автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Политический скандал как лингвокультурный феномен
Полный текст автореферата диссертации по теме "Политический скандал как лингвокультурный феномен"
На правах рукописи
КОЧКИН Михаил Юрьевич
ПОЛИТИЧЕСКИЙ СКАНДАЛ КАК ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН
10.02.19-теория языка
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук
Волгоград — 2003
Работа выполнена в Волгоградском государственном педагогическом университете.
Научный руководитель:
Официальные оппоненты:
Ведущая организация:
доктор филологических наук, профессор Елена Иосифовна Шейгал.
доктор филологических наук, профессор Сергей Григорьевич Воркачев;
кандидат филологических наук, доцент Геннадий Геннадьевич Слышкин.
Воронежский государственный университет.
Защита состоится 1 июля 2.003 г. в 11 час. на заседании диссертационного совета Д 212.027.0! в Волгоградском государственном педагогическом университете (400131, г. Волгоград, пр. им. В. И. Ленина, 27).
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.
Автореферат разослан 27 мая 2003 г.
Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент ^ 7 H.H. Остринская
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Данная работа выполнена в русле таких научных парадигм, как лингвокультурология, социолингвистический анализ дискурса, критический дискурс-анализ, жанроведение, исследования по теории политического дискурса и дискурса масс-медиа. Она посвящена культурно-языковым характеристикам политического скандала как сложного дискурсивного образования. Мы полагаем, что лингвокульту-рологический подход к описанию явлений языка и культуры не может сводиться лишь к выявлению этнокультурных особенностей, поскольку понятие «культура» включает в себя не только этноспецифи-ческие, но и универсальные явления. Лингвокультурный характер феномена политического скандала требует привлечения экстралингвистических данных для его адекватного описания. Такие ключевые составляющие политического скандала, как нарушения этики, конфликты ценностей и идеологий, являются компонентами культуры как совокупности материальных и духовных ценностей и непосредственно относятся к сфере интересов нашего исследования. В фокусе внимания данной работы находится также политическая культура как совокупность исторически сложившихся устойчивых политических представлений, убеждений и ориентации.
Объектом исследования является сложное дискурсивное образование, объединяющее политический, бытовой, художественный дискурсы, а также дискурс масс-медиа. Предмет исследования составляет политический скандал как лингвокультурный феномен.
Актуальность исследования определяют следующие факторы:
1) изучение институциональных видов речевого общения находится в центре интересов социолингвистики, прагмалингвистики и лингвистики текста;
2) понятие сложного дискурсивного образования в связи с жанрами речи еще не нашло достаточно глубокого отражения в лингвистических работах;
3) политический скандал является актуальнейшим явлением современной общественно-политической жизни, которое заслуживает всестороннего лингвокультурологического изучения.
Поскольку исследование феномена политического скандала требует многоаспектного подхода и предполагает рассмотрение определенного круга вопросов междисциплинарного характера, проводя
исследование, мы опирались на данные лингвистики, психологии, политологии, философии, культурологии. В работе реализуется подход к скандалу как к сложному дискурсивному образованию, которое может быть интерпретировано как сверхтекст, нарратив, сложное коммуникативное событие.
Цель заключается в систематическом описании политического скандала как лингвокультурного феномена современной массовой коммуникации. Гипотеза исследования состоит в том, что политический скандал как сложное дискурсивное образование сочетает в себе как черты институционального дискурса, так и черты, не присущие институциональным дискурсам.
Для решения поставленной цели необходимо выполнить следующие задачи:
1) выявить конститутивные признаки политического скандала как сложного дискурсивного образования;
2) разграничить в политическом скандале ингерентно заданные жанры, присущие институциональным дискурсам, и жанры, которые не являются характерными для сферы институционального общения;
3) выявить жанровую структуру политического скандала как сверхтекста;
4) выявить ролевую и темпоральную структуры политического скандала как нарратива и сложного коммуникативного события;
5) описать метафорические представления массового сознания о политическом скандале;
6) описать специфику эмотивности политического скандала как эмотивного и эмоциогенного текста;
7) выявить манипулятивные тактики, используемые в рамках скандала.
Научную новизну работы мы усматриваем в комплексном описании политического скандала как сложного коммуникативного события, нарратива и сверхтекста; выявлении его жанровой, ролевой и темпоральной структуры, а также прагмалингвистических характеристик.
Теоретическая значимость работы состоит в расширении и уточнении концептуального аппарата теории политического дискурса, дальнейшей разработке таких проблем прагмалингвистики и линг-вокультурологии, как институциональное общение, его формы, виды и жанрово-стилистические особенности, а также в освещении такого
сравнительно нового для лингвистики объекта изучения, как сложное дискурсивное образование, на примере политического скандала в терминах семиотического треугольника (семантика, прагматика, синтактика).
Практическая ценность выполненной работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в вузовских курсах стилистики, общего языкознания, интерпретации текста, лингвокультуроло-гии, социолингвистики, спецкурсах по политическому дискурсу и практике политических дискуссий. Они также могут представлять интерес для специалистов по связям с общественностью при разработке стратегий предвыборных кампаний и контроле за освещением хода предвыборной борьбы в масс-медиа.
Исследование проводилось на материале новостных и публицистических текстов, взятых из разных по качеству и вектору политической ангажированности средств массовой информации, действующих на территории России: газет («Коммерсантъ», «Общая газета», «Известия», «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Завтра» и др.), телепередач таких общенациональных каналов, как ОРТ (позже — Первый канал), РТР (позже — «Россия»), ТВ-6 (позже — TBC), НТВ; радиостанций («Эхо Москвы»), электронных масс-медиа (nlv.ru, gazeta.ru, polit.ru, и др.), некоторых иностранных источников, в частности CNN .com, BBCWorld.com, The Econom ist, Newsweek, The Times. Использовались тексты художественного дискурса, созданные по поводу политических скандалов: политические пародии, анекдоты, эпиграммы, карикатуры. Привлекался материал текстов бытового дискурса, полученный в результате применения метода включенного наблюдения за спонтанными дискуссиями наивных коммуникантов по поводу политических скандалов. Всего было проанализировано около 900 текстов отечественных источников и около 600 текстов англо-американских источников. Объем текстовых примеров варьировался от десяти строк (краткое новостное сообщение) до десяти страниц (политический комментарий).
В работе применялись гипотетико-дедуктивный метод, методы дискурс-анализа, интроспекции, элементы контент-анализа, описательный метод с его основными компонентами — наблюдением, интерпретацией и обобщением, а также метод включенного наблюдения.
Теоретической базой исследования послужили работы отечественных и зарубежных лингвистов в области лингвистики текста и
теории дискурса (Р. Барт, И.Р. Гальперин, P. Seriot, Р. Водак, Т. ван Дейк, В.А. Кухаренко, А.Г. Баранов, В.И. Карасик, H.A. Купина, M.JT. Макаров, Е.И. Шейгал), жанроведения (М.М. Бахтин, М.Ю. Фе-досюк, Т.В. Шмелева, К.Ф. Седов, В.В. Дементьев), семиотики и линг-восемиотики (В.Я. Пропп, Ю.С. Степанов, Ю.М. Лотман, A.B. Кравченко, Ч. Моррис, Ч. Пирс, У. Эко), прагмалингвистики (Н.Д. Арутюнова, В.И. Шаховский, В.И. Жельвис, J. Baudrillard).
В своем исследовании мы опирались на следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:
1. Институциональный дискурс является сферой общения, где доминируют статусно-ролевые смыслы в отличие от бытового и художественного дискурса, где доминируют личностные смыслы (В.И. Карасик, М. Agar, Р. Водак).
2. Взаимодействие на уровне социальных институтов, с одной стороны, и межличностное общение, с другой, приводят к появлению сложных дискурсивных образований. Внимание современных лингвистов к этому процессу, с одной стороны, является продолжением тенденции в лингвистике к укрупнению объекта изучения, с другой — выявляет особенности взаимодействия статусно-ролевых и личностных смыслов (А.Г. Баранов, Т. ван Дейк, Е.И. Шейгал).
3. Сложные дискурсивные образования современного коммуникативного пространства могут быть интерпретированы как сверхтексты при наличии тематического и содержательного единства (H.A. Купина, Г.В. Битенская). Сложные дискурсивные образования, сконцентрированные вокруг политического события, могут быть интерпретированы как политический нарратив (Е.И. Шейгал).
4. Любой объект языковой действительности может быть рассмотрен как семиотический объект в трех ракурсах: синтактика, прагматика, семантика (Ч. Моррис, Ч. Пирс, У. Эко).
Апробация. Концепция, основные положения и результаты исследования докладывались на научных конференциях в Волгоградском государственном педагогическом университете (2000,2001), международных конференциях «Социальная власть языка», «Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности», «Диалог и проблемы интерпретации» (Воронеж, 2001—2002), на заседаниях научно-исследовательской лаборатории «Язык и личность» при кафедре языкознания ВГПУ, на теоретических аспирантских семинарах. По теме диссертации опубликовано 5 работ.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Сложные дискурсивные образования поддаются анализу в терминах семиотического треугольника. Связи между элементами системы (синтактика) описываются в рамках жанровой структуры сверхтекста; взаимодействие в реальной коммуникации (прагматика), а также отношение элементов системы к объектам действительности (семантика) описываются в рамках ролевой и темпоральной структур нарратива и сложного коммуникативного события.
2. Политический скандал относится к числу сложных дискурсивных образований, обладающих высокой общественно-политической значимостью, и представляет собой получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы, и влияющее на политическую ситуацию.
3. Политический скандал как сложное дискурсивное образование принадлежит к разным типам дискурса (как институциональным — политическому, масс-медиа, так и неинституциональным — бытовому и художественному). В рамках данного сложного дискурсивного образования установлено динамическое взаимодействие статусно-ролевых и личностных смыслов.
4. Жанровая структура политического скандала включает в себя жанры, принадлежащие к политическому, бытовому, художественному дискурсам, а также дискурсу масс-медиа. Прототипными для политического скандала являются жанры информационного сообщения и политического комментария. Околоядерньши жанрами являются следующие жанры: интервью, публичное выступление, разговоры о политике, слухи. Периферийными жанрами политического скандала являются открытое письмо, политическая карикатура, анекдот, пародия, эпиграмма, поэтические фольклорные жанры.
5. Темпоральная структура политического скандала состоит из первичного дискурса-стимула и вторичных дискурсов-реакций — дискурса контрудара, защиты и примирения.
6. Неинституциональная коммуникация по поводу политических скандалов является фатическим видом общения с доминированием эмотивности и низким уровнем фактологической информативности. Для институциональной коммуникации характерно неразрывное единство фактологической информативности и эмотивной оценочное™.
Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
В первой главе «Политический скандал в дискурсивно-семиоти-ческом ракурсе» рассматривается проблема изучения сложных дискурсивных образований в расширяющемся поле лингвистических исследований; в качестве примера такого дискурсивного образования описывается политический скандал.
Лингвистика начала XXI в. в области социолингвистического анализа дискурса пытается решить, о чем, для чего и как осуществляется коммуникация под влиянием разных (лингвистических и экстралингвистических) факторов, в том числе институциональных характеристик общения. В связи с этим сообщества текстов разных жанров, принадлежащих к разным типам дискурса, являются актуальным предметом лингвистических исследований. Поскольку социолингвистический анализ дискурса ориентируется на изучение взаимодействия языковой личности и социальных систем, таких, в частности, как институциональные дискурсы, необходима выработка методологического аппарата для изучения подобных макроречевых форм в их целостности. Мы пользуемся родовым термином «сложные дискурсивные образования» и предлагаем взгляд на них в ракурсе семиотического треугольника — семантика, прагматика, синтактика. Объект изучения интерпретируется как сверхтекст, что представляет синтак-тику — отношения между элементами системы, т.е. текстами разных жанров. При рассмотрении объекта исследования как сложного коммуникативного события внимание акцентируется на отношении знаковых комплексов к говорящим субъектам, функционировании в реальной коммуникации (описание речевых действий, коммуникативных стратегий, ситуаций, сюжетно-ролевой структуры), т.е. на прагматике. Интерпретация сложного дискурсивного образования как нарратива выявляет отношение знаков системы к представлениям об объектах окружающей действительности, существующим в сознании языковой личности, т.е. представляет его семантический ракурс.
Уточнено содержание термина «сверхтекст». Это содержательное и ситуативное единство текстов разных жанров представляет собой разновидность текста, которая должна рассматриваться с учетом универсальных текстовых критериев цельности и связности. Локальная ограниченность и цельная модальная установка как конститутивные признаки сверхтекста (вывод H.A. Купиной и Г.В. Битенской) не являются релевантными по отношению к сверхтексту политического
скандала. В отличие от макроречевого акта для сверхтекста характерна множественность коммуникантов и их иллокутивных целей. В отличие от гипертекста для сверхтекста не является обязательной формальная связь между элементами текстов на уровне плана выражения, т.е. механическое совпадение отдельных фраз или слов; для сверхтекста ведущим конститутивным признаком является содержательное и ситуативное единство.
Сложное коммуникативное событие является единицей дискурса, описывая «речь, погруженную в жизнь»: участников, наблюдателей, экстралингвистический контекст. В отличие от терминопонятия «факт» «событие» предполагает определенную нарративную структуру со своей динамикой. Факт отбрасывает все, что обнаруживает связь с личностью, в то время как событие принадлежит жизненному пространству, разделенному на пересекающиеся личные сферы (Н.Д. Арутюнова). Сложное коммуникативное событие также является дискурсо-образующей единицей, т. к. семантика этого термина подразумевает модальность отношения к явлению действительности, которое побуждает адресанта к продуцированию текстов. Термины «сложное коммуникативное событие» и «коммуникативный акт» состоят в отношениях инклюзивности. Так, выступления перед избирателями, теледебаты, пресс-конференции составляют сложное коммуникативное событие политического дискурса — избирательную кампанию.
Сюжетно-ролевые и темпоральные закономерности событий, развивающихся во временной последовательности, представляют взгляд на дискурсивные образования как на нарративы. Вслед за Е.И. Шей-гал под политическим нарративом мы понимаем совокупность дискурсивных образований разных жанров, сконцентрированных вокруг определенного политического события.
Политический скандал относится к числу сложных дискурсивных образований, обладающих высокой общественно-политической значимостью. В работе предлагается следующее определение политического скандала как сложного дискурсивного образования: получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы, и влияющее на политическую ситуацию. Политический скандал может быть интерпретирован как сверхтекст, т.к. образует совокупность текстов разных жанров, объединенных тематически, ситуативно и темпорально. В плане структуры сверхтекст политического
скандала представляет собой мозаику, т.е. переходную по степени организованности структуру между строгой иерархией и ризомой.
Политический скандал также может быть интерпретирован как политический нарратив, поскольку обладает его главными свойствами: сюжетно-ролевой структурой, множественностью изложений, взаимодействием оппозиций этических ценностей и идеологий, протяженностью во времени и т.д. Конститутивными признаками политического скандала как сложного дискурсивного образования являются: 1) наличие элемента опозоривания главных действующих лиц в силу нарушения ими этических норм; 2) влияние скандала на политический процесс; 3) жанровая вариативность скандала, в частности присутствие текстов художественного дискурса (включая фольклор), а также бытового дискурса в виде жанра разговоров о политике и слухов.
Во второй главе «Политический скандал как сложное дискурсивное образование» реализован семиотический подход к сложным дискурсивным образованиям на примере политического скандала. Политический скандал рассмотрен в трехстороннем ракурсе «синтакти-ка — прагматика — семантика» как сверхтекст, сложное коммуникативное событие и нарратив. Подход к политическому скандалу как сверхтексту предполагает анализ его жанровой структуры, рассмотрение же политического скандала как сложного коммуникативного события и нарратива предполагает анализ его ролевой и темпоральной структур.
Политический скзндз л как неизбежное явление в демократическом обществе существует в двух средах — институциональной коммуникации (прежде всего, политический дискурс и дискурс масс-медиа) и неинституциональной коммуникации (бытовой дискурс, художественный дискурс). Сравнение этих двух модусов существования политического скандала показывает разницу между тем, как скандал реализуется через представителей социальных институтов, и тем, как те же процессы преломляются в широких слоях общества. Для скандала темпорально первичны институциональные жанры (новости, публичное выступление и т.п.), однако без подпитки в виде общественных дебатов скандальный нарратив не получает необходимый резонанс для развития.
Жанр информационного сообщения в политическом скандале характеризуется тем, что, наряду с информативной коммуникативной целью, приобретает и оценочную интенцию. Институ-
циональные признаки жанра проявляются в стратегии дистанцирования, которая реализуется через персонифицирующую метафору (скандал воспринимается как одушевленное лицо и самостоятельная действующая сила: «Епгоп» scandal refuses to subside; Бумерангом к команде Киселева вернулся скандал с НТВ) и отсутствие грамматической формы первого лица. В образе автора были обнаружены черты модальности отношения к описываемым событиям, что является проявлением личностных смыслов. Модальность реализуется в номинациях, делигитимизирующих референта (self-proclaimedmanagement, so-called commission), применении квантора неопределенности для усиления драмат ичности описываемых событий (Thousands of people have demonstrated against the takeover in the biggest street protests of Vladimir Putin's presidency), а также в разной степени экспликации доводов противоборствующих сторон (аргументы стороны, которой симпатизирует автор, представлены более развернуто).
Жанр политического комментария характеризуется применением широко1 о спектра языковых приемов, не являющихся стандартными для политического дискурса и дискурса масс-медиа. Среди них — сниженная разговорная тональность, стилизации под волшебную сказку или историческую летопись и др. Они выполняют экспрессивную и аттрактивную функции. По сравнению с новостным жанром политический комментарий отличается меньшей категоричностью в реализации модальности уверенности и достоверности по отношению к ссылкам на источишси информации. Это является проявлением стратегии дистанцирования и выполняет функции косвенного убеждения и ухода от ответственности. В языковой реализации жанра политического комментария противоборствующие стороны политического скандала используют общие лингвориторические приемы, в частности:
— инвективную и обсценную лексику (людишки, негодяи, бандюги идр.У,
— авторские метафоры-инвективы (наш Путин, гебистский Маугли...)-,
—■ архаизмы (Ночью, яко тати, прииаа банда Коха; Не пройдете, вороги!)-.
— спекулятивные апелляции к прецедентным историческим феноменам (Как Матросов лег на амбразуру фашистского дота, как спасатели заслонили собой реактор Черновы 7я, так и мы закроем грудью радиоактивную пасть НТВ.');
— риторические приемы, характерные для жанра выступления на митинге (призывы к сторонникам: Слабеющей рукой, с последним вздохом выдернем штекер; И мы — будем защищаться. Мы должны демонстрировать — в повседневной жизни — свое неприятие, свое несогласие с таким неприличием, с таким унижением нашего гражданского достоинства-, заочное обращение к противнику: Я вот сижу и думаю: как же вы в глаза людям глядеть будете? Чего же вы детям своим рассказывать будете?-, ритуальная финальная констатация будущего успеха: И паши дети и внуки будут жить в цветущей стране)-,
— мифологизацию и демонизацию оппонента за счет эксплуатации концептуальной оппозиции «сила — слабость»:
В.А. Гусинский В.В. Путин
Телеканал НТВ: Государство.
развязывает информационные войны
превращает в труху власть, президента
бьет свинчаткой в хрупкий височек
— беззащитно в информационных войнах
— превращается в труху
— дерется надувными перчатками
Жанр интервью в политическом скандале выполняет функцию прямого обращения к аудитории. Действующие лица стремятся при помощи интервью донести до реципиента свою позицию в максимально не искаженном СМИ виде. Кроме того, большая риторическая сила прямой речи приводит к использованию этого жанра для взаимных обвинений.
Жанр открытого письма призван воздействовать на массовую аудиторию, а не на формально заявленного адресата. Событийное содержание жанра проявляется либо в ярко эксплицированной эмотивной оценке уже известной информации, либо в обнародовании одним из участников конфликта новой скандальной информации.
Для жанра разговоров о политике характерна дискредитация всех фигурантов скандала, в том числе и обвиняющей стороны. Главная семиотическая оппозиция политического дискурса «свой — чужой» проявляется в интеграции и дифференциации групповых агентов политики. Противопоставление мира политики и бизнеса, с одной стороны, и мира «простых людей», с другой, осущест-
вляется, в частности, при помощи активного использования кванторов социально-политической идентичности «мы — они»:
Эти сволочи политики совсем совесть потеряли. Все они одним миром мазаны. Им до нас уж точно никакого дела нет. Ну а наше дело маленькое —ложись да помирай!
Разговоры о политике несут функцию сублимации социальной агрессии, а также функцию регулирования политического процесса. Характерным признаком неинституциональной коммуникации по поводу политических скандалов является доминирование эмоций, низкий уровень фактологической информативности.
Жанровая структура политического скандала включает в себя тексты разных жанров, которые темпорально и содержательно развиваются вокруг центрального события, что свидетельствует о полевой структуре сверхтекста скандала. Полевый принцип организации жанровой структуры скандала проявляется также в убывании признаков институциональное™ по мере развития сверхтекста: ядро скандала состоит из жанров институциональных дискурсов (информационное сообщение, политический комментарий), околоядерная зона — как из институциональных, так и неинституциональных жанров, периферия — только из текстов неинституциональных жанров. Жанровая структура политического скандала представлена на рис. 1:
Ядром сверхтекста скандала является новостной вброс скандальной информации, представленный жанром информационного сообщения, а также первая дискурс-реакция, представленная жанром политического комментария. Ведущими критериями прототипности мы считаем обязательность присутствия текстов этих жанров в любых политических скандалах, а также темпоральное предшествование другим жанрам. Вокруг ядра полевой структуры располагается околоядерная зона, куда входят более частотные жанры: разговоры о политике, слухи, публичное выступление, интервью. На периферии располагаются маргинальные жанры, которые не всегда присутствуют в политических скандалах: политическая карикатура, анекдот, поэтический фольклор, эпиграмма, пародия. Как правило, конкретный политический скандал включает в себя лишь часть маргинальных жанров. Наличие полного набора жанров свидетельствует о высокой степени общественного резонанса и соответственно — развития скандала.
Таким образом, политический скандал, являясь сложным дискурсивным образованием, принадлежит разным типам дискурсов и реализуется на их пересечении. Это взаимодействие дискурсов представлено на рис. 2:
Рис.2
Политический скандал включает в себя жанры, принадлежащие как институциональным дискурсам (политическому и масс-медиа) — информационное сообщение, политический комментарий, интервью, публичное выступление, открытое письмо, — так и неинституциональным дискурсам (художественному и бытовому) — разговоры о политике, слухи, комические, фольклорные жанры.
Ролевая структура политического скандала, отличаясь подвижностью ролей и их амбивалентностью, является производной от ролевой оппозиции «Обвиняемый — Обвинитель». Данные роли явля-г ются прототипными для политического скандала как разновидности
конфликтного общения. Тем не менее в речевой реализации роли Обвиняемого часто используются агрессивные коммуникативные ' тактики, и эта роль становится формально не отличима от Обвини-
теля. Таким образом, большинство значимых и частотных ролей в выявленной ролевой структуре являются производными от роли Обвинителя, которая реализуется в следующих вариантах: «Стратег», «Миротворец», «Герой», «Боец», «Следователь», «Прокурор», «Трибун», «Ироничный наблюдатель», «Нигилист», «Эксперт». Как показал сравнительный анализ ролевой структуры нескольких политических скандалов, роли «Миротворца» и «Эксперта» могут также служить реализацией прототипной роли Обвиняемого.
Дискурсивная темпоральная динамика скандала характеризуется фазой нападения, или дискурсом-стимулом, в котором выдвигаются обвинения, и фазой респонсивных дискурсов, которые представляют собой разновидности реакций действующих лиц. Дискурс-стимул политического скандала характеризуется следующими признаками:
« — повышенная включенность в контекст политической ситуации
(Еще один министр попап в эпицентр нового скандала, получил продолжение скандал об отмывании денег в Bank of New York); ! — эмоциогенность, достигаемая подчеркиванием срочности пе-
редаваемой информации (И вот уже в течение этого выпуска мы получили срочное сообщение из Нью-Йорка, где только что был задержан Павел Бородин);
— использование приема ссылки на авторитет (Авторитетный аналитический фонд «Джеймстаун» при государственном департаменте США опубликовал данные о незаконных сделках региональных российских олигархов);
— анонимность или неопределенность источников информации (По сведениям некоторых информированных источников, близких к окружению генпрокурора Устинова, уголовное дело против Сергея Шойгу может быть заведено уже в ближайшее время)',
— сращение первичного и вторичного дискурсов на уровне отдельного высказывания (Министр Аксененко призвал не раздувать скандал из происходящего вокруг МПС и обвинил Генеральную прокуратуру в попытке провалить намечающиеся реформы внутри министерства). Эти признаки обнаруживают сходство с признаками жанра молвы, что доказывает отсутствие четких барьеров между институциональными и неинституциональными типами дискурсов.
В респонсивных дискурсах были выделены такие разновидности, как дискурсы контрудара, защиты и примирения (рис. 3).
ДИСКУРС-СТИМУЛ
I
ДИСКУРСЫ-РЕАКЦИИ:
КОНТРУДАР ЗАЩИТА ПРИМИРЕНИЕ
Рис.3
Респонсивный дискурс защиты реализуется сравнительно редко из-за коммуникативной слабости позиции оправдывающейся стороны по сравнению с обвиняющей. Это обусловлено, в частности, действием закона предшествования (информация о событии, полученная адресатом первой, оказывает более сильное воздействие), а также необходимостью в ходе оправдания эксплицировать уже произнесенные обвинения в свой адрес. Необходимость постоянного продуцирования первичной информации приводит к тому, что главным видом реакции на обвинения становится контрудар. В респонсивном дискурсе контрудара ключевым условием коммуникативного успеха является выбор эксплуатируемой ценности, которая должна быть
сильнее актуализирована в языковом сознании аудитории, чем ценность, применявшаяся в первичном дискурсе обвинения. В этом случае она становится сверхдоминантой, вытесняя из массового сознания доминанту обвинения (после обвинений одного из крупных российских региональных предпринимателей в коррупции и неуплате налогов подконтрольные ему СМИ обвинили чиновников местной администрации в причастности к незаконной продаже детей за границу, — так ценностная доминанта «законопослушание» была вытеснена в массовой аудитории сверхдоминантой «безопасность детей»).
Языковая реализация дискурса примирения является примером коммуникативной мимикрии. Наличие таких экстралингвистических факторов, как эскалация агрессивных политических действий стороной, использующей примирительные заявления, свидетельствует о маскировке под примирение. Таким образом, совпадая с речевым актом примирения в плане выражения, по своей содержательной сути дискурс примирения выступает в функции защиты.
Третья глава исследования «Прагмалингвистические характеристики политического скандала» посвящена выявлению некоторых особенностей прагматики скандального дискурса. Прагматика в лингвистике исследует отно шения «человек знак». Прагмалингвистиче-ский подход к политическому скандалу как знаковому комплексу предполагает рассмотрение следующих феноменов: а) восприятие феномена скандала массовым сознанием; б) характер эмоциональной вовлеченности в события его участников и аудитории; в) средства для достижения коммуникантами поставленных целей. Особенности восприятия политического скандала массовым сознанием (образы скандала) выявляются через анализ метафорических представлений и ме-таязыковой рефлексии по поводу скандала. Характер эмоциональной вовлеченности коммуникантов проявляется в специфике эмотив-ности и эмоциогенности скандального дискурса. Говоря о средствах для достижения целей, мы имеем в виду определенный набор мани-пулятивных тактик, используемых в политическом скандале.
Были выявлены следующие метафорические модели политического скандала:
— война (Я не хочу раскрывать врагу координаты запасных аэродромов, чтобы не прилетели и не разбомбили. А тем временем наступление на главного соперника Колмогорова на выборах — действующего президента Якутии Михаила Николаева — идет на всех фронтах)-,
— театр (Скандал в Красноярске: акт второй)',
— разнообразные виды стихийных бедствий: землетрясение {Якутия содрогается от политических скандалов), пожар (Главный петербургский коррупционно-политический скандал этого сезона продолжает тлеть, обрастая все новыми подробностями), наводнение (Fortunately for Bill Clinton, his polished professional mastery in sidestepping responsibility will most likely keep him dry of the latest rising tide of scandal washingover Vice President AI Gore), буря (A cloud of scandal over Ukraine)',
— болезнь, движущийся состав, пища, паутина.
В спектре эмоций, мотивирующих данные метафоры, выделяют- â
ся два эмотивных топоса, составляющие ядро эмотивных смыслов политического скандала: топосы опасности и брезгливости. Проанализированный корпус материала составил около 300 примеров мета- s фор политического скандала. Наиболее частотными оказались метафоры войны (около 35%), различных неблагоприятных природных явлений — стихийных бедствий, болезней, несчастных случаев (около 30%); также отмечаются метафоры театра (10%); локомотива или других механизмов (10%). Остальные 15% метафор приходятся на реже встречающиеся, но все же типизированные метафоры паутины, пищи (около 5% каждая), а также на разовые, авторские метафоры, такие, как столкновение с айсбергом.
Специфика эмотивности политического скандала заключается в доминировании негативных эмоций, вербальной агрессии и экспрессивности как норме общения. Эмоциогенная природа скандала заключается в побуждении реципиента к действию при помощи дискурса-стимула скандала. Дальнейшее генерализированное возбуждение находит выражение в эмоциональной доминанте возмущения или усталости и раздражения. Отличительной чертой политического скандала является эмотивный радикализм общения, проявляющийся в речевом экстремизме.
Ведущей коммуникативной стратегией политического дискурса является манипуляция. В рамках ее реализации нами выделены следующие коммуникативные тактики, применяющиеся в политическом скандале:
— тактика комплимента: Я точно знаю—люди не дураки, они все равно разберутся, кто прав, кто виноват;
— тактика отеческого покровительства противнику: It is simply not true that we are against the green movement. No, they have done many great things. We just want them to be a little bit more mature and responsible-,
— тактика лжи: Вы член Сингапурского клуба — у вас пятьдесят миллионов долларов наличными-,
—тактика деперсонификации оппонента: Неконструктивные силы пытаются вставлять палки в колеса-,
— тактика акцента на формальной стороне событий: Устинов не получал квартиру от Бородина. Он получил квартиру от Управления делами президента!
Перспективы исследования мы видим в:
— дальнейшем изучении взаимодействия институциональных и неинституциональных дискурсов;
— выявлении этнокультурной специфичности политического скандала;
— углубленном изучении маргинальных жанров политического дискурса.
Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:
1. Кочкин М.Ю. Манипуляция в политическом дискурсе // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики: Сб. науч. тр. — Волгоград: Перемена, 1999. — С. 29—34.
2. Кочкин М.Ю. О манипуляции в современном политическом дискурсе // Языковая структура и социальная среда: Сб. науч. тр. — Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. техн. ун-та. 2000. — С. 9—13.
3. Кочкин М.Ю. Политический скандал как явление массовой коммуникации // Социальная власть языка: Сб. науч. тр. — Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2001. — С. 208—213.
4. Кочкин М.Ю. Свобода слова в российских регионах: прошлое, настоящее и будущее российских СМИ // Вопросы политики. — 2002. — № 1: Вестник ИСАВЕК. — Волгоград, 2002. — С. 43—47.
5. Кочкин М.Ю. Национально-культурная специфика реакции на политический скандал в российской и американской лингвокульту-рах // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности: Сб. науч. тр. — Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2002, —С. 111—116.
ДЛЯ ЗАМЕТОК
ДЛЯ ЗАМЕТОК
I
Научное издание
КОЧКИН Михаил Юрьевич
ПОЛИТИЧЕСКИЙ СКАНДАЛ КАК ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН
Автореферат
Подписано к печати 26.05.2003 г. Формат 60x84/16 Печать офс. Бум офс Гарнитура Times. Усл. печ. л 0.9. Уч.-изд. л 1.1. Тираж 100 эм. Закаю?^/!
ВГПУ. Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131. Волгоград, пр. им. В.И.Ленина. 27
Р12 4 2 2
Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кочкин, Михаил Юрьевич
Введение.
Глава I. Политический скандал в дискурсивно-семиотическом ракурсе.
1.1. Социолингвистическая парадигма исследований дискурса.
1.2. Семиотический подход к изучению сложных дискурсивных образований.
1.3. Текст и сверхтекст в современной лингвистике.
1.4. Коммуникативное событие как единица дискурса.
1.5. Нарратив в политическом дискурсе.
1.6. Политический скандал как предмет лингвистического изучения.
Выводы к главе I.
Глава 2. Политический скандал как сложное дискурсивное образование.
2.1. Жанровая структура политического скандала.
2.1.1. Политический скандал в институциональной коммуникации.
Жанр информационного сообщения.
Жанр политического комментария.
Жанр интервью.
Жанр публичного выступления.
Жанр открытого письма.
2.1.2. Политический скандал в неинституциональной коммуникации.
Жанр разговоров о политике.
Комические жанры политического скандала.
2.2. Ролевая структура политического скандала.
2.3. Темпоральная структура политического скандала.
Дискурс-стимул.
Дискурс-реакция.
Выводы к главе 2.
Глава 3. Прагмалингвистические характеристики политического скандала.
3.1. Метафорические модели политического скандала.
3.2. Специфика эмотивности политического скандала.
3.3. Коммуникативные тактики манипуляции в политическом скандале.
Выводы к главе 3.
Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Кочкин, Михаил Юрьевич
Данная работа выполнена в русле таких научных парадигм, как социолингвистический анализ дискурса, критический дискурс-анализ, лингвокультурология, жанроведение, исследования по теории политического дискурса и дискурса масс-медиа. Она посвящена культурно-языковым характеристикам политического скандала как сложного дискурсивного образования. Мы полагаем, что лингвокультурологический подход к описанию явлений языка и культуры не должен сводиться лишь к выявлению этнокультурных особенностей, поскольку понятие «культура» включает в себя не только этноспецифические, но и универсальные явления. Лингвокультурный характер исследуемого феномена требует привлечения экстралингвистических данных для его адекватного описания. Такие ключевые составляющие политического скандала, как нарушения этики, конфликты ценностей и идеологий, являются компонентами культуры как совокупности материальных к духовных ценностей, и непосредственно относятся к сфере интересов нашего исследования. В фокусе внимания данной работы находится также политическая культура, как совокупность исторически сложившихся устойчивых политических представлений, убеждений и ориентаций.
Актуальность исследования определяют следующие факторы:
1) изучение институциональных видов речевого общения находится в центре интересов социолингвистики, прагмалингвистики и лингвистики текста;
2) понятие сложного дискурсивного образования в связи с жанрами речи еще не нашла достаточно глубокого отражения в лингвистических работах;
3) политический скандал является актуальнейшим явлением современной общественно-политической жизни, которое заслуживает всестороннего лингвокультурологического изучения.
Поскольку исследование феномена политического скандала требует многоаспектного подхода и предполагает рассмотрение определенного круга вопросов междисциплинарного характера, проводя исследование, мы опирались на данные лингвистики, психологии, политологии, философии, культурологии. В работе реализуется подход к скандалу как к сложному дискурсивному образованию, которое может быть интерпретировано как сверхтекст, нарратив, сложное коммуникативное событие.
Объектом исследования является сложное дискурсивное образование, объединяющее политический, бытовой, художественный дискурсы, а также дискурс масс-медиа. Предмет исследования составляет политический скандал как лингвокультурный феномен.
Цель заключается в систематическом описании политического скандала как лингвокультурного феномена современной массовой коммуникации. Гипотеза исследования состоит в том, что политический скандал, как сложное дискурсивное образование, сочетает в себе как черты институционального дискурса, так и черты, не присущие институциональным дискурсам.
Для решения поставленной цели необходимо выполнить следующие задачи:
1) выявить конститутивные признаки политического скандала как сложного дискурсивного образования;
2) разграничить в политическом скандале жанры, присущие институциональным дискурсам, и жанры, которые не являются характерными для сферы институционального общения;
3) выявить жанровую структуру политического скандала как сверхтекста;
4) выявить ролевую и темпоральную структуры политического скандала как нарратива и сложного коммуникативного события;
5) описать метафорические представления массового сознания о политическом скандале;
6) описать специфику эмстивности политического скандала как эмотивного и эмоциогенного текста;
7) выявить манипулятивные тактики, используемые в рамках скандала.
Научную новизну работы мы усматриваем в комплексном описании политического скандала как сложного коммуникативного события, нарратива и сверхтекста; выявлении его жанровой, ролевой и темпоральной структуры, а также прагмалингвистических характеристик.
Теоретическая значимость работы состоит в расширении и уточнении концептуального аппарата теории политического дискурса, дальнейшей разработке таких проблем прагмалингвистики и лингвокультурологии, как институциональное общение, его формы, виды и жанрово-стилистические особенности, а также в освещении такого сравнительно нового для лингвистики объекта изучения, как сложное дискурсивное образование на примере политического скандала в терминах семиотического треугольника (семантика, прагматика, синтактика).
Практическая ценность выполненной работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в вузовских курсах стилистики, общего языкознания, интерпретации текста, лингвокультурологии, социолингвистики, спецкурсах по политическому дискурсу и практике политических дискуссий. Они также могут представлять интерес для специалистов по связям с общественностью при разработке стратегий предвыборных кампаний и контроле за освещением хода предвыборной борьбы в СМИ.
Исследование проводилось на материале новостных и публицистических текстов, взятых из разных по качеству и вектору политической ангажированности средств массовой информации, действующих на территории России - газет («Коммерсантъ», «Общая газета», «Известия», «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Завтра» и др.), телепередач таких общенациональных каналов, как ОРТ (позже - Первый канал), РТР (позже - «Россия»), ТВ-6 (позже - TBC), НТВ; радиостанций («Эхо Москвы»), электронных СМИ (ntv.ru, gazeta.ru, polit.ru, и др.), некоторых иностранных источников, в частности: CNN.com, BBCWorld.com, The Economist, Newsweek, The Times. Использовались тексты художественного дискурса, созданные по поводу политических скандалов: политические пародии, анекдоты, эпиграммы, карикатуры. Привлекался материал текстов бытового дискурса, полученный в результате использования приема включенного наблюдения за спонтанными дискуссиями наивных коммуникантов по поводу политических скандалов. Всего было проанализировано около 900 текстов отечественных источников, а также около 600 текстов англо-американских источников. Объем текстовых примеров варьировался от десяти строк (краткое новостное сообщение) до десяти страниц (развернутый политический комментарий).
В работе применялись следующие методы: гипотетико-дедуктивный метод, дискурс-анализ, элементы контент-анализа, описательный метод с его основными компонентами: наблюдением, интерпретацией и обобщением, а также прием включенного наблюдения за дискуссиями наивных коммуникантов.
Теоретической базой исследования послужили работы отечественных и зарубежных лингвистов в области лингвистики текста и теории дискурса (Р. Барт, И.Р. Гальперин, P. Seriot, Р. Водак, Т. ван Дейк, В.И. Карасик, В.А. Кухаренко, H.A. Купина, М.Л. Макаров, Е.И. Шейгал), жанроведения (М.М. Бахтин, М.Ю. Федосюк, Т.В. Шмелева, К.Ф. Седов, В.В. Дементьев), прагмалингвистики ( Н.Д. Арутюнова, В.И. Шаховский, В.И. Жельвис, J. Baudrillard), семиотики и лингвосемиотики (В.Я. Пропп, Ч. Пирс, Ю.С. Степанов, Ю.М. Лотман, A.B. Кравченко, Ч. Моррис,
У. Эко).
В своем исследовании мы опирались на следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:
1. Институциональный дискурс является сферой общения, где доминируют статусно-ролевые смыслы, в отличие от бытового и художественного дискурса, где доминируют личностные смыслы (В.И.Карасик, M.Agar, Р. Водак).
2. Взаимодействие на уровне социальных институтов, с одной стороны, и межличностное общение, с другой, приводят к появлению сложных дискурсивных образований. Внимание современных лингвистов к этому процессу, с одной стороны, является продолжением тенденции в лингвистике к укрупнению объекта изучения, с другой - выявляет особенности взаимодействия статусно-ролевых и личностных смыслов (А.Г. Баранов, Т. ван Дейк, Е.И. Шейгал).
3. Сложные дискурсивные образования современного коммуникативного пространства могут быть интерпретированы как сверхтексты при наличии тематического и содержательного единства (H.A. Купина, Г.В. Битенская). Сложные дискурсивные образования, сконцентрированные вокруг политического события, могут быть интерпретированы как политический нарратив (Е.И. Шейгал).
4. Любой объект языковой действительности может быть рассмотрен как семиотический объект в трех ракурсах: синтактика, прагматика, семантика (Ч. Моррис, Ч. Пирс, У. Эко).
Апробация. Концепция, основные положения и результаты исследования докладывались на научных конференциях в Волгоградском государственном педагогическом университете (2000, 2001), Международных конференциях «Социальная власть языка», «Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности», «Проблемы понимания в диалоге» (Воронеж, 2001, 2002), на заседаниях научно-исследовательской лаборатории «Язык и личность» при кафедре языкознания ВГПУ, на теоретических аспирантских семинарах. По теме диссертации опубликовано 5 работ.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Сложные дискурсивные образования поддаются анализу в терминах семиотического треугольника. Связи между элементами системы (синтактика) описываются в рамках жанровой структуры сверхтекста; взаимодействие в реальной коммуникации (прагматика), а также отношение элементов системы к объектам действительности (семантика) описываются в рамках ролевой и темпоральной структур нарратива и сложного коммуникативного события.
2. Политический скандал относится к числу сложных дискурсивных образований, обладающих высокой общественно-политической значимостью и представляет собой получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы и влияющее на политическую ситуацию.
3. Политический скандал как сложное дискурсивное образование, принадлежит разным типам дискурса (как институциональным -политическому, масс-медиа, так и неинституциональным - бытовому и художественному). В рамках данного сложного дискурсивного образования установлено динамическое взаимодействие статусно-ролевых и личностных смыслов.
4. Жанровая структура политического скандала включает в себя жанры, принадлежащие к политическому, бытовому, художественному дискурсу, а также дискурсу масс-медиа. Прототипными для политического скандала являются жанры информационного сообщения и политического комментария. Околоядерными жанрами являются следующие жанры: интервью, публичное выступление, разговоры о политике, слухи.
Периферийными жанрами политического скандала являются: открытое письмо, политическая карикатура, анекдот, пародия, эпиграмма, поэтические фольклорные жанры.
5. Темпоральная структура политического скандала состоит из первичного дискурса-стимула, и вторичных дискурсов-реакций: дискурса контрудара, защиты и примирения.
6. Неинституциональная коммуникация по поводу политических скандалов является фатическим видом общения с доминированием эмотивности и низким уровнем фактологической информативности. Для институциональной коммуникации характерно неразрывное единство фактологической информативности и эмотивной оценочности.
Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Заключение научной работыдиссертация на тему "Политический скандал как лингвокультурный феномен"
Выводы к главе 3
Третья глава исследования посвящена прагмалингвистическим характеристикам политического скандала. Нас интересовали вопросы о том, как политический скандал представляется в массовом сознании, в чем специфика эмотивности политического скандала как эмотивного и эмоциогенного текста, а также - какие манипулятивные тактики используются в рамках скандала.
Были выделены следующие метафорические модели политического скандала: война, театр, разнообразные виды стихийных бедствий, болезнь, движущийся состав, пища, паутина. В спектре эмоций, мотивирующих данные метафоры, выделяются два эмотивных топоса, составляющих ядро эмотивных смыслов политического скандала: топосы опасности и брезгливости.
Специфика эмотивности политического скандала заключается в доминировании негативных эмоций, вербальной агрессии и экспрессивности как норме общения. Эмоциогенная природа скандала заключается в побуждении реципиента к действию при помощи дискурса-стимула скандала. Дальнейшее генерализированное возбуждение находит выражение в эмотивной доминанте возмущения или усталости и раздражения. Отличительной чертой политического скандала является эмотивный радикализм общения, проявляющийся в речевом экстремизме.
Ведущей коммуникативной стратегией политического дискурса является манипуляция. В рамках ее реализации нами выделены следующие коммуникативные тактики, применяющиеся в политическом скандале: тактика комплимента, тактика отеческого покровительства противнику, тактика лжи, тактика деперсонификации оппонента, тактика акцента на формальной стороне событий.
Заключение
В данном исследовании феномен политического скандала рассматривался с позиций таких научных парадигм, как лингвокультурология, социолингвистический анализ дискурса, критический дискурс-анализ, жанроведение, исследования по теории политического дискурса и дискурса СМИ.
Под политическим скандалом мы понимаем получившее многократную вариативную разножанровую реализацию публичное конфликтное общение вокруг события, нарушающего этические нормы и влияющее на политическую ситуацию.
В ходе работы подтвердилась гипотеза о том, что политический скандал как сложное дискурсивное образование принадлежит к разным типам дискурсов - институциональным (политический дискурс, дискурс СМИ), и неинституциональным (бытовой, художественный дискурсы), реализуясь на их пересечении.
Взаимодействие языковой личности и социальных систем, таких, в частности, как институциональные дискурсы, приводит к появлению содержательно и ситуативно объединенных текстовых сообществ, принадлежащих к разным типам дискурса. Исследование таких макроречевых форм в их целостности является важной научной проблемой в силу того, что понимание отдельного текста недостижимо без знания экстралингвистических факторов общения, других связанных текстов. Мы пользуемся базовым термином «дискурсивные образования» и предлагаем взгляд на них в ракурсе семиотического треугольника - семантика, прагматика, синтактика. Объект изучения интерпретируется как сверхтекст, что представляет синтактику - отношения между элементами системы, то есть, текстами разных жанров. При рассмотрении объекта исследования как сложного коммуникативного события внимание акцентируется на функционировании в реальной коммуникации (описание речевых действий, коммуникативных стратегий, ситуаций, сюжетно-ролевой структуры) и отношении знаковых комплексов к говорящим субъектам, т. е. на прагматике. Интерпретация такого текстового единства как нарратива выявляет отношение знаков системы к представлениям об объектах окружающей действительности, существующих в сознании языковой личности, т. е. представляет его семантический ракурс.
В ходе работы было уточнено содержание термина «сверхтекст». Это содержательное и ситуативное единство текстов разных жанров представляет собой разновидность текста, которая должна рассматриваться с учетом универсальных текстовых критериев цельности и связности. Локальная ограниченность и цельная модальная установка как конститутивные признаки сверхтекста (вывод H.A. Купиной и Г.В. Битенской) не являются релевантными по отношению к сверхтексту политического скандала. В отличие от макроречевого акта, для сверхтекста характерна множественность коммуникантов и их иллокутивных целей. В отличие от гипертекста для сверхтекста не является обязательной формальная связь между элементами текстов на уровне плана выражения, т. е. механическое совпадение отдельных фраз или слов; для сверхтекста ведущим конститутивным признаком является содержательное и ситуативное единство.
Сложное коммуникативное событие является единицей дискурса, описывая «речь, погруженную в жизнь»: участников, наблюдателей, экстралингвистический контекст. В отличие от терминопонятия «факт», «событие» предполагает определенную нарративную структуру со своей динамикой. Сложное коммуникативное событие также является дискурсо-образующей единицей, так как сама семантика этого термина подразумевает модальность отношения к факту действительности, которое побуждает адресанта к продуцированию текстов. Термины «сложное коммуникативное событие» и «коммуникативный акт» состоят в отношениях инклюзивности.
Политический скандал относится к числу сложных дискурсивных образований, обладающих высокой общественно-политической значимостью. Конститутивными признаками политического скандала как сложного дискурсивного образования являются: 1) наличие элемента опозоривания главных действующих лиц в силу нарушения ими этических норм; 2) влияние скандала на политический процесс; 3) жанровая вариативность скандала, в частности, присутствие текстов художественного дискурса (включая фольклор), а также бытового дискурса в виде жанра разговоров о политике и слухов. Он может быть интерпретирован как сверхтекст, так как образует совокупность текстов разных жанров, объединенных тематически, ситуативно и темпорально. В плане структуры сверхтекст политического скандала представляет собой мозаику, т.е. переходную по степени организованности структуру между строгой иерархией и ризомой.
Политический скандал также может быть интерпретирован как политический нарратив, поскольку обладает его главными свойствами: сюжетно-ролевой структурой, множественностью изложений, взаимодействием оппозиций этических ценностей и идеологий, протяженностью во времени, и т. д.
Подход к политическому скандалу как сверхтексту предполагает анализ его жанровой структуры, рассмотрение же политического скандала как сложного коммуникативного события и нарратива предполагает анализ его ролевой и темпоральной структуры.
Жанровая структура политического скандала включила в себя жанры, принадлежащие к политическому, бытовому, художественному дискурсу, а также дискурсу СМИ. Прототипными для политического скандала являются жанры информационного сообщения и политического комментария. Околоядерными жанрами являются следующие жанры: интервью, публичное выступление, разговоры о политике, слухи. Периферийными жанрами политического скандала являются: открытое письмо, политическая карикатура, анекдот, пародия, эпиграмма, поэтические фольклорные жанры.
Жанр информационного сообщения в политическом скандале характеризуется тем, что, наряду с информативной коммуникативной целью, приобретает и оценочную интенцию. Институциональные признаки жанра проявляются в стратегии дистанцирования. Данная стратегия реализуется через персонифицирующую метафору (скандал воспринимается как одушевленное лицо и самостоятельная действующая сила) и отсутствие грамматической формы первого лица. В образе автора были обнаружены черты модальности отношения к описываемым событиям, что является проявлением личностных смыслов. Модальность реализуется в номинациях, делигитимизирующих референта, применении квантора неопределенности для усиления драматичности описываемых событий, а также в разной степени экспликации доводов противоборствующих сторон (аргументы стороны, которой симпатизирует автор, представлены более развернуто).
Жанр политического комментария характеризуется применением широкого спектра языковых приемов, не являющихся стандартными для политического дискурса и дискурса масс-медиа. Среди них: сниженная разговорная тональность, стилизации под волшебную сказку или историческую летопись, и др. Они выполняют экспрессивную и аттрактивную функции. По сравнению с новостным жанром политический комментарий отличается меньшей категоричностью в реализации модальности уверенности и достоверности по отношению к ссылкам на источники информации. Это является проявлением стратегии дистанцирования и выполняет функции косвенного убеждения и ухода от ответственности. В языковой реализации жанра политического комментария противоборствующие стороны политического скандала используют общие лингвориторические приемы. Среди них: инвективная и обсценная лексика, авторские метафоры-инвективы, архаизмы, спекулятивные апелляции к прецедентным историческим феноменам, риторические приемы, характерные для выступления на митинге (призывы к сторонникам, заочное обращение к противнику, ритуальная финальная констатация будущего успеха, и т.д.), мифологизация и демонизация оппонента за счет эксплуатации концептуальной оппозиции «сила -слабость».
Жанр интервью в политическом скандале выполняет функцию прямого обращения к аудитории. Действующие лица стремятся при помощи интервью донести до реципиента свою позицию в максимально неискаженном СМИ виде. Кроме того, большая риторическая сила прямой речи приводит к использованию этого жанра для взаимных обвинений.
Жанр открытого письма призван воздействовать на массовую аудиторию, а не на формально заявленного адресата. Событийное содержание жанра проявляется либо в ярко эксплицированной эмотивной оценке уже известной информации, либо в обнародовании одним из участников конфликта новой скандальной информации.
Для жанра разговоров о политике характерна дискредитация всех фигурантов скандала, в том числе и обвиняющей стороны. Главная семиотическая оппозиция политического дискурса «свой - чужой» проявляется в интеграции и дифференциации групповых агентов политики. Противопоставление мира политики и бизнеса с одной стороны, и мира «простых людей», с другой, осуществляется, в частности, при помощи активного использования кванторов социально-политической идентичности «мы - они». Разговоры о политике несут функцию сублимации социальной агрессии, а также функцию регулирования политического процесса. Характерным признаком неинституциональной коммуникации по поводу политических скандалов является доминирование эмоций, низкий уровень фактологической информ ати вности.
Ролевая структура политического скандала, отличаясь подвижностью ролей и их амбивалентностью, является производной от ролевой оппозиции «Обвиняемый - Обвинитель». Данные роли являются прототипными для политического скандала как разновидности конфликтного общения. Тем не менее, в речевой реализации роли Обвиняемого часто используются агрессивные коммуникативные тактики, и эта роль становится формально неотличима от Обвинителя. Таким образом, большинство значимых и частотных ролей в выявленной ролевой структуре являются производными от роли Обвинителя. Роль Обвинителя реализуется в следующих вариантах: «Стратег», «Миротворец», «Герой», «Боец», «Следователь», «Прокурор», «Трибун», «Ироничный наблюдатель», «Нигилист», «Эксперт». Как показал сравнительный анализ ролевой структуры нескольких политических скандалов, роли «Миротворца» и «Эксперта» могут также служить реализацией прототипной роли Обвиняемого.
Дискурсивная темпоральная динамика скандала характеризуется фазой обвинения, или дискурс-стимулом, и фазой респонсивных дискурсов, которые представляют собой разновидности реакций действующих лиц. Дискурс-стимул политического скандала характеризуется следующими признаками: повышенная включенность в контекст политической ситуации, эмоциогенность, использование приема ссылки на авторитет, анонимность источников, сращение первичного и вторичного дискурсов на уровне отдельного высказывания. Эти признаки обнаруживают сходство с признаками жанра молвы, что доказывает отсутствие четких барьеров между институциональными и неинституциональными типами дискурсов.
Респонсивный дискурс политического скандала подразделяется на дискурсы контрудара, защиты и примирения.
Респонсивный дискурс защиты реализуется сравнительно редко из-за коммуникативных преимуществ позиции обвиняющей стороны перед оправдывающейся. В респонсивном дискурсе контрудара ключевым условием коммуникативного успеха является выбор эксплуатируемой ценности, которая должна быть сильнее актуализирована в языковом сознании аудитории, чем ценность, применявшаяся в первичном дискурсе обвинения. В этом случае она становится сверхдоминантой, вытесняя из массового сознания доминанту обвинения.
Языковая реализация дискурса примирения является примером коммуникативной мимикрии. Наличие таких экстралингвистических факторов, как эскалация агрессивных политических действий стороной, использующей примирительные заявления, свидетельствует о маскировке под примирение. Таким образом, совпадая с речевым актом примирения в плане выражения, по своей содержательной сути дискурс примирения выступает в функции защиты.
Были выделены следующие метафорические модели политического скандала: война, театр, разнообразные виды стихийных бедствий, болезнь, движущийся состав, пища, паутина. В спектре эмоций, мотивирующих данные метафоры, выделяются два эмотивных топоса, составляющих ядро эмотивных смыслов политического скандала: топосы опасности и брезгливости.
Специфика эмотивности политического скандала заключается в доминировании негативных эмоций, вербальной агрессии и экспрессивности как норме общения. Эмоциогенная природа скандала заключается в побуждении реципиента к действию при помощи дискурса-стимула скандала. Дальнейшее генерализированное возбуждение находит выражение в эмотивной доминанте возмущения или усталости и раздражения. Отличительной чертой политического скандала является эмотивный радикализм общения, проявляющийся в речевом экстремизме.
Ведущей коммуникатиЕной стратегией политического дискурса является манипуляция. В рамк&х ее реализации нами выделены следующие коммуникативные тактики, применяющиеся в политическом скандале: тактика комплимента, тактика отеческого покровительства противнику, тактика лжи, тактика деперсонификации оппонента, тактика акцента на формальной стороне событий.
Перспективы исследования мы видим в дальнейшем изучении взаимодействия институциональных и неинституциональных дискурсов, выявлении этнокультурной специфичности политического скандала, а также в углубленном изучении маргинальных жанров политического дискурса.
Список научной литературыКочкин, Михаил Юрьевич, диссертация по теме "Теория языка"
1. Автономова, Н. Деррида и грамматология // Деррида Ж. О грамматологии. М., «Ad Marginem», 2000. 513 е., с.92
2. Агеева Г.А. Homo Religious // Языковая онтология семантически малых и объемных форм / Вестник ИЛГУ Сер. Лингвистика. Иркутск: ИГЛУ, 2000.-Вып. 1.-С. 5-15.
3. Адорно, Т., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М. С.-Пб.: «Медиум», «Ювента», 1997. - 311 с.
4. Александрова О.В. Проблема дискурса в современной Щ лингвистике//Когнитивно-прагматические аспекты лингвистическихисследований. Калининград, 1999. - С. 9-13.
5. Алтунян А.Г. От Булгарина до Жириновского: Идейно-стилистический анализ политических текстов. М., 1999
6. Аналитическая философия: становление и развитие (антология). Общая редакция и составление А.Ф. Грязнова. М.: «Дом интеллектуальной книги», «Прогресс-Традиция», 1998. 528 с.
7. Антипов Г.А. и др. Текст как явление культуры, Новосибирск: Наука, 1989.- 196 с.
8. Артемова Е.А. Карикатура как жанр политического дискурса. Дисс. .канд. филол. наук, Волгоград, 2002
9. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.,: Сов. энциклопедия, 1990. С. 136-137.
10. Арутюнова Н.Д. Жанры общения//Язык и мир человека М.: Языки русской культуры, 1999. - С. 649-653.
11. Арутюнова Н.Д. Фактор адресата. // Изв. АН СССР, сер. лит. и языка, т. 40, 1981, №4.
12. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт.1. М.:Наука,1988. 341 с.
13. Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.16. Лингвистическая прагматика. М.:Прогресс,1985. - С.3-42.
14. Бакумова Е.В. Ролевая структура политического дискурса. Дисс. . канд. филол. наук, Волгоград, 2002
15. Балла О. Власть слова и власть символа. Лингвистический поворот // Знание сила. - 1998. - №11/12. - С.27-38. <http://www.znanie-sila.ru/online/issue213.Ь1гп1>
16. Баранов А.Н. Очерк когнитивной теории метафоры // Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. М.: Институт русского языка АН СССР, 1991. - С. 184-193.
17. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского государственного университета, 1993.- 182 с.
18. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994. -523 с.
19. Барт Р. Мифологии. М.: И:<д-во им. Сабашниковых, 1996. 312 с.
20. Бахтин М.М. Проблема текста. Опыт философского анализа// Вопросы литературы. 1976. № 10. - С. 122-151.
21. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров//Собрание сочинений, 5 т., М.: Русские словари, 1996. С. 159-207.
22. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Художественная литература, 1979. - 412 с. - С. 237-280
23. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельностиЮстетика словесного творчества, М.: Искусство, 1986.
24. Бейлинсон Л.С. Медицинский дискурс // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: Сб. науч. тр. -Волгоград: Перемена, 2000. С. 103-117.
25. Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика: Учебник для вузов. -М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001. 439 с.
26. Бенвенист Э. Общая лингвистика, М.: УРСС, 2002. С. 296
27. Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс, 1987. С. 88-120.
28. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Пер. с фр. и вступ. ст. С.Н. Зенкина. М.: Добросвет, 2000. - 389 с.
29. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. -М.: Изд-во АН СССР, 1963. Т.1 - 384 с.
30. Борботько В. Г. Общая теория дискурса (принципы формирования и смыслопорождения). Автореф. дис. . докт. филол. наук. Краснодар, 1998. - 32 с.
31. Борхес X.J1. Четыре цикла. Собр. соч. в трех томах, т. 2. М.: Полярис», 1994.-с. 260
32. Бурдье П. Социология политики. Пер. с фр. / Сост. и предисл. Н.А. Шматко. M.: Socio-Logos, 1993.
33. Бурдье П. О телевидении и журналистике. М.: Прагматика культуры, Институт экспериментальной социологии, 2002. 160 с.
34. Буряковская В.А. Признак этничности в семантике языка (на материале русского и английского языков). Дис. . канд. филол. наук. - Волгоград, 2000. - 200 с.
35. Бютор М. Роман как исследование. Изд-во МГУ, 2000. 208 с.
36. Васильев, А.Д. Слово в телеэфире: Очерки новейшего словоупотребления в российском телевещании. Красноярск, 2000. <http://arctogaia.krasu.ru/laboratory/vasiljev/esseys.shtm>
37. Вежбицка А. Речевые жанры // Жанры речи. Саратов: Изд-во ГосУНЦ «Колледж», 1997. - С. 99-111.
38. Вендлер 3. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике, Лингвистическая прагматика, вып. XVI. М.: Прогресс, 1985.
39. Вендлер 3. Факты в языке // Философия, логика, язык. Общ. ред. Д.П. Горского и В.В. Петрова. -М.: Прогресс. -1987. 336 с.
40. Вершинина Т.С. Зооморфная, фитоморфная и антропоморфная метафора в современном политическом дискурсе. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002. - 24 с.
41. Виноградов С.И. Выразительные средства в парламентской речи // Культура парламентской речи. М.: Наука, 1994. - С. 66-77.
42. Винокур Т.Г. Устная речь и стилистические свойства высказывания // Разновидности городской устной речи. М.: 1988.
43. Витгенштейн Л. Философские исследования. М.: Гнозис,1994. 207 с.
44. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика/ Пер. с англ. и нем.- Волгоград: Перемена, 1997. 139 с.
45. Воеводин А.И. Стратагемы стратегии войны, манипуляции, обмана. Красноярск, общество «Кларетариум», 2000.
46. Волкова И. Слово Путина: Что показал психолингвистический анализ устных выступлений и. о. президента России // Эксперт. 2000. - № 6. - С. 53-57.
47. Вольф Е.М. Оценочное значение и соотношение признаков «хорошо»/ «плохо» // «Вопросы языкознания». 1986. №3. - С. 98-106.
48. Вольф Е.М. Метафора и оценка // Метафора в языке и тексте. -М.: «Наука», 1988. -С. 52-65.
49. Воркачев С.Г., Кусов Г.В. Концепт «оскорбление» и его этимологическая память. // Теоретическая и прикладная лингвистика. Выпуск 2. Язык и социальная среда. Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. С. 90-102.
50. Воркачев С.Г. К семантическому представлению дезидеративной оценки в естественном языке // «Вопросы языкознания». -1990, № 4, С. 86-92.
51. Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрических парадигм я языкознании //Фил. науки, 2001, №1, С. 64-72.
52. Гаджиев К.С. Введение в политическую науку. М.: Изд. корп. «Логос», 1997. - 544 с.
53. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования, -М.: Наука, 1981. 138 с.
54. Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996. - 352 с.
55. Гольдин Е.В. Проблемы жанроведения//Жанры речи, Сборник научных статей. Саратов: Изд.-во Гос. учебно-научного центра «Колледж», 1999. - С. 4-7.
56. Грачев Г., Мельник И. Манипулирование личностью: Организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. <http://www.dere.ru/library/grachov/soder.html>
57. Гудков Д. Б., Красных В. В. Русское культурное пространство и межкультурная коммуникация // Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 2. М.: Диалог-МГУ, 1998. -С.124-129.
58. Гудов В. Дом с привидениями. Политический реванш семиотики. Доклад на Курицынских чтениях. http://www.russ.ru/krug/news/20010301.html
59. Гуревич П. С. Философская антропология. М.: Изд-во «Вестник», 1997.
60. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1989.-312 с.
61. Дейк Т.А. ван. Язык и идеология: к вопросу о построении теории взаимодействия // Методология исследований политического дискурса: актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. Вып. 2. Мн.:БГУ, 2000. - 479 е., - С. 50-64.
62. Дейк Т.А. ван. Когнитивные и речевые стратегии выражения этнических предубеждений (1983). http://www.nsu.ru/psych/internet/bits/vandijkl.htm
63. Дейк Т. А. ван. К определению дискурса (1998). <www.nsu.ru/psych/internet/bits/vandijk2.htm>
64. Дементьев В.В. Фатические речевые жанры//Вопросы языкознания, 1999, № 1.-С. 37-55.
65. Дементьев В.В., Седов К.Ф. Социопрагматический аспект теории речевых жанров: Уч. пособие. Саратов: Изд-во Саратовского педагогического института, 1998. - 107 с.
66. Дергачева И.Л. Коммуникативная манипуляция в политических комментариях // Языковая личность: система, нормы, стиль: Тез. докл. науч. конф. Волгоград, 5-6 февр. 1998 г./ВГПУ. Волгоград: Перемена, 1998. - С. 30-31.
67. Деррида Ж. О грамматологии. М., «Ad Ма^тет», 2000. 513 с.
68. Дерябин А. Средства Массовой Интерпретации или Мыльная опера для мужчин. «Русский Журнал», 1998. <www.russ.ru/journal/media/98-07-16МегуаЬ.Ы:т>
69. Дерябин А. Телевизионные новости как коммуникативное событие. <www.nsu.ru/psych/internet/l)its/tvnews.htm>
70. Дитрих О.В. Языковые средства в сфере политики: метафора. Материалы III Параславянских чтений. <http://arctogaia.krasu.ru/laboratory/p3/ditrikh.shtm>
71. Домовец О.С. Манипуляция в рекламном дискурсе // Языковая личность: аспекты лингвистики и лингводидактики. Волгоград, 1999. -с. 61-65.
72. Донсков С.В. Классификация жанров в журналистике // Филология и культура. Материалы IV Международной научной конференции 6-18 апреля 2003 г., Тамбов, изд-во ТГУ, 2003. 526 с.
73. Достоевский Ф. М. Нечто о вранье // Дневник писателя. М., 1989. С. 84-93
74. Доценко ЕЛ. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М.: ЧеРо, Изд-во МГУ, 1997. - 344 с.
75. Дубровская О.Н. Имена сложных речевых событий в русском и английском языках. Дис. . канд. филол. наук. - Саратов, 2001. -236 с.
76. Енина Л.В. Современный российский лозунг как сверхтекст. Дис. . канд. филол. наук. — Екатеринбург, 1999. 186 с.
77. Ершова С.Л. Метафорические средства выражения культурных смыслов // Филология и культура. Материалы IV Международной научной конференции 6-18 апреля 2003 г., Тамбов, изд-во ТГУ, 2003. -526 с.
78. Желтухина М.Р. Реализация комического в дискурсивных стратегиях борьбы за власть.// Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты. Волгоград Саратов, 1998. - с. 68-77.
79. Жельвис В.И. Эмотивный аспект речи. Психолингвистическая интерпретация речевого воздействия. Ярославль: ЯГПИ им. Ушинского, 1990. 81 с.
80. Жельвис В. И. Слово и дело: юридический аспект сквернословия // Юрислингвистика-2. Русский язык в его естественном и юридическом бытии. Барнаул, 2000. - С. 194-206.
81. Жижек, С. Возвышенный объект идеологии. М.: Изд-во «Художественный журнал», 1999. 236 с.
82. Жуков И.В. Война в дискурсе современной прессы. <http ://www.teneta.ru/rus/ii/il iazhuko vwar.htm>
83. Залевская A.A. Текст и его понимание: Монография. Тверь: Тверской государственный университет, 2001. - 177 с.
84. Захаренко И.В., Красных В.В., Гудков Д.Б., Багаева Д.В. Прецедентное высказывание и прецедентное имя как символы прецедентных феноменов // Язык, сознание, коммуникация. Вып. 1. -М.: Филология, 1997. - С. 82-103.
85. Ильин И.П. Словарь терминов французского структурализма // Структурализм: «за» и «против». М.: «Прогресс», 1975. С. 453.
86. Какорина Е.В. Стилистические заметки о современном политическом дискурсе // Облик слова. Сборник статей. М.: 1997.
87. Карасик A.B. Лингвокультурные характеристики английского юмора. Дисс. . канд. филол. наук. Волгоград, 2001. 189 с.
88. Карасик В.И. О категориях дискурса // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты: Сб. науч. тр. ВГПУ; СГУ, Волгоград: «Перемена», 1998. С. 238.
89. Карасик В.И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: Сб. науч. тр. -Волгоград: Перемена, 2000 С. 5-19.
90. Карасик В.И. Структура институционального дискурса//Проблемы речевой коммуникации, Саратов, Изд-во Саратовского ун-та, 2000. -С. 25-33.
91. Карасик В.И. Религиозный дискурс//Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики, Волгоград: Перемена, 1999. - С. 5-19.
92. Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: Ин-т языкознания РАН; ВГПУ, 1992.-330 с.
93. Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Аналитическая философия: становление и развитие (антология). Общая редакция и составление А.Ф. Грязнова. М.: «Дом интеллектуальной книги», «Прогресс-Традиция», 1998. 528 с.
94. Кашкин В.Б. Введение в теорию коммуникации: Учеб. пособие. -Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. 175 с.
95. Кашкин В.Б. Кого класть на рельсы? ( к проблеме авторства в политическом и рекламном дискурсе) <http://kachkine.narod.ru/Articles2001/Authority/AdPolit.htm>
96. Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999. 416 с.
97. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Речевые жанры и социальные роли // Русский язык в контексте современной культуры: Тез. докл. междунар. науч. конф., Екатеринбург, 29-31 октября 1998 г. -Екатеринбург: УрГУ, 1998. С.73-74.
98. Коротеева О.В. Дефиниция в педагогическом дискурсе. Дис. . канд. филол. наук. - Волгоград, 1999. - 208 с.
99. Коротеева О.В. Цели и стратегии педагогического дискурса // Языковая личность: система, нормы, стиль: Тез. докл. науч. конф. Волгоград, 5-6 февр. 1998 г./ ВГПУ. Волгоград: Перемена, 1998. - С. 55-57.
100. Кочкин М.Ю. Манипуляция в политическом дискурсе.//Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики. Сборник научных трудов. Волгоград, 1999. с. 29 -34.
101. Кравченко A.B. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка. Иркутск: Издание ОГУП «Иркутская областная типография№1», 2001.-261 с.
102. Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация). М.: Диалог-МГУ, 1998. - 352 с.
103. Красных В.В., Л.Н. Булгакова, И.Н. Захаренко. «Пиар»: миф или реальность, или кто кем виляет // Политический дискурс в России-4. -М.: 2000.-С. 31-35.
104. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М.: Наука, 1989. - 186 с.
105. Кубрякова ЕС. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике // Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты: Сб. обзоров / РАН. ИНИОН. М., 2000. - 232 с.
106. КунинаМ.Н. Когнитивно-прагматические характеристики террористического дискурса. Дисс. . канд. филол. наук. Краснодар, 2001.- 176 с.
107. Купер И.Р. Гипертекст как способ коммуникации. <http://www.nir.ru/Socio/scipubl/sj/sj 1 -2-OOkuper.html>
108. Купина H.A., Битенская Г.В. Сверхтекст и его разновидности //Человек Текст - Культура. Екатеринбург, 1994. С.214-233.
109. Кухаренко В.А. Интерпретация текста. М.: «Просвещение», 1988. -188 с.
110. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. Вильнюс: Изд-во Вильнюсского ун-та, 1995. -232 с.
111. Лейбов, Р. Разговоры о погоде как речевой жанр. «Русский журнал», 29.08.2001. <www.russ.ru/netcult/20010829Jeibov.html>
112. Лисовский С.Ф. Политическая реклама. М.: ИВЦ «Маркетинг», 2000.-256 с.
113. Лотман, Ю.М. Культура и взрыв. М.: «Гнозис», 1992. 180 с.
114. Лотман, Ю.М. Семиосфера. С.-Пб: «Исскуство» - СПБ», 2000. -704 с.
115. Майнхоф У. Дискурс // Контексты современности: Хрестоматия. -Казань, 1998.-е. 11-13.
116. Макаров М.Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. -Тверь: Изд-во Твер. гос. ун-та, 1998. 200 с.
117. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание: Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / Под общ. ред. Ю.П. Сенокосова. М.: Шк. "Языки рус. культуры", 1999. -216 с.
118. Маркузе Г. Односторонний человек. М.: Знание, 1994. 425 с.
119. Маслова В.А. Введение в лингвокультурологию. М.: «Наследие»,1997.-208 с.
120. Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности // Сборник научных трудов. Воронеж: Воронежский государственный университет, 2002. - 648 с.
121. Методология исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. Вып. 1 / Под. Общ. Ред. И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. - Мн.: Белгосуниверситет, 1998. - 283 с.
122. Методология исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. Вып. 2 / Под. Общ. Ред. И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. - Мн.: БГУ, 2000.-479 с.
123. Мечковская Н.Б. Язык и религия. М.: Изд-во «Торговый дом Гранд»,1998. -350 с.
124. Михальская А.К. Русский Сократ: Лекции по сравнительно-исторической риторике. М.: Изд. центр «Академия», 1996. - 192 с.
125. Моль А. Социодинамика культуры. М.: Прогресс, 1973. -406 с.
126. Моррис Ч. Основания теории знаков // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов: Изд. 2-е, испр. и доп. М., Академический Проект, 2001.-720 с.
127. Московичи С. Наука о массах // Психология масс. Хрестоматия. Самара, 2001.-е. 513.
128. Музыкант B.JI. Теория и практика современной политической рекламы. М., 1998, с. 50.
129. Мур Д. Э. Защита здравого смысла // Аналитическая философия: становление и развитие (антология). Общая редакция и составление А.Ф. Грязнова. М.: «Дом интеллектуальной книги», «Прогресс-Традиция», 1998. 528 с.
130. Муратов С.А. ТВ эволюция нетерпимости (история и конфликты этических представлений). М.: Логос, 2001. - 240 с.
131. Мурзин Л.Н., Штерн A.C. Текст и его восприятие. Свердловск, 1991. -172 с.
132. Мухаев Р.Т. Политология. М.: «Приор», 2000. 400 с.
133. Никитин М.В. Знак, значение, язык. С-Пб., РГТТУ им. Герцена, 2001.
134. Никитин М.В. Предел семиотики. Вопросы языкознания. - 1997. -№1. - С. 3-14.
135. Николаева Т.М. Лингвистическая демагогия. // Прагматика и проблемы интенсиональности. М., 1988.
136. Новикова-Грунд М.В. «Свои» и «чужие»: маркеры референтной группы в политическом дискурсе // Полис. М., 2000. - №4. - С. 82-93.
137. Овчинников В.Г. Автоматизированные ГТС: назначение, архитектура и перспективы развития // Научно-техническая информация. Сер. 1. 1990. № 12.
138. Ортега-и-Гассет, X. Избранные труды. М.: Изд-во «Весь мир», 2000.-704 с.
139. Осетрова E.B. Речевой жанр молвы в современной политической практике. Материалы III Параславянских чтений. Красноярск, 24 мая 1999 г. <http://arctogaia.krasu.ru/laboratory/p3/osetrova.shtm>
140. Падучева Е.В. Говорящий: субъект речи и субъект сознания // Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. -С.164-169.
141. Падучева Е.В. Семантика нарратива. М.: Языки русской культуры, 1996.-464 с.
142. Панченко H.H. Манипулятивность политической рекламы // Языковая личность: проблемы когниции и коммуникации Сб. науч. тр. Волгоград: Колледж, 2001. - С. 225 - 230
143. Паршин П. Б. Идиополитический дискурс // Труды международного семинара Диалог '96 по компьютерной лингвистике и ее приложениям. -М„ 1996.
144. Паршин П. Б. Об оппозиции системоцентричности и антропо-центричности применительно к политической лингвистике (1999). < http://www.dialog-21.ru/Archive/2000/Dialogue%202000-l/229.htm>
145. Пешё М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999.-416 е., С. 225-291.
146. Пирс Ч. Логические основания теории знаков / Перевод с англ. В.В. Кирющенко и М.В. Колопатина, СПб.: Лаборатория метафизических исследований философского факультета СПб ГУ; Алетейя, 2000. -352с.
147. Плуцер-Сарно А. «Ритуал» и «миф» в современной политике // «Логос». М., 2000. - №2. - С. 14-21.
148. Плуцер-Сарно А. Государственная Дума как фольклорный персонаж: пародия, плач, исповедь как жанры российской политики. // «Логос». -М., 1999,- №8.
149. Плуцер-Сарно А. Языковые основы информационной войны на Кавказе // «Логос». М., 1999. - № 8.
150. Покровская Е.В. Роль метафоры в политическом тексте // Функциональные исследования. М., 1997. - Вып. 4. - С. 145-148
151. Попова A.B. Отражение субъективной ситуации в текстах СМИ: теоретический аспект//Язык и социум. Ч. I. Минск, 1998. С. 128-129.
152. Попова Е. А. О лингвистике нарратива // Филологические науки, 2001.-№4.-С. 87-91.
153. Попова Е.А. Культурно-языковые характеристики политического дискурса (на материале газетных интервью). Дис. . канд. филол. наук. -Волгоград, 1995. 187 с.
154. Попова З.Д., Стернин И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. -Воронеж, 2001.- 192 с.
155. Почепцов Г.Г. Психологические войны. М.:Рефл-бук, К.: Ваклер -2000. - 528 с.
156. Приепа А. Задача дня: «продавливать» и «не подставляться». // «Логос». М., 2000. - № 1.
157. Пропп В. Я. Морфология сказки. Ленинград: «Academia», 1928. -151 с.
158. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М.: Лабиринт, 1999. -288 с.
159. Психология толп. М.: Институт психологии РАН, Изд-во «КСП+», 1998.-416 с.
160. Рекламный текст: семиотика и лингвистика. М.: Изд-во «Издат. дом Гребенникова», 2000. - 269 с.
161. Романов A.A. Конфликтный дискурс политика // Политический дискурс в России 3: Материалы раб. совещ. (Москва, 27-28 марта 1999 года) / Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. - М.: Диалог-МГУ, 1999.-С. 123-126.
162. Руднев В.П. Прочь от реальности. Исследования по философии текста. М.: «Аграф», 2000. 432 с.
163. Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург, 1996. 193 с.
164. Самойлов А.Н. О понятии пресуппозиции в лингвистике // Вест. Междунар. славяне, ун-та. Харьков, 1999. - Т. 2, № 2. - С. 61-64.
165. Седов К.Ф. Становление дискурсивного мышления языковой личности: психо- и социолингвистический аспекты. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. 180 с.
166. Сентенберг И.В., Карасик В.И. Псевдоаргументация: некоторые виды речевых манипуляций. С.-Пб., 1993. с. 30-38
167. Сепир Э. Статус лингвистики как науки // Избранные труды по языкознанию и культурологии. Изд. группа «Прогресс», «Универс». -М., 1993.-655 с.
168. Серио П. О языке власти: критический анализ // Философия языка: в границах и вне границ. Харьков: Око, 1993. - Т.1. - С. 83-100.
169. Серио П. Русский язык и анализ советского политического дискурса: анализ номинализаций // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса: пер. с фр. и порт. М.:ОАО ИГ «Прогресс», 1999. -С. 337-383.
170. Сиротинина О.Б. Некоторые размышления по поводу терминов «речевой жанр» и «риторический жанр» // Жанры речи: Сб. науч. статей. Саратов: Изд-во Гос УНЦ «Колледж», 1999. - С. 26-31.
171. Слышкин Г.Г. Культурные концепты и проблемы интертекстуальности// Языковая личность: жанровая речевая деятельность. Тезисы докладов научной конференции. Волгоград, 6-8 октября, Волгоград, Перемена, 1998. - С. 86-88.
172. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000. -128 с.
173. Сорокин Ю.А. Статус факта (события) и оценки в текстах массовой коммуникации // Политический дискурс в России 4: Материалы раб.совещ. (Москва, 22 апреля 2000 года) // Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. М.: Диалог-МГУ, 2000. - С. 89-101.
174. Сосланд А. Путин: разгадка секрета // «Логос». М., 2000. - №2. - С. 22-27.
175. Сосланд А. Харизма современного политика и как ее создавать // «Логос». М., 1999. - № 9. - С. 87-95.
176. Социальная власть языка. Сб. науч. тр. Воронеж: Воронежский государственный университет, 2001. - С. 208-213.
177. Степанов Ю.С. Семиотика. Изд. «Наука». М., 1971. -164 с.
178. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. Изд. 2-е, испр. и доп. М., Академический Проект, 2001. - 990 с.
179. Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. Воронеж, 2001, 252 с.
180. Структурализм: за и против. Сборник статей. М.: Прогресс, 1975. -467 с.
181. Сухих С.А. Зеленская В.В. Прагмалингвистическое моделирование коммуникативного процесса. Краснодар: Изд-во Кубанского ун-та, 1998.- 160 с.
182. Тарасенко Т.В. Речевой жанр как социальный знак. Красноярск, 2000 <http://arctogaia.krasu.ru/mentality/m3/tarasenko.shtm>
183. Тертычный A.A. Жанры периодической печати. — М.: Аспект Пресс, 2000.
184. Толочко О.В. Образ как составляющая концепта «школа» // Языковая личность: проблемы лингвокульторологии и функциональной семантики: Сб. науч. тр. / ВГТТУ. Волгоград: Перемена, 1999. - С. 178-1S2
185. Ухтомский A.A. Доминанта. М.: Мысль, 1966.
186. Феденева Ю.Б. Функции метафоры в политической речи // Художественный текст: структура, семантика, прагматика. — Екатеринбург, 1997. С. 179-188.
187. Федосюк М.Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопросы языкознания, 1997, № 5. С. 102-120.
188. Филинский A.A. Солидаризация в политическом дискурсе // Лингвистические исследования 2001 г.: Сб. науч. тр. СПб, ИЗД ИЛИ РАН, 2001.-С. 93-100.
189. Фуко, М. Слова и вещи. М.: Прогресс, 1993.
190. Хайдеггер М. Время и бытие, М.: Республика, 1993. - 445 с.
191. Хлынова В.В. Способы выражения оценочности в телевизионной политической речи. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Саратов,2000. 20 с.
192. Чудинов А.П. Спортивная метафора в современном российском политическом дискурсе // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: лингвистика и межкультурная коммуникация.2001. №2. -С.20-24.
193. Шатин Ю. В. Риторика как область дискурсоведения (лекция). Международная летняя школа «Коммуникативные стратегии культуры», Новосибирск, 27 июля 16 августа, 1998. <www.psu.ru/news/2000/05/03 ,html>
194. Шаховский В.И. Запахи русского политического дискурса // Политический дискурс в России 4: Материалы раб. совещ. (Москва, 22 апреля 2000 года) // Под ред. Ю. А. Сорокина и В. Н. Базылева. - М.: Диалог-МГУ, 2000. - С. 108-111.
195. Шаховский В.И Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж: Воронежский государственный университет, 1987.- 192 с.
196. Шевченко А.Ю. Дискурс-анализ политических медиа-текстов. «Полис», 2002, № 6, С. 18.
197. Шейгал Е. И. Политический скандал как нарратив // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты: Сб. науч. тр. / ВГПУ; СГУ. Волгоград, 1998. - С. 55-68.
198. Шейгал Е.И. Политическая мифологема как средство социальной идентификации // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности. Сборник научных трудов. Воронеж: Изд.-во Воронежского государственного универститета, 2003. С.230-239.
199. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса: Монография/Ин-т языкознания РАН; Волгогр. Гос. пед. ун-т. -Волгоград: Перемена, 2000. 368 с.
200. Шендерович В. Здесь было НТВ. «Еженедельный журнал», 24.09.02.
201. Шибаева JI.B. Речевые жанры в теории и практике журналистики. <http ://w\vw.relga.rsu.ru/n47/j ur47 ,htm>
202. Шмелева T.B. Ключевые слова текущего момента // Collegium. -Киев, 1993. -№1. С. 33-41.
203. Шмелева Т.В. Модель речевого жанра // Жанры речи. Саратов, 1998. С.88-98.
204. Шмелева Т.В. Речевой жанр: опыт общефилологического осмысления//Collegium. 1995. -№ 1-2.- С. 57-65
205. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию, ТОО ТК "Петрополис", 1998. -432 с.
206. Яцутко Д.Н. Политическая метафора в языке СМИ. <http://\vww.teneta.ru/rus/de/denisyatsutko-politmeta.htm>
207. М. Agar. Institutional Discourse. Amsterdam: Mouton Publishers, 1985. -Pp. 147-168.
208. Baudrillard, J. The Mirror Of Terrorism. In: Baudrillard, J. The Transparency of Evil: Essays on Extreme Phenomena. London: Verso, 1993. Pp. 75-80.
209. Battle of Seattle: The New Challenge to Capitalist Globalisation. NYC: Soft Skull Press, 2001. 392 p.
210. Bourdieu P. Language and Symbolic Power. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1991. - 301 p.
211. Brown J. Jerry Brown on Political Scandal: That's the way I see it. North Coast Xpress, 1996www.sonic.net/~doretk/Issues/96-08%20AUG/jerrypolitical.html>
212. Burke K. Language as Symbolic Action. Berkeley, С A: Univ. of California Press, 1966. - 514 p.
213. Chomsky N. Language ard Politics. Montreal and New York: Black Rose Books, 1988.-638 p.
214. Deleuze, Guattari 1976 — Deleuze G., Guattari F. Rhizome. P., 1976.
215. Dijk T. A. van. Discourse, Opinion and Ideologies // Discourse and Ideologies. Clevedon: Multilingual Matters LTD, 1996. - P. 7-37.
216. Dijk T. A. van. Discourse Semantics and Ideology // Discourse and Society. Vol.6, No.2, 1995. P. 243-285.
217. Doob L.W. Public Opinion and Propaganda. New York, 1956.
218. Edelman M. Constructing the Political Spectacle. Chicago: University of Chicago Press, 1988. - 137 p.
219. Edelman M. Political Language: Words that Succeed and Policies that Fail. New York: Academic Press, 1977. - 164 p.
220. Feldman 0. Politically Speaking: a Worldwide Examination of Language Used in the Public Sphere. Westport: Praeger, 1998. - 212 p.
221. Foucault M. The archaeology of knowledge. Tavistock Publications, 1972.
222. Fowler R. Language in the News: Discourse and Ideology in the Press. -London, New York: Routledge, 1991. 254p.
223. Goddard T. The anatomy of political scandal. «National Journal», 20.12.2002.
224. Guespin L. Problématique des travaux sur le discourse politique, -Languages, 1971, № 23, p. 10.
225. Hovland C. et al. Order of presentation persuasion. New Haven, 1957
226. Hovland C., Janis I.L., Kelley H. Communication and persuasion. New Haven, 1953.
227. Hymes D. Foundations in Sociolinguistics. An ethnographie approach. Philadelphia, 1974.-248 p.
228. Janet P. De l'angoisse a l'extase, 2 vol., Paris, Alcan, 1928.
229. Knight G. Honourable Insults. A Century of Political Invective. London: Arrow books, 1991.
230. Lakoff G. The Bulletin of the Santa FE Institute // mes. hea. htm // astarticle. welcome, htm / table of contests, econom. htm / next, article
231. Landow, George P. Textual openness. Hypertext and Intertextuality (1997). <http://calliope. jhu.edu/press/books/landow/derrida l.htm>
232. McEwan I. Amsterdam. London: Vintage Random House, 1999. 178 p.
233. McQuail D. Mass Communication Theory. London: Sage Publications, 1996.-345 p.
234. Mower M. Political scandal is no recent phemomenon. «The Daily Cougar», 17.08.1996
235. Nelson T.N. A file structure for the complex, the changing, and the indeterminate // in: ACM 20th National Conference Proceedings (Clevelend, Ohio, 1965) pp. 84-100.
236. Riggins S. The Language and Politics of Exclusion: Others in Discourse. Thousand Oaks: Sage Publications, 1997. - 294 p.
237. Rosenblum C. God, let there be a political scandal over «Enron». Chron Watch, 2002
238. Sériot P. Analyse du discourse politique Sovétique. Institut d'Études slaves, Paris, 1985.
239. Slembrouk S. What is meant by «discourse analysis»? <http://bank.rug.ac.be/da/da.htm>
240. Stratton G. M. Excitement as an indifferentiated emotion.- In: Reymert M. L. Feelings and emotions, 1928, p. 215-221.
241. Young M., Madonna T. Not your father's political scandal. Millersville Universtity, 1998.
242. Лексикографические источники:
243. Collins English Dictionary, Harper Collins Publishers, 1992
244. Longman Dictionary of English Language and Culture. Essex: Longman, 1992.- 1528 p.
245. Толковый словарь Ушакова. <http://ushdict.narod.ru/archive/ushak 1 .zip>
246. Даль В. И. Пословицы, поговорки и прибаутки русского народа. В 2 т. СПб.: «Литера», «ВИАН», 1997. - 416 с.
247. Lingvo 8.0 (Большой англо-русский, русско-английский словарь)
248. Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских политических метафор. М.: Помовский и партнеры, 1994. - 330 с.
249. Толковый словарь русского языка. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю., -М.: «Азъ», 1995.