автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Современные методологические возможности полидисциплинарного анализа историко-психологической природы жестокости и механизмов ее изживания на средневековом Западе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Современные методологические возможности полидисциплинарного анализа историко-психологической природы жестокости и механизмов ее изживания на средневековом Западе"

На правах рукописи

ЛЕВАШКИНА ЗОЯ НИКОЛАЕВНА

СОВРЕМЕННЫЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ПОЛИДИСЦИПЛИНАРНОГО АНАЛИЗА ИСТОРИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ ЖЕСТОКОСТИ и МЕХАНИЗМОВ ЕЕ ИЗЖИВАНИЯ НА СРЕДНЕВЕКОВОМ ЗАПАДЕ

Специальность 07.00.09 - Историография, источниковедение и методы исторического исследования

АВТОРЕФЕРАТ . " диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

6 ДЕН 2012

Томск-2012

005056678

Работа выполнена в федеральном государственном бюджетном образовательного учреждении высшего профессионального образования «Томский государственный педагогический университет» на кафедре всеобщей истории

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор Николаева Ирина Юрьевна

Официальные оппоненты:

Рамазанов Сергей Павлович, доктор исторических наук, профессор, Волжский гуманитарный институт, филиал федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Волгоградский государственный университет», кафедра регионоведения, заведующий кафедрой

Портных Валентин Леонидович, кандидат исторических наук, федеральное государственное бюджетное учреждение высшего профессионального образования «Новосибирский национальный исследовательский государственный университет», заведующий сектором всеобщей истории

Ведущая организация: Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Северо-Кавказский федеральный университет»

Защита состоится 26 декабря 2012 г. в 12.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.267.03, созданного на базе федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Национальный исследовательский Томский государственный университет», по адресу: 634050, г.Томск, пр.Ленина, 36 (3 корпус, ауд. 27).

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета.

Автореферат разослан 20 ноября 2012 г.

Ученый секретарь _

диссертационного совета ОЛоСХСС-,— Шевцов Вячеслав Вениаминович

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Явление жестокости многогранное по формам своего исторического бытования и сложное по природе отнюдь не является пережитком архаичного прошлого человеческой цивилизации. При всем багаже наработанных культурно-нравственных механизмов его репрессирования оно с едва ли не большей силой обнаруживает себя в современных обществах, причем не только тоталитарного типа. Современный модернизирующийся мир, вступив в полосу, обозначенную многими учеными как общество потребления или массовое общество даже в тех странах, где наработаны серьезные демократические традиции, сталкивается с проявлениями жестокости в самых разных ее формах и видах, причем нередко влекущих эскалацию агрессии.

Процитируем Кристофа Маунтела: «Мы хотим понять насильственные действия прошлого, мы хотим знать, почему люди сегодня действуют насильственно, и мы хотим предотвратить насилие в будущем»'. В этой связи нет необходимости подчеркивать острую социальную актуальность темы диссертации.

При этом, как это ни парадоксально, историческая наука не единожды на самом разном материале показывая те или иные конкретные проявления жестокости и отчасти объясняя их, обходила глубинную природу этого явления, безусловно имеющего мощную психологическую составляющую. Равно как практически не исследовались причины и механизмы репрессирования феномена жестокости, ее изживания. Причем, совершенно очевидно, что понять их, минуя ранние исторические фазы развития цивилизации невозможно. Тем более, что бытует не только в обыденном сознании штамп «средневековье = жестокость». Отсюда проистекает и научная актуальность избранной темы. Что особенно оттеняется тем обстоятельством, что при всех оговорках относительно не линеарности процесса гуманизации пространства человеческой цивилизации именно на исходе средневековой эпохи именно в странах Западной Европы рука об руку с такими процессами как демократизация, индивидуализация, рационализация сознания набирают силу и процессы, связанные с убыванием жестокости.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования являются возможности применения методов полидисциплинарного анализа к исследованию природы феномена жестокости. Предметом исследования, соответственно, будет

1 Manntel Ch. Understanding medieval violence. Conception, significance and impact in a cultural

perspective [Электронный ресурс] // Лаборатория медиевистических исследований. Электрон, дан. М„ 1993-2012 URJL: httpV/medieval.hse.m/Mamtel?_r=284161339201859.07289&_ t=1675710&_i=OK (дата обращения: 20.08.2012).

3

методологические возможности использования оригинальной технологии полидисциплинарного анализа, имеющей фокусом бессознательное, для реконструкции природы и динамики историко-психологического кода жестокости в средневековой Западной Европе.

Степень изученности темы. Как на Западе, так и в отечественной науке проблема жестокости долгое время бытовавшая на уровне названного клише «средневековье=жестокость», во второй половине XX века претерпевает своеобразный объектно-предметный поворот в связи с тем глобальным вызовом историографии, который вошел в историю как антропологический поворот2. Подспудно исследовательская мысль двигалась в решении тех или иных проблем, связанных с явлением жестокости, в формате обозначенных классиками закономерностей. А именно, что это был процесс, связанный с «изживанием варварства, приращением цивилизованности» и «освоения внутреннего пространства души» (С.С. Аверинцев), равно как и сопряженным с ним процессом обуздания аффектов (Н. Элиас). Вместе они были взаимосвязаны с другим не менее важным процессом - «спусканием с небес на землю» или десакрализацией сознания, приращения его рационально-интеллектуальной оснастки (Ж. Ле Гофф), когда все отчетливее стало проступать «живое лицо» человеческой истории (Ю.М. Лотман)3.

Одними из первых вопрос об эволюции ментальности средневекового общества попытались решать на репрезентативном источниковом материале и с новой методологической оснасткой такие крупные ученые как Й. Хейзинга4, Ф. Арьес5, М. Блок и Л. Февр6, Ж. Ле Гофф и М. Вовелль7, Ж.-К. Шмитг и

2 Бессмертный Ю.Л. «Анналы: переломный этап?» // Одиссей Человек в истории. 1991. М., 1991. С. 7-24; К новому попиманию человека в истории. Очерки развития современной исторической мысли / под ред. Б.Г. Могилышцкого. Томск, 1994. 226 е.; Гуревич А.Я. Историк конца XX века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1996. М, 1996. С. 5-10; История ментальностей историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. M., 1996.242 е.; Селунская Н.Б. Методологическое знание и профессионализм историка// Новая и новейшая история. 2004. № 4. С. 24-41.

Аверинцев С.С. Византия и Русь: два типа духовности // Новый мир. 1988. № 7. С 210-220" Ле Гофф Ж. С небес на землю. Перемены в системе ценностных ориенгаций на христианском Западе XII-XIII вв. // Одиссей. Человек в истории. М., 1991. С. 25^7; Элиас Н. О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследования : в 2 т • пер с нем / Акад исслед. культуры. М., СПб., 2001. Т. 1.330 е.; Т. 2.380 с. Хейзинга Й. Осень Средневековья : пер. с нидерланд. 4-е изд. М., 2004. 544 с. См. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти : пер. с фр. / общ. ред. C.B. Оболенской ; предисл. А.Я. Гуревича. М., 1992. 528 е.; Он же. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке • пер с |>р. Екатеринбург, 1999. 415 с.

М.Блок и Л. Февр - отцы-основатели истории менталыгостей центрировали свое внимание на ее разных срезах.

Ле Гофф Ж. С небес на землю. Перемены в системе ценностных ориенгаций на христианском Западе XII-XIII вв. / Одиссей. Человек в истории. М„ 1991. С. 25-47; Он же. Средневековый мир воображаемого : пер. с фр. М., 2001. 440 е.; Он же. Цивилизация средневекового Запада -

4

М. Оссовская8, А.Я. Гуревич и Ю.Л. Бессмертный9. Здесь названы далеко не все авторитетные имена в изучении мира ментального. Автор диссертации попыталась назвать тех, кто так или иначе в разных плоскостях затрагивал отдельные срезы проблемы жестокости в формате закономерностей, обозначенных выше. Подчеркнем, феномен жестокости в их трудах не являлся предметом специального рассмотрения.

Но, тем не менее, проблематика жестокости поднималась в целом ряде исследований, в том числе и тех, что не относятся к жанру исторической антропологии. Так, Ф. Контамин в своей работе «Война в средние века»10 описывает историю войны как важнейший фактор жизни средневекового западноевропейского общества, рассказывает о войне в самых разных ее проявлениях и последствиях. Автор дает комплексный анализ войны как феномена социально-политической и духовно-религиозной жизни. Конечно, на страницах книги присутствует и описание жестокого поведения и варваров, и рыцарей. Чрезвычайно важным прорывом в исследовательской практике медиевиста было выявление и описание на широком материале специфического комплекса варварско-рыцарского сознания. Речь идет о довольно распространенной инверсии избыточно храброго и жестокого поведения воинов в малодушно-трусливое. Эта инверсия, убедительно показанная Ф. Контамином как характерная черта варварско-рыцарской ментальности, осталась, однако, не объясненной с точки зрения ее природы и вариативности проявления, равно как и ее связи с жестокостью.

Одним из специально посвященных теме жестокости исследований в период варварства и средневековья является работа Т.Б. Уваровой и И.Е. Эман «Жестокость. Политика жестокости в Античности и Средневековье»11. В ней поднимается вопрос о том, как трактовалось само понятие жестокости в

пер. с фр. / общ. ред. Ю.Л. Бессмертного ; послесл. А.Я. Гуревича. М.. 1992. 375 с. Приоритетом М. Вовелля безусловно следует признать его постановку проблемы серийности источникового ряда для решения тех или иных проблем менталыюсти.

ШмиттЖ.-К. Понятие сакрального и его применение в истории средневекового христианства// Мировое древо. М., 1996. Вып. 4. С. 75-83; Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследование по истории морали : пер. с польск. / общ. ред. A.A. Гусейнова ; вступ. сг. A.A. Гусейнова и К.А. Шварцман. М., 1987. 528 с.

9 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1987. 350 с. Он же. Индивид и социум на средневековом Западе. М., 2005. 424 е.; Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории Франции. М., 1991. 240 е.; Он же. Казус Бертрана де Борна, или «Хотят ли рыцари войны»? // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. М, 1999. С. 131-147.

10 Контамин Ф. Война в средние века : пер. с фр. / под ред. Ю.П. Малинина. СПб., 2001.416 с.

" Уварова Т.Е., Эман И.Е. Жестокость. Политика жестокости в Античность и Средневековье : реферативный обзор // Культура и общество в средние века - раннее новое время. Методика и методология современных историко-ангропологических и социокультурных исследований. М., 1998. С. 237-260.

восприятии людей Античности и Средних веков; исследуются такие вопросы, как роль насилия и жестокости в Средневековом мире, была ли жестокость осознанной или стихийной линией поведения в военных конфликтах и другие вопросы. Но вопросы реконструкции историко-психологической природы жестокости, ее специфики в разных обществах, а также механизмов ее изживания или реактуализации в этой работе также не ставятся.

Книга сотрудника Пенсильванского университета Даниэля Бараза «Средневековая жестокость: меняющиеся восприятия от поздней Античности к Раннему Новому времени» посвящена изучению жестокости как культурного феномена12. Представляется методологически важным мнение ученого, что основная проблема ее изучения состоит в том, что в средневековых сочинениях оценка того или иного деяния как жестокого далеко не всегда выражена явно. Автор рассматривает разные варианты употребления наиболее традиционного для средневековых текстов обозначения жестокости - латинского «сгис1еНз» и слова, которыми переводилось «спккИБ» в народных языках. Даниэль Бараз анализирует толкования понятия жестокости в трудах Сенеки, Августина, Фомы Аквинского, Монтеня и др. авторов. Это позволяет ему оценить, какими факторами определялись те критерии, по которым жестокие деяния отличались от деяний, не расценивавшихся как таковые13. Автор отмечает, что в эпоху раннего Средневековья в источниках практически не встречается ни теоретического осмысления жестокости, ни оценок каких-либо деяний как жестоких. А в период высокого Средневековья, ХШ-Х1У вв., жестокость оказывается одним из центральных понятий европейского менталитета Она становится предметом для теоретизирования; в хрониках, житиях появляются развернутые картины насилия; все большую распространенность получают труды античных авторов, посвященные этой теме. Характерной чертой эпохи является интерес к этическим аспектам и индивидуализация носителей жестокости в описаниях. При всей очевидной важности поднятой пенсильванским историком проблемы и ее интерпретации на источниковом материале, следует отметать, что тема природы историко-психологического кода сознания, связанного с оценкой и трактовкой жестокости средневековыми авторами, как и у перечисленных выше авторов, остается за кадром исследовательского внимания.

12 Baraz D. Medieval cruelty: changing perceptions, late antiquity to the early modern period London, New York, 2003.226 p.

" Бараз Д. Средневековая жестокость // Социальные и гуманитарные науки: отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История : РЖ РАН. 2005. №4. С. 31.

6

В этом же ключе историографический срез исследований, посвященных жестокости, представлен работами В. Гребнера, Г. Мелвилля и К. Маунтела14. В. Гребнер одним из первых обозначил необходимость различия между насилием и жестокостью как поведенческими практиками и формами их перцепции. Г. Мелвилл ввел понятие идентификационного элемента («identificatory element») и настаивал, что главной целью является не просто реконструкция жестокого поведения в его разнообразных формах проявления, но воссоздание на аналитической основе того, как они описывались и воспринимались в средневековых источниках. С этих позиций феномен рассматривается в проявлении таких событий как Столетняя (1337-1453) и Бретонская (1341-1364) войны, которые повлекли за собой проблемы «автономно организованных военных кампаний», перемежающих течение этих крупных явлений; а также военные конфликты между соперничавшими принцами крови, как, например, война бургундского и арманьякского домов (1405-1435); включая крупные и часто повторяющиеся восстания, как крестьянские, так и городские (движение под руководством Этьена Марселя 1356 г., Жакерию 1358 г., восстания в Лагедоке 1380 г. и др).

В. Браун обратился к анализу взглядов на жестокость в средние века на примере хроник Ж.Фруассара, являвшегося одним из выдающихся хронистов рыцарства XV в., и в тоже время довольно типичного носителя характерных для этого агента социального поля взглядов15. Важный вывод, который делается исследователями, важный для понимания динамики рассматриваемого историко-психологического кода и его вариативности, сделан на анализе конкретного материала. В то время как протагонисты рыцарства, такие как Фруассар, восхваляли проявления жестокости как героические действия, некоторые официальные историки, как Мишель Пинтоин, поднимали вопрос о трудностях и опасностях применения насилия для монархии.

Молодой коллега названных историков К. Маунтел, подчеркивая, что насильственное или жестокое поведение является социальной практикой, имеющей культурную обусловленность, отметил склонность исследователей, как правило, переносить наши моральные стандарты на прошлое. Примечательно, что он одним из первых отметил, что всякая попытка реконструировать коллективные

14 Groebner V. Schock, Abscheu, Schickes Thema. Die Kulturwissenchaften und die Gewalt // Zeitschrift fur Ideengeschichte 2007. № 1. S. 70-83; Melville G. Ein Exkurs über die Präsenz der Gewalt im Mittelalter. Zugleich eine Zusammenfassung // Zeitschrift fur historische Forschung. Beiheft 33. Berlin, 2004. S. 119-134.

" Warren B. Violence in medieval Europe (The Medieval World). Harlow, London, New York, 2011. P. 255-287.

взгляды весьма проблематична, учитывая наличествующую источниковую базу, причем представляющую взгляд только с перспективы элиты. В то же время Маунтел, прокламируя ценность методологических подходов Гетца и Ле Гоффа о мире воображаемого, подчеркивал, что индивидуальные взгляды тех или иных авторов могут быть соотнесены с широко распространенными как аналогичными им, так и противоречащими им коллективными взглядами, что может открыть перспективу реконструкции тогдашней панорамы представлений о жестокости. Не останавливаясь на дальнейшем разборе его исследования, заметим, что прокламируемый им методологический подход хоть отчасти и вписывается в более кредитоспособную с нашей точки зрения методологию М. Вовелля, все же нуждается в корректировке, сродни той, что обозначена в избранной полидисциплинарной технологии ее автором. А именно, сколько-нибудь выверенный результат может быть достигнут путем постоянных челночных движений «от более глубоко понятых казусов, микроисторических ситуаций к новому конструированию серийности, к тому самому историческому синтезу нового уровня, который приоткрывает завесу над тайной «глобальной» истории»16. При том условии, что будет использована корректная макроисторическая теория и комплементарные методы анализа ментальных срезов этих казусов и микроисторических явлений.

В данном историографическом обзоре была подвергнута анализу наиболее репрезентативная часть историографического корпуса работ, связанных с исследованием жестокости в западноевропейской средневековой цивилизации. Автор не касался работ дублирующего или аналогичного планов, равно как и огромного массива популярно-публицистических трудов, таких, например, как книга американского ученого Ричарда Купера «Рыцарство и жестокость в Средневековой Европе»17, мало что дающих для прояснения проблемы.

Вместе с тем надо заметить, что опорой для написания диссертации послужили не только названные специальные труды, но множество других, которые описывают повседневную, военную, политическую жизнь варваров и рыцарства. Правда, работ, посвященных эволюции рыцарства не много. Мир европейской цивилизации трансформировался: Европа рыцарских замков превращалась в Европу городов. Этот процесс стимулировал приращение рациональности, что повлечет за собой и изменения в рыцарском поведении. Специфика цивилизации средневекового Запада определила своеобразие динамики установок рыцарского сословия. Именно этот ракурс оказался важным

J® Николаева И.Ю. Полидисщтлинарный синтез и верификация в истории. Томск, 2010. С. 12.

Kaeuper R.W. Chivalry and violence in Medieval Europe. Oxford, 2006. 338 p.

8

для постановки проблемы диссертационного исследования и в этом смысле ее автор имел возможность опереться на следующие работы: И.Ю. Николаевой, Н.В. Карначук «История западноевропейской средневековой культуры. Часть I. Культура варварского мира»; «История западноевропейской средневековой культуры. Часть II. Культура рыцарской среды»; «Культурные коды западноевропейского средневековья в историческом интерьере их бытования»; «Компенсаторные функции теории в условиях дефицита источникового знания»18, в которых ценностные ориентиры варваров и рыцарства показаны не только в генетической связи, но и в специфически западноевропейской наполненности, обусловленной всем своеобразием становления и развития данной цивилизации; введение к книге «Полидисциплинарные технологии исследования модернизационных процессов»19 и другие. Подчеркнем, что названные работы опираются на выверенную временем теорию среднего уровня, связанную с типологией генезиса феодализма20, позволяющую интерпретировать процессы более динамичного развития в Западной Европе процессов становления государственности, мягкости ее иерархически властных отношений, более выпукло явленных процессов индивидуализации и рационализации сознания и поведения в концептуально выверенном режиме.

Отдельно следует отметить статьи И.Ю. Николаевой «Французская тендерная идентичность в историко-культурном интерьере: истоки и особенности», «Архаика и тендерные коды культуры в свете исследования бессознательного»21, которые показывают эволюцию и природу изживания жестокости в сфере тендерных отношений. Опять-таки здесь среди общих работ были выделены лишь немногие из тех, что, так или иначе, соотносятся с кругом вопросов, поднятых в

18 Николаева И.Ю., Карначух Н.В. История западноевропейской средневековой культуры : учеб. пособие : в 2 ч. Томск, 2001. Ч. I : Культура варварского мира. 86 е.; 2003. Ч. II : Культура рыцарской среды. 76 е.; Николаева И.Ю. Культурные коды западноевропейского средневековья в историческом интерьере их бытовашм // Вестник Том. гос. ун-та. История. Краеведение. Этнология. Археология. 2004. № 281. С. 76-90; Она же. Компенсаторные функции теории в условиях дефицита источникового знания // Вестник Том. гос. ун-та. История. 2009. № 2. С. 22-26.

9Полидисциплинарные технологии исследования модернизационных процессов / под ред Б.Г. Могильницкого, И.Ю. Николаевой. Томск, 2005. С. 6-48.

20 См.: Удальцова З.В., Гутнова Е.В. К вопросу о типологии феодализма в Западной Европе и Византии // XIV сессии межреспубликанского симпозиума по аграрной истории Восточной Европы : тезисы докладов и сообщений. М., 1972; Люблинская А.Д. Типология раннего феодализма в Западной Европе и проблема романо-германского синтеза // Средние века. М., 1968. Вып. 31. С. 9-17; Корсунский А.Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возшпеповение германских королевств (до сер. VI в.). М., 1984. 255 с.

''Николаева И.Ю. Французская тендерная идентичность в историко-культурном интерьере: истоки и особенности //Адам и Ева : альманах тендерной истории. М., 2002. № 4. С. 223-254; Она же. Архаика и тендерные коды культуры в свете исследования бессознательного // Вестник Том. гос. ун-та. 2006. № 52. С. 92-98.

данной диссертации. Даже перечислить весь фонд, который прямо или косвенно был задействован в диссертации, не представляется возможным не только ввиду объема, но и в силу разноплановости сюжетов, не сводимых в сколько-нибудь общую картину.

Цели и задачи исследования. Цель диссертационной работы — выявить эпистемологические ресурсы полидисциплитнарной технологии, имеющей фокусом анализа бессознательное, для реконструкции природы и динамики историко-психологического кода жестокости в цивилизации средневекового Запада.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

• показать ресурсные возможности полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, в исследовании природы историко-психологического кода жестокости в варварской Европе в трех срезах: военном, тендерном и в отношении детей;

• выявить эпистемологические ресурсы данной полидисциплинарной технологии для анализа изменений ментального и поведенческого кода западноевропейского рыцарства в отношении жестокости (в тех же трех срезах);

• провести сравнительно-историческую инвентаризацию указанного кода в форме бытования его в западноевропейской средневековой цивилизации с типологически близким материалом (для варварской эпохи таковым будет служить источниковый ряд гомеровской эпохи древнегреческого общества, переживавшего в ту пору процесс перехода от общества военной демократии к государственности, равно как и источниковый материал по Древней Руси; для рыцарской по-преимуществу средневековорусский);

• посредством использования челночного принципа, на котором базируется избранная технология, попытаться выявить возможности данной технологии для экспертизы полученных результатов.

Хронологические рамки. Данная диссертационная работа охватывает период варварства, начиная с эпохи Великого переселения народов, и рыцарства до конца классического Средневековья. Что касается временных границ европейского Средневековья, то для Западной Европы рамки эпохи определяются разными учеными по-разному. Советские историки хронологически маркировали начало и конец Средневековья на Западе сер. V - 40 гг. XVII вв. Западные придерживались того мнения, что «осень Средневековья» заканчивается XV веком. Придерживаясь первой позиции, автор данной диссертации, ограничивает предмет своего исследования периодом раннего и классического Средневековья, т.е. верхняя граница определяется XV веком.

10

Вместе с тем следует оговорить, что при анализе трансформации психосоциальных установок важно учитывать, что процессы трансформации поведенческих кодов - это явление длительного времени, что требует обращения к исторически предшествующему периоду, а также обращение к более поздним историческим событиям.

Методологические основания исследования. Поставленные задачи, связанные с ценностными установками, их эмоциональной составляющей, следованием этим установкам или отступлением от них, затрагивают комплекс проблем бессознательного человека, что требует использование соответствующего методологического инструментария. Диссертация выполнена в системе теоретико-методологических координат полидисциплинарной технологии анализа, разработанной в рамках томской методолого-историографической школы22. Она формируется за счет вполне определенных широко вошедших в научный оборот концепций установки Д.Н. Узнадзе, теории идентичности Э. Эриксона, невротической личности К. Хорни, теории социального характера Э. Фромма, теории смеха С. Аверинцева, Л. Карасева и концепции других авторов. Ее новизна, в отличие от других междисциплинарных исследовательских стратегий, заключается в том, что комплектующий ее инструментарий имеет общий методологический фокус, бессознательное, и методологическое сходство в ключевых понятиях, что позволяет использовать привлекаемые концепты и методы в режиме взаимодополняемости и взаимоконтроля.

В данной работе наиболее «работающими» концепциями, позволяющими обнаружить и проанализировать ценностные установки личности в период Средневековья, являются: теория установки Д. Узнадзе, теория идентичности Э. Эриксона, теория невротичной личности К. Хорни, концепция габитуса П. Бурдье, а также теория социального характера Э. Фромма.

Используемая в диссертации исследовательская технология включает в себя такую важную методологическую составляющую как «челночный» режим работы перекрестного макроисторического и микроисторического анализа. Она предполагает постоянное пошаговое соотношение результатов анализа на микроисторическом уровне с учетом политических, культурных, экономических реалий и психосоциальных установок с макроисторической теорией. Такой постоянный режим челночного соотнесения полученных результатов позволяет верифицировать заявленную гипотезу.

11 Основной корпус положений, на которых базируется эта технология изложен в работах И.Ю. Николаевой.

Источниковая база исследования. Учитывая поставленные задачи и выбранный полидисциплинарный методологический подход, для анализа и реконструкции ментальности варваров и рыцарей были привлечены разные по типу источники, поскольку для данного исследования, как говорит Ле Гофф, «не существует каких-либо специфических источников. Историку ценностных ориентации, как и историку ментальностей и чувств, приходится исследовать самые разные по характеру тексты, относящиеся к различным областям, притом в пределах весьма обширного хронологического периода»23.

В основу диссертационного исследования легли следующие группы источников24:

• Нарративные

Прежде всего, используются скандинавские литературные источники - саги25. Время их создания, предположительно, Х-Х1 века, а запись - XIII век - но, по существу, как давно было подмечено крупными учеными, они сохраняют многие установки варварского мира. Хотя саги записаны в христианскую эпоху, дух их пронизывает язычество. Скандинавия, дольше стран континентальной Западной Европы сохранявшая «варварские обычаи», дает, таким образом, материал, который может быть экстраполирован на космологические и общественные представления других племен более ранней эпохи26.

Особо следует отметить сочинение Григория Турского «История франков»27. В ней описываются события VI в., относящиеся к истории возникновения и развития Франкского государства и эпохи Меровингов на территории бывшей римской провинции — Галлии (нынешней Франции). Материал, собранный деятельным и любознательным епископом из письменных и устных источников, огромен, а форма его изложения и обобщения позволяют проникнуть в общественную атмосферу и психологию людей того сложного периода. Не случайно Григорий Турский был назван «Геродотом средневековой истории».

23 Ле Гофф Ж. С небес на землю (Перемены в системе ценностных ориентаций на христианском Западе XII—XIII вв.) //Одиссей. Человек в истории. М., 1991. С. 31.

Археологические источники использованы в данной диссертации опосредовано, «из вторых рук» в силу их недоступности, но представленных у таких авторитетных авторов как А.Я. Гуревич или П. Лебек. В связи с этим мы отдельно их не выделяем.

25 Исландские саги. М., 1956. 782 е.; Исландские саги. Ирландский эпос. М.,1973. 862 е.; Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1980. 685 с.

Николаева И.Ю., Карначук Н.В. История западноевропейской средневековой культуры : учеб. пособие : в 2 ч. Томск, 2001. Ч. I: Культура варварского мира. С. 6.

27 Григорий Турский. История франков. М.,1987. 461 с.

12

«Записки о галльской войне» Цезаря и небольшое историческое сочинение «О происхождении германцев и местоположении Германии»28, известное в литературе как «Германия» римского историка Тацита также представляют интерес для данного исследования. Оба эти источника содержат ряд ценных сведений о социальном строе, общественной жизни и обычаях германцев, но и описание быта и нравов варварских племен.

Для реконструкции варварского сознания были использованы и такие литературные источники, как фольклор, легенды, которые позволяют реконструировать ментальные пласты сознания29.

В качестве источников, описывающих рыцарскую эпоху, в исследовании используются средневековые романы30, различные поэтические формы, жизнеописания31, хроники и документы Столетней войны32.

Чтобы проследить ментальные изменения в режиме большого времени, что позволяет рельефнее прорисовать специфику историко-психологической динамики средневекового Запада имеется необходимость обращения и к более поздним источникам. К таковым относятся, например, «Божественная комедия»33 Данте Алигьери, последнего великого поэта средних веков и первого Возрождения, «Опыты» М. Монтеня34 и других авторов той эпохи.

Для данного исследования важен сравнительно-исторический ракурс, поэтому, как уже отмечалось, речь в предлагаемом диссертационном исследовании идет о греческом и российском обществах. Для раскрытия психосоциальных установок российского общества используются русские летописи35, жития36, повести37. Отдельно выделим «Домострой»38 - памятник русской светской литературы позднего средневековья и раннего Нового времени, отразивший представление о семейной жизни и этических нормах московского общества ХУ-Х\П вв.

28 Юлий Цезарь. Записки о галльской войне. М., 2000. 750 е.; Тацит Публий Корнелий. О происхождении и местожительстве германцев // Сочинения : в 2 т. Л., 1969. Т.1 : Анналы. Малые произведения. 443 с.

29 Песнь о Нибелунгах. Л., 1972. 342 е.; Исландские саги. М., 1976. 782 с. Муравьева Т.В. Сто великих мифов и легенд. М., 2002. 478 е.; Песнь о Роланде. М.-Л., 1964. 191 е.; Песнь о Сиде. Старонспанский героический эпос. М.-Л., 1959. 256 с.

30 Средневековый роман и повесть. М., 1974. 637 с.

31 Жизнеописания трубадуров. М., 1993. 734 с.

32 Хроники и документа времен Столетней войны / под ред. Ю.П. Малинина. СПб., 2005. 424 с.

33 Дат« Алигьери. Божественная Комедия : пер. с итал. /вступ. ст. К. Державина. М, 1982. 369 с.

34 Монтень М. Опыты. Избранные главы. М., 1991. 645 с.

35 Полное собрание русских летописей. М., 1997. Т. 1. 733 с.

36 Житие Феодосия Печерского // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997. Т. 1 : XI-XII века. С. 352-433; Житие Александра Невского / авт.-сост. М.А. Письменный. М., 2003. 156 с.

37 Древнерусские повести. Пермь, 1991. 270 с.

38 Домострой. СПб., 1994. 134 с.

Ценные сведения об установках греческого общества гомеровского времени содержатся в эпических поэмах «Илиада» и «Одиссея»39, а также в мифах40. • Законодательные

Большое значение при анализе ценностных ориентации, в частности тех, что были рационализированы, представляют законодательные акты.

Как уже отмечалось, варварский мир оставил небольшое количество письменных источников. Автор данной работы имел возможность опереться на раннее законодательство варварских королевств 41, а также на памятники славянского права42.

Средние века, безусловно, оставили более богатый законодательный материал43. Опять-таки оговоримся, что ряд привлекаемых источников по уже названным причинам относится к раннему Новому времени. К таковым, например, следует отнести используемый в диссертации «Артикул воинский» Петра I, который является важным источником при анализе жестокости и особенностях ее легитимизации в военной сфере 44.

Кроме того, следует отметить важность внеисточникового знания в решении поставленных в диссертации задач, а именно информативного ресурса, который содержат как работы собственно исторического плана, так и научные труды культурологического и историко-философского плана.

Новизна исследования. В диссертационном исследовании впервые выявляются эпистемологические ресурсы полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, для анализа природы жестокости и специфики ее изживания на средневековом Западе.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту

1. Используемая автором полидисциплинарная технология позволяет вскрыть историко-психологические корни явления жестокости и формы ее рационализации на соответствующем историко-культурном языке цивилизации.

2. Полидисциплинарная технология, имеющая фокусом бессознательное, обладает необходимыми методологическими ресурсами для реконструкции изменений ментального и поведенческого кода варваров и западноевропейского рыцарства в отношении жестокости в трех срезах: военном, гендерном и в отношении к детям.

39 Гомер. Илиада. Одиссея. М., 2009. 893 с.

40 Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. Владикавказ, 1993. 429 с.

41 Салическая правда. М., 1950. 168 с.

42 Русская правда Пространной редакции / Сост. Л.А.Зимин. М, 1952. Т. 1.

Хрестоматия памятников феодального государства и права стран Европы. М., 1961. 950 с. Петр Великий. Артикул воинский // Русская военная мысль, XVIII в.: сб. / сост В Гончаров

М„ СПб., 2003. 408 с.

3. Данная технология позволяет выявить параллелизм изменений историко-психологического кода жестокости в военной, тендерной сферах и в отношении к детям.

4. В рамках системы методологических координат указанной технологии открывается эпистемологически корректная и соответствующая насущным проблемам компаративистики перспектива сравнительно-исторического историко-психологического кода жестокости.

Практическая значимость исследования. Результаты диссертационного исследования имеют практическую значимость для специалистов, интересующихся методологией исторической науки, специалистов по истории ментальности и сравнительного изучения Средневековья, тендерной истории и истории детства. Кроме того они могут быть использованы при разработке специальных курсов историографии и методологии истории, по истории варварского и средневекового общества, тендерной истории и истории детства.

Апробация работы. Отдельные части исследования уже неоднократно демонстрировались научной общественности, в частности, они нашли отражение в различных научных публикациях, а также в докладах автора на международных (Новосибирск, 2009; Томск, 2010), всероссийских (Томск, 2008) и региональных научных конференциях (Томск, 2009; 2010). Помимо этого проходило обсуждение положений данного исследования на факультете антропологии в Европейском университете г. Санкт-Петербурга в рамках стажировки по фанту «Академическая мобильность» фонда Михаила Прохорова (2011).

Структура исследования подчинена целям и задачам исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и использованной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Во введении обосновывается актуальность темы, анализируется степень изученности проблемы, определяются цель и задачи, объект и предмет исследования, указываются хронологические рамки исследования, дается характеристика методологической и источниковой базы исследования, обосновывается научная новизна работы, описывается общая структура работы.

В первой главе «Жестокость и военная сфера в варварском и рыцарском обществе» выявляются ресурсные возможности разработанной полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, для реконструкции природы и изменений историко-психологического кода жестокости, связанного с войной.

В первом разделе «Жестокость в военной сфере в варварском обществе» Показываются методологические возможности конструирующего полидисцигашнарную технология, имеющую фокусом бессознательное, инодисциплинарного инструментария для выявления социально-психологических истоков явления жестокости. Представления, связанные с этим явлением, неосознанно маскировались системой идей, восходящих к обычаям, праву, морали и религии. На языке теории Э. Фромма эта маскировка именуется ложной рационализацией. Методологически важна в этом плане мысль Э. Фромма, которая в том или ином виде присутствует в концепциях всех авторов, чей инструментарий задействован в технологии полидисциплинарного анализа, имеющего фокусом бессознательное: «Любой психологический анализ чьих-либо индивидуальных мыслей или целой идеологии имеет задачей выявление психологических корней, из которых вырастают эти мысли или идеологии. Первым условием такого анализа является полное понимание логического контекста идеи, понимание того, что автор сознательно хотел высказать. Но мы знаем, что человек - даже если он субъективно искренен - зачастую руководствуется совсем не теми мотивами, которые сам он считает основой своего поведения. Более того, мы знаем, что человек может пытаться устранить противоречия в своих чувствах с помощью идеологической конструкции или прикрыть подавляемую им мысль такой рационализацией, в которой выражается прямо противоположная идея»45. В формате теории П. Бурдье эта рационализация интерпретируется еще более точно. Говоря о роли форс-идей в неких социально значимым явлениях и действиях, французский ученый подчеркивает, что главная значимость «форс-идей» — способность мобилизовать людей, причем, истинность этих идей не имеет в данном случае никакого значения. На чем должна сыграть обыкновенная идея, чтобы превратиться в могучую «форс-идею»? Она должна ухватить, выразить то, что существовало лишь в состоянии индивидуального или серийного опыта (раздражение, ожидание и т.д.)46. Соглашаясь с мнением Филиппа Контамина, что война - это феномен культуры47, в первом разделе подчеркивается, что эта сторона явления всего лишь одна из составляющих войны как сложного процесса. Пытаясь выявить социально-психологические корни явления нельзя обойти внимания очень близких дефиниций ряда крупных мыслителей, интуитивно точно выделивших некую общую составляющую жестокости. Сенеке принадлежат следующие слова: «Жестокость проистекает из

43 Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990. С. 65.

46Бурдье П. Социология политики : пер. с фр. / сост., общ. ред. и предисл. H.A. Шмаггко. М., 1993. С. 60,202.

47 Контамин Ф. Война в Средние века. СПб., 2001. С. 278.

16

бессердечия и слабости». Ариосто высказывался в следующем духе: «Жестокость -это порождение злого ума и часто трусливого сердца». Гельвеций, как и Бальзак, были еще более точны, когда говорили так. Первый: «Жестокость есть всегда результат страха, слабости и трусости», второй: «Жестокость и страх всегда пожимают друг другу руки». Ключевое слово во всех определениях это страх. Обращение к научному знанию, дает возможность реконструировать следующий историко-психологический архетип жестокости. Фромм, определяя авторитаризм через стремление в власти, подчеркивал, что «жажда власти коренится не в силе, а в слабости»48. Он пояснял: «Для авторитарного характера существуют, так сказать, два пола: сильные и бессильные. Сила автоматически вызывает его любовь и готовность подчиниться независимо от того, кто ее проявил. Сила привлекает его не ради тех ценностей, которые за нею стоят, а сама по себе, потому что она -сила. И так же, как сила автоматически вызывает его «любовь», бессильные люди или организации автоматически вызывают его презрение. При одном лишь виде слабого человека он испытывает желание напасть, подавить, унизить ... авторитарная личность ощущает тем большую ярость, чем беспомощнее его жертва — выделено мною З.Л.»49.

Носитель авторитарного характера, поясняет Фромм, человек, «который восхищается властью и хочет подчиняться, но в то же время он сам хочет быть властью, чтобы другие подчинялись ему»50. За любовью или восхищением властью, фигурой правителя, которую демонстрирует явно или неосознанно носитель авторитарного характера, скрывается чувство бессилия перед властью, стах перед ней. Прокламируемая любовь является защитным механизмом функционирования психического.

Если спроецировать данный модально-типический конструкт на архаические общества и общества, которые едва порвали пуповину архаики, то будет очевидным, что для носителя авторитарного характера в этих обществах на первом месте окажется грубая физическая сила. Неслучайно страх перед вождем или конунгом рационализировался как восхищение перед его «божественной силой»51.

В разделе расшифровываются мутации ментальносте, которые имели место в среде варваров в сфере войны. С помощью методологического инструментария теории установки реконструируются основные фиксированные установки

48 Фромм Э. Указ. соч. С. 140.

49 Там же. С. 145.

50 Там же. С. 144.

51 Подробнее об этом см.: Николаева И.Ю. Полидисциплинарный синтез и верификация в истории. Томск, 2010. С. 103-147.

варварского мира, совсем недалеко ушедшего от архаического прошлого, на выживаемость, готовность действовать, еще с детства, подобно животному, которое стремится выжить (см., например, «Сага о Волсунгах», «Сага об Инглингах»). Варварское общество рельефно проявляет глубинную связь человека с животным началом, что нашло отражение в отождествлении себя со зверем (например, феномен воинов-берсерков). «Избыточная» храбрость и мужество варваров, были тесно связаны с жестокостью и имели в качестве оборотной стороны чувство страха. Именно бессознательный страх в качестве своей компенсации имел немотивированно чрезмерную, превышающую размеры необходимости, жестокость (примерами могут служить обряды и обычаи варваров, такие как «кровавый орел» и обряд жертвоприношения готов Марсу). Помимо этой устойчивой эмоциональной установки жестокость питалась базальной тревожностью и повышенным уровнем невротизма. Причем, следы данного психоэмоционального комплекса обнаруживаются в истории большинства обществ, которые в процессе своего исторического развития проходили стадию родоплеменного строя и военной демократии. В параграфе демонстрируется подобного рода выражения указанного комплекса в античной истории.

Применение полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, к анализу источников, дает основания выявить механизмы появления первых мутаций историко-психологического кода, связанного с жестокостью. Сами цивилизационные особенности варварской Европы, связанные с ее «вторичностью», синтезом варварских и античных компонентов, приводили уже в это время к появлению сильных и равновеликих агентов социального поля. Это вкупе с другими условиями заставляло менять поведение, репрессировать порой крайние выражения жестокости, заменяя их при достижении цели хитростью, обманом, иными словами рациональными способами. Это процесс не мог не быть интуитивным, он осуществлялся методом «проб и ошибок», и сами его проявления не могли быть долгое время закрепляемы в качестве достаточно устойчивых установок сознания и поведения. В связи с этим мы видим их след в культурных текстах эпохи лишь в виде констатации конкретных поступков конкретных исторических персонажей, но никак не сложившегося устойчивого корпуса ценностных ориентиров.

Во втором разделе «Жестокость в рыцарском обществе» выявляются эпистемологические ресурсы избранной технологии для анализа динамики историко-психологического кода жестокости в рыцарской среде. Рыцарство своими корнями уходит в варварскую эпоху, что наложило существенный

18

отпечаток на его поведение и культурные ценности. Так, в понятии мужества у рыцарства доминировали «почти инстинктивные эффективность и импульсивность»52.

В Европе в XII-XIII вв. существовало две концепции войны: «смертельная» и «рыцарственная»53. В первой из них все формы жестокости, убийства, бесчеловечности были терпимы. Во второй - рыцари мерялись силой между собой с соблюдением всех правил и условностей. Эти концепции войны отражали процесс динамики эволюции самого ментального облика рыцарства и интересующего нас историко-психологического кода жестокости. Причем не просто отражали, а являлись результатом рационализации этой динамики.

Особое внимание в разделе уделяется специфике динамичного развития европейского региона. Отмечается, что данный факт оказал влияние на наработку определенных культурных идеалов, служивших регуляторами поведения, в том числе изживанию жестокости. На примере рыцарского турнира показана специфика исторического интерьера бытования западноевропейской средневековой цивилизации, имевшей античные корни. Эгалитарный дух рыцарства, восходящий корнями к синтезу варварского и античного укладов, вкупе с повышенной атональностью, грозил серьезными потерями сословию. Поначалу интуитивно, затем более целенаправленно его участники вводили ограничения, способствовавшие репрессированию импульсивной жестокости, присущей турниру на ранних стадиях его бытования. Со временем мечи и копья стали притупляться, появился запрет зрителям и слугам появляться возле поля«сражения» в доспехах и с оружием. В XIII в. появляется свод турнирных правил Statyus Armorium, где запрещалось направлять удар копья в ноги или правую руку противника.

В то же время вскрывается нелинеарность указанной динамики, проявляющаяся в разного рода феноменах возрастания уровня жестокости в тех историко-социальных средах, где создавались условия для ее реактулизации, к примеру в условиях деформации психосоциальной идентичности братии Тевтонского Ордена в Пруссии второй пол XIV-XVbb., в ходе Тридцатилетней войны и многих других исторических явлениях и процессах.

В разделе показываются возможности рассматриваемой технологии реконструировать и мирскую, историко-психологическую составляющую

52 Контамин Ф. Война в средние века: пер. с фр. / под ред. Ю.П. Малинани. СПб., 2001. С. 270.

53 Уваров Д. Военные потери в Средневековье [Электронный ресурс] // Военно-исторический портал античности и средних веков. Электрон, текст, дан. [Б.м.], 2002. URL: httpV/xlegio.ru/ancient-aniucs/military-organizatw^ (дата обращения 17.05.2012).

религиозного дискурса, касающегося жестокости. В тоже время показывается обратная сторона церковного воздействия на изменение анализируемого историко-психологического кода жестокости.

Проявление жестокости, как устойчивой поведенческой черты членов военного сообщества, было присуще не только европейскому рыцарству. И древнерусский дружинник, и японский самурай проявляют образцы поведения, в котором жестокость является нормой. Использованная полидисциплинарная технология дает основания сделать вывод, что в Западной Европе репрессирование жестокости, приращение толерантности проявит себя раньше, чем в каких-либо других культурно-исторических мирах как устойчивая цивилизационная характеристика.

Во второй главе «Детство и историко-психологический код жестокости» выявляются возможности избранной полидисциплинарной технологии реконструировать исторические мутации анализируемого кода, связанного с жестокостью, в отношении детей в варварский период и в средние века в Западной Европе.

Первый раздел «Ребенок, жестокость и варварский мир» посвящен, соответственно, выявлению таковых возможностей применительно к проблеме детства и особенностей отношения к детям в варварском обществе. Отмечается, что скудость материальных условий большей части регионов западноевропейской цивилизации была одной из важнейших детерминант отношения к детству. Особенно ярко это выявляет обычай «детей, обреченных на могилу» в Скандинавии. Нужда с жестокостью форматировала эмоциональные связи людей. Одним из факторов неосознаваемого жестокого отношения к ребенку была авторитарно-архаическая структура идентичности варвара. Мы опять выходим на параллели с древнегреческой историей, где также существовал обычай детоубийства.

Отметим, что весь психолого-культурный склад идентичности человека того времени, с повышенной базальной тревожностью на уровне единой нефиксированной установки создавал почву для проявления тех или иных форм жестокости, особенно в условиях, провоцирующих это — голод, скудные условия существования и т.д.

Особое внимание в разделе уделяется точкам зрения специалистов, занимающихся европейской и русской историей детства: Л. Демоз, Дж. Босуэлл, O.E. Кошелева, В.В. Долгов и ряд других авторов.

Кроме того в разделе демонстрируются возможности с помощью указанных методологических приемов реконструировать основные установки варварского

20

общества в отношении воспитания, прозрачно проявляющие авторитарную природу сознания варваров, а также о ярких примерах воспитания избыточного мужества у варваров, которое питалось избыточным самоутверждением. Эти ценностные установки в сочетании с неразвитым рациональным инструментарием сознанием порождали соответствующее проявления детской жестокости и отношение к этому взрослых (вспышки горячности в детях, проявление агрессивности Детей в ходе игр, поощряемое взрослыми и т.п.).

Второй раздел «Западноевропейский средневековый мир: детство и жестокость» посвящен показу эпистемологических ресурсов полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, в выявлении динамики отношения к детству в эпоху классического Средневековья, а также выявлению специфики развития европейского общества, связанной с анализируемым кодом жестокости.

В разделе анализируется отношение средневекового общества к детству. В этой связи, приводятся разные точки зрения ученых по истории детства, таких как Ф. Арьеса, Ю.Л. Бессмертного, Д. Хёрлихи и других. Отмечается, что родители в то время не понимали специфику особенности детского поведения, физические и психологические особенности детства. Ребенок не был центром семейной жизни. В период детства у ребенка в большинстве случаев не складывалось чувство базисного доверия, которое является основополагающей предпосылкой ментальной устойчивости. Отчасти это и было почвой для воспроизводства самой структуры авторитарного характера в Средневековье, со свойственной ему жестокостью.

На примере анализа источников показано, что в Средневековье имели место факты продажи детей, а также отдачи детей в роли заложников. Помимо этого, описывается жестокость воспитательных практик. «Инвестиции» в детей существенно возрастают уже в Х1-Х11 в. Экономические и социальные перемены, произошедшие в указанный период, потребовали более значительных «вложений» в пользу детей. Рост городской жизни, товарного производства, дифференциация профессий привели к возникновению множества новых социальных ролей, помимо ролей воина, священника и крестьянина, доминировавших на более раннем этапе. Эти новые профессии требовали соответственного обучения детей. Начиная с XII в. возрастает число школ, особенно во Флоренции, появляются приюты для сирот, что может свидетельствовать об изменении отношению к ребенку.

Процесс мутаций взглядов на детство и изменений анализируемого кода в чистом виде ранее всего и рельефнее всего проявился в Италии эпохи

21

Возрождения. Что далеко не случайно. Весь историко-культурный интерьер оцивилизовывающих человека реалий проявил свои контуры на исторической карте западноевропейской цивилизации ранее, чем где-либо.

Особое место в разделе уделяется анализу отношения к детям на русской почве. Именно более длительное сохранение на Руси структуры авторитарного сознания, психосоциальной идентичности, несшей большой груз базалыюй тревожности (вполне коррелируемое с обоснованным Ле Гоффом мнении о долгом Средневековье, которое в силу отмечавшихся уже в работе причин длилось на русской почве дольше, чем в Европе) способствовали тому, что анализируемый код жестокости здесь сохранялся дольше.

В третьей главе «Жестокость в гендерной сфере» выясняются методологические перспективы использования полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, для исследования мутаций историко-психологического кода жестокости в гендерной сфере, показывается коррелируемость выявленных мутаций с теми, что были выявлены в сфере войны и в сфере отношения к детству.

Первый раздел «Жестокость по отношению к женщине в варварском обществе» посвящен выявлению таковых перспектив к анализу отношений к ней в варварском обществе. Отмечается, что женщина встречается в источниках, отражающих варварский период, достаточно редко. Приводятся свидетельства, выявляющие авторитарно-патриархальное сознание варвара. К ним относятся следующее: долгое сохранение у знати обычая иметь наряду с женой сожительниц (даже у простых скандинавов имелось нередко по две-три жены), жестокое наказание женщины за прелюбодеяние (в сравнении с мужчиной), проявление жестокости по отношению даже к знатным женщинам и целый ряд других примеров. Стремление доминировать, подчинять женщину в гендерной сфере, включая ее такую важную составляющую как сексуальность, восходит к самым архаическим истокам идентичности варвара. Поскольку оборотной стороной такого стремления к господству является страх перед более сильным или базальная тревожность по поводу возможной утраты своего превосходства, то в качестве своеобразной антитезы ему является поведенческий код, связанный с неосознанно демонстрируемой жестокостью. Поскольку указанные установки носили фиксированный характер, то со временем они превращались в определенные обычаи или традицию (например, сложившаяся неписаная традиция добывания жен, связанная с практикой агона).

В разделе приводятся непосредственные примеры жестокого отношения к женщине в варварском обществе, главным образом, на примере саг. Особое место

22

уделяется месту женщины в законодательстве. Анализируются последствия за убийство женщины (см., например, Салическую правду). Посредством закона убийство женщины стало наказываться, что позволяет говорить о том, что в описываемый период появляются новые установки ценности жизни женщины.

Применение указанной технологии автором к источникам начала меровингской эпохи (к примеру, история сватовства Меровинга Хильперика к вестготской принцессе Галсвинте, рассказанная Григорием Турским) дает основание говорить о том, что приоритет знатного происхождения женщины вступает в серьезные противоречия с природным влечением к ней, которое превалировало в варварский период. Кроме того, у франков в эту эпоху статус женщин де-факто и де-юре был выше, чем у многих народов эпохи варварских королевств, что имеет под собой достаточно веские основания, коренящиеся в исторической логике генезиса франкского королевства. Этот высокий статус женщины, имеет смысловой параллелизм с быстротой и относительной плавностью оформления диалога пришлого элемента завоевателей франков с завоеванным населением романизованной Галлии. Унаследованные от предшествующей цивилизации культурно-религиозные ценности и установки, как, скажем, этическая максима единобрачия, с трудом укоренявшаяся в ту сложную эпоху даже в среде галло-римской знати, именно благодаря сложившейся социальной структуре взаимодействия элит, имели шанс окрепнуть и дать жизнь новым тендерным практикам, дисциплинировавшим витальную безграничность сексуальных влечений. А стало быть, и, пусть непоследовательно, медленно наращивать установки, связанные с репрессированием жестокости.

Второй раздел «Жестокость по отношению к женщине в рыцарском обществе» посвящен показу методологических ресурсов полидисциплинарной технологии, имеющей фокусом бессознательное, для анализа трансформации кода жестокости в гендерной сфере в западноевропейском обществе эпохи классического Средневековья. На разноплановом источниковом материале («Песнь о Нибелунгах», Вольфрам фон Эшенбах. «Парцифаль», средневековые романы и повести), включая литературный дискурс, выявляются несущие на себе печать архаических установки гендерного поведения (это показывает, к примеру, историко-психологический анализ такого «бродячего сюжета» как легенда о съеденном сердце). Однако вся структура социальных полей западноевропейской средневековой цивилизации способствовала раннему вынужденному репрессированию анализируемого кода в гендерной сфере (в этом смысле показателен, например, тендерный диалог двух таких знаменитых персонажей

23

средневековой истории Англии указанного периода как Генрих II Плантагенет и его жена Элеонора Аквитанская).

Особенно прозрачно трансформация тендерного кода видна на уникальном, сформировавшемся именно в данной цивилизации, культе Прекрасной Дамы и возникшей так называемой куртуазной любви, которая имела воспитательное значение. Выражение сексуальных устремлений мужчин становилось менее агрессивным и опасным, ослабилось насилие и грубость в сексуальном поведении мужчин. Распространение культа именно в западноевропейской цивилизации не было случайно. Лежавшая в основе куртуазной игры «интрига», когда молодой вассал воспламенялся любовью (а на деле природным влечением) к жене более сильного и властного сеньора, могла возникнуть лишь в соответствующем социально-историческом интерьере, где властная дистанция между агентами социального поля не была столь большой.

В разделе делается анализ законодательства, который позволяет говорить о постепенном ограничении насилия над женщиной с точки зрения длительного процесса эволюции жестокого отношения к ней. Кроме того, уделяется внимание появлению института брака, который оказал влияние на изменение отношения между полами.

В заключении обобщаются итоги исследования. Использование избранной полидисциплинарной технологии позволило интерпретировать глубинные пласты социально-психологической природы жестокости и выявить механизмы мутаций данного историко-психологического кода во всех трех рассматриваемых в данной работе сферах жизни общества (военной сфере, сфере детства и тендерной сфере).

Использование концепции типологии генезиса феодализма позволило определить специфику социокультурного, политического и историко-экономического развития Европы. Она заключалась в большем динамизме развития средневековой западноевропейской цивилизации, более раннем, по сравнению с другими странами, процессе приращения рациональной оснастки сознания, наработке установок ценности жизни человека. Анализируемый историко-психологический код жестокости мутировал параллельно наращиванию рациональных матриц сознания, его десакрализации и привел, в конечном счете, к формированию более оцивилизованного по сравнению с представителями воинских сословий других средневековых цивилизаций военника.

Установленная многими историками макроисторическая закономерность относительно более ранней трансформация традиционного общества в Западной Европе, с характерным для нее быстрым ростом товарно-денежных отношений,

расцветом городов, укреплением бюргерства будет способствовать оцивилизовыванию общества, наращиванию новых установок или ценностных ориентации вкупе с практиками в сфере частной жизни, и, в частности, в отношении к детям. Важен тот факт, что используемая для реконструкции полидисциплинарная технология, фокусируемая на бессознательном, позволила выявить новые установки, обусловившие мутации, и проследить их зависимость от статуса и капиталов различных агентов социального поля, не модернизируя картину.

Избранная технология полидисциплинарного синтеза обнаруживает достаточный эпистемологический ресурс для определения природы тендерной жестокости, а также позволяет проследить, как в западноевропейском средневековом обществе обозначились изменения в отношении к женщине, которое повлияло на трансформацию жестокого поведения к ней и сделать вывод, что эта трансформация была более динамичной, нежели в других цивилизациях. Накопленный багаж исторического знания вполне позволил наметить общие контуры опорных линий, которые, в конечном счете, и определили специфику развития европейского общества. Воспользовавшись теорией единой нефиксированной установки Узнадзе, мы имеем возможность интерпретировать этот процесс мутаций как динамически меняющуюся конфигурацию накапливаемых установок, имеющих тенденцию аккумулироваться на базе типологически близких образцов и закрепляться как следствие длительного опыта. Более того, сформировавшееся пространство социальных полей, благодаря синтезу варварской и римско-провинциальной знати, структурировалось таким образом, как сказал бы Бурдье, что их агенты были относительно равновеликими. В ходе их агона и столкновений накапливались и установки, работавшие на механизм изживания жестокости, свойственного авторитарной личности.

В заключение делается вывод, что анализ природы и изменений историко-психологического кода жестокости невозможен без соответствующей этим задачам методологии, которые релевантно демонстрируют применение полидисциплинарной технологии, фокусируемой на бессознательном. Думается, анализ смеховых сюжетов, появляющегося чувства стыда поможет в дальнейшем усилить аргументацию, сделать панораму обозреваемой проблемы более масштабной. Соответственно можно сделать вывод, что рассматриваемая технология нуждается в дополнении ее теоретическим инструментарием, с

помощью которого можно было бы анализировать чувство стыда.

25

ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

Статьи в журналах, рекомендованных ВАК:

1. Гулик (Левашкина) З.Н. Жестокое отношение к детям в эпоху Средневековья / З.Н. Гулик (Левашкина) // Вестник Томского государственного университета. - 2011. - № 350. - С. 92-94. - 0,45 пл.

2. Левашкина З.Н. Жестокое отношение к детям в варварский период в Западной Европе / З.Н. Левашкина // Вестник Томского государственного педагогического университета. - 2012. - Вып. 3 (118). - С. 64-69. - 0,61 пл.

Публикации в других научных изданиях:

3. Гулик (Левашкина) З.Н. Жестокость в варварском и рыцарском обществах (сфера войны) / З.Н. Гулик (Левашкина) // Наука и образование : XII Всероссийская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых (21-25 апреля 2008 г.) : в 6 т. - Томск : Изд-во Том. гос. педагог, ун-та, 2009. - Т. 4 : История. - С. 53-57. - 0,25 пл.

4. Гулик (Левашкина) З.Н. Трансформация жестокости в варварском и рыцарском обществе (тендерная сфера) / З.Н. Гулик (Левашкина) // Студент и научно-технический прогресс : История : материалы XLVII Международной научной студенческой конференции / Новосиб. гос. ун-т. - Новосибирск, 2009. -С. 34-36.-0,12 пл.

5. Гулик (Левашкина) З.Н. Трансформация жестокости в рыцарской среде (военная и гендерная сфера) / З.Н. Гулик (Левашкина) // Сборник трудов студентов и аспирантов исторического факультета. - Томск : Изд-во Том. ун-та, 2009. - Вып. 4. - С. 77-78. - 0,19 пл.

6. Гулик (Левашкина) З.Н. Эволюция отношения к жестокости в среде военной элиты Западноевропейского общества в контексте специфики его динамики / З.Н. Гулик (Левашкина) // Труды Томского государственного университета. - Томск : Изд-во Том. ун-та, 2010. - Т. 273 : Серия общенаучная. Молодежная научная конференция Томского государственного университета, 2009 г., вып. I: Проблемы гуманитарных наук. - С. 43-45. - 0,17 пл.

7. Гулик (Левашкина) З.Н. К вопросу об историческом анализе отношения к детству в средневековой Руси и Западной Европе / З.Н. Гулик (Левашкина) // История идей и история общества : материалы VIII Всероссийской научной конференции (г. Нижневартовск, 15-16 апреля, 2010г.). - Нижневартовск : Изд-во Нижневарт. гуман. ун-та, 2010. - С. 211-213. - 0,15 пл.

8. Гулик (Левашкина) З.Н. Жестокость по отношению к детям в западноевропейском средневековье / З.Н. Гулик (Левашкина) // Сборник трудов

студентов и аспирантов исторического факультета. - Томск : Изд-во Том. ун-та, 2010. - Вып. 5. - С. 51-53. - 0,27 пл.

9. Гулик (Левашкина) З.Н. К вопросу об историко-психологическом различии отношения к детям в средневековой Руси и Западной Европе / З.Н. Гулик (Левашкина) // Сборник трудов студентов и аспирантов исторического факультета. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2010. - Вып. 6. - С. 40-42. - 0,21 п.л.

10. Гулик (Левашкина) З.Н. Жестокость по отношению к детям в Западной Европе и на Руси в период Средневековья / З.Н. Гулик (Левашкина) / III Исторические чтения Томского государственного педагогического университета : материалы Международной научной конференции. Томск, 11-12 ноября 2010 г. -Томск : Изд-во Том. гос. педагог, ун-та, 2011. - С. 326-328. - 0,24 п.л.

Подписано в печать 15.11.2012 г. Формат А4/2. Ризография Печ. л. 1,5. Тираж 100 экз. Заказ № 15/11-12 Отпечатано в ООО «Позитив-НБ» 634050 г. Томск, пр. Ленина 34а