. 1986. № 3. С. 124-134; Тамарченко Н. Д. Тема преступления у Пушкина, Гюго и Достоевского // Ф. М. Достоевский, Н. А. Некрасов: (Сб. науч. трудов) / Лен. гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена. Л., 1974. С. 119-127; Телетова Н. К. Андре Шенье и Александр Пушкин // Рус. лит. СПб., 1996. № 1.С. 6-18; Тимофеева О. В. Мериме - переводчик Пушкина. «Пиковая дама» // Уч. зап. / Львов, гос. ун-т им. Ив. Франко, 1953. Т. XXIV. Вып. 2; Чичерин А. В. Пушкин, Мериме, Стендаль: О стилистических соответствиях // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1974. Т. 7. С. 142-150; Шарыпкин Д. М. Пушкин и «Нравоучительные рассказы» Мармонтеля // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1978. Т. 8. С. 107-136; Miltchina V. Pouchkine et Balzac // Alexandre Pouchkine: 1799-1837. Paris, 1997.

36 См.: Вацуро В. Э. Пушкин и литературное движение его времени // Новое лит. обозрение. 2003. № 1. С. 307336; Вершинина Н. Л. Памфлет А. С. Пушкина «Настоящий Выжигин» в контексте жанрово-стилевых процессов 1820-1830-х годов // Вестник Рос. гум. науч. фонда. 1999. № 1. С. 134-142; Гиллельсон М. И. Статья Пушкина «О Мильтоне и шатобриановом переводе "Потерянного рая"» // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1979. Т. 9. С. 231-240; Гиллельсон М. И. Пушкинская литературно-общественная среда: (1810-1830-е годы). Л., 1981; Гиппиус В. В. Пушкин и журнальная полемика его времени // Памяти Пушкина. СПб., 1900; Ерофеев В. В. Журнал А. С. Пушкина «Современник» и его роль в литературном движении 30-х годов. 1952; Ливанова М. В. А. С. Пушкин и Ф. В. Булгарин: Категории и парадигмы журналистской деятельности // Пуш-кинско-пастернаковская культурная парадигма: итоги исследования в XX веке: (Материалы науч. конф.). Смоленск, 2000. С. 65-73; Пирожкова Т. Ф. А. С. Пушкин и Н. В. Гоголь в журнале «Современник» // Вестник Моск. ун-та. Сер. 11, Журналистика. 1974. № 3. с. 25-31; Позднякова О. И. Иван Петрович Белкин и Феофи-лакт Косичкин: К вопросу о литературной полемике А. С. Пушкина и Ф. В. Булгарина // Взаимодействие творческих индивидуальностей русских писателей XIX - начала XX века. М., 1994. С. 49-55; Станько А. И. Пушкин - журналист и редактор. Ростов-на-Дону, 1973; Фризман Л. Г., Тищенко Т. И. Пушкин и русская журналистика. Харьков, 1999; Холмская О. П. Пушкин и переводческие дискуссии пушкинской поры // Мастерство перевода: (Сб. статей). М., 1959. С. 305-367; Ширинкин В. И. А. С. Пушкин-критик и русская литературная критика 1820-1830-х годов: (методы, жанры). Л., 1983.

3 См.: Баевский В. С. Русский и французский языки в творческом сознании Пушкина // Филол. науки. 1997. № 2. С. 13-23; Веденина Л. Г. Пушкин в контексте сопоставления русского и французского менталитетов // Иностр. языки в школе. 1999. № 6. С. 61-68,93; Гак В. Г. Язык Пушкина и французский язык // Вопросы языкознания. 2000. № 2. С. 79-89; Гарбовский Н. К. А. С. Пушкин и французский язык // Вопросы теории французского языка и теории перевода. М., 1999. С. 15-22; Колосова Н. А. Французский язык в идейно-стилевой системе пушкинских произведений. Саратов, 1984; Пустовойт П. Г. О развитии русского литературного языка в творчестве Пушкина // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1999. № 5. С. 7-16; Турбин В. Н. "Ситуация двуязычия" в творчестве Пушкина и Лермонтова //Лермонтовский сборник. Л., 1985. С. 91-103.

1820-30-х годов это разграничение важно, так как в массовой литературе этого времени были широко распространены произведения, в том числе и переводы, созданные в старых традициях, полные романтических и сентиментальных штампов, с усреднённым, схематизированным сюжетом. В случае с переводами - это адаптации, многочисленные переделки лубочного характера, которые просуществовали до середины века38. Для авторов "массовой" литературы, эпигонов, популярные иностранные писатели были «объектами подражания». Большинство же беллетристов не стремились к количеству, а заботились о качестве произведений, поэтому видели в зарубежной прозе не образцы для копирования, но пример, на ко

39 торыи следует ориентироваться в своих художественных поисках . По этому же принципу можно разделить и переводы на "массовые" и "беллетристические".

Это лишний раз указывает на то, насколько неоднозначным был период 1820-30-х годов, вобравший в себя всё множество противоречивых тенденций активно развивавшейся в то время русской словесности, ставший поворотным в процессе формирования русской прозы, критики, теории перевода. Тем интереснее для исследователя должна быть попытка выделить из всего разнообразия материала, предоставляемого писателями, критиками, журналистами, переводчиками этих лет, общие тенденции, основополагающие принципы художественно-критического движения на этапе столь важном для формирования русской литературы. В этом мы и видим свою задачу.

38 Именно на массового читателя ориентировалась «Библиотека для чтения», в то время как другие журналы во главу своей деятельности ставили просветительские идеи.

39 Как одну из особенностей литературы этого периода Н. Л. Вершинина выделяет не внешнее подражательство беллетристов избранному образцу, но стремление «прозреть самую сущность, "ядро" жанра, угадать внутри условных форм скрытые в них жанрообразующие, жизнетворческие импульсы». - См.: Вершинина Н. Л. Указ. соч. С. 12.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Переводная французская литература в журналах 1820-1830-х годов и формирование русской прозы"

Выводы:

Одной из основных тенденций этого периода как в русской, так и во французской литературе, является стремление к "документальности" изображения. Этим определяется: появление подробных, "натуралистических" описаний, "топографических" пейзажей, интерес к детали (в частности, к деталям интерьера), к работе над речевой характеристикой персонажей, - что находит своё отражение не только в оригинальной русской прозе, но и в переводах.

Ориентация на "документальность " (достоверность) приводит также к поиску сюжетной мотивации. В прозе 1820-30-х годов это выражается прежде всего в повествовании от первого лица - приём, который активно используется писателями и который имеет множество структурных разновидностей, обуславливая, в свою очередь, построение композиции, характеров.

В связи с этим основной тенденцией этого периода литературы следует назвать стремление писателей совместить жизнь с литературой, - действительность с художественностью, содержание с формой, полезное с приятным, — что приводит к стилевой разнородности в рамках отдельного произведения, отразившейся и в переводах.

В свою очередь, не всегда гармоничное совмещение разных планов и стилей ведёт к преобладанию одного из них в ущерб другому, из чего вытекает либо слабое в идейном от

298 Однако увлечение популярными в то время книгами И. К. Лафатера и Ф. Й. Галля, посвященными физиогномике, френологии и характерологии, в прозе 1820-30-х годов отразилось в виде редких упоминаний этой темы, не имеющих определяющего значения при обрисовке персонажа, но лишь как дань моде. ношении содержание, но с вниманием к отделке формы (склонность к художественным "эффектам", усиление "занимательного" элемента повествования), либо недостаточно выработанные художественные средства изображения ("прямой " психологизм в обрисовке характеров, построении композиции).

В содержательном плане большее влияние оказывала сама иностранная литература, а в переводах шла отработка отдельных художественных и структурных элементов, отделка стиля. Однако в большинстве случаев речь идёт о типологическом сходстве двух литератур, о параллельном освоении художественных приёмов.

Заключение

Определение соотношения переводной и оригинальной литератур — главная цель данного исследования. Рассмотрение взаимосвязей между национальной и зарубежными литературами, в том числе той роли, которую играют в этих отношениях переводы, позволяет составить более полное представление об особенностях литературного процесса изучаемого периода. Выяснение функций перевода даёт возможность определить его реальное воздействие на оригинальную литературу, сходства и различия, те особенности, выявление которых помогает не только определить самобытность русской прозы, но и глубже понять её.

Очевиден тот факт, что во многом благодаря появлению нового типа журнала в России (отличающегося "энциклопедичностью" содержания, направленностью на просветительскую деятельность, и наличием чётко выраженной литературно-общественной позиции, которой придерживался журнал) мастерство перевода поднялось на качественно иной уровень. Журналы вырабатывали не только теоретическую базу, но обеспечивали литературу и практическими образцами переводов, став своего рода "лабораториями" по разработке новых художественных методов как в переводной, так и в оригинальной прозе. Обратное влияние русской литературы на иностранную, впервые появившееся в эти же годы, также началось благодаря журнальным связям. Пример - посредническая деятельность Я. Н. Толстого и С. Д. Полторацкого между «Московским телеграфом» Н. А. Полевого и "Revue Encyclo-pedique" Ж. де Пари.

Необходимым условием данной работы стал многосторонний анализ переводческой практики изучаемого периода: содержание, структура, способы изображения, стиль — всё это рассматривалось в совокупности. К исследованию был привлечён широкий спектр материалов. Анализ светской, фантастической и философской повести, военного рассказа показал, что вне зависимости от жанровой принадлежности произведения в это время устанавливаются общие принципы перевода, составляющие единую цельную систему. К сожалению, объём данной работы не позволил нам проанализировать всю массу переводной литературы этих годов. Не учитывались такие жанры, как историческая проза (изучению которой посвящено значительное число работ, что в некоторой степени может послужить оправданием в отказе от рассмотрения этого жанра), физиологические очерки, "экзотические" повести и др. Интересно было бы обратиться также к нехудожественной литературе, например, биографической, исторической, и даже к искусствоведческим рассуждениям, которые в 20-30-е годы часто относились к области словесности и в некоторых аспектах действительно имели отношение к художественной литературе. Стремление к "документализму" как характерная черта литературной эпохи определяло появление в прозе этнографических комментариев, натуралистических зарисовок, историософских рассуждений и т. п. Особого внимания заслуживает посредническая функция французской литературы. Однако данная тема требует дополнительного исследования.

Основной акцент в исследовании сделан прежде всего на выявлении отличия перевода от оригинала, то есть субъективного элемента, привносимого переводчиком. Творческое осмысление произведения понимается как основополагающий фактор в определении специфики перевода этих годов. При этом учитывается и сравнительно-исторический анализ двух литератур. Подобный подход в изучении прозы 20-30-х годов приводит нас к выводу об особом характере бытования перевода в русской литературе этого периода.

Перевод приобретает двойную обусловленность. С одной стороны, он выполняет посредническую функцию, определяя генетическую преемственность литератур, а также обеспечивая их взаимосвязи, основанные на типологических схождениях; с другой стороны, перевод выполняет обычно не свойственную ему "художественно-экспериментальную" функцию, чтб ставит его в один ряд с литературой этих лет. В 20-30-е годы, когда большинство читателей знакомилось с французской литературой в оригинале, именно эта роль журнального перевода становится основной.

Переводчик в своём "вторичном" творчестве оказывается близок оригинальному писателю. Однако речь не идёт об отношении к произведению как к "своему", что было свойственно предшествующему периоду развития переводческой деятельности, который характеризовался вольным обращением с чужим произведением. Тем не менее и временем "точного" перевода, изначально направленным на сохранение всех особенностей иноязычного текста, этот период ещё нельзя назвать. 1820-30-е годы - переходный этап, новая ступень в эволюции перевода от "вольного" к "профессиональному".

Несмотря на уже изменившийся взгляд на сущность и задачи перевода, под которыми понимали "адекватное" воспроизведение текста, что способствовало бы обогащению отечественной литературы новыми темами, образами, формами (идея новая в истории русской переводческой мысли), переводчики по-прежнему привносили в текст элемент субъективности. В большинстве случаев он незначителен, и при изменении стиля произведения (наиболее часто встречающаяся погрешность перевода) почти никогда не искажался авторский замысел в целом (исключение в этом отношении составляют переводы «Библиотеки для чтения»).

Чётко понимая свою новую задачу - сохранить подлинник - и сосредотачиваясь именно на воспроизведении повествования как можно более точном по отношению к оригиналу, переводчик неосознанно воссоздавал произведение в близкой ему стилистической манере. То есть, сосредотачиваясь на крупном (действие, описание, диалог), он упускает из виду детали (метафоры и сравнения, синтаксис и лексика и т. п.). Таким образом, в переводах отражалось современное состояние русской литературы, определявшей его художественное видение.

Если способности переводчика были ограничены, то получался стилистически неточный перевод; если же он обладал определённым художественным чутьём и улавливал в чужом произведении новые творческие возможности, то перед нами - "адекватный", в современной терминологии, перевод. Следует особо отметить, что в обоих случаях мы имеем дело с новым типом перевода, выполненным на качественно ином уровне, отличным от традиций предшествующей эпохи. Поэтому в своих оценках мы не можем опираться на принципы современной теории перевода: в любом из случаев переводчик выполнил задачи, которые ставились перед ним критикой той эпохи.

Основная задача переводчика заключалась в разработке формы произведения (в широком понимании этого слова - сюжет, композиция, описание, синтаксис, язык). Этим объясняется и множество переводов малозначительных французских авторов, на произведениях которых русские писатели просто оттачивали своё мастерство, отрабатывали технику. Отсюда и общность многих мотивов, структурных элементов, присущих творчеству сразу нескольких авторов. Что касается идейного содержания произведения, то журнальный перевод редко оказывался посредником в этом отношении, эту функцию брала на себя собственно иностранная литература.

Можно сказать, что русская литература 1820-30-х годов (и переводы как неотъемлемая её часть) вела "экспериментальную" работу, разрабатывая все доступные на тот момент возможности художественного слова. Столь тщательные разносторонние творческие исследования и создали ту базу, на которой выросла классическая русская литература XIX века, в частности, роман как её вершинный жанр, ведущий своё начало от «Героя нашего времени» М. Ю. Лермонтова, ставшего итогом литературных исканий 20-30-х годов и в то же время началом нового этапа русской прозы.

Список научной литературыТатарчук, Елена Павловна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бестужев (Марлинский) А. А. Ночь на корабле: Повести и рассказы. М. Худ. лит., 1988. 366 с.

2. Бестужев-Марлинский А. А. Сочинения: В 2-х т. М.: Худ. лит., 1981. Т. 1: Повести; Рассказы. 487 с.

3. Вельтман А. Ф. Повести и рассказы. М.: Сов. Россия, 1979. 382 с.

4. Дача на Петергофской дороге: Проза русских писательниц первой половины XIX века. М.: Современник, 1986.463 с.

5. Жукова М. С. Вечера на Карповке. М.: Сов. Россия, 1986. 288 с.

6. Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 5-ти т. Л., 1962. Т. 4.

7. Литературная газета. 1830-1831.

8. Московский вестник. 1828-1830.

9. Московский телеграф. 1825-1834.

10. Одоевский В. Ф. Последний квартет Бетховена. М.: Моск. рабочий, 1982. 399 с.

11. Павлов Н. Ф. Сочинения. М.: Сов. Россия, 1985. 304 с.

12. Панаев И. И. Избранная проза. М.: Правда, 1988.480 с.

13. Панаев И. И. Избранные произведения. М.: Худ. лит., 1962. 685 с.

14. Погодин М. П. Повести. Драма. М.: Сов. Россия, 1984.432 с.

15. Ростопчина Е. П. Счастливая женщина: Литературные сочинения. М.: Правда, 1991. 448 с.

16. Сенковский О. И. Сочинения Барона Брамбеуса. М.: Сов. Россия, 1989.496 с.19. Современник. 1836-1840.20. Сын Отечества. 1820-840.

17. Сомов О. М. Были и небылицы. М.: Сов. Россия, 1984. 368 с.22. Телескоп. 1831-1836.1.. Критическая литература:

18. Авессаломова Г. С. Стилистические особенности ранней новеллистики П. Мериме // Анализ стилей зарубежной художественной и научной литературы- JL, 1978. Вып. 1. С. 77-82.

19. Акимова Н. Н. Военный рассказ в русской литературе первой половины XIX века // Жанры в историко-литературном процессе: Сб. науч. статей / Лен. гос. обл. ун-т им. А. С. Пушкина. СПб.: ЛГОУ, 2000. С. 25-36.

20. Алавердов Ю. А. Романтический стиль в кривом зеркале пародии (Ж. Жанен. «Мёртвый осёл и гильотинированная женщина») // Стилистические проблемы французской литературы: Сб. науч. статей. Л., 1975. С. 16-26.

21. Алексеев М. П. Проблемы художественного перевода: Вступительная лекция в Иркут. гос. ун-те 15 декабря 1927 г. Иркутск, 1931.50 с.

22. Алексеев М. П. Бальзак в России // Красный архив. 1923. Т. 3. С. 303-307.

23. Анненский И. Ф. О формах фантастического у Гоголя // Русская школа. 1890. Т. II. Кн. 10. С. 93-104.

24. Ахматова А. А. «Адольф» Б. Констана в творчестве Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1936. № 1. С. 91-114.

25. Барабаш Ю. Я. Алгебра и гармония: О методологии литературоведческого анализа. М.: Худ. лит., 1977.222 с.

26. Белкина М. А. "Светская повесть" 30-х годов и «Княгиня Литовская» Лермонтова // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова. Сб. первый: Исследования и материалы. М.: Гослитиздат, 1941. С. 516-551.

27. Березина В. Г. Критика Н. А. Полевого в «Московском телеграфе»: жанр, композиция, стиль // Русская литература. 1996. № 3. С. 19-36.

28. Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века: (1826-1839 годы) / Лен. гос. ун-т им. А. А. Жданова. Л.: Изд-во ЛГУ, 1965.102 с.

29. Берковский Н. Я. О мировом значении русской литературы. Л.: Наука, 1975. 184 с.

30. Боборыкин П. Д. Европейский роман в XIX столетии: (Роман на Западе за две трети века). СПб., 1900. 643 с.

31. Богданова А. А. А. А. Бестужев как переводчик, рецензент и критик // Уч. зап. / Новосибирск. пед. ин-т. 1945. Вып. 1. С. 104-132.

32. Будагов Р. А. Писатели о языке и язык писателей. М.: Изд-во МГУ, 1984. 280 с.

33. Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века: В 2-х т. 2-е изд., переем, и доп. Киев: Изд-во Киевского ун-та, 1957. Т. 1: Лексика и общие замечания о слоге. 492 с.

34. Бурсов Б. И. Национальное своеобразие русской литературы. М.-Л.: Сов. писатель, 1967. 396 с.

35. Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины»: Очерки о книгах и прессе пушкинской поры. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1986. 382 с.

36. Вершинина Н. Л. Памфлет А. С. Пушкина «Настоящий Выжигин» в контексте жанрово-стилевых процессов 1820-1830-х годов // Вестник Рос. гум. науч. фонда. 1999. № 1. С.134-142.

37. Вершинина Н. Л. Русская беллетристика 1830-х—1840-х годов: (Проблемы жанра и стиля) / Псков, гос. пед. ин-т им. С. М. Кирова. Псков, 1997. 180 с.

38. Веселовский А. Н. Западное влияние в новой русской литературе. 3-е изд., перераб. М., 1906. 249 с.

39. Весин С. Очерки по истории русской журналистики 1820-1830-х годов. СПб., 1881. 603 с.

40. Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур: Материалы дискуссии 11-15 января 1960 г. М.: Изд-во АН СССР, 1961. 439 с.

41. Взаимосвязи русской и зарубежной литератур. Л.: Наука, 1983.

42. Виноградов В. В. Избранные труды: История русского литературного языка / Отд. лит. и яз. АН СССР. М.: Наука, 1978. 320 с.

43. Виноградов В. В. Избранные труды: О языке художественной прозы / Отд. лит. и яз. АН СССР. М.: Наука, 1980. 360 с.

44. Виноградов В. В. Избранные труды: Поэтика русской литературы / Отд. лит. и яз. АН СССР. М.: Наука, 1976. 508 с.

45. Виноградов В. В. Избранные труды: Язык и стиль русских писателей: От Карамзина до Гоголя / Отд. лит. и яз. АН СССР. М.: Наука, 1990. 386 с.

46. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. 4-е изд. М.: Русский язык, 2002. 528 с.

47. Вольперт Л. И. «Адольф» Б. Констана в переводах П. А. Вяземского и Н. А. Полевого // Пушкин и его современники: (Сб. статей) // Уч. зап. / Лен. пед. ин-т им. А. И. Герцена. Псков, 1970. Т. 434: Пушкин и его современники. С. 161-177.

48. Гачечиладзе Г. Р. Художественный перевод и литературные взаимосвязи. 2-е изд. М.: Сов. писатель, 1980.254 с.

49. Гиллельсон М. И. Статья Пушкина «О Мильтоне и шатобриановом переводе "Потерянного рая"» // Пушкин: Исследования и материалы / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л., 1979. Т. 9. С. 231-240.

50. Глебова Е. Н. Нодье в русской периодической печати 30-х годов XIX века // Вестник Моск. ун-та. Сер. 19, Лингвистика и межкульт, коммуникация. 2000. № 4. С. 116-123.

51. Горский И. К. Об отличии литературной компаративистики от сравнительно-исторического литературоведения // Контекст. 1990: Лит.-теорет. исслед. / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. М.: Наука, 1990. С. 141-160.

52. Гроссман Л. П. Бальзак в России // Литературное наследство. М.: Журнально-газетное объединение, 1937. Т. 31-32. С. 149-373.

53. Гуковский Г. А. Неизданные повести Некрасова в изучении русской прозы сороковых годов // Жизнь и похождения Тихона Тросникова. Новонайденная рукопись Некрасова. М.-Л., 1931. С. 347-381.

54. Гурвич И. А. Беллетристика в русской литературе XIX века / Рос. открытый ун-т. М., 1991.90 с.

55. Двирник Е. В. Исповедь как форма диалога с читателем // Актуальные проблемы изучения литературы и культуры на современном этапе: (Сб. статей и материалов). Саранск: Красный октябрь, 2002. С. 151-155.

56. Докусов А. М. М. Ю. Лермонтов и В. Гюго // Пути русской прозы XIX века / Лен. гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена. Л., 1976. С. 3-15.

57. Дурылин С. Александр Дюма-отец в России // Литературное наследство. М.: Журнально-газетное объединение, 1937. Т. 31-32. С. 491-562.

58. Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. М.: Прогресс, 1979.320 с.

59. Дюшен Э. Поэзия М. Ю. Лермонтова в её отношении к русской и западноевропейским литературам. Казань, 1914. 156 с.

60. Евдокимова Л. В. Французский романтизм // В. Г. Белинский и литературы Запада / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. М.: Наука, 1990. С. 120-138.

61. Егорова В. И. В. Ф. Одоевский и «Московский вестник» // Вестник Моск. ун-та. Сер. 11, Журналистика. 1986. № 1. С. 30-39.

62. Елизарова М. Жорж Занд в русской критике и литературе // Уч. зап. / Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина. 1941. Т. XXXI. Вып. 5. С. 41-63.

63. Елистратова А. А. Гоголь и проблемы западноевропейского романа / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. М.: Наука, 1972. 302 с.

64. Ефимов А. И. О языке художественных произведений. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Учпедгиз, 1954.288 с.

65. Жикулина J1. М. Французский романтизм в русской журналистике 30-х годов XIX века // Уч. зап. / Лен. Гос. пед. ин-т. 1940. Т. 4. Вып. 2. С. 164-187.

66. Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. Л.: Наука, 1979.492 с.

67. Журавлёва А. И. Лермонтов в русской литературе: Проблемы поэтики. М.: Прогресс-Традиция, 2002.288 с.

68. Заборов П. В. Жермена де Сталь и русская литература первой трети XIX века // Ранние романтические веяния: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1972. С.168-250.

69. Замотин И. И. Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе: В 2-х т. СПб., 1911. Т. 1. 388 е.; 1913. Т. 2.453 с.

70. Замотин И. И. Романтический идеализм в русском обществе и литературе 20-30-х годов XIX столетия. СПб., 1907.430 с.

71. Зубков Н. Н. Иностранная литература в журнале «Вестник Европы» Н. М. Карамзина: структура журнала и позиция издателя // Книга в системе международных культурных связей: Сб. науч. тр. / Б-ка иностр. лит. М., 1990.

72. Инюшкин Н. П. Мериме и русская литература // Сб. студ. науч. работ. Пенза, 1957. С. 5-18.

73. История всемирной литературы: В 9-ти т. М.: Наука, 1989. Т. 6. 880 с.

74. История романтизма в русской литературе: В 2-х кн. / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. Вып. 2: Романтизм в русской литературе 20-30-х годов XIX века, (18251840). М.: Наука, 1979. 328 с.

75. История русского романа: В 2-х т. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1962. Т. 1. 626 с.

76. История русского читателя // Труды / ЛГИК им. Н. К. Крупской. Л., 1973. Т. XXV. Вып. 1.192 е.; 1976. Т. XXXII. Вып. 2. 148 с.

77. История русской журналистики XVIII-XIX веков / Под ред. А. В. Западова. М.: Высш. школа, 1966. 544 с.

78. История русской критики: В 2-х т. / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом); Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1958. Т. 1. 590 с.

79. История русской литературной критики / Под ред. В. В. Прозорова. М.: Высш. школа, 2002.463 с.

80. История русской литературы: В 4-х т. JL: Наука, 1981. Т. 2: От сентиментализма к романтизму и реализму. 654 с.

81. История русской переводной художественной литературы. Древняя Русь. XVIII век / Отв. ред. Ю. Д. Левин. СПб., 1995. Т. 1: Проза. 314 с.

82. К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. 550 с.

83. Канунникова И. К. Поэтика романтической новеллы // Жанры в историко-литературном процессе: Межвуз. сб. / Волог. гос. пед. ун-т. Вологда, 1985. С. 18-36.

84. Канунова Ф. 3. Эстетика русской романтической повести: А. А. Бестужев-Марлинский и романтики-беллетристы 20-30-х годов XIX века. Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1973. 307 с.

85. Карташова И. В. Лермонтов и Мюссе // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1996. № 5. С. 42-59.

86. Кафанова О. Б. Жорж Санд и русская литература XIX века: (Миф и реальность), 1830— 1860 гг. / Томск, гос. пед. ин-т. Томск, 1998.410 с.

87. Кийко Е. И. «Герой нашего времени» Лермонтова и психологическая традиция во французской литературе // Лермонтовский сборник / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л.: Наука, 1985. С. 181-193.

88. Кирнозе 3. Стендаль и Россия: (К 200-летию со дня рождения писателя) // В мире книг. 1983. № 1.С. 74-76.

89. Киселёва Л. Ф. Переход к мотивированному повествованию: (М. Ю. Лермонтов) // Смена литературных стилей: На материале русской литературы XIX-XX веков. М., 1974. С.299-344.

90. Козмин Н. К. Московский Телеграф: иностранная журналистика и литература. Пб., 1900. 44 с.

91. Козмин Н. К. Николай Иванович Надеждин: Жизнь и научно-литературная деятельность, 1804-1836 // Зап. ист.-филол. фак-та Имп. С.-Петербургского ун-та. Ч. 111. СПб., 1912.

92. Козмин Н. К. Очерки из истории русского романтизма. Н. А. Полевой как выразитель литературных направлений современной ему эпохи. СПб., 1903. 574 с.

93. Кондорская В. Лермонтов и Виньи // Уч. зап. / Костром, пед. ин-т им. Н. А. Некрасова. 1970. Вып. 20. С. 71-89.

94. Коровицына Е. А. Идея личности в России и традиции начала XIX века: М. Ю. Лермонтов. «Герой нашего времени» А. де Мюссе. «Исповедь сына века» // Русская литература и философия: постижение человека. Липецк, 2002. С. 49-54.

95. Кочеткова Т. В. К истории творчества Бальзака в России: (Критико-библиографический обзор) // Труды / Гос. б-ка Латв. ССР. Рига, 1964. Т. 1.

96. Кочеткова Т. В. Стендаль и русские писатели // Уч. зап. / Латв. ун-т им. П. Стучки. Т. 89. 1968. С. 115-126.

97. Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке: (первая половина). М.: Изд-во МГУ, 1976. 350 с.

98. Купреянова Е. Н., Макогоненко Г. П. Национальное своеобразие русской литературы: (Очерки и характеристики) / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л.: Наука, 1976. 413 с.

99. Куфаев М. Н. История русской книги в XIX веке. М.: Пашков Дом, 2003.357 с.

100. Левин Ю. Д. Восприятие творчества инонациональных писателей // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л.: Наука, 1974. С. 237-273.

101. Левин Ю. Д. Русские переводчики XIX века и развитие художественного перевода. Л.: Наука, 1985.298 с.

102. Лотман Ю. М. О русской литературе: Статьи и исследования (1958-1993). СПб.: «Искусство-СПб», 1997. 848 с.

103. Макашин С. Литературные взаимосвязи России и Франции XVIII-XIX вв. // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1937. Т. 29-30: Русская культура и Франция. С. V-LXXXII.

104. Манн Ю. В. Диалектика художественного образа. М.: Сов. писатель, 1987. 317 с.

105. Манн Ю. В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М.: Аспект Пресс, 2001. 447 с.

106. Манн Ю. В. Русская философская эстетика. М.: МАЛП, 1998. 381 с.

107. Махов А. Е. Журнал «Телескоп» и русская литература 1830-х годов: Дис. канд. филол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 1985.226 с.

108. Международные связи русской литературы / Под ред. акад. М. П. Алексеева. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1963.474 с.

109. Михайлов А. В. Обратный перевод: (Русская и западноевропейская культура: проблемы взаимосвязей). М.: Языки русской культуры, 2000. 856 с.

110. Михайлов А. Д. Из истории переводов Бальзака в России // Оноре де Бальзак: денди и творец. М., 1997. С. 73-99.

111. Морозов В. Д. «Московский вестник» и его роль в развитии русской критики. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1990. 263 с.

112. Морозов В. Д. Очерки по истории русской критики второй половины 20-30-х годов XIXвека. Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1979.306 с.

113. Москвин Г. В. Ранняя проза Лермонтова и европейская традиция // Вестник Моск. ун-та.

114. Сер. 9, Филология. М., 2003. № 1. С. 7-23.

115. Мотовилова М. Н. Нодье в русской журналистике Пушкинской эпохи // Язык и литература / Научно-исслед. ин-т Сравнит, истории литератур и языков Запада и Востока. Л., 1930. Т. V. С. 185-212.

116. НайДИЧ Э. Э. Ещё раз о «Штоссе» // Лермонтовский сборник / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л.: Наука, 1985. С. 194-212.

117. Недзвецкий В. А. Русская литературная критика XVIII-XIX веков: (Курс лекций). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994. 182 с.

118. Неупокоева И. Г. История всемирной литературы: Проблемы системного и сравнительного анализа. М.: Наука, 1976.

119. Нечаева В. С. Глава IX. Переводы Белинского // Нечаева В. С. В. Г. Белинский. Учение в университете и работа в «Телескопе» и «Молве»: 1829-1836 / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. Л.: Изд-во АН СССР, 1954. С. 203-233.

120. Николай Полевой: Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1934. 540 с.

121. Обломиевский Д. Д. Бальзак: Этапы творческого пути. М.: Худ. лит., 1961. 590 с.

122. Одинцов В. В. «Зачинщик русской повести»: (О языке прозы Бестужева-Марлинского) // Русская речь. 1975. № 2. С. 43-50.

123. Одинцов В. В. О языке художественной прозы: (Повествование и диалог). М.: Наука, 1973.102 с.

124. Палиевский П. В. Гоголь литературный критик // Литература. Язык. Культура. М., 1986. С. 175-182.

125. Перльмуттер Л. Б. Язык прозы М. Ю. Лермонтова // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова. Сб. первый: Исследования и материалы. М.: Гослитиздат, 1941. С. 310-355.

126. Позднякова О. И. Иван Петрович Белкин и Феофилакт Косичкин: К вопросу о литературной полемике А. С. Пушкина и Ф. В. Булгарина // Взаимодействие творческих индивидуальностей русских писателей XIX начала XX века. М., 1994. С. 49-55.

127. Покровская E. Б. Литературная судьба Э. Сю в России: (1830-1857) // Язык и литература / Научно-исслед. ин-т Сравнит, истории литератур и языков Запада и Востока. Л., 1930. Т. V. С. 227-252.

128. Проблемы международных литературных связей / Отв. ред. проф. Б. Г. Реизов. Л.: Изд-во ЛГУ, 1962.192 с.

129. Пыпин А. Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов: Ист. очерки. 4-е изд. СПб.: Колос, 1909. 519 с.

130. Развитие реализма в русской литературе: В 3-х т. М.: Наука, 1972. Т. 1. 349 с.

131. Реизов Б. Г. «Отец Горио» и «Библиотека для чтения» // Реизов Б. Г. Бальзак: Сб. статей. Л., 1960. С. 163-172.

132. Реизов Б. Г. Сравнительное изучение литературы // Вопросы методологии литературоведения. М.-Л., 1966. С. 170-217.

133. Реизов Б. Г. Творчество Бальзака. Л.: Худ. лит., 1939.410 с.

134. Родзевич С. И. Лермонтов как романист. Киев: Оглоблин, 1914. 110 с.

135. Родзевич С. И. Предшественники Печорина во французской литературе. Киев, 1913.

136. Романтизм в русской и зарубежной литературе. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1974.

137. Русская новелла: Проблемы теории и истории. Сб. статей. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1993.

138. Русская повесть XIX века: (История и проблематика жанра). Л.: Наука, 1973. 566 с.

139. Русская проза: (Сб. статей). М.-Л.: Academia, 1926. 261 с.

140. Русско-европейские литературные связи: Сб. статей к 70-летию со дня рождения акад. М. П. Алексеева. М.-Л.: Наука, 1966.474 с.

141. Сахаров В. И. Писатель-декабрист и его издатель: Н. А. Полевой и А. А. Бестужев-Марлинский // Изв. Рос. акад. наук. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 58. № 1. С. 60-65.

142. Сиповский В. В. История русской словесности. 4-е изд., испр. СПб., 1913. Ч. III. Вып. 1. История новой русской литературы XIX столетия: Пушкин, Гоголь, Белинский. 255 с.

143. Сравнительное изучение литератур: Сб. ст. к 80-летию акад. М. П. Алексеева / Отд. лит. и яз. Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л.: Наука, 1976. 561 с.

144. Станько А. И. Пушкин журналист и редактор. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1973.89 с.

145. Степанов А. Н. Гоголь-публицист // Н. В. Гоголь: Статьи и материалы. Л., 1854.

146. Стилистика художественной литературы / Ин-т рус. яз. АН СССР. М.: Наука, 1982. 213 с.

147. Сухих И. Последний романтик // Полевой Н. А., Полевой К. А. Литературная критика: (Статьи, рецензии: 1825-1842). Л.: Худ. лит., 1990. С. 4-16.

148. Тихомиров В. Н. Русско-зарубежные литературные связи: (Учеб. пособие для студентов вузов по спец. «Рус. яз и лит.») / Запорож. гос. ун-т. Киев, 1988. 74 с.

149. Томашевский Б. В. Проза Лермонтова и западно-европейская литературная традиция //Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43-44. С. 469-516.

150. Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л.: Сов. писатель, 1960.498 с.

151. Топер П. М. Перевод в системе сравнительного литературоведения. 2-е изд. М.: Наследие, 2001. 254 с.

152. Трифонов Н. А. Первый переводчик Бальзака в России // Науч. докл. высш. школы. Филол. науки. 1960. № 2. С. 99-112.

153. Троицкий В. Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-30-х годов XIX в. / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. М.: Наука, 1985.278 с.

154. Турбин В. Н. «Ситуация двуязычия» в творчестве Пушкина и Лермонтова // Лермонтовский сборник / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л.: Наука, 1985. С. 91-103.

155. Тынянов Ю. Н. Декабрист и Бальзак О В. К, Кюхельбекере. // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968. С. 329-246.

156. Умарова Л. М. Н. А. Полевой о Викторе Гюго // Проблемы взаимодействия литератур: (Межвуз. сб. науч. трудов). Душанбе, 1982. С. 135-152.

157. Фёдоров А. В. Искусство перевода и жизнь литературы: (Очерки). Л.: Сов. писатель, 1983.352 с.

158. Фёдоров А. В. Лермонтов и литература его времени. Л.: Худ. лит., 1967. 362 с.

159. Фёдоров А. В. Творчество Лермонтова и западные литературы // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43-44. С. 129-226.

160. Фёдоров А. В. Язык и стиль художественного произведения. М.-Л.: Худ. лит., 1963. 132 с.

161. Фридлендер Г. М. Лермонтов и русская повествовательная проза // Рус. лит. 1965. № 1. С. 33-49.

162. Фридлендер Г. М. Литература в движении времени: Историко-литературные и теоретические очерки. М.: Современник, 1983.300 с.

163. Фризман Л. Г., Тищенко Т. И. Пушкин и русская журналистика. Харьков, 1999.

164. Фриче В. М. Поэзия кошмаров и ужаса. М.: Сфинкс, 1912.

165. Фролова Р. И. Э. Сю в русской литературе и критике // Романтизм и реализм в литературных взаимодействиях. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1982. С. 32-42.

166. Холмекая О. П. Пушкин и переводческие дискуссии пушкинской поры // Мастерство перевода: (Сб. статей). М.: Сов. писатель, 1959. С. 305-367.

167. Художественный перевод: Проблемы и суждения: (Сб. статей). М., 1986. 576 с.

168. Цейтлин А. Г. Становление реализма в русской литературе: Русский физиологический очерк. М.: Наука, 1965. 319 с.

169. Чернов А. В. Русская беллетристика 20-40-х годов XIX века: (Вопросы генезиса, эстетики и поэтики): Автореф. дис. д-ра филол. наук / Новгор. гос. ун-т. Новгород, 1997. 41 с.

170. Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы // Чернышевский Н. Г. Полное собр. соч.: В 15-ти т. М., 1947. Т. 3. С. 5-309.

171. Чичерин А. В. Очерки по истории русского литературного стиля: Повествовательная проза и лирика. 2-е изд., доп. М.: Худ. лит., 1985.447 с.

172. Чичерин А. В. Соответствия в истории разных литератур // Вопросы литературы. 1965. №10. С. 171-179.

173. Чудаков Г. И. Отношение творчества Н. В. Гоголя к западноевропейским литературам. Киев: Типография Университета, 1908.182 с.

174. Штырова А. Н. Роман М. Ю. Лермонтова в контексте французской романтической прозы первой трети XIX века // Романтизм: Грани и судьбы. Тверь, 2002.

175. Эйхенбаум Б. М. О литературе: Работы разных лет. М.: Сов. писатель, 1987. 540 с.

176. Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1961. 372 с.

177. Эпоха романтизма: Из истории международных связей русской литературы / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. Л.: Наука, 1975.281 с.

178. Эпштейн М. Н. О стилевых началах реализма. Поэтика Стендаля и Бальзака // Вопросы литературы. 1977. № 8. С. 106-134.

179. Эткинд Е. Г. Перевод и сопоставительная стилистика // Мастерство перевода: (Сб. статей). М.: Сов. писатель, 1959. С. 71-86.

180. Язык и стиль русских писателей и публицистов: (XIX-XX вв.) // Тр. V-VI науч. конф. кафедр рус. яз. пед. ин-тов Сред, и Нижнего Поволжья (1961-1962) / Куйбыш. гос. пед. ин-т им. В. В. Куйбышева. Куйбышев, 1963.219 с.

181. Якубович Д. П. Роль Франции в знакомстве России с романами В. Скотта // Язык и литература. Л., 1930. Т. V. С. 137-184.

182. Янушкевич А. С. Уроки "юной словесности" (О некоторых проблемах восприятия романтизма в русской эстетике 30-х годов XIX века) // Сборник трудов молодых учёных / Томск, ун-т им. В. В. Куйбышева. Изд-во Томск, ун-та, 1973. Вып. II. С. 1-26.

183. Andrew J. 4Le grand monde est un bal masqu6': The Function of the Ball in the Russian Society Tale // Life and text: (Essays in honour of Geir Kjetsaa on the occasion of his 60th birthday). Oslo, 1997. P. 45-57.

184. Avenel H. Histoire de la presse fran?aise depuis 1787 jusqu'& nos jours. Paris, 1900.

185. Balzac dans L'Empire Russe. De la Russie h Г Ukraine. Paris, 1993.

186. Cawelty J. G. Adventure, Mystery and Romance: Formula Stories as Art and Popular Culture. Chicago, 1976.

187. Haumant E. La culture fran9aise en Russie: (1700-1900). Paris, 1910.

188. Leighton L. Russian Romanticism: Two essays. The Hague, 1975.

189. Levin H. Grounds for Comparison. 1972.

190. Literature and Translation. Louvain, 1976.

191. Mersereau J. Lermontov and Balzac // Preprint: American contributions to the Fifth international congress of Slavists. Sofia, 1963. V. 2. P. 233-258.

192. Mersereau J. Russian Romantic Fiction. Ann. Arbor, Mich., 1983.

193. Shepard E. A. The Society Tale and the Innovative Argument in Russian Prose Fiction of the 1830s // Russian literature. 1981. X. P.l 11-162.

194. Steinmetz J.-L. La France frenetique en 1830. Paris, 1978.1.I. Справочная литература:

195. Блинова Е. М. «Литературная газета» А. А. Дельвига и А. С. Пушкина, 1830-1831: Указатель содержания. М.: Книга, 1966.208 с.

196. Взаимосвязи и взаимодействие литератур мира: (Библиографический указатель).

197. Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур: (Библиографический указатель).

198. Взаимосвязи русской и французской литератур: (Указатель книг и статей на русском языке за 1961-1983 гг.). М., 1985.216 с.

199. Григорьев A. J1. Русская литература в зарубежном литературоведении. Л.: Наука, 1977. 300 с.

200. Изучение русской литературы за рубежом в 1980-е годы: Аннотированный библиографический указатель: (Учебники, монографии, сборники). М.: МГУ, 1995.163 с.

201. История русской литературы XIX века: (Библиографический указатель) / Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) АН СССР. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1962. 965 с.

202. Кандель Б. Л., Мамонтов М. А. Зарубежная художественная литература и литературоведение: (Указатель иностранных справочно-библиографических пособий: 1958-1988) / Рос. нац. б-ка; Всерос. б-ка иностр. лит. СПб.: Рос. нац. б-ка, 1994. Ч. 3.213 с.

203. Кочеткова Т. В. Стендаль: (Библиография русских переводов и критической литературы о нём на русском языке: 1822-1860) / Всесоюзная гос. б-ка иностр. лит. М.: Изд-во Книжной палаты, 1961.116 с.

204. Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, учёных и общественных деятелей. М., 1956-1960. Т. 1-4.

205. Машкова М. В., Сокурова И. В. Общие библиографии русских периодических изданий и материалы по статистике русской периодической печати: 1703-1954. Аннотир. указатель. Л., 1956.

206. Морщинер М. С., Пожарский Н. И. Библиография русских переводов произведений Виктора Гюго / Всесоюз. гос. б-ка иностр. лит. М., 1953.160 с.

207. Паевская А. В., Данченко В. П. Оноре де Бальзак: (Библиографии русских переводов и критической литературы на русском языке: 1830-1964). М.: Книга, 1965. 428 с.

208. Паевская А. В., Данченко В. П. Проспер Мериме: (Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. 1828-1967). М.: Книга, 1968. 256 с.

209. Попкова Н. А. «Московский вестник». Журнал, издаваемый М. Погодиным, 1827-1830: Указатель содержания / Зон. науч. б-ка Сарат. гос. ун-та им. Н. Г. Чернышевского. Саратов, 1991. 111 с.

210. Русская периодическая печать: 1702-1895: (Справочник) / Под ред. А. Г. Дементьева, А. В. Западова, М. С. Черепахова. М.: Госполитиздат, 1958. 835 с.

211. Рыскин Е. И. Журнал Пушкина «Современник»: 1836-1837: (Указатель содержания). М.: Книга, 1967.93 с.

212. Соколова М. В. Стендаль. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке, 1960-1993. М.: Наследие, 1995. 94 с.

213. Ь'Аппёе balzasienne. Paris: Pres. Univ. de France, 1999. Т. II. P. 461-1050.

214. Asselineau Ch. Bibliographie romantique. Paris, 1872.

215. Baldansperger F., Friederich W. P. Bibliography of Comparative Literature. New York, 1960.

216. Beaumarchais J.-P. de, Couty D. Dictionnaire des ceuvres litteraires de la langue fran?aise: 4 v. Paris: Bordas, 1995.

217. Bibliographie de la littdrature franfaise (XIX-XX siecles) // Revue d'histoire litteraire de la France. Paris, 1999. № 4. 958 p.

218. Dube P. H. Bibliogfaphie de la critique sur P. Merimee. Geneve: Droz, 1997. 397 p.

219. Hatin E. Bibliographie historique et critique de la presse periodique franfaise. Paris, 1866.

220. Heifetz A. Lermontov in English. A list of works by and about the poet. New York, 1942. 20 p.