автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика цикла М. Е. Салтыкова-Щедрина "Мелочи жизни"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика цикла М. Е. Салтыкова-Щедрина "Мелочи жизни""

гй ОД

На правах рукописи

Качура Елена Владимировна

Поэтика цикла М.Е.Салтыкова-Щедрина «Мелочи жизни»

10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Орел 2000

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы Белгородского государственного университета

Научные руководители - доктор филологических наук,

профессор Зоя Тимофеевна Прокопенко

- кандидат филологических наук, доцент Надежда Васильевна Бардыкова

Официальные оппоненты - доктор филологических наук,

профессор Лариса Евгеньевна Ляпина

- кандидат филологических наук, профессор Елена Васильевна Тюхова

Ведущая организация - Московский педагогический университет

Защита диссертации состоится «_ // » (Мал 2000 г.

в_час._мин. на заседании диссертационного совета

К 113. 26. 05 в Орловском государственном университете по адресу: 302015 Орел, ул. Комсомольская, д. 95.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Орловского государственного университета

Автореферат разослан « V » О/Ь/ЩЛ__А£Шг.

Ученый секретарь диссертационного совета, д—у

кандидат филологических наук, доцент КХя^&ллглсЛ. Вельская А. А.

Общая характеристика работы

Реферируемая диссертация посвящена исследованию поэтики итогового цикла М.Е.Салтыкова-Щедрина «Мелочи жизни» (1886-1887), произведению, которое остаётся наименее изученной частью литературного наследия писателя, в то время как его анализ в историко-литературном и жанровом аспектах поможет осознать эволюцию, пути развития эпического цикла в русской литературе второй половины XIX века.

Проблематика и отдельные вопросы поэтики «Мелочей жизни» рассматривались ещё в литературоведческих трудах 1960-70-х годов (А.С.Бушминым, В.А.Мысляковым, К.И.Соколовой), в которых началось накопление наблюдений над особенностями их художественной структуры. В последние десятилетия интерес к циклам М.Е.Салтыкова значительно обострился: в статьях В.Ф.Козьмина, монографии Ю.В.Лебедева, диссертации Г.А.Абдуллиной, в монографии Л.Е.Ляпиной продолжилось осмысление роли цикличности как важнейшего, определяющего принципа творчества сатирика. Однако изучение истории вопроса показало, что и сегодя есть насущная необходимость в более глубокой трактовке «Мелочей жизни» как общеэстетического феномена и конкретно-исторического литературного явления, поэтика которого обусловлена особенностями его жанровой модификации (как лиро-эпического цикла).

Возвращение к проблеме на современной стадии её теоретического освоения, при наличии специальных работ по исследованию циклических образований - лирических (М.Н.Дарвина, В.А.Сапогова, И.В.Фоменко), прозаических (Н.К.Гея, Г.А.Киричок, Ю.В.Лебедева, Ю.К.Рудснко, Г.И.Соболевской, Н.Н.Старыгиной, А.С.Янушкевича), драматических (А.И.Журавлёва) и монографического труда Л.Е.Ляпиной («Циклизация в русской литературе XIX века», 1999) - позволяет подвергнуть цикл М.Е.Салтыкова детальному анализу под углом жанрового своеобразия.

Всё вышесказанное обусловило актуальность выбранной темы и аспект исследования.

Отсюда целью нашей работы является изучение поэтики «Мелочей жизни» как результата многолетней эволюции цикла в творчестве писателя, а также в русле жанрового движения в литературном процессе конца XIX века. Постановка этой цели определила следующие задачи:

- выявить «эстетический сюжет» цикла, основные циклообразующие факторы, обусловленные авторской концепцией жанра и особенностями творческой эволюции писателя, раскрыв как теоретический аспект целостности, так и её непосредственное художественное бытие;

-исследовать семантику целого рада ключевых мотивов, принципиально значимых для организации смыслового пространства цикла; - охарактеризовать субъектную организацию «Мелочей жизни»; -проанализировать жанрообразующий механизм композиционных связей, а так же жанрообразующую функцию художественного времени и художественного пространства.

Поставленная цель и задачи диссертации определили её научную новизну: это первый опыт монографического исследования художественной природы «Мелочей жизни», в котором даётся целостное представление о поэтике цикла, его роли и месте в жанровых исканиях М.Е.Салтыкова.

Методологической основой диссертации являются теоретические положения по вопросам диалектики традиции и лизс^орс^ьа с учечим достижений современного щедриноведения, а также исследования по проблеме литературной циклизации. Работа основывается на сочетании социально-исторического, сравнительно-типологического и структурного методов в их единстве.

Социально-исторический метод помогает выявить связь щедринского цикла с социально-исторической действительностью, отражённой в «зеркале» «Мелочей жизни».

Сравнительно-типологический метод применяется с целью изучения «Мелочей жизни» в русле идейных, стилевых, жанровых исканий русской литературы конца XIX века.

Структурный метод необходим при анализе сюжетной, субъектной и пространственно-временной организации «Мелочей жизни», а также жанровой специфики произведений, составляющих цикл.

Научно-практическое значение работы заключается в том, что её результаты могут быть учтены в историко-литературных и теоретических исследованиях по проблеме литературной циклизации. Материалы работы могут найти применение при разработке общих и специальных курсов по истории русской литературы второй половины XIX века.

Апробация работы. Материалы диссертации и результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Белгородского государственного университета. Основные положения работы были изложены в выступлениях на конференциях, опубликованы в сборниках научных трудов Белгородского, Курского и Санкт-Петербургского университетов.

Структура диссертации. Основной текст диссертации состоит из введения, трёх глав, заключения, списка литературы.

Основное содержание работы

Во введении даётся краткий обзор научной литературы последних лет, посвященной мировоззрению и творчеству М.Е.Салтыкова. Особое внимание уделяется генезису и сути историко-философской концепции «мелочей жизни» как важного фактора, обеспечивающего эстетическое единство цикла, рассматривается степень изученности мировоззренческих основ писателя, эволюции его воззрений в 80-е годы. Указывается, что в работах последних лет (С.Ф.Дмитриенко, А.И.Журавлёвой, В.А.Мыслякова, М.Н.Петрук, М.В.Строганова) прочно утвердилась точка зрения о просветительских, демократических корнях концепции М.Е.Салтыкова. Отмечается также, что повышенный интерес исследователей (Г.А.Аодуллиной, Л.Н.Кузиной, Г.А.Охотиной, К.И.Тюнькнна) вызвало типологическое сходство трактовки проблемы «мелочей жизни» у писателей 80-х годов XIX века.

Обосновывается необходимость толковать термин «цикл» как тип эстетического целого, образованного совокупностью самостоятельных произведений, расположенных автором в определённой последовательности, приводящей к возникновению «добавочных смыслов, не выраженных по отдельности в произведениях, составляющих цикл» (Ю.К.Руденко). «Мелочи жизни» определяются как эпический, или «эпосный», «эпопейный» цикл - «оперативный жанр, выражающий бытие современности в её эпохальной и локальной конкретности» (Л.Е.Ляпина).

Во введении определяются цели и задачи исследования, его актуальность, новизна, научно-практическая значимость, методологическая основа работы.

В первой главе диссертации - ««Мелочи жизни» как основа сюжетно-композиционного единства цикла» - определяются и исследуются циклообразующие факторы сюжетно-композиционного уровня, выявляются эстетические связи, «силы притяжения», удерживающие очерки, рассказы и повести в едином художественном пространстве книги.

Наш анализ показал, что являясь результатом длительного процесса эволюции жанра в творчестве писателя, итоговый цикл резко выделяется на фоне предшествующих не только широтой диапазона историко-философской проблематики, но прежде всего сложностью структуры, лиро-эпической природой.

Исследователи эпического цикла единодушно сходятся во мнении, что произведения данного жанра отличаются повышенной функциональной значимостью внутренних, эмоционально-смысловых связей между эпизодами сюжета по сравнению со связями причинно-временными. Композицию таких произведений принято называть «активной», или «монтажной».

Мы выделили сложную авторскую игру планов изображения в качестве важного фактора, объединяющего компоненты цикла, благодаря чему (за счёт использования принципа обзорности и приёма монтажа) возникают сю-жетно-композиционные планы - «горизонтальный» и «вертикальный». Многочисленные картины очерков, рассказов и повестей на «горизонтали» тяготеют к смысловому ядру - масштабной историко-философской концепции «мелочей жизни», через призму которой осмысляются факты из исторического прошлого и настоящего, из жизни государства и обычного «среднего человека».. Результатом выписывания деталей, глубоко психологизированного изображения частных судеб, а затем уже их монтажного соединения становится эпическое полотно.

Примечательно, чщ на. «вертикали» (в соогкспл нии с фабульной логикой) эпизоды основной части «Мелочей жизни» являются кусками, изъятыми из воспоминаний Имярека (героя итогового рассказа) и поставленными крупным планом до того, как мы видим самого героя. Пёстрые эпизоды оказываются вехами на пути его прозрения. «Имярек» - как итоговый лирический аккорд «горизонтали» (панорамная картина современности), так и рамка для серии малых картин на «вертикали» (путь поиска выхода из лабиринта «мелочей», движение к Истине).

В главе предпринимается попытка проследить внутреннюю динамику цикла, а также механизм образования ассоциативных связей между очерками, повестями и рассказами.

Введение и Заключение («Имярек») являются своего рода «магнитными полюсами», стягивающими и направляющими все основные художественные линии книги. Как показывают наблюдения, в лирико-публицистическом Введении рождаются лейтмотивы («мелочей жизни», смерти, болезни, одиночества), сквозные образы (марионеток, Истории, Стыда, Правды, Времени), заявляет о себе монтажный принцип расположения картин. Здесь впервые появляется образ больного человека, литератора, говорящего от первого лица. Так намечается фабульная рама, замыкающаяся в финале на образе умирающего Имярека и формирующая «вертикаль». В основе лирического сюжета «вертикали», опирающегося на «точечную фабулу», оказывается трансформация героя под влиянием рефлексии и «пробудившейся памяти прошлого». При этом автор Введения смотрит на мир «извне», получая возможность панорамного обзора, эпического охвата мира, в отличие от Имярека, который воспринимает происходящее «изнутри» (Г.А.Абдуллина), пропуская лица и события через себя, подобно герою лирического произведения. Эта разница точек зрения, как мы полагаем, - убедительное доказательство присутствия в произведении двух различных планов изображения.

После прямого публицистического изложения концепции «мелочей жизни» появляются художественные, эмоционально-насыщенные зарисовки основной части. Динамику авторской мысли можно обозначить как движение

б

от общего к частному: от судеб Европы, страны, общества к судьбам «средних людей».

Нам представляется важным тот факт, что в цикле Салтыков реставрирует жанр «физиологического» очерка, используя его исходный принцип изображения: крупным планом даётся быт, каждодневные занятия героев. Но в отличие от «натуралистов» писатель изображает бьгг с целью выхода на глубинные, эпохальные проблемы современности, на изменения в духовном, нравственном облике соотечественника, на причины общественного кризиса, столь остро осознаваемого им в 80-е годы. «Осколочность», «мелочность» общественного сознания, отказ от «бытия» в пользу «быта» - одна из главных причин обращения сатирика к жанру «физиопогий» 40-х годов. При этом «МсЛОЧИ», иыт осмысляются Салтыковым ^яодооно £>.тл пршииу и Г.И.Успенскому) как повседневное проявление катастрофичного мироустройства.

Наши наблюдения позволяют сделать вывод, что в основе модели действительности, представленной в «Мелочах жизни», лежит историко-философская концепция писателя с ключевым положением о «расслоении» понятий и реалий на «форму» и «содержание». Диалог, антитеза оказываются ведущими конструктивными принципами цикла. И это прежде всего образная оппозиция «жизни» - «смерти», закреплённых соответственно за «вертикалью» и «горизонталью».

Анализ убеждает, что важную смысло- и жанроразличительную функции выполняет категория «событие». Событие отсутствует в очерках («Хозяйственный мужичок», «Сельский священник», «Помещик», «Мироед», «Серёжа Ростокин», «Евгений Люберцев», главы раздела «Читатель», «Ангелочек», «Полковницкая дочь», «Газетчик», «Адвокат», «Земский деятель», «Празднощатающийся»), объединённых мотивами остановившегося времени (своеобразной вариацией мотива «исторического перерыва» из Введения), куколыюсти, автоматизма жизни героев. Жизнь по «обычаю», по «преданию», состоящая из бесконечной череды запрограммированных ситуаций, исключает возможность события.

В связи с изображением сельского мира (очерки раздела «На лоне природы и сельскохозяйственных ухищрений») интересным представляется сопоставление «Мелочей жизни» с «Рассказами о пустяках» (1881-1883) С.Каронина (Петропавловского). Идея «мелочности», «пустяшности» современной жизни является важным циклообразующим фактором обоих произведений, объединяет их также монтажная композиция, типологическое родство образов и проблем, в числе которых - разрушение сельского мира и вековых устоев нравственности, обнищание села, «убывание» сельского жителя. Но определённое сходство циклов высвечивает специфическое в трактовке писателями проблемы «мелочей». Особая концепция «пустяшной жизни» «Рассказов о пустяках» обусловила принципиально отличную от щедринской сюжетно-композиционную организацию глав. В основании каронинского

рассказа лежит событие (круто меняющее жизнь крестьянина), сюжетообра-зующая функция которого обосновывается автором в главе «Солома»: «момент», «случай», непредвиденность - вот «пустяки», определяющие жизнь села. Каронин "пытается донести до читателя абсурдность, ненормальность «обстоятельств», при которых «из-за воза прутьев или из-за рубля погибает христианская душа». В основу же сюжетно-композиционной организации щедринских очерков ложится идея бессмысленного, «томительного однообразия» сельской жизни. Ужасающий трагизм Щедрин видел не в исключительных событиях, а в обыденном, внешне благополучном существовании селян. Так, каждый по-своему, в соответствии со своим эстетическим заданием, писатели разрабатывала кардинальную для 80-х годов проблему «мелочен жизни».

На наш взгляд, механистичность в щедринском произведении метафорична, что обусловило преобладание стилистических средств создания образов, однако Салтыковым активно используются и возможности сюжетосло-жения. Это положение доказывается в работе, в частности, на примере анализа финалов очерков, которые, предвосхищая чеховские концовки («Анна на шее», «Ионыч», «Душечка», «Дама с собачкой»), актуализируют образ «колеи», в которую раз и навсегда попали герои.

В контексте цикла расширяется семантическое значение понятия «смерть». Это не только небытие, но и жизнь косная, инертная, формальная, лишённая живого содержания.

Всеобщему автоматизму противостоят живые герои рассказов и повестей («Черезовы, муж и жена», «Чудинов», «Христова невеста», «Сельская учительница», «Портной Гришка», «Счастливец», «Имярек»), не умещающиеся в заданный социальный «футляр». Событием становится пробуждение в «среднем человеке» личностного, индивидуального начала, потребности служения, любви, осмысленного существования. Судьбы-прозрения за счёт использования автором художественного приёма «предвестия» оказываются главными событиями лирического сюжета, предвосхищая прозрение Имярека.

Отказавшись в итоговом цикле от гротеска, изображая подчёркнуто реальные собьпия, автор убеждает в ненормальности происходящего путём введения больного человека как персонажа, глазами которого (в соответствии с фабульной логикой) и воспринимается действительность. Мотивы болезни, ночи, сумерек, ненастья, доминирующие в художественном мире «Мелочей жизни», нагнетают особую мрачную атмосферу на «горизонтали». На «вертикали» же образ-символ болезни соединяет в единую ассоциативную цепочку больного автора Введения, больных и страдающих героев рассказов и повестей («Черезовы, муж и жена», «Чудинов», «Портной Гришка»), и замыкает цепочку Имярек. Героев отличает особая ментальность, духовность, открывающие возможность для прозрения. Болезнь воспринимается как символ избранности, ей сопутствуют мотивы «оброшенности», духовного одиночества человека на пути Истины.

Мотив пробуждающейся жизни (основной для «вертикали»), пунктиром намечавшийся в первых пяти разделах, усиливается к финалу. В повестях «Портной Гришка», «Счастливец», а затем рассказе «Имярек» автор ведёт героев по пути пробуждения самосознания. Логика расположения глав состоит в увеличении к финалу плана изображения. Автор подсказывает выход из лабиринта «мелочей» монтажом эпизодов: не найдя спасительного исхода в основных сферах общественной жизни, он даёт крупным планом личность.

Доказательством цикличности щедринского творчества являются художественные переклички «Мелочей жизни» и «Губернских очерков», общие для них темы и проблемы, которые решаются, однако, с учётом меняющихся условий жизни. Если в раннем цикле звучала мысль о ед>шешш пицни на основе высокой христианской этики подвижничества, то в последнем автор воссоздаёт ситуацию раскола общества, трагического одиночества человека в мире «мелочей». Идея правдоискательства, воплощённая в «Губернских очерках» в образах странников (очерки «Отставной солдат Пименов», «Па-хомовна»), возникает и в итоговом цикле, но связана она уже не с роевыми началами русской жизни (как у Л.Н. Тостого, В.М. Гаршина, Д.Н. Мамина-Сибиряка), а с порывом личности к самоопределению. Спасение нации Салтыков в 80-е годы увидел в личном подвижничестве, путь к которому зачастую связан с трагическим прозрением, критическим осмыслением прошлого.

Символичен, как и в «Губернских очерках», образ дороги. Он не играет принципиальной роли на «горизонтали», а на «вертикали» осмысляется как духовный, жизненный путь. Идея движения, развития перемещается из общественного в личное бытие, отождествляясь с процессом духовного, нравственного поиска.

В 80-е годы, предвосхищая открытия литературы рубежа веков, интуицией художника Салтыков осознаёт позитивные объединяющие общественно-исторические возможности личности, видит в ней залог прогресса. Щедринское открытие своеобразно преломляется на всех уровнях (в том числе и композиционном) «Мелочей жизни». Активная, монтажная композиция помогает писателю уловить внутренние жизненные связи, представить художественную действительность как живущую по законам действительности реальной, а коллизии эпохи преломить через духовные коллизии личности, сплетая неповторимый узор человеческой судьбы.

Вторая глава - «Повествовательная организация «Мелочей жизни»» -посвящена изучению повествования, его субъектной организации как важного средства выражения авторской позиции.

В результате анализа мы приходим к мысли, что специфическая повествовательная структура «Мелочей жизни» функционирует на стыке двух противоположных тенденций - объективации и субъективации.

Идя в русле стилистических исканий конца века, М.Е.Салтыков стремился к эпически спокойному наблюдению над жизнью, к самоустранению

из сюжета произведения. Читателю предстаёт неограниченная углом зрения рассказчика, движущаяся картина живой жизни, «сотканная» из множества лиц, ситуаций, голосов. Однако внешне объективированное повествование пронизано эмоционально-оценочным отношением к изображаемому.

Роль идейно-оценочного камертона выполняет в цикле Введение. Здесь задаётся концепция автора, его идеологическая система координат. Читатель имеет уникальную возможность войти в художественный мир произведения в сопровождении чистого, неискажённого «голоса» автора, который станет «нитью Ариадны» в лабиршггах и сцеплениях художественных «мелочей». Прямое публицистическое изложение его мыслей делает возможным разграничение субъектных сфер автора и персонажей в последующих главах.

В главе представлена классификация очерков, рассказов и повестей и зависимости от используемой в них повествовательной ситуации, характеризуется специфика каждой из групп, а также принципы их существования в рамках целого.

Такой подход позволяет выделить повествование от 3-его лица (1-У, VIII главы) и от 1-го лица (VI-VII главы).

В главах разделов «На лоне природы...», «Читатель», очерках «Серёжа Ростокин», «Евгений Люберцев», «Газетчик», «Праздношатающийся» мы имеем дело с субъективированным повествованием (о присутствии персонифицированного автора свидетельствуют личные и притяжательные местоимения, личные формы глаголов), события и герои представлены с точки зрения повествователя, близкого автору. Повествовательный монолог насыщается здесь лирическими и публицистическими размышлениями, показывающими героев в социальных, национальных, общечеловеческих связях, актуализирующими авторскую концепцию, развёрнутую во Введении. Перед нами своеобразный очерковый сплав «образа и публицистики». Примечательно, что открытое выражение собственной позиции, персонификация автора присущи главам, разрабатывающим актуальные для 80-х годов и особенно волновавшие Салтыкова темы деревни, литературы, читателя, молодого поколения, разменявшегося на «шалопаев» и «ташкентцев».

Большой удельный вес принадлежит в цикле объективированному повествованию («Черезовы, муж и жена», «Чудинов», «Ангелочек», «Христова невеста», «Сельская учительница», «Полковницкая дочь», «Адвокат», «Земский деятель», «Имярек»), достаточно редко встречающемуся в сатирическом творчестве писателя и ставшего одним из проявлений «новой манеры» М.Е.Саттыкова в 80-е годы. Стремление к объективации объединило в конце века таких маститых художников слова, как Л.Н.Толстой, Н.С.Лесков, Г.И.Успенский, найдя своё логическое завершение в творчестве А.П.Чехова.

Вместе с тем есть основание полагать, что щедринская объективация в то же время достаточно субъективна, главы различаются лишь механизмом субъективации повествования.

С точки зрения субъектной организации объективированной части повествовательного монолога наибольший интерес представляют рассказы «Чудинов», «Имярек», очерки «Ангелочек», «Земский деятель», «Полковницкая дочь», повесть «Христова невеста».

В главах «Чудинов», «Ангелочек», «Полковницкая дочь», «Земский деятель» текст, формально принадлежащий повествователю, оказывается мо-нологизированным диалогом, отличается субъектно-экспрессивной многоплановостью. Разграничение речевых сфер носителей речи позволяет отметить, что всё многообразие точек зрения в принципе может быть сведено к двум: близкой авторской и официально-обывательской, «провинциальной».

Духовный провинциализм русского мира (квинтэссенция «Губернских очерков»), неоднократно обличался писателем в статьях «Упичнан философия», «Насущные потребности литературы», в рецензиях 60-70-х годов, в которых Салтыков предстал не столько теоретиком литературы, критиком, сколько социологом, дидактиком, публицистом, выбирающим произведения современной литературы как средство для заочной полемики с «уличной», общепринятой точкой зрения на мир. В итоговом цикле провинциальная норма становится главным объектом изображения. Именно здесь наконец разрешается спор двух идеологий, уходящий корнями в 60-е годы. И полемика с житейской философией «мелочей» разворачивается не только на уровне персонажей, но и уходит в подтекст.

Верный своей просветительской задаче, автор вводит «чужое» слово уже будучи оценённым им. В речи, формально принадлежащей повествователю, в том случае, когда он склоняется к плану чуждого сознания, начинают звучать пародийно-иронические интонации. Авторская ирония, пронизывающая подтекст, является одновременно и знаком присутствия «провинциальной» точки зрения и её оценкой, делает очевидным раздвоение речи повествователя и снимает серьёзность заявленных положений. Так, внешнее признание общепринятой нормы, предоставление ей права голоса в повествовании оборачивается её отрицанием.

В повести «Христова невеста» и рассказе «Имярек» события преломляются через сознание главных героев. Слияние интонаций автора и персонажа является важным средством лиризации, субъективации повествования, в основе которых тождество идейно-эмоциональных позиций.

Рассказы «Черезовы, муж и жена» и «Сельская учительница» наиболее просты с точки зрения субъектной организации. Здесь отсутствует многообразие позиций, диалог мировоззрений. Повествование данных глав сродни тургеневскому повествованию в 3-ем лице, «пронизанному авторскими сентенциями во всех его элементах» (А.П.Чудаков). Здесь всего один шаг до персонификации повествователя, но, как мы полагаем, важно, что он всё-таки не сделан. Автор предпочитает отодвинуться на задний план: трагические сюжеты важнее, эмоционально убедительнее любых рациональных доводов.

Иной механизм выражения авторской субъективности включается в сатирическом очерке «Адвокат», лишённом, на первый взгляд, прямых обращений к читателю, оценок героя. И хотя автор внешне объективен и беспристрастен в изображении двадцати лет и одного дня из жизни адвоката Пере-боева, оценка героя заключается в смехе, им вызываемом, как это свойственно сатире.

В У1ЛШ главах основные мировоззренческие системы, представленные в цикле, персонифицируются в образах рассказчиков, становятся объектами изображения и авторской оценки.

В повести «Портной Гришка» обращает на себя внимание несовпадение оценочных позиций автора и рассказчика. Диалог их точек зрения составляет основу композиции повествования: мы сталкиваемся с замысловатым чередованием интонаций, сферы автора и героя оказываются чётко разграниченными. В образе рассказчика объективируется официально-обывательская норма. И если первая часть повести представляет собой систему встреч-диалогов рассказчика с Гришкой, то во второй част« автор даёт собственный взгляд на героя, исправляя, углубляя искажённое общепринятой точкой зрения впечатление. Степень «искажения» рассказчиком образа Гришки высвечивает, таким образом, непреодолимое зияние между двумя взглядами на жизнь. Созданная здесь повествовательная модель даёт возможность представить мир под «провинциальным» углом зрения, а также доказать несостоятельность общепринятых оценок, их предвзятость и ограниченность.

Дополнительным аргументом в авторской полемике с житейской философией «мелочей жизни» становится позиция человека «40-х годов», «убеждённого писателя», получающая воплощение в повести «Счастливец» и рассказе «Имярек». Нами прослеживается, что к финалу цикла повествовательный монолог постепенно очищается от «голосов провинции»: официально-обывательский взгляд на вещи не выдерживает испытания на истинность. В итоговых главах, концентрирующих мотивы смысла жизни и её результатов, читатель видит мир уже в перспективе героев, чьи идейно-оценочные позиции тождественны авторской.

Очевидно, что субъективность как главная составляющая метода писателя-сатирика присутствует и в итоговом цикле. Но это субъективность многоуровневая. Во-первых, она рождается из множества непохожих представлений о реальности, сосуществующих в повествовании. А во-вторых, можно говорить о субъективной авторской позиции, выраженной прямо (в публицистических главах) и через монтаж субъектов повествования.

Показывая мир с различных мировоззренческих позиций, писатель стремится не только создать объёмный образ современности, но прежде всего оценить сами позиции. Иронический пафос становится средством дискредитации «мелочей жизни» как устоявшейся ценностной ориентации, как официально-обывательской нормы. Анализ позволяет проследить оттенки

щедринской иронии, зависящие от объекта изображения. Здесь и печальная ирония по поводу «мелочного» содержания жизни, и лирическая ирония по адресу собственных результатов, и язвительная, гневная ирония как способ оценки политической и духовной жизни общества.

Но если провинциальная точка зрения на мир развенчивается на протяжении вссх очерков, то собственная позиция, позиция «человека 40-х годов», «убеждённого писателя», оказывается объектом оценки в итоговых главах (повести «Счастливец» и рассказе «Имярек»).

При этом субъектная организация повествования выполняет в «Мелочах жизни» важную эстетическую функцию. Авторская точка зрения, заданная во Введении, в основной части вступает в диалог с противоположными мировоззренческими установками. Однако ведущая в цикле тенденция к последовательному усилению субъективности (вплоть до персонификации носителей сознания в трёх последних главах), наряду с методичным развенчанием духовного провинциализма, приводит в итоге к провозглашению системы ценностей, заявленной во Введении, к рождению желанного союза автора и читателя.

Как видим, писатель и в 80-е годы остаётся верен морализаторским, просветительским целям. Авторская точка зрения доминирует в произведении, упорядочивая сложное, многоголосое построение. Она оказывается главным мерилом ценности представленных здесь мировоззренческих систем.

Автор «Мелочей жизни» многолик так же, как многолик воссозданный им мир. В цикле присутствуют все стилевые тенденции «переходного» времени: стремление к достоверности, объективности, сатирико-публицистическая субъективная струя, дидактически-морализаторская и лирическая стихия, рождённая стремлением «пропустить» жизнь сквозь призму лирического мироощущения. И хотя названные стилевые черты сосуществуют параллельно, оказываясь «привязанными» к определённым жанрам, есть основания говорить, что в «Мелочах жизни» М.Е.Салтыковым была создана особая, словно сютеенная из «осколков» модель действительности, ближе других стоящая к литературе начала XX века с её тенденцией к исчезновению чистых жанров и чистых стилистических конструкций, к их смешению и взаимному проникновению.

В третьей главе - «Жанрообразующие функции художественного времени и художественного пространства в цикле» - рассматривается поэтика художественного времени и художественного пространства, их циклообразующая роль.

Пространственно-временная организация «Мелочей жизни» отличается сложностью и многоплановостью. Это объясняется обращением к памяти героя (Имярека), которая оказывается внешним пространством для описываемых событий очерков, рассказов и повестей. Как показывают наблюдения, специфический ход сюжетного времени мотивируется в очерках психологией припоминания.

Выделяются три пространства, в которых время движется по собственным законам. Во-первых, это лирическое пространство, на котором разворачиваются всс события. Лирическое время («грёзы», воспоминания Имярека) линеарно направлено и выводит события в поток исторического времени. Лирическое пространство «Мелочей жизни» - это, конечно, ещё не «поток сознания», не воспоминания в их физиологической достоверности, но это уже преддверие литературы импрессионизма XX века.

Время «грёз» оказывается «упругим», способным раздвинуться и вместить в себя многие человеческие судьбы. Так, внутри лирического пространства «прорастает» второе - «реальное», с циклически движущимся временем. Создавая в очередной раз произведение, обладающее циклической композицией, М.Е.Салтыков усилинасг ею мифологическое начали. Па «реальном» пространстве «Мелочей жизни» доминирующими оказываются хронотоп провинции и мифологический хронотоп.

Модель мира в «Мелочах жизни» мыслится автором, исходя из координаты «верх-низ»: это некая «лестница», на разных «ступенях» которой располагаются определённые топосы. Данная модель задаётся во Введении, где совершая «экскурсию» по Руси, автор каждый раз предлагает нам спуститься ступенью ниже.

Он фиксирует объекты, находящиеся на разных уровнях «высоты», продвигаясь сверху вниз: от Петербурга — к провинции и уже от неё - к селу. Частое же использование пространственного образа круга («арена», «омут», «круговорот», «поле») даёт дополнительную к «вертикали» «горизонталь». Причём, изображаемое пространство обладает тенденцией к сужению, к концентрации свойств по мере движения вниз. А за счёт наложения на пространственную модель реализованных в цикле представлений о современности как об эпохе «перерыва» создаётся образ «воронки» в историческом потоке, о которой сатирик говорил ещё в главе «Поклонение Мамоне и покаяние» в «Истории одного города». Он появляется и в размышлениях Имярека: «Старцы и юноши, люди свободных профессий и люди ярма, люди белой кости и чернь - всё кружится в одном и том же омуте мелочей».

Представляя во Введении пространственно-временную модель мира, автор в первом разделе («На лоне природы...») начинает свой рассказ о судьбах героев с самой «нижней точки» - с села, где максимально сгущены, наглядно выпуклы свойства всего «реачьного» пространства цикла.

Изображая сельскую жизнь, автор использует циклически построенный мифологический хронотоп. Сельский мир живёт исходя из патриархальных представлений, по законам «старины». Сознание крестьян мифологично. Сельский люд понимает историю как движение, всегда возвращающееся к исходной точке, осознавая время в формах мифа, ритуала.

Функционально значим образ природы (появляющийся уже в названии раздела), циклические изменения которой прямо соотносятся с человеческой жизнью, чей ход совпадает с ритмической сменой времён года. Художест-

венное время очерков раздела - прежде всего время календарное, бытовое, подчиняющее себе событийное и биографическое время. В результате чего оно утрачивает целенаправленность и движется по кругу.

Механизм циклизации художественного времени в очерках различен. Это наложение календарного времени на биографическое («Хозяйственный мужичок», «Сельский священник», 2-я часть главы «Помещик»), совпадение календарного времени с событийным (1-я часть главы «Помещик»), В первой части очерка «Мироед» есть направленное движение событийного времени, что объясняется «новизной» героя. Оно начинает свой ход с момента рождения «мироеда» и до дня сегодняшнего, сливаясь со временем историческим. Однако во 2-й части сюжетное время снова растворяется во времени бытовом, вращающемся в заданном природой ритме.

Мир села статичен, он приемлет только один вид движения - по кругу, по траектории, заданной традицией. Это движение неторопливое, подчинённое календарному, бытовому времени.

Село в очерках предстаёт как некое едннство-«мир». Показательно, что у героев нет имени. Они часть целого, только в нём их существование обретает смысл: не случайно содержание общины, рудимента «старины», исчерпывается «круговой порукой». Коллективизм сельского мира зиждется на патриархальных представлениях, в числе которых и принесение личных интересов в жертву общественным. Закономерно появление образа гнезда, который наполняется в цикле мифопоэтическими значениями. Гнездо обладает «магическими свойствами (обеспечивающими плодовитость) и хранит в себе чудесные приметы».

Герои своей жизнью утверждающие идею циклизма, независимо от географического местоположения, всегда находятся в круту родных.

«Круг», «гнездо» - доминирующее на всём пространстве очерков мифологическое представление о мире как симметричной пространственной структуре. Важно, что внутри крестьянского мира даже время понимается как пространство. Не будет преувеличением сказать, что художественное время в очерках подчинено законам симметрии. Совершив очередной виток, оно снова возвращается к своему началу: заканчивает своё «хозяйствование» мужик - на его место заступает «сын-большак», сходит «заштат» старый священник - его заменяет молодой, «для которого, в свою очередь, начинается сказка об изнурительном жизнесгроительстве». Симметричен сам раздел: он открывается рассказом о «хозяйственном мужичке», а завершается фигурой «мироеда», «сына хозяйственного мужичка».

Итоговая «эпитафия» в финале очерка «Хозяйственный мужичок» принадлежит его односельчанам: «Честный был труженик, трудовой мужик -настоящий хрестьянин!» И это нарочитое стилистическое подчёркивание речи крестьян («хрестьянин») обретает в цикле глубокий смысл, выводя мужика, его мифологическое сознание на общехристианский, общенациональный уровень. Анализ позволяет говорить о том, что жизнь по законам «старины»

свойственна не только селу. Всем «миром» живёт Россия, не случайно географические, пространственные наименования одновременно становятся собирательными образами: «рассуждает провинция», «весь наш город присутствовал на свадьбе», «неясное гудение улицы». Героям очерков свойственно «пошехонское» стремление к объединению не только по родовому, но и по территориальному признаку, источником которого является историческая инерция.

И прежде всего это относится к провинции. У щедринской провинции много ликов: крутогорский, глуповский, пошехонский. Это «город 14» («Земский деятель»), «наш город» («Портной Гришка») и прочие анонимные городки из «Мелочей жизни». Хронотоп провинции в щедринских циклах - это символическое время-пространство, которое обладает способностью «вбирать» в себя и подчинять себе другие пространственные топосы. Вот почему описание провинции часто под пером писателя вырастает в масштабное обобщение.

Безымянные провинциальные городки оказываются местом действия в очерке «Земский деятель», повести «Портной Гришка», отчасти рассказа «Чудинов» и очерка «Праздношатающийся». Их художественное время -прежде всего время бытовое.

Цикличность, повторяемость событий - вот главный признак провинциальной жизни, выявленный писателем. Даже в чём-то неординарное событие (только исправник обновляет свой гардероб) утрачивает исключительность из-за своей повторяемости, вторичной воспроизводимости.

Казалось бы, обратимость бытового времени «провинциальных» глав должна сниматься за счёт времени биографического или событийного. Но этого не происходит. Биографическое время, на первый взгляд, направлено к смерти героя или к определённой вехе на его жизненном пути. Но это направленное течение времени героя фиктивно. «Конец» одной истории на самом деле означает «начало» другой. Время, совершив очередной виток, возвращается к исходу.

Жизнь провинциала, в истолковании М.Е.Салтыкова, - это звено в непрерывной цепи поколений, новый виток на древе провинциальной жизни.

То же можно сказать и о событийном времени провинции, где все события возвращаются к началу, совершив движение по кругу. Время в очередной раз обретает свойства симметричного пространства (н-р, в очерке «Земский деятель»).

Можно говорить о циклической организации провинциального хронотопа, как и мифологического хронотопа в сельских очерках. Но основное время здесь не календарное, а бытовое, подчиняющее своему ходу и время биографическое, и событийное, и даже историческое.

Н.В.Гоголь, Г.И.Успенский, А.П.Чехов и сам М.Е.Салтыков неоднократно пытались осмыслить пружины провинциальной жизни. Но в «Мелочах жизни» (в отличие от «Губернских очерков») провинция, село не объект

исследования, а важные характеристики щедринского художественного мира. Наряду с сюжетно-композиционной, они выполняют и оценочную функцию, вводят в художественное полотно мысль о цикличности, статичности, внеисторичности воссоздаваемой М.Е.Салтыковым реальности.

Очевидно, что для писателя не представляет интереса провинциальный «вещный мир», дстати провинциального уклада: его интерьеры, описания очень скупы. «Вещный» слой - самый поверхностный, изменяющийся слой жизни. Автора же интересуют ее основы. Поэтому в фокусе его внимания оказывается прежде всего мироощущение героев. Оно неизменно, уходит своими корнями в «старину», обеспечивая уродливую «связь времён». Патриархальность как свойство современности всячески подчёркивается автором: «исстари» сложилась обстановка сельского священника; «старозаветных преданий», «веками освящённых принципов» придерживаются в цикле герои-отцы (Ладогин, Люберцев), готовясь вручить «знамя» детям.

Первый и второй разделы цикла внешне контрастируют; это прежде всего пространственная антитеза (село / город, а шире - провинция ! столица) и антитеза временная: патриархальному миру деревни противостоит «будущее» («Молодые люди»). Однако в «Мелочах жизни» столица и провинция противопоставлены лишь внешне. Глубинный смысл этого противопоставления - в выявлении общего.

Петербург (как и Москва) - внешнее пространство по отношению к замкнутому миру провинции. Но он символизирует собой лишь внешнюю изменчивость жизни, её событийность, только на первый взгляд отличную от статичности «захолустья». Автор неоднократно всеми средствами подчёркивает, что это отличие не качественное, а количественное: в столице меняется только ритм жизни: её темп значительно убыстряется, «время летит», но остаётся неизменным циклическое кружение в «омуте мелочей».

Циклическое время характерно в «Мелочах жизни» не только для описания жизни отдельного героя. Цикличен и год Серёжи Ростокина за счёт смены одинаково «белых» дней, и жизнь за счёт «круглых» годов, и сама эпоха, состоящая из ритмично сменяющих друг друга поколений. Особую значимость имеет появление предков героев, чьи судьбы они воспроизводят в своём жизненном цикле.

Следовательно, коллективный образ молодого поколения не несёт с собой идею движения, обязательно связанную с будущим. Будущее оказывается в очередной раз воспроизведённым прошлым, всё той же «стариной», а провинциализм становится общероссийской социокультурной нормой.

Глубинное родство столицы и провинции - главный источник трагедии для героев, ищущих пространственный выход из заколдованного круга. Чуди-нову, Гришке, Ольге Ладогиной, Анне Губиной не дано видеть того, что очевидно для автора, что является его «избытком знания» и реализуется на сюжетном уровне в финалах рассказов и повестей. События, начавшиеся в провинции, как правило, получают драматичное завершение в больших городах.

Принадлежность героев к определённому типу пространства приобретает смысл нравственной оценки. Противопоставление «жизни» и «смерти» (как динамичного, принадлежащего «дороге», и статичного) чётко декларировано в тексте.

Пространство провинции (в широком его значении, объемлющем село и столицу) живёт по своим правилам, главное из которых - закон «колеи», предопределённости жизненного пути, который объективируется в образах героев-автоматов. Герои, не вступающие в противоречие с этим требованием, не испытывают сопротивления среды. Легко перемещается по стране Афанасий Аркадиевич Бодрецов. Дорога (как пространство) не существует для Ангелочка, Лидии Варнавинцевой, Валерия Крутицина. Лёгкость перемещений г ероев объясняется тем, что они движутся в рит?^с циклические ьращсинл колеса жизни. Им не известно «вдруг», не знакомы старость, болезни, усталость.

Герои, которые решают сами найти «своё место», показаны в цикле путешествующими.

Дорога в «Мелочах жизни» предстаёт как идеальное, живое пространство, на котором время обретает утраченный в провинции динамизм. При этом дорога осмысляется и как духовная категория, как путь нравственного поиска, восхождения к истине. Неслучайно путешествиям героев сопутствуют мотивы «сна» («Счастливец»), «мечтаний» («Чудинов», «Христова невеста»), «забытья» (последний путь Гришки и Анны Губиной). Интересно, что символическое наполнение в цикле получают образы, так или иначе связанные с дорогой. Например, образ церкви в рассказе «Портной Гришка». Церковь четырежды возникает на пути героя как долгожданная, обретённая цель пуги, выполняя роль верстового столба на дороге жизни героя, одухотворяя, перенося из бытовой в духовную сферу метания Гришки. Связь физического пространства и пространства души осуществляют мечты. Они характеризуются чётко географической прикреплённостыо. А дорога - это прорыв в «идеальное», сточки зрения самих героев, пространство. Время воспринимается ими как пространство. Петербург олицетворяет будущее. Именно туда устремлены жадные взоры Чудинова, Ольги Ладогиной и... мироеда. В то время, как Москва - это «старина», «патриархальность». А кроме того для Гришки это ещё и «своё место», скорее временное, чем пространственное. Знак этой прикреплённости - вывеска, красующаяся над ею мастерской. В Москве он пытается найти спасение от наступающего на него «срама». И Москва вроде бы не обманывает гришкиных надежд, снова начинается «старинное» житьё героя, «пьяное», «бездомовое». Но жалкая попытка вернуть прошлое в конечном итоге приводит героя к началу дороги - в «наш город».

Единственным истинным «героем пути», который приближается к автору в понимании идеального пространства, является в цикле Имярек, жаждущий «идти, возглашать».

Интересным представляется вопрос о функционировании категории будущего во временной системе произведения. Явления абсолютной обратимости и повторяемости исключает будущее из системы времён. Даже редкие образы молодого поколения, детей не воспринимаются как носители идеи будущего, они лишь усиливают общее ощущение безысходности, обречённости на повторение судьбы «отцов».

Анализ убеждает, что время и пространство оказываются в «Мелочах жизни» важными средствами изобразительности, передавая призрачность целой исторической эпохи, которая выпала, образовав «воронку», из исторического потока. Символической объективацией «реального» пространства, а также пространственной интерпретацией утратившего динамизм времени становятся в произведении образы «ому¡а», «заколдованного круга», «колеса», «катящейся глыбы».

Однако наряду с созданием чёткой мифологической структуры в цикле происходит её разрушение за счёт присутствия лирического центростремительного пространства. Используя свой излюбленный жанр, автор, с одной стороны, реставрирует мифологические представления о времени и пространстве, воссоздаёт законы «старины», по которым живёт современность, с другой - демонстрирует несоответствие этих патриархальных принципов общему ходу истории.

Лирическое пространство противостоит реальному как норма - антинорме. И эта антитеза причудливо воплотилась в неровной пространственно-временной организации рассказа «Имярек». Жизнь героя, с одной стороны, -эпизод всеобщего «сонного» блуждания в мире «призраков», с другой — пространство и время «реального» мира, входя в сознание Имярека, приобретают линеарную направленность, утрачивая свои мифологические свойства. По мнению Салтыкова-просветителя, только идеальный мир, человеческий дух обладают способностью к развитию, движению, совпадающими со стрелой исторического времени.

Субъективное символическое, вневременное пространство, рождающееся в сознании Имярека и возводящее современность к вечности, существует в произведении на правах третьей реальности. Оно создаётся за счёт сквозных образов и мотивов болезни, смерти, конца (в том числе конца света), слагающихся в итоге в аллегорический образ «мёртвого поля». Сюжето-образующим становится хронотоп кладбища.

В связи с этим было интересно обратиться к эволюции образа в циклах Щедрина 80-х годов. Очевидно, что появление образа «мёртвого поля» подготавливалось предшествующим творчеством писателя. В частности, в последнее десятилетие «замкнутость», ограничение пространства становится характерной приметой стиля М.Е.Саптыкова. В произведениях данного периода («Круглый год», «Убежище Монрепо», «Письма к тётеньке», «Пёстрые письма») наблюдается сужение места действия (мира) до размеров комнаты. Герметичность пространства несёт с собой идею смерти, изоляции, несвобо-

ды личности. Сужение пространства, вместе со сквозными мотивами тюрьмы, смерти делает закономерным появление «мёртвого поля» как символического пространственного плана «Мелочей жизни» (где время навсегда остановилось), а затем создание мрачно-поэтического образа смерти в «Забытых словах».

Символическому миру смерти напрямую соответствует образ природы, появляющийся в кульминационных точках развития сюжета, а также стихия Ночи, несущая идею разрушения, всеобщего конца.

Акцентирование символического плана пространственно-временной системы произведения приближает его к искусству начала XX столетия.

Динамическое сосуществование нескольких пространственных срезов -

'Л'и СЧруК1урНОс ИрОгшЛепИе ИрИ^у 1СТ1зуЮ1Ш1Х о «1">1£ЛОЧаХ ЖНЗт1/> СуиЬСК* ¡ш-

но-лирического и объективно-эпического начал. Жанр цикла создал условия для того, чтобы автор поставил лицом к лицу «старину» и современность и они отразились друг в друге без малейших искажений. Сконструировав здесь мифологическую модель мира как пригодную для большинства, Щедрин окончательно оформляет своё художественное открытие в «Пошехонской старине», где история предстаёт как круговорот, а время оказывается связанным с земледельческим и церковным календарём.

Таким образом, причину исторического застоя писатель видит прежде всего в живучести «старинной» культуры, пошехонской, провинциальной точки зрения на мир. Автор «Мелочей жизни» говорит о «призрачности» мифологического мировосприятия, мешающего обществу совершить прорыв в будущее. Разрушая мифологическую структуру путём введения её в динамичное лирическое пространство, Салтыков занимает позицию просветителя-идеалиста, верящего в возможность духовного прорыва из мифологического в историческое бытие.

В заключении подводятся итоги исследования и делается вывод, что циклизация является важной чертой поэтики, стиля М.Е.Салтыкова.

«Мелочи жизни», завершающие творческие искания писателя, выделяются наличием концептуального начала (в качестве важного объединяющего фактора), эпическим размахом созданной картины, масштабностью заявленных тем и проблем.

Щедринский цикл эволюционировал в 80-е годы по линии усложнения структуры. «Мелочи жизни» отличаются многоплановой организацией, предельной смысловой нагруженностью всех уровней и компонентов.

Максимальное использование структурных возможностей жанра, а также применение диалога, антитезы в качестве ведущего конструктивного принципа позволило М.Е.Салтыкову исследовать действительность «со всех сторон», запечатлеть «мелочное» состояние мира и противопоставить ему высокие духовные ориентиры.

В «Мелочах жизни» субъективно-лирическое начало становится ведущим циклообразующим фактором, обусловившим их лирико-эпическую

природу. Данная модификация является закономерным итогом эволюции жанра с изначально заложенным в нём лирическим потенциалом, связанным с актуализацией в прозе ассоциативного мышления.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. «Мелочи жизни» как точка зрения на мир («Мелочи жизни» М.Е.Салтыкова-Щедрина) // Писатель и литературный процесс: Меж-вуз. сб-к науч. труд. - СПб; Белгород: Изд-во БелГУ, 1998. - С. 142-159.

2. Постановка проблем интеллигенции и культуры в «Мелочах жизни» М.Е.Салтьгкова-Щедрина // Филология на рубеже XXI века: Мат-лы международ, науч. конфер. - Белгород: Изд-во БелГУ, 1999. -С. 39-40.

3. «Мелочи жизни» как основа сюжетно-композиционного единства одноимённого цикла М.Е.Салтыкова-Щедрина // Писатель, творчество: современное восприятие: Сб-к аспирант, науч. статей. — Курск: Изд-во Курск, пед. ун-та, 1999. - С. 52-66.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Качура, Елена Владимировна

Введение.

Глава 1 «Мелочи жизни» как основа сюжетно-композиционного единства цикла.

Глава 2 Повествовательная организация «Мелочей жизни».

Глава 3 Жанрообразующая функция художественного времени и художественного пространства в цикле.

Введение диссертации2000 год, автореферат по филологии, Качура, Елена Владимировна

Данное диссертационное исследование посвящено итоговому циклу М.Е.Салтыкова «Мелочи жизни» (1886 - 1887).

Биография писателя, а также его сатирическое наследие изучены основательно. Однако, несмотря на обширную щедриниану, исследователи не готовы ещё поставить финальную точку: проникновение в художественный мир писателя позволяет открывать всё новые и новые страницы.

1990-е годы становятся особым этапом в исследовании творчества сатирика. Пересматривается ряд положений, связанных с мировоззрением М.Е.Салтыкова, щедриноведы проявляют повышенный интерес к философским, нравственным аспектам его позиции, отказываются от категоричности при рассмотрении вопросов об атеизме, социализме Щедрина. Объектом исследования оказывается долгое время незаслуженно остававшееся в тени раннее творчество писателя, его художественные искания на пути к реализму. Значительное количество работ последних лет посвящено проблеме взаимодействия поэтики произведений сатирика и его литературных современников, использованию писателем фольклорных, религиозных, литературных традиций.1 См.: Творчество М.Е.Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте: Сб-к науч. труд. - Калинин , 1989; М.Е.Салтыков-Щедрин: проблемы мировоззрения, творчества, языка: Мат-лы науч. конф. - Тверь, 1991; М.Е.Салтыков-Щедрин в зеркале исследовательских пристрастий. Мат-лы научн. конф. - Тверь, 1996; Петрова Ц.Г. Сатирический модус человека и мира (на материале творчества М.Е.Салтыкова-Щедрина): Автореф. дис. канд. филол. наук. - М., 1992; Телегин С.М. Мифологические мотивы в творчестве писателей 60-80-х годов XIX века (Ф.М.Достоевский, М.Е.Салтыков-Щедрин, Н.С.Лесков) // Литературные отношения русских писателей XIX -начала XX вв. - М.: 1995. - С. 56-87; Чернец Л.В. Заимствование литературного персонажа и творчество М.Е.Салтыкова-Щедрина // «Как слово наше отзовётся.». Судьбы литературных произведений: Учебн. пособ. -М., 1995. С. 160-177; Дмитриенко С.Ф. Щедрин: незнакомый мир знакомых книг. -М., 1998 и др.

Наметившийся в 80-90-е годы интерес к последнему периоду творчества сатирика,2 его малоизученность, а также возросшее внимание литературоведов к проблеме литературной циклизации, в частности, к эпической разновидности цикла, определяют актуальность работы.

Проблематика, а также отдельные вопросы поэтики «Мелочей жизни» уже рассматривались исследователями. Так, идейно-тематический пласт произведения был разработан А.С.Бушминым, одним из ведущих щедриноведов 1970-х годов. Доказав, что 1880-е годы явились новым этапом творчества сатирика, учёный указал на изменения в художественной манере М.Е.Салтыкова, в числе которых - отказ писателя от «резких приёмов сатирической типизации, не чуждающихся гиперболы, шаржа», а также появление новых тем и проблем, продиктованных «переходной» эпохой (к примеру, темы «среднего человека» ). По мнению А.С.Бушмина, эволюция творческой манеры Щедрина, сосредоточенность на «трагизме обыденной жизни», находящиеся в прямой зависимости от изменения объекта художественного изображения, и обусловили появление итогового цикла с его магистральной темой «мелочей, опутавших нашу жизнь».4

Мысль А.С.Бушмина (труды которого и сегодня играют роль творческого стимула) о «мелочах жизни» как кардинальной проблеме конца XIX

2 Амбокадзе Н.С. Очерки М.Е.Салтыкова-Щедрина 70-80-х годов XIX века. Особенности поэтики. - Киев, 1984; Ауэр А.П. Символ в поэтике щедринской притчи (опыт стилистического анализа «Христовой ночи» и «Забытых слов») // Поэтика символических и музыкальных образов М.Е.Салтыкова-Щедрина. - Саратов, 1988. С. 27-34; Петрук М.Н. Роман «Современная идиллия» в творчестве М.Е.Салтыкова-Щедрина 1870-1880-х годов. - М., 1986; Петрук М.Н. Своеобразие Щедринской сатиры 1870-1880-х годов. Учебн. пособ. - Орск, 1993.

5 Эволюция темы «среднего человека», впервые рассмотренной Вл.Кранихфельдом («Десятилетие о среднем человеке» // «Современный мир», 1907. № 11-12), была прослежена современным исследователем В.А.Мысляковым. - См.: Мысляков В.А. К проблеме «среднего человека» у Салтыкова-Щедрина // Русская литература, 1991. №2. - С. 52-67.

4Бушмин A.C. Сатира Салтыкова-Щедрина. - М.; JI., 1959. - С. 333-340. века нашла убедительное подтверждение в работах сопоставительного характера у литературоведов 1980-1990-х годов.

Так, Г.А.Охотина, сравнив итоговый щедринский цикл и рассказы А.П.Чехова, выявив схождение и различия в решении проблемы «мелочей», пришла к выводу о принципиальных несовпадениях писателей в её трактовке. По мнению исследователя, «мелочи жизни» для М.Е.Салтыкова - повседневное проявление социально-политического порядка вещей, а для Чехова -отражение его философско-эстетических принципов в подходе и изображении жизни.5

Интерпретация «мелочного» и «призрачного» в художественных системах Щедрина и Л.Н.Толстого в 80-е годы стала предметом исследования в статье Л.Н.Кузиной и К.И.Тюнькина. Авторы справедливо указали на близость проблематики произведений писателей, на сходство художественных решений, обоюдное внимание к «среднему человеку», к тому, что составило трагизм его будничного существования.

Интересные типологические параллели в способах художественной реализации темы «мелочей жизни» выявила и Г.А.Абдуллина, обратившаяся к сопоставлению циклов М.Е.Салтыкова и Г.И.Успенского. По её наблюдениям, писателей роднит общее истолкование «мелочей жизни» как «страшного, ставшего обыденным», сходная трактовка «потрясающих драм», принявших вид частных случаев, умение через «мелочи» и бытовые факты выйти на «коренные особенности. строя». Однако в представлении Г.А.Абдуллиной, «мелочи жизни» для Г.Успенского - это «будни «купонно

5 Охотина Г.А. Салтыков-Щедрин и Чехов (проблема «мелочей жизни») // Русская литература, 1979. №2. - С. 117-127.

6 Кузина Л.Н., Тюнькин К.И. Интерпретация «мелочного» и «призрачного» в творчестве Толстого и Салтыкова-Щедрина // Салтыков-Щедрин (1826-1976). -Л, 1976.-С. 126-142. го» строя», а для сатирика - следствие проникновения в повседневность «нивелирующих идеологических установок».7

Отметим, что понятие «мелочи жизни» ассоциируется не только с представлением о магистральной теме итогового щедринского цикла, но и с философской, социально-исторической мыслью, скрепляющей очерки, рассказы и повести в единое эстетическое целое. М.Е.Салтыков предстаёт здесь не только как художник и социальный психолог, но и как мыслитель, основные положения историко-философской концепции которого излагаются уже во Введении (при этом «мелочи жизни» являются её точкой отсчёта). Последний цикл, по верному замечанию авторитетного биографа сатирика С. А.Макашина, венчает многолетние размышления писателя.8

Философичность творчества писателя, наличие у него самостоятельной социологической мысли никогда не вызывали сомнений у отечественных исследователей. Однако долгое время историки литературы стремились представить Щедрина революционным демократом, близким Н.Г.Чернышевскому и Д.И.Добролюбову.9 Тем не менее, уже в монографиях А.С.Бушмина и Е.И.Покусаева10 (при неизменности оценки сатирика как революционного демократа) выявлялась противоречивость его воззрений в 60-е годы и их не

7 Абдуллина Г.А. Салтыков-Щедрин и Глеб Успенский в 80-е годы (проблема «мелочей жизни») // Традиции и новаторство русской прозы XIX века. -Горький, 1988.-С. 34-41.

8 Макашин С.А. М.Е.Салтыков-Щедрин. Последние годы. Биография. - М., 1989.-С. 394.

9 См.: Лукин В.Н. Социологические воззрения М.Е.Салтыкова-Щедрина // Учён. зап. Щербаковского пед. ин-та. Вып. 1. Часть 2. - Щербаков, 1956; Кирпотин В.Я. Философские и эстетические взгляды М.Е.Салтыкова-Щедрина. - М., 1957; Сухотин А.К. О философских взглядах Салтыкова-Щедрина // Труды Томск. ГУ. Т. 136. - Томск, 1957. - С. 49-61; Мушин Б.З. Социологические взгляды Салтыкова-Щедрина // Учён. зап. Удмурд. гос. пед. ин-та. Вып. 14. - Ижевск, 1958. - С. 172-188; Манешин B.C. Общественно-политические взгляды М.Е.Салтыкова-Щедрина. - Харьков, 1960; Дорно-гин И.Д. Общественно-политические взгляды М.Е.Салтыкова-Щедрина. АКД.-М., 1962.

10 Покусаев Е.И. Салтыков-Щедрин в 60-е годы. - Саратов, 1957. тождественность теоретическим положениям Н.Г.Чернышевского и Д.И.Писарева.

Новейшие исследования внесли значительные коррективы в устоявшиеся представления о мировоззренческих основах сатирика. Следует выделить монографию В.А.Мыслякова,11 в которой автор выступает против однозначного именования М.Е.Салтыкова «революционером-демократом» и подчёркивания идеологических различий между ним и народниками. Содержательный, конкретно-сопоставительный анализ концепций сатирика и «старых» народников подвёл исследователя к выводам об идейных схождениях писателя с виднейшими теоретиками-семидесятниками (Бакуниным, Лавровым, Михайловским, Ткачёвым), о сложности и масштабности социально-философских позиций писателя, о ведущей роли «критической мысли», активного аналитического сознания в социологической концепции Щедрина.

Таким образом, В.А.Мысляков (как и С.А.Макашин) заговорил о просветительском демократизме сатирика, и эта точка зрения прочно утверждается в современном щедриноведении. Её разделяет и А.И.Журавлёва, детально проанализировавшая отношение писателя к проблеме народа (на материале «Губернских очерков»), выявившая уникальность её трактовки и заявившая о просветительской направленности его творчества. По мысли А.И.Журавлёвой, Салтыков, в отличие от революционных демократов (идеология которых была идеологией размежевания общества), отказывался видеть пропасть между сословиями: «Как сатирик он и работал с этим парадоксальным и печальным единством, исследуя и преследуя эту болезнь национального сознания (единение в рабстве. - Е.К.) ради её преодоления».12

Демократом-просветителем, до конца своих дней оставшимся верным идеям «естественного права» человека на «свободу, развитие, справедли Мысляков В.А. Салтыков-Щедрин и народническая демократия. - Л., 1984.

12 Журавлёва А.И. Проблема народа в «Губернских очерках» // М.Е.Салтыков-Щедрин в зеркале исследовательских пристрастий. - С. 23. вость», видит писателя и М.В.Строганов. Характеризуя его политическую программу и идеалы, исследователь приходит к убеждению, что главным положением историко-философской концепции писателя является идея о «самодеятельности сознательно относящегося к общественной жизни человека, которая может воплощаться в различных временных, исторически обусловленных формах, но которая никогда не может быть исчерпана как процесс».13

В 1880-е годы М.Е.Салтыков остался верен просветительским, демократическим идеалам. В «Мелочах жизни» в концентрированной и концептуальной форме воплотились мысли Щедрина-философа, социолога, раздвигая рамки произведения до масштаба итогового обобщения одного из самых сложных периодов русской жизни XIX века.

Единственное монографическое исследование итогового щедринского цикла, предпринятое в 1980 году, принадлежит Г.А.Абдуллиной. Её диссертация была посвящена изучению идейно-тематического и образного уровней произведения, его места в творчестве писателя и в историко-литературном процессе.

Опираясь на мемуары, переписку современников, газетную периодику 80-х годов, Г.А.Абдуллина проследила усиление мотивов измельчания жизни в русском общественном сознании середины десятилетия. Останавливаясь на специфике «мелочей жизни» как основополагающей категории русского реализма конца века, исследователь продемонстрировал типологически общее и индивидуальное, творчески самобытное в решении темы «мелочей» литераторами-современниками (М.Е.Салтыков, Г.И.Успенский, В.М.Гаршин, А.П.Чехов). Подчеркнём, что укрупнение сквозного в сатирическом творчестве писателя мотива «пустяка», «мелочи» и его концептуальное «оформление» напрямую связывается здесь с внутренней сутью «переходной» эпохи 80-х годов.

13 Строганов М.В. Идеи «естественного права» в русской литературе XIX века и творчество Салтыкова-Щедрина // М.Е.Салтыков-Щедрин: проблемы мировоззрения, творчества, языка. - С. 49.

Финальный цикл оказывается, таким образом, закономерным итогом эволюции темы «мелочей» в последнее десятилетие творческой деятельности сатирика. Ценным представляется сделанное Г.А.Абдуллиной наблюдение над «эстетическим обогащением» содержания термина «мелочи жизни» и его художественного преобразования в очерковых циклах 1860-80-х годов. Показано, как категория «мелочей» ценностно «укрупняется», «усложняется», вбирая в себя «историю, политику, психологию, представая в значении «обыкновенного» строя жизни и трагической суженности человека».14 «Мелочи жизни» - это и идеологическая категория, подразумевающая «вековой кодекс житейской мудрости», и социально-политический строй в единстве с итогами жизни общества и отдельного человека.

Говоря о философичности цикла, концептуальной оформленности в нём многолетних раздумий Салтыкова-историка и социального философа, Г.А.Абдуллина оценивает цикл как ««энциклопедию мельчающей русской жизни, вобравшую в себя сложный комплекс философско-исторических, социальных и нравственных проблем».15

Однако отдельные положения диссертации Г.А.Абдуллиной представляются нам спорными, среди них - трактовка сюжетно-композиционной и пространственно-временной организации «Мелочей жизни». По нашему мнению, выбранный исследователем принцип анализа, вынуждающий дробить художественное целое, создаёт значительные препятствия для изучения цикла. В настоящей работе мы будем рассматривать «Мелочи жизни» как художественно-эстетическое единство в разрезе интересующих нас проблем.

Последний цикл М.Е.Салтыкова, являясь продолжением предшествующих опытов циклизации (в этом отношении наследие сатирика «полицикл ично», как и творчество Г.И.Успенского), представляет собой важный этап жанровых поисков писателя. И тем не менее вопрос о жанровой приро

14 Абдуллина Г.А. Цикл М.Е.Салтыкова-Щедрина «Мелочи жизни»: Автореф. дис. канд. филол. наук. - Л., 1980. - С. 3.

15 Там же. - С. 2. де «Мелочей жизни» долгое время оставался «на задворках» литературоведения, не подвергаясь детальному и глубокому освещению. В щедриноведе-нии сформировались две точки зрения на жанровые особенности позднего произведения писателя. Первая из них, сложившаяся ещё в прижизненной критике писателя, обстоятельно и доказательно изложена С.А.Макашиным. Он утверждает, что очерки объединены в целое с помощью ведущей идеи-доминанты и являются «самым цельным произведением писателя, если воспринимать его с точки зрения той общей идеи, которой оно подчинено».16 И как следствие, учёный сделал акцент на анализе содержательной стороны произведения, его идейно-тематического уровня. «Мелочи жизни» понимаются им как тематический цикл, тяготеющий к сборнику: «В композицион

11 ном отношении «Мелочи жизни» представляют собой сборник».

Качественно иную оценку щедринскому произведению дал А.С.Бушмин, хотя и не развивая свою мысль. В предложенной им классификации «Мелочи жизни» определяются как классический цикл, противопоставленный, с одной стороны, сборнику, с другой - роману.18 Разделяющая данную точку зрения Г.А.Абдуллина тем не менее убеждена, что «традиционная констатация проблемно-тематического единства, очевидно, уже недостаточна, поскольку не учитывает особенностей поэтики цикла».19 Она трактует «Мелочи жизни» как единое структурированное целое: эпический цикл.

Подобная позиция находит подтверждение в переписке Салтыкова, в истории публикации цикла. В частности, настаивая на необходимости цельного восприятия своего нового произведения, автор писал Н.А.Белоголовому 30 октября 1886 года: «В целом составится довольно большая книжка. не

16 Макашин С.А. Указ. соч. - С. 393.

17Там же.-С. 393-394.

18 Бушмин A.C. Сатира Салтыкова-Щедрина. - С. 413.

19 Абдулина Г.А. Цикл М.Е.Салтыкова-Щедрина «Мелочи жизни» (к проблеме жанра) // Вестник Ленингр. ун-та, №14. История, язык, литература. Вып. З.-Л., 1980.-С. 103. лишённая смысла. Вообще, я к журнальной работе отношусь теперь несколько иначе. К ней (а в особенности к газетной) всего менее применима

20 поговорка scripta manent, и тот, кто не читал меня в книжке, очень мало

21 меня знает». Примечательно и то, что печатавшиеся в «Вестнике Европы» очерки подавались писателем как части законченного целого, с порядковой нумерацией глав, введением и заключением.22 Даже те части цикла, которые печатались без указания на связь с «Мелочами жизни» («Молодые люди», «Полковницкая дочь», «Счастливец», «Читатель»), мыслились автором как фрагменты единого замысла.

Так, в письме А.Н.Соболевскому от 20-го сентября 1886 года Салтыков сообщал: «.ввиду распространения размеров «Мелочей», я нашёл удобным печатать их в большом журнале, а не отрывками в газете». При этом он настаивал на особом порядке публикаций глав: «.я прошу Вас решиться на одно из двух: или отложить продолжение «Мелочей» до 19 октября и начать печатание их все-таки с 3-ей главы, в продолжение трёх воскресений, или же, если Вы и на это не согласны, то будьте так добры, по получении сего, возвратить мне все три главы обратно. Я просто не могу по сей миг успокоиться ввиду предполагаемого пропуска» (XX, 284).

А в письме от 2 мая 1887 года Салтыков говорил, что очерк «Читатель» является частью общего замысла.

К первой публикации глав из «Мелочей жизни» автор написал примечание, из которого следовало, что цикл воспринимался им как единство и именно на такое прочтение он настраивал публику: «Первые две главы «Мелочей жизни» были напечатаны в «Русских ведомостях». Но по мере того, как работа подвигалась вперёд, автор убеждался, что она явится в более

20 написанное остаётся (лат.).

21 Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20-ти томах. - М.: Худ. лит., 1974. Т. 20. - С. 295. В дальнейшем все ссылки на данное издание будут приводиться в тексте с указанием номера тома и страницы.

22 Подробнее об истории публикации очерков см.: Тюнькин К.И. «Мелочи жизни». Примечания. И Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20-ти томах. Т. 16. Кн. 2. - М, 1974. - С. 344-348. цельном виде, будучи напечатана в большом журнале, нежели в газете, где, по самому способу издания, авторский труд поневоле дробится. Поэтому автор решился продолжать «Мелочи жизни» в ежемесячном издании. Да не посетует читатель, что вследствие того первые две главы повторяются здесь для от установления общей их связи с новыми, последующими главами». Собранность «этюдов» и рассказов в единое целое подчеркивается их внешней графически-наглядной обозначенностью: жёсткой авторской фиксацией определенной последовательности разделов и глав (с помощью нумерации).

Таким образом, мы определяем «Мелочи жизни» как эпический цикл, что и принимаем за исходную точку при изучении поэтики произведения.

В последние десятилетия, ознаменовавшиеся исследовательским штурмом незавоёванных, малоосвоенных областей теории литературы, в фокусе внимания исследователей оказались различного рода циклические образования и связанные с ними вопросы генезиса циклов, типологии прозаического и лирического циклов, разработки инструментария для литературоведческого анализа циклических объединений и форм в литературе.

Сам термин «цикл», хотя и произвольно, без чёткого обозначения его терминологической наполненности, употреблялся уже в литературоведении 20-40-х годов (Б.М.Эйхенбаумом, В.В.Виноградовым, Г.А.Гуковским, Б.В.Шкловским и др.).24 Но с конца 60-х годов с ростом научного интереса к осмыслению природы циклизации произошло оформление эпизодически возникавшего термина в одну из категорий жанровой номинации.

Значительный вклад в разработку теории цикла, в частности лирического, внесли исследования Л.К.Долгополова, Л.Е.Ляпиной, И.В.Фоменко, М.Н.Дарвина,25 и др. Что же касается эпического цикла, то исследование

23 Вестник Европы, 1886. № 11.-С. 229.

24 Подробная история возникновения и бытования термина в советском литературоведении представлена в работе З.И.Карцевой: Карцева З.И. Особенности развития болгарской прозы 60-80-х гг. (к проблеме циклизации). - М., 1990.-С. 6-9.

25 Долгополов Л.К. Поэмы Блока и русская поэма конца Х1Х-начала XX веков. - М.; Л., 1964. Ляпина Л.Е. Лирический цикл как художественное единего жанровых разновидностей, типов композиции требует обстоятельного и концептуального развёртывания. Обратимся к работам учёных, сделавших первые шаги в данном направлении.

Одним из основополагающих трудов, посвященным изучению жанровой природы эпического цикла, утверждающим его художественную «полноценность» и самостоятельность, стала монография Ю.В.Лебедева,26 который предпринял успешную попытку истолкования объективных, социально-политических, исторических причин доминирования цикла в жанровой системе русской литературы 40-60-х годов XIX века. Им разработана оригинальная формула динамики цикла, рождающегося, как правило, «на сплетении эпической устремленности литературного процесса с драматической невозможностью полного самоосуществления эпоса»27.

Глубоко анализируя циклы И.С.Тургенева, Ф.М.Достоевского, М.Е.Салтыкова-Щедрина, способы индивидуального эстетического осмысления ими эпического единства русского мира, Ю.В.Лебедев предложил уникальную методику исследования. Она исходит из специфики композиционных связей, доминирующих в цикле, позволяющих выявить многочисленные «созвучия» между фабульно не соединёнными эпизодами и уяснить внутренний глубинный смысл произведения.

В разработку проблем эпической циклизации включились А.С.Янушкевич, В.С.Белысинд, Г.И. Соболевская, Н.Н.Старыгина, Г.А.Шпилевая,28 формируя в литературоведении самостоятельное «циклоство // Проблемы целостности литературного произведения. - Воронеж, 1976.; Фоменко И.В. О поэтике лирического цикла. Калинин, 1984; Дарвин М.Н. Проблема цикла в изучении лирики. - Кемерово, 1983.; Дарвин М.Н. Циклизация в лирике. - Кемерово, 1995.

26 Лебедев Ю.В. У истоков эпоса (очерковые циклы в русской литературе 1840-1860-х годов). -Ярославль, 1975.

37 Лебедев Ю.В. Указ. соч. - С. 10.

28 Янушкевич A.C. Типология прозаического цикла в русской литературе 30-х годов XIX века // Проблемы литературных жанров. - Томск, 1972; Бель-кинд B.C. Принципы циклизации в «Повестях Белкина» Пушкина // Вопросы сюжетосложения. Вып. 3. - Рига, 1974; Соболевская Г.И. Проблемы цикла в ведческое» направление.29

Масштабная работа по обобщению накопленного опыта, а также по созданию целостной картины развития литературной циклизации в XIX веке (закономерностей, направлений, хронологии) была проделана Л.Е.Ляпиной в указанной монографии. Практическая часть предваряется в книге главами теоретического характера, в которых (в процессе наблюдения над произведениями литературы, живописи, музыки, кино) циклизация предстаёт как общеэстетический феномен. Затем автор переходит к исследованию динамики процесса циклизации в лирике, прозе, драме XIX столетия. На основе обзора, систематизации, а также структурного анализа всевозможных разновидностей циклов и циклических форм учёный выявляет общее и собственно родовое в эволюции явления. Важная заслуга автора состоит в том, что бытование цикла в литературе XIX века рассматривается не обособленно, а как важная часть общелитературного движения. При этом Л.Е.Ляпина акцентирует внимание на обусловленности циклообразовательных процессов развитием культурно-эстетического сознания эпохи. Закономерным итогом проведённого исследования стала оценка циклизации как «интереснейшего и значительного феномена общелитературного масштаба», а её динамики как «важной составляющей общего развития русской литературы».30 Примечательно, что разработка собственной проблемы представлена учёным как начало комплексного исследования судеб циклизации в русской литературе, следующим же этапом в выбранном направлении должно стать осмысление циклизации рубежа XIX-XX веков (основные пути эволюции цикла пунктиром обозначены в финале монографии). русской прозе 80-х -начала 90-х годов // Проблемы метода и жанра. Вып. 5. -Томск, 1977; Старыгина H.H. Новеллистические циклы в творчестве Н.С.Лескова 1880-х годов: опыт целостного анализа // Анализ художествено ного текста. - Йошкар-Ола, 1991; Шпилевая Г.А. Жанровая эволюция циклов Г.И.Успенского («Нравы Растеряевой улицы», «Разоренье», «Власть земли»). Автореф. дисс. канд. филол. наук. - Воронеж, 1993.

29 Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе XIX века.- СПб, 1999. - С. 4.

30 Там же.-С. 260.

Несмотря на имеющиеся различия в интерпретациях цикла и некоторый терминологический «разнобой»,31 большинство исследователей понимает под цикличностью, прежде всего, «осознаваемую автором особую художественную возможность»,32 а под циклом «тип эстетического целого, представляющий собой ряд самостоятельных произведений, принадлежащих одному виду искусства, созданных одним автором и скомпонованных им в определённую последовательность».33 Литературоведы едины во мнении, что цикл - это не случайная подборка произведений одного жанра и общей тематики. Это мозаичное органическое целое, части которого своей связью друг с другом образуют «более широкое общее содержание, чем смысл отдельных вещей или их механической совокупности, суммы».34

З.И.Карцева, анализируя современную болгарскую прозу, определяет специфику цикла, исходя из его «голографической» природы, которая проявляется в особой композиции, основанной на смене планов, ракурсов, точек зрения. «Каждый из фрагментов цикла, - отмечает исследователь, - будучи в принципе абсолютно самостоятельным, описывает какой-то «кусочек реальности» с определённого ракурса, демонстрируя своё, частное решение общей проблемы. А все вместе они дают голографическую по своей природе, но широкую, панорамную картину изображаемой действительности, помогают решать поставленные автором вопросы за счет многократного подхода к ним, множественности этих «ракурсов», «точек наблюдения», «голосов»».35 Таким образом, резюмирует З.И.Карцева, циклизированная проза

31 Подробнее о различных подходах к циклу, о терминологических концепциях литературного цикла см.: Киричок Г.А. Эпический цикл в творчестве Г.И.Успенского и проблемы циклизации в русской литературе 60-80-х годов XIX века: Автореф. дис. канд. филол. наук. - Киев, 1996. С. 7-8; Ляпина Л.Е. Жанровая специфика литературного цикла как проблема исторической поэтики // Проблемы исторической поэтики. Исследования и материалы: Межвуз. сб-к науч. труд. - Петрозаводск, 1990. - С. 22. "Сапогов Ю.А. Цикл//КЛЭ. Т. 8.-М., 1975.-С. 398.

33 Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе XIX века. - С. 17.

54 Лебедев Ю.В. Указ. соч. - С. 52.

35 Карцева З.И. Указ. соч. - С. 7. является результатом синтеза, «стремления к изображению потока жизни по частным, индивидуальным проявлениям этой жизни».36

Работа механизма, синтезирующего «частные проявления» жизни, обеспечивающего единство дробного, мозаичного художественного материала, осуществляется во многом благодаря сложному взаимодействию, взаимопроникновению сюжета и композиции. Здесь мы имеем дело с сюжетно-композиционным единством,37 в котором ведущая смыслоразличительная роль принадлежит композиции, тем «скрепам» и «швам», что позволяют «рифмовать» сюжетные эпизоды.

К числу циклообразующих факторов, заложенных в самой жанровой природе цикла, исследователи относят единый образ автора; идейно-тематическое единство, общность сюжетных конфликтов и коллизий; вариативное развитие тем ; общность образно-стилистического решения; лейтмо-тивность повествования; пространственно-временную организацию; обрамляющую композицию, заглавие и его жанрово-детерминирующую роль, тип связи.

Обращение к проблеме художественного своеобразия «Мелочей жизни» на современной стадии её практического освоения при наличии специальных работ цикловедческого характера позволяет рассмотреть произведение под углом его жанрового своеобразия, цикловой природы.

Целью исследования является изучение поэтики итогового щедринского цикла как результата многолетней эволюции жанра в творчестве писателя, а также в русле жанрового движения литературного процесса конца XIX века.

Для достижения указанной цели ставятся следующие задачи:

36 Карцева З.И. Указ. соч. - С. 9.

37 Термин используется, в частности, Л.М.Цилевичем, полагающим, что при анализе художественного произведения «обнаруживаются связи, сочетающие сюжет и композицию в некое единство», специфически выражающее его целостный смысл. - Цилевич Л.М. О проблеме сюжетно-композиционного единства // Сюжетосложение в русской литературе. - Даугавпилс, 1980. - С. 3-12.

- выявить «эстетический сюжет» цикла,38 основные циклообразующие факторы, обусловленные авторской концепцией жанра и особенностями творческой эволюции писателя, раскрыв как теоретический аспект целостности, так и её непосредственное художественное бытие;

- исследовать семантику целого ряда ключевых мотивов, принципиально значимых для организации смыслового пространства цикла;

- охарактеризовать субъектную организацию «Мелочей жизни»;

- проанализировать жанрообразующий механизм композиционных связей, а также жанрообразующую функцию художественного времени и художественного пространства;

Теоретической и методологической основой диссертации являются теоретические положения по вопросам диалектики традиций и новаторства с учётом достижений современного щедриноведения, а также исследования по проблеме литературной циклизации. Работа основывается на сочетании социально-исторического, сравнительно-типологического и структурного методов в их диахронически-синхроническом единстве.

Социально-исторический метод используется при выявлении связей щедринского цикла с социально-исторической действительностью, отражённой в «зеркале» «Мелочей жизни».

Сравнительно-типологический метод применяется с целью изучения «Мелочей жизни» в русле идейных, стилевых, жанровых исканий русской литературы конца XIX века.

Структурный метод необходим при анализе сюжетной, субъектной и пространственно-временной организации «Мелочей жизни», а также жанровой специфики произведений, составляющих цикл.

Научная новизна работы заключается в том, что поэтика «Мелочей жизни» впервые становится предметом специального исследования. Хотя п Термин «эстетический сюжет цикла» принадлежит И.А.Есаулову // Есаулов И.А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения: учёные отмечают устойчивый интерес М.Е.Салтыкова к циклизации художественных форм, в большинстве работ отсутствует интерес к цикловой природе анализируемых произведений. Вопросы жанровой эволюции, типологии и поэтики щедринского цикла ещё ждут своего рассмотрения.39 Предлагаемое исследование является одной из первых попыток определения жанрового своеобразия «Мелочей жизни», а также направления эволюции щедринского цикла в последний период творчества писателя.

Научно-практическое значение диссертации заключается в том, что её результаты могут быть учтены в историко-литературных и теоретических исследованиях по проблеме литературной циклизации. Материалы работы могут найти применение при разработке общих и специальных курсов по истории русской литературы второй половины XIX века.

Апробация работы. Материалы диссертации обсуждались на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Белгородского государственного университета. Основные положения работы были изложены на конференциях и опубликованы в сборниках научных трудов Белгородского, Курского и Санкт-Петербургского университетов.

Основной текст диссертации состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика цикла М. Е. Салтыкова-Щедрина "Мелочи жизни""

Заключение

Проведённое нами исследование ещё раз подтвердило установившееся мнение, что эпическая циклизация - одно из основных направлений жанрового поиска М.Е.Салтыкова. Она являлась характернейшей особенностью его поэтики, индивидуального стиля. Наблюдения убеждают, что эпопейный размах художественных полотен писателя достигался во многом именно благодаря использованию цикла, по мнению теоретиков, как нельзя лучше отвечающего потребности эпического осмысления бытия. Очерки, написанные в страстно полемическом тоне, с остро злободневным, часто фельетонным содержанием, объединённые сатириком в новое значимое целое, рождали масштабную картину русской жизни на конкретном этапе исторического развития. Так, «злоба дня» под пером писателя-циклиста превращалась в «злобу века».

Изучая поэтику «Мелочей жизни» с использованием целостно-системного подхода, мы отметили ряд особенностей, которые были результатом эволюции жанра в творчестве М.Е.Салтыкова, а также отвечали требованиям реализма конца XIX века.

Наиболее наглядно изменения в поэтике щедринского цикла демонстрирует сопоставление первого («Губернские очерки») и последнего («Мелочи жизни») произведений в этом жанре.

Демократическая широта созданных в них картин, глобальность, актуальность тем и проблем (в их числе проблемы пути России, сути единства русского мира, русского национального характера) говорят о М.Е.Салтыкове как писателе эпопейного масштаба. Но очевидны и принципиальные отличия двух циклов, запечатлевших состояние русского мира в различные исторические эпохи.

В переломные для России 50-60-е годы, когда буржуазные отношения, вызревавшие на русской почве, вместе с кризисом власти обнажили необходимость коренного переустройства жизни и страна оказалась на пороге революции, русское сознание ощутило потребность в общенациональной опоре, в объединяющих безусловных ценностях. Литература ответила на данный запрос появлением «эпопейного» цикла, «прозревающего» эпические начала русской жизни. В русле эпических устремлений литературного процесса середины века создавались и «Губернские очерки». Объективность, доверие к факту, желание растворить собственную точку зрения в материале, а следовательно создать структурные возможности для выявления внутренних демократических связей русского мира - отличали первый щедринский цикл.

В 80-е годы XIX века (тоже кризисные) происходило убывание в литературе эпических тенденций. Общественная дифференциация (как следствие утверждения буржуазного уклада) была усилена политической реакцией, идеологическим противостоянием сил. Процесс обособления человека, его «замыкания» в узких рамках частного существования сопровождался потерей высоких объединяющих идеалов. Национальная жизнь утратила цельность, рассыпалась на «осколки» и «мелочи». На этих антиэпических основах писался итоговый цикл «Мелочи жизни». «Дробное», «расколотое» состояние мира потребовало от писателя иных, по сравнению с «Губернскими очерками» принципов воплощения идейно-художественного замысла.

Как показали наблюдения, в качестве эстетической доминанты в «Мелочах жизни» выступают не произвольно возникающие связи между картинами, а субъективное, аналитическое, логико-концептуальное начало. Художник, социолог, историк, публицист - таковы ипостаси автора в цикле. В стройной историко-философской концепции (своеобразном идейно-тематическом ядре книги) краеугольным понятием стали «мелочи жизни», вобравшие в себя весь комплекс проблем эпохи. Под «мелочами» М.Е.Салтыков понимал обыденные, конкретные проявления «призрачного», давно исчерпавшего свои возможности миропорядка.

Пессимистические настроения писателя, симптоматичные для конца века, усиленные реакцией и изнуряющей болезнью, не поколебали «общечеловеческих» идеалов писателя, стремления найти путь к спасению нации и всего человечества. Анализ произведения убеждает в том, что последний цикл был создан на пересечении двух противоположных тенденций: сатири-ко-публицистической и дидактически-морализаторской, в основе которой потребность проповеди вечных, неумирающих ценностей. М.Е.Салтыков выступает здесь не только в привычном качестве обличителя, «диагноста» социальных недугов, но прежде всего как просветитель, «пророк» (сродни своему герою рассказа «Имярек»), указывающий долгожданный выход из лабиринта «мелочей».

При этом «Мелочи жизни» выделяются на фоне циклов 80-х годов не только философичностью, широкоохватностью картины, но и сложностью, стройностью композиционной структуры, взявшей на себя задачу актуализации идеологических аспектов авторской позиции. Стремление показать действительность в её антиномической сложности сделало диалог, полемику, антитезу ведущими конструктивными принципами создания художественного целого, обусловило многоплановую структурную организацию цикла, объединение в рамках книги произведений различных жанров и стилей.

Нами установлено, что использование М.Е.Салтыковым принципов монтажного письма, необычной игры планов изображения, позволило запечатлеть мир в его трагической разобщённости и одновременно указать на личность как объединяющее, возрождающее, позитивное начало. Изучение сюжетно-композиционной организации произведения позволило нам выявить такие важные факторы эстетического единства цикла, как лейтмотив-ность и разветвлённую цепь ассоциативных связей. В системе образов и мотивов мы выделили ряды «жизни» и «смерти», закреплённые соответственно за «вертикальным» и «горизонтальным» композиционными планами.

В «Мелочах жизни» снова заявила о себе такая особенность поэтики щедринского цикла, как жанровая дифференциация входящих в его состав произведений. Но если в «Губернских очерках» при жанровой пестроте компонентов все они были «равноправны», то здесь заявляет о себе жанрово-смысловая антитеза «очерк» - «рассказ» («повесть»). Причём важную разграничительную функцию выполняет в итоговом цикле категория «событие» (принадлежащая к поэтическому ряду «жизни»), закрепляя сюжеты глав за «вертикалью» или «горизонталью».

Мозаичный образ эпохи и её героя («среднего человека») рождают статичные, бессобытийные картины очерков, отличающихся социологизацией описаний, открытым интересом к экономическим, социально-политическим сторонам жизни. Как показал анализ, механистичность, автоматизм героев (являющихся частью сословно-государственной машины, чья жизнь жёстко регламентирована и приведена к «единому знаменателю» сводом «мелочей») становятся здесь почвой для ассоциативных созвучий.

Мы выявили, что с целью выхода на глубинные проблемы эпохи, на изменения в духовном и нравственном облике человека 80-х годов М.Е.Салтыков «перефразирует» в цикле физиологический очерк. В результате повседневность, быт оказываются под пером писателя материализацией «настроений общества», свидетельствуя об измельчании сознания современника. Таким образом, проблему русского национального характера (которую в «Губернских очерках» сатирик связывал с образами «богомольцев» и «странников») автор «Мелочей жизни» решает на образе «среднего человека», с горечью констатируя разрушение духовных основ общенационального единства.

На «горизонтали» в процессе развития эпического сюжета цикла, за счет совокупного движения сквозных мотивов (сна, болезни, бреда, одиночества, сумерек, ночи, тоски, ненастья, остановившегося времени) и образов (марионетки, кладбища, маятника), вырисовывается предельно обобщённый образ «мелочей» - символ русской жизни рубежа веков. Нами также установлено, что многие образы и мотивы амбивалентны, способны «включаться» в противоположные семантические ряды, рождая комплекс противоположных ассоциаций.

Автоматизму, косности персонажей очерков противостоят в цикле «живые» герои рассказов и повестей, не умещающиеся в заданный традицией социальный футляр. Данные главы цикла отмечены усилением психологизма как средства художественного обобщения, тяготением автора к внутреннему описанию. Событием здесь становится пробуждение в героях личностного, индивидуального начала, потребности осмысленного существования, служения, любви. Судьбы-прозрения (результат переосмысления писателем архе-типического сюжета о библейском Иове) образуют ассоциативную цепочку, объединяя героев повестей («Христова невеста», «Портной Гришка», «Счастливец») и рассказов («Черезовы, муж и жена», «Чудинов», «Имярек»). Благодаря работе ассоциативного механизма на «вертикали» формируется лирический сюжет-прозрение, а «больное» сознание приближается к идеальному - авторскому.

На основе проведённых наблюдений мы установили, что в итоговом цикле «мелочному» эпосу («горизонталь») противопоставлена возможность духовного единения нации на основе извечных моральных ценностей («вертикаль»). Высокая этика подвижничества, самоотверженной любви, в её христианском обличии опоэтизированная писателем в образах «богомольцев» и «странников» «Губернских очерков», в «Мелочах жизни» предстаёт как «живое» слово, откровение пророка 80-х, в котором так нуждается современник, заблудившийся в мире ложных истин. Однако идея правдоискательства связана в последнем цикле уже не с роевыми началами народной жизни (как это представлялось Салтыкову в 50-е годы), а с порывом личности к самоопределению. Спасение нации писатель увидел в личном подвижничестве, путь к которому лежит через трагическое прозрение, критическое осмысление прошлого.

Так, говоря о пути России, о состоянии русской жизни, М.Е.Салтыков в 80-е годы вынужден поставить неутешительный диагноз. Измельчание коснулось коренных основ национального бытия; вместо былого единства («Губернские очерки») - разобщённость, «осколочность». Отсутствие мощной объединяющей идеи стало причиной обращения писателя к вечным христианским ценностям, к основам духовности как единственной опоре в смутное, «переходное» время.

Наличие в «Мелочах жизни» эпической «горизонтали», залечатляющей ситуацию общенационального кризиса, и противостоящей ей лирической «вертикали» (своеобразного гимна не умирающему в человечестве стремлению к Истине) дало нам основание определить цикл как лирико-эпический, выделить субъективно-лирическое начало в качестве активного циклообразующего фактора.

Исследование структуры произведения показало, что здесь проявилась такая типологическая черта щедринского цикла как использование родовой специфики произведений в архитектонических целях. Но если в «Губернских очерках» роль смыслового и композиционного «ядра» выполняли драматические главы (раздел «Драматические сцены и монологи»), то в «Мелочах жизни» подобная функция принадлежит уже «ядру» лирическому («Имярек»). Переключение внимания писателя с драмы на лирику обусловлено несколькими причинами: во-первых, особенностями развития литературного процесса конца века, во-вторых, внутренней логикой творчества М.Е.Салтыкова (последовательным усилением в циклах писателя субъективного начала), а в-третьих, динамикой самого жанра, в природе которого изначально заложен лирический потенциал, связанный с актуализацией в прозе ассоциативного мышления.

Наблюдения над повествовательной организацией «Мелочей жизни» подтвердили мысль о доминировании в цикле субъективной тенденции, заявлявшей о себе ещё в первых циклах сатирика. Так, установка на непредвзятость исследования, достоверность, объективность искусства (объединившая писателей в 50-60-е годы) проявилась в «Губернских очерках» на уровне повествования, обусловив появление Щедрина, повествователя и героя. Потребность автора растворить собственную точку зрения в изображаемом им мире (как следствие эпической устремлённости цикла) обусловила «провинциальную» ипостась рассказчика. Образ чиновника Щедрина - это персонификация сложного процесса рождения новых для Салтыкова принципов, нового представления о художнике, который не со стороны наблюдает жизнь, а находится в её гуще. Однако введение Щедрина (выполняющего важную идейную и циклообразующую функции) было отчасти и следствием активизации субъективного начала, утверждением права на субъективную интерпретацию действительности, на вымысел как средство обобщения, раскрытия сути явлений и концентрации авторской оценки.

Наш анализ показал, что повествование «Мелочей жизни» также строится на пересечении указанных стилевых тенденций, однако радикально меняется их соотношение. Отказ от единого рассказчика (как результат эволюции модели повествования в щедринских циклах 80-х годов) от ограничивающего обзор угла зрения, отсутствие в повествовании персонифицированного носителя речи должны были создать иллюзию говорящей самой за себя жизни. Однако нами установлено, что даже в объективированной части повествовательного монолога («Черезовы, муж и жена», «Чудинов», «Ангелочек», «Христова невеста», «Сельская учительница», «Полковницкая дочь», «Адвокат», «Земский деятель», «Имярек») существует тенденция к субъекти-вации.

Принципы существования «многоголосия» в «Губернских очерках» и «Мелочах жизни» сущностно различны. Многообразие субъектных форм выражения авторского сознания в раннем произведении было следствием утверждения писателем демократической концепции искусства, доверия читателя к жизни. В итоговом цикле «многоголосие» - исходная ситуация для полемики и дискредитации чуждой писателю идеологии.

В результате наблюдений мы пришли к выводу, что в повествовании «Мелочей жизни» представлены две противоположные и неравноправные точки зрения на мир (автора, близкого ему повествователя и «улицы», «провинции»), диалог которых формирует повествовательный сюжет цикла. Духовный провинциализм русского общества, его косность, инертность (квинтэссенция «Губернских очерков») становятся объектом обличений Салтыкова, сатирика и публициста, в циклах 60-70-х годов. Внимание писателя к духовной сфере жизни, его просветительская вера в созидающую силу слова предопределили задачу идейного развенчания житейской философии «мелочей», питающей общественное сознание и в 80-е годы.

В цикле налицо очевидная установка автора на «монологическое», подавляющее остальные «голоса» звучание собственного слова. С официально-обывательской нормой автор полемизирует устами любимых героев (Чуди-нова, Гришки, Имярека), доказывает её некомпетентность путём ограничения объёма видения рассказчика («Портной Гришка»). В главах с объективированным повествованием («Чудинов», «Ангелочек», «Земский деятель») он даёт ироническую оценку «мудрости веков», ставшей «истиной минуты». И наконец, монтируя повествование, автор располагает субъектов речи так, чтобы многоголосое диалогическое слово к финалу цикла постепенно переросло в слово, идеологически родственное авторскому.

В «Мелочах жизни» отсутствует идейно-психологическое «двоение» повествователя (как это было с рассказчиком «Губернских очерков»), авторская позиция чётко определена. «Раздвоение» повествования заявляет о себе только на композиционном уровне: автор Введения «расслаивается» на публициста, сатирика и лирического героя, принадлежащих разным планам изображения. Как результат данного расслоения в цикле сосуществуют несколько пафосов. Усиливавшееся на протяжении двадцатилетнего творчества публицистическое начало присутствует в «Мелочах жизни» наряду с лирической стихией, сатирической и дидактической струёй, эпическим стремлением к объективности. И такой синтез, бесспорно, приближал произведение к литературе XX столетия.

Анализ убеждает также в сложности пространственно-временной организации итогового цикла. Мы выделили три плана: лирическое время-пространство (воспоминания Имярека), «реальное» пространство, с циклически движущимся временем (возникающее внутри воспоминаний), и символическое, вневременное пространство (создающееся посредством «эсхатологического» хронотопа, возводящего современность к вечности).

Образ эпохи исторического «перерыва» (как антинормы), мысль о вне-историчности воссоздаваемой действительности художественно воплощается автором во многом благодаря хронотопу провинции и мифологическому хронотопу. Художественное время и художественное пространство, таким образом, выполняют в цикле важную изобразительную функцию, помогая передать «призрачность» целой эпохи русской жизни, «выпавшей» из целеустремлённого исторического потока.

Интересен тот факт, что в «Губернских очерках» пространственно-временная общность произведений являлась важным циклообразующим фактором. Тесная семейственность, провинциальное соседство вместе с концентрацией места действия объективировали идею общенационального родства, единства русского мира. В «Мелочах жизни» наблюдается противоположная ситуация: обширность изображённого пространства, значительные перемещения авторского «объектива», пространственная обособленность героев призваны воплотить мысль об антиэпичности изображаемой жизни.

Однако примечателен тот факт, что создав в цикле мифологическую структуру, автор разрушает её, помещая внутри лирического центростремительного пространства воспоминаний героя. Выбранная писателем пространственно-временная модель позволила запечатлеть в рамках одного произведения две отличные концепции времени: историческую и мифологическую, свойственную обывательскому сознанию. По нашему мнению, сосуществование в цикле «реального» и «лирического» планов является структурным проявлением субъективно-лирического и объективно-эпического начал, критической и дидактической стилевых тенденций.

Наблюдения свидетельствуют, что пространственно-временная организация «Мелочей жизни», как и «Губернских очерков», стала важным средством осмысления писателем прошлого, настоящего и будущего России. Ещё в первом цикле Салтыков интуицией художника угадал важное свойство русской жизни - провинциальную неповоротливость, внутреннюю застойность. Поэтому внешняя временная динамика цикла (от «прошлых» к «новым» временам) снимается за счёт установления глубинного родства двух эпох. Автор «Мелочей жизни», получая возможность на новом историческом витке подтвердить своё открытие, не ограничивается разоблачением эпохи «перерыва». Верный просветительскому заданию, он выражает свою точку зрения на возможность выхода из исторического тупика через пространственно-временную организацию. Рефлексия, пробуждение самосознания - вот путь освобождения от поработившего жизнь косного обычая.

Мы установили закономерность появления в «Мелочах жизни» символического пространства («мёртвое поле») в качестве третьей реальности. Это результат сужения пространства в циклах 80-х годов («Письма к тётеньке», «Пёстрые письма», «Пошехонские рассказы»), а также усиления сквозных мотивов тюрьмы, смерти, одиночества. Результатом увеличения роли символа в произведениях М.Е.Салтыкова станет появление «Забытых слов», где восприятие действительности целиком будет переведено в символический план.

Подводя итог, отметим, что в 80-е годы произошло усложнение структуры щедринского цикла вследствие творческой эволюции писателя, динамики явления циклизации второй половины XIX столетия, а также специфики литературного процесса конца века. «Мелочи жизни» как «последнее слово» писателя в этом жанре отличаются многоплановой организацией, предельной смысловой нагруженностью всех уровней и компонентов, синтезом жанров и стилей, усилением субъективно-лирического начала, связанными со свёртыванием в литературе эпических тенденций.

Максимальное использование структурных возможностей цикла позволило М.Е.Салтыкову всесторонне исследовать действительность, запечатлеть «мелочное» состояние общенационального бытия и одновременно противопоставить ему высокие духовные ориентиры, «забытые слова», без которых

Щедрин-просветитель не представлял себе поступательного движения человечества.

Список научной литературыКачура, Елена Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абдуллина Г.А. «Имярек» в идейно-художественной системе цикла М.В.Салтыкова-Щедрина «Мелочи жизни» // Русская литература, 1980. №2.-С. 173-179.

2. Абдуллина Г.А. Салтыков-Щедрин и Г.И.Успенский в 80-е годы (проблема «мелочей жизни») // Традиции и новаторство русской прозы XIX века: Межвуз. сб-к научн. труд. Горький: Изд-во Горьк. пед. ин-та, 1980.-С. 34-41.

3. Абдуллина Г.А. Цикл М.Е.Салтыкова-Щедрина «Мелочи жизни»: Автореф. дис. канд. филол. наук. Л., 1980. - 15 с.

4. Абдуллина Г.А. Цикл М.Е.Салтыкова-Щедрина «Мелочи жизни» (к проблеме жанра) // Вестник Ленингр. ун-та, №14. История, язык, литература. Вып. 3. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1980. - С. 103-107.

5. Абрамович С.Д. Концепция личности у Чехова-повествователя в контексте идейно-эстетических исканий русского реализма: Автореф. дис. докт. филол. наук. Киев, 1991. - 49 с.

6. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы М.: Наука, 1977.-320 с.

7. Амбокадзе Н.С. Очерки М.Е.Салтыкова-Щедрина 70-80-х годов XIX века. Особенности поэтики. Автореф. дис. канд. филол. наук. -Киев, 1984.-24 с.

8. Арсеньев К. Новейшие произведения Салтыкова. // Вестник Европы, 1888, № С. 349-372.

9. Аскин Я.Ф. Категория будущего и принципы её воплощения в искусстве // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. -Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1974. С. 67-73.

10. Ю.Атарова К.Н., Лесскис Г. А. Семантика и структура повествования от 1-го лица в художественной прозе // Известия АН СССР. Серия литературы и языкознания. Т. 35. № 4. М.: Изд-во АН СССР, 1976. -С. 343-356.

11. Атарова К.Н., Лесскис Г.А. Семантика и структура повествования от 3-го лица в художественной прозе // Известия АН СССР. Серия литературы и языкознания. Т. 39. № 1. М.: Изд-во АН СССР, 1980. -С. 33-46.

12. Ауэр А.П., Борисов Ю.Н. Поэтика символических и музыкальных образов М.Е.Салтыкова-Щедрина. Саратов; Изд-во Сарат. ун-та, 1988.- 112 с.

13. Базилевская А. Трагедия «встревоженной бессознательности» в творчестве М.Е.Салтыкова-Щедрина восьмидесятых годов // Учен, зап. Урал. гос. ун-та. № 45. Сер. филологическая. Вып. 3. Сб-к. 1. -Свердловск: Изд-во. Урал. ГУ, 1966. С. 24-26.

14. Балуев С.М. К проблеме образа автора в публицистике // Вестник Ленингр. ун-та. Серия 2. История, языкознание, литературоведение. Вып 3. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1990. - С. 100-103.

15. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. -М.: Худ. лит., 1975. 502 с.

16. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М.: Худ. лит., 1986.-541 с.

17. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. 4-е изд-е. М.: Сов. Россия, 1979.-318 с.

18. Белькинд В.С. Принципы циклизации в «Повестях Белкина» Пушкина // Вопросы сюжетосложения. Вып 3. Рига: Звайгзне, 1974. -С. 118-128.

19. Бергсон А. Смех. -М.: Искусство, 1992. 127 с.

20. Богданов В.А. Проблема очеркового жанра (очерк в демократической литературе 1840-1860 гг.): Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1967.- 18 с.

21. Богданов В.А. Теория в долгу (о жанровой специфике очерка) // Вопросы литературы, 1964. № 12. С. 46-48.

22. Болдина Л.И. Ирония как вид комического: Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1981. 23 с.

23. Бондарева Т. Художественные тардиции сатиры М.Е.Салтыкова-Щедрина в русской демократической литературе начала XX века // Из истории русского реализма конца XIX- начала XX вв. М.: Изд-воМоск. ун-та, 1986.-С. 100-110.

24. Бочарова А.К. Салтыков-Щедрин. Полемический аспект сатиры // Учён. зап. Пенз. гос. пед. ин-та. Вып 18. Саратов; Пенза: Приволж. кн. изд-во, 1967. - 200 с.

25. Бурдина И.Ю. Жанровая система Л.Н.Толстого 1880-х годов: природа своеобразия // Время и творческая индивидуальность писателя. -Ярославль: 1990.-С. 58-68.

26. Бушмин A.C. Сатира Салтыкова-Щедрина. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959.-644 с.

27. Бушмин A.C. Художественный мир Салтыкова-Щедрина. Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1987. - 365 с.

28. Бялый Г.А. Чехов и русский реализм. Очерки. Л.: Сов. писатель, 1981.-399 с.

29. Введение в литературоведение. Под ред. Г.Н.Поспелова. М.: Высшая школа, 1976. - 422 с.

30. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М.: Гослитиздат, 1959. - 654 с.

31. Гей Н.К. Время и пространство в структуре произведения // Контекст 1974: Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1975.-С. 213-228.

32. Геймбух Е.Ю. Образ автора как категория филологического анализа художественного текста (на материале произведений литературы малой формы): Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1995. 15 с.

33. Гин М.М. О своеобразии реализма Н.А.Некрасова. Петрозаводск: Карел, кн. изд-во, 1966. - 288 с.

34. Гиппиус В.В. От Пушкина до Блока. -М; Л: Наука, 1966. 347 с.

35. Гиршман М.М. Литературное произведение. Теория и практика анализа. -М.: Высш. школа, 1991. 159 с.

36. Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М.: Сов. писатель, 1989.-367 с.

37. Глушков Н.И. Очерк в русской литературе. Ростов н/Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1966. - 76 с.

38. Глушков Н.И. Очерковая проза. Ростов н/Дону: Изд-во Рост, унта, 1979.-215 с.

39. Головко В.М. Поэтика русской повести. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1992.-191 с.

40. Голубков С.А. Мир сатирического произведения. Учебное пособие по спецкурсу. Самара: Изд-во Самар. гос. пед. ин-та, 1991. - 101 с.

41. Горячкина М.С. Сатира Щедрина и русская демократическая литература 60-80-х годов XIX века. М.: Наука, 1977. - 176 с.

42. Гречнев В.Я. Русский рассказ конца Х1Х-ХХ века. Л.: Наука. Ле-нигр. отд-е, 1979. - 208 с.

43. Гуревич А.Я. Что есть время? // Вопросы литературы, 1968. № 11.-С. 151-174.

44. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд., испр. и доп. -М.: Искусство, 1984.-350 с.

45. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х томах. М.: Русский язык, 1998.

46. Дарвин М.Н. Русский лирический цикл. Красноярск: Изд-во Красноярск, ун-та, 1988. - 137 с.

47. Дергачёв И.А. Мамин-Сибиряк в литературном контексте второй половины XIX века. Екатеринбург: Изд-во Уральск, ун-та, 1992. -222 с.

48. Дмитриенко С.Ф. Пошехонский исход (художественное своеобразие последней книги М.Е.Салтыкова) // М.Е.Салтыков в зеркале исследовательских пристрастий. Тверь, 1996. - С. 94-100.

49. Дмитриенко С.Ф. Щедрин: незнакомый мир знакомых книг. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998. - 81 с.

50. Дорногин И.Д. Общественно-политические взгляды М.Е.Салтыкова-Щедрина: Автореф. дисс. канд. наук. -М., 1962. 15 с.

51. Драгомирецкая Н.В. Автор и герой в русской литературе Х1Х-ХХ вв. — М.: Наука, 1991. 379 с.

52. Есаулов И.А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения: «Миргород» Н.В.Гоголя. -М.: РГПУ, 1997.

53. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. М.: Прогресс, 1996.

54. Журавлёва А.И. Проблема народа в «Губернских очерках» И М.Е.Салтыков-Щедрин в зеркале исследовательских пристрастий: Мат. науч. конф. Тверь: Изд-во Твер. ГУ, 1996. - С. 19-23.

55. Зарецкий В.А. О лирическом сюжете «Миргорода» Н.В.Гоголя // Вопросы сюжетосложения. Вып 5. Даугавпилс: Изд-во Даугав-пилс. пед. ин-та, 1978. - С. 29-41.

56. Зарецкий В.А., Цилевич Л.М. Об основных направлениях сюжетосложения // Сюжетосложение в русской литературе. Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1980. - С. 13-24.

57. Каминский В.И. Пути развития реализма в русской литературе конца XIX века. Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1979. - 197 с.

58. Каронин С. (Петропавловский) Сочинения: В 2-х томах. Т. 1. М.: Худ. литература, 1958. - 612 с.

59. Карцева З.И. Особенности развития болгарской прозы 60-80-х гг. (к проблеме циклизации). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. - 143 с.

60. Келдыш В. . На рубеже художественных эпох (о русской литературе конца XIX- начала XX века) // Вопросы литературы, 1993. № 2. -С. 92-105.

61. Киричок Г.А. Эпический цикл в творчестве Г.И.Успенского и проблемы циклизации в русской литературе 60-80-х годов XIX века: Автореф. дис.канд. филол. наук.-Киев, 1996.-21 с.

62. Кирпотин В.Я. Философские и эстетические взгляды М.Е.Салтыкова-Щедрина. М.: Госполитиздат, 1957. - 592 с.

63. Коган М.С. Пространство и время в искусстве как проблема эстетической науки // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1974. - С. 30-34.

64. Козьмин В.Ф. Автор и образ повествователя в романах и циклах М.Е.Салтыкова-Щедрина // Филологические науки, 1967. № 4. С. 13-23.

65. Козьмин В.Ф. Композиция романов и циклов М.Е.Салтыкова-Щедрина: Дис. канд. филол. наук. М., 1967. - 16 с.

66. Корман Б.О. Из наблюдений над терминологией М.М.Бахтина // Проблема автора в русской литературе. Ижевск: Изд-во Удмурт. ГУ, 1978.-С. 184-189.

67. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М.: Просвещение, 1972. - 110 с.

68. Корман Б.О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора // Страницы истории и русской литературы. М.: Наука, 1971. - С. 199-207.

69. Корман Б.О. Лирика Н.А.Некрасова. Воронеж, 1964. - 390 с.

70. Корман Б.О. Реализм и нормативное начало // Проблемы типологии литературного процесса. Пермь, 1981. - С. 3-7.

71. Кранихфельд Вл. Десятилетие о среднем человеке // Современный мир, 1907. №11-12.

72. Краткая литературная энциклопедия. М. 1975.

73. Кривонос В.Ш. Проблема читателя в творчестве Гоголя. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1981. - 167 с.

74. Кузина J1.H., Тюнькин К.И. Интерпретация «мелочного» и «призрачного» в творчестве Толстого и Салтыкова-Щедрина // Салтыков-Щедрин (1826 1976). JL: Наука. Ленингр. отд-е, 1976. - С. 126-141.

75. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе XIX века. -М.: Просвещение, 1982.-239 с.

76. Курлянская Г.Б. Эстетический мир И.С.Тергенева. Орёл: Изд-во гос. телерадиовещат. компании, 1994. -331 с.

77. Лавреневская A.C. Объективное и субъективное в очерке (к теории жанра): Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1989. 24 с.

78. Лебедев Ю.В. У истоков эпоса (очерковые циклы в русской литературе 1840-1860-х годов). Ярославль: Изд-во Ярослав, гос. пед. ин-та 1975.- 162 с.

79. Левитан Л.С. Финал как элемент сюжетно-композиционной системы // Сюжет и художественная система: Межвуз. сб-к науч. труд. -Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1983. С. 33-48.

80. Левитан Л.С., Цилевич Л.М, Сюжет и идея. Рига: Звайгзне, 1973. -277 с.

81. Литвинова Е.В. Эсхатологические мотивы в «Истории одного города» М.Е.Салтыкова-Щедрина // Студент и научно-технический прогресс. Филология. Новосибирск, 1980. - С. 53-59.

82. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд-е, дополн. -М.: Наука, 1979.-352 с.

83. Лотман Ю.М. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя // Уч. зап. Тартуского ГУ. Труды по русской и словянской филологии. XI. Литературоведение. Вып. 202. Тарту: Изд-во Тарт. унта, 1968.-С. 5-50.

84. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.-384 с.

85. Лукин В.Н. Социологические воззрения М.Е.Салтыкова-Щедрина // Уч. зап. Щербаков, пед. ин-та. Вып 1. Часть 2. Щербаков: Изд-во Щербаков, пед. ин-та, 1956. - С. 27-54.

86. Ляпина Л.Е. Литературный цикл в аспекте проблемы жанра // Проблемы литературных жанров: Мат. VI науч. межвуз. конф. Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1990. - 26-28.

87. Ляпина Л.Е. Лирический цикл как художественное единство // Проблема целостности литературного произведения. Воронеж: Изд-во. Воронеж, гос. пед. ун-та, 1976. - С. 122-138.

88. Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе XIX века. СПб.: СпбГУ, 1999.-281 с.

89. Макашин С.А. Салтыков-Щедрин, Середина пути, 1860-1870-е гг. Биография. -М.: Худож. литература, 1984. 575 с.

90. Макашин С.А. М.Е.Салтыков-Щедрин. Последние годы. Биография. М.: Худож. литература, 1989. - 526 с.

91. Манн Ю.В. Человек и среда (заметки о «натуральной» школе) // Вопросы литературы, 1968. № 9. С. 115-134.

92. Манешин B.C. Общественно-политические взгляды М.Е.Салтыкова-Щедрина. Харьков: Харьков, кн. изд-во, 1960. - 230 с.

93. Медриш Д.Н. Структура художественного времени в фольклоре и литературе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве.- Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1974. С. 122-172.

94. Москвина Р.Р., Мокроносов Г.В. Человек как объект философии и литературы. Иркурск, 1987.

95. Мотылёва Г.Л. О времени и пространстве в современном зарубежном романе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве.- Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1974. С. 186-200.

96. Мушин Б.З. Социологические взгляды Салтыкова-Щедрина // Учён, зап. Удмурд. гос. пед. ин-та. Вып 14. Ижевск, 1958. - С. 172-188.

97. Мысляков В.А. Искусство сатирического повествования (проблема рассказчика у Салтыкова-Щедрина). Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1966.-107 с.

98. Мысляков В.А. К проблеме «среднего человека» у Салтыкова-Щедрина// Русская литература, 1991. № 2. С. 52-67.

99. Мысляков В.А. Салтыков-Щедрин и народническая демократия. -Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1984. 262 с.

100. Николаев Д.П. Сатира Щедрина и реалистический гротеск. М.: Худ. лит., 1977.-358 с.

101. Николаев Д.П. Смех Щедрина. М.: Советский писатель, 1988. -397 с.

102. Образцы изучения текста художественного произведения в трудах отечественных литературоведов. Эпическое произведение. Сост. Б.О.Корман. Под ред. Д.И.Черашней и В.И.Чулкова. 2-е изд-е, до-полн. Вып 1. Ижевск: Изд-во Удмурд. ун-та, 1995. -243 с.

103. Орфанова А.Н. Своеобразие воплощения положительного идеала в «Мелочах жизни» М.Е. Салтыкова-Щедрина // Проблема традиций и новаторства в русской литературе XIX- начала XX века. Горький: Изд-во Горьк. гос. пед. ун-та, 1981. - С. 80-86.

104. Охотина Г.А. Салтыков-Щедрин и Чехов (проблема «мелочей жизни») // Русская литература, 1979. № 2. С. 117-127.

105. Петрова Ц.Г. Сатирический модус человека и мира (на материале творчестваМ.Е.Салтыкова-Щедрина): Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1992.-21 с.

106. Петрук М.Н. Роман «Современная идиллия» в творчестве М.Е.Салтыкова-Щедрина 1870-1880-х годов. Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1986. 16 с.

107. Петрук М.Н. Своеобразие щедринской сатиры 1870-1880 годов: Учеб. пособ. Орск: Изд-во. Орск. гос. пед. ин-та, 1993. - 88 с.

108. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. 6-е изд. М.: Гос. учебно-педагог. изд-во, 1938.-451 с.

109. Покусаев Е.И. Салтыков-Щедрин в 60-е годы. Саратов, 1957. -271 с.

110. Порошенков Е.П. Автор в «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина // Проблема автора в художественной литературе. -Ижевск: Изд-во Удмурд. ГУ, 1990. С. 85-87.

111. Прокопенко З.Т. М.Е.Салтыков-Щедрин и И.А.Гончаров в литературном процессе XIX века. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1989.-222 с.

112. Прокопенко З.Т. Эпоха «великих реформ» в зеркале сатиры М.Е.Салтыкова-Щедрина «История одного города»: Учебное пособие. Белгород: Изд-во Белгород, гос. пед. ин-та, 1993. - 42 с.

113. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. 2-е изд-е. СПб: Алтея, 1997.-284 с.

114. Проскурина Ю.М. Повествователь в «Губернских очерках» М.Е.Салтыкова // Проблема автора в русской литературе. Ижевск: Изд-во Удмурд. ГУ, 1978. - С. 40-48.

115. Пруцков Н.И. Г.Успенский семидесятых- начала восьмидесятых годов. Харьков: Изд-во Харьков, ун-та, 1955. - 219 с.

116. Пудовкин В.И. Избранные статьи. М.: Искусство, 1955. - 464 с.

117. Пушкарёва B.C. Приёмы и принципы создания образа народа в поэме H.A.Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» // Творческая индивидуальность поэта и литературный процесс. Белгород: Изд-во Белгород, пед. ун-та, 1996. - С. 60-67.

118. Руденко Ю.К. Принцип циклизации в художественной системе Н.Г .Чернышевского (к постановке вопроса) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. JL: Изд-во ЛГУ, 1984. - С. 184-212.

119. Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра. Под ред. Б.С.Мейлаха. Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1973. - 365 с.

120. Савостин И.Г. Диалектика фабулы, сюжета и композиции поэмы Н.А.Некрасова «Современники». 1 .Фабульность и монтаж // Вопросы сюжетосложения. Вып 4. Рига: Звайгзне, 1976. - С. 81-90.

121. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 20-ти томах. -М.: Худож. литература, 1965-1977.

122. Сапогов В.А. Сюжет в лирическом цикле // Сюжетосложение в русской литературе. Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1980.-С. 90-97.

123. Сарбаш Л.Н. Типология повествования в прозе И.С.Тургенева. -Чебоксары: Изд-во Чуваш, ун-та, 1993. 28 с.

124. Свительский В.А. Композиция как одно из средств выражения авторской оценки в произведениях Достоевского // Достоевский материалы и исследования. Т. 2. Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1976. - С. 11-18.

125. Свительский В,А. Об изучении авторской оценки в произведениях реалистической прозы // Проблема автора в русской литературе. -Ижевск: Изд-во Удмурд. ГУ, 1978. С. 3-12.

126. Сидяков Ю.Л. Сюжет в очерковом цикле (к интерпретации «Мелочей архиерейской жизни» Н.С.Лескова) // Сюжет и художественная система: Межвуз. сб-к науч. труд. Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1983. - С. 136-144.

127. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М.: Художественная литература, 1972. - 543 с.

128. Скобелев В.П. Поэтика рассказа. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1982.- 155 с.

129. Скобелев В.П. «Системно-субъектный метод» в трудах Б.О.Кормана. Его значение для изучения теории и истории литературы II Проблема автора в художественной литературе. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та 1990. - С. 3-5.

130. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. Под ред.

131. B.Я.Петрухина. М.: Эллис Лак, 1995. - 413 с.

132. Соболевская Г.И. Проблема цикла в русской прозе 80-х-начала 90-х годов (К постановке проблемы. Статья первая) // Проблемы метода и жанра. Вып 5. Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1977. - С. 74-81.

133. Соколова К.И. Путь М.Е.Салтыкова-Щедрина от «Мелочей жизни» к «Пошехонской старине» // Историко-литературный сборник. Статьи и сообщения. Л.: Изд-во ЛГПИ, 1976. - С. 209-225.

134. Старикова В.А. Гаршин и Чехов (проблема художественной детали). Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1981. 17 с.

135. Старыгина Н.Н Новеллистические циклы в творчестве Н.С.Лескова 1880-х годов: опыт целостного анализа // Анализ худо-жественного текста. Йошкар-Ола: Изд-во Марийск. ун-та, 1991.1. C. 63-78.

136. Старыгина Н.Н «Объективные очерки А.А.Сырнева» Н.Г.Чернышевского // История русской литературы второй половины XIX века. Практикум. М.: Флинта-Наука, 1998. - С. 94-100.

137. Старыгина H.H. Циклизация в русской литературе XIX века и творчество Н.С.Лескова // Модификация художественных форм в историко-литературном процессе. Свердловск: Изд-во УрГУ, 1988. - С. 59-72.

138. Старыгина H.H. Новеллистический цикл в творчестве Н.С.Лескова 80-х годов: опыт целостного анализа // Анализ художе-ственного текста: Межвуз. сб-к научн. труд. Йошкар-Ола: Изд-во Марийск. ГУ, 1991.-С. 67-78.

139. Степенова К.П. Очерк как жанр описательный // Жанровое новаторство в русской литературе конца XVIII-XIX вв. Л.: Изд-во Ле-нингр. гос. пед. ин-та, 1974. - С. 48-57.

140. Степенова К.П. Поэтика описания (Русская художественная проза 1830-1840 гг.). Автореф. дис. канд. филол. наук. Л. 1975. - 18 с.

141. Строганов М.В. Идеи «естественного права» в русской литературе XX века и творчество Салтыкова-Щедрина // М.Е.Салтыков-Щедрин: проблемы мировоззрения, творчества, языка: Мат. науч. конф. Тверь: Изд-во Твер. ГУ, 1991. - С. 39-52.

142. Стюфляева М.И. Образные ресурсы публицистики. М,: Мысль, 1982.- 176 с.

143. Сухотин А.К. О философских взглядах Салтыкова-Щедрина // Труды Томского ГУ. Т. 136. Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1957. - С. 51-61.

144. Таборисская Е.М. О понятии «пространство героя» (на материале романа И.А.Гончарова «Обломов») // Проблема автора в художественной литературе. Известия Воронеж, гос. пед. ин-та. Т. 148. Вып 4. Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. пед. ин-та, 1974. - С. 43-64.

145. Творчество М.Е.Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте: Сб-к науч. труд Калинин. ГУ. Калинин: Изд-во КГУ, 1989.-140 с.

146. Телегин С.М. Мифологические мотивы в творчестве писателей 60-80-х годов XIX века (Ф.М.Достоевский, М.Е.Салтыков-Щедрин, Н.С.Лесков) // Литературные отношения русских писателей XIX-началаXX вв. -М.: Изд-во МПУ, 1995.-С. 148-162.

147. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений (Юбилейное): В 91-м томах. М.; Л., 1928-1958 гг. Т. 63. М.; Л.: Гослитиздат, 1934. - 522 с.

148. Топоров В.Н. К вопросу о циклах в истории русской литературы // Литературный процесс и развитие русской культуры ХУШ-ХХ вв.: Тезисы науч. конф. Таллинн: Изд-во. Таллинн, пед. ин-та, 1985.-С. 4-10.

149. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издат. группа «Про-гресс»-«Культура», 1995. - 624 с.

150. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 28-ми томах. М.; Л.: Наука, 1960-1966. Письма. Т. 10.-М.; Л., 1965.

151. Тюпа В.И. Эстетическая функция художественного пространства // Пространство и время в литературе и искусстве. Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1990. - С, 9-10.

152. Усакина Т.И. История, философия, литература (середина XIX века). Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1968. - 294 с.

153. Успенский Б.А. Поэтика композиции. М.: Искусство, 1970. -218 с.

154. Утехин Н.П. Жанры эпической прозы. Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1982.- 185 с.

155. Фёдоров Ф.П. Система событий в новеллах Г.Клейста («Землетрясение в Чили») // Вопросы сюжетосложения. Вып 5. Рига: Звайгзне, 1978.-С. 79-91.

156. Фоменко И.В. Лирический цикл: становление жанра, поэтика. -Тверь: Изд-во ТГУ, 1992. 123 с.

157. Фоменко И.В. О поэтике лирического цикла: Учеб. пособ. Калинин: Изд-во КГУ, 1984. - 79 с.

158. Фридлендер Г.М. Поэтика русского реализма. Очерки о русской литературе XIX века. Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1971. - 293 с.

159. Хализев В.Е. Теория литературы: Высшая школа, 1999. 398 с.

160. Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. М.: Советский писатель, 1975. - 408 с.

161. Цейтлин А.Г. Становление реализма в русской литературе. Русский физиологический очерк. М.: Наука, 1965. - 319 с.

162. Цилевич Л.М. О проблеме сюжетно-композиционного единства // Сюжетосложение в русской литературе. Даугавпилс: Изд-во Дау-гавпилс. пед. ин-та, 1980. - С. 3-12.

163. Цилевич Л.М. О соотношении персонажей и повествователя в сюжете чеховского рассказа // Проблема автора в русской литературе. Ижевск: Изд-во Удмурд. ГУ, 1978. - С. 74-81.

164. Цилевич Л.М. События как пространственно-временная категория // Пространство и время в литературе и искусстве. Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1984. - С. 6-7.

165. Цилевич Л.М. Сюжетность как литературоведческая категория // Сюжет и художественная система: Межвуз. сб-к науч. труд. Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1983. - С. 3-10.

166. Черевацкая Б.В. Лирические отступления как стилистический приём выражения позиции автора: Автореф. дис. канд. филол. наук. Воронеж, 1989. - 18 с.

167. Чернец Л.В, «Как слово наше отзовётся.». Судьбы литературных произведений. М.: Высшая школа, 1995. - 239 с.

168. Чернец Л.В. Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики) М.: Изд-во МГУ, 1982. - 192 с.

169. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти томах. 1983-1988 гг. Сочинения. Т. 9. М.: Наука, 1985. - 543 с.

170. Чередниченко В.И. Художественная специфика временных отношений в литературном произведении // Контекст 1987: Литературно-теоретические исследования. -М.: Наука, 1988. С. 140-174.

171. Чудаков А.П. Мир Чехова. Возникновение и утверждение. М.: Советский писатель, 1986. - 379 с.

172. Чудаков А.П. Слово вещь - мир: От Пушкина до Толстого. Очерки поэтики русских классиков. - М.: Современный писатель, 1992.-317 с.

173. Шатин Ю.В. Время и пространство как факторы организации цикличности текста («Круглый год» М.Е.Салтыкова-Щедрина) Н Пространство и время в литературе и искусстве. — Даугавпилс: Изд-во Даугавпилс. пед. ин-та, 1984. С. 45 - 46.

174. Шелгунов Н.В. Очерки русской жизни: Соч в 3-х томах. 3-е изд-е. Т. 3. СПб: О.Н.Попова, 1904. - 1098 стб.

175. Шкловский В.Б. Художественная проза. Размышления и разборы. -М.:Сов. писатель, 1961.-667 с.

176. Шпилевая Г.А. Жанровая эволюция циклов Г.И.Успенского («Нравы Растеряевой улицы», «Разорение», «Власть земли»). Авто-реф. дис. канд. филол. наук. Воронеж, 1993. - 17 с.

177. Эйзенштейн С.М. Избранные произведения: В 6-ти томах. Т. 2. -М.: Искусство, 1964. 567 с.

178. Эсалнек А .Я. Внутрижанровая типология и пути её изучения. -М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. 183 с.

179. Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII XIX веков. - М.: Языки русской культуры, 1999.-448 с.

180. Юртаева И.А. Повести Л.Н.Толстого 1880-1890 гг. и литературное движение переходного времени // Проблемы метода и жанра. -Томск: Изд-во Томск, ун-та. С. 172-189.

181. Янушкевич A.C. Типология прозаического цикла в русской литературе 30-х годов XIX века // Проблемы литературных жанров. -Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1972. С. 9-12.

182. Ярмоленко A.B. Роль речи в отражении пространственных представлений // Проблемы восприятия пространства и пространственных представлений. ~М.: Изд-во АПН РСФСР, 1961.-С.69-71.