Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг.

Самсоненко, Татьяна Александровна

автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг.

Год: 2011
Автор научной работы: Самсоненко, Татьяна Александровна
Ученая cтепень: доктора исторических наук
Место защиты диссертации: Новочеркасск
Код cпециальности ВАК: 07.00.02

Диссертация по истории на тему 'Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг.'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг."

На правах рукописи

005007777

Самсоненко Татьяна Александровна

РАЗВИТИЕ СИСТЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ ПОМОЩИ И ЗДРАВООХРАНЕНИЯ В КОЛЛЕКТИВИЗИРОВАННОЙ ДЕРЕВНЕ ЮГА РОССИИ 1930-х гг.

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

2 6 штг

Новочеркасск 2012

005007777

Диссертация выполнена на кафедре теории государства и права и отечественной истории ФГБОУ ВПО «Южно-Российский государственный технический университет (Новочеркасский политехнический институт)»

Научный консультант -доктор исторических наук, доктор философских наук, профессор Скорик Александр Павлович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Кулик Сергей Владимирович

Ведущая организация: Воронежский государственный университет

Защита состоится «_17_» февраля 2012 г. в 12.00 часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций ДМ 212.256.03. при ФГБОУ ВПО «Ставропольский государственный университет» по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1а, к. 416.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ФГБОУ ВПО «Ставропольский государственный университет».

Автореферат разослан «_»_2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук,

доктор исторических наук, профессор Булыгкна Тамара Александровна

доктор исторических наук, профессор Линец Сергей Иванович

профессор

И.А. Краснова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Форсированная модернизация, осуществленная в СССР на протяжении 1930-х гг., была призвана осовременить не только социально-экономическую структуру, но и культуру, быт, ментальность советского общества. В частности, в это время, впервые в отечественной истории, по государственной инициативе и в государственных же масштабах началось формирование системы социального и медицинского обслуживания населения. Тем самым, в 1930-х гг. партийно-советское руководство СССР с заметно возросшей активностью продолжило реализацию установленного в предшествующем десятилетии курса на превращение социального обеспечения и медико-санитарного обслуживания населения в обязанность государства, ответственного за здоровье и жизнь своих граждан.

Радикальные трансформации социальной сферы 1930-х гг. с наибольшей четкостью и контрастом были заметны в подвергнутой коллективизации российской деревне, где никогда ранее не происходило ничего подобного. По существу, сплошная форсированная коллективизация, при всех присущих ей негативных характеристиках, стала мощным стимулом создания в деревне развитой и упорядоченной системы социальной помощи и здравоохранения.

Хотя осуществлявшееся в рамках колхозного строительства формирование сети учреждений социальной поддержки и медицинского обслуживания сельского населения СССР являлось одним из важных направлений советской модернизации 1930-х гг., в научной литературе данные процессы получили лишь фрагментарное освещение. Указанное обстоятельство придает несомненную научно-теоретическую актуальность такой теме исследований, как создание и налаживание функционирования сети социальных и медицинских учреждений в коллективизированной деревне 1930-х гг.

ление реалий советской колхозной и постсоветской деколлективизированной деревни зачастую складывается отнюдь не в пользу последней, при всем неоднозначном отношении общественности и ученых к коллективным хозяйствам. Применение полезного опыта деятельности сельской системы взаимопомощи и здравоохранения 1930-х гг. выступает в качестве важного средства оптимизации процессов реформирования социальной сферы села, продолжающихся в России на современном этапе ее развития. С этой целью представляется необходимым осуществление специалистами обстоятельного анализа массива сведений о принципах, направлениях и методах создания и функционирования системы социальной поддержки и здравоохранения сельского населения в СССР на протяжении третьего десятилетия XX века.

Хронологически настоящее исследование ограничено концом 1920-х - началом 1940-х гт. Выбор начальной границы определяется тем, что именно к исходу 1920-х гг. большевистское руководство во главе с И.В. Сталиным взяло курс на кардинальное изменение аграрной политики, на отказ от принципов нэпа и форсированный переход к созданию крупных форм сельхозпроизводства. Как известно, 1928 г. ознаменовался нагнетанием режима «чрезвычайщины» в советской деревне, а 1929 г. навсегда вошел в историю как «год великого перелома», непосредственно предшествовавший сплошной насильственной коллективизации «по-сталински». Коллективизация же, помимо прочего, сопровождалась созданием и развитием в российской деревне сети учреждений здравоохранения и социальной помощи. Итоговой датой рассматриваемого в представленной работе исторического периода выступает 1941 г., поскольку начавшаяся тогда Великая Отечественная война прервала развитие системы медицинского обслуживания и социальной помощи селянам.

Территориальные рамки исследования охватывают Дон, Кубань и Ставрополье, — ведущие аграрные регионы Юга России, которые одними из первых подверглись коллективизации и в которых реализация данной политики осуществлялась сталинским режимом ускоренно, в кратчайшие сроки и с ориентацией на вовлечение в колхозы как можно большего количества хлеборобов. Тем самым, перечисленные регионы предоставляют исследователю массу репрезентативных материалов, позволяющих в деталях реконструировать процесс формирования сети учреждений здравоохранения и социальной помощи на селе. В рассматриваемый период времени Дон, Кубань и Ставрополье входили в СевероКавказский и Азово-Черноморского края, а с 1937 г. получили административно-территориальную самостоятельность в границах Ростовской области, Краснодарского и Орджоникидзевского (с 1943 г. и по настоящее время - Ставропольского) краев. Национальные регионы Северного Кавказа остаются за рамками нашей ра-

боты по причине их заметного социально-экономического и культурно-бытового своеобразия, наложившего свой отпечаток и на мероприятия большевиков по созданию структур крестьянской взаимопомощи и учреждений здравоохранения.

Цель исследования заключается в проведении всестороннего, детального и взвешенного научного анализа процессов формирования и функционирования в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг. системы медицинского обслуживания и социальной поддержки населения.

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач'.

- осуществить критический анализ источниковой базы исследования трансформаций системы здравоохранения и социальной помощи в южно-российской деревне в конце 1920-х - 1930-х гг.;

- установить степень научной изученности проблемы реформирования социальной сферы деревни Юга России в 1930-х гг.;

- разработать теоретико-методологическую платформу исследования социальных реформ в коллективизированной деревне СССР 1930-х гг.;

- рассмотреть вариативность моделей социальной поддержки и взаимопомощи крестьянства, выдвигавшихся в период колхозного строительства;

- охарактеризовать роль и степень участия в социальной поддержке сельского населения Дона, Кубани и Ставрополья колхозов и касс общественной взаимопомощи колхозников;

- определить специфику функций социальных учреждений сел и станиц Юга России в условиях коллективизации, выявить степень их сопричастности организационно-хозяйственному укреплению колхозной системы;

- проследить процесс формирования, развития и функционирования сети сельских учреждений здравоохранения на Юге России в 1930-х гг.;

- представить картину курортного строительства на Северном Кавказе и роль санаториев и курортов как средства оздоровления донских, кубанских, ставропольских хлеборобов в третьем десятилетии XX века.

Объектом исследования выступает социальная сфера колхозной деревни СССР в границах такого переломного периода отечественной истории, как конец 1920-х - начало 1940-х гг.

Предметом исследования является формирование, развитие и функционирование сети учреждений здравоохранения и социальной помощи в коллективизированных селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья в конце 1920-х - начале 1940-х гг.

Теоретико-методологическая база работы включает в себя, прежде всего, фундаментальные для исторической науки принципы объективности, системности, историзма, в соответствии с которыми анализ минувших событий

следует осуществлять с учетом их сложности, противоречивости, причинно-следственной обусловленности и особенностей, предопределенных конкретикой соответствующей эпохи. В соответствии с устоявшейся в постсоветской историографии традицией, при исследовании процессов формирования и функционирования сети учреждений взаимопомощи и здравоохранения в советской деревне 1930-х гг., ведущими методологическими подходами выступили формационный и цивилизационный. Первый из указанных подходов позволяет с максимальной четкостью выявить влияние коллективизации на модернизацию социальной сферы села, второй же дает возможность рассмотреть многообразные аспекты сельского здравоохранения и социальной помощи с точки зрения исторической повседневности.

Стержневыми компонентами теоретико-методологической базы диссертации выступают теория модернизации в ее актуальном варианте «множественных модер-нов», частно-исторические концепции консервативной и фрагментарной модернизации,1 а также обоснованная в работах Т.А. Булыгиной и С.И. Маловичко «новая локальная история», как комплекс исследовательских приемов, направленных на реконструкцию прошлого конкретного региона (в данном случае - Юга России) в общих рамках российской истории, чтобы установить и подчеркнуть региональную специфику, не абсолютизируя ее.2

В работе применялись как общенаучные, так и специально-исторические методы исследования. В частности, использование сравнительно-исторического метода позволило установить преемственность и различия здравоохранения и социальной помощи в доколхозной и коллективизированной деревне Юга России. Ис-торико-генетический метод дал возможность определить устойчивые тенденции в социальной сфере российской деревни в 1920-х - 1930-х гг. 1Масштабы и динамика различных положительных (или, напротив, негативных) явлений, сопровождавших развитие сельской системы социальных и медицинских учреждений на Дону, Кубани и Ставрополье в 1930-х гг., были установлены с помощью метода контент-анализа.

Новизна представленной работы заключается, прежде всего, в том, что в ней, впервые не только в региональной южно-российской, но и в общероссийской, историографии, осуществлено всестороннее и комплексное исследование проблемы

1 См.: Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М. 1998; Бондарев В.А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни. Ростов н/Д., 2005.

2 См.: Булыгина Т.А. Историческая антропология и исследовательские подходы «новой локальной истории» // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. А.Н. Еремеевой, А.Ю. Рожкова. Краснодар, 2006. С. 27 - 34; Маловичко С.И., Булыгина Т.А. Современная историческая наука и изучение локальной истории // Новая локальная история. Вып. 1. Материалы первой Всероссийской Интернет-конференции, Ставрополь, 23 мая 2003 г. - Ставрополь. 2003. С. 6-2.

формирования, развития и функционирования системы здравоохранения и социальной помощи в коллективизированной деревне Юга России на протяжении 1930-х гг. Кроме того, в работе:

2. Выявлена степень участия и роль в деле поддержки социально незащищенных групп сельских жителей со стороны коллективных хозяйств и касс общественной взаимопомощи колхозников (КОВК). Обосновано авторское мнение, согласно которому КОВК лишь формально являлись центральным звеном сформированной в ходе «колхозного строительства» системы социальной помощи и взаимопомощи крестьянства, а ведущую роль здесь играли колхозы.

3. Исследован процесс формирования системы социальной'помощи и взаимопомощи населению коллективизированных сел и станиц Юга России на протяжении 1930-х гг. Доказано, что процесс этот по своей протяженности намного превзошел сплошную форсированную коллективизацию, поскольку даже к началу 1940-х гг. целый ряд южно-российских колхозов не имели КОВК.

4. Представлена и обоснована периодизация функционирования учреждений социальной поддержки колхозного крестьянства, включающая в себя следующие этапы: 1) 1930 - 1933 гг. (этап становления системы социальной помощи в деревне); 2) 1933 г. - середина 1935 г. (этап функционального многообразия касс взаимопомощи); 3) середина 1935 г. - середина 1941 г. (этап функциональной минимизации и оптимизации деятельности КОВК).

5. Детально рассмотрены многообразные направления функционирования сельских учреждений социальной помощи. Доказано, что в ходе форсированного колхозного строительства КОВК ориентировались представителями власти не столько на оказание поддержки нуждавшимся аграриям, сколько на всемерное содействие созданию, развитию и устойчивой работе колхозов.

6. Впервые в отечественной историографии освещено участие сельских медиков в заселении демобилизованными красноармейцами «чернодосочных» станиц Северо-Кавказского края в 1933 - 1934 гг., львиная доля которых (13 из 15) располагалась на Кубани. Установлено, что сотрудники учреждений здравоохранения внесли немалый вклад в дело закрепления красноармейцев-переселенцев

на новом месте жительства, но, вместе с тем, часть медперсонала Кубани крайне отрицательно относилась к таковым, будучи солидарной со многими местными жителями в их социальном антагонизме.

7. Подробно изучен процесс создания и деятельности учреждений здравоохранения и курортного излечения населения колхозной деревни Юга России 1930-х гг. Доказано, что, как и в случае с работниками касс общественной взаимопомощи колхозников, деревенские медики в первой половине 1930-х гг. активно привлекались партийно-советскими чиновниками не столько к выполнению непосредственных профессиональных обязанностей, сколько к содействию функционированию и укреплению колхозов.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертационного исследования:

1. Сплошная форсированная коллективизация, развернутая сталинским режимом в конце 1920-х - 1930-х гг., выступила мощным стимулом формирования в российской деревне системы социальной и медицинской помощи. В ходе колхозного строительства была значительно увеличена численность медицинских и социальных учреждений и, что важнее, - все эти, ранее единичные, учреждения превратились в ячейки единой сети, покрывшей практически всю коллективизированную деревню. Коллективизация дала представителям власти огромные возможности по мобилизации и аккумулированию материальных средств сельского населения. Хотя львиная доля изъятых из деревни средств расходовалась сталинским режимом на проведение индустриализации, на продовольственное обеспечение горожан и армии, все же некоторая их часть направлялась на решение социально важных для колхозного крестьянства задач. В числе этих задач выступали и такие, как создание и налаживание эффективного функционирования сети учреждений социальной поддержки и здравоохранения впавших в нужду и заболевших жителей села.

2. Процесс формирования и законодательного оформления системы социальной поддержки и взаимопомощи колхозного крестьянства проходил отнюдь не гладко, а в обстановке острых и продолжительных дискуссий, участников которых можно охарактеризовать как «максималистов» и «минималистов». В первом случае речь идет о массе жителей села, многих представителях местной (сельской) администрации и деревенских низовых ячеек ВКП(б). Они полагали, что система социальной помощи должна финансироваться преимущественно за счет средств государства и ориентироваться на всех нуждающихся крестьян (за исключением, разумеется, «классово-чуждых»). «Минималисты», представленные верхушкой и средними слоями компартии и госаппарата, стремились к созданию в коллективизированной деревне именно системы взаимопомощи. Такая система должна была функционировать не на средства государства, а базироваться на ресурсах самих крестьян. Тем са-

мым, акцентировались усилия не столько на социальной помощи, сколько на социальном страховании. В дискуссии между «максималистами» и «минималистами», длившейся с конца 1928 г. до весны 1931 г., убедительную победу одержали последние, так как их идеи соответствовали основному вектору аграрной политики сталинского режима.

3. Содержание нормативно-правовых актов, создававших правовую базу устройства и функционирования системы взаимопомощи колхозников, зачастую сильнейшим образом диссонировало с действительностью коллективизированной деревни 1930-х гг. Наиболее значимым диссонансом являлось то, что ведущую роль в деле поддержки нуждавшихся жителей села играли не кассы общественной взаимопомощи колхозников, а коллективные хозяйства. Обеспечение крестьян силами одних КОВК не представлялось возможным, ибо у них не было собственной производственной базы для финансирования отмеченных задач. Поэтому, вопреки законодательству, эффективность функционирования сельской системы социальной помощи в 1930-х гг. напрямую зависела от колхозов. Рядовые жители села понимали всю глубину несоответствия между буквой закона и объективной действительностью. Но все их предложения о передаче социальных функций непосредственно колхозам отвергались представителями власти, которые не желали упускать из-под своего контроля более (или, даже, менее) значительную часть колхозной продукции.

4. Поскольку система социальной поддержки колхозников была сформирована в период сплошной форсированной коллективизации, зачастую ее функции сводились не столько к помощи впавшим в нужду крестьянам, сколько к укреплению колхозов, содействию деятельности последних и, в целом, к реализации аграрной политики сталинского режима. Наиболее часто подобного рода задачи ставились перед работниками КОВК в первой половине 1930-х гг., в условиях продолжавшегося форсирования темпов и сроков коллективизации. Разумеется, выполнение подобных задач негативно сказывалось на основной деятельности КОВК. Во второй половине 1930-х гг. учреждения социальной поддержки колхозной деревни стали уделять гораздо больше внимания своим клиентам. Однако, в данное время они охватывали своей заботой далеко не все категории нуждавшихся жителей села, а только те, которые перечислялись в нормативных документах и разного рода ведомственных циркулярах.

5. Одним из существенных факторов наблюдавшегося на протяжении 1930-х гг. (в том числе, на Юге России) количественного увеличения и качественного улучшения сельской системы медицинского обслуживания выступало стремление властей превратить данную систему в одно из вспомогательных средств организационно-хозяйственного укрепления колхозов. Сельские медучреждения активно привлекались руководством к обеспечению санитарно-гигиенических условий на

производстве, борьбе за трудовую дисциплину, и т.д. Все это не означало подмену основной задачи сельских медиков, - лечения больных, - но и не способствовало ее оптимизации. Лишь во второй половине 1930-х гг. медики получили возможность тратить гораздо больше усилий на выполнение своих непосредственных профессиональных обязанностей.

6. В связи с произошедшим в условиях колхозного строительства расширением сети сельских учреждений медицинской помощи увеличилась и численность их персонала - врачей, фельдшеров, лекпомов, и т.д. Но, зачастую медперсонал испытывал массу трудностей материально-бытового характера, порожденных как сталинским «большим скачком», так злоупотреблениями местных властей. Все это негативно сказывалось на численности и работе медперсонала. Кроме того, часть деревенских медиков, вкупе с другими представителями сельской интеллигенции, выступила против сплошной коллективизации и сопровождавшего ее социального насилия над крестьянством. К исходу 1930-х гг. представителям власти удалось свести к минимуму антиколхозные настроения сельского медперсонала и несколько сгладить, но не полностью преодолеть дефицит кадров в учреждениях здравоохранения колхозной деревни, в том числе на Дону, Кубани и Ставрополье.

Практическая значимость исследования. Материалы диссертационной работы использовались при подготовке к проведению занятий по курсам «Отечественная история», «Регионоведение», «Основы этнологии», при написании учебных пособий по дисциплинам «Социальная этнография и демография», «Этническая культура Южной России». Содержание, основные положения и выводы настоящего диссертационного исследования могут быть использованы в процессе разработки мероприятий по оптимизации положения и функционирования сельских учреждений здравоохранения в современной России, а также при подготовке и чтении лекционных курсов по отечественной истории, краеведению, этнологии, истории российского (в том числе, южно-российского) крестьянства советской эпохи.

Апробация работы. По теме диссертации опубликованы 55 работ общим объемом 67,35 печ.л., среди которых 3 монографии, 11 научных статей в периодических изданиях, рекомендованных ВАК России, 15 публикаций в сборниках трудов Международных, Всероссийских, региональных научных конференций. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры теории государства и права и отечественной истории Южно-Российского государственного технического университета (Новочеркасского политехнического института).

Основные положения и выводы исследования были озвучены автором на Международных, Всероссийских, региональных научных конференциях, таких, как «Проблемы, инновационные подходы и перспективы развития Российского

Причерноморья» (Сочи, 1998), «Наука и образование в начале XXI века: состояние, проблемы, поиски» (Сочи, 2000), «Российская семья: историко-психологический портрет» (Санкт-Петербург, 2008), «Российская государственность в судьбах народов Северного Кавказа» (Пятигорск, 2008), «100-летие курорта Сочи» (Сочи, 2009), «Россия: история законности и беззакония» (Санкт-Петербург, 2009), «Историческая память населения Юга России о голоде 19321933 гг.» (Краснодар, 2009), «Женщины в истории: недостающие фрагменты исторического полотна» (Армавир, 2010), «Лосевские чтения» (Новочеркасск, 2010), II Сиротенковские чтения (Армавир, 2011).

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении к диссертационному исследованию обосновывается актуальность избранной тематики, определяются территориальные и хронологические рамки, объект, предмет, цель, задачи работы, раскрываются научная новизна и положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Научно-теоретические основы исследования социальной сферы колхозной деревни Юга России 1930-х гг.» охарактеризован комплекс документов и материалов, на который опирается аргументативный дискурс и историо-писание настоящего исследования, осуществлен обзор наличествующих научных работ по теме, обоснована концептуальная модель диссертации.

Источниковая база диссертации включает в себя архивные материалы, работы и тексты выступлений партийных и советских лидеров, сборники документов' (в том числе сборники нормативно-правовых актов, регулировавших деятельность социальных и медицинских учреждений колхозной деревни), периодические издания 1930-х гг. Центральным звеном круга источников выступают архивные материалы, обнаруженные нами в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Российского государственного архива экономики (РГАЭ), Центров документации новейшей истории Ростовской области (ЦЦНИ РО) и

1 Краснодарский край в 1937 - 1941 гг. Документы и материалы / Пред. ред. коллегии A.A. Алексеева. Краснодар, 1997; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы в 5-ти томах. 1927- 1939 / Отв. ред. В.П. Данилов. М.. 1999 -2006; Голоса из провинции; жители Ставрополья в 1930 - 1940 годах. Сборник документов / Науч. ред. Т.А. Булыгина. Ставрополь, 2010.

2 Сокращенное собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР для сельских советов. 1931. Вып. II; Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР. 1936. № 13; История колхозного права. Сборник законодательных материалов СССР и РСФСР. В 2-х т. Т. 1.1917 -1936. М.,1959.

Краснодарского края (ЦДНИ КК), Государственного архива новейшей истории Ставропольского края (ГАНИ СК), Государственных архивов Ростовской области (ГА РО), Ставропольского (ГА СК) и Краснодарского (ГА КК) краев, архивного отдела администрации г. Сочи (АОГС). Общий объем вовлеченных в научный оборот архивных материалов составил 60 фондов и свыше 190 дел.

Анализ архивных материалов позволяет утверждать, что в первой трети 1930-х гг. партийное руководство Юга России было в большей степени озабочено осуществлением сплошной форсированной коллективизации и налаживанием функционирования колхозов, нежели социальной помощью. В то же время, вопросам здравоохранения уделялось более пристальное внимание по той причине, что медики обеспечивали бесперебойную работу колхозников.

В материалах Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) (ЦДНИ РО, ф. 7), являвшегося высшей партийной инстанцией на Юге России в первой половине 1930-х гг., социальная и медицинская тематика оттесняется на задний план вопросами колхозного строительства, «борьбы с классовым врагом», и т.п. Лапидарны сведения о здравоохранении и социальной помощи в деревне, содержащиеся в отчетных материалах Северо-Кавказского крайкома, направляемых в ЦК ВКП(б) и хранящихся в РГАСПИ (ф. 17).

Окружные комитеты компартии Северо-Кавказского края также уделяли вопросам материальной поддержки и лечения крестьян отнюдь не первостепенное внимание, о чем свидетельствуют фонды Донецкого (ЦДНИ РО, ф. 75), Сальского (ОДНИ РО, ф. 97), Терского (ГАНИ СК, ф. 5938) окружкомов ВКП(б) СевероКавказского края. Но, в пропорциональном отношении, содержащийся в материалах окружкомов объем информации о социальной сфере сел и станиц Юга России превосходит показатели Северо-Кавказского крайкома. Здесь налицо устойчивая тенденция, заключающаяся в том, что, по мере понижения статуса партийных органов (от краевого уровня до районного) в их документации возрастает доля сведений о социальной поддержке, или лечении крестьян. Тенденция эта подкрепляется изучением хранящихся в ЦДНИ РО документов райкомов компартии Северо-Кавказского края; Аксайского (ф. 24), Базковского (ф. 28), Багаевского (ф. 30), Боковского (ф. 31), Верхне-Донского (ф. 34), Вешенского (ф. 36), Обливского (ф. 87), Тарасов-ского (ф. 110) и др. Отмеченный факт объясняется тем, что районные и окружные комитеты ВКП(б) на Дону, Кубани, Ставрополье непосредственно занимались формированием и налаживанием функционирования сети сельских учреждений здравоохранения и социальной помощи, в то время как функции партийных структур краевого уровня ограничивались общим руководством и контролем.

Во второй половине 1930-х гг. объем информации о сельском здравоохранении и социальной помощи колхозному крестьянству Юга России в материалах

партийных органов возрастает. В документах Азово-Черноморского (ЦДНИ РО, ф. 8) и Северо-Кавказского (ГАНИ СК, ф. 1) крайкомов ВКП(б), пришедших в январе 1934 г. на смену единому партийному руководству реорганизованного Северо-Кавказского края, нередко говорится о наличествующих в социальной сфере колхозной деревни проблемах и о путях их преодоления. Фокусируется внимание на различных аспектах сельской медицины и взаимопомощи и в документации возникших в 1937 г. Краснодарского (ЦДНИ КК, ф. 1774а) и Орджоникидзевско-го (ГАНИ СК, ф. 1) краевых партийных комитетов, а также Ростовского (ЦДНИ РО, ф. 9) обкома ВКП(б).

В протоколах, отчетах, резолюциях региональных комитетов компартии содержатся сведения о количественных и качественных параметрах медучреждений в деревне Юга России, о материально-бытовом положении их работников. Чрезвычайно важной в исследовательском плане характеристикой документации партийных структур выступает относительная объективность содержащейся в них информации, свидетельствующей о массе проблем, наличествовавших в социальной сфере колхозной деревни: о неудовлетворительном состоянии лечебных учреждений, халатности и злоупотреблении медиков и колхозного руководства, недовольстве колхозников плохим лечением. Наибольшим объемом таких сведений отличаются фонды Политуправления Наркомата земледелия СССР (РГАСПИ, ф. 112) и Политсектора МТС Северо-Кавказского краевого земельного управления (крайзу) (ЦДНИ РО, ф. 166), руководивших чрезвычайными органами власти в деревне, - политотделами МТС.

Уникальную информацию о сельских социальных учреждениях Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев удалось обнаружить в хранящемся в ГА РФ фонде Народного комиссариата социального обеспечения РСФСР (ф. А-413). Здесь сосредоточены поступавшие в наркомат с Юга России подробные отчеты о количестве, состоянии и деятельности КОВК, домов престарелых колхозников, детских домов, и пр.

Дополнительным источником сведений о формировании и функционировании системы социальной поддержки и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России выступают фонды государственных архивов Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев. Наиболее информативны фонды исполнительных комитетов советов депутатов трудящихся: Краснодарского краевого (ГА КК, ф. р-687), Ростовского областного (ГА РО, ф. р-3737), Ставропольского окружного (ГА СК, ф. р-299), Сочинского районного (АОГС, ф. р-25) и городского (АОГС, ф. р-137). Будучи высшими звеньями административно-управленческого аппарата на местах, исполкомы направляли и контролировали процесс создания и деятельности сельских больниц, амбулаторий, КОВК, в связи с чем, в их фондах отложился массив соответствующих сведений. Материалы Северо-Кавказского

(ГА РО, ф. р-1390) и Орджоникидзевского (ГА СК, ф. р-2395) краевых земельных управлений, Северо-Кавказского краевого союза сельхозколлективов (Крайколхоз-союза) (ГА РО, ф. р-2399) дают представление о роли, которую социальные и медицинские учреждения играли в укреплении колхозной системы.

Определенный интерес представляют фонды региональных органов статистики: статистического управления Ростовской области (ГА РО, ф. р-4034), Орджоникидзевского краевого статуправления при крайисполкоме (ГА СК, ф. р-1886), плановой комиссии исполкома Сочинского горсовета депутатов трудящихся (АОГС, ф. р-148). В документации перечисленных органов содержатся планы развития социальной сферы колхозной деревни и отчеты о выполнении этих планов. Материалы частного характера о численности социальных учреждений и об особенностях их создания содержатся в фондах колхозов Северо-Кавказского (затем, -Орджоникидзевского) края: им. Ильича Ессентукского района (ГА СК, ф. р-2034), «Борьба за урожай» Арзгирского района (ГА СК, ф. р-2870), им. 5 декабря При-кумского района (ГА СК, ф. р-5350), «Верный путь» Прикумского района (ГАСК, ф. р-5351), а также им. Сталина Сальского района Ростовской области (ГА РО, ф. р-4340).

В ходе исследования произошедшей в 1930-х гг. трансформации социальной сферы советской (в том числе, южно-российской) деревни, немаловажным информационным ресурсом обладают материалы Народного комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции (НК-РКИ) РСФСР (ГА РФ, ф. А-406), а также СевероКавказского краевого (ГА РО, ф. р-1185) и Кубанского окружного (ГА КК, ф. р-226) управлений РКИ. Сотрудники НК-РКИ систематически проводили ревизии самых разных советских учреждений и предприятий и, среди них, - больницы, амбулатории, фельдшерские пункты, и т.п. В фондах НК-РКИ содержатся документы, в которых с исчерпывающей полнотой говорилось об особенностях состояния и функционирования системы медицинской помощи на селе в условиях колхозного строительства.

Ряд документов, имеющих непосредственное отношение к рассматриваемой нами теме, был обнаружен в Российском государственном архиве экономики (РГАЭ). Здесь наиболее информативным оказался фонд «Крестьянской газеты» (ф. 396), включающий в себя разнообразные письма и жалобы жителей села в редакцию названного периодического издания, а также материалы журналистских расследований, проведенных в связи с теми или иными сигналами с мест о недостатках в сфере медицинской и социальной помощи.

Немаловажным источником выступает периодика 1930-х гт.: газеты «Известия ЦИК СССР», «Социалистическое земледелие», «Молот», «Орджоникидзевская правда», «Северо-Кавказский большевик», журналы «Коллективист», «Социальное обес-

печение», «Колхозница», и др. В прессе содержатся корреспонденции журналистов и отзывы сельских жителей о положительных и отрицательных результатах работы КОВК, домов престарелых колхозников, детдомов, больниц, амбулаторий, и т.д. Эти материалы позволяют составить более полное впечатление о деятельности перечисленных учреждений в конкретно-исторических условиях колхозной деревни.

Переходя к анализу историографии проблемы создания и функционирования сети учреждений социальной поддержки и здравоохранения в деревне Юга России 1930-х гг., отметим, что процесс научного осмысления указанной проблемы представляется возможным разделить на три этапа:

1) 1930-е годы - первичный этап осмысления проблемы реформирования социальной сферы советской (южно-российской) деревни, характеризующийся слабостью научного анализа и жестким идеологическим контролем;

2) конец 1940-х - середина 1980-х годов. Этап расширения источниковой базы при неизменности идеологически заданных в 1930-х гг. трактовок процесса и результатов трансформации социальной сферы колхозной деревни;

3) вторая половина 1980-х годов - наше время. Этап дальнейшего количественного роста комплекса источников, сопровождающегося радикальной сменой исследовательских подходов к анализу проблемы формирования и функционирования сети социальных и медицинских учреждений колхозной деревни.

Первые работы по избранной нами проблематике, современные процессам колхозного строительства, отличались сравнительно узкой источниковой базой, описа-тельностью, выраженным стремлением к презюмированию позитивных изменений в сфере сельского здравоохранения и медпомощи в 1930-х гг. при критике отдельных недостатков, частными упоминаниями о социальном реформировании в общем контексте колхозного строительства, и т.п.1 Отдельного упоминания заслуживают работы председателя Центрального комитета касс взаимопомощи РСФСР Е.А. Лысикова об истории развития социальной помощи в советской деревне, и наркома здравоохранения СССР Г.Н. Каминского о произошедших в 1930-х гг. трансформациях в сфере здравоохранения и новых задачах медработников, в том числе на селе.2

На Юге России в 1930-х гг. становление системы социальной помощи и здравоохранения в колхозных селах и станицах рассматривалось в границах тенден-

1 См., например: Азовский М. Наладить правильную организацию колхозной взаимопомощи // Социальное обеспечение. 1931. № 1. С. 18; Карпова У. За новый труд и быт колхозницы. М., 1931; Лебедева В.П. Охрана материнства и младенчества в стране Советов. М.-Л., 1934; Шуваев К.М. Старая и новая деревня. М., 1937; Жуков М. Изжить недочеты // Социальное обеспечение. 1938. №7. С. 33: Котов Г., Струков М.. Горбатенко Г., Френкель Я. Советская деревня к третьей пятилетке // Социалистическое сельское хозяйство. 1939. № 5. С. 146 -154.

2 Лысиков Е.А. История развития крестьянской взаимопомощи: Лекции для низовых работников касс взаимопомощи в колхозах. М.. 1934; Каминский Г.Н. Задачи советского здравоохранения. М.-Л., 1934.

ций, характерных для общесоюзной (общероссийской) историографии. Единичные упоминания о позитивных сдвигах в области медицинского и социального обслуживания сельского населения содержались в работах о развитии южно-российских регионов или отдельных образцовых колхозов.1

Будучи прерван Великой Отечественной войной, процесс исследования проблемы формирования и функционирования системы социальной и медицинской помощи колхозному крестьянству возобновился со второй половины 1940-х гг. В данное время и вплоть до середины 1980-х гг. работа над указанной темой велась в рамках историографических тенденций 1930-х гг., в соответствии с которыми вопросы здравоохранения и взаимопомощи на селе рассматривались как частные аспекты колхозного строительства, фрагментарно и при некритическом восприятии заданных еще в 1930-х гг. оценок.

Вопросы социальной помощи крестьянству неоднократно затрагивались в исследованиях общего характера, посвященных коллективизации и развитию коллективизированной деревни.2 Однако, в границах второго из отмеченных нами историографических этапов, не был реализован исследовательский проект, специально посвященный модернизации социальной сферы колхозной деревни 1930-х гг. Гораздо большее внимание уделялось теме создания и деятельности сети сельских учреждений здравоохранения: здесь следует отметить, в частности, работы Г.А. Бат-киса, H.A. Виноградова, Э.М. Конюс, М.Ф. Леви.3

В отличие от общесоюзной (общероссийской) историографии, на Дону, Кубани и Ставрополье в отмеченный период времени наблюдался явный спад исследовательского интереса к проблеме формирования системы социальной поддержки и здравоохранения крестьян в ходе коллективизации. Можно указать лишь на единичные упоминания о развитии сельской медицины в работах общего характера, посвященных жизнедеятельности колхозного крестьянства.4

1 Гарус И.И. Крупный колхоз «Октябрь». Ростов н/Д., 1930; Криволапов С. Коммуна «Наша жизнь». Ростов н/Д., 1930; Мидцев В. Колхоз-миллионер. Ростов н/Д., 1938; Алтайский И., Попов А. Колхозная Кубань // Социалистическая реконструкция сельского хозяйства. 1938. № 2. С. 32 -53; Наш край (сельское хозяйство Орджоникидзевского края). Пятигорск, 1939; Народное хозяйство Ростовской области за 20 лег. Ростов н/Д., 1940.

2 См., например: 50 лет советского социального обеспечения. Сб. статей. М., 1968; Вы-лцанМ.А. Советская деревня накануне Великой Отечественной войны (1938-1941 гг.). М., 1970; Вылцан М.А., Данилов В.П., Кабанов В.В., Мошков Ю.А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. Краткий очерк истории. М., 1982; История советского крестьянства. В 5-ти т. Т. 2. М.. 1986; Т. 3. М„ 1987.

3 Баткис Г.А. Двадцать лет советского здравоохранения. М., 1944; Леви М.Ф. История родовспоможения в СССР. М., 1950; Конюс Э.М. Пути развития советской охраны материнства и младенчества (1917 - 1940). М., 1954; Виноградов H.A. Здравоохранение в период борьбы за коллективизацию сельского хозяйства (1930 - 1934). М., 1955.

4 Ковалев K.M. Прошлое и настоящее крестьян Ставрополья. Ставрополь, 1947; Поспелов H.A. Что дала Советская власть крестьянам Ставрополья. Ставрополь, 1947; Ставрополье за

В связи с произошедшей в постсоветский период радикальной сменой теоретико-методологических подходов к осмыслению прошлого, внимание отечественных ученых к проблеме социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне СССР 1930-х гг. заметно усилилось, что отразилось в целом ряде публикаций и диссертационных исследований.1 Среди них необходимо выделить докторскую диссертацию B.C. Григорьева, в которой, впервые в российской историографии, был осуществлен комплексный анализ проблемы организации и функционирования системы взаимопомощи в доколхозной и коллективизированной деревне 1920-х - 1930-х гг.2 Отличительными характеристиками данных работ является существенное расширение круга источников (нередко за счет ранее засекреченных архивных материалов) и изучаемых вопросов, усиление внимания к «человеческой истории» в рамках антропологического подхода, стремление к объективному освещению событий в российской деревне третьего десятилетия XX века.

На Юге России во второй половине 1980-х - начале 2000-х гг. появился ряд исследований, в которых освещались отдельные аспекты преобразований социальной сферы деревни, осуществленных в ходе колхозного строительства. Отметим работы В.А. Бондарева, В.Г. Василенко, М.А. Гадицкой, Б.Т. Ованесова, А.П. Скорика, Н.Д. Судавцова, и др.3 Однако, в рамках южно-российской историографии не пред-

40 лет Советской власти. Ставрополь, 1957; Ленинский путь донской станицы. Ростов н/Д., 1970; Очерки истории партийных организаций Дона. Ч. 2. 1921 - 1971 гг. Ростов н/Д., 1973; Очерки истории Ставропольского края. Т. 2. С 1917 года до наших дней. Ставрополь, 1986; Дон советский. Ростов н/Д., 1986.

1 См., например: Еферина Т.В. Факторы социальных рисков и модели социальной поддержки крестьянства (вторая половина XIX - конец XX вв.). Дис. ... докт. ист. наук. Саранск, 2004; Пилипенко В.А. Становление и развитие здравоохранения в Коми АССР в 1920 - 1930-х годах. Дис. ... канд. ист. наук. Сыктывкар, 2006; Сиротина С.Г. Государственная политика развития советского здравоохранения в 1920-е - 1930-е гг.: На материалах Нижнего Поволжья. Дис. ... канд. ист. наук. Астрахань, 2006; Лебина Н. «Навстречу многочисленным заявлениям трудящихся женщин...» Абортная политика как зеркало советской социальной заботы // Советская социальная политика 1920 - 1930-х годов: идеология и повседневность / Под ред. П. Романова и Е. .Ярской-Смирновой. М., 2007. С. 228 - 241; Лебина Н., Романов П., Ярская-Смирнова Е. Забота и контроль: социальная политика советской действительности, 19171930-е годы // Там же. С. 21 - 67; Славко A.A. Детская беспризорность и безнадзорность в России конца 1920-х - начала 1950-х годов: социальный портрет, причины, формы борьбы. Авто-реф. дис. ... докт. ист. наук. Самара, 2011.

2 Григорьев B.C. Организация общественной взаимопомощи российского крестьянства (1921-1941 гг.). Дис. ... докт. ист. наук. М., 1997.

3 Бондарев В.А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни. Ростов н/Д., 2005; Василенко В.Г. История здравоохранения и медицинского образования на Дону и Северном Кавказе (XIX в. - 1940 г.). Дис.... канд. ист. наук. Армавир, 2006; Ованесов Б.Т., Судавцов Н.Д. Здравоохранение Ставрополья (1918 - 2005 гг.). Ставрополь, 2007; Скорик А.П., Гадицкая М.А. Женщины-колхозницы Юга России в 1930-е годы: тендерный потенциал и менталитет. Ростов н/Д.. 2009.

принималось попытки осуществить специальное исследование многообразных вопросов организации, состояния и функционирования учреждений соцкультбыта в колхозах в 1930-х гг.

В целом, анализ историографии позволяет утверждать, что вплоть до настоящего времени проблема формирования и функционирования системы медицинской и социальной помощи колхозному крестьянству Дона, Кубани и Ставрополья 1930-х гг. не получила удовлетворительного освещения в работах южнороссийских историков. Нуждается в рассмотрении целый ряд вопросов указанной проблемы, таких, как: специфика функционирования системы социальной поддержки и взаимопомощи колхозников; организационно-хозяйственное состояние, особенности и эффективность реализации сельскими медучреждениями поставленных перед ними задач; повседневная жизнь и коллективные настроения медиков Юга России в 1930-х гг., и т.д.

Основополагающим компонентом теоретико-методологической базы настоящего исследования является теория модернизации, позволяющая адекватно анализировать переход от традиционного, аграрного общества к обществу индустриальному, на что и были направлены советские преобразования. Поскольку классический вариант теории модернизации страдает универсализмом, линеарно-стью, абсолютизацией опыта западной цивилизации, мы опирались на обоснованный в работах Й. Арнасона и Ш. Эйзенштадта подход «множественности (вариативности) модернов», а также на разработки отечественных специалистов (В.В. Алексеева, А.Г. Вишневского, С.И. Каспэ, В.А. Красильщикова и др.), трактующих российский путь преобразований, как догоняющий, имперский, неорганический, ускоренный.1

Немаловажными компонентами теоретико-методологической базы выступают частно-историческая теория фрагментарной модернизации2 и, как уже отмечалось, обоснованная в работах Т.А. Булыгиной и С.И. Маловичко «новая локальная история». Если теория фрагментарной модернизации направлена на установление и осмысление особенностей коллективизации как комплекса мер по преобразованию крестьянского уклада, то «новая локальная история» предоставляет инстру-

1 Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте теории модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 3-20; Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М., 1998; Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. М., 2001; Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком. М., 1998; Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. М., 2006.

2 См.: Бондарев В.А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни. Ростов н/Д., 2005; Его же: Российское крестьянство в условиях аграрных преобразований в конце 20 - начале 40-х годов XX века (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев). Дис. ... докт. ист. наук. Новочеркасск, 2007. С. 75.

ментарий, позволяющий с максимальной четкостью установить региональную специфику трансформаций социальной сферы деревни и при этом избежать гиперболизации этой специфики.

Источниковедческие и историографические аспекты предпринятого нами исследования несут на себе отпечаток социальной политики большевиков и обусловленных марксистской идеологической доктриной особенностей советской исторической науки. Поскольку в 1930-х гг. первоочередное внимание партийно-советских властных структур было обращено на социально-политические и социально-экономические процессы в колхозной деревне, ощущается дефицит содержащейся в источниках информации об организации и деятельности системы социальной и медицинской помощи колхозному крестьянству. Относительная бедность источников и ориентация советской исторической науки на изучение крупных социально-экономических и общественно-политических процессов обусловили также сильнейшую фрагментарность освещения интересующей нас темы в специальной литературе. Кроме того, безраздельное господство марксизма не лучшим образом сказалось и на уровне теоретического осмысления разнообразных вопросов проблемы формирования и функционирования сети медицинских и социальных учреждений советской деревни в условиях колхозного строительства.

Во второй главе «Формирование и законодательное регулирование системы социальной помощи южно-российскому крестьянству в 1930-х гг.» раскрывается дискуссионность вариантов материальной поддержки крестьянства в условиях сталинской аграрной политики, анализируются нормативно-правовые основы системы социальной помощи населению коллективизированной деревни, определяется роль и значение колхозов и касс взаимопомощи колхозников в деле обеспечения нуждающихся жителей села.

В условиях развертывания в СССР форсированного колхозного строительства в конце 1920-х - начале 1930-х гг., оформились две полярные точки зрения на создание системы социальной помощи крестьянству, сторонников которых можно охарактеризовать как «максималистов» и «минималистов». «Максималисты» выражали мнение подавляющего большинства крестьян, а также некоторой части низовых советских работников и членов компартии, хорошо знавших жизнь деревни и понимавших ее нужды. «Минималистами» являлись представители высшего и среднего партийно-советского руководства и огромное большинство коммунистов и беспартийных чиновников.

«Максималисты» полагали, что в условиях колхозной системы помощь должна предоставляться всем нуждающимся, а совокупные усилия государства и коллективных хозяйств гарантируют, как бесперебойное оказание этой помощи, так и значительные ее размеры. Причем, в качестве гарантов помощи, обеспечивавших ее

материально, должны были выступать колхозы и само государство. Характерным примером «максималистского» варианта социальной поддержки крестьянства является проект распределения доходов в колхозах, составленный 28 июня 1930 г. старшим инструктором Армавирского отделения Северо-Кавказского полеводсою-за Худяковым. Согласно проекту, получателями помощи становились нетрудоспособные и «полутрудоспособные» члены колхозов, каковыми признавались: полные инвалиды; старики от 60 лет и старухи от 55 лет; дети от рождения до 13 лет включительно; женщины с тремя и более малолетними детьми в возрасте до 6 лет, не имеющие в своей семье нянек; женщины, родившие детей в период с 1 марта по 1 октября (то есть в период наиболее напряженных сельхозработ); учащиеся в возрасте до 18 лет, и т.д. Для обеспечения всех этих лиц в колхозах следовало создать специальный фонд и отчислять туда средства «в зависимости от процента нетрудоспособных по отношению к трудоспособным».

Однако, по справедливому замечанию В.С.Григорьева, высшие партийные функционеры и представители правительственных структур СССР (то есть, «минималисты»), придерживались политики «перекладывания бремени социального обеспечения колхозников на плечи сельчан в форме организации общественной взаимопомощи». Иными словами, «минималисты» выступали за то, чтобы социальная помощь на селе финансировалась не за счет государства и колхозов, а за счет самих крестьян, и оказывалась относительно узкому кругу лиц. По их мнению, некоей сверхзадачей системы социальной поддержки пострадавших колхозников являлось скорейшее восстановление их трудоспособности и активное вовлечение в общественное производство.

В развернувшейся очной и заочной дискуссии «минималисты» одержали убедительную победу, настояв на отказе от сколь-нибудь существенного материального участия государства и колхозов в деле поддержки жителей села и на формировании учреждений взаимопомощи колхозников. Тем не менее, поскольку государство заботилось о некоторых категориях сельского населения (персональные пенсионеры, беспризорные дети, и пр.) и постоянно контролировало деятельность колхозных учреждений взаимопомощи, представляется возможным характеризовать сложившуюся в коллективизированной деревне в 1930-х гг. систему поддержки нуждающихся как систему не просто взаимопомощи, а и социальной помощи.

Основополагающими документами нормативно-правовой базы системы социальной помощи колхозному крестьянству считались принятые в 1931 г. ВЦИК и СНК РСФСР «Положение о кассах общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» и «Примерный устав касс общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц», а также одобренное в феврале 1932 г. Президиумом ЦИК СССР «Положение о кассах взаимопомощи колхозов». Согласно обозначенным документам,

КОВК создавались по решению большинства участников общего собрания колхоза и включали в свой состав всех колхозников. Органами управления КОВК были: общее собрание ее членов, правление и ревизионная комиссия. Руководство КОВК возлагалось на сельские советы и органы социального обеспечения (собесы). Кассы взаимопомощи обязывались неукоснительно исполнять циркуляры и директивы органов соцобеспечения и отчитываться перед ними о проделанной работе.

К важнейшим функциям КОВК относились: обеспечение инвалидов, престарелых, временно потерявших трудоспособность колхозников и колхозниц, поддержка нуждающихся семей красноармейцев, попечение детей-сирот и детей колхозников, впавших в нужду. В особенности же, сельские социальные учреждения должны были прямо и опосредованно заботиться об укреплении колхозной системы путем борьбы за трудовую дисциплину, повышение производительности труда и скорейшее восстановление трудоспособности колхозников.

Основными источниками средств для КОВК являлись: взносы их членов; отчисления от социальных фондов колхозов; суммы, передаваемые кассам взаимопомощи собесами в пользу сельских жителей, имевших право на получение госпособий, и т.д. При этом, с точки зрения законодательства, взносы членов касс взаимопомощи считались наиболее важным источником финансирования их деятельности. Но, в условиях сталинской налогово-заготовительной политики колхозники зачастую получали на трудодни так мало средств, что не могли вносить существенные взносы в КОВК. Так, в целом по РСФСР, за девять месяцев 1934 г. кассы взаимопомощи должны были мобилизовать 55 918,2 тыс, руб., но собрали 12 094 тыс. руб. (21,6 % от шина). Указанная негативная тенденция сохранялась даже к исходу 1930-х гг. В частности, в 1940 г. КОВК Ростовской области выполнили план сбора членских взносов только на 61,5 %.

В таких условиях основными донорами касс становились колхозы. Весьма характерны следующие пропорции в доходах КОВК Краснодарского края за 1940 г. В этом году кубанские кассы взаимопомощи колхозников собрали со своих членов 2 207 тыс. руб. (54,9 % от плана), а от колхозов получили 4 225 тыс. руб., хотя планировалось только 2 500 тыс. руб. Кроме того, специальной задачей колхозов являлось самостоятельное оказание помощи впавшим в нужду членам, что было зафиксировано в первой (от 1 марта 1930 г.) и второй (от 17 февраля 1935 г.) редакциях «Примерного устава сельхозартели».

Многие колхозники отчетливо понимали недееспособность касс взаимопомощи и, напротив, трезво оценивали потенциал колхозов в решении социальных проблем. Поэтому некоторые жители предлагали расформировать КОВК, утверждая, что «правления колхозов справятся без касс взаимопомощи с использованием фондов от валового дохода». Наиболее четко такие предложения сформулированы в

опубликованном в 1938 г. в журнале «Социальное обеспечение» письме члена сельхозартели «Маяк социализма» Неклиновского района Ростовской области Ковалева, который правомерно вопрошал: «Может быть[,] лучше было бы кассы ликвидировать с тем, чтобы работу по оказанию помощи колхозникам и колхозницам вели непосредственно правления колхозов?»

Однако подобные предложения вызывали резкую отповедь властей, убежденных в том, что основной задачей коллективных хозяйств является снабжение государства сельхозпродукцией в максимально возможных количествах, а не обеспечение насущных крестьянских нужд. Показателен ответ наркома земледелия СССР Р.И. Эйхе на письмо Ковалева, опубликованный в том же номере журнала «Социальное обеспечение». Эйхе высказался против предложения Ковалева, подчеркнув, что «ликвидация касс взаимопомощи означает возложение» социальных функций «на правления колхозов, что будет отвлекать их от прямых обязанностей по руководству сельскохозяйственным производством и по организационно-хозяйственному укреплению колхозов». Редакция же журнала охарактеризовала предложения о ликвидации касс общественной взаимопомощи колхозников как «политически вредные».

Учитывая твердость партийно-советского руководства в вопросе о создании и существовании КОВК, процесс их организации был необратим. В массовом порядке формирование касс общественной взаимопомощи колхозников в СевероКавказском крае началось с апреля 1930 г. К началу 1931 г. здесь числилось 1,5 тыс. КОВК, а в 1932 г. членами касс признавались не менее 96,9 % колхозников Дона, Кубани и Ставрополья.

Однако, в начале 1930-х гг. большинство поспешно созданных касс взаимопомощи Юга России числились лишь на бумаге и фактически не работали из-за острейшего дефицита материальных средств и крайней организационно-хозяйственной слабости. По признаниям представителей власти, в 1930 г. из 1,5 тыс. КОВК Северо-Кавказского края действовали не более 500. Даже к исходу 1930-х гт. кассы взаимопомощи колхозников существовали и работали не во всех сельхозартелях Юга России. Так, в начале 1940 г. в Краснодарском крае на 2 342 колхоза приходилось 2 245 КОВК. В том же году сотрудники органов соцобеспечения констатировали, что в 115 колхозах Ростовской области кассы взаимопомощи «еще вовсе отсутствуют», и практически не функционируют все или подавляющее большинство КОВК Зверевского, Киевского, Красногвардейского, Октябрьского районов области.

Итак, в условиях форсированной коллективизации в советской (в частности, южно-российской) деревне была сформирована такая система социальной поддержки, которая финансировалась, в основном, за счет самих колхозников, а не содержа-

лась на государственные средства. Этот сознательный выбор партийно-советского руководства отражал его стремление переложить социальные функции на плечи крестьянства и минимизировать соответствующие расходы госбюджета. Основой системы социальной помощи в колхозной деревне стали кассы общественной взаимопомощи колхозников и, в некоторой степени, - коллективные хозяйства. Важнейшим источником доходов КОВК должны были стать взносы их членов, то есть жителей колхозной деревни. Однако, под влиянием налогово-заготовительной политики сталинского режима и колхозники, и колхозы зачастую не имели свободных средств, необходимых для деятельности и самого существования касс взаимопомощи. Слабость и недееспособность многих КОВК рождали закономерное недоверие и пренебрежение к ним со стороны крестьянства. Все это негативно сказывалось не только на состоянии КОВК, но и на самом процессе их создания. Хотя законодательная база системы социальной поддержки населения колхозной деревни сложилась уже в начале 1930-х гг., процесс формирования и налаживания деятельности касс общественной взаимопомощи колхозников на Юге России (как и по всей стране) не был завершен даже к исходу указанного десятилетия.

В третьей главе «Направления и методы социальной поддержки в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг.» детально освещается участие КОВК и собесов в колхозном строительстве, процесс реализации семейной политики и борьба с детской беспризорностью и безнадзорностью на селе, помощь престарелым колхозникам и инвалидам.

Деятельность социальных учреждений деревни в 1930-х гг. представляется возможным разделить на ряд этапов:

1) 1930 - 1933 гг. Этап становления системы социальной помощи в деревне, когда КОВК ориентировали не столько на поддержку нуждавшихся аграриев, сколько на борьбу за проведение коллективизации и укрепление колхозов;

2) 1933 г. - середина 1935 г. Это этап функционального многообразия касс общественной взаимопомощи колхозников;

3) середина 1935 г. - середина 1941 г. Этап функциональной минимизации и оптимизации касс общественной взаимопомощи колхозников.

До 1935 г. КОВК стремились выполнять гораздо более широкий круг задач, чем устанавливало тогда советское законодательство. Кассы взаимопомощи Дона, Кубани и Ставрополья не только помогали нуждавшимся колхозникам и членам их семей, но также на собственные средства создавали и содержали детские дошкольные учреждения, дома отдыха, бани, парикмахерские, медицинские и акушерские пункты, общественные столовые, заезжие и постоялые дворы, фотоателье, оборудовали полевые станы, избы-читальни, и т.п. Лишь в 1935 г. подобное распыление

сил и средств КОВК было признано нецелесообразным, а круг их задач сокращен до принятого законом.

В качестве сверхзадачи сельских социальных учреждений в 1930-х гг. определялось участие в реализации аграрной политики сталинского режима и содействие организационно-хозяйственному укреплению колхозной системы. В условиях форсированной коллективизации указанная сверхзадача выступала едва ли не важнейшей функцией КОВК. Работники касс взаимопомощи выполняли ее как опосредованно, так и непосредственно.

Опосредованными методами содействия КОВК колхозному строительству являлись такие, как: оказание помощи преимущественно трудолюбивым колхозникам с целью укрепления трудовой дисциплины на производстве; восстановление трудоспособности колхозников и трудоустройство инвалидов; организация в колхозах и поддержание функционирования детских дошкольных учреждений, чтобы содействовать выходу на работу матерей; ликвидация бескоровности крестьян, и т.д. В частности, кассы взаимопомощи выделяли средства для создания и ремонта детских садов, ясель и площадок, финансировали обучение персонала для этих заведений, и пр. Например, к маю 1935 г. в Северо-Кавказском крае на средства касс взаимопомощи было подготовлено 325 руководителей и воспитателей для колхозных ясель и площадок. КОВК выдавали пособия временно лишившимся трудоспособности колхозникам, оплачивали отправление таковых на курорты и в дома отдыха. Отчасти за средства КОВК осуществлялось протезирование для инвалидов, а также профессиональное обучение и переподготовка тех из них, кто еще мог работать. Обычно колхозники-инвалиды направлялись на легкие работы в колхозах, для чего переобучение не требовалось. Но, действовали и курсы по переподготовке инвалидов, на которых они могли получить посильные для них специальности счетоводов, бригадиров, кролиководов, садоводов, пчеловодов, санитаров, работников изб-читален, служащих детских дошкольных учреждений, баянистов, и т.д.

В первой половине 1930-х гг. работники сельских социальных учреждений должны были не только опосредованно, но и непосредственно содействовать реализации аграрной политики сталинского режима, выполняя такие задачи, как: реализация производственных планов колхоза, проведение хлебозаготовок (и, значит, борьба с «саботажниками» сдачи хлеба государству), осуществление подписки сельских жителей на государственный заем, борьба с «кулаками», «подкулачниками», «вредителями», и многое другое. Разумеется, подобного рода задания не позволяли работникам КОВК на должном уровне реализовать свои профессиональные обязанности по оказанию помощи и поддержки впавшим в нужду членам коллективных хозяйств.

Переходя к рассмотрению выполнения работниками социальных учреждений колхозной деревни их непосредственных обязанностей, отметим, что одной из важнейших признавалась забота о семье, причем, в первую очередь, многодетной. В ходе «великого перелома» в СССР наблюдался настолько существенный спад рождаемости и рост смертности, что специалисты полагают возможным говорить о «демографической катастрофе» 1930-х гг. При этом советская (в частности, южнороссийская) деревня понесла гораздо большие потери по сравнению с городом, которые, помимо прочего, были обусловлены Великим голодом 1932 - 1933 гг. и масштабной урбанизацией. Поскольку снижение численности сельского населения препятствовало функционированию колхозной системы, представители власти пытались переломить ситуацию, усилив охрану материнства, детства и семьи. С возросшей активностью такие меры осуществлялись во второй половине 1930-х гг.

До 1935 г. КОВК и колхозы на собственные средства создавали родильные дома (хаты-родильни) и комнаты, а также в ряде случаев выдавали пособия колхозницам-роженицам. Так, к маю 1935 г. колхозы и кассы взаимопомощи колхозников Северо-Кавказского края организовали 28 родильных комнат. Хотя в том же году такая практика была запрещена, внимание КОВК к вопросам материнства и детства не снизилось, а возросло, в связи с принятием 27 июня 1936 г. постановления ЦИК и СНК СССР, в котором предусматривалось запрещение абортов, усложнение процедуры развода, установление государственной помощи многосемейным, расширение сети роддомов, детских дошкольных учреждений, и т.п.

КОВК, помимо государства, выделяли роженицам и матерям различные пособия: на кормление ребенка, на приобретение приданого для новорожденных, в помощь многосемейным, и т.д. Так, в первой половине 1939 г. КОВК Орджоникид-зевского края выдали многодетным матерям и роженицам 519 тыс. руб. Практиковалась и натуральная помощь колхозницам, - предметами ухода за новорожденными, домашним скотом, а, иной раз, и жильем. В частности, в 1940 г. касса взаимопомощи сельхозартели им. Ворошилова Верхне-Донского района Ростовской области купила дома двум многодетным семьям.

Хотя после 1935 г. КОВК не могли создавать родильные дома и комнаты на собственные средства, они сохранили возможность участия в финансировании этих процессов, наряду с собесами, колхозами, сельсоветами. Результатом стал численный рост отмеченных медучреждений. Если в 1935 г. в Азово-Черноморском крае имелось всего 12 акушерских пунктов, то в 1937 г. - уже 207, а количество роддомов выросло с 208 до 275.

Следующей важной задачей социальных учреждений колхозной деревни стала борьба с детской беспризорностью и безнадзорностью, ибо «великий перелом» резко увеличил масштабы этого социального бедствия.

Одним из наиболее эффективных методов борьбы с безнадзорностью в колхозной деревне Юга России считалось создание и под держание функционирования детских дошкольных заведений. Поскольку такие заведения были призваны не только пресечь безнадзорность детей, но и способствовать вовлечению их матерей в общественное производство, колхозы и КОВК активно их финансировали. Численность детских садов, яслей и площадок в селах и станицах Дона, Кубани и Ставрополья становилась более высокой. В частности, коллективных хозяйствах Ростовской области в 1939 г. насчитывались 261 постоянные ясли (6 651 место) и 3 243 яслей сезонных (78 461 место).

Отдельным направлением борьбы с безнадзорностью являлась организация летнего отдыха сельских детей. По мере организационно-хозяйственного укрепления колхозной системы представители власти находили возможности организовывать пионерские лагеря для деревенской детворы, используя средства районных бюджетов, колхозов, сельских социальных учреждений. Так, 13 мая 1936 г. СевероДонской окружком ВКП(б) Азово-Черноморского края постановил охватить «колхозными пионерскими лагерями» 18 850 детей. Зачастую, однако, дети колхозников не отдыхали в лагерях, а помогали в работе своим родителям и, кроме того, активно привлекались властями к охране колхозных полей от расхитителей-«парикмахеров». По данным руководства Азово-Черноморского края, здесь летом 1934 г. в охране урожая участвовали не менее 100 тыс. пионеров.

Что касается борьбы с беспризорностью, то она велась путем помещения сирот в детские дома, передачи их на попечение граждан, или усыновления. В условиях сплошной коллективизации, когда численность осиротевших детей резко возросла, ставка была сделана на детдома, создававшиеся отдельными колхозами и КОВК, либо являвшиеся межколхозными (более крупными). В частности, летом 1933 г. в Сальском районе Северо-Кавказского края местные КОВК организовали детский дом на 100 сирот. В районах создавались также детские интернаты и колонии, содержавшиеся на бюджетные средства.

Однако, в результате дефицита материальных средств, состояние и функционирование множества детских домов, интернатов и колоний в колхозной деревне Юга России оставляло желать лучшего. Чтобы привлечь к борьбе с беспризорностью средства граждан и облегчить социализацию сирот, с середины 1930-х гг. основной упор был сделан на опеку (патронирование) и усыновление беспризорников. Часть расходов на патронирование в сельской местности брало на себя государство, но основное бремя возлагалось на местные бюджеты, в том числе на ресурсы касс взаимопомощи колхозников: на каждые 100 рублей, затраченных КОВК при устройстве детей-сирот, доплачивалось лишь 30 руб. из специального государственного фонда. К исходу 1930-х гг. патронирование превратилось в ведущий ме-

тод борьбы с беспризорностью в деревне Юга России, при сохранении на втором плане детдомов, усыновления, и т.п.

По обоснованному мнению Т. А. Булыгиной, во второй половине 1930-х гг. на Ставрополье (да и, на Дону и Кубани) наблюдался всплеск беспризорности, в связи с развертыванием массовых репрессий, поэтому покончить с отмеченным социальным бедствием не удалось и к концу десятилетия. Но, увеличивавшаяся масса беспризорников концентрировалась в городах, а в сельской местности Юга России к исходу третьего десятилетия XX века наблюдалась позитивная динамика: хотя и здесь проблема беспризорничества не была окончательно решена, ее острота заметно снизилась в результате совокупных усилий представителей власти и сельских социальных учреждений.

Еще одной задачей сельских социальных учреждений являлась забота о престарелых жителях деревни. Подчеркнем, что в данном случае возможности и функции КОВК существенно ограничивались. Согласно советскому законодательству, колхозники не имели права на пенсионное обеспечение, и поэтому работникам касс взаимопомощи запрещалось выплачивать старикам обязательные пособия по достижению предельного возраста. Попытки отдельных КОВК все-таки наладить выплату пенсий 60 - 65-летним колхозникам натыкались на жесткую критику властей, указывавших, что такой подход «вреден, так как порождает иждивенчество и тем самым отрицательно сказывается на производительности труда в колхозе». Старики должны были продолжать трудиться, но уже на легких работах; теоретически, они могли рассчитывать на эпизодические пособия в силу особой нуждаемости, но здесь все зависело от материально-финансового положения конкретных КОВК и колхозов. Экономически мощные кассы могли выделять старикам относительно заметные суммы. Так, 1936 - первой половине 1937 гг. касса взаимопомощи колхоза «Парижская коммуна» Буденовского района Орджоникидзевского края выдала 9 старикам и инвалидам, в среднем, по 200 руб. Но, большинство КОВК не располагали соответствующими финансами. Поэтому, основная забота о престарелых крестьянах возлагалась на их родственников.

Более существенные обязанности КОВК выполняли в отношении тех престарелых членов колхоза или инвалидов, которые не имели родственников и становились уже нетрудоспособными. Кассы взаимопомощи должны были организовать уход за одинокими стариками: прикрепить к ним помощников из числа односельчан, или же поместить в «дома старчества» или дома престарелых колхозников (ДПК). Такие заведения могли создаваться и отдельными колхозами, но общим правилом все же считалась их организация на средства многих коллективных хозяйств и касс взаимопомощи и с приданием им статуса районных, или межрайон-

ных. Минимальная вместимость районного ДПК составляла 30 - 40 мест, Межрайонного - от 80 до 100.

Южно-российские регионы, по сравнению с другими краями и областями РСФСР, отличались высокой численностью ДПК. В 1937 г. 14 из 82 домов престарелых колхозников РСФСР располагались в Орджоникидзевском крае, а на Дону и Кубани тогда же существовало не менее 10 «домов старчества». В 1939 г. в Орджоникидзевском крае имелось 14 ДПК с контингентом 367 человек, в Краснодарском крае - 8 домов на 153 койко-места, в Ростовской области - 5 домов на 100 койко-мест.

Финансирование ДПК осуществлялось за счет средств КОВК, колхозов и собесов (в последнем случае в отмеченные заведения перечислялись средства на содержание их клиентов, которые имели право на получение госпособий). Важным источником финансирования деятельности ДПК являлись доходы от их подсобных хозяйств, которые, в ряде случаев, достигали весьма существенных размеров. Особенно этим славился Орджоникидзевский край. Так, в 1940 г. у 13 из 14 ДПК Орд-жоникидзевского края имелись «свои небольшие пригородные хозяйства», в которых, в совокупности, насчитывалось 7,37 га фруктовых садов и виноградников, 122 га пахотной земли, 43 лошади, 32 коровы, 35 свиней, 98 овец, 407 кур и гусей, 141 пчелосемья, а также необходимый для сельхозработ инвентарь. Кроме того, при местных ДПК существовали подсобные кустарные предприятия: 1 паром, 1 парикмахерская, 1 бурочная и 1 сапожно-починочная мастерская.

В 1940 г. дома престарелых колхозников Орджоникидзевского края получили в сопоставимом плане от КОВК 33,9 % всех своих годовых поступлений, от край-собеса - 23 %, а от собственных подсобных хозяйств - 43 %. Именно подсобные хозяйства являлись основным источником продовольственного снабжения стариков, содержащихся в ДПК. При этом особо следует подчеркнуть, что основной массив производственных операций в ДПК выполняли сами же старики, которые, таким образом, даже в преклонных годах кормили себя самостоятельно.

Нередко в ДПК ощущался недостаток инвентаря, постельных принадлежностей, одежды и обуви для клиентов. Санитарное состояние ряда домов престарелых колхозников было неудовлетворительным, как и уход за стариками (тем более что обязанности по уходу нередко возлагались на самих обеспечиваемых). По признаниям работников Центрального комитета касс общественной взаимопомощи РСФСР, в 1937 г. в ряде краев и областей республики дома престарелых колхозников находились «еще в неудовлетворительном состоянии». Вместе с тем, указанные заведения представляли собой важное средство жизнеобеспечения одиноких престарелых жителей села.

Итак, в 1930-х гг. учреждения социальной помощи колхозной деревни Дона, Кубани и Ставрополья выполняли широкий круг задач, среди которых наиболее важными являлись поддержка материнства и детства, борьба с беспризорностью и безнадзорностью, обеспечение инвалидов и временно нетрудоспособных колхозников, забота о престарелых крестьянах, особенно лишенных ухода со стороны родственников. Далеко не все из перечисленных функций выполнялись удовлетворительно, что обуславливалось не только недостаточно прочным материально-финансовым и организационным состоянием многих касс взаимопомощи и коллективных хозяйств, но и репрессивной политикой сталинского режима, множившей ряды нуждавшихся в поддержке жителей села. При этом сверхзадачей сельских социальных учреждений являлось всемерное содействие функционированию, укреплению и развитию колхозной системы, которое работники КОВК должны были осуществлять как опосредованно, так и непосредственно. В первой половине 1930-х гг. представители власти стремились к тому, чтобы социальные учреждения колхозной деревни добросовестно выполняли отмеченную сверхзадачу, хотя это и негативно сказывалось на реализации их основных функций.

В четвертой главе «Формирование системы сельского здравоохранения на Дону, Кубани Ставрополье в 1930-х гг.» освещаются мероприятия советской власти по созданию в коллективизированной деревне Дона, Кубани и Ставрополья разнообразных медицинских учреждений и обеспечению их необходимыми кадрами специалистов, анализируются результаты и эффективность этих мероприятий.

Сплошная форсированная коллективизации стала мощнейшим стимулом формирования и развития широкой, упорядоченной сети медицинских учреждений в советской деревне, поскольку такие учреждения рассматривались как важное средство содействия функционированию колхозной системы. Признавая больницы, амбулатории, фельдшерские пункты инструментом, с помощью которого можно было наладить бесперебойное участие колхозников в общественном производстве и укрепить трудовую дисциплину, партийно-советские органы прикладывали усилия к организации и реорганизации системы здравоохранения в деревне. Отчасти модернизация сельской медицины в 1930-х гг. объяснялась также идеологическими воззрениями большевиков о желательности устранения различий между городом и деревней и преобразовании второй по образцу первого.

Кроме того, сформированная в 1930-х гг. колхозная система обладала огромными мобилизационными возможностями, намного превосходившими потенциал дореволюционной и советской доколхозной деревни. В отличие от распыленных индивидуальных крестьянских хозяйств, колхозы позволяли государству аккумулировать огромные материальные средства, часть из которых тратилась на развитие социальной сферы деревни и, в том числе - сети сельских учреждений медицин-

ской помощи. Коллективные хозяйства превратились в организационную основу финансирования сельского здравоохранения, что стимулировало его развитие как по всему Советскому Союзу, так и на Дону, Кубани, Ставрополье.

Финансирование процессов создания и развития медучреждений коллективизированной деревни в 1930-х гг. осуществлялось, в определенной мере, и за счет бюджетных средств. Вместе с тем, важную роль в этом играли колхозы и кассы взаимопомощи колхозников. Так, в конце 1934 г. Центральный комитет касс взаимопомощи РСФСР обязал КОВК выделить 28 759,1 тыс. руб. на «соцбытовые учреждения» колхозов, среди которых были названы родильные и медицинские пункты. В том же году Ейская межрайонная КОВК (Азово-Черноморский край) создала «стационарный медпункт».

В целом, в условиях развертывания форсированного колхозного строительства, затраты на сельское здравоохранение непрерывно росли. По утверждениям членов Азово-Черноморского крайисполкома, здесь затраты на отмеченные цели выросли в два раза в течение трех лет: если в 1931 г. ассигнования на медицинское обслуживание в крае составляли 37,9 млн. руб., то в 1933 г. - 57,2 млн. руб., а в 1934 г. - уже 76 млн. руб. При этом, в 1931 г. из местных бюджетов на нужды медицины было отпущено 19,1 млн. руб., или 50,4 % от общих расходов Азово-Черноморского края на те же цели. В 1933 г. подобные ассигнования из местных бюджетов составляли 25,4 млн. руб. (44,4 %), в 1934 г. - 33,8 млн. руб. (около 44,5 %).

Соответственно росту затрат, на Дону, Кубани и Ставрополье в первой половине 1930-х гг. увеличивалось количество учреждений здравоохранения, в том числе и на селе. В 1931 г. в селах и станицах Дона и Кубани имелось 194 больницы на 4 543 койко-мест, а в 1933 г. - уже 231 больница на 5 239 койко-мест. Численность фельдшерских пунктов на селе поднялась за то же время с 396 до 667, а диспансеров, консультаций и амбулаторий, - с 658 до 689.

Более того, сотрудники того же Азово-Черноморского крайисполкома справедливо утверждали, что в 1931 - 1934 гг. «сельская медико-санитарная сеть росла еще более быстрыми темпами», чем городская. Действительно, в городах Дона и Кубани численность больниц подскочила с 51 в 1931 г. до 60 в 1934 г., то есть, прирост составил 9 учреждений, или 17,6 % к исходному уровню. Количество сельских больниц за те же годы увеличилось на 46 единиц (23,7 %), что заметно превышало уровень городских достижений в сфере здравоохранения. Следует акцентировать внимание на том факте, что всего за три года колхозного строительства на Юге России численность больниц, как центральных медучреждений, выросла едва ли не на четверть.

Правда, по вместимости сельские больницы значительно уступали городским, и здесь ситуация принципиально не изменилась на всем протяжении 1930-х гг. Даже в 1934 г. в 60 городских больницах Азово-Черноморья имелось 9 041 койко-место, а в 240 сельских больницах, - 5 730 койко-мест. То есть, в 1934 г. в каждой городской больнице Дона и Кубани, в среднем, насчитывалось около 151 койко-места, а в сельской, - около 24 койко-мест.

Планируя дальнейшее развертывание сети медицинских учреждений в деревне, представители власти связывали этот процесс с развитием колхозной системы, что в очередной раз подчеркивает тесную связь коллективизации и модернизации социальной сферы села. В частности, на проходившем в мае 1934 г. пленуме Азово-Черноморского крайисполкома приняли решение «в течение ближайших 2-3 лет» увеличить численность медучреждений в коллективизированных селах и станицах Дона и Кубани, «исходя из следующих расчетов: больница должна быть в районе деятельности МТС, в каждом крупном совхозе, врачебная амбулатория в остальных совхозах и на 3 - 4 колхоза, а также в каждом отделении совхоза и крупном колхозе [должен находиться] средний медперсонал».

Новый импульс развитие сельской системы здравоохранения на Юге России получило во второй половине 1930-х гг. Именно в этот период, в связи с либерализацией государственной аграрной политики (в частности, смягчением налогового бремени на колхозное крестьянство), последовавшим за этим укреплением колхозной системы, появились дополнительные возможности для дальнейшего расширения сети медицинских заведений.

В итоге, во второй половине 1930-х гг. на Юге России продолжался количественный рост сельских учреждений медицинского обслуживания. Темпы прироста оказались не столь быстрыми и впечатляющими, как в период форсированной коллективизации, поскольку стартовая база деревенской медицины во второй половине третьего десятилетия XX века была намного более обширной, чем в его начале. Но, все же, к исходу указанного десятилетия общая численность сельских медучреждений на Дону, Кубани и Ставрополье заметно выросла по сравнению с первой его половиной. В частности, в Краснодарском крае с 1937 г. по 1939 г. численность сельских больниц увеличилась со 146 до 151, а коек в них - с 3 365 до 3 789 (средняя вместимость сельских больниц составляла 25 койко-мест, как и в первой половине 1930-х гг.).

Однако, даже на исходе 1930-х гг. количественные параметры сельской системы медобслуживания на Юге России не обеспечивали своевременного и повсеместного удовлетворения потребностей жителей колхозной деревни по охране здоровья. В особенности, не хватало больниц, что не позволяло осуществлять более эффективное лечение больных в стационаре. Качественное же состояние

множества сельских больниц, амбулаторий, роддомов и других подобных заведений нередко было неудовлетворительным, как и обслуживание их пациентов. Созданные в южно-российских селах и станицах учреждения здравоохранения не столь уж редко работали с большими перебоями, или не работали вовсе, поскольку ни у государства, ни у местных организаций, ни у колхозов не хватало материальных средств и медикаментов для своевременного обеспечения их полноценного функционирования.

Представители власти и общественность реагировали на неудовлетворительное состояние и деятельность медучреждений, пытаясь улучшить ситуацию. В частности, в одном из постановлений сессии ВЦИК за 1936 г. указывалось, что «усилия органов здравоохранения должны быть в первую очередь направлены на повышение качества работы больниц, поликлиник и амбулаторий, на лучшую постановку лечебной работы и дальнейшее укрепление материальной базы в хозяйстве больниц». Создавались специальные врачебные комиссии, подчиненные Центральной сельской комиссии Наркомздрава РСФСР, следившие за положением и работой сельских больниц, амбулаторий и т.п. Принимались меры по улучшению материального обеспечения учреждений здравоохранения, снабжению их медикаментами и оборудованием, улучшению питания больных. Нет оснований преувеличивать результативность этих и подобных им мероприятий; тем не менее, в определенной степени они способствовали оптимизации ситуации в сфере медпомощи на селе.

Особым направлением деятельности по созданию сети сельских учреждений медобслуживания в 1930-х гг. являлось обеспечение их необходимыми кадрами специалистов. Для этого была реорганизована и расширена сеть медицинских вузов (с 25 в 1928 г. до 49 в 1933 г.), создавались различные курсы по подготовке младшего медперсонала, сандружинников и т.д. Уже в первой половине 1930-х гг. численность студентов-медиков существенно увеличилась: с 26,1 тыс. человек в 1928 г. до 48 тыс. человек на 1 января 1934 г. по всему СССР. Однако, на всем протяжении 1930-х гг. в сфере кадрового обеспечения учреждений здравоохранения наличествовали негативные тенденции, с особой силой проявлявшиеся, в том числе, южно-российской деревне.

Во-первых, темпы расширения сети медучреждений в 1930-х гг. опережали количественный рост группы медработников. Во-вторых, приезжавших в деревню врачей нередко ожидали крайне сложные материально-бытовые условия: плохое жилье, дефицит топлива, низкая и нерегулярная оплата труда, пренебрежение местных властей. Это приводило к высокой текучести кадров в сельских больницах, поскольку врачи бежали в города в поисках приемлемых условий жизни и профессиональной деятельности. В итоге, численность медперсонала в деревне оставалась

недостаточно высокой для обеспечения эффективного функционирования системы здравоохранения. В этой связи сотрудники Азово-Черноморского крайисполкома указывали в начале 1935 г.: «работа возросшей медико-санитарной сети, в первую очередь на селе, чрезвычайно недостаточно обеспечена медицинскими кадрами. Так[,] например, из 610 сельских врачебных амбулаторий в 223 не имеется врачей».

Представители власти не могли смириться с текучестью кадров и дефицитом специалистов в сельских медучреждениях, поскольку это не только грозило ухудшением здоровья крестьянства, но и ослаблением организационно-хозяйственного состояния колхозов. Поэтому в 1930-х гг. применялся ряд способов преодолеть распространенную текучесть медицинских кадров и обеспечить учреждения здравоохранения коллективизированной деревни (в частности, на Юге России) квалифицированными специалистами.

Продолжалось увеличение приема в медицинские вузы Советского Союза: на 1936 г. предусматривалось расширить контингент студентов мединститутов до 15 400 человек и учащихся фельдшерско-акушерских школ до 27 тыс. человек. Использовался жесткий административный контроль за врачами, чтобы они отправлялись работать именно в сельские медучреждения и не покидали предназначенных рабочих мест. Так, 15 сентября 1933 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление, согласно которому студенты-медики по окончании вузов и после получения дипломов должны были не менее 5 лет отработать в определенных им органами власти медучреждениях. Широко практиковалось маневрирование наличными кадрами медработников, когда их перебрасывали из района в район (или из городов в сельскую местность) в целях восполнения дефицита кадров. Существовало и поддерживалось властями шефство городских медицинских заведений над сельскими, чтобы врачи из городов оказывали посильную помощь своим деревенским коллегам.

Одной из наиболее эффективных мер по преодолению текучести медицинских кадров в селах и станицах Юга России являлось улучшение материально-бытовых условий врачей, фельдшеров, акушерок и т.д. Так, на проходивших в 1934 г. партийных конференциях Северо-Кавказского края указывалось на «необходимость проявления постоянной заботы и внимания к врачам и другому медицинскому персоналу и создания им надлежащих материальных, бытовых условий (квартира, отопление, огородные участки и др.)». 4 марта 1935 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «О повышении заработной платы медицинским работникам и об увеличении ассигнований на здравоохранение с 1935 года».

Вышеперечисленные меры способствовали ослаблению текучести кадров и увеличению численности медперсонала сельских учреждений здравоохранения на Юге России во второй половине 1930-х гг. В частности, в Орджоникидзевском крае

количество сельских врачей с 1937 г. по 1940 г. выросло со 143 до 260 человек, а группа медработников среднего звена удвоилась. Однако, даже к исходу 1930-х гг. в сельской местности Дона, Кубани и Ставрополья ощущался дефицит квалифицированного медперсонала.

Итак, сформированная в результате коллективизации колхозная система позволила сконцентрировать материальные и людские ресурсы деревни и направить их, в известной мере, на решение социальных проблем, в том числе, - на значительное расширение масштабов и повышение качества медицинского обслуживания крестьянства. Вследствие перекачивания средств из деревни в сферу промышленного производства и остаточного финансирования социальных учреждений села, рост сельской сети медучреждений, как и оптимизация ее состояния и функционирования, были затруднены. Тем не менее, по сравнению с периодом нэпа, здесь четко прослеживались позитивные изменения.

В пятой главе «Основные направления и особенности деятельности сельских учреждений здравоохранения Юга России в 1930-х гг.» анализируется специфика реализации медработниками профессиональных обязанностей в условиях форсированной коллективизации и последующего организационно-хозяйственного укрепления колхозной системы, освещаются противоэпидемические мероприятия в селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья, рассматривается значение функционирования санаторно-курортной сети в деле лечения крестьян.

Эпоха «великого перелома» внесла ряд существенных корректив в набор стоявших перед сельскими медиками задач. Члены Азово-Черноморского крайисполкома указывали, что в 1931 - 1934 гг. «основными задачами в области здравоохранения за отчетные годы являлись борьба с эпидемиями, особенно с малярией..., обеспечение квалифицированной медицинской помощью колхозов и совхозов и всемерное развитие дела охраны материнства и младенчества». Если борьба с малярией велась и в 1920-х гг., то масштабы медпомощи женщинам и детям в коллективизированной деревне намного выросли в результате намерений правительства преодолеть те негативные демографические тенденции, которые были вызваны «великим переломом». Сосредоточение же усилий сельских медиков на обслуживании коллективных хозяйств в 1930-х гг. представляло собой несомненное новшество по сравнению с доколхозной эпохой.

Партийно-советские органы власти ориентировали медиков не просто на лечение заболевших колхозников, но, в особенности, на обеспечение доступными врачебному персоналу средствами эффективного функционирования коллективных хозяйств и развертывание производственного процесса в этих хозяйствах. Длинный перечень задач, преследующих указанные цели, приведен, в частности, в датированной 29 мая 1932 г. докладной записке группы здравоохранения Народного ко-

миссариата Рабоче-крестьянской инспекции (НК-РКИ) РСФСР о результатах обследования медико-санитарного обслуживания колхозников в ходе весенней посевной кампании текущего года, а также в принятом на основании этой записки развернутом постановлении коллегии вышеназванного наркомата.

В упомянутых документах указывалось, что, согласно распоряжениям Наркоматов здравоохранения и земледелия, первоочередной задачей сельского медперсонала являлось проведение различных профилактических мероприятий накануне той или иной сельхозкамлании. Врачам и фельдшерам вменялось в обязанность прививать сельских жителей от оспы, брюшного тифа, и т.д. В тех районах Юга России, природные условия которых благоприятствовали распространению малярии (Кубань, Нижний Дон), медики при поддержке местной администрации должны были осуществлять профилактические меры: нефтевание болот и заболоченных территорий, хинизацию населения, и пр. Кроме того, в преддверии сельхозкампа-ний деревенский медперсонал привлекался к подготовке на специальных курсах санитарных дружинников и «общественных инспекторов» из числа самих колхозников, руководствуясь разработанными в центральных и региональных управлениях здравоохранения учебными программами.

Непосредственно в процессе сельхозработ медикам следовало периодически посещать полевые станы колхозных бригад и следить за поддержанием приемлемых санитарно-гигиенических условий в жилых помещениях, местах приготовления и употребления пищи, и т.п. При обнаружении нарушений норм санитарии и гигиены медики должны были либо немедленно исправить ситуацию с помощью сандружинников, либо сообщить об этом колхозной администрации и проконтролировать меры по устранению недостатков.

На период сельхозкампаний график работы деревенских учреждений здравоохранения следовало увеличивать путем прибавления вечерних часов, чтобы принимать заболевших колхозников, занятых в поле весь световой день. Руководству больниц вменялось в обязанность резервировать некоторое количество койко-мест, чтобы в неотложных случаях быстро и без помех госпитализировать пострадавших аграриев. Для оказания первой помощи пострадавшим крестьянам предусматривалось развертывание «полевых здравпунктов», или создание в колхозных бригадах «санитарных постов» из прошедших предварительный инструктаж колхозников-сандружинников. Полевые станы и таборы требовалось снабдить достаточным количеством переносных аптечек для оказания первой медицинской помощи.

В ходе сельхозработ врачи, фельдшеры, лекпомы должны были не только обеспечивать приемлемые санитарно-гигиенические условия на производстве, лечить заболевших или пострадавших колхозников, но и содействовать укреплению трудовой дисциплины путем выявления симулянтов. Поскольку в первой половине

1930-х гг. размеры оплаты труда колхозников оказывались весьма скромными, случаи уклонения от работы путем симулирования болезни, или травмы являлись отнюдь не редкостью. Медперсонал обязывался путем тщательного осмотра устанавливать степень заболеваемости каждого конкретного колхозника, освобождать от работы недужных, травмированных или ослабевших крестьян, выдавая им соответствующие справки, а также (что немаловажно!) выводить на чистую воду возможных симулянтов.

Чем шире становился круг задач, тем сложнее было его реализовать сотрудникам медицинских учреждений коллективизированной деревни Дона, Кубани, Ставрополья. Следует также принять во внимание текучесть и дефицит кадров в сельских больницах, амбулаториях, фельдшерских участках, неудовлетворительные условия жизни и деятельности медработников, отрицательно сказывавшиеся на их профессиональном рвении. В итоге, многие из вышеперечисленных задач по содействию производственным процессам в колхозах выполнялись деревенскими эскулапами отнюдь не на должном уровне. Так, в ходе весенней посевной кампании 1932 г. в целом ряде краев, областей и районов РСФСР (в том числе и на Юге России) не проводилось «по большинству колхозов медосмотра рабочих полевых бригад», «медперсонал в бригадах на полях бывал крайне редко, не принимал мер к проведению необходимых санитарных мероприятий по оздоровлению общественного питания, мест привалов» и т.д. Весной 1934 г. сотрудники Вешенского райкома ВКП(б) Азово-Черноморского края признавали, что «со стороны райздравотдела проявляется почти полное бездействие в организации медицинско-санитарного обслуживания [колхозных полевых] бригад».

В первой половине 1930-х гг. сельских медработников Юга России (преимущественно, Кубани) обязали выполнять еще одну специфическую задачу, каковой являлось обеспечение приемлемых санитарно-гигиенических условий в красноар-мейско-переселенческих колхозах. Эти колхозы формировались из демобилизованных красноармейцев в 1933 - 1934 гг. в «чернодосочных» кубанских станицах, население которых полностью, или частично выселили в северные районы СССР по обвинению в «кулацком саботаже хлебозаготовок». Всего на «черную доску» были занесены 13 кубанских и 2 донские станицы, а депортации подверглись свыше 61,6 тыс. их жителей. Чтобы компенсировать такую потерю рабочих рук, сталинский режим перебросил в южно-российские регионы демобилизованных военнослужащих. Уже в феврале 1933 г. в Северо-Кавказский край прибыли около 20 тыс. красноармейцев.

Основная масса красноармейцев-переселенцев прибывала на Кубань из западных, северо-западных и центральных военных округов Советского Союза (Ленинградского, Белорусского, Московского и др.), вследствие чего эти люди не были го-

товы к местным природно-климатическим условиям и страдали от различных болезней, в первую очередь, - от распространенной здесь малярии. Медицинским работникам вменялось в обязанность облегчить красноармейцам адаптацию к природным условиям Юга России, улучшать санитарно-гигиенические условия в разоренных «чернодосочных» станицах и бороться с эпидемическими заболеваниями, особенно с малярией.

Однако, часть кубанских врачей и фельдшеров враждебно относились к красноармейцам-переселенцам, расценивая их как захватчиков земли и антагонистов местных жителей. Поэтому, лечение красноармейцев и обеспечение им нормальных условий жизнедеятельности осуществлялись неудовлетворительно, причиной чему, помимо нехватки лекарств, халатности и злоупотреблений представителей власти и медиков, являлось и негативное отношение к поселившимся в «чернодосочных» станицах бывшим военнослужащим. Характерным примером является сложившаяся в 1934 г. ситуация в Старо-Минском районе Азово-Черноморского края, где сотрудники НКВД фиксировали «факты совершенно необоснованного незаконного отказа» от лечения красноармейцев и настоящей травли их со стороны медработников во главе с заведующим райздравотдела Чуевым. Представители органов госбезопасности утверждали, что отдельные врачи «сознательно доводили до смерти» переселенцев, а Чуев «лично инструктировал ряд колхозных медфельше-ров, давая распоряжения: «на переселенцев меньше переводите хины, у них кровь такая, на которую хинин не действует».

Среди других важных задач работников сельских учреждений здравоохранения Дона, Кубани и Ставрополья в 1930-х гг. следует отметить, прежде всего, осуществление скорой медицинской помощи жителям деревни. По многочисленным свидетельствам источников, основным препятствием для оказания скорой медпомощи в селах и станицах Юга России являлось отсутствие у больниц и врачей транспортных средств и тягловой силы, что не позволяло им быстро и в срок добираться до пациентов.

Согласно законодательству, отмеченный недостаток мог быть компенсирован колхозами, правлениям и председателям которых вменялось в обязанность предоставлять транспорт и лошадей нуждавшимся в срочном лечении крестьянам. Однако, в 1930-х гг. руководство многих коллективных хозяйств Юга России пренебрегало своей обязанностью по обеспечению колхозников тяглом и транспортом, даже в случае тяжелой болезни, или травмы. Так, в январе 1934 г. участники Вешенской районной партконференции говорили, что «колхозник ходит по своим делам, в том числе и в больницу, пешком за несколько километров, а руководители колхоза, не считают нужным помочь ему, предоставить средства передвижения». В июле 1936 г. Северо-Донской окружком ВКП(б) Азово-Черноморского края пришел к за-

ключению, что смерть больной колхозницы Комаровой из сельхозартели им. Буденного Вешенского района «последовала в результате не чуткого отношения к ней» заместителя председателя колхоза Самойлова, отказавшегося «предоставить ей подводу для поездки в больницу».

Заметным направлением деятельности сельских медиков Дона, Кубани и Ставрополья являлась охрана материнства и детства. Действуя в рамках государственной политики, они прикладывали все усилия к борьбе с венерическими заболеваниями, охране здоровья беременных женщин, рожениц и матерей, лечению детей и подростков, чтобы содействовать повышению рождаемости и дальнейшему снижению детской смертности. В первой половине 1930-х гг., в связи с негативными последствиями «великого перелома», результативность названных мероприятий нельзя признать высокой. Так, финансирование медицинских мер по охране здоровья детей было недостаточным. По данным сотрудников Азово-Черноморского крайисполкома, в 1931 - 1934 гг. на Дону и Кубани количество «детских санаторных коек» вначале составляло 350 единиц, а затем, хоть и прибавилось более чем в два раза, но достигло лишь 725 коек. В то же время затраты на увеличение детских койко-мест в больницах возросли с 1,5 млн. руб. до 3,1 млн. руб., но вместимость специализированных отделений в медучреждениях оставалась скромной.

Более того, в первой половине 1930-х гг. преобладали не позитивные, а негативные тенденции, одной из которых являлся рост детской смертности. Г1о статистике, пик детской смертности в советской (в частности, южно-российской) деревне пришелся на Великий голод 1932 - 1933 гг. Как отмечает Е.А. Кваша, доля умерших в возрасте до одного года среди общей массы погибших в 1932 г. составляла 37,3 %, в 1933 г. - 24,3 %, в 1934 г. - 30,9 %.

Усиление внимания властей (и, значит, сельских медиков) к вопросам женского, материнского и детского здоровья наблюдалось в Советском Союзе лишь с середины 1930-х гг. В это время коллективные хозяйства при поддержке государства стали активно создавать родильные дома, к обслуживанию которых привлекался сельский медперсонал. К январю 1936 г. в целом по РСФСР насчитывалось 1 208 колхозных роддомов на 3 210 коек, причем, первое место по численности отмеченных заведений занимала Воронежская область, а за ней следовали Куйбышевский, Азово-Черноморский и Северо-Кавказский края. К лету 1937 г. в Азово-Черномор-ском крае существовало 207 акушерских пунктов против 12 в 1935 г., а также 275 родильных домов на 806 коек (против 75 роддомов на 208 коек в 1936 г.). Одновременно продолжался стабильный рост количества койко-мест для детей в больницах и численности специальных заведений по охране здоровья детей, и складывалась неплохая динамика в этом отношении. В частности, в Азово-Черноморском крае в 1936 г. имелось 760 детских коек, а в первой половине 1937 г. - 1 110 коек.

Отдельной и чрезвычайно важной задачей сельских медиков Дона, Кубани и Ставрополья являлось противодействие инфекционным заболеваниям и эпидемиям, представлявшим наиболее грозную опасность, как для здоровья жителей деревни, так и для колхозной системы, функционирование которой находилось бы под угрозой в случае болезни, или смерти значительного количества работников. В этой связи, сотрудники Азово-Черноморского крайисполкома в начале 1935 г., определяя приоритеты, ставили на первое место такую задачу медиков, как «борьба с эпидемиями, особенно с малярией».

Поскольку распространение инфекций напрямую зависело от санитарно-гигиенического состояния сельских населенных пунктов и жилищ земледельцев, работники учреждений здравоохранения коллективизированной деревни Юга России осуществляли и контролировали мероприятия по улучшению бытовых условий на селе. Зачастую медработники осуществляли такого рода мероприятия при поддержке сельсоветов, колхозной администрации и наиболее инициативных сельских жителей, из числа которых набирались группы общественных санитарных инспекторов, формировались санитарные комиссии, следившие за чистотой и соблюдением гигиены не только на производстве, но и в домах крестьян; нередко такие комиссии именовались «культурной гвардией». Как отмечали представители органов власти Азово-Черноморского края в середине 1930-х гг., во всех районах «был создан актив общественных санитарных инспекторов, которые играют большую роль в организации массового движения за оздоровление жилищ, мест общественного пользования, столовых, общежитий, школ».

Говоря непосредственно о медицинских мероприятиях, направленных на борьбу с инфекциями и эпидемиями, отметим систематическое проведение прививочных кампаний на Дону, Кубани и Ставрополье, в том числе в селах и станицах. По данным Азово-Черноморского краевого отдела здравоохранения, если в 1933 г. в крае было сделано 380 тыс. прививок против брюшного тифа, то за 9 месяцев 1934 г. - уже 726 тыс. и еще 1 707 тыс. - от оспы. Одновременно осуществлялись меры по повышению эффективности лечения жителей Юга России, ставших жертвами инфекционных заболеваний. С этой целью увеличивалось количество койко-мест в инфекционных отделениях больниц, расширялись штаты специалистов по борьбе с заразными болезнями. В 1931 — 1934 гг. численность «заразных коек» (то есть, вместимость инфекционных отделений) в Азово-Черноморском крае увеличилась с 1 433 до 2 295. Кроме того, были «усилены кадры санитарных врачей».

В результате, уже в 1934 г. на Дону и Кубани частота заболеваний брюшным тифом снизилась по сравнению с 1932 г. в два раза, оспой - в 15 раз, дифтеритом - в 2 раза. За тот же период времени заболеваемость скарлатиной сократилась в 10 раз.

Наиболее упорная борьба в регионе велась с малярией в силу значительных масштабов этой болезни. Причем, в первой половине 1930-х гг. уровень заболеваемости малярией в коллективизированной деревне вырос в результате обусловленных налогово-заготовительной политикой сталинского режима «продовольственных затруднений», негативно влиявших на состояние и крепость здоровья крестьян. Если в первом полугодии 1933 г. на Дону и Кубани болели малярией свыше 267,4 тыс. человек, то в первом полугодии 1934 г. - уже более 411,9 тыс. О значительном распространении малярии тогда же говорили и руководители Северо-Кавказского края.

В рамках борьбы с малярией была расширена сеть соответствующих медицинских пунктов (малярийных станций). Если на Дону и Кубани в 1931 г. насчитывалось 23 подобных станции, то в 1933 г. - 29. В Северо-Кавказском крае в 1934 г. численность малярийных станций выросла с 11 до 18 и, кроме того, дополнительно здесь удалось развернуть 60 малярийных пунктов. Врачебный персонал малярийных станций и пунктов должен был осуществлять комплекс лечебно-профилактических мероприятий в целях предупреждения малярии. Перечень таких мер включал в себя хинизацию населения (систематический прием населением лекарственного препарата хинина), осушение заболоченных пространств, их нефте-вание (заливание нефтью, что вело к гибели личинок малярийных комаров, как разносчиков инфекции), авиаопыление болот химическими веществами, скашивание камыша, уничтожение комаров в жилых помещениях, подвалах, хозяйственных постройках, и. т.д.

В Азово-Черноморском крае только в 1934 г. прошли хинизацию свыше 1 млн. человек (большинство из которых проживали в сельской местности), осуществлено авиаопыление на площади в 115 тыс. га, проведено нефтевание на площади до 5 тыс. га. В Орджоникидзевском крае в 1937 г. осушили 345 га рассадников малярии, а за 9 месяцев 1938 г. - 938 га. Во второй половине 1930-х гг. на Юге России уровень заболеваемости малярией, как и другими опасными инфекциями, постепенно снизился под усилившимся совместным натиском органов власти, медучреждений, сельхозпредприятий.

Существенную роль в оздоровлении колхозного крестьянства Дона, Кубани и Ставрополья играли санатории и курорты, тем более что южно-российские регионы отличались высокой концентрацией указанных учреждений, среди которых наибольшей известностью обладали Анапа, Геленджик, Горячий Ключ, район Кавказских Минеральных Вод, Сочи, и пр. Уже в начале 1930-х гг. за счет государственного и местных бюджетов выделялись крупные суммы для реконструкции наиболее значительных курортов Юга России и, в первую очередь, такого среди них, как Сочи - Мацеста, включенного в число ударных строек второй пятилетки. В результате увеличились емкость и пропускная способность курортов. К середине 1930-х

гг. совокупная численность койко-мест в курортах и санаториях Азово-Черномор-ского края выросла более чем на 57,4 %: с 1 810 в 1931 г. до 2 850 в 1934 г. К 1940 г. численность койко-мест в Сочи-Мацеста возросла до 9 200 (что, впрочем, составляло лишь 54 % от плановых заданий).

Расширение пропускной способности курортов и санаториев стало одним из факторов возрастания численности жителей колхозной деревни в общей массе отдыхающих. Еще более важной предпосылкой увеличения доли колхозников среди курортников являлось финансирование их отдыха и лечения за счет коллективных хозяйств и касс общественной взаимопомощи. По ценам 1940 г. одна путевка в санаторий стоила в пределах 1 тыс. руб., в дом отдыха - 250 руб. Как правило, рядовые колхозники не могли позволить себе потратить на отдых и лечение такие деньги, а сельхозпредприятиям, или социальным учреждениям подобное было вполне по силам. КОВК имели право выделить до 10 % своих активов на приобретение путевок для колхозников-ударников и оплату их проезда на курорт (санаторий, дом отдыха) и обратно.

Правда, в первой половине 1930-х гг., по признаниям работников Наркомсобе-са, КОВК «почти не посылали колхозников на курорты и в дома отдыха» вследствие дефицита средств, порожденного завышенными хлебозаготовками и налогами. По сравнению с другими краями и областями СССР, кассам общественной взаимопомощи Северо-Кавказского края было несколько легче устраивать лечение лучших колхозников, так как курорты и санатории находились относительно недалеко. Но, и здесь численность колхозников-курортников оказалась мизерной. Сотрудники сектора КОВК Северо-Кавказского крайсобеса констатировали в марте 1934 г., что в прошедшем году на курорты и в санатории удалось отправить 2 тыс. членов коллективных хозяйств. По сравнению с сотнями тысяч трудоспособных колхозников обоего пола на Юге России эта цифра представлялась незначительной.

Дальнейшее укрепление экономики колхозов и проявившееся в последней трети 1930-х гг. относительное улучшение материального благосостояния колхозников позволили КОВК Дона, Кубани и Ставрополья несколько увеличить финансирование санаторно-курортного лечения отдельных своих членов и немного расширить контингент крестьян-курортников. В частности, в 1940 г. кассы взаимопомощи колхозников одного лишь Орджоникидзевского края дали возможность отдохнуть и подлечиться на курортах, санаториях, пансионатах и домах отдыха 1 700 своим членам.

Кроме того, коллективные хозяйства и КОВК могли создавать собственные, местные пансионаты и дома отдыха для колхозников, чтобы несколько компенсировать ограниченность предоставляемых им мест на курортах и в санаториях, а также удешевить лечение. Так, в 1934 г. Ейская межрайонная КОВК Азово-Черноморского края оборудовала дом отдыха, в котором к началу следующего года по-

бывали 137 человек. Для сравнения отметим, что за тот же период касса смогла отправить на курорты и в санатории 17 человек. Колхозные дома отдыха, таким образом, представляли собой гораздо более массовый вариант рекреационных пунктов для членов коллективных хозяйств, по сравнению с курортами. Однако, судя по содержанию источников, практика такого рода не получила в колхозной деревне широкого распространения, главным образом, по причине дефицита средств.

Итак, в 1930-х гг. представители власти требовали от сельских учреждений здравоохранения Юга России выполнения той же важнейшей задачи, которая ставилась и перед органами социальной помощи, - содействия коллективизации, функционированию и укреплению колхозной системы. Все же, несмотря на очевидную социально-экономическую (да и, социально-политическую) мотивированность развития сельской системы здравоохранения 1930-х гг., ее функционирование благотворно отразилось на санитарно-гигиеническом состоянии советской деревни, на здоровье и самочувствии ее жителей, в том числе, - крестьян Дона, Кубани и Ставрополья.

В заключение диссертационной работы подводятся итоги исследования и формулируются основные выводы. Сплошная форсированная коллективизация стимулировала процесс создания и развития широкой, упорядоченной сети социальных и медицинских учреждений в советской и, в том числе, южно-российской деревне. Представители власти видели в таких учреждениях немаловажное средство содействия скорейшему осуществлению коллективизации, а также функционированию и укреплению колхозной системы, и поэтому прикладывали усилия к их организации и налаживанию деятельности. Социально-экономические и социально-политические мотивы в работе сельских больниц, амбулаторий, касс общественной взаимопомощи колхозников, и т.д., отчетливо проявлялись на всем протяжении 1930-х гг. (особенно, в первой половине указанного десятилетия) и, нередко, далеко не лучшим образом отражались на результативности этой работы. Вместе с тем, несмотря на все издержки аграрной и социальной политики сталинского режима, произошедшее в 1930-х гг. значительное расширение, укрепление и активизация функционирования системы социальной и медицинской помощи сельскому населению благотворно отразилось на состоянии колхозной деревни и жизнедеятельности российского крестьянства, в том числе на Дону, Кубани и Ставрополье.

Основное содержание настоящего диссертационного исследования отражено в следующих публикациях автора:

Монографии

1. Саисоненко Т.А. Коллективизация и здравоохранение на Юге России 1930-х годов. - Новочеркасск, 2011. - 13,02 п.л.

2. Самсоненко Т.А., Бондарев В. А. Социальная помощь в колхозах 1930-х годов: на материалах Юга России. - Новочеркасск, 2010. - 17,67 п.л.

3. Самсоненко Т.А., Черкасов A.A., Щетиев В.Е., Тверитшюе И.А. Очерки истории Большого Сочи. В 4-х т. Т. 1. - Сочи, 2006. - 0,7 п.л.

Публикации в периодических изданиях, рекомендуемых ВАК РФ

4. Самсоненко Т.А. Рецензия на книгу: М.А. Гадицкая, А.П. Скорик. Женщины-колхозницы Юга России в 1930-е годы: тендерный потенциал и менталитет. Ростовн/Д., 2009.324 с. //Российская история (г. Москва). 2009. № 5. - 0,4 п.л.

5. Самсоненко Т.А., Скорик А.П. «Три бубенщика, два транзелиста, два бунчука»: трансформация культурной повседневности казачьих станиц Юга России в 1930-е гг. // Вестник РУДН. Серия «История России» (г. Москва). 2009. № 3. -1,0 п.л.

6. Самсоненко Т.А., Скорик А.П. Бытописание жизни казачьих станиц Юга России в противоречивые времена второй половины 1930-х гг. // Наука и школа (г. Москва). 2010. № 1. 0,8 п.л.

7. Самсоненко Т.А. Система здравоохранения в колхозной деревне Юга России 1930-х годов: проблемы развития и функционирования // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки (Ростов н/Д). 2010. №2.-0,8 п.л.

8. Самсоненко Т.А. Социальный протест сельской интеллигенции в эпоху «великого перелома» (на материалах Юга России) // Власть (г. Москва). 2010. № 5. - 0,7 п.л.

9. Самсоненко Т.А., Бондарев В.А. Поймают пионеры «парикмахера»... Дети как инструмент аграрной политики // Родина (г. Москва). 2010. № 9. - 0,6 пл.

10. Самсоненко Т.А. Сельская интеллигенция в эпоху «великого перелома»: особенности материального положения и социальной реакции (на материалах Юга России) // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «История и политические науки». 2010. № 3. - 0,75 п.л.

11. Самсоненко Т.А. Сельский интеллигент как противник коллективизации: мотивы и формы протеста // Клио (г. Санкт-Петербург). 2010. № 3. - 0,4 п.л.

12. Самсоненко Т.А. Социальные учреждения коллективизированной деревни Юга России в борьбе с детской беспризорностью в 1930-х гг. // Власть (г. Москва). 2011. № 4. - 0,5 п.л.

13. Самсоненко Т.А. Социальные учреждения южно-российской деревни как фактор «колхозного строительства» // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «История и политические науки». 2011. № 2. -0,75 п.л.

14. Самсоненко Т.А. Социальное страхование и помощь нетрудоспособным в колхозной деревне Юга России 1930-х гг.// Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики (Тамбов). 2011. № 5 (11). Ч. I. - 1,0 п.л.

Научные публикации

15. Самсоненко Т.А., Орехова Л.Н. Организация Всесоюзной здравницы в г. Сочи в 30-е гг. XX века // Проблемы, инновационные подходы и перспективы раз-

• вития Российского Причерноморья: Материалы межрегион, молодежной на-уч.-практ. конф. - Сочи, 1998. - 0,25 п.л.

16. Самсоненко Т.А. Из истории освоения Черноморья (на примере Сочи-Мацестинского курортного района) // Творческое наследие Ф. А. Щербины и современность: Материалы междунар. науч.-практ. конф., посвященной 150-летию со дня рождения Ф.А. Щербины (ст. Каневская, 1999 г.). - Краснодар, 1999.-0,25 п.л.

17. Самсоненко Т.А. К вопросу истории создания Сочи-Мацестинской Всесоюзной здравницы // Наука и образование в начале XXI века: состояние, проблемы, поиски: Материалы Всерос. науч.-метод. конф. - Сочи, 2000. - 0,4 п.л.

18. Самсоненко Т.А. История колонизации Сочи-Мацестинского района // Прошлое и настоящее: люди и время. Сб. науч. трудов / Московский государственный социальный университет. - Сочи, 2001. - 1,0 п.л.

19. Самсоненко Т.А. Превращение Сочи-Мацесты во Всесоюзную здравницу // Другие времена: Межвузовский сборник к 70-летаю со дня рождения профессора В.Е. Щетнева. - Краснодар, 2004. - 0,7 п.л.

20. Самсоненко Т.А. Сочи - Всесоюзный курорт: начало социалистической стройки // Былые годы. Черноморский исторический журнал. 2007. № 3 (5). - Сочи, 2007. -0,5 п.л.

21. Самсоненко Т.А. Советская империя: Сочи - ударная стройка (1930-е гг.) // Былые годы. Черноморский исторический журнал. 2008. №4 (10). - Сочи, 2008. - 0,5 п.л.

22. Самсоненко Т.А., Бондарев В.А. Направления и результаты формирования системы социальной помощи в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг. // Исторические образы казачества Юга России (XIX - первая треть XX вв.). Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2008. - Деп. в ИНИОН РАН, № 60689 от 26.01.2009 г. - 0,5 пл.

23. Самсоненко Т.А., СкорикА.П. Культура и быт казачьих станиц Юга России (вторая половина 1930-х гг.) И Исторические образы казачества Юга России (XIX - первая треть XX вв.). Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2008. - Деп. в ИНИОН РАН, № 60689 от 26.01.2009 г. -1,0 п.л.

24. Самсоненко Т.А., Гадицкая М.А. Проблемы материнства и детства в контексте развития колхозной семьи в 1930-х гг. (по материалам Юга России) // Российская семья: историко-психологический портрет: Материалы XXIV Всерос. науч. конф., Санкт-Петербург, 15-16 дек. 2008 г.: В 2-х ч. / Под. ред. С.Н. Полторака.- СПб., 2008.4.2. - 0,5 п.л.

25. Самсоненко Т.А. Кассы общественной взаимопомощи колхозников: возникновение и специфика функционирования в 1930-х гг. (на материалах Юга России) // Актуальные проблемы социальной истории. Сб. науч. ст. Вып. 10 / Новочерк. гос. мелиор. акад. - Новочеркасск; Ростов н/Д., 2009. - 0,4 п.л.

26. Самсоненко Т.А., СкорикА.П. Культурно-бытовое обустройство казачьих станиц 1930-х гг.: к постановке проблемы // Российская государственность в судьбах народов Северного Кавказа. Материалы регион, науч. конф., г. Пятигорск, 14 - 16 ноября 2008 г.- Пятигорск, 2009. - 0,5 п.л.

27. Самсоненко ТА, Скорик А.П. Казачий фольклор как отражение эпохи «великого перелома»: (на материалах Юга России) // Национальные элиты и проблемы социально-политической и экономической стабильности: Материалы Всерос. науч. конф. (9-10 июня 2009 г., г. Ростов л/Д) /Отв. ред. акад. Г.Г. Матишов. - Ростов н/Д, 2009. - 0,25 пл.

28. Самсоненко Т.А. Сочи-Мацестинский курортный район (1930-е гг.): вопросы историографии // 100-летие курорта Сочи: историко-культурные, лечебно-оздоровительные и природно-географические аспекты: Материалы Всерос. на-уч.-практ. конф., г. Сочи, 3-5 июля 2009 г. / Отв. ред. A.A. Черкасов. - Сочи, 2009.-0,2 пл.

29. Самсоненко Т.А. Социальное законодательство в свете аграрной политики 1930-х гг. (на материалах Юга России) // Россия: история законности и беззакония: Материалы 54-й Всерос. заочной науч. конф. / Под ред. С.Н. Полторака. - СПб., 2009.-0,5 пл.

30. Самсоненко Т.А., Левакин A.C. Роль книги в жизни колхозной деревни Дона, Кубани и Ставрополья 1930-х гг. // Вопросы исторической регионалистики. Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2009. - Деп. в ИНИОН РАН от 23.07.2009 г. № 60768. - 0,44 пл.

31. Самсоненко Т.А., Скорик А.П. Казачьи фольклорные ансамбли на Юге России в 1930-х гг.: возникновение и особенности деятельности // Вопросы исторической регионалистики. Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2009. - Деп. в ИНИОН РАН от 23.07.2009 г. № 60768. - 0,44 пл.

32. Самсоненко Т.А., Левакин A.C. Культура чтения в колхозной деревне Юга России 1930-х гг. (на примере администрации колхозов) // Человек и общество: поиски, проблемы, решения. Сб. науч. и метод, статей. Вып. 15. - Новочеркасск,

2009. - 0,4 пл.

33. Самсоненко Т.А., Бондарев В.А. Культура и социально-политический заказ: тема голода в художественной литературе и прессе 1930-х гг. // Историческая память населения Юга России о голоде 1932 - 1933 гг.: Материалы науч.-практ. конф. / Под ред. Н.И. Бондаря, О.В. Матвеева. - Краснодар, 2009. - 0,5 пл.

34. Самсоненко Т.А. Социальная политика государства по поддержке материнства и детства в колхозной деревне 1930-гг. (по материалам Юга России) // Былые годы. Черноморский исторический журнал. 2010. №1(15) - Сочи, 2010. -0,5 пл.

35. Самсоненко Т.А. Детские дошкольные учреждения в южно-российской колхозной деревне 1930-х гг. // Былые годы. Черноморский исторический журнал.

2010. № 3(17). - Сочи, 2010. - 0,5 пл.

36. Самсоненко Т.А. Поддержка материнства и детства в колхозной деревне второй половины 1930-х гг. (на материалах Юга России) // Женщины в истории: недостающие фрагменты исторического полотна: Материалы Всерос. науч.-практ. конф. / Отв. ред. C.J1. Дударев, Н.Л. Пушкарева. - Армавир, 2010. - 0,75 пл.

37. Самсоненко Т.А. Историографические интерпретации социальной помощи в колхозах Юга России в 1930-х гг. и исторические лакуны в ее изучении // Ис-

■ торическая память, власть и дисциплинарная история: Материалы Междунар, науч. конф., г. Пятигорск, 23 - 25 апреля 2010 г. - Пятигорск-Ставрополь-М., 2010.-0,4 пл.

38. Самсоненко Т.А. Формирование системы социальной помощи в деревне Юга России в контексте коллективизации 1930-х гг. // Лосевские чтения: Труды Междунар. ежегод. науч. конф., г. Новочеркасск, май 2010 г. - Новочеркасск, 2010.-0,4 пл.

39. Самсоненко Т.А., Скорик А.П. Дискуссионность вариантов социальной помощи сельскому населению СССР в начале 1930-х гг. // Лосевские чтения: Труды Междунар. ежегод. науч. конф., г. Новочеркасск, май 2010 г. - Новочеркасск, 2010,-0,6 п.л.

40. Самсоненко Т.А. Социальная помощь населению коллективизированной деревни в 1930-х гг.: нормативно-правовые основы // История и историки в контексте времени: Сб. науч. трудов / Отв. ред. A.A. Черкасов. - Сочи, 2010. Вып.7. -0,75 п.л.

41. Самсоненко Т.А., Бондарев В.А. Формы и результать1 участия сельских подростков в реализации аграрной политики сталинского режима в 1930-х гг. // Исторические этюды и фрагменты бытия. Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2010. - Деп. в ИНИОН РАН № 60959 от 24.01.2011 г.-1,5 п.л.

42. Самсоненко Т.А., Скорик А.П. Становление системы социальной помощи колхозному крестьянству в 1930-х гг.: разность мнений и подходов // Исторические этюды и фрагменты бытия. Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2010. - Деп. в ИНИОН РАН № 60959 от 24.01.2011 г. -1,13 пл.

43. Самсоненко Т.А. Социальная помощь колхозному крестьянству в свете советского законодательства // Исторические этюды и фрагменты бытия. Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2010. - Деп. в ИНИОН РАН №60959 от 24.01.2011 г. - 1,1 п.л.

44. Самсоненко Т.А., Бондарев В.А. О проблеме лидерства колхозов и касс взаимопомощи в социальной поддержке колхозников в 1930-х гг. // Фрагменты региональной истории. Сб. статей преподавателей и студентов ЮРГТУ (НПИ) / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2010. - Деп. в ИНИОН РАН № 60960 от 24.01.2011 г. - 1,0 п.л.

45. Самсоненко Т.А., Скорик А.П. Борьба с детской беспризорностью в деревне Юга России 1930-х гг. // Фрагменты региональной истории. Сб. статей преподавателей и студентов ЮРГТУ (НПИ) / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2010. - Деп. в ИНИОН РАН № 60960 от 24.01.2011 г. - 1,0 пл.

46. Самсоненко Т.А. Нормативно-правовые основы социальной помощи колхозному крестьянству в 1930-е гг. // Актуальные проблемы социальной истории. Сб. науч. статей. Вып. 12. - Новочеркасск; Ростов н/Д., 2011. - 0,44 п.л.

47. Самсоненко Т.А, О некоторых особенностях социальной помощи престарелым колхозникам Юга России в 1930-х гг. // Российская государственность в судьбах народов Северного Кавказа-III. Материалы регион, науч.-практ. конф., г. Пятигорск, 26 - 28 ноября 2010 г. - Пятигорск, 2011.-0,315 п.л.

48. Самсоненко Т.А. Курорты как средство исцеления колхозного крестьянства Юга России в 1930-х гг.// История и историки в контексте времени: Сб. науч. тр. /Отв. ред. А.А. Черкасов. - Сочи: РНПИ СГУТиКД,. 2011. № 8. - 0,81 п.л.

49. Самсоненко Т.А. Сельская медицина на Дону, Кубани и Ставрополье в условиях «колхозного строительства»: задачи и результативность функционирования// II Сиротенковские чтения: сборник материалов Междунар. науч. конф. -Армавир: РИО АГПА, 2011. - 0,54 п.л.

50. Самсоненко Т.А. Противоэпидемические мероприятия лечебных учреждений Юга России в коллективизированной деревне 1930-х гг.// Былые годы. Черноморский исторический журнал. 2011. № 3(21). -Сочи: СГУ, 2011.-1,0 п.л.

51. Самсоненко Т.А. Борьба с детской беспризорностью и безнадзорностью в коллективизированной деревне // История в подробностях (г. Москва). 2011. № 10(16) (июнь). - 1,6 п.л.

52. Самсоненко Т.А., Бондарев В.А. Источники исследования модернизации социальной сферы советской деревни в 1930-х гг.: категории и специфика // Проблемы социальной истории России. Сб. ст. преподавателей и студентов ЮРГТУ (НПИ) / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (ЮТИ). - Новочеркасск, 2011. - Деп. в ИНИОН РАН, № 61012, от 24.11.2011 г. - 1,0 п.л.

53. Самсоненко Т.А., Скорик А.П. Теоретические аспекты исследования трансформации социальной сферы российской деревни в 1930-х гг. // Проблемы социальной истории России. Сб. ст. преподавателей и студентов ЮРГТУ (НПИ) / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2011. - Деп. в ИНИОН РАН, №61012, от 24.11.2011 г.-1,0 п.л.

54. Самсоненко Т.А. О стимулах формирования системы здравоохранения на селе в условиях коллективизации (на материалах Юга России) // Исторические времена: люди, события, факты. Сб. науч. ст. / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). - Новочеркасск, 2011. - Деп. в ИНИОН РАН, № 61013, от 24.11.2011 г. - 1,0 п.л.

55. Самсоненко Т.А. Старики и старость в колхозной повседневности 1930-х гг. (на материалах Дона, Кубани и Ставрополья) // «Белые пятна» российской и мировой истории. 2011. № 1.-1,7 п.л.

Самсоненко Татьяна Александровна

РАЗВИТИЕ СИСТЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ ПОМОЩИ И ЗДРАВООХРАНЕНИЯ В КОЛЛЕКТИВИЗИРОВАННОЙ ДЕРЕВНЕ ЮГА РОССИИ 1930-х гг.

Автореферат

Подписано в печать 11.01.2012. Формат 60x84 Vis. Бумага офсетная. Ризография. Усл. печ. л. 3,0. Тираж 100 экз. Заказ № 48-3996.

Отпечатано в ИД «Политехник» 346428. г. Новочеркасск, ул. Просвещения, 132, тел., факс (8635)25-53-03

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Самсоненко, Татьяна Александровна

Введение.

Глава 1. Научно-теоретические основы исследования социальной сферы колхозной деревни Юга России 1930-х гг.

1.1. Источниковая база анализа трансформаций здравоохранения и социальной помощи в условиях колхозного строительства.

1.2. Историографические интерпретации модернизации социальной сферы села в период коллективизации.

1.3. Концептуальные модели изучения социальных реформ в советской деревне 1930-х гг.: опыт анализа и конструирования.

Глава 2. Формирование и законодательное регулирование системы социальной помощи южно-российскому крестьянству в 1930-х гг.

2.1. Вариативность концепций социальной поддержки и взаимопомощи в условиях сталинской аграрной политики.

2.2. Нормативно-правовые основы системы социальной помощи населению коллективизированной деревни.

2.3. Колхозы и кассы общественной взаимопомощи колхозников как структурные компоненты системы социальной поддержки крестьянства в 1930-х гг.

Глава 3. Направления и методы социальной поддержки в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг.

3.1. Участие социальных учреждений южно-российской деревни в колхозном строительстве.

3.2. Формы и методы реализации семейной политики на селе в 1930-е гг.

3.3. Борьба с детской беспризорностью и безнадзорностью в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг.

3.4. Геронтологические аспекты социальной помощи в колхозах,.

Глава 4. Формирование системы сельского здравоохранения на Дону, Кубани и Ставрополье в 1930-х гг.

4.1. Создание и развитие сети учреждений здравоохранения на селе в условиях коллективизации.

4.2. Кадровое обеспечение сельских медучреждений Дона, Кубани и Ставрополья в 1930-х гг.

Глава 5. Основные направления и особенности деятельности сельских учреждений здравоохранения Юга России в 1930-х гг.

5.1. Специфика функционирования медицинских учреждений в условиях колхозного строительства.

5.2.Противоэпидемические мероприятия лечебных учреждений Юга России в деревне в 1930-х гг.

5.3. Курорты как структурный компонент сельской системы здравоохранения Дона, Кубани и Ставрополья.

Введение диссертации2011 год, автореферат по истории, Самсоненко, Татьяна Александровна

Актуальность темы исследования. Осуществленная в Советском Союзе на протяжении 1930-х гг. коллективизация сельского хозяйства привела не только к возникновению качественно новых форм организации аграрного производства, но и внесла самые существенные изменения в традиционный уклад жизни российской деревни. Помимо прочего, именно в период коллективизации была осуществлена модернизация социальной сферы села и, в том числе, началось планомерное формирование широкой сети учреждений здравоохранения и социальной помощи. По существу, колхозное строительство 1930-х гг., при всех его негативных характеристиках, стало мощным стимулом создания единой системы социальной и медицинской помощи сельскому населению Советского Союза.

Хотя осуществлявшееся в рамках колхозного строительства конструирование системы социальной поддержки и медицинского обслуживания населения коллективизированной деревни являлось одним из важных направлений советской модернизации 1930-х гг., вызывало одобрение сельских жителей и являлось существенным фактором, примирявшим их со сталинской аграрной политикой, в научной литературе оно получило весьма фрагментарное освещение. В советской историографии, базировавшейся на марксистской теории и потому ориентированной, в основном, на исследование социально-экономических и общественно-политических процессов, практически не находили отражения вопросы исторической повседневности, к числу которых с полным правом могут быть отнесены крестьянская взаимопомощь и сельское здравоохранение. В постсоветский же период исследователи увлеклись анализом острых и ранее тщательно замалчивавшихся аспектов «великого перелома» советской деревни (раскулачивания, антикрестьянских репрессий, голода 1932 - 1933 гг. и т.д.), что отнюдь не способствовало осмыслению осуществленных в 1930-х гг. трансформаций в социальной сфере. Ситуацию усугубило наметившееся с середины 1990-х гг. снижение внимания российских (в частности, южно-российских) специалистов к разнообразным аспектам коллективизации и жизнедеятельности колхозного крестьянства. Все это придает несомненную научно-теоретическую актуальность такой теме исследований, как социальная поддержка и медицинское обслуживание населения коллективизированной деревни 1930-х гг.

Помимо научно-теоретической актуальности, рассматриваемая нами тема имеет и ярко выраженное практическое, прикладное значение, обусловленное, во-первых, развернутым с 1990-х гг. и продолжающимся поныне реформированием аграрного производства (и, соответственно, всего жизненного уклада российской деревни) и, во-вторых, колебаниями социальной политики в постсоветской России. Недостаточно продуманные и крайне непопулярные в российском обществе попытки реформирования советской модели здравоохранения и социального обеспечения, направленные на сокращение государственного участия в помощи больным и нуждающимся гражданам, наглядно демонстрируют пагубность игнорирования полезного исторического опыта. В особенности, сложная ситуация наблюдается в перманентно реформируемой деревне, социальная сфера которой подверглась дезорганизации, сокращению и частичному разрушению. Сопоставление реалий советской колхозной и постсоветской деколлективизированной деревни зачастую складывается отнюдь не в пользу последней, при всем неоднозначном отношении общественности и ученых к коллективным хозяйствам. В этой связи, представляется вполне разумным и целесообразным сохранение полезных наработок колхозной системы в деле медицинского и социального обслуживания сельских жителей. Подобное же возможно лишь по итогам осуществленного историками обстоятельного анализа массива сведений о принципах, направлениях и методах создания и функционирования системы социальной поддержки и здравоохранения сельского населения в Советском Союзе на протяжении третьего десятилетия XX века.

Хронологически настоящее исследование ограничено концом 1920-х -началом 1940-х гг. Выбор начальной границы определяется тем, что именно к исходу 1920-х гг. большевистское руководство во главе с И.В. Сталиным взяло курс на кардинальное изменение аграрной политики, на отказ от принципов нэпа и форсированный переход к созданию крупных форм сельхоз-производства. Если 1928 г. ознаменовался нагнетанием режима «чрезвычайщины» в советской деревне, то 1929 г. навсегда вошел в историю как «год великого перелома», непосредственно предшествовавший сплошной насильственной коллективизации «по-сталински». Коллективизация же сопровождалась созданием и развитием в российской деревне сети учреждений здравоохранения и социальной помощи. Итоговой датой рассматриваемого в представленной работе исторического периода выступает 1941 г., поскольку начавшаяся тогда Великая Отечественная война прервала процесс расширения и укрепления системы медицинского обслуживания и социальной помощи селянам. В ряде случаев исследование выходит за рамки 1941 г., чтобы с наибольшей четкостью проследить развитие в военное время тенденций, заложенных в системе социальной помощи колхозному крестьянству в 1930-х гг.

Территориальные рамки исследования охватывают Дон, Кубань и Ставрополье, то есть ведущие аграрные регионы Юга России. Именно эти регионы одними из первых подверглись коллективизации, а реализация данной политики осуществлялась сталинским режимом ускоренно, в кратчайшие сроки и с ориентацией на вовлечение в колхозы как можно большего количества хлеборобов. В итоге, уже к середине 1930-х гг. южно-российские села и станицы были коллективизированы, и подавляющее большинство донских, кубанских, ставропольских земледельцев оказалось в колхозах. Тем самым, перечисленные аграрные регионы Юга России предоставляют исследователю массу репрезентативных материалов, позволяющих в деталях реконструировать процесс формирования сети учреждений здравоохранения и социальной помощи, протекавший на селе в условиях колхозного строительства. Национальные регионы Северного Кавказа остаются за рамками нашей работы по причине их заметного социально-экономического и культурно-бытового своеобразия, наложившего заметный отпечаток и на мероприятия большевиков по созданию и оптимизации деятельности структур крестьянской взаимопомощи и учреждений здравоохранения.

Первоначально Дон, Кубань и Ставрополье входили в состав созданного в 1924 г. Северо-Кавказского края, куда, помимо них, включались также районы Терека и национальные области (Адыгея, Ингушетия, Карачай, Чечня, Северная Осетия, и др.). Поскольку осуществлять эффективное руководство столь обширной территорией из краевого центра, - г. Ростова-на-Дону, - было практически невозможно, возникла необходимость реорганизации края. 10 января 1934 г. Северо-Кавказский край разделили на две новые административно-территориальные единицы. Одна из них сохранила прежнее название, - Северо-Кавказский край, - но границы ее существенно сократились: теперь в составе нового края со старым названием остались Ставрополье, Терек, национальные регионы Северного Кавказа. Вторая из созданных административно-территориальных единиц получила общее наименование - Азово-Черноморский край и объединяла Дон, Кубань, Адыгею. В 1937 г. на Юге России был осуществлен очередной этап административно-территориальной реорганизации, в ходе которой возникли Ростовская область (сюда вошли районы Дона), Краснодарский (Кубань, Адыгея) и Ставропольский (Ставрополье, Терек, Карачаево-Черкесия) края.

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- осуществить критический анализ комплекса разноплановых источников, лежащего в основе исследования трансформаций здравоохранения и социальной помощи в южно-российской деревне в условиях колхозного строительства в конце 1920-х - 1930-х гг.;

- установить степень научной изученности проблемы конструирования социальной сферы деревни Юга России в 1930-х гг., определить тенденции, периоды и перспективы историографии избранного дискурса;

- рассмотреть вариативность моделей социальной поддержки и взаимопомощи крестьянства, выдвигавшихся в период коллективизации;

- определить специфику функций социальных учреждений сел и станиц Юга России в условиях реализации аграрной политики большевиков, выявить степень их сопричастности организационно-хозяйственному укреплению колхозной системы;

- проследить процесс формирования и развития сети сельских учреждений здравоохранения на Юге России в 1930-х гг.;

- выявить общие и особенные характеристики функционирования медицинских учреждений колхозной деревни Дона, Кубани, Ставрополья;

Теоретико-методологическая база работы включает в себя, прежде всего, фундаментальные для исторической науки принципы объективности, историзма, системности и всесторонности, предопределяющие осуществление анализа событий минувших лет во всей их сложности, противоречивости, причинно-следственной обусловленности и с учетом социально-экономической, политической, социально-психологической специфики конкретной эпохи. В соответствии с устоявшейся в постсоветской историографии традицией, ведущими методологическими подходами при исследовании трансформаций социальной сферы коллективизированной советской деревни 1930-х гг. выступили формационный и цивилизационный подходы. Признанным достоинством формационного подхода является актуализация социально-экономических процессов, что позволяет с максимальной степенью полноты и четкости проследить влияние колхозного строительства на социальную сферу деревни и, в том числе, - на модернизацию сельского здравоохранения и крестьянской взаимопомощи. Цивилизационный подход, в рамках которого основное внимание уделяется культурным, ментальным и прочим особенностям общественного организма, предоставляет возможность рассмотреть многообразные аспекты сельского здравоохранения и социальной помощи с точки зрения исторической повседневности.

Одним из центральных сюжетов теоретико-методологической базы предпринятого нами диссертационного исследования выступает теория модернизации в варианте «множественных модернов», а также частно-исторические концепции консервативной и фрагментарной модернизации.1 Существенным компонентом теоретико-методологической базы исследования выступают положения «новой локальной истории», обоснованной, прежде всего, в работах Т.А. Булыгиной. Сущность «новой локальной истории», как набора опреде

1 См.: Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М., 1998; Бондарев В.А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни: История преобразований в сельском хозяйстве и эволюция крестьянства в конце 20-х - начале 50-х годов XX века на примере зерновых районов Дона, Кубани и Ставрополья. Ростов н/Д., 2005; Его же: Российское крестьянство в условиях аграрных преобразований в конце 20 -начале 40-х годов XX века (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев). Дис. . докт. ист. наук. Новочеркасск, 2007.

2 См.: БулыгинаТ.А. Историческая антропология и исследовательские подходы «новой локальной истории» // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. ленных теоретико-методологических установок, заключается в комплексном, междисциплинарном исследовании прошлого конкретного региона (в данном случае таковым выступает Юг России) в общих рамках российской истории, дабы установить и подчеркнуть региональную специфику, отнюдь не абсолютизируя ее. В этой связи, указанная теоретическая разработка предоставляет историку возможность четко определить особенности протекавших на Юге России событий, в том числе - формирования и функционирования сети учреждений здравоохранения и социальной помощи в колхозной деревне 1930-х гг.

В работе применялись как общенаучные, так и специально-исторические методы исследования. Использовался сравнительно-исторический метод, с помощью которого удалось установить преемственность и различия здравоохранения и социальной помощи в доколхозной и коллективизированной деревне Юга России. Наряду с этим, историко-генетический метод применялся для определения устойчивых тенденций в социальной сфере российской деревни на протяжении 1920-х - 1930-х гг. Метод контент-анализа позволил установить степень постоянства различных положительных (или, напротив, негативных) явлений, сопровождавших развитие системы учреждений медицин

А.Н. Еремеевой, А.Ю. Рожкова. Краснодар, 2006. С. 27 - 34; Ее же: Новая локальная история полиэтничного региона // Материалы и исследования по отечественной и зарубежной истории. К 70-летию доктора исторических наук, профессора A.A. Кудрявцева. - Ставрополь, 2011. С. 235 - 241; Булыгина Т.А., Маловичко С.И. Культура берегов и некоторые тенденции современной историографической культуры // Новая локальная история. Вып.

2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. - Ставрополь, 2004. С. 4 - 24; Маловичко С.И., Булыгина Т.А. Современная историческая наука и изучение локальной истории // Новая локальная история. Вып. 1. Новая локальная история: методы, источники, столичная и провинциальная историография: Материалы первой Всероссийской Интернет-конференции., Ставрополь, 23 мая 2003 г. - Ставрополь. 2003. С. 6 - 2; Маловичко С.И. Новая локальная история: историографический опыт выход за границы провинциализма // Новая локальная история. Вып. 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. - Ставрополь, изд-во СГУ, 2004. С. 140 - 156; Оборский Е.Ю. Заметки о современной исторической науке и деятельности центра «Новая локальная история» // Новая локальная история. Вып. 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. - Ставрополь, изд-во СГУ, 2004. С. 184 - 187. ской помощи и социальной поддержки в селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья на протяжении третьего десятилетия XX века.

Новизна представленной диссертации заключается, прежде всего, в том, что в ней, впервые не только в региональной южно-российской, но и, по существу, в общероссийской историографии, осуществлено специальное, всестороннее и комплексное исследование проблемы формирования, развития и функционирования системы здравоохранения и социальной помощи в коллективизированной деревне Юга России на протяжении 1930-х гг.

Кроме того, в работе:

1. Проанализировано содержание основополагающих нормативно-правовых документов, выступавших краеугольными камнями юридической базы устройства и деятельности сельских учреждений социальной поддержки в 1930-х гт. Доказано, что содержание советского социального законодательства в рассматриваемый период времени было нацелено на достижение важнейшей для сталинского режима цели, каковой являлась минимизация государственных расходов на поддержку нуждавшихся жителей села и применение взаимопомощи и медоб-служивания как стимулов трудовой дисциплины и производственной активности аграриев. Поэтому, в базовых нормативно-правовых актах подчеркивалось, что средства для финансирования системы социальной поддержки крестьянства должны предоставляться самими аграриями (то есть, речь шла не о государственном социальном обеспечении, а о взаимопомощи). Ограничивался контингент жителей села, имевших право на социальную поддержку, и существенно лимитировались ее размеры.

2. Выявлена степень участия и роль в деле социальной помощи нуждавшимся жителям коллективизированной деревни коллективных хозяйств и касс общественной взаимопомощи колхозников (КОВК). Обосновано авторское мнение, согласно которому КОВК лишь формально являлись центральным звеном сформированной в ходе колхозного строительства системы социальной помощи и взаимопомощи крестьянства. Вопреки советскому социальному законодательству, ведущую роль в поддержании и налаживании функционирования данной системы играли не КОВК, а колхозы. Хотя законодатель обременял коллективные хозяйства лишь минимумом социальных функций, именно они предоставляли основную материальную помощь своим нуждавшимся членам, исходной причиной чего являлось отсутствие у КОВК собственной производственной базы и полная их зависимость от колхозных дотаций.

3. Проанализирован процесс формирования системы социальной помощи и взаимопомощи населению коллективизированных сел и станиц Юга России на протяжении 1930-х гг. Доказано, что процесс этот по своей протяженности намного превзошел сплошную форсированную коллективизацию, поскольку даже к началу 1940-х гг. целый ряд южно-российских колхозов не имели КОВК. Причем, кассы взаимопомощи нередко создавались с трудом, либо числились на бумаге, поскольку многие колхозники не желали в них состоять по причине довольно незначительных возможностей отмеченных учреждений в деле поддержки впавших в нужду донских, кубанских и ставропольских хлеборобов.

4. Представлена и обоснована периодизация функционирования учреждений социальной поддержки и взаимопомощи колхозного крестьянства, включающая в себя следующие основные этапы: 1) 1930 - 1933 гг.: этап становления системы социальной помощи в деревне и, в том числе, в селах и станицах Юга России; 2) 1933 г. - середина 1935 г.: этап функционального многообразия касс взаимопомощи, в рамках которого их председатели и активисты стремились выполнять не только задачи социальной поддержки нуждающихся крестьян, но также содействовать развитию здравоохранения, культуры и быта в коллективизированной деревне; 3) середина 1935 г. - середина 1941 г.: этап функциональной минимизации и оптимизации деятельности КОВК, когда была существенно уменьшена численность их задач, что сказалось на повышении эффективности их функционирования.

5. Детально рассмотрены многообразные направления функционирования КОВК, каковыми являлись: оказание социальной помощи и поддержки инвалидам, нетрудоспособным и временно впавшим в нужду колхозникам; забота о колхозницах-роженицах и матерях, особенно многодетных; борьба с беспризорностью и безнадзорностью; помощь престарелым сельским жителям, не имевшим родственников; финансирование медицинского обслуживания селян, и пр. Доказано, что в ходе форсированного колхозного строительства КОВК ориентировались представителями власти не столько на оказание поддержки нуждавшимся аграриям и членам их семей, сколько на всемерное содействие созданию, развитию, организационно-хозяйственному укреплению и функционированию колхозов, а также проведению сталинской аграрной политики.

6. Впервые в отечественной историографии освещено участие сельских медиков в заселении демобилизованными красноармейцами «чернодосоч-ных» станиц Северо-Кавказского края в 1933 - 1934 гг., львиная доля которых (13 из 15) располагалась на Кубани. Установлено, что сотрудники учреждений здравоохранения внесли немалый вклад в дело закрепления красноармейцев-переселенцев на новом месте жительства, поддерживая таковых во время болезней и борясь с эпидемиями, особенно малярией. Тем самым, представители сельской медицины опосредованно способствовали исправлению негативных последствий осуществленных сталинистами депортаций населения «чернодосочных» станиц и налаживанию деятельности местных колхозов. Вместе с тем, часть медицинского персонала Кубани крайне отрицательно относилась к красноармейцам, будучи солидарной со многими местными жителями в их социальном антагонизме.

7. Подробно освещен процесс создания и деятельности учреждений здравоохранения и курортного излечения населения колхозной деревни Юга России 1930-х гг. Доказано, что, как и в случае с работниками касс общественной взаимопомощи колхозников, деревенские медики в первой половине 1930-х гг. активно привлекались партийно-советскими чиновниками не столько к выполнению непосредственных профессиональных обязанностей, сколько к содействию функционированию и укреплению колхозов. Обосновано мнение о том, что становление сельской сети учреждений здравоохранения имело не только количественное, но и качественное выражение; в последнем случае речь шла о состоянии больниц, амбулаторий, фельдшерских пунктов и иных подобных заведений и о наличии в них медперсонала. Негативные явления в данной сфере удалось минимизировать лишь к концу 1930-х гг.

Среди принципиальных сюжетов, содержащихся в нашей работе, представляется необходимым особо выделить и подчеркнуть ряд выносимых на защиту положений:

1. Сплошная форсированная коллективизация, развернутая сталинским режимом в конце 1920-х - 1930-х гг., выступила мощным стимулом формирования в российской деревне системы социальной и медицинской помощи. В ходе колхозного строительства была значительно увеличена численность учреждений здравоохранения и социальной помощи, существовавших на селе с досоветских и доколхозных времен и, что важнее, - все эти, ранее единичные, учреждения превратились в ячейки единой сети, покрывшей практически всю коллективизированную деревню. Коллективизация, впервые в отечественной истории, предоставила представителям власти огромные возможности по мобилизации и аккумулировании материальных средств сельского населения; колхозы, ставшие в 1930-х гг. практически единственными формами организации сельхозпроизводства (не считая совхозов и стремившихся к нулю хозяйств единоличников), позволяли осуществлять постоянный контроль за крестьянством и перераспределять произведенную продукцию по усмотрению государства. Хотя львиная доля изъятых из деревни средств расходовалась сталинским режимом на проведение индустриализации, продовольственное обеспечение горожан и армии, все же некоторая их часть расходовалась на решение социально важных для колхозного крестьянства задач. В числе этих задач выступали и такие, как создание и налаживание эффективного функционирования сети учреждений социальной поддержки и здравоохранения впавших в нужду и недужных жителей села.

2. Процесс формирования и законодательного оформления системы социальной поддержки и взаимопомощи колхозного крестьянства проходил отнюдь не гладко, а в обстановке острых и продолжительных дискуссий. Две стороны, принимавшие участие в этой дискуссии, можно определить, с некоторой долей условности, как «максималистов» и «минималистов». В первом случае речь идет о массе жителей села, многих представителях местной (сельской) администрации и деревенских низовых ячеек ВКП(б), которые полагали, что система социальной помощи должна финансироваться преимущественно за счет средств государства и ориентироваться на всех нуждающихся крестьян (за исключением, разумеется, «классово-чуждых»). Иными словами, «максималисты» выступали за превращение колхозного крестьянства в полноправных клиентов государственного социального обеспечения. Напротив, «минималисты», представленные верхушкой и средними слоями компартии и госаппарата, стремились к созданию в коллективизированной деревне системы взаимопомощи, которая должна была функционировать на средства не государства, а самих крестьян, и акцентировать усилия не столько на социальной помощи, сколько на социальном страховании; то есть, речь шла о весьма и весьма существенном лимитировании функций указанной системы взаимопомощи колхозников. В дискуссии между «максималистами» и «минималистами», длившейся с конца 1928 г. до весны 1931 г., ожидаемую и убедительную победу одержали последние. В деревне была создана система не социального обеспечения, а взаимопомощи, что закреплялось рядом документов: «Положением о кассах общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» (утверждено ВЦИК и СНК РСФСР 13 марта 1931 г.), «Примерным уставом касс общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» (утвержден СНК РСФСР 28 июня 1931 г.), «Положением о кассах взаимопомощи колхозов» (принято Президиумом ЦИК СССР 1 февраля 1932 г.).

3. Содержание вышеперечисленных документов, создававших правовую базу системы взаимопомощи колхозников, зачастую сильнейшим образом диссонировало с действительностью коллективизированной деревни третьего десятилетия XX века. Наиболее важное расхождение между содержанием нормативно-правовых актов и колхозной реальностью, которое необходимо в данном случае подчеркнуть, заключалось в том, что кассы общественной взаимопомощи колхозников и коллективные хозяйства, образно выражаясь, поменялись местами. Согласно официальным документам, ведущую роль в оказании помощи и поддержки впавшим в нужду колхозникам должны были играть исключительно КОВК; в обязанности колхозов вменялось лишь перечислять кассам взаимопомощи некоторое количество продуктов и денежные суммы, носившие вспомогательный характер. На деле же осуществление функций по обеспечению нуждавшихся аграриев силами одних КОВК не представлялось возможным, так как у них не было собственной производственной базы для финансирования отмеченных задач. Поэтому, вопреки законодательству, эффективность функционирования сельской системы социальной помощи в 1930-х гг. напрямую зависела от колхозов. Рядовые жители села понимали всю глубину несоответствия между буквой закона и объективной действительностью. Но все их предложения о передаче социальных функций непосредственно колхозам отвергались представителями власти, которые не желали упускать из-под своего контроля более (или, даже, менее) значительную часть колхозной продукции.

4. Поскольку система социальной поддержки колхозников была сформирована в период сплошной форсированной коллективизации (и, КОВК практически не могли функционировать без дотаций колхозов), зачастую ее функции сводились не столько к помощи впавшим в нужду крестьянам, сколько к укреплению коллективных хозяйств, содействию деятельности последних и, в целом, к реализации аграрной политики сталинского режима. Наиболее часто подобного рода задачи ставились перед работниками КОВК в первой половине 1930-х гг., в условиях продолжавшегося форсирования темпов и сроков коллективизации. Кассы взаимопомощи должны были бороться за укрепление трудовой дисциплины в колхозах (отказывая в поддержке тем колхозникам, которые пассивно относились к общественному производству), за выход на работу как можно большего количества женщин (содействуя организации детских дошкольных заведений), принимать участие в хлебозаготовках, и пр. Разумеется, выполнение подобных задач негативно сказывалось на основной деятельности КОВК. Во второй половине 1930-х гг. учреждения социальной поддержки колхозной деревни стали уделять гораздо больше внимания своим клиентам. Однако, в данное время они охватывали своей заботой далеко не все категории нуждавшихся жителей села, а только те, которые перечислялись в нормативных документах и разного рода ведомственных циркулярах. В основном, усилия касс общественной взаимопомощи колхозников были направлены на поддержку матерей (особенно многодетных), на ликвидацию детской беспризорности и безнадзорности, на социальное страхование временно нетрудоспособных крестьян и помощь инвалидам. Кроме того, некоторая часть средств КОВК шла на обеспечение престарелых колхозников, лишенных опеки родственников; пенсионное же обеспечение всех пожилых земледельцев законом не предусматривалось.

5. Одним из существенных факторов наблюдавшегося на протяжении 1930-х гг. количественного увеличения и качественного улучшения сельской системы медицинского обслуживания выступало стремление властей превратить данную систему в одно из вспомогательных средств организационно-хозяйственного укрепления колхозов. В этой связи, сельские учреждения здравоохранения, подобно кассам общественной взаимопомощи, в первой половине 1930-х гг. также активно привлекались партийно-советскими органами к содействию колхозному строительству. В обязанности деревенского медперсонала, - врачей, фельдшеров, лекпомов, акушерок, и т. д., - входило обеспечение санитарно-гигиенических условий на производстве, борьба за трудовую дисциплину путем установления действительно заболевших аграриев и симулянтов, и т.д. Все эти специфические функции, выходившие на первый план по политическим мотивам, не подменяли основные задачи сельских медиков, - осуществление профилактики и лечение заболевших селян. Однако, акцентирование внимания медперсонала на обеспечении колхозного производства не способствовало оптимальной работе деревенских учреждений здравоохранения. Персонал сельских больниц, амбулаторий, аптек, фельдшерских участков и акушерских пунктов привлекался к обеспечению сельскохозяйственных кампаний на всем протяжении 1930-х гг. Но, во второй половине указанного десятилетия медики получили возможность тратить гораздо больше усилий на свои непосредственные профессиональные обязанности. Тогда же состояние деревенской сети учреждений здравоохранения заметно улучшилось, в связи с организационно-хозяйственным укреплением колхозной системы и общей оптимизацией положения в коллективизированной деревне, - как по всему СССР, так и на Юге России.

6. В связи с произошедшим в условиях колхозного строительства расширением сети сельских учреждений медицинской помощи увеличилась и численность их персонала - врачей, фельдшеров, лекпомов, акушерок, и т. д. Сельские медики выступали в качестве одного из профессиональных отрядов, обеспечивающих бесперебойное функционирование коллективных хозяйств и, тем самым, - устойчивость колхозной системы и реализацию аграрной политики сталинского режима. Однако, зачастую медперсонал на селе испытывал массу трудностей материально-бытового характера, порожденных как непосредственно сталинским «большим скачком», так и халатностью и злоупотреблениями местных властей. Поэтому немало деревенских врачей, фельдшеров и лекпомов пассивно относились к своим профессиональным обязанностям и стремились покинуть деревню, чтобы устроиться на работу в город. Кроме того (и, данное обстоятельство необходимо подчеркнуть как весьма важное), часть корпорации сельского медперсонала, вкупе с другими представителями сельской интеллигенции, выступила против коллективизации и сопровождавшего ее насилия над крестьянством. Характерным примером выступает негативное отношение ряда кубанских медработников к красноармейцам-переселенцам, направленным для заселения опустевших после депортации их жителей «чернодосочных» станиц в 1933 - 1934 гг. Комбинируя репрессии и улучшение материального положения медиков, партийно-советским структурам удалось повысить их лояльность к существующему политическому режиму, несколько уменьшить отток квалифицированных специалистов из села в город и снизить остроту проблемы кадров в деревенских учреждениях здравоохранения. Все же, коренным образом улучшить материально-бытовое положение сотрудников учреждений медпомощи на селе и покончить с кадровым голодом, на Юге России не удалось до начала 1940-х гг.

Апробация работы. Непосредственно по теме диссертации опубликованы 55 работ общим объемом 67,35 п.л., среди которых 3 монографии, 11 научных статей в периодических изданиях, рекомендованных ВАК России, 15 публикаций в сборниках трудов Международных, Всероссийских, региональных научных чтений и конференций. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры теории государства и права и отечественной истории ЮжноРоссийского государственного технического университета (Новочеркасский политехнический институт).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг."

Выводы: В 1930-х гг. представители власти требовали от работников сельских учреждений здравоохранения Юга России выполнения той же важнейшей задачи, которая ставилась и перед органами социальной помощи, -содействия коллективизации, функционированию и укреплению колхозной системы. Сельские медики выступали в качестве профессиональной группы, обеспечивавшей приемлемые санитарно-гигиенические условия при осуществлении различных сельхозкампаний, лечившей колхозников с целью скорейшего возвращения их на производство, крепившей трудовую дисциплину путем выявления лодырей и симулянтов. Врачи, фельдшеры, лекпомы привлекались партийно-советскими органами к осуществлению профилактических оздоровительных мероприятий среди колхозников, поддержанию приемлемого санитарно-гигиенического уровня в колхозных бригадах и на полевых станах, и пр. Охрана здоровья красноармейцев-переселенцев и членов их семей в «чернодосочных» станицах Юга России в 1933 - 1935 гг. (да и позже) также представляла собой частную меру, направленную на осуществление сталинской аграрной политики.

Все эти специфические функции никоим образом не отменяли основных задач деревенского медперсонала, каковыми являлись проведение профилактических мер, лечение сельских жителей, забота о женском и детском здоровье, предупреждение эпидемических заболеваний и противодействие им. Одной из важнейших обязанностей сотрудников учреждений здравоохранения в селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья в 1930-х гг. являлось предупреждение распространения эпидемических заболеваний, особенно таких масштабных, как малярия. С этой целью, проводилась вакцинация и хинизация населения, контроль за чистотой водяных источников, обеззараживание заболоченных территорий, являвшихся рассадником малярийных комаров, и другие меры. Во второй половине рассматриваемого десятилетия особую актуальность приобрела охрана материнства и детства, поскольку демографические показатели советского общества (и, в том числе, колхозного крестьянства Юга России) были заметно ухудшены «великим переломом». В рамках указанного направления деятельности за счет государственного и местных бюджетов, средств колхозов и КОВК создавались родильные дома, колхозные хаты-родильни и родильные комнаты, а сельские медработники занимались обслуживанием рожениц, молодых матерей, а также заботились о здоровье детей.

Определенное значение в деле оздоровления сельского населения имели курорты и санатории, которыми славился Северный Кавказа. В 1930-х гг. были проведены масштабные работы по реконструкции и модернизации таких известных курортов, как Анапа, Геленджик, Кавказские Минеральные Воды, Сочи - Мацеста, и др., что позволило существенно увеличить их емкость. Расширение курортов, а также появление возможности финансирования отдыха и лечения колхозников за счет средств колхозов и касс взаимопомощи, способствовало некоторому увеличению численности крестьян в общей массе клиентов санаториев и пансионатов.

В условиях форсированного колхозного строительства система учреждений здравоохранения Дона, Кубани и Ставрополья зачастую выполняла свои прямые задачи далеко не на должном уровне. Только во второй половине 1930-х гг., когда организационно-хозяйственное состояние колхозной системы несколько улучшилось, сельские медики Юга России с большей активностью занялись лечением крестьян и казаков. Функционирование сети медучреждений благотворно отразилось на санитарно-гигиеническом состоянии советской деревни, на здоровье и самочувствии ее жителей, в том числе, - крестьян Дона, Кубани и Ставрополья. Несмотря на дефицит медицинских кадров, на халатность и злоупотребления медработников и представителей власти, больницы, амбулатории, фельдшерские пункты, санатории, курорты и пр. все же работали, снижая масштабы заболеваемости, эпидемий, улучшая ситуацию в сфере родовспоможения, охраны здоровья детей, и пр.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги нашего исследования, отметим, что на всем протяжении 1930-х гг. в сфере социальной и медицинской помощи населению советской (в частности, южно-российской) деревни доминировала тенденция отстранения государства от материальной поддержки нуждавшихся крестьян, характерная еще для предшествовавшего десятилетия. Сплошная коллективизация в конце 1920-х - 1930-х гг. не только не изменила и не устранила эту «генеральную линию» социальной политики большевиков, но даже укрепила ее.

На начальных этапах коллективизации, когда стала очевидной неизбежность ликвидации функционировавших в 1920-х гг. комитетов крестьянской взаимопомощи, представители большевистского руководства приступили к разработке теоретической и нормативно-правовой базы системы социальных учреждений колхозной деревни. В процессе конструирования теоретико-идеологических постулатов социальной поддержки колхозного крестьянства, позднее облеченных в правовую форму, выявились принципиальные различия во взглядах партийно-советских чиновников и жителей села на устройство и финансирование новых учреждений соцобеспечения. Сформировались две основных позиции, сторонники которых по-разному оценивали степень участия государства в деле помощи сельским жителям, испытывавшим потребность в ней. «Минималисты», представленные руководящими работниками высшего и среднего звена, ратовали за то, чтобы возложить расходы на социальные нужды на плечи самих колхозников. Напротив, «максималисты», к которым принадлежали многие простые жители села, а также немало рядовых коммунистов и местных чиновников, выступали за активное материально-финансовое участие государства и колхозов в социальной сфере. Дискуссия между «минималистами» и «максималистами» продолжалась довольно долго (с конца 1920-х гг. и до начала 1931 г.), но закончилась ожидаемой победой сторонников отстранения государства от участия в материальной помощи колхозному крестьянству. Иного невозможно было ожидать в условиях, когда сталинский режим стремился осуществить масштабную модернизацию СССР путем максимальной мобилизации внутренних ресурсов, в том числе, - средств сельских жителей и производимой ими продукции.

Зримым выражением победы «минималистов» явилось создание касс общественной взаимопомощи колхозников, призванных осуществлять функции социальной поддержки нуждавшихся жителей коллективизированной деревни за счет средств самих этих жителей. Обязанность колхозников самостоятельно, практически без участия государства, финансировать мероприятия по оказанию помощи бедствовавшим односельчанам, была закреплена в ряде базовых нормативно-правовых документов, таких, как «Положение о кассах общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» РСФСР от 13 марта 1931 г., «Примерный устав касс общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» РСФСР от 28 июня 1931 г., «Положение о кассах взаимопомощи колхозов» СССР от 1 февраля 1932 г.

Возложив на колхозников обязанность самостоятельно оплачивать социальные мероприятия, большевистское руководство исходило из принципа максимальной экономии средств, которые должны были быть использованы не для помощи сельскому населению, а для форсирования темпов модернизации. Все тот же принцип максимальной экономии материально-финансовых фондов являлся основой перманентных требований со стороны партийно-советских функционеров к работникам КОВК минимизировать и оптимизировать размеры помощи, оказываемой ими попавшим в тяжелую жизненную ситуацию деревенским жителям. Кроме того, социальная политика сталинского режима предусматривала дифференциацию клиентов сельских социальных учреждений в зависимости от их общественно-политической позиции (была ли она просоветской или, напротив, антисоветской) и трудовой активности, демонстрируемой в сфере колхозного производства. Зачастую, такого рода дифференциация перестала в своеобразную фильтрацию нуждавшихся колхозников, когда те из них, кто не устраивал власть своим критическим восприятием большевизма или пассивным отношением к труду в колхозах, вовсе лишались права на получение помощи и поддержки (несмотря даже на уплату членских взносов в КОВК). С одной стороны, превращение социальной помощи в некий бонус за трудовую активность и лояльность к сталинскому режиму, в определенной мере содействовало укреплению просоветских (в частности, проколхозных) настроений в деревне. С другой стороны, подобный подход способствовал, опять-таки, экономии средств.

Вышеперечисленные требования властей препятствовали кассам взаимопомощи колхозников Юга России в полной мере выполнять даже те ограниченные функции, которые были сформулированы в их основополагающих нормативных документах. Отчасти, поэтому ведущую роль в поддержке нуждавшихся жителей коллективизированной деревни играли не столько КОВК, сколько колхозы. К тому же, кассы взаимопомощи не обладали производственной базой, имевшейся у колхозов (и, ранее, у крестьянских комитетов взаимопомощи), а членские взносы состоявших в кассах колхозников представляли собой недостаточно обильный источник материальных средств.

Функционирование касс общественной взаимопомощи колхозников в 1930-х гг. четко подразделяется на два этапа: до и после 1935 г. В первой половине 1930-х гг. КОВК стремились охватить как можно больше сфер жизнедеятельности колхозной деревни. Напротив, с 1935 г., подчиняясь решениям руководящих органов, сельские социальные учреждения СССР (в том числе Юга России) акцентировали внимание на решении четко очерченного круга задач. Теперь они сосредоточили усилия на оказании помощи временно нетрудоспособным и впавшим в нужду колхозникам (а также членам их семей, особенно детям), роженицам, матерям, многодетным семьям, семьям красноармейцев, безнадзорным и беспризорным детям, инвалидам и престарелым членам коллективных хозяйств.

Различные категории нуждавшихся колхозников и членов их семей требовали различной же помощи, сфокусированной с учетом степени и характера возникших перед ними специфических проблем. Временно нетрудоспособным колхозникам полагалось начислять пособия, оплачивать лечение (в том числе санаторно-курортное), устраивать их на легкие, посильные работы. Охрана материнства и детства и помощь семьям колхозников (особенно многодетным), являвшиеся приоритетными направлениями деятельности КОВК с 1935 г., осуществлялись путем начисления пособий, выдачи продуктов питания, приобретения предметов ухода за новорожденными, приобретения или ремонта жилищ многосемейным членам коллективных хозяйств, и пр. Проблема беспризорности и безнадзорности решалась путем помещения детей в специально созданные на средства КОВК и колхозов детские сады, ясли, площадки, детдома и колонии, путем патронирования и усыновления сирот с последующим их трудоустройством. Пожилые члены коллективных хозяйств получали пособия либо помещались в дома престарелых колхозников.

Причем, выполняя все эти многообразные функции, работники касс общественной взаимопомощи колхозников не должны были ни на минуту забывать о неизменной сверхзадаче, каковой являлось содействие укреплению колхозной системы. К выполнению указанной сверхзадачи сотрудники сельских социальных учреждений должны были стремиться всегда, не жалея сил и средств. Причем, в первой половине 1930-х гг. председатели и члены правлений КОВК участвовали в упрочении позиции колхозов прямо и непосредственно, нередко, - в ущерб своим специальным задачам. Тем самым, процесс функционирования системы социально помощи населению коллективизированной деревни 1930-х гг. (в частности, сел и станиц Юга России) приобретал отчетливо выраженный социально-политический характер.

Далеко не всегда в 1930-х гг. помощь, оказываемая сельскими социальными учреждениями нуждавшимся жителям коллективизированной деревни, в том числе колхозных сел и станиц Дона, Кубани, Ставрополья, была достаточной. Иной раз, такого рода помощь не оказывалась вовсе в силу дефицита средств или халатности председателей и членов правлений касс взаимопомощи и коллективных хозяйств. Но, несмотря на все негативные явления, создание и функционирование сельских социальных учреждений в период коллективизации повышало социальную защищенность жителей села и являлось одним из позитивных результатов колхозного строительства. Все это способствовало не только укреплению общественного производства, но и распространению проколхозных настроений среди сельских жителей Юга России.

Говоря о сельском здравоохранении, следует подчеркнуть, что именно в связи с коллективизацией в советской деревне началось масштабное строительство сети медучреждений. Именно коллективизация стала мощным стимулом развития системы медицинской помощи, охватившей в 1930-х гг., в отличие от предшествующих исторических эпох, практически всю российскую деревню, в том числе - села и станицы Дона, Кубани, Ставрополья.

Развитие системы здравоохранения в коллективизированной деревне объяснялось тем, что соответствующие замыслы представителей власти, а также благие намерения сельской общественности, получили серьезную материально-финансовую базу в виде колхозов. В российской деревне эпохи нэпа массированное строительство больниц, амбулаторий, фельдшерских и акушерских пунктов было до крайности затруднено скудостью государственных финансов и отсутствием эффективного кооперирования распыленных крестьянских хозяйств, объединенные средства которых могли бы стимулировать развитие сельской медицины. Зато колхозы, превратившиеся в третьем десятилетии XX века в безраздельно доминировавший тип сельхозпредприятий, при всех своих (весьма многочисленных) негативных характеристиках имели одно важное преимущество: они позволяли объединить средства рядовых аграриев и направить их для решения тех или иных государственно и общественно важных задач. Безусловно, зачастую мобилизация средств сельского населения осуществлялась сталинским режимом вне воли и желаний самих крестьян, а собранные властями средства использовались для осуществления индустриализации и т. п. Но, частично, аккумулированные финансы тратились на реализацию давно назревшей задачи, каковой представлялась коренная модернизация социальной (в том числе, медицинской) сферы села.

Прикладывая усилия к формированию широкой сети медицинских заведений в коллективизированной деревне, представители партийно-советских структур СССР преследовали достижение вполне зримых социально-экономических целей, заключавшихся в организационно-хозяйственном укреплении колхозной системы. С этой точки зрения, сельские медики должны были своей профессиональной деятельностью обеспечивать бесперебойное функционирование колхозов, исцеляя заболевших и травмированных аграриев и, тем самым, содействуя скорейшему возвращению их на сельскохозяйственные работы. Медицина, таким образом, выступала в качестве одного из важных условий непрерывного и эффективного производственного процесса в колхозах.

Вместе с тем, немаловажными факторами осуществленного в 1930-х гг. коренного реформирования, расширения и переоборудования сети учреждений здравоохранения, существовавшей в российской (в том числе, южнороссийской) деревне еще с дореволюционных времен, выступали большевистская идеология и социально-политические расчеты советско-партийного руководства. Отмеченные факторы повиляли и на процесс создания и налаживания деятельности сельских медучреждений на Юге России.

С позиций идеологии коллективизация рассматривалась как средство устранения различий между городов и деревней, ликвидации «мелкобуржуазного» характера крестьянства и превращения его, наряду с рабочим классом, в верную опору советской власти (в более узком плане, - сталинского режима). При этом, традиционная деревня должна была исчезнуть, а ей на смену ожидалось появление такой организации сельских поселений, которая максимально напоминала город; проще говоря, коллективизаторы намеревались переустроить деревню по образцу города, а не наоборот. Поскольку же город по уровню развития медицинской помощи намного превосходил село, одним из результатов коллективизации мыслилось увеличение численности и модернизация деревенских больниц, амбулаторий и пр.

В социально-политическом плане создание и налаживание эффективной деятельности сельских медучреждений представлялось одним из действенных средств проколхозной агитации среди крестьянства. Российские земледельцы, в массе своей, резко отрицательно воспринимали практикуемую сталинским режимом насильственную коллективизацию и негативно относились к колхозам из-за господствовавших там организационной неразберихи, экономической слабости, злоупотреблений руководства, а также в связи с полным подчинением колхозников партийно-советской администрации, отстранением их от рычагов управления своими сельхозартелями и от произведенного продукта. Крестьяне, и хлеборобы Юга России в том числе, не приветствовали те перемены, которые несла им коллективизация, - утрату статуса самостоятельных хозяев и превращение в наемных сельскохозяйственных рабочих.

Конструирование сети сельских учреждений медицинского обслуживания проводилось в 1930-х гг. довольно быстрыми темпами. В частности, только на Юге России уже в первой половине третьего десятилетия XX века численность деревенских больниц, амбулаторий, фельдшерских и акушерских пунктов заметно превысила уровень предшествующего десятилетия. Одновременно увеличивалась численность медицинского персонала путем создания новых вузов и расширения приема в них, а также ускоренной подготовки медработников низшего звена (лекпомы, акушерки, санитарки, медбратья и т. п.) из числа самих сельских жителей.

Впрочем, в условиях «великого перелома», количественный рост сельской системы здравоохранения был существенно затруднен; мероприятия по созданию данной системы проводились, зачастую, бессистемно и далеко не столь активно, как на протяжении последующих лет. Сдерживающими факторами здесь выступали практиковавшееся сталинским режимом выкачивание из подвергнутой коллективизации деревни максимально возможного количества материально-финансовых средств, снабжение крестьянства и финансирование социальной сферы села по остаточному принципу. В первой половине 1930-х гг. на создание и налаживание эффективного функционирования сельских учреждений здравоохранения расходовался лишь минимум государственного и местных бюджетов, а подвергнутые узаконенному грабежу колхозы мало чем могли помочь больницам и врачам. Не следует также упускать из виду характерные для периода коллективизации социальную нестабильность и конфликтогенность, не лучшим образом сказывавшиеся на процессах складывания сельской системы медицинского обслуживания.

В итоге, в первой половине 1930-х гг. (особенно, в ходе ускоренного колхозного строительства, то есть в первой трети указанного десятилетия) во многих коллективизированных селах и станицах Юга России не существовало не только больниц, но даже амбулаторий и фельдшерских пунктов, а также ощущался острейший дефицит медперсонала. В основном действующие медучреждения концентрировались в наиболее крупных сельских населенных пунктах (особенно в районных центрах), совхозах и МТС. Данное обстоятельство объяснялось тем, что в период коллективизации представители власти заботились в первую очередь о повсеместном формировании колхозов и о выполнении ими сельхозкампаний, налогов и госпоставок; социальные вопросы деревни отходили на второй план.

Одновременно, скудость финансирования, слабость колхозов, халатность и злоупотребления партийных функционеров и советской администрации отрицательно сказывались не только на количественном, но и качественном состоянии сельской сети медучреждений. Нехватка квалифицированного медперсонала, дефицит специально подготовленных помещений и лекарственных препаратов, средств дезинфекции, коек, постельного белья, продовольствия для больных, нередко, не позволяли оказывать своевременную и результативную помощь заболевшим или травмированным аграриям.

Задачи, выполняемые сельской системой медобслуживания, отличались определенным своеобразием в первой половине третьего десятилетия XX века. Следует констатировать, что перечень функций учреждений здравоохранения коллективизированной деревни (в том числе на Юга России) был довольно пространным. Основной массив задач, возлагавшихся в 1930-х гг. на врачей, фельдшеров, акушерок и других медработников в колхозной деревне Дона, Кубани и Ставрополья, как и всей страны, не выходил за рамки профессионального предназначения сельских эскулапов, заключавшегося в охране здоровья и самой жизни селян.

Однако, в условиях «великого перелома» одной из важнейших задач сельских медиков признавалась не столько борьба за здоровье и жизнь деревенского населения, сколько содействие организации и проведению различных сельскохозяйственных кампаний: весеннего сева, прополки, сбора урожая и обмолота, взмета зяби и сева озимых, снегозадержания, и т. д. Медперсонал в селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья, при поддержке районной администрации, работников сельских (станичных) советов, колхозных управленцев и деревенских активистов, должен был заботиться о здоровье колхозников, дабы их массовый выход из строя не тормозил бы осуществление перечисленных сельхоз-кампаний. Для этого в селах, станицах, хуторах, полевых таборах, машинно-тракторных станциях, проводились профилактические, оздоровительные мероприятия: прививки, очистка источников питьевой воды, борьба за чистоту населенных пунктов и жилищ, санитарно-медицинский контроль за пунктами приготовления пищи в колхозных бригадах, и пр.

Кроме того, представители власти обязывали медработников проводить тщательный осмотр заболевших и травмированных аграриев. В ходе осмотра медики должны были выявлять симулянтов и, тем самым, содействовать поддержанию трудовой дисциплины, столь важной в условиях сталинских колхозов, в которых материальное стимулирование производственной активности колхозников подменялось демагогией и внеэкономическим принуждением.

Наконец, еще одной специфической задачей сельских врачей, фельдшеров, лекпомов, акушерок на Юге России в первой половине 1930-х гг. являлось содействие расселению и хозяйственному закреплению красноармейцев-переселенцев. В особенности, такие задачи были актуальны для медперсонала Кубани, где располагалось подавляющее большинство «чернодосочных» станиц: 13 из 15 указанных поселений Северо-Кавказского края. После того, как сталинисты осуществили полную или частичную депортацию населения «чернодосочных» станиц и, в результате, сами же организовали здесь кризис аграрного производства, потребовались срочные меры по переброске в репрессированные населенные пункты новых работников. Такими работниками и стали десятки тысяч демобилизованных красноармейцев, которым, однако, тяжело пришлось на новых местах жительствах вследствие резко враждебного отношения со стороны уцелевших кубанцев, материально-продовольственных затруднений и неблагоприятных природно-климатических условий, способствовавших распространению эпидемий.

Медики должны были доступными и средствами помогать красноармейцам: лечить их и членов их семей, оказывать помощь в создании нормальных санитарно-гигиенических условий в разоренных «чернодосочных» станицах, бороться с распространением инфекционных заболеваний, в особенности малярии. Далеко не всегда медработники Кубани эффективно выполняли поставленные перед ними задачи, отчасти из-за того, что и сами не были свободны от неприязни к красноармейцам-переселенцам, которых они считали пособниками сталинского режима. Все же, организация медицинской помощи демобилизованным красноармейцам в определенной мере препятствовала их бегству в родные края из «чернодосочных» станиц и содействовала их хозяйственному закреплению в кубанских колхозах.

Весьма важным направлением деятельности медперсонала Юга России в 1930-х гг. являлась борьба с инфекциями и эпидемиями. Особое внимание медиков было сосредоточено на профилактических мероприятиях, то есть вакцинации, ликвидации источников и переносчиков заразы, создании здоровых санитарно-гигиенических условий в городах и селах Дона, Кубани, Ставрополья. В частности, меры по предупреждению малярии включали в себя хиниза-цию населения и проведение среди него разъяснительной работы, скашивание камыша, нефтевание и опыление ядохимикатами заболоченных территорий с целью уничтожения малярийных комаров и их личинок, устройство в жилищах сеток, пологов и занавесок, и т. п. Надо признать, что в первой половине 1930-х гг. позитивные сдвиги в борьбе с инфекционными болезнями и эпидемиями на Юге России, были не столь существенны; зачастую та же малярии валила с ног довольно значительное количество сельских жителей. Срывы и упущениями в противодействии малярии и другим инфекциям были обусловлены дефицитом финансов, лекарств и материалов, нехваткой, халатностью и злоупотреблениями медперсонала. Наиболее же важной причиной отсутствия прочной защиты от инфекционных болезней являлась дезорганизация аграрного производства и всей жизни деревни. В этих условиях наблюдалось повсеместное физическое и психологическое ослабление крестьянства в результате систематического недоедания и прямых голодовок (а также из-за сильнейших стрессов), что превращало сельских жителей в легкую добычу разнообразных инфекций.

Особым направлением деятельности по оздоровлению сельского населения Юга России, являлась организация санаторно-курортного лечения колхозников. В конкретно-исторических условиях 1930-х гг. комплекс мероприятий по санаторно-курортному лечению населения Советского Союза имел не только собственно медицинское, но еще и отчетливо выраженное социально-политическое значение. Доступ к такому лечению предоставлялся, в первую очередь, представителям «социально-близких» большевикам слоев и групп, то есть рабочим, служащим, а уж затем крестьянам. В итоге, увеличение представительства хлеборобов на курортах и в санаториях стимулировало среди них просоветские настроения, в некоторой мере содействовало укреплению социальной базы большевистского режима в деревне. Данное обстоятельство повышало актуальность направления жителей колхозной деревни как всего СССР, так и Дона, Кубани, Ставрополья на курорты и в санатории.

Сталинская модернизация 1930-х гг. и, в частности, такой ее важный компонент, как форсированное колхозное строительство, ознаменовалась некоторыми переменами в сфере организации и проведения санаторно-курортного лечения советских граждан. Коллективизация изменила социальный статус земледельцев в глазах большевиков и тем облегчила им доступ на курорты и в санатории. Колхозники уже не рассматривались как «мелкобуржуазные элементы», каковыми большевики считали крестьян и получили возможность в больших количествах, чем крестьяне доколхозной деревни, проходить курс санаторно-курортного лечения. К тому же, в коллективизированной деревне появились предприятия и учреждения, которые могли оплачивать дорогостоящее лечение на базах отдыха: это были коллективные хозяйства и кассы общественной взаимопомощи колхозников (КОВК). Кроме того, отдельные коллективные хозяйства и КОВК на собственные средства создавали дома отдыха, в которых восстанавливали силы колхозники.

Источники не позволяют говорить о том, что в 1930-х гг. численность сельских жителей, побывавших на курортах и в санаториях, превзошла уровень предшествующего десятилетия. Основной позитивный импульс коллективизации в отмеченной сфере медицинской помощи заключался, на наш взгляд, в том, что в 1930-х гг. впервые была создана возможность для сельских жителей (в том числе Юга России) пройти курс санаторно-курортного лечения. Другое дело, что воспользоваться такой возможностью удавалось немногим в связи с предпочтениями большевиков, а также организационно-хозяйственной слабостью и бедностью множества коллективных хозяйств и КОВК, что, в свою очередь, было во многом обусловлено дискриминационной по своей сути социальной и аграрной политикой сталинского режима.

Полагаем, что содержание и выводы настоящего исследования могут иметь определенное значение при разработке и реализации оптимального варианта модернизации социальной сферы постсоветской деревни, пребывающей ныне в далеко не лучшем состоянии. На наш взгляд, результаты анализа осуществленных в 1930-х гг. мероприятий по формированию и налаживанию функционирования сети учреждений социальной помощи и здравоохранения в коллективизированных селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья, позволяют разработать ряд практических рекомендаций, небесполезных в современных условиях. Среди таких рекомендаций особо выделим следующие: Во-первых, правительственным органам, а также местному руководству на Юге России следует уделять намного более пристальное внимание вопросам здравоохранения и социального обеспечения на селе, памятуя о том, что без решения таких вопросов невозможно не только наладить эффективное функционирование аграрного сектора, но и сохранить российскую деревню, дальнейшее вымирание которой будет иметь, без преувеличения, трагические последствия для нашей страны.

Во-вторых, следовало бы в законодательном порядке возложить на владельцев негосударственных сельскохозяйственных предприятий и объединений обязанность за счет собственных средств обеспечивать социальное и медицинское обслуживание своих работников, что позволит не только улучшить заботу о крестьянах, но и будет в полной мере соответствовать общественным представлениям о социальной справедливости.

В-третьих, необходимо активизировать деятельность федеральных и муниципальных властей по материально-бытовому обеспечению медицинских специалистов, прибывающих для работы на селе (отрадно, что об этом говорил председатель правительства Российской Федерации В.В. Путин).

В-четвертых, целесообразно было бы за счет федеральных и местных ресурсов увеличить финансирование мероприятий на санаторно-курортное лечение сельских жителей, особенно многодетных матерей и детей.

Список научной литературыСамсоненко, Татьяна Александровна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Государственный архив Российской федерации (ГА РФ).

2. Ф. А-406. Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР. Оп. 1, д. 1419; Оп. 5, д. 273.

3. Ф. А-413. Министерство (до 1946 г. Народный комиссариат) социального обеспечения РСФСР. Оп. 1, д. 114, 115, 116, 225, 227, 229.

4. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ).

5. Ф. 17. Центральный комитет Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) (ЦК ВКП(б)). Оп. 2, д. 172; Оп. 84, д. 2; Оп. 85, д. 204; Оп. 120, д. 81, 118, 138,202,213,232.

6. Ф. 112. Политуправление Народного комиссариата земледелия СССР. Оп. 1, д. 26; Оп. 57, д. 2, 23.

7. Российский государственный архив экономики (РГАЭ).

8. Ф. 396. Архив «Крестьянской газеты». Оп. 10, д. 60, 117; Оп. 11, д. 29, 40, 47.

9. Ф. 1562. Центральное статистическое управление Совмина СССР. Оп. 82, д. 272.

10. Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИ РО).

11. Ф. 4. Донской областной комитет РКП(б). Оп. 1, д. 99.

12. Ф. 5. Донской окружной комитет ВКП(б) Северо-Кавказского края. Оп. 1,д. 17,70, 72, 141.

13. Ф. 7. Северо-Кавказский крайком ВКП(б). Оп. 1, д. 754, 1074.

14. Ф. 8. Азово-Черноморский крайком ВКП(б). Оп. 1, д. 31, 44, 58, 122, 149, 152, 251, 252, 335в.

15. Ф. 9. Ростовский обком ВКП(б). Оп. 1, д. 11, 12, 14, 60, 65.

16. Ф. 12. Истпарт Ростовского обкома ВКП(б). Оп. 2, д. 230.

17. Ф. 24. Аксайский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 28.

18. Ф. 28. Базковский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 19.

19. Ф. 30. Багаевский райком ВКП(б). Оп 1, д. 1, 4а.

20. Ф. 31. Боковский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 1,7.

21. Ф. 34. Верхне-Донской райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 117.

22. Ф. 36. Вешенский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 6, 38, 39, 40,51,52, 56,61,78, 82, 83.

23. Ф. 44. Зимовниковский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 6, 66.

24. Ф. 55. Константиновский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 60.

25. Ф. 75. Донецкий окружной комитет ВКП(б) Северо-Кавказского края. Оп 1,д. 20, 29, 47, 64, 77, 109.

26. Ф. 76. Северо-Донской окружной комитет ВКП(б) Азово-Черноморского края. Оп. 1, д. 30, 38, 43, 52, 59, 60.

27. Ф. 87. Обливский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 24.

28. Ф. 97. Сальский окружной комитет ВКП(б). Оп. 1, д. 76, 119.

29. Ф. 110. Тарасовский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп 1, д. 26.

30. Ф. 166. Политсектор МТС Северо-Кавказского краевого земельного управления (крайзу). Оп. 1, д. 12, 16, 21, 22, 23, 100, 101, 112, 113, 114, 115, 180, 191.

31. Ф. 395. Парторганизация колхоза «Родина» Миллеровского района Ростовской области. Оп. 1, д. 1.

32. Государственный архив новейшей истории Ставропольского края (ГАНИ СК).

33. Ф. 1. Орджоникидзевский крайком ВКП(б). Оп. 1, д. 3, И, 36, 39, 40, 42, 43, 69, 71, 109, 126, 245, 312, 472, 475, 510, 753, 754, 664.

34. Ф. 5938. Терский окружной комитет ВКП(б) Северо-Кавказского края. Оп. 1,д. 6, 24,31,35.

35. Центр документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК).

36. Ф. 1774а. Краснодарский крайком ВКП(б). Оп. 1, д. 988; Оп.2, д. 545, 1094.

37. Государственный архив Ростовской области (ГА РО).

38. Ф. р-98. Азово-Черноморское краевое управление народно-хозяйственного учета при краевой плановой комиссии. Оп. 2, д. 79, 80.

39. Ф. р-1185. Краевое управление Северо-Кавказской Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Оп. 3, д. 4, 84, 88, 532.

40. Ф. р-1198. Ольгинский станичный исполком. Оп. 1, д. 21, 50.

41. Ф. р-1390. Северо-Кавказское краевое земельное управление. Оп. 7, д. 442, 459, 462, 646, 677; Оп. 6, д. 439, 1508, 2142, 3184, 3232.

42. Ф. р-2399. Северо-Кавказский краевой союз сельскохозяйственных коллективов (Крайколхозсоюз). Оп. 1, д. 20, 56.

43. Ф. р-3737. Ростовский облисполком. Оп. 2, д. 35, 47, 77, 94.

44. Ф. р-4021. Донское окружное отделение РКИ. Оп 1, д. 69.

45. Ф. р-4034. Статистическое управление Ростовской области. Оп. 8, д. 1, 35,60, 143,246.

46. Ф. р-4219. Отдел социального обеспечения Ростовского облисполкома. Оп.1, д. 23.

47. Ф. р-4340. Сельхозартель им. Сталина Сальского района Ростовской области. Оп.1, д.23, 24.

48. Государственный архив Ставропольского края (ГА СК).

49. Ф. р-299. Ставропольский окружной исполнительный комитет СевероКавказского края. On. 1, д. 1074, 1257.

50. Ф. р-1886. Орджоникидзевское краевое статистическое управление при крайисполкоме. Оп. 2, д. 214; Оп. 3, д.747, 756.

51. Ф. р-1936. Отдел социального обеспечения исполкома Александровского районного совета депутатов трудящихся Северо-Кавказского края. On. 1, д. 2.

52. Ф. р-2034. Сельхозартель им. Ильича Ессентукского района СевероКавказского края. On. 1, д. 2.

53. Ф. р-2395. Орджоникидзевское краевое земельное управление при крайисполкоме. Оп. 5, д. 206; Оп. 6, д. 820, 821, 825, 827.

54. Ф. р-2584. Плановая комиссия Северо-Кавказского (с 1934 г.) крайисполкома. On. 1, д. 16.

55. Ф. р-2870. Сельхозартель «Борьба за урожай» Арзгирского района Северо-Кавказского края. On. 1, д. 11, 13.

56. Ф. р-5350. Сельхозартель им. 5 декабря Прикумского района СевероКавказского края. On. 1, д. 2, 6, 7.

57. Ф. р-5351. Сельхозартель «Верный путь» Прикумского района СевероКавказского края. On. 1, д. 5, 8.

58. Государственный архив Краснодарского края (ГА КК).

59. Ф. р-226. Кубанская окружная РКИ Северо-Кавказского края. On. 1, д. 652.

60. Ф. р-687. Краснодарский краевой исполнительный комитет совета депутатов трудящихся. Оп. 1, д. 3.

61. Ф. р-1378. Краснодарская краевая плановая комиссия при крайисполкоме. Оп. 2, д. 8.

62. Ф. р-1480. Краснодарский краевой исполнительный комитет совета депутатов трудящихся (с 1943 г.). Оп. 1, д. 580.

63. Архивный отдел администрации г. Сочи (АОГС).

64. Ф. р-3. Уполномоченный Совета Министров СССР (до 1946 г. Совнаркома СССР) по курорту Сочи-Мацеста. Оп. 1, д. 3, 145.

65. Ф. р-24. Совет курорта Сочи-Мацеста. Оп.1, д. 2.

66. Ф. р-25. Сочинский райисполком. Оп. 1, д. 441, 541.

67. Ф. р-29. Санитарная инспекция курорта Сочи-Мацеста. Оп. 1, д. 5.

68. Ф. р-137. Исполком Сочинского горсовета депутатов трудящихся. Оп. 1, д. 128, 145, 149.

69. Ф. р-148. Плановая комиссия исполкома Сочинского горсовета депутатов трудящихся. Оп. 1, д. 2, 3.

70. Ф. р-155. Земельный отдел Сочинского райисполкома. Оп. 1, д. 253.

71. Сборники документов и материалов.

72. Голоса из провинции: жители Ставрополья в 1930 1940 годах. Сб. документов / Науч. ред. Т.А. Булыгина. - Ставрополь, Комитет Ставропольского края по делам архивов; ООО «Полиграфпром», 2010. - 560 е.;

73. История колхозного права. Сборник законодательных материалов СССР и РСФСР. 1917- 1958 гг. В 2-х т. / Гл. ред. Н.Д. Казанцев. Т.1. 19171936. М., Госюриздат, 1959 - 518 е.;

74. Коллективизация сельского хозяйства на Кубани. 1918 1927 гг.: Сб. документов и материалов / Под ред. С.Ф. Таращенко, А.Н. Трубицыной. -Краснодар, кн. изд-во. 1959. -202 е.;

75. Коллективизация сельского хозяйства на Северном Кавказе (1927- 1937 гг.) / Под. ред. П.В. Семернина и E.H. Осколкова. Краснодар, кн. изд-во, 1972-823 е.;

76. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1898 1953. Изд. 7-е. В 2-х ч. Ч. II. 1925 - 1953. М., Госполитиздат, 1953.- 1 204 с.;

77. Краснодарский край в 1937 1941 гг. Документы и материалы / Пред. ред. коллегии A.A. Алексеева. - Краснодар, Эдви. 1997. - 1 120 е.;

78. Наш край. Из истории Советского Дона. Документы. Октябрь 1917- 1965 гг. / Отв. ред. А.Г. Беспалова. Ростов н/Д., книжное изд-во, 1968. 622 е.;

79. Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР. 1934. № 44. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 8 с.;*

80. Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР. 1934. № 48. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 16 е.;

81. Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР. 1937. № 31. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 8 е.;

82. Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР. 1937. № 32. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 8 е.;

83. Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР для сельских советов. 1931. Вып. 11. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 24 е.;

84. Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР. 1936. № 10. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 28 е.;

85. Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР. 1936. № 13. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 8 е.;

86. Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР. 1936. № 15. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 8 е.;

87. Сокращенное собрание законов СССР и РСФСР для сельских советов. 1935. Вып. 13. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 28 е.;

88. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 3. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 32 е.;

89. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 6. -М., Гос. изд-во «Советское законодательство». 32 е.;

90. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 7. -М., Гос. изд-во «Советское законодательство». 24 е.;

91. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 8. -М., Гос. изд-во «Советское законодательство». 32 е.;

92. Сокращенное собрание законов СССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 9. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 40 е.;

93. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 10. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 24 е.;

94. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 11. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 40 е.;

95. Сокращенное собрание законов СССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 13. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 40 е.;

96. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 14. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 44 е.;

97. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 16. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 24 е.;

98. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 19. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 32 е.;

99. Сокращенное собрание законов Союза ССР и РСФСР для сельских советов. 1936. Вып. 23. М., Гос. изд-во «Советское законодательство». - 20 е.;

100. Сокращенное собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР для сельских советов. 1931. Вып. 2. -М., Гос. изд-во «Советское законодательство». 8 е.;

101. Стенограмма заседаний І (VIII) Северо-Кавказской краевой партийной конференции (18 21 января 1934 г.). - Пятигорск, крайиздат, 1934.-46 е.;

102. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы в 5-ти томах. 1927 1939. Т. 2. Ноябрь 1929 - декабрь 1930 / Отв. ред. Н. Ивницкий. - М., РОССПЭН, 2000. - 927 е.;

103. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы в 5-ти томах. 1927- 1939. Т. 3. Конец 1930 1933 / Отв. ред. И Зеленин. -М., РОССПЭН, 2001. - 1007 е.;

104. Статистические и справочные издания.

105. Азово-Черноморский исполнительный комитет Советов. Отчет о работе. 1931 1934 гг. / Отв. ред. JI.C. Ронин. - Ростов н/Д., АзЧеркрайиздат, 1935.-231 е.;

106. Залесский К.А. Кто есть кто в истории СССР. 1924 1953. М., Вече, 2009. - 752 е.;

107. Казачество Северо-Кавказского края. Итоги переписи населения 1926 г. Ростов н/Д., издание Северо-Кавказского краевого статуправления, 1928.-98 е.;

108. Курорты СССР / Под. ред. С.В. Куратова, Н.Е. Хрисанфова, Л.Г. Гольдфайля. М., Гос. изд-во географ, лит-ры, 1951. -214 е.;

109. Материалы к отчету районного исполнительного комитета советов P.K.K, и К. депутатов на районном съезде Советов VII созыва (март 1929 г. январь 1931 г.). Новочеркасск, издание райисполкома, 1931. -90 е.;

110. Народное хозяйство Ростовской области за 20 лет / Под ред.

111. A.И. Гозулова. Ростов н/Д., Ростиздат, 1940. -436 е.;

112. Население и хозяйство Кубанского округа. Статистический сборник за 1924 1926 гг. - Краснодар, кн. изд-во, 1927. - 78 е.;

113. Наш край (сельское хозяйство Орджоникидзевского края) / Под ред.

114. B. Воронцова и Р. Саренца. Вып. 1-й. Пятигорск, кн. изд-во, 1939. 44 е.;

115. Районы Северного Кавказа. Краткий статистический справочник. Пятигорск, крайиздат, 1935. 64 е.;

116. Ростовская область за 40 лет / Под ред. А.И. Гозулова, A.M. Ле-витова, П.Г. Шумилина. Ростов н/Д., кн. изд-во, 1957. -289 е.;

117. Словарь кубанских говоров. Краснодарский край: восточный регион / Отв. ред. В.М. Пелих. Армавир, РИЦ АГПУ, 2009. - 264 е.;

118. Ставрополье за 40 лет Советской власти. Ставрополь, кн. изд-во, 1957.- 146 е.;

119. Ставропольский край. Справочник / Под ред. В.Г. Гниловского. -Ставрополь, кн. изд-во, 1961. 180 е.;4. Периодические издания.1. Центральные.

120. Вопросы социального обеспечения. Журнал Народного комиссариата социального обеспечения РСФСР. 1930. № 3, 19 20;

121. Известия. Газета Центрального Исполнительного Комитета СССР и Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1930; 1932; 1933;

122. Коллективист. Массовый колхозный журнал Народного комиссариата земледелия СССР, колхозцентра СССР и РСФСР. 1931. № 4; 1932. № 15; 1933. №24;

123. Красная нива. Литературно-художественный еженедельный журнал. 1925. № 36; 1929. № 20;

124. На аграрном фронте. Журнал Аграрной секции (Аграрного института) Коммунистической академии . 1934. № 7, 9;

125. Социалистическое земледелие. Газета Народного комиссариата земледелия СССР, колхозцентра СССР, Зернотреста и Наркомзема РСФСР. 1931; 1933;

126. Социалистическое сельское хозяйство. Журнал Народного комиссариата земледелия СССР. 1939. № 4, 5;

127. Большевик. Газета Краснодарского крайкома ВКП(б), крайисполкома и Краснодарского горкома ВКП(б). 1938;

128. Большевистский Дон. Газета Вешенского райкома ВКП(б). 1934;

129. Большевистский колхозник. Орган политотдела Некрасовской МТС Азово-Черноморского края. 1934;

130. Вперед. Газета Егорлыкского райкома ВКП(б) Орджоникидзев-ского края. 1941;

131. Знамя сталинцев. Орган политотдела Березанской МТС Азово-Черноморского края. 1934;

132. Колхозная правда. Газета Северо-Кавказского крайкома ВКП(б). 1930;

133. Колхозница. Журнал Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) (с сентября 1937 г. Ростовского обкома ВКП(б)). 1937. № 6;

134. Колхозный путь. Газета политотдела Гулькевичской МТС Азово-Черноморского края. 1934;

135. Колхозный путь. Газета политотдела Кореновской МТС Азово-Черноморского края. 1934;

136. Молот. Газета Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) (с 1934 г. -Азово-Черноморского крайкома ВКП(б), с 1937 г. Ростовского обкома ВКП(б)), крайисполкома и Ростовского-на-Дону горкома ВКП(б). 1934;

137. Организатор колхоза. Журнал Северо-Кавказского крайзу и крайколхозсоюза. 1931. № 4;

138. Орджоникидзевская правда. Газета Орджоникидзевского крайкома ВКП(б), крайисполкома и Ворошиловского горкома ВКП(б). 1939;

139. Северо-Кавказский большевик. Газета Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) (1934- 1937 гг.). 1936;

140. Северо-Кавказский край. Журнал Северо-Кавказской краевой плановой комиссии. 1932. № 3 4;

141. Социалистическое строительство Северо-Кавказского края. Политико-экономический журнал Северо-Кавказского крайисполкома (1934 1937 гг.). 1935. № 1;

142. Ударник колхоза. Журнал Северо-Кавказского крайзу и крайкол-хозсоюза. 1931. № 7; 1932. № 1 2;

143. Ударник полей. Орган политотдела Миловановской МТС Азово-Черноморского края. 1934;

144. Произведения и материалы выступлений политических, государственных и общественных деятелей.

145. Андреев A.A. Речь на XVIII съезде ВКП(б) // Социалистическое сельское хозяйство. 1939. № 5. С. 3 18;

146. Демьяненко П. Крепко держат красное знамя // Социальное обеспечение. 1937. № 10. С. 59;

147. Демьяненко П. Межрайонное совещание (Орджоникидзевский край) // Социальное обеспечение. 1937. № 9. С. 17;

148. Демьяненко П. Орджоникидзевский крайсобес работал хорошо // Социальное обеспечение. 1938. № 12. С. 25 27;

149. Демьяненко П. Социальное обеспечение в Орджоникидзевском крае // Социальное обеспечение. 1940. № 1. С. 22 23;

150. Дятлов В.Ф. Примерный устав сельхозартели и очередные задачи колхозов Северо-Кавказского края. Доклад на втором краевом съезде колхозников-ударников Северного Кавказа // Социалистическое строительство СевероКавказского края. 1935. № 1. С. 72 108;

151. Каминский Г.Н. Задачи советского здравоохранения. M.-JL, Госполитиздат, 1934. 46 е.;

152. Каминский Г.Н. О работе и задачах в области народного здравоохранения в РСФСР. Л., изд-во Наркомздрава РСФСР, 1935. 52 е.;

153. Киселев В. Кассы взаимопомощи колхозов в 1937 году // Социальное обеспечение. 1937. № 4. С. 56 58;

154. Киселев В. Крестьянская взаимопомощь в РСФСР за 20 лет // Социальное обеспечение. 1937. № 10. С. 54 58;

155. Киселев В. Работу касс взаимопомощи на высшую ступень // Социальное обеспечение. 1937. № 8. С. 32 - 34;

156. Лысиков Е.А. История развития крестьянской взаимопомощи: Лекции для низовых работников касс взаимопомощи в колхозах. М., Изд-во Наркомсобеса РСФСР, 1934. 186 е.;

157. Лысиков Е.А. Очередные задачи касс взаимопомощи в колхозах на 1935 г. // Социальное обеспечение. 1935. № 1. С. 14-16;

158. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. М., Госполитиздат, 1948. 104 е.;

159. Наговицын H.A. О кассах взаимопомощи колхозников и колхозниц // Социальное обеспечение. 1931. № 4. С. 1-3;

160. Платонов П. Задачи касс взаимопомощи колхозов в третьей пятилетке // Социальное обеспечение. 1939. № 3. С. 35 38;

161. Платонов П. Поднять работу касс взаимопомощи колхозов на уровень требований Сталинской Конституции // Социальное обеспечение. 1938. №2. С. 49-51;

162. Платонов П. Так дальше работать нельзя // Социальное обеспечение. 1935. № 10. С. 1-3;

163. Семашко H.A. Итоги курортного сезона // Красная нива. 1925. №36. С. 852-855;

164. Семашко H.A. Курорты и борьба за новую культуру // Красная нива. 1929. №20. С. 2-4;

165. Сталин ИВ. Год великого перелома. К XII годовщине Октября // Сталин И.В. Сочинения. Т. 12. Апрель 1929 июнь 1930. - М., Госполитиздат, 1953. С. 118-135;

166. Сталин И.В. Итоги первой пятилетки. Доклад на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). 7 января 1933 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. Июль 1930-январь 1934.-М., Госполитиздат, 1952. С. 161 -215;

167. Сталин И.В. О задачах хозяйственников. Речь на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. Июль 1930 январь 1934. - М., Госполитиздат, 1952. С. 29-42.

168. Сталин И.В. О хлебозаготовках и перспективах развития сельского хозяйства. Из выступлений в различных районах Сибири в январе 1928 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 11. 1928 март 1929. - М., Госполитиздат, 1953. С. 1 -9;

169. Яковлев Я.А. Об организационно-хозяйственном укреплении колхозов и о развертывании колхозной торговли // Коллективист. 1932. № 15. С. 2- 10;

170. Письма, мемуары и воспоминания.

171. Александров H.A. Воспоминания // Драбкин A.B. Я дрался на Т-34. Первое полное издание. М., ЭКСМО, 2009. С. 551 562;

172. Жабин Л. Сочи: Первые пятилетки // Черноморская здравница. 1977. 24 июля;

173. Кобылянская. Амбулатория на замке (письмо колхозницы) // Молот. 1934. 30 марта;

174. Лагдовский И.Е. Так и хожу я семь месяцев (письмо инвалида-колхозника) // Молот. 1934. 29 марта;

175. Павлов А. Записки переселенца // Советская Кубань. 1991. 18 января;

176. Письмо колхозника Ковалева в редакцию журнала «Социальное обеспечение» по вопросу о нецелесообразности дальнейшего существования касс общественной взаимопомощи колхозников // Социальное обеспечение. 1938. №4. С.45;

177. Азовский М. Наладить правильную организацию колхозной взаимопомощи // Социальное обеспечение. 1931. № 1. С. 17-18;

178. Аллард Э. Сомнительные достоинства концепции модернизации // Социс. 2002. № 9. С. 60 66;

179. Алексеев М.Н. Драчуны // Роман-газета. 1982. № 10 11. - 106 е.;

180. Алтайский И., Попов А. Колхозная Кубань // Социалистическая реконструкция сельского хозяйства. 1938. № 2. С. 32 53;

181. Анисимов Ф.М.у Кудряшева А. Ф. Колхоз-миллионер «Красный буде-новец». Пятигорск, кн. изд-во, 1940. 82 е.;

182. Ашурков Е.Д. Очерки истории здравоохранения в СССР (1917 -1957). М., Гос. изд-во мед. лит-ры, 1957. 168 е.;

183. Базаров А. За горсть зерна на плаху. Из судебных дел о «пяти колосках» // Родина. 2003. № 3. С. 74 - 76;

184. Баткис Г.А. Двадцать лет советского здравоохранения. М., Гос. кн. изд-во, 1944. 124 е.;

185. Баткис Г.А. Организация здравоохранения. М., Гос. изд-во мед. лит-ры, 1948. 146 е.;

186. Белов В. Ремесло отчуждения // Новый мир. 1988. № 6. С. 142 —174;

187. Бойко М. Передовая касса Ессентукского района // Социальное обеспечение. 1939. № 7 8. С. 54;

188. Бондарев В.А. Единоличники в колхозной деревне Юга России 1930-х гг. // История в подробностях. 2011. № 10. С. 42 49;

189. Бондарев В.А. Крестьянство и коллективизация: многоуклад-ность социально-экономических отношений деревни в районах Дона, Кубани и Ставрополья в конце 20-х 30-х годах XX века. - Ростов н/Д., изд-во СКНЦ ВШ, 2006. - 520 с;

190. Бондарев В.А. Селяне в годы Великой Отечественной войны: Российское крестьянство в годы Великой Отечественной войны (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев). Ростов н/Д., изд-во СКНЦ ВШ, 2005. 192 е.;

191. Бондарев В.А., Самсоненко Т.А. Социальная помощь в колхозах 1930-х годов: на материалах Юга России. Новочеркасск, изд-во ЮРГТУ(НПИ). 2010. 302 е.;

192. Бочан С.А. «Боевые подруги»: тендерные аспекты оборонного движения в коллективизированной деревне СССР в 1930-х гг. (на материалах Дона и Кубани) // Вестник МГОУ. Серия «История и политические науки». 2011. №2. С. 165 170;

193. Брыкин H.A. Стальной Мамай // Брыкин H.A. Земля в плену. Стальной Мамай. Л., изд-во «Художественная литература», 1969. С. 365 691;

194. Булыгина Т.А. Живая ткань «локальной истории» // Голоса из провинции: жители Ставрополья в 1930 1940 годах. Сб. документов. -Ставрополь, Комитет Ставропольского края по делам архивов; ООО «Поли-графпром», 2010. С. 8 - 23;

195. Булыгина Т.А. Историческая антропология и исследовательские подходы «новой локальной истории» // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. А.Н. Еремеевой, А.Ю. Рожкова. Краснодар, изд-во «Кубанькино», 2006. С. 27 - 34;

196. Булыгина Т.А. Новая локальная история полиэтничного региона // Материалы и исследования по отечественной и зарубежной истории. К 70-летию доктора исторических наук, профессора A.A. Кудрявцева. Ставрополь, изд-во СГУ, 2011. С. 235 -241;

197. Вербицкая О.М. Российская сельская семья в 1897 1959 гг. (ис-торико-демографический аспект). М. - Тула, Гриф и К, 2009. - 296 е.;

198. Вильян Н. Касса взаимопомощи колхозников и колхозниц // Социальное обеспечение. 1931. № 2. С. 5 7;

199. Виноградов H.A. Здравоохранение в период борьбы за коллективизацию сельского хозяйства (1930 1934). М., Соцэкгиз, 1955. - 228 е.;

200. Виноградов H.A. Здравоохранение в предвоенный период (1935 -1940). М., Соцэкгиз, 1955. 264 е.;

201. Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М., ОГИ, 1998. 430 е.;

202. Владимирский М.Ф. Вопросы советского здравоохранения. М., Гос. изд-во мед. лит-ры, 1960. 168 е.;

203. Власенко Н.П. Задачи касс взаимопомощи в колхозах, в связи с реорганизацией ККОВ // Организатор колхоза. 1931. № 4. С. 15-16;

204. Воротницкий Е. О борьбе с потерями урожая // На аграрном фронте. 1934. № 7. С. 81 93;

205. Вылцан М.А. Материальное положение колхозного крестьянства в довоенные годы // Вопросы истории. 1963. № 9. С. С. 15 24;

206. Вылцан М.А. Советская деревня накануне Великой Отечественной войны (1938 1941 гг.). М., Наука, 1970. - 306 е.;

207. Вылцан М.А., Данилов В.П., Кабанов В.В., Мошков Ю.А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. Краткий очерк истории. М., Колос, 1982. 399 е.;

208. В-цкий А. Оргстроительство системы взаимопомощи колхозников и колхозниц // Социальное обеспечение. 1931. № 8. С. 9 11;

209. Гайдаш Н. Калиновский колхоз «15 лет Октября». Пятигорск, кн. изд-во, 1940.-68 е.;

210. Гарус И.И. Крупный колхоз «Октябрь». Ростов н/Д., «Северный Кавказ», 1930. -55 е.;

211. Гольцев Вл. О новых профилях в обучении инвалидов // Социальное обеспечение. 1935. № 12. С. 18;

212. Гришаев В.В. Сельскохозяйственные коммуны Советской России. 1917 1929. М, «Наука», 1976. - 120 е.;

213. Давыдов Ю. «Красный терец» (о колхозе ст. Ново-Павловской, Георгиевского района). Ростов н/Д., кн. изд-во, 1931. 40 е.;

214. Дайгородов М. Роспуск трех колхозов предостережение для всех отстающих // Ударник колхоза. 1932. №1 - 2.С. 12-13;

215. Даль Г.С. Сочи. Ростов н/Д., АзЧеркрайиздат, 1935. 118 е.;

216. Данилов В.П. Возникновение и падение советского общества: социальные истоки, социальные последствия // Россия на рубеже XXI века: оглядываясь на век минувший. М., Наука, 2000. С. 69 90.

217. Денисова JI.H. Судьба русской крестьянки в XX веке: брак, семья, быт. М., «Памятники исторической мысли»; РОССПЭН, 2007. -480 е.;

218. Дон советский. Историко-экономический и социально-политический очерк / Под ред. А.И. Козлова. Ростов н/Д., Кн. изд-во, 1986. 272 е.;

219. Дятлов А.И., Антоненко АД., Грижебовский Г.М., Лабу-нецН.Ф. Природная очаговость чумы на Кавказе. Ставрополь, кн. изд-во, 2001.-343 е.;

220. Жиромская В.Б. Демографическая история России в 1930-е годы. Взгляд в неизвестное. М., РОССПЭН, 2001. 280 е.;

221. Жуков М. Изжить недочеты // Социальное обеспечение. 1938. №7. С. 32-33;

222. Жуков М. Итоги соревнования // Социальное обеспечение. 1938. № 12. С. 40;

223. Жуков М. Мои предложения // Социальное обеспечение. 1939. № 11. С. 41;

224. Залевский А. О разукрупнении колхозов-гигантов // Ударник колхоза. 1932. №1-2. С. 19;

225. Захаров С. Модернизация рождаемости в России за 100 лет // Россия и ее регионы в XX веке: территория расселение - миграции / Под ред. О. Глезер и П. Поляна. М., ОГИ, 2005. С. 113 - 124;

226. Зильберг Б. Как надо работать // Социальное обеспечение. 1940. № 1.С. 44;

227. Измозик В., Старков Б., Павлов БРудник С. Подлинная история РСДРП РКПб - ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций. СПб., 2010

228. История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Под редакцией комиссии ЦК ВКП(б). Одобрен ЦК ВКП(б). 1938 год. М., Госполитиздат, 1950.-351 е.;

229. История городов и сел Ставрополья: краткие очерки / Под. ред. Д. В. Кочуры, А.А. Кудрявцева. Ставрополь, изд-во СГУ, 2002. — 246 е.;

230. История советского крестьянства. В 5-ти т. Т. 2. Советское крестьянство в период социалистической реконструкции народного хозяйства. Конец 1927 1937 / Отв. ред. И.Е. Зеленин. - М., Наука, 1986. - 448 е.;

231. История советского крестьянства. В 5-ти т. Т. 3. Крестьянство СССР накануне и в период Великой Отечественной войны. 1938 1945 / Отв. ред. М.А. Вылцан. М., Наука, 1987. - 448 с.

232. Кагэ Н. Сочи Мацеста. Приморско-климатическая станция и бальнеологический курорт. Очерк. Ростов н/Д., Крайиздат, 1928. - 96 е.;

233. Каневский Л.О. Участие трудящихся СССР в строительстве здравоохранения. М., Госиздат, 1957. 172 е.;

234. Карпова У. За новый труд и быт колхозницы. М., изд-во «Крестьянской газеты», 1931.-30 е.;

235. Каспэ С. И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. М, РОССПЭН, 2001. 255 е.;

236. Катаев И.И. Зеленя // Катаев И.И. Хлеб и мысль. Повести, рассказы, очерки. JL, Лениздат, 1983. С. 158 203;

237. Кваша Е.А. Младенческая смертность в России в XX веке // Социс. 2003. №6. С. 45-51;

238. Киплинг Р. Баллада о Востоке и Западе // Киплинг Р. Произведения. М., «Художественная литература», 1986. 364 е.;

239. Ковалев КН. Историческое развитие быта женщины, брака и семьи. М., Госполитиздат, 1931. 67 е.;

240. Ковалев КМ. Прошлое и настоящее крестьян Ставрополья. Ставрополь, краевое кн. изд-во, 1947. -44 е.;

241. Кожин В. Борются за улучшение работы // Социальное обеспечение. 1939. № 11. С. 24;

242. Кожин В. 10 лет Ростовских касс взаимопомощи колхозов // Социальное обеспечение. 1941. № 4. С. 21 23;

243. Коллингвуд Дж. Идея истории. М., «Наука», 1980. 346 е.;

244. Кондрашин В.В. Голод 1932—1933 годов. Трагедия российской деревни. М., РОССПЭН, 2008. 324 е.;

245. Конюс Э.М. Пути развития советской охраны материнства и младенчества (1917 1940). М., Гос. изд-во мед. лит-ры, 1954. - 189 е.;

246. Котов Г., Стуков М., Горбатенко Г. Советская деревня к третьей пятилетке // Социалистическое сельское хозяйство. 1939. № 4. С. 143 157;

247. Котов Г., Струков М., Горбатенко Г., Френкель Я. Советская деревня к третьей пятилетке // Социалистическое сельское хозяйство. 1939. № 5. С. 146-154

248. Коханов В. Плохо заботятся о детях-сиротах // Социальное обеспечение. 1940. № 12. С. 26;

249. Кошкин С. Район вышел в ряды передовых // Социальное обеспечение. 1939. № 1. С. 31;

250. Кравченко И.Я., Кравченко В.Я. Три окошка в палисад. Новочеркасск, изд-во НОК, 2011. 94 е.;

251. Кравченко К. Крестьянка при советской власти. М., Колхозгиз, 1932.-56 е.;

252. Край наш Ставрополье: Очерки истории / Науч. ред. Д.В. Кочура, В.П. Невская. Ставрополь, изд-во СГУ, 1999. - 266 е.;

253. Красильников С.А. Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М., РОССПЭН, 2003. 288 е.;

254. Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. М., РОССПЭН, 1998.-264 с.

255. Криводед В.В. История села Львовского на Кубани. Краснодар, КГУ КИ, 2002.- 192 е.;

256. Криволапое С. Коммуна «Наша жизнь». Ростов н/Д., «Северный Кавказ», 1930.-37 е.;

257. Кубанские станицы. Этнические и культурно-бытовые процессы на Кубани / Отв. ред. К.В. Чистов. М., Наука, 1967. 356 е.;

258. Лаптев И. Советское крестьянство. Советское крестьянство. М., Госиздат, 1939. 67 е.;

259. Лебедева В. Основные моменты в работе касс взаимопомощи колхозников и колхозниц // Социальное обеспечение. 1931. № 7. С. 1 3;

260. Лебедева В.П. Охрана материнства и младенчества в стране Советов. М.-Л., Госиздат, 1934. 122 е.;

261. Лебедева В. Проверить и пересмотреть работу касс взаимопомощи колхозников и колхозниц // Социальное обеспечение. 1931. № 11. С. 2;

262. Левакин A.C. «Кулацкие» колхозы на Юге России 1930-х гг.: к истории возникновения и устройства // Актуальные проблемы социальной истории: Сб. науч. ст. Вып. 10. Новочеркасск; Ростов н/Д., «Пегас»; 2009. С. 151-155;

263. Леей М.Ф. История родовспоможения в СССР. М., Госиздат, 1950.-210 е.;

264. Ленинский путь донской станицы / Под ред. Ф.И. Поташева, С.А. Андронова. Ростов н/Д., кн. изд-во, 1970. 275 е.;

265. Лукашенкова Э.В. Роль женского труда в колхозном производстве // Социалистическая реконструкция сельского хозяйства. 1932. № 11 12. С. 198-205;

266. Диссертации и авторефераты.

267. Бондарев В.А. Российское крестьянство в условиях аграрных преобразований в конце 20 начале 40-х годов XX века (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев). Дис. . докт. ист. наук. Новочеркасск, 2007. - 789 е.;

268. Борлакова Ф.А. Развитие здравоохранения в Карачае и Черкес-сии (1860 1941 гг.). Дис. . канд. ист. наук. Черкесск, 2002. -242 е.;

269. Булгакова Н.И. Сельское население Ставрополья во второй половине 20-х начале 30-х годов XX века: изменения в демографическом, хозяйственном и культурном облике. Дис. . канд. ист. наук. Ставрополь, 2003. -294 е.;

270. Василенко В.Г. История здравоохранения и медицинского образования на Дону и Северном Кавказе (XIX в. 1940 г.). Дис. . канд. ист. наук. Армавир, 2006. - 253 е.;

271. Глумная М.Н. Единоличное крестьянское хозяйство на Европейском Севере России в 1933 1937 гг.: Дис. . канд. ист. наук. М., 1994. - 198 е.;

272. Григорьев B.C. Организация общественной взаимопомощи российского крестьянства (1921 1941 гг.). Дис. . докт. ист. наук. М., 1997. -564 е.;

273. Еферина Т.В. Факторы социальных рисков и модели социальной поддержки крестьянства (вторая половина XIX конец XX вв.). Дис. . докт. ист. наук. Саранск, 2004. - 486 е.;

274. Левакин A.C. Формирование и деятельность административно-хозяйственного аппарата колхозов в 1930-е гг. (на материалах Дона, Кубани и Ставрополья). Дис. . канд. ист. наук. Новочеркасск, 2009. 257 е.;

275. Надькин Т.Д. Аграрная политика советского государства и крестьянство в конце 1920-х начале 1950-х гг. (по материалам Мордовии). Автореф. дис. . докт. ист. наук. Саранск, 2007. - 56 е.;

276. Панарина Е.В. Реализация социальной политики советского государства в годы Великой Отечественной войны (1941 1945 гг.): на материалах Дона и Северного Кавказа. Автореф. дис. . докт. ист. наук. Ставрополь, 2009. - 44 е.;

277. Пилипенко В.А. Становление и развитие здравоохранения в Коми АССР в 1920 1930-х годах. Дис. . канд. ист. наук. Сыктывкар, 2006. -244 е.;

278. Реутова А. Д. Ликвидация массовой детской беспризорности в 1921-1935 годах: на материалах Верхневолжья: Дис. . канд. ист. наук. Иваново, 2004.-266 е.;

279. Сиротина С.Г. Государственная политика развития советского здравоохранения в 1920-е 1930-е гг.: На материалах Нижнего Поволжья. Дис. . канд. ист. наук. Астрахань, 2006. -213 е.;

280. Скорик А.П. Казачество Юга России в 30-е годы XX века: исторические коллизии и опыт преобразований. Дис. . докт. ист. наук. Ставрополь, 2009. 540 е.;

281. Слав ко A.A. Детская беспризорность и безнадзорность в России конца 1920-х начала 1950-х годов: социальный портрет, причины, формы борьбы. Автореф. дис. . докт. ист. наук. Самара, 2011. - 43 е.;

282. Тюрин А.О. Социальная политика Советской власти в 1928 -1941 гг. (На материалах Нижнего Поволжья). Дис. . канд. ист. наук. Астрахань, 2003.-209 с.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг."

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Самсоненко, Татьяна Александровна

Введение диссертации2011 год, автореферат по истории, Самсоненко, Татьяна Александровна

Заключение научной работыдиссертация на тему "Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг."

Список научной литературыСамсоненко, Татьяна Александровна, диссертация по теме "Отечественная история"

Похожие темы диссертаций