автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтические компоненты структуры образа главного героя в романе Ф.М. Достоевского "Идиот"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтические компоненты структуры образа главного героя в романе Ф.М. Достоевского "Идиот""

На правах рукописи

Колесникова Татьяна Александровна

ПОЭТИЧЕСКИЕ КОМПОНЕНТЫ СТРУКТУРЫ ОБРАЗА ГЛАВНОГО ГЕРОЯ В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ИДИОТ»

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Барнаул 2003

Работа выполнена на кафедре литературы Новосибирского государственного университета.

Научный руководитель- член-корр. РАН,

доктор филологических наук, профессор

Виктор Георгиевич Одинокое

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

Ведущая организация - Красноярский государственный

Защита состоится « 23 » декабря 2003 г. в_часов на заседании

диссертационного совета К 212.005.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук в Алтайском государственном университете (656049, г. Барнаул, пр. Ленина, 61).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Алтайского государственного университета.

Автореферат разослан «_» ноября 2003 г.

профессор

Эмма Михайловна Жилякова

кандидат филологических наук, доцент

Валентина Ивановна Габдуллина

педагогический университет

Ученый секретарь диссертационного совета

Роман Ф.М. Достоевского «Идиот» находится в центре внимания исследователей, и каждый новый анализ этого произведения приносит новые открытия. Это связано с тем, что произведение писателя - образец высшей сложности, открывающееся поэтапно тому, кто берется за его истолкование. В науке достаточно много сделано для определения места романа в общей художественной системе Достоевского, но остались неисследованные или малоисследованные проблемы, связанные с поэтикой романа в целом и с поэтикой центрального героя. Трудность исследовательской задачи заключается в том, что в процессе создания романа «Идиот» менялись авторские стратегические проблемные установки, и в соответствии с ними трансформировался образ главного героя. Изменение «творческой сверхзадачи» привело к модификации и общей поэтической структуры романа.

Перспективным научным подходом к решению проблемы художественной целостности романа «Идиот» является анализ авторского замысла и соответствующего комплекса подготовительных материалов к роману, направленный на выявление динамического процесса создания канонического текста. Сложность этой научной задачи состоит в том, что в результате упорных авторских поисков окончательного варианта текста беллетристическая основа сюжета организуется концептуальной идеей религиозно-этического характера.

Внутренний гармоничный ритм романа сохраняется благодаря универсальной идее глубинного преображения личины «идиота» в лицо «положительно прекрасного человека» и далее - в «лик Христа»1. На определенной стадии развития замысла вся жизненная прагматика романического повествования осмысляется с помощью особых подходов и воплощается посредством специфических художественных решений как художественное целое. В связи с этим в диссертации рассматриваются различные поэтические уровни организации художественного текста в соотнесенности с образом главного героя, который в чисто поэтическом плане является

Данная концепция представлена в работе В.Г. Одинокова. См.: Одиноков В.Г. Религиозно-этическая основа романа Ф.М. Достоевского «Идиот» // Вестник НГУ. Серия: история, фняолопш. Новосибирск, 2003. Т. 2. Вып. 1: филология. С.25-34. [ »^."АЦИОНЛЛЬНЛД/

* ммнотш

«текстопорождающим» началом, центром поэтической «вселенной», создаваемой автором.

Уникальность героя заключается в самой мысли представить в его образе воплощение этического и эстетического идеала -«положительно прекрасного человека», обладающего исключительной «христоподобной» индивидуальностью, однако типологическое уяснение образа усложняется его интерпретаторскими разночтениями.2

Формирование интерпретаторских тенденций зачастую связано с определением доминантной характеристики образа главного героя. Так, например, когда за князем Мышкиным признается роль «положительно прекрасного человека», а характеристика героя «Князь Христос» рассматривается вне ее сакрального смысла, то коллизия романа трактуется как гуманистическая трагедия, в которой судьба и поступки героев предопределяются «средой» или «социальным конфликтом»3. В ином ракурсе тема гуманистической трагедии рассматривается в версии, согласно которой главный герой, «положительно прекрасный человек», вольно или невольно принимает на себя роль спасителя человечества: катастрофа в романе предопределена несанкционированной Свыше попыткой - а значит, преступлением - героя выполнить функции Мессии, например, простить грех, спасти мир, и в самом радикальном

Вопрос о типологии героев Ф.М. Достоевского подробно рассматривается в работах: Велик А.П. Художественные образы Ф.М.Достоевского. М., 1974; Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского. Новосибирск, 1981.

3 Подобный взгляд на Мышкина, как замечает А.Е. Кунильский, «был достаточно типичным для советского литературоведения 50-х - начала 70-х г.г. и вписывался в существовавший тогда идеологический контекст». См.: Кунильский А.Е. О христианском контексте в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков. Сб. науч. тр. Вып. 2. Петрозаводск, 1998. С. 391-408. Данная концепция отражена, например, в следующих работах: Мотылева Т.Л. Достоевский и мировая литература// Творчество Достоевского. М., 1959. С. 15-44; Заславский Д.О. Заметки о юморе и сатире в произведениях Достоевского // Там же. С. 445-471: " ^ з

понимании образа - попыткой быть Им4. Когда же образ Мышкина отождествляется с образом «Князя Христа» библейского, то ведущим в романе становится мотив второго пришествия Христа, которому и соответствует история главного героя. Анализ чаще всего идет по пути установления специфики религиозного мировоззрения писателя, а прочтение романа характеризуется следующими особенностями: метафизический пласт поглощает сюжетные коллизии, образ героя трактуется догматически, в зависимости от исходного «прототипа», вне динамических связей внутри романа5.

Проблема трактовки образа Мышкина в исследованиях, базирующихся на текстуальной завершенности произведения (вследствие чего внетекстовые характеристики героя не рассматриваются в качестве приоритетных), не менее актуальна. В этом случае варианты интерпретаций образа героя возникают в результате разных по уровню проникновения восприятий самого текста романа. Разные исследовательские подходы приводят к различным, порой противоречивым, характеристикам образа главного героя. В связи с этим возникает необходимость найти новый подход к истолкованию текста романа, который помог бы объединить различные позиции и точки зрения.

Интерпретация образа главного героя имеет теоретико-методологическое значение, поскольку связана с проблемой идейно-художественного единства текста. В связи с этим важное значение приобретает решение вопросов о соотношении канонического текста с черновыми заготовками и внетекстовыми материалами, о способах

4 Мнение о несоответствии Мышкина идеалу и даже о профанации идеала в образе героя отражено в работах следующих литературоведов: Горичева Т.М. О кенозисе русской литературы // Христианство и русская литература. СПб., 1994. С. 50-88; Левина JI.A. Некающаяся Магдолина, или почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну // Достоевский и мировая культура. Альм. № 2. СПб., 1994. С. 343-368.

5 Наиболее последовательно образ Мышкина вне метафорического соотнесения, но в прямом тождестве с образом Христа показан в работах К.А. Степаняна. См.: Степанян К.А. Формирование повествовательной манеры (Достоевский в работе над романом «Идиот») // Динамическая поэтика. От замысла к воплощению. М., 1990. С. 134-147.

выражения авторской позиции в произведении и организации повестйовательной системы.

Идейный аспект анализа образа главного героя также связан с его структурной организацией, поскольку, как известно, форма и содержание объекта анализа в подлинно художественных произведениях находятся в гармоническом единстве.

Актуальность данного исследования обусловлена, прежде всего, тем, что в работе устанавливается целостность текста романа как в идейном, так и в поэтическом плане. В диссертации представлен сбалансированный итог ранее обсуждавшихся в литературоведении положений. Достоверность выводов в этом плане обеспечивается как анализом канонического текста, так и привлечением текстов ^

черновых рукописей и эпистолярных материалов.

Выясняются новаторские приемы художественного «письма», которые оказываются востребованными Достоевским и в дальнейшем.

Детально разрабатывается поэтическая структура центрального образа, который представляет собой универсальное «поле характера», интегрирующее с помощью различных поэтических приемов все элементы и составляющие образной системы романа. «Текст» Мышкина является текстопорождающим фактором, сводящим все многообразие текстов и уровней этих текстов к гармоническому художественному единству. Таким образом, обнаруживается авторская стратегия построения текста, наблюдаемая и в динамике творческих поисков, и в канонической, завершенной форме.

Научная новизна диссертации состоит в том, что в работе определены поэтические компоненты образа главного героя и выделена их функциональная роль в повествовательной и сюжетной организации романа. Выявляются функции монологической речи Мышкина в формировании тематического контекста романа, 1

реализуемого в сюжетном плане, а также значимость внутреннего монолога героя, образующего специфический повествовательный пласт романа. Определяется структурная роль образа главного героя в построении системы персонажей. В исследовании поэтики романа устанавливаются функции знаковых деталей с возрастающей частотой повторяемости, обнаруживаемых в описательном плане.

Цель диссертации - выявить поэтические компоненты структуры образа главного героя и определить их значение в структуре эпического целого, в реализации художественной идеи романа.

В диссертации ставятся следующие задачи:

- рассмотреть подготовительные материалы к роману и выявить процесс становления образа главного героя и ведущих структурно-поэтических уровней романа;

- исследовать общую авторскую повествовательную стратегию и определить роль образа главного героя в ее формировании, представив систему репрезентативных характеристик героя;

- определить особенности композиционного построения романа и принципы реализации образа главного героя в структурном единстве первой части романа;

- рассмотреть монологическую речь главного героя и определить ее функции в сюжетной организации романа и ее роль в формировании религиозно-этического аспекта романа.

Методология исследования основывается на принципах текстологического, структурно-поэтического, историко-типологического анализа произведения. Предусматривается разграничение подходов к изучению художественного объекта: анализ поэтической системы произведения должен быть ориентирован на целостность художественного текста, а исследование процесса становления и реализации художественного замысла допускает обращение к сопутствующим каноническому тексту материалам (черновикам, письмам и т. п.). Художественное произведение рассматривается с точки зрения уникальности его структуры, все компоненты которой (повествовательная модель, сюжет, система персонажей и т.д) в совокупности организуют единство целого. Спецификой поэтического анализа является определение функций повторяющихся знаковых деталей в повествовании.

Предметом и материалом исследования являются текст романа «Идиот», подготовительные материалы к нему, письма Ф.М. Достоевского, относящиеся во времени работы над романом.

Научно-методологическую и теоретическую базу диссертации составили работы ученых, востребованные для обоснования принципов анализа художественного произведения: А.Л. Бема, А. Ковача, Ю.М. Лотмана, Р.Г. Назирова, А.П. Скафтымова.

Проблема соотношения героя и сюжета в романе Ф.М. Достоевского освещается в обзоре исследовательских работ С. Аскольдова, JI.C. Гроссмана, A.C. Долинина, А. Ковача, В.Ф. Переверзева, Ю.Н. Тынянова, Г.М. Фридлендера, В. Шкловского. Проблема организации повествования у Достоевского раскрывается с исследовательских позиций М.М. Бахтина, М. Джоунса, Ф.И. Евнина, Я.О. Зунделовича, Вяч. Иванова, Д.С. Лихачева, К.А. Степаняна.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее материалы могут быть использованы при подготовке общих и специальных курсов по русской литературе и проведении семинарских занятий в высших учебных заведениях.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах, прочитанных на межрегиональной научной конференции «Достоевский и современность» (Новокузнецк, 1996); на XXXV Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс» (Новосибирск, 1997); на XII Международных Старорусских чтениях (Старая Русса. 1997); на XXXVI Международной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс» (Новосибирск, 1998), а также опубликованы в статьях, список которых приведен в автореферате.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и списка используемой литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована актуальность темы, определены цель и задачи диссертации, ее научная новизна, охарактеризованы методологические принципы исследования, представлен историографический обзор работ по изучаемой проблематике.

В Главе первой «Образ главного героя и формирование структурно-поэтических принципов романа "Идиот"» рассматриваются становление замысла романа, формирование поэтических способов его воплощения, а также проблема структурной организации произведения в связи с реализацией специфического образа главного героя.

В параграфе 1 Главы первой «Становление образа главного героя и ведущих структурных, принципов организации романа в подготовительных материалах» исследуется этап становления

замысла, на котором при разработке писателем идеологической составляющей образа главного героя определяются стратегические направления в построении таких художественных уровней, как повествовательная модель, система персонажей, сюжетная композиция. Определение типологической и характерологической основы создаваемого образа главного героя имеет первостепенное значение для построения объективной концепции всего романа, поэтому особое внимание уделяется выявлению контекстуальных значений внероманных характеристик главного героя («юродивый», «невинный», «Князь Христос», «положительно прекрасный человек» и т. п.).

Реконструкция творческого процесса свидетельствует об этапном развитии замысла романа, при этом переломным моментом становится переосмысление образа центрального персонажа. Типологическая трансформация «гордого человека», каковым является герой ранних черновиков, в «положительно прекрасного»6, переход от образа Идиота ущемленного, мстительного, к образу Идиота-чудака, тихого и со странностями («Чудак. Есть странности. Тих»7), а затем и к образу юродивого Князя, Князя-Христа, был подготовлен развитием параллельно создаваемых образов «юродивой» Миньоны-Умецкой (9, 183) и, в большей мере, Ганечки-Сына, «натуры христианской» (9,170). Так, из бесноватого герой преображается в юродивого, блаженного, и, несмотря на заимствование идеологического аспекта образа Сына, образ главного героя развивается самобытно: в основе его формирующейся структуры обозначается внутренний драматизм: «положительно прекрасное» как качество не приобретенное, а данное главному герою (благодать) не устраняет противоречий между бытием и саморефлексией героя. Следуя этой установке на двойственность, Достоевский заставляет «положительно

6 В.Г. Одиноков отмечает, что Мышкин «формировался в начале как своеобразный вариант Раскольникова», а затем в развитии его образа происходит трансформация типа «гордого человека» в «положительно прекрасного». См.: Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского. Новосибирск, 1981. С. 99-100.

7 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 т. Л., 1973-1990. Т. 9. С. 201. Далее все цитаты из этого издания оформлены ссылками с указанием тома и страницы.

прекрасного человека» терзаться вопросом «Идиот ли я или нет?» (9, 218), невиновный Князь считает себя виноватым во всем, и это противоречие Достоевский усиливает, переводя качество героя -невиновность - в разряд онтологических свойств образа, делая его «невинным» (9, 239).

На данном этапе образ героя приближен к образу невинного ребенка, о чем свидетельствует приоритетность «детской темы» -«он с детьми» (9, 200). Однако новое стратегическое решение -выставить «Князя беспрерывным сфинксом» (9, 242) - кардинально меняет принцип его реализации, что приводит и к перестройке всех структурных уровней становящегося романа. «Детская тема» лишается сюжетообразующей функции, так как здесь образ героя I

«открыт» и не сохраняет ореол таинственности («с детьми полная откровенность и искренность» (9, 240))8. Образ Князя и его действия не поддаются прямому толкованию ни с точки зрения персонажей, ни в плане повествования, так как приоритетным становится принцип самораскрытия героя. Из этого следует, что образ главного героя не опосредован повествовательным словом о нем («сам открывается, без объяснений от автора, кроме разве первой главы» (9, 248)), более того, герой наделяется полноценной компетенцией относительно внутренних побудительных мотивов персонажей («Мысли окружающих видит насквозь» (9, 218)). На данной стадии развития романа структурная организация образа позволяла расширить его идеологический потенциал.

Характеристика «Князь Христос», упомянутая трижды (9, 246, 249, 253), указывает на новый уровень идейной ориентации образа главного героя. Этот этап имеет особое значение для сюжетно-композиционного построения романа. Автор дополняет характеристики героя, подчеркивая его мессианскую функцию. Это в результате ведет к ассоциативному сходству Князя с образом Христа, что являлось главной задачей, которую ставил перед собой 1

писатель, прерывая сюжет романа на полгода. С отъездом Князя в Москву действие романа приостанавливается, из чего следует, что

8 Однако «детская тема», трансформируясь в свойство внутреннего мира героев - «детскость», которая определяет степень их духовной близости к Князю, обретает структурную функцию организации системы персонажей.

сюжетное время романа закрепляется за главным героем. Сам факт выпадения героя из поля зрения повествователя свидетельствует, что на этом этапе Достоевский в полной мере перестраивает повествовательную систему: «вездесущего» автора подменяет неперсонифицированный рассказчик с ограниченной точкой зрения. Специфика нового аспекта в характеристике образа героя - его «христоподобность» - раскрывается в противостоянии Князя и персонажей, духовно оппозиционных ему: Вельмончека - «скептика и неверующего» (9, 274), Ипполита - воплощения «тщеславия слабого характера» (9, 280). «Любви христианской» (9, 220) Князя противостоит «страстно-непосредственная любовь» (9, 220) Рогожина, антипода главного героя.

Итак, становление образа Князя связано с усилением «положительного» начала в герое. Приблизив его к Христу, при этом ни разу не проведя прямого отождествления, Достоевский задает внутренний ориентир образу героя, который вывел бы его на исключительную высоту. Духовная доминанта главного героя предопределяет его ведущую роль в сюжетной коллизии романа, разрабатываемой в подготовительных материалах: в образе «христоподобного» героя воплощена внутренняя точка зрения, транспонирующая житейскую историю героев в область бытийной трагедии человека.

Таким образом, анализ подготовительных материалов показывает, что образ главного героя мыслился динамическим, причем каждая из характеристик героя является доминирующей лишь на определенном этапе его развития, а в целом они могут быть рассмотрены в качестве составляющих элементов идейной концепции образа, которая основывается на приоритете духовной константы «христоподобного» героя. На подготовительной стадии выстраивание художественной структуры романа подчинено специфике развития образа главного героя.

В параграфе 2 Главы первой «Общая повествовательная стратегия романа и система репрезентативных характеристик главного героя» рассматривается взаимодействие организации повествовательной системы романа и принципов реализации образа главного героя. Выявляется структурное значение системы его репрезентативных характеристик, а также освещаются актуальные

проблемы изучения повествовательной стратегии в романе Достоевского.

Особое внимание в достоевсковедении уделяется изучению новаторской для творчества писателя проблемы организации повествования в «Идиоте», и в первую очередь проблеме соотношения понятий «автор» - «рассказчик». В диссертации рассмотрены позиции следующих ученых: М.М. Бахтина, М. Джоунса, Ф.И. Евнина, Я.О. Зунделовича, Вяч. Иванова, А. Ковача, Д.С. Лихачева, А.П. Скафтымова, К.А. Степаняна9.

Согласно установившейся в науке точке зрения перемена повествовательной стратегии в «Идиоте», где в первой части романа повествование ведется от «невидимого и вездесущего» лица, а начиная со второй части - от лица безымянного рассказчика, является следствием кардинального изменения идеологической составляющей образа главного героя, при этом сомнению подвергается художественная целостность образа Мышкина и всего романа. Однако следует отметить, что процесс перестройки обусловлен поэтической задачей реализации эпического замысла и имеет не спонтанный, а целенаправленный характер.

В первой части романа доминирует повествование с позиции безличного всеведения, но уже с первых страниц обнаруживается тенденция к усложнению повествовательной стратегии. Первое монологическое высказывание неперсонифицированного рассказчика о «господах всезнайках» заявлено в сцене знакомства героев в вагоне поезда, а в дальнейшем наблюдается повторяемость

9 См.: Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. М.,1994; Джоунс М. Достоевский после Бахтина. СПб., 1998; Евнин Ф.И. Мышкин и другие (К столетию романа «Идиот») // Русская литература, 1968, №3. С. 37-51; Зунделович Я.О. Романы Достоевского. Ташкент, 1963; Иванов Вяч.И. Достоевский и роман-трагедия // Иванов В.И. Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М., 1916. С. 3-61; Ковач А. Роман Достоевского: опыт поэтики жанра. Budapest, 1985; Лихачев Д.С. «Летописное время» у Достоевского // Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л., С. 305-318; Скафтымов А.П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 23-87; Степанян К.А. Формирование повествовательной манеры (Достоевский в работе над романом «Идиот») // Динамическая поэтика. От замысла к воплощению. М., 1990. С. 134-147.

и укрупнение подобных отступлений: замечание рассказчика предваряет повествование о семействе Епанчиных, предыстория Настасьи Филипповны представлена как пересказ некогда услышанного от Тоцкого (т. е. с позиции рассказчика, зависимого от компетенции персонажа), рассказчик, стремясь преодолеть неполноту собственного знания о происходящих событиях, прибегает к воспроизведению «слухов» и «сведений», (т. е. описывает события, полагаясь на компетентность нескольких персонажей или определенного круга лиц). При этом в ведении неперсонифицированного рассказчика находятся события, происходящие за пределами сюжетного действия романа, и поэтому данный тип повествования может быть определен как внесюжетный или «псевдосюжетный», в терминологии А. Ковача10. Поскольку уже в первой части повествование усложнено разделением на сюжетное (с позиции безличного всеведения) и псевдосюжетное, то принципиальное отличие в организации повествовательной модели в первой и последующих частях романа обусловлено следующим: в первой части в структуре повествования отсутствует внутренний монолог главного героя, а в последующих частях внутренний монолог героя, транслируемый с позиции сюжетного всеведения, образует специфический повествовательный пласт, определяющий вторичную роль псевдосюжетного рассказывания для интерпретации тех или иных событий. Итак, перестройка повествовательной модели, связанная с идеологическим переосмыслением образа Мышкина, обусловлена изменением функциональности «слова» главного героя: в первой части в речевом поведении героя преобладают внешние монологи, формирующие тематические контексты романа (и в этом плане доминирует не монологизм повествователя, а монологизм Мышкина, хотя он как персонаж и встроен в диалогическую структуру), а начиная со второй части экстравертивность «слова» героя заменяется его интровертивностью.

В системе повествовательной иерархии «голос» неперсонифицированного рассказчика сближается с «голосом» персонажа, который в свою очередь, вследствие снижения обобщающей, моделирующей функции повествовательного

10 Ковач А. Указ.соч. С. 118.

«голоса», обретает самостоятельность. Поскольку образ главного героя не опосредован повествовательным словом о нем, особое структурное значение приобретает система его репрезентативных характеристик, складывающаяся из высказываний персонажей о Мышкине. В первой части романа Мышкину присваивается множество определений («юродивый», «дурачок», «плут», «идиот» и т.п.), но все они оказываются неадекватными и разоблачаются, когда герой проявляет себя в действии. Данная стратегия подрыва авторитетности «голоса» персонажа приводит читателей к недоверию в восприятии всех маркирующих характеристик князя. Начиная со второй главы романа задействован способ характеристики героя, при котором его образ ассоциируется с 1

определенными типажами (с «рыцарем бедным» и со Христом в высказывании Ипполита, обращенном к Мышкину: «Я с Человеком прощусь» (9, 348)). Новый принцип в изображении героя отвечает общей тенденции к изменению поэтических средств, когда описательные характеристики заменяются более емкими символическими значениями образов. Система репрезентативных характеристик главного героя определяет его центральное расположение в системе персонажей романа, а также в его композиционной организации.

Таким образом, анализ показывает, что повествование в романе -не прямое выражение авторского «голоса», а результат авторского моделирования, направленного на создание структуры, внутри которой все компоненты соотнесены друг с другом.

В Главе второй «Поэтические принципы реализации Ф.М. Достоевским художественной идеи в романе "Идиот"» рассматривается проблема поэтической реализации художественной идеи на уровне образов героев и сюжета, выделяется функциональная роль образа главного героя в данном аспекте.

В параграфе 1 Главы второй «Образ главного героя в структурном единстве первой части романа» определяется структурное положение первой части романа, рассматриваются принципы реализации в ней образа главного героя, проводится анализ ее сюжетно-композиционной организации.

Выявленное своеобразие повествовательной модели, а также композиционная отделенность от последующих частей позволяет рассматривать первую часть романа как структурное единство.

Специфика организации первой части обусловлена тем, что в ее пределах автору необходимо было четко обозначить поэтические принципы реализации художественной идеи, которые при дальнейшей трансформации образной системы романа не подвергаются изменениям. Заявленные в первой части поэтические компоненты образа Мышкина оказываются доминантными в определении специфики его образа, несмотря на то, что начиная со второй части в романе задействован новый принцип раскрытия образа героя (внутренний монолог).

Ведущим приемом реализации образа главного героя в первой части становится «слово» Мышкина во «внешнем» монологе. В ► первой части с первой по седьмую главу включительно в

повествовании развернут план экспозиции, а в последующих (с восьмой по шестнадцатую) начинается сюжетное развитие действия. В экспозиционной части представлены три монолога Мышкина (о его выздоровлении как о пробуждени к жизни, о смертных казнях и о судьбе Мари), каждый из них образует тематические линии романа.

За главным героем закрепляется функция раскрытия характеров персонажей, связанная с интуитивной проницательностью Мышкина, способного по наблюдению за лицами персонажей определить их натуру и прочитать знаки судьбы, накладывающие особый отпечаток на выражение лиц героев. На контрасте адекватности мышкинских оценок и неадекватности определений, данных персонажами самому князю (они образуют систему его репрезентативных характеристик), утверждается уникальность положения главного героя в системе персонажей романа: Мышкин является носителем полноценной и достоверной точки зрения на события и их участников. Поскольку функция характеристики героев как составляющая функции объективации условной V действительности романного мира возлагается не только на

повествователя, но и на главного героя, компетенция которого превосходит обыденный уровень компетенции псевдосюжетного повествователя, то через образ князя Мышкина автор выстраивает систему организации персонажей, которая отражает авторский замысел. Более того, стратегия наблюдения за лицами, реализуемая главным героем, содержит в себе ключ к пониманию самого художественного замысла в целом.

Такая стратегия выявляет значимость внешних описательных характеристик для определения внутренних характерологических установок в образах героев и дальнейшей мотивации их поведения. Изменение внешних характеристик приводит к перестройке образа. Так, например, бледность лица Настасьи Филипповны и Рогожина, приобретенная ими еще до начала сюжетного действия, свидетельствует о трагическом «перевороте» в судьбах героев, оказавшихся на грани отречения от жизни. Сравнение (в сценах с Настасьей Филипповной) бледного Рогожина с приговоренным к смертной казни (8, 97,135) указывает на воспроизведение на уровне эпического повествования «слова» главного героя: Мышкин в монологе о смертной казни описывает образ «бледного, белого, как бумага» приговоренного (8, 56). Таким образом, монолог главного героя постепенно приобретает статус тематического контекста романа. Бледность, будучи имманентным качеством героев, становится выражением омертвелости их душ. «Прогрессирующая» бледность лица Настасьи Филипповны становится неотъемлемым проявлением ее трагической красоты («становилась ужасно бледна и - странно - даже хорошела от этого» (8, 38)), а в дальнейшем символизирует обреченность героини. (В последующих параграфах главы второй рассматривается роль внешних характеристик в процессе формирования системы оппозиций образов героев.)

В развитии образа Настасьи Филипповны, занимающего главенствующую позицию в сюжетной линии первой части, реализуется принцип столкновения и конфронтации жизненных этапов героини, разделяемых внутренними «переворотами». Заключительная сцена первой части, с одной стороны, завершает ряд событий, связывающих действие романа с предысторией героини, являясь их финальной точкой: конфликт между героиней, Тоцким, Ганей и генералом Епанчиным исчерпан; с другой стороны, в этой сцене разворачивается новый конфликт, получивший развитие в последующих частях романа. Новый конфликт связан с вмешательством Мышкина в судьбу Настасьи Филипповны, приведшим к очередному «перевороту» в ее жизни. Основой противопоставления двух конфликтов является переход от житейской трактовки истории Настасьи Филипповны (ведущим приемом ее изображения становится рассказ о предыстории героини с точки зрения Тоцкого) к трагедийному ее восприятию (с позиции

Мышкина). Перемена идейных позиций в осмыслении истории героини влечет за собой изменение художественно-изобразительных принципов в построении образной системы романа: эмпирический описательный характер повествования начиная со второй главы сменяется системой знаковых, символических приемов обнаружения смысловой сущности образов.

В параграфе 2 Главы второй «Монологическая речь главного героя и ее функции в сюжетной организации романа» рассматривается поэтическая функция «внешнего» и внутреннего монологов главного героя в развитии сюжета, определяются поэтические принципы реализации центральных образов.

Приобщение читателя к внутренней точке зрения главного героя, наделенного полноценной компетенцией, через воспроизведение в сюжетном повествовании его «внутреннего голоса» (монологов, реплик, сновидений и т. п., отражающих его видение мира) как стратегическое решение автора,- помимо цели постепенной дискредитации в глазах читателя позиции псевдосюжетного рассказчика, преследует и другую цель: дать не рассказчику, а читателю, т. е. конечному интерпретатору, некий «ключ» к пониманию, расшифровке поэтического «кода», который можно обозначить как «символический ряд», поскольку художественный язык начиная со второй части романа тяготеет к очевидной знаковое™. То, что этот «ключ» обнаруживается в сфере внутренней рефлексии главного героя, обусловлено самой спецификой мировосприятия Мышкина, имеющего знаковый характер: в лицах князь прочитывает знаки судьбы, в предметах различает знаки характера человека, в явлениях видит знаки провидения. Во внутренних монологах Мышкина путем вторичного воспроизведения сюжетных событий через припоминание и рефлексию героя обозначаются значимые для повествования смысловые фрагменты действия. Таким образом читательское внимание фиксируется на «подсказывающих» элементах сюжета (событиях, словах, впечатлениях). Однако во внутреннем монологе героя не заявлено прямое истолкование сути происходящего, а показан процесс его интуитивного прозрения, передается картина его эмоциональных переживаний и впечатлений, природа которых зачастую до конца не ясна самому герою.

Функция «внешнего» монолога главного героя заключается в следующем: монолог Мышкина о смертной казни (точнее, серия монологов: Мышкин трижды рассказывает о смертной казни в сцене знакомства с семейством Епанчиных) формирует тематический контекст романа, в результате чего «слово» героя наделяется моделирующей функцией, которая, будучи заданной в пределах локального высказывания, прочитывается в плане целостной поэтической структуры романа.

Так, поэтический анализ указывает на соотнесенность смыслового подтекста событийных эпизодов романа с тематикой смертной казни. Мотив перехода в «инобытие» через «небытие» (смерть), реализованный в теме смертной казни, в действии романа переносится в контекст свадебного обряда: Настасья Филипповна, невеста-жертва, шествует «под венец» с женихом-палачом, «наверное» идет «под нож» (8, 179), на «верную погибель» (8, 178). Перерождение образа героини происходит вследствие очередного внутреннего «переворота», произошедшего в полугодие, разделяющее события первой и последующих частей - о нем свидетельствует перемена в ее облике, подмеченная Мышкиным: в лице героини вместо гордости и презрения проступают «раскаяние и ужас» (8, 352). Осознание собственной вины как преступления, а себя - «преступницей» (8, 377) заставляет Настасью Филипповну пойти на жертвенную смерть, на казнь, принять наказание во имя искупления. Поэтический потенциал образа героини заложен в символике ее имени: Анастасия - воскресение, Барашкова - агнец. Расшифровка символики отчества героини - Филипповна -указывает, что она также связана с библейской тематикой: семантика отчества - «любящая коней» - в соединении с признаком бледности, имманентным качеством героини, способствует сближению ее образа с образом Смерти - с «бледным конем» из Апокалипсиса, за которым следует ад. Образ «бледного коня» четко заявлен в романе, причем в прямом соотношении с образом героини: Лебедев передает князю свой разговор с Настасьей Филипповной: «Согласилась со мной, что мы при третьем коне, вороном... и за сим последует конь бледный и тот, коему имя Смерть, а за ним уж и ад». Установлено также, что тема воскресения, заявленная в символике имени героини, связана с темой смерти (в сцене прощания с князем героиня уподобляется умершей, но воскрешенной Христом девице,

библейской дочери Иаира) и реализуется в следующем значении: воскресение через искупительную смерть. Поэтический анализ указывает на структурное и тематическое родство образов Настасьи Филипповны и Ипполита, семантика имени которого (от греч. Хипполютос: «хиппос» - конь, «люо» - развязывать), свойственный герою признак бледности, а также открыто заявленная поэтическая концепция образа Ипполита, прямо называющего себя «приговоренным к смерти» (8, 322) указывают на единый способ символизации образов героев, связанных с темой смерти. Герои намеренно сюжетно удалены, но им свойственны схожие экзистенциальные переживания, и потому они выражают общие впечатления и оценки: видят в Рогожине убийцу, испытывают потребность в предсмертной исповеди, прощаются с князем накануне запланированной ими смерти. Однако мотивация в отношении к смерти у них разная: Ипполит, пытавшийся совершить самоубийство, движим чувством протеста, а Настасья Филипповна, идя на казнь, стремится искупить свою преступную вину.

Образ Настасьи Филипповны оказывается приобщенным к теме смертной казни как к исходу ее судьбы в эпизоде, когда героиня уподобляется казнимой графине Дюбарри: Лебедев молится «за упокой души графини Дюбарри» и «всех ей подобных»(8, 165). Аналогия судеб этих образов выявляет общий момент переворота, «перемены фортуны» (8, 165), за которым следует пройденный графиней и предстоящий Настасье Филипповне отрезок пути к смерти.

В размышлениях Лебедева выявляется также уподобление Рогожина палачу Самсону. Развитие образа Рогожина, представленное через соотнесение его с образом его «дома-кладбища», дома-могилы в контексте внутреннего монолога Мышкина, говорит о его новом смысловом наполнении: Рогожин -духовный мертвец, убийца.

Приобщение образа Мышкина к теме смертной казни происходит в сцене покушения Рогожина. Данный эпизод разворачивается в контексте символических перекличек с ходом крестных мук Христа, а также в соотнесенности с монологом князя о смертной казни. Таким образом выстраиваются параллели между образами мучеников-жертв, приговоренных к смерти, которым уподобляется князь, и образа Мученика-Христа: князь испытывает муку

приговоренного, ожидающего наступления смерти, подобную, как считает он сам, предсмертному борению Христа. Известно, что один из рассказов Мышкина о приговоренных к смертной казни воспроизводит обстоятельства казни петрашевцев". Достоевский, перенося в художественную плоскость романа свой личный экзистенциальный опыт через слово «христоподобного» героя, дополняя его образ компетентностью свидетеля исполнения смертных приговоров и приобщая его к экзистенциальному «опыту» жертвы, формирует смысловой стержень романа: тему жизни и жертвенной смерти человека как повторения жертвенной смерти Христа. Благодаря компетенции Мышкину, единственному из всех героев, доступно понимание трагедии Настасьи Филипповны.

Тема жертвенности, заявленная в символике отчества героини, в полной мере раскрывается в финальной сцене романа. Обстоятельства смерти героини - Рогожин закалывает ее ножом в сердце - соответствуют ритуалу заклания жертвенных животных. Белый наряд невесты, подобный «смертному костюму», «белому длинному балахону» приговоренного (8,52), сменившая его рубашка и «белая простыня» (8, 503), которой было накрыто с головой тело убитой Настасьи Филипповны, явно соотнесены с символикой «белых одежд» мучеников из Апокалипсиса, «которые пришли от великой скорби», «омыли одежды свои Кровию Агнеца», за что «пребывают ныне перед престолом Бога» (Ап. 7, 14-17). Брачный венец заменяется венцом мученическим. Так, мотив обручения со смертью, реализованный в соотнесении с монологом Мышкина о смертной казни, выявляет образ Настасьи Филипповны мученицы-жертвы, подобной жертвам казнимых преступников, пережившим муку смертного борения распятого Христа. Жертвенность и мученичество даруют героине искупление.

В параграфе 3 Главы второй «Монологическая речь главного героя и ее роль в формировании религиозно-этического аспекта повествовательной структуры романа» рассматривается поэтическая

11 O.A. Иост устанавливает «полную идентичность обстоятельств казни петрашевцев и картины казни, передаваемой Мышкиным в романе». См.: Иост O.A. Воспоминания как структурный компонент в публицистике и художественной прозе Ф.М.Достоевского. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1992. С. 10.

функция внутреннего монолога главного героя, или же плана его внутренней рефлексии, в связи с сюжетной интерпретацией романа.

В контексте воспроизведения внутренней экзистенции Мышкина конструируется картина мира, в которой пространство и время образуют специфический хронотоп, противостоящий в целом пространственно-временному континууму романа. Речь идет о воспоминаниях князя о швейцарских горах, трижды приводимых в романе, свидетельствующих о постепенном изменении мироощущения князя, и, следовательно, о динамике становления образа героя до начала основного действия романа. Оказавшись в горах, будучи еще «совсем как идиот», князь воспринимает мир, природу, как целостность, организованную сообразно единому общему закону, затем, преодолев чувство собственной отчужденности к «пиру» и «хору» жизни, герой приобщается к тайне сакрального мироустройства, постигая образ Неаполя -Нового града - Царствия небесного, находящегося за пределами видимого пространства, за горизонтом, «за линией, где небо с землей встречается», где «тотчас же новую жизнь увидишь» (8, 51»), Контекстуальный анализ художественного образа Неаполя показывает, что данный эпизод романа ориентирован на библейский текст о видении Небесного Иерусалима апостолом Иоанном. Мышкин также вспоминает о горах как о месте уединения и отрешения от мира людей, как о своем духовном пристанище. Проведя несколько лет в «горнем» духовном странствии, Мышкин приходит в «дольний» мир людей. Возвратясь на родину, в Россию, князь обретает образ духовности, приобщается к святоотеческому наследию, и даже внешние черты его облика становятся выражением сакрального. Лик Мышкина в общем контексте символичности внешних характеристик образов и значимости изобразительного портрета в романе воспринимается как иконописный12. Духовное восхождение князя приобщает его образ к сакральному пространству Царствия Небесного, к вершинной точке

12 Как замечает В.Г. Одинокое, сходство мышкинского облика и лика Христа, изображенного на традиционных русских иконах, отметил английский исследователь Hingley Ronald в работе «The undiscovered Dostoyevsky» (London, 1962). См.: Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского. С.112.

вертикального мироустройства. Придя «к людям» (8, 64), герой оказывается в серединном, горизонтальном пространстве, которое вне связи с сакральными координатами вертикали является профаническим, поэтому его характеристики - протяженность, замкнутость - незначимы («И в тюрьме можно огромную жизнь найти», - говорит Мышкин (8, 51)). Однако «схождение» князя по вертикали заводит его в пространство «низа», полярное «верху»: дом Рогожина, дом-«кладбище» является образом места-преисподней. Характеристика одного полюса имеет инверсионный аналог в качестве характеристики другого: светло - мрачно, ширь -теснота. Сакральный верх связан с темой жизни и воскресения духа (например - выздоровление Мышкина) и с образом Живого Бога, а низ - с темой смерти без воскресения духа и с образом мертвого Христа, изображенного на картине Гольбейна. В каждом случае рассматривается пограничная ситуация перехода к трансцензу души или к разложению по «закону природы».

В момент эпилептического припадка Мышкин оказывается в центре мистериального противостояния «света» и «мрака». Так как момент просветления связан с сознанием героя, то он оказывает влияние на формирование его личностной структуры, в то время как момент помрачения выпадает из сферы сознания героя и не находит в ней непосредственного отражения. Однако Мышкин прозревает мистическую тайну «мрака», соприкасаясь с «мраком», явленным в образах Рогожина и Настасьи Филипповны.

Категории «мрака» и «света», обозначая контрастность мировосприятия Мышкина, являясь характеристиками сакральных координат, соответствующих образам рая и ада, выступают в качестве характеристик образов-антиподов и являются поэтически универсальными.

Со второй части романа линия отношений Мышкина и Настасьи Филипповны, за исключением нескольких сюжетных эпизодов, переносится в контекст внутренних монологов главного героя. Мистика лица Настасьи Филипповны и проникновенный дар Мышкина - способность по лицам читать судьбы людей - являются выражением сверхъестественных свойств героев и образуют иррациональные факторы поэтики романа, вследствие чего раскрытие образа героини из сюжетной канвы, воспроизводящей реалистическую картину мира, переносится в область внутренней .

жизни героя, в контекст иррационального, в котором проявляет себя мышкинский дар откровения.

Начиная со второй части на первый план в сюжетном действии выходит образ Аглаи, поначалу являющийся антиподом образа Настасьи Филипповны. Светоносной Аглае свойственны общие с Мышкиным характеристики: сочетание черт детскости и взрослости, способность краснеть, выказывающая живые души героев (в противовес бледности омертвелых душой Настасьи Филипповны и Рогожина), невинность. Однако образ Аглаи претерпевает существенные изменения. Мышкин замечает, что Аглая, подавленная чувством ревности к сопернице, заражается и бледностью лица и мрачнеет. Душевный надлом, внутренний

переворот как следствие трагедии судьбы Аглаи приводит к смене ее характерологических признаков и предопределяет трагизм ее дальнейшего жизненного пути. При первой встрече князь замечает, что у Аглаи «лицо совсем другое», нежели у Настасьи Филипповны, а в развязке «сцены двух соперниц», когда в «ужасном взгляде» Аглаи выразилось «страдание» и в то же время «бесконечная ненависть» (8, 475), в ее лице проявляются признаки лица Настасьи Филипповны, подмеченные князем еще на портрете («презрение, почти ненависть», «в этом лице страдания много» (8, 68-69)). Такое сближение двух женских образов позволяет, с одной стороны, представить образ Настасьи Филипповны (или Насти, Настасьи - так именуется героиня в повествовании о ее юности) до начала трагического поворота судьбы, связанного с появлением Тоцкого, а, с другой стороны, предвидеть «будущий» образ Аглаи, черты которого представлены в эпилоге.

Явление Мышкина открывает героям трансцендентную реальность, где земная жизнь человека сопряжена с вечной жизнью духа. Путь от «света» к «мраку» проходят герои, одолеваемые ^ страстями. В трагическом завершении судеб героев романа все же

проступает «свет»: в символике жертвенной смерти Настасьи Филипповны реализуется мотив смерти-освобождения души; Рогожин, отправляясь на каторгу, подобно Раскольникову, выбирает долгий путь «постепенного перерождения» (6, 422).

Всецело посвящая себя миру людей, Мышкин жертвует своей душой во имя спасения душ других. Реализация образа главного героя посредством воспроизведения его внутреннего монолога

способствовала осуществлению следующей художественной задачи: Достоевскому необходимо было заявить в Мышкине образ мысли героя, характер его эмоциональных переживаний, иначе говоря, то сокровенное, внутреннее, что составляет суть души героя. Изображая в финале романа Мышкина-идиота, Достоевский провоцирует читателя на тот же вопрос, что и Гольбейн, изобразивший мертвого Христа: можно ли «поверить,... что этот мученик воскреснет?» (8, 339), возможно ли, чтобы в Мышкине вновь воскрес дух? В парадоксальной, с точки зрения обыденного сознания, антитезе, заявленной в слове Христа, можно предугадать ответ: «кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк. 9, 24).

В основе художественной идеи романа лежит концепция о преображении души, и финал романа, несмотря на физическую и духовную смерть героев, остается открытым. В эпически завершенных судьбах героев предвидится таинство иной жизни. Внутренний монолог главного героя, включенный в повествовательный контекст романа, служит реализации именно этой художественной идеи, так как в «христоподобном» герое сакральная тематика является доминантной. И именно через образ Мышкина выявляется символико-метафизический аспект поэтики и религиозно-этический аспект проблематики романа, его художественной идеи.

В Заключении кратко сформулированы основные выводы работы, подведены общие итоги исследования.

Основные положения диссертации изложены в следующих работах:

1. Пример разноуровнего прочтения текста Ф.М. Достоевского // Образ. Время. Стиль. Проблемы поэтики. Павлодар, 1996. С. 117-126.

2. Мышкин и Ставрогин как герои-антиподы Достоевского // Достоевский и современность. Материалы международной научной конференции. Кемерово, 1996. С. 80-81.

3. «Реквизит» в романе Достоевского // Материалы XXXV Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Филология. Новосибирск, 1997. С. 86-87.

4. Миф в художественном повествовании романа Ф.М. Достоевского «Идиот» // Материалы XXXVI Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Филология. Новосибирск, 1998. С. 91-92.

5. Русская идея как интеллигентская утопия в романе Ф.М. Достоевского // Достоевский и современность: Материалы XII Международных Старорусских чтений 1997 года. Старая Русса, 1998. С. 73-77.

Подписано в печать 12.11.03 Формат 60 84 1/16

Печать офсетная Уч.-печ. л. 1,5

Заказ N546 Тираж Ю0> экз.

Лицензия ЛР№ 021285 от 6 мая 1998 г. Редакционно-издательский центр НГУ 630090, г. Новосибирск, ул. Пирогова, 2

Р 2 О 16 4

2о

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Колесникова, Татьяна Александровна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. Образ главного героя и формирование структурно-поэтических принципов романа «Идиот».

§ 1. Становление образа главного героя и ведущих структурных принципов организации романа в подготовительных материалах.

§ 2. Общая повествовательная стратегия романа и система репрезентативных характеристик главного героя.

ГЛАВА И. Поэтические принципы реализации Ф.М. Достоевским художественной идеи в романе «Идиот».

§ 1. Образ главного героя в структурном единстве первой части романа.

§ 2. Монологическая речь главного героя и ее функции в сюжетной организации романа.

§3. Монологическая речь главного героя и ее роль в формировании религиозно-этического аспекта повествовательной структуры романа.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Колесникова, Татьяна Александровна

Роман Ф.М.Достоевского «Идиот» находится в центре внимания исследователей, и каждый новый его анализ влечет за собой новые открытия, поскольку произведение писателя - образец высшей сложности, открывающийся поэтапно тому, кто берется за его истолкование. В науке достаточно много сделано для установления места романа в общей художественной системе Достоевского, однако осталось множество неисследованных или малоисследованных проблем, связанных с поэтикой романа в целом, что отчасти объясняется отсутствием монографических трудов, посвященных «Идиоту» и сопоставимых с аналогичными исследованиями «Преступления и наказания», «Бесов» и «Братьев Карамазовых». Так, вопросы о характере проблематики, сути сюжетного конфликта, роли персонажей в романе не получили окончательного разрешения и все еще являются темой острых дискуссий. И все же центральной проблемой, главным затруднением в исследованиях романа является вопрос о сущности образа главного героя.

Трудность исследовательской задачи заключается в том, что в процессе создания романа сменялись авторские стратегические проблемные установки, и в соответствии с ними менялся и образ главного героя. С изменением «творческой сверхзадачи» модифицировалась и общая поэтическая структура романа. В результате упорных авторских поисков окончательного варианта текста беллетристическая основа сюжета организуется концептуальной идеей религиозно-этического характера. Внутренний гармоничный ритм романа сохраняется благодаря универсальной идее глубинного преображения личины «идиота» в лицо «положительно прекрасного человека» и далее в «лик Христа»1. На определенной стадии развития замысла вся жизненная прагматика романического повествования осмысляется с помощью особых подходов и воплощается посредством специфических художественных решений как художественное целое, при этом образ главного героя становится центром поэтической «вселенной», создаваемой автором.

Главный герой романа Ф.М. Достоевского «Идиот» - князь Мыш-кин - в контексте всего творчества писателя не сопоставим ни с одним ведущим персонажем: он не примыкает ни к типу героя-идеолога, к которому относятся Раскольников, Ставрогин, Иван Карамазов, ни ко взявшим крест Соне Мармеладовой и Мите, ни к оцерквленным старцу Зосиме и Алеше. Типологическая ориентация образа князя Мышкина представляет собой сложную исследовательскую проблему в контексте литературы вообще.

Уникальность героя заключается в самой идее представить в его образе воплощение этического и эстетического идеала - «положительно прекрасного человека», обладающего «исключительной христоподобной индивидуальностью»2, однако типологическое уяснение образа всерьез усложняется его интерпретаторскими разночтеньями3.

Проблема интерпретации образа главного героя имеет методологическое значение и во многом является следствием разногласий в вопросах о текстовой целостности произведения, о соотношении канонического текста с черновыми заготовками и внетекстовыми материалами, о роли прототипов в структуре персонажа и его сюжетной мотивированно

1 Данная концепция представлена в работе В.Г. Одинокова. См.: Одиноков В.Г. Религиозно-этическая основа романа Ф.М. Достоевского «Идиот» // Вестник НГУ. Серия: история, филология. Новосибирск, 2003. Т. 2. Вып. 1: филология. С. 25-34.

2 Ковач А. Роман Достоевского: опыт поэтики жанра. Budapest, 1985. С. 104.

3 Вопрос о типологии героев Ф.М. Достоевского подробно рассматривается в работах: Велик А.П. Художественные образы Ф.М. Достоевского. М., 1974; Одиности, о способах выражения авторской позиции в произведении и организации повествовательной системы. В результате, интерпретация образа героя, данная в том или ином ключе, так или иначе оказывается связанной с процессом формирования поэтической концепции романа.

В качестве иллюстрации отдельных интерпретаторских тенденций можно выделить определения доминант образа главного героя. Две весьма значимые характеристики героя обозначены на стадии его замысла: «положительно прекрасный человек» и «Князь Христос». Исследователи, полностью полагающиеся на одно из двух определений главного героя, данных в письмах Ф.М. Достоевского и в подготовительных материалах к роману, выражают различные точки зрения: сущность их позиций вытекает из характера отношений между смыслами этих определений, если, конечно, понимать их буквально в качестве доминант образа Мышкина.

Так, например, когда за князем Мышкиным признается роль «положительно прекрасного человека» (характеристика дана герою в одном из писем Достоевского), то коллизия романа трактуется как гуманистическая трагедия. Невинность — «он! невинен/» (9, 239) 4, так отмечает Достоевский в подготовительных материалах к роману «симпатичную черту» в образе героя, — объявляется типологической чертой князя Мышкина, актуальной на протяжении всего романа, благодаря чему герой уподобляется образу невинного мученика. Характеристика героя «Князь Христос» трактуется вне ее сакрального смысла, а только в контексте некоего духовного родства между «положительно прекрасным человеком» и Христом-человеком, в атеистическом смысле этого опреков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского. Новосибирск, 1981.

4 В нашем исследовании при работе с текстами Ф.М. Достоевского используется следующее издание: Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973-1990. деления. В соответствующих этой установке интерпретациях судьба и поступки героев предопределяются «средой» или «социальным конфликтом»5.

В ином ракурсе тема гуманистической трагедии рассматривается в версии, согласно которой Мышкин, будучи по природе своей «положительно прекрасным человеком», вольно или невольно принимает на себя роль спасителя человечества. Здесь сакральное начало в герое - «Князе Христе» — дискредитируется, выстраивается некая оппозиция истинно сакрального и псевдосакрального, поскольку катастрофа в романе предопределяется несанкционированной Свыше попыткой (а значит, преступлением) героя выполнить функции Мессии, например, спасти мир, простить грех, и в самом радикальном понимании образа - попыткой быть Им. Замысел Ф.М. Достоевского в данной трактовке, по мнению одних исследователей, направлен против гуманистической концепции вообще, по мнению других, отличается крайней полемичностью, направленной на разоблачение концепции Э. Ренана6, где Христос представлен вне Его божественной сути. С точки зрения этой исследователь

Все цитаты из этого издания оформлены ссылками, которые даются в таком порядке: первая цифра в скобках указывает на том издания, вторая - на страницу.

5 Подобный взгляд на Мышкина, как замечает А.Е. Кунильский, «был достаточно типичным для советского литературоведения пятидесятых - начала семидесятых годов и вписывался в существовавший тогда идеологический контекст». См.: Кунильский А.Е. О христианском контексте в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск. 1998. Вып. 2. С. 391. Данная концепция отражена, например, в работах следующих литературоведов: Мотылева T.JI. Достоевский и мировая литература // Творчество Достоевского. М., 1959. С. 15-44; Заславский Д.О. Заметки о юморе и сатире в произведениях Достоевского // Там же. С. 445-471; Велик А.П. Художественные образы Ф.М. Достоевского.

6 Концепция Э. Ренана представлена в его книге «Жизнь Иисуса», с ней был знаком Ф.М. Достоевский, и в подготовительных материалах к роману «Идиот» есть упоминания о ней и ее авторе. Об отношении Ф.М. Достоевского к идеям Э. Ренана пишет Е.И. Кийко. См.: Кийко Е.И. Достоевский и Ренан // Достоевский. Материалы и исследования. JL, 1980. Вып. 2. С. 106-122. ской позиции, образ такого Христа имел в виду писатель под определением «Князь Христос»7.

Когда же в образе князя Мышкина литературоведы видят воплощение образа «Князя Христа» библейского, то ведущим мотивом произведения становится мотив второго пришествия Христа, которому и соответствует история героя. Анализ чаще всего идет по пути установления специфики религиозного мировоззрения писателя, а прочтение романа характеризуется следующими особенностями: метафизический пласт поглощает сюжетные коллизии, образ героя трактуется догматически, поскольку находится в полной зависимости от исходного «прототипа», и вне динамических связей внутри романа8.

Интерпретации образа героя, в основе которых лежит перенесение динамического становления образа, отраженного в подготовительных материалах, на образ героя в каноническом тексте, также могут быть расценены неоднозначно.

7 Мнение о несоответствии Мышкина идеалу и даже о профанации идеала в образе Мышкина развилось в русле «постсоветского» периода. Например, Т.М. Горичева пишет: «Но получился ли из Мышкина "Христос"? Очевидно, что не получился. Сострадание Мышкина не спасает Настасью Филипповну. Он не лекарь, а скорее провокатор, обостривший болезнь, ускоривший всеобщую катастрофу. Сострадание может быть не любовью, а жалостью, безвольной, безличной и бессильной реакцией на страдание. Поэтому страдание Мышкина не воскрешает». См.: Горичева Т.М. О кенозисе русской литературы // Христианство и русская литература. СПб., 1994. С. 62-63. JI.A. Левина замечает, что Мышкин посягает «на власть, ему не положенную», «узурпирует право прощать и отпускать грехи», и что «беспомощность и обреченность героя была запрограммирована еще тогда, когда Достоевский задумывал "изобразить положительно прекрасного человека"» См.: Левина JI.А. Некающаяся Магдалина, или почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну // Достоевский и мировая культура. М., 1996. С. 117-118.

8 Наиболее последовательно образ Мышкина вне метафорического соотнесения, но в прямом тождестве с образом Христа показан в работах К.А. Степаняна. A.M. Буланов, рассматривая уникальность образа Мышкина - «Князя Христа», признает его «единственным в мировой литературе». См.: Степанян К.А. Формирование повествовательной манеры (Достоевский в работе над романом «Идиот») // Динамическая поэтика. От замысла к воплощению. М., 1990. С. 134-147; Буланов A.M. «Ум» и «сердце» в русской классике. Соотнесение рационального и эмоционального в творчестве И.А.Гончарова, Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого. Саратов, 1992. С. 71

Проблема интерпретации образа Мышкина в исследованиях, полагающихся на текстуальную завершенность произведения, столь же остра, но, на наш взгляд, решается наиболее приемлемым для анализа художественного объекта путем: через выявление содержательной насыщенности текста Достоевского, иначе говоря, через выявление его дис-курсивности. В данном случае, проблема интерпретации связана с проблемой прочтения текста, в котором приемы активизации читательского участия предусмотрены самой структурой. Подобная исследовательская позиция основывается на признании многоуровневой организации романов Достоевского, и интерпретаторские вариации образа героя возникают в результате разных по уровню восприятий самого романа.

Так, проблема интерпретации обостряется из-за разногласий относительно степени скоординированности между вариантами образа героя на стадии замысла и его каноническим образом в романе, а также методологическими разногласиями относительно самой возможности прибегать к аргументам, находящимся вне поля канонического текста произ-« ведения, при обосновании ключевых позиций анализа. Так, четко выделяются исследования, в которых в качестве художественной доминанты образа героя рассматриваются его характеристики из подготовительных материалов к роману, и исследования, полагающиеся только на текстуальную данность произведения. Сама по себе проблема соотношения текста художественного произведения и сопутствующих ему материалов не нова, но актуальна, поскольку возникает в контексте востребованного и по сей день литературоведческого метода исследования.

Методологическая база нашей работы выстраивается с учетом специфики объекта анализа, каковым является образ главного героя, рассматриваемый с точки зрения его структурной организации в системе поэтического целого. Таким образом, в качестве методологической установки в решении проблемы соотношения канонического текста и внетекстовых материалов в нашем анализе выступают позиции следующих ученых.

Еще A.JI. Бем в 1936 году в одной из своих пражских работ отметил новые тенденции в развитии литературоведения. Подчеркнув, что после «блестящих во многих отношениях работ Д.С. Мережковского, С. Булгакова, Н. Бердяева, В.В. Розанова, Вяч. Иванова, A.JI. Волынского, Льва Шестова и др., изучавших Достоевского преимущественно под углом зрения его религиозно-философских взглядов», появились исследования с новым подходом к изучению творчества, ученый отметил: «Русские исследователи последних пяти лет прежде всего в своих работах исходят из текста произведений, преимущественно художественных, дают тщательный анализ, привлекают вновь опубликованный рукописный материал, и лишь затем, опираясь на сделанные наблюдения, делают детальнейшие выводы»9. По мнению ученого, «эти новые устремления русской науки» находились «в полном соответствии с общим направлением современной историко-литературоведческой науки вообще», а применительно к изучению творчества Ф.М. Достоевского — оказались плодотворными, так как «в результате были установлены такие черты в его творчестве, которые раньше ускользали от внимания исследователей»10. A.JI. Бем определяет основные аспекты этого исследовательского метода. О связи между анализом художественного произведения и анализом творческого процесса и их приоритетах ученый пишет так: «Важна не психология творчества писателя, даже не самый процесс творчества, а художественное произведение само, как законченный акт, и только в целях его уяснения приходится иногда останавливаться на самом творческом процессе. Вскрыть на основании внимательного анализа произведения его творче

9 Бем А.Л. У истоков творчества Достоевского. Прага, 1936. С. 5.

10 Там же. С. 5 ские возбудители - значит проникнуть к самым истокам творчества писателя»11.

Проблема «методологически организованной интерпретации» поставлена в работе А.П. Скафтымова «Тематическая композиция романа «Идиот». В частности, ученый настаивает на необходимости различать два подхода в изучении художественного объекта: первый подход соответствует задаче «осмысления внутренней целесообразности и коорди-нированности частей» произведения, второй - задаче «раскрытия психологического процесса созидания и изучения авторской работы и всех

10 причин, обусловливавших рождение произведения» . Для первого подхода «всякий отход в область черновых рукописей, в область биографических справок» недопустим, в то время как для второго подхода, устанавливающего генезис произведения, «черновики и письма» составляют предмет изучения.

Такое же разграничение проводит Р.Г. Назиров, выделяя, с одной стороны, «анализ поэтики канонического текста и авторской идеи» и, с другой, «анализ творческого процесса писателя и внутреннего движения

1Ч его поэтических форм от замысла к целому» . По мнению ученых, арсенал приемов и средств этих видов анализа применим только внутри каждого из них, так как каждый преследует разные цели. Р.Г. Назиров, например, считает необходимым изучение прототипов для анализа творческого процесса, в то время как для анализа поэтики романа изыскания прототипов оказываются «лишними, так как затемняют позицию авто

11 Бем А.Л. Там же. С. 8

1 "У

Скафтымов А.П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафты-мов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 28.

13 Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского. Саратов, 1982. С. 88.

14 Назиров Р.Г. Там же. С. 88

В процессе замысла образ героя выступает в качестве становящегося объекта творческой мысли писателя, а в завершенном произведении он является субъектом действия, мотивированного романной ситуацией, что важно учитывать при анализе поэтики романа. Основным постулатом этого анализа является признание «непозволительности всяких отходов за пределы текстуальной данности самого произведения»15, поскольку «текстуальная данность» является результатом конструктивных решений автора, проявлением авторской воли. Таким образом, употребление внетекстуальных характеристик, мотивов, высказываний наряду с текстуальными и на правах с ними может привести к искажению авторского видения художественной идеи.

В ином аспекте, и в более, на наш взгляд, правильном, эта проблема рассматривается Ю.М. Лотманом. Например, в его исследовании, посвященном проблеме внетекстовых связей поэтического текста, внетек-стуальность понимается широко — как «исторически реальный или условный контекст», в который текст «неизбежно включается», так как «текст вообще не существует сам по себе» и является опосредованным «многочисленными внетекстовыми связями»16. Причем внетекстовым или образующим контекст элементом Ю.М. Лотман считает не только дискурсивность текста, как это чаще всего понимается, но и творческий процесс, предшествующий написанию текста. В частности, он пишет: «для того, чтобы стать "текстом", графически закрепленный документ должен быть определен в его соотношении к замыслу автора, эстетическим понятиям эпохи и другим, графически в тексте не отраженным величинам»17.

15 Скафтымов А.П. Там же. С. 28.

16 Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике // Ю.М.Лотмн и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 204.

17 Лотман Ю.М. Там же. С. 203.

Ученый рассматривает текст как целостность в качестве определенного уровня бытования текста. Так, текст, будучи опосредованным внетекстовыми связями, в свою очередь, как целостность, опосредует художественный прием. Ю.М. Лотман пишет: «Прием прежде всего содержателен, он является знаком содержания. Но эта содержательность особого рода: художественное произведение не складывается из приемов, подобно тому, как синтаксическая единица, по особым правилам, из лексических. Приемы относятся к содержанию не непосредственно, а опосредованно, через целостность текста. Более того, без отношения к целостности текста прием вообще не существует. Но и текст не высший уровень. Он опосредован внетекстовыми связями»18.

Итак, анализ, направленный на изучение художественных приемов, системная совокупность которых образует часть поэтики того или иного произведения, должен быть ориентирован на целостность текста, а исследование художественного произведения как художественного феномена, безусловно, — на внетекстовые связи.

В плане постановки диссертационной проблемы, следует заметить, что тема интерпретации образа князя Мышкина настолько сложна, что объединяет целый комплекс исследовательских задач, решение которых, или хотя бы рассмотрение, требует обратиться к вышеуказанным методам работы с художественным объектом в равной степени, не смешивая, но сопоставляя их, и поэтому подготовительный этап работы над романом «Идиот», отраженный в черновых рукописях и письмах Ф.М. Достоевского, заслуживает особого внимания в нашем исследовании.

Соответственно, предметом и материалом исследования являются текст романа «Идиот», подготовительные материалы к нему, письма Ф.М. Достоевского, относящиеся ко времени работы над романом.

18 Там же. С. 207.

Методология исследования основывается на принципах текстологического, структурно-поэтического, историко-типологического анализа.

Анализ, направленный на рассмотрение структуры, правомерен относительно художественно законченного образа героя, реализуемого во внутренней структуре произведения, которая, в свою очередь, может рассматриваться в следующих аспектах: с точки зрения уникальности структуры исследуемого произведения, с точки зрения ее универсальности для художественной системы писателя или же со стороны ее типологической преемственности в контексте литературы.

Роман «Идиот», второй после «Преступления и наказания» большой роман писателя, входит в группу произведений, образующих так называемое «пятикнижие» Ф.М. Достоевского. «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы» образуют единство, поскольку сопоставимы в масштабе художественных задач, заложенных и решаемых писателем в каждом из произведений. Так, например, аспекты изучения одного из этих романов в полной мере при-ложимы ко всем остальным, что, с одной стороны, само по себе объясняется их принадлежностью к одному жанру, а с другой стороны, свидетельствует о том, что каждый из них может быть рассмотрен как жанровый феномен.

А. Ковач определяет романы «пятикнижия» «этапами эволюции жанра европейского романа»19, а М.М. Бахтин признает, что Достоевский совершил «революционное новаторство в области романа как художественной формы» . Сопоставляя эти высказывания, можно заключить, что жанровое своеобразие романа Достоевского отчасти выражается в специфике его художественной формы, если учитывать, что жанр,

19 Ковач А. Там же. С. 9.

20 Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. М., 1994. С. 4. по верному определению А. Ковача, «это свойство структуры целого, а не организации его частей» . Таким образом, в аспекте изучения жанрового своеобразия романа повествовательная система, сюжет, структура персонажей романа не представляют собой частных вопросов исследования, так как в совокупности организуют «единство целого» и в этом смысле являются жанрообразующими элементами.

Проблема соотношения формы и содержания также решается на уровне определения жанрового своеобразия того или иного произведе-22 ния .

Ю.М. Лотман замечает, что «дуализм формы и содержания должен быть заменен понятием идеи, реализующей себя в адекватной структуре и не существующей вне этой структуры»23. По мысли ученого, «идея выражается во всей художественной структуре» произведения. Путь к целостности произведения проходит через восприятие художественного текста как «сложно построенного смысла», причем все элементы текста должны пониматься как «элементы смысловые»24.

В подтверждение этой мысли можно привести тот факт, что любые обобщающие оценки романа или попытки определить primi inter pares -первого среди равных романов, в основе своей опирающиеся на один из структурных факторов произведения, не выдерживают критики. Достаточно вспомнить опровержения, высказанные в адрес Л.П. Гроссмана, с точки зрения которого «Преступление и наказание» является «лучшим

21 Ковач А. Там же. С. 70.

22

О взаимоопределяющем значении формы и содержания высказался сам Ф.М. Достоевский в одном из писем: «Я даже верю, что для разных форм искусства существуют соответственные им ряды поэтических мыслей, так что одна мысль не может никогда быть выражена в другой, не соответствующей ей форме» (28, 3; 20). Из заключения Ф.М.Достоевского следует, что «форма» не бессодержательна, а «поэтические мысли» внутренне ориентированы на определенный формальный способ их выражения.

23 Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 19.

24 Там же. С. 19. из произведений Достоевского», потому что здесь автор организует повествование таким образом, что герой находится «почти все время в по

О ^ ле зрения читателя» . Однако выявленная специфика повествовательных структур «Идиота»26, «Бесов», «Братьев Карамазовых», а главное -найденная исследователями причина усложненности этих структур в ее целесообразности, ни в коей мере не умаляют художественного достоинства этих произведений27.

Гроссман Л.П. Достоевский — художник // Творчество Достоевского. М., 1959. С. 389.

На наш взгляд, аргументация Н.А. Бердяева по поводу превосходства романа «Идиот» над остальными романами также имеет относительный характер. Философ признавал этот роман «художественно самым совершенным творением писателя» на том основании, что концепция «Идиота», где «все движение идет не к центральной фигуре князя Мышкина, а от нее ко всем», будучи противоположной концепции «Подростка» и «Бесов», в художественном плане наиболее гармонична. См.: Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н.А. О русских классиках. М., 1993. С. 124.

О приоритете изучения структурной организации романа как целого говорит и тот факт, что именно этот аспект поэтики стал ведущим в определении новаторства писателя в так называемый ранний период его творчества. В современном литературоведении по некоторым позициям нивелируется граница между ранним и поздним периодом творчества писателя, что, на наш взгляд, свидетельствует о смене ведущих методологических критериев в оценке произведений Ф.М. Достоевского. Так, исследования, классифицирующие произведения писателя на основе характера проблематики и по тематическому принципу в большей мере актуализируют преемственные связи между творчеством Достоевского, Пушкина и Гоголя. С этой точки зрения ранние произведения Достоевского в большей мере обусловлены традициями русской литературы, полны заимствованиями, а сам писатель находится под влиянием его именитых предшественников, и только в последующем периоде своего творчества реализуется как самостоятельный и оригинальный художник. Тематическая преемственность ранних произведений Достоевского неоспорима, однако не случайный, а преднамеренный характер использования предшествующих тематик в ранних романах писателя обнаружили исследователи, изучающие специфику романной поэтики Достоевского с позиции ее структурной организации. Так, например, Д. Кирай отмечает, что «уже первые романы Достоевского - «Бедные люди» и «Двойник» -знаменуют начало новой линии русского романа». Специфику этих произведений исследователь видит в новой, с точки зрения художественного изображения, постановке «старой», или, лучше сказать, ставшей уже традиционной темы «маленького человека». И здесь впервые Достоевским осуществляется переосмысление классического образа героя через выстраивание нового принципа повествования. Д. Кирай отмечает, что повествовательная функция, «принадлежащая в повестях Пушкина и Гоголя автору, переходит у Достоевского к герою», а «выражение авторского взгляда» осуществляется «во внутренних формах эпической конструкции». Благодаря этому «маленький человек» «превращается из объекта в "субъект" произведения,

В данном исследовании художественное произведение рассматривается с точки зрения уникальности его структуры, каждый компонент которой (повествовательная модель, сюжет, система персонажей и т. д.) в совокупности организуют единство целого.

Таким образом, актуальность представленного исследования обусловлена, прежде всего, тем, что устанавливается целостность текста романа как в идейном, так и в поэтическом плане. В этом отношении представлен сбалансированный итог ранее обсуждавшихся в литературоведении положений. Достоверность выводов обеспечивается как интертекстуальным анализом, так ц привлечением текстов черновых рукописей и эпистолярных материалов. Разрабатывается поэтическая структура центрального образа, который представляет собой универсальное «поле характера», интегрирующее с помощью различных поэтических приемов все элементы и составляющие образной системы романа. Обнаруживается авторская стратегия построения текста, наблюдаемая в динамике творческих поисков и в канонической, завершенной форме.

Цель диссертации - выявить поэтические компоненты структуры образа главного героя и определить их значение в структуре эпического целого, в реализации художественной идеи романа - ставит этапные задачи, которые определяют проблематику разделов исследования.

Так, освещению проблемы становления замысла и поэтических способов его реализации посвящена первая глава нашей работы: «Образ главного героя и формирование структурно-поэтических принципов романа "Идиот"». полноправную личность, движимою своей "амбицией"». Исследовательская позиция Д. Кирая, на первый взгляд, перекликается с концепцией М.М. Бахтина, однако, в отличие от последнего, Д. Кирай не игнорирует роль сюжета в романе, что помогает ему обосновать свое видение принципов романной структуры и на основании реализации этих принципов в повестях Достоевского и классифицировать их как «собственно романные в жанровом аспекте». См: Кирай Д. Художественная структура ран

В § 1 первой главы нашей работы «Становление образа главного героя и ведущих структурных принципов организации романа в подготовительных материалах» поставлены следующие задачи: прослеживая динамику развития образа героя в этих предшествующих роману материалах, необходимо выявить значение внероманных характеристик образа, т. е. реконструировать их контекстуальный смысл, что, в свою очередь, послужит уяснению авторского замысла, а также раскроет данные характеристики с точки зрения их содержательного объема. Более того, поскольку в результате анализа становится очевидной их динамическая, изменчивая природа, то необходимо установить такую поэтическую доминанту образа, которая, будучи структурным компонентом, обладала бы стабильностью.

Анализ подготовительных материалов позволяет также определить процесс становления основных структурных принципов организации романа. Развитие ведущей сюжетной линии, композиционное построение, формирование системы персонажей и повествования — все эти составляющие становящегося романа необходимо рассмотреть в связи со спецификой разрабатываемого образа главного героя, в контексте перемены идеологических установок в его образе.

Данный аспект анализа подготовительных материалов к роману способствует разрешению проблемы интерпретации образа героя на основе внетекстуальных характеристик, раскрывает специфику создания канонического образа героя, а также позволяет проследить процесс формирования структурных элементов художественного единства.

Примечательно, что художественная реализация образа главного героя, князя Мышкина, в соответствии с замыслом, потребовала перестройки в организации повествования романа. Если в предшествующем них романов Ф.М. Достоевского // Studia Slavica Hung. XIV. Budapest, 1968. С. 235236. романе «Преступление и наказание» повествование ведется от лица «вездесущего» автора-монологиста, то в «Идиоте» впервые повествование перестраивается и ведется, начиная со второй части, от лица непер-сонифицированного, но отчужденного от авторского голоса рассказчика. Данная повествовательная модель является новаторской в творчестве Достоевского, и впоследствии, как известно, получает свое развитие: в «Бесах» и «Братьях Карамазовых» уже четко обозначены персоны рассказчиков.

Актуальной в исследовании романа «Идиот», с точки зрения структурного анализа, является проблема внутренней перестройки художественного целого вследствие изменения повествовательной стратегии внутри произведения. Находя причину перемены типа повествования в переосмыслении идейных установок в образе главного героя, произошедшем в процессе работы писателя над текстом произведения, исследователи сталкиваются с рядом вопросов, касающихся организации всего художественного единства. В частности, возникает вопрос о целостности текста самого романа и образа главного героя, о специфике соотношения авторского голоса и позиции неперсонифицированного рассказчика.

В § 2 первой главы нашей работы «Общая повествовательная стратегия романа и система репрезентативных характеристик главного героя» ставятся следующие задачи: осветить проблемы изучения принципов организации повествования в романе Достоевского в теоретическом плане; на основе анализа художественного текста определить специфику повествования; с учетом выявленной специфики рассмотреть взаимосвязь типа повествования и способа раскрытия образа главного героя, реализуемого в системе его репрезентативных характеристик.

Рассмотрев взаимозависимость организации структурных уровней романа и образа главного героя в первой главе диссертации, во второй главе «Поэтические принципы реализации Ф.М. Достоевским художественной идеи в романе "Идиот"» мы переходим к анализу поэтики романа. В частности, нами рассматривается проблема реализации художественной идеи на уровне сюжета и определяется функциональная роль образа главного героя в данном аспекте.

Обратимся к обзору некоторых исследований, посвященных проблеме структурной организации романа Достоевского, особо акцентируя в них то, как критиками и исследователями освещается проблема соотношения героя и сюжета.

М.Е. Салтыков-Щедрин в своей рецензии на роман «Идиот» отметил своеобразие построения системы персонажей у Достоевского: одни его герои - это реалистические образы, «лица, полные жизни и правды», а другие — «какие-то загадочные и словно во сне мечущиеся марионетки» . И хотя писатель оценивал это своеобразие критически, указывая на то, что «рядом с картинами, свидетельствующими о высокой художественной прозорливости», у Достоевского присутствуют «сцены, которые доказывают какое-то уже слишком непосредственное и поверхностное понимание жизни и ее явлений»29, можно считать, что он одним из первых установил «противоречие» художественной системы Достоевского в плане изображения персонажей.

Н.Н. Страхов рассматривал «неестественное» поведение героев в плане создания нового художественного единства, где идеи и атипичное поведение героя соотнесены с внешними событиями действия и внутренними перипетиями, возникшими в результате катастрофических происшествий. Н.Н. Страхов, таким образом, подчеркивает художественную убедительность сюжетной мотивации, и «главная сила автора», по его мнению, выражается не в изображении «типов», а в «изображении

28 Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. Т. IX. М, 1967. С. 413.

29 Там же. С. 413. положений, в умении глубоко схватить отдельные движения и потрясения человеческой души»30.

Этот тезис Н.Н. Страхова развивает Ю.Н. Тынянов. Замечая, что художественная система Достоевского реализуется в новом соотношении событий и персонажа, исследователь пишет: «Сюжет развертывается контрастно, совпадая с контрастным обнаружением характеров; высшая точка сюжетного напряжения есть вместе и высшее обнаружение характеров»31. Для Ю.Н. Тынянова герой Достоевского прежде всего динамичен благодаря его связи с сюжетом, как и для В.Б. Шкловского, который рассматривал сюжет с точки зрения его типологии в повествовательной эпике, с учетом дифференциации соотношений персонажа и события. Тип сюжета, где «действие противоречит действователю»32, соответствует сюжету Достоевского, а герой характеризуется как «ок-сюмористичный», поскольку его развитие идет по пути «несовпадения персонажа и его действия» . Этот, образно говоря, сбой усугубляется той ситуацией, что, по мнению В.Б.Шкловского и, кстати, В.Ф. Переверзева, «для романов Достоевского типично появление следствия раньше причины, причина же открывается как тайна»34. В.Шкловский определял значение интеллектуальных речей героев для сюжетной мотивации целого следующим образом: «Роман развернут философским материалом, данным в мотивировке, что это речи геро

30 Так, например, о Раскольникове критик пишет: «Преступление вовсе не есть действие, характеристическое для личности Раскольникова; а можно сказать, что оно с ним случилось. Итак, понятно, что личность Раскольникова подавлена событием а не представляет ясного типического образа». См.: Страхов Н.Н. Наша изящная словесность. «Преступление и наказание» // Отечественные записки. 1867. №2. С. 549-550.

31 Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (К теории пародии). Пг., 1921. С. 21.

32 Шкловский В. Сюжет у Достоевского // Летопись дома литераторов. Вып. 4. М., 1921. С. 4.

33 Там же. С. 5.

34 Переверзев В.Ф. Творчество Достоевского. М.; Л., 1928. С. 39. ев»35. Далее он рассматривал этот «материал» в его композиционном построении вне связи со структурой персонажа.

Проблема композиции становится центральным предметом исследования в работах Л.П. Гроссмана. Определяя своеобразие жанра романа Достоевского через принцип соединения разнообразного интеллектуального, культурного и литературного материала с повышенной событийностью произведения, ученый выделяет три компонента художественного единства: «значительность философского замысла», «занимательность внешней интриги», «углубленность психологической разработки»36. Поскольку Л.П. Гроссман считает, что «исходным пунктом в романе Достоевского является идея», и сам замысел понимается как философский, то сюжету в его концепции отводится незначительная роль: развитие сюжета не имеет влияния на идею, сюжет определяется «внешним событием», внешним по отношению к поэтической мысли романа вообще. Таким образом, сюжет, лишенный поэтической функции, сводится к формальному приему «возбуждения внешнего интереса путем внешней интриги». Через персонажей идеи оглашаются и вступают между собой в разные по напряжению отношения .

Однако А.С. Долинин настаивал на поэтической значимости событий в структуре романов Достоевского, справедливо отмечая, что «на разработку сюжета как такового, на связное более или менее органическое развертывание событий Достоевским тратилось чрезвычайно много

35 Там же. С. 5.

36 Гроссман Л.П. Поэтика Достоевского. М., 1925. С. 19.

37 По этому поводу Л.П. Гроссман пишет: «Формы беседы или спора, где различные точки зрения могут поочередно господствовать и отражать разнообразные оттенки противоположных исповеданий, особенно подходит к воплощению вечно слагающейся и никогда не застывающей философии. каждое мнение словно становится живым существом и излагается взволнованным человеческим голосом». См.: Гроссман Л.П. Путь Достоевского. Л., 1924. С. 18. усилий» . Исследования ученого основываются на тезисе о взаимообусловленности развития внешнего действия и раскрытия образов героев со стороны их интеллектуальных, психологических и экзистенциальных поступков.

В специальных анализах психологического плана романов Ф.М. Достоевского двойственность в понимании сюжета сохраняется, основной тенденцией анализа можно назвать подход к изучению структуры с точки зрения соотнесения поступков и мыслей героев с их сюжетной функцией. Так, например, С. Аскольдов, рассматривая роль психологических деталей в мотивации событий, видит специфику сюжета Достоевского в том, что развитие действия идет по пути раскрытия «положений», в которых оказываются герои. Закономерность поэтической мотивации проявляется, по мнению исследователя, в характере связи между психологическими актами (жест, мимика, внутренняя речь) и «положениями», где эти акты возникают. Это соотношение определяет «контрастность несовпадения слова и мысли, мысли и поступка»39 в структуре персонажа, а «алогичность» психологических деталей объясняется условиями, в которые ставит героя ход событий. Таким образом, эти детали служат уяснению именно условий, а не собственно образов героев.

С. Аскольдов, настаивая на необходимости преодоления так называемого «психологизма в науке», призывает отказаться от психологического метода в объяснении психологического материала романа. В этом его поддерживает А.П. Скафтымов. Однако если С. Аскольдов связывает оценку контрастных проявлений героев с их «положениями», то А.П. Скафтымов прямо соотносит их с замыслом писателя, поскольку

38

Долинин А.С. Исповедь Ставрогина в связи с композицией «Бесов» // Литературная мысль. Пг., 1922. Вып. 1. С. 140.

39 Аскольдов С. Психология характеров у Достоевского // Ф.М. Достоевский. Статьи и материалы. Л.; М., 1924. Сб. 2. С. 8. придерживается мнения о «телеологическом принципе в формировании произведения»40, суть которого в следующем: созданию произведения предшествует авторское задание, и этим заданием определяется организация всех частей и деталей произведения. По А.П. Скафтымову, телеологическая организация доступна наблюдению на тематическом уровне произведения, поэтому исследователь определяет психологические детали «тематическими мотивами» и ограничивает свой анализ рассмотрением «тематической композиции», а сюжетная композиция остается у него без внимания. В плане структурной организации персонажей А.П. Скафтымов выделяет установку героев на «двойную резонацию», в результате чего каждая единица, входящая в структуру персонажа, служит детализации противостояния двух пересекающихся в образе героя тематик.

Вяч. Иванов изложил методологические принципы теории «романа-трагедии», получившей широкое распространение (например, в работах Г. Чулкова, В. Кирпотина, В. Евнина). Своеобразие художественного мира Достоевского исследователь видел в специфике реализма писателя, который, по его мнению, основан «не на познании, а на проникновении», а ведущим художественным принципом писателя считал его стремление «утвердить чужое "я" не как объект, а как другой субъект»41.

Поступки героев, по Вяч. Иванову, «поэт должен объяснить и обусловить трояко»: во-первых, «из метафизической антиномии личной воли»; во-вторых, «из психологического прагматизма, т. е. из связи и развития периферических состояний сознания, из цели переживаний»; в-третьих, «из прагматизма внешних событий, из их паутинного сплетения, образующего тончайшую, но мало-помалу становящуюся нерас

40 Скафтымов А.П. Тематическая композиция романа «Идиот». С. 5.

41 Иванов Вяч. И. Достоевский и роман-трагедия // Иванов Вяч. И. Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М., 1916. С. 33. торжимой ткань житейских условий»42. Таким образом, самые неожиданные и эксцентрические поступки персонажей оказываются мотивированными поэтически.

При сравнении концепций Вяч. Иванова и М.М. Бахтина наблюдаются некоторые тезисные совпадения. Оба исследователя видят в герое Достоевского субъект, но у Иванова герой Достоевского все же развивается в русле авторского миросозерцания, а у Бахтина вовсе не сводим к авторской парадигме43.

В исследованиях Г.М. Фридлендера обосновывается точка зрения о принципиальной объективности художественного мышления Ф.М. Достоевского, проявившейся на всех уровнях организации романного целого. Так, например, объективность в позиции автора в форме «поэтической справедливости» реализуется «прежде всего - в группировке персонажей, в соотношениях, складывающихся между ними, в логике развития их характеров и судьбы, т. е. во всей художественной интерпретации образа»44. Сознание каждого персонажа, как полагает ученый, «отражает обычно, по замыслу автора, лишь одну из граней объективного мира, т. е. часть истины», для создания объективной картины «Достоевский группирует главных персонажей романа на основе своеобразного социально-психологического параллелизма», что придает образам их «общественную типичность»45. В результате, противоречия, реализованные в интеллектуальном и психологическом плане, в романах Достоев

42 Там же. С. 24.

43 Общность взгляда на повествовательную функцию в романе Достоевского также сближает этих исследователей, однако у Бахтина мысль о функциональной невостребованности повествования звучит радикальнее, так как противопоставляется оценочной активности героев. Унифицируя эпическую (романную) и драматическую структуры, Вяч.Иванов исключает повествовательную функцию из ряда моделирующих, поскольку форма романа в его концепции исчерпывается связью структуры персонажа и внешнего действия, как в драматическом искусстве.

44 Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. М.; JL, 1964. С. 190.

45 Там же. С. 191. ского не являются следствием «раздвоенности» мировоззрения писателя, как полагают некоторые исследователи (В.В. Ермилов, например), а отражают свойства русской действительности XIX в, которая становится объектом моделирования в романе Достоевского. Работам Г.М. Фрид-лендера присуще адекватное понимание конкретно-исторической и фи-лософско-исторической объективности романов Достоевского, т. е.

46 принципов реализма писателя .

Итак, проведя обзор наиболее репрезентативных исследований, можно сделать вывод об актуальных проблемах поэтики Ф.М. Достоевского. Прежде всего, стоит отметить: своеобразие творчества писателя заставляет исследователей специально, с учетом этого своеобразия, выстраивать новые теоретические конструкции, что свидетельствует о приоритетной, ведущей, а не подчиненной роли художественного материала. Поиски структурных доминант в романе Достоевского идут по пути уяснения принципов организации композиционного целого, сюжетного рассказывания, структуры персонажей в их взаимосвязи.

На наш взгляд, вопрос о соотношении сюжета и образа главного героя в плане сюжетной интерпретации романа «Идиот» требует обратиться к проблеме осмысления характера самого романного конфликта.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в работе при исследовании принципов реализации художественной идеи приоритетным становится выявление структурно-организующей и доминирующей в поэтическом плане роли образа главного героя. Определяются поэтические компоненты образа главного героя и их функции в повествовательной и сюжетной организации романа, в частности, в формировании

46 Однако известны случаи, когда ученый отказывает писателю в «поэтической справедливости». Так, например, говоря о речи Мышкина на вечере у Епанчиных (а также о некоторых высказываниях Сони Мармеладовой, Шатова, Зосимы), Г.М. Фридлендер утверждает, что она «никак не подготовлена развитием характера Мышкина». См.: Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. С. 237. тематического контекста, реализуемого в сюжетном плане. Выявляется структурная роль главного героя в построении системы персонажей.

Так, во второй главе нашей работы в исследовании организации сюжета ведущую роль играет выявление принципа моделирующей функции «слова» главного героя для формирования смыслового контекста сюжетного события. Исследование поэтики романа ставит следующую задачу: определить значение и сюжетную функцию повторяющихся знаковых деталей, обнаруживаемых в описательном повествовании, реакциях героев и монологах главного героя. О данном функциональном аспекте изучения знаковых деталей в творчестве Достоевского пишет, например, А. Ковач: «Детали с возрастающей частотой повторяемости составляют систему сигналов сюжетной упорядоченности на таких уровнях повествовательной фактуры, как внезапный жест или мимика, противоположный поступок или слово персонажа»47.

В исследовании поэтики также необходимо выявить специфику композиционного построения романа, где сюжетное повествование разорвано, и, следовательно, воспроизведение ретроспективных, по отношению к настоящему времени рассказывания (собственно сюжета), событий, будь то предыстория героев, или же сведения о событиях полугодия, не развернутого в повествовании, является значимым для реконструкции последовательного развития действия и определения мотивации поступков героев, реализованных в сюжетном плане.

В § 1 второй главы нашей работы, в соответствии с его названием, рассматривается следующая проблема - «Образ главного героя в структурном единстве первой части романа», и ставятся задачи: определить структурное положение первой части романа, рассмотреть принципы реализации образа главного героя в этой части, провести анализ ее сю-жетно-композиционной организации.

В § 2 второй главы нашего исследования «Монологическая речь главного героя и ее функции в сюжетной организации романа» рассматривается поэтическая функция «внешнего» и внутреннего монологов главного героя в следующем аспекте: рассказ Мышкина о смертной казни как о свершении суда, исполнения наказания по приговору образует в художественной системе романа скрытую семантическую доминанту и ее составляющие (мотивы суда, приговора, образы жертвы, палача и т.п.). Также определяются поэтические принципы реализации образов центральных персонажей.

В § 3 второй главы нашего исследования «Монологическая речь главного героя и ее роль в формировании религиозно-этического аспекта повествовательной структуры романа» ставится задача исследовать поэтическую функцию внутренних монологов, или внутренней рефлексии главного героя, в связи с сюжетной интерпретацией романа, а также определить их значение в реализации идейного плана художественного замысла.

В заключении содержатся общие выводы диссертации.

47

Ковач А. Роман Достоевского: опыт поэтики жанра. С.40.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтические компоненты структуры образа главного героя в романе Ф.М. Достоевского "Идиот""

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ повествовательной структуры романа «Идиот» показывает, что ее специфика непосредственно связана с принципом реализации образа главного героя. Идейная концепция образа Мышкина повлияла на определение принципа его реализации: «таинственный» образ «князя-сфинкса» и действия, связанные с ним, не поддаются прямому толкованию не только с позиции героев романа, но и в плане «объективного» рассказывания. Поэтому в повествовании намечается точка зрения рассказчика с ограниченной компетенцией. Эта позиция затем проявит себя в образе неперсонифицированного рассказчика, а изображение главного героя будет подчиняться принципу самораскрытия.

В первой части романа, где преобладает безличное повествование, сравниваемое с голосом автора, уже заявлено «лицо» неперсонифицированного рассказчика и представлен весь арсенал его повествовательных «приемов» (монологические отступления, присоединение к позиции персонажа, цитирование расхожих мнений, «слухов и толков»). И, хотя повествование от «лица» псевдосюжетного рассказчика утверждается и далее, со второй части романа, необходимо отметить, что принципиальное отличие повествовательных приемов первой и последующих частей заключается в следующем: в первой части отсутствует внутренний монолог главного героя, а в последующих частях его внутренний монолог, характеризуемый «сюжетным всеведением», образует специфический повествовательный пласт, определяющий вторичную роль псевдосюжетного рассказывания от имени некоего «лица».

Таким образом, наблюдается функциональное усложнение роли монологической речи как поэтического компонента образа героя. Так, в первой части, помимо задачи самораскрытия характера персонажа, его «внешние» монологи, обращенные к собеседникам, формируют тематические контексты романа, и здесь доминирует не монологизм повествователя, а монологизм Мышкина, хотя он как персонаж и встроен в диалогическую структуру. В результате, задача по выявлению принципов реализации авторского замысла требует обратиться к рассмотрению поэтических составляющих образа главного героя.

Несмотря на изменение структуры повествования в романе, на наш взгляд, представление о художественной раздробленности «Идиота» является необоснованным. Тот факт, что заявленные в первой части поэтические приемы в полной мере востребованы на протяжении всего романа, свидетельствует о его художественной целостности.

Через образ главного героя автор выстраивает систему организации персонажей в романе, которая отражает авторский замысел, вследствие чего Мышкин оказывается носителем полноценной и достоверной точки зрения на события романа и их участников.

На наш взгляд, проблемы сюжетной интерпретации «Идиота» непосредственно связаны с определением центрального конфликта в романе. Конфликт отношений героев представлен в двух планах - как житейский, со всеми его атрибутами, и как трагедийный, реализуемый в плане экзистенциальных переживаний центральных персонажей и в восприятии Мышкина. Более того, на наш взгляд, само появление Мышкина в судьбе героев приводит их к переосмыслению своей жизненной позиции, вследствие чего внутренний, экзистенциальный конфликт героев становится ведущим в развитии их историй.

Следует отметить также, что в пространственно-временной организации произведения обнаруживается специфическая сакральная картина мира, в которую вписываются образы райского Царства Небесного и адской преисподни. В поэтике романа обозначены категории «света» и «мрака»: будучи признаками пространственных координат, они выступают как характеристики образов героев.

Общая динамика развития образов соответствует их внутреннему движению от «света» к «мраку», и, наоборот, от «мрака» к «свету». Кульминация действия, совпадающая с его развязкой в финальной сцене романа, как раз выявляет изменение направленности пути героев, поскольку смерть, физическая или духовная, является завершением одного этапа и началом другого, о существовании которого так явно свидетельствует само явление, чудо Мышкина.

Таким образом, художественное своеобразие «Идиота» в полной мере выражается в поэтике образа главного героя, поскольку на всех уровнях романа выявляется его организующая роль. В этом плане экспе-риментальность замысла писателя позволила ему обнаружить новаторские принципы в создании романа как эпической формы, реализованные им в последующих произведениях. Однако образ Мышкина, с художественной точки зрения, является феноменальным как в творчестве Ф.М. Достоевского, так и во всей и мировой литературе. источники

1. Достоевская А. Г. Дневник 1867 года. М., 1993. 452 с.

2. Достоевский Ф. М. Поли. Собр. соч.: В 30 т. Д., 1973-1990.

3. Достоевский: эстетика и поэтика. Словарь справочник. Под ред. Г.К. Щенникова. Челябинск, 1997. 271 с.

4. Литературное наследство. Т. 63. Герцен и Огарев. III. М., 1956. 920 с.

Список научной литературыКолесникова, Татьяна Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С. С. Жанр как абстракция и жанры как реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 191-219.

2. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. 342 с.

3. АльмиИ. Л. К интерпретации одного из эпизодов романа «Идиот»: (Рассказ генерала Иволгина о Наполеоне) // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1992. Т. 10. С. 163-171.

4. Альми И. Л. О сюжете и композиции романа Достоевского «Идиот» // Н. А. Некрасов и его время. Калининград, 1981. С. 135-141.

5. Альтман М. С. Достоевский. По вехам имен. Саратов, 1975. 280 с.

6. Альтман М. С. Имена и прототипы литературных героев Достоевского // Учен. зап. Тул. пед. ин-та. 1985. Вып. 8. С. 131-150.

7. Ариповский В. И. Образ Ипполита в композиционной структуре романа Достоевского «Идиот» // Вопросы русской литературы: Меж-вуз. респ. сб. Львов, 1966. Вып. 3. С. 41-46.

8. Аскольдов С. Психология характеров у Достоевского // Ф. М. Достоевский: Статьи и материалы // Под ред. А. С. Долинина. Л.; М., 1924. Сб. 2. С. 5-27.

9. Бабович М. Судьба добра и красоты в свете гуманизма Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. JL, 1974. Т. 1. С. 100— 107.

10. Базанов В. Г. Ипполит Мышкин и его речь на процессе // Рус. лит. 1963. №2. С. 146-148.

11. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. 3-е изд. М., 1972. 470 с.

12. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Киев, 1994. 509 с.

13. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. 423 с.

14. Белик А. П. Художественные образы Ф. М. Достоевского: Эстет, очерки. М., 1974. 224 с.

15. БемА. JI. «Фауст» в творчестве Достоевского // Зап. науч.-исслед. об-ния Русского свободного ун-та в Праге. Прага, 1973. Вып. 5. С. 109-143.

16. Бем A. JI. Личные имена у Достоевского // Сборник в честь на проф. Л. Милетич (1863-1933). София, 1933. С. 409-434.

17. Бем А. Л. У истоков творчества Достоевского. Прага, 1936. 214 с.

18. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н. А. О русских классиках. М., 1993. С. 107-223.

19. БжозаХ. Достоевский: просторы движущегося сознания. Poznari, 1992. 104 с.

20. Бжоза X. Поэтика как средство изложения содержания и методы философии // Russian literature. 1982. N11.

21. Бицилли П. М. К вопросу о внутренней форме романов Достоевского // О Dostojevskom: Statji. Providence (R. I.).: Brown University Press, 1966. P. 3-72.

22. Бицилли П. M. Почему Достоевский не написал «Жития великого грешника» // О Достоевском: Сб. ст. Прага, 1933. Вып. 2. С. 25-30.

23. Борисова В. В. Национальное и религиозное в творчестве Ф. М. Достоевского: (Проблема этно-конфессионального синтеза). Уфа, 1997. 95 с.

24. Бочарове.Г. Переход от Гоголя к Достоевскому // Смена литературных стилей. М., 1974. С. 17-57.

25. Буданова Н. Ф. Достоевский о Христе и истине // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1992. Т. 10. С. 21-29.

26. Буланов А. М. «Ум» и «сердце» в русской классике: Соотношение рационального и эмоционального в творчестве И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского, Jl. Н. Толстого. Саратов, 1992. 157 с.

27. Буланов А. М. Святоотеческая традиция понимания «сердца» в творчестве Ф. М. Достоевского // Христианство и русская литература: Сб. ст. СПб., 1994. С. 270-306.

28. Булгаков С. Н. Апокалипсис Иоанна: (Опыт догматического истолкования) / Прот. Сергий Булгаков. М., 1991. 351 с.

29. Булгакове. Н. Русская трагедия // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. С. 193-214.

30. Бэлнеп Р. Структура «Братьев Карамазовых»: Пер. с англ.. СПб., 1997. 144 с.

31. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. JL, 1940. 648 с.

32. Ветловская В. Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». JL, 1977. 199 с.

33. Ветловская В. Е. Символика чисел в «Братьях Карамазовых» // Древнерусская литература и ее традиции в русской литературе XVII-XIX веков. Л., 1971. С. 143-161.

34. Викторович В. А. Проблема повествования в творчестве Ф. М. Достоевского 60-х годов. («Преступление и наказание», «Идиот»): Автореф. дис. канд. филол. наук. Томск, 1978. 16 с.

35. Виноградов В. В. Поэтика русской литературы: Избр. тр. М., 1976. 511 с.

36. Виноградов В. В. Сюжет и архитектоника романа Достоевского «Бедные люди» в связи с вопросом о поэтике натуральной школы // Творческий путь Достоевского: Сб. ст. / Под ред. Н. Л. Бродского. Л., 1924. С. 49-103.

37. Виноградов В. В. Тургенев и школа молодого Достоевского (конец 40-х годов XIX века // Рус. лит. 1959. № 2. С. 45-71.

38. Владимирцев В. П. Животные в поэтологии Достоевского: народно-христианское бестиарное предание // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 311-320.

39. Власкин А. П. Творчество Ф. М. Достоевского и народная религиозная культура. Магнитогорск, 1994. 195 с.

40. Волгин И. Л. Последний год Достоевского: Ист. записки. 2-е изд., доп. М., 1991.544 с.

41. Волошин Г. Пространство и время у Достоевского // Slavica. Прага, 1933. Т. 12, вып. 2. С. 162-172.

42. Гачев Г. Д. Космос Достоевского // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973. С. 110-124.

43. Горичева Т. М. Достоевский русская «феноменология духа» // Достоевский в конце XX века. М., 1996. С. 31-47.

44. Горичева Т. М. О кенозисе русской литературы // Христианство и русская литература: Сб. ст. СПб., 1994. С. 50-88.

45. Горичева Т. М. Сиротство в русской культуре // Вестн. новой рус. лит. 1991. № 3. С. 227-245.

46. Гражис П. И. Своеобразие организации повествования в романах Достоевского. Вильнюс, 1988. 63 с.

47. Гроссман Л. П. Достоевский художник // Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 330-416.

48. Гроссман Л. П. Поэтика Достоевского. М., 1925. 191 с.

49. Гроссман Л. П. Путь Достоевского. Л., 1924. 236 с.

50. Гроссман Л. П. Семинарий по Достоевскому: Материалы, библиография и комментарии. М.; Пг., 1922. 118 с.

51. Давыдов Ю. Два понимания нигилизма: (Достоевский и Ницше) // Вопр. лит. 1981. № 9. С. 115-160.

52. Джоунс М. Достоевский после Бахтина: Исследование фантастического реализма Достоевского. СПб., 1998. 255 с.

53. Джоунс М. К пониманию образа князя Мышкина // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1976. Т. 2. С. 106-112.

54. Довратовская-Любимова В. С. «Идиот» Достоевского и уголовная хроника его времени // Печать и революция. 1928. Кн. 3. С. 31-53.

55. Долинин А. С. «Исповедь Ставрогина»: (В связи с композицией «Бесов) // Литературная мысль: Альманах. Пг., 1922. Вып. 1. С. 139-162.

56. Долинин А. С. В творческой лаборатории Достоевского: (История создания романа «Подросток»). М., 1947. 174 с.

57. Долинин А. С. Последние романы Достоевского. Как создавались «Подросток» и «Братья Карамазовы». М.; Л., 1963. 344 с.

58. Дудкин В. В. Достоевский и Евангелие от Иоанна // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 328-326.

59. Дурылин С. Н. Об одном символе у Достоевского: Опыт тематического обзора//Достоевский: Сб. ст.. М., 1928. С. 163-198.

60. Евнин Ф. И. Мышкин и другие: (К столетию романа «Идиот») // Рус. лит. 1968. №3. С. 37-51.

61. Евнин Ф. И. Об источниках романа Достоевского «Идиот»: («Идиот» и «Наш общий друг» Диккенса) // Искусство слова. М., 1973. С. 208216.

62. ЕдошинаИ. Культурный архетип «идиота» и проблема «лабиринтного человека» // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. С. 212-235.

63. Ермилов В. В. Ф. М. Достоевский. М., 1956. 280 с.

64. Ермилова Г.Г. Пушкинская «цитата» в романе «Идиот» // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. С.60-89.

65. Ермилова Г. Г. Тайна князя Мышкина: О романе Достоевского

66. Идиот». Иваново, 1993. 128 с.

67. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995. 287 с.

68. ЖиляковаЭ.М. Поэтика «невыразимого» в романе «Идиот»: (Ф.М. Достоевский и В.А. Жуковский) // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. С. 47-59.

69. Заславский Д. О. Заметки о юморе и сатире в произведениях Достоевского//Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 445-471.

70. Захаров В. Н. О христианском значении основной идеи творчества Достоевского //Достоевский в конце XX века. М., 1996. С. 137-147.

71. Захаров В. Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1994. Вып. 1.С. 5-11.

72. Захаров В. Н. Символика христианского календаря в произведениях Достоевского // Новые аспекты в изучении Достоевского. Петрозаводск, 1994. С. 37-50.

73. Захаров В. Н. Система жанров Достоевского: Типология и поэтика. Л., 1985. 209 с.

74. Захаров В. Н. Фантастическое как категория поэтики романов Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» и «Идиот» // Жанри композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1978. С. 59-74.

75. Зунделович Я. О. Своеобразие повествования в романе «Идиот» // Зунделович Я. О. Романы Достоевского: Статьи. Ташкент, 1963. С. 62-105.

76. Иванов В. В. Безобразие красоты: Достоевский и русское юродство. Петрозаводск, 1993. 152 с.

77. Иванов В. В. Юродивый герой в диалоге иерархий Достоевского // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1994. Вып. 1. С. 201-209.

78. Иванов Вяч. И. Достоевский и роман-трагедия // Иванов В. И. Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М., 1916. С. 3-61.

79. Иванов Вяч. И. Родное и вселенское. М., 1994. 427 с.

80. Иванов С. А. Византийское юродство. М., 1994. 234 с.

81. Иост О. А. Воспоминания как структурный компонент в публицистике и художественной прозе Ф. М. Достоевского: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1992. 16 с.

82. Исупов К. Г. Возрождение Достоевского в русском религиозно-философском ренессансе // Христианство и русская литература: Сб. ст. СПб., 1996. Сб. 2. С. 310-333.

83. Карякин Ю. Ф. Достоевский и канун XXI века. М., 1989. 646 с.

84. Касаткина Т. А. Об одном свойстве эпилогов пяти великих романов Достоевского // Достоевский в конце XX века. М., 1996. С. 67-132.

85. Касаткина Т. А. Характерология Достоевского. Типология эмоционально-ценностных ориентаций. М., 1996. 335 с.

86. Касаткина Т.А. «Рыцарь бедный.»: Пушкинская цитата в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Вестн. Рос. гуманитар, науч. фонда. М., 1999. № 1.С. 301-307.

87. Кашина Н. В. Человек в творчестве Ф.М.Достоевского. М., 1986. 316 с.

88. Кийко Е. И. Достоевский и Ренан // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1980. Вып. 2. С. 106-122.

89. Кирай Д. Достоевский и некоторые вопросы эстетики романа // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1974. Т. 1. С. 83-99.

90. Кирай Д. Раскольников и Гамлет XIX век и Ренессанс: (Интеллектуально-психологический роман Ф. М. Достоевского) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века: Сб. ст. ученых Ленингр. и Будапешт. ун-тов. Л., 1984. С. 112-143.

91. Кирай Д. Русская классическая и советская поэтика: (Основные направления) / Д. Кирай, А. Ковач // Studia Russica. Будапешт, 1980. Т.З.С. 83-119.

92. Кирай Д. Художественная структура ранних романов Ф. М. Достоевского // Studia Slavica. Budapest, 1968. Т. 14. С. 221241.

93. Кириллова И. А. К проблеме создания христоподобного образа. (Князь Мышкин и Авдий Калистратов) // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1992. Т. 10. С. 172-176.

94. Кириллова И. А. Отметки Достоевского на тексте Евангелия от Иоанна // Достоевский в конце XX века. М., 1996. С. 48-60.

95. Клейман Р. Я. Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе. Кишинев, 1985. 201 с.

96. Ковач А. Персональное повествование: Пушкин, Гоголь, Достоевский. Frankfurt а. М., 1994. 231 с.

97. Ковач А. Поэтика романа «Идиот»: (К проблеме жанрового мышления Достоевского) // VIII Междунар. съезд славистов, Загреб, 3— 9 сент. 1978 г. Budapest, 1978. С. 149-164. (Hungaro-Slavica; 1978).

98. Ковач А. Расширение планов дискретности в структуре персонажа Достоевского: (Компетенция героя и рассказчика) // Studia Russica. Будапешт, 1979. Т. 2. С. 126-170.

99. Ковач А. Роман Достоевского: Опыт поэтики жанра. Budapest, 1985. 370 с.

100. Комарович В. JI. Достоевский: Современные проблемы историко-литературного изучения. Л., 1925. 64 с.

101. Комарович В. Л. Ненаписанная поэма Достоевского // Ф.М.Достоевский: Статьи и материалы. Пг., 1922. Сб. 1. С. 177— 207.

102. Котельников В. А. Кенозис как творческий мотив у Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1996. Т. 13. С. 194-200.

103. Кудрявцев Ю. Г. Три круга Достоевского: Событийное. Временное. Вечное. 2-е изд., доп.. М., 1991. 400 с.

104. Кунильский А. Е. О христианском контексте в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 391-408.

105. Кунильский А. Е. Принцип «снижения» в поэтике Достоевского: (Роман «Идиот») // Жанр и композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1983. С. 28-52.

106. Левин Ю. Д. Достоевский и Шекспир // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1974. Т. 1. С. 108-134.

107. Левина Л. А. Некающаяся Магдалина, или почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну // Достоевский и мировая культура. М., 1996. С. 343-368.

108. Лепахин В. Икона в творчестве Достоевского: («Братья Карамазовы», «Кроткая», «Бесы», «Подросток», «Идиот») // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 2000. Т. 15. С. 237-263.

109. Лихачев Д. С. «Летописное время» у Достоевского // Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1979. С. 305-318.

110. Лихачев Д. С. «Предисловный рассказ» Достоевского // Лихачев Д. С. Литература реальность - литература. Л., 1981. С. 125-126.

111. Лихачев Д. С. В поисках выражения реального // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1974. Т. 1. С. 5-13.

112. Лихачев Д. С. Смех в Древней Руси // Д. С. Лихачев, А. М. Панченко, Н. В. Понырко. Л., 1984. 295 с.

113. Лосев Ю. М. Символ и художественное творчество // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1971. Т. 30. С. 3-14.

114. Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 215-234.

115. Лотман Ю. М. Миф имя - культура / Ю. А. Лотман, Б. А. Успенский // Успенский Б. А. Избр. тр. М., 1996. Т. 1. С. 433459.

116. Лотман Ю. М. Романы Достоевского и русская легенда // Рус. лит. 1972. №2. С. 129-141.

117. Лотман Ю. М. Семиотика культуры и понятие текста // Труды по знаковым системам / Тарт. гос. ун-т. Тарту, 1981. Т. 12: Структура и семиотика художественного текста. С. 3—7.

118. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970. 384 с.

119. Лотман Ю. М. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 325-344.

120. Лурье В. М. Догматика «религии любви». Догматические представления позднего Достоевского // Христианство и русская литература: Сб. ст. СПб., 1996. Сб. 2. С. 290-309.

121. ЛяцкийЕ. А. Две тени, два крыла: (Этюд к роману Достоевского «Идиот») // Науч. тр. Рус. нар. ун-та в Праге. Прага, 1931. Т. 4. С. 6077.

122. Мейер Г. А. Свет в ночи: (О «Преступлении и наказании»). Опыт медленного чтения. Frankfurt, 1967. 515 с.

123. МеньА. В. Сын Человеческий: О Иисусе Христе. // Александр Мень. М., 1991. 335 с.

124. Михнюкевич В. А. Русский фольклор в художественной системе Ф. М. Достоевского. Челябинск, 1994. 319 с.

125. Мотылева Т. Л. Достоевский и мировая литература // Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 15-44.

126. Мочульский К. В. Достоевский. Жизнь и творчество // Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 219-562.

127. Мюллер Л. Образ Христа в романе «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 374-384.

128. НазировР. Г. О прототипах некоторых персонажей Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1974. Т. 1. С. 202219.

129. НазировР. Г. Проблема художественности Ф.М.Достоевского // Творчество Ф. М. Достоевского: искусство синтеза. Екатеринбург, 1991. С. 125-157.

130. НазировР. Г. Творческие принципы Достоевского. Саратов, 1982. 160 с.

131. Накамура Кэнноскэ. Чувство жизни и смерти у Достоевского. СПб., 1997. 328 с.

132. Новикова Е. Г. Евангельские тексты и проблема преступления и наказания в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Роман

133. Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. М., 2001. С.230-238.

134. Одиноков В. Г. «И даль свободного романа.». Новосибирск, 1983. 161 с.

135. Одиноков В. Г. «Сибирская» повесть Ф.М.Достоевского «Дядюшкин сон»: (Поэтика жанра) // Развитие повествовательных жанров в литературе Сибири. Новосибирск, 1980. С. 17-28.

136. Одиноков В. Г. Литературный процесс и духовная культура в России: Ф.Достоевский, Л. Толстой, И. Тургенев. Новосибирск, 1995. 99 с.

137. Одиноков В. Г. О феноменологическом подходе к изучению художественных явлений в системе сравнительного литературоведения // От сюжета к мотиву: Сб. науч. тр. Новосибирск, 1998. С. 24-33. (Материалы к «Словарю сюжетов и мотивов русской литературы»).

138. Одиноков В. Г. Религиозно-этическая основа романа «Идиот» // Вестник НГУ. Серия: история, филология. Т. 2. Вып.1: филология. Новосибирск, 2003. С. 25-34.

139. Одиноков В. Г. Религиозно-этические проблемы в творчестве Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого // Русская литература и религия. Новосибирск, 1997. С. 95-152.

140. Одиноков В. Г. Типология образов в художественной системе Ф. М. Достоевского. Новосибирск, 1981. 145 с.

141. Одиноков В. Г. Художественная системность русского классического романа: Проблемы и суждения. Новосибирск, 1976. 196 с.

142. Переверзев В. Ф. Творчество Достоевского. 3-е изд. М.; Л., 1928. 233 с.

143. Пиккио P. Slavia Orthodoxa: Литература и язык. М., 2003. 720 с.

144. Плетнев Р. «Сердцем мудрые»: (О «старцах» Достоевского) // О Достоевском: Сб. ст. Прага, 1933. Вып. 2. С. 73-92.

145. Плетнев Р. Достоевский и Евангелие // Путь. Париж, 1930. №23. С. 48-68; № 24. С. 58-86.

146. Подосенова О. Средневековый контекст Достоевского // Нева. 1996. № 11. С. 180-185.

147. Померанц Г. С. «Эвклидовский» и «неэвклидовский» разум в творчестве Достоевского // Континент. 1975. № 3. С. 109-150.

148. Померанц Г. С. Открытость бездне: Встречи с Достоевским. М., 1990. 382 с.

149. Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975. 191 с.

150. Поспелов Г. Н. К вопросу о поэтических жанрах // Докл. и сообщ. филол. фак. МГУ. 1948. Вып. 5. С. 58-64.

151. Поспелов Г. Н. Проблемы литературного стиля. М., 1970. 330 с.

152. Поспелов Г. Н. Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1971. 64 с.

153. Проскурникова Н. Роман и картина: Живопись старых мастеров и роман Достоевского «Идиот» // Истина и жизнь. М., 2000. № 10. С. 46-53.

154. Пустовойт П. Г. Религиозная символика в романах Ф. М. Достоевского // Филол. науки. 1992. № 5. С. 30-38.

155. Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Межвуз. Сб. науч. тр. / Иван. гос. ун-т. Иваново, 1999. 255 с.

156. Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений: В 20 т. Т. 9. Критика и публицистика (1868-1883). М., 1967. 647 с.

157. Сальвестрони С. Библейские и святоотеческие источники романов Достоевского: Пер. с ит.. СПб., 2001. 186 с.

158. Самойлова Г.М. Подсознательное в современном литературоведении: (Анализ финала романа Ф. Достоевского «Идиот») // Актуальные проблемы филологии: Сб. материалов регион, науч.-практ. конф., 26 апр. 1999. Курган, 1999. С. 49-51.

159. Скафтымов А. П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 23-87.

160. СлизинаИ. А. Литературные и эстетические источники образа Мышкина в романе Достоевского «Идиот» // Эстетика и метод: Сб. тр. Свердловск, 1987. С. 95-109.

161. Слонимский А. Л. «Вдруг» у Достоевского // Книга и революция. 1922. №8. С. 9-16.

162. Соловьев В. С. Магомет: Жизнь и религия. Репр. изд.. Алма-Ата, 1990. 79 с.

163. Сорокина Д. Л. Об одном из источников образа Льва Николаевича Мышкина// Учен. зап. Том. гос. ун-та. 1964. № 48: Вопросы художественного метода и стиля. С. 145-151.

164. Степанян К. А. Формирование повествовательной манеры: (Достоевский в работе над романом «Идиот») // Динамическая поэтика. От замысла к воплощению. М., 1990. С. 134-147.

165. Страхов Н. Н. Наша изящная словесность. «Преступление и наказание» // Отеч. зап. 1867. № 2. С. 544-556.

166. Творчество Ф. М. Достоевского: искусство синтеза. Екатеринбург, 1991.285 с.

167. Тихомиров Б. Н. О «христологии» Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1992. Т. 10. С. 102-112.

168. Тоичкина А. «Рыцарь бедный» Пушкина в «Идиоте» Достоевского // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. С.90-97.

169. Томпсон Д. Э. «Братья Карамазовы» и поэтика памяти. СПб., 2000. 344 с.

170. Топоров В. Н. Поэтика Достоевского и архаичные схемы мифологического мышления. («Преступление и наказание») // Проблемы поэтики и истории литературы: (Сб. ст.). Саранск, 1973. С. 91-109.

171. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. Первый век христианства на Руси. М., 1995. 874 с.

172. ТоропП. X. Перевоплощение персонажей в романе Ф. Достоевского «Преступление и наказание» // Труды по знаковым системам / Тарт. гос. ун-т. Тарту, 1988. Т. 22: Зеркало. Семиотика зеркальности. С. 85-96.

173. Трубецкой Е. Н. Три очерка о русской иконе: Умозрение в красках; Два мира в древнерусской иконописи; Россия в ее иконе. М., 1991. 111с.

174. Туган-Барановский М. И. Нравственное мировоззрение Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. С. 128-143.

175. Туниманов В. А. Рассказчик в «Бесах Достоевского» // Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972. С. 87-162.

176. Туниманов В. А. Роман о прекрасном человеке // Достоевский Ф. М. Идиот. М.: Правда, 1981. С. 5-26.

177. Туниманов В. А. Творчество Достоевского, 1854-1862. Л., 1980. 294 с.

178. Тынянов Ю. Н. Достоевский и Гоголь: (К теории пародии). Пг., 1921.48 с.

179. Успенский Б. А. Поэтика композиции // Семиотика искусства. М., 1995. С. 9-218.

180. ФаликоваН. Э. Символическая топография романа Ф. М. Достоевского «Идиот» // Современные проблемы метода, жанра и поэтики русской литературы. Петрозаводск, 1991. С. 123— 131.

181. Федотов Г. П. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991. 185 с.

182. Флоренский П. А. Иконостас. М., 1995. 254 с.

183. Флоровский Г. В. Религиозные темы Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1831-1931 годов. М., 1990. С. 386-390.

184. Фокин П. Пушкинский контекст романа «Идиот» // Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. М., 2001. С. 163-169.

185. Фоменко И. Подготовительные материалы к роману «Идиот» в связи с проблемами поэтики Достоевского // Материалы респ. конф. СНО / Тарт. гос. ун-т. Науч. студен, конф. Тарту, 1977. С. 42-57.

186. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. 2-е изд., испр. и доп. М., 1998. 800 с.

187. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. 445 с.

188. Фридлендер Г. М. Время в романах Достоевского // Симпозиум «Проблемы ритма, художественного времени и пространства в литературе и искусстве» (21-25 дек. 1970 г.): Тез. и аннот. Л., 1970. С. 30-31.

189. Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М.; Л., 1964. 404 с.

190. Фридлендер Г. М. Роман «Идиот» // Творчество ф Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 173-214.

191. Фридлендер Г. М. Творческий процесс Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1996. Т. 12. С. 5-42.

192. Цейтлин А. Г. Время в романах Достоевского // Родной язык в школе. 1927. №5. С. 2-18.

193. Чичерин А. В. Достоевский искусство прозы // Ритм образа. Стилистические проблемы. М., 1973. С. 157-176.

194. Чичерин А. В. Идеи и стиль: О природе поэтического слова. М., 1965. 299 с.

195. Чо Хе Кюн. Место и функция рассказов героев в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Голоса молодых ученых. М., 2000. Вып. 7. С. 73-77.

196. Шкловский В. Б. За и против. Заметки о Достоевском. М., 1957. 259 с.

197. Шкловский В. Б. Сюжет у Достоевского // Летопись Дома литераторов. Пб., 1921. Вып. 4. С. 4-5.

198. ЩенниковГ. К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987. 349 с.

199. Щенников Г. К. Об эстетических идеалах Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1980. Т. 4. С. 55-67.

200. Щенников Г. К. Художественное мышление Ф.М.Достоевского. Свердловск, 1978. 175 с.

201. Щенников Г.К. Религиозно-мистическая концепция человека: (на материале романа «Идиот») // Литературовед, журн. М., 2002. № 16. С. 211-218.

202. Эгеберг Э. Ф. М. Достоевский в поисках положительно-прекрасного человека. «Село Степанчиково» и «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 385-390.

203. Эмерсон К. Чего Бахтин не смог прочесть у Достоевского // Новое лит. обозрение. 1995. № 11. С. 19-36.

204. Этов В. И. Манера повествования в романе «Идиот» // Вестн. МГУ. Сер. 10, Филология. 1966. № 1. С. 70-76.