автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика "чужих" образов в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика "чужих" образов в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина"

На правах рукописи

Немыкина Ирина Владимировна

ПОЭТИКА «ЧУЖИХ» ОБРАЗОВ В ПРОЗЕ М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

Спещалъностъ 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Воронеж - 2006

Работа выполнена в Воронежском государственном педагогическом университете.

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Б. С. Дыханова.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

A. П. Ауэр;

кандидат филологических наук, доцент

B. В. Инютин.

Ведущая организация: Владимирский государственный

педагогический университет.

Защита состоится « / »2006 г. в часов на заседании диссертационного совета Д 212^038^14 в Воронежском государственном университете (394693, Воронеж, пл. Ленина, 10, филологический факультет, ауд. 14).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета.

Автореферат разослан « Ж» ¿шДаУгЛ, 2ообг.

Ученый секретарь диссертационного совета

О. А. Бердникова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

О творческой природе многочисленных культурных обращений в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина в щедриноведении говорится как об одной из главных стилеобразующих черт его поэтики. Острый интерес к теории и практике литературного заимствования вызван новыми тенденциями в литературе XX-XXI вв. Постмодернизм настаивает на том, что реминисценция - его открытие и достижение. Новый метод «присваивает» прием как один из основных стилеобразующих и отличительных признаков. Однако идентификация художественных произведений по наличию или отсутствию в них реминисценций показывает, что в мировой литературе, пожалуй, не найдется таких, которые не опирались бы (хотя бы в скрытом виде) на уже имеющийся литературный опыт. Традицию обращения новых творцов к тому, что уже создано, можно обнаружить, начиная с самых древних литературных форм, и на всех этапах литературного процесса.

Продлив жизнь «чужим» образам, Салтыков-Щедрин стал «соавтором» первотворцов. История изучения реминисценций у этого художника представлена в работах В. А. Десницкого, А. Г. Дементьева, А. С. Бушмина, А. П. Ауэра, М. Б. Степановой, В. В. Рыжова, Е. И. Покусаева, П.С. Рейфмана, JI.B. Чернец. Специальное научно-монографическое исследование названной проблемы предпринято Е. Н. Строгановой в докторской диссертации и монографии «"Современная идиллия" М. Е. Салтыкова-Щедрина в литературном пространстве»1, продемонстрировавшей широту и художественную значимость «чужих» образов, функционирующих в одном из щедринских произведений. Необходимо указать ещё на одну работу, посвященную рассмотрению «чужого» слова в творчестве другого писателя, но имеющую, как нам представляется, существенное методологическое значение и для теорий «отражений» вообще: это книга О. Е. Евдокимовой «Мнемонические элементы поэтики Н.С. Лескова»2.

Основываясь на выводах предшественников, элементы «чужого слова» в щедринских текстах можно именовать по-разному: цитата, «чужое слово», реминисценция, заимствование - в зависимости от конкретного художественного текста и аналитического ракурса. Но если исходить из доминанты поэтики Щедрина, то образные «отражения» в нашем исследовании будут классифицированы как антропонимические или как цитатные. Художественный мир Щедрина, органически усваивая «чужое», расширяет свои границы и, находя связующие нити, актуализирует уже созданное другими как остро злободневное.

Все имеющиеся исследования становятся основой для нового обращения к прозе Салтыкова-Щедрина с целью последовательного выявления «готовых» образов, порождающих новый текст. Чрезвычайно насыщенное реминисценциями, творчество этого писателя относится к периоду, который подготовил

' Строганова Е Н «Современная идиллия» М Е Салтыкова-Щедрина в ни 11 | 1|Щ|» щнинррнт 11г^ / р [-| Строганова -Тверь Золотая буква, 2001.-254 с. I РЯС, I

2 Евдокимова О В Мнемонические элементы поэтики Н С Лескова/О В Евдокимрва -

I С*Нмфб

I 08

шь

эпоху «цитатной литературы», становящейся объектом пристального внимания лишь в последние десятилетия.

Актуальность нашей работы состоит в том, что определение эстетической значимости литературных «отражений» в щедринской прозе сужает границы непознанного и способствует обнаружению в поэтике щедринской сатиры новых аспектов.

Объект нашего исследования - проза М.Е. Салтыкова-Щедрина: в частности, такие относящиеся к разным творческим периодам автора произведения, как «Губернские очерки», «Помпадуры и помпадурши», «Господа Головлёвы», «История одного города», «Письма к тётеньке», «Современная идиллия» и некоторые другие, где отмечены явные и подтекстовые литературные заимствования. Это способствует полноте объёма необходимых для анализа художественных фактов и установлению специфики их эстетических функций.

Предметом исследования является контекстуальная значимость «чужих» образов в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Цель нашего исследования - выявление специфики функционирования «чужого» образа в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина и определение его значимости в эстетической концепции писателя. Для этого требуется решение ряда задач:

- сопоставить заимствованные Щедриным образы с их смыслонаполнени-ем в художественном контексте первоисточника;

- определить семантику образных трансформаций;

- на основе анализа разных типов реминисцентных образов в прозе Щедрина реконструировать процесс их саморазвития;

- классифицировать разные виды заимствований;

- установить законы функционирования реминисценций в прозе Щедрина и определить эстетическую значимость приёма заимствования в целостной художественной системе писателя.

Научная новизна нашего исследования состоит в выявлении нового круга реминисцентных образов в совокупности с уже известными, их классификации с точки зрения эстетической природы прозы М. Е. Салтыкова-Щедрина и уточнении эстетической содержательности заимствований.

Методологическая основа. Работа является преимущественно историко-литературным исследованием. В качестве основного был избран сравнительно-исторический метод в сочетании с системно-комплексным анализом. Методологической основой исследования являются труды М. М. Бахтина, Ю. М. Лот-мана, С. Г. Бочарова, В. В. Прозорова, А. П. Ауэра, E.H. Строгановой и других ученых.

Практическая значимость. Результаты, полученные в диссертации, могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы второй половины XIX века (раздел: творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина), по теории литературы (раздел: проблема «отражений» в теории сатиры).

Апробация. Основные результаты исследования были изложены в докладах на международных научных конференциях «Эйхенбаумовские чтения» (Воронежский государственный педагогический университет), в Бийском педа-

гогическом государственном университете и на заседаниях кафедры истории русской литературы, теории и методики преподавания ВГПУ.

На защиту выносятся следующие положения:

1. «Чужие» образы в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина могут рассматриваться в общелитературном контексте как закономерное следствие внимания писателя к фактору сопряжённости живой реальности и её отражения в искусстве слова. «Чужое» слово в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина становится средством экспликации авторской художественной системы, способом диалогического освоения литературного наследия.

2. Целенаправленность включения различного рода реминисценций и заимствований определяется своеобразием поэтики сатирика и обусловлена исканиями Щедрина в области философски-теоретического самосознания, активным взаимодействием различных эстетических идеологий, неприятием готовых истин, идеалов и образцов, не имеющих реальной жизненной основы в изменившемся социуме.

3. «Готовые» образы, помещённые Салтыковым-Щедриным в новый художественный контекст, неизбежно начинают реализовать свои скрытые потенции, вступая в тончайшую эстетическую игру с текстом-прототипом и соответствуя трём способам заимствования: 1) модификация образа-прототипа с расширением области типического; 2) опрощение образа, сужение его исходного художественного диапазона до доминантной черты-характеристики, когда образ лишается внутреннего потенциала развития; 3) лишение реминисцентного антропонима места в сюжете, создание вокруг других героев некой ономастической зоны, их косвенная характеристика посредством тех коннотативных смыслов, которыми заимствования обладают в исходном контексте. Реминисценции-характеристики функционируют и как структурные элементы при создании образа нового героя. С их помощью Салтыков-Щедрин выстраивает генеалогию типа, проясняя «истоки» его появления.

4. Полемика Щедрина с «чужим» образом и «чужим» словом становится основой для уникальной художественной системы, которая по силе и значимости эстетического воздействия не только не уступает первоисточнику, но в диалоге с последним наращивает потенциал социально-политического отрицания и в совмещении, синтезе крайностей рождает искомую истину.

Структура и объём работы. Диссертация изложена на 141 странице текста, состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 176 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении характеризуется проблематика диссертации, обозначаются её исходные положения, актуальность и научная новизна избранной темы, определяются материал, выявляются предмет исследования, цель, задачи, методология работы, излагается научно-теоретическая и практическая значимость ре-

зультатов работы. Здесь же представлен анализ степени изученности темы, а также кратко охарактеризованы особенности функционирования «чужого» слова на разных этапах развития литературного процесса.

В первой главе «Антропонимические реминисценции и их семантика в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина» главный исследовательский акцент сделан на бытовании заимствованных персонажей в художественной системе писателя. Диалогизация художественного текста в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина является переосмыслением стереотипов и идей, сформированных ли-тературно-обхцествениым сознанием не только его времени, но и предшествующей эпохи.

Можно отметить многообразие явления интекста в произведениях Салтыкова-Щедрина: интенсивность сомнения, отрицания или признания художественных достижений и открытий других писателей. В этих отражениях кристаллизуются художественные цели писателя, отнюдь не обособляющего себя от сложившейся литературной традиции, но воспринимающего художественные идеи предшественников в их проекциях на живую реальность, динамично изменяющуюся. Художественной основой и средством такого рассмотрения у Щедрина часто служат образы заимствованных персонажей. Ономастическое пространство текстов сатирика вбирает «именослов» литературы ХУШ и XIX веков.

Уже в «Губернских очерках» (1856-1857) писатель по-новому характеризует особый тип поведения, который именовали «онегинским» или «печорин-ским». С образами «лишних людей», запечатлевших наиболее прогрессивную идеологию времени, ассоциировало свои духовные искания «образованное меньшинство»: конфликтующие с обществом Онегин и Печорин со своим особым кодексом чести казались «подходящими» объектами для подражания. У Щедрина «лишние люди» не ощущают кардинальности свершившихся исторических перемен и не изменяют своих воззрений. В «Губернских очерках» они изображены как представители зашедшей в тупик культуры русского поместного дворянства. Бесполезно «умствующие» Онегины и Печорины в отличие от оригиналов не просто соприкасаются с провинциальной средой, а живут в ней и потому бытово срастаются с презираемой ими средой. В «Губернских очерках» впервые появляются образы-«перевёртыши», утрачивающие обаяние и становящиеся знаковыми фигурами принципиально изменившихся социально-исторических условий.

Писатель ищет новые способы изображения и сатирической типизации, отличные от традиционных. Так, в частности, художественные обобщения не персонифицируются в одном индивидуализированном образе. Сатирик находит общее в непохожих и даже, на первый взгляд, далёких друг от друга характерах, открывает в них единую психологию социального поведения. Собирательный, абстрактный тип «провинциальных Печориных» обретает художественную конкретику, «осязательность» в Корепановых, Щелгуновых и пр. В дальнейшем Щедрин, прибегнув к подобному способу изображения, «размножит» грибоедовского Молчалина, поставив молчалинство на уровень концептуальной категории российского общественного сознания.

Полемически воспроизводя «готовые» образы в своей прозе, сатирик утверждает собственную этическую и эстетическую концепцию, и вслед за «провинциальными Печориными» в цикле рассказов «Помпадуры и помпадурши» (1863-1874) появляются персонажи, являющиеся новой, щедринской, ипостасью тургеневских и гончаровских героев. Сопоставляя способ и форму эстетического воплощения авторского оригинала и его реминисцентных двойников, можно увидеть принципиально разное концептуальное наполнение одинаково маркированных образов.

В тургеневской интерпретации тип либерала-шестидесятника имеет целый ряд положительных черт: он обладает высоким нравственным и духовным потенциалом, незаурядным умом, способен на высокие и сильные чувства. Мировоззрение Рудина, Лаврецкого, Кирсановых соответствует идеалам, сформированным эпохой либерального идеализма в 40-х годах XIX в. Чрезмерная отвлеченность мышления подобных Рудину гениальных натур оказывается причиной их неготовности к конкретным жизненным ситуациям, требующим поступка или действия. Тургенев в качестве такой «проверочной» ситуации предлагает испытание любовью, но любовный крах героя у этого писателя ещё не является признаком личностной несостоятельности.

Салтыков-Щедрин принципиально отказывается от подобного ракурса рассмотрения тургеневских образов. Главным способом литературной верификации типажа, индикатором нравственной несостоятельности у Щедрина становятся их гражданская аморфность, неприспособленность к деятельному социальному участию в организации общественной жизни. Поэтому, обращаясь к «чужим» героям, Салтыков-Щедрин существенно изменяет их художественную биографию. В щедринском рассказе «Помпадур борьбы» Лаврецкий и Рудин служат чиновниками по особым поручениям при помпадуре Феденьке Кроти-кове и причисляют себя к либералам. Либерализм персонажей оказывается позой, следствием моды: на самом деле им безразлично, чему служить, каким богам молиться. Свои «убеждения» они легко меняют в зависимости от потребностей начальства, обнаруживая лакейскую покорность, неумение и нежелание сопротивляться обстоятельствам. Сталкиваясь на каждом шагу с беззаконием в сфере общественно-политических отношений, они становятся пособниками произвола.

Очень важным в трансплантации «чужих» образов является перемена их исходного места в художественной системе произведения. Если у Тургенева Лаврецкий как носитель высокой нравственности - центральный персонаж и сюжетообразующее лицо, а все остальные (за исключением Лизы) остаются фигурами второго плана, то у Салтыкова-Щедрина образы-«двойники» Лаврецкого, Рудина, Кирсанова, напротив, становятся фоновыми для других действующих лиц. Отсюда и изменение масштаба пародийных образов. Цельный, самодостаточный характер тургеневского Лаврецкого в зеркале щедринской сатиры выглядит аморфным, несамостоятельным, воплощая критический взгляд автора на бесполезный и пассивный «русский ум». Лаврецкий, Рудин, Веретьев и Кирсанов в новом художественном контексте теряют свою полнозначность, обнаруживая половинчатость своей социальной роли. В идее покаяния и смирения,

навязываемой обывателю, по Щедрину, скрывается потворство произволу, порождающее гражданскую обезличенность. «Судьбы русского либерализма», персонифицированные в творчестве Салтыкова-Щедрина в пародийных персонажах, иллюстрируют общественную несостоятельность «передовых направлений».

Ориентируясь и отталкиваясь от хорошо знакомых читателю образов, Салтыков-Щедрин предлагает и собственную интерпретацию усадебной темы. По определению В.А. Десницкого, «Щедрин - не друг и не идеолог ее, даже не благожелательный критик»'. Изнанка усадебной идиллии - в романе «Господа Головлевы» (1875-1880). Бессмысленное существование и вымороченность хозяев Головлева катастрофически не похожа на исполненную поэзии усадебную жизнь в произведениях И.С. Тургенева. Не случайно, кроме апелляции к творчеству автора «Рудина» и «Дворянского гнезда», роман Салтыкова-Щедрина содержит отсылку к поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души», отражение черт «небокоптителей» Манилова, Собакевича, Плюшкина в образе Иудушки Головлева. Иными словами, интерпретация «чужого» образа приводит к разрушению его идеологических основ и своеобразной трактовке социальных причин, породивших «исходные» типажи и обусловивших их идеологический крах в новую эпоху.

В ранних произведениях («Петербургские театры», «Признаки времени») Салтыков-Щедрин использует в качестве объектов уподобления и публицистически х ссылок реминисценции-антропонимы из комедии A.C. Грибоедова «Горе от ума». В дальнейшем грибоедовские персонажи вводятся в тексты щедринской прозы как действующие лица («Отголоски», «В среде умеренности и аккуратности», «Современная идиллия»). Особняком стоит в числе щедринских заимствований образ Чацкого, типологически примыкающий к плеяде «лишних людей».

В изображении Салтыкова-Щедрина продолжающий череду «выцветших провинциальных Печориных» с характерным для них запустением в жизни и умах, Чацкий не является в произведениях сатирика действующим лицом, даже эпизодическим. Его образ «набирается» из упоминаний о нём других щедринских героев, по отношению к которым Чацкий выступает как фоновый персонаж или как реминисценция-характеристика. В «Господах Молчалиных» один из Молчалиных повествует Рассказчику о судьбе Чацкого, который, женившись на Софье, большую часть жизнь проводит «в глуши, в деревне» и умирает в жестокой нищете, не сумев правильно оформить завещание и оставив свою жену без имения. Чацкий здесь парадоксальным образом является «двойником» гоголевского Манилова. Это сходство обнаруживается и в пародийных обращениях Чацкого к Софье - «друг мой, Сонечка», и в составлении «прожектов», и в неумении наладить собственное хозяйство, и в харакгере отношения к людям.

В травестии образа может заключаться особый смысл: этот способ изображения представляет собой своеобразное доказательство «от противного»,

1 Десницкий В А Статьи и исследования -Л : Художественная литература, 1979 - 572с

когда сатирической критике подвергается неистребимый идеализм Чацких (о полемике Салтыкова-Щедрина с гончаровской трактовкой Чацкого, представленной в «Мильоне терзаний», писалось неоднократно').

Русская дворянская литература оценивается Салтыковым-Щедриным, прежде всего, как кастовая, порожденная досугом, не столь зависимая от господствующей системы, отсюда и отпечаток умозрительного восприятия национальной жизни, и тяготение к отвлеченности. По мнению писателя, прежние «идеалы» не потому исчерпали себя, что не могут служить новым общественным потребностям, а будучи изначально внутренне ущербными. Высокий индивидуализм пушкинских и лермонтовских героев исторически бесперспективен. Сатирик переключается на рассмотрение персонажей, вырабатываемых «низкой» реальностью и потому гораздо более живучих, чем их «идеальные» антагонисты.

Именно поэтому особую значимость в творчестве Салтыкова-Щедрина обретает не Чацкий, а его антипод. «Господа Молчалины», а также цикл рассказов и очерков под общим названием «В среде умеренности и аккуратности» посвящены художественному осмыслению «молчалинства». Вынесенное в заглавие произведения имя героя является одновременно именем текста и персонажа. Формула заглавия, подчиненная замыслу автора, в интерпретации Салтыкова-Щедрина пародирует семейно-бытовой роман. Но «Господа Молчалины» -это не просто жизнеописание определённого персонажа, а социальная «биография», художественное исследование эволюции особого социального явления.

Образ щедринского Молчалина корректирует грибоедовскую оценоч-ность. Так, в «Горе от ума» этот персонаж - всего лишь бытовая фигура со свойственными таким героям негативными, но жизнеподобными характеристиками. Щедринский Молчалин - образ, доведённый до крайней степени отвлеченности. Сатирик «размноживает» своего героя, лишая индивидуальности. Это - образ-формула, или образ-концепт с основой-характеристикой, данной Грибоедовым. В варианте Щедрина он предстаёт в различных ипостасях: как Молчалин-чиновник, Молчалин-журналист, Молчалин-аскет, Молчалин-жуир. Несмотря на вариативность, все они объединены безоговорочным принятием того, что исходит от «верхов», и полным личностным самоумалением.

Исключая любовно-драматический элемент, перенося акценты в художественном рассмотрении и автоинтерпретации на социальную сферу, Салтыков-Щедрин в новом эпохальном ракурсе глобализирует молчалинство как исторически сложившееся, имманентное русской действительности и ментальности явление: «Это Иванов, Сидоров, Пафнутьев - словом, одна из тех личностей... которых и современники, и потомство разумеют под темным наименованием "и другие"»2. «Молчалинство» в щедринском художественном мире оказывается философией, определяющим концептуальным законом социального состояния

1 Прокопенко 3 T M. Е. Салтыков-Щедрин и И. А. Гончаров в литературном процессе XIX века / 3 Т. Прокопенко/Воронеж roc ун-т - Воронеж, 1989 -223 с

2 Салтыков-Щедрин M Е Собр соч • в 20-ти т / M Е Салтыков-Щедрин - M : Художественная литература, 1971-1976.-Т. 12 -С 7

жизни, когда «благонамеренные речи» персонажа демонстрирует внутреннее опустошение личности.

В щедринской интерпретации не Чацкий, а Молчалин выбирается эпохой на роль главного героя времени, и эта победа молчалинства над Чацкими с их «положительной» идеологией многозначительна. Когда успех и благополучие достаются «умеренному и аккуратному», комедия, по Салтыкову-Щедрину, перерастает в социальную драму. Доминирующее положение Молчалиных подчеркнуто заглавием романа: именно они, а отнюдь не Чацкие или Фамусовы, являются «господами». Вытеснение просвещённой и гуманной личности ничтожными приспособленцами исподволь разрушает общество: на развалинах прежнего миропорядка не возникает созидающих начал.

Иногда образ Молчалина появляется не персонифицированно, а как знак, обезличенная функция мышления героя, часть его обывательского сознания. В этой функции персонаж появляется дважды в «Современной идиллии». Здесь можно говорить о приеме олицетворения функции сознания: Молчалин, приходящий и предупреждающий Рассказчика, не более чем символическое олицетворение современного состояния умов. Не случайно герой именно «исчезает» из сюжета, а не покидает Рассказчика. На протяжении всей 1-й главы мотив молчалинства возникает в связи с поведением главных героев, обнаруживаясь в семантике лексики {«ни слова, ни полслова», «я закутался в одеяло и стал молчать», «я предался молчанию», «только болтать лишнее нельзя», «язык обуздать», «распустили язык», «я решился сдерживать себя», «дней через десять и совсем замолчим», «молча мы повернули вдоль линии Таврического сада», «мы шли молча», «на свободе, без всяких политических соображений, «без тоски, без думы роковой», «этих мыслей я, впрочем, не высказывал», «сомкнув усталые вежды, мы молча предавались внутренним созерцаниям» и т.п.1) У Щедрина не любое слово равноценно «немолчанию». Бесконечные беседы на гастрономические, хозяйственные темы, обсуждение городских сплетен демонстрируют «празднословие», «сквернословие» и «скверномыслие». Нельзя признать осмысленным семантически пустое слово.

Появление Молчалина во второй, последний, раз (2-я глава) глубоко символично, так как даже его поражает глубина деморализации подопечных. Герои, не довольствуясь молчалинским непротивлением, предпочитают «гоже-ние» в его агрессивных формах, готовые не просто соглашаться с властью, но всячески доказывать свою «благонамеренность». Молчалин в творчестве Салтыкова-Щедрина - пример виртуозного использования «чужого» образа в качестве готовой формы для принципиально нового концептуального содержания. Сатирик преобразует плоскостной характер в символ, в типизированную абстракцию, не теряющую, однако, живой связи с действительностью, и выстраивает новую систему значений, позволяющих исследовать современное массовое сознание.

' Салтыков-Щедрин М Е Собр соч в 20-ти т / МЕ Салтьжов-Щеарин - М • Художественная литература, 1971-1976 -Т 15 - Кн 1-я

Ещё одним примером создания объемных психологических образов на основе заимствованного характера является образ Глумова, главного героя комедии А.Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты», возникший в творчестве Салтыкова-Щедрина по вполне определенным причинам. Как и у Островского, у сатирика Глумов - один из героев современности, представляющий тип «среднего культурного человека». В этом ракурсе эстетического осмысления действительности, Глумов понадобился Щедрину как личность, способная сопротивляться развращающей силе власти (в отличие от помпадуров, ташкентцев, градоначальников и т.п.) и не в такой степени, как «человек лебеды», погруженная в обессмысленное состояние полубытия. «Средний человек» еще сохраняет внутренние нравственные основы и от его усилий зависит уровень общественной духовности. Задача сатирика - определить, каково влияние на него социальных обстоятельств и справляется ли он со стихией государственного давления.

В этом свете особую значимость обретают скептицизм и цинизм, характеризующие Глумова. В оценке сатирика, они являют собой «защитную реакцию» общества на переменчивую и подчас предательскую политику государства, сменившего либеральную политику на радикально противоположную. По всей видимости, Салтыкова-Щедрина интересует сама проблема вынужденной двойственности поведения человека, изверившегося в разумности порядка вещей и лишенного надежды на общественное «оздоровление».

Возрожденный в творчестве сатирика Глумов является «двойником» исходного прообраза. Однако Щедрин наделяет героя дополнительной семантической характеристикой. С одной стороны, Глумов - оппонирующая функция сознания Рассказчика, не приемлющего социальный оптимизм, видящего негативную подоплеку социальных явлений. Но антагонизм Рассказчика и Глумова не означает превозвышения одного и уничижения другого. Доводя до сознания Рассказчика скрытые от поверхностного взгляда истины, Глумов здесь выполняет некую просветительскую миссию. Появляясь всякий раз, когда оптимистические «упования» Рассказчика достигают апогея и тот готов поверить в возможность социальной гармонии, Глумов отчасти служит выражением авторской оценочности, выступая в роли «авторской маски», что подтверждается бытованием образа в «Помпадурах и помпадуршах», «Письмах к тетеньке», «Современной идиллии». Салтыкову-Щедрину показалось художественно убедительным подобное диалогичное воплощение идеи. Принципиальным отличием щедринской интерпретации ролевого подчинения «младшего» «старшему» и разнополярности их точек зрения является приоритет социального плана изображения.

В «Современной идиллии» Глумов неожиданно отказывается, несмотря на глубину его скептицизма, от привычной роли отрицателя. Как и у Островского, щедринский Глумов (вместе с Рассказчиком) принимает молчалинские принципы, подстраиваясь под «требования времени». Однако у Щедрина Глумов поступает так не во имя каких-либо материальных или моральных выгод, а чтобы обезопасить себя от подозрений в политической неблагонадежности, уподббляясь Рассказчику.

Игра ассоциативными связями и параллелями, возникающими благодаря столь демонстративному использованию «чужих» персонажей, способствует ёмкости характеристики собственно щедринских образов. Присутствие реминисценции-антропонима создает полемический фон для взаимодействия различных концептуально-эстетических полей. Так, в «Современной идиллии» образ адвоката Балалайкина ассоциируется с персонажами и А. С. Грибоедова (комедия «Горе от ума»), и А. В. Сухово-Кобылина (пьесы «Свадьба Кречин-ского», «Смерть Тарелкина»), выражая оценку писателем негодности всех сторон российской жизни. Адвокат Балалайкин, доминантой характеристики которого являются беспредельная ложь и продажность, такой же молчалинско-глумовский тип, как и редактор «верноподданнической газеты» «Краса Демид-рона» Иван Иваныч Очищенный. Рассказчик узнаёт в нём своего давнего знакомого, тапёра из дома терпимости, некогда носившего перешитый мундир гоголевского Поприщина. Мотив донашиваемого мундира после смерти его обладателя прозрачно корреспондирует с шинелью Акакия Акакиевича Башмачки-на. Продолжая тему «маленького человека», автор изымает привычно сопутствующую ей тему человеческого достоинства. Очищенный у Щедрина не вызывает читательского сочувствия. Его социальная униженность спекулятивна; готовность к унижению вознаграждается редакторской должностью в верноподданнической «ассенизационно-любострастной газете».

Многочисленные образные отсылки к «чужим» героям убеждают, что актуализация Салтыковым-Щедриным литературного опыта была средством для крупномасштабных обобщений. Независимо от степени приятия или отрицания авторской оценочности образов-прототипов, писатель использует литературные стереотипы как средство познания сущностных характеристик общественных явлений. Воздействуя на культурную память читателя, Салтыков-Щедрин приобщает и его диалогу с художественными идеями и открытиями предшественников и современников.

Использование уже созданного образа — прием, обусловленный жанровой спецификой прозы сатирика, стремящегося объединить эстетические и публицистические возможности печатного слова. Известные литературные персонажи выступают носителями определенных устойчивых семантических стереотипов, которые актуализируются в имени героя. Своеобразный эстетический отклик на «злобу дня» в художественной системе Салтыкова-Щедрина лишает привычно романтических ореолов скомпрометированную реальностью идеологию. В новом литературном контексте обновление литературного типа (расширение области типического или деформация первообраза) соответствует конкретике художественного замысла, но чего бы ни коснулся Щедрин, проявляется новизной авторского взгляда: как выясняется ниже, глобализации его художественных идей служили менее крупные реминисцентные единицы.

Во второй главе «Цитатные реминисценции и их художественная семантика» речь идёт о присутствии в щедринских произведениях «чужих» изречений, афоризмов, мотивов, стилеобразующих элементов. Писатель обращается к поэзии и прозе XVIII века (М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин, Д.И. Фонвизин, И.А. Крылов, И.И. Дмитриев, Н.М. Карамзин), к поэтическому наследию

XIX века (В.А. Жуковский, A.C. Пушкин, М.Ю. Лермонтов. А.Н. Майков), к басням И.А. Крылова и прозе Н.В. Гоголя и И.С. Тургенева, обнаруживает глубокое знание Библии и Евангелия, использует фольклорные фразеологизмы (пословицы, поговорки) и т.п.

Значительная часть реминисцентного присутствия в произведениях Салтыкова-Щедрина отводится библейскому тексту, использование которого в художественных целях продиктовано общеизвестностью изречений, мифологем, сюжетов Священного Писания, частотностью бытования их в житейском обиходе. В многократном повторении цитат и изречений из библейского источника есть опасность нивелирования или искажения их исходного смысла, возникновения означающего без означаемого, формы с «обесцененным» содержанием. Именно этот психологический ракурс интересен сатирику.

В романе «Господа Головлёвы» библейские максимы служат прикрытием лицемерной, двойной морали Арины Петровны и Иудушки Головлёвых. Соотносимое с именем евангельского Иуды прозвище Порфирия Петровича сопрягается с общей коннотацией антропонима - «предатель». В сочетании с уменьшительным суффиксом (-ушк-) имя отражает мелочное иезуитство характера персонажа. Назойливость присутствие в речи этих персонажей библейских формул-изречений, адресуемых домочадцам, обнаруживает догматизм сознания, служит разоблачительной характеристикой греховного ханжества, поскольку у щедринских персонажей библейское слово не обеспечивается деятельным служением добру.

Речь Иудушки изобилует церковно-библейскими изречениями, становящихся средством самоутверждения и подавления чужой воли: «Бог непокорных детей наказывает», «гордым Бог противится», «благословясь да Богу помолясь», «Бог дал, Бог и взял», «всякому человеку свой предел от Бога положен». Присваивающий себе учительную миссию и беззастенчиво захватывающий жизненное пространство, Иудушка лицемерно маскирует своё хищничество авторитетом библейского слова. По определению одного из исследователей, «герой Салтыкова-Щедрина Иудушка Головлев в маске «истинного христианина» делает нехристианское дело, разрушая тем самым христианство»'. Слово «Бог» - непременный атрибут речи и Арины Петровны, постоянно ссылающейся на «промысел Божий». Размышляя об умершей в нищете дочери, она искренне считает, что, приютив внучек, следует божественному милосердию.

Салтыков-Щедрин подчёркивает, что заученная истина обесценивается, теряясь в бездумном, обессмысливающем повторении, растворяясь в бездуховной повседневности. В «Господах Головлёвых» ссылки на библейский текст трансформируются в нечто бесчеловечное, угрожающее и преступное.

Есть и другой аспект актуализации библейского текста Салтыковым-Щедриным. Размышляя об уже привычном беззаконии во всех сферах жизнедеятельности, писатель обличает мир, не знающий никаких императивов («Помпадуры и помпадурши», «История одного города», «Господа ташкент-

1 Ауэр А. П Салтыков-Щедрин и поэтика русской литературы второй половины XIX века / А П Ауэр ' Ко-ломенск roc пед. ин-т - Коломна, 1993 - 111 с - С 39

цы», другие произведения). Отождествляя своё поведение с определённой нормой, выводя её из клишированных библейских афоризмов и изречений, персонажи выхолащивают их высокую вневременную значимость. При этом сознанию героев недоступна вся значимость библейских максим. Подмена существенного случайным обнаруживает комическое, гротескное несоответствие быта высокой норме.

Всеобщая стандартизирующая быта проявляется и в абсурдном слиянии библейского слова с языком канцелярских опусов щедринских помпадуров и градоначальников в их указах, законах и предписаниях. «Божье слово», которым чиновники непрестанно поучают и направляют действия обывателей, таким образом преобразуется в оболочку лицемерных речей, за которыми нет ничего.

Будучи дидактичной по определению, Библия не является безликим поучением: её образы ярки и рельефны. По причине такого контраста сатирические образы обретают дополнительную выразительность и экспрессию. Обывательское упрощённое сознание героев, продуцируя речи, изобилующие высокостилевыми библеизмами, обращено к предметам чаще всего обыденным, повседневным. Высокая лексика в одном контексте с разговорно-просторечной создает комический эффект. Такова, например оценка глумовских «благодеяний» в «Современной идиллии» («А сколько тайных благодеяниев делают! -воскликнул от полноты сердца Очищенный, - одна рука даёт, другая - не ведает^). «Странствующий полководец» Полкан Самсоныч Редедя заявляет, «что... угомонится лишь тогда, когда покорит под нозе торгаша-тглтаниня, который у него "вот где сидит"»2. Анекдотически пересказанная библейская история еврейского исхода из египетского рабства в устах невежественного «странствующего полководца» характеризует его как мошенника, сочиняющего не только свои подвиги. Подлинная значимость библейских поучений подменяется фикциями, семантически опустошается, их яркая афористичность перрожда-ется в штампы.

Стилевой пародийностью, «игрой словом» отмечены почти все произведения сатирика. В «Истории одного города» стилизация под книжно-церковный язык летописей и исторических свидетельств, насыщенный библейскими изречениями и сравнениями, передаёт абсурд истории. Курьёзное историческое летописание обретает гротескное псевдоправдоподобие. Особая выразительность достигается в иронических сопоставлениях библейских героев с «прейскурантными» образами градоначальников города Глупова. В художественных трансформациях значимо всякое, даже незначительное изменение исходного изречения или образа. Мотив смысловой опустошённости благого слова, уже не предполагающего обязательного соответствия нравственной норме, у Салтыкова-Щедрина - знак духовной немощи современного поколения и несостоятельности общественного и личного бытия.

1 Салтыков-Щедрин М Е. Собр соч. в 20-ти т / М Е Салтыков-Щедрин - М Художественная литература, 1971-1976.-Т 15,- Кн 1-я. - С 142.

2 Там же - С 298.

Пожалуй, после библейских отсылок наиболее частой становится апелляция писателя к творчеству Г.Р. Державина. Державинская поэзия явилась у писателя источником для множества цитат, пародий, парафраз, иронических переосмыслений. В своей монографии E.H. Строганова констатирует, что в текстах сатирика имеет место переоценка не творчества поэта, а своего прежнего восприятия, в котором было немало преклонения. Исследователь утверждает, что в произведениях Салтыкова-Щедрина необходимо разграничивать отношение самого писателя к поэзии Державина и точку зрения его героев. Для щедринских персонажей стихотворения Державина - «народная мудрость», авторитетное слово, подтвержденное устойчивой литературной репутацией автора, и эталон литератора «благонамеренного», творчество которого проникнуто «верноподданническим» духом. Герои ищут в действительной жизни соответствия литературным образцам, заданным державинской поэзией, что низводит литературное державинское слово до бытового уровня. Для сатирика - это иронически воспринимаемое «бряцание», то есть «писательство, не имеющее серьезного общественного значения»1. Кроме того, E.H. Строганова справедливо отмечает, что в общем плане поэзия Державина у Щедрина - это «средство организации идейно смыслового содержания романа». С этим нельзя не согласиться, однако здесь можно выделить ещё несколько особенностей.

Одно из стихотворений Державина, часто цитируемое Щедриным, - ода «На смерть князя Мещерского» - актуализирует тему трагической конечности человеческого бытия. Реминисценция устойчиво воспроизводится и в «Помпадурах и помпадуршах», и в «Господах Головлевых», и в «Современной идиллии». Чаще всего воссоздаются строки: «Где стол был яств, теш гроб стоит; / Где пиршеств раздавались клики, / Надгробные там воют лики, / И бледна Смерть на всех глядит... / Глядит на всех... < ..> А завтра - где ты, человек?»2 В переломные или драматические моменты жизни героев Щедрина дер-жавинские строки подтверждают её бренность. В рассказе «Сомневающийся» из цикла «Помпадуры и помпадурши» главному герою (помпадуру) неожиданно вспоминаются державинские строки как осознание зыбкости и относительности нажитого положения.

В «Господах Головлёвых» державинская цитата возникает у Степки-балбеса, возвращающегося в ненавистное ему Головлёво, и у Анниньки (одной из «сестер-сирот»), посетившей могилу Арины Петровны, прямо соотносясь с мотивом праздника жизни («пира») и ее конечности («гробом»).

Символически свой «стол яств» был у каждого из Головлёвых- Арина Петровна - первоначально деспотическая владелица огромных поместий, ей беспрекословно подчиняются не только крепостные, но и вся семья; Иудушка -главный наследник матери, занявший место хозяина Головлёва еще при ее жизни; Степка-балбес, самый одарённый из братьев, блестяще начинает столичную жизнь, но в одночасье растрачивает выделенный матерью «кусок» и превращается в шута и прихлебателя; Павел - праздный, бесхозяйственный по-

' Строганова Е Н «Современная идиллия» М Е Салтыкова-Щедрина в литературном пространстве / Е Н Строганова-Тверь-Золотая буква, 2001 -254 с.-С 187

2 Державин Г.Р. Сочинения / Г Р Державин - М Правда, 1985 - 576 с - С. 30

метцик; Аннинька и Любинька - актрисы, одурманенные «вечным праздником» блуда. Время личного бытия делится у каждого персонажа на два периода, метафорически соотнесённых с «сегодня-вчера» («стол яств») и «сегодня-завтра» («гроб»). Существует некая граница, предел, за которым появляется маячащий перед глазами персонажа образ смерти. Беспечный праздник жизни господствующего класса, художественно воплощенный в образе пира, не может быть бесконечным.

Однако «праздник», переживаемый каждым по-своему, в конечном счете завершается выморочностью героев. Приближение «верной смерти» угадывается в «не-жизни» персонажей, вытесняющей из их существования всё живое.

Мотив бытийной скоротечности — часть идейного замысла «Современной идиллии». С одной стороны, державинские строки ассоциируются у героев с оставшейся в прошлом праздничной пышностью екатерининской эпохи. С другой стороны, в жизни самих героев есть предел, за которым их существование переходит в новую фазу - бессмыслицу, алогизм, опустошение.

Интересен факт обращения Салтыкова-Щедрина к дидактической поэзии Державина. Ода «Вельможа», адресованная властителям, утверждает бесспорную ценность духовно-нравственных начал. Ставя в заслугу вельможам «змеёй пред троном не сгибаться», Державин не отрицает необходимости «царя любить»: «блажен народ, где царь главой». О значимости подобных поэтических «поучений» для современников и потомков державинского «вельможи» рассуждают герои «Современной идиллии». Вспоминая прошлое, в котором большое место занимает посещение дома терпимости, Рассказчик и Глумов упоминают одного из бывших «сотоварищей»: «Вообрази: встречаю я его на днях на Невском, и как раз мне Кубариха на память пришла: помните? говорю. А он мне вдруг стихами: Вельможу должны украшать ум здравый, Сердце просвещенно. ..И об Кубарихе ни полслова - вот он нынче как об себе полагает!»1

Такая апелляция к творчеству Державина, в прозе сатирика свидетельствует о глубоком осмыслении Салтыковым-Щедриным смыслового наполнения понятий «патриотизм» и «национальная гордость». Державин биографически близок Щедрину, поскольку литература в его жизни также была тесно связана с государственной службой. Однако концептуальное содержание творчества Державина осмысляется Щедриным в высшей степени критически. По Щедрину, русская государственность, воспетая Державиным, напоминает колосса на глиняных ногах. Ореол внешнего величия уже не скрывает неустойчивость властных структур. Если щедринские герои «на всяком месте готовы повторять»: «О росс! о род непобедимый! О твердокаменная грудь!»; готовы «стоять смирно и распевать "Гром победы раздавайся!"»2, то, с точки зрения автора, их патриотизм - «квасной», нелепый. Гордость русскую историю, за свой народ, доверие к мудрости властей, утверждаемые поэзией Державина, становятся свидетельством недомыслия, глуповства.

1 Салтыков-Щедрин М.Е. Собр соч • в 20-ти т / М Е Салтыков-Щедрин - М • Художественная литература,

197Ы976.-Т. 15,- Кн. 1-я -С 51 г Там же.-Т. 8.-С. 137.

В «Письмах к тётеньке» и в «Современной идиллии» герои цитируют строки из оды Державина «Осень во время осады Очакова»: «Запасшися крестьянин хлебом, / Ест добры щи и пиво пьёт!»1. Эта поэтическая картина идиллична. Эмоциональный настрой оды отражает авторское восхищение и любование красотами природы, величием и мужеством русских военачальников. Одухотворённая природа расточительна, щедра, грандиозна. Даже крестьянин в этом поэтичном мире счастлив и доволен.

Проецируя державинскую «идиллию» на современность, Салтыков-Щедрин выявляет реальное положение пореформенного крестьянина, «человека лебеды». Сопоставление пародийно, так как происходит столкновение двух противоположных концепций: убежденности Державина в правильности существующего миропорядка и социального скептицизма Щедрина, по мнению которого, «возвышающий обман» особенно опасен в эпохи переходные, когда требуется «горькая правда» как лекарство от самообмана и прекраснодушия. Принуждая себя не думать и не рассуждать о социальных проблемах, предпочитая забыть о них вообще, Рассказчик и Глумов пытаются опереться на государственность Державина, чья поэзия кажется им панегириком власти.

Салтыков-Щедрин на страницах «Современной идиллии» познакомит читателя со «счастливым» крестьянином, когда герои романа окажутся вдали от столичного блеска, в глуши провинциального городка Корчева. Персонажи убеждаются в том, как непохожа реальность на державинские строки. Сатирически заострены образы крестьян - «казенного» старичка «ста семи лет, или более, или менее» и его престарелых дочерей, - вспоминающих о прошлом «изобилье»: «А когда щи-то ели - вы ещё застали? - продолжал допрашивать Глумов молодуху.

- На кончике. Помню, что до двадцати лет едала, а потом.. .»2.

Одическая тенденция изобразить вместо действительности её идеальную модель, характерная для классицизма, обернулась у персонажей Щедрина мифологизацией реальности. Манипулируя державинскими строками, писатель-сатирик, принадлежа уже совершенно иной, чем екатерининская эпоха, пытается заставить своего читателя усомниться в «готовых» истинах и избавить от гипноза авторитета.

Для Щедрина лирическая поэзия как таковая большей частью радикально противопоставлена по предмету и способу изображения сатирической прозе, более того, она, по мнению писателя, плохо согласуется с задачами реалистического искусства, так как отрешает человека от насущных социальных проблем, от которых он отгораживается, уходя в мир чувственной красоты природы, наслаждения духовными радостями. То, что легло в основу лирики как особой формы отражения духовности, отвергается Щедриным во имя насущных задач искусства, способного, по его мнению, участвовать в изменении мира. Столкновение концептуальных позиций сатирика и поэта выявляют многие стихо-

1 ДержавинГ.Р Сочинения/Г.Р.Дер*авин.-М. Правда, 1985 - 576с.-С.65

2 Салтыков-Щедрин М Е. Собр. соч. ■ в 20-ти т. / М Е Салтыков-Щедрин - М : Художественная литература, 1971-1976.-Т 15 - Кн 1-я. - С. 176

гворные реминисценции, восходящие к творчеству И.И. Дмитриева, А.Н. Майкова, А.А. Фета, других поэтов.

В этой связи большой интерес представляет «История одного города», являющаяся своеобразной пародией на исторический труд Н. М. Карамзина, демонстрирующей новое соотношение жизненного материала, литературного образца-прототипа и собственного творчества. В «Истории одного города», так же как и в «Помпадурах и помпадуршах», «Современной идиллии» подвергаются переосмыслению концептуальные основы мировоззрения Н.М. Карамзина. В отличие от Карамзина с его историческим оптимизмом Салтыков-Щедрин, доискиваясь корней «глуповства» в русской действительности, находит в начальном периоде национальной истории бессмыслицу и абсурд. Гротеск, иносказание, фантастика окарикатуривают историческую «истину» и общую «достоверность» фактов. В «Истории одного города» летопись составляют, подобно евангелистам, четверо архивариусов, двое из которых Тряпичкины - прямая реминисценция гоголевского образа продажного сочинителя и журналиста.

Написанная в 60-е годы «История одного города» стала у писателя своеобразным воплощением надежд передовой русской интеллигенции на скорые и благоприятные социальные перемены и веры автора в победоносную силу искусства, веру в действенность сатирического слова. Само понятие «история» имеет у Щедрина принципиально иной, чем у Карамзина, смысл: речь здесь идёт не о реальности исторических событий в их хронологическом порядке и объективной значимости, а о сущностном единстве прежней и настоящей жизни России. Здесь оценивается не историческое событие, а его общее с другими содержание, и во имя ясности художественного решения Щедрин жертвует подробностями, даже такими важными, как война 1812 года и реформаторские начинания. Щедринское отрицание русской истории тотально, а времена перемешаны, потому что принципиальных отличий для автора не существует: писатель отвергает в целом весь путь национального развития, считая его «глупов-ским». Город «Глупов» в этом контексте - не только символическое обозначение верхов и государственности в целом, а весь порядок вещей, наименование всего склада социальных отношений и обстоятельств. Для автора, верящего в конечное торжество разума, весь «порядок вещей» в русской жизни неразумен, бессмыслен, безголов.

В отличие от исторической концепции Карамзина, в щедринской «Истории одного города» воплощён иной подход к русской жизни, где современность и прошлое не отделяются друг от друга, а предстают в синтезе. Сатирическое освещение основ прежнего бытия, свобода обращения с историческим материалом имеют целью показать, что корень всего происходящего в России — невежество, что только от крайней неразвитости, дикой бестолковости глуповцы накликают на себя власть, тоже лишённую разума, а поскольку она получена властителями даром, им не надо оправдывать её своей деятельностью.

Сатирическое отрицание исторического оптимизма Карамзина в произведениях Щедрина, высвечивает острополемический взгляд Салтыкова-Щедрина на официальную идеологию, в том числе историческую. Салтыков-Щедрин ак-

центирует не особенности семантики воспроизводимого образца, его тему, композиционно-стилевые особенности. Все отражения функционируют здесь как связующие звенья между семантическими полями текста-первоисточника и их щедринской интерпретацией.

Салтыков-Щедрин обращается и к одному из величайших обличителей предшествующей эпохи. Значительный объём цитатных реминисценций составляют гоголевские отражения. Писателя привлекают не только созданные Гоголем образы-антропонимы, но и сюжетно-композиционные особенности его произведений, мотивы, отдельные образы. В первой главе «Современной идиллии» герои, подобно Чичикову в первой главе «Мертвых душ», отправляются осматривать город. Место действия (пространственный локус) предстаёт в зоне восприятия персонажей. Чичиков, оказавшись в новых для него местах, ищет в «достопримечательностях» города N темы для поддержания беседы с влиятельнейшими людьми. Для персонажей Салтыкова-Щедрина, столичных жителей, Петербург нов потому, что герои осматривают его новыми, «благонамеренными» глазами. Мир вокруг них остраняется, поскольку персонажи примеряют к себе непривычную психологию восприятия. При этом такие детали, как «питейный дом» и городской сад в «Современной идиллии», аналогичны описанным в «Мертвых душах».

Имя Гоголя появляется и в тексте произведения, аллюзийно подтверждая важность смысловых параллелей. О нем упоминает главный герой, рассказывая о неких собраниях благонамеренных библиографов: «...а под конец заседания хозяин сказал: я, господа, редкость приобрел! единственный экземпляр гоголевского портрета, на котором автор «Мертвых душ» изображен с бородавкой на носу!».

Персонажи «Современной идиллии» так же, как Чичиков, строят грандиозно-фантастические планы мгновенного обогащения, пытаясь организовать страховое предприятие, и так же, как гоголевский герой, терпят крах. Подобно персонажу «Мертвых душ», Рассказчик и Глумов пускаются в странствие по России, которое символично оканчивается их арестом, судом и освобождением

Художественная цель Салтыкова-Щедрина соотносится с гоголевским намерением показать в своем произведении «всю Русь». В «Современной идиллии» сатирически изображены взаимодействующие между собой миры чиновников и помещиков, полиции и обывателей, столицы и провинции. Пестрота действующих лиц - аристократов-либералов, адвокатов, редакторов, журналистов, судей, купцов, крестьян, мошенников, представителей национального меньшинства - синтезируется в глобальный образ современной писателю России. Однако в нём нет места гоголевской поэтизации.

Об особом интересе Салтыкова-Щедрина к художественному наследию литературного предшественника свидетельствует наличие в «Современной идиллии» других реминисценций из различных произведений Гоголя, как-то: из «Записок сумасшедшего», «Тяжбы», «Ревизора». Существенная особенность этого обращения в том, что творчество Гоголя для сатирика не является материалом для полемического переосмысления. Щедринские образы корреспондируют с гоголевскими по причине их сатирической тождественности. Идеи Го-

голя, трансформированные в новом художественном контексте, подтверждают тенденцию Щедрина-художника к рассмотрению эволюции тех негативных социальных явлений, которые устойчиво стремятся к саморазвитию и потому особенно социально опасны.

Таким образом, значительный объём интекста в творчестве Салтыкова-Щедрина свидетельствует о целенаправленном характере обращения сатирика к приёму заимствования и о значимости для него накопленного литературного опыта. Заимствование - это способ переосмысления сложившихся в литературе стереотипов. Используя реминисцентную составляющую в сатирических целях, полемизируя с автором интекста, отрицая или утверждая его концептуально-художественную ценность, Щедрин находится в постоянном диалоге с литературной действительностью, сопоставляя её с реальной действительностью. Этим он придает огромную ценность всем эстетическим подобиям.

Характер трансформации рассмотренных реминисценций способствует более подробному представлению о системе философских и эстетических взглядов сатирика, которому не только чужда всякого рода идеализация реальности, но существенно важен диалог с читателем. И в этом смысле Щедрина можно назвать одним из последних просветителей XIX века. Проекция просветительских взглядов Державина, исторического оптимизма сентименталиста Карамзина, поэзии вообще и «чистого искусства», в частности, библейский текст, разобранный на афоризмы и обессмысленные формулы-сентенции - всё это в своей художественной трансформации и ассимиляции другим эстетическим контекстом с необычайной впечатляющей силой обнаруживают катастрофическое несовпадение формы современной писателю жизни и её истинного содержания.

В Заключении подводятся итоги исследования^ формулируются выводы.

Жанровое и типологическое своеобразие художественной системы Салтыкова-Щедрина - попытка ответа на вопрос о влиянии литературы на жизнь. Реальное воздействие на общество литература сможет оказать, по мнению писателя, лишь при отказе от всех форм «примиренчества». Максимальное приближение литературы к социальной проблематике оборачивается у сатирика последовательным подчинением этому материалу метода и способов художественного изображения. Рассматривая социальные противоречия как объект осмеяния, Щедрин не чуждается гротескного преображения тех социальных явлений, которые до него были воплощены в литературный образ.

Текстуальные реминисценции в творчестве Салтыкова-Щедрина разнообразны, как и функции, которые они выполняют. Чаще всего заимствования затрагивают большой объем текстов определенного автора и носят неслучайный характер. Реминисценции могут повторяться в разных произведениях писателя, что свидетельствует о значимости идей предшественников в реализации сатирического замысла. Обращаясь к творчеству того или иного автора, Салтыков-Щедрин адресуется, прежде всего, к целостной мировоззренческой системе другого писателя, художественно воплощенной эстетической концепции. Этот диалог с «чужими» художественными образами длиною в творческую жизнь

писателя - ещё один аргумент в пользу известной максимы: художник («поэт» в широком смысле этого слова) в России - действительно, «больше, чем поэт».

Публикации автора по теме диссертации:

1. Перелыгина (Немыкина) И. В. Семантика реминисцентных образов в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина / И. В. Перелыгина П Тезисы докладов студенческой научной конференции по итогам работы за 2001 год / Воронеж, гос. пед. ун-т. - Воронеж, 2002. - С. 63-64.

2. Перелыгина (Немыкина) И. В. Семантика реминисцентных образов в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина / И. В. Перелыгина // Эйхенбаумовские чтения - 4: Материалы международн. конф. по гуманитар, наукам. Художественный текст: история, теория, поэтика / Воронеж, гос. пед. ун-т. -Воронеж, 2003. - Вып. 4. - С. 126-128.

3. Перелыгина (Немыкина) И. В. Семантика «чужого» слова в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина // Художественный текст: Варианты интерпретации: материалы IX межвуз. науч.-практ. конф. / Бийск. пед. гос. ун-т им. В. М. Шукшина. - Бийск, 2004. - Вып. 9. - С. 291-293.

4. Немыкина И. В. Семантика тургеневских реминисцентных образов в щедринской прозе / И. В. Немыкина // Эйхенбаумовские чтения - 5: материалы междунар. конф. по гуманитар, наукам. - Художественный текст: история, теория, поэтика / Воронеж, гос. пед. ун-т. - Воронеж, 2004. - Вып. 5. - С. 91-95.

5. Немыкина И. В. К проблеме классической реминисценции / И. В. Немыкина // Художественный текст: Варианты интерпретации: материалы X межвуз. науч.-практ. конф. / Бийск. пед. гос. ун-т им. В. М. Шукшина. - Бийск, 2005. - Вып. 10. - С. 245-247.

Научное издание

Немыкина Ирина Владимировна

ПОЭТИКА «ЧУЖИХ» ОБРАЗОВ В ПРОЗЕ М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 18.01.2006 г. Формат 60x84 1/16. Печать трафаретная. Гарнитура «Тайме». Усл. печ. л. 1,4. Уч.-изд. л. 1,3. Заказ 7. Тираж 100 экз.

Воронежский госпедуниверситет. Отпечатано с готового оригинала-макета в типографии университета 394043, г. Воронеж, ул. Ленина, 86.

!

I

II

I

)

i

i

f ¡

'i

i

\ i

i

Í

{

¿MP¿A

'"2597

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Немыкина, Ирина Владимировна

Введение.

ГЛАВА 1. Антропонимические реминисценции и их семантика в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина.

1.1 «Чужие» «положительные» образы в интерпретации сатирика.

1.2 Усиление сатирического звучания реминисценций-антропонимов.

1.3 Новая эстетическая функция «чужих» персонажей.

ГЛАВА II. Цитатные заимствования и их семантика в щедринском контексте.

2.1 Библейские «отражения».

2.2 Обращение Салтыкова-Щедрина к русской поэзии.

2.3 Проза писателей XIX века в переосмыслении Щедрина.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Немыкина, Ирина Владимировна

Проза М.Е. Салтыкова-Щедрина дает неисчерпаемый материал для разработки теории сатиры. Одним из перспективных направлений в изучении поэтики этого писателя являются художественные заимствования, значимость которых можно установить лишь путем аналитического рассмотрения их эстетической функциональности. Реминисценции в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина разнообразны: от приблизительных цитаций и полуочерченных образов-намеков до преднамеренно введённых в текст «чужих» персонажей, действующих на тех же правах, что и собственно щедринские. В произведениях Салтыкова-Щедрина находит прямое отражение целая литературная эпоха: период конца XVIII века - II половины XIX века. Внимание писателя приковано к контексту русской литературы не случайно: в связи с поисками глубинного нравственно-эстетического идеала и общечеловеческого ценностного смысла.

Острый интерес к теории и практике литературного заимствования, цитаты, реминисценции вызвали новые тенденции в литературе XX века, что побуждает к краткому обозрению всех этапов литературного процесса в их отношении к «чужому» слову.

Постмодернизм настаивает на том, что реминисценция - его открытие и достижение. Новый метод «присваивает» прием как один из основных стилеоб-разующих и отличительных признаков. Однако если идентифицировать художественные произведения по наличию или отсутствию в них реминисценций, то в мировой литературе, пожалуй, не найдется таких, которые не опирались бы (хотя бы в скрытом виде) на уже имеющийся литературный опыт. Сознательное или подсознательное включение «заимствованных» элементов обусловлено единым культурно-историческим опытом, существованием и взаимодействием разных текстов в общелитературном пространстве. Это своеобразное переосмысление, внутреннее освоение («переработка») и образуют то, что можно назвать преемственностью в литературе.

Литературное «отражение» — прием очень древний, имеющий архетипи-ческую основу, поскольку он связан с передачей человеческого опыта (эта функция имеет глубокие корни, уходя в основание эволюции: не только человеку свойственно передавать накопленный опыт последующим поколениям). Спорное утверждение о приоритете постмодернизма в открытии реминисцент-ных способов интертекстуальности акцентирует новый аспект этого явления: предположение, что литература (точнее, художественное слово) имеет направленность не на действительность, а на саму литературу. «.Уничтожение границ понятия текста и самого текста вместе с отрывом знака от самого референта, осуществленным Дерридой, свело всю коммуникацию до свободной игры означающих и породило картину "универсума текстов", в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, поскольку они все вместе являются лишь частью всеобщего текста, который в свою очередь совпадает со всегда "текстуализированными" действительностью и историей» [59, с.225-226].

В подтверждение этому можно вспомнить статью Ю.Н. Тынянова «Литературный факт», в которой он писал: «В эпоху разложения какого-нибудь жанра - он из центра перемещается в периферию, а на его место из мелочей литературы, из ее задворков и низин выплывает в центр новое явление <.> Вся суть новых приемов может быть в новом использовании старых приемов в их новом конструктивном значении.» [163, с. 124-125]. Современные исследователи творчества Салтыкова-Щедрина сумели развить эту идею: «Литературные приемы не рождаются и не умирают вместе с писателями, использовавшими их в своем творчестве. Они подготавливаются всем ходом развития литературы и, обогащаясь, переходят к художникам слова других поколений» [140, с. 37].

В современном литературоведении традиция изучения фактов взаимодействия «чужих» образов со «своими» была основательно подкреплена, получив дальнейшее развитие в работах М.М. Бахтина о диалогической природе механизма литературного творчества. Предложивший понимать каждое отдельное высказывание как «звено в цепи речевого общения» [13, с. 214], М.М. Бахтин говорит «не просто о том, что каждое новое произведение возникает в поле воздействия всех существовавших до него и параллельно с ним текстов, но о том, что рождается оно в результате отклика на эти тексты» [151, с. 6].

В настоящее время концепция литературоведения опирается на ключевой смысл теории структурализма о преемственности в литературном процессе, корректируя ее тем, что литература представляет собой непрерывный процесс, в котором отдельные произведения и художественные образы имеют смысловую ценность лишь во взаимосвязи с предшествующим литературным и культурным опытом в целом, при том что весь этот опыт объявляется алогичным и лишенным какого-то ни было смысла вообще. Взаимосвязь и преемственность обеспечены единым культурно-историческим полем, получившим название интертекстуальности и цитатного мышления: «Каждый текст является интертекстом. Другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях и в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый новый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат» [10, с. 90]. Литературу постмодернизма часто называют «цитатной литературой», поскольку писательское мышление здесь тоже «цитатное».

Постмодернистская концепция утверждает, что «изолированных» произведений не существует, так как человек - социальное порождение, и, как бы ни была ярка его индивидуальность, основой творчества всегда будет уже созданное, имеющийся гуманистический опыт. Однако это открытие для XX века диалектически вполне закономерное.

К примеру, эллинистическая литература почти не знает не мифологических сюжетов. Большинство реминисценций восходят как к устным мифологическим сказаниям, так и к письменным источникам, появлявшимся примерно с

V века до н.р. Традиционализм античной литературы (стремление античных авторов прикрепить себя к какой-либо древней великой традиции: например, поэтической форме гомеровского гекзаметра) сопрягается с современными представлениями об интертекстуальности, когда текст — причина порождения другого текста, а не действительность.

Реминисценциями изобилуют произведения Средневековья, находящие неистощимый материал для заимствований в Библии. Особенно примечательны здесь апокрифы, в которых библейские легенды пересказаны в новом, зачастую ироническом, плане.

Литературные законы и сюжеты Древней Греции и Древнего Рима, в свою очередь, были взяты за основу классицизмом и в целом эпохой Возрождения. Эпоха Возрождения активно использует реминисценцию в различных видах цитирования богословских трудов (с целью выявить их несоответствие поведению церковнослужащих, контраст со смыслонаполнением полноценной жизни) и обращается к наследию античности как к примеру для подражания.

Особенно богат реминисценциями период в литературе Западной Европы, начиная с XVII века, когда светская литература сложилась, обрела основу, и стал возможен полилог мнений на фоне единого художественного поля. Один из примеров: Вольтер в романе «Простодушный» иронически переосмысляет один из религиозно-философских афоризмов: «все к лучшему в этом лучших из миров», доказывая его нелепость на примере злоключений своих персонажей.

В России светская, нерелигиозная литература складывается с XVIII века. Первоначально почти вся она была переводной с французскоого. Полоцкий, Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков и другие писатели так или иначе обращаются к иной, по их мнению, более развитой литературной традиции. Ломоносов переводит античных поэтов (Анакреонт, Катулл, Гораций).

Классицизм в своем следовании законам порядка, четкости, безусловной однозначности и определенности использует заимствования в высоких жанрах как фон для демонстрации всех этих законов. Здесь нет места творческому размаху и полету фантазии, потому что слишком жесткие правила построения произведения изначально диктуют (задают) композицию, идею, характеры и даже финал. Определенный набор сюжетов, взятых из античности, - готовый материал, который нуждается не в вымысле, а только в оформлении по данным классицистическим законам. Произведения классицизма ориентированы на сцену и служат не развлечению зрителя, а его воспитанию. Нужный эффект достигается не новизной содержания, а утверждением идеи прерогативы законов разума на основе уже известного сюжета, который малозначим сам по себе без этой идеи. Сюжетная реминисценция является в классицизме средством, фоном, материалом для оформления и нагрузки его определенным, «правильным» смыслом. Сама же она безлика и никакого нового смысла не порождает.

Таковы, например, «античные» трагедии Расина. Однако о механическом реминисцентном перенесении здесь тоже говорить нельзя. Герои античности в классицизме - это «переодетые» герои той эпохи, в которую произведение создавалось, потому что автор проецирует на них культуру той страны и того времени, в котором живет. Проблемы, решаемые в художественном пространстве, современны писателю. Здесь уместен термин Д.С. Лихачева, употреблённый по отношению к древнерусской переводной литературе, — «литературная трансплантация»: «Не только отдельные произведения, но целые культурные пласты пересаживались на русскую почву и здесь начинали новый цикл развития в условиях новой исторической действительности» [81, с. 22].

Русский классицизм по примеру западноевропейского столь же широко использовал сюжетную реминисценцию. На основе античных произведений создаются различные «Телемахиды», «Россиады» и пр. Но заимствуется не только античная традиция: литература Европы также, а может быть, и в первую очередь, была образцом для подражания. Здесь на первый план выступает переводная литература. Смысл реминисценции трансформируется здесь независимо от воли автора по объективным причинам. Читатель не сможет увидеть в переводе несколько смыслов и сопоставить их, поскольку в силу неосведомленности не учитывает особенности другой культуры, явившейся причиной появления текста. Да и не в том цель Тредиаковского, чтобы обнажить культурные наслоения и их многозначность. Произведение - проводник идеи автора, которая проецируется на чужой текст как на основу для своего.

Таким образом, реминисценция в классицизме - вспомогательное средство, не несущее никакой дополнительной смысловой нагрузки, нейтральное по отношению к цитирующему автору и читателю.

В XIX веке, пожалуй, не найдется писателей, не использовавших в своих произведениях накопленный литературой опыт. Реализм использует цитату преимущественно как полемическое орудие. В произведениях писателей XIX века (большей частью II половины) реминисцентные образы выступают чаще в пародическом свете. Реалистическая сатира направлена на критику действительности, разоблачение её «тёмных» сторон, связана с осмеянием ложных, на взгляд писателя, социальных идей и псевдоценностей. Однако реминисценция вводится не только с полемическими целями. Кроме пародии, литературное заимствование используется и для доказательства присоединения к чьей-либо концепции, и в качестве удачной характеристики, и как демонстрация литературного опыта. Литература реализма сложна, рефлексивна и требует большой работы мысли в усвоении многозначности слова и образа. Каждая деталь наполняется значением, и не одним. Поэтому реминисценция в литературе XIX века не просто указывает на то или иное произведение: преломленная через призму авторского мировоззрения, она имеет глубокий оценочный смысл. В насмешке, иронии, сатире реалистических произведений воплощался серьезный взгляд на действительность (в противоположность, например, легкости игрового начала постмодернизма).

К XX веку литературное и культурное наследие уже настолько велико, что реминисценция обретает здесь особые функции, превращаясь из идеологической необходимости в самоцель. Если раньше ее назначение заключалось в порождении нового смысла на основе имеющегося или в реализации определенных художественных задач, то теперь это необязательно. Здесь важно, чтобы цитирование присутствовало. Ценно не само произведение, а его связь с другими, к которым от него протянуты отсылочные нити в виде реминисценций и аллюзий.

Несмотря на то, что литературой накоплен немалый по объёму материал, доказывающий немаловажное значение «чужого» слова в творчестве каждого отдельного писателя, в этой области литературоведения до сих пор не выработана устойчивая терминология.

Всевозможные виды заимствований нуждаются в дифференцированном подходе. В связи с этим необходимо подробно рассмотреть сущность понятия «реминисценция», имеющее самое разное конкретное смысловое наполнение. Сам термин, этимологически связанный с позднелатинским reminiscentia (воспоминание), в современном литературном тезаурусе понимается как «содержащаяся в произведении неявная, косвенная отсылка к другому тексту, напоминание о другом художественном произведении, факте культурной жизни» [80]. Реминисценция - это разновидность цитаты - «дословного воспроизведения отрывка из какого-либо текста.» [69, т. 8, 402 стлб.] Принадлежащая в основном научной (преимущественно гуманитарной) и официально-деловой речи, цитата в художественной речи и публицистике становится стилистическим приемом употребления готового словесного образования, вошедшим в общелитературный оборот.

Таким образом, реминисценциями называют содержащиеся в произведении неявные, косвенные отсылки к другому тексту, напоминания о другом художественном произведении, факте культурной жизни. Реминисценция может быть эксплицитной, рассчитанной на узнавание, или имплицитной, скрытой. Во втором случае особенно важен момент верификации (проверки достоверности), тем более что, в отличие от цитаты, реминисценция может быть не осознанной самим автором.^Реминисценция - это способ создать определенный контекст для восприятия произведения, подключить его к традиции и одновременно средство продемонстрировать отличие, новизну создаваемого произведения, вступить в диалог с традицией. Реминисценция может отсылать не к «чужому слову», но к другим произведениям того же автора. В этом случае имеет место автореминисценция» [80].

Реминисценции близко по значению понятие литературного заимствования: «Заимствование литературное — одна из форм литературных связей, обращение к уже существующим в литературе художественным идеям, сюжетам, образам и т.д., а также фольклорным и мифологическим источникам. Заимствование - функционально значимый элемент произведения; нередко содержит элемент подражания, пародии, стилизации и реминисценции» [69, т. 9 (доп.), 307 стлб.].

В статье В.А. Западова «Функции цитат в художественной системе «Горе от ума» (1977) к реминисценции отнесено только непроизвольное цитирование, «т.е. более или менее случайное воспроизведение мотивов и эпизодов, отложившихся при чтении литературных произведений где-то в отдаленных глубинах сознания» [56, с. 84]. Здесь понятие сужено до содержательной стороны заимствования.

На наш взгляд, нельзя не признать понятия «реминисценции» и «литературного заимствования» синонимичными, тождественными. «Краткая литературная энциклопедия» определяет реминисценцию, используя близкое по значению «заимствование»: «реминисценция рассматривается автором как бессознательное заимствование чужих образов [здесь и далее курсив мой — И.Н.]. Интересен случай реминисценции как сознательного. приема, рассчитанного на память читателя. Заимствованные элементы, намекающие на творчество другого автора, вызывают у читателя сложные ассоциации» [69]. Тот же источник, объясняя понятие «литературное заимствование», утверждает, что «заимствование нередко содержит элементы подражания, пародии, стилизации и реминисценции [69]».

Некоторые исследователи, среди которых можно выделить З.Г. Минц, относят к реминисценции то, что в иных источниках принято считать заимствованием — «собственные имена героев, перенесенные из чужого текста» [101, с. 376]. Поэтому нам представляется правомерным использование терминов «реминисценция» и «заимствование» как тождественных.

Выявление реминисценции требует от исследователя определенного самоограничения, иначе любой элемент слова можно интерпретировать как отсылку к «чужому слову».

Важным моментом является разграничение понятий реминисценции и аллюзии. Аллюзия - «в художественной литературе, ораторской и разговорной речи одна из стилистических фигур: намек на историческое событие или литературные произведения, которые предполагаются общеизвестными» [69, т. 1, 161 стлб.]

Таким образом, аллюзия отсылает к внешнему факту существования явлений литературы, искусства, общественной жизни, истории, напоминает об их существовании, тогда как реминисценция обращена к внутреннему миру литературного произведения: его композиции, структуре, идеям, содержанию, .отдельным мыслям. Изучение реминисценции вплотную связано с исследованием интертекстуальных связей.

Другими понятиями, необходимыми при анализе реминисцентных образов, являются следующие: интекст («чужие» слово, образ), материнский текст, пратекст, текст(произеедение)-первоисточник.

Таким образом, если принять за основу представление о реминисценции как о всяком узнаваемом это «чужом» слове в литературном произведении, представленном эксплицитно или имплицитно, то по своему происхождению реминисценция окажется связана с культурной преемственностью, имеющей архетипическую основу, поскольку всё новое всегда опирается на то, что уже создано. Как известно, реминисценции присутствуют в литературе уже на начальной стадии её развития. Ввод реминисценции в текст означает новую стадию осознания текста-первоисточника. Это осознание носит диалогический характер, поскольку апеллирует не только к тексту, но и к автору конципированному как творцу и стороннику какой-либо идеи. Поскольку реминисценция — сложный сплав концепций мировосприятия, который нуждается в дополнительном осмыслении, научное исследование этого приёма в высшей степени актуально для сущностного постижения художественных идей того или другого творца, в особенности же тех художников, у которых реминисцентные образы бытуют как стилеобразующие и эстетически значимые.

В этом теоретическом контексте понятен сегодняшний интерес к «чужому» образу, поэтому столь актуально наше обращение к специфическому ракурсу поэтики Салтыкова-Щедрина, творчество которого чрезвычайно насыщено реминисценциями всякого рода. Сам писатель остро осознавал значимость заимствований в общем процессе развития личности: «В сложном процессе всестороннего развития человека заключается вся его жизнь, и чем более приобретает он знаний, тем шире и яснее становится его умственный кругозор. Что в этом процессе своё и что чужое? С одной стороны, всё чужое, потому что, не будь этого «чужого», не было бы и «своего», с другой стороны, всё своё, потому что, не будь этого «своего», то не существовало бы (для данного человека) и «чужого» [145, с. 461].

Продлив жизнь «чужим» образам, Салтыков-Щедрин стал «соавтором» создателей первоисточников. Попытки установить меру и принципы такого соавторства в щедриноведении предпринимались неоднократно. История изучения реминисценций у Салтыкова-Щедрина представлена основными положениями в работах В.А. Десницкого, А.Г. Дементьева, А.С. Бушмина, А.П. Ауэра, М.Б. Степановой, В.В. Рыжова, Е.И. Покусаева, П.С. Рейфмана, JI.B. Чернец. Специальное научно-монографическое исследование Е.Н. Строгановой «"Современная идиллия" М.Е. Салтыкова-Щедрина в литературном пространстве» посвящено изучению аспекта заимствований на примере одного из произведений сатирика.

В одной из своих статей («Сатира М.Е. Салтыкова-Щедрина») В.А. Дес-ницкий, сравнивая образы двух произведений - поэмы «Мёртвые души» Н.В. Гоголя и сатирического романа «Господа Головлёвы» М.Е. Салтыкова-Щедрина, соотносит творческие концепции двух писателей и выявляет у Гоголя и у Салтыкова-Щедрина аналогичные образы «мертвых душ». По мнению критика, различие - лишь в оценках изображаемого мертвенного мира: если Гоголь надеется на духовное воскресение своих героев-«небокоптителей», то Салтыков-Щедрин считает благом его исчезновение: позднее прозрение и раскаяние Иудушки Головлёва ничего не может изменить. По словам В.А. Десницкого, «у Салтыкова-Щедрина нет веры в эту "необгонимую тройку" феодальной поместной Руси. Превосходно понимая, что «праздное барство» неумолимым "историческим процессом обречено на уничтожение, он не верит в его творческие силы даже в условиях. которые были созданы крестьянской реформой» [44, с. 273].

Таким образом, В.А. Десницкий, отмечая использование Салтыковым-Щедриным предшествующего литературного опыта и его критическое переосмысление, не берет во внимание факты эстетического переосмысления «чужих» образов.

А.С. Бушмин, говоря об «истолковании персонажей классической литературы» [23; 24] в творчестве Салтыкова-Щедрина, трактует заимствования "как «оживление литературных типов». Констатируя такую особенность щедринской сатиры, как наличие во многих циклах и отдельных произведениях писателя известных литературных героев в качестве действующих лиц, исследователь тоже не преследует цели специального изучения эстетической специфики подобных фактов. Однако А.С. Бушмин отмечает, что данная тема нуждается в особом литературоведческом осмыслении. Он пишет о том, что уже ранние произведения Щедрина содержат обращение к предшествующему литературному опыту. Так, в «Губернских очерках» (1857) речь идет о «выцветших провинциальных Печориных», в «Сатирах в прозе» (1862) упоминаются Сквозник

Дмухановский, Хлестаков, Ноздрев, Чертопханов, Пеночкин. В «Глуповском распутстве» (1862) представлена история юности Митрофана Простакова. Приводятся примеры из более поздних произведений Салтыкова-Щедрина: «Признаки времени» (1863/68), «Дневник провинциала в Петербурге» (1872), «Помпадуры и помпадурши» (1873), «Господа Молчалины» (1878) и многих других. Вывод исследователя сводится к тому, что до 70-х гг. (до «Дневника провинциала в Петербурге») «чужие» персонажи еще не выступают в качестве действующих лиц и что «по частоте появления первое место принадлежит персонажам Гоголя и Тургенева» [23, с. 81].

А.С. Бушмин отмечает также, что литературные типы для Щедрина — это «типы непосредственной жизни, имеющие значение жизненной достоверности», демонстрирующие «идейно-художественную преемственность» [25, с. 197]. А.С. Бушмин классифицирует заимствования по степени их «трансформации»: 1) перенесение «в полной солидарности с предшественниками» - Щедрин принимает «чужие» образы как готовое достояние и оперирует ими без особых пояснений; 2) осовременивание, развитие образов в новых исторических условиях, хотя и в соответствии с их первоначальными потенциями (персонажи Фонвизина и Грибоедова); 3) полемическая интерпретация, переосмысление в условиях нового социального контекста (образы Тургенева, Гончарова) [23, с. 83].

Одним из способов сатирического заимствования у Щедрина является, по А.С. Бушмину, «скрещивание» литературных героев с появлением новой сатирической генерации. Кроме того, почти во всех случаях с героями происходит метаморфоза: из персонажей семейно-психологического, бытового плана они в разряд политических деятелей. Такой прием служит дополнительным средством обобщения явлений социальной жизни и высвечивает факты современности с неожиданной стороны.

Классификацию А.С. Бушмина нельзя признать в полной мере корректной, поскольку исследователь объединяет такие разные образы, как, например,

Скотинин и Молчалин. Если первый у Щедрина в новом художественном контексте остаётся в рамках гоголевской традиции, то щедринская интерпретация образа Молчалина эту традицию разрушает. Трактовка заимствований у А.С. Бушмина, посвященная содержательной их стороне, но не является исчерпывающей, так как опирается на ограниченную часть заимствованных Щедриным образов и скупо характеризует происшедшие изменения персонажей, помещённых в новый контекст.

В.В. Рыжов вслед за А.С. Бушминым пишет о том, что результатом литературного заимствования в творчестве Салтыкова-Щедрина было «обновление», или «оживление», «вторая жизнь» персонажа: «Обновление литературного героя как способ сатирической типизации было не просто одним из любимых приемов Щедрина, но очень органичным для его поэтики» [140, с.37]. Сатирический эффект здесь возникал из-за несоответствия формы обновляемого образа и иного содержания, воплощённого Салтыковым-Щедриным. В.В. Рыжов следующим образом классифицирует щедринские способы литературного обновления «чужих персонажей»:

-расширение области типического, в процессе которого корректируется биография и характер героя (однако с сохранением основных установившихся черт типа), возникает продолжение его прежней истории, а также художественно исследуется поведение персонажа в новых исторических условиях;

- деформация первообраза (изменение идейного содержания: например, по отношению к образу Чацкого) - коренной пересмотр историко-литературного значения типических характеристик. Так, у персонажа возникает «новая» биография, прежняя история подвергается оригинальной трактовке с пояснениями и комментариями. Иногда, отмечает исследователь, происходит «наложение» образной структуры щедринского произведения на художественную структуру другого литературного шедевра, оживление одного литературного персонажа ведет к реанимации его образного окружения» (в качестве примера взят персонаж «Писем к тетеньке» Ноздрев). Резюме исследователя: «Обновление литературного образа связно. с «взаимодействием» образных тканей двух произведений» [140, с. 92].

Среди причин творческого пародирования «чужих» текстов В.В. Рыжов называет социально-политическую востребованность и живучесть уже созданных литературных типов: «Изменения в их [персонажей] биографиях связано прежде всего с эволюцией русского дворянства после крестьянской реформы. С оживлением политического материала связана и «вторая жизнь» гоголевских героев, известность и значимость которых для читательского сознания поднимала политическую сиюминутность, делая ее рельефнее и объемнее» [140, с. 39-42].

А.Г. Дементьев, Е.И. Покусаев, П.С. Рейфман разделяют щедринские заимствования на две группы. К первой относятся персонажи, изображенные в произведениях сатирика в соответствии с семантикой, закреплённой в читательском сознании, это, прежде всего, комедийные образы, куда включены также Молчалин и Глумов. Ко второй группе относятся образы, привычное представление о которых резко нарушается в интерпретации Салтыкова-Щедрина. Сюда помещены образы «лишних людей».

М.Б. Степанова, исследуя заимствованные образы в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина, приходит к выводу, что литературные заимствования для писателя - «особые средства художественного познания действительности». С их помощью сатирик вскрывает неизжитые анахронизмы прошлого [149, с. 331]. Этической целью использования чужого образа, по мнению М.Б. Степановой, для Салтыкова-Щедрина было разоблачение «аморального характера эпохи. через удвоение нравственной оценки персонажей» [149, с. 333]. Заимствованные образы в прозе Щедрина связаны также с «общей экономией художественного пространства» [149, с. 333].

М.Б. Степанова вычленяет три группы заимствований: 1) «образы-цитаты», которые используются в полном соответствии с традицией материнского произведения (персонажи Фонвизина, Гоголя, некоторые герои Грибоедова); 2) «образы-перифразы», получившие в контексте щедринского произведения новое, порой контрастное содержание (Молчалин, Глумов); 3) «образы-травести», в которые включены переосмысленные Щедриным образы «лишних людей» из произведений Тургенева, Гончарова, а также грибоедовский Чацкий.

Авторы большинства названных работ, выявляя художественно-сатирические цели в творчестве писателя, анализируют либо содержательную сторону реминисценций, либо формальные способы трансформации персонажного образа. При этом реминисценции, выявленные на речевом уровне (прямые цитаты, композиционно-стилевые, синтаксические заимствования), или не принимаются во внимание, или рассматриваются отдельно как эстетическая особенность языка произведений Салтыкова-Щедрина.

Изучение реминисцентных образов в литературоведении представлено немногочисленными разрозненными работами, посвященными исследованию творчества отдельных писателей (А.С. Пушкина [155], А.С. Грибоедова [165], А.А.Блока [101], некоторых других). По большей части в этих работах реминисценции выявляются без их интерпретации, тогда как интерпретация, на наш взгляд, необходима при формулировании общих законов использования «чужого» образа, целей видоизменения пратекста и введения его в новое контекстуальное окружение.

На наш взгляд, особого внимания заслуживают работы А.П. Ауэра, посвященные анализу «чужого» образа в произведениях Салтыкова-Щедрина. Исследователь делает акцент на главной черте сатирической поэтики писателя — так называемом «гиперболизованном психологизме»: «Салтыков, осуществляя эксперименты с «чужим» героем (это особенно относится к героям «Горя от ума» и гоголевским персонажам), всегда сдерживает сюжетное развитие, но зато дает полный простор психологическому анализу, что продиктовано стремлением всесторонне мотивировать эволюцию характера» [7, с. 80].

Характеризуя особенности функционирования заимствований в прозе Салтыкова-Щедрина, исследователь отмечает, что сатирический контекст произведений писателя одновременно и разрушает «чужой» образ, и конструирует ядро поэтики уже видоизмененного образа. Кроме того, А.П. Ауэр полагает, что «чужой» герой у Щедрина — «опора в художественном постижении бытия» [7, с. 80], так как новое смыслонаполнение заимствования представляет собой не что иное, как «свое понимание той жизни, которая породила эти образы» [7, с. 80].

В монографии Е.Н. Строгановой «"Современная идиллия" М.Е. Салтыкова-Щедрина в литературном пространстве» её автор подробнейшим образом высвечивает становление щедринского текста как процесс постоянного взаимодействия с чужим словом, которое входит в художественную ткань произведения, определяя первоначальный замысел и стимулируя его развитие. Е.Н Строганова, рассматривая процесс написания романа как взаимодействие со множеством литературных текстов, анализирует стадиальное развитие этого диалога и приходит к существенному научному результату. Впервые автор монографии включает в круг рассмотрения означенных проблем полемику Салтыкова с Достоевским и отчётливо демонстрирует идеологическое обоснование ухода из художественной структуры щедринского романа пушкинского слова, замечая: «В эстетически значимой форме Салтыков показал, что именно литература делает человека человеком и что деградация личности происходит параллельно с процессом «умаления» литературного творчества» [151, с. 252].

Все имеющиеся исследования становятся основой для нового обращения к прозе Салтыкова-Щедрина с целью последовательного выявления «готовых» образов, порождающих новый текст. Чрезвычайно насыщенное реминисценциями, его творчество относится к периоду, который предшествовал и подготовил основу эпохе «цитатной литературы», не получившей до настоящего времени последовательного и глубокого научного осмысления. В нашей работе мы надеемся в какой-то мере возместить этот научный пробел.

Поэтому предметом нашего исследования является художественная функция «чужих» образов у М.Е. Салтыкова-Щедрина, на материале таких произведений, как «Губернские очерки», «Помпадуры и помпадурши», «Господа Головлёвы», «История одного города», «Письма к тётеньке», «Современная идиллия» и некоторые другие. Все они отмечены явными и подтекстовыми литературными заимствованиями и относятся к разным творческим периодам автора, что способствует полноте охвата необходимых для анализа художественных фактов и установлению специфики их «отражений».

Целью нашего исследования является подробное выяснение законов функционирования «чужого» образа в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина и анализ его поэтики в эстетической концепции писателя, для чего требуется решить ряд задач:

- исследовать основные вехи Салтыкова-художника через словесную яв-ленность чужого литературного материала;

- определить семантику образных трансформаций;

- найти и сопоставить заимствованные Щедриным образы с их первоначальным смыслонаполнением в исходном художественном контексте;

- сформулировать эстетические закономерности функционирования реминисценций в прозе Щедрина и попытаться определить эстетическую значимость приёма заимствования в целостной художественной концепции этого писателя;

- на основе анализа разных типов реминисцентных образов в прозе Щедрина реконструировать процесс их саморазвития;

- классификацировать разные виды заимствований.

Новизна нашего исследования - в установлении эстетической содержательности заимствованных образов и выявлении их взаимосвязи с общелитературными тенденциями эпохи.

Работа является преимущественно историко-литературным исследованием. В качестве основного метода был избран системно-комплексный метод анализа в сочетании со структурно-типологическим подходом к материалу.

На защиту выносятся следующие положения:

1. «Чужие» образы в прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина могут рассматриваться в общелитературном контексте как закономерное следствие внимания писателя к фактору сопряжённости живой реальности и её отражения в искусстве слова. «Чужое» слово в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина становится средством экспликации собственной художественной системы, способом диалогического освоения литературного прошлого.

2. Целенаправленность включения различного рода реминисценций и заимствований определяется своеобразием поэтики сатирика в её обусловленности поисками Щедрина в области философски-теоретического самосознания, активным взаимодействием в сфере различных эстетических идеологий, неприятием любых готовых истин, идеалов и образцов, не имеющих под собой реальной жизненной основы в изменившемся социуме.

3. «Готовые» образы, помещённые Салтыковым-Щедриным в новый художественный контекст, неизбежно начинают реализовать свои скрытые потенции, вступая в тончайшую эстетическую игру с текстом-прототипом. Выделяется три способа заимствований: 1)модификация образа-прототипа с расширением области типического; 2) опрощение, сужение художественного диапазона, связанного с ним, до представления об образе как носителе одной, доминантной черты-характеристики, когда образ лишается внутреннего потенциала развития; 3) Салтыков-Щедрин часто лишает реминисцентный антропоним места в сюжете, создавая вокруг других героев некую ономастическую зону и косвенно характеризуя их с помощью тех коннотативных смыслов, которыми заимствования обладают в исходном контексте. Реминисценции-характеристики функционируют и как структурные элементы при создании образа нового героя. С их помощью Салтыков-Щедрин выстраивает генеалогию типа, проясняет «истоки» его появления.

4. Полемика Щедрина с «чужим» образом и «чужим» словом становится основой для уникальной художественной системы, по силе и значимости эстетического воздействия не только не уступающей первоисточнику, но в диалоге с последним наращивающей потенциал социально-политического отрицания, в совмещении, синтезе крайностей рождающей искомую истину.

Результаты, полученные в диссертации, могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы второй половины XIX века (раздел: творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина), по теории литературы (раздел: проблема «чужого» образа в художественной прозе).

Диссертация состоит из введения, двух глав, демонстрирующих изложенные позиции и служащих основанием для обобщений, заключения по итогам всей работы и списка использованной литературы, включающей 176 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика "чужих" образов в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина"

Заключение

Исследуя творческое наследие Щедрина как конгломерат разного рода художественно значимых реплик писателя в диалоге с литературными современниками и предшественниками, мы убеждаемся, насколько содержательна идеологически значимая область историко-функционального изучения литературы, сколь многое открывает контекст бытования произведений в большом историческом времени, специфика их жизни в веках. Не менее результативным оказывается скрупулёзное рассмотрение самого процесса освоения творчества одних писателей другими.

Изучение откликов на только что появившееся произведение составляет необходимое условие его осмысления, поскольку авторы обращаются, как правило, прежде всего, к людям своей эпохи, и восприятие литературы ее современниками часто отмечено предельной остротой читательских реакций. Но наиболее существенны при уяснении исторического функционирования литературы высказывания о ней, «выходящие на публику»: реминисценции и цитаты во вновь создаваемых словесно-художественных произведениях.

Для Салтыкова-Щедрина литература была ареной публицистических споров. Такая форма выражения предоставляла огромные возможности в выборе средств выразительности, образности, художественно-сатирического допущения - всего, что позволяло высказать свою мысль рельефно и доказательно. С публицистичностью связано и обилие алюзийно-реминисцентных нитей в творчестве сатирика. Необходимость апеллировать сразу к нескольким источникам обусловила наличие в его текстах самых различных видов заимствования, в большинстве случаев полемических.

Салтыков-Щедрин не заимствует образ или текст целостно, не стремится к точности воспроизведения. Главное для него — сохранить общий смысл и, кроме того, заострить внимание на определенном аспекте заимствуемого, иногда таком аспекте, который не был принят во внимание автором образа. Щедрин развивает потенции, подспудно заложенные в «чужом» образе. Отбор подобных «зёрен» мотивируется у писателя особыми художественными задачами. Ассоциативные связи восстанавливали исходный образ, одновременно с этим его отражение в новом художественном контексте кардинально изменялось: на восстановленный образ накладывалось иное понимание, он возникал в новом ракурсе восприятия с совершенно неожиданной стороны.

Перенося «чужие» образы в новый эстетический контекст, Салтыков-Щедрин в соответствие с собственным замыслом перерабатывает их. Все реминисценции-антропонимы подвергаются в разной мере изменениям. Большей частью изменения касаются степени их психологического наполнения. Здесь можно выделить всего два основных способа перенесения: 1) усложнение образа, расширение области типического; 2) опрощение, сужение до представления об образе как носителе одной, доминантной черты-характеристики, когда образ лишается внутреннего потенциала развития или происходит его окончательная нравственная деградация.

Такие типы, как Глумов, Молчалин, отчасти Ноздрев, приобретают дополнительную художественную значимость, усложняются, становится отчетливей, рельефней их внутренний, психологический облик как представителей своей социальной группы. Обнаруживается полисемантичность образов. Писатель за знакомыми чертами героев обнаруживает скрытые, потенциальные «готовности» этих типов и предлагает осмыслить их, используя собственные художественно-сатирические возможности изображения. В результате усложнения исходного заимствованного литературного типажа возникает образ-явление, символ времени, один из концептов новой реальности. Стремясь за внешней оболочкой жизни увидеть её сущностные константы, писатель постепенно модифицирует зеркальное отражение реальности в мир символов.

При втором способе перенесения сатирик подходит к заимствованию образа избирательно. Его не интересует психологическая целостность интекста.

Заимствуется доминанта образа, одна черта, определяющая все восприятие типа. В большем у сатирика отсутствует необходимость. Изменения направлены в сторону упрощения. Иногда сатирик актуализирует не главную черту персонажа, а косвенную, акцентируя внимание читателя на новом аспекте рассмотрения образа. Подобный способ эстетического переосмысления гипертрофирует «чужой» образ, сводя его исконное многообразие к одной черте, отчего первообраз меняет свои привычные контуры, становясь почти неузнаваемым, как, например, в случае с тургеневскими героями.

Подобным изменениям не подвергаются у Щедрина изначально сатирические и лишенные развития в соответствие с классицистическими канонами персонажи Фонвизина. Эта же тенденция ощутима и в художественной интерпретации образов-антропонимов, заимствованных Салтыковым-Щедриным из комедии Н.В. Гоголя «Ревизор». Характерология Держиморды и Сквозника-Дмухановского схематизирована, сужена до одной функции, способствуя переходу персонажей из главных в фоновые. Их функция иллюстративная: это, своего рода, «цитатное» подтверждение естественных идей. Существенной роли в сюжете они не играют, но изображение современности у Щедрина проецируется на социальную феноменологию знаковых персонажей, принадлежащих прошлым эпохам и становящихся символическими сигналами неблагополучия и одновременно образным обоснованием его причин в новое время.

Имеется и третий способ заимствования. Салтыков-Щедрин не вводит реминисцентный антропоним как действующее лицо, но использует «чужое» имя персонажа, создавая вокруг других героев некую ономастическую зону и косвенно характеризуя их с помощью тех коннотативных смыслов, заложенных в заимствовании. Автор предлагает читателю собственные «генеалогические» версии. Так, например, образ адвоката Балалайкина сопрягается с родственными типажами комедии Грибоедова «Горе от ума» и пьес А.В. Сухово-Кобылина (Расплюевым); а сатирический образ редактора «ассенизационной» газеты

Очищенного охарактеризован тем, что он когда-то донашивал мундир, оставшийся после смерти Поприщина - героя гоголевских «Записок сумасшедшего». Реминисценции-характеристики имеют значение структурных элементов при создании образа нового героя. С их помощью Салтыков-Щедрин выстраивает генеалогию типа, проясняет «истоки» его появления.

Жанровое и типологическое своеобразие художественной системы Салтыкова-Щедрина - попытка ответа на вопрос о влиянии литературы на жизнь. Реальное воздействие на общество литература сможет оказать, по мнению писателя, лишь при изменении принципов подачи материала. Главным требованием при этом является максимально приблизить литературу к социальной проблематике, подчинить этому материалу все методы и способы художественного изображения.

Щедрин, рассматривая социальные противоречия как объект осмеяния, строит сюжеты своих произведений на гротескном преображении социального явления, персонифицированного в «чужом» образе. В сущности, перед нами идеология, воплотившаяся в живые картины и ставшая в них аналогом новой реальности. Принцип сменяемости картин у Щедрина предопределяется внешним фактором, в данном случае, историко-философской концепцией автора, отнимающей у образа в интересах сатирического обличения функцию саморазвития.

Текстуальные реминисценции в творчестве Салтыкова-Щедрина разнообразны, как и функции, которые они выполняют. Чаще всего заимствования затрагивают большой объем текстов определенного автора и носят неслучайный характер. Реминисценции могут повторяться в разных произведениях писателя, что свидетельствует о значимости их идей в реализации сатирического замысла. Обращаясь к творчеству того или иного автора, Салтыков-Щедрин адресуется, прежде всего, к системе мировоззрения другого писателя, к его художественно воплощенной эстетической концепции. Диалог с эпохой, которую выразили и запечатлели в своих произведениях авторы, связан со стремлением сатирика осмыслить современность. Образы прошлого служат фоном для изображения новых образов, устанавливается их генетическая связь.

Чаще всего текстуальные реминисценции вводятся в контекст щедринских произведений с полемическими целями. Заимствования, отсылающие читателя ко многом известным текстам, создают впечатление соприсутствия в произведении сразу нескольких авторских точек зрения. С помощью узнаваемых читателем элементов чужого текста Салтыков-Щедрин апеллирует сразу к целому произведению или даже творчеству другого писателя, не только для того чтобы выразить к нему свое отношение. Главными здесь являются новые методы художественного познания, с помощью которых утверждается принципиальная целостность духовного развития нации.

Обновление «чужого» литературного образа связано у Салтыкова с возможностью его актуализировать, оживить в сознании читателя целостный образно-психологический комплекс и спроецировать его на политическую современность, динамически изобразить время. Несмотря на насыщенность интек-стами прозы Салтыкова-Щедрина, авторская идея не растворяется в них, не подменяется чужим слово-образом.

В процессе создания собственных творений Щедрин полемически заостряет чужой образ и чужое слово. На их основе и вырастает оригинальная художественная система, по силе и значимости эстетического воздействия не только не уступающая первоисточнику, но в диалоге с последним наращивающая потенциал социально-политического отрицания, в совмещении, синтезе крайностей рождающую искомую истину. Многообразная эксплуатация «готовых» типажей и чужих слов, переходящих из одной смысловой плоскости в другую, перемещающихся из сферы сюжета в сферу стиля, из области прямой семантики в переносную и символическую, в конечном итоге приводит к новым формам художественных обобщений, к которым тяготеет авторская мысль. Сегодня мы лучше понимаем Щедрина, а значит, способны более способны, чем современники, оценить его художественное открытие и место в мировом историко-литературном процессе.

Список научной литературыНемыкина, Ирина Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. : в 20-ти т. / М.Е. Салтыков-Щедрин -М. : Художественная литература, 1971-1976.

2. Абдуллина Г. А. Фольклоризмы Салтыкова-Щедрина в научном осмыслении последних лет / Г. А. Абдуллина // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1985.-С. 117-123.

3. Автухович Т. Е. Сатира и риторика (традиции сатиры XVIII века в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина) / Т. Е. Автухович // М. Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XVII-XIX веков. М. : Наследие, 1998. - С. 3451.

4. Анненков П. В. Русская беллетристика в 1863 году. Г-н Н. Щедрин / П. В. Анненков // М. Е. Салтыков-Щедрин в русской критике. М. : Художественная литература, 1959.-С. 167-178.

5. Ауэр А. П. Некоторые особенности поэтики Салтыкова-Щедрина / А. П. Ауэр // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1989. - С. 93-100.

6. Ауэр А. П. Салтыков-Щедрин и Гоголь: опыт типологического изучения А. П. Ауэр // Научный доклад Высшей школы. Филологические науки. 1986. -№3.~ С. 70-72.

7. Ауэр А. П. Салтыков-Щедрин и поэтика русской литературы второй половины XIX века / А. П. Ауэр / Коломенск. гос. пед. ин-т. Коломна, 1993. -111 с.

8. Ауэр А. П. Сказочные гротески Салтыкова-Щедрина. К 160-летию со дня рождения / А.П. Ауэр // Детская литература. 1986. - №1. - С.36-39.

9. Ауэр А. П. Поэтика символических и музыкальных образов М.Е. Салтыкова-Щедрина / А. П. Ауэр, Ю. Н. Борисов / Саратов, гос. ун-т. — Саратов, 1988.- 113 с.

10. Батюто А. И. Творчество И. С. Тургенева и критико-эстетическая мысль его времени / А. И. Батюто. JT. : Наука, 1990. - 297 с.

11. З.Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. М. : Искусство, 1986.-445 с.

12. И.Бахтин М. М. Человек в мире слова / М.М. Бахтин / Российск. открыт, ун-т. -М, 1995.-140 с.

13. Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 т. Т. 7. / В. Г. Белинский.-М., 1965-1973.

14. Белкин А. А. Читая Достоевского и Чехова / А.А. Белкин. М. : Художественная литература, 1973. - 300 с.

15. Бобров С. Заимствования и влияния / С. Бобров // Печать и революция. -1922.-№8.-С. 53-59.

16. Борисов Ю. Н. Грибоедов и Салтыков-Щедрин (к истории образа Чацкого) / Ю. Н. Борисов // Сатира М.Е. Салтыкова-Щедрина. 1826-1976 / Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1977. - С. 75-88.

17. Борисов Ю. Н. Чацкий у Салтыкова-Щедрина / Ю. Н. Борисов // Русская литература. 1983. - №3. - С. 24-27.

18. Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы / С. Г. Бочаров. М. : Языки русской культуры, 1999. - 632 с.

19. Бочарова А. Салтыков-Щедрин. Полемический аспект сатиры / А. Бочарова. Саратов-Пенза, 1967. - 232 с.

20. Брадис JI. В. Проблема конфликта и характера в комедиях М. Е. Салтыкова-Щедрина и А. Н. Островского / Л. В. Брадис // // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин, гос. ун-т. -Калинин, 1989.-С. 119-127.

21. Бушмин А. С. Салтыков-Щедрин: Искусство сатиры / А.С. Бушмин. — М. : Современник, 1976. — 532 с.

22. Бушмин А. С. Сатира Салтыкова-Щедрина / А. С. Бушмин. М.-Л. : Изд-во АН СССР, 1959.-480 с.

23. Бушмин А. С. Художественный мир Салтыкова-Щедрина: Избранные труды / под ред. Д. С. Лихачева, В. Н. Баскакова. Л.: Наука. Ленинград, отд., 1987.-465 с.

24. Бушмин А. С. Эволюция сатиры Салтыкова-Щедрина / А. С. Бушмин. Л. : Наука. Ленинград, отд., 1984. - 342 с.

25. Вайскопф М. Я. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Контекст / М. Я. Вайскопф / Рос. гос. гуманитар, ун-т. М., 2002. - 686 с.

26. Волкова Т. В. Об адресате «Писем к тетеньке» Салтыкова-Щедрина / Т. В. Волкова // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1989. — С. 66-71.

27. Вулис А.З. В лаборатории смеха / А.З. Вулис М. : Художественная литература, 1966. - 143 с.

28. Гачев Г. Д. Жизнь художественного сознания. Очерки по истории образа. / Г.Д. Гачев. -М.: Искусство, 1972. -Ч. 1 199 с.

29. Гачев Г.Д. Образ в русской художественной культуре / Г.Д. Гачев. М. : Искусство, 1981. - 246 с.

30. Герасимович М. М. М.Е. Салтыков-Щедрин: концепция сатиры / М. М Герасимович // Русская словесность. 1993. - №2. - С. 36-42.

31. Герасимович М. М. М. Е. Салтыков-Щедрин о роли литературы и положении писателя в обществе / М. М Герасимович // Русская словесность. -1994.-№4. -С. 9-14.

32. Гинзбург J1. Я. О литературном герое / J1. Я. Гинзбург. J1. : Советский писатель, 1979.-395 с.

33. Гоголь Н.В. Избранные сочинения: в 2-х т. / Н. В. Гоголь. — М.: Художественная литература, 1984. Т.2. - 495 с.

34. Горячкина М. С. Салтыков-Щедрин и демократическая литература 18701880-х годов / М. С. Горячкин // Салтыков-Щедрин: 1826-1976: Статьи. Материалы. Библиография. J1.: Наука, 1976. - С. 110-126.

35. Грибоедов А.С. Сочинения. В 2 т. Т. 1./ А.С. Грибоедов. М.: Правда, 1971.-328 с.

36. Григорьян К. Н. Роман М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» / К. Н. Григорьян. М.-Л. : Изд-во АН СССР, 1962. - 116 с.

37. Гришунин А. Л. Автор как субъект текста / А. Л. Гришунин // Известия РАН. Сер. лит. и яз. Т. 52. 1993. -№ 4. - С. 12-19.

38. Даль В. И. Толковый словарь / В. И. Даль. М. : Изд-во иностранных и национальных словарей, 1955. - Т. 1. - 549 с.

39. Десницкий В. А. Статьи и исследования. Л. : Художественная литература, 1979.-572с.

40. Дружинин А. В. «Военные рассказы» графа Льва Николаевича Толстого. «Губернские очерки Н. Щедрина / А. В. Дружинин // М.Е. Салтыков-Щедрин в русской критике. М. : Художественная литература, 1959. - С. 150-166.

41. Дементьев А. Г. Типы классической литературы в произведениях Щедрина / А. Г. Дементьев // Ученые записки ЛГУ. Серия филологических наук. -1941.-№76, Вып. 11.-С. 179-185.

42. Десницкий В. А. Статьи и исследования: Сборник / В. А. Десницкий. JI. : Художественная литература, 1979. - 544 с.

43. Державин Г.Р. Сочинения / Г.Р.Державин. М.: Правда, 1985. - 576 с.

44. Евдокимова О. В. Мнемонические элементы поэтики Н. С. Лескова / О. В. Евдокимова. СПб. : Алетейя, 2001. - 314 с.

45. Елина Е. Г. Наследие Салтыкова-Щедрина в дооктябрьской критике (проблема актуальности) / Е. Г. Елина // Салтыков-Щедрин и русская литература.-Л. : Наука, 1991.-С. 132-141.

46. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы / А. Б. Есин. -М. : Флинта: Наука, 2003. 174 с.

47. Жанр и творческая индивидуальность / под ред. проф. В. В. Гуры / Воло-год. гос. пед. ун-т. Вологда, 1990. - 163 с.

48. Жук А. А. От Гоголя к Щедрину (эволюция поэтики русской сатиры) / А. А. Жук // Салтыков-Щедрин: 1826-1976: Статьи. Материалы. Библиография.-Л. : Наука, 1976.-С. 145-164.

49. Жук А. А. Русская проза второй половины XIX века / А. А. Жук. — М. : Наука, 1981.-274 с.

50. Жук А. А. Русская сатира 1840-х годов в раннее творчество Салтыкова / А. А. Жук // Сатира М. Е. Салтыкова-Щедрина. 1826-1976 / Калинин, гос. унт. Калинин, 1977. - С. 45-54.

51. Жук А. А. Сатирический роман Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия» / Саратов, гос.ун-т. Саратов, 1958. - 136 с.

52. Жук А. А. «Современная идиллия». Комментарии и примечания / А. А. Жук, К. И. Соколова // Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений: В двадцати томах. Т. 15. Кн. 1. М. : Художественная литература, 1971. — С. 300-380.

53. Иванов Г. «История одного города» / Г. Иванов // Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. : в 10 т. М.: Правда, 1988. - Т. 2. - С. 475-540.

54. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм, Постмодернизм / И. П. Ильин. М. : Интрада, 1996. - 253 с.

55. Ищенко И. Т. Афористическое творчество Салтыкова-Щедрина / И. Т. Ищенко // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина. Сб. статей / под ред. М. Г. Булахова, И. Т. Ищенко / Белорус, гос. ун-т. Минск, 1975. — С. 68-83.

56. Ищенко И. Т. Изучение творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина в XI классе / И. Т. Ищенко // Творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина. Сб. статей / под ред. М.Г. Булахова, И.Т. Ищенко / Белорус, гос. ун-т. Минск, 1975., - С. 107113.

57. Ищенко И. Т. Пародии Салтыкова-Щедрина / И. Т. Ищенко / Белорус, гос. ун-т. Минск, 1973. - 118 с.

58. Ищук Г. Н. Салтыков-Щедрин о читателях сатиры / Г. Н. Ищук // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин. гос. ун-т. Калинин, 1989. - С. 5-21.

59. Катаев В. Б. Щедринское и нещедринское в русской сатире XIX века / В. Б. Катаев // М. Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XVII-XIX веков. — М. : Наследие, 1998.-С. 181-207.

60. Карамзин Н.М. История государства Российского в 12 томах. В 3-х кн. Кн. 1-я: Тома I-IV. / Н.М. Карамзин. М. : Олма-Пресс, 2002. - 704 с.

61. Карамзин Н.М. История государства Российского в 12 томах. В 3-х кн. Кн. 3-я: Тома IX-XII. / Н.М. Карамзин. М. : Олма-Пресс, 2002. - 624 с.

62. Ковалевская С. В. М. Е. Салтыков (Щедрин) / С. В. Ковалевская // М. Е. Салтыков-Щедрин в русской критике. М. : Художественная литература, 1959. - С.285-297.

63. Кондаков И. В. Между жизнью и искусством («Не решенный вопрос» русской реалистической эстетики) / И. В. Кондаков // Известия РАН. Сер. лит. и яз. Т. 52. 1993. -№ 3. - С. 16-25.

64. Краткая литературная энциклопедия в . 9 томах / гл. ред. А.А. Сурков. -М. : Советская энциклопедия, 1962.

65. Кюхельбекер В. К. Избранные произведения. В 2 т. Т. 2. / В. К. Кюхельбекер. M.-J1.: Советский писатель, 1967. - 786 с.

66. Лаврецкий А. Щедрин литературный критик / А. Лаврецкий. - М. : Художественная литература, 1935.-231 с.

67. Лакшин В. Я. Александр Николаевич Островский / В. Л. Лакшин. М. : Искусство, 1982. - 568 с.

68. Лакшин В. Я. «На всякого мудреца довольно простоты». Комментарий / В. Л. Лакшин // Островский А. Н. Полн. собр. соч. : в 12 т. М. : Искусство, 1974.-Т. 3.-С. 496-513.

69. Лакшин В. Я. Островский (1868-1871) / В. Л. Лакшин // Островский А. Н. Полн. собр. соч. : в 12 т. М.: Искусство, 1974. - Т. 3. - С. 468-495.

70. Лебедев Ю. В. О проблематике и поэтике литературно-критических работ М.Е. Салтыкова-Щедрина / Ю. В. Лебедев // Русская литература. 1983. -№3. - С. 112-128.

71. Лермонтов М.Ю. Полное собрание стихотворений: в 2 т. / М. Ю. Лермонтов. Л. : Советский писатель, 1989. - Т. 2. - 686 с.

72. Лесскис Г. А. Национальный русский тип: От Онегина до Живаго / Г. А. Лесскис. М.: Радуга, 1997. - 94 с.

73. Лихачев Д. С. Литература реальность - литература: сб. / Д. С. Лихачев. -Л. : Советский писатель, 1984. -271 с.

74. Лищинер С. Д. На грани противоположности (из наблюдений над сатирической поэтикой Щедрина 1870-х годов) / С. Д. Лещинер // Салтыков-Щедрин: 1826-1976: Статьи. Материалы. Библиография. Л. : Наука, 1976. -С. 164-181.

75. Лотман Ю. М. О русской литературе: Статьи и исследования (1958-1999). История русской прозы. Теория литературы / Ю. М. Лотман. — СПб. : Искусство-СПб, 1997. 848 с.

76. Лотман Ю. Текст в тексте / Ю. Лотман // Труды по знаковым системам XIV. Текст в тексте. Учен. зап. Тартуского гос. ун-та / Тартус. гос. ун-т. — Тарту, 1981.-94 с.

77. Макашин С. А. «В среде умеренности и аккуратности» Комментарии и примечания / С. А. Макашин // Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20 т. -М. : Художественная литература, 1971. Т. 12. - С. 617-730.

78. Макашин С. А. Глупов и глуповцы перед судом сатиры («История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина) / С. А. Макашин // Вершины. М. : Художественная литература, 1983. - С. 68-83.

79. Макашин С. А. Салтыков-Щедрин. Середина пути, 1960-1970-е годы: Биография / С. А. Макашин. М. : Художественная литература, 1984.

80. Макашин С. А. Салтыков-Щедрин. Последние годы, 1875-1889: Биография / С. А. Макашин. М. : Художественная литература, 1989. - 526 с.

81. Макашин С. А. «Талантливые натуры». Комментарии и примечания / С. А. Макашин // Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20 т. М. : Художественная литература, 1971. - Т. 2. - С. 473-559.

82. Малкин В. А. М. Е. Салтыков-Щедрин (150 лет со дня рождения) / В. А. Малкин. М. : Знание, 1976. — 215 с.

83. Манн Ю. В. Об эволюции повествовательных форм (2-я половина XIX века) / Ю. В. Манн // Известия РАН: Сер. лит. и яз. Т. 51. 1992. - № 1. С. 4059.

84. Манн Ю. В. О гротеске в литературе / Ю. В. Манн. М. : Наука, 1966. — 378 с.

85. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме / Ю. В. Манн. М. : Coda, 1996.-472 с.

86. Маркович В. МГ Тургенев и русский реалистический роман XIX века. JI. : Издательство Ленинградского университета, 1982. — 207 с.

87. Матвеев Б. И. Античные образы в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина / Б. И. Матвеев// Русская речь. 2002. - №4. - С. 17-23.

88. Матвеев Б. И. Библеизмы в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина / Б. И. Матвеев // Русская речь. 2001. - №2. - С. 3-12.

89. Матвеев Б. И. «. мухе зла не сделает»: Разговорно-бытовые фразеологизмы в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина / Б. И. Матвеев// Русская речь. -2000.-№4.-С. 29-36.

90. Матвеев Б. И. «Крылатая» латынь в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина / Б. И. Матвеев // Русская речь. 2002. - №4. - С. 17-23.

91. ЮО.Машинский С. И. Художественный мир Гоголя / С. И. Машинский. М.: Просвещение, 1971.- 117 с.

92. Минц 3. Г. Поэтика Александра Блока / 3. Г. Минц. С.-Пб. : Искусство-СПБ, 1999.-727 с.

93. Миронов Г. Россия Салтыкова-Щедрина // Миронов Г. История государства Российского. XIX век. — М. : Книжная палата, 1995. С. 194-202.

94. Михайловский Н. К. Литературно-критические статьи / Н. К. Михайловский. М.: Гослитиздат, 1957. - 437 с.

95. Михайловский Н. К. Щедрин / Н. К. Михайловский // М. Е. Салтыков-Щедрин в русской критике. М. : Художественная литература, 1959. - С. 189-234.

96. Морозова Т. Г. Короленко и Салтыков-Щедрин / Т. Г. Морозова // Известия РАН. Сер. лит. и яз. Т. 55. 1996. -№ 3. - С. 51-58.

97. Юб.Мурьянов М. Ф. Об идейной функции церковнославянизмов в ранних произведениях М.Е. Салтыкова-Щедрина // Русская литература. 1975. -№4.-С. 120-122.

98. Мысляков В. А. Искусство сатирического повествования: (Проблема рассказчика у Салтыкова-Щедрина) / В. А. Мысляков / Сатаров, гос. ун-т. -Саратов, 1966.- 107 с.

99. Мысляков В. А. К проблеме «среднего человека» у Салтыкова-Щедрина/ В. А. Мысляков // Русская литература. 1991. - №2. - С. 52-67.

100. Мысляков В. А. Щедрин и Михайловский: проблема «героев» и «толпы» / В. А. Мысляков // Русская литература. 1990. - №2. - С. 59-76.

101. Ю.Недзвецкий В. А. Русский роман XIX века: к построению истории жанра / В. А. Недзвецкий // Известия РАН. Сер. лит. и яз. Т. 54. 1995. - № 2. - С. 3-17.

102. Никитина Н. С. Из полемики Салтыкова-Щедрина с автором «Отцов и детей» и его критиками / Н. С. Никитина // Тургенев и его современники. — Л., 1977.-С. 72-76.

103. Никитина Н. С. К вопросу о гоголевских традициях в творчестве Салтыкова-Щедрина / Н. С. Никитина // Русская литература. 1978. - №1. - 155163.

104. Николаев Д. П. М. Е. Салтыков-Щедрин в контексте русской сатирической литературы / Д. П. Николаев // М. 'Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XV11-XIX веков. М.: Наследие, 1998. - С. 3-33.

105. Николаев Д. П. Сатира Гоголя / Д. П. Николаев. М. : Художественная литература, 1984. - 367 с.

106. Николаев Д. П. Сатира Щедрина и реалистический гротеск / Д. П. Николаев. -М. : Художественная литература, 1977. 358 с.

107. Николаев Д. П. Способы художественного обобщения в сатире Н. В. Гоголя и М. Е. Салтыкова-Щедрина / Д. П. Николаев // М. Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XVII-XIX веков. М. : Наследие, 1998. - С. 6798.

108. Ольминский М. С. Статьи о Салтыкове-Щедрине / М. С. Ольминский. -М.Художественная литература, 1959. — 118 с.

109. Островский А.Н. Полное собрание сочинений. В 12 т. Т. 3. Пьесы / А.Н. Островский. М.: Искусство, 1974. - 560 с.

110. Павлова И. Б. Тема семьи и рода у Салтыкова-Щедрина в литературном контексте эпохи / И. Б. Павлова. М. : Наследие, 1999. 152 с.

111. Пеньковский А. Б. Очерки по русской семантике / А. Б. Пеньковский. — М. : Языки славянской культуры, 2004. 464 с.

112. Перелыгина И. В. Семантика художественного слова в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина // Художественный текст: Варианты интерпретации: материалы IX межвуз. науч.-практ. конф. Бийск: НИЦ БПГУ им. В.М. Шукшина, 2004. - Вып. 9. - С. 291-293.

113. Петрук М. Н. «Отголоски» и «Современная идиллия» Щедрина / М. Н. Петрук // «Шестидесятые годы» в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина / Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1985. - С. 126-130.

114. Пивоварова JI. М. Жанры газетной литературной критики 1870-80-х годов // Жанры русской литературной критики 70-80-х годов XIX века / Казан, гос. ун-т. Казань, 1991.-С. 129-149.

115. Пиксанов Н. К. Роман Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории / Н. К. Пиксанов. JI. : Наука, Ленингр. отд., 1968.-202 с.

116. Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума» / Н. К. Пиксанов. — М. : Наука, 1971.-400 с.

117. Покусаев Е. И. В. В. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Биография писателя / Е. И. Покусаев, В. В. Прозоров. JI. : Просвещение, 1977. - 159 с.

118. Преображенский С. Ю. Пародийное слово М.Е. Салтыкова-Щедрина / С. Ю. Преображенский // Русская речь. 1983. - №2. - С. 29-33.

119. Прозоров В. В. «Идеи в масках» М. Е. Салтыкова-Щедрина / В. В. Прозоров // Русская речь. 1981. - №2. - С. 35-38

120. Прозоров В. В. Салтыков-Щедрин / В. В. Прозоров М. : Искусство, 1989.-421 с.

121. Прокопенко 3. Т. М. Е. Салтыков-Щедрин и И. А. Гончаров в литературном процессе XIX века / 3. Т. Прокопенко / Воронеж, гос. ун-т. Воронеж, 1989.-223 с.

122. Прокопенко 3. Т. Чацкий в русской критике XIX века и сатире Салтыкова-Щедрина / 3. Т. Прокопенко // Русская литература. 1972. - №3. - 139150.

123. Рассадин С.Б. Гений и злодейство, или Дело Сухово-Кобылина / С.Б. Рассадин. М. : Книга, 1989. - 393 с.

124. Ревякин А. И. Искусство драматургии А. Н. Островского / А. И. Ревякин. -М. : Просвещение, 1974

125. Рыжов В. В. «Вторая жизнь» литературного образа: Гоголевские герои в сатире Салтыкова-Щедрина / В. В. Рыжов // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1988.-С. 37-43.

126. Рыжов В. В. Инновация как средство сатирической типизации в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина / В.В. Рыжов // Сатира М. Е. Салтыкова-Щедрина. 1826-1976 / Калинин, гос. ун-т. Калинин, 1977. - С. 88-99.

127. Садовская Е. Ю.Герой Щедрина как пародийный образ / Е. Ю. Садовская // Эйхенбаумовские чтения. Выпуск 4: Материалы международн. конф., посвященной 70-летию Воронежского гос. пед. ун-та / Воронеж, гос. пед. ун-т. Воронеж, 2003.-Вып. 4 .-С. 121-126.

128. Салтыков М. Салтыков-Щедрин о Тургеневе: Вновь найденное письмо: Из литературного наследия / М. Салтыков // Литературная газета. 1986. -22 января. — С. 53.

129. Салтыков-Щедрин М. Е. О литературе и искусстве: Избранные статьи, рецензии, письма. М. : Искусство, 1953. - 676 с.

130. Сахаров В. И. «Берегитесь романтизма.» (М. Е. Салтыков-Щедрин и романтическая традиция / В. И. Сахаров // М. Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XVII-XIX веков. М. : Наследие, 1998. - С. 52-66.

131. Светличная А. Л. Из высказываний Салтыкова-Щедрина об Островском / А. Л. Светличная // Вопросы русской литературы (Львов). 1976. - Вып. 1. -С. 20-25.

132. Свительский В. А. Принципы авторской оценки и специфика психологизма в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» / В. А. Свительский // Русская литература 1870-1890 годов. Свердловск, 1982.

133. Степанова М. Б. Заимствованные образы в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина / М. Б. Степанова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1985.-Т. 44.-№44.-С. 330-339.

134. Строганов М. В. Три заметки к текстам Салтыкова-Щедрина / М. В. Строганов // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин, гос. ун-т. — Калинин, 1989. — С. 58-66.

135. Строганова Е. Н. «Современная идиллия» М.Е. Салтыкова-Щедрина в литературном пространстве / Е. Н. Строганова Тверь: Золотая буква, 2001. -254 с.

136. Сухово-Кобылин А.В. Трилогия: Свадьба Кречинского. Дело. Смерть Та-релкина / А.В. Сухово-Кобылин. -М.: Искусство, 1966. 416 с.

137. Татаринова Jl. Е. Традиции прозы Герцена 40-х годов в творчестве Салтыкова-Щедрина / JL Е. Татаринова // Вестник МГУ. Сер. 10, Журналистика. 1989. - №3.-С.22-31.

138. Толстой Л.Н. Набег / Л.Н. Толстой //Собр. соч.: в 20 т. М. : Художественная литература, 1961. — Т. 3.-127-154

139. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика / Б. В. Томашевский. -М.: Аспект Пресс, 2002. 334 с.

140. Томашевский Б. В. Пушкин — читатель французских поэтов / Б. В. Томашевский / Б. В. Томашевский // Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова. М.-П., 1922.

141. Топоров В. Н. Из истории русской литературы / В. Н. Топоров. М. : Языки русской культуры, 2001. - Т. 2. Кн. 2. - 912 с.

142. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области ми-фопоэтического: Избранное / В. Н. Топоров. М. : Прогресс. Культура, 1994.-621 с.

143. Тороп П. X. Проблема интертекста // Труды по знаковым системам XIV. Текст в тексте. Ученые записки Тартуского государственного университета /Тартус. гос. ун-т. Тарту, 1981. - 94 с.

144. Тургенев И.С. Дворянское гнездо / И.С. Тургенев // Полное собр. соч. и писем: в 28 т. -М.-Л. : Изд-во АН СССР, 1963. Т. 7. - 154-391 с.

145. Тургенев И. С. «История одного города» / И. С. Тургенев // М. Е. Салтыков-Щедрин в русской критике. М. : Художественная литература, 1959. -С. 578-580.

146. Тургенев И.С. Рудин / И.С. Тургенев // Полное собр. соч. и писем: в 28 т. М.-Л. : Изд-во АН СССР, 1963. - Т. 6. - 219-407 с.

147. Тынянов Ю. Н. Литературный факт / Ю. Н. Тынянов М. : Высшая школа, 1993. - 318 с.

148. Уляндро В. Ф. Русская пародия 1850-1860-х годов и пародийные формы в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина / В. Ф. Уляндро // М. Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XVII-XIX веков. М. : Наследие, 1998. - С. 99-113.

149. Утин Е. Сатира Щедрина. Очерки современной литературы / Е. Утин // М. Е. Салтыков-Щедрин в русской критике. М.: Художественная литература, 1959.-С.241-268.

150. Фомичев С. А. Грибоедовские персонажи в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина / С. А. Фомичев // От Грибоедова до Горького / Ленинград, гос. ун-т.-Л., 1979.

151. Фомичев С. А. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума». Комментарий / С. А. Фомичев. М.: Просвещение, 1983 - 286 с.

152. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра / О. М. Фрейденберг. М. : Лабиринт, 1997.-445 с.

153. Христианство и русская литература / РАН: Ин-т рус. лит-ры (Пушкинский Дом). СПб.: Наука, 1997. - 354 с.

154. Хализев В.Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. М. : Высшая школа, 1999.-398 с.

155. Чернец Л. В. Виды заимствования литературного персонажа и творчество Салтыкова-Щедрина / Л. В. Чернец // Творчество М.Е. Салтыкова Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин гос. ун-т. Калинин, 1988.-С. 44-57.

156. Чернец JI. В. О критическом методе Щедрина / Л. В. Чернец // «Шестидесятые годы» в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина / Калинин, гос. ун-т. — Калинин, 1985. С. 30-41.

157. Шомина В. Г. Эстетические функции фольклора в романе «История одного города» Салтыкова-Щедрина / В. Г. Шомина // Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте / Калинин, гос. ун-т. -Калинин, 1989.-С. 100-107.

158. Штейн А. Л. Мастер русской драмы. Этюды о творчестве Островского / А. Л. Штейн. -М.: Советский писатель, 1973.

159. Эйхенбаум Б. М. О литературе / Б. М. Эйхенбаум. М.: Советский писатель, 1969.-552 с.

160. Эльсберг Я. Э. Мировоззрение и творчество Щедрина / Я. Э. Эльсберг. — М.-Л.: Издательство АН СССР, 1936. 277 с.