автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика Булата Окуджавы: истоки творческой индивидуальности

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика Булата Окуджавы: истоки творческой индивидуальности"

На правах рукописи

Абельская Раиса Шолемовна

ПОЭТИКА БУЛАТА ОКУДЖАВЫ: ИСТОКИ ТВОРЧЕСКОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени канди дата филологических наук

ЕКАТЕРИНБУРГ 2003

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века Уральского государственного университета им. А. М. Горького

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Л. П. Быков

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Ю. И. Минералов; кандидат филологических наук, доцент Т. Н. Якунцева

Ведущая организация

Московский педагогический государственный университет

Защита состоится «.10» декабря 2003 г. в Ц час. на заседании диссертационного совета Д 212.286.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Уральском государственном университете им. А. М. Горького (620083 г. Екатеринбург, К-83, просп. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке

Уральского государственного университета. Автореферат разослан « ' » ^

2003 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

М. А. Литовская

2оо? -А

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Поэзия Булата Окуджавы, одного из самобытнейших русских поэтов XX века, основоположника нового поэтико-музыкального жанра - авторской песни, долгое время «не замечалась» литературоведением, несмотря на бурную полемику в прессе и упрочивавшееся с годами всенародное признание. Впрочем, и сам он скептически относился к стремлению филологов анализировать его творчество с целью понять, как из «трех бедностей Б. Окуджавы» (С. Лесневский) - слова, мелодии и голоса - рождается его «богатство» -неповторимое очарование его стихов-песен. Для самого поэта это означало -«разъять музыку на части», лишить творчество тайны.

Теперь, когда земной путь поэта окончен, наступило время глубокого и всестороннего осмысления феномена Булата Окуджавы. Появились обстоятельные издания его стихов и прозы, множатся мемуары о поэте (среди авторов - А. Володин, Р. Давидов, И. Живописцева). Критическое постижение его творчества, начатое рядом статей при жизни Б. Окуджавы (публикации С. Владимирова, Г. Красухина, 3. Паперного и др.), стало дополняться трудами научного характера (работы Г. А. Белой, В. И. Новикова, Р. Р. Чайковского и т.д.), в том числе и диссертациями (С. С. Бойко); ему посвящаются монографические очерки в вузовских учебниках литературы (Н Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий). Тем не менее, говорить о том, что художественное наследие, оставленное этим мастером, осмыслено отечественным литературоведением в достаточной степени, не приходится. Этим обстоятельством и обусловлена актуальность настоящей работы.

Цель нашей работы - найти закономерности, лежащие в основе поэтики уникального художника XX века, ставшего кумиром нескольких поколений российской интеллигенции, приблизиться к пониманию природы его поэзии, представляющей собой органичный сплав, казалось бы, несочетаемых элементов - таких, как разговорность и напевность, сниженность и высокопарность, высокая поэтичность и «домашность». Отсюда вытекают соответствующие задачи: исследовать песенные и поэтические тексты патриарха авторской песни, выявляя, как взаимодействуют песенно-фолыслорная и литературная составляющие поэтики Б. Окуджавы, а также обозначая в его лирике характерные особенности, присущие и авторской песне в целом.

3 "!|

1 „ ъ'<ГП>\

Материалом исследования служат песенная и поэтическая лирика и автобиографическая проза Б. Окуджавы, его ответы на вопросы слушателей во время выступлений разных лет, а также интервью, которые он давал корреспондентам отечественных и зарубежных периодических изданий.

Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней сделана попытка системного рассмотрения взаимодействий лирики Б. Окуджавы с литературно-культурными контекстами предшествующей и современной ему эпох с целью выявления фольклорных и литературных основ его поэтики. С разных сторон и, по мере возможности, без политизированных оценок рассмотрены связи поэта с советской песней и низовым фольклором. Частично освещены параллели с библейскими текстами. Впервые поэтика Окуджавы сопоставлена с творчеством поэтов XIX века И. Мяглева и Л. Трефолева, поэтов XX века Ю. Левитаиского и А. Межирова.

Впервые рассмотрены и проанализированы такие особенности стиховой системы Б. Окуджавы, как усложнение/упорядочение строфики и ритмики, обусловленное инвариантностью ритма музыкального, в частности, высказана идея о «пэонизации» двухсложных размеров в авторской песне.

Теоретическую и методологическую основу диссертации составляют труды ведущих ученых по теории и истории литературы: М.М.Бахтина, Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова, Ю. М. Лотмана, М. Л. Гаспарова и др., а также философские и культурологические работы Н. А. Бердяева, В. И. Проппа, Е. М. Мелетинского, К. Леви-Стросса.

Методика исследования опирается на историко-генетический и сравнительно-типологический подходы к анализу литературных явлений и, в частности, отдельных стихотворных текстов.

Практическое значение работы заключается в возможности использования результатов исследования в практике вузовского и школьного преподавания при изучении курса русской литературы XX века, а также в спецкурсах по творчеству Б. Окуджавы и авторской песне.

Апробация работы осуществлялась в преподавательской деятельности: при чтении курса «Русская литература XX века» в СУНЦ (лицее) УрГУ. Диссертация обсуждалась и на заседании кафедры русской литературы XX века филологического факультета Уральского государственвого университета

(октябрь 2003 г). Отдельные аспекты диссертации были представлены в выступлениях на девяти научных конференциях (четырех - в Москве, пяти - в Екатеринбурге), в том числе на Второй международной научной конференции «Булат Окуджава: его круг, его век», состоявшейся 30 ноября-2 декабря 2001 г. в Переделкине.

Структура и объем работы определяются логикой анализа, которая обусловлена значимостью тех или иных песенно-фольклорных или литературных явлений для формирования поэтического мира Б. Окуджавы, а также особенностями этого мира. Советская песня, задавшая некоторые стилевые доминанты жанра и высокий романтический настрой ранних стихов-песен; поэтика бытового романса, сформировавшая эстетические законы нового художественного мира; приемы стихосложения блатных песен и традиционного фольклора - взаимодействие этих поэтико-музыкальных жанров (определивших своеобразие лирики поэта) с творчеством Б. Окуджавы рассматривается в первой главе исследования. Русская классическая поэзия стала залогом сохранения и преемственности традиции, преемственности через преодоление многообразные связи поэтики Б. Окуджавы с русской литературной классикой, диалог с ней являются содержанием второй главы. Творческое переосмысление «банальных» поэтико-музыкальных жанров вкупе с опорой на классическую поэзию привело к рождению оригинальной поэтической системы, ряд особенностей которой обсуждается в приложении к данной работе. Заключение подводит итоги проведенного исследования, а также определяет перспективы исследовательской работы по данной теме.

Общий объем работы - 211 печатных страниц, в том числе приложение -25 печатных страниц; список использованной литературы, включающий 211 наименований, - 12 печатных страниц.

На защиту выносятся следующие положения: 1. Поэтику Булата Окуджавы следует определить как песенную. Специфика творчества Б. Окуджавы в том, что наряду с русской поэтической классикой одним из важнейших его источников являются фольклорные и полуфольклорные (авторские по способу создания и фольклорные по способу бытования) поэтико-музыкальные жанры: советская песня, бытовой романс, городской (блатной, дворовый, студенческий и т.д.) песенный фольклор

родовые признаки которых, обусловленные их обязательной актуализацией в пении, неизбежно входят как органическая составляющая в поэтику стихотворного текста.

2. В русской поэтической традиции Б. Окуджаву привлекала зыбкая грань между высокой поэзией и ее фольклорным, «площадным» переигрыванием, «донашиванием» в низовых жанрах - та грань, перейти которую долго не решалась современная ему литература.

3. Культурную роль Б. Окуджавы в русской поэзии можно определить как медиацию - посредничество между разными литературно-культурными эпохами, противостоящими установками сознания, высокой поэзией и низовым фольклором.

СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

История вопроса рассматривается во введении, здесь же оговаривается понимание исходных понятий, используемых в работе.

Изучение любой конкретной поэтики представляет собой неисчерпаемую тему, включающую рассмотрение различных планов и уровней текста - от идейно-тематических до лингвистических. В связи с этим мы ограничились обсуждением лишь некоторых аспектов поэтики Б. Окуджавы, определяющих его творческий почерк и самобытность его мировосприятия.

Анализируя творчество Б. Окуджавы, мы обращаемся и к песенной, и к поэтической его лирике, так как придерживаемся мнения, что основы его «музыкальной» поэтики во многом заложены уже в его «просто» стихах - что было зафиксировано и литературной критикой 1960-х годов, которая заметила многие творческие находки Окуджавы, имеющие песенно-фольклорную природу, но поначалу оценила их как «плохую поэзию».

Таким образом, начальные суждения советской прессы о творчестве Б. Окуджавы были негативными, что во многом было связано с эстетической и идеологической оппозиционностью нового жанра по отношению к официальной культуре.

Вместе с тем на исходе 1960-х и в 1970-е годы появились литературно-критические и литературоведческие работы о поэзии Б. Окуджавы, авторы которых стремились объективно проанализировать это необычное явление и определить его место в современном литературном процессе: например, книга

С. Владимирова «Стих и образ» (Л., 1968), статья Г. Красухина «То грустен он, то весел он...» (см.: Вопросы литературы. 1968. № 9), эссе С. Лесневского «Под управлением любви» (М., 1977).

После того как критиками и литературоведами очерчены контуры поэтического мира Б. Окуджавы в целом, логично обратиться к конкретным особенностям его поэтики. Насущная проблема, которая с очевидностью проступает на этом пути, - проблема истоков.

Первое литературоведческое исследование, существенная часть которого посвящена истокам творчества Б. Окуджавы, издано на немецком языке и принадлежит Е. Лебедевой: это книга «Приди, гитара, освободи меня: русская гитарная лирика в оппозиции» (Берлин, 1992). На примере творчества Б. Окуджавы здесь обозначены такие истоки жанра авторской песни, как «гусарская лирика» Дениса Давыдова, «русские песни» А. Дельвига, цыганский романс, а также. советская массовая песня (правда, только как объект отталкивания и пародирования, что, с нашей точки зрения, далеко не исчерпывает вопроса).

Роли традиционного фольклора в формировании поэтики Б. Окуджавы посвящена одна работа - И. А. Соколовой «Фольклорная традиция в лирике Б. Окуджавы» (М., 1999). Спорность положений этой работы заключается в том, что «фольклорный настой» окуджавской лирики при внимательном рассмотрении нередко обнаруживает литературную подоплеку.

И это, разумеется, не случайность. Поэзия Б. Окуджавы, филолога по образованию, не могла не взаимодействовать с самыми разнообразными литературными явлениями, и указания на это эпизодически появлялись в печати, начиная с 1980-х годов. Кроме Е. Лебедевой, в книге которой в качестве литературных истоков окуджавской поэзии рассматривались произведения некоторых русских поэтов первой половины XIX века, переклички с поэзией Лермонтова отмечал Р. Чайковский в работе «Мой демон продолжает тосковать» (Магадан, 1999), о сближении с акцентным стихом Маяковского и романсовой поэтикой Блока говорил В. И. Новиков в статье «Тайна простых чувств» (см.: Литературное обозрение. 1986. №6); о глубинных связях поэтических миров Пастернака и Окуджавы содержательно размышлял А. К. Жолковский в книге «Блуждающие сны и другие работы» (М., 1994).

Присутствию пушкинской традиции в творчестве Б. Окуджавы посвящены работы Г. Красухина, М. Поздняева, С. Бойко; сопоставлению поэзии Б. Окуджавы со стихами близких предшественников и современников - статьи 3. Паперного, В. Зайцева; о параллелях в творчестве Б. Окуджавы и И. Бродского писали В. Куллэ и Е. Семенова.

Актуальность этой темы показала Вторая международная конференция «Булат Окуджава: его круг, его век» (Дом-музей Булата Окуджавы в Переделкине, ноябрь-декабрь 2001 г.), на которой были представлены содержательные доклады и велись горячие споры именно по этой проблематике. Тем не менее многие лакуны остались незакрытыми и по сей день.

И, наконец, к анализу конкретных особенностей поэтики Б. Окуджавы -тем, образов, поэтических приемов, художественного языка - филологическая наука только приступает.

В первой главе «Генеалогия песенности» рассматриваются песенно-фолькгторные истоки лирики Б. Окуджавы: советская песня, бытовой романс, песни Великой Отечественной войны, блатная песня, бытовой фольклор.

Появившись как альтернатива официальной массовой культуре, авторская песня тем не менее есть «плоть от плоти» советской массовой песни, что справедливо в отношении как ее музыкальной, так и поэтической составляющей. Эта связь ясно прослеживается в поэтике ранней песенной лирики Б. Окуджавы.

Глубоко неправы были те первые критики Б. Окуджавы, которые считали авторскую песню жанром, чуждым советской культуре. В эпоху «оттепели», когда возникла общественная потребность в новом, объединяющем многих людей и не дискредитировавшем себя принадлежностью к официальному искусству жанре, появление авторской песни оказалось, в сущности, неизбежным именно благодаря тому, что этот жанр опирался на устойчивую, поддержанную советской культурой песенную традицию.

Нас в данном случае интересуют те черты советской песни, которые были восприняты поэзией Б. Окуджавы, сохранив узнаваемость. На метроритмическом уровне - это маршевость; на образном уровне - некоторые характерные реалии советских песен, на семантическом - оксюморонность поэтики.

Советские песни 1930-х годов тяготели к маршевой музыкальной схеме, которая и составила метроритмическую основу многих ставших популярными

ранних песен Б. Окуджавы. В маршевой ритмике выдержаны «Сентиментальный марш» (1957), «Веселый барабанщик» (1957), «Король» (1957), припев «Комсомольской богини» (1958) и др.

К песням гражданской войны, пионерским, лирико-патриотическим песням советской эпохи восходят такие образы, как барабанщик, трубач, комиссары, комсомольская богиня, «мы» ранних песен поэта.

Такая своеобразная черта поэтики Окуджавы, как «оксюморонность», глубоко укоренена в советской песне, которая была оксюморонной и на глубинном уровне (с одной стороны, о должном пелось как о существующем реально, а страшная или неприглядная реальность вытеснялась в подсознание; с другой - песням на личные темы намеренно придавался социальный подтекст), и па уровне внешнем, музыкально-поэтическом (это выражалось в соединении в одном произведении ранее считавшихся несочетаемыми песенных жанров: например, марша с романсом, вальсом или частушкой; романса с городской пролетарской песней и т.д).

Сформировавшийся в творчестве советских поэтов и композиторов-песенников в 1920 - 30-е годы прием социального «подгекстовывания» (термин Т. Чередниченко) песен на личные темы стал уникальным открытием советского песенного искусства. Вкупе с опытом поэтического социального подтекста, явленным в поэзии Н А. Некрасова, эта традиция, зачастую в зеркально отраженном виде, была воспринята Б. Окуджавой и вообще авторской песней. На примере «Песенки о комсомольской богине» в работе показано, как оксюморонность в произведениях Б. Окуджавы выражается на идейном и поэтико-музыкальном уровнях.

Всеми исследователями творчества поэта отмечалось, что его песенную лирику пронизывает романсовая стихия. Образность и интонация романса, свойственные этому жанру лексика, синтаксис и произношение, характерные черты романсового хронотопа - по-своему преломляются в окуджавской лирике, и не только песенной, но и поэтической.

Б. Окуджава возрождает романсовую традицию воспевания любви. Но романс, как правило, чужд иронии, а окуджавские песни-романсы о любви все же окрашены иронией по отношению к себе и своему времени.

В лирике поэта романсовая утопия одновременно разрушается и создается

заново на ином идейном и образном уровне. В песни-романсы о любви, обожествляющие женщину, вводятся снижающие образы и бытовые детали: так песни «Мне нужно на кого-нибудь молиться...» (1959) и «Тьмою здесь все занавешено..'.1» (1960) от начала до конца построены на оппощшии возвышенное/сниженное, предстающей в конкретизациях: чудесное/обыденное и божественное/человеческое, что является разрушением романсового мира, отвергающего любую заземленность. Но в то же время снижающие детали в поэтике Б. Окуджавы перестают быть снижающими, а становятся знаком возвышенного, его сущностной чертой (проявление все той же оксюморонности). Из этого качественного различия и рождается новая «утопия интимности в официализированном мире» (М. Петровский), не исключающая иронии и самоиронии, - романсовая и неромансовая одновременно.

Для стихов-песен Б. Окуджавы, как и дня бытового романса, характерны адресация, императивность, символизация имени возлюбленной. Атмосфера доверительности в его произведениях достигается иными лексическими и интонационными средствами, чем в бытовых романсах, но такое родовое свойство романсового жанра, как диалогичность интонации, является сущностным для его песенной лирики.

При всех связях и параллелях бытовой романс является только одним из истоков, хотя и важнейшим, поэтики Булата Окуджавы. Обращение к этому презираемому советской культурой и несущему клеймо пошлости жанру было незаурядной эстетической смелостью. Именно смелостью и умением черпать из этого источника и было в немалой степени предопределено поэтическое новаторство Б. Окуджавы.

Восприятию романсовой поэтики способствовали и песни-романсы времени Великой Отечественной войны.

Особенности блатного фольклора - этих «песен протеста» по отношению к официальной культуре советской эпохи - отразились, в первую очередь, в метрике и ритмике (расшатанный «блатной» тактовик некоторых ранних песен; стихотворные размеры на основе адаптированного блатной песней кольцовского пятисложника), а также в образах и сюжетах (в «житийном» сюжете «Короля», в мотиве любви-измены, в образе матери).

Можно утверждать, что Б. Окуджава использовал в своем песенно-

поэтическом творчестве множество разнообразных элементов поэтики блатных песен (много больше, чем традиционно признавала доброжелательная к поэту литературная критика), которые органично вошли в его ранние лирические произведения. Блатной фольклор, будучи неизбежным «музыкально-смысловым сопровождением» сталинской эпохи, просто не мог не соприкоснуться с творчеством того, кто обладал таким чутким музыкальным и социальным слухом, как Б. Окуджава, и не сыграть важной роли в формировании его поэтического мира.

Традиционный фольклор склонил поэта к некоторым важным композиционным приемам: различным видам повторов, параллелизмов, употреблению постоянных эпитетов, а также подсказал ему ряд символических образов - таких, как ворон - символ смерти или мудрости, дорога - воплощение жизненного пути или судьбы.

Однако из приведенных в работе примеров видно, что «элементы фольклорной традиции» в поэзии Б. Окуджавы в ряде случаев могут оказаться восходящими к литературным источникам. По этой и по другим причинам, которых мы касаемся в диссертации в связи с вопросом о роли фольклорной традиции в лирике Б. Окуджавы, нам представляется оправданной осторожность, с которой Л. Шилов, С. Владимиров и другие исследователи говорят о сближении поэзии Б. Окуджавы с традиционным русским фольклором. Мы полагаем, что это сближение является в большой степени опосредованным, воспринятым через общеевропейскую культурную парадигму, к которой принадлежат и бытовой романс, и русская поэзия XVIII - XX вв.

Глава вторая «В диалоге с русской поэзией» раскрывает роль различных взаимодействий лирики Б. Окуджавы с русской классической поэзией. В поэтической классике его привлекали не столько магистральные ее пути, сколько «боковые ответвления» и «тихие тропинки».

Своеобразное преломление получили в его поэзии пушкинская традиция и пушкинский миф: окуджавский Пушкин - это «тихий» Пушкин, поэт «тихого» добра и «тайной свободы», а также творец волшебного мира детских сказок и мифологический персонаж.

Для поэтики Пушкина эпитет «тихий» не был основным или показательным. Но для нас важно то, что у него, начиная с раннего периода

творчества, этот эпитет связывался с мотивами тайной свободы, любви, добра. Со всеми этими коннотациями эпитет «тихий» и перешел в лирику Б. Окуджавы. Именно этот эпитет, как нельзя более полно отвечающий всему поэтическому строю окуджавской лирики, был избран из всего многообразия отнюдь не «тихих» пушкинских эпитетов.

Мотивы чудесности и детскости в поэзии Б. Окуджавы неразрывно связаны друг с другом. Связаны они и с его «пушкинскими» стихами. Сказочность, чудесность свойственна всем «пушкинским» стихам Окуджавы. Как бы обыденно, на первый взгляд, ни начиналось стихотворение, чудо всегда свершается и, например, в сегодняшней будничной суете оказывается, что «Александр Сергеич помнит про всех».

Впервые сопряжение чудесности окуджавского поэтического мира с детскостью окуджавского взгляда определенно обозначил С. Рассадин (Но кто мы и откуда? // Юность. 1980. №6), который охарактеризовал окуджавский поэтический мир как родственный миру сказки. А где сказка, там и детство -считает критик и в качестве примера приводит песто «Батальное полотно»: «Тут и в помине нет дотошного мастерства художника-баталиста. ...Это наивный, размашистый и крупный рисунок ребенка. ...Ни полутонов, ни подробностей -так видит ребенок» (С. 92).

М. Поздняев в эссе «Пушкин как Окуджава» (см.: Столица. 1994. № 19) питает о детскости как о высшем (евангельском) идеале душевной красоты («Будьте как дети»), воспетом гениальным поэтом и достойном божьей милости («И впустила в царство вечно паладина своего»). Такую же детскость он находит и у Б. Окуджавы, хотя и не останавливается подробно на этом обаятельном свойстве окуджавского мировидения. Однако стихотворение «Приезжая семья...», выбранное М. Поздняевым для анализа, говорит само за себя: На фоне Пушкина снимается семейство. Фотограф щелкает, и птичка вылетает. Фотограф щелкает, но вот что интересно: на фоне Пушкина! И птичка вылетает.

Интерпретации этого стихотворения-песни разными исследователями часто кажутся взаимоисключающими. С одним из толкований можно встретиться в давней статье Г. Красухина (Будьте высокими... // Юность. 1984.

№ 7), увидевшего в стихотворении высокий романтический смысл: «Одно только прикосновение к Пушкину вернуло им прежнюю детскую веру в торжество добра, в разумность мира, даже в то, что из объектива фотографа обязательно вылетит птичка. И вот, пожалуйста, - «птичка вылетает» (С. 98).

«Мы не можем не заметить, - возражает Г. Красухину С. Бойко ' (Пушкинская традиция в лирике Булата Окуджавы // Мир Высоцкого М., 1998.

Вып. 2.), - что песенка не чужда музе Иронии... Пушкин здесь - фольклорный

\

персонаж, чья жизнедеятельность может стать и сюжетом для поэтического рассказа» (С. 483).

Столь противоположные высказывания сходны в одном: в определении интонации стихотворения как фактически сближающейся с детской (хотя это и трактуется в одном случае как перевоплощение, а в другом - как лукавство).

Известны черты сходства между детским и мифологическим мышлением. Миф как область «первопредметов, перводействий, первовпечатлений» (Е М. Мелетинский) во многом подобен миру ребенка. Интересно, что образ Пушкина во многих окуджавских стихах внешне соответствует мифологическому, расхожему восприятию жизни и творчества великого поэта.

Излагая мифологическую версию жизни Пушкина, Б. Окуджава занимает свою излюбленную «оксюморонную» позицию, представая одновременно и как фольклорный автор-простак (или автор-ребенок), и как ироничный и мудрый автор-интеллигент, который иронизирует прежде всего над собой.

В стихотворении «Ах, если б знать заранее, заранее, заранее...» (1980-е), подводящем некие итоги жизни и творчества, поэт называет главные качества, присущие, с его точки зрения, художнику, высшим воплощением которого предстает Пушкин.

В этом стихотворении образ великого предшественника дан с типично , «окуджавскими» коннотациями: тихого, не напоказ, поэтического труда,

необходимыми атрибутами которого являются терпение и вера; любви как $ добра; волшебства, восходящего к детской вере в чудо.

В «допушкинской» поэзии Б. Окуджаву интересовала анакреонтика Ломоносова и Державина - персонажи этой эпохи (например, ломоносовский кузнечик) представлены в его стихах.

Значительную роль в формировании окуджавской поэтики играют

романтические образы «гусарской» лирики Д. Давыдова, а также восприятие романсового строя и разговорной лексики стихов И. Мятлева и Л. Трефолева.

Интерес Б. Окуджавы к поэзии Д. Давыдова представляется объяснимым и закономерным. Между поэтами существует глубокое родство. И интуитивное поначалу стремление к созданию песенно-поэтического жанра, и интерес в ^

предшествующей поэзии к песенным формам - т.е. к формам малым, самими авторами признававшимся в качестве неосновных, незначительных, «низких» -выдают родственность поэтических тяготений обоих поэтов.

Поле наибольшего сближения Д. Давыдова и Б. Окуджавы - стихи и песни, связанные с войной. Они несут на себс отблеск поэзии Д. Давыдова, основные мотивы которой глубоко переосмыслены, часто превращаясь в собственную противоположность. Так трансформировались образы его «Песни» |

(«Я люблю кровавый бой») в «Старинной солдатской песне» Б. Окуджавы.

Другой поэт пушкинского круга, упоминавшийся Б. Окуджавой в числе любимых, - Иван Мятлев. «Кружковость» мятлевской поэзии, ее отмечаемая исследователями песенность, свободное использование поэтических штампов и водевильного юмора во многих стихах - эти особенности поэзии Мятлева оказались сонаправленными художественным поискам Б. Окуджавы.

Сближают мятлевскую поэзию с поэзией Б. Окуджавы и многочисленные прозаизмы, разрушающие условность поэтической лексики мятлевских элегий; стремление к поэзии общедоступной, построенной на введении в поэтические тексты стихии разговорного языка.

Следует отметить и сходство иронически-философского отношения обоих поэтов к суетному стремлению вскарабкаться по общественной лестнице как можно выше - речь идет о шуточном стихотворении Мятлева «Катерина-шарманка» и его окуджавском парафразе - «Песенке о несостоявшихся надеждах» к водевилю «Соломенная шляпка». Не случайно герою своего *

любимого и «потаенно» автобиографического романа «Путешествие ^

дилетантов», исповедующему именно такой иронически-философский взгляд на значение подобной суеты в достижении истинного человеческого счастья, автор дал имя и поэтический талант Ивана Мятлева.

Наконец, еще один поэт XIX века (точнее - второй его половины), дозывавший интерес Б. Окуджавы, - Леонид Трефолев, демократ по

убеждениям, верный последователь некрасовской традиции в русской поэзии.

И в социальной направленности творчества, и в приемах поэтики Трефолев прилежно следует за Некрасовым. Его можно назвать талантливым эпигоном классика. Тем не менее Трефолева, а не Некрасова Окуджава причисляет к своим любимым поэтам. По-видимому, причина кроется в том, что Б. Окуджаву интересовала именно та зыбкая, переходная черта между высокой поэзией и ее фольклорным, «площадным» переигрыванием, «донашиванием» в низовых жанрах на грани пародийности - та черта, которая ощущается в поэзии и Мятлева, и Трефолева при всем, казалось бы, несходстве их поэтических принципов.

Демократизм поэзии Трефолева, сочувствие простому человеку, выраженное языком, близким к городским фольклорным жанрам - бытовому романсу и «чувствительным» городским песням, - оказались интересными и привлекательными для Б. Окуджавы. Следует отметить, что в русской культурной памяти Л. Трефолев остался, в первую очередь, тремя стихотворениями, превратившимися в песни и романсы: «Дубинушкой», «Песней о камаринском мужике» и «Ямщиком».

Итак, мы можем сделать вывод, что Б. Окуджаву интересовали в поэзии XVIII - XIX вв. не столько магистральные пути ее развития, сколько те явления, которые и самим поэтам-современникам, и потомкам представлялись или «пошлостью», или «пустяками», не стоящими внимания - а именно, поэтическая лирика песенного и романсового характера. Из этого «бросового» материала поэт умел извлекать подлинные эмоциональные движения и новаторские поэтические приемы. Именно об этой его способности однажды с восхищением сказал поэт Наум Коржавин: «Булат... подбирает то, что валяется у всех под ногами».

Если говорить о направляющих идеях, о мироощущении, вынесенном из погружения в поэтические миры ХУШ - XIX веков, то это сплав романтического и сентименталистского мироощущений, глубоко созвучный поэтическому миру Б. Окуджавы.

Во второй главе устанавливаются связи и с литературным контекстом первой половины XX века, а именно с поэтикой Пастернака, Блока и Маяковского.

Б. Окуджава глубоко воспринял некоторые аспекты пастернаковской поэтики и, более того, пастернаковского мироощущения. Оба поэта являются посредниками (медиаторами) противостоящих друг другу установок сознания; в данном случае - это отрицание тоталитарной сталинской идеологии и одновременно сосуществование с нею в той или иной форме. Другая основа ,

мироощущения, общая для обоих поэтов - отношение к творчеству. Мироздание для них синонимично творчеству и предстает садом, творцом которого является I

художник. В пастернаковской поэзии лежат истоки и некоторых ключевых для Б. Окуджавы образов (музыканта и музыки, обожествляемой возлюбленной, «московского муравья»). Но назвать нашего современника последователем Пастернака было бы неверно. Их поэтические темпераменты совершенно различны. Бурный мир Пастернака не созвучен тихой окуджавской вселенной, ,

стремящейся гармонизировать веселье и грусть. Различны по своей интенции и их поэтические интонации (интонация Пастернака «говорная»; интонация Окуджавы, несомненно, должна быть отнесена к «напевной»).

Если на глубинных уровнях обнаруживается сопряженность поэтических миров Пастернака и Окуджавы, то в отношении более внешних сторон окуджавской поэтики в ней можно найти множество точек соприкосновения с блоковской.

Творчество Блока, как известно, пронизано музыкальными интонациями. Вдохновение для создания своих «музыкальных» образов Блок черпал в низовой городской культуре, ее мелодиях и ритмах.

В сопоставлении поэтических систем Блока и Окуджавы наиболее интересна романсовая составляющая. Сравнивая «романсовые» приемы Блока и Окуджавы, мы ограничились сопоставлением интонации (из всех признаков поэтической «музыкальности» этот определен в литературоведении более или

>

менее строго), т.к. интонация является важнейшим структурообразующим компонентом музыкальности в стихе. ^

Яркое «романсовое» свойство блоковской интонации (выраженное в синтаксисе) - наличие характерных «неправильностей» в построении фраз. Подобные аграмматизмы были отмечены и у Б. Окуджавы еще в 1960-е годы как «ошибки» - в полемике С. Куняева и Г. Красухина (см: Вопросы литературы. 1968. №9). В этой связи мы хотели бы отметить, во-первых, родство - и

эмоциональное, и грамматическое - окуджавских аграмматизмов с блоковскими (ср.: «Избрав назначенного друга, цветок роняет на полу» и «На углу у старой булочной комсомолочка идет»), а во-вторых, подчеркнуть их романсовую природу.

Созданию напевной «романсовой» интонации способствуют и образность, и особая лексика, и особое «романсовое» произношение. В диссертации проводится их сопоставление у Окуджавы и Блока, подтверждающее наличие преемственности «романсовых» поэтик.

Обращение к ритмам и языку улицы выводит нас к особенностям еще одной поэтической системы, смыкающейся с поэтикой Б. Окуджавы, - системы Маяковского. Б. Окуджаву связывает с Маяковским прежде всего ритмика его ранних стихов, проникнутая революционно-романтической маршевостью.

Стихи Маяковского отличаются своеобразной музыкальностью, точнее было бы сказать, ритмичностью марша. Этот ритм более архаичен, чем романсовые ритмы Окуджавы, - но это музыкальный ритм, и интонация Маяковского, соответственно, более ориентирована на ритмико-музыкальную сущность стиха, чем. например, интонация Пастернака. Таким образом, по родовому признаку (по отношению к .ритмико-музыкальной основе поэзии) Окуджава ближе к Маяковскому, чем к Пастернаку. Ритмы Маяковского существенно смягчены у Окуджавы, но все же узнаваемы во многих стихотворениях, примеры которых рассматриваются в работе.

Итак, в лирике Б. Окуджавы соединились в органичное целое элементы столь различных и в чем-то противоположных поэтических систем, как системы Пастернака, Блока и Маяковского. Яркая образность Серебряного века, романсовая лиричность Блока, маршевая ритмика Маяковского, «неслыханная простота» пастернаковской интонации в немалой степени способствовали становлению неповторимой песенной интонации Б. Окуджавы.

Во второй главе обсуждается и его поэтический диалог с поэтами-современниками: Б. Ахмадулиной, Д. Самойловым, Ю. Левитанским. Здесь проявилась такая черта, как поэтическая «коммуникабельность» Б. Окуджавы: каждому из адресатов он открывается особой стороной своей поэтической личности, в чем-то адаптируя свои стиховые приемы к поэтическому миру каждого адресата, вбирая характерные элементы поэтики своего «визави», а

также отражая в той или иной форме (символической или полемической) его образ в своей поэзии. В этом диалоге прослеживаются те же закономерности, что и во взаимосвязях с поэзией предшественников. Высокий романтический звук ахмадулинского «камертона», музыкальные образы Ю. Левитанского и непременный «отрезвляющий» элемент, противостоящий песенности, -прозаичность интонации Д. Самойлова стали естественными обертонами окуджавской поэтики. ^

В приложении рассматривается своеобразие хронотопа и структура образной системы поэтического мира Б. Окуджавы, анализируются ключевые образы и мотивы его поэзии. Отдельно, на примере сопоставления стихотворений Б. Окуджавы и А. Межирова, характеризуется песенная лирика с точки зрения стиховой организации текста, а именно - строфики, метрики и ритмики. Показывается определяющая роль музыкального ритма в структуре окуджавского стиха

Путем анализа песенного и поэтического творчества этого уникального художника XX века выявлен ряд особенностей его поэтики, которые, как подытожено в заключении, частью являются выражением своеобразия его творческой индивидуальности, частью - присущи авторской песне в целом.

Поэзия Б. Окуджавы синкретична, в ней естественно соединились разнообразные стилевые и жанровые прообразы: песенные, фольклорные, поэтические. Рассмотрение песенно-фольклорных и литературных связей окуджавской поэтики позволяет утверждать, что, настаивая на единстве всей своей лирики (нет песен, а есть стихи, которые иногда превращаются в песни), поэт руководствовался пониманием действительной глубинной тождественности ее природы: песенностъ - это сущностное свойство его поэтики, вне зависимости от того, реализовался ли конкретный текст как песенный.

Анализ песенных и поэтических истоков поэтики Б. Окуджавы показал, *

что «феномен Булата Окуджавы», чуждый и неизвестно откуда взявшийся - как считали многие в 1960-е годы, - оказался глубоко укорененным в отечественной '

культуре, а его появление во время «оттепели» было столь органичным, сколь и закономерным.

Исследование составляющих окуджавской поэтики позволяет сделать еще один вывод, уточняющий жанровое определение авторской песни. Музыкальная

стилистика авторской песни ограничивается кругом тех же песенно-фольклорных жанров, о которых шла речь в связи с ее поэтической составляющей, т.е. жанров, укорененных в русской традиции музицирования. Здесь проходит одна из разграничительных линий между авторской песней и рок-поэзией, преимущественно ориентированной на западные песенно-фольклорные образцы.

Системное рассмотрение взаимосвязей окуджавской поэтики с разнообразными песенно-фольклорными и литературными явлениями позволило установить, что диалогичность в широком смысле: и как литературный прием, и как проявление поэтической «коммуникабельности» в процессе установления контакта со слушателями и читателями, как диалог с самим собой в попытке примирить противостоящие установки сознания или разнородные культурные явления, наконец, как диалог с предшествующей и современной литературно-культурными эпохами - иными словами, диалогичность как устремленность к гармонии является существенным свойством исследуемой поэтики.

И, наконец, рассматривая особо пристально песенную лирику, мы выявили ряд характерных черт стихосложения Б. Окуджавы, выражающих песенную природу его поэзии. Установлено, что при тенденции к усложнению строфики и метрики песен Б. Окуджавы (по отношению к его «непоющимся» стихам) одновременно прослеживается тенденция к упорядочению строфической и ритмической организации песенных текстов. Строфа строго выдерживается на протяжении всего произведения, а поэтический ритм стремится к повторению ритма музыкального, который является инвариантным. Это приводит к появлению устойчивого альтернирующего ритма и, как следствие, к «пэонизации» двухсложных размеров. Таким образом, специфика песенных стихов не может быть описана в рамках только силлабо-тонической теории стихосложения, без учета их музыкально-ритмической составляющей.

Перспективы работы по этой теме очень широки. Ни в нашем, ни в других исследованиях фактически не затронуты европейские источники поэтики Б. Окуджавы: поэзия Киплинга, Бернса, Беранже, польских поэтов, французский шансон. Ждет своих исследователей обширная тема поэтических переводов Б. Окуджавы с грузинского, испанского, иврита и возможного влияния переводимых произведений на собственное творчество переводчика.

Только начато изучение конкретных проблем поэтики, в частности стихосложения Б. Окуджавы, с одной стороны - представляющих самостоятельный интерес, с другой - открывающих возможности дальнейшего исследования жанровой природы авторской песни.

*

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. «Под управлением любви...»: Об одном архетипе в песенной лирике ( Б. Окуджавы // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1999. Вып. 3.

Т. 2. С. 424-429.

2. Мама в творчестве Б. Окуджавы: Образ и прототип // Русская женщина-3. От кухарки до музы: Женщина в культуре: Материалы теоретического семинара. Екатеринбург, 2000. С. 10-14.

3. Булат Окуджава - переводчик Иммануила Римского // История. Обществознание. Искусство. Филология: Материалы научно-практической конференции. Екатеринбург, 2000. С. 95-97.

4. Поэтический мир Булата Окуджавы: Материалы к уроку // Проблемы литературного образования школьников. Материалы VI зональной научно-практической конференции «Филологический класс: наука - вуз - школа». Екатеринбург, 2000. Ч. 1. С. 129-131.

5. Об одном опыте Б. Окуджавы-переводчика // Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Дергачевские чтения-2000. Екатеринбург, 2001 Ч. 2. С. 15-18.

6. Взгляд сквозь героя: Об «окуджавском цикле» Беллы Ахмадулиной // Толерантность в условиях многоукладное™ российской культуры: Тендерный конфликт и его репрезентация в культуре: Материалы научной конференции. Екатеринбург, 2001. С. 8-12.

7. Авторская песня как стихотворная форма // Мир Высоцкого: Исследования и ' материалы. М., 2001. Вып. 5. С. 550-668.

Подписано в печать30,10.2003. Формат 60x84/16 Бумага офсетная. Усл. печ. л. 1,5. Тираж 100. Заказ № 336. Отпечатано в ИГГЦ «Издательство УрГУ» 620083, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4

г

\

1 9 29 3

-А

?.У

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Абельская, Раиса Шолемовна

Введение.

Глава 1. ГЕНЕАЛОГИЯ ПЕСЕННОСТИ

1.1. «Ах, это, братцы, о другом.» (советская песня: притяжение и отталкивание).

1.2. «В душе моей запечатлен.» (романсовое начало в лирике

Б. Окуджавы).

1.3. «Мы все - войны шальные дети.» (еще один жанровый прообраз: песни Великой Отечественной).

1.4. «На мне костюмчик серый-серый.» (блатная песня и ее связь с поэтикой Б. Окуджавы).

1.5. «Если ворон в вышине.» (Б. Окуджава и традиционный русский фольклор).

Глава 2. В ДИАЛОГЕ С РУССКОЙ ПОЭЗИЕЙ

2.1 «На фоне Пушкина.» (пушкинская традиция и пушкинский миф в творчестве Б. Окуджавы).

2.2. «Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик.» (персонажи допушкинской поэзии).

2.3. «Нужны ли гусару сомненья.» (Б. Окуджава и поэты XIX века).

2.4. «Окуните ваши кисти в голубое.» (Б. Окуджава и поэты первой половины XX века).

2.5. «И друзей созову.» (поэтический диалог с поэтами-современниками).

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Абельская, Раиса Шолемовна

Поэзия Булата Окуджавы, одного из оригинальнейших русских поэтов XX века, основоположника нового поэтико-музыкального жанра - авторской песни, долгое время «не замечалась» литературоведением, несмотря на бурную полемику в прессе и упрочивавшееся с годами всенародное признание. Впрочем, и сам он скептически относился к стремлению филологов анализировать его творчество, чтобы понять, как из «трех бедностей» Б. Окуджавы (С. Лесневский) - слова, мелодии и голоса - рождается его «богатство» — неповторимое очарование его стихов-песен. Для самого поэта это означало - «разъять музыку на части», лишить творчество тайны.

Теперь, когда земной путь поэта окончен, наступило время глубокого и всестороннего осмысления феномена Булата Окуджавы. Появились обстоятельные издания его стихов и прозы1, множатся мемуары о поэте (среди авторов - А. Володин, Р. Давидов, И. Живописцева). Критическое постижение его творчества, начатое несколькими статьями при жизни Б. Окуджавы (публикации С. Владимирова, Г. Красухина, 3. Паперного и др.), стало дополняться трудами научного характера (работы Г. А. Белой, В. И. Новикова, Р. Р. Чайковского и т.д.), в том числе и диссертациями (С. С. Бойко); ему посвящаются монографические очерки в вузовских учебниках литературы (Н. JI. Лейдерман, М. Н. Липовецкий). Тем не менее, говорить о том, что художественное наследие, оставленное этим мастером, осмыслено отечественным литературоведением в достаточной степени, не приходится. Этим обстоятельством и обусловлена актуальность настоящей работы.

Оговорим понимание исходных понятий, необходимых для нашего исследования.

Изучение любой конкретной поэтики представляет собой неисчерпаемую тему, включающую рассмотрение различных планов и уровней текста - от идейно-тематических до лингвистических. В связи с этим мы ограничились обсуждением лишь некоторых аспектов поэтики Б. Окуджавы, определяющих его художественный почерк и самобытность его мировосприятия. Один из главных творческих принципов Б. Окуджавы, на наш взгляд, можно определить как биологичность. Имеется в виду диалогичность в широком смысле: от диалогичности как поэтического приема до диалога с предшествующей и

1 В частности, издан обстоятельный том в авторитетной серии «Новая библиотека поэта», вызвавший, однако, неоднозначные отклики в печати (см.: Куллэ В. Не пробуй этот мед, в нем ложка дегтя // «Знамя». 2002. №11). современной литературно-культурными эпохами; от диалогичности как способа установления контакта со слушателями до диалога с самим собой в стремлении примирить непримиримое. Благодаря постоянному осуществлению этого принципа на разных уровнях поэтического текста любая тенденция в творчестве Б. Окуджавы может неожиданно оказаться амбивалентной.

Песенное и поэтическое. Вопрос о том, что такое «авторская песня» и чем она отличается от «просто» стихов, порождает множество проблем (мы касаемся некоторых из них в данной работе). Исследователи-филологи пользуются различными обозначениями, чтобы разграничить авторскую песню и традиционную поэзию: «стихотворение-песня» и «стихотворение», «поющийся» и «непоющийся» поэтический текст; различают «книжную» или «письменную» поэзию и - авторскую песню и т.д. В связи с отсутствием устойчивой терминологии мы используем в данной работе все перечисленные обозначения, понимая под «стихотворением-песней» такой поэтически состоятельный текст, структура которого содержит потенциальную возможность (в смысле эйхенбаумовской «напевности») его актуализации в пении. Категории «песенного» и «поэтического», не являющиеся и в общем плане, и - в особенности - применительно к лирике Б. Окуджавы смысловыми альтернативами, используются здесь в следующем рабочем понимании: «песенными» текстами мы называем стихи-песни, а поэтическими — «просто» стихи Б. Окуджавы.

Авторская песня. Песня как литературный жанр существует на Руси со времени появления письменной поэзии. Авторская (бардовская) песня при всем генетическом родстве с традиционной песней обладает качественно иными чертами, порожденными особостью эстетических задач и социального бытования. Исторически авторская песня родилась в полемике с эстрадной советской песней, противопоставляя себя ей в разных аспектах: музыкальном, поэтическом, идеологическом, социальном.

В отношении музыкальном и отчасти поэтическом «вызовом звучало их [бардов. - Р. А.] безыскусное музицирование. Имеется в виду безыскусность в смысле принадлежности низовому репертуару, которого профессиональная композиция чурается как тривиального или вульгарного. В нашем музыкальном обиходе эти оценки закрепились за упрощенными вариантами романсовой традиции, которые к 1910 - 1920-м годам объединились под названием «жестокого романса» [197, с. 207]'. Из-за неустоявшейся и потому не всегда точной терминологии автор приведенного высказывания (Т. Чередниченко) называет всю совокупность «упрощенных вариантов романсовой традиции» - «жестоким» романсом. Мы будем пользоваться более дифференцированной терминологией М. Петровского и употреблять в подобных случаях более точный, на наш взгляд, термин «бытовой романс». Различные модификации бытового романса этот исследователь располагает на шкале, одним полюсом которой выступает «жестокий» романс (адаптировавший в фольклорном духе мироощущение романтизма), а другим -романс «сентиментальный» (переосмысливший по-своему философию и поэтику сентиментализма).

Обращение к городской и «блатной» песне, на которую - каждый на свой лад - во многом опирались и Б. Окуджава, и В. Высоцкий, и А. Галич, а также к бытовому романсу, существенно повлиявшему на стилевые особенности песенно-поэтической лирики Б. Окуджавы, и вызывало в 1960-е годы по отношению к авторской песне такие оценки, как «пошлость» и «непрофессионализм» (см. [18], [107]).

Что касается собственно стихотворных текстов, то их поэтика формировалась двояким образом. С одной стороны, отчетливо стремление к максимальной контактности, разговорности, внешней простоте -противостоящим официальной эстрадной риторике, - иными словами, «безыскусность», и поэтическая и музыкальная, представляет для авторской песни принципиальный эстетический момент. С другой стороны, авторская песня в своих вершинных явлениях изначально ориентирована на смысловую глубину текста, оперирование более сложной, чем песня эстрадная, образностью, использование «эзопова языка». Своей вершины творчество бардов - с этим согласны и отечественные и зарубежные исследователи (см. напр. [54, с. 134], [169, с. 269]) - достигло в песнях Булата Окуджавы.

Начиная с момента, когда авторская песня стала фактом и книжного бытования2, возникла потребность в литературоведческом описании и

1 Здесь и далее ссылки на цитируемую литературу делаются в тексте: первая цифра соответствует порядковому номеру источника в списке использованной литературы, вторая обозначает страницу.

2 Если не считать редких исключений, приходящихся на 1960 - 1970-е гг., когда были изданы книги Б. Окуджавы, Н. Матвеевой, содержавшие, наряду с «просто» стихами, и публикации ряда их стихов-песен, то этот момент следует датировать рубежом 1980 - 1990-х гг. Именно в это время выпуск «персональных» и коллективных книг, принадлежащих перу бардов, стал привычным для издательской и читательской практики явлением. классификации этого явления, в том числе и в плане его жанрового диапазона и художественного генезиса.

Существует авторитетное мнение, суть которого состоит в том, что авторская песня не может считаться жанром поэзии в строгом научном смысле, во-первых, из-за своей синкретичности, во-вторых, из-за фактической «многожанровости» (В. И. Новиков, [140, с. 9]). Тем не менее многие исследователи и практики авторской песни используют по отношению к ней термин «жанр». «Жанровым феноменом» и «жанром» называет авторскую песню JI. Аннинский [24, с. 16]; термин «жанр» применяет и Ю. Андреев [23], используют его и другие литературоведы и критики.

Для понимания феномена авторской песни большое значение имеет работа М. Петровского «Езда в остров Любви», или Что есть русский романс» [150], посвященная исследованию романса как явления поэтического. Автор считает, что бытовой романс (являющийся одним из жанровых прообразов авторской песни) возможно определить в жанровом отношении, только опираясь на его тематическую сторону. В этом содержательном исследовании бытового романса охарактеризована его тематика и особенности ее раскрытия, а также интонация (через синтаксис) и образность (через лексику). От анализа стиховедческого М. Петровский отказывается, считая его в данном случае непродуктивным.

Некоторые стиховедческие исследования были предприняты в отношении поэтического наследия В. Высоцкого. Наиболее концептуальный из них является статья В. С. Баевского, О. В. Поповой и И. В. Тереховой «Художественный мир Высоцкого: стихосложение» [31]. Авторы сравнивают ритм, рифму, метрику и стихотворный синтаксис Высоцкого с соответствующими усредненными формально-поэтическими характеристиками, полученными М. JI. Гаспаровым для советской поэзии 1930 - 1960 гг. На основании этого сравнения авторы делают вывод, что «в художественной системе Владимира Высоцкого стихосложение играет подчиненную роль, несет на себе печать автоматизации поэтических приемов. Функцию стихосложения в системе Высоцкого следует определить как речевую: ритмика, стих избранного размера, рифма необходимы для создания такого текста, который удобно петь» [31, с. 185].

Эта краткая, но методологически очень важная работа по стихосложению авторской песни порождает вместе с тем ряд новых вопросов. Во-первых, ее результаты получены в достаточно грубом приближении. Уже напечатанные в том же и последующих выпусках «Мира Высоцкого» исследования, посвященные более частным проблемам стихосложения Высоцкого, выявляют его индивидуальные отличия от поэтов-современников и в области строфики [207], и в рифменной системе [95], и в ритмическом строении стихотворных текстов [88]. А эти отличия могут оказаться существенными в оценке поэтического новаторства Высоцкого и других создателей авторской песни. Во-вторых, в этой статье, как и в других названных работах, не учитывается в должной мере синкретический характер жанра. Замечание о том, что функция стихосложения в системе Высоцкого заключается в «создании такого текста, который удобно петь», конечно же не исчерпывает проблемы соотношения текста и мелодии в авторской песне.

Несмотря на теоретические расхождения, исследователи авторской песни едины в том, что определяющей в ней оказывается стихотворная, а не музыкальная основа. С этой точкой зрения согласны и музыковеды: «В связи с доминирующим значением текста творцами авторской песни являются обычно не музыканты, а поэты» [50, с. 4].

Но тогда как быть с песнями В. Берковского, С. Никитина, А. Дулова, А. Суханова, написанными на чужие стихи, частью - на стихи современных поэтов, изначально не предназначавшиеся для пения, частью - на стихи классиков: Пушкина, Тютчева, Пастернака, Цветаевой? Считать ли эти песни авторскими на том основании, что они созданы композиторами-непрофессионалами и их музыкальную стилистику можно идентифицировать как бардовскую? «Авторская песня - это один из музыкальных [курсив наш. -Р. А.] жанров современной русской культуры, — утверждает поэт Д. Сухарев. -Более того, многие с уверенностью скажут, что умеют отличить песни этого жанра от других вокальных произведений - народной песни, романса, рока, попсы. Но очень трудно назвать существенный признак, позволяющий надежно провести раздел между авторской песней и другими песенными жанрами» [187, с. 185]. Как видим, при попытках дать жанровое определение авторской песне вопросов возникает немало, и до настоящего времени ни на один из них не найдено окончательного ответа.

Чтобы сделать обозримым поле исследований, а также избежать неоднозначного толкования терминов, в данной работе будем считать относящимися к авторской песне единственно те произведения, которые созданы для исполнения и изначально исполнялись одним автором. Только в этом случае мы получаем возможность обсуждать авторскую песню как литературный жанр, хотя и своеобразный. Кроме того, мы считаем, что у авторской песни есть характерные формально-поэтические признаки, которые наряду с идейно-тематическими, образно-мотивными, интонационными и другими особенностями позволяют идентифицировать ее как поэтический жанр в системе других поэтических жанров. О некоторых из этих признаков пойдет речь в нашей работе.

Рассматривая авторскую песню как поэтический жанр, следует, на наш взгляд, видеть его специфику в том, что наряду с русской поэтической классикой одним из важнейших его источников являются фольклорные и полуфольклорные (авторские по способу создания и фольклорные по способу бытования) поэтико-музыкальные жанры: советская песня, бытовой романс, городской (блатной, дворовый, студенческий и т.д.) песенный фольклор -родовые признаки которых, обусловленные их обязательной актуализацией в пении, неизбежно входят как органическая составляющая в поэтику стихотворного текста.

Термин «авторская песня» появился в 1970-е годы, т.е. много позднее самого явления: по одним свидетельствам - в статьях журналистки Аллы Гербер на страницах журнала «Юность», по другим - в сценических высказываниях Владимира Высоцкого о своем творчестве.

Критика 1960-х годов противопоставляла поэзию и авторскую песню как «стихи» и «не стихи». Кроме того, в это время приобрело большую популярность движение клубов самодеятельной песни, участники которого распевали как песни Б. Окуджавы и других выдающихся поэтов-бардов, так и множество очень слабых в поэтическом отношении песенных поделок. Вероятно, по этим причинам, Б. Окуджава не соглашался причислять свои произведения к жанру авторской песни.

Поэт всегда настойчиво подчеркивал, что он пишет стихи, а не тексты песен, и слово «текст» по отношению к своим произведениям счел бы неприемлемым1. В последнюю треть XX века, в связи с развитием структуралистско-семиотических теорий и проникновением философии

1 В моем разговоре с Булатом Шалвовичем летом 1986 г. по поводу поступления в Литературный институт был момент, когда он сказал мне: «Только не называйте свои стихи текстами, я думаю, что у вас стихи, а не тексты». постмодернизма в литературоведческие исследования, слово «текст» приобрело совершенно иной смысл, чем в период «оттепели», когда формировалась поэтика Б. Окуджавы. В новом значении, не содержащем обидных для поэта коннотаций, мы и будем использовать эту лексему.

В 1960 - 1970-е годы, стремясь подчеркнуть пустоту официальной эстрады, поэты, близкие по творческим принципам Окуджаве, насмешливо квалифицировали тексты эстрадных песен как «тексты слов». Именно для того, чтобы противопоставить свое творчество этой массовой и безликой продукции для коммерческого использования, Окуджава и отмежевался от так называемых поэтов-песенников, используя для этого формулу, которую подсказал ему П. Антокольский: «Окуджава не пишет песен, он просто исполняет свои стихи под гитару». Эта формула, в свою очередь, защищала его от нападок со стороны и членов союза композиторов, и филармонических певцов, обвинявших его в непрофессионализме.

Анализируя творчество Б. Окуджавы, мы намерены обращаться и к песенной, и к поэтической его лирике, так как придерживаемся мнения, что основы его «музыкальной» поэтики во многом заложены уже в его «просто» стихах — что было зафиксировано и литературной критикой 1960-х годов, которая заметила многие творческие находки Окуджавы, имеющие песенно-фольклорную природу, но поначалу оценила их как «плохую поэзию».

Первым откликом на творчество Б. Окуджавы в прессе была статья в ленинградской комсомольской газете «Смена» осенью 1961 г., где его стихи и песни подверглись жестокой обструкции: «О какой-либо требовательности поэта к самому себе говорить не представляется возможным. Былинный повтор, звон стиха «крепких» символистов, сюсюканье салонных поэтов, рубленый ритм раннего футуризма, тоска кабацкая, приемы фольклора — здесь перемешалось все подряд. Невооруженным глазом видна тенденция уйти в сплошной подтекст, возвести в канон бессмыслицу.» [117]. Менее чем через полгода в газете «Вечерняя Москва» появился материал И. Адова «Бремя славы», в котором творчеству поэта-барда давалась столь же нелестная характеристика: «Не так уж далеки от истины те, кто называет Окуджаву «Вертинским для неуспевающих студентов». Мы убеждены, что если бы на лучшие тексты Окуджавы написал бы музыку композитор, которому творчески близок поэт, песни прозвучали бы иначе. Освобожденные от мрачного музыкального сопровождения, высветленные, выведенные из душного круга, они приобрели бы крылья» [18]. В 1968 г. в журнале «Вопросы литературы» была напечатана статья С. Куняева «Инерция аккомпанемента». Сравнивая «поэтические» и «песенные» приемы стихосложения, ее автор приходит к выводу, что творчество Б. Окуджавы находится вне пределов поэзии и принадлежит, скорее, эстрадной песне [107].

Таким образом, первые отклики советской прессы на творчество Б. Окуджавы были негативными, что во многом было связано с эстетической и идеологической оппозиционностью нового жанра по отношению к официальной культуре. Непонимание ожидало его и среди товарищей по «поэтическому цеху». «Отложил бы Окуджава гитару, сел бы плотнее к столу — ведь идут годы, за плечами война, иначе что же останется от концертов — магнитофонные записи?» — наставлял поэта М. Луконин [124, с. 75].

Вместе с тем на исходе 1960-х и в 1970-е годы появились литературно-критические и литературоведческие статьи о поэзии Б. Окуджавы, авторы которых стремились объективно проанализировать это необычное явление и определить его место в современном литературном процессе (см.: [59], [99], [116]). Так, одна из первых (и замечательных) попыток понять природу песенности окуджавской поэзии через анализ образной системы его стихов была сделана С. Владимировым [59]. Автор книги «Стих и образ» обозначил «пунктиром» многие вопросы, которые решает современное окуджавоведение. Он указал источники отдельных песенных интонаций поэта - в частности, были названы народная песня, баллады Бернса (в переводах Маршака), романс, блатная песня, песенный фольклор времени Великой Отечественной войны. С. Владимиров, говоря о глубинных истоках песенности окуджавского стиха, отметил, во-первых, его свойство «открывать в своем «подтексте» некую условную, мифологизированную действительность» [59, с. 135 - 136], родственное народной обрядовой песне; во-вторых, стремление к «очищению стиха от эмоций частных, сопутствующих, избавлению от всяких признаков пафоса или экспрессии» (тогда с особой ясностью выступает глубинный драматизм) — ведь «именно в песенной интонации стиха возникает ощущение высокого, поднятого над страстями, над частностями видения» [59, с. 146].

Обратил внимание критик и на метафору Окуджавы — «самую, казалось бы, банальную, отдающую традиционной поэтичностью - то, от чего усиленно избавляется современная поэзия, решительно пытается изгнать как своего рода ложь, фальшь, поэтическую условность.»; и на умение соединить в одном стихотворении обычно «исключающие друг друга стилистические краски» [59, с. 147], например, романтическую приподнятость и бытовое снижение, нарочитую поэтичность — и фамильярную разговорность. Но все эти «острые углы. словно бы сглаживаются, теряют свою стилистическую резкость, претенциозность, .переплавляются в единой песенности» [59, с. 149].

Осмыслению поэтического мира Б. Окуджавы в его целостности посвящены обстоятельные статьи Г. А. Белой [33] и В.И.Новикова [142]. Г. Белая увидела и описала оксюморонную - так ее, впрочем, не называя -природу окуджавской поэзии. Анализируя стихотворение «Человек стремится в простоту.» [12, с. 284], исследовательница замечает: «.В двуединстве Неба и Земли особая нагрузка падала на соединяющее их «и». Ибо Окуджава не только поэт Неба: его «давайте воспарим» всегда приправлено иронией. Но он и не только поэт Земли.Что может быть красноречивей, чем строчки: Мы земных земней. И вовсе К черту сказки о богах!

И тут же.

Просто мы на крыльях носим То, что носят на руках» [33, с. 187].

Термин «оксюморонность», точно характеризующий существо поэтики Окуджавы, применительно к ней ввел В. И. Новиков [142, с. 31]. Он высказал и идею «гармонизированного сдвига» [142, с. 24], определяющего, с его точки зрения, суть художественного метода поэта.

Рассмотрение творчества Б. Окуджавы как целостной художественной системы определено целью и в единственной защищенной к настоящему моменту диссертационной работе о поэте [46]. Ее автор С. С. Бойко предлагает свою разгадку «тайны» окуджавской поэзии, выявив и сопоставив две доминанты: «мотивированность» (в тыняновском смысле) поэтики Окуджавы и поэтическую гармонизацию мира.

Лаконичная и в то же время убедительная характеристика поэтического мира Б. Окуджавы содержится в небольшой по объему работе В. А. Зайцева [81], которая могла бы представлять творчество поэта в учебнике «Литература второй половины XX века». Нельзя не упомянуть в этом ряду и книгу Л. Аннинского «Барды» [24], жанр которой можно определить как мемуарно-критический — в ней личности поэта и его произведениям (в соотнесенности с творениями других бардов) посвящены два очерка, которые представляют художественно-яркое и точное проникновение в суть окуджавской поэзии.

После того как критиками и литературоведами очерчены контуры поэтического мира Б. Окуджавы в целом, логично обратиться к конкретным особенностям его поэтики. Первоочередная проблема, которая с очевидностью проступает на этом пути, — проблема истоков. Она целенаправленно разрабатывается совсем недавно и, разумеется, далека от завершения, хотя так или иначе касались ее едва ли не все, кто писал о творчестве поэта, начиная с автора статьи в ленинградской «Смене» (И. Лисочкина), увидевшего, кстати, многое из осмысленного впоследствии заново — и поэтические приемы былин, и романсовую «пошлость», и поэтику символистов [117].

За прошедшие четыре десятилетия было названо (большей частью — мимоходом, нередко в публикациях мемуарного характера) немало источников окуджавской поэтики - и фольклорных, и литературных. Тем не менее и сегодня не потеряли актуальности слова, сказанные в 1964 г. Романом Гулем: «Корни же поэзии Булата Окуджавы таинственны. У него нет явной связи с ушедшими поэтами. Голос и ритм Окуджавы - сами по себе, они не вызывают поэтических реминисценций, и это ценно» (цит. по [67, с. 491]). Возможно, российским филологам яснее, чем эмигранту, слышны и поэтические, и песенные реминисценции в стихах Окуджавы, но вычленить их, действительно, нелегко - в этом состоит одна из характерных особенностей его поэтики.

И вместе с тем бесспорно, что его стихотворные тексты насыщены интертекстуальными связями на разных уровнях: тематическом, образном, интонационном, ритмическом и т.д. Речь идет как о безымянных романсовых формулах, так и об отсылах к предшествующим текстам и литературным фактам. Помня о том, что, в соответствии с канонической формулировкой Р. Барта, «каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат» (цит. по [183, с. 207]), в отношении окуджавской поэзии мы предпочли бы говорить о высокой «плотности интертекстуального слоя» [105, с. 5], которая объясняется опорой поэта на литературу и песенный фольклор нескольких эпох: пушкинской, Серебряного века, советской (периода 1930 — 1950-х годов).

Раньше других обратил внимание на сближения и отталкивания с поэзией близких предшественников и старших современников 3. Паперный [146], который, сравнив песни Окуджавы со стихами М. Светлова, Я. Смелякова,

Д. Самойлова, назвал главное, с его точки зрения, отличие Окуджавы - дар создания в каждом произведении волшебного, романтического мира.

Первое литературоведческое исследование, существенная часть которого посвящена истокам творчества Б. Окуджавы, издано по-немецки и принадлежит Е. Лебедевой [112]. Темой ее книги является генезис авторской песни вообще, но героем многих разделов непосредственно становится Б. Окуджава. На примере его творчества обозначены такие истоки жанра авторской песни, как «гусарская лирика» Дениса Давыдова, «русские песни» А. Дельвига, цыганский романс, а также советская массовая песня (правда, только как объект отталкивания и пародирования, что, с нашей точки зрения, далеко не исчерпывает вопроса). Е. Лебедева считает, что из всех поэтов-бардов Булат Окуджава наиболее близок к традиции А. Вертинского, с чем тоже трудно согласиться: при всей артистичности самой природы интересующего нас жанра Б. Окуджава ни в малейшей степени не был актером, и в этом его принципиальное отличие от Вертинского. Нам кажется более продуктивным сравнение в этом отношении Вертинского и Галича, который, действительно, во многом перенял и исполнительскую манеру, и приемы поэтики знаменитого творца «ариеток».

Блатная песня и в книге Е. Лебедевой, равно как и в предыдущих, и в более поздних исследованиях творчества поэта, либо вообще не рассматривается в качестве жанрового прообраза его произведений без каких-либо мотивировок (хотя сам поэт этот источник называл), либо указывается с напоминающими извинения оговорками, как это делает, к примеру, Б. Сарнов: «Блатная песня. представляет несомненную художественную ценность. Ее своеобразная поэтика обогатила современную русскую поэзию не в меньшей мере, чем на заре нашего века поэтика другого «низкого» жанра — цыганского романса — обогатила гениальную лирику Блока. Достаточно тут назвать имена Б. Окуджавы, А. Галича, Ю. Кима, Юза Алешковского, В. Высоцкого. (У песен Окуджавы были и другие предшественники, но был и этот: вспомним - «За что ж вы Ваньку-то Морозова.», «А мы швейцару - отворите двери.»)» [172, с. 357].

Разумеется, из поэтов-бардов, названных в этом ряду, не только у песен Окуджавы «были и другие предшественники», однако «извиняется» Б. Сарнов именно перед Окуджавой, преклонение перед которым уже при жизни было настолько велико, что поставить рядом с его именем словосочетание «блатная песня» казалось не вполне корректным. Между тем поэтика блатной песни пронизывает произведения Б. Окуджавы на разных уровнях, хотя это не всегда заметно с первого взгляда - быть может, именно потому специальных работ на эту тему и нет.

Роли традиционного фольклора в формировании поэтики Б. Окуджавы посвящена одна работа - И. А. Соколовой [185] (вошедшая в сокращении в ее же книгу [ 184]), - логика которой опирается на часто цитируемое утверждение самого поэта о том, что его «воспитывал русский фольклор» [1, с. 6]. Спорность положений этой работы заключается в том, что «фольклорный настой» окуджавской лирики при внимательном рассмотрении нередко обнаруживает литературную подоплеку.

И это, разумеется, не случайность. Поэзия Б. Окуджавы, филолога по образованию, не могла не взаимодействовать с самыми разнообразными литературными явлениями, и указания на это эпизодически появлялись в печати, начиная с 1980-х годов. Кроме Е. Лебедевой, в книге которой в качестве литературных истоков окуджавской поэзии рассматривались произведения Д. Давыдова и А. Дельвига, на генетическую связь творчества Б. Окуджавы и Аполлона Григорьева указывали А. Журавлева и Вс. Некрасов [79, с. 160]; о сближении с акцентным стихом Маяковского и романсовой поэтикой Блока говорил В.И.Новиков [141]; Р.Р.Чайковский сопоставил поэтический язык Окуджавы и Лермонтова [195]; а о глубинных связях поэтических миров Пастернака и Окуджавы содержательно размышлял А. К. Жолковский [76].

В 1997 — 98 гг. был опубликован ряд статей С. С. Бойко о связях поэзии Б. Окуджавы с произведениями русских поэтов - классиков и современников: Державина, Пушкина, Мандельштама, Бродского ([40], [42], [43], [45]). О работах этого автора на тему пушкинской традиции в творчестве Окуджавы следует сказать особо. Основное исследовательское усилие С. С. Бойко было направлено на раскрытие текстовых, композиционных, лексических перекличек стихов Окуджавы и Пушкина, и это было сделано с основательностью ученого и одновременно с изобретательностью художника, так как почти любое литературное эхо в окуджавской поэзии предстает неявным, а то и зашифрованным. В это же время появились и другие работы с попытками сопоставления окуджавской и пушкинской поэзии на уровне тематики [110]. Несколькими годами ранее поэт М. Поздняев опубликовал эссе с дерзким заглавием «Пушкин как Окуджава» [152], которое задало другое мировоззренческое - направление исследовательскому поиску. В эссе, где сделан акцент на общности мироощущения поэтов разных эпох, выделены в качестве интенции их творчества такие черты, как «тайная свобода» и стремление тихо (не напоказ) делать добро. Близкого подхода к сопоставлению творчества Пушкина и Окуджавы придерживается и Г. Красухин [101].

Сопоставлению поэзии Б. Окуджавы со стихами поэтов-современников посвящены исследование В. А. Зайцева, где произведения Б. Окуджавы соотносятся с лирикой Н. Заболоцкого, Д. Самойлова, Б. Ахмадулиной [82], и работы В. Куллэ и Е. Семеновой о параллелях в творчестве Окуджавы и Бродского ([106], [175]).

Нельзя не упомянуть и о нескольких исследованиях, освещающих грузинскую и - шире — кавказскую грань творчества Б. Окуджавы: это «Связь времен» X. Короглы [97] — об общих чертах в исполнительской манере поэта и искусстве народных певцов и сказителей Кавказа; а также «Два истока» А. Абуашвили [16] и «.Грузинская нить» С. Ломинадзе [119] - о темах и мотивах, связанных с грузинской литературой и грузинским фольклором.

Понятно, что отмеченные работы — это только начало обсуждения проблемы истоков поэтики Б. Окуджавы и следующего за ней вопроса о месте Окуджавы в ряду русских поэтических классиков XX века. Актуальность этой темы показала Вторая международная конференция по творчеству Булата Окуджавы «Булат Окуджава, его круг, его век» (Дом-музей Булата Окуджавы в Переделкине, ноябрь 2001 г.), на которой были представлены содержательные доклады и велись горячие споры именно по этой проблематике1. Тем не менее многие лакуны остались незакрытыми и по сей день.

И, наконец, к анализу конкретных особенностей поэтики Б. Окуджавы — тем, образов, поэтических приемов, художественного языка - филологическая наука только приступает. Почти нет стиховедческих работ, анализирующих произведения Б. Окуджавы. Несколько исследований касаются вопросов стиховой организации окуджавских произведений ([41], [139]). В «Книге о русской рифме» Д. Самойлова имя Окуджавы фигурирует в общем перечне поэтов, склонных к употреблению неточных рифм [167, с. 342, 343]. Упоминает его имя и М. JL Гаспаров в связи с песенными логаэдами советского времени

1 По следам конференции были опубликованы статьи, продолжающие обсуждение темы истоков окуджавской поэтики: «Возвращение лирики» М. Чудаковой (о перекличках с поэтами 1930 - 1950-х) [199], «.Дальняя дорога дана тебе судьбой» О. Клинга (о сближениях с поэзией А. Блока) [93], «В защиту тепла человеческого дыхания» С. Аверинцева (о генетических связях с творчеством М. Кузмина и И. Северянина) [17].

65, с. 276]. По-видимому, единственным исследованием собственно стихосложения Б. Окуджавы является наше - «Авторская песня как стихотворная форма» [15] - в нем мы описали некоторые особенности строфики, метрики и ритмики авторской песни на примере песенного творчества Б. Окуджавы1.

Цель нашей работы - найти закономерности, лежащие в основе поэтики уникального художника XX века, ставшего кумиром нескольких поколений российской интеллигенции, приблизиться к пониманию природы его поэзии, представляющей собой органичный сплав, казалось бы, несочетаемых элементов, таких, как разговорность и напевность, сниженность и высокопарность, высокая поэтичность и «домашность». Отсюда вытекают соответствующие задачи: исследовать песенные и поэтические тексты патриарха авторской песни, выявить, как взаимодействуют песенно-фольклорная и литературная составляющие поэтики Б. Окуджавы, обозначая также в его лирике характерные особенности, присущие и авторской песне в целом.

Материалом исследования служат песенная и поэтическая лирика Б. Окуджавы, а также его интервью и автобиографическая проза.

Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней сделана попытка системного рассмотрения взаимодействий лирики Б. Окуджавы с литературно-культурными контекстами предшествующего и современного ему периодов с целью выявления фольклорных и литературных основ его поэтики. С разных сторон и, по мере возможности, без политизированных оценок рассмотрены связи поэта с советской песней и низовым фольклором. Частично освещены параллели с библейскими текстами. Впервые поэтика Окуджавы сопоставлена с творчеством поэтов XIX века И. Мятлева и J1. Трефолева, поэтов XX века Ю. Левитанского и А. Межирова.

При характеристике хронотопа окуджавского поэтического мира показан генезис пространственно-временных отношений в поэтической вселенной Б. Окуджавы, предложено описание образно-мотивной организации этой вселенной.

Впервые рассмотрены и проанализированы такие особенности стиховой системы Б. Окуджавы, как усложнение/упорядочение строфики и ритмики,

1 Эта работа, по сути, представляет собой фрагмент одного из разделов Приложения к настоящей диссертации. обусловленное инвариантностью ритма музыкального, в частности, высказана идея о «пэонизации» двухсложных размеров в авторской песне.

В качестве методологической основы настоящей работы мы используем историко-генетический и сравнительно-типологический методы исследования.

Структура работы определяется логикой анализа, которая обусловлена значимостью тех или иных песенно-фольклорных или литературных явлений для формирования поэтического мира Б. Окуджавы, а также особенностями этого мира. Советская песня, задавшая некоторые стилевые доминанты жанра и высокий романтический настрой ранних стихов-песен; поэтика бытового романса, сформировавшая эстетические законы нового художественного мира; приемы стихосложения блатных песен и традиционного фольклора — взаимодействие этих поэтико-музыкапьных жанров (определивших своеобразие лирики поэта) с творчеством Б. Окуджавы рассматривается в Первой главе исследования. Русская классическая поэзия стала залогом сохранения и преемственности традиции, преемственности через преодоление — многообразные связи поэтики Б. Окуджавы с русской литературной классикой, диалог с ней являются содержанием Второй главы. Творческое переосмысление «банальных» поэтико-музыкальных жанров вкупе с опорой на классическую поэзию привело к рождению оригинальной поэтической системы, ряд особенностей которой обсуждается в Приложении к данной работе. В Заключении подводятся итоги проведенного исследования, а также определяются перспективы исследовательской работы по данной теме.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика Булата Окуджавы: истоки творческой индивидуальности"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Жанровые особенности культурного феномена 1960 — 1970-х гг. -авторской песни - выкристаллизовались отчетливее всего в творчестве трех поэтов: Булата Окуджавы, Александра Галича и Владимира Высоцкого. Авторская песня - явление многогранное и по-разному понимаемое, и мы присоединяемся к тем исследователям, которые склонны считать авторскую песню жанром поэзии, при том, что произведения, принадлежащие к этому жанру, создаются и исполняются одним человеком.

С опорой на такое понимание авторской песни в данной работе рассмотрены особенности поэтики Булата Окуджавы, песни которого, без преувеличения, стали эталоном жанра. Путем анализа песенного и поэтического творчества этого уникального художника XX века выявлен ряд особенностей его поэтики, которые частью являются выражением своеобразия его творческой индивидуальности, частью - присущи авторской песне в целом.

Поэзия Б. Окуджавы синкретична, в ней органично соединились разнообразные стилевые и жанровые прообразы: песенные, фольклорные, поэтические. В работе показано, что, появившись как альтернатива официальной массовой культуре, авторская песня тем не менее есть «плоть от плоти» советской массовой песни и в поэтическом, и в музыкальном отношении. Рассмотрение советских песен 1920 - 1930 гг. и сравнение их с ранней песенной лирикой Б. Окуджавы позволило выявить те характерные черты советской песни, которые, сохранив узнаваемость, были восприняты поэзией Б. Окуджавы. На метроритмическом уровне — это маршевость, на образном — военно-романтические образы и мотивы, на семантическом -оксюморонность поэтики.

Диалектика преемственности выражается в том, что прием социального «подтекстовывания» песен на личные темы, широко применявшийся в советской песне, был воспринят поэтом «с обратным знаком». Песни Б. Окуджавы обладают личным подтекстом, драматический, а то и трагический смысл которого, понятный и близкий слушателям 1960-х, сделал эти песни общественно значимыми.

Сравнение песен и стихов Б. Окуджавы с бытовым романсом позволило убедиться, что главные особенности романсовой поэтики являются определяющими чертами лирики Б. Окуджавы. Романсовые образы и мотивы: надежда, судьба, разлука, воспевание любви — стали ключевыми в окуджавском творчестве. Романсовую семантику сохранили в его поэзии и хронотопные образы сада и дороги.

В работе показано, что для стихов-песен Б. Окуджавы, как и для бытового романса, характерны адресация, императивность, символизация имени возлюбленной. Атмосфера доверительности в его произведениях достигается иными интонационными и лексическими средствами, чем в бытовом романсе, но такое свойство романсового жанра, как диалогичность интонации, является сущностным и для лирики Б. Окуджавы.

Сопоставление лексики Б. Окуджавы с лексикой бытового романса дало возможность определить, что такое ее качество, как банальность, имеет ярко выраженную романсовую природу; такова и природа отклонений от орфоэпических и акцентологических норм в его лирике.

Конечно, при всех связях и параллелях бытовой романс является только одним, хотя и важнейшим, истоком окуджавской поэтики. Обращение к этому презиравшемуся советской культурой, несшему клеймо пошлости жанру было в то время рискованным эстетическим шагом. Именно смелостью и умением черпать из этого источника было предопределено поэтическое новаторство Б. Окуджавы.

Рассмотрев соединение интимности бытового романса с установкой на массовость советской песни, нашедшее особенно яркое выражение в песнях времени Великой Отечественной войны, мы проследили истоки своеобразного сплава коллективизма и личностного начала в окуджавской песенной лирике.

Помимо советской песни, бытового романса и песен-романсов Великой Отечественной войны - жанров, хотя и разных, но связанных друг с другом множеством нитей, - поэт черпал свой материал и из собственно фольклорных жанров: «дворовой» (уличной, блатной) песни и традиционного фольклора.

Анализ связей поэтики Б. Окуджавы с низовой городской песней позволил выявить черты преемственности (через ироническое переосмысление) на разных уровнях поэтического текста - тем, сюжетов, образов, формально-поэтических приемов. Эти связи оказались глубже, чем традиционно признавала доброжелательная к поэту литературная критика. Они являются особенно значимыми в раннем творчестве, но и в стихах и песнях более позднего времени сохраняются на уровне приемов стихосложения.

В работе показано, что использование поэтом элементов традиционной народной поэзии следует отнести скорее к «фольклоризму», стилизации, чем к естественной фольклорности его творчества. В ряде случаев, возводимых исследователями к традиционному фольклору, мы обнаружили либо опосредованное восприятие приемов народной поэзии, либо литературные источники. В связи с этим мы полагаем, что о фольклорных корнях творчества Б. Окуджавы следует вести речь с большой осторожностью, поскольку фольклор - и не только русский, но и грузинский, и, условно говоря, «библейский» - был воспринят поэтом во многом через общеевропейскую культурную парадигму.

Исследование взаимодействий с русской литературной классикой, которые стали значимыми в творчестве Б. Окуджавы в 1970 — 1980-е годы, было начато с пушкинской поэзии. Мы остановились на трех аспектах диалога поэта с Пушкиным: стремлении тихо (тайно) делать добро, волшебном преображении мира и воплощении пушкинского мифа в поэзии Б. Окуджавы.

Рассмотрение лирики Б. Окуджавы под этим углом зрения позволило констатировать, что его Пушкин — это «тихий» Пушкин, преображающий мир солнечным волшебством поэзии; а также увидеть, что восприятие образа Пушкина в стихах современного автора основано в своей глубине на детском восприятии великого поэта как создателя сказок (в первую очередь, «Сказки о царе Салтане») и как персонажа национального мифа о Пушкине.

Допушкинская» поэтическая традиция представлена в лирике Б. Окуджавы некоторыми образами (ломоносовский кузнечик, державинская гремящая лира), а также отдельными лексическими, метроритмическими и фонологическими аллюзиями.

Значимым диалогическим откликом в творчестве 1970 — 1980 гг. -времени творческой зрелости поэта — отзывается поэзия авторов XIX века: Д. Давыдова, И. Мятлева, JI. Трефолева. В работе показано, что, наследуя романтический настрой Д. Давыдова в своих песнях и стихах, содержащих «гусарские» мотивы, Б. Окуджава в то же время вступает с ним в полемику мировоззренческого характера об отношении к войне и военному героизму, суть которого видится современному поэту не в романтическом, а в трагическом преломлении. Установлено, что интерес Б. Окуджавы к стихам И. Мятлева и JI. Трефолева в немалой степени обусловлен, во-первых, их романсовой подоплекой, во-вторых, свободой в обращении обоих поэтов к разговорной и просторечной лексике - сочетание того и другого создает тот самый сплав разговорности и напевности, который близок поэтическим принципам Б. Окуджавы. Некоторые стихотворные приемы И. Мятлева ярко проявились на периферии окуджавского творчества - в его песнях к водевилям; элементы поэтики JI. Трефолева ощутимы в поздних стихах, окрашенных иронией, иногда трагической.

Соотнося поэзию Б. Окуджавы с творчеством поэтов первой половины XX века, мы остановились на трех именах: Пастернака, Блока и Маяковского. В работе показано, что Б. Окуджава глубоко воспринял некоторые аспекты пастернаковской поэтики и, более того, пастернаковского мироощущения. Оба поэта являются посредниками (медиаторами) противостоящих друг другу установок советского сознания: в данном случае, это отрицание тоталитарной сталинской идеологии и одновременно ее приятие в той или иной форме. Другая основа мироощущения, общая для обоих поэтов, - отношение к творчеству: мироздание синонимично творчеству и предстает садом, творцом которого является художник. В пастернаковской поэзии проступают истоки и некоторых других ключевых для Окуджавы образов: музыканта, музыки, обожествляемой возлюбленной.

Однако интонационные интенции двух поэтов принципиально различны. В отличие от «говорной» пастернаковской, интонация Окуджавы тяготеет к напевности, и в этом она родственна блоковской поэтической интонации. Есть и более конкретное сходство - в образном репертуаре Окуджавы и Блока.

Ритмико-интонационным можно назвать и отклик на поэзию Маяковского, «эхо» которой, трансформируясь с годами, постоянно присутствует в стихах и песнях Б. Окуджавы.

Таким образом, в окуджавском творчестве органично соединились элементы таких различных и в чем-то противоположных поэтик, как поэтические системы Пастернака, Блока и Маяковского.

Рассмотрев взаимосвязи творчества Б. Окуджавы с поэзией предшественников, мы можем утверждать, что его привлекала зыбкая грань между высокой поэзией и ее «площадным» переигрыванием: «чувствительными» песенками, бытовыми романсами, другими «непоэтическими» явлениями — та грань, заглянуть за которую долго не решалась современная ему литература.

Если поэзия предшествующих эпох была для Окуджавы «боготворимым преданием» и поводом для благодарного ученичества, то с поэтами-современниками он находился в отношениях дружеского поэтического диалога.

Из ряда произведений Б. Окуджавы можно составить своеобразную «антологию посвящений». Особое место будут занимать в ней имена Б. Ахмадулиной, Д. Самойлова, Ю. Левитанского, которым посвящено по несколько стихотворений.

Исследование поэтического диалога с каждым из трех адресатов позволило установить, что в этом общении особенно отчетливо проявилась поэтическая «коммуникабельность» Окуджавы: каждому адресату он открывается особой стороной своей поэтической личности, в чем-то адаптируя свои стиховые приемы к поэтическому миру своего «визави» и вбирая характерные элементы его поэтики, а также отражая в той или иной форме — символической или полемической — его образ в своей поэзии.

Рассмотрение песенно-фольклорных и литературных связей окуджавской поэзии показало, что, настаивая на единстве всей своей лирики (нет песен, а есть стихи, которые иногда превращаются в песни), поэт руководствовался пониманием действительной глубинной тождественности ее природы: песенность — это сущностное свойство поэтики Б. Окуджавы, вне зависимости от того, реализовался ли конкретный текст как песенный.

Анализ песенных и поэтических истоков поэтики Б. Окуджавы показал, что «феномен Булата Окуджавы», чуждый и неизвестно откуда взявшийся — как считали многие в 1960-е годы, — оказался глубоко укорененным в отечественной культуре, а его появление во время «оттепели» было естественным и закономерным.

Исследование составляющих окуджавской поэтики позволяет сделать еще один вывод, уточняющий жанровое определение авторской песни. Музыкальная стилистика авторской песни ограничивается кругом тех же песенно-фольклорных жанров, о которых шла речь в связи с ее поэтической составляющей, т.е. жанров, укорененных в русской традиции музицирования. Здесь проходит одна из разграничительных линий между авторской песней и рок-поэзией, преимущественно ориентированной на западные песенно-фольклорные образцы.

Системное рассмотрение взаимосвязей окуджавской поэтики с разнообразными песенно-фольклорными и литературными явлениями позволило установить, что диалогичность в широком смысле: и как литературный прием, и как проявление поэтической «коммуникабельности» в процессе установления контакта со слушателями и читателями, как диалог с самим собой в попытке примирить противостоящие установки сознания или разнородные культурные явления, наконец, как диалог с предшествующей и современной литературно-культурными эпохами — иными словами, диалогичность как устремленность к гармонии является существенным свойством исследуемой поэтики.

Далее речь идет о материалах, вынесенных в Приложение.

Установлено, что основой пространственно-временных отношений поэтического мира Б. Окуджавы является усложненный и аксиологически переориентированный хронотоп романса. В соответствии со структурой хронотопа строится и образно-мотивная система, которую можно представить в виде системы концентрических окружностей с тяготеющими к ним группами образов, связанных, во-первых, с детством и арбатским двором, во-вторых, с творчеством и любовью, в-третьих, с войной и смертью. Обсуждены подробно некоторые ключевые и структурообразующие образы и мотивы — такие, как любовь, надежда, мама, музыкант.

И, наконец, рассматривая особо пристально песенную лирику, мы выявили ряд характерных черт стихосложения Б. Окуджавы, выражающих песенную природу его поэзии и касающихся строфики, метрики и ритмики его стихов-песен и авторской песни в целом. Установлено, что при тенденции к усложнению строфики и метрики песен Б. Окуджавы по отношению к строфике и метрике его «непоющихся» стихов одновременно прослеживается тенденция к упорядочению строфической и ритмической организации песенных текстов. Строфа строго выдерживается на протяжении всего произведения, а поэтический ритм стремится к повторению ритма музыкального, который является инвариантным. Это приводит к появлению устойчивого альтернирующего ритма и, как следствие, к «пэонизации» двухсложных размеров. По сути, ритм в песенных стихах превращается в усложненный до степени ритма поэтический метр'. Таким образом, специфика песенных стихов не может быть описана в рамках только силлабо-тонической теории стихосложения, без учета их музыкально-ритмической составляющей.

Перспективы работы по этой теме очень широки. Ни в нашем, ни в других исследованиях фактически не затронуты европейские источники поэтики Б. Окуджавы: поэзия Киплинга, Бернса, Беранже, польских поэтов, французский шансон. Ждет своих исследователей обширная тема поэтических переводов Б. Окуджавы с грузинского, испанского, иврита и возможного влияния переводимых произведений на собственное творчество переводчика. Только начато изучение конкретных проблем поэтики, в частности стихосложения Б. Окуджавы, с одной стороны — представляющих самостоятельный интерес, с другой - открывающих возможности дальнейшего исследования жанровой природы авторской песни.

Список научной литературыАбельская, Раиса Шолемовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Окуджава Б. Самое начало / Беседовали В. Акелькин и И.Зимин // Стенная газета Московского клуба самодеятельной песни «Менестрель».1984. № 2 3 (23/24) Март - июнь. С. 6.

2. Окуджава Б. Риск благородное дело. // Юность. 1984. № 6. С. 102.

3. Окуджава Б. О чем ты успел передумать, отец? // Сельская молодежь.1985. №2. С. 39.

4. Окуджава Б. Повести и рассказы. М.: МП «Фирма APT», 1992. 304 с.5. 4 Окуджава Б. Милости судьбы. М.: Московский рабочий, 1993. 190 с.

5. Окуджава Б. Прелестно движение к истине // Авторская песня. 1994. № 1. С. 3-5.

6. Окуджава Б. Живы мы покуда, фронтовая голь. / Беседовали Д. Стахов и Б. Минаев // Огонек. 1996. № 19. С. 74 75.

7. Окуджава Б. Для меня Пастернак был Богом // Литературная газета: Спецвыпуск. 1997. 21 июля. С. 16.

8. Окуджава Б. Франция — это моя вторая жизнь / Беседовал В. Амурский // Русская мысль. №4179. 1997. 19-25 июня. С. 16.

9. Окуджава Б. Я никому ничего не навязывал / Сост. А.Петраков. М.: Вагант-Москва, 1997. 287 с.

10. Окуджава Б. Упраздненный театр. Н. Новгород: Деком, 2000. 320 с.

11. Окуджава Б. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2001. 712 с. (Новая б-ка поэта.)

12. Абелъская Р. Под управлением любви // Мир Высоцкого: Исследования и материалы / ГКЦМ В. С. Высоцкого. М., 1999. Вып. 3. Т. 2. С. 424 429.

13. Абелъская Р. Мама в творчестве Б. Окуджавы: образ и прототип // Русская женщина-3. От кухарки до Музы: женщина в культуре: Материалы теорет. семинара. Екатеринбург, 2000. С. 10-14.

14. Абелъская Р. Авторская песня как стихотворная форма // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 2001. Вып. 5. С. 550 558.

15. Абуашвили А. Б. Два истока: заметки о лирике и прозе Б. Окуджавы // Вопросы литературы. 1999. № 1. С. 56 69.

16. Аверинцев С. В защиту тепла человеческого дыхания // Общая газета. 2001. 6-12 декабря.

17. Адов И. Бремя славы // Вечерняя Москва. 1962. 20 апреля.

18. Айзеншток И. Я. JI. Н. Трефолев // Трефолев JI. Стихотворения. J1.: Сов. писатель, 1958. С. 5 39. (Б-ка поэта: Большая серия.)

19. А. К. В нашу гавань заходили корабли; Песни неволи; Современная баллада и жестокий романс; Фольклор ГУЛАГа и другие сборники // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1997. Вып. 1. С. 432 440.

20. Амфитеатров А. Ау! Сатиры, рифмы, шутки, фельетоны и статьи. СПб.: Энергия, 1912. 279 с.

21. Андреев М. Очарование народной песни // Комсомолец Кубани. 1983. 6 апреля.

22. Андреев Ю. А. Наша авторская: история, теория и современное состояние самодеятельной песни. М.: Молодая гвардия, 1991. 270 с.

23. Аннинский Л. Барды. М.: Согласие, 1999. 164 с.

24. Асафьев Б. В. Избранные статьи о музыкальном просвещении и образовании. Л.: Музыка, 1973. 144 с.

25. Асафьев Б. В. Путеводитель по концертам. М.: Сов. композитор, 1978. 200 с.

26. Асафьев Б. В. Русская музыка: XIX и начало XX века. Л.: Музыка, 1979. 344 с.

27. Афанасьев В. Денис Давыдов // Давыдов Д. Стихотворения. Проза. М.: Сов. Россия, 1987. С. 5-27.

28. Ахмадулина Б. Избранное. М.: Сов. писатель, 1988. 477 с.

29. Ахмадулина Б. Лицо посвящено Булату // Литературное обозрение. 1998. № 3. С. 19-20.

30. Баевский В. С., Попова О. В., Терехова И. В. Художественный мир Высоцкого: стихосложение // Мир Высоцкого. Исследования и материалы. М., 1999. Вып. 3. Т. 2. С. 181 186.

31. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. литература, 1975. С. 234 -407.

32. Белая Г. А. Путешествие в поисках истины (Булат Окуджава) // Белая Г. А. Путешествие в поисках истины. Тбилиси: Мерани, 1987. С. 184 209.

33. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. 9. 804 с.

34. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. 224 с.

35. Библейская энциклопедия. Репринтное воспроизведение издания Архимандрита Никифора 1891 г. М.: Терра, 1990. 904 с.

36. Библия: В 2 т. / Библейские комиссии. JL: «Духовное просвещение», 1991. Т. 2. 621 с.

37. Благой Д. Д. Александр Блок и Аполлон Григорьев // О Блоке: Сб. статей. М.: Кооперативное изд-во писателей «Никитинские субботники», 1929. С. 127- 164.

38. БлокА. Избранное. М.: Правда, 1978. 480 с.

39. Бойко С. С. «Этот остров музыкальный.»: Тема музыки и образ музыканта в творчестве О. Мандельштама и Б. Окуджавы // Вагант-Москва. 1997. № 4 6. С. 21 - 27.

40. Бойко С. С. О некоторых теоретико-литературных проблемах изучения творчества поэтов-бардов // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1997. Вып. 1.С. 343-351.

41. Бойко С. С. Окуджава и Бродский // Вагант-Москва. 1998. № 4 6. С. 55 -62.

42. Бойко С. С. О кузнечиках // Вопросы литературы. 1998. №2 (март -апрель). С. 342 348.

43. Бойко С С. За каплями Датского короля: Пути исканий Булата Окуджавы // Вопросы литературы. 1998. № 5 (сентябрь октябрь). С. 3 - 31.

44. Бойко С. С. Пушкинская традиция в лирике Булата Окуджавы // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1998. Вып. 2. С. 472 484.

45. Бойко С. С. Поэзия Булата Окуджавы как целостная художественная система: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. М., 1998. 193 с.

46. Болдырев. Ю. Дар поэта // Левитанский Ю. Избранное. М.: Худож. литература, 1982. С. 3 — 31.

47. Бочаров А. Г. Советская массовая песня. М.: Сов. писатель, 1956. 218 с.

48. Бронфин Е. Музыкальная культура Петрограда первого пореволюционного пятилетия (1917 1922). Л.: Сов. композитор, 1984. 216 с.

49. Булучевский Ю. С., Фомин В. С. Краткий музыкальный словарь. СПб.; М.: Музыка, 1998. 461 с.

50. Бурштейн А. Реальность мифа. 4.1. // Несвоевременные записки: Литературно-художественный журнал. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1995. Вып. 1.С. 192-228.

51. Бялик Х.Н. Стихи разных лет // Иностранная литература. 1990. №4. С. 138- 156.

52. БяликX. Н. Стихи и поэмы. Иерусалим: Библиотека-Алия, 1994. 287 с.

53. Вайлъ П., ГенинА. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое литературное обозрение, 1998. 359 с.

54. Васина-Гроссман В. А. Русский классический романс XIX века. М.: Изд-во АН СССР, 1956.352 с.

55. Васина-Гроссман В. А. Музыка и поэтическое слово. Интонация. Композиция. М.: Музыка, 1978. 366 с.

56. Вацуро В. Э. Денис Давыдов поэт // Давыдов Д. Стихотворения. JL: Сов. писатель, 1984. С. 5-48.

57. Вертинский А. Дорогой длинною. М.: Правда, 1991. 572 с.

58. Владимиров С. Стих и образ. JL: Сов. писатель, 1968. 160 с.

59. В нашу гавань заходили корабли: Сб. песен / Сост. Э. Н. Успенский, Э. Н. Филина, Е. Е. Позина. М.: Стрекоза, 2000. Вып. 1. 191 с.

60. В нашу гавань заходили корабли: Сб. песен. М., 2000. Вып. 2. 223 с.

61. В нашу гавань заходили корабли: Сб. песен. М., 2000. Вып. 3. 255 с.

62. Вяземский П. А. Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб.: Изд-во графа С. Д. Шереметева, 1883. Т. 8. 524 с.

63. Гаспаров М. Л. Современный русский стих. М.: Наука, 1974. 487 с.

64. Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха. М.: Фортуна Лимитед, 2000. 352 с.

65. Городницкий А. Нужна ли поэзии гитарная подпорка? // ЛГ-Досье. 1992. № 11. С. 2.

66. Гуль Р. Рецензия на сборник Б. Окуджавы «Будь здоров, школяр!» // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1998. Вып. 2. С. 489 492.

67. Гусев В. Е. Песни и романсы русских поэтов // Песни и романсы русских поэтов. М.; Л.: Сов. писатель, 1965. С. 5 48. (Б-ка поэта: Большая серия.)

68. Давидов Р. О. друзьях-товарищах // Литературная Грузия. 1991. № 11/12. С. 186- 198.

69. Давыдов Д. Стихотворения. Проза. М.: Сов. Россия, 1987. 463 с.

70. Дельвиг А. Полн. собр. стихотворений. Л.: Сов. писатель, 1959. 369 с. (Б-ка поэта, большая серия.)

71. Державин Г. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1957. 472 с. (Б-ка поэта: Большая серия.)

72. Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 6 т. М.; J1.: Гослитиздат, 1935. Т. 2. 768 с.

73. ДубшанЛ. О природе вещей // Окуджава Б. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2001. С. 5 — 55. (Новая б-ка поэта.)

74. Живописцева И. В. Живые картины (из воспоминаний о Гале, Булате и о себе)//Звезда. 1998. № 5. С. 151 161.

75. Жолковский А. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука, 1994. 428 с.

76. Жолковский А. Рай, замаскированный под двор: заметки о поэтическом мире Б. Окуджавы // Жолковский А, Щеглов Ю. Мир автора и структура текста. Tenafly, 1986. С. 279 308.

77. Жолковский А. Мемуарные виньетки и другие поп fictions. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2000. 244 с.

78. Журавлева А., Некрасов Вс. Григорьев и русская литература // Пакет: Сб. статей. М., 1996. С. 129 161.

79. Загидуллина М. В. Пушкинский миф в конце XX века. Челябинск: Изд-во Челяб. ун-та, 2001. 243 с.

80. Зайцев В. А. Художественный мир поэзии Булата Окуджавы // Свой поэтический материк.: Научные чтения, поев. 75-летию со дня рождения Булата Окуджавы. М., 1999. С. 4 7.

81. Зайцев В. А. Булат Окуджава и поэты-современники // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века: Материалы Первой международной научной конференции, поев. 75-летию со дня рождения Булата Окуджавы. М., 2001. С. 66 69.

82. Ильина Н. И. Дороги и судьбы. М.: Сов. писатель, 1985. 559 с.

83. Иофьев М И. Вертинский // ИофьевМ. И. Профили искусства. М.: Искусство, 1965. С. 204 208.

84. Искандер Ф. Моцарт и Сальери // Знамя. 1987. № 1. С. 125 131.

85. Кантемир А. Соб. стихотворений. JL: Сов. писатель, 1956. 545 с. (Б-ка поэта: Большая серия.)

86. КарабчиевскийЮ. А. Воскресение Маяковского. М.: Сов. писатель, 1990. 224 с.

87. Каюмова В. Ф. Некоторые замечания о четырехстопном ямбе у Высоцкого// Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 2001. Вып. 5. С. 237-243.

88. Квятковский А. Поэтический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1966. 376 с.

89. Кетувим (Писания). Иерусалим: Мосад Арав Кук, 1978. 394 с.

90. Кибальник С. А. Пушкин и современная культура. Л.: Знание, 1989. 31 с.

91. Кихней Л. Г., Сафарова Т. В. К вопросу о фольклорных традициях в творчестве В. Высоцкого // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1999. Вып. 3. Т. 1.С. 72-82.

92. Клинг О. «.Дальняя дорога дана тебе судьбой .» // Вопросы литературы. 2002. Май июнь. С. 43 - 57.

93. Кнабе Г. С. Булат Окуджава и три эпохи культуры XX века: проблема «мы» // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. С. 8 — 15.

94. Ковалева Т. В. Концепция рифмы в песенном цикле «Алиса в стране чудес» // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1999. Вып. 3. Т. 2. С. 193- 198.

95. Коварский Н. А. Поэзия И. П. Мятлева // Мятлев И. Стихотворения. Сенсации и замечания г-жи Курдюковой. Л.: Сов. писатель, 1969. С. 5 48. (Б-ка поэта: Большая серия.)

96. Корогльг X. Связь времен // Свой поэтический материк. С. 42 — 44.

97. Костюхин Е. А. Жестокий романс в контексте русской культуры // Русская литература. 1998. № 3. С. 83 97.

98. Красухин Г. То грустен он, то весел он. // Вопросы литературы. 1968. № 9. С. 40-55.

99. Красухин Г. Будьте высокими. // Юность. 1984. № 7. С. 96 98.

100. Красухин Г. Пушкин и Окуджава // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. С. 26 28.

101. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. М.: Сов. энциклопедия, 1971. Т. 6. 1039 с.

102. КрымоваН.А. Свидание с Окуджавой // Дружба народов. 1985. №6. С. 260 264.

103. Крымова Н. А. О поэзии В. Высоцкого // Высоцкий В. Избранное. М.: Сов. писатель, 1988. С. 481 502.

104. Кузьмина Н. А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка: Автореф. дис. . докт. филол. наук: 10.01.01. Екатеринбург, 1999. 38 с.

105. Куллэ В. А. Окуджава как фактор влияния. К вопросу о некоторых параллелях творчества И. Бродского и Б. Окуджавы // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. С. 50 — 54.

106. Куняев С. Инерция аккомпанемента // Вопросы литературы. 1968. №9. С. 30-39.

107. Купина Н. А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. Екатеринбург; Пермь: Изд-во Урал, ун-та ЗУУНЦ, 1995. 144 с.

108. Купина Н. А. Языковое сопротивление в контексте тоталитарной культуры. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. 176 с.

109. Лашкевич Т. Любовная лирика Булата Окуджавы «на фоне Пушкина» // Сб. научных студенческих работ. Ижевск, 1998. С. 172 180.

110. Лебедев Е. Н. Великий сын России // Ломоносов М. В. Стихотворения. М.: Сов. Россия, 1981. С. 5- 12.

111. Лебедева Е. Приди, гитара, освободи меня: русская гитарная лирика в оппозиции. Берлин, 1992. 211 с.

112. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука; 1983. 536 с.

113. Левитанский Ю. Избранное. М.: Худож. литература, 1982. 559 с.

114. Левитанский Ю. Что же из этого следует? - Следует жить. // Смена (Л). 1991. 11 декабря.

115. Лесневский С. Под управлением любви // Лесневский С. Я к вам приду. М.: Сов. писатель, 1982. С. 130-137.

116. Лисочкин И. О цене шумного успеха // Смена (Л). 1961. 29 ноября.

117. Литовская М. А. Женщина как переходящее красное знамя // Русская женщина-3. От кухарки до Музы. Екатеринбург.2000. С. 65 72.

118. Ломинадзе С. В. «.И из собственной судьбы я выдергивал по нитке» -грузинская нить // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. С. 130-139.

119. Ломоносов М. В. Стихотворения. М.: Сов. Россия, 1981. 88 с.

120. Лотман Ю. М. О метаязыке типологических описаний культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллин: Александра, 1992. Т. 1. С. 386-406.

121. Лотман Ю. М., Минц 3. Г «Человек природы» в русской литературе XIX века и «цыганская тема» у Блока // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство СПБ, 1996. С. 599 - 652.

122. Лотман Ю. М. Блок и народная культура города // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. С. 653 769

123. Луконин М. Товарищ Поэзия. М.: Сов. писатель, 1972. 272 с.

124. Люди идут по свету: Книга-концерт / Сост. Л. Беленький. М.: Физкультура и спорт, 1989.399 с.

125. Маркиш П. Избранное. Стихотворения и поэмы. М.: Сов. писатель, 1957. 416 с.

126. Мархасев Л. С. Серенада на все времена: Книга о русском романсе и лирической песне. Л.: Сов. композитор, 1988. 117 с.

127. Маяковский В. Соч.: В 2 т. М.: Правда, 1987. Т. 1. 768 с.

128. Маяковский В. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. 768 с.

129. Межиров А. Поземка. Стихотворения и поэма. М.: Глагол, 1997. 180 с.

130. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. 407 с.

131. Минералов Ю. И. Контуры стиля эпохи (еще раз о массовой песне 30-х годов) // Вопросы литературы. 1991. № 7. С. 3 37.

132. Минералов Ю. И. Так говорила держава: XX век и русская песня. М.: Изд-во Литерат. ин-та им. А. М. Горького, 1995. 202 с.

133. Михайлов А. Поэтический мир Блока // В мире Блока: Сб. статей. М: Сов. писатель, 1980. С. 135 163.

134. Морозов А. Пародия как литературный жанр (к теории пародии) // Русская литература. 1960. № 1. 48 77.

135. Музыкальная энциклопедия: В 5 т. М.: Сов. энциклопедия, 1978. Т. 4. 976 с.

136. Муравьев М. Седьмая строка // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1998. Вып. 2. С. 448-461.

137. Мятлев И. Стихотворения. Замечания и сенсации г-жи Курдюковой. Л.: Сов. писатель, 1969. 648 с. (Б-ка поэта: Большая серия.)

138. Николаева Т. М. А мы швейцару: «Отворите двери!»: в развитие идей Д. Н. Шмелева о цельности семантики лексемы // Облик слова: Сб. памяти Д. Н. Шмелева. Ин-т русского языка им. В. В. Виноградова. М., 1997. С. 270-276.

139. Новиков В. И. Авторская песня как литературный факт // Авторская песня. М.: ACT ОЛИМП, 1997. С. 5 12.

140. Новиков В. И. Тайна простых чувств // Литературное обозрение. 1986. № 6. С. 78-81.

141. Новиков В. И. Булат Окуджава // Русская речь. 1989. № 3. С. 65 66.

142. Новиков В. И. Булат Окуджава // Авторская песня. М.: ACT ОЛИМП, 1997. С. 15-57.

143. Новиков В. И. Место Булата Окуджавы в ряду русских поэтических классиков // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. С. 23-25.

144. Панченко О. Магнитное поле романса // Литературная учеба. 1985. №6. С. 201-212.

145. Паперный 3. За столом семи морей // Вопросы литературы. 1983. №6. С. 31 -52.

146. Пастернак Б. Избранное: В 2 т. М.: Худож. литература, 1985. Т. 1. 623 с.

147. Песни Булата Окуджавы / Сост. Л. Шилов. М.: Музыка, 1989. 224 с.

148. Песни и романсы русских поэтов / Сост. В. Е. Гусев. М.; Л.: Сов. писатель, 1965. 1120 с. (Б-ка поэта: Большая серия.)

149. Петровский М. «Езда в остров любви», или Что есть русский романс // Вопросы литературы. 1984. № 5. С. 55 90.

150. Погодин М. П, Ленд В. В., Арнольд Ю. Салон В. Ф. Одоевского // Литературные салоны и кружки: Первая половина XIX века. М.: Аграф, 2001. С. 366-386.

151. Поздняев М. Пушкин как Окуджава // Столица. 1994. № 19. С. 55 59.

152. Поляков Ю. Томление духа//Литературная газета. 1988. 26 октября. С. 13.

153. Попова Т. В. О песнях наших дней. М.: Музыка, 1969. 490 с.

154. Пословицы русского народа/Сб. В. Даля. М.: Гослитиздат, 1957. 991 с.

155. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. 364 с.

156. Пушкин А. С. Собр. соч.: В 6 т. М.: Правда, 1969. Т. 1. 527 с.

157. Пушкин А. С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. 495 с.

158. Рассадин С. Но кто мы и откуда? // Юность. 1980. № 6. С. 90 93.

159. Рассадин С., Коржавин Н. Нам не хватало Окуджавы // Столица. 1994. № 19. С. 52-54.

160. Ревзина О. Г. «Грамматические ошибки Блока» // Сб. статей по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973. С. 157 158.

161. Роза ветров: Литературный альманах / Под ред. М. Котлярского. Израиль, 2000. №2. 162 с.

162. Рудницкий К. Мастерство Вертинского // Вертинский А. Дорогой длинною. М.: Правда, 1991. С. 554-567.

163. Русская грамматика: В 2 т. / Под ред. М. Ю. Шведовой. М.: Наука, 1980. Т. 2. 709 с.

164. Русский романс / Сост. В. Рабинович. М.: Правда, 1987. 640 с.

165. Савченко Б. А. Авторская песня. М.: Знание, 1987. 52 с.

166. Самойлов Д. Книга о русской рифме. М.: Худож. литература, 1982. 351 с.

167. Самойлов Д. Я верю в вечные ценности // Советская музыка. 1988. № 12. С. 22-25.

168. Самойлов Д. Знакомство с Высоцким // Владимир Высоцкий: Человек. Поэт. Актер. М.: Прогресс, 1989. С. 266 270.

169. Самойлов Д. Избранные произведения: В 2 т. М.: Худож. литература, 1989. Т. 1. 558 с.

170. Самойлов Д. Памятные записки. М.: Международные отношения, 1995. 473 с.

171. Сарнов Б. Интеллигенция поет блатные песни // Вопросы литературы. 1996. №5. С. 352-358.

172. Светлов М. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. литература, 1974. Т. 1. 782 с.

173. Сельвинский И. Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. литература, 1971. Т. 1. 702 с.

174. Семенова Е. А. «Стихи, превратившиеся в песню» и «пение без музыки»: К проблеме соотношения «устного» и «письменного» вариантов текста в поэзии Б. Ш. Окуджавы и И. А. Бродского // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. С. 94 97.

175. Серов А. Н. Избр. статьи: В 2 т. М.; Л.: Музгиз, 1950. Т. 1. 628 с.

176. Славим победу Октября: Избранные русские советские песни 1918 -1940 гг. М.: Музыка, 1987. Вып. 1. 304 с.

177. Славим победу Октября: Избранные русские советские песни 1958 -1986 гг. Вып. 3.592 с.

178. Слуцкий В. Из еврейской поэзии XX века. Иерусалим, 2001. 118с.

179. Смоленский Я. М. Пушкинская традиция в современной поэзии // Смоленский Я. М. В союзе звуков, чувств и дум. М.: Сов. Россия, 1976. С. 221 -324.

180. Соболева Г. Г. Русский романс. М.: Знание, 1980. 112 с.

181. Соболева Г. Г. Русский советский романс. М.: Знание, 1985. 112 с.

182. Современное зарубежное литературоведение: Страны Западной Европы и США: Концепции, школы, термины. М.: INTRADA, 1999. 319 с.

183. Соколова И. А. Авторская песня: от фольклора к поэзии. / Благотворительный фонд В. С. Высоцкого. М., 2002. 292 с.

184. Соколова И. А. Фольклорная традиция в лирике Б.Окуджавы // Свой поэтический материк. М., 1999. С. 33 41.

185. СохорА. Н. Путь советской песни. М.: Сов. композитор, 1968. 108 с.

186. Сухарев Д. Введение в субъективную бардистику // Знамя. 2000. № 10. С. 183-200.

187. Терц А. Отечество. Блатная песня // Нева. 1991. № 4. С. 161 — 174.

188. Трефолев Л. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1958. 383 с. (Б-ка поэта: Большая серия.)

189. Тульвисте П. К интерпретации параллелей между онтогенезом и историческим развитием мышления // Труды по знаковым системам. 8. Тарту, 1977. С. 90 102. (Учен. зап. Тартусского ун-та: Вып. 411).

190. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. 574 с!

191. Хопрова Т А. Музыка в жизни и творчестве А. Блока. Л.: Музыка, 1974. 152 с.

192. Христиансен Л. Петь хотят все // Советская музыка. 1971. № 10. С. 41 49.

193. Цветаева М. Мой Пушкин // Цветаева М. Проза. Кишинев: Лумина, 1986. С. 331 -404.

194. Чайковский Р. Р. Мой демон продолжает тосковать // Чайковский P.P. Милости Булата Окуджавы. Работы разных лет. Магадан, 1999. С. 24 28.

195. Чайковский Р. Р. Романтик ли Булат Окуджава? // Чайковский P.P. Милости Булата Окуджавы. С. 41 50.

196. Чередниченко Т. Типология советской массовой культуры: Между Брежневым и Пугачевой. М.: РИК «Культура», 1994. 256 с.

197. Чистов К. В. Народные традиции и фольклор. Л.: Наука, 1986. 304 с.

198. Чудакова М. Возвращение лирики // Вопросы литературы. 2002. Май -июнь. С. 15-42.

199. Чупринин С. На ясный огонь // Новый мир. 1985. № 6. С. 258 262.

200. Шаламов В. Т. Сергей Есенин и воровской мир // Шаламов В. Т. Собр. соч.: В 4 т. М.: Худож. Литература; Вагриус, 1998. Т. 2. С. 86 92.

201. Шаулов С. М. О Высоцком на немецком // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 2000. Вып. 4. С. 483 531.

202. Шелли П. Б., Ките Дж. Избранная лирика. М.: Дет. литература, 1981. 224 с.

203. Шилов Л. Магнитофонная литература // Шилов JI. Я слышал по радио голос Толстого. М.: Искусство, 1989. С. 182 205.

204. Шилов Л. Поэт и певец // Песни Булата Окуджавы. М.: Музыка, 1989. С. 5-13.

205. Шмидт С. О. Булат Окуджава и «арбатство» // Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. С. 16 22.

206. Шпилевая Г. А. О композиционных повторах // Мир Высоцкого,: Исследования и материалы. М., 1999. Вып. 3. Т. 2. С. 187 192.

207. Эйхенбаум Б. М. Мелодика русского лирического стиха / Б. М Эйхенбаум // О поэзии. Л.: Сов. писатель, 1969. С. 327 509.

208. Эйхенбаум Б. М. От военной оды к «гусарской песне» / Б. М. Эйхенбаум // О поэзии. С. 148-168.

209. ЯкунцеваТ. Н. К проблеме жанрообразования народного романса // Славянская традиционная культура и современный мир. М., 1999. Вып. 3. С. 104-115.

210. Якунцева Т. Н. Песенники и народные переделки песен // Фольклор Урала: Устная и рукописная традиции: Сб. научных трудов. Екатеринбург, 2000. С. 102-116.