автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.03
диссертация на тему: Проблема личности в русском консерватизме: Н.Н. Страхов, К.Н. Леонтьев, П.Е. Астафьев

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проблема личности в русском консерватизме: Н.Н. Страхов, К.Н. Леонтьев, П.Е. Астафьев"

На правсрсрукописи

Авдеев Олег Константинович

Проблема личности в русском консерватизме: H.H. Страхов, К.Н. Леонтьев,

П.Е. Астафьев

Специальность: 09.00.03 - история философии

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

-1 ДЕК 2011

Москва-2011

005004166

Работа выполнена на кафедре истории русской философии философского факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова

Научный руководитель:

кандидат философских наук, доцент Козырев Алексей Павлович

Официальные оппоненты:

доктор философских наук Антонов Константин Михайлович

кандидат философских наук, доцент Половинкин Сергей Михайлович

Ведущая организация:

Институт философии РАН, сектор истории русской философии

Защита состоится «19» декабря 2011 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 501.001.38 по философским наукам при Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова по адресу: 119991, ГСП-1, г. Москва, Ломоносовский проспект, д. 27, корпус 4, Шуваловский учебный корпус, философский факультет, аудитория Е-317.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале Отдела диссертаций Фундаментальной библиотеки МГУ имени М.В. Ломоносова в Шуваловском учебном корпусе по адресу: Ломоносовский проспект, д. 27, корпус 4, сектор «Б», 3-й этаж, к. 300.

Автореферат разослан «7/^» X2011 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета Д 501.001.38 кандидат философских наук, доцент

I. Общая характеристика работы Актуальность темы исследования.

Вопросы, связанные с понятием личности, занимают особое место в западной культуре и философии. В рамках «личностного» понятийного поля разрешаются фундаментальные вопросы христианского богословия, европейского права (формулирующего проблемы ответственности и личной собственности - и, в особенности, концепцию прав и свобод человека, как одну из важнейших составляющих современной западной цивилизации), психологии и психиатрии, истории.

Постоянно присутствовала проблема личности и в европейской философии, отражающей все характерные черты и изменения самосознания западного мира. В классическом периоде эта проблема поднималась, как правило, в рамках антропологической проблематики либо в рамках философско-психологических исследований и теории познания, находя отражение в «cogito» Р. Декарта, монадологии Г.В. Лейбница, концепции души Дж. Локка, философско-психологических идеях французского спиритуализма (Э.Б. де Кондильяк, А.Д. де Траси, Ф.П.Г. Мен де Биран и др.), в диалектике «я» в немецкой классической философии и других концепциях.

Особое значение проблема личности имеет для русской философии, для которой характерна своеобразная раздвоенность: русская мысль оказывается одновременно и самой человечной, самой личностной (она «больше всего занята темой о человеке, о его судьбе и путях, о смысле и целях истории»1, что ярко проявляется, например, в экзистенциализме H.A. Бердяева и Л.И. Шестова, в философских идеях в творчестве Ф.М. Достоевского, даже в том, что для русских лейбницианцев оказалась полностью неприемлемой лейбницевская замкнутость монад), и самой социоцентрической, обращающей внимание не столько на индивида, сколько на человеческую общность (культ народа в революционном движении, идея соборности в религиозной мысли, идеализация общины в социальной философии многих как консервативно, так и революционно настроенных мыслителей и др.); всю историю русской философии, при желании, можно представить как своеобразную «борьбу за личность».

Отдельный интерес в этом отношении представляет плеяда русских консервативных философов XIX века (по преимуществу творивших во второй половине века) - Н.Я. Данилевский, H.H. Страхов, К.Н. Леонтьев,

1 Зенъковский В.В. История русской философии. В 2 т. - Т. 1. - Ч. 1. — JI., 1991. — С. 16.

3

П.Е. Астафьев. Всех этих мыслителей, различающихся исследовательскими стратегиями и многими аспектам их философских взглядов, объединяет в первую очередь «консервативный дискурс» их социальной философии, воззрения на общество, историю и политику. Вопрос о значении понятия личности приобретает особую актуальность применительно к этому направлению, поскольку «консервативный» социально-философский дискурс, отвергающий абсолютную ценность либеральной концепции прав и свобод личности и противопоставляющий им ценности иного порядка (церковь, народ, государство, цивилизацию и т.д.), часто ошибочно рассматривается как своего рода «противоличностная» позиция, полностью отрицающая значение человеческого индивидуума. При этом в философском наследии представителей русского консерватизма персоналистическая проблематика присутствует не только в области социальной и политической философии, но и в других отраслях философского знания.

В настоящей диссертации проблема личности в русском консерватизме рассматривается на основе изучения наследия К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева.

Степень разработанности проблемы.

Историография по исследуемой теме отчётливо разделяется на две основных группы источников. С одной стороны, это исследования русского консерватизма, жизни и творчества Леонтьева, Астафьева и Страхова, среди которых встречаются затрагивающие и персоналистический аспект их философии. С другой - значительно меньшее число специальных работ по проблеме личности, индивидуальности и персональности, создававшихся в последние годы, и которые в целом почти не пересекаются с изучением русского консерватизма.

Осмысление наследия мыслителей русского консерватизма было начато в конце XIX века их современниками, часто с критических и полемических позиций. О философии и личности К.Н. Леонтьева были написаны статьи его друзей и последователей В.В. Розанова, священника И. Фуделя, A.A. Александрова, Евгения Поселянина (E.H. Погожев) и Г.И. Замараева, работы которых посвящены в большей степени личным воспоминаниям и обширным выдержкам из текстов Леонтьева, нежели анализу. В то же время, большинство авторов Серебряного века, обращавшихся к анализу жизни и философии Леонтьева, критически подходили к его творчеству. Д.С. Мережковский, С.Н. Трубецкой, H.A. Бердяев, Ф.Ф. Куклярский,

С.Н. Булгаков, C.JI. Франк и другие -г несмотря на всё различие своих взглядов, порою диаметрально противоположных, единодушно критиковали историософские построения Леонтьева и обвиняли его в «имморализме» и даже «сатанизме» (Бердяев, Мережковский). Позже в эмиграции, многие из них в той или иной степени пересмотрели свои взгляды. Часть публикаций, посвященных Леонтьеву, была издана в сборнике «Памяти Константина Николаевича Леонтьева» в 1911 году вместе с подробной библиографией публикаций, посвященных ему. Другие статьи о Леонтьеве, которые не вошли в сборник 1911 года, были собраны вместе лишь в 1995 году в сборнике «Константин Леонтьев: pro et contra». Девятитомное собрание его сочинений вышло в 1912 году. Публикации о Страхове, выходившие после его смерти, не очень многочисленны. Среди них следует упомянуть вышедшие в 1896 году, после смерти философа, статьи Н.Я. Грота и Б.В. Никольского, в последующие годы о нём также писали А.И. Введенский, В.А. Гольцев, Э. Радлов, В.В. Розанов, переписка и взаимоотношения Страхова и Толстого рассматривалась в работах, посвященных последнему. Ещё меньше публикаций современников было посвящено философии П.Е. Астафьева. На протяжении всего XX века Астафьев оставался подлинно «забытым мыслителем» - даже в книге о. Василия Зеньковского упоминания о нём отсутствуют. Среди немногих работ отдельного упоминания заслуживает статья-эпитафия A.A. Козлова «П.Е. Астафьев как философ», представляющая собой попытку краткой характеристики основных особенностей философской системы Астафьева, в которой Козлов отмечает его «антисубстанциализм» в качестве главного отличия от других систем русских персоналистов и рассматривает социально-философскую и историософскую позицию Астафьева как случайную и не связанную с его философской системой, вопрос о справедливости этой интерпретации разбирается в третьей главе диссертации.

На протяжении большей части советского периода отечественной истории философское наследие русского консерватизма по понятным причинам изучалось мало. Можно отметить обращение к философии Леонтьева в монографии А.Ф. Лосева, посвященной Вл.С. Соловьёву, а также исследования, посвящённые Страхову как литературному критику, которыми занимались У.А. Гуральник, B.C. Нечаева, H.H. Скатов и другие. Своеобразный ренессанс в изучении русского консерватизма начался в России в конце восьмидесятых годов. Философия Леонтьева стала объектом исследования в работах Л.Р. Авдеевой, Д.М. Володихина, P.A. Гоголева, K.M. Долгова, А.П. Козырева,

A.A. Королькова, В.И. Косика, В.А.Котельникова, H.A. Рабкиной, А.Ф. Сивака, О.Л. Фетисенко, С.В. Хатунцева, М.Ю. Чернавского и других авторов, с 2007 года начало выходить в свет (издание не завершено) полное собрание сочинений и писем Леонтьева в двенадцати томах. К настоящему моменту биография и наследие Леонтьева в целом хорошо изучены. Однако основное внимание при этом уделялось его социально-политическим и религиозным взглядам. Не подвергшийся столь всеобъемлющему забвению в советскую эпоху как Константин Леонтьев, Страхов не имел и подобного всплеска исследовательского интереса в последнее время. Среди посвященных ему работ следует назвать работы Л.Р. Авдеевой, А.Б. Тарасова, другие исследования философии почвенничества, в которых внимание уделялось, в том числе, биографии и философии Страхова, исследование Б.П. Балуева, посвященное Н.Я. Данилевскому, но уделяющее значительное внимание его переписке со Страховым, и тексты Н.П. Ильина, опубликовавшего в 2007 году работу Страхова «Мир как целое» и снабдившего её обширным предисловием, в котором рассматривается актуальность философии Страхова. Отдельно следует отметить монографию Е.А. Антонова, в которой наследие Страхова рассматривается с антропологических позиций как антропоцентризм. Из последних работ можно назвать монографию Н.В. Снетовой «Философия H.H. Страхова», особое внимание в которой уделяется значению органицизма для его философии, пониманию науки Страховым и его антропологии, а также коллективную монографию «H.H. Страхов в диалогах с современниками. Философия как культура понимания», вышедшую в 2011 году. Среди обратившихся к изучению философии Астафьева можно назвать Н.К. Гаврюшина, М.А. Прасолова, М.Б. Смолина и уже упоминавшегося выше Н.П. Ильина. Кроме того, существует целый ряд более общих исследований, посвященных русскому консерватизму в целом, и авторов, занимающихся этой тематикой. В их числе A.B. Репников, С.Т. Кармизова и многие другие авторы. При этом, как правило, интерес их направлен в большей степени на политическую, а не философскую (за исключением философии истории, находящейся на особом положении, как политически актуальной) составляющую их наследия.

В работе используются также иностранные работы, посвященные русскому консерватизму, в частности для анализа соотношения свободы и индивидуальности в философии Леонтьева применяется концепция «консервативного стиля мышления» К. Маннгейма. В целом же философия

русского консерватизма исследована крайне неравномерно, как в смысле различных авторов, так и в смысле контекстов изучения, в ней всё ещё остались «белые пятна».

Что касается второй группы источников, посвященных проблемам личности, индивидуальности и персональности, их число существенно меньше. Так, в диссертационном исследовании K.M. Антонова «Философское наследие И.В. Киреевского. Антропологический аспект» рассматривается понимание личности И.В. Киреевским в его философии и мировоззрении разных периодов, а также источники формирования его взглядов на личность и природу человека, включая христианскую антропологическую традицию и немецкий романтизм. Кроме того, к персоналистической проблематике в русской философии обращаются исследователи русского лейбницианства, философии H.A. Бердяева, П.А. Флоренского и ряда других авторов. Среди работ, посвященных этим мыслителям, следует назвать исследования В.А. Шапошникова, рассматривающего философию Флоренского как «персоналистический платонизм», работы С.М. Половинкина, посвященные Флоренскому, в особенности, его доклад на историко-методологическом семинаре «Русская мысль» в РХГА «К истории русского персонализма: отец Павел Флоренский», его же публикации, посвященные лейбницианству Н.О. Лосского и Н.В. Бугаева, в которых выделяются и систематизируются основные сходства и различия монадологий русских мыслителей и монадологии Г.В. Лейбница, а также диссертацию М.А. Прасолова «Субъект и сущее в русском метафизическом персонализме», в которой обосновывается связь русского лейбницианства не исключительно с философией Лейбница, но со всей новоевропейской философской традицией и свойственный ему эвиденциализм - стремление к опоре на очевидность.

Особая традиция исследования личностной проблематики, совмещающая анализ психологических, юридических и культурологических аспектов проблемы и подход к вопросу с обобщающих философских позиций, существует в западной философии. На русской почве это современное направление исследований представлено, прежде всего, сборником «Персональность. Язык философии в русско-немецком диалоге», изданном по итогам реализации проекта «Концепты персональности в истории русско-немецких культурных связей». Сборник отличается широтой охвата тем, а в качестве предмета исследований в нём заявлено всё «поле значений», связанных с понятием личности - от единства сознания до божественных ипостасей. При этом книга

имеет заметный уклон в направлении философско-лингвистического анализа в духе современной европейской «истории понятий» (Ве^ГГз§е8сЫс1ие).

Следует отметить, что, несмотря на широкий охват материала (от В.А. Жуковского и славянофилов до А.Ф. Лосева и советской культуры), в текстах сборника не рассматривались мыслители консервативного направления, и даже в библиографии «Дискурс персональное™ в русской философской литературе. 1861-1922», подготовленной в рамках того же проекта и опубликованной на его странице на сайте Рурского университета в Бохуме2, работам русских консерваторов уделено крайне мало внимания. Фактически в библиографию включены только тексты Астафьева - немногие и далеко не основные; при этом упомянуты лишь три работы Страхова по частным вопросам, а Леонтьев в списке авторов работ, связанных с темой персональное™, и вовсе не числится.

Особо следует отметить несколько работ, проблематика которых непосредственно связана с проблемой личности в русском консерватизме. Это, прежде всего, статья М.А. Прасолова «Два консерватизма: П.Е. Астафьев и К.Н. Леонтьев», материал и выводы которой используются в четвёртой главе диссертации. Другой важной для данной темы работой является монография Е.А. Антонова «Антропоцентрическая философия Н.Н.Страхова как мыслителя переходной эпохи». В ней последовательно обосновывается антропоцентрический характер всех составляющих философской системы Страхова. Следует также отдельно отметить Н.П. Ильина, в книге которого «Трагедия русской философии» рассматривается не консерватизм (само понятие которого необходимо подразумевает объединение мыслителей, прежде всего, по социально-политическому признаку), а «философия, которую мы потеряли», под которой Ильин понимает плеяду русских философов-идеалистов и литераторов второй половины XIX века, включая Страхова, Астафьева, П.А. Бакунина, В.А. Снегирёва, Л.М. Лопатина и др. Идеи этих мыслителей представляются Ильину подлинной «русской национальной философией», незаслуженно задвинутой в тень религиозно-философским ренессансом начала XX века. Особое внимание Ильин обращает на то значение, которое исследуемые им философы придают человеческой личности, яркому развитию индивидуальности, доказательству свободы воли и возможности личного

2 Дискурс персональное™ в русской философской литературе. 1861-1922. Избранная библиография журнальных статей. / Составитель И.В. Борисова // ЬПр://с1Ьз-win.rub.de/personditaet/pdC 180.pdf.

познания Божества, что, в конечном счёте, определяется им как одна из характерных черт «подлинной» русской философии. Наконец,, существенное внимание соотношению понятий свободы и индивидуальности в русском консерватизме уделено в монографии Э.А. Попова «Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика», в которой опровергается представление о недооценке значения личности в русском консерватизме.

Таким образом, прежде вопрос о личности в русском консерватизме специально не рассматривался. Эта тема, опираясь на уже существующие исследования, является их дальнейшим развитием и служит более полному раскрытию особенностей и более глубокому пониманию как русского консерватизма, так и персоналистического аспекта русской философии.

Объект исследования: философия русских консерваторов второй половины XIX века.

Предмет исследования: концепции личности, персональное™ и субъекта, созданные русскими консервативными мыслителями, и отражение этих концепций в их философии и эпистолярном наследии.

Следует подчеркнуть, что предметом анализа выступают философские представления о личности не всех русских консерваторов, а только некоторых их них: К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова, П.Е. Астафьева. Это обусловлено значимостью и разноплановостью этих фигур. С одной стороны, области интересов, методы и подходы к изложению указанных авторов существенно отличаются и позволяют рассмотреть предмет исследования во всех возможных его проявлениях от онтологии до философии истории, с другой стороны, не вызывает сомнений, что их творчество находится в проблемном поле именно философии, а не только политической публицистики и литературной критики, и обладает высокой значимостью для характеристики русского консерватизма как направления в целом. Это позволяет считать нашу выборку репрезентативной.

Цель и задачи исследования. Основной целью данного исследования является историко-философская реконструкция и всесторонняя характеристика философских концепций личности и индивидуальности в философии К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева, а также выявление значения персоналистической проблематики для философии русских консерваторов второй половины XIX века.

Достижение данной цели потребовало решения следующих исследовательских задач:

- установить историко-философский контекст формирования взглядов на проблему личности представителей русского консерватизма;

- проанализировать содержание философских и психологических взглядов представителей русского консерватизма на проблемы личности, индивидуальности, «я» и субъекта, обращая особое внимание на концептуальные аспекты полемики К.Н. Леонтьева и П.Е. Астафьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева, связанной с персоналистической проблематикой;

- проанализировать контексты употребления персоналистической лексики как в философском, научном и публицистическом, так и в эпистолярном наследии русских консерваторов;

- проследить взаимосвязь историософского органицизма и индивидуалистической социальной философии;

- определить место персоналистической проблематики в работах К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева и её значение для философии русских консерваторов в целом. Теоретико-методологические основы исследования.

В целом методология исследования опирается на историко-философский анализ и герменевтическое истолкование источников, как философского и эпистолярного наследия русских консерваторов, так и более широкого круга смежных авторов. Это позволяет не только констатировать взгляды указанных мыслителей, но и проследить их формирование и связь с другими философскими направлениями.

Анализ источников дополняется методом историко-философской реконструкции, что позволяет вьивить и описать концепции и воззрения, не высказанные в тексте последовательно и явно, а также рассмотреть мировоззрение каждого автора и русского консерватизма в целом.

Кроме того, несмотря на известную отдалённость объекта исследования от нашего времени, современное состояние философии и историко-философской науки требует привлечения, наряду с традиционными, новых методологических установок и новых методов исследования из области современной философии личности. В частности, одним из таких методов будет семантический анализ дискурса персональное™ в русском консерватизме.

Научная новизна исследования заключается в проведении всестороннего историко-философского анализа проблемы личности в

философии русских консерваторов, что реализуется в настоящей работе в следующих элементах:

- обращение к наследию редко изучаемых русских философов — H.H. Страхова и П.Е. Астафьева, творчество которых по сей день остаётся малоисследованным;

- обращение к философской составляющей русского консерватизма;

- сквозное рассмотрение персоналистической проблематики в разных темах и контекстах философии русских консерваторов;

- рассмотрение наследия русских консерваторов в контексте современных исследований по проблеме личности и персональности в русской философии;

- анализ повседневного и философского языка русских консерваторов;

Положения, выносимые на защиту.

1. Философия русских консерваторов может рассматриваться как течение в отечественной философии, в котором социально-философская, метафизическая, натурфилософская и другие составляющие развиваются в рамках единого подхода, основанного на органицизме, и особой интерпретации личности, индивидуальности, самости и всего круга персоналистических понятий.

2. Среди контекстов, в которых происходит обращение к проблеме личности, следует назвать онтологический (ярче всего персоналистический характер онтологии выражен в спиритуализме Астафьева), тесно связанный с ним гносеологический (концепция «я» как познающего субъекта у Страхова, внутренний опыт как первичная реальность у Страхова и Астафьева), психологический (единство «я» у Страхова, философия деятельного усилия у Астафьева), богословский («трансцендентный эгоизм» Леонтьева, различение двух видов нигилизма у Страхова, интерпретация христианства как персоналистической религии у Астафьева), антропологический (прежде всего, понимание человека у Страхова) и, наконец, историософский и политический («органическое» понимание нации, культуры и государства, свойственное консерватизму как целому).

3. Персоналистические идеи, получившие в философии К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева оригинальное и творческое развитие, восходят как к христианской богословской и антропологической традиции, так и к европейской гносеологии и антропологии Нового времени (от Р. Декарта и Г.В. Лейбница до французской философско-психологической мысли Мен де Бирана и индивидуалистического позитивизма Дж.Ст. Милля).

4. Одной из общих черт философских концепций русских консерваторов является их органицизм, заметный, прежде всего, в историософии, начиная с Н.Я. Данилевского, но пронизывающий также их натурфилософию, антропологию и находящий наиболее полное выражение в законе триединого процесса развития К.Н. Леонтьева, претендующем на универсальность и всеобщность.

5. Другой чертой философии русских консерваторов является особый дискурс личности, раскрывающий это понятие, прежде всего, через индивидуализацию, превозносящий всякую особенность и обособленность. В области антропологии это выражается в ценностном противопоставлении индивида и личности (обладающей ярко выраженной индивидуальностью); индивидуализма - индивидуальности. В политическом контексте это выражается в отвержении как нигилизма, отрицающего самостоятельную ценность лица, так и либерализма, уравнивающего индивидов в их ценности.

6. В политической философии русского консерватизма высшей ценностью являются не те или иные общественные институты и традиции сами по себе (монархия, традиционный или капиталистический экономический уклад, община), но человеческая личность. Острие полемики консерватизма направлено не против свободы, но против либеральной интерпретации этого понятия, которая представляется лишь абсолютизацией «индивидуализма» (Леонтьев) и «эгоизма» (Страхов). Подлинная свобода - это свобода самобытного развития личности, для которой необходимы внешние опоры и ориентиры - национальность и народность (по мнению Астафьева) или государственность, религия или строгое принуждение (по мнению Леонтьева).

7. В дискурсе всех исследованных мыслителей присутствует противопоставление новоевропейских либеральных ценностей ценностям традиционным и христианским по признаку их персоналистичности: христианское мировоззрение рассматривается ими как благоприятное для развития личности в отличие от господствующего в современной им Европе индивидуалистического, отрицающего религию или оставляющего для неё место личного суеверия.

8. Связующим звеном между органицизмом и метафизикой личности в философии русских консерваторов является понятие индивидуальности, одновременно биологическое и социальное, применяемое и к культурам, и к народам, и к личностям, и к организмам, и к монадам.

Научно-практическая значимость исследования.

Материалы диссертационного исследования могут быть использованы в общих и специальных курсах по истории философии, а также при изучении истории русской философии и культуры. Материалы и выводы диссертации могут стать основой для дальнейших исследований по широкому кругу историко-философских и культурологических проблем.

Апробация работы.

Диссертация обсуждалась и была рекомендована к защите на заседании кафедры истории русской философии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Основные идеи диссертации докладывались на XVIII международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Ломоносов-2011». Основные положения диссертации нашли своё отражение в статьях «Личность и индивидуальность в философии Константина Леонтьева» и «Личность и индивидуальность в философии Николая Страхова», опубликованных в журналах, включённых в перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий ВАК Министерства образования и науки РФ (перечень даётся в конце автореферата).

Структура диссертационного исследования. Тема и строение работы определены её целями и задачами. Работа состоит из введения, четырёх глав (10 параграфов), заключения, списка использованной литературы и источников (155 позиций). Общий объём - 165 с.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, описывается степень научной разработанности проблемы, определяется теоретическая и методологическая основа исследования, формулируются цель и задачи диссертационного исследования, а также положения, выносимые на защиту, и их научная новизна.

В первой главе «Личность и индивидуальность в философии Константина Леонтьева» анализируются обращения к теме личности в творчестве Леонтьева, персоналистические аспекты его философии культуры и истории, консервативной концепции свободы, а также даётся семантический анализ персоналистического языка философских, публицистических и эпистолярных текстов Леонтьева.

В параграфе 1.1. «Личность и индивидуальность в культурно-исторической концепции К.Н. Леонтьева» диссертант рассматривает значение

персоналистической проблематики для историософии Леонтьева. На основании исследования текстов Леонтьева диссертантом выделяется два основных варианта концептуализации персоналистической проблематики в его философии.

1. Особое понятие человеческой личности и значение, придаваемое ей, как отличительная черта европейского культурно-исторического типа. Диссертант демонстрирует, что в работе Леонтьева «Византизм и славянство» романо-германский культурно-исторический тип несколько раз характеризуется как наиболее индивидуализированный и высоко ценящий отдельную человеческую личность. В этой особенности европейской «образованности» Леонтьев видит главную причину того, что эгалитарные признаки старения и гибели цивилизации проявились в ней отчётливее, чем когда-либо в истории.

2. Сопоставление личности человеческой и «личности государственной», которое диссертант выделяет в рамках характерного для историософии Леонтьева органицизма. История рассматривается Леонтьевым как состоящая из естественных циклов развития различных социально-органических общностей (народов, государств и культур) подчиняющихся тем же законам, что и живые организмы. Понятие развития Леонтьев заимствует из естественных наук и понимает его как усложнение, сопряжённое с индивидуализацией и обособлением от сходных явлений. В параграфе отмечается, что развитие государств и культурно-исторических типов рассматривается Леонтьевым по аналогии с развитием личности, что ярче всего выражается в характерном для него противопоставлении индивидуальности и индивидуализма (под которым понимается идеология или общественный строй, который, в качестве высшей ценности постулирует права личности и равенство перед законом). В качестве наиболее характерного примера такого понимания в диссертации приводится тезис Леонтьева, равно применяемый им и к человеческим индивидуумам, и к народностям: «индивидуализм убивает индивидуальность» (применительно к нации - «национализм убивает национальность»). Стремление к снятию ограничений с человека в обществе (юридических, сословных) или с народа (стремление к политической независимости от других государств, мировых церквей и т.п.) приводит не к возрастанию индивидуальности, а, напротив, к смешению и уподоблению другим индивидуумам, поскольку особая индивидуальная форма напрямую связана с теми ограничениями, которые её задают. При этом индивидуализм оказывается, с одной стороны, признаком упадка, а с другой - особенностью европейского культурно-исторического типа,

предрасположенность к которой была заложена в нём изначально, из-за чего индивидуализм так ярко и проявился в ней на завершающем этапе её тысячедвухсотлетнего существования.

В параграфе 1.2. «Понимание свободы и индивидуальности в философии К.Н. Леонтьева» анализируется отношение Леонтьева к философии Дж.Ст. Милля, выявляется особое понимание Леонтьевым свободы, противостоящее либеральной интерпретации этого понятия, обосновывается связь леонтьевского концепта свободы с понятиями личности и индивидуальности и с историософией Леонтьева, выявляются сходства и различия его стиля мышления с «консервативным стилем мышления», как его определяет К. Маннгейм.

Консерватизм традиционно представляется мировоззрением, отстаивающим высшую ценность традиционных социальных институтов в противовес высшей ценности свободы лица, утверждаемой либерализмом. Вместе с тем, ряд исследователей (например, Э.А. Попов) отмечает ограниченность подобного понимания и важность темы свободы для консерватизма, наличие в нём особой концепции свободы.

В качестве одного из наиболее ярких свидетельств наличия такой концепции у Леонтьева диссертант приводит интерес Леонтьева к личности и философии Дж.Ст. Милля, работу которого «О свободе» он частично перевёл и снабдил комментарием, где подчеркнул верные с его точки зрения мысли Милля. Согласие Леонтьева вызвало, прежде всего, то, что «великий, главный принцип, к подтверждению которого направлены все доказательства в этой книге, состоит в существенной, абсолютной необходимости самого пышного, самого разнообразного человеческого развития»3, что при наличии политической свободы разнообразие самовыражения (и, как следствие, -человеческих типов) может подавляться неюридическими регуляторами, включая общественное мнение, которое есть власть «коллективной посредственности». Статья Милля послужила для Леонтьева дополнительным подтверждением того, что разнообразие развития личности не просто абсолютно необходимо, оно есть высшая цель развития.

На основании текстов Леонтьева в параграфе реконструируется его понимание подлинной свободы личности: «реальная свобода лица» понимается им как возможность самостоятельного, уникального развития личности, как

3 Цит. по: Леонтьев КН. Мнение Дж.Ст. Милля о личности // Поли. собр. соч.: В 12 т. -СПб., 2005. - Т. 7. Кн. 1 - С. 7.

«свобода» быть собой и жить по-своему. Это свобода не юридическая, для неё не требуются никакие специальные права и законодательное закрепление, и «которая возможна даже и в Китае при существовании пытки...»4. Вместе с тем, диссертант делает вывод о нетождественности леонтьеского понимания свободы принципу свободы воли, так как, по Леонтьеву, она не является чем-то автоматически данным каждому человеку: для такой свободы крайне необходимы, во-первых, разнообразие окружающей действительности (обилие впечатлений и невольные различия в образе жизни, лучшим источником которых оказываются разница общественных положений и институты войны и традиционной религии), а во-вторых, наличие неких ограничивающих рамок, в отсутствии которых большинство людей утрачивает всякую индивидуальность. Именно поэтому индивидуализм и эгалитаризм традиционной либеральной свободы представляются Леонтьеву вредными и опасными: во имя абстрактных прав человека на независимость они снимают с него те рамки, которые только и позволяют формироваться действительной индивидуальности. Диссертант отмечает, что одним из частых у Леонтьева примеров пользы таких ограничений является монастырская жизнь, в которой подчинение индивидуальной воли достигает едва ли не крайних форм, но которая при этом, как многократно свидетельствует Леонтьев, куда разнообразней, чем жизнь европейского буржуа, а афонские монахи - куда разнообразнее «средних европейцев».

При рассмотрении образа мыслей Леонтьева в контексте концепции К. Маннгейма диссертант констатирует, что философия свободы Леонтьева в целом вполне вписывается в «консервативный стиль мышления», соответствует утверждению Маннгейма о том, что консерваторы «выработали нечто, что можно было бы назвать качественной идеей свободы в отличие от её революционно-эгалитарной концепции»5, и что в рамках консервативных представлений о свободе «люди принципиально неравны, неравны талантом и способностями, неравны в самом существе своём. Свобода может таким образом основываться исключительно на способности каждого индивидуума к развитию без препятствий со стороны других согласно праву и обязанностям собственной личности». В то же время диссертант отмечает, что, в отличие от рассматриваемых Маннгеймом западных консерваторов, Леонтьев не отстаивает идею «перемещения» свободы «к «подлинным носителям» и «подлинным

4 Леонтьев К.Н. Чем и как либерализм наш вреден? // Поли. собр. соч.: В 12 т. - СПб., 200б. -Т. 7. Кн. 2.-С. 132.

5 Маннгейм К. Консервативная мысль // Социологические исследования. - 1993. № 4. - С. 142.

6 Там же.

субъектам» свободы, то есть к коллективам, органическим сообществам, сословиям»'. Его отношение к ним вполне утилитарное, те или иные социальные институты хороши не сами по себе, но в силу своей пользы для сохранения разнообразия. В силу этого Леонтьев не защищает упорно наличные институты, но, напротив, находится в поисках новых, более оригинальных и более эффективных - то рассуждая о возможности альянса монархии и социализма, то развивая проект фактического прикрепления дворян к земле.

В параграфе 1.3. «Персоналистическая лексика в философско-публицистических текстах и эпистолярном наследии К.Н. Леонтьева» анализируется язык философии Леонтьева, определяются основные контексты использования им персоналистической лексики и особенности понимания личности в «языковой картине мира» этого автора.

Из всех представителей русского консерватизма Константин Леонтьев чаще всего говорит собственно о личности человеческой. Важность этой темы становится ясной в контексте вышеизложенных его взглядов - для Леонтьева яркость личности, резкое развитие индивидуальности всегда являлось знаком наиболее важного, совершенного, лучшего. При этом концепция Леонтьева, «эстетизм» (притом понимаемый как единственно объективный критерий оценки) которого многократно подчёркивался им самим и, впоследствии, исследователями его философии и биографии, органически проистекал из его личного вкуса и подхода к жизни и был полностью согласен с ними. Внимание к личности оказывается у Леонтьева как философски значимым, так и характерным для его эстетического взгляда на мир.

На основе анализа текстов Леонтьева удалось выделить следующие контексты употребления персоналистической лексики:

1. «Личность» и «лицо» как указание на конкретного индивида, для выделения из толпы статистов. Часто используется Леонтьевым для исторических лиц.

2. Личность как характеристика человека, поднимающегося над общим уровнем, как принцип индивидуации. По смыслу противополагается «безликости». Примеры такого использования чаще всего относятся к изложению его философских взглядов на значение индивидуальности.

3. Личность как противоположность идеям, взглядам, деятельности человека. Личность как то, что можно уважать в оппоненте, или же, напротив, как нечто, вызывающее неприязнь, несмотря на единомыслие. Для Леонтьева характерно жёсткое отделение взглядов и поступков человека от его личности.

7 Маннгейм К. Консервативная мысль // Социологические исследования. - 1993. № 4. - С. 142.

17

В его переписке можно найти многочисленные примеры того, как он испытывал симпатию или уважал лично людей, являвшихся в то же время его оппонентами или врагами, боровшихся против того, что он защищал.

4. Личное как сфера приватного, в противоположность жизни общественной. Этот вид употребления персоналистической лексики относится, конечно, в первую очередь к эпистолярному наследию автора и служит как для отделения субъективного от объективного в жизни (внутренней жизни души с её радостями и горестями - от успехов и неуспехов человека во внешнем мире), так и для различения частной и публичной жизни.

5. Личное как область веры и нравственного закона, в противоположность политической, социальной, экономической жизни и закону юридическому, сердца в противоположность разуму.

6. Личное как противоположность группового, народного. Здесь личное в человеке связывается с его несводимостью к общему, с индивидуальными особенностями, характером и темпераментом, которые отнюдь не тождественны национальным чертам.

В эпистолярном наследии К.Н. Леонтьева можно встретить как уже знакомые по его философским работам контексты употребления персоналистической проблематики, так и некоторые новые, характерные, прежде всего, для его переписки. Анализ языка Леонтьева подтверждает значение, придаваемое им индивидуальности человека, а в его эпистолярных текстах рельефно проступает специфическое понимание личности - как «выразительной индивидуальности», прошедшей развитие и сумевшей сформировать свою уникальную форму.

В целом диссертант констатирует, что в философии Леонтьева персоналистическая проблематика играет важную роль. И, хотя Леонтьева вряд ли можно назвать «философом-персоналистом» в собственном смысле этого слова, проблема личности имеет для его системы особое значение. Леонтьев как человек и как философ отталкивается от определённого идеала, как идеализируемого им с эстетической точки зрения, так и представляющегося вершиной развития с точки зрения его философии, в качестве которого выступает не столько конкретный тип личности, сколько разнообразие и максимально выразительно развитие человеческой индивидуальности. Этот идеал, наряду с влиянием православия (сочетание этих двух факторов и было причиной многочисленных обвинений в отсутствии целостности его системы) в значительной степени определил всю его философию. Его культурно-

историческая концепция строится на основе органицизма, свойственного консервативной историософии в целом, который позволяет сопоставлять личность человеческую и «личность государственную», и понятия индивидуальности, на котором основано его понимание законов развития. Этот идеал лежит в основе его представлений о свободе, его симпатий к пессимизму А. Шопенгауэра и Э. фон Гартмана и его критики либерализма. Этот фактор в значительной степени повлиял и на другие аспекты мысли Леонтьева: апологетику «трансцендентного эгоизма» и страха Божия, позицию по Восточному вопросу, и даже на его художественное творчество.

Во второй главе «Человек, личность и субъект в философии H.H. Страхова» раскрывается персоналистическое содержание философско-психологических, антропологических и натурфилософских построений Страхова, а также даётся семантический анализ персоналистического языка его философских, публицистических и эпистолярных текстов.

В параграфе 2.1. «Понимание личности, «я» и субъекта в философско-исихологической концепции H.H. Страхова» анализируется персоналистическая концепция познания Страхова, его понимание соотношения гносеологического субъекта и человеческой личности.

Излагая гносеологические взгляды Страхова, диссертант выявляет лежащую в основе его теории познания антропоцентрическую установку: «для человека исходной точкой всегда будет и должен быть сам человек»8. В качестве необходимой основы человеческого знания Страховым предлагается картезианское методологическое сомнение, которое позволяет, во-первых, обосновать существование самого мыслящего и сомневающегося субъекта, а во-вторых, - разделить возможный опыт на внутренний и внешний, из которых непосредственно достоверным является только первый - внутренний мир субъекта. Таким образом, наиболее продуктивным методом познания оказывается интроспекция. Опираясь на ряд высказываний Страхова в указанном сочинении и в его письмах, диссертант заключает, что столь же объективное познание внешнего мира Страхов считал невозможным и интерпретировал в духе современного радикального конструктивизма. В параграфе приводится фрагмент из переписки Страхова с Л.Н. Толстым, в котором он обосновывает принципиальную субъективность научного познания, которое всегда есть познание нашего отношения к вещам, а не самих вещей. При этом главную ошибку нашего ума Страхов видит в том, что это познанное

8 Страхов H.H. Мир как целое. - М., 2007. - С. 70.

19

отношение мы ошибочно принимаем за сущность самой познаваемой вещи. В то же время, Страхов отмечает ограниченность интроспективного познания одним познающим субъектом, отмечает особое значение телесности человека (и неразрывной связи многих психических процессов в его душе с изменениями и движениями тела), вследствие чего «объективный мир есть вообще неизбежная

9

среда взаимного понимания независимых друг от друга духовных существ» .

Вторым существенным с точки зрения проблемы личности аспектом, выделяемым диссертантом в психологической мысли Страхова, является вытекающее из его гносеологии утверждение единства и непознаваемости субъекта (он же «внутреннее я») и последовательное различение «субъективного» и «объективного» «я» - субъекта и его «нравственной личности», причём последняя оказывается полноценным объектом и доступна познанию средствами интроспективной психологии. Анализируя материалы психиатрических исследований, Страхов категорически отрицает возможность интерпретации раздвоения личности как раздвоения субъекта, «я» в человеке. По мнению Страхова, описываемые пациентами симптомы означают только, что ряд психических явлений, понимавшихся субъектом (т.е. объективированных им) как его «я», его «нравственная личность», «вышел из законной власти своего центра»10. Более того, подобное разделение может существовать и не в болезненном состоянии, человек способен как к отстранённому наблюдению за самим собой, так и к недовольству собой и даже к осуждению совершаемых им поступков.

В данном параграфе диссертации также рассматриваются понятия истины, добра и свободы (свободной воли) в философии Страхова, которые он не вполне убедительно (что подтверждает в переписке с Л.Н. Толстым сам Страхов) интерпретирует как некие «модусы мышления», без которых невозможны наше познание, этическое сознание и деятельность, но которые сами по себе не являются объектами и, соответственно, недоступны познанию.

В параграфе 2.2. «Личность человека в натурфилософии и антропологии H.H. Страхова» исследуются представления Страхова о значении человеческой личности и особенности его органицизма.

Натурфилософская концепция Страхова представляет собой иерархическую систему, в которой мир предстаёт разделённым на уровни по сложности (материальное тело, организм, животное, человек), так что каждый

9 Страхов Н.Н. Об основных понятиях психологии и физиологии. - СПб., 1886. - С. 28.

10 Там же. С. 64.

следующий уровень природы полностью включает в себя предыдущий, но не ограничивается им. Так, органическая жизнь обладает всеми свойствами материальных тел и выполняет все применимые к ним законы. Человек в системе Страхова оказывается высшей, наиболее совершенной формой, высшей ступенью мироздания, выше которой существовать уже не может.

В контексте исследуемой в работе проблемы личности диссертантом отмечаются следующие существенные особенности системы Страхова.

Во-первых, главными отличиями человеческого уровня бытия от предшествующего животного уровня выступают свойства, связываемые с наличием у человека личности: наличие сознания и свободы воли.

Во-вторых, за счёт наличия сознания человек оказывается, существом одновременно самым зависимым и самым свободным. Влияние на него оказывают не только физические воздействия, но и всё, воспринимаемое им во внешнем мире, причём человек способен поддаваться одним и противостоять другим влияниям. Не влияния формируют человека, но он сам формирует себя посредством их, В системе Страхова диссертант выделяет любопытные параллели с экзистенциализмом (вплоть до почти текстуального совпадения с основными тезисами работы Ж.-П. Сартра 1946 года «Экзистенциализм - это гуманизм»): Страхов не только полагает, что начинать познание можно и нужно с человека, но и утверждает, что сущность человека не определена от рождения и не подвластна обстоятельствам - и «жизнь есть не что иное, как образование этой сущности» ".

Кроме того, в рамках данного параграфа диссертант рассматривает отмечаемый в текстах Страхова органицизм, сходный с леонтьевским, но отличающийся от него некоторыми аспектами: в частности, Страхов так же, как и Леонтьев рассматривает развитие, как стремление организма к некоторому идеалу, за достижением которого следует упадок и гибель. Эту схему он применяет не только к человеку (объясняя стабильность личностных качеств человека после определённого возраста достижением этой высшей точки его развития, а смерть полагая благом, так как она не даёт человеку «пережить себя»). Но, в отличие от Леонтьева, распространявшего свой «закон развития» едва ли не на все явления и процессы от пневмонии до формирования планет, Страхов относит его лишь к органическому уровню бытия и вышестоящим структурам, противопоставляя органическое развитие «круговороту» неорганического мира.

11 Страхов Н.Н. Мир как целое. - М„ 2007. - С. 200.

21

В параграфе 2.3. «Персоналистическая лексика в философско-публицистических текстах и эпистолярном наследии Н.Н. Страхова»

анализируется язык философии Страхова, определяются основные контексты использования им персоналистической лексики и особенности понимания личности в «языковой картине мира» этого автора

Поскольку в философских текстах Страхова сравнительно немного персоналистической лексики (за исключением философско-психологического термина «я» в «Основных вопросах психологии»), наибольшее внимание диссертантом уделяется анализу эпистолярного наследия философа - его переписки с В.В. Розановым, Л.Н. Толстым и другими представителями литературы и философии второй половины XIX века.

Понятие «личность» и его производные встречаются у Страхова в следующих контекстах:

1. Личность как синоним внутреннего мира человека - в противоположность миру внешнему.

2. Личность как противоположное деятельности, поступкам, публичному образу или текстам обсуждаемого человека. То, что можно уважать в оппоненте, несмотря на несходство взглядов, или, напротив, к чему можно испытывать неприязнь вопреки сходству убеждений и жизненных целей. Подобно Леонтьеву, Страхов также часто различает собственное отношение к человеку от объективной оценки его дел.

Часто в этом контексте термин «личность» опускается, но различение дел и личности, взглядов и личности остаётся неизменным.

3. Личность как характеристика харизматичного человека, его выдающихся качеств, как принцип индивидуации.

4. Личное как противоположное абстрактному в тексте письма, как относящееся непосредственно к респонденту, а не к человеку и человечеству вообще. Личность как сфера приватного, как частная жизнь:

5. Личность как индивидуальность, как совокупность уникальных качеств человека, несводимых ни к какому образцу или системе.

6. Лицо как обозначение литературного персонажа или образа.

Кроме того, в «персоналистическом» лексиконе эпистолярного наследия выделяются и другие понятия: 1. Натура или природа человека как совокупность данных ему личностных качеств, в значении той «сущности человека», о которой говорится в работе «Мир как целое».

2. Противопоставление «отречения от своего я» как христианского (и общерелигиозного) идеала - и «эгоизма» как поклонения собственному «я». В письмах Толстому Страхов, по сути, развивает собственную концепцию «двух отрицаний», не сведённую в единое целое в опубликованных текстах, однако достаточно последовательную. Если Леонтьеву различие между сознанием эгалитарным и сознанием христианским представлялось противостоянием «земного» и «трансцендентного» эгоизма, то для Страхова это антитеза эгоизма и альтруизма. Подобно Леонтьеву, Страхов в своей переписке с Толстым противопоставляет индивидуализму и эгоизму современного человечества (либеральному стремлению переделать весь мир на основании священности и высшей ценности эгоистических желаний каждого человека) христианство, понимаемое им, в отличие от Леонтьева, не как «трансцендентный эгоизм», но как альтруизм.

В третьей главе «Персоналистическая философия П.Е. Астафьева» рассматривается гносеологическая концепция Астафьева, его монадология и персоналистическая интерпретация религии.

В параграфе 3.1. «Субъект и воля в гносеологической концепции П.Е. Астафьева» показываются идейные корни философии Астафьева и обосновываются его отличия от других русских персоналистов. Диссертант обосновывает тезис о том, что место лейбницианской концепции множественных субстанций, лежащей в основе философских систем А.А. Козлова, Л.М. Лопатина, И.О. Лосского и других русских лейбницианцев, в философии Астафьева занимает психологическая концепция Мен де Бирана.

В параграфе также рассматривается интерпретация веры Астафьевым как личного отношения человека к трансцендентальному Богу, которое основано на «охотном согласии» (по Григорию Богослову), а не на «геометрической необходимости», вследствие чего в религии первична волевая, а не рациональная составляющая человеческого духа. Диссертант отмечает сознательное стремление Астафьева к согласованности его философии со святоотеческой мыслью и православным вероучением и принципиальное сходство его философии религии с позицией ряда представителей современного православного богословия, рассматриваемого на примере концепции греческого богослова X. Яннараса. Их объединяет констатация мировоззренческого кризиса второй половины XIX и XX века соответственно, поиски причин этого кризиса в излишней рационализации сознания в ущерб другим сторонам человеческого духа, берущей начало от средневековой схоластики и неизбежно приводящей в

итоге к абсолютизации рационального познания и противопоставлению его вере. Наконец, богословие Яннараса и философия Астафьева сходятся в предполагаемом пути выхода из кризиса - возрождении религиозного сознания, основанного на непосредственном отношении с трансцендентным через личное отношение к личному Богу, традиция и верное понимание которого, по их мнению, сохранилось, прежде всего, в православии.

Проводя аналогию с представлениями Леонтьева, диссертант отмечает, что единственной реальной альтернативой возрождению религиозного сознания Астафьеву представляется пессимизм (ярче всего проявившийся в философии А. Шопенгауэра и, в особенности, Э. фон Гартмана), являющийся последним выводом из радикально рационалистического мировоззрения.

В конце параграфа раскрывается понимание Астафьевым философии - не как науки, но как индивидуального мировоззрения, которое при этом стремится к объективному осмыслению мира.

В параграфе 3.2. «Персоналистическая монадология П.Е. Астафьева» выявляются персоналистические аспекты философской системы Астафьева и особенности органицизма в его социальной философии.

В параграфе доказывается, что философская система Астафьева носит персоналистический характер не только в силу наследуемого ею от лейбницианства понятия монады, частным случаем которой является человеческая личность, но и благодаря основному новшеству его монадологии: в основание правильной системы мира Астафьев предлагает положить человеческое «я», тот внутренний опыт, который очевиден и который, следовательно, нет необходимости постулировать. Иными словами, признавая достоинство системы Лейбница, Астафьев считает единственным подходящим началом философии cogito Декарта.

Диссертант отмечает также другое важное новшество монадологии, наследуемый ею от Мен де Бирана антисубстанциализм: субъект понимается здесь не как субстанция, но как «сама себя знающая деятельность», доступная непосредственному самонаблюдению.

В параграфе кратко воспроизводится логика построения философской системы Астафьева, которая основывается на анализе внутреннего опыта, и в которой мир описывается как совокупность «субъект-объектов» (индивидуальных деятельных воль и объективированной в виде «привычек» их прошлой деятельности), каждый из которых является действительной или потенциальной личностью. В рамках этой системы Астафьев также

предпринимает попытку обосновать существование Бога (как Трансцендентной воли) и бессмертие души.

В конце параграфа диссертант анализирует органицизм Астафьева, который в его монадологии находит логическое обоснование: социальный организм во всём подобен человеку, душа которого представляет собой центральную монаду для сложного комплекса монад, составляющих его тело. И тот и другой представляют собой иерархически организованные комплексы монад, подчиняющиеся одним и тем же законам. В параграфе прослеживаются параллели между органицизмом Леонтьева и Астафьева.

В четвёртой главе «Персоналистические аспекты полемики между философами русского консерватизма» рассматривается сходства и различие между взглядами представителей русского консерватизма, печатная и заочная полемика между ними.

В параграфе 4.1. «Основные направления полемики между К.Н. Леонтьевым, H.H. Страховым и П.Е. Астафьевым» диссертант обращается к анализу различий во взглядах исследуемых мыслителей, как нашедших отражение в печатной полемике, так и реконструируемых диссертантом на основании изложения взглядов философов в их работах.

В качестве основной темы полемики между Леонтьевым и Астафьевым диссертант выделяет вопрос о роли национальной политики, который послужил поводом для ссоры двух мыслителей. Астафьев отстаивал положительное историческое значение не только национального начала, но и национализма (национальных движений), в то время как Леонтьев к национальным движениям («племенной политике») относился негативно, констатируя её неизменно эгалитарный и антинациональный итог. В параграфе демонстрируется, что, помимо поверхностного понимания Астафьевым Леонтьева и очевидных терминологических расхождений между ними, данный спор был вызван принципиальным расхождением в их социальной философии. Опираясь на анализ М.А. Прасолова и М.Б Смолина, диссертант приходит к заключению, что оба мыслителя в своей философии абсолютизируют человеческую индивидуальность, для полноценного развития которой, однако, требуются своеобразные «опоры». Различие же между ними состоит в том, что Астафьев признаёт в качестве единственно возможной опоры наличные социальности, в то время как Леонтьев относится к ним скептически, признавая только строгую «принудительную» государственность и, в целом, факторы власти и силы, и рассуждает о возможности новой комбинации социально-политических и

исторйческих сил, которые смогли бы играть роль такой «опоры» в будущем. Также в параграфе рассматривается и другой вопрос, разделявший позиции двух мыслителей, - их отношение к пессимизму Шопенгауэра и Гартмана, который представлялся Астафьеву опасным симптомом современного ему искажения, обезличивания религиозного сознания, но был принят Леонтьевым как верный в своём принципиально скептическом отношении ко всем видимым земным благам и полезный как противовес обезличивающему эвдемонистическому сознанию, стремящемуся построить всеобщий мещанский рай для человечества, и как промежуточный этап разочарования в прогрессистском «оптимистическом» мировоззрении перед принятием «положительной религии». Диссертант отмечает, что позиция Страхова по отношению к пессимизму, хотя он и не излагает её столь же последовательно, ближе к пониманию Астафьева.

Полемика между Страховым и Астафьевым, в свою очередь, рассматривается в параграфе в основном вокруг оценки философского мировоззрения Л.Н. Толстого. Если Страхов, хорошо знавший Толстого лично, последовательно выступал его апологетом, защищал в сборнике «Критические статьи об И.С. Тургеневе и Л.Н. Толстом» и вообще при всяком удобном случае устно и письменно вступался за него, то Астафьев причислял учение Толстого к наиболее вредным влияниям своего времени, искажавшим нарождающееся возвращение религии в духовную жизнь общества. Он отмечал обезличенный характер этики Толстого, противоречащий христианскому персонализму.

Диссертант приводит также фрагмент переписки Страхова с Розановым, в котором Страхов выражает своё несогласие с концепцией развития Леонтьева, аргументируя его несколько поверхностно, что не остаётся незамеченным Розановым.

Параграф 4.2. «Личные отношения в русском консерватизме»

завершает анализ полемики трёх представителей русского консерватизма рассмотрением их личных отношений и обоснованием их идейного единства.

Основываясь на переписке и некоторых работах исследуемых авторов, диссертант демонстрирует сложность личных отношений представителей русского консерватизма, но при этом отмечает старательно сохранявшуюся на протяжении всего времени сознательную объективность в оценке других консервативных философов, сознательное отделение личного от идейно-философского. Особо при этом отмечается тот факт, что непростые личные отношения представителей русского консерватизма основывались на осознании единства собственного «лагеря» и пользы для общего дела, которое иногда

оказывалось сильнее личной неприязни. По мнению диссертанта, наиболее последовательным сторонником единства консервативного лагеря был Леонтьев, апеллировавший к этому единству едва ли не в каждом письме (как превращенном в предназначенную для журнальной публикации статью, так и в приватном) и строго различавший в своих оценках личность и пользу для общего дела. С его подходом контрастируют критические отзывы Страхова, который не только испытывал взаимную личную неприязнь к Леонтьеву, но и, в переписке с Розановым, вольно или невольно переходил от обличения «личной безнравственности» Леонтьева к заявлениям об отсутствии в философии последнего «стройности и законченности». В свою очередь, изначально дружеские отношения Леонтьева и Астафьева были со временем испорчены из-за взаимного непонимания. Тем не менее, ими всеми осознавалась принадлежность к одному направлению русской мысли.

В заключении формулируются основные выводы диссертационного исследования.

Публикации по теме диссертации

Публикации в журналах, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией для публикации результатов диссертаций на соискание учёной степени доктора и кандидата наук:

1. Авдеев O.K. Личность и индивидуальность в философии Константина Леонтьева. // Вестник Воронежского государственного университета. - 2010 -J61-C. 135-141 (0,4 п.л.).

2. Авдеев O.K. Личность и индивидуальность в философии Николая Страхова // Административное право и процесс. - 2011 - №8 - С. 50-51 (0,2 п.л.).

Отпечатано в копицентре « СТ ПРИНТ » Москва, Ленинские горы, МГУ, 1 Гуманитарный корпус. е-таП: globus9393338@yandex.ru гел.: 939-33-38 Тираж 100 экз. Подписано в печать 15.11.2011 г.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Авдеев, Олег Константинович

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Личность и индивидуальность в философии К.Н. Леонтьева

Личность и индивидуальность в культурно-исторической концепции К.Н. Леонтьева Понимание свободы и индивидуальности в социальной философии К.Н. Леонтьева Персоналистическая лексика в философско-публицистических текстах и эпистолярном наследии К.Н. Леонтьева

Человек, личность и субъект в философии H.H. Страхова

Понимание личности, «я» и субъекта в философско-психологической концепции H.H. Страхова

Личность человека в натурфилософии и антропологии H.H. Страхова Персоналистическая лексика в философско-публицистических текстах и эпистолярном наследии H.H. Страхова

Персоналистическая философия

П.Е. Астафьева

Субъект и воля в гносеологической концепции П.Е. Астафьева

Персоналистическая монадология П.Е. Астафьева

Глава 4. Персоналистические аспекты полемики между философами русского консерватизма

4.1 Основные направления полемики между К.Н. 126 Леонтьевым, H.H. Страховым и П.Е. Астафьевым

4.2 Личные отношения в русском консерватизме 140 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 147 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Введение диссертации2011 год, автореферат по философии, Авдеев, Олег Константинович

f <

Настоящая работа посвящена историко-философскому анализу жизни и творчества, представителей консервативного направления в русской философии XIX века П.Е. Астафьева, К.Н. Леонтьева и H.H. Страхова в контексте проблемы личности. ,

Актуальность темы исследования:

Вопросы, связанные с понятием личности, лица занимают особое место в западной философии. Начиная с появления христианства, которое вместе с культурно-философским наследием Античности легло в основу европейской цивилизации и европейского самосознания, личность оказывается центральным понятием западного мышления, как философского и научного, так и выраженного bs художественных формах. В рамках «личностного» понятийного поля разрешаются фундаментальные вопросы христианского богословия (решающего вопрос о соотношении Лиц и природы в Боге, противостоящего деизму и пантеизму, строящего христианскую антропологию), европейского права (формулирующего проблемы ответственности и личной собственности - и, в особенности, концепцию прав и свобод человека, как одну из важнейших составляющих современной западной цивилизации), психологии и психиатрии (которые занимаются вопросами о природе сознания и свободе воли, о «раздвоении личности» и других клинических феноменах), истории (исследующей вопрос о роли личности в историческом процессе) и т.д.

Постоянно присутствовала проблема личности и в европейской философии, отражающей все характерные черты и изменения самосознания западного мира. В классическом периоде эта проблема поднималась, как правило, в рамках антропологической проблематики либо в рамках философско-психологических исследований и теории познания. Так, Р. Декарт обращается к проблеме человеческого «я» и субъекта как в гносеологической части своего творчества, в контексте знаменитого «cogito», так и в специальной работе «Страсти души» и в письмах. Другой представитель рационалистического направления, Г.В. Лейбниц, строит свою монадологию на основе представлений о множественных субстанциях (монадах), обладающих многими персоналистическими признаками, а сами человеческие личности («души») оказываются в его философии частным случаем наиболее развитых монад. А представитель эмпиризма Дж. Локк разрабатывал свою концепцию человеческого познания и функций души. В философии французского Просвещения проблема личности t играет значительную роль, как в педагогическом ключе, так и в рамках попыток создания научной психологии (Э.Б. де Кондильяк, А.Д. де Траси, Ф.П.Г. Мен де Биран и др.). А в немецкой классической философии «я» постепенно г т 1 -л ^ теряет свой конкретно-психологический смысл и становится элементом диалектических схем. 1

Особое значение проблема личности имеет для русской философии. л

Одной из самых заметных особенностей русской философии является её г k своеобразная раздвоенность, выразившаяся, в частности, в колебаниях русского самосознания и русской мысли между Востоком и Западом, между пониманием России как одного из регионов Европы, пускай и выделяющегося целым рядом особенностей, а русской философии - как одной из ветвей философии европейской - и рассуждениями об особом пути России, о фундаментальном отличии и даже противоположности европейской и русской мысли как ratio и Логоса. И даже между двумя ликами Востока, как в «Ex oriente lux» Вл.С. Соловьёва. Эта раздвоенность очень заметна и на персоналистическом срезе: русская мысль оказывается одновременно и самой человечной, самой личностной (она «больше всего занята темой о человеке, о его судьбе и путях, о смысле и целях истории»1, что ярко проявляется, например, в экзистенциализме H.A. Бердяева и Л.И. Шестова, в философских идеях в творчестве Ф.М. Достоевского, даже в

1 Зенъковский В.В. История русской философии. В 2 т. Т. 1.4.1. — JL: Эго, 1991. - С. 16. том, что для русских лейбницианцев оказалась полностью неприемлемой лейбницевская замкнутость монад), и самой социоцентрической, обращающей внимание не столько на индивида, сколько на человеческую общность (культ народа в революционном движении, идея соборности в религиозной мысли, идеализация общины в социальной философии многих как консервативно, так и революционно настроенных мыслителей и др.); всю историю русской философии, при желании, можно представить как своеобразную «борьбу за личность». При этом современная русская философия находится на перепутье, оказавшись в разной степени связанной и с дореволюционной (в том числе - религиозно-философской, идущей от славянофилов через Соловьёва к религиозным исканиям начала XX века и к философии русской эмиграции), и с советской (по преимуществу, марксистской), и с современной западной (представленной t различными направлениями от постмодернизма до аналитической философии) традициями, не имея ни с одной из них непосредственной преемственности.

В этой ситуации важной задачей истории философии представляется реконструкция смыслового поля различных направлений и течений русской философии разных периодов (в том числе, его отношений со смысловым? полем европейской философии), призванная одновременно помочь современной русской мысли найти своё место в истории мировой и русской философии. , '

Отдельный интерес в этом отношении представляет плеяда русских консервативных философов XIX века (по преимуществу творивших • во второй половине века) - Н.Я. Данилевский, H.H. Страхов, К.Н. Леонтьев, П.Е. Астафьев. Всех этих мыслителей, различающихся исследовательскими стратегиями и многими аспектам их философских взглядов, объединяет в первую очередь «консервативный дискурс» их социальной философии, воззрения на общество, историю и политику. При имевших место расхождениях и даже письменной полемике (например, между Леонтьевым и Астафьевым) нахождение их в едином проблемном поле несомненно, что позволяет рассматривать их как единое направление русской философской мысли. Вопрос о значении понятия личности приобретает особую ч актуальность применительно к этому направлению, поскольку «консервативный» социально-философский дискурс (или «консервативный стиль мышления» по К. Маннгейму), отвергающий абсолютную ценность либеральной концепции прав и свобод личности и противопоставляющий им ценности иного порядка (церковь, народ, государство, цивилизацию и т.д.), часто рассматривается как своего рода «противоличностная» позиция, полностью отрицающая значение человеческого индивидуума. Так, уже упомянутый выше К. Маннгейм, один из основателей «социологии знания» (наряду с М. Шеллером), рассматривавший - различные направления в общественной мысли, как отличающиеся, прежде всего, «стилями мышления», характеризует консервативный стиль мышления следующим образом: «консерватор мыслит категорией «Мы», в то время как либерал -категорией «Я»»2. В то же время в современной исследовательской литературе отмечаются более сложные отношения консервативной парадигмы и личности (A.M. Руткевич, А.Н. Кольев и др.), а иногда даже делается вывод о принципиальной персоналистичности консервативного способа мышления (например, у Э.А. Попова - «консерватизм, что может показаться парадоксальным, в большей степени персоналистичен, чем социоцентричен»3). При этом в философском наследии представителей русского консерватизма персоналистическая проблематика присутствует не только в области социальной и политической философии, но и в других отраслях философского знания.

В настоящей диссертации проблема личности в русском консерватизме рассматривается на основе изучения наследия К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева.

2 Маннгейм К. Консервативная мысль // Социологические исследования. -1993. - № 9. -С. 128.

Попов Э.А. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика. -Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2005. - С. 229.

Фигура Константина Николаевича Леонтьева (1831-1891) обращает на себя внимание уже в силу своеобразия личности самого мыслителя. Как образ мысли и манера изложения Леонтьева, так и его образ жизни и биография раскрывают его как одного из самых ярких и последовательных эстетов и индивидуалистов в русской философии. Его многократно

V. ' < отмечавшийся «пророческий дар» (события европейской истории конца XIX и XX века в известном смысле были предвосхищены интуициями и 'и >х прогнозами Леонтьева), постоянное движение «против течения» общественной мысли, наконец, его уникальный стиль изложениями % % ■> г неизменный эстетизм, не противоречащий аналитическому изложению и /1- <е -f ( ■* -V пессимистическому реализму его мысли, не позволили Леонтьеву оказаться > •> t * j совершенно забытым в дореволюционной России и обеспечили стабильный t . интерес исследователей (а в значительной степени и политиков! и*

1 "»л ,

-< * * * * публицистов) к его наследию. В силу этого, жизненный путь Леонтьева и его г творчество на сегодняшний день в достаточной степени изучены и известны, i ' *> в том числе - за пределами историко-философского сообщества. ^ , ^ ' iC^r i

К.Н. Леонтьев происходил из дворянской семьи. После окончания f »)

Ярославского демидовского лицея учился на медицинском факультете

Московского университета, занимался литературной деятельностью (был близок к И.С. Тургеневу). По окончании Университета добровольно f отправился на Крымскую войну в качестве батальонного врача, скорее в поисках приключений, чем ради карьеры. Письма Леонтьева матери в этот период его жизни хоть и содержат жалобы на скуку и однообразие, но, и я удовлетворение от новой естественной, «здоровой» жизни,} а ' в п воспоминаниях «Сдача Керчи в 55-м году» Леонтьев не скрывает романтического упоения своим приобщением к истории, подробно

V k с*

Л 4

Степень справедливости этих прогнозов позволяет, например, P.A. Гоголеву предположить, что главной причиной попыток рецепции идей Леонтьева в последующей философии было именно овладение его «даром предвидения», объективным методом предсказания грядущих исторических событий. См.: Гоголев P.A. Философия истории К.Н. Леонтьева (опыт реконструкции): Дис. . канд. филос. наук: 09.00.03/ Нижегор. гос. архит.-строит. ун-т. им. В.П. Чкалова. - Н. Новгород, 2001. рассказывая о том, как он «барином» сидел в трактире и пил кофе, в то время г как в городе высаживался неприятельский десант5. В 60-х годах сменил деятельность врача на дипломатическую службу в Османской империи (на острове Крит, в Адрианополе, в Тульче, Янине и Салониках), где писал многочисленные рассказы и повести из жизни славян и греков в Турции, а также цикл романов, впоследствии им уничтоженный. В 1871 году Леонтьев заболел холерой (по его собственному предположению), чудесное выздоровление от которой привело к резкой перемене в мировоззрении Леонтьева. Если в ранние годы он вёл жизнь романтического эпикурейца, не пренебрегая никакими удовольствиями, то после 1871 года обратился к б i строгому «афонскому и оптинскому» православию, предпринял попытку уйти в монастырь. Свои историософские и политические статьи Леонтьев публиковал, в основном, в журналах и газетах (таких как «Варшавский дневник» и «Московские ведомости»). В конце жизни жил в доме-усадьбе за оградой Оптиной Пустыни. В это время к нему постепенно пришла некоторая известность, появился круг друзей и последователей (Л.А. Тихомиров, A.A. Александров, И.И. Фудель и др.), началась активная журнальная полемика с П.Е. Астафьевым по национальному вопросу. Незадолго до смерти он принял монашеский постриг под именем Климента и переселился в Троице-Сергиеву Лавру, где и скончался в 1891 году в возрасте 60 лет.

Другой значимой фигурой консервативного направления в философской мысли России второй половины XIX века был Николай Николаевич Страхов (1828-1896), являвший своей биографией пример едва ли не полной противоположности Леонтьеву. Судьба Леонтьева вела его от Петербурга к монастырю, а сам он всегда оставался провинциальным писателем, предпочитавшим Турцию или родное село Кудиново ненавистной

5 Леонтьев КН. Сдача Керчи в 55 году // Поли. собр. соч.: В 12 т. - СПб.: Владимир Даль, 2003.-Т. 6. Кн. 1.-С. 635-641.

6 Леонтьев КН. Письмо К. А. Губастову от 5-7 июня 1879 г. // Избранные письма: 18541891. - СПб.: Пушкинский фонд, 1993. - С. 466. столице и с трудом находившим издания для своих статей. Вектор жизни Страхова привёл его из монастыря, в котором располагалась семинария, где он учился, в Петербург, а сам он, хоть и гостивший часто и с радостью в Ясной Поляне, Воробьёвке или Мшатке (у своих друзей JI.H. Толстого, А.А.Фета, Н.Я. Данилевского), всегда оставался в первую очередь столичным жителем, близким к журнальной жизни и хлопотавшим за своих «провинциальных» друзей и коллег об их публикациях, прохождении цензуры или получении свежих новостей и изданий, своего рода координатором их литературной и публицистической деятельности. Наконец, в оценке личности Страхова доминирует не вполне обоснованная констатация его постоянного пребывания в «тени великих» и несамостоятельности, вторичности его мысли, часто обращавшейся к апологии и развитию концепций личных и идейных друзей.

H.H. Страхов родился в 1828 году в семье священника, закончил Костромскую духовную семинарию в классах риторики и философии, но, увлечённый естественными науками, в 1845 году поступил на математический факультет Петербургского университета, а затем - в Главный педагогический институт на физико-математическое отделение. После окончания преподавал физику и математику в гимназиях, пока не защитил магистерскую диссертацию по зоологии (по теме «О костях запястья млекопитающих»). В 1861 году (в то время, когда Леонтьев переходил от медицины к дипломатической службе) Страхов прекратил преподавание и обратился к публицистике - начав с натурфилософских статей, но быстро сосредоточив своё внимание на литературной критике и полемике с нигилизмом. Сотрудничал с журналами «Время» и «Эпоха» братьев М.М. и Ф.М. Достоевских, некоторое время был редактором «Отечественных записок» и «Зари». К этому времени относится и создание его opus magnum, книги «Мир как целое». С 1873-го года Страхов работал в Императорской публичной библиотеке в Петербурге, а также являлся членом Учёного комитета Министерства народного просвещения (кроме того, как и большинство консерваторов, побывал цензором — в комитете иностранной цензуры). Занимался активной издательской деятельностью и литературной критикой - готовил издания Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, Ап. Григорьева и других литераторов, с которыми был лично дружен,

1 . активно переписывался с В.В. Розановым. В 1882 году увидел свет его трёхтомный труд «Борьба с Западом в нашей литературе», в котором отразились как эстетические, так и социально-исторические' взгляды

4 л/'* и { *

Страхова. С 1888 года защищал в печати Н.Я. Данилевского и его книгу «Россия и Европа» против нападок Вл.С. Соловьёва. Скончался в своём доме в Петербурге в 1896 году.

4 1 г р

Ещё одним важным представителем русской консервативной мысли был Пётр Евгеньевич Астафьев (1846-1893). Некоторые его работы были* переизданы лишь недавно, несмотря на то, что не только разработал свою,, »оригинальную версию персоналистической монадологии, но и затрагивал в' своих работах множество иных тем от женской психологии до национальной политики и еврейского вопроса. 4 ' д

Астафьев родился в 1846 году в дворянской семье, окончил юридический факультет Московского университета, преподавал в Демидовском юридическом лицее в Ярославле историю философии права. Некоторое время служил мировым посредником в Подольской губернии, где был замечен М.Н. Катковым и приглашён им в Москву на должность заведующего университетским отделением Московского Императорского лицея в память Цесаревича Николая («Катковского лицея»). Также и

Пётр Астафьев служил в Московском цензурном комитете и, в частности, был цензором Л.Н. Толстого . В 1890-м году Астафьев стал приват-доцентом философии Московского университета, вёл полемику по национальному вопросу с Вл.С. Соловьёвым, явившуюся прямым продолжением полемики Соловьёва и Страхова по поводу концепции Данилевского, и с Константином

7 См.: Прасолов М.А. П.Е. Астафьев — философский критик и цензор Л.Н. Толстого // Вестник Воронежского гос. ун-та. Сер.: Филология и журналистика. - 2008. - Вып. 1. -С. 107-117.

Леонтьевым, который не соглашался со взглядами Астафьева на роль национальности и роль национального в истории. В 1893 году вышла в свет его книга «Вера и знание в единстве мировоззрения», объединившая под своей обложкой несколько статей Астафьева разных лет, сводя их в единую философскую систему. В том же году Астафьев скончался/

Философские взгляды трёх авторов - П.Е. Астафьева, К.Н. Леонтьева и Н.Н. Страхова, личность и тексты которых избраны в качестве объекта настоящего исследования, во многом не сходны между собой. Если тексты У » *

Леонтьева - это в первую очередь публицистика, большие и малые статьи на » общественно-политическую, социальную, историческую тематику, то

V»

Страхов - автор законченных философских трактатов, призванных Г систематизировать ту или иную область человеческого знания или отношения к миру, и многочисленных литературно-критических заметок, 4 V / ' * статей, обзоров и апологетических и разъясняющих работ. Наконец, 4

Астафьев являет собой пример «философа-психолога», по большей части

- # и углублённого в гносеологическую и психологическую проблематику, с которой в различной степени связаны его тексты, посвященные

- * » * ' , общественно-политическим, юридическим и религиозным темам.'/ И если, ' главное положение философии Константина Леонтьева (само существование ч * ** такого положения отрицалось некоторыми современниками, подобно' Вл. Соловьёву считавшими мировоззрение философа непоследовательным и «сложившимся под влиянием» разнородных учений) - его концепция л триединого процесса развития и связанные с ним представления об историческом процессе, то смысловой центр философии Страхова — его учение о человеке, антропология, а Астафьев главным делом своей жизни полагал создание собственной монадологии, основанной на деятельностном понимании субъекта и соотношения внешнего и внутреннего опыта.

Вместе с тем, в русской философии и, шире, интеллектуальной жизни русского общества второй половины XIX века, все эти авторы без сомнения о оказываются представителями одного «лагеря» - который можно назвать консервативным». Последнее определение представляется не слишком

-Н * удачным, так как классическое славянофильство представляло собой вполне определённое течение, объединявшееся кругом общих для его представителей идей, интенций и дружеского, родственного общения, в который ни Астафьев, ни Страхов, ни, Леонтьев не входили и многих славянофильский идеалов не разделяли. Несмотря на сходство определённых взглядов и некоторые личные симпатии, ни один из них, очевидно, «не являлся представителем «школы» И.В. Киреевского, A.C. Хомякова, К.С.

Г* (

Аксакова и др. , / ;

Отнести их к «неославянофильскому» лагерю в самом широком смысле < к слова позволяет неоднократное применение к ним этого термина, начиная с г/»,л

Разочарованного славянофила» С.Н. Трубецкого до ряда словарей, и энциклопедий. При том во всех этих примерах речь идёт не столько о * *

Р у * расширении хронологических рамок славянофильства и причислении

V - S V исследуемых мыслителей к славянофилам, сколько о подчёркивании "некой * д преемственности: место в общественно-политической и культурной жизни России, которое прежде занимали славянофилы, теперь оказывается занятым «почвенниками» (братья Ф.М. и М.М. Достоевские, A.A. Григорьев), 4 консерваторами», , «панславистами», ' «поздними славянофилами» * h' » р i -f '

Н.Я. Данилевским, K.H. Леонтьевым, «националистом» П.Е. Астафьевым:. * {' ' 1

При этом большинство названных философов (а также поэт А.А: ;Фет, публицист, философ и издатель «Московских ведомостей» М.Н. Катков и * \ некоторые другие писатели и общественные деятели), хотя и не образуют t « единый «кружою>, однако лично знакомы друг с другом, как правило, состоят в переписке, встречаются в литературных и философских «салонах» о

Подобное отнесение не противоречит причислению Страхова к «почвенникам», а Астафьева - к «русским персоналистам», т.к. философские направления и течения не политические партии, участие в них, зачастую, условное и порой определяется по самым разным основаниями, как то: круг общения и единство общего направления, согласие и несогласие со взглядами других авторов, общий интерес к той или иной области философии. например, Леонтьев посещал философские вечера у Астафьева), регулярно ездят друг к другу в гости (Страхов и Данилевский), печатаются в одних и тех же изданиях и разделяют, хотя и в общих чертах и с существенными отличиями, единый спектр взглядов на историю и политику: последовательное отстаивание важности и необходимости православия и самодержавной формы правления для России, обращение к национальным началам, резкое неприятие либерального и революционно-демократического течений. При этом сходства их взглядов достаточно для того, чтобы вести конструктивную полемику друг с другом, оставаясь в рамках единого проблемного и понятийного поля. Другими словами, вместе они образуют своего рода консервативный лагерь в русской философии.

Вместе с тем, Леонтьева,^ Страхова и Астафьева невозможно рассматривать исключительно в контексте консервативного лагеря, их взгляды на жизнь и на человеческую личность формируются не автономно от окружающей действительности, но на основе личного опыта человеческого общения, на основе услышанного и прочитанного. Тема личности в их философии существует не как обособленная теория, а как часть более широкого философского процесса, повлиявшего на формирование их взглядов. Как следствие, для правильного понимания персоналистического аспекта русского консерватизма необходимо обращение к истории вопроса и к источникам формирования их взглядов.

Степень изученности проблемы. Историография по исследуемой теме отчётливо разделяется на две основных группы источников. С одной стороны, это исследования русского консерватизма, жизни и творчества Леонтьева, Астафьева и Страхова, среди которых встречаются затрагивающие и персоналистический аспект их философии. С другой -значительно меньшее число специальных работ по проблеме личности, индивидуальности и персональности, создававшихся в последние годы, и которые в целом почти не пересекаются с изучением русского консерватизма.

Одной из характерных черт восприятия русского консерватизма на протяжении всей второй половины XIX и большей части XX века является упорное непонимание как современниками, так и последующими поколениями читателей и исследователей, выливающееся, как правило, либо в отсутствие интереса и игнорирование (иногда - подчёркнутое и демонстративное), либо в открытое и агрессивное неприятие, постепенно (и лишь отчасти) исчезающее только в конце XX - начале XXI века.

Так, Константин Леонтьев большую часть жизни оставался для читающей публики каким-то экстравагантным и малоизвестным литератором, и лишь в конце жизни к нему начала приходить желанная (а для Леонтьева это, по его собственному признанию, было важно) известность, пик которой пришёлся на период уже после его смерти. Но это была критическая известность - читателями, за исключением кружка близких друзей, он воспринимался скорее как странный и страшный феномен русской действительности. Поэтому, когда после смерти Леонтьева в 1891 году началось более или менее систематическое изучение его творчества, авторы статей, посвященных ему, зачастую не столько анализировали его работы, сколько знакомили с ними читателя. Так, например В.В. Розанов в своей статье «Эстетическое понимание истории» в основном пересказывает биографию, литературно-критические и историософские взгляды Леонтьева из работ «Византизм и славянство» и «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л.Н. Толстого». Также и члены того «кружка» единомышленников, который образовался вокруг Леонтьева в последние годы его жизни: Священник И. Фудель9, A.A. Александров10, Евгений Поселянин (E.H. Погожев)11 и

9 Фудель И., свящ. Культурный идеал К.Н. Леонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. - СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. - Кн. I.; Фудель К, прот. Судьба К.Н. Леонтьева //

Там же.

10 Александров A.A. Памяти К.Н. Леонтьева // Там же.

11 Поселянин Евгений. Леонтьев. Воспоминания // Там же.

Г.И. Замараев12 - свои статьи и выступления посвящают более личным воспоминаниям и обширным выдержкам из текстов Леонтьева, нежели анализу.

Абсолютное большинство авторов Серебряного века, обращавшихся к анализу жизни и философии Леонтьева, критически подходили к его творчеству. Д.С. Мережковский13, С.Н. Трубецкой14, H.A. Бердяев15,

Ф.Ф. Куклярский16, С.Н. Булгаков17, С.Л. Франк18 и другие - несмотря на всё f i ' различие своих взглядов, порою диаметрально противоположных, i ( единодушно критикуют историософские построения Леонтьева и ' кто с ^ * А ( ужасом, кто с сочувствием обвиняют его в «имморализме»; и даже •»« 1 ' сатанизме» (Бердяев, Мережковский), озаглавливая, что верно подмечено И.

Смирновым19, свои работы жёсткими и часто даже пугающими названиями. f

Позже в эмиграции, многие из них (С.Л. Франк H.A. Бердяев»«, посвятивший Леонтьеву книгу, и др.) в той или иной степени пересмотрели свои взгляды. Часть публикаций, посвящённых Леонтьеву, была издана в сборнике «Памяти Константина Николаевича Леонтьева»22 в 1911 году'(в двадцатилетнюю годовщину смерти и восьмидесятилетнюю - рождения) вместе с подробной библиографией публикаций, ему посвящённых (145 наименований), приводить которую полностью нет необходимости; в 1912

12 Замараев Г.И. Памяти К.Н. Леонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. - СПб.:

Изд-во РХГИ, 1995. - Кн.1. 11

Мережковский Д.С. Страшное дитя // Там же.

14 Трубецкой С.Н. Разочарованный славянофил // Там же.

15 Бердяев H.A. К. Леонтьев - философ реакционной романтики // Там же.

16 Куклярский Ф. Ф. К. Леонтьев и Фр. Ницше как предатели человека // Там же.

17 Булгаков С.Н. Победитель - Побеждённый. (Судьба К.Н. Леонтьева) // С.Н. Булгаков. Тихие думы / Сост., подг. Текста и коммент. В.В. Сапова; Послесл. K.M. Долгова. - М.: Республика, 1995.

18 Франк С.Л. Миросозерцание К.Н. Леонтьева // Русское мировоззрение. - СПб.: Наука, 1996.

19 Смирнов И.Н. Константин Леонтьев: Жизнь и творчество // Леонтьев КН. Избранное. М.: Рарогь, 1993.

ЯЛ 1

Франк С.Л. Константин Леонтьев, русский Ницше // Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. ч «

Бердяев H.A. Константин Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной мысли) // КН. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. - СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. - Кн. II.

22 Памяти Константина Николаевича Леонтьева. Литературный сборник. - СПб.: Типография «Сириус», 1911. вышло девятитомное собрание сочинений . Другие статьи о Леонтьеве, не вошедшие в сборник 1911 года, были собраны вместе лишь в 1995 году в сборнике «Константин Леонтьев: pro et contra»24.

На протяжении советского периода отечественной истории фигура Леонтьева, по понятным причинам, упоминалась редко и отнюдь не в положительном ключе. Интерес представляет упоминание Леонтьева в монографии А.Ф. Лосева, посвященной В л.С. Соловьёву, в которой автор обвиняет Леонтьева в аморализме, достигшем «у Леонтьева степени некоего исторического сатанизма»25, однако специфика изложения мысли Лосева позволяет современным исследователям трактовать её «как своеобразную криптограмму», следствие необходимости «зашифровывать своё истинное отношение к личности и наследию Леонтьева» : так, формально критикуя мировоззрение» Леонтьева, Лосев пять раз на одной и той же странице ссылается на статью «Над могилой Пазухина», вероятно, с целью обратить на неё внимание читателя. Следует упомянуть так же относящуюся к тому же времени, но созданную в эмиграции монографию Ю.П. Иваска27.

Своеобразный ренессанс в изучении наследия Леонтьева начался в России в конце восьмидесятых годов. Философия Леонтьева стала объектом исследования Л.Р. Авдеевой28, Д.М. Володихина29, Р.А.Гоголева30, K.M. Долгова , А.П. Козырева , A.A. Королькова , В .И. Косика ,

23 Леонтьев КН. Собрание сочинений в 9-ти т. - М.: Саблин, 1912-1913.

24 К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. - СПб.: Изд-во РХГИ, 1995.

25 Лосев А. Ф. Владимир Соловьёв и его время. - М.: Прогресс, 1990. - С. 527.

26 Гоголев P.A. Философия истории К.Н. Леонтьева (опыт реконструкции). Дис. канд. филос. наук: 09.00.03/ Нижегор. гос. архит.-строит, ун-т. им. В.П. Чкалова - Н. Новгород, 2001.-С. 11.

27 Иваск Ю.П. Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. Кн. II. - СПб.: Изд-во РХГИ, 1995.

Авдеева Л. Р. Религиозно-консервативная социология К.Н. Леонтьева. Дисканд. филос. Наук: 09.00.03 /МГУ им. М.В. Ломоносова. - М., 1983. - и др. работы.

Володихин Д.М. Высокомерный странник. Философия и жизнь Константина Леонтьева. - М.: Мануфактура, 2000.

30 Гоголев P.A. «Ангельский доктор» русской истории: философия истории К.Н Леонтьева: опыт реконструкции. - М.: АИРО-ХХ1,2007.

31 Долгов K.M. Восхождение на Афон: жизнь и миросозерцание К. Леонтьева. - М.: Раритет, 1997. ? лл эО

B.А. Котельникова , H.A. Рабкиной , А.Ф. Сивака , O.JL Фетисенко ,

C.B. Хатунцева39, М.Ю. Чернавского40 и других авторов. С 2007 года начало выходить в свет (издание всё ещё не завершено) Полное собрание сочинений и писем Леонтьева в двенадцати томах. К настоящему моменту биография и наследие Леонтьева в целом хорошо изучены. Однако основное внимание при этом уделялось его социально-политическим и религиозным взглядам. Проблема личности же затрагивалась в основном в антропологическом

41 ключе .

Но если фшура К.Н. Леонтьева за последние два десятилетия оказалась предметом многочисленных философских и биографических исследований, У приобрела широкую известность не только в историко-философских кругах, но и в общественном сознании, то литературно-философское наследие H.H. Страхова и П.Е. Астафьева по сей день остаётся, в значительной степени, terra incognita для истории русской философии, не в полной мере вовлечено в движение современной философской мысли и не заняло подобающего ему места в её истории.

32 Козырев АЛ. Константин Леонтьев в «зеркалах» наследников // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. - Кн. I.

33 Корольков А.А. Пророчества Константина Леонтьева. - СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1991.- 200 с.

Косик В.И. Константин Леонтьев: размышления на славянскую тему. - М.: Зерцало,

1997.

Котельников В.А. Оптина пустынь и русская литература (статья третья) // Русская литература. -1989. - № 4. - С. 3-20.

36 Рабкина Н.А. "Византизм" Константина Леонтьева // История СССР. -1991. - № 6. -С. 140-162.

37 СивакА.Ф. Константин Леонтьев. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1991

38 Фетисенко O.JI. Константин Леонтьев и Иван Аксаков о двух типах христианства // Русская литература. - 2008. - №3.

39 Хатунцев C.B. Общественно-политические взгляды и идейная эволюция К.Н. Леонтьева в 60-е - начале 70-х гг. XIX века // Вопросы философии. - 2005. - №10. - С. 130-139.

40 Чернавский М.Ю. Религиозно-философские основы консерватизма К.Н. Леонтьева // Дис— канд. философ, наук: 09.00.03/ Моск. пед. гос. ун-т. Каф. философии. - Москва, 2000.

41 См. например: Коэюурин А.Я. Тема человека в полемике К.Н. Леонтьева с «розовым христианством» // Антропологический синтез: религия, философия, образование. - СПб.: РГХИ, 2001.-С. 274-288.

H.H. Страхов и при жизни и после смерти был известен, прежде всего, как публицист и литературный критик, сначала благодаря его журнальным полемическим выступлениям против М.А. Антоновича, H.A. Добролюбова, t

H.A. Некрасова, Д.И. Писарева, Н.Г. Чернышевского и нигилистической политической тенденции журналов «Современник» и «Русское слово» в целом, а затем - благодаря активной апологетике учения Н.Я. Данилевского о культурно-исторических типах против Вл.С. Соловьёва. Его собственно философские взгляды казались современникам архаичными и, зачастую, оказывались недоступны пониманию многих. При этом Страхов никогда не был окружён многочисленным сонмом друзей, его основными собеседниками, друзьями и корреспондентами во второй половине жизни были JI.H. Толстой и Н.Я. Данилевский (с семьями которых он дружил и которых часто навещал, проводя лето или в Ясной Поляне, или в Мшатке) - и В.В. Розанов, только начинавший тогда свой путь в философии.

Публикации о Страхове, выходившие после его смерти, тоже не очень многочисленны. Так в 1896 году, после смерти философа, вышли в свет статьи

Н.Я. Грота42 и Б.В. Никольского43. В последующие годы о нём также писали А.И. Введенский44, В.А. Гольцев45, Э. Радлов46, В.В. Розанов47, переписка и взаимоотношения Страхова и Толстого рассматривалась в работах, посвященных последнему48. В советское время также появлялись исследования, посвящённые Страхову, но не как философу - а как

42 Грот Н.Я. Памяти H.H. Страхова. К характеристике его философского миросозерцания. // Вопросы философии и психологии - М, 1896. - Год VII. - кн. 2 (32). - С. 299-336.

43 Никольский Б.В. Николай Николаевич Страхов. Критико-биографический очерк. - СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1896.

44 Введенский А.И. Общий смысл философии H.H. Страхова. М.: Унив. тип., 1897.

45 Гольцев В.А. Н. Н. Страхов как художественный критик. // Гольцев В.А. О художниках и критиках. М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1899. - С. 114-126.

Радлов Э. Несколько замечаний о философии H.H. Страхова. СПб.: Типография "B.C. Балашевъ и К", 1900.

47 Розанов В.В. H.H. Страхов. Его личность и деятельность. // Розанов В. В. Литературные изгнанники. -М.: Республика, 2001.

48 См. например: Матвеев П.А. Л. Н. Толстой и Н. Н. Страхов в Оптиной пустыни // Исторический Вестник. - 1907. - Т. 108. № 4. - С. 151-157. 20 ' литературному критику (У.А. Гуральник49, B.C. Нечаева50, H.H. Скатов51 и др.). Консервативный контекст при этом, естественно, специально не рассматривался.

Не подвергшийся столь всеобъемлющему забвению в советскую эпоху как Константин Леонтьев, Страхов не имел и подобного «ренессанса», всплеска исследовательского интереса в последнее время. Посвященные ему работы единичны, среди них следует назвать работы Л.Р. Авдеевой52, А.Б. Тарасова , другие исследования философии почвенничества, в которых внимание уделялось, в том числе биографии и философии Страхова (прежде всего, в её социально-политическом аспекте54), исследование Б.П. Балуева55, посвящённое Н.Я. Данилевскому, но уделяющее значительное внимание переписке последнего со Страховым, - и тексты

Н.П. Ильина56, опубликовавшего в 2007 году «Мир как целое» и снабдившего его обширным предисловием, в котором рассматривается актуальность философии Страхова, и, в особенности, монографию Е.А. Антонова , в которой наследие Страхова рассматривается с антропологических позиций как антропоцентризм. Из последних работ можно назвать монографию

49 Гуральник У А. H.H. Страхов - литературный критик. // Вопросы литературы. -1972, №7.-С. 137-164.

50 Нечаева B.C. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских "Время". 1861-1863. М.: Наука, 1972. -317 с.; Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских "Эпоха". 1864-1865. М.: Наука, 1975.-301 с.

51 Скатов H.H. H.H. Страхов // Страхов H.H. Литературная критика. - М.: Современник, 1984.

Авдеева JI.P. Русские мыслители. Ап. Григорьев, Н.Я. Данилевский, H.H. Страхов. - М.: Изд-во МГУ, 1992. '

53 Тарасов А.Б. H.H. Страхов в поисках идеала: между литературой и реальностью // Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». - 2008. - № 12 // http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/12/Tarasov/#ednl

54 См. напр.: Богданов A.B. Политическая теория почвенничества (A.A. Григорьев, Ф.М. Достоевский, H.H. Страхов): Дис. канд. полит, наук / МГУ им. М.В. Ломоносова. — М., 2002.

55 32. Балуев Б.П. Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа».-Тверь: Булат, 2001.

56 Ильин Н.П. Последняя тайна природы: о книге «Мир как целое» и её авторе // Страхов H.H. Мир как целое. - М.: Айрис-пресс: Айрис-дидактика, 2007. С. 5-62.

57 Антонов Е.А. Антропоцентрическая философия H.H. Страхова как мыслителя переходной эпохи. - Белгород: Изд-во БелГУ, 2007.

H.B. Снетовой «Философия H.H. Страхова» , особое внимание в которой уделяется значению органицизма для его философии, пониманию науки Страховым и его антропологии, а также коллективную монографию «Н.Н. Страхов в диалогах с современниками. Философия как культура понимания»59, вышедшую в 2011 году.

Ещё менее, нежели философия Страхова, известно и исследовано наследие П.Е. Астафьева. Он не оставил после себя философских последователей (по всей видимости, наиболее талантливые и перспективные ученики из посещавших его «философские пятницы» постепенно составили кружок почитателей Леонтьева), а посмертно о его взглядах в печати отозвался собрат по «лейбницианскому» направлению A.A. Козлов60,' попытавшийся кратко охарактеризовать основные особенности философской системы Астафьева. Козлов отмечает его «антисубстанциализм» в качестве* главного отличия от других систем русских персоналистов и рассматривает , социально-философскую и историософскую позицию Астафьева как случайную и не связанную с его философской системой. На протяжении всего XX века Астафьев оставался подлинно «забытым мыслителем» — даже в книге о. Василия Зеньковского упоминания о нём отсутствуют. Отнюдь'не! обширна и посвященная ему современная литература. Среди обратившихся к изучению его философии (и заодно к переизданию избранных философских трудов) можно назвать Н.К. Гаврюшина61, М.А. Прасолова62, М.Б. Смолина63 и уже упоминавшегося выше

Н.П. Ильина64.

58 Снетова Н.В. Философия H.H. Страхова: (опыт интеллектуальной биографии). - Пермь, Пермский ун-т, 2010.

59 H.H. Страхов в диалогах с современниками. Философия как культура понимания. -СПб.: Алетейя, 2011. , ' :

60 Козлов A.A. П.Е. Астафьев как философ // Вопросы философии и психологии. — М., 1893. - Год IV, кн. 3(18). - С. 122-126.

61 Гаврюшин Н.К Забытый русский мыслитель: К 150-летию со дня рождения П.Е. Астафьева // Вопросы философии. -1996. - № 12. - С. 75-83.

62 Прасолов М. А. Социально-философские и антропологические воззрения Петра > Евгеньевича Астафьева (1846-1893 гг.)//Дис. канд. филос. Наук: 09.00.11/Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. - СПб., 2001; а также Прасолов М.А. П.Е. Астафьев: Росток русско-православной культуры. Воронежская беседа. - Воронеж: Центр-Чернозем, кн. изд-во, 1995. - Вып. 1. и др. статьи.

Кроме того, существует целый ряд более общих исследований, посвященных русскому консерватизму в целом, и авторов, занимающихся этой тематикой. В их числе A.B. Репников65, С.Т. Кармизова66 и многие другие авторы. При этом, как правило, интерес.их направлен в большей степени на политическую, а не философскую (за исключением философии истории, находящейся на особом положении, как политически актуальной) составляющую их наследия. В таких исследованиях наряду с текстами Данилевского и Леонтьева рассматривается наследие И.А. Ильина, М.Н. Каткова, К.П. Победоносцева, Л.А. Тихомирова - а иногда и менее значимых авторов, политиков и политических публицистов. Следует также сказать о Н.П. Ильине, в монографии которого рассматривается не консерватизм (само понятие" которого необходимо подразумевает а объединение мыслителей, прежде всего, t по социально-политическому признаку), а «философия, которую мы потеряли», под которой Ильин понимает плеяду русских философов-идеалистов и литераторов второй половины XIX века, включая Страхова, Астафьева, П. А. Бакунина, В.А. Снегирёва, Л.М. Лопатина и др., которые представляются автору подлинной «русской национальной философией», незаслуженно задвинутой в тень религиозно-философским ренессансом начала XX века.

В целом, философия русского консерватизма исследована крайне неравномерно, как в смысле различных авторов, так и в смысле контекстов изучения, в ней всё ещё остались «белые пятна».

Что касается второй группы источников, посвящённых проблемам личности, индивидуальности и персональное™, их число существенно

63 Смолин М.Б. Метафизик и гусар. Забытый мыслитель времен царствования Александра III // Астафьев П.Е. Философия нации и единство мировоззрения. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 5-24.

64 54. Ильин Н.П. Душа всего дороже.» (О жизни и творчестве П.Е. Астафьева. 18461893) // Русское самосознание. - СПб., 1994. - № 1. - С. 9-28.

65 Репников A.B. Консервативная концепция российской государственности. -М.: СигналЪ, 1999. И другие работы.

66 Кармизова С.Т. Российский консерватизм как философско-политическая идея. Дис. канд. фил. наук: 09.00.10/ Ростовский гос. ун-т. - Ростов-на-Дону, 1999.

67 Ильин Н.П. Трагедия русской философии. М.: Айрис-пресс, 2008. меньше. Чаще всего эти проблемы рассматривались в рамках исследования антропологических позиций того или иного автора. К примеру, в диссертационном исследовании K.M. Антонова «Философское наследие И.В. Киреевского. Антропологический аспект»68 рассматривается понимание личности И.В. Киреевским в его философии и мировоззрении разных периодов, а также источники формирования его взглядов на личность и природу человека, включая христианскую антропологическую традицию и немецкий романтизм. Кроме того, к персоналистической проблематике в русской философии обращаются исследователи русского лейбницианства, философии H.A. Бердяева, П.А. Флоренского и ряда других авторов. Среди работ, посвящённых этим мыслителям, следует назвать исследования В.А.Шапошникова69, рассматривающего философию Флоренского как «персоналистический платонизм», работы С.М. Половинкина, посвященные Флоренскому, в особенности, его доклад на историко-методологическом семинаре «Русская мысль» в РХГА «К истории русского персонализма: отец Павел Флоренский»70, его же публикации71, посвящённые лейбницианству Н.О. Лосского и Н.В. Бугаева, в которых выделяются и систематизируются основные сходства и различия монадологий русских мыслителей и монадологии F.B. Лейбница, а также диссертацию М.А. Прасолова «Субъект

ЧЛ и сущее в русском метафизическом персонализме» , в которой обосновывается связь русского лейбницианства не исключительно с га

Антонов КМ. Философское наследие И.В. Киреевского. Антропологический аспект. Дис. канд. филос. наук: 09.00.03/ МГУ им. М.В. Ломоносова. - М., 1999.

69 Шапошников В.А. Персоналистический платонизм о. Павла Флоренского. // Вестник Московского университета. - Серия 7. Философия. — 2011. — №1.

70 Половинкин С.М. К истории русского персонализма: отец Павел Флоренский: Доклад на историко-методологическом семинаре Русской христианской гуманитарной академии (РХГА) в Санкт-Петербурге 30 марта 2007 г. // http://rhga.ru/science/sienceresearch/ seminarrussianphilosophy/síenogramшs/personalizm.php

71 Половинкин С.М. Иерархический персонализм Н.О. Лосского. // Вестник ПС 11 У. -Серия I: Богословие, философия. - 2006. - Вып. 15; Половинкин С.М. Философский ; контекст Московской философско-математической школы // София: Альманах. - Вып. 1. -Уфа: Здравоохранение Башкортостана, 2005.

72 Прасолов М.А. Субъект и сущее в русском метафизическом персонализме. Дис. . доктора филос. наук: 09.00.01/РГПУ им. А.И. Герцена. - СПб., 2001. философией Лейбница, но со всей новоевропейской философской традицией и свойственный ему эвиденциализм - стремление к опоре на очевидность.

Особая традиция исследования личностной проблематики, совмещающая анализ психологических, юридических и культурологических аспектов проблемы и подход к вопросу с обобщающих философских позиций, существует в западной философии . На русской почве это современное направление исследований представлено, прежде ' всего,

•г сборником «Персональность. Язык философии в русско-немецком

•» * диалоге»74, изданном по итогам реализации проекта «Концепты

4 К' персональности в истории русско-немецких культурных связей». Сборник

V? , ¿А. ) , *

4 < ? | ¥1' отличается широтой охвата тем, а в качестве предмета исследований* в нём ♦ 1 • заявлено всё «поле значений», связанных с понятием личности - в частности,

V ' ^ * проблемы «персональной идентичности, единства сознания,; субъекта, > Я, индивидуума, самосознания, ответственности, свободы, собственности, „

75 ' ' ^ '< ' субъективных прав или божественных ипостасей» . При этом книга имеет заметный уклон в направлении философско-лингвистического анализа в духе современной европейской «истории понятий» (Begriffsgeschichte).

Следует отметить, несмотря на широкий охват материала (от

В.А. Жуковского и славянофилов до А.Ф. Лосева и советской культуры), в / текстах сборника не рассматривались мыслители консервативного направления, и даже в библиографии «Дискурс персональности в русской" философской литературе. 1861-1922» , подготовленной в рамках того же 1 проекта и опубликованной на его странице на сайте Рурского университета в

73 См. напр. сборники: Brasser М. Person (Hrsg.). Philosophische Texte von der Antike bis zur Gegenwart. - Ditzingen: Reclam, 1999; Carrithers M., Collins S., Lukes S. The Category of the person: anthropology, philosophy, history. - Cambridge: Cambridge University Press, 1985.

Персональность. Язык философии в русско-немецком диалоге. - М.: Модест Колеров, 2007. mg

Плотников Н.С., Хаардт А. Предисловие редакторов: Персональность - тема и проблема современной мысли // Персональность. Язык философии в русско-немецком диалоге. - М.: Модест Колеров, 2007. - С. 7.

76 Дискурс персональности в русской философской литературе. 1861-1922. Избранная библиография журнальных статей. / Составитель И.В. Борисова // http://dbs-win.rub.de/personalitaet/pdf/l 80.pdf.

Бохуме, работам русских консерваторов уделено крайне мало внимания. Фактически в библиографию включены только тексты Астафьева - немногие («Наше знание о себе», «Опыт о свободе воли», «Родовой грех философии» и «К спору с г. Вл. Соловьёвым») и далеко не основные; при этом упомянуты лишь три работы Страхова по частным вопросам (рецензия на книгу К.Д. Ушинского «Человек как предмет воспитания», «Заметки о Тэне» и «Дурные признаки»), а Леонтьев в списке авторов работ, связанных с темой персональности, и вовсе не числится, в то время как включено множество менее известных авторов и публикаций, посвящённых проблемам, лишь ' ' Г < '"Ч отдалённо соприкасающимся с персоналистической тематикой. ' ' ' ^ *

Особо следует отметить несколько работ, проблематика которых непосредственно связана с проблемой личности в русском консерватизме. и к*

Это, прежде всего, статья уже упоминавшегося М.А. Прасолова . «Два

9 * н ^ консерватизма: П.Е. Астафьев и К.Н. Леонтьев»77, материал и выводы которой используются в четвёртой главе диссертации. Следует также отдельно отметить Н.П. Ильина, в книге которого «Трагедия русской философии»78 рассматривается не консерватизм (само понятие которого необходимо подразумевает объединение мыслителей, прежде всего, . по , А социально-политическому признаку), а «философия, которую мы потеряли», под которой Ильин понимает плеяду русских философов-идеалистов и г к литераторов второй половины XIX века, включая Страхова, Астафьева, П.А. Бакунина, В.А. Снегирёва, Л.М. Лопатина и др. Идеи этих мыслителей представляются Ильину подлинной «русской национальной философией», незаслуженно задвинутой в тень религиозно-философским ренессансом начала XX века. При этом особое внимание Ильин обращает на то значение, которое исследуемые им философы придают человеческой личности, яркому развитию индивидуальности, доказательству свободы воли и возможности личного познания Божества, что, в конечном счёте, определяется им как одна

Прасолов М.А. Два консерватизма: П.Е. Астафьев и К.Н. Леонтьев» // Консерватизм в России и мире. Часть 2. Воронеж: Изд. ВГУ, 2004.

78 Ильин Н.П. Трагедия русской философии. М.: Айрис-пресс, 2008.

26 f из характерных черт «подлинной» русской философии. Наконец, существенное внимание соотношению понятий свободы и индивидуальности в русском консерватизме уделено в монографии Э.А. Попова «Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика»79, в которой опровергается представление о недооценке значения личности в русском консерватизме.

Таким образом, специально вопрос о личности # в русском консерватизме прежде не рассматривался. Подобная тема, опираясь на уже существующие исследования, является их дальнейшим развитием и служит более полному раскрытию особенностей и более глубокому пониманию как русского консерватизма, так и персоналистического аспекта русской философии.

Основная цель диссертационного исследования. Задачи. Основной ч целью данного исследования является историко-философская реконструкция и всесторонняя характеристика философских концепций личности и индивидуальности в философии К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева и значения персоналистической проблематики для философии русских консерваторов второй половины XIX века.

Достижение данной цели потребовало решения следующих исследовательских задач:

- установить историко-философский контекст формирования взглядов на проблему личности представителей русского консерватизма;

- проанализировать содержание философских и психологических взглядов представителей русского консерватизма на проблемы личности, индивидуальности, «я» и субъекта, обращая особое внимание на концептуальные аспекты полемики К.Н. Леонтьева и П.Е. Астафьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева, связанной с персоналистической проблематикой;

79 Попов Э.А. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика. -Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2005. £ i 8 t i % i 4 * fr 1

27

- проанализировать контексты употребления персоналистической лексики как в философском, научном и публицистическом, так и в эпистолярном наследии русских консерваторов; проследить взаимосвязь историософского органицизма и индивидуалистической социальной философии;

- определить место персоналистической проблематики в работах К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева и её значение для философии русских консерваторов в целом.

Положения, выносимые на защиту.

1. Философия русских консерваторов может рассматриваться как течение в отечественной философии, в котором социально-философская, метафизическая, натурфилософская и другие составляющие развиваются в рамках единого подхода, основанного на органицизме, и особой интерпретации личности, индивидуальности, самости и всего круга персоналистических понятий.

2. Среди контекстов, в которых происходит обращение к проблеме личности, следует назвать онтологический (ярче всего персоналистический характер онтологии заметен в спиритуализме Астафьева), тесно связанный с ним гносеологический (концепция «я», как познающего субъекта у Страхова, внутренний опыт как первичная реальность у Страхова и Астафьева), психологический (единство «я» у Страхова, философия деятельного усилия у Астафьева), богословский («трансцендентный эгоизм» Леонтьева, различение двух видов нигилизма у Страхова, интерпретация христианства как персоналистической религии у Астафьева), антропологический (прежде всего, понимание человека у Страхова) и, наконец, историософский и политический («органическое» понимание нации, культуры и государства, свойственное консерватизму как целому).

3. Персоналистические идеи, получившие в философии К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева оригинальное и творческое развитие, восходят как к христианской богословской и антропологической традиции, так и к европейской гносеологии и антропологии Нового времени (от Р. Декарта и Г.В. Лейбница до французской философско-психологической мысли Мен де Бирана и индивидуалистического позитивизма Дж.С. Милля).

4. Одной из общих черт философских концепций русских консерваторов является их органицизм, заметный, прежде всего, в историософии, начиная с Н.Я. Данилевского, но пронизывающий также их л ь ^ , > - У натурфилософию, антропологию и находящий наиболее полное выражение в законе триединого процесса развития К.Н. Леонтьева, претендующем ■ на гЛ

V 1 с * универсальность и всеобщность. , * а.

5. Другой чертой философии русских консерваторов „является и особый дискурс личности, раскрывающий это понятие, прежде всего, через

4 И индивидуализацию, превозносящий всякую особенность и обособленность г / * \ г и границы, создающие эту обособленность. В области антропологии > это, выражается в ценностном противопоставлении индивида и личности

4 * * 5 * 4 обладающей ярко выраженной индивидуальностью); индивидуализма -ч

О / ч / индивидуальности. В политическом контексте это выражается в отвержении л как нигилизма, отрицающего самостоятельную ценность лица, так-, и либерализма, уравнивающего индивидов в их ценности.

6. В политической философии русского консерватизма высшей ценностью являются не те или иные общественные институты и традиции сами по себе (монархия, традиционный или капиталистический экономический уклад, община), но человеческая личность. Острие полемики I консерватизма направлено не против свободы, но против либеральной интерпретации этого понятия, которая представляется лишь абсолютизацией «индивидуализма» (Леонтьев) и «эгоизма» (Страхов). Подлинная свобода -это свобода самобытного развития личности, для которой необходимы внешние опоры и ориентиры - национальность и народность (по мнению

Астафьева) или государственность, религия или строгое принуждение (по мнению Леонтьева).

7. В дискурсе всех троих исследованных мыслителей присутствует противопоставление новоевропейских либеральных ценностей ценностям традиционным и христианским по признаку их персоналистичности: христианское мировоззрение рассматривается ими как благоприятное для развития личности в отличие от господствующего в современной им Европе индивидуалистического, отрицающего религию или оставляющего для неё место личного суеверия.

8. Связующим звеном между органицизмом и метафизикой личности в философии русских консерваторов является понятие индивидуальности, одновременно биологическое и социальное, применяемое и к культурам, и к народам, и к личностям, и к организмам, и к монадам.

Объект исследования. Объектом исследования является философия русских консерваторов второй половины XIX века.

Предмет исследования. Предметом исследования являются концепции личности, персональности и субъекта, созданные русскими консервативными мыслителями, и отражение этих концепций в их философии и эпистолярном наследии. ,

Следует подчеркнуть, что предметом анализа выступают философские представления о личности не всех русских консерваторов, а только некоторых их них: К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова, П.Е. Астафьева. Это обусловлено значимостью и разноплановостью этих фигур. С одной стороны, области интересов, методы и подходы к изложению указанных авторов существенно отличаются и позволяют рассмотреть предмет исследования во всех возможных его проявлениях (от онтологии до философии истории), с другой, нахождение их творчества в проблемном поле именно философии (а не только политической публицистики и литературной критики) очевидно, как и высокая значимость их творчества для характеристики русского консерватизма как направления в целом, что позволяет считать выборку репрезентативной.

Методы исследования. В целом методология исследования опирается на историко-философский анализ и герменевтическое истолкование источников (как философского и эпистолярного наследия русских консерваторов, так и более широкого круга смежных авторов), что позволяет не только констатировать взгляды указанных авторов, но и проследить их f f формирование и связь с другими мыслителями и направлениями. ■

Анализ источников дополняется методом историко-философской 1 реконструкции, позволяющим выявить и описать концепции и воззрения, не высказанные в тексте последовательно и явно, и рассмотреть мировоззрение каждого автора и русского консерватизма в целом, разбросанное по сотням статей, высказываний и книг и не имеющее системного изложения.

Кроме того, несмотря на известную отдалённость объекта исследования от нашего времени, современное состояние философии и историко-философской науки требует привлечения, наряду; , с ч * традиционными, новых методологических установок и новых методов

- * исследования из области современной философии личности. В частности, одним из таких методов будет семантический анализ дискурса персональности в русском консерватизме, позволяющий лучше изучить практическое, повседневное понимание личности и личного русскими консерваторами и способный послужить изучению эволюции этих понятий в русском языке.

Новизна и научная ценность исследования, таким образом, заключается в проведении всестороннего историко-философского анализа проблемы личности в философии русских консерваторов, что реализуется в настоящей работе в следующих элементах:

- обращение к наследию редко изучаемых русских философов -H.H. Страхова и П.Е. Астафьева, творчество которых по сей день остаётся малоисследованным;

- обращение к философской составляющей русского консерватизма;

- сквозное рассмотрение персоналистической проблематики в разных темах и контекстах философии русских консерваторов;

- рассмотрение наследия русских консерваторов в контексте современных исследований по проблеме личности и персональности в русской философии;

- анализ повседневного и философского языка русских консерваторов;

Научно-практическая значимость исследования. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы в общих и специальных курсах по истории философии, а также при изучении истории русской философии и культуры. Материалы и выводы диссертации могут стать основой для дальнейших исследований по широкому кругу историко-философских и культурологических проблем.

Апробация работы. Основные идеи диссертации докладывались на XVIII международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Ломоносов-2011». Основные положения диссертации нашли своё отражение в следующих статьях, опубликованных в журналах, включённых в перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий ВАК при Министерстве образования и науки РФ:

1) Авдеев O.K. Личность и индивидуальность в философии Константина Леонтьева. // Вестник Воронежского государственного университета. - 2010-№1 - С. 135-141.

2) Авдеев O.K.' Личность и индивидуальность в философии Николая Страхова // Административное право и процесс. - 2011 - №8 - С. 50-51.

Структура работы. Тема и строение работы определены её целями и задачами. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения и списка литературы (165 позиций).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проблема личности в русском консерватизме: Н.Н. Страхов, К.Н. Леонтьев, П.Е. Астафьев"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ч

Проведённое исследование позволяет сделать следующие выводы:

1. Концепции личности, индивидуальности, субъекта в философии русских консерваторов формировались под влиянием различных мировоззренческих и философских традиций - христианской антропологии и христианского вероучения в целом, а также разнообразных течений в философии Нового времени. Представления Страхова и Астафьева о субъекте основаны на учении Р. Декарта; на концепцию Астафьева также оказали непосредственное влияние монадология Г.В. Лейбница и спиритуализм Мен де Бирана и его учеников. Кроме того, взгляды Леонтьева на индивидуальность испытали воздействие английского позитивизма, прежде всего, в лице Джона Стюарта Милля.

2. В философии русских консерваторов отразился широкий круг > вопросов, связанных с понятием личности и со всем спектром проблем и понятий персональности. Среди контекстов, в которых происходит обращение к проблеме личности, следует назвать онтологический (спиритуализм Астафьева, к онтологии могут быть отнесены также универсальный закон развития Леонтьева и антропоцентрический холизм Страхова), тесно связанный с ним гносеологический (концепция «я» как познающего субъекта у Страхова, представления о внутреннем опыте как о первичной реальности), психологический (единство «я» у Страхова, философия деятельного усилия у Астафьева), богословский («трансцендентный эгоизм» Леонтьева), 'антропологический (понимание человека у Страхова) и, наконец, историософский и политический («органическое» понимание нации, культуры и государства, свойственное всем русским консерваторам).

Самым редким для русского консерватизма контекстом, вероятно, оказывается онтологический. Характерно, что Астафьев, единственный представитель консервативного направления в русской философской мысли

XIX века, построивший полноценную онтологическую систему, разрабатывал её именно в русле русского лейбницианства -персоналистического направления отечественной философии. При этом, вопреки мнению другого лейбницианца A.A. Козлова, можно констатировать наличие у Астафьева целостного непротиворечивого мировоззрения, в котором персоналистическая онтология органически сочетается с его текстами на религиозную и психологическую тематику, статьями о нации и национализме. В течение нескольких лет в ряде публикаций Астафьев шаг за шагом строит свою монадологию, отличающуюся как от лейбницевской, так и от версий JI.M. Лопатина, A.A. Козлова и других - в первую очередь тем, что первенствующее место в ней занимает не субъект как некоторая сущность или субстанция, а человеческое «я», понимаемое как живая деятельность сознания, «знающая себя деятельность». В последней главе своего итогового труда «Вера и знание в единстве мировоззрения» Астафьев рисует картину мира как совокупности таких «сознающих себя деятельностей», способных, в отличие от лейбницевских монад, к взаимодействию.

Лейбницианская онтология Астафьева закономерно связана с гносеологическим контекстом его философии - его интроспективной и рационалистической гносеологией, основывающейся на идеях Мен де Бирана и восходящей в конечном итоге к Декартовской «Метафизике» и его Cogito. Сходную версию теории познания независимо от Астафьева развивает и Страхов в своей работе «Основные понятия психологии и физиологии», в которой также основывает всё познание на интроспективном различении внешнего и внутреннего опыта и познаваемого в них внешнего и внутреннего мира, подобно Астафьеву подчёркивая первичность субъективного, познаваемого непосредственно во внутреннем опыте, в отличие от объективного, являющегося, в конечном итоге, только абстракцией, гипотезой существования независимого предмета внутреннего опыта. И по Страхову, и по Астафьеву познание должно начинаться с картезианского сомнения, приводящего к разделению на два опыта и признанию первичности и непосредственной достоверности за опытом внутренним, познаваемым исключительно в процессе самонаблюдения. При этом, однако, i ни Страхов, ни Астафьев не скатываются в солипсизм , и не отвергают внешнего мира, либо объясняя его через взаимодействие монад (Астафьев), либо даже систематизируя и пересматривая научные методы его изучения (Страхов в последней главе «Основных понятий психологии и физиологии»).

В психологическом контексте проблема личности рассматривается также у Астафьева и Страхова. В области психологии Астафьев является прямым последователем французского психолога Мен де Бирана, развивая его мысли об активности субъекта в каждом его акте, о первичности волевого начала в жизни личности. Волю он интерпретирует в духе патристики, как «охотное согласие» Григория Богослова, и применяет её как принцип классификации для концепции «психического спектра», классифицируя знание, чувство и веру по мере участия волевого начала в них. Ключевой момент психологической концепции Страхова - логическое понимание человеческого «я» в контексте познания и сознания, понятого как субъект-объектное отношение, из которого следует различение «я» как гносеологического субъекта (никак и никогда не могущего быть объектом) и «нравственной личности», как совокупности качеств, мыслей и иных содержаний, принадлежащих этому «я», которые вполне могут быть объективированными и стать предметом познания посредством самонаблюдения. Соответственно этому, Страхов последовательно отстаивает единственность подлинного «я» каждого человека при возможной болезненной расщеплённости содержания личности, которая, достигая значительных масштабов, может характеризоваться как «раздвоение личности».

Богословский контекст проблемы личности в философии русских консерваторов представлен в статьях Леонтьева. В них, в противоположность утилитарной морали, он выдвигает тезис об особом «трансцендентном эгоизме» как о главном и первичном двигателе христианского сознания. Под таковым им понимается страх за своё посмертное существование и стремление к личному спасению и личному же благу в загробной жизни в противовес стремлению к стяжению земных удовольствий и благ. Объясняя трансцендентным эгоизмом собственное обращение в христианство, Леонтьев подчёркивает его доброкачественность и спасительность в сравнении с «розовым христианством» всеобщей любви в духе Достоевского и мнимым альтруизмом в духе социалистического учения, указывая на его соответствие подлинному церковному христианству и на сложность стяжания подлинной альтруистической любви ко всему человечеству, являющейся плодом многолетнего воспитания собственной души.

В антропологическом контексте (в смысле «философии человека» как целостного существа, отличной от специальных вопросов психологической и социальной его сущности) наибольший интерес среди русских консерваторов представляет Страхов с его поисками места человека в мире в работе «Мир как целое». В ней Страхов рассматривает мироздание как целостную иерархическую структуру, каждый из уровней которой включает в себя все свойства в их высшей степени и подчиняется всем законам предыдущего, но отличается от него появлением новых качеств. При этом высшим уровнем, сверх которого быть уже не может, является человек как существо, принадлежащее одновременно физическому миру природы, миру живых организмов и миру животных, являясь самым совершенным из них и сверх того обладая личностью и духовной жизнью, что справедливо позволяет характеризовать философскую систему Страхова как антропоцентризм. При этом человек описывается Страховым, как испытывающий на себе все возможные влияния внешнего мира, и уже в силу этого свободный от них — т.е. как сам свободно определяющий собственную сущность.

Наконец, главным и обобщающим контекстом проблемы личности в философии русских консерваторов является центральная для него тема философии истории, опирающейся на своеобразное понимание индивидуальности человека, народа и государства.

3. Наиболее характерной чертой историософии русского консерватизма является её органицизм, а понятие организма (прямо названное, или же только подразумеваемое) - центральным понятием г антропологии, социальной, исторической и политической философии русских консерваторов. В этом смысле консерватизм, рассматривающий личность и общество сквозь призму «органических», явно происходящих от медицины и «физиологии», концепций индивидуальности, разнообразия, развития и биологических аналогий рождения и смерти, противостоит прогрессистскому дискурсу всеобщего нивелирующего равенства и бесконечного экспоненциального развития.

Русские консерваторы, начиная с Н.Я. Данилевского, склонны воспринимать человечество не как единое целое, а как совокупность особых исторических организмов, индивидуальностей (культурно-исторические типы, цивилизации и т.п.), устроенных наподобие «матрёшек» - т.е. состоящих из других общностей, также обладающих всеми признаками организма и собственной индивидуальностью, которые, в конечном итоге, состоят уже из человеческих индивидуумов, рассматриваемых по аналогии с обществами и культурами, причём аналогия эта действительна в обе стороны.

Наиболее ясно из рассматриваемых мыслителей эту идею выразил Леонтьев в работе «Византизм и славянство». В основе его историософии лежит закон «триединого процесса развития», применимый к любым органическим явлениям, проходящим через одни и те же этапы развития. При этом одним из ключевых понятий для характеристики этого развития выступает индивидуальность, прямо пропорциональная степени этого развития. Если на момент «рождения» все явления одного рода сходны друг с другом, то высшая точка «жизни» любого органического образования характеризуется наивысшей же степенью его индивидуальности, своеобразия, несходства с другими. Соответственно, всё индивидуальное, особое оценивается позитивно, а смешивающееся, среднее - негативно; Всё это прямо применимо как к государствам и этносам, так и к человеку. Так, в работах «Национальная политика как орудие всемирной революции» и «Культурный идеал и племенная политика» Леонтьев проводит параллель между политическим национализмом XIX века, «убивающим» индивидуальность охваченных им народов, приводя их к единому культурному и политическому состоянию, и порождённым тем же XIX веком индивидуализмом, «убивающим» индивидуальность руководствующихся им людей. И, подобно тому, как личность человеческая в значительной степени формируется ограничениями, принудительно накладываемыми на неё обществом, сословием или религией, - неповторимое лицо народа или государства во многом создаётся тем многообразным гнётом идей и внешних сил, который придаёт и позволяет им сохранять индивидуальную форму.

Органический подход характерен и для историософских текстов Страхова (разделявшего и защищавшего печатно взгляды Данилевского) и Астафьева, который, в отличие от них, рассматривал не столько культуры и государства, сколько народы как субъекты исторического процесса.

4. В политической философии русского консерватизма высшей ценностью являются не те или иные общественные институты и традиции сами по себе (монархия, традиционный или капиталистический экономический уклад, община), но человеческая личность, под которой понимается не любой индивидуум, но обладающий яркой индивидуальностью. Соответственно, острие полемики консерватизма направлено не против свободы, но против либеральной интерпретации этого понятия. В рамках консервативной философской парадигмы эта интерпретация представляется лишь абсолютизацией «индивидуализма» (Леонтьев) и «эгоизма» (Страхов). Подлинная свобода - это свобода самобытного развития личности, для которой необходимы внешние опоры и ориентиры - национальность и народность (по мнению Астафьева) или государственность, религия или строгое принуждение (по мнению Леонтьева).

5. В дискурсе всех троих исследованных мыслителей присутствует противопоставление новоевропейских либеральных ценностей ценностям традиционным и христианским по признаку их персоналистичности: христианское мировоззрение рассматривается ими как благоприятное для развития личности в отличие от господствующего в современной им Европе индивидуалистического, отрицающего религию или оставляющего для неё место личного суеверия. Леонтьев противопоставляет, во-первых, «трансцендентальный эгоизм» христианства эгалитарному земному эгоизму, во-вторых, губительные для индивидуальности человека индивидуализм и утопизм прогрессистского мышления - христианскому пессимизму (который в земное благоденствие не верит) и монастырской дисциплине, формирующей выдающиеся личности святых и подвижников, Страхов противопоставляет христианское альтруистическое отрицание мира и общества во имя Бога нигилистическому отрицанию во имя собственного эгоизма, а Астафьев - позитивистское безрелигиозное мировоззрение и квазирелигиозные течения (включая толстовство) христианству, как религии, основанной на возможности личной связи с трансцендентным.

6. Закономерным итогом индивидуалистического прогрессистского мировоззрения, доведённого до логического предела, является, с точки зрения Леонтьева, Страхова и Астафьева, бытовой и философский пессимизм, ярче всего выразившийся в философии Шопенгауэра и Гартмана. Значение этого пессимизма оценивается ими по-разному. Леонтьев обращает внимание на потенциальную пользу пессимизма (в сравнении с «самодовольным благодушествованием»), который может привести к обращению за утешением к положительной религии, Страхов и Астафьев критикуют пессимизм за его теоретическую ошибочность и практическую опасность.

7. Указанные; контексты обращения к понятию личности в философии русских консерваторов дополняются разнообразными контекстами использования этого понятия в языке их философии. Персоналйстическая лексика занимает значительное место в их словаре, отчасти продолжая логику указанных выше философских контекстов, но не ограничиваясь ими. Так, понятие «личность», «лицо» употребляются в словаре русских консерваторов преимущественно по отношению к человеку, в то время как «индивидуум» и «индивидуальность» - применительно к любому органически понимаемому объекту. При этом, применительно к человеку «личность» и «личное» зачастую выступают как синонимы ярко развитой индивидуальности и имеют при этом позитивное значение. Личное обычно противополагается общему или официальному, разграничивая части текста. Общим местом у всех русских консерваторов является различение в любом человеке или его поступке или слове (в том числе - в собственной и чужой философии) «личной» и идейной составляющей, из которых более существенной, как правило, оказывается личная. Такое разделение отразилось и на взаимоотношениях рассматриваемых мыслителей. Осознавая, что они философски и политически близки друг другу, Страхов и Леонтьев лично недолюбливали друг друга, но, напротив, даже идейно рассорившись под конец жизни с Астафьевым из-за национального вопроса, Леонтьев сохранил к нему тёплое личное отношение.

8. Личность мыслителя имела особое значение для русского консерватизма как движения, которое во второй половине XIX века состоял из отдельных ярких представителей с собственной дорогой в философии и собственными взглядами, объединяемых, прежде всего, общими ценностями и катковской редакцией и шедших «против течения», в то время как либеральный и «нигилистический» лагеря были куда более организованными и активными и группировались вокруг нескольких в значительной степени идейно монолитных журналов. Частным проявлением этого был очень разнообразный образ жизни и стиль письма русских консерваторов - от аскетичной (хотя и вполне светской) жизни Страхова, при этом терзавшегося постоянными сомнениями и склонного к самокопанию, до некогда эпикурейской и распутной, а позже монашеской и посвященной борьбе со всё ещё не вполне побеждёнными грехами жизни Леонтьева - и от нагруженного терминами наукоёмкого текста Страхова до изящных, полных сравнений и образов и личностно окрашенных статей Леонтьева.

9. Связующим звеном между органицизмом и метафизикой личности в философии русских консерваторов является понятие индивидуальности, одновременно биологическое и социальное, применяемое и к культурам, и к народам, и к личностям, и к организмам, и к монадам.

10. Философия русских консерваторов может рассматриваться как течение в отечественной философии, в котором социально-философская, метафизическая, натурфилософская и др. составляющие развиваются в рамках единого подхода, основанного на органицизме, и особой интерпретации личности, индивидуальности, самости и всей сети персоналистических понятий.

Список научной литературыАвдеев, Олег Константинович, диссертация по теме "История философии"

1. Сочинения К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева

2. Астафьев П.Е. Вера и знание в единстве мировоззрения: Опыт начал крит. монадологии. М.: Унив. тип., 1893. - 206 с.

3. Астафьев П.Е. Воля в знании и воля в вере //.Вопросы философии и психологии. 1892. - Кн. 13-14. - С. 75-96.

4. Астафьев 77.2s. К вопросу о свободе воли. М.: Тип. А. Гатцука, 1889. -92 с.

5. Астафьев П.Е. Монизм, или дуализм?: (Понятие и жизнь): Вступ. лекция преп. истории философии права при Юрид. Демид. лицее П.Е.Астафьева, чит. 7-11 сент. 1872 г. Ярославль: тип. Губ. правл., 1873.-126 с.

6. Астафьев П.Е. Национальность и общечеловеческие задачи. (К русской народной психологии). М.: Университетск. тип., 1890. - 47 с.

7. Астафьев П.Е. Религиозное обновление наших дней // Вера и знание в единстве мировоззрения: Опыт начал крит. монадологии. М.: Унив. тип., 1893. С. 1-53.

8. Астафьев ИЕ. Смысл истории и идеалы прогресса: Две публ. лекции, чит. в Москве 15 и 17 марта 1885 г. М.: тип. Л.Ф. Снегирева, 1885. -56 с.

9. Астафьев П.Е. Страдание и наслаждение жизни: Вопрос пессимизма и оптимизма. СПб.: Типография Товарищества «Общественная польза», 1885. - 70 с.

10. Астафьев П.Е. Философия нации в единстве мировоззрения. М.: Москва, 2000.-538 с.

11. Леонтьев К.Н. Как надо понимать сближение с народом? // Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб.: Владимир Даль, 2006. - Т. 7. Кн. 2. - С. 156-179.

12. Леонтьев КН. Кто правее?: Письма к B.C. Соловьёву // Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб.: Владимир Даль, 2009. - Т. 8. Кн. 2. - С. 67-179.

13. Леонтьев КН. Сдача Керчи в 55 году // Полн. собр. соч.: В 12 т. -СПб.: Владимир Даль, 2003. Т. 6. Кн. 1. - С. 621-695.21 .ЛеонтьевКН. Собрание сочинений в 9-ти т. -М.: Саблин, 1912-1913.

14. Страхов H.H. Критические статьи об И. С. Тургеневе и JI. Н. Толстом: 1862-85. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1885. 484 с.

15. Страхов H.H. Литературная критика: сб. ст. СПб.: Изд-во РХГИ, 2000.-459 с.

16. Страхов H.H. Мир как целое / Предисловие, комментарий Н.П. Ильина (Мальчевского). М.: Айрис-пресс: Айрис-дидактика, 2007. - 576 с. -(Библиотека истории и культуры).

17. Страхов H.H. Об основных понятиях психологии и физиологи. СПб.: Тип. бр. Пантелеевых, 1886. - 317 с.

18. Страхов H.H. Толки об Л.Н.Толстом. (Психологический этюд) // Вопросы философии и психологии. М., 1891. - Год II, кн. 9. -С. 98-132.1.. Письма К.Н. Леонтьева, H.H. Страхова и П.Е. Астафьева

19. Леонтьев КН. Избранные письма: 1854-1891. СПб.: Пушкинский фонд, 1993.-637 с.

20. Переписка Л.Н. Толстого с H.H. Страховым: 1870-1894. СПб.: Об-во Толстовского музея, 1914. - 478 с.2Э.Розанов В.В. Литературные изгнанники. Т. I. Спб., 1913. 477с.

21. I. Использованная литература

22. У1.Авдеева Л.Р. Русские мыслители. Ап. Григорьев, Н.Я. Данилевский, H.H. Страхов. М.: Изд-во МГУ, 1992. 195 с.

23. Александров A.A. Памяти К.Н. Леонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. - С. 359-375.

24. Антоний Сурожский, митрополит. Человек перед Богом. М.: Практика, 2006. - 348 с.

25. Антонов Е.А. Антропоцентрическая философия H.H. Страхова как мыслителя переходной эпохи: монография Белгород: Изд-во БелГУ, 2007.-165 с.

26. Ъв.Антонов K.M. Философское наследие И.В. Киреевского. Антропологический аспект. Дис. . канд. филос. наук: 09.00.03/ МГУ им. М.В. Ломоносова. М., 1999. - 183 л.

27. Балуев Б.П. Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». Тверь: Булат, 2001. 414 с.

28. Бердяев H.A. К. Леонтьев философ реакционной романтики // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. - СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. -С. 208-234.

29. Булычев Ю.Ю. Христианская философия нации и проблемы русского культурного самосознания. СПб.: Изд-во СПбГПУ, 2006. - 260 с.

30. Введенский А.И. Общий смысл философии H.H. Страхова. М.: Унив. тип., 1897.-25 с.

31. Володихш Д.М. Высокомерный странник. Философия и жизнь Константина Леонтьева. М.: Мануфактура, 2000. - 185 с.

32. Гоголев P.A. «Ангельский доктор» русской истории: философия истории К.Н Леонтьева: опыт реконструкции. М.: АИРО-ХХ1, 2007. -158 с.

33. Гоголев P.A. Философия истории К.Н. Леонтьева (опыт реконструкции): Дис. . канд. филос. наук: 09.00.03/ Нижегор. гос. архит.-строит. ун-т. им. В.П. Чкалова. -Н. Новгород, 2001. 154 л.1 : 160

34. Гольцев В.А. Н. Н. Страхов как художественный критик // Гольцев В.А. О художниках и критиках. М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1899. С. 114126.

35. Грот Н.Я. Памяти Н. Н. Страхова. К характеристике его философского миросозерцания. -М.: Типо-лит. т-ва И.Н. Кушнарев и К, 1896. 40 с.

36. Гуральник У.А. Н. Н. Страхов литературный критик // Вопросы литературы. - 1972. - № 7. - С. 137-164.

37. Декарт Р. Размышления о первой философии, в коих доказывается существование Бога и различие между человеческой душой и телом // Сочинения в 2-х т. / Рос. АН. Ин-т. Философии. М.: Мысль, 1994. -Т. 2.-С. 3-73.

38. Дискурс персональности в русской философской литературе. 18611922. Избранная библиография журнальных статей./ Сост. И.В. Борисова// http://dbs-win.rub.de/personalitaet/pdf/180.pdf

39. Добротолюбие. 3-е изд. Т. 5. - М., 1889. - 521 с.

40. Долгое КМ. Восхождение на Афон: жизнь и миросозерцание К. Леонтьева. М.: Раритет, 1997. - 3 87 с.

41. Епископ Диоклийский Каллист. Таинство человеческой личности // Московский психотерапевтический журнал. 1997. - № 1. - С. 76-83.

42. Замараев Г.И. Памяти К.Н. Леонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. - С. 200-207.

43. Зеньковский В.В. История русской философии. В 2 т. Т. 1. Ч. 1. — Л.: Эго, 1991.-220 С.

44. Ильин Н.П. Последняя тайна природы: о книге «Мир как целое» и её авторе // Страхов Н.Н. Мир как целое. /Предисловие, комментарий Н.П. Ильина (Мальчевского). М.: Айрис-пресс: Айрис-дидактика, 2007. С. 562.

45. Ильин Н.П. Трагедия русской философии. М.: Айрис-пресс, 2008. 608 с.вв.Каллист, епископ Диоклийский. Таинство человеческой личности // Московский психотерапевтический журнал. 1997. -№ 1. - С. 76-83.

46. Кармизова С.Т. Российский консерватизм как философско-политическая идея. Дис. .канд. фил. наук: 09.00.10/ Ростовский гос. ун-т. — Ростов-на-Дону, 1999. 211 л.

47. Кожурин А.Я. Тема человека в полемике К.Н. Леонтьева с «розовым христианством» // Антропологический синтез: религия, философия, образование. СПб.: РГХИ, 2001. С. 274-288.

48. Козлов А.А. Своё слово. 1889. - Вып. II. - С. 92.

49. Ю.Козлов A.A. П. Е. Астафьев как философ // Вопросы философии и• психологии. М., 1893. - Год IV, кн. 3(18). - С. 122-126.

50. Х.Козырев А.П. «Должны быть и разномыслия» // Новая Европа. Международное обозрение религии и культуры. 1997. №11.С. 123-124.

51. Котельников В.А. Оптина пустынь и русская литература (статья третья) // Русская литература. 1989. - № 4. - С. 3-20.

52. Кротов A.A. Мен де Биран и французский спиритуализм XIX века. Дис. . канд. филос. наук: 09:00:03/МГУ им. М.В. Ломоносова. -М., 2000. -160 л.

53. П.Кувакин В.А. Религиозная философия в России: Начало XX века. — М.: Мысль, 1980.-309 с.1%.Куклярский Ф.Ф. К. Леонтьев и Фр. Ницше как предатели человека // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. -С. 271-293.

54. Лейбниц Г.В. Монадология // Сочинения: в 4х т. Серия «Философское наследие». М.: Мысль, 1982. - Т. 1. - 636 с.

55. К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. В 2х кн. - Кн. I. - 474 е.; Кн. II. - 699 с.81 .Лопатин Л.М. Метод самонаблюдения в психологии // Вопросы философии и психологии. 1902. -№ 62(2) - С. 1031-1090.

56. Лопатин Л.М. Понятие о душе по данным внутреннего опыта. // Вопросы философии и психологии. 1896. - № 32. - С. 264-298.

57. Лосев А.Ф. Античное мышление и культура рабовладельческой формации. // Античность как тип культуры (сборник статей) / А.Ф.Лосев, H.A. Чистякова, Н.Ю. Бородай и др. М.: Наука, 1988. С. 24-77.

58. Лосев А.Ф. Владимир Соловьёв и его время. М.: Прогресс, 1990. -720 с.

59. Ъ.Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной церкви. Догматическое богословие. Киев: Общество любителей православной литературы; изд-во им. свт. Льва, папы Римского, 2004. - 504 с.

60. Лосский Н.О. Бог и мировое зло // Бог и мировое зло: Сборник. М.: Республика, Терра-книжный клуб, 1999. - С. 315-389.

61. Лосский Н.О. Избранное / Прилож. К журн. Вопросы философии. М.: Правда, 1991.-622 с.

62. Лосский НО. История русской философии. М.: Академический Проект, 2007. - 551 с. - («Концепции»),

63. Мережковский Д.С. Страшное дитя // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. - С. 241-249.

64. Mohuh М.А. Толстой и Фет: два прочтения Шопенгауэра. Дис. . канд. филос. наук: 09:00:13 -М., 2001. 165 л.9в.Нечаева B.C. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских "Время". 1861-1863.

65. М.: Наука, 1972.-317 с. 91.Нечаева B.C. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских "Эпоха". 1864-1865. М.: Наука, 1975.-301 с.

66. Никольский Б.В. Николай Николаевич Страхов: критико-биогр. очерк -СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1896. 56 с.

67. Памяти Константина Николаевича Леонтьева: Литературный сборник.- СПб.: Типография «Сириус», 1911. 424 с.

68. Персональность. Язык философии в русско-немецком диалоге Научный сборник./Под редакцией Н.С. Плотникова и А. Хаардта при участии В.И. Молчанова. М.: Модест Колеров, 2007. 480 с.

69. Половинкин С.М. Иерархический персонализм Н.О. Лосского. // Вестник ПСТГУ. Серия I: Богословие, философия. - 2006. - Вып. 15. -С. 99-129.

70. Половинкин С.М. Философский контекст Московской философско-математической школы // София: Альманах. Вып. 1. -Уфа: Здравоохранение Башкортостана», 2005. - С. 179-192.

71. Попов Э.А. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика. Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2005. - 234 с.

72. Поселянин Евгений. Леонтьев. Воспоминания // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. - С. 181-199.

73. Прасолов М.А. Два консерватизма: П.Е. Астафьев и К.Н. Леонтьев» // Консерватизм в России и мире. Часть 2. Воронеж: Изд. ВГУ, 2004.-с. 29-67.

74. Прасолов М.А. П.Е. Астафьев: Росток русско-православной культуры. Воронежская беседа. Воронеж: Центр-Чернозем, кн. изд-во, 1995.-Вып. 1.

75. Прасолов М.А. П.Е. Астафьев — философский критик и цензор JI.H Толстого // Вестник Воронежского гос. ун-та. Сер.: Филология и журналистика. 2008. - Вып. 1. - С. 107-117.

76. Прасолов М.А. Социально-философские и антропологические воззрения Петра Евгеньевича Астафьева (1846-1893 гг.) // Дис. . канд. филос. Наук: 09.00.11/ Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. СПб., 2001.-173 л.

77. Прасолов М.А. Субъект и сущее в русском метафизическом персонализме. Дис. . доктора филос. наук: 09.00.01/ РГПУ им. А.И. Герцена. СПб., 2001.

78. Рабкина H.A. "Византизм" Константина Леонтьева // История СССР. 1991. №6. С. 140-162.

79. Радлов Э. Несколько замечаний о философии H.H. Страхова. СПб.: Типография "B.C. Балашевъ и К", 1900. 23 с. t (

80. Репников A.B. Консервативная концепция 'российской государственности: Монография. М.: СигналЪ, 1999. 16Тс.

81. Розанов В.В. Литературные изгнанники: H.H. Страхов, К.Н. Леонтьев. М.: Республика, 2001. - 475 с.

82. Розанов H.H. Страхов. Его личность и деятельность // Розанов В., В. Литературные изгнанники. М.: Республика, 2001. - 475 с. 1

83. Розанов В.В. Эстетическое понимание истории // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. / Вступ. Ст. A.A. Королькова, сост., послесл. и примеч. А.П. Козырева. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. - С. 27-122.,

84. Руткевич A.M. Что такое консерватизм? М.-СП6.: Университетская книга, 1999. 224 с.

85. Сальникова О.Н. Проблема русского самосознания. в идейном наследии П.Е. Астафьева в контексте современного социокультурного пространства // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Философия. - 2009. - №2. - С. 207-215.

86. Сартр Ж.П. Экзистенциализм это гуманизм // Сумерки богов. -М.: Политиздат, 1990. - С. 319-344.

87. Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб.: Аксиома, 1995.-174 с.

88. Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2009. - 591 с.

89. Сивак А. Ф. Константин Леонтьев. Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. - 85 с.

90. Скатов H.H. H.H. Страхов // Страхов H.H. Литературная критика. М.: Современник, 1984. - С. 3-41.

91. Смирнов H.H. Константин Леонтьев: Жизнь и творчество // Леонтьев К.Н. Избранное. М.: Рарогъ, Моск. Рабочий, 1993. С. 3-18.1.f , ¡»„ I «ft 4« i 4 , it «¡i i ivri4 ! , » , * fr ' <• и I' > ' Í164

92. Смолин М.Б. Метафизик и гусар. Забытый мыслитель времен царствования Александра III // Астафьев П. Е. Философия нации и единство мировоззрения. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 5-24.

93. Снетова Н.В. История русского органицизма: текст лекций по курсу "История русской философии". Пермь, Пермский ун-т, 2007. -133 с.

94. Снетова Н.В. Философия H.H. Страхова: (опыт интеллектуальной биографии). Пермь, Пермский ун-т, 2010. - 351 с.

95. H.H. Страхов в диалогах с современниками. Философия как культура понимания. СПб.: Алетейя, 2010. - 207 с.

96. H.H. Страхов и русская культура XIX-XX вв.: к 180-летию со дня рождения. Материалы международной научной конференции. -Белгород: ПОЛИТЕРРА, 2008. 339.

97. Тарасов А.Б. H.H. Страхов в поисках идеала: между литературой и реальностью // Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». -2008. -№ 12//http://www.zpu-journal.rU/e-zpii/2008/12/Tarasov/#ednl

98. Творческое наследие H.H. Страхова и современная социально-гуманитарная мысль. Материалы всероссийской научной конференции. Белгород: Изд-во БелГУ, 2003. - 233с.

99. Тихомиров Л.А. Русские идеалы и К.Н. Леонтьев // Литературная учеба. 1992. - № 1/3. с. 152-159.

100. Тихомиров Л.А. Славянофилы и западники в современных отголосках) // Русское Обозрение. 1892. - № 10. С. 908-929; № 11. -С. 420-436.

101. Тихомиров Л.А. Тени прошлого: К.Н. Леонтьев //Литературная учеба.-1992.-№ 1/3.-С. 140-151.

102. Творения святого отца нашего Ефрема Сирина. 5-е изд. Ч. 3. -Сергиев Посад: Тип. Св.-Тр. Сергиевой Лавры, 1912. - 339 с.

103. Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского/ В рус. пер. Т. 6. - СПб.: Изд. Санкт-Петербургской Духовной Академии, 1900. - Кн. 1-2. - 982 с.

104. Трубецкой С.Н. Разочарованный славянофил // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. - С. 123-159.

105. Фетисенко О.Л. Константин Леонтьев и Иван Аксаков о двух типах христианства // Русская литература. 2008. - №3. - С.129-140.

106. Франк С.Л. Константин Леонтьев, русский Ницше. /Пер. с нем. В. Курапиной. // Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 404-421.

107. Франк С.Л. Миросозерцание К.Н. 'Леонтьева // Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 399-404.

108. Фудель И., свящ. Культурный идеал К.Н. Леонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I. -С. 123-159.

109. Фудель И., прот. Судьба К.Н. Леонтьева // К.Н. Леонтьев: pro et contra. В 2-х кн. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. Кн. I.- С. 294-358.ь

110. Хатунцев C.B. Общественно-политические взгляды и идейная эволюция К. Н. Леонтьева в 60-е начале 70-х гг. XIX века // Вопросы философии. 2005. №10. С. 130-139.

111. Чернавский М.Ю. Либерализм и консерватизм: социально-философский анализ // Дис. . д-ра филос. наук: 09.00.11 / Мое. пед. гос. ун-т. Москва, 2009. - 408 с.

112. Чернавский М.Ю. Религиозно-философские основы консерватизма К.Н. Леонтьева//Дис. . канд. философ, наук: 09.00.03/ Мое. пед. гос. ун-т. Москва, 2000.

113. Шапошников В.А. Персоналистический платонизм о. Павла Флоренского // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. -2011. -№1. - С. 3-19.

114. Яннарас X. Вера церкви: Введение в православное богословие. / Пер. с новогреч. -М.: Центр по изуч. религий, 1992. 230 с.

115. Яннарас X. Личность и Эрос. /Пер. с греч. Г.В. Вдовина. М.: РОССПЭН, 2005.-477 с.

116. Ярошевский М.Г. История психологии. М.: Мысль, 1966. 565 с.

117. Brasser М. Person (Hrsg.). Philosophische Texte von der Antike bis zur Gegenwart. Ditzingen: Reclam, 1999. -219 s.

118. Carrithers M., Collins S., Lukes S. The Category of the person: anthropology, philosophy, history. Cambridge: Cambridge University Press, 1985.-309 p.

119. Hartmann, Eduard v. Philosophie des Unbewussten. 2 vermehrte Auflage. - Berlin: Carl Duncker's Verlag, 1870. - 742 S.

120. Schopenhauer A. Die beiden Grundprobleme der Ethik, behandelt in zwei akademischen Preisschriften. / Zweite verbesserte und vermehrte Auflage. Leipzig, Brockhaus, 1860. - 275 S.

121. Schopenhauer A. Die Welt als Wille und Vorstellung: Vier Bücher, nebst einem Anhange, der die Kritik der Kantischen Philosophie enthält. -Leipzig: Brockhaus, 1819.

122. Thaden E. Conservative Nationalism in Nineteenth-Century Russia. Seattle: University of Washington Press, 1964. 271 p.