автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Роман Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание": аспекты художественной онтологии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роман Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание": аспекты художественной онтологии"

На правах рукописи

Федоренко Светлана Сергеевна

РОМАН Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»: АСПЕКТЫ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ОНТОЛОГИИ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Самара 2006

Работа выполнена на кафедре русской, зарубежной литературы

и методики преподавания литературы Самарского государственного педагогического университета.

Научный руководитель — доктор филологических наук,

профессор

Владислав Шаевич Кривонос.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Геннадий Юрьевич Карпенко;

кандидат филологических наук, доцент

Светлана Владимировна Сомова.

Ведущая организация — Оренбургский государственный

педагогический университет.

Защита состоится 8 декабря 2006 г. в 16.00 часов на заседании диссертационного совета по присуждению ученой степени кандидата филологических наук при Самарском государственном педагогическом университете по адресу: г.Самара, ул. М. Горького, 65/67, к. 9.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Самарского государственного педагогического университета. 443099, г.Самара, ул.М.Горького, 65/67.

Автореферат разослан 7 ноября 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

О. И. Сердкжова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» является одним из наиболее изученных классических произведений русской литературы. Однако это не означает, что исследование его поэтики и проблематики сегодня не является актуальным. В эпоху переосмысления классического наследия творчество Достоевского вызывает особый интерес. Сама природа его искусства, несущего в себе колоссальный познавательный потенциал, дает возможность для нового прочтения.

Одним из важнейших этапов в осмыслении творческого наследия писателя стала книга М.М.Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского», после издания которой в литературоведении сформировался новый взгляд на природу художественного произведения. Освоение высказанных ученым идей идет до сих пор. Многие из них долгое время не использовались в практике литературоведческого анализа, как, например, идея об онтологическом статусе произведения искусства, имеющая принципиальное значение для настоящей работы.

Такой подход — вещь отнюдь не очевидная: искусство привычно относят к сфере не бытия, а сознания. В период зарождения европейской эстетики было закреплено понятие о художественном образе как о «тени теней» (Платон) и о подражательной природе искусства (Аристотель), и большинство эстетических учений нового времени обнаруживают зависимость от устоявшихся представлений. В системе экзистенциальной философии М-Хайдсггера и онтологической герменевтики Х.Г.Гадамера закладываются философские основы иного понимания художественного произведения. М.М.Бахтин независимо от западноевропейской философской мысли ставит вопрос об онтологии искусства. В трактате «Автор и герой в эстетической деятельности» художественное произведение представляется событием бытия не метафорически, а буквально. Для М.М.Бахтина бытийственны отношения автора, героя и читателя, которые составляют диалог, расширяющий пространственно-временные рамки бытия. В современном литературоведении эти идеи получили научное развитие в работах В.И.Тюпы.

Актуальность данного подхода заключается, в частности, в том, что он расширяет границы художественной реальности, исследуя не только те факты, которые заложены целенаправленной работой писателя, но и те, что составляют художественное впечатление, но не попадают в поле рефлексии автора и читателя. Речь идет о системе архетипов. Мифопоэтический аспект в изучении художественного произведения в современном литературоведении является одним из наиболее актуальных. Однако, несмотря на наличие ценных работ, существует ряд мало-

исследованных аспектов художественной онтологии романа «Преступление и наказание». В частности, только намечено исследование онтологической символики и совершенно не изучена динамическая составляющая символогии Достоевского. Кроме того, онтологическая тематика романа традиционно рассматривается в контексте библейской притчи о воскрешении Лазаря. В настоящей работе исследуются апокалипсические мотивы, что позволяет раскрыть новые смысловые грани произведения.

Состояние научной разработанности темы. В настоящее время существует ряд работ, в которых роман «Преступление и наказание» рассматривается в обозначенной системе координат. Анализ этих работ показывает, что выбранный подход не только имеет преимущества, но и сталкивается с проблемами. Так, например, С.Г.Бочаров дает негативную оценку книге Т.А.Касаткиной, основывая критику на следующих характеристиках разбираемой работы: 1) игнорирование исторических аспектов; 2) тенденциозность; 3) гетерономия целей; 4) неадекватность интерпретаций. Согласно утверждению С.Г.Бочарова, работы Т.А.Касаткиной являются программными для целого направления, представители которого стремятся говорить «от имени Достоевского», используя подход, основанный на понимании онтологического статуса произведения искусства, в качестве «кафедры проповедника». С точки зрения Т.А. Касаткиной, онтологический статус художественного произведения определяется онтологичностью слова. Такая трактовка существенно отличается от той, что представлена в работах В.И.Тюпы. Она ближе семиотике Ю.МЛотмана, которая не знает личности. Достоевский, «смиренно отступающий в сторону», позволяет исследователю говорить «от имени Достоевского». Настоящая работа в понимании художественной онтологии ориентируется на теоретическую мысль М.М.Бахтина и В.И.Тюпы, утверждающую персонализм.

Не акцентируя более внимания на тех трудностях, которые переживает современное достоевсковедение, можно выделить несколько групп исследований, под тем или иным углом зрения рассматривающих различные аспекты художественной онтологии «Преступления и наказания».

Первую группу составляют работы, посвященные анализу онтологической символики романа, В первую очередь в таком случае необходимо назвать исследования Т.А.Касаткиной и П.Х.Торопа, в которых содержатся ценные замечания по поводу символико-онтолошческого значения хронотопа в «Преступлении и наказании». Онтологический план художественной реальности в обоих случаях — эпоха становления христианства.

Особый интерес представляют работы Л.В.Карасева, благодаря которым в отечественном литературоведении появился термин «онто-4

логическая поэтика». Обращаясь к изучению онтологической поэтики Достоевского, исследователь говорит о «теме порога смерти-рождения и тех особенных символах, которыми этот порог обозначается». Наибольшее значение при формировании подхода, представленного в диссертации, имело понятие «.эмблематического сюжета, или онтологической схемы».

Существенный вклад в развитее данного направления в достоев-сковедении внес В.Н.Топоров. В его работах изучение поэтики романа «Преступление и наказание» проводится в контексте архаических мифов космогонического содержания. Рассмотрение проблемы «приведения в соответствие героя и сюжета» сопряжено в исследовании В.Н.Тохгорова с анализом онтологической символики в романе «Преступление и наказание» с точки зрения пространственно-временной организации произведения, а также с обоснованием концептуального значения символики чисел. Анализ романной структуры Достоевского в работах В.Н.Топорова не ограничивается семиотическим подходом: в них также рассматриваются некоторые особенности взаимодействия мотивов, поэтому в приводимой здесь классификации их можно отнести и ко второй группе исследований.

Вторую группу составляют работы, в которых рассматриваются онтологические мотивы «Преступления и наказания». В.Н.Топоров отмечает, что для поэтики Достоевского характерно наличие повторяющихся мотивов, выполняющих в тексте функцию вторичного синтеза элементов. Ученый утверждает архетипичность не только набора семантических признаков, но и самих законов сочетания мотивов. При своеобразном анализе онтологической мотивики «Преступления и наказания», представленном в настоящей работе, также в большей степени уделяется внимание организации меггивной структуры, нежели анализу отдельных мотивов. Однако в диссертации рассматриваются не только и не столько повествовательные мотивы, о которых ведет речь В.Н.Топоров, но, в первую очередь, мотивы тематические. И в этом смысле методология исследования более сходна с той, которая применяется в работах В.Е.Вегловской. Анализируя роман «Преступление и наказание», исследователь рассматривает тематический комплекс инфернальных мотиве», когда любая частность осмысливается в общей системе. Подобная установка является ключевой и для настоящей работы.

Третью группу исследований составляют работы, в которых роман «Преступление и наказание» (и другие произведения Достоевского) изучается в системе историко-литературного и историко-культурного подходов. В этом случае онтология понимается не как основополагающая характеристика поэтики, а как предмет художественного изображе-

ния в творчестве Достоевского. Религиозный аспект онтологической тематики усматривается в статьях Н.Ф.Будановой, В.В.Дудкина, В.Н.Захарова, Г.Ф.Коган, К.Стегтаняна, Б.Н.Тихомирова* Е.А.Трофимова и многих других современных исследователей. В ряде работ затрагивается вопрос об апокалипсизме сознания Достоевского (КХФ.Карякин, ГЛ.Черкжина). В целом прослеживается тенденция к обобщающему толкованию религиозных воззрений писателя на материале нескольких произведший.

Интерпретацию романа «Преступление и наказание» в аспектах онтологической тематики предлагает Б.Н.Тарасов. В основу анализа произведения положено представление о вечном противоборстве «ветхого и нового человека, Адама и Христа», один из которых олицетворяет испорченную грехом «натуру», другой — идеал братства и всепрощающей любви. Мысль о противостоян и и «ветхого и нового человека» высказывается также в диссертации, однако в другом ключе.

Четвертую группу исследований, оказавших влияние на разработку темы диссертации, составляют работы по поэтике Достоевского, которые не затрагивают проблемы художественной онтологии напрямую, но вносят существенный вклад в описание основных особенностей романной структуры. При изучении символики учитываются, в частности, работы, посвященные исследованию символов Достоевского не с точки зрения их онтологической сущности, а в качестве способа типизации (Г.В.Бамбуляк, А.Ф.Лосев, Т.В.Нсмальцева, О.Н.Осмоловский, В.В.Савсльсва). Анализ мотивной структуры «Преступления и наказания» в настоящей работе проводится с учетом тех работ, в которых предметом внимания оказываются отдельные особенности сюжегпно-композиционной структуры романов Достоевского (В.В.Данилов, В.А.Жаров, Р.Андсрсон), пространственно-временной организации (Д.СЛихачев, Ж.Катго, А.Н.Кошеченко, Н.М.Чирков), функциональное значение некоторых сюжетно-композиционных элементов, в особенности сна (Л.П.Гроссман, Р.Г.Назиров, Н.М.Чирков, Г.К.Щенников) и др. Концептуальное значение имеют исследования, посвященные изучению поэтики Достоевского с точки зрения жанра (Вяч.Иванов, Ф.И.Евнин, В.Я.Кирпотин, ММ.Бахтин, Б.М.Энгельгардг, В.И.Захаров, В.И.Эгов, Р.Н.Поддубная, Д.Кнрай, А.Ковач), так как именно в них формируется представление о своеобразии романной структуры в творчестве писателя.

Наиболее ценной является концепция полифонического романа, изложенная М .М.Бахтиным. Его идеи получили широкое распространение, однако критические замечаний ученого в адрес современной ему литературоведческой науки можно отнести и ко многим исследованиям наших дней: «тенденция монологизировать романы Достоевского», 6

«стремление давать завершающие определения героев, непременно находить определенную монологическую авторскую идею» недвусмысленным образом соотносятся с «идеологической редукцией» (С.Г.Бочаров) в достоевсковедении конца XX — начала XXI веков. Вопрос о том, происходит ли это вследствие косности эстетического мышления, или вследствие стремления говорить «от имени Достоевского», остается за рамками настоящей работы. В ней предложена интерпретация романа «Преступление и наказание», основанная на представлении об онтологическом статусе произведения искусства.

Объект изучения — роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» в аспектах художественной онтологии. Предмет исследования — особенности онтологической символики и мотивики романа «Преступление и наказание».

Цель работы — исследование художественной онтологии романа «Преступление и наказание», во-первых, в аспекте онтологического сюжета и, во-вторых, в аспекте взаимодействия онтологических мотивов.

В соответствии с обозначенной целью автор ставит следующие задачи:

1) изучить особенности функционирования символов в романе Достоевского;

2) предложить определение понятия «онхшогкческий сюжет»;

3) выявить специфику онтологического сюжета в романе «Преступление и наказание»;

4) исследовать реализацию основной темы онтологического сюжета на уровне мотивной структуры произведения;

5) определить основополагающую онтологическую проблему романа.

Методологическую основу диссертации составляют, в первую очередь, работы М.М.Бахтина, в особенности те из них, в которых раскрываются представления об онтологическом статусе произведения искусства и концепция полифонического романа Достоевского. Существенную рать в формировании методологии исследования сыграло теоретическое обоснование онтологического статуса художественной реальности, проведенное В.И.Тюпой. Теоретической основой изучения символики романа Достоевского послужили работы С.С.АверинцеВа и А.Ф.Лосева; а в освоении методики мотивного анализа таковой избраны труды А.Н.Веселовского, В.Я.Проппа, И.В.Силантьева, В.Е.Ветловской. Приемы и методы литературоведческого анализа разработаны с учетом исследований по исторической поэтике ВЛВетловской, Л.ВЛСарасова, А.П.СкафтымОва, В Н. Топорова. Учитывается также опыт современной западной русистики, в особенности труд венгерской исследовательницы Каталин Кроо, посвященный анализу процессов смыслопорождения на

материале произведений Достоевского, в том числе «Преступления и наказания».

Научная новизна настоящей работы обусловлена, во-первых, реализацией положения об онтологическом статусе произведения искусства, во-вторых, избранным ракурсом исследования и состоит в обосновании понятия «онтологический сюжет», в раскрытии специфики онтологического сюжета в романе «Преступление и наказание», в описании особенностей мотивпой структуры романа с точки зрения художественной онтологии,, что позволяет обнаружить новые смысловые аспекты произведения.

Теоретическая значимость диссертации заключается в том, чпго в ней на основе существующих идей сформирована собственная методология исследования, предложены определения терминов, пока еще не разработанных классической теорией литературы. Так, вводится классификация символов — контекстуальных и концептуальных, обосновывается понятие онтологического сюжета, применяется метод мо-тивного анализа, синтезирующий повествовательную и тематическую концепции мотива.

Научно-практическое значение исследования состоит в том, что оно может послужить методологической составляющей в развитии малоосвоенного направления современного достосвсковсдснил. Положения диссертации могут быть использованы в подготовке лекционных курсов, спецкурсов и семинарских занятий по исшрии русской литературы XIX века, при написании курсовых и дипломных работ по творчеству Ф.М.Достоевского.

Положении,выносимые на защиту:

Ключевой особенностью символогии Достоевского является то, что символ в его произведении обладает сюжетообразующим потенциалом, определяющим сюжетную сверхсхему, именуемую в настоящей работе онтологическим сюжетом.

Онтологический сюжет — это категория поэтики Достоевского, характеризующая внутреннее движение в образном мире его романов на уровне символического подтекста.

Специфика онтологического сюжета в романе «Преступление и наказание» заключается в том, что сюжетообразующие элементы имеют архегипическую природу и соотносятся с Апокалипсисом, Откровенной Иоанна Богослова.

Тема Апокалипсиса прочитывается в «Преступлении и наказании» также на уровне мотивной структуры.

Основная особенность мотивной структуры романа заключается в том, что в ней система мотивов представляет собой двуединое целое 8

психологических и онтологических мотивных комплексов: события метафизической реальности явлены в предметном мире как психологические качества.

Изучение указанных свойств романной структуры позволяет выявить новые аспекты художественной онтологии Достоевского, осознать проблему теоретического ума, центральную в «Преступлении И наказании», с новой точки зрения. Она раскрывает не только противостояние атеистического и религиозного сознаний, но и коренное противоречие христианства как религии любви и религии страха.

Апробация основных положений и результатов исследования проведена на научных конференциях кафедры русской, зарубежной литературы и методики преподавания литературы СГПУ (2005, 2006), на заседаниях аспирантского семинара в Институте филологического образования СГПУ (2004 - 2006).

Структура и объем диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка (297 названий). Общий объем текста -141 страница.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во ввсдстт доказывается актуальность исследования, определяется степень научной разработанности темы, формулируются цели и задачи работы, указывается методологическая основа и теоретическая база, (^основываются научная новизна, теоретическая и научно-практическая значимость работы.

В первой главе «Символизации художественной реальности и онтологический сюжет в романе Ф.М^остоевского "Преступление и наказание"» осваивается понятие «онтологический сюжет» как особая категория поэтики Достоевского и выявляется специфика онтологического сюжета в названном произведении. Введение термина, не разработанного классической теорией литературы^ основывается на гипотезе о том, что своеобразие романной структуры Достоевского в значительней мере обусловлено качественно новым функциональным значением символа: у Достоевского символ наделен такими структурными свойствами, которые позволяют ему выступать в качестве основы сю-жетосложения.

Чтобы доказать выдвинутую гипотезу, в первом параграфе «Структурные типы символов» рассматривается теоретический аспект проблемы символа, проводится классификация символов. Во втором — «Функционирование символов в романе "Преступление и наказание"» на примере анализа эпизода встречи Раскольникова с Заметовым в трактире «Хрустальный дворец» — выделяются важнейшие особенности

взаимодействия символов. В третьем параграфе «К проблеме онтологического сюжета» представлено определение понятий «онтологический символ» и «онтологический сюжет». Четвертый - «Специфика онтологического сюжета в романе "Преступление и наказание"» — посвящен непосредственной аналитической работе с текстом произведения, позволяющей прочитать онтологический сюжет.

Согласно определению А.Ф.Лосева, свойством символа является разложимость образа «в ряд отдельных единичностей». Но в данном случае называется только самый общий, но не единственный структурный признак. Выявление различий в структуре символов позволяют выделить несколько типов. Исходная классификация: символы с концентрической структурой (способ типизации) и символы с эксцентрической структурой (онтологически е) — основывается на понимании различного функционального значения символов. Символический образ может служить обобщенито явлений действительности и выражать авторское отношение к ним. В этом случае все символические образы представляют собой ряд, подчиненный единому идейно-эмоциональному центру, то есть символ имеет концентрическую структуру. Но функция символики часто не сводима к типизации. Функциональное значение символа может быть сходно с мифом. Миф направлен на осмысление основополагающих проблем бытия, он не типизирует явления действительности, а стремится найти их место в универсуме, постичь их онтологическую сущность, заглянуть за материальную оболочку и дойти до первопричин. Эту функцию в литературе выполняют онтологические символы. Символика, связанная с онтологической проблематикой, представляет собой как правило незнание, сомнение, вопрос и поэтому имеет эксцентрическую структуру.

Другая классификация базируется на понятиях «контекст» и «концепт». Оба термина выражают некий принцип взаимоотношений одной смысловой единицы с другими, но сущность этого принципа в первом и втором случае различна. Так, например, символический смысл приобретают слова Мармеладова в «Преступлении и наказании»: «человеку некуда пойти». Значение этого символа неотделимо от контекста, от жизненной ситуации, в которой оказывается герой. Далее смысловое поле этого символа расширяется за счет того, что он возникает в рамках другого контекста: Раскольников вспоминает слова Мармеладова после прочтения письма матери, связывая их С ситуацией Дуни, т- то же значение крайней безысходности, но преломленное через призму другой судьбы. Иначе функционируют такие символы, как «за детей медью платят». В контексте той ситуации, когда эти слова были произнесены, их значение не символично. Раскольников всего лишь говорит 10

Настасье о том, что за уроки очень мало платят. Но и концептосфере Достоевского есть концептуальные символы «дитя» и «медь». Дитя — абсолютная ценность, самое святое, что может быть на земле. Медь является в романах Достоевского в пороговые минуты, она соприкасается со смертью. Если учитывать это, то становится ясно, почему реплика Расколън и кова выстроена именно так: не оттого он не хочет заниматься уроками, что мало платят, а оттого, что не желает становиться винтиком в социальном механизме, в котором «дитя» и «медь» равноценны. Символы такого типа в настоящей работе именуются концептуальными. Можно выделить индивидуально-авторские концептуальные символы и традиционные, то есть связанные с какой-либо традицией: литературной, фольклорной, мифологической или др.

Романы Достоевского богаты символикой различных типов. Однако неповторимое своеобразие его символогии объясняется не столько количеством и качественным разнообразием символов, сколько особыми законами их взаимодействия. Как было доказано М. М. Бахтиным, ключевая характеристика искусства Достоевского — диалогичностъ. Особенности функционирования символа в романах Достоевского также обусловлены диалогичностью. Символическим сознанием обладает не только автор, но и герой. В ходе диалога автора, героя и читателя выявляется истинный многогранный смысл символа.

Персонажи наделяются своеобразным символическим мышлением, типизирующим явления действительности. Для авторского сознания символы такого типа не характерны, но, вступая в диалог с сознанием героев, оно расширяет значение символических образов, а иногда и вовсе переосмысляет их. Так происходит с символом «тварь дрожащая», который для Раскольникова является обозначением «обыкновенных людей», ко авторское сознание связывает этот образ с библейским представлением о человеке как о твари божьей. Концептуальные символы «божья тварь», «тварь дрожащая», «дитя», «Божий Сын» представляют собой звенья одной цепи. Таким образом, на символическом уровне происходит диалог автора и героя, компетентный читатель тоже может стать участником этого диалога. Один и тот же символ может быть осмыслен по-разному, квалифицирован как контекстуальный или кшцешуальный в зависимости от того, воспринимать его как порождение сознания героя или авторского сознания.

Важнейшая особенность функционирования символов в романе' Достоевского заключается в том, что они находятся в тесном взаимодействии, составляют архитектоническое целое, образуя некий сверхсмысл. Такие символы, как «высунуть язык», «человеку некуда пойти», «вечная Сонечка», «целый кафтан», «процент» и другие, порождаемые

сознанием героев, включаемые авторским сознанием в колоссальную символическую картину, становятся частью особого языка — пророческого. Собственно говоря, в этом и заключается основная эстетическая функция символа у Достоевского, который ощущал себя пророком в пушкинском смысле. Пророк глаголет не словами, а символами. Он является носителем истины Божьей, которая не может быть объята разумом, она может быть прочувствована и осмыслена символическим сознанием. Для Достоевского была характерна сознательная установка на то, чтобы взглянуть в повседневное через призму вечного и постичь Божественную сущность бытия. Магический кристалл, преломляющий реальность таким образом, и есть онтологический символ. Ему присущи такие свойства, как эксцентрическая структура, концептуальность, архетип и чность.

Изучением онтологической символики занимается онтологическая поэтика, принципы которой сформулированы Л.В.Карассвым. Художественная реальность, прежде чем явиться в «словесном обличил», предстает как реальность вещная и вещественная и сохраняет эта качества, найдя свое воплощение в тексте. Онтологическая поэтика фактически представляет собой этот вещный и вещественный облик бытия, созданного писателем. Л.В.Карасев в статье «О символах Достоевского» описывает своеобразие онтологической поэтики Достоевского, «вынимая вещи из знаковых оберток». В настоящей работе понятие «отологическая поэтика» трактуется более широко: бытие включает в себя не только статичный мир вещей, но и закономерности его развитая.

Чтобы описать динамическую составляющую символогии Достоевского, вводится понятие «онтологический сюжет». Классическое определение сюжета предполагает использозгшие термина «сюжет» для описания предметного мира произведения. Под «онтологическим сюжетом» понимается не предметная динамика, а внутреннее движение в образном мире произведения, своеобразие которого в романах Достоевского обусловлено символическими сцеплениями, развивающимися в ходе диалога автора, героя и читателя.

Итак, онтологический сюжет — это категория поэтики Достоевского, характеризующая внутреннее движение в образном мире его романов на уровне символического подтекста. Простейшим примером онтологического сюжета является сон. В нем есть фабульная основа, присутствует композиционная оформленность, но предметной динамики фактически нет, потому что сны, как правило, не ведут к каким-либо перестановкам в предметном мире. Это сфера бытия, развивающаяся по своим законам.

Предлагаемый в четвертом параграфе первой главы опыт прочтения онтологического сюжета романа «Преступление и наказание» базируется на следующем методе: отправным моментом является сон, основная часть работы строится путем выявления многочисленных символических сцеплений и обнаружения в этой цепи определенной закономерности, которая позволяет говорить о сюжетности внутренней динамики в образном строе романа.

Пейзаж из первого сна Расколышкова — ключ к пониманию теософии Достоевского. В этой части возникает символический образ пути героя, соотнесенный с той духовно-религиозной эволюцией, которую должно пройти человечество. Во сне очень четко обозначены три этапа пути — кабак, кладбище, церковь. Разгадать смысл этих символов позволяет соотнесшие их с образами-персонажами, главными действующими лицами романа. Яркие реалистичные образы-персонажи, Живо очерченные характеры в глубине романной структуры превращаются в символы. Читатель без труда определяет, что церковь из сна Раскодьникова соотносится с образом Сони, а кладбище — с образом Свидригайлова. Соня и Свидригайлов представляют собой два полюса, две крайних точки в поле движения авторской мысли, они во всем противоположны. Но в сне Раскальникова они помещены в одно пространство: церковь стоит посредине кладбища. (В бытовой сфере романа Свидригайлов и Соня оказываются соседями буквально.) Это мир, где царит величие и таинственная тишина. Он как бы противопоставлен шумному, грязному, всегда очень людному табаку, символизирующему современное цивилизованное сознание, носителем которого является Раскольников, а также ряд второстепенных и эпизодических персонажей. Эти три пространства и соотнесенные с ними образы символизируют три типа сознания, три этапа развития человечества.

Сюжет каждого из трех обозначенных образов — Свидригайлова, Расколышкова, Сони - ассоциирован с мифологическими фи1урами разных культурных контекстов. Сюжет Свидригайлова завершается выделением семантического признака Ахиллеса (дохристианский контекст), сюжет Раскодьникова оканчивается акцентуацией семантики Авраама (ветхозаветный контекст), сюжет Сони не имеет подобной завершенности, но кульминационный момент его развития связан с новозаветной фигурой Лазаря, воскрешенного Иисусом. Эти сопоставления позволяют выдвинуть гипотезу о том, что Достоевский исследует три типа сознания: языческое, «ветхое» христианское и «новое» христианское. Детальный анализ символики и мотив ики подтверждает эту гипотезу. Для образа Свидригайлова характерны такие мотивы и символы, как «смерть», «пустота», «маска», «ребенок», «шулер не игрок», «веч-

ность — баня с пауками» и ряд других, объединенных одной семантической доминантой: полный цикл бытия от младенчества до смерти — путь, пройденный дохристианским сознанием. С образом Расколышко-ва связан следующий комплекс мотивов и символов: «новое слово», «Новый Иерусалим», «конец и начало», «путь», «миссия» и другие; одним из центральных является при этом мотив ветоши. Раскольников — человек ветхого сознания (прил. «ветхий» в знач. «разрушающийся»), его цель — приобщение к новому сознанию. Носитель нового христианского сознания — Соня. Символы и мотивы, связанные с ее образом: «зеленый», «крест», «свеча» и пр., - объединены семантической доминантой новизны и святости.

Анализ символических сцеплений позволяет прочитать онтологический сюжет, который заставляет совсем иначе взглянуть на сущность преступления Раскольникова. Оно может и должно быть понято как метафизическое деяние. На Раскольникова возложена высокая миссия. Он должен убить языческое и «ветхое» христианское сознание, чтобы «переступить» в «Новый Иерусалим». Старуха-процентщица — вариант языческого сознания. Христианская атрибутика: большой киог с образами в спальне, деньги, завещанные в монастырь на вечный помин души, два креста и образок на груди — все это лишь маска, под которой скрывается ведьма. Раскольников иначе и не называет старуху. Убийство старухи-ведьмы означает уничтожение языческого сознания. С этой целью Раскольников направляется к «преог^омнейшему дому», в котором она живет. Но у него есть и еще одна задача, о которой он пока не догадывается, - убить «ветхое» христианское сознание. «Дом — Ноев ковчег», - именно так называет его письмоводитель в полицейской конторе. Раскольников идет в Ноев ковчег, чтобы убить «ветхого» человека, то есть себя. «Я все хотел забыть и вновь начать, Соня, и перестать болтать!» Из всех мотивов преступления Раскольникова, им самим названных, - этот единственный не несет в себе противоречия и никогда не опровергается героем. Все забыть и начать заново, прекратить «болтовню» - это борьба с собственным сознанием и требование метафизического деяния, которое позволило бы «переступить» в царство «нового» сознания. «Переступил» Раскольников или нет? После отчаянной борьбы (уничтожения ветоши, описанной в начале второй главы романа) Разумихин приносит Раскольникову другой костюм — новый символ: все поношенное, купленное у старьевщика, - та же ветошь, только немного подновленная. Он означает, что герою предстоит долгий путь. Открытый финал романа и пророческий сон Раскольникова, увиденный им на каторге, создают бесконечную перспективу в будущее.

Онтологический сюжет «Преступления и наказания»: перерождение человечества к новой жизни - архетипичен. По существу, это сюжет Апокалипсиса. Но откровение Достоевского не сводится к трансляции Откровения Иоанна. Оно пронизано болью за умирающий мир, несовершенный, порочный, но все-таки живой. Как и все живое, он требует любви и сострадания, хотя ему и уготована смерть. Проблема искупления греха выводится, таким образом, за рамки моралистической установки и приобретает трагическое звучание. Перерождение возможно только через смерть. Этот приговор произнесен пророческими устами. Справедлив ли он?

Вспоминая слова Достоевского, который писал, что «не как мальчик» верует во Христа, а «через большое горнило сомнений осанна [его] прошла», можно сказать, что система внешних событий в «Преступлении и наказании» - это «осанна» Достоевского, а онтологический сюжет — «большое горнило сомнений». Такое заключение выводит проблему целостности художественного произведения на новый этап изучения. Принято считать, что на каждом уровне художественной реальности «закодирован» один и тот же эстетический смысл, но только разными средствами. Своеобразие романной структуры Достоевского заключается в том, что эстетический смысл лишен подобной завершенности, он не подтверждается, но опровергается на разных уровнях художественной реальности. В итоге создается впечатление живой незавершенности созданного Достоевским бытия.

Вторая глава «Онтологическая мотивика в романе Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание"» представляет собой следующий этап исследования художественной онтологии произведения. Работа выстраивается таким образом не случайно. При изучении художественной онтологии анализ символики и мотивики необходимо понимать как два этапа исследования, теснейшим образом взаимосвязанных, так как по структуре архепшические схемы сходны с мифическим повествованием, а миф, как известно, возникает тогда, когда символ получает предикативное начало. Понятие предикативности в теории литературы выражается термином «мотив».

В параграфе «К теории могивного анализа» уточняется используемая в главе терминология, предлагается методологическое обоснование исследования. В параграфе Юнтологическая тематика в творчестве Достоевского» определяется круг основных спорных вопросов, связанных с пониманием художественной онтологии писателя, и намечаются пути их изучения в настоящей работе. Третий — «Особенности могивной структуры романа "Преступление и наказание"» - посвящен анализу онтологических мотивов произведения.

В настоящее время понятие «мотив» является одним из наиболее активных в практике литературоведческого анализа. В самом общем виде можно классифицировать существующие трактовки понятия «мотив», выделив две концепции: повествовательную и тематическую. В современной теории литературы первую из них представляет И.В.Силантьев, следующий за А. Н. Веселовским, В .Я.Проппом, АЛ.Бемом; вторую - В.Е.Ветловская, развивающая идеи В.Б.Томашевского, Б.В.Шкловского, А.П.Скафтымова.

Методологическая основа проводимого исследования формировалась под влиянием обеих концепций. Тематическая трактовка оказалась более значимой, так как в ней понятию «мотив» придан не фабульный, а сюжетный статус. Фактически это означает, что изучение мотив-ной структуры произведения не ограничивается анализом комплекса действий, событий, ситуаций, но охватывает существенный пласт фактов художественной реальности, значимость которых неочевидна.

С точки зрения повествовательной трактовки, мотивы объединяются в комплексы либо по признаку предиката, либо по признаку актанта. В первом случае имеем дело с вариантами одного мотива, во втором — с мотивным репертуаром персонажа. В обоих случаях применяется логический критерий, следовательно, подобные мотивные комплексы целесообразно называть логическими. В диссертационной работе говорится о типах сознания, наличие которых определяется относительной устойчивостью мотивного комплекса. Группы персонажей выделяются в контексте творчества писателя. В рамках отдельного художественного произведения тип сознания может быть представлен одной или несколькими фигурами, типичность которых в метафизическом плане указывается посредством символизации. Таким образом, начальный этап исследования представляет собой определение мотивного репертуара персонажа и выделение типов сознания. Однако в дальнейшем логический критерий обнаруживает некую ограниченность: «несвязанные» мотивы (то есть не имеющие фабульного значения) объед иняются в комплексы по другому принципу—семантическому.

Учет и логических, и семантических критериев позволяет выделить в мотивной структуре произведения два иерархически расположенных уровня: 1) логические мотивные комплексы — психологические и метафизические типы сознания; 2) тематические мотивные комплексы — психологическая и отологическая тематика. Эти два аспекта анализа представляют собой первоначальный (гипотетический) и заключительный (обобщающий) этапы исследования, на которых происходит упорядочивание материала.

Центральная часть работы, ориентированная на выявление семантики и прагматики мотива, предполагает следующие действия: анализ развития мотива, его трансформации; сопоставление с другими значимыми элементами художественной реальности, обнаружение мотавных комплексов, их семантических и логических центров; выявление существующих связей с основными лейтмотивами творчества писателя; установление связей с текстом, оказавшим существенное влияние на могивную структуру произведения.

Проведенный в первой главе анализ позволяет утверждать, что текстом, оказавшим существенное влияние на формирования замысла романа «Преступление и наказание», является Апокалипсис, Откровение Иоанна Богослова — последняя книга Нового Завета. Понятие «онтологический сюжет», применение которого позволило выявить сюжетную сверхсхему, соответствующую Апокалипсису, открывает новые возможности литературоведческого познания, но ограничивает сферу исследования, сосредоточивая внимание только на тех фактах художественной реальности, которые имеют отношение к символическому подтексту. Вследствие такого подхода персонаж предстает как функция, но не личность. Категория мотива, активно применяемая в системе интертекстуального анализа, позволяет раскрыть онтологическую тематику в соотношении с библейским текстом и включить человека в онтологическую картину мира не только как функцию, но и как личность.

Такая методика анализа ориентирована в основном на реализацию одной задачи — выявление авторской позиции. Под авторской позицией понимается не высказывание биографического автора о мире, а сознание, организующее художественную реальность. Оно, естественно, в существенной мере определяется замыслом и целенаправленной, вдумчивой работой писателя. Но важно помнить, что в конечном итоге художественный текст есть результат многократных переработок, включений и исключений, сохраняющий следы мгновенных образов, возникающих на уровне подсознания, и повествовательных мотивов, сознательно разработанных, но впоследствии, может быть, не реализованных или реализованных в другом виде. Согласно первоначальному замыслу, композиционным центром «Преступления и наказания» должен был стать апокалипсический мотив пришествия Христа. Эпизод чтения притчи о воскрешении Лазаря является позднейшим прибавлением, заменившим сцену фантастического видений. Об этом редко вспоминают, вследствие чего многие смысловые аспекты романа до сих пор остаются неизученными.

Во второй главе настоящей работы развивается мысль об апока-липсизме сознания Достоевского, высказанная ранее. Во втором пара-

графе основной интерес направлен на выяснение того значения, которое имеет в сознании писателя концептуальный символ «пророк», так как восприятие Достоевским Откровения Иоанна определяется прежде всего пониманием сущности пророческого дара и предназначения пророка.

Пророк Достоевского генетически связан с трад ицией Пушкина, концепция которого восходит к библейскому образу пророка Исайи. В последние годы жизни самосознание писателя, формировавшееся преимущественно в координатах, обозначенных И.Анненским: пророк, проповедник, сновидец, мученик, — достигло своего наивысшего развития и получило художественное воплощение в «фантастическом рассказе» «Сон смешного человека». В диссертации доказывается соотнесенность образов «смешного человека» и Иоанна Богослова, на основании чего делается вывод: Достоевский не был склонен понимать Апокалипсис как исторический прогноз. «Смешной человек» «видел истину», ее «живой образ» - образ «Нового Иерусалима», о котором свидетельствовал Иоанн, но герой рассказа знает, что «это никогда не сбудется и не бывать раю». Таким образом, для Достоевского пророк не тог, кто дает достоверный прогноз на будущее, а тот, кто знает истину и проповедует ее. Как идеолог и публицист Достоевский сам брал на себя эту роль, но как художник оставался вне проповеднического типа сознания, поскольку тот полифонический мир, который он создал, сопротивляется монологической идее проповеди.

Достоевскому было чуждо обыденное восприятие Откровения Иоанна в качестве мрачного пророчества. Для него гораздо более значима не катастрофическая идея, а идеальная. Поэтому отождествление Апокалипсиса с катастрофой, проводимое некоторыми исследователями (В.В.Дудкин), представляется неправомерным. Восприятие Апокалипсиса сознанием героев необходимо отличать от авторского. У Достоевского есть тип героя, переживающего личную катастрофу и ассоциирующего ее с библейским пророчеством о конце света (своеобразный личный Апокалипсис), однако это не означает, что для автора характерно то же самое. Авторская позиция не заявляется в произведениях Достоевского так прямолинейно, она прочитывается в системе лейтмотивов.

Комплекс апокалипсических лейтмотивов творчества Достоевского выделяется логически: он представляет собой мотивный репертуар персонажа — героя апокалипсического типа.

Один из центральных лейтмотивов указанного комплекса - мотив смеха, неразрывно связанный с мотивом страха. В «Преступлении и наказании» мотив смеха-страха возникает с самого начала романа и является основой сюжета Раскольникова. Страх-смех, связанный в романе с мотивом бесовщины, становится фактором, определяющим поступки 18

героя после преступления. Этот отрезок после совершения убийства и до явки с повинной соотносится с той последней схваткой света и тьмы, которая описана в Апокалипсисе.

Новый мотив, почти неизменно сопутствующий апокалипсической теме, - это мотив равнодушия, который также образует пару с мотивом, в какой-то степени противоположным, — мотивом мучения. Равнодушие становится последним, самым страшным мучением для Рас-ксшьникова. В сюжете Свидригайлова мотивы равнодушия и скуки, сопровождающие его образ с самого первого появления, изначально связаны с мотивом смерти. Равнодушие окружающих и связанная с ним мука проходит лейтмотивом в сюжете Мармеладова и его семьи. Важным сюжегообразующим элементом в данном случае является мотив троекратного горя, восходящий к Апокалипсису. Этот мотив проявляется в эпизоде гибели Мармеладова, смерть-избавление которого не есть еще самое страшное, что предназначено испытать человеку. Образ бушующей стихии, часто символизировавший гнев богов в языческой мифологии, заменяет в Откровении Иоанна повествование о третьем, самом страшном горе, оставляя без ответа вопрос: «Что может быть страшнее смерти?» Этот вопрос-насмешка тревожит героев Достоевского, заставляет искать свои ответы, рисовать в воображении «картинки» о непредсказанном пришествии, мучает и дарит ощущение счастья «даже до боли».

Возникающий мотив мечты-страдания (счастья-боли) также следует считать одним из важнейших в раскрытии апокалипсической темы в творчестве Достоевского. Эта мечта связана в концептосфере Достоевского с концептуальным символом «золотого века». Этот символ проявляется и в сюжете Раскольникова, и в сюжете Свидригайлова, и в сюжете Мармеладова. Свидригайлову «тошно» созерцать картинки золотого века — и в этом смысле он является антиподом Раскольникова, которому грезится золотистый оазис накануне преступления и видится земля Авраама в эпилоге романа. Мармеладов так же, как и Раскольников, мечтает от страдания и страдает от мечты. Он тоже относится к героям апокалипсического типа, однако характерные для данного типа мотивы страха-смеха, равнодушия-муки, мечты-страдания бытуют в сюжете Мармеладова не как бинарные оппозиции, а распадаются на параллельные составляющие: смех окружающих — страх внутри, равнодушие окружающих — мука внутри. Эти пары не связаны причинно-следственными отношениями, они существуют параллельно, но неизменно сопутствуют друг другу. Герой выпадает из мира людей, его «метлой выметают из компании человеческой». Отсюда и в мотивной

структуре романа возникают элементы распада. Боль заставляет искать успокоения - и герой находит его в мечте о милосердном суде Христа,

Видение Христа должно было стать одним из кульминационных моментов в развитии сюжета Расколыеникова, но впоследствии оно было заменено чтением отрывка о воскрешении Лазаря из Евангелия от Иоанна. Концепция произведения, заложенная в названии «Преступление и наказание», близка по сути апокалипсической теме суда, которую можно было бы озаглавить «Грех и возмездие», однако за счет включения в роман эпизода о воскрешении Лазаря прочитывается как концепция «Смерть и воскрешение». И это тоже работает на замысел, так как глава 20 Апокалипсиса, содержащая повествование о Страшном Суде, рассказывает о двух смертях и двух воскресениях человечества, повествует об избранных, над которыми смерть вторая не властна, и о непрощенных, поверженных в огненное озеро. Это проблема «избранных» и «остальных» становится краеугольным камнем теории Раскольникова о двух разрядах людей. Тема непрощенных, противоречащая идее безмерного милосердия, мучает героев Достоевского. Можно предположить, что она является основной в «большом горниле сомнений» самого писателя. Пожар неоднократно упоминается в подготовительных материалах к «Преступлению и наказанию», возможно, он мыслился как огненное озеро, в котором, согласно Апокалипсису, должны погибнуть непрощенные. Огонь должен был стать в романе не губительной силой, а очистительной, и это означало бы осуществление «самой невероятной из всех мечты» - мечты о золотом веке для всех.

Нереализованный замысел находит отражение в могивной структуре романа в его окончательной редакции. Этим объясняется особая смысловая нагрузка мотива огня, который также можно считать одним из апокалипсических лейтмотивов творчества Достоевского. Семантически к нему примыкает солярная символика, символика красного цвета, объединяющая образы закатного солнца и крови. Горение, обновляющее героя, он испытывает и в лучах заходящего солнца, и в крови, символы которых входят в состав мотива огня в его различных вариантах. Преступление становится для Раскольникоа испытанием огнем. Не случайно старуху зовут Алена Ивановна: в переводе с греческого имя Алена означает «огонь», «свет». Как ни парадоксально, но соприкосновение с кровью своей жертвы должно стать для героя очистительным и обновляющим.

В сюжете Раскольникова символика огня-света-крови связана с главными стремлениями героя и включается в комплекс мессианских мотивов. Каждый из компонентов этой троичной схемы соотносится с мессианскими образами различных культурных контекстов. 20

Мессия-Прометей появляется в романе эпизодически, и эти явления связаны в основном с комментариями Порфирия Петровича, часто ироничными, которым нельзя «верить вполне». Вообще символика, восходящая к языческой мифологии, в сюжете Раскольникова возникает чаще всего в тех эпизодах, в которых действующими лицами являются представители официальных властей: Раскольников в оценках Порфирия Петровича, поручик Порох, посетители полицейской конторы. В ранжире мессианских подвигов древние герои стоят на низшей ступеньке, как и в ранжире общественно значимой деятельности миссия полиции низводится автором с героического пьедестала. Поэтому в образе Раскольникова-Прометея ощутимо трагикомическое начало.

Иной пафос характерен для образа мессии-Христа, который также присутствует в сюжете Раскольникова. Соотнесение убийцы и Сына Божьего, на первый взгляд, представляется совершенно невозможным. Но в мстгивной структуре романа можно заметить ряд тончайших намеков на то, что некое божественное начало в мессианизме Раскольникова действительно есть* Илья Петрович называет Раскольникова «соколом ясным». В этом содержится отдаленный намек на жениха. В фольклорной традиции жениха величают соколом, а невесту — голубкой. Мармеладов в своей тракшрной исповеди называет Соню голубкой, и именно тогда Раскольников, по его собственному признанию, «выбрал» Соню, чтобы открыться ей после преступления. В Апокалипсисе «святы й город Иерусалим», сходящий с неба, назван невестой Агнца (Христа).

Мотив жениха и невесты связан в романе с мотивом птицы, который входит в структуру художественной реальности в основном через систему сравнений и метафорических уподоблений, а также посредством символизации предметного мира. С символом птицы связана как завязка, так и развязка сюжета Раскольникова. Впервые этот символ возникает В эпизоде «пробы»: на стенах в квартире старухи-процентщицы герой видит «грошовые картинки», на которых изображены «немецкие барышни с птицами в руках»: нарисованные птицы создают ощущение застывшей жизни, мертвенности. Завершением развития мотива птицы является образ «поющей птички на кусте», который помещен в ряд таких символов, как «луч солнца», «дремучий лес», «холодный ключ», «зеленая травка», связанных с мечте« арестанта о свободе. Символ смерти превращается в символ жизни. Если проследить эволюцию мотива птицы, то можно обнаружить, что он развивается по линии «от смерти к жизни», «от небытия к бытию», «от заточения к свободе» и т. п. Таким образом, мотив птицы включает в сюжет Раскольникова мотивы обновления, освобождения, рождения, с одной стороны, и мотив жениха — с другой. Такое сочетание мотивов и символов

выполняет в романе функцию намека на соотнесенность образов мес-сии-Раскольникова и мессии-Христа. В символической триаде огня-света-крови данный семантический пласт ассоциирован со второй и высшей ипостасью мессии — светом, который не обжигает и не мучает, а только дарит радость, побеждая ночь. Кровь — третья и последняя ипостась мессии-Раскольникова, самая страшная и отвратительная. Это мессия-антихрисг, многоликий зверь, с шшрым связан мотив бесовщины.

Интертекстуальные связи романа «Преступление и наказание» и Апокалипсиса, определяемые посредством анализа мотивной структуры, закономерны. Деление людей на разряды («обыкновенных» и «необыкновенных», «избранных» и «остальных») не является «новым словом» Раскольникова. Это «слово» было произнесено за согни веков до него в Откровении Иоанна и принято официальной церковью. Такая мысль явно в романе не высказывается, потому что она богохульная по своей суш, а «русский человек не может вынести богохульства». Догматическое учение церкви ориентировано на «обыкновенных» людей, слабых и грешных. Пользуясь метафорой КЛеонтьева, можно сказать, что в этой системе ценностей корень премудрости - страх, а любовь — лишь плод. Однако учение Христа имеет иные основания: в нем идея любви и всепрощения - основа истинной веры, а страх - рабское чувство, лишающее человека свободы. Христианская религия, с одной стороны, дала идеал в образе Христа, с другой — основывает нравственное воспитание человека не на стремлении к идеалу, а на страхе. В этом противоречие, разрешение которого Достоевский находит в примиряющей идее покаяния. Но это произойдет в конце творческого пути писателя («Братья Карамазовы»), В «Преступлении и наказании» примиряющая идея отсутствует, поэтому Достоевский намеренно сглаживает остроту поставленного вопроса о внутреннем противоречии христианского учения, завершая роман «условно-монологическим финалом» (М.М.Бахтин). В проблематику романа этот вопрос не входит, но в мотивной структуре прослеживается противопоставление «света» и «темы», не сводимое к традиционной теме противостояния добра и зла, Бога и дьявола. В таком сочетании мотивов прочитывается более глубокий конфликт - между религией любви и религией страха. Эта антиномия определяет своеобразие мотивной структуры романа, которая организована по принципу слияния противоположностей, что характерно и для поэтики Апокалипсиса. Таким образом, с Апокалипсисом, соотносится, во-первых, идейно-тематическое содержание «Преступления и наказания», а во-вторых, основной структурный принцип романа.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования, намечаются возможные перспективы дальнейшей разработки темы. 22

Основные положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях:

1) Федоренко С. С. Онтологический сюжет романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказания» // Актуальные проблемы изучения и преподавания филологических дисциплин: Литературоведение: Материалы межвузовской научно-практической конференции (май 2003). - Самара: Изд-во СГПУ, 2004. 1,5 п. л.

2) Федоренко С. С. Символ в структуре художественной реальности романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Телескоп: Научный альманах. Вып. 13.—Самара: Изд-во «НТЦ», 2006.0,5 п. л.

3) Федоренко С. С. Символизация художественной реальности как принцип сюжегосложения в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» И Вестник Поморского университета. № 3. -Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 2006.0,5 п. л.

Лицензия ИД № 06504. Подписано в печать 03.11.2006. Формат 60x84/16. Гарнитура Times. Бумага офсетная. 1,5 п. л. Тираж 120 экз.

Издательство СГПУ: 443099, Самара, ул. М. Горького, 61/63. Тел. 333-27-27 (доб. 140)

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Федоренко, Светлана Сергеевна

Введение.

Глава 1. Символизация художественной реальности и онтологический сюжет в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»

§ 1. Структурные типы символов.

§ 2. Функционирование символов в романе «Преступление и наказание».

§ 3. К проблеме онтологического сюжета.

§ 4. Специфика онтологического сюжета в романе

Преступление и наказание».

Глава 2. Онтологическая мотивика в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»

§ 1. К теории мотивного анализа.'.

§ 2. Онтологическая тематика в творчестве Достоевского.

§ 3. Особенности мотивной структуры романа

Преступление и наказание».

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Федоренко, Светлана Сергеевна

Актуальность исследования. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» является одним из наиболее изученных классических произведений русской литературы. Однако это не означает, что исследование его поэтики и проблематики сегодня не является актуальным. В эпоху переосмысления классического наследия творчество Достоевского вызывает особый интерес. Сама природа его искусства, несущего в себе колоссальный познавательный потенциал, дает возможность для нового прочтения.

Одним из важнейших этапов в осмыслении творческого наследия писателя стала книга М. М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского»1, после издания которой в 1963 году в литературоведении сформировался новый взгляд на природу художественного произведения. Освоение высказанных ученым идей идет до сих пор. Многие из них долгое время не использовались в практике литературоведческого анализа, как, например, идея об онтологическом статусе произведения искусства, имеющая принципиальное значение для настоящей работы.

Такой подход - вещь отнюдь не очевидная: искусство привычно относят к сфере не бытия, а сознания. В период зарождения европейской эстетики было закреплено понятие о художественном образе как о «тени теней» (Платон) и о подражательной природе искусства (Аристотель). Большинство эстетических учений нового времени обнаруживают зависимость от устоявшихся представлений. В системе экзистенциальной философии М. Хайдеггера и онтологической герменевтики X. Г. Гадамера закладываются философские основы иного понимания художественного произведения. М. М. Бахтин независимо от западноевропейской философской мысли в работах 20-х годов ставит вопрос об онтологии искусства. В трактате «Автор и герой в эстетиче

1 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского, 2-е изд. М.: Советский писатель, 1963. 346 с. ской деятельности»2 художественное произведение представляется событием бытия не метафорически, а буквально. Для М. М. Бахтина бытийственны отношения автора, героя и читателя, которые составляют диалог, расширяющий пространственно-временные рамки бытия. Сущность этого диалога заключается в том, что «активность познающего сочетается с активностью открывающегося.; умение познать - с умением выразить себя <.> Кругозор познающего взаимодействует с кругозором познаваемого. Здесь "я" сущесто вую для другого и с помощью другого» . Чтобы разъяснить сущность предлагаемой концепции, М. М. Бахтин сравнивает процесс восприятия художественного произведения с межличностным общением, а автора - с Богом, творцом собственного «мира». Современный исследователь Н. К. Бонецкая отмечает, что «подобные построения Бахтина выдержаны почти в мифологическом ключе»4, сопоставляя их с мифологемой Даниила Андреева, для которого герои художественных произведений - существа тонкоматериальные, пребывающие в эфирных мирах. Однако в современном литературоведении эти идеи получили научную трактовку.

В . онтологически содержательном остраненном узнавании себя - в другом "я" и другого "я" - в себе, собственно говоря, и состоит художественная реальность как реальность коммуникативного события особой, эстетической природы, преодолевающего дискретность человечества во времени и пространстве»5, - пишет современный теоретик В. И. Тюпа, в работах которого уяснение онтологического статуса художественного произведения про

2 Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Работы 20-х годов. Киев: Next, 1994. С. 94-186.

3 Бахтин М. М. К методологии литературоведения // Контекст - 1974: Литературно-теоретические исследования. М., 1975. С. 205.

4 Бонецкая Н. К. М. Бахтин и идеи герменевтики // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. К 100-летию рождения Михаила Михайловича Бахтина (1895 - 1995). СПб, 1995. С. 35.

5 Тюпа В. И. Аналитика художественного (введение в литературоведческий анализ). М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. С. 36. водится посредством анализа антиномии «вещь - личность». В результате делается вывод: «.Произведение искусства тяготеет к полюсу личности, а не к полюсу вещи.»6 Согласно В. И. Тюпе, именно этой «презумпцией личности» определяется онтологический статус литературного произведения, которое представляет собой «уникальную систему ценностей», называемую «смыслом». Однако «литературное произведение не может быть описано как личность», потому что, помимо смысла, ему присущ текст. «Литературоведческому познанию, кажется, не остается ничего иного, как . сосредоточиться на той реальности, которая пролегает между полюсами смысла и текста, сопрягая их»7, - резюмирует ученый.

Для практики анализа художественного произведения имеют бо'лынее значение не эти теоретические построения сами по себе, а те неизбежные выводы, к которым они ведут:

1) «в искусстве слова - до тех пор пока высказывание остается художественным - от себя лично автор ничего не говорит»8;

2) «эстетическое впечатление от текста не есть полученное сообщение. Оно 9 есть откровение.» ;

3) «реально-биографическая фигура писателя, который предположительно что-то «хотел сказать» своим произведением, в состав художественной реальности не входит»10.

Такой подход, различающий автора как функцию, биографического автора и "образ автора" как феномен сознания и не включающий в состав художественного произведения мировоззренческие установки биографического автора, позволяет избежать тенденциозных интерпретаций. Кроме того, актуальность данного подхода заключается в том, что он расширяет границы ху

6 Там же. С. 16.

7 Там же. С. 18.

8 Там же. С. 19.

9 Там же. С. 19-20.

10 Там же. С. 24-25. дожественной реальности, исследуя не только те факты, которые заложены целенаправленной работой писателя, но и те, что составляют художественное впечатление, но не попадают в поле рефлексии автора и читателя. В. И. Тюпа пишет, что литературное произведение «являет собой систему архетипов коллективного бессознательного и аналогично в этом мифу, который всегда говорит не о том, что случилось однажды с кем-то, но о том, что случается вообще и имеет отношение так или иначе ко всем без исключения»11.

Мифопоэтический аспект в изучении художественного произведения в современном литературоведении является одним из наиболее актуальных. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» с этой точки зрения рассматривается В. Н. Топоровым, в работах которого особенности романной структуры соотносятся с архаическими схемами мифологического мышления. Под мифопоэтикой художественного произведения понимается не только подобная соотнесенность, но и глубина мифа, «неведомого первобытному человеку, - экзистенциального мифа о пребывании индивидуального внутреннего "я" во внешнем ему "мире"»12. И в этом смысле интерес представляют также исследования о творчестве Достоевского В. Е. Ветловской, Л.В.Карасева, Т. А. Касаткиной. В работах названных ученых «Преступление и наказание» рассматривается в системе исторической поэтики и изучение аспектов художественной онтологии основывается на представлениях об онтологическом статусе произведения искусства. В ряде других исследований, посвященных анализу романа в системе историко-литературного или историко-культурного подхода, онтология понимается прежде всего как тема творчества Достоевского, однако затрагиваются и отдельные вопросы поэтики (В.А. Бачинин, Г. Б. Пономарева, Б. Н. Тарасов, Б. Н. Тихомиров, Е. А. Трофимов). В работах, имеющих характер эссеистики, также содержится немало существенных замечаний по поводу онтологической тематики в произведе

11 Там же. С. 78.

12 Тюпа В. И. Указ. соч. С. 78. ниях Достоевского (Г. С. Померанц, В. И. Селезнев и др.), что свидетельствует об общем интересе к рассматриваемой в диссертации проблеме.

Однако, несмотря на наличие ценных работ, существует ряд малоисследованных аспектов художественной онтологии романа «Преступление и наказание». В частности, только намечено исследование онтологической символики и совершенно не изучена динамическая составляющая символо-гии Достоевского. Кроме того, онтологическая тематика романа традиционно рассматривается в контексте библейской притчи о воскрешении Лазаря - в настоящей работе исследуются апокалипсические мотивы, что позволяет раскрыть новые смысловые грани произведения. Обращение к анализу художественной онтологии представляется продуктивным при исследовании романа Достоевского «Преступление и наказание».

Состояние научной разработанности темы. В настоящее время су-( ществует несколько работ, в которых роман «Преступление и наказание» рассматривается в обозначенной системе координат. Анализ этих работ показывает, что выбранный подход имеет не только преимущества, но и сталкивается с проблемами. Критический разбор книги одного из известных современных исследователей, изучающих аспекты художественной онтологии

13

Достоевского, Т. А. Касаткиной, проведенный С. Г. Бочаровым , показывает, что «достоевскознанию наших дней в поэтике тесно»14. Причем эта характеристика имеет отношение не только к работам одного литературоведа, но является основополагающей для целого направления, охарактеризованного А.И. Хоцем и С. Г. Бочаровым как «религиозная филология»15.

Критика данного направления основывается на следующих его характеристиках:

1 л

Бочаров С. Г. От имени Достоевского (Т. А. Касаткина. Характерология Достоевского. М.: Наследие, 1996) // Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 574 - 600.

14 Там же. С. 574.

15 Там же. С. 585 и сл.

1) игнорирование исторических аспектов: «Вертикальное измерение [религиозно-философское] здесь решительно преобладает над историческим»16;

2) тенденциозность: «.Наблюдения. жестко организованы. центральным

17 тезисом, что Достоевский - "истинно христианский писатель"» ;

3) гетерономия целей: «.Искусство - "лишь средство, а не цель". <.>

1 R

Следствие - неслышание текста, проверяемого на правильность» ;

4) неадекватность интерпретаций: «В усеченных интерпретациях наших дней наблюдается нечто вроде идеологической редукции. .»19.

Доказывая последнее утверждение, С. Г. Бочаров приводит в пример не имеющую отношения к «религиозной филологии» книгу Ю. Ф. Карякина «Достоевский и канун XXI века», в которой стремление «уничтожить неопределенность» оборачивается односторонним, упрощенным пониманием романа «Преступление и наказание». Очевидно, сложности в изучении художественной онтологии возникают не столько вследствие проблематичности самого предмета исследования, сколько вследствие стремления использовать такой подход в качестве «кафедры проповедника», по выражению С. Г. Бочарова.

Отмечая недостатки, ученый неоднократно указывает на то, что в разбираемой им книге содержится немало «остроцепких наблюдений». В работах Т. А. Касаткиной есть и продуктивные установки, которые позволяют рассмотреть романы Достоевского с новой точки зрения. Считая правомерность некоторых ассоциаций весьма сомнительной (например, представление отца Раскольникова Богом Отцом), С. Г. Бочаров признает, что ключевым свойством «фантастических толкований» является их «резкая внушаемость»:

20 их «трудно забыть» . Думается, что причиной тому - не только желание ин

16 Там же. С. 576.

17 Там же. С. 583.

18 Там же. С. 589, 591.

19 Там же. С. 581.

20 Там же. С. 582. терпретатора уверить в своей правоте, но и объективная убедительность некоторых фактов. Например, наблюдения над символикой часов в «Преступлении и наказании», выявление символического значения перстня в «Идиоте» и др.

Теоретическое обоснование метода, позволяющего увидеть ранее не замеченное, состоит в следующем: «Во-первых, это презумпция равенства слова самому себе в смысле его неслучайности. Если Достоевский делает купол церкви из сна Раскольникова зеленым и постоянно поминает зеленый платок Сони, то это никоим образом не случайное совпадение. Во-вторых, это презумпция равенства слова самому себе в смысле его непротиворечивости. Достоевский не "пользуется" словом., но дает слову быть, смиренно отступает в сторону, позволяя слову раскрыть всю заключенную в нем реальность, что и создает необыкновенную многослойность и многоплановость 21 его произведений» . Как видно, с точки зрения Т. А. Касаткиной, онтологический статус художественного произведения обусловлен онтологичностью слова. Такая трактовка существенно отличается от той, что представлена в работах В. И. Тюпы. Она ближе семиотике Ю. М. Лотмана, которая не знает личности. Достоевский, «смиренно отступающий в сторону», позволяет исследователю говорить «от имени Достоевского». Настоящая работа в понимании художественной онтологии ориентируется на теоретическую мысль М. М. Бахтина и В. И. Тюпы, утверждающую персонализм.

При различии методологических оснований интерпретация романа

22

Преступление и наказание» Т. А. Касаткиной в некотором смысле соотносится с тем прочтением, которое представлено в настоящей работе. Онтологический план художественной реальности в обоих случаях - эпоха станов

21 Касаткина Т. А. О творящей природе слова [Текст]: Онтологичность слова в творчестве

Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М.: ИМЛИ, 2004. С. 46.

22

Касаткина Т. А. Воскрешение Лазаря: опыт экзегетического прочтения романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Вопросы литературы. 2003. № 1. С. 176 — 208. ления христианства (первые пять веков) (аналогичную идею высказывает

23

П.Х. Тороп ) : «Дуня - мученица третьего века и пустынножительница четвертого, Раскольников - аскет Египетской пустыни.; Соня - жительница Капенаума, города, где находил прибежище Христос с учениками. Свидри-гайлов - словно знатный язычник тех времен.»24. Выявление этого «подспудного временного (и бытийного) плана романа» осуществляется в связи с анализом образа Свидригайлова: обращается внимание на такие детали и подробности, как упоминание Клеопатры, особая семантическая нагрузка названия гостиницы, в которой Свидригайлов провел свою последнюю ночь, -«Адрианополь» (так назывались новые кварталы Афин, построенные во втором веке н. э.), в эпизоде смерти Свидригайлова - пожарник-еврей «Ахиллес», образ которого символизирует одновременное существование иудаизма

25 и эллинизма . Обобщению этих фактов посвящены последние страницы статьи, основная же часть работы представляет собой попытку прочтения романа одновременно на четырех уровнях - социальном, моральном, аллегорическом и символическом. При этом применение такого «многоуровнего прочтения» к «Преступлению и наказанию» тесно связывается с «экзегезой священных текстов», и, в соответствии с этим, содержание романа сводится к взаимодействию плоти, тела и духа. При этом активно используются ссылки на работы священнослужителей. В этом заключается некоторая ограниченность и тенденциозность интерпретации. То же характерно для анализа эпи

23 Тороп П. X. Интерсемиотическое пространство: Адрианополь в Петербурге. «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского // Труды по знаковым системам. Тарту, 2000. Т. 28. С. 116-133.

24 Касаткина Т. А. Воскрешение Лазаря: опыт экзегетического прочтения романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Вопросы литературы. 2003. № 1. С. 204.

25 Там же. С. 204-205. лога «Преступления и наказания», который, аналогично эпилогам других романов Достоевского, трактуется как «явление иконы»26.

Не акцентируя более внимание на тех трудностях, которые переживает современное достоевсковедение, можно выделить несколько групп исследований, под тем или иным углом зрения рассматривающих различные аспекты художественной онтологии «Преступления и наказания».

Первую группу составляют работы, посвященных анализу онтологической символики романа. Кроме уже названных исследований Т. А. Касаткиной и П. X. Торопа, в которых содержатся ценные замечания по поводу символико-онтологического значения хронотопа в «Преступлении и наказании», особый интерес с точки зрения выбранной темы представляют работы Л. В. Карасева, благодаря которым в отечественном литературоведении появился термин «онтологическая поэтика». «Культура - способ создания завалов на пути человека к смерти. Особенно хорошо это видно в литературе, где онтологические интуиции сказываются и в самой потребности автора в создании "второй реальности". Исследование этого особого смыслового слоя (обычно закрытого для автора текста) я назвал онтологической поэтикой или

97 онтологическом подходом к литературе» , - пишет ученый. Обращаясь к изучению онтологической поэтики Достоевского, J1. В. Карасев говорит о «теме порога смерти-рождения и тех особенных символах, которыми этот порог обозначается» . Таким образом, его исследование также можно отнести к тем, в которых рассматриваются символико-онтологические аспекты хронотопа в романе «Преступление и наказание». Однако «порог» понимается не только как категория пространства, но именно как тема, вследствие чего понятие трактуется расширительно - в поле зрения исследователя попа

26

Касаткина Т. А. О творящей природе слова [Текст]: Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М.: ИМЛИ, 2004. С. 228 -239.

27

Карасев Л. В. Гоголь и онтологический вопрос // Вопросы философии. 1993. № 8. С. 84.

28

Карасев Л. В. О символах Достоевского // Вопросы философии. 1994. № 10. С. 90. дают «вещи» и «вещества»: «Онтологически ориентированный взгляд вынимает вещь из знаковых оберток (насколько это возможно) и дает почувствовать их материал, их тепло, холод, запах, твердость и упругость»29. Такой подход позволяет сделать немало новых наблюдений и «подойти к вопросу о значении. с другой стороны». Толкование символического значения топора, заклада Раскольникова, меди, чистого белья, нательных крестов и др., приведенное в статье Л. В. Карасева, учитывается в настоящем исследовании.

Наибольшее значение при формировании подхода, представленного в диссертации, имело понятие «эмблематического сюжета или онтологической схемы», которое используется Л. В. Карасевым применительно к поэтике Достоевского и на основании которого в настоящей работе формулируется определение «онтологического сюжета».

Существенный вклад в развитие данного направления в достоевсковео л дении внес также В. Н. Топоров . В его работах изучение поэтики романа «Преступление и наказание» проводится в контексте архаических мифов космогонического содержания. Опираясь на концепцию полифонического романа М. М. Бахтина, В. Н. Топоров объясняет изменение классической романной структуры в творчестве Достоевского «борьбой за расширение худо

О 1 жественного пространства» , а сущность трансформации жанра характеризует как новое соотношение сюжета и героя: «Достоевский сумел найти в авантюрном романе такую структуру, которая была предельно независимой от героя и, следовательно, открывала массу дополнительных возможностей для столкновения героя с единицами сюжета.» Рассмотрение проблемы «приведения в соответствие героя и сюжета» сопряжено в исследовании

29 Там же.

•5Л

Топоров В. Н. Поэтика Достоевского и архаические схемы мифологического мышления («Преступление и наказание») // Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» в литературной науке XX века. Ижевск, 1993. С. 105-123.

31 Там же. С. 107.

32 Там же.

В.Н.Топорова с анализом онтологической символики в романе «Преступление и наказание» с точки зрения пространственно-временной организации произведения, а также с обоснованием концептуального значения символики чисел.

Анализ романной структуры Достоевского в работах В. Н. Топорова не ограничивается семиотическим подходом, в них также рассматриваются некоторые особенности мотивики, поэтому в приводимой здесь классификации их можно отнести также ко второй группе исследований.

Вторую группу составляют работы, в которых рассматривается онтологическая мотивика «Преступления и наказания». В. Н. Топоров отмечает, что для поэтики Достоевского характерен «набор элементарных предикатов, локально-топографических и временных классификаторов, которые могут быть заданы списком.»33. Наличие данных повторяющихся структур выполняют в тексте функцию вторичного синтеза элементов. «Если роман Достоевского записать таким образом, что все эквивалентные (или повторяющиеся) мотивы будут расположены в вертикальной колонке (сверху вниз), а мотивы, образующие синтагматическую цепь, - в ряд (слева направо), - то, как и в случае с мифом (или ритуалом), чтение по ряду соответствовало бы

34 рассказыванию романа, а чтение по колонке - его пониманию» , - пишет ученый, утверждая таким образом архетипическое значение не набора семантических признаков, а самих законов сочетания мотивов. При анализе онтологической мотивики «Преступления и наказания», представленном в настоящей работе, также в большей степени уделяется внимание организации мотивной структуры, нежели анализу отдельных мотивов. Однако рассматриваются не только и не столько повествовательные мотивы, о которых идет речь у В. Н. Топорова, но, в первую очередь, мотивы тематические. И в этом смысле методология исследования более сходна с той, что применяется в работах В. Е. Ветловской.

33 Там же. С. 115.

34 Там же. С. 116.

Анализируя роман «Преступление и наказание» , исследователь рассматривает «мотивы и комплексы мотивов, объединенные в порядке соотнесенности и подчинения для выражения известного положения. с точки зрения логики их проявления и общей связи»36. Изучение тематического комплекса инфернальных мотивов позволяет описать такие значимые для художественной онтологии Достоевского мотивы, как мотивы бесовщины, греха, жертвы, мытарства, а также менее очевидные, но не менее существенные мотивы «жив-мертв», «незапертая дверь» и др. При этом в качестве основного принципа исследования постулируется следующее: «.Любая частность on должна быть осмыслена в общей системе» . Подобная установка является ключевой и для настоящей работы.

Третью группу исследований, имеющих значение в разработке заявленной темы, можно определить как отдельное направление, представленное работами, в которых роман «Преступление и наказание» (и другие произведения Достоевского) рассматривается в системе историко-литературного и историко-культурного подходов. В этом случае онтология понимается не как основополагающая характеристика поэтики, обусловленная самим статусом произведения искусства, а как предмет художественного изображения в творчестве Достоевского. Религиозный аспект онтологической тематики рассматриваются в статьях Н. Ф. Будановой, В. В. Дудкина, В. Н. Захарова, Г.Ф.Коган, К. Степаняна, Б. Н. Тихомирова, Е. А. Трофимова и многих других современных исследователей. При этом прослеживается тенденция к обобщающему толкованию религиозных воззрений писателя на материале нескольких произведений.

35 Ветловская В. Е. Логика положений («Тот свет» в «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского) // Ветловская В. Е. Анализ эпического произведения. Проблемы поэтики. СПб.: Наука, 2002. С. 125 - 153.

36 Там же. С. 153.

37 Там же.

Целостную интерпретацию романа «Преступления и наказания» в асin пектах онтологической тематики дает Б. Н. Тарасов . Произведение рассматривается под углом зрения, обусловленным установками, предваряющими работу: «Художественную и философскую методологию писателя можно характеризовать как пневматологию, в который истинное значение психологических, экономических, эстетических и иных проблем раскрывается в сопоставлении с тем или иным основополагающим метафизическим образом

39 человека.» В соответствии с этим в основу анализа романа «Преступление и наказание» положено представление о вечном противоборстве «ветхого и нового человека, Адама и Христа»,40 один из которых олицетворяет испорченную грехом «натуру», другой - идеал братства и всепрощающей любви. Адам, выразивший желание «свободной воли» и стремление стать «как боги», в исторической памяти сохранился как «закон Я», Христос живет в народном сознании как «закон любви». Весь психологический процесс Рас-кольникова интерпретируется как борение этих противоположных начал. Мысль о противостоянии «ветхого и нового человека» высказывается также в диссертации, однако в другом ключе.

Работа Б. Н. Тарасова, рассматривающая роман исключительно в аспектах проблемно-тематического содержания, представляет интерес с точки зрения заявленной темы, так как в ней, в отличие большинства современных исследований о Достоевском, художественная онтология анализируется в широком историко-культурном контексте. В этом смысле она продолжает лучшие традиции советского достоевсковедения.

38

Тарасов Б. Н. Два пути Родиона Раскольникова («закон Я» и «закон любви») // Тарасов Б. Н. Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский: (Христианская мысль и современное сознание). М.: Academia, 1999. С. 144 - 166.

Тарасов Б. Н. Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский: (Христианская мысль и современное сознание). М.: Academia, 1999. С. 81.

40 Там же. С. 154.

Четвертую группу исследований, оказавших влияние на разработку темы диссертации, составляют работы по поэтике Достоевского, которые не затрагивают проблему художественной онтологии напрямую, но вносят существенный вклад в описание основных особенностей романной структуры. При изучении символики учитываются, в частности, работы, посвященные анализу символов Достоевского не с точки зрения их онтологической сущности, а в качестве способа типизации (Г. В. Бамбуляк, А. Ф. Лосев, Т. В. Немальцева, О. Н. Осмоловский, В. В. Савельева). При исследовании мотивной структуры «Преступления и наказания» принимаются во внимания работы, в которых рассматриваются отдельные особенности сюжетно-композиционной структуры романов Достоевского (В. В. Данилов, В. А. Жаров, Р. Андерсон), пространственно-временной организации (Д. С. Лихачев, Ж. Катто, А.Н. Ко-шеченко, Н. М. Чирков), функциональное значение некоторых сюжетно-композиционных элементов, в особенности сна (Л. П. Гроссман, Р. Г. Нази-ров, Н. М. Чирков, Г. К. Щенников) и др. Концептуальное значение имеют исследования, посвященные изучению поэтики Достоевского с точки зрения жанра, так как именно в них формируется представление о своеобразии романной структуры в творчестве писателя. Известны такие концепции:

• роман-трагедия (Вяч. Иванов, Ф. И. Евнин, В. Я. Кирпотин);

• полифонический роман (М. М. Бахтин);

• идеологический роман (Б. М. Энгельгардт, В. И. Захаров);

• роман-драма (П. М. Бицилли);

• социально-философский роман (В. И. Этов), социально-экспериментальный философский роман (Р. Н. Поддубная);

• интеллектуально-психологический роман (Д. Кирай);

• роман-прозрение (А. Ковач).

Наиболее значительное влияние на развитие литературоведения оказала концепция полифонического романа М. М. Бахтина, изложенная в уже упомянутой работе «Проблемы поэтики Достоевского». Она составляет ме~ тодологическую основу настоящего исследования, поэтому во введении к работе необходимо дать ее краткую характеристику.

Под полифоническим романом М. М. Бахтин понимал тот факт, что, в отличие от других писателей, Достоевский в своих главных произведениях ведет все голоса персонажей как «самостоятельные партии». Борьба и взаимное отражение сознаний и идей составляет, по М. М. Бахтину, суть поэтики Достоевского. «.Герой, - пишет ученый, - интересует Достоевского как особая точка зрения на мир и на себя самого, как смысловая и оценивающая позиция человека по отношению к себе самому и по отношению к окружающей действительности»41.

При этом неотъемлемой чертой полифонического романа М. М. Бахтин считает то, что голос автора романа не имеет никаких преимуществ перед голосами персонажей. Особенно это заметно, когда Достоевский вводит рассказчика, принимающего участие в действии на правах второстепенного персонажа.

Другая особенность поэтики полифонического романа заключается в том, что герои, «обрастая» чужими голосами, приобретают идеологических двойников. Так, двойниками Раскольникова являются Свидригайлов и Лужин, двойниками Ставрогина - Кириллов и Шатов.

Наконец, М. М. Бахтин противопоставляет полифонический роман Достоевского монологическому роману Л. Н. Толстого, где автор является полновластным хозяином своих персонажей, а они - его марионетками. Это последнее утверждение не раз подвергалось критике. В литературоведческой науке предпринимались попытки оспорить или уточнить концепцию М.М.Бахтина, доказать, что «полифоничен» не только Достоевский, но и Толстой, Тургенев и т. д., что всякий роман «полифоничен», так как искусство по своей природе «полифонично». Однако важно отметить, что, согласно М. М. Бахтину, сущность художественной прозы заключается в диалогично-сти. Полифония - высший предел диалогичности романного жанра. Взаимо

41 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: «Сов. писатель», 1963. С. 62-63. действие сознаний героев еще не означает полифонии. Например, роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» также имеет тенденцию к полифонии: автор отказывается от «плоскостного» психологического изображения своего героя в одном заранее определенном ракурсе и переходит к объемному полифоническому изображению, причем все точки зрения включены в единую, широкую, сложную художественную перспективу, обусловленную авторским мировоззрением. Однако в романе Достоевского авторская точка зрения выполняет качественно иную функцию. Авторское сознание не обладает никакой избыточной информацией по сравнению с сознанием героя, оно не подчиняет себе сознание героя. Так в романе «Братья Карамазовы» авторская точка зрения ближе всего к идейным позициям Зосимы и Алеши, но жизненная позиция других героев дана отнюдь не в свете этого типа сознания. Авторская позиция у Достоевского, во-первых, диалогична по отношению к сознанию героя-идеолога, во-вторых, воплощена в целом романа, который построен как большой и принципиально незавершенный диалог. М.М.Бахтин отмечает, что большинство романов Достоевского имеют условно-монологический конец. В романах JI. Н. Толстого и М. Ю. Лермонтова есть объемное психологическое изображение, объектный образ, но сознания героев не видят и не слышат друг друга, над их сознаниями довлеет всеведущий автор.

У каждой из разновидностей монологического романа и романа полифонического своя преимущественная сфера бытия, по отношению к которой он неизменен. «Поэтому, - подчеркивает М. М. Бахтин, завершая свою монографию, - появление полифонического романа не упраздняет и нисколько не ограничивает дальнейшего и продуктивного развития монологических форм романа. Но. мыслящее человеческое сознание и диалогическая сфера бытия этого сознания во всей своей глубине и специфичности недоступны монологическому художественному подходу. Они стали предметом подлинно художественного изображения впервые в полифоническом романе Достоев

42

СКОГО» .

Идеи М. М. Бахтина получили широкое распространение, однако критические замечания ученого в адрес современной ему литературоведческой науки можно отнести и ко многим исследованиям наших дней: «тенденция монологизировать романы Достоевского», «стремление давать завершающие определения героев, непременно находить определенную монологическую авторскую идею»43 недвусмысленным образом соотносится с «идеологической редукцией» в достоевсковедении конца XX - начала XXI веков. Вопрос о том, происходит ли это вследствие косности эстетического мышления, «воспитанного на монологических формах художественного видения» и «склонного абсолютизировать эти формы» (М. М. Бахтин), или вследствие стремления говорить «от имени Достоевского», «курсируя между профессиональным кабинетом. и кафедрой проповедника» (С. Г. Бочаров), в рамках настоящей работы не решается. В ней представляется интерпретация романа «Преступление и наказания», основанная на представлении об онтологическом статусе произведения искусства.

Объект изучения - роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» в аспектах художественной онтологии. Предмет исследования - особенности онтологической символики и мотивики романа «Преступление и наказание».

Цель работы - исследование художественной онтологии романа «Преступление и наказание», во-первых, в аспекте онтологического сюжета и, во-вторых, в аспекте взаимодействия онтологических мотивов.

В соответствии с целью выдвигаются следующие задачи:

1) изучить особенности функционирования символов в романе Достоевского;

42 Там же. С. 360.

43 Там же. С. 361.

2) предложить определение понятия «онтологический сюжет»;

3) выявить специфику онтологического сюжета в романе «Преступление и наказание»;

4) исследовать реализацию основной темы онтологического сюжета на уровне мотивной структуры произведения;

5) определить основополагающую онтологическую проблему романа.

Методологическую основу диссертации составляют, в первую очередь, работы М. М. Бахтина, в особенности те из них, в которых раскрываются представления об онтологическом статусе произведения искусства и концепция полифонического романа Достоевского. Существенную роль при формировании методологии исследования сыграло также теоретическое обоснование онтологического статуса художественной реальности, проводимое В. И. Тюпой. Теоретической основой изучения символики романа Достоевского стали работы С. С. Аверинцева и А. Ф. Лосева; при освоении методики мотивного анализа таковой послужили труды А. Н. Веселовского, В.Я.Проппа, И. В. Силантьева, В. Е. Ветловской. Приемы и методы литературоведческого анализа разработаны с учетом исследований по исторической поэтике В. Е. Ветловской, Л. В. Карасева, А. П. Скафтымова, В. Н. Топорова. Учитывается также опыт современной западной русистики, в особенности книга венгерской исследовательницы Каталин Кроо, посвященная анализу процессов смыслопорождения на материале произведений Достоевского, в том числе «Преступления и наказания», рассматриваемого в системе мотивного анализа44.

Научная новизна настоящей работы обусловлена, во-первых, реализацией положения об онтологическом статусе произведения искусства; во-вторых, выбранным ракурсом исследования и состоит в обосновании понятия

44 Кроо, К. Аспекты развертывания мотива слово в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Кроо, К. «Творческое слово» Ф. М. Достоевского - герой, текст, интертекст. СПб.: Академический проект, 2005. С. 98-210. онтологический сюжет», раскрытии специфики онтологического сюжета в романе «Преступление и наказание», описании особенностей мотивной структуры романа с точки зрения художественной онтологии, обнаружении новых смысловых аспектов произведения.

Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что в ней на основе существующих идей сформирована оригинальная методология исследования, сформулированы определения терминов, не разработанных классической теорией литературы. Так, вводится классификация символов -контекстуальных и концептуальных, обосновывается понятие онтологического сюжета, применяется метод мотивного анализа, синтезирующий повествовательную и тематическую концепции мотива.

Научно-практическое значение исследования состоит в том, что оно может послужить методологическим стимулом для развития малоосвоенного направления в современном достоевсковедении. Положения диссертации могут быть использованы при разработке лекционных курсов, спецкурсов и семинарских занятий по истории русской литературы XIX века, а также при написании курсовых и дипломных работ по творчеству Ф. М. Достоевского.

Положения выносимые на защиту:

Ключевой особенностью символогии Достоевского является то, что символ в его произведении обладает сюжетообразующим потенциалом, благодаря чему в романе возникает сюжетная сверхсхема, именуемая в настоящей работе онтологическим сюжетом.

Онтологический сюжет - это категория поэтики Достоевского, характеризующая внутреннее движение в образном мире его романов на уровне символического подтекста.

Специфика онтологического сюжета в романе «Преступление и наказание» заключается в том, что сюжетообразующие элементы имеют архети-пическую природу и соотносятся с Апокалипсисом, Откровением Иоанна Богослова.

Тема Апокалипсиса прочитывается в «Преступлении и наказании» также на уровне мотивной структуры.

Основная особенность мотивной структуры романа заключается в том, что в ней система мотивов представляет собой двуединое целое психологических и онтологических мотивных комплексов: события метафизической реальности явлены в предметном мире как психологические качества.

Изучение указанных свойств романной структуры позволяет выявить новые аспекты художественной онтологии Достоевского, осознать проблему теоретического ума, центральную в «Преступлении и наказании», с новой точки зрения: она раскрывает не только противостояние атеистического и религиозного сознаний, но и коренное противоречие христианства как религии любви и религии страха.

Апробация основных положений и результатов исследования проведена на научных конференциях кафедры русской, зарубежной литературы и методики преподавания литературы СГПУ (2005, 2006), на заседаниях аспирантского семинара в Институте филологического образования СГПУ (2004 -2006).

Структура и объем диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка (298 названий). Общий объем текста - 141 страница.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роман Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание": аспекты художественной онтологии"

Выводы

Проведенное во второй главе исследование доказывает, что онтологическая мотивика романа «Преступление и наказание» определяется в основном интертекстуальными связями с Апокалипсисом. Они действительно проявляются в мотивной структуре, понятие которой охватывает как психологическую, так и метафизическую реальность созданного Достоевским бытия. Изучение мотивики романа в контексте творчества писателя позволило охарактеризовать апокалипсический тип сознания как психологический и метафизический феномен и выделить три подтипа: страждущие, равнодушные, избранные, - наличием которых определяется система двойников в «Преступлении и наказании».

Параллельные мотивные комплексы характерны не только для системы персонажей, но и для структуры романа в целом. В этом просматривается влияние текста Апокалипсиса, построенного по принципу варьирования одних и тех же мотивов и их сочетаний. Таким образом, соотношение текста романа и библейского текста реализуется как через набор семантических признаков, так и через систему их связей и взаимоотношений.

Исследование мотивной структуры романа «Преступление и наказание» дало возможность открыть новые смысловые грани в проблематике произведения. Проблема теоретического ума, разделяющего людей на «разряды», имеет глубокие религиозные корни. Она раскрывает не борьбу атеистического и религиозного сознаний, как принято полагать, а существенное противоречие христианства. Церковная догматика вступает в противоречие с учением Христа как религия страха с религией любви. Проблема осложняется тем, что Священное Писание подтверждает обе концепции, повествуя, с одной стороны, о безмерном милосердии Христа и о непрощенных, поверженных в огненное озеро, - с другой. Идея покаяния снимает данную антиномию. Но в сознании Достоевского это происходит в конце творческого пути. В период работы над «Преступлением и наказанием» «осанна» писателя, не находя твердой опоры, допускает «богохульную» мысль только на уровне подтекста, который прочитывается через систему тончайших намеков, являющихся не столько плодом целенаправленного труда, сколько отпечатком нереализованного замысла.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» в аспектах онтологического сюжета и онтологической мотивики позволяет отметить важнейшие особенности художественной онтологии произведения.

В ходе диалога автора, героя и читателя слово, перемещаясь из одной концептосфсры в другую, попадая в разные контексты, «обрастает» новыми значениями и приобретает символический смысл. Символизация художественной реальности обусловливает двойственность ее структуры: как символ объединяет в своем составе означающее и означаемое, так и художественная реальность определяется сосуществованием «параллельных миров» - онтологической и предметной реальности.

Онтологическая реальность, как и предметная, не является статичной. Символ в романе Достоевского обладает сюжетообразующим потенциалом, так как символическим значением наделяются не только номинации, но и предикаты. Вступая во взаимодействие друг с другом, объединяя по семантическому признаку отдельные текстовые фрагменты, они вносят в структуру художественной реальности иную упорядоченность, иное развитие, не тождественное тому, которым характеризуется предметная реальность. Данное явление описано в диссертационной работе с помощью понятия «онтологический сюжет».

Мир» Достоевского антропоценричен - центром как онтологической, так и предметной реальности является человек. Существуя одновременно в двух плоскостях, персонаж в романе Достоевского предстает в двух ипостасях: как психологический тип и как архетип.

Ахетипичность «онтологического сюжета» в романе «Преступление и наказание» заключается в том, что он соотносится с сюжетом Апокалипсиса, Откровения Иоанна Богослова. Сюжетообразующим мотивом в том и в другом случая является мотив перерождения человечества к новой жизни, к новому сознанию. Но мифопоэтический уровень художественной реальности романа не сводится к библейской мифологеме: как Библия хранит память о языческом мифе, так и произведение Достоевского включает в свой полифонический мир отголоски древних языческих стихий.

Тем не менее художественная онтология «Преступления и наказания» определяется в первую очередь влиянием поэтики Апокалипсиса, что проявляется в мотивной организации произведения. Анализ повествовательных и тематических мотивов, а также мотивов, тяготеющих к символичности, выявление основных закономерностей их взаимосвязи подтверждает, что основной структурный принцип романа апокалипсичен. При этом апокалип-сичность не отождествляется с катастрофой, а понимается как целостный эстетический смысл катастрофической и идеальной идеи.

Таким образом, с Апокалипсисом, соотносится, во-первых, идейно-тематическое содержание «Преступления и наказания», а во-вторых, основной структурный принцип романа.

Представленная в диссертационной работе интерпретация не оспаривает традиционный подход к изучению романа, ориентированный на осмысление психологических, морально-этических и философских аспектов проблемы теоретического ума, но открывает перспективы для осознания этой проблемы с новой точки зрения. Деление людей на разряды, «обыкновенных» и «необыкновенных», не только раскрывает античеловеческую сущность атеистического сознания, но и обнаруживает коренное противоречие христианства как религии любви и религии страха. Откровение Иоанна, повествующее о непрощенных, которых постигла вторая и последняя смерть, и об избранных, над которыми смерть вторая не властна, ставит вопрос о границах христианского милосердия. Ответ на этот вопрос был найден «осанной» Достоевского в примиряющей идее покаяния, но это произошло в конце творческого пути. В «Преступлении и наказании» вопрос так и остается неразрешенным. Он ставится в начале романа в монологе Мармеладова, в котором мечта о милосердном суде выступает как антитеза идее Страшного Суда.

В эпилоге последний сон Раскольникова вновь рисует картину Апокалипсиса, и здесь мы снова видим «избранных» и «остальных». Где же найти основы для покаяния, если и пророческие уста проповедуют то же? В ходе работы над романом Достоевский намеренно сглаживает остроту этого вопроса, завершая роман «условно-монологическим» финалом.

Представление об онтологическом статусе произведения искусства позволяет прочитать те аспекты эстетического смысла, которые не обусловливаются целенаправленной работой биографического автора, но тем не менее связаны с его духовным опытом. Обозначенная онтологическая проблема становится той точкой отсчета, с которой начинается напряженный диалог Достоевского с «Божьим миром», представленный в его «Пятикнижии» как размышление-спор многих голосов.

Таким образом, обнаруженные в результате проведенного исследования новые смысловые аспекты романа «Преступление и наказание» открывают перспективы дальнейшего изучения творчества Достоевского. Каждый из последующих романов так или иначе обращается к тому вопросу, который был поставлен в «Преступлении и наказании». Этим определяется система лейтмотивов творчества писателя, многие из которых были обозначены в настоящей работе.

Кроме того, отмеченные в диссертации характерные особенности поэтики романа Достоевского актуальны и для других его произведений. Предположительно, онтологический сюжет присутствует не только в «Преступлении и наказании», возможно, наличие архетипической сверхсюжетной схемы является устойчивой чертой романного сознания Достоевского. На основе этой гипотезы могут строиться научные исследования.

Приемы и методы анализа, разработанные в процессе изучения художественной онтологии романа «Преступление и наказание», могут быть применены в практике научной интерпретации других произведений Достоевского.

Список научной литературыФедоренко, Светлана Сергеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Афанасьев А. Н. Народные русские сказки: В 3 т. М.: Наука, 1984-1985.

2. Библия: Кн. Священного Писания Ветхого и Нового Завета: Канонические. М.: Рос. библейс. о-во, 2002. 292, XVI с.

3. Достоевский Ф. М. Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М.Достоевского. СПб: Типография А. С. Суворина. 332 с.

4. Достоевский Ф. М. Письма: В 4-х т. М.: Гослитиздат, 1959.

5. Достоевский Ф. М. Повести и рассказы: В 2 т. М.: Художественная литература, 1979.

6. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л.: Наука, 19721988.

7. Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. М.: Наука. Сер. «Литературные памятники», 1970. 808 с.

8. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 20 т. М.: ТЕРРА, 1998-1999.1.. Научно-исследовательская литература:

9. Аверинцев С. С. Символ // Краткая литературная энциклопедия. / Гл. ред. А.А. Сурков. Т. 6. М.: Сов. энциклопедия, 1971. С. 826-827.

10. Ю.Альми И. Л. О романтическом пласте в романе «Преступление и наказание» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 9. Л.: Наука, 1991. С. 66-75.

11. Альми И. Л. Об одном из источников романа «Преступление и наказание» // Литература в школе. 2001. № 5. С. 16-18.

12. Амелин Г., Пильщиков И. Новый завет в «Преступлении и наказании» // Логос. 1992. №3. С. 269-279.

13. З.Андерсон, Р. О визуальной композиции «Преступления и наказания» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 11. СПб.: Наука, 1994. С. 89-95.

14. Анненский И. Ф. Достоевский // Анненский И. Ф. Книги отражений. М. Наука. Сер. «Литературные памятники», 1979. С. 237-242.

15. Анненский И. Ф. Искусство мысли. Достоевский в художественной идеологии // Анненский И. Ф. Книги отражений. М.: Наука. Сер. «Литературные памятники», 1979. С. 181-198.

16. Аскольдов С. А. Достоевский как учитель жизни // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: Сб. ст. М.: Книга, 1990. С. 352-363.

17. П.Афанасьев А. Н. Живая вода и вещее слово: Сб.. М.: Сов. Россия, 1988. -508 с.

18. Ашимбаева М. Т. Сердце в произведениях Достоевского и библейская антропология // Достоевский в конце XX века. М.: Классика плюс, 1996. С. 378-387.

19. Бамбуляк Г. В. О некоторых особенностях символического обобщения у Достоевского // Эстетические позиции и художественное мастерство писателя. Кишинев: Штиица, 1982. С. 78 87.

20. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Работы 20-х годов. Киев: Next, 1994. С. 94-186.

21. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского, 2-е изд. М.: Советский писатель, 1963. 346 с.

22. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. литература, 1975. С. 234-407.

23. Бахтин М. М. Эпос и роман (О методологии исследований романов) // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. литература, 1975. С. 447-483.

24. Бачинин В. А. Достоевский: метафизика преступления (Художественная феноменология русского протомодерна). СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 2001. 412 с.

25. Бачинин В. А. Достоевский и Гегель: К проблеме «разорванного» сознания // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 3. JL: Наука, 1978. С. 13-20.

26. Бачинин В. А. Криминография Ф. М. Достоевского // Государство и право. 2000. №2. С. 104-112.

27. Бачинин В. А. Социология и метафизика Достоевского // Социологические исследования. 2000. № 5. С. 94-103.

28. Белкин А. А. Читая Достоевского и Чехова. М.: Художественная литература, 1973.-301с.

29. Белов С. В. «Есть один закон.» // Слово. 2000. № 1. С. 48-50.

30. Белов С. В. Неслучайные слова и детали в «Преступлении и наказании» // Русская речь. 1975. № 1. С. 37-40.

31. Белов С. В. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»: Комментарий. Пос. для учителя. JL: Просвещение, 1979. 240 с.

32. Белов С. В. Федор Михайлович Достоевский. Книга для учителя. М.: Просвещение, 1990. 206 с.

33. Бельчиков Н. Ф. «Золотой век» в представлении Достоевского // Вопросы истории и теории литературы. М., 1971. С. 357-366.

34. Бем A. JI. К уяснению историко-литературных понятий // Известия/Отделение русского языка и словесности Российской Академии наук. 1918. Т. 23. Кн. 1. С. 225-245.

35. Бердяев Н. А. Духи русской революции // Бердяев Н. А. О русских классиках. М.: Высш. школа, 1993. С. 82-96.

36. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н. А. О русских классиках. М.: Высш. школа, 1993. С. 107-223.

37. Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. Т. 2. М.: Искусство: ИЧП «Лига», 1994.

38. Бонецкая Н. К. М. Бахтин и идеи герменевтики // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. К 100-летию рождения Михаила Михайловича Бахтина (1895 1995). СПб.: Алтейя, 1995. С. 32-42.

39. Борев Ю. Б. Эстетика. М.: Политиздат, 1988. 495 с.

40. Борисова В. В. Синтетизм религиозно-мифологического подтекста в творчестве Ф. М. Достоевского (Библия и Коран) // Творчество Ф.М.Достоевского: искусство синтеза. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1991. С. 63-88.

41. Борисова В. В. «Тварь дрожащая» //Достоевский: эстетика и поэтика: Словарь-справочник / Сост. Г. К. Щеников, А. А. Алексеев. Челябинск: Металл, 1997. С. 118.

42. Бочаров С. Г. Леонтьев и Достоевский. Статья первая. Спор о любви и гармонии // Вопросы литературы. 1993. № 6. С. 153-186.

43. Бочаров С. Г. О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов. М.: Сов. Россия, 1985. С. 210-228.

44. Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999.-632 с.

45. Бочаров С. Г. Холод, стыд и свобода (История литературы sub specie Священной истории) // Вопросы литературы. 1995. № 5. С. 126-157.

46. Бройде М. «Добрейший человек» А. И. Свидригайлов. К вопросу о двойниках // Литература. Приложение к газете «Первое сентября», 2003. № 21. С. 14-15.

47. Буданова Н. Ф. Достоевский о Христе и истине // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 10. СПб.: Наука, 1992. С. 21-29.

48. Буланов А. М. Творчество Ф. М. Достоевского: проблематика и поэтика (художественная феноменология «сердечной» жизни). Волгоград, 2004. 198с.

49. Буланов А. М. Святоотеческая традиция понимания «сердца» в творчестве Ф. М. Достоевского // Христианство и русская литература. Сб. ст. СПб.: Наука, 1994. С. 270-306.

50. Булгаков С. Н. Русская трагедия // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990. С. 193214.

51. Бурсов Б. И. Личность Достоевского: Роман-исследование. Л.: Сов. писатель, 1979. 680 с.

52. Буслаев Ф. И. О литературе: Исследования. Статьи. М.: Худож. литература, 1990. -511 с.

53. Вайль П., Генис А. Родная речь: Уроки изящной словесности: Сб. лит,-критич. Эссе. М.: Независимая газета, 1995. 190 с.

54. Васильчикова Т. Н. Цвет идеи (о цветовой палитре романа «Преступление и наказание») // Синтез в русской и мировой художественной культуре. М., 2002. С. 182-186.

55. Вересаев В. В. Живая жизнь: О Достоевском и Л. Толстом: Аполлон и Дионис (О Ницше). М.: Политиздат, 1991. С. 3-58.

56. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М.: Высш. шк., 1989. 404 с.

57. Ветловская В. Е. Средневековая и фольклорная символика у Достоевского // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М.: Наука, 1976.С. 315-322.

58. Ветловская В. Е. Анализ эпического произведения. Проблемы поэтики. СПб.: Наука, 2002.-213 с.

59. Ветловская В. Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». Л.: Наука, 1977. -200с.

60. Ветловская В. Е. Приемы идеологической полемики в «Преступлении и наказании» Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 12. СПб.: Наука, 1996. С. 78-98.

61. Ветловская В. Е. Символика чисел в «Братьях Карамазовых» // Труды отдела древнерусской литературы ИР ЛИ АН СССР. Л.: Наука, 1971. Т. 26. С. 139 -150.

62. Ветловская В. Е. Способы логического опровержения противника в «Преступлении и наказании» Достоевского // Русская литература. 1994. № 4. С. 112-120.

63. Виноградов В. В. Сюжет и стиль. Сравнит.-историч. Исследование. М.: Изд-вл АН СССР, 1963.- 192 с.

64. Виноградов И. И. Проблемы содержания и формы литературного произведения. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1958. 216 с.

65. Вишнякова О. С., Свительский В. А. Сюжет и авторское начало в романе Достоевского «Преступление и наказание» (Раскольников Свидригайлов) // Анализ художественного произведения. Воронеж: Воронежский пед. ин-т, 1974. С. 60-67.

66. Владимирцев В. П. Наблюдения над троичной поэтикой Достоевского: правда, границы, подробности, общий смысл // Русская речь. 1994. № 5. С. 164-167.

67. Волгин И. Homo substitutus: человек предметный. Достоевский и языческий миф//Октябрь. 1996. С. 172-181.

68. Волгин И. Последний год Достоевского. Исторические записки. М.: Сов. писатель, 1986. 543 с.

69. Волгин И. Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах. М.: Книга, 1991. 605 с.

70. Волкова Е. В. Произведение искусства предмет эстетического анализа. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. - 286 с.

71. Гачев Г. Д. Космос Достоевского // Гачев Г. С. Национальные образы мира. М.: Изд. центр «Академия», 1998. С. 379-397.

72. Гашева Н. Н. Связь мотивов детства и «иного мира» в миросозерцании Достоевского // Проблемы межкультурной коммуникации: Межвузовский сб-к научн. тр. Пермь, 1999. С. 44-49.

73. Гей Н. К. Художественность литературы: Поэтика. Стиль. М.: Наука, 1975. -471 с.

74. Гибиан, Дж. Традиционная символика в «Преступлении и наказании» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 10. JL: Наука, 1990. С. 228 -240.

75. Гирина Н. А. Информативность обычного ассоциативного сближения в романе Достоевского «Преступление и наказание» // Памяти Эзры Паунда: Материалы рабочего совещания. М., 2000. С. 10-11.

76. Грачева И. В. Пейзаж в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Литература в школе. 2001. № 7. С. 16-18.

77. Грачева И. В. Подтекст пейзажей в «Преступлении и наказании» // Русская речь. 2001. №5. С. 5-8.

78. Грижибакова Р. Детская символика в творчестве Ф. М. Достоевского // Русский язык за рубежом. 2000. № 1. С. 100-104.

79. Гринева С. П. Факт смерти в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» как сюжетообразующий элемент // Проблематика смерти в естественных и гуманитарных науках. Белгород: Изд-во Белгор. ун-та, 2000. С. 23-26.

80. БЗ.Гройсман В. Религиозные символы в романе «Преступление и наказание» // Литература. Приложение к газете «Первое сентября», 1997. С. 5-11.

81. Гроссман Л. П. Достоевский. М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», Сер. «ЖЗЛ», 1962. 544 с.

82. Гроссман Л. П. Поэтика Достоевского. М.: Гос. Акад. Худож. наук, 1925. -191с.

83. Гудмен, Н. Способы создания миров. М.: Праксис, 2001. 376 с.

84. Данилов В. В. К вопросу о композиционных приемах в «Преступлении и наказании» Достоевского // Изв. АН СССР Отд-ние обществ, наук. 1933. №3. С. 249-263.

85. Джексон, Р. Л. Искусство Достоевского. Бреды и ноктюрны. М.: Радикс, 1998.-288 с.

86. Днепров В. Д. Идеи, страсти, поступки: Из художественного опыта Достоевского. Л.: Сов. писатель, 1978. 382 с.

87. Добин Е. С. Искусство детали: Наблюдения и анализ. Л.: Сов. писатель, 1975.- 192 с.

88. Добин Е. С. Сюжет и действительность. Л.: Сов. писатель, 1976. 494 с.

89. Долинин А. С. Достоевский и другие: Статьи и исследования о русской классической литературе. Л.: Худож. лит., 1989. 478 с.

90. Долинин А. С. Последние романы Достоевского. М.-Л.: Сов. писатель, 1963. 344 с.

91. Донер Л. Раскольников в поисках души // Достоевский и мировая культура: Альманах. М.: Классика плюс, 1999. № 12. С. 254-259.

92. Достоевский художник и мыслитель. Сб. статей. М.: Худож. лит., 1972. -687с.

93. Достоевский в конце XX века. М.: Классика плюс, 1996. 612 с.

94. Достоевский Ф. М.: К 175-летию со дня рождения. Журнальные публикации 1990-1996гг. М.: ГПИБ, 1996. 6 с.

95. Дугин А. Г. Имя мое Топор: ( Достоевский и метафизика Петербурга) // Ф.М. Достоевский - наш современник. М., 2000. С. 87-100.

96. Дудкин В. В. Достоевский и Евангелие от Иоанна // Евангельский текст в русской литературе XVII-XX веков. Вып. 2. Петрозаводск, 1998. С. 337348.

97. Дудкин В. В. Об эсхатологии у Достоевского и Ницше // Достоевский и современность. Новгород, 1991. Сб. 1. С. 52-56.

98. Евнин Ф. И. Об одной историко-литературной легенде // Русская литература. 1965. № 3. С. 3-26.

99. Евнин Ф. И. Реализм Достоевского // Проблемы типологии русского реализма. М.: «Наука», 1969. С. 436-454.

100. Евтушенко Э. А. Мистический сюжет в творчестве Ф. М. Достоевского. Автореферат диссертации на соискание уч. степени канд. филол. наук. Самара, 2002. 24 с.

101. Ермакова М. Н. «Двойничество» в «Бесах» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 2. Л.: Наука, 1976. С. 113-118.

102. Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. М.: Сов. писатель, 1990. -447 с.

103. Жаров В. А. «Адвокат» из провинции Петр Петрович Лужин // Провинция как реальность и объект осмысления: Материалы научной конференции 29 августа 1 сентября 2001. Тверь, 2001. С. 118-123.

104. Жожикашвили С. Заметки о современном достоевсковедении // Вопросы литературы. 1997. № 4. С. 26-161.

105. Жук А. А. Философско-психологический роман Достоевского // Жук А. А. Русская проза второй половины XIX века: Пос. для учителей. М.: Просвещение, 1981. С. 87-131.

106. Захаренко М. А. Тема преступления и наказания в романе «Преступление и наказание» // Молодая наука. 2000: Сб. научных статей аспирантов и студентов. Иваново, 2000. Ч. 3. С. 41-45.

107. Захаров В. Н. О христианском значении основной идеи творчества Достоевского // Достоевский в конце XX века. М.: Классика плюс, 1996. С.137-146.

108. Захаров В. Н. Система жанров Достоевского (типология и поэтика). Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1985. 208 с.

109. Захаров В. Н. Символика христианского календаря в произведениях Достоевского // Новые аспекты в изучении Достоевского. Сборник научных трудов. Петрозаводск, 1994. С. 37-49.

110. Зеньковский В. В. История русской философии: В 2 т. М.: ACT Ростов н/Д.: Феникс, 1999.

111. Иванов В. И. Достоевский и роман-трагедия // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 гг.: Сб. статей. М.: «Книга», 1990. С. 164-192.

112. Иванов В. И. Мысли о символизме // Иванов В. И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 138-235.

113. Иванова А. А. Философские открытия Ф. М. Достоевского. М.: Б. и., 1995.- 194 с.

114. Ингарден Р. Исследования по эстетике. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. -572с.

115. Карасев JL В. Вверх и-вниз. Достоевский и Платонов // Карасев JT. В. Движение по склону. О сочинениях А. Платонова. М., 2002. С. 78-103.

116. Карасев JI. В. Гоголь и онтологический вопрос // Вопросы философии. 1993. №8. С. 84-96.

117. Карасев Л. В. О символах Достоевского // Вопросы философии. 1994. №Ю. С. 90-111.

118. Карнайхова Н. А. Взгляд на Достоевского через призму социальных наук XX века: (по роману «Преступление и наказание») // Неделя науки МГТИ: Материалы научно-практической конференции. Майкоп, 2001. Секция гуманитарных дисциплин. Вып. 4. С. 185-186.

119. Карякин Ю. Ф. Достоевский и канун XXI века. М.: Сов. писатель, 1989. -646 с.

120. Карякин Ю. Ф. Самообман Раскольникова: роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». М.: Худож. лит., 1976. 158 с.

121. Карякин Ю. Ф. Достоевский и Апокалипсис // Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 1. М.: Лексика, 1994. С. 5-15.

122. Касаткина Т. А. «Идиот» и «чудак»: синонимия или антонимия? // Вопросы литературы. 2001. № 2. С. 90-103.

123. Касаткина Т. А. Воскрешение Лазаря: опыт экзегетического прочтения романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Вопросы литературы. 2003. № 1. С. 176 208.

124. Касаткина Т. А. Категория пространства в восприятии личности трагической мироориентации (Раскольников) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 11. СПб.: Наука, 1994. С. 81-88.

125. Касаткина Т. А. Об одном свойстве эпилогов пяти великих романов Достоевского. «Преступление и наказание», «Бесы», «Идиот», «Братья Карамазовы», «Подросток» // Достоевский в конце XX века. М., 1996. С. 67136.

126. Касаткина Т. А. О творящей природе слова Текст.: Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М.: ИМЛИ, 2004. 479 с.

127. Кассиан (Безобразов), еп. Христос и первое христианское поколение. 4-е изд., испр. и доп. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт; Русский путь, 2001. 560 с.

128. Катто, Ж. Пространство и время в романах Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 3. Л.: Наука, 1978. С. 41-53.

129. Кацман Р. «Преступление и наказание»: лицом к лицу // Достоевский и мировая культура: Альманах. М., 1999. № 12. С. 165-177.

130. Кашина Н. В. Эстетика Ф. М. Достоевского. М.: Высш. шк., 1989. 286 с.

131. Кирай Д. Достоевский и некоторые вопросы эстетики романа // Достоевский: Материалы и исследования. Л.: Наука, 1974. Т. 1. С. 83-99.

132. Кирай Д. Раскольников и Гамлет XIX век и Ренессанс (Интеллектуально-психологический роман Ф. М. Достоевского) // Проблемыпоэтики русского реализма XIX века. JL: Изд-во Ленинградского ун-та, 1984. С. 112-143.

133. Кириллова И. В. Отметки Достоевского на тексте Евангелия от Иоанна // Достоевский в конце XX века. М., 1996. С. 48-59.

134. Кирпотин В. Я. Достоевский художник. Этюды и исследования. М.: «Сов. писатель», 1972. - 319 с.

135. Кирпотин В. Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова. (Книга о романе Достоевского «Преступление и наказание»). М.: Худож. лит., 1970. 412 с.

136. Ковач А. Жанровая структура романов Ф. М. Достоевского. Роман-прозрение // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1984. С. 144-169.

137. Коган Г. Ф. «Загадочное» имя Свидригайлов. «Преступление и наказание» и периодическая печать. Известия АНСССР Серия лит. и яз., 1981. Т. 40, №5. С. 426-435.

138. Коган Г. Ф. Вечное и текущее (Евангелие Достоевского и его значение в жизни и творчестве писателя) // Достоевский в конце XX века. М., 1996. С.147-166.

139. Кожинов В. В. «Преступление и наказание» Достоевского // Три шедевра русской классики. М.: Худож. лит., 1971. С. 107-186.

140. Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры/Ред. кол.: Г.Л. Абрамович и др. Кн. 2. М., 1964. С. 408-485.

141. Кондратьев Б. С. О пушкинской традиции в мифопоэтике Достоевского: мир сновидений «Пиковой дамы» и «Преступления и наказания» //

142. Рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре: Сб. науч. Ст. по итогам Всерос. Науч. Конф. Волгоград: Перемена, 2001. С. 63-66.

143. Кори С. «Овнешнение» внутреннего героя в «Преступлении и наказании» // Достоевский и мировая культура. Альманах. № 8. М.: Классика плюс, 1997. С. 134-139.

144. Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения. М.: Просвещение, 1972. 110 с.

145. Косидовский, 3. Библейские сказания; Сказания евангелистов: Пер. с пол. М.: Политиздат, 1991. 479 с.

146. Кошеченко А. Н. Поэтика художественного пространства романов Достоевского 60-х гг. («Преступление и наказание», «Идиот»). Автореф. дис. на соискание уч. ст. канд. филол. наук. Томск, 2003. 26 с.

147. Криницын А. Б. Исповедь подпольного человека. К антропологии Ф.М. Достоевского. М.: МАКС Пресс, 2001.-372 с.

148. Кроо, К. «Творческое слово» Ф. М. Достоевского герой, текст, интертекст. СПб.: Академически проект, 2005. - 288 с.

149. Кудрявцев Ю. Г. Три круга Достоевского: Событийное. Временное. Вечное. М.: Изд-во МГУ, 1991.-400 с.

150. Кунаев А. А. Родион Романович Раскольников, или Тайна «бывшего студента» // Русский язык в школе. 2002. № 1. С. 59-64.

151. Куплевацкая JI. А. Символика хронотопа и духовные движений героев в романе «Братья Карамазовы» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 10. СПб.: Наука, 1992. С. 90-100.

152. Лапутин Е. Господин Вокиньлоксар: О романе Ф. М. Достоевского «Преступления и наказания». // Новая Юность. 1994. № 4. С. 87-95.

153. Лаут, Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. М.: Республика, 1996. 447 с.

154. Лебедев Ю. В. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Литература в школе. 1990. № 6. С. 16-29.

155. Левитан Л. С., Цилевич Л. М. Сюжет в художественной системе литературного произведения. Рига: Зинатне, 1990. 512 с.

156. Леонтьев К. О всемирной любви, по поводу речи Ф. М. Достоевского на Пушкинском празднике // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. Сб. ст. М.: Книга, 1990. С. 9-31.

157. Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского. 1821—1881. В 3-х томах. СПб.: Академический проект, 1993.

158. Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. № 8. С. 74-87.

159. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы: Смех как мировоззрение и др. работы. СПб.: Алтейя, 1997. 508 с.

160. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Лихачев Д. С. Очерки по философии художественного творчества. СПб.: БЛИЦ, 1999. С. 147-165.

161. Лихачев Д. С. Литература реальность - литература. М.: Сов. писатель, 1981.-216 с.

162. Ломинадзе С. Слезинка ребенка и канун XXI века // Вопросы литературы. 2000. Вып. 1.С. 331-344.

163. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1976. 367 с.

164. Лосев А. Ф. Символ и художественное творчество // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. Т. 30. Вып. 1. Янв.-февр. М., 1971. С. 3-14.

165. Лосский Н. О природе сатанинской (по Достоевскому) // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. Сб. ст. М.: Книга, 1990. С. 294-315.

166. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994. 431 с.

167. Лотман Ю. М. Происхождение сюжета в типологическом освещении // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 1. Таллин: Александра, 1992. С. 224-242.

168. Лотман Ю. М. Семиосфера: Сб. СПб.: Искусство СПб, 2000. - 703 с.

169. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. -383 с.

170. Ляху, В. О влиянии поэтики Библии на поэтику Достоевского // Вопросы литературы. 1998. № 7-8. С. 129-143.

171. Маринина И. А. Типология и функционирование номинаций персонажей в полифоническом романе: (На материале романа Достоевского «Братья

172. Карамазовы»). Автореферат диссертации на соискание уч. степени канд. филол. наук. Волгоград, 2001. 24 с.

173. Мейлах Б. С. Проблема «управления своим талантом»: Достоевский // Мейлах Б. С. Талант писателя и процессы творчества. JL: Сов. писатель, 1969. С. 189-204.

174. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1994. 133 с.

175. Мелетинский Е. М. Семантическая организация мифологического повествования и проблема создания семиотического указателя мотивов и сюжетов // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 635. Тарту, 1983. С. 115125.

176. Мережковский Д. JI. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. 624 с.

177. Местергази Е. Мотив «дитя» и его философское осмысление в творчестве Пушкина и Достоевского // Пушкин и теоретико-литературная мысль. М,, 1999. С. 355-368.

178. Миджиферджян Т. В. Раскольников Свидригайлов - Порфирий Петрович: поединок сознаний // Достоевский. Материалы и исследования. Т.7. Л.: Наука, 1987. С. 65-80.

179. Михайловский Н. К. Жестокий талант // Литературная критика: Стихи о русской литературе XIX начала XX века. Л., 1989. С. 181-263.

180. Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М.: Республика, 1995. -607 с.

181. Назиров Р. Г. Реминисценция и парафраза в «Преступлении и наказании» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 2. Л.: Наука, 1976. С. 88-95.

182. Назиров Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1982. 160 с.

183. Немальцева Т. В. Диалектика реального и потенциального в символике Ф. М. Достоевского («Преступление и наказание») // Русская литература последней трети XIX века. Казань, 1980. С. 114 121.

184. Новикова Е. Г. Соня и софийность: (Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание») // Достоевский и мировая культура: Альманах. № 12. М.: Академический проект, 1999. С. 89-98.

185. Овчинникова JI. В. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» и фольклор // Литература в школе. 1992. № 3-4. С. 42-47.

186. Осмоловский О. Н. Из наблюдений над символической типизацией в романе «Преступление и наказание» // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 7. Л.: Наука, 1987. С. 81-91.

187. Палиевский П. В. Художественное произведение // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Стиль. Произведение. Литературное развитие. Кн. 3. М.: Наука, 1965. 406-425.

188. Переверзев В. Ф. Творчество Достоевского // Переверзев В. Ф. У истоков русского реализма: Сб.. М.: Современник, 1989. С. 455-662.

189. Петрова Е. С. «Наказание есть право преступника»: (Путь Родиона Раскольникова) //Правовая жизнь: философский взгляд. М., 1998. С. 85-89.

190. Погорельцева А. В. Проблема детства в творчестве Ф. М. Достоевского // Сов. педагогика. 1991. № 12. С. 111-115.

191. Поддубная Р. Н. «Восстановление погибшего человека.» Этическое и эстетическое в структуре образа Свидригайлова в романе «Преступление инаказание». // Научн. докл. высш. шк. Филологические науки, 1975. № 2. С. 60-72.

192. Поддубная Р. Н. Двойничество и самозванство // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 11. СПб.: Наука, 1994. С. 28-40.

193. Поддубная Р. Н. Законы романного бытия героев в художественной структуре «Преступления и наказания» Достоевского // Литературные направления и стили. М.: Изд-во Московского ун-та, 1976. С. 229-245.

194. Поляков М. Я. Вопросы поэтики и художественной семантики. М.: Сов. писатель, 1978. 448 с.

195. Померанц Г. С. Открытость бездне: Встречи с Достоевским. М.: Сов. писатель, 1990. 384 с.

196. Пономарева Г. Б. Достоевский: Я занимаюсь этой тайной. М.: ИКЦ «Академкнига», 2001. 304 с.

197. Поспелов Г. Н. Вопросы методологии и поэтики: Сб. ст. М.: Издательство МГУ, 1983.-336 с.

198. Поспелов Г. Н. Искусство и эстетика. М.: Искусство, 1984. 325 с.

199. Поспелов Г. Н. Творчество Ф. М. Достоевского. М.: Знание, 1971. 64 с.

200. Пропп В. Я. Морфология сказки. М.: Наука, 1969. 168 с.

201. Пушкарева В. С. Детство в романах Ф. М. Достоевского «Подросток» и первой повести Л. Н. Толстого // Филологический сб-к. Л., 1970. С. 113-122.

202. Ренан, Ж. Э. Жизнь Иисуса: Пер. с фр.. М.: ТЕРРА, 1997. 339 с.

203. Розанов В. В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского // Розанов В. В. Мысли о литературе: Сб. М.: Современник, 1989. С. 41-157.

204. Розенблюм JI. М. «Красота спасет мир»: О «символе веры» Ф.М.Достоевского//Вопросы литературы. 1991. № 11-12. С. 142-180.

205. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» в литературоведческой науке XX века: Хрестоматия по истории литературы. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 1993. 159 с.

206. Россош Г. Г. Воображаемый диалог с Ф. М. Достоевским. О национальном самосознании и межнациональных отношениях, о вере и неверии, мире и войне. М.: Прометей, 1990. 132 с.

207. Савельева В. В. Идейно-художественная функция символики в реалистической системе романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Л., 1980. 24 с.

208. Саймоне, Дж. «Преступление и наказание» Достоевского как форма трагедии // Русский язык за рубежом. 1998. № 4. С. 101-107.

209. Сальвестрони, С. Библейские и святоотеческие источники романов Достоевского. СПб.: Академический проект, 2001. 189 с.

210. Сараскина Л. И. «Бесы»: роман-предупреждение, М.: Сов. писатель, 1990. 478 с.

211. Свительский В. А. Соблазны и тяготы Родиона Раскольникова: К современной трактовке романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». // Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. 1994. Вып. 2. С. 196-205.

212. Седуро В. И. Достоевский как создатель полифонического романа (М.М. Бахтин о форме романа у Достоевского) // Новый журнал. 1958. Кн. 52. С. 71-93.

213. Селезнев Ю. И. В мире Достоевского. М.: Современник, 1980. 376 с.

214. Сердюченко В. Читая Достоевского. Раскольниковы и Разумихины // Нева. 2002. №8. С. 191-196.

215. Силантьев И. В. Поэтика мотива. М.: Языки славянской культуры, 2004. -296 с.

216. Скафтымов А. П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей. Статьи и исследования. М.: Худож. лит., 1972. С. 23-87.

217. Слонимский А. Л. «Вдруг» у Достоевского // Книга и революция. 1922. №8. С. 9-16.

218. Смирнова В. В. Принцип двойничества в романе Достоевского «Преступление и наказание» (Ст. 2) // Изучение литературы в вузе. Саратов, 1999. Вып. 2. С. 46-57.

219. Соколов А. Н. Теория стиля. М.: Искусство, 1968. 224 с.

220. Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского; Заметка в защиту Достоевского от обвинения в «новом» христианстве («Наши новые христиане» и т. д. К. Леонтьева, Москва. 1882 г.) // Соловьев В. С. Сочинения : В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1988. С. 189-323.

221. Соловьев С. М. Изобразительные средства в творчестве Ф.М.Достоевского. М.: Сов. писатель, 1979. 352 с.

222. Старостина Г. В. «Пляски смерти» в жанрово-синкретической структуре романа Достоевского «Преступление и наказание» // Открытия культуры. Ульяновск, 2002. С. 211-217.

223. Степанова Т. А. Тема детства в творчестве Ф. М. Достоевского // Вест. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1988. № 4. С. 88-93.

224. Степанян К. Евангелие от Иоанна и роман «Идиот» // Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф.М. Достоевского. М.: Раритет, 2005. С. 133-147.

225. Страхов Н. Н. Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание // Страхов Н. Н. Литературная критика. М.: Современник, 1984. С. 96-122.

226. Сухачев Л. Н. Лицо и характер: Портретные зарисовки к «Преступлению и наказанию» Ф. М. Достоевского // Ars philologiae. СПб., 1997. С. 147-171.

227. Тамарченко Н. Д. О жанровой структуре «Преступления и наказания» (К вопросу о типе романа у Достоевского) // Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» в литературной науке XX века. Ижевск, 1993. С. 126-147.

228. Тарасов Б. Н. Два пути Родиона Раскольникова: «закон Я» и «закон любви» // Литература в школе. 1999. № 3. С. 32-39.

229. Тарасов Б. Н. Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский: (Христианская мысль и современное сознание). М.: Academia, 1999. 288 с.

230. Творчество Достоевского. Сб. статей. М.: Изд-во АН СССР, 1959. 546 с.

231. Творчество Ф. М. Достоевского: Искусство синтеза. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1991. 285 с.

232. Теория литературы: В 2-х т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М.: Academia, 2004.

233. Тихомиров Б. Н. Из творческой истории романа Достоевского «Преступление и наказание» (Соня Мармеладова и Порфирий Петрович) // Русская литература. 1990. № 4. С. 97-106.

234. Тихомиров Б. Н. О «христологии» Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 11. СПб.: Наука, 1994. С. 28-40.

235. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект-пресс, 2003. 332 с.

236. Томпсон Д. Э. «Братья Карамазовы» и поэтика памяти. СПб.: Академический проект, 2000. 344 с.

237. Томпсон Д. Э. Проблемы совести в «Преступлении и наказании» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 363-344.

238. Топоров В. Н. Поэтика Достоевского и архаические схемы мифологического мышления («Преступление и наказание») // Роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» в литературной науке XX века. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 1993. С. 105 123.

239. Тороп П. X. Интерсемиотическое пространство: Андрианополь в Петербурге. «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского // Труды по знаковым системам. Тарту, 2000. Т. 28. С. 116-133.

240. Торшин А. А. Сюжет художественной литературы: проблемы изучения // Актуальные проблемы гуманитарных наук. Магнитогорск: МаГУ, 2000. С.23-27.

241. Трофимов Е. А. О логичности сюжета и образов в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» // Достоевский в конце XX века. М.: Классика плюс, 1996. С. 167-188.

242. Трофимов Е. А. Христианская онтологичность эстетики Ф.М.Достоевского // Достоевский и мировая культура. Альманах. № 8. М.: Классика плюс, 1997. С. 7-30.

243. Тюпа В. И. Аналитика художественного (введение в литературоведческий анализ). М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. 192 с.

244. Фадеева Т. М. Образ и символ. Универсальный язык символики в истории культуры. М.: Новалис, 2004. 256 с.

245. Федоров В. В. О природе поэтической реальности: Монография. М.: Сов. писатель, 1984. 184 с.

246. Флоровский Г. В. Из прошлого русской мысли Ст.. М: Аграф., 1998. -431с.

247. Фомина О. А. Фантастика как конструктивный элемент прозы Ф.М.Достоевского. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Самара: СГПУ, 1999. 155 с.

248. Фомина О. А. Фантастика как сюжетно-композиционный прием в романе «Преступление и наказание» // Художественный мир русского романа. Арзамас, 2001. Вып. 4. С. 45-59.

249. Фридлендер Г. М. Достоевский и мировая литература. Л.: Сов. писатель, 1985.-456 с.

250. Фридлендер Г. М. Поэтика русского реализма. Очерки о русской литературе. Л.: Наука, 1971. 293 с.

251. Фридлендер Г. М. Эстетика Достоевского // Достоевский художник и мыслитель. М.: Худож. литература, 1972. С. 97-164.

252. Фридлендер Г. М., Мейлах Б. С., Жирмунский В. М. Вопросы поэтики и теории романа в работах М. М. Бахтина // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. Т. 30. Вып. 1. Янв.-февр. М., 1971. С. 53-61.

253. Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М.-Л.: Наука, 1964. 404 с.

254. Хоц А. Н. Пределы авторской оценочной активности в полифоническом «самосознании» героя Достоевского. Достоевский: Материалы и исследования. Т. 9. Л.: Наука, 1991. С. 22-38.

255. Хализев В. Е. Теория литературы: Учеб. пос. для студентов вузов. М.: Высш. шк., 1999.-397 с.

256. Хамваш Б. Предисловие к «Преступлению и наказанию» // Вопросы литературы. 2002. Янв.-февр. Вып. 1. С. 213-229.

257. Чернец Л. В. Н. Н. Страхов и Д. И. Писарев о мотивах преступления Раскольникова//Русская словесность. 1995. № 1. С. 31-36.

258. Черниченко Т. Ю. Мифологические основы образа Сони Мармеладовой в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Религиозные и мифологические тенденции в русской литературе XIX века. М., 1997. Вып. 2. С. 37-42.

259. Черюкина Г. J1. Романы «Пятикнижия» Достоевского и Откровение Святого Иоанна Богослова. Автореферат диссертации на соискание ученой степени канд. филол. наук. Волгоград, 2001. 26 с.

260. Чирков Н. М. О стиле Достоевского. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 188 с.

261. Чичерин А. В. Идеи и стиль. О природе поэтического слова. М.: Сов. писатель, 1965. 299 с.

262. Чулков Г. И. Как работал Достоевский. М.: Сов. писатель, 1939. 340 с.

263. Шелятин В. А. Опыт современного прочтения романа Достоевского «Преступление и наказание» // Литература в школе. 1990. № 6. С. 97-106.

264. Шестов Л. Пророческий дар // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. Сб. ст. М.: Книга, 1990. С. 126-127.

265. Шестов Л. Преодоление самоочевидностей (К столетию рождения Ф. М. Достоевского) // Шестов Л. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1993. С. 25-97.

266. Шкловский В. Б. За и против. Заметки о Достоевском. М.: Сов. писатель, 1957.-259 с.

267. Шкловский В. Б. О теории прозы. М.: Сов. писатель, 1929. 383 с.

268. Штейнер, Р. Христианство как мистический факт и мистерии древности. Мистерии Востока и Христианство. Пер. с нем. Воронеж: НПО «МОДЭК», 1995. 192 с.

269. Щенников Г. К. Достоевский и русский реализм. Свердловск: Изд-во Урал, ун-та, 1987.-350 с.

270. Эко, У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб.: Петрополис, 1998. 432 с.

271. Энегльгардт Б. М. Идеологический роман Достоевского // Ф. М. Достоевский: статьи и материалы / Под ред. А. С. Долинина. JI.-M.: «Мысль», 1924. С. 71-105.

272. Этов В. И. О художественном своеобразии социально-философского романа Достоевского // Достоевский художник и мыслитель. М.: «Худож. л-ра», 1972. С. 312-143.

273. Юнг, К. Г. Психоанализ и искусство. М.: Rofl-book; Киев: Ваклер, 1996. -304 с.

274. Юнг, К. Г. Психология бессознательного. М.; Назрань: ACT и др., 1998. -397 с.

275. Юнг, К. Г. Психология и поэтическое творчество // Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М.: Политиздат, 1991. С. 100-121.

276. Ясенский С. Ю. О некоторых особенностях литературного и культурологического контекста романа «Преступление и наказание» // Достоевский: Материалы и исследования. СПб.: Наука, 2000. Т. 15. С. 372381.1.l Справочно-энциклопедические издания:

277. Введение в литературоведение. Литературное произведение. Основные понятия и термины: Учеб. Пособие/Л. В. Чернец. М.: Высш. шк., 1999. -556с.

278. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М.: Русский язык, 1998.

279. Достоевский: эстетика и поэтика: Словарь-справочник / Сост.-Г.К.Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск: Металл, 1997. 272 с.

280. Елисеев И. А., Полякова Л. Г. Словарь литературоведческих терминов. Ростов н/Д: Феникс, 2002. 320 с.

281. Квятковский А. П. Поэтический словарь. М.: Сов. писатель, 1966. 375 с.

282. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. Гл. ред. А. А. Сурков. М.: Сов. энциклопедия, 1962-1978.

283. Литературная энциклопедия терминов и понятий. Рос. АН. Гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. М.: Интелвак, 2001. 1596 стб.

284. Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987.- 750 с.

285. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М.: Сов. энциклопедия, 1972. -846с.

286. Современный словарь-справочник по литературе. М.: ACT: Олимп, 2000.- 699 с.

287. Терра-Лексикон. Иллюстрированный энциклопедический словарь. М.: ТЕРРА, 1998. 672 с.

288. Тимофеев JI. И., Тураев С. В. Словарь литературоведческих терминов. М., 1977. 223 с.

289. Трессидер, Дж. Словарь символов / пер. с англ. С. Палько. М.: ФИАР-ПРЕСС, 1999.-448 с.

290. Философский энциклопедический словарь. Ред.-сост. Е. Ф. Губский и др. М.: Инфа, 1998.-574 с.