автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Перспективы изучения биографии исторической личности в свете применения полидисциплинарной методологии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Перспективы изучения биографии исторической личности в свете применения полидисциплинарной методологии"

На правах рукописи

Мухнн Олег Николаевич

ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ БИОГРАФИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ

В СВЕТЕ ПРИМЕНЕНИЯ ПОЛИДИСЦИПЛИНАРНОЙ МЕТОДОЛОГИИ (НА ПРИМЕРЕ ИСТОРИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ЛИЧНОСТИ ПЕТРА I)

Специальность 07.00.09 - Историография, источниковедение и методы исторического исследования

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

15 ЯНЗ 2015

Томск-2014

005557917

005557917

Работа выполнена на кафедре всеобщей истории ФГБОУ ВПО «Томский государственный педагогический университет»

Научный консультант:

Доктор исторических наук, профессор Николаева Ирина Юрьевна.

Официальные оппоненты:

Ивонина Ольга Ивановна, доктор исторических наук, профессор кафедры международных отношений ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный университет экономики и управления».

Маловичко Сергей Иванович, доктор исторических наук, профессор кафедры теории и истории гуманитарного знания Института филологии и истории ФГБОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет».

Чеканцева Зинаида Алексеевна, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук.

Ведущая организация:

ФГБОУ ВПО «Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского».

Защита состоится " 25 " февраля 2015 г. в " 11 " ч. на заседании диссертационного совета Д002.249.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте всеобщей истории РАН по адресу: 119991, Москва, Ленинский просп., 32а.

С диссертацией можно ознакомиться в научном кабинете Института всеобщей истории РАН и на сайте www.igh.ru.

Автореферат разослан 25 декабря 2014 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат исторических наук

Н.Ф. Сокольская

ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Несмотря на распространенность представлений о пользе привлечения междисциплинарного подхода в исторических исследованиях, отечественная историография демонстрирует явственный недостаток работ, где обращение к опыту смежных дисциплин носит системный характер. Концепции, рожденные в недрах некоторых гуманитарных наук, вообще вызывают скепсис и даже прямое неприятие о стороны историков (это, прежде всего, культурология и психология).

При этом представляется очевидным, что целый ряд направлений в исторических исследованиях попросту не могут развиваться далее без их последовательной междисциплинарной переориентации. И в первую очередь сказанное относится к жанру исторической биографики. Несмотря на то, что он достаточно активно развивается, и в его рамках работают признанные специалисты, он явно или неявно считается, так сказать, «низким»: есть публикации в формате сборников статей, в том числе академического уровня1, однако монографические исследования, посвященные «великим личностям», за редким исключением носят научно-популярный характер. Неудивительно, что это сказывается и на дефиците диссертационных исследований биографического характера. Причина кроется в недостаточности специального методологического инструментария, позволяющего осуществить научный анализ биографии исторического персонажа и получить проверяемые результаты.

В связи с этим представляется актуальным выявление в исторической биографике эвристических ресурсов полидисциплинарного подхода, соответствующего эпистемологической парадигме XXI в., позволяющего преодолеть произвольность использования инодисциплинарного знания, некую всеядность в привлечении тех или иных концептов и инструментария, и основывающегося на принципе взаимодополняемости последнего и общей фокусировке.

1 См., например: История через личность: историческая биография сегодня / под ред. Л. П. Репиной. 2-е изд.

М„ 2010.

В разные времена роль «великой» или «исторической» личности в истории оценивалась философами и историками по-разному2, однако в любом случае без ее учета адекватное понимание истории невозможно, так как всегда имеет место тесная взаимосвязь и взаимообусловленность деятельности исторической личности и социокультурного ландшафта, на фоне которого она протекает.

В данной диссертации «полигоном» обкатки полидисциплинарных технологий станет личность Петра I, чей облик как в глазах современников, так и в восприятии потомков носит крайне спорный и неоднозначный характер. Возможность выработки взвешенной оценки Петра как личности исторической, как полагает автор диссертации, обеспечивается опорой на междициплинарный подход.

Степень изученности проблемы. Биографический жанр, один из старейших в историографии, сегодня переживает всплеск популярности, во многом связанный с влиянием активно развивающейся в последние десятилетия микроистории. Однако, несмотря на имеющиеся серьезные наработки и все возрастающее количество работ биографического жанра, в этой области остается большое количество проблем, стоящих на пути его развития. В нашем распоряжении нет объемного обзора традиций изучения личности в истории, не создан каркас методологии историко-биографического исследования3, причем одной из центральных остается, как справедливо отмечает Л. П. Репина, проблема перехода от индивидуального опыта к социальной памяти, которая, по ее мнению, не только не решается и в лучших исследованиях, но нередко даже не артикулируется4.

Как представляется, залог успешного развития исторической биографики -опора на междисциплинарный подход. Большинство исследователей в той или

" См. об этом: Гринин Л. Е. Личность в истории: эволюция взглядов // История и современность. 2010. № 2. С. 344; Гринин Л. Е. Личность в истории: современные подходы // История и современность. 2011. № 1. с. 3-40.

Существуют лишь различные типологии биографических исследований, предлагаемых, историками разных стран (например, Дж. Леви или А. Л. Валевским (См.: Иконникова С. Н. Биография как социокультурное измерение истории [Электронный ресурс] // Культурологический журнал. Электронное периодическое рецензируемое издание. Электрон, дан. [Е. м„ 2004]. Вып. 4 (6). С. 4-5. URL : httpV/cr-joumal.ro/rus/joumals/IOO.html&j id=8 (дата обращения: 3.04.2014).

Репина Л. П. Персональные тексты и «новая биографическая история»: от индивидуального опыта к социальной памяти // Сотворение истории. Человек - Память - Текст. Казань, 2001. С. 350.

4

иной форме признают междисциплинарный характер биографических исследований, и работают в этом направлении не только историки, но и философы, филологи, культурологи5. При этом важно отметить, что речь в идеале должна идти не только о разработке биографического направления специалистами в разных областях гуманитарного знания, но, что представляется более перспективным, об осуществлении методологического синтеза в рамках отдельно взятого исследования, причем во главе угла должна стоять именно история, обладающая мощным синтезирующим потенциалом, поскольку дело касается исследования именно исторических личностей.

Раскрытию возможностей, которые дает в руки историка междисциплинарный подход, и посвящено предлагаемое диссертационное исследование. Так как речь пойдет не столько о принципах комплектации и функционирования концепции полидисциплинарного синтеза (они обоснованы в монографиях ее создателя - И. Ю. Николаевой6), сколько о демонстрации ее результативности при исследовании конкретной исторической личности — Петра I7, в данном разделе представлена, в основном, литература, касающаяся различных аспектов личной и политической жизни царя-реформатора, которую можно подразделить на несколько блоков в связи с теми задачами, которые определены в данном диссертационном исследовании. Дабы иметь возможность продемонстрировать эвристический потенциал полидисциплинарной методологии путем выявления цельного образа социально-психологической идентичности

5 Понятие «персональной истории» использовалось в психологических исследованиях (особенно в психоанализе); в социологии широко применяется биографический метод для описания индивидуальных историй жизненного пути; для социальной антропологии биографические исследования открывают новые возможности при описания семейно-брачных отношений, структур родства, этнического самосознания взаимоотношений между поколениями; биографический метод востребован в литературоведении и искусствознании; в культурологии складывается новое направление - «историческая персоналогия» (Иконникова С. Н. Указ. соч. С. 1).

6 См.: Николаева И.Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Томск, 2005; Она же. Полидисциплинарный синтез и верификация в истории. Томск, 2010.

7 Подобный опыт, на другом материале, в рамках томской историографо-методологической школы уже неоднократно предпринимался, пусть и не в таких масштабах. Следует упомянуть главы, посвященные Ивану Грозному и Людовику XI, в монографии И. Ю. Николаевой (Николаева И. Ю. Полидисциплинарный синтез и верификация в истории. Гл. 3, 5), кандидатские диссертации Н. С. Зориной о Нероне (Зорина Н. С. Анализ деформации психо-социальной идентичности Нерона в фокусе полидисциплинарного исследования кризиса Римского общества. Автореф. дис. на соиск. уч. степени канд. ист. наук. Специальность — 07.00.09. Томск, 2012) и Г. И. Садыкова о Платоне (Садыков Г. И. Современные методологические возможности полидисциплинарного анализа истоков и природы античного гуманизма (на примере исследования «казуса» Платона). Автореф. дис. на соиск. уч. степени канд. ист. наук. Специальность - 07.00.09. Томск, 2012).

Петра, включающей харизматическую, игровую, смеховую и гекдерную составляющие, требуется обращение к собственно биографическим работам, исследованиям, посвященным специфике царской власти, смеховой культуры и тендерных отношений в петровской России. Кроме того, в связи с тем, что автор диссертационного исследования отталкивается от презумпции важности макроисторического интерьера в формировании исторической личности, необходимо привлечение исследований, посвященных эпохе раннего Нового времени и некоторым аспектам преобразовательной деятельности Петра.

Знакомство с петровской историографией показывает, что, несмотря на ее огромный объем, едва ли не большая часть вопросов и проблем, связанных с личностью и деятельностью царя-реформатора, и на сегодняшний день остается неразрешенной. Стоит отметить и факт явственной нехватки собственно научных штудий, в которых специальному анализу подвергалась бы именно биография царя-реформатора, которая, как правило, описывается в рамках научно-популярных изданий. Эта ситуация во многом связана с недостаточностью соответствующего методологического инструментария.

В связи с характером цели и задач диссертационного исследования, в первую очередь в данном обзоре достойны упоминания имеющиеся в нашем распоряжении биографические сочинения о Петре, служащие важнейшим источником информации о его облике как монарха и человека8.

Среди дореволюционных работ по петровской эпохе в первую очередь следует назвать фундаментальные труды С. М. Соловьева9, В. О. Ключевского10 и

В обзоре речь идет, прежде всего, о работах, ставших историографической опорой для данного исследования, и он не претендует на обстоятельный анализ литературы о петровской эпохе. Во-первых, таковой анализ являлся бы избыточным в связи с методологическим характером диссертации и ее акцентом на проблемах исторической биографики, а, во-вторых, существует целый ряд работ, специально посвященных представлениям о Петре и его реформах в науке и общественной мысли. См., например: Баггер X. Реформы Петра Великого: обзор исслед. / пер. с дат. В. Е. Возгрина ; вступ. ст. и общ. ред. В. И. Буганова. М„ 1985; Конанова Е. И. Петр I в русском общественном сознании XVIII — первой половине XIX вг конструирование и деконструкция мифологического образа. Автореф. дис. на соиск. уч. ст. канд. ист. наук. Специальность - 07.00.02. Ставрополь, 2008; Соловьев Е. А. Пётр I в отечественной историографии конца XVIII - начала XX вв. Автореф. дне. на соиск. уч. ст. доктора ист. наук. Специальность - 07.00.09. М., 2006.

Историографическая база диссертации формировалась путем отбора наиболее авторитетных работ, дающих, при их сопоставлении, качественную информацию о личности Петра, а также об избранном круге проблем, связанных с его жизнью и деятельностью, которые были выделены согласно замыслу автора данного исследования.

9 Соловьев С. М. Сочинения : в 18 кн. М., 1991-1993. Кн. V1I-IX.

С. Ф. Платонова", значительное число глав которых посвящено общему обзору петровского царствования и в том числе обстоятельствам жизни царя-реформатора, а также специальные биографические исследования А. Г. Брикнера12, Н. Г. Устрялова13 и М. М. Богословского14.

Все названные работы отличает ряд общих особенностей, которые сохранятся и в последующие периоды развития петровской историографии. Прежде всего, в них охватываются все основные обстоятельства как личной, так и общественной жизни Петра, причем излагаются они вперемешку, так сказать, в хронологическом порядке их возникновения, хотя те или иные вопросы могут выделяться в отдельные разделы (основания у различных авторов отличаются). Таким образом, господствовал не проблемный, но, скорее, повествовательный принцип изложения.

Вторая важная особенность - критичность в изложении материала. Формы критики, а также поводы для нее у каждого автора были свои, что демонстрировало сложность, неоднозначность, а зачастую и повышенную идеологическую ангажированность проблематики. Соответственно, такая разноголосица снижает познавательное значение каждой из авторских концепций (притом, что они зачастую содержат и внутренние противоречия), требуя использовать сделанные выводы комплексно и подвергая перепроверке.

Ключевые работы в петроведении советского периода принадлежат перу Н. И. Павленко и Е. В. Анисимова.

Труд Н. И. Павленко «Пётр Первый»15 представляет собой обстоятельную биографию Петра, основанную на обильном источниковом и историографическом материале и является наиболее законченной версией «положительного» образа царя-реформатора. Работа Е. В. Анисимова «Время петровских реформ»16, созданная в годы Перестройки, отразила пересмотр взглядов в нашей

10 Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций : в 3 кн. М., 1997. Кн. 2-3.

" Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. Петроград, 1917.

12 Брикнер А. Г. История Петра Великого : в 2 т. СПб., 1882. 2 т.

13 Усгрялов П. Г. История царствования Петра Великаго : в 6 т. СПб., 1958-1863. Т. 1-4, 6.

14 Богословский М. М. Петр 1: Материалы для биографии: в 5 т. /под ред. В. И. Лебедева. М., 1940-1948. 5 г.

15 Павленко Н. И. Пётр Первый. М., 1975.

" Анисимов Е. В. Время петровских реформ. Л., 1989.

историографии (не ставший всеобщим), на Петра I. Исследователь, при всей явной симпатии к царю-реформатору, уверенный в закономерности и необходимости его деяний, тем не менее, негативно отзывается о стилистике его властвования, которую характеризует как крайне авторитарную, заложившую основы тоталитарного режима XX столетия.

И тог и другой историки останавливают свое внимание примерно на одном наборе тем, включающих обстоятельства личной жизни Петра, этапы Северной войны, основные преобразования и их результаты. При этом Н. И. Павленко в своей работе больше следует хронологии событий, значительное место отводя социальным потрясениям и внешней политике, тогда как Е. В. Анисимов предпочитает проблемное изложение материала (основывая его также на хронологическом принципе), поместив свои взгляды на личность царя-реформатора в целом в первой главе, в дальнейшем же наиболее обстоятельно рассматривая направления его внутренней политики.

Оба исследования и сегодня не утратили своего значения и особенно выигрывают при их совместном использовании. Единственным же серьезным их недостатком является упоминание без всяких оговорок клишированной и анекдотической информации (чаще всего о детстве Петра и его семейной жизни), отчасти уже опровергнутой ранее (особенно в работах Е. Ф. Шмурло17 и M. М. Богословского).

Помимо отечественных можно назвать несколько зарубежных книг, посвященных личности Петра I. Это, прежде всего, трехтомная работа Р. К. Масси «Пётр Великий»18 и «Россия в эпоху Петра Великого» JI. Хьюз19. Обращение к иностранным исследованиям нередко заставляет взглянуть на известные события и явления под другим углом. Кроме того, их отличают такие выгодные черты как обращение для сравнения к европейскому материалу и интерес к придворной культуре и мировоззрению элиты.

В биографической литературе содержится наиболее общая информация обо

17 Шмурло Е. Ф. Критические заметки по истории Петра Великого // Журнал министерства народного просвещения. 1900. 4. 329-331, 338, 340, 341.

18 Масси Р. К. Петр Великий : в 3 т. Смоленск, 1996. 3 т. Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. New Haven, 1998.

8

всех аспектах жизни Петра. При этом в нашем распоряжении есть специальные исследования, посвященные рассмотрению отдельных аспектов формирования и функционирования социально-психологической идентичности Петра I: харизматическим чертам его властвования, смеховой культуре петровского времени, личной жизни царя-реформатора20. Общей чертой этой группы петровской историографии является слабая разработанность проблематики, обилие лакун и кочующих стереотипов.

Так, фактически, во всех научных и научно-популярных изданиях, посвященных Петру, подразумевается харизматический характер его личности. Однако историками не предпринимался последовательный анализ основ прижизненной петровской харизмы, не ставился вопрос о значении ее для самого царя-реформатора. Более того, не принято ссылаться (как, собственно, и опираться) на теоретический первоисточник - концепцию харизматического типа властвования М. Вебера. Исключение составляет новейшая работа Э. Зицера «Царство Преображения: Священная пародия и нарекая харизма при дворе Петра Великого»21, специально посвященная данной проблеме. Американский историк создал цельную, но чрезвычайно спорную концепцию, согласно которой придворная культура петровского времени формировалась на основе простроенной идеи апостольского и рыцарского братства, состоящего из приближенных, причастных к чуду и следующих за помазанником, сознательно подражающим в выстраивании своего харизматического образа Христу22.

20 Несмотря на невозможность изучения личности Петра I вне контекста инициированных им преобразований, в рамках данного исследования нет возможности и необходимости (в связи с методологическим его акцентом) подробно рассматривать отдельные реформы, которым посвящено большое количество специальных работ. Кроме того, в современной литературе существует наиболее обстоятельный, взвешенный и целостный их обзор, содержащийся в монографии А. Б. Каменского (Каменский А. Б. От Петра I до Павла I: Реформы в России XVIII века (опыт целостного анализа). M., 2001. Гл. 2). Безусловно, автором диссертации привлекалось значительное число работ, посвященных конкретным аспектам деятельности Петра и истории петровского времени.

21 Зицер Э. Царство Преображения: Священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого. М., 2008.

" При этом в историографии существует значительное количество работ, посвященных образу Петра в глазах современников (как россиян, так и иностранцев) и потомков. См.: Riasanovsky N. V. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. New-York, Oxford, 1985; Мезин С. А. Взгляд из Европы: французские авторы XVIII века о Петре I. Саратов, 1999; Соловьева H. А. Пётр I в английской литературе XVIII века // Пётр Великий -реформатор России. Сб. статей / отв. ред. H.C. Владимирская. (Материалы и исследования / Гос. ист.-культур. музей-заповедник «Московский Кремль»; 13). М., 2001. С. 101-108; Ермасов Е. В. Пётр Великий и Россия в немецкой публицистике пер. чет. XVIII века // Историографический сборник: Межвузовский сборник научных трудов. Саратов, 1999. Вып. 18: К 80-летию проф. Г. Д. Бурдея. С. 40-63. Удобным подспорьем является сборник: Пётр Великий : pro et contra. Личность и деяния Петра I в оценке русских мыслителей и исследователей : антология / предисл. Д. К. Бурлаки, Л. В. Полякова ; послесл. А. А. Кара-Мурзы ; библиогр. указ. К. Е. Нетужилова.

Проблема гиперболизации смехового начала в поведении Петра и его окружения обычно затрагивается в исследованиях, посвященных культурным и церковным преобразованиям царя-реформатора, которые в целом довольно хорошо исследованы. В статьях В. М. Живова23, А. М. Панченко24, Б. А. Успенского25 содержатся наблюдения по поводу праздничной культуры петровской придворной среды (и, прежде всего, феномена Всешутейшего собора). При этом общей чертой работ сторонников семиотического направления является чрезмерная рационализация и модернизация поведения, в данном случае смехового, царя-реформатора, которое предстает в названных статьях продуманной политикой дискредитации русской культуры в целом и отдельных ее сторон (прежде всего, церкви и патриаршей власти).

Единственным в своем роде на сегодняшний день специальным исследованием Всешутейшего собора является названная выше монография Э. Зицера, который считает это явление одним из важнейших механизмов выстраивания харизматического образа Петра I. К сожалению, выводы Э. Зицера по большей части представляются излишне натянутыми.

Стоит упомянуть еще две работы, посвященные пародийно-кощунственным мероприятиям Петра. Первая, принадлежащая перу дореволюционного историка М. Семевского26, дает обильный фактический материал, так как основывается на документах, сохранившихся в Российском государственном архиве древних актов в особом деле. Автор второй - Л. А. Трахтенберг - впервые наглядно показал связь смеховых действ Петра с многочисленными западновропейскими аналогами, что позволяет правильнее понять суть этого явления27.

При всех весьма интересных наблюдениях, сделанных названными исследователями, проблемы игрового и смехового поведения Петра имели более

СПб., 2001.

Живов В. М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры. M , 2000 Т. III: XVII - начало XVIII века. С. 528-583.

^ Панченко А. М. Церковная реформа и культура петровской эпохи // Там же. С. 487-502.

- Успенский Б. A. Historia sub specie semioticae // Там же. С. 519-527.

- Семевский М. Пётр Великий как юморист // Семевский М. Слово и дело! 1700-1725. СПб., 1884. С. 277-334. Трахтенберг JI. А. Сумасшедший, Всешутейший и Всепьянейший собор // Одиссей: Человек в истории. М„ 2005.

Правда, на эту связь указывал еще M. М. Бахтин, однако мысль эта осталась без развития в дальнейших исследованиях.

сложный смысл, нежели это отражено в имеющихся работах. Главный вопрос в понимании сути смеховых действ Петра остается следующий — в чем их смысл для самого царя-реформатора и какова их связь с его преобразовательной деятельностью?

Есть одна сфера жизни Петра, а также область применения его преобразовательных усилий - тендерные отношения. В рамках гендеристики, при всей ее популярности, существует целый ряд проблем. Во-первых, очевиден перекос в сторону женских исследований, связанный с устойчивым представлением, выработанным феминистической теорией, о существующем обществе и его истории как мужских по преимуществу. Во-вторых, авторами большинства статей, связанных с проблемой тендера, являются антропологи, философы, социологи, психологи, поэтому обычно речь идет об изложении теоретических положений гендеристики, либо о современном состоянии тендерных проблем. Имеющие все же место тендерные исследования по отечественной истории чаще всего обращаются к периоду XIX-XX вв. Раннее Новое время если и попадает в поле зрения гендерологов, то, как правило, лишь в рамках более широких обзоров28. Исключения крайне редки. К таковым, например, относится зарубежный сборник «Russian Masculinities in History and Culture», часть статей которого посвящена XVIII в.29

В литературе рассматривались лишь два аспекта биографии Петра, которые можно отнести к тендерной сфере — отношения Петра с женщинами и изменения в положении последних под воздействием его преобразований. Специальные работы по первому пункту появились в XIX в. и носили скорее научно-популярный характер, основываясь при этом зачастую на малодостоверной информации. Таковы книги С. Либровича30 и Е. Оларта31. Некоторым сюжетам из личной жизни Петра посвящен очерк М. Семевского32.

См.: Пушкарева H. Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X - начало XIX в.). М., 1997.

34 См. его критический разбор: Ушакин С. А. Поле пола. Вильнюс, 2007.

10 Либровнч С. Пётр Великий и женщины. Исторический очерк. Ярославль, 1991.

31 Оларт Е. Петр I и женщины. Киев, 1991.

72 Семевский М. Царица Катерина Алексеевна, Анна и Виллим Моне // Семевский М. Тайный сыск Петра I. Смоленск, 2003. С. 425-614. Стоит заметить, что отношения Петра с двумя его женами и Анной Монс так или иначе затрагиваются всеми биографами царя-реформатора.

11

В обстоятельном труде Н. Л. Пушкаревой, посвященном положению русской женщины на протяжении большей части дореволюционного периода, рассматриваются изменения, вызванные реформами Петра33. Исследовательница затрагивает такие вопросы как законодательное оформление прав и обязанностей женщин, их положение в семье и обществе и др.

При этом проблема тендерного облика Петра I, то есть его маскулинного образа в контексте принятых в то время стереотипов, в науке не ставилась, точно также как нет и аналитических работ о его сексуальной жизни. Между тем, учитывая интегральную целостность всех указанных сторон идентичности, ее корректная реконструкция без восполнения указанных лакун невозможна.

Таким образом, в целом в историографии накоплен огромный материал, касающийся всех сторон жизни и деятельности Петра I, однако едва ли не большая часть проблем, с ними связанных, и сегодня далеки от окончательного решения34. Наличие большого числа непроясненных вопросов, во многом завязанная на недостаточности «классического» методологического инструментария, не дававшей исследователям возможности не только разрешить, но и зачастую подступиться к решению ряда проблем, и породило возможность создания данного диссертационного исследования, повлияв на постановку его целей и задач.

Цель и задачи диссертационного исследования. Целью исследования является выявление методологических перспектив использования технологии полидисциплинарного синтеза, имеющей фокусом бессознательное, при изучении биографии исторической личности.

Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач:

и Пупшарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X - начало XIX в.). М„ 1997.

В связи с активным использованием в диссертационном исследовании историко-сравнигельного анализа привлекалась и литература, посвященная более ранним и, отчасти, более поздним эпохам истории России (хронологический диапазон - ХУ-Х1Х вв.), а также истории зарубежных - западных и восточных - стран в Новое время. Объем автореферата не позволяет дать даже краткий обзор этих исследований. Стоит отметить, что, по вполне понятным причинам, речь не могла идти о масштабном историографическом списке, однако автором диссертации отбирались работы, принадлежащие перу ведущих специалистов, чаще обзорного и биографического характера.

• выявить эвристический ресурс технологии полидисциплинарного синтеза, сфокусированной на сфере бессознательного, в реконструкции динамики и этапов развития социально-психологической идентичности Петра I в контексте социокультурной действительности конца XVII - первой четверти XVIII в.;

• показать возможности данной технологии в исследовании особенностей создания и трансляции харизматического образа Петра;

• выявить методологические возможности определения с помощью указанной технологии роли игры и смеха в функционировании петровской идентичности;

• продемонстрировать перспективы применения полидисциплинарной методологии в исследовании специфики тендерной идентичности Петра.

Объектом диссертационного исследования являются методы изучения исторической биографии.

Предмет исследования — полидисциплинарная технология исследования исторической биографии, базирующаяся на комплексе комплиментарных методов, заимствованных их смежных гуманитарных дисциплин, имеющих общим фокусом бессознательное, и перспективы ее применения при исследовании биографии исторической личности.

Методологической базой исследования является технология полидисцигтинарного синтеза, разрабатываемая в рамках томской методологической школы под руководством И. Ю. Николаевой35. В ее рамках для анализа исторических реалий используется ряд наработок из смежных гуманитарных дисциплин: психологии, социологии, культурологии, единой скрепляющей которых является фокусировка на сфере бессознательного. При этом каждый из концептов в рамках технологии подвергается

35 См. об этом: Репина Л. П. Рец.: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Томск : Изд-во Том. гос. ун-та, 2005. 302 с. // Новая и новейшая история. 2007. № 5. С. 224-227; Она же. Теоретические основания исторического знания после «постмодерна» // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск, 2007. Вып. 28. С. 37-52; Она же. Историческая наука на рубеже XX-XXI веков. М., 2011. С. 156 и далее; Минц С. С. Рец. на кн.: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного / И. Ю. Николаева. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2005. 302 с. /I Вестник РГГУ : ежемес. науч. жури. Сер. Ист. науки. 2009. № 4. С. 285-289.

переформатированию с учетом их особых ресурсов и методологических допусков, которые вынужден делать историк.

Данная методология дает возможность выстроить научно-выверенную биографию исторической личности путем анализа психологических черт характера и мотивов ее деятельности.

В первую очередь речь идет о ряде взаимодополняющих друг друга психологических концепций, авторами которых являются признанные величины -Э. Эриксон36, Э. Фромм37, Э. Берн38, К. Хорни39.

Другой важнейшей составляющей технологии полидисциплинарного синтеза являются социологические теории, а точнее те из них, которые имеют выход на бессознательное. Это теории габитуса П. Бурдье40 и харизматического типа властвования М. Вебера41.

По тому же критерию отобраны и культурологические концепции смеха, те, что трактуют роль смеха в культуре как компенсаторную, направленную на временное снятие психологических барьеров, порождаемых в индивидуальном и массовом сознании культурными нормами (М. М. Бахтин42, А. Г. Козинцев43 и др.)..

Еще одна составляющая используемой технологии связана со сферой тендерных отношений, отображающей специфические черты данного общества, процессы трансформаций и сдвигов и, прежде всего отношения власти-подчинения, конструируемых на уровне бессознательного. Кроме того, тендерная идентичность является важной составляющей социально-психологической идентичности и, так же как и смех, отражает ее основные особенности и характеристики.

Характерной чертой используемой методологической стратегии является ее

" Эриксон Э. Детство и общество. СПб., 2000. С. 250; Он же. Идентичность: юность и кризис. М., 2006.

Фромм Э. Бегство от свободы. М„ 1990.

' Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. СПб., 1992.

Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. М„ 2000.

Бурдье П. Социология политики. М„ 1993.

ВеберМ. Харизматическое господство // Социологические исследования. 1988. № 5. С. 139-147.

^ Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса. М„ 1965.

Козинцев А. Г. Об истоках антиповедения, смеха и юмора (этюд о щекотке) /7 Смех: истоки и функции / под ред А. Г. Козинцева. СПб., 2002. С. 5-41.

работа в челночном режиме, строящаяся на пересечении микро- и макроуровневого анализа. В качестве дополнительного инструмента, обеспечивающего теоретический макроуровень, в диссертации привлекается теория процесса цивилизации Н. Элиаса44, позволяющая оценивать в сравнительном ключе изменения социокультурной обстановки в России (и прежде всего в среде элиты) в период активной европеизации. Н. Элиас понимает под цивилизацией процесс наращивания все более рациональных и «цивилизованных» или «культурных» форм поведения и взаимоотношений, который выражался в утверждении норм приличия и подавления аффектов, причем важнейшим здесь является переход этих норм из числа навязываемых индивиду извне предписаний на уровень психологической автоматики.

Важным базовым инструментом исследования является историке— сравнительный метод, который используется как в диахронном (сравнение с предшественниками Петра на российском престоле), так и в синхронном (сопоставление с современными ему европейскими монархами) разрезе. Объектами сравнения станут Иван Грозный и Алексей Михайлович, Людовик XIV Французский, Вильгельм III Английский, Август II, курфюрст Саксонский и король Польский, Фридрих Вильгельм I Прусский, Карл XII Шведский.

Фигуры для сравнения подобраны на основании нескольких критериев. Во-первых, большинство из них являлись в той или иной мере образцами для Петра. Сравнение с этими монархами позволяет выявить, какие качества могли являться значимыми для его самоидентификации, а какие нет, чтобы в дальнейшем понять причины, влиявшие на выбор. Кроме того, таким образом можно вернее оценить степень оригинальности личности Петра, не впадая в свойственное большинству его биографов преувеличение.

Во-вторых, многие из выбранных для сравнения исторических персонажей находились в сходных с Петром обстоятельствах личной и/или общественной

44 Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования : в 2 т. М., СПб., 2001. 2 т.

жизни. При этом все названные правители демонстрировали как сходные, так и различные формы личного и политического поведения, в зависимости от нюансов биографии и особенностей социокультурного климата, так что сравнение и здесь позволяет лучше уяснить степень специфичности личности и деятельности Петра и прояснить факторы, ее определявшие.

Выявлению и демонстрации сильных сторон и перспективности использования охарактеризованных теоретических концептов и инструментария на примере изучения конкретной исторической личности и посвящена предлагаемая диссертация. Выбранный ракурс исследования представляется наиболее перспективным для работы в жанре исторической биографии. Во-первых, опора на психологические концепции (в их сочетании с социологическими и культурологическими) делает выводы о социально-психологической специфике идентичности исторического деятеля научно-обоснованными, проверяемыми и доказуемыми (по крайней мере, в глазах тех исследователей и читателей, кто с доверием относится к психологии и междисциплинарным изысканиям). Во-вторых, сравнительно-исторический подход, а также сопряжение микро- и макроуровней анализа делают более корректными характеристики исторической личности с точки зрения ее уникальности и типичности. И, в-третьих, все выбранные теоретические основания исследования позволяют отойти от фиксированности этих характеристик и прослеживать их «историчность», изменчивость в рамках жизненного цикла выбранного персонажа.

Анализ использованных источников. Дабы иметь возможность продемонстрировать перспективы предлагаемой полидисциплинарной технологии исследования в плане корректировки существующих, в случае Петра I часто мифологизированных, представлений об исторической личности, возникает необходимость привлечь значительный корпус источников45.

В первую очередь, это делопроизводственные материалы, прежде всего

45 В интересах историко-сравнительно анализа помимо источников петровской эпохи в отдельных случаях привлекались и таковые по более раннему и позднему периодам.

следственные дела фонда 371 «Преображенский и Семеновский приказы» Российского государственного архива древних актов (РГАДА). Следственная документация по «статье» «слово и дело» является источником информации об умонастроениях различных слоев общества, их отношении к самому царю и различным аспектам его жизни и деятельности.

К числу делопроизводственных материалов относится также деловая переписка Петра с различными должностными лицами и учреждениями, основной массив которой отложился в фонде 9 РГАДА «Кабинет Петра I». Значительная часть исходящих писем (до 1713 г.) опубликована в «Письмах и бумагах Петра Великого». В комментариях этого издания содержится большое количество входящих в кабинет писем, донесений и прошений разных лиц. Деловая переписка важна для данного исследования благодаря наличию в ней информации о личности Петра и специфике его отношений с окружающими, так как он легко смешивал государственные занятия и личные отношения, что проявилось и в его бумагах.

Большую ценность представляет переписка иностранных дипломатов, находившихся в России в петровское царствование, которая также большей частью может быть отнесена к виду делопроизводственных материалов. Вращаясь при дворе и постоянно встречаясь с царем, европейцы оставили массу зарисовок поведения верхов русского общества и самого Петра.

Другим важнейшим для данного исследования видом являются источники личного происхождения: дневники, частная переписка (эпистолярные источники), мемуары-автобиографии, как отечественные, так и иностранные. Их авторы передают массу подробностей придворной жизни, беседы с Петром, дают характеристики ему и его приближенным.

К виду источников личного происхождения относится и личная переписка Петра с друзьями, сподвижниками и родственниками, активно используемая в диссертационном исследовании. Помимо того, что личная переписка дает нам в руки некоторые сведения о повседневной, интимной жизни авторов и адресатов, она также позволяет нам прояснить стиль отношений между ними,

проявляющийся в самом эпистолярном этикете.

Используются в диссертации и авторские публицистические произведения. Несмотря на специфику властных отношений в России, затруднявшую свободное волеизъявление общественного мнения, публицистика имела здесь давние традиции, причем часто носила критический в отношении отечественных устоев характер, что дает возможность выявить специфику ментальности образованных слоев русского общества, их отношение к различным сторонам современной им действительности.

Немаловажное значение имеют и публицистические сочинения иностранцев о России, содержащие, как правило, обстоятельное описание самых разных аспектов ее истории и актуальной обстановки. В отличие от дневников в данном случае речь как правило идет о текстах, специально подготовленных для публикации и содержащих систематизированный свод сведений, собранных авторами о России во время пребывания в этой стране.

Специфическим видом источников являются исторические анекдоты о Петре I, скомпонованные в несколько сборников. Несмотря на примесь фольклора и использование «бродячих» сюжетов, это весьма ценный источник, демонстрирующий представления образованной элиты о личности и деятельности царя-преобразователя.

Хронологические и территориальные рамки исследования. В связи с тем, что эвристический потенциал полидисциплинарной методологии в диссертации демонстрируется на примере анализа личности Петра I, в качестве хронологических рамок исследования могут быть названы годы жизни Петра I -1672-1725 гг.

Соответственно, территориальные рамки определяются границами России в первой четверти ХУ1П в.

Основные научные положения, выносимые на защиту.

1. Для научного анализа биографии исторической личности (принципиально отличного от ее описания) необходимо привлечение психологических концепций (в сочетании с социологическими и культурологическими), которые позволяют

выявить причины появления тех или иных особенностей поведения (как бытового, так и общественного) изучаемого персонажа, а также обосновать выводы, сделанные относительно этих особенностей.

2. Изучение биографии исторической личности должно в обязательном порядке проводиться на базе последовательного использования сравнительно-исторического метода, как в синхронном, так и в диахронном разрезе, что делает более выверенными выводы о специфичности или типичности тех или иных индивидуальных особенностей этой личности, позволяя избегать крайностей мифологизации.

3. Опора на полидисциплинарную технологию, имеющую фокусом бессознательное, в сочетании со сравнительно-историческим подходом, дает исследователю возможность скорректировать устоявшиеся представления о личностных качествах исторической личности, позволяя проследить их историческую изменчивость в рамках жизненного цикла, определяемую особенностями взаимодействия и взаимовлияния индивидуальной психики и социокультурного ландшафта. В случае Петра I речь идет прежде всего о таких качествах как жестокость, нецивилизованность и нерациональность, степень проявления которых значительно снижалась в зрелые годы царя-реформатора и в целом оставалась гораздо ближе к «норме» того времени, чем кажется на современный взгляд.

4. Полидисциплинарная методология, фокусирующаяся на бессознательном, дает возможность объяснить ряд особенностей личного и социального поведения исторической личности, без использования этой методологии остающихся уделом интуиции и предположений. Так, привлечение теорий Э. Эриксона и К. Хорни позволяют предположить, что определяющим качеством личности Петра I являлось базовое недоверие, выработанное в результате детских стрессов и во многом определявшее как стиль его поведения, так и специфику государственной деятельности. В связи с этим бессознательной целью Петра на протяжении всей его жизни было достижение максимальной безопасности путем подавления неуверенности в себе и укрепления собственного статуса правителя великой

державы.

5. Использование концепции харизматического типа властвования в сочетании с психологическими теориями дает возможность проследить способы и формы выстраивания (частью бессознательного, частью осознанного) исторической или великой личностью собственной харизматической идентичности. Харизма Петра I включала как творчески переработанные элементы российских властных традиций (образ Учителя), так и новые, авторские (образ Демиурга), при этом имела как позитивную, так и негативную форму (последняя была сформулирована в рамках легенды о Царе-Антихристе). Личная харизма царя-реформатора поспособствовала укреплению должностной царской харизмы, находившейся в кризисном состоянии из-за наследия Смуты, а также легла в основу родовой харизмы Романовых, до того времени отсутствовавшей вследствие выборного характера династии и отсутствия экстраординарных качеств у ее основателя.

6. Полидисциплинарная технология, включающая наработки психологии, социологии и культурологии, при активном использовании сравнительно-исторического подхода, помогает прояснить роль смеха и игры в функционировании того или иного общества, социальной группы или индивидуальной идентичности. Обилие игровых и смеховых явлений в личной и придворной жизни Петра и его окружения, и прежде всего «игра в службу» и Всешутейший собор, может быть объяснено, в первую очередь, тем, что они выполняли бессознательную компенсаторную функцию, позволяя царю-реформатору смягчать прессинг, оказываемый на его психику со стороны традиционных норм, нарушавшихся им в ходе преобразовательной деятельности.

7. Полидисциплинарная методология в описанной комплектации, позволяет скорректировать тендерный облик исторической личности (с учетом того, что сфера тендера в принципе может изучаться лишь в междисциплинарном ключе). В случае Петра, в этом плане в первую очередь обращают на себя внимание устоявшиеся в историографии представления о сексуальной гиперактивности и неразборчивости Петра, имеющие ввиду обилие внебрачных связей, в том числе и

гомосексуального характера. Как таковые, эти мифологизированные представления не находят подтверждения в достоверных источниках, базируясь в первую очередь на исторических анекдотах. Имевшие все же место, по-видимому, случаи адюльтера с женщинами (более частые в период юности) в зрелые годы носили скорей всего казусный характер, к тому же Пётр склонен был скрывать эти факты, не считая их нормой (в отличие от его европейских коллег-современников). На языке теории эти особенности интерпретируются в пользу снижения порога невротичности, свойственного авторитарной личности, умения обуздывать аффекты, что свидетельствует о перекристаллизации его идентичности в более позитивную.

8. Сочетание микро- и макроуровневых теоретических построений, являющееся одной из базовых характеристик используемой в данном диссертационном исследовании полидисциплинарной технологии, позволяет проследить особенности российской версии процесса оцивилизовывания (в понимании Н. Элиаса), подразумевавшего прирост рациональности и культуры общения и быта, в который были вовлечены как сам Пётр I (бывший во многом его инициатором), так и российская элита в первой четверти XVIII в.

Новизна предлагаемого исследования заключается в попытке показать перспективы использования методологических ресурсов полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, в реконструкции целостной идентичности Петра I не как, по выражению Ю. М. Лотмана, «безвестной кометы Галлея», но, при всей историко-психологической уникальности, как знаковой фигуры раннего Нового времени.

Эти методологические ресурсы связаны с новыми принципами комплектации указанной полидисциплинарной технологии:

взаимодополняемостью компонентов, фокусировкой на сфере бессознательного, челночном режиме сопряжения микро- и макроуровневого анализа, что в совокупности дает возможность верификации полученных результатов.

С помощью данной методологии в диссертации выявляется интегрированный образ Петра посредством соотнесения его социально-

психологических составляющих - харизматической, смеховой, тендерной, причем в широком сравнительно-историческом контексте.

Практическое значение диссертационного сочинения. Оригинальные выводы, полученные в ходе изучения заявленной в диссертации проблематики, могут быть использованы, во-первых, для дальнейшего развития методологии историко-биографических и компаративистских исследований, а также исторического познания в целом (в связи с представленной в диссертации моделью конкретного использования полидисциплинарной технологии), во-вторых, для изучения личности Петра I и петровской эпохи (прежде всего вопросов, связанных с трансформацией политической традиции, развитием культуры, изменениями в тендерной сфере).

Теоретические обобщения, сделанные в диссертационном исследовании, могут способствовать разработке различных аспектов истории России Нового времени в целом (проблемы оцивилизовывания, особенностей властного и тендерного кода, специфики смеховой культуры).

Кроме того, результаты исследования могут быть использованы в преподавательской деятельности при подготовке курсов по Новой истории России и различных спецкурсов по проблематике, рассматриваемой в диссертации.

Апробация работы. Выводы, сделанные в результате исследования, были апробированы в рамках докладов на девяти всероссийских и пяти международных конференциях, а также в ходе работы семинара «Проблемы компаративистики в современном гуманитарном знании» в ИВИ РАН (2002 г.), летней школы «Ментальные кризисы культуры: компаративный подход», организованной Институтом филологии и истории РГГУ при поддержке Института «Открытое Общество» (Фонд Содействия) (2002 г.), серии научно-практических семинаров, организованных МИОН при участии РГГУ (2004 г.), научно-практического симпозиума в Кемерово «Политическая культура в истории Германии и России» (2008 г.), международной молодежной школы в ТГПУ «Эволюция форм экзистенциального сознания в культуре: синхрония и диахрония» (2012 г.) и

научного коллоквиума «Модернизация versus вестернизация: цивилизационный вызов исторического "авангарда"?» (ИВИ РАН, 2013 г.).

Ряд аспектов диссертации разрабатывались в ходе выполнения автором научно-исследовательских работ в качестве исполнителя по трем грантам: Министерства образования РФ на проведение молодыми учеными научных исследований в ведущих научно-педагогических коллективах (2002-2004 гг.); международной женской сетевой программы и института «Открытое общество» «Гендерное образование» (2003 г.); ИНО-Центра и Института социологии РАН «Исследования в области гуманитарных дисциплин» на 2003 г.

По проблемам, рассматриваемым в диссертации, автором подготовлено более тридцати работ, в том числе монография, две главы в коллективных монографиях и семнадцать статей в ведущих научных журналах, рекомендуемых ВАК для опубликования результатов диссертационных работ.

Диссертационная работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Во введении обоснованы актуальность и научная значимость темы, дана оценка степени ее изученности, обозначены объект и предмет исследования, хронологические и территориальные рамки, цель и задачи работы, охарактеризованы методологическая основа, источниковая база исследования, его научная новизна и практическая значимость.

Первая глава «Эвристический потенциал полидисциплинарного анализа социально-психологической идентичности: личность Петра I в контексте специфики развития российского общества в начале Нового времени» посвящена выявлению методологических ресурсов полидисциплинарной технологии в изучении этапов становления социально-психологической идентичности исторической личности на примере Петра I.

В параграфе «Историко-психологический анализ становления идентичности исторической личности: раиипе этапы социализации Петра I»

демонстрируются возможности полидисциплинарной методологии по выявлению влияния обстоятельств детства на формирование социально-психологической идентичности исторической личности.

Анализируются проблемы социализации Петра I, связанные с семейными проблемами и социально-политической напряженностью, повлиявшие, наряду со спецификой российского властного кода, на формирование авторитарного характера личного и политического поведения Петра I.

Первые четыре стадии жизни, выделяемые Э. Эриксоном (примерно до 11 лет), были пройдены Петром относительно благополучно, привнеся в его идентичность такие позитивные качества как базовое доверие, любознательность, работоспособность, инициативность. Однако в дальнейшем, вследствие событий, сопровождавших его воцарение (стрелецкий бунт 1682 г. и борьба политических группировок «Нарышкиных» и «Милославских»), первое, основное качество было утрачено, обратившись в свою противоположность - базовое недоверие, которое станет определяющим для всей последующей биографии царя-реформатора, наложившись к тому же на базальную тревожность (термин К. Хорни), отражавшую повышенный уровень невротизма, свойственного традиционным обществам, в особенности в кризисные периоды.

Можно выделить следующие важнейшие следствия этих потрясений для психики Петра: психосоматический изъян в виде судорог и конвульсий (породивших, по-видимому, некоторую стеснительность в ситуациях, сопровождавшихся повышенным вниманием окружающих); отторжение идентичности старомосковского царя, ассоциировавшейся для него со смертельной опасностью; потеря на долгие годы интереса к власти (что, согласно П. Бурдье, объяснялось отсутствием возможности ее достижения), диалектически связанная с болезненным властолюбием, которое будет толкать его к достижению в дальнейшем максимально возможной безопасности (причем рационализировано это стремление будет в форме преобразований, направленных на становление России как великой державы); страх за собственную безопасность, недоверие к окружающим и одновременно болезненная тяга к близким доверительным

отношениям, а также увлечение различными сферами практической деятельности (являвшееся, возможно, средством преодоления направленного на себя базового недоверия, способом самоубеждения в правомочности претензий на всемогущество).

Все эти качества и формировали агрессивный характер поведения Петра, При этом сравнительный анализ позволяет выявить корректирующее влияние социокультурной обстановки на психическое развитие «неблагополучных» монархов. Такие правители, как Иван IV и Людовик XIV также пережили в детстве или юности сходные потрясения. При этом можно обнаружить как явное сходство в личном и политическом поведении трех названных исторических персонажей, так и значительные отличия. Все они склонны были к той или иной форме реформирования проявившей себя в негативном облике социокультурной реальности, от которой дистанцировались даже территориально (Опричный двор, Версаль, Петербург) и стремились к максимальному укреплению собственной власти. Однако стиль правления Людовика далек по степени жесткости от такового его российских коллег. Это объясняется различиями европейского абсолютизма и самодержавия. Специфика последнего проявляется, с одной стороны, в неограниченности с точки зрения законодательства полномочий российского монарха, а с другой, во все более увеличивающейся его зависимости от единственной опоры - дворянства, успешно отстаивавшего в течении XVIII в. свои монопольные привилегии.

Таким образом, жесткий формат управленческой деятельности Петра I был вполне логичным продолжением самодержавного стиля властвования его предков, закрепленного благодаря стрессогенному влиянию обстоятельств детства, а также ситуацией системного кризиса в России раннего Нового времени, специфика которого отчетливо проявилась в ходе борьбы за власть между сторонниками Петра и приверженцами царевны Софьи. Сравнение со сходными конфликтами в Англии (война Алой и Белой Роз или Славная революция 1688 г.) показывает, что в случае России речь не шла о противоборстве двух укладов (за спиной Тюдоров и в еще большей степени Вильгельма III Оранского стояли силы,

буржуазноориенированные), но о верхушечном перевороте, не затрагивавшем социокультурных основ. Выбор большинства элиты в пользу Петра был мотивирован консервативной ее ориентацией, так как он представлял на тот момент традиционалистский вариант развития, в отличие от Софьи, само появление которой во главе государства являлось проявлением кризиса. Кроме того, большую роль в выборе Петра сыграла его внешность, ех1з, по терминологии П. Бурдье, выгодно отличавшая его от болезненного и слабоумного старшего брата Ивана. Здоровый, подвижный Пётр давал надежду на благополучное правление.

В связи с этим необоснованными кажутся утверждения ряда исследователей (например, А. П. Богданова) о том, что агрессивному типу петровского реформирования имелась реальная альтернатива «либерального» толка в лице царя Фёдора Алексеевича, царевны Софьи и кн. В. В. Голицина. Во-первых, в стране не было сил, которые востребовали бы иной путь развития, во-вторых, до реализации масштабных преобразований в случае названных деятелей так и не дошло, так что судить о методах, которые были бы ими использованы, сложно (жесткие меры против раскольников заставляют усомниться в «либеральности» царевны и ее «канцлера»), а в-третьих, представления о реформаторских планах последних скорей всего преувеличены и не подтверждаются достоверными источниками.

Период регентства Софьи оказал значительное влияние на формирование идентичности Петра. Будучи отстранен от реальной власти, он получил возможность свободного выбора занятий и увлечений, отдавая предпочтение военным играм, освоению корабельного дела и различных ремесел. Результатом сниженного контроля и возможности несоблюдения придворных церемониалов стали пробелы в традиционном воспитании (облик и поведение Петра значительно расходились с таковыми его предшественников), а также ослабление негативного воздействия придворной обстановки, из которой юный царь был фактически выключен (последствия иного варианта биографии демонстрирует пример Ивана IV, остававшегося в эпицентре борьбы боярских кланов).

Таким образом, несмотря на переживаемый в юные годы кризис идентичности (в терминологии Э. Эриксона), связанный с неспособностью конструирования позитивной идентичности, Пётр получил и положительный опыт, в отличие от Грозного приучившись канализировать свою энергию в русло созидательной деятельности, успешность которой позволяла ему в на протяжении всей жизни справляться с жизненными и психологическими трудностями.

Состояние спутанной идентичности Петра (понятие Э. Эриксона, означающее невозможность свершения личностью окончательного выбора дальнейшего пути развития) сохранялось и в ближайшие годы после устранения Софьи. С одной стороны, он показывал себя вполне способным к исполнению царских обязанностей (взятие Азова), с другой, по-прежнему сторонился официальной стороны монаршего статуса, все реже участвуя в традиционных церемониях (даже в ходе Азовских походов, истинным руководителем которых он являлся, Пётр не занимал командных постов). Фактически в это время молодой царь находился в состоянии психологического моратория (термин Э. Эриксона), подразумевавшего бессознательную отсрочку вступления во взрослую жизнь.

Таким образом, индивидуальное психическое состояние Петра совпадало с системным кризисом российского общества. Дальнейшая деятельность царя-реформатора будет направлена на поиск выхода как из личного, так и из общественного кризиса, что вполне согласуется с исторической ролью великой личности.

Большое влияние на становление личности Петра оказало первое заграничное путешествие 1697-1698 гг. На отбор его впечатлений повлияли несколько факторов, как субъективного, так и объективного характера. Период поездки стал для Петра продолжением моратория, отсрочкой от принятия на себя всей полноты власти, причем в своем поведении в это время он демонстрировал все особенности и противоречия своей идентичности: скованность в ситуациях, связанных с пристальным вниманием посторонних, стремление избегать официального этикета (при том, что отдельные эпизоды показывают умение получать удовольствие от почестей), нежелание соблюдать нормы

«цивилизованного» поведения (при умении ему следовать).

Именно последнее противоречие помогает охарактеризовать тот культурный «фильтр», который приводил к отбору Петром зарубежного опыта. В основе «нецивилизованного» поведения царя-реформатора лежало не столько отсутствие должного воспитания, сколько вполне осознанный выбор (впрочем, в значительной мере базировавшийся на бессознательном психическом опыте). Пётр, испытывавший отрицательные эмоции по отношению к официальной стороне властных отношений, имел возможность нарушать нормы в силу самодержавного характера своей власти, не ограниченной писанными законодательными рамками.

Знакомство с западными властными традициями конца XVII в. не давало особых оснований для «демократических» заимствований, в отсутствии которых принято упрекать Петра, проводившего европеизаторские реформы самодержавными и крепостническими методами. Царь застал Европу на пике абсолютизма и этатизма, то есть в период наименьшего ограничения монархической власти (ростки будущей демократии можно было увидеть лишь в Англии с ее конституцией 1688 г., или в олигархической Голландии, которая, как республика, априори не могла стать для него образцом). При этом Пётр смог убедиться, что самодержавный вариант правления превосходит абсолютистский по уровню концентрации власти в руках монарха и по возможностям мобилизации ресурсов подвластного населения в его интересах.

Выборочность европеизаторских заимствований была также обусловлена имперским характером российской государственности, складывавшимся начиная с XVI в., и в корне отличным от пути развития национальных государств, возобладавшего в Европе.

Важнейшим последствием знакомства Петра и российской элиты с европейской культурой стали вступление на путь оцивилизовывания (в понимании Н. Элиаса) ее представителей, как и самого монарха. Биография царя-реформатора отчетливо демонстрирует успехи в подавлен™ аффектов, что проявлялось в частности в снижении уровня агрессии, даже в случаях судебных

расправ и подавления восстаний (например, Астраханского бунта). При этом, безусловно, речь идет лишь о ранней стадии этого процесса. Стоит учитывать и то, что агрессивность и аффективность поведения Петра вполне соответствовали «нормальному» уровню тогдашнего российского общества, базовой характеристикой которого являлся авторитарный социальный характер (Э. Фромм), и чрезмерными кажутся лишь с современной точки зрения, либо в сравнении с европейскими монархами того времени.

Параграф «Особенности изучения процессов формирования харизматической идентичности правителя в полидисциплинарном ключе (на примере Петра I)» посвящен выявлению специфики междисциплинарного исследования становления и функционирования харизмы исторической личности, которая имеет как бессознательную, так и сознательную составляющие.

Анализу подвергается зрелая стадия формирования идентичности Петра, с которой связано конструирование его харизматического образа.

Привлечение теории М. Вебера дает возможность охарактеризовать одну из составляющих системного кризиса последней четверти XVII в. - кризис должностной царской харизмы, вызванный обилием самозванцев и частой сменой государей, «неправильных» из-за их «холопского» происхождения и выборных, а не прирожденных, и усугубленный отсутствием у новой династии Романовых родовой харизмы, в силу отсутствия экстраординарных качеств у ее основателя — Михаила Фёдоровича. Тяжесть этого кризиса для России определялась повышенным, в сравнении с европейскими аналогами, уровнем сакральности царской власти, фактически не поколебленным ни событиями Смуты, ни промахами в социальной политике правителей «бунташного века». Речь могла идти о возможности критического отношения к конкретным монархам, но не к царскому посту как таковому (недаром старообрядцы, враги Алексея Михайловича и Петра, объявляли их антихристами, отказываясь признавать их «правильными» царями).

Таким образом, перед Петром стояла задача (отчасти им осознаваемая) создания собственного харизматического образа для преодоления кризиса власти

и успешного проведения реформ. Формирование его харизмы началось по возвращении из заграничного путешествия. Расправа со стрельцами в ходе розыска 1698-1699 гг. и начало первых преобразований ознаменовали выход Петра из состояния психологического моратория. Кроме того, приобретение иноземного опыта должно было сработать на повышение его властного авторитета, так как инаковый опыт, наряду с чудесными, в восприятии окружающих, качествами является базовым основанием для появления и укрепления харизмы его носителя, что проявляется в таком распространенном в традиционных обществах, и в том числе в России ХУ1-ХУИ вв., явлении как генетические мифы.

К построению собственного харизматического образа Петра подталкивали и стрессогенные обстоятельства его детства, вследствие которых должностная царская харизма приобрела в глазах юного монарха характер негативной идентичности. Образ этот конструировался Петром (как осознанно, так и бессознательно) с активным привлечением западных элементов. Однако, это не означало полного отказа от отечественных традиций, переплавлявшихся с заимствованными в авторскую версию харизмы, которая является новаторской и революционной по определению (М. Вебер).

Пример Петра I показывает, что харизматический образ может иметь сложносоставной характер. Харизма Петра имела две базовых ипостаси - Царя-Учителя и Царя-Демиурга, восходившие к различным истокам и игравшие каждый свою роль в функционировании идентичности царя-реформатора.

Учительный статус царя имел давние корни в российской традиции, прослеживаемые, по крайней мере, со времен Ивана Грозного, и был связан с представлениями о его роли хранителя и покровителя мирового православия. При этом еще в допетровскую эпоху царское «учительство» не ограничивалось религиозной сферой, но распространялась и на государственную, и даже военную.

Следовательно, образ Царя-Учителя играл для психики Петра стабилизирующую роль, сохраняя привязку к отечественным традициям. При этом психологические проблемы, завязанные на базовом недоверии, усложняли

для него построение этого образа. Дело в том, что, претендуя на статус Учителя с юности (первое такое обращение к нему зафиксировано в 1692 г.), Пётр долгие годы пребывал в состоянии «учащегося», из которого, по собственному признанию, вышел окончательно лишь по завершении Северной войны. Таким образом, речь идет о затянувшемся смешении ролей (понятие Э. Эриксона).

Характерно, что формирование харизматического образа Петра начиналось с военной сферы, что является наиболее типичным путем для монарха. В случае царя-реформатора очевидна связь между харизмой военачальника и Учителя. Флот и армия для Петра служили образцовой моделью социума, выстроенного им самим и подчиненного четким предписаниям.

Военная карьера отразила все противоречия идентичности Петра. Базовое недоверие долгие годы не позволяло ему занимать командные посты в армии, притом что он на самом деле играл важнейшую роль в планировании компаний и отдельных сражений. Это же качество заставляло царя проходить службу с низших званий, получая повышение за те или иные достижения, что давало ему ощущение собственной значимости и заслуженности руководящей позиции.

Важнейшим рубежом на этом пути стала Полтавская виктория, продемонстрировавшая упрочение его уверенности в себе, так как царь, наконец, решился дать сражение, которого долго избегал, к тому же лично возглавил армию. Это стало возможным благодаря шедшему в предыдущие годы процессу фиксации актуально-моментальных установок в психике Петра в ходе активной деятельности по организации боевых действий, приносившей все больше успехов.

Этот процесс, при всей его поступательности, сопровождался срывами, свидетельствовавшими о непрочности позитивной идентичности Петра, что отчетливо проявилось в его поведении накануне Нарвской «конфузии» и во время Прутского похода, которое заставляло современников и историков сомневаться в личной храбрости царя, особенно при сопоставлении с Карлом XII. Однако, во-первых, мужество Карла имело избыточный характер, делая его поведение типично средневековым, то есть аффективным, тогда как сомнения и опасения Петра были связаны не столько с нерешительностью, сколько с более

«современным» для начала XVIII в. стремлением рационально контролировать ситуацию (как раз отсутствие такой возможности и порождало у русского царя панику). Во-вторых, важной положительной чертой Петра, отличавшей его как от Карла XII, так и от Ивана IV, являлось умение делать выводы из совершенных ошибок и избегать их повторения в дальнейшем (Грозный в случае неудач предпочитал прибегать к репрессиям, отыскивая «козлов отпущения»). Это также свидетельствовало об успехах Петра на пути приращения рациональности.

Связь образа Учителя с прошлым делала его недостаточным для Петра, имевшего целью обновление страны. Эти его стремления нашли выражение в образе Демиурга, создателя «из ничего» новой России, наилучшее выражение нашедшем в популярном сюжете «Пигмалион, ваяющий Галатею-Россию». Современники, как россияне, так и иностранцы, подчеркивали потрясающий размах и результативность преобразовательной деятельности Петра, придавая статус небывалых и тем его деяниям, которые имели свои прецеденты в прошлом (как в случае истории с захватом двух шведских фрегатов в устье Невы в 1703 г.). При этом сама склонность царя-реформатора и его современников к такому восприятию его личности и деяний перекликалась, по-видимому, с барочным умонастроением, склонным к преувеличениям и экзальтации.

Основным средством выстраивания образа Демиурга (как, собственно, и Учителя) являлась гражданская деятельность Петра. Здесь мы снова видим как отражение его неуверенности в себе, так и умение справляться с нею. Первая, в частности, проявлялась в чрезмерной, выходящей за рамки необходимости склонности Петра к объяснению своих решений в рамках законотворчества. Вторая же демонстрируется его умением менять свои установления, признавая допущенные промахи. Именно это качество, а вовсе не отсутствие продуманности, как представляется, лежит в основе постоянных корректировок в петровском законодательстве.

Кроме того, вопреки устойчивым представлениям о безжалостности и безкомпромиссности царя-реформатора, на протяжении всей его жизни мы можем наблюдать постоянные уступки с его стороны социокультурным обстоятельствам,

на фоне которых проходила его преобразовательная деятельность. Пытаясь внедрять рациональные, европейского типа формы государственности и культуры, Пётр часто вынужден был возвращаться к традиционным отечественным методам под давлением сопротивления общества (как это произошло, например, с планами внедрения выборного самоуправления).

Более того, Пётр в зрелые годы редко прибегал к жестким формам наказаний, даже если речь шла о нарушении его собственных законов и установлений. Причина крылась как в базовом недоверии, порождавшем в психике царя-реформатора болезненную тягу к привязанности и близости, ради которых он прощал проступки и преступления в среде своих приближенных, а также в сути самодержавия, делавшей монарха зависимым от поддержки дворянства.

Еще одна важная черта, влиявшая на стиль петровских преобразований, и работавшая на образ Учителя — склонность царя к сверхконтролю за деятельностью своих сподвижников. Здесь также можно проследить влияние отмеченных выше субъективных и объективных факторов. Безусловно, в этом можно увидеть наиболее очевидное проявление базового неверия, подкрепляемого противозаконными действиями представителей элиты. Но речь идет и о специфике догоняющих реформ, так как при их подготовке и проведении в незападных обществах ключевая роль принадлежала монарху и узкой инициативной группе, сплоченной вокруг него, так что цель и смысл преобразований полностью были понятны только им. Отсюда и актуализация учительного образа царя в петровскую эпоху.

Обе ипостаси петровской харизмы - Учителя и Демиурга, большую роль в становлении которых сыграл и образ победоносного военачальника, были успешно воплощены в жизнь, увенчавшись принятием почетных титулов императора, Великого и Отца отечества.

Последние годы жизни Петра демонстрируют изживание многих психологических проблем и приращение тех пластов идентичности, которые указывают на все большую динамику в сторону позитивной ее версии. Так, он

стал проявлять способность следовать старым традициям, разрыв с которыми ранее старательно подчеркивал. Показательны в этом смысле коронация Екатерины, свершенная в московском Кремле, а также нередко отмечаемые очевидцами выходы Петра в парадной одежде.

Стоит отметить, что пристрастие царя-реформатора к скромным формам быта преувеличена (он использовал дорогие предметы одежды и имел вкусы гурмана в еде). Возможно, что те черты, которые принято воспринимать как признак «демократизма» Петра, связаны с сознательным его подражанием идеальному образу монарха, восходящему к античности и транслируемому сборниками апофтегм и флорилегий, которые были хорошо известны в петровское время. Этот образ включал следующие качества: справедливость, скромность в быту, простота обращения с народом, склонность к странствиям в простой одежде, то есть именно те, которые в российской традиции приписывают царю-реформатору.

Еще одно проявление позитивной идентичности - склонность Петра самокритично анализировать собственную деятельность (согласно Э. Эриксону, главное качество последней стадии жизни - умение спокойно принимать пройденный путь как должный). Царь-реформатор уделял большое внимание созданию исторических сочинений, в том числе посвященных его царствованию. При этом в его собственноручных текстах можно нередко встретить нелицеприятную оценку собственных промахов.

Однако можно выявить и сохранение проблем в психике Петра, связанных с неуверенностью в себе. Так, одним из ведущих мотивов в написании исторических текстов, видимо, было стремление подавить базовое недоверие путем поиска в прошлом России оснований и оправданий собственной преобразовательной деятельности. Характерен сходный интерес к истории другого новатора — Ивана Грозного. Разрушая многие, в том числе базовые установки русского общества, оба деятеля нуждались в обращении к признанным авторитетам. При этом отличительной чертой Петра являлось стремление в своей борьбе с базовым недоверием опираться более на собственные конструктивные

достижения, нежели на некие наследственные основания.

Ряд обстоятельств последних лет жизни Петра усугубляли его психологические проблемы. Современники неоднократно отмечали его подавленность и замкнутость. Причиной являлась неуверенность в прочности своих начинаний и в будущности государства, порожденная отсутствием достойного наследника, ненадежностью сподвижников, замешанных в криминальной деятельности и отметившихся в симпатиях к царевичу Алексею, и негативной реакцией подданных на преобразования.

Биография Петра позволяет сделать важное дополнение к концепции харизмы М. Вебера. В глазах народа первый император обладал не только позитивной, но и негативной харизмой, воплощенной в легенде о Царе-Антихристе. Имевшая истоки во времена никоновской реформы, эта легенда была подпитана нестандартным поведением молодого царя, его заграничной поездкой и начавшимися сразу после нее реформами в культурной сфере.

По-видимому, к концу жизни Пётр, благодаря наличию положительных результатов в своей деятельности (прежде всего на ниве внешней политики) сумел изжить базальную тревожность, хотя по причине непрочности результатов в других сферах базовое недоверие сохранило свое влияние на его личность. Полностью им была достигнута лишь его личная, бессознательная цель — максимальная безопасность и самоутверждение. По всем остальным направлениям результаты были либо неокончательными (что вполне нормально при краткости периода реформ и глобальности начинаний), либо сомнительными, так как европеизированная прослойка общества была крайне тонкой, степень ее цивилизованности оставалась далекой от совершенства, народ не был способен оценить начинаний императора, усиливавших поборы и повинности.

Однако, как показало дальнейшее развитие событий, опасения Петра были по большому счету напрасными. Большинство его начинаний имели долгую судьбу и после его смерти, чему во многом способствовало непосредственное окружение харизматического правителя, которое М. Вебер определяет как управленческий штаб, а также более широкая харизматическая группа (термин

Н. Элиаса), представленная гвардией, игравшей огромную роль в политической жизни страны на протяжении XVIII в.

Важно отметить, что в обоих случаях речь идет по большей части о представителях дворянства, что расходится с устойчивыми представлениями о демократизме Петра. Как показывают исследования судьбы высших слоев элиты после смерти царя-реформатора (Р. Крамми, Б. Михан-Уотерс), ключевые посты в государстве и армии сохранялись за представителями древних родов. Что же касается известной склонности Петра привлекать к управлению лиц незнатного происхождения, то главный ее результат состоял в привлечении свежей крови в ряды дворянства для его укрепления. В этом плане Пётр выглядит скорее традиционалистом, действуя вполне в согласии с коренной сутью самодержавия, единственной социальной опорой которого оставалось дворянство.

Соответственно, именно дворян касались основные результаты петровских преобразований. Прививка европейской культуры с ее просветительскими тенденциями, оформленными еще в конце XVII в. в виде идеи общественного договора, предполагавшей ограничение монаршей власти рамками закона, с представлениями о человеческом достоинстве, дала свои плоды. Петровская эпоха породила особый тип государственного человека, считающего своей отличительной чертой и важнейшей прерогативой активную деятельность на благо государства. Первоначально возросшее самосознание дворянства толкало его на решение проблем, связанных с узкосословными интересами, таких как освобождение от обязательной службы и телесных наказаний, присвоение монопольного права на землю и крепостных. Однако со временем именно в среде привилегированного слоя впервые зародятся идеи смягчения и ограничения самодержавного режима, отмены крепостного права, распространения образования и т. д.

Пережила Петра и его харизма, причем как в позитивном, так и в негативном изводе, хотя все же основной вектор - положительный, так как и в наши дни он регулярно называется россиянами в числе наиболее популярных исторических личностей.

Во второй главе «Методологические возможности полидисциплинарной технологии при выявлении роли игры и смеха в становлении и функционировании социально-психологической идентичности (на материале петровской эпохи)» выявляется методологический потенциал обозначенной технологии в определении роли игры и смеха в функционировании идентичности исторической личности.

В параграфе «Полидисциплинарный анализ психосоциальных функций смеха. Всешутейший и всепьянейший собор: истоки и социокультурный смысл» демонстрируются перспективы применения полидисциплинарного подхода при изучении психосоциальной роли смеха на примере анализа пародийно-кощунственных и шутовских действ петровского времени.

Сложность понимания феномена Всешутейшего собора историками во многом обусловлена взглядом на него как на явление уникальное, якобы свидетельствующее о неких особых качествах Петра, как то слабая религиозность, низкий уровень культуры, а то и психологическая патология. Однако сравнительный анализ позволяет поставить Всешутейший собор в типологический ряд сходных явлений как в российской, так и в европейской культуре. В первом случае речь идет о святочных и масленичных увеселениях, имевших черты антиповедения (собрания «всепьянейшей» компании Петра как правило были приурочены к календарным праздникам), во втором о празднествах карнавального типа и комических сообществах, чьи атрибуты имеют прямую параллель во Всешутейшем соборе: особая иерархия, «форменная» одежда, набор «канонических» текстов. О том, что Пётр был хорошо знаком с этой традицией, свидетельствует «Великобританский славный монастырь» — аналог Всешутейшего собора для иностранцев.

Черты карнавала явственно прослеживаются и в других особенностях праздничной придворной культуры петровского времени, таких как обилие шутов, карликов и великанов. При всей оригинальности, имели свои корни в традициях и пародийные свадьбы и похороны с участием членов собора и всех перечисленных карнавальных персонажей. Во-первых, они, как правило, были

приурочены к календарным праздникам. Во-вторых, смеховые элементы в России были традиционно присущи свадебным торжествам (некоторые комические сообщества в Европе также собирались и во время свадеб). Были связаны с перевернутыми отношениями и похоронные обряды, в рамках которых у славян, как и у других народов, имело место и ритуальное веселье, включавшее шутки над покойником.

Кроме того, при объяснении петровского пристрастия к карликам и великанам следует учитывать и особенности культуры барокко, которой свойственно увлечение разного рода «курьезами», что также отразилось в присутствии при дворах тогдашних монархов представителей иных рас и народов, прежде всего арапов. Арапы находились и в окружении Петра. Кроме того, в России имелся и свой «человеческий материал» для таких увлечений - самоеды, которых, кстати, отправляли и за границу, европейским государям.

Полидисциплинарный анализ позволяет дать ответ на наиболее важный вопрос о смысле пародийно-кощунственных мероприятий для самого Петра, ибо при всей их типичности в плане истоков и характерных черт, само пристрастие царя к ним и их обилие и частота требуют объяснений. Безусловно, имеется рациональное зерно в классической версии, зародившейся еще в петровское время, о связи между преобразованиями в церковной сфере и пародийным высмеиванием религиозных институтов. Однако, как представляется, задачи петровского смеха шире и лежат они более в сфере бессознательного. Согласно современным культурологическим концепциям (в частности, А. Е. Козинцева), в значительной мере восходящим к построениям М. М. Бахтина, смех является знаком коллективной негативистской игры, направленной против культуры, как свода обременительных правил и запретов, и связан с необходимостью периодического игрового освобождения от этих правил. В случае Петра (как и Ивана Грозного) речь идет о переходе этой игры в перманентную форму в связи с постоянным нарушением норм в ходе преобразовательной деятельности.

Экспансия смеха достигла таких размеров именно в эпоху Петра в связи с особенностями его преобразовательной деятельности, которой свойственны

большой разрыв между традициями и европоориентироваиными новациями и поверхностность, вызванная заимствованным, зачастую искусственным характером новшеств. Все это порождало обостренную ситуацию неуверенности монарха в правомочности своих действий. Смех же являлся средством снятия стресса от нарушения традиций для самого реформатора скорей, нежели их осмеяния в глазах подданных, как это принято считать (пародирование в первую очередь церковных институтов не случайно и связано с тем, что основой культуры традиционного общества являлась религиозная идеология).

В жизни Петра смех вполне успешно выполнял свою компенсаторную функцию, не давая ему перейти, при всех психологических проблемах, к тому уровню неконтролируемой агрессии, которой прославился Иван Грозный. Кроме того, в русле процесса оцивилизовывания и смеховая составляющая идентичности Петра демонстрировала явное смягчение в зрелые годы, когда Всешутейший собор сохранялся скорее в форме реликта, и придворные празднества приобретают все более цивилизованную форму.

В параграфе «Проблемы выявления функций бессознательной игры в формировании социально-психологической идентичности: «игра в царя» как феномен политической культуры России раннего Нового времени» демонстрируются возможности полидисцнплинарной методологии при анализе компенсаторной функции игрового поведения исторической личности на примере свойственной Петру I «игры в царя».

Формы «игры в царя» можно проследить на протяжении всей жизни царя-реформатора. Олицетворением ее являлся Ф. Ю. Ромодановский, носивший титул князя-кесаря, сопровождавшийся вполне реальными полномочиями главы Преображенского приказа, органа политического сыска. Пётр, известный своим стремлением проходить ступени службы наравне со своими подданными, демонстрировал свое иерархически подчиненное положение рядового служащего по отношению к этому псевдомонарху. В эту игру были вовлечены и сподвижники царя-реформатора, также вынужденные именовать Ромодановского своим государем, однако все ее участники никогда не забывали об условности

ситуации.

Проявления «игры в царя» встречаются на протяжении XVII в., причем среди ее участников отметились как крестьяне, так и представители элиты. И. И. Полосин, введший в оборот само понятие, справедливо связывает данное явление с обилием самозванцев в годы Смуты, приведшим к падению авторитета царской власти. Недаром наиболее распространенная в историографии версия объявляет игру в царя разновидностью самозванчества (Б. А. Успенский). Однако игровое поведение Петра больше напоминает некоторые эпизоды из жизни Ивана IV, прежде всего казус с возведением на трон в 1575 г. Симеона Бекбулатовича.

Очевидно, что «игра в царя» маркировала собой кризисные, переходные периоды, которые требовали выработки новых парадигм царской власти. Отсюда напрашивается предположение о компенсаторной функции «игры в царя», что вполне согласуется с психоаналитической концепцией Э. Берна, который понимает под игрой вид деятельности или поведения человека, имеющий, помимо очевидной, также и некую скрытую мотивацию46. Роль такой игры - облегчение бессознательных психологических проблем.

В случае Петра I «игра в царя» была составной частью более широкой по размаху «игры в службу», в рамках которой он позиционировал себя в качестве моряка и военнослужащего, постепенно повышавшегося в чинах от имени князя-кесаря. Это было связано с отторжением идентичности московского царя, что проявлялось и в нежелании исполнять традиционные обряды и церемонии, а также с базовым недоверием, которое толкало Петра к многогранной активной деятельности, успешность которой укрепляла его уверенность в себе.

Для «игры в службу» необходим был формальный «начальник», который поощрял бы карьерный рост царственного «подданного», но при этом Пётр не желал признавать над собой реальной власти, так как главная цель его жизни -максимальное усиление собственного могущества как преодоление базового недоверия. Отсюда пародийное снижение образа Ромодановского: на маскарадах

46 Берн Э. Ип>ы, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. СПб., М., 1998.

40

тот должен был являться в традиционных царских одеждах, что подчеркивало несерьезность его властных полномочий, так как в это время русское платье стало маскарадным, каковым раньше, напротив, было «немецкое».

О таком противоречивом отношении Петра к власти и подчинению говорит тот факт, что на самом деле он далеко не всегда проходил все ступени службы согласно выслуге, нередко перескакивая через ранги. То же самое он допускал и в отношении своих приближенных, особенно гвардейцев. То есть результат -достижение командных постов — был для Петра важнее, нежели соблюдение формальностей иерархии, что лишний раз подтверждает игровой характер царской службы. Все это подмывает устоявшуюся версию о ее воспитательном характере.

Возможно также, что Пётр специально позволял Ромодановскому сохранять приверженность к старине, сделав его своим главным «заплечных дел мастером», как бы перекладывая непопулярные черты своего правления на представителя старой идентичности. Здесь можно проследить перекличку с «жертвенными царями» архаики, прорывы которой являются приметой кризисных периодов развития общества. Дело в том, что психические процессы, идущие на подсознательном уровне, более «консервативны», нежели сознательные, подвергающиеся социальным «деформациям». Поэтому в сходных ситуациях в самые различные эпохи человек может демонстрировать, повинуясь бессознательным инстинктам, сходные модели поведения. Испытывая подсознательные страхи перед отправлением властных функций, Пётр с юного возраста вместо себя выставляет подставную фигуру, как бы стремясь тем самым отвести от себя беду (такое предположение имеет еще более конкретные основания в случае с Симеоном Бекбулатовичем, который, по одной из версий, оказался на престоле в связи с предсказанием о смерти царя Московского в 1575 г.).

Можно согласиться также с мнением Л. Хьюз, считающей, что «игра в службу», составной частью которой являлась «игра в царя», служила самоутверждению монарха, демонстрировавшего с ее помощью полную свободу в

саморепрезентации, возможность пренебрегать чьим бы то ни было мнением и существовавшими устоями.

Как и Всешутейший собор, «игра в службу» играла свою позитивную роль в становлении идентичности Петра. В зрелые годы отношения «господства-подчинения» с князем-кесарем явно теряют свое значение для царя-реформатора, приобретая характер реликта, отголоска юности.

Таким образом, «игра в царя», очевидно, являлась отражением политико-идеологического кризиса и одновременно способом решения вызванных этим кризисом психологических проблем самими монархами. И Иван IV, и Пётр I с помощью этой игры пытались снизить, перевести в несерьезный план свои бессознательные страхи, источником которых являлись не столько окружавшие их конкретные люди, сколько груз нарушаемых ими традиций. Однако и различия в стиле этой игры двух монархов весьма показательны: при наличии сходных проблем, Пётр, сделавший «игру в царя», как важный, компенсаторный механизм, постоянной частью своей жизни, умел справляться со своими страхами и комплексами, благодаря чему и оставил после себя мощную в политическом и военном плане империю, тогда как наследием правления Ивана IV, не умевшего совладать со своими психологическими проблемами, стала многолетняя смута.

В главе 3 «Перспективы применения полидисциплинарной методологии в исследовании тендерной идентичности: маскулинный облик Петра I в контексте эпохи» демонстрируется результативность применения полидисциплинарной методологии в исследовании основных черт тендерной идентичности исторической личности.

Параграф «Полиднсциплинарный анализ тендерной идентичности: трансформация маскулинного облика российского монарха в петровскую эпоху» посвящен рассмотрению возможностей полидисциплинарного исследования маскулинного образа исторической личности на примере Петра I.

На рубеже ХУН-ХУШ вв., в ходе творческих поисков царем-реформатором своего варианта социально-психологической идентичности, меняется и мужской образ российского монарха. Вместо отдаленной от простых смертных сакральной

фигуры, появлявшейся на людях лишь в торжественном облачении и в рамках сложных церемоний, отличавшейся благообразием, выраженным в (желательно) полноте, статности фигуры и густой растительности на лице (таков был Алексей Михайлович, до сих пор считающийся воплощением «правильного» русского царя), Пётр явил собой тип государя, близкого европейским стандартам — худощавого, безбородого, носившего в повседневной обстановке простое, часто военного покроя, платье, доступного для подданных. Это образ станет нормой для российских императоров вплоть до середины XIX в.

Царь, подобно западным монархам, становится образцом для подражания в среде дворянства. Идеалом этого времени, которому вполне соответствовал сам Пётр, был образ «политичного кавалера» со следующими характерными чертами: образованность, любовь к науке, бесстрашие и отвага воина, честность и достоинство гражданина как «сына Отечества», преданность «общему благу» и «всенародной пользе», политес в обращении с дамами, музыкальность.

Огромное влияние на трансформацию российского тендерного кода оказали особенности семейной жизни царя-реформатора. Первый брак Петра, заключенный по государственным соображениям, был расторгнут. В отличие от Европы, где монаршие браки заключались исходя из внешнеполитических интересов и являлись междинастическими, женитьба русского царя являлась делом внутригосударственным, царская невеста выбиралась среди дворянских родов не самого высшего ранга. Соответственно, расторгнуть брачные узы в таком случае можно было без особых осложнений.

Однако обратной стороной авторитарности в случае российских монархов являлась большая возможность проявления эмоциональности при заключении браков: царские невесты выбирались самими государями из большого числа претенденток в ходе смотрин. Так что второй брак Петра с Екатериной, основанный на любви и привязанности, имел свои основания в русской традиции.

При этом после Петра и именно в результате его преобразований в России сформируется традиция междинастических браков в «западном стиле», так что второй брак Петра — очередной маркер переходной эпохи, времени

экспериментов, проделываемых великой личностью в ходе сознательного и бессознательного конструирования своей и общегосударственной идентичности. Как разъясняет К. Хорни, у невротиков, каковым являлся Пётр, при выборе партнера решающим оказывается дух соперничества, так как его отношения с другими людьми, включая и противоположный пол, слишком нарушены, чтобы позволить сделать адекватный выбор. В таком случае мужчину сексуально влечет лишь к женщинам, стоящим ниже его по положению. В отношении же членов своей семьи (старшей дочери Анны, племянниц Анны и Екатерины Ивановн и сына Алексея Петровича) Пётр избрал европейскую версию брака, когда супругов подбирали из княжеских германских родов.

В историографии сложилось устойчивое представление об обилии в жизни Петра внебрачных связей. Сексуальная невоздержанность, по мнению К. Хорни, является одним из признаков невротизма. При этом обращение к сравнительному контексту показывает, что наличие любовниц - явление обычное для личной жизни европейских монархов того времени, к которому общественное мнение относилось как к свидетельству здоровья и могущества своего государя. При этом и в России реального противодействия «непристойное» поведение царя-реформатора не встречало, даже со стороны церкви. В бумагах Преображенского приказа среди дел об оскорблении величества есть несколько таких, где в негативной форме преподносится личная жизнь Петра, однако высказывания простых россиян на эту тему чрезвычайно противоречивы, и приведенная в них информация не подтверждается иными, более достоверными источниками (вообще, большинство сведений о якобы имевших место многочисленных внебрачных связях царя-реформатора носит анекдотический характер).

Помимо осуждения, в народе пытались дать и объяснение неправедному поведению Петра и иногда даже оправдать его, приписав дурному влиянию иностранцев или, как и в Европе, считая его признаком царского физического благополучия. Здесь проглядывается глубокий архаический пласт народного сознания, в котором главной задачей правителя являлось обеспечение материального благополучия подданных - плодородия и воспроизводства. Однако

если в Европе такие воззрения давно стали частью единой нефиксированной установки (сочетаясь с реминисценциями античной, более свободной, нежели христианская, традиции и с раскрепощенными придворными нравами), то в России они скорее свидетельствовали об актуализации архаики в переходной ситуации, характеризовавшейся расшатыванием устоев и расширением вариативности норм.

Представляется, что наибольшей распущенностью поведение Петра отличалось в период до женитьбы на Екатерине. В дальнейшем, если внебрачные связи и имели место, то речь шла о единичных случаях. Причем показательно, что Пётр стыдился таких приключений, агрессивно реагируя на их публичное обсуждение, что связано, видимо, с его протестантскими симпатиями (в странах, где господствовал протестантизм, правители в это время, как правило, отличались большей строгостью моральных устоев, что видно из примеров Фридриха Вильгельма I и Карла XII), а также с прессингом российской традиции, которая возлагала повышенную ответственность на монарха, считавшегося воплощением православного идеала.

Еще более сложная ситуация сложилась вокруг версии о гомосексуальных наклонностях Петра, скудная информация о которых содержится, в смутной форме, в ряде источников, как опубликованных, так и архивных. Полностью сбрасывать со щитов эти подозрения нельзя. К. Хорни считает гомосексуализм одним из наиболее характерных свидетельств невротической потребности в любви, демонстрирующим полную неразборчивость и неуемность в выборе партнеров. Более того, одной их характерных черт тендерного кода российского традиционного общества, если верить отзывам современников, являлась значительная распространенность гомосексуализма. Такие сообщения относятся как к XVI (хорошо известно пристрастие к «содомскому греху» Ивана Грозного), так и к XVII столетиям. Правда, некоторые исследователи критически относятся к этим сообщениям иностранцев, приписывая их проблемам межцивилизационного непонимания (например, Г. Зеленина). Кроме того, против этой версии работают жесткие репрессивные меры против гомосексуализма, впервые зафиксированные

в российском законодательстве именно при Петре. Так что имеющаяся в нашем распоряжении информация не позволяет дать четкого ответа на вопрос о бисексуальности Петра.

Важно, что после Петра в сфере тендерных отношений намеченные им тенденции приняли характер фиксированных установок, так как для российского двора XVIII в. столь же характерна свобода нравов, как и для европейских.

В параграфе «Проблема взаимоотношений отцов и детей в монарших семьях сквозь призму полидисциплинарного анализа: Пётр I и царевич Алексей» на примере конфликта Петра I с его старшим сыном Алексеем выявляются важность полидисциплинарного исследования специфики взаимоотношений исторической личности с детьми, которая проявляет важные грани ее тендерного облика и идентичности в целом.

Отношения самого Петра к родителям, которых он потерял довольно рано, характеризуются как однозначно уважительные, что было вполне типичным для монархов того времени. Царю-реформатору было особо важно выстроить преемственную линию со своими предками для обоснования своих претензий, как в глазах подданных, так и в собственных. При этом можно проследить следующую закономерность: преклонение перед памятью отцов отмечается в монарших семьях именно в ситуации их ранней смерти, когда покойные не могли ассоциироваться с каким-то негативным влиянием на наследника, с подавлением личности и соперничеством.

Пётр явно выбивается из ряда современников-европейцев тем, что стал инициатором гибели своего сына - царевича Алексея. При всей сложности их отношений следует учитывать, что отсутствие пристального внимания со стороны Петра к процессу воспитания своего сына было вполне типичным для семейной жизни всех слоев общества того времени как в России, так и в Европе. Кроме того, как отмечает Н.Л. Пушкарева, на Руси ХУ1-ХУП вв. представления о воспитании отцами сыновей предполагали изрядную строгость.

По-видимому, Пётр воспринимал Алексея скорее как политическую фигуру, нежели как свое дитя, что в том числе связано с базовым недоверием,

порождавшим повышенный уровень подозрительности и бессознательного страха за свой властный статус, что было не редкостью в семьях правителей (ср. примеры Фридриха Вильгельма I и Георга I Английского).

Пётр вполне терпимо относился к единственному сыну до того, как прочно связал себя с Екатериной. Вскоре после этого и начинается охлаждение, что наталкивает на мысль о возможном стороннем влиянии заинтересованных лиц (прежде всего А. Д. Меншикова и новой царицы), провоцировавшем и без того имевшую место тревогу царя за будущность своих преобразований.

При этом цивилизационная специфика имела место. В отличие от Западной Европы, где со времен Средневековья частью единой нефиксированной установки становится более толерантное отношение монархов к своим сыновьям, являвшимся крупными феодальными владетелями, Россия в московский период истории не знала политической или хотя бы экономической самостоятельности царских отпрысков, которые уже в середине XVI в., с исчезновением уделов, превращаются в «просто» царевичей без какой-либо иной титулатуры.

Принципиальная разница между Петром и Иваном IV, еще одним «сыноубийцей» на российском престоле, отражала специфику структуры личности обоих монархов в целом. Если Грозный собственной рукой нанес наследнику смертельный удар в порыве гнева, то Пётр подверг сына суду за поступок, который расценивался бы как преступление для любого другого его подданного, продемонстрировав тем самым высшую форму беспристрастия — в рамках создаваемого им образа Отца Отчества Пётр просто не мог поступить иначе. Однако нельзя сбрасывать со счетов и бессознательные мотивы (стремление обезопасить себя от соперника), которые и были рационализированы в рамках концепции «служения отечеству».

Хотя к детям от Екатерины Пётр относился очень тепло, ранняя смерть второго наследника, Петра Петровича, не дает нам возможности сравнить отношение царя-реформатора к нему и к Алексею. Если бы «Шишечка» дорос до возраста потенциального соперничества, все могло измениться (на это указывал еще М. П. Погодин).

Несмотря на наличие сторонних любовных связей Петра, у нас нет достоверных сведений о его внебрачных детях, помимо анекдотов и преданий. В правдивости этой информации заставляет сомневаться тот факт, что Пётр никогда не скрывал своих детей от Екатерины, появлявшихся задолго до их официального брака. Кроме того, подобные слухи касательно царской семьи были довольно типичными (начиная с подозрений насчет незаконнорожденности Ивана IV), что было связано с кризисными периодами истории и с расшатыванием должностной царской харизмы в XVII в.

При этом именно Пётр вводит в России ряд мер по смягчению проблемы «байстрюков», которые по Уложению 1649 г. лишались всех прав на свободу и гражданство (в отличие от Западной Европы, где бастарды в среде элиты не были изгоями; замечательный пример - семья Людовика XIV, где внебрачные дети занимали положение, практически ничем не уступавшее законным). Речь идет об обязательстве выплаты содержания на детей отцом и создании приемных домов.

В заключении подводятся основные итоги.

Материал, рассмотренный в трех главах диссертации, как представляется, вполне наглядно раскрывает перспективные возможности применения полидисциплинарного подхода в историко-биографическом исследовании. По убеждению автора, для получения качественных результатов в таковом необходимо соблюдение двух обязательных условий. Во-первых, это опора на психологические концепции, обеспечивающая теоретическое обоснование выводов об особенностях личности (характера, поведения, взаимоотношений с окружающими) изучаемого персонажа (безусловно, в сочетании с иными теоретическими основаниями, помогающими «видеть» эту личность в соответствующем социокультурном интерьере). Во-вторых - привлечение сравнительно-исторического метода, позволяющего выверить степень уникальности и/или типичности тех или иных качеств этой личности. Такой подход, опирающийся на совокупность комплиментарных методов из различных гуманитарных дисциплин (истории, психологии, социологии, культурологии), в данном конкретном варианте объединенных единой фокусировкой на сфере

бессознательного, дает возможность если не снять вовсе, то значительно снизить степень мифологичности, окружающей облик если не любой исторической, то великой личности обязательно.

Теории, являющиеся компонентами представленной в диссертации полидисциплинарной методологии, помогают выстроить целостный образ социально-психологической идентичности исторической личности через последовательный анализ ее составляющих - харизматической (в случае, если речь идет о политическом или религиозном лидере), смеховой и тендерной. Ключевым компонентом такого анализа является исследование обстоятельств социализации изучаемого персонажа в детские и юношеские годы, когда, согласно наблюдениям психологов, формируются основы личности. При этом основой биографического исследования остается принцип историзма, предполагающий учет, во-первых, социокультурного контекста жизни его героя, а во-вторых, изменчивость личностных качеств и характеристик на протяжении его жизненного цикла.

Исследование, в ходе которого эвристический потенциал методологии полидисциплинарного синтеза демонстрировался на примере историко-психологического анализа личности Петра I, одной из самых мифологизированных фигур нашей истории, позволило сделать следующие выводы.

Изучение ранних этапов социализации исторической личности с опорой на психологические и социологические теории Э. Эриксона, К. Хорни, Э. Фромма, П. Бурдье (в рамках последовательного сравнения) дает возможность объяснить причины появления и фиксации тех черт идентичности, которые иначе остаются непроясненными, но лишь констатируются, а также скорректировать устоявшиеся в историографии и общественном мнении представления. В случае Петра I это, прежде всего, трудолюбие царя-реформатора и якобы свойственная ему крайняя жестокость, ставшие следствием детских стрессов, в результате которых определяющим качеством его личности стало базовое недоверие.

Привлечение сравнительного материала показывает, что уровень агрессии,

проявляемой Петром в своем политическом и личном поведении, не выходил за пределы нормального в тогдашнем российском обществе уровня, несколько превышая таковой в Западной Европе. При этом отчетливо прослеживается тенденция снижения этого уровня на протяжении жизненного цикла царя-реформатора, что демонстрирует успешность процесса оцивилизовывания, подразумевающего прирастание рациональности и подавление аффектов.

Исследование харизматического образа Петра I с опорой на теоретические выкладки таких авторов как М. Вебер и Н. Элиас, принимавших во внимание как социологическую, так психологическую оставляющую этого явления, а также с учетом наблюдений И. Ю. Николаевой о присутствии в этом образе, помимо бессознательных, также и рациональных элементов, позволяет понять, во-первых, принципы формирования его харизматического образа, являющегося важной составной частью его социально-психологической идентичности, а во-вторых, выявить причины его устойчивости, связанной с тем,.что историческая личность выражает определенные чаяния окружающего ее социума, воплощая наиболее востребованные им качества правителя.

Ситуация совпадения кризис идентичности Петра и кризиса должностной царской харизмы привела его к конструированию, как осознанному, так и бессознательному, своей оригинальной версии харизмы, включавшей две важнейшие ипостаси - Царя-Демиурга и Царя-Учителя, из которых первая отражала революционный характер харизматического типа властвования, присущий ему по определению, вторая же выполняла, в связи с ее укорененностью в отечественной властной традиции, стабилизирующую роль.

Личная харизма Петра сохраняет свое значение до сих пор (причем как в позитивном, так и в негативном изводе). Кроме того, путем рутинизации она легла в основу родовой харизмы Романовых.

Большой потенциал для биографического исследования заложен в игровых и смеховых концепциях, ввиду того, что бессознательные психологические игры, как и смех, в первую очередь, выполняют компенсаторную роль для психики человека. Соответственно, анализ этих сторон идентичности способствует

прояснению ряда психологических особенностей исторической личности, особенно в тех случаях, когда игра и смех в жизни изучаемого персонажа приобретают гипертрофированный характер, как в случае Петра I.

Следует признать, что пристрастие Петра к пародийно-кощунственным действам не свидетельствовало ни о его патологических наклонностях, ни о слабой религиозности. Всешутейший собор, как и иные смеховые явления придворной среды петровского времени, вполне вписывались в рамки культурных традиций, как российских, так и европейских. При этом их обилие в данный период объясняется компенсаторной функцией смеха, особо востребованной в период радикальных реформ, и необходимой для психики их инициатора.

Сходное значение имела и «игра в службу», тесно связанная с имевшей давнюю традицию в русской политической культуре «игрой в царя». Смысл этой игры прежде всего заключался в избавлении от страха перед властью, родившегося в психике Петра в результате детских стрессов, а также в преодолении неуверенности в себе.

Неотъемлемой частью идентичности исторической личности является интимная, семейная жизнь, а также тендерная репрезентация. При этом придти к выверенным и обоснованным заключениям относительно тендерной идентичности невозможно без опоры на междисциплинарный подход, так как речь идет об изучении социальных проявлений пола (соответственно, необходимо привлечение как социологии, так и психологии).

Представления о гиперсексуальности Петра основываются на информации, анекдотичной по характеру и не подтверждаемой достоверными источниками. Наибольшей активностью в этой сфере царь-реформатор отличался, видимо, в молодые годы. После его женитьбы на Екатерине речь могла идти лишь об отдельных казусах, причем, что особенно важно, Пётр свои адюльтеры не афишировал и пресекал их обсуждение в обществе, чем сильно отличался от своих западных «коллег», для которых наличие любовниц считалось нормой.

Благодаря наличию очевидных успехов на пути государственного строительства, а также приобщению к европейской культуре и педалированию

игровых и смеховых элементов идентичности, Петру удалось сохранить позитивный, при всех издержках и срывах, вектор личностного развития. Благодаря обозначенным особенностям, сохранив базовое недоверие как определяющее качество идентичности до конца дней, Пётр сумел избавиться от базальной тревожности, если не преодолев, то в значительной мере снизив уровень невротизма.

Полученные выводы не могли быть сделаны и обоснованы без опоры в ходе исследования биографии Петра I как исторической личности на полидисциплинарную технологию. Более того, часть проблем, рассмотренных в диссертации, могли вовсе не стать предметом научного анализа без будирующей роли концепций, заимствованных из смежных гуманитарных дисциплин.

Основные положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях:

Монография:

1. Мухин О.Н. Личность Петра I в контексте специфики процессов российской модернизации: историко-психологический анализ / О. Н. Мухин. -Томск: Изд-во Том. гос. педагог, ун-та, 2014.-448 с. (34 пл.).

Главы в коллективных монографиях:

2. Мухин О. Н. Специфика петровской модернизации через призму игровых и смеховых черт эпохи // Полидисциплинарные технологии исследования модернизационных процессов / под ред. Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой. -Томск : Изд-во Том. гос. ун-та, 2005. -С. 188-219 (1,48 пл.).

3. Мухин О. Н. Пётр I: личность и эпоха в поисках идентичности (перспективы изучения) // Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы / под ред. Б. Г. Могильницкого и И. Ю. Николаевой. - М. : Логос, 2005. - С. 91-110 (1,1 пл.).

Статьи, опубликованные в научных журналах, рекомендованных ВАК:

4. Мухин О. Н. Пётр I и «женский вопрос»: власть и тендер в России XVIII в. // Вестник Томского государственного педагогического университета. Сер. Гуманитарные науки (история, археология, этнология). - 2004. - Вып. 4 (41).

- С. 5-9 (0,6 П.Л.).

5. Мухин О. Н. Трансформация образа правителя в петровскую эпоху в контексте российских властных мифологем (на материале американской историографии) // Вестник Томского государственного педагогического университета. Сер. Гуманитарные науки (история, этнология). — 2006. -Вып. 1 (52). - С. 59-63 (0,6 п.л.).

6. Мухин О. Н. Иван Грозный и Пётр I: к вопросу о роли личности правителя в процессах модернизации // Вестник Томского государственного университета. История. - 2009. - № 2 (6). - С. 80-83 (0,3 п.л.).

7. Мухин О. Н. Феномен «игры в царя» в политической культуре России раннего Нового времени: психосоциальные корни // Вестник Томского государственного университета. - 2010. -№ 339. - С. 62-69 (1,1 п.л.).

8. Мухин О. Н. «Я Пётр Алексеевич»: к проблеме самозванчества в России в конце XVII — первой четверти XVIII в. // Вестник Томского государственного педагогического университета. - 2010. - Вып. 9 (99). - С. 20-26 (0,8 п.л.).

9. Мухин О. Н. Пётр Великий уэ Иван Грозный: личность правителя в контексте специфики российских процессов модернизации // Диалог со временем : альманах интеллектуальной истории. - 2011. - Вып. 35. - С. 153-174 (1,3 п.л.).

10. Мухин О. Н. «Царь наш Пётр Алексеевич свою царицу постриг, а живет блудно с немками...»: тендерный облик Петра I в контексте эпохи // Вестник Томского государственного университета. - 2011. - № 353. - С. 117-124 (1,2 п.л.).

11. Мухин О. Н. Абсолютизм уб самодержавие: еще раз к дефиниции понятий // Вестник Томского государственного педагогического университета. -2013. - Вып. 2 (130). - С. 142-149 (1 п.л.).

12. Мухин О. Н. «От великого до смешного...»: несколько штрихов к портрету «рорикэ псПсикт» при дворе Петра I // Вестник Томского государственного педагогического университета. - 2013. - Вып. 11. - С. 209-212 (0,7 п.л.).

13. Мухин О. Н. Роль петровской образовательной политики в российских модернизационных процессах Нового времени // Вестник Томского

государственного педагогического университета. - 2013. - Вып. 13. - С. 194-201. (0,8 п.л.).

14. Мухин О. Н. Специфика окружения Петра I в свете концепции харизматического господства // Дискуссия. - 2013. - № 11 (41). - С. 141-144 (0,3 пл.).

15. Мухин О. Н. «Европа нам нужна на несколько десятков лет, а потом...»: к проблеме специфики петровской европеизации // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2014. -№ 2 (40). Ч. I. С. 121-123 (0,3 пл.).

16. Мухин О. Н. Специфика системного кризиса в незападных обществах в Новое время // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2014. -№ 2 (40). - Ч. I. - С. 123-125 (0,3 пл.).

17. Мухин О. Н. Смех и хаос: к вопросу о роли шутов в придворной культуре петровского времени // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2014. - № 2 (40). - Ч. II. - С. 138-140 (0,3 пл.).

18. Мухин О. Н. Трансформация маскулинного облика российского монарха в петровскую эпоху: постановка проблемы // Вестник Томского государственного педагогического университета. - 2014. - Вып. 2 (143). - С. 96-101 (0,5 пл.).

19. Мухин О. Н. Царь-реформатор и его «непотребный сын»: проблема отцов и детей в монарших семьях раннего Нового времени // Диалог со временем. - 2014. -Вып. 47.-С. 129-150(1,5 пл.).

Статьи в других научных изданиях:

20. Мухин О. Н. Игровые аспекты петровской модернизации // Междисциплинарный синтез в истории и социальные теории: теория, историография и практика конкретных исследований / под ред. Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой, Л. П. Репиной. - М. : Изд-во ИВИ РАН, 2004.-С. 146-152(0,5 пл.).

21. Мухин О. Н. Трансформация женских тендерных ролей в царской семье

при Петре I. (Постановка проблемы) // Методологические и историографические вопросы исторической науки / отв. ред. Б. Г. Могильницкий, И. Ю. Николаева. -Томск : Изд-во Том. гос. ун-та, 2007. - Вып. 28. - С. 255-262 (0,4 пл.).

22. Мухин О. Н. Женщины царской семьи в эпоху петровских реформ: роли и судьбы /У Мир Клио : сборник статей в честь Лорины Петровны Репиной : в 2 т. / под ред. О. В. Воробьевой. - М. : Изд-во ИВИ РАН, 2007. - Т. 2. - С. 396-412 (0,8 пл.).

23. Николаева И. Ю. Психосоциальная и культурная символика властных мифологем в сравнительно-историческом контексте их бытования / И. Ю. Николаева, О. Н. Мухин, А. Ю. Соломеин // Credo new : теоретический журнал. - 2008. - № 3 (55). - С. 208-224 : № 4 (56). - С. 195-215 ; 2009. - № 1 (57). - С. 198-213 (2,6 пл. / 0,8 пл.).

24. Мухин О. Н. Пётр I - царь-харизматик: изменение сакрального образа правителя в России раннего Нового времени // Политическая культура в истории Германии и России / отв. ред. Л. Н. Корнева, С. А. Васютин. - Кемерово : Кузбассвузиздат, 2009. - С. 373-385 (0,8 пл.).

25. Мухин О. Н. Власть, жестокость и кровные узы: семейные отношения европейских монархов раннего Нового времени (типичное и особенное) // Медиевистика XXI века / науч. ред. А. А. Мить и др. - Томск : Изд-во Том. гос. педагог, ун-та, 2009. - Вып. IV : Власть, социальные связи, насилие в период перехода от средневековья к новому времени. - С. 128-155 (1,7 пл.).

26. Мухин О. Н. Карл XII и Пётр I: к вопросу о специфике становления идентичности монарха раннего нового времени // Проблемы методологии и историографии всеобщей истории / отв. ред. Т. И. Зайцева, О. Н. Мухин. - Томск : Изд-во Том. гос. педагог, ун-та, 2010. - Вып. 1. - С. 161-186 (1,3 пл.).

27. Мухин О. Н. Пётр I - Царь-Учитель (истоки и смысл образа) // Дни науки -2012 : материалы VIII международной научно-практической конференции (27 февраля - 5 марта 2012). - Прага : Publishing House «Education and Science» s.r.o., 2012. - C. 75-77 (0,2 пл.).

28. Мухин О. Н. Психоистория и историческая биография: возможности междисциплинарного синтеза // Историческая психология в XXI веке: теоретико-методологические проблемы и практика конкретных исследований. Сб. статей II Всероссийской заочной научной конференции. - Ишим : Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2013. - С. 4-11 (0,4 пл.).

29. Мухин О. Н. Перспективы развития исторической биографики в свете применения междисциплинарного подхода // Стены и мосты: междисциплинарные и полидисциплинарные исследования в истории / Г. Г. Ершова (отв. ред.), Б. Н. Миронов, И. М. Савельева, М. М. Кром, В. А. Шкуратов. - М. : Академический проект, 2014. - С. 193-202 (0,8 пл.).

Издательство Томского государственного педагогического университета !»»'"тгт/Усп'печ' л': 2,8 Уч.изд. л.: 3,2 ШИШШ^ПЮПг"Р™т:/ра Times New Roman

—"---Заказ № 842/Н

Отпечатано в Типографии ФГБ0У ВПО «ТГПУ» г. Томск, ул. Герцена, 49. Тел.: (382-2)52-12-93. E-mail: tipograf@tspu.edu.ru