автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Россия и Кавказ в историческом романе Х.-М. М. Мугуева "Буйный Терек"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Россия и Кавказ в историческом романе Х.-М. М. Мугуева "Буйный Терек""

СЕВЕРО-ОСЕТИНСКИИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ им. К. Л. ХЕТАГУРОВА

На правах рукописи

ХУГАЕВ Ирлан Сергеевич

РОССИЯ и КАВКАЗ В ИСТОРИЧЕСКОМ РОМАНЕ Х.-М. М. МУГУЕВА «БУЙНЫЙ ТЕРЕК»

Специальность 10.01.02 Литература народов Российской Федерации

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ВЛАДИКАВКАЗ - 1997

Работа выполнена на кафедре русской литературы Север Осетинского государственного университета им. К- Л. Хетагурос

Научный руководитель — доктор филологических наук,

профессор Сабаев С. Б.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

Ведущее учреждение — Юго-Осетинский государственный

университет им. А. А. Тибилова

на заседании диссертационного совета К-064.37.01. по защите д сертащш на соискание ученой степени кандидата фнлологичес! наук при Северо-Осетинском государственном уннверснт им. К. Л. Хетагурова (г. Владикавказ, ул. Ватутина, 46),

С диссератацией можно ознакомиться в научной бнблнот СОГУ (г. Владикавказ, ул. Церетели, 18).

Отзывы на автореферат просим направлять по адресу: 362025, РСО-Алания, г. Владикавказ, ул. Ватутина, 46, СО филологический факультет, каб. 304.

Лвтороферат разослан 2.9 /мая I"7 17

Ученый секретарь диссертационного совета К-064.37 кандидат филологических наук, доцент Кантемирова Р

профессор Джусойты Н. Г., кандидат филологических паук Дзуццати Х.-М. А.

Защита состоится зо ЙЮи^ 1997 года в 14'

о©

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕМЫ. Роман Х.-М. Мугуева — яркое н значительное явление исторической романистики советского периода, а между тем он еще не рассмотрен наукой в структурно-целостном плане. «Буйный терек» представляет собой большой интерес как эстетическое целое: его архитектоника, сюжетно-компо-знционные элементы и их соотношение, образная структура и принципы ее организации, стилистические доминанты повествования — все это является исключительно интересным объектом для анализа и оценки.

В тематическом плане произведение продолжает одну из самых замечательных и интересных линий в развитии как русской литературы, так и литературы народов Северного Кавказа. Значительная часть эпопеи Кавказской войны, мюридистское движение, декабризм, сущность.политики царской России на Кавказе, русско-кавказские этнические взаимоотношения, образы генералов Ермолова и Паскевича, имама Газк-Магомеда и его будущих-преемников, Гамзат-бека и Шамиля и других исторических лиц, их интерпретация автором — эти и другие аспекты содержания романа сегодня требуют особо пристального внимания исследователя, так как они преблематичны и характеризуются противоречивостью существующего по ним множества мнении.

«Буйный Терек» приобретает огромную важность в контексте реалий нашего времени. Вопросы, поднятые Мугуевым, чрезвычайно актуальны для текущей эпохи; они содержат множество разнообразных и убедительных аналогий с современностью — как в области политики, общественной жизни, так и в сфере культуры, духовного бытия, «движения идей» в этот переломный момент истории. Еще более злободневно идейное содержание исторического романа Мугуева на фоне одиозных процессов согодняших межэтнических отношений. Отсюда и окончательная формулировка центральной проблемы исследования — «Россия и Кавказ».

ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ — дать структурно-целостный анализ идейно-художественного содержания романа «Буйный Терек», выявить основные элементы его историзма и показать особенности исторической концепции первого этапа Кавказской войны по Х.-М. Мугуеву; а также раскрыть идейное, познавательное, воспитательное и эстетическое значение произведения на современном этапе.

г

Цели работы реализуются путем последовательного рассмотрения уровней содержания и формы данного романа, его жанровой специфики, сопоставления «Буйного Терека» с некоторыми произведениями аналогичного жанра и соответствующей тематики; выявления соотношений факта, вымысла и домысла в воспроизведении исторической фабулы и на уровне образной системы, осмыс ленпя авторских приемов художественной типизации событий 1 действующих лиц романа.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ и ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ОСНОВО!" ДИССЕРТАЦИИ явились труды отечественных литературоведо] по истории и теории литературы: Ю. А. Лукина, П. С. Выходце ва, А. И. Иезутова, М. П. Алексеева; работы по проблемам исто ризма и жанра исторического романа Г. В. Макаровской, С. М Петрова, Я И. Явчуновского, Л. П. Александровой, Ю. А, Андрее ва и др., академические издания «История русского советског рамана* и «Советский 'многонациональный роман».

С учетом спицификн объекта исследования мы ориентиров? лись и на историческую литературу — известные труды В. А. Пот то, М. В. Нечкиной, Е. Г. Вайденбаума, Н. Ф. Дубровина и др мемуары А. П. Ермолова и некоторых декабритов, последнее мс нументальное исследование истории Кавказской войны н мюр1 днзма М. М. Блиева и В. В. Дегоева.

Исследование проводилось также на основе архивных матери; лов Северо-Осетинского музея литературы им. К. Л. Хетагуроп

НАУЧНАЯ НОВИНА ДИССЕРТАЦИИ. В то время, как р< май Х.-М. Мугуева широко известен во всех республиках быоше! Советского Союза, профессиональная критическая и литератур ведческая разработка вопросов, связанных с ним, находится -весьма низком уровне. Новизна исследования определяется тс что в нем впервые исторический роман «Буйный Терек» стаиови ся объектом всестороннего монографического рассмотрения, п| котором к тому же предпринята попытка интерпретировать эти: Мугуева в свете реалий постсоветской эпохи.

Кроме того, в настоящей работе впервые введен в научш оборот ряд ценных и неизвестных доселе широкой аудитор сведении как в целом о жизни и творчестве Х.-М. Мугуева, так об истории создания его романа, задействованы эпистолярные \ терналы, проливающие свет на процесс формирования авторск концепции.

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ И ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ДИССЕРТАЦИИ. Первая попытка структурно-целостного исследования столь оригинального явления советской исторической прозы, как «Буйный Терек», есть важный шаг в решении самостоятельной литературоведческой проблемы.

Работа может быть использована при чтении специальных курсов на филологическом и исторических факультетах СОГУ: в первом случае — в связи с проблемами историзма в литературе и исторических жанров; во втором — в связи с теорией взаимоотношении исторического и литературного процессов и форм и законов художественной интерпретации фактического материала истории.

Результаты исследования могут быть использованы в методических разработках и указаниях, стать подспорьем для студентов в работе над курсовыми и дипломными сочинениями.

Наконец, диссертация открывает новые возможности для дальнейшего изучения творчества Х.-М. Мугусва и художественных концепций мюридизма и Кавказской воины.

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ. Диссертация обсуждалась дважды на заседании кафедры русской литературы СОГУ.

По теме исследования автором прочитан ряд лекции на фнло-югнческом факультете и подготовительном отделении СОГУ.

Некоторые из осовпых положении работы отражены в 3-х :татьях, опубликованных в республиканских журналах «Мах дуг», :Дарьял», «Ираф».

СТРУКТУРА РАБОТЫ определяется ее целями и содержат!-м. Она состоит из введения, трех глав, заключения и библио-рлфии.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во ВВЕДЕНИИ дастся очерк жизни и творчества X. М. Мугу-ва и выявляются его основные идейно-тематические аспекты, босновывается актуальность темы исследования, указывается его етодологическая и теоретическая основа и источниковедческая аза, степень изученности проблемы, определяются цель и задачи иссертацин и кратко воспроизводится история создания романа.

Глава 1. Военно-исторический аспект и этико-философская проблематика в воспроизведении конфликта между Россией и Северным Кавказом.

Здесь дается анализ авторских концепций войны и истории, человека и народа и раскрывается гуманистическое и нравственное содержание романа «Буйный Терек».

Исходя из наиболее предпочтительной, вероятной и надежной (учитывая опыт анализа идейно-тематического содержания всего творчества писателя) гипотезы о максимально высоком значении для исторической концепции его романа идеи «знания будущего» (М. Горький), мы закономерно пришли к необходимости рассматривать историзм «Буйного Терека», как «творческое качество» (Б. В. Томашевский) эпопеи Х.-М, Мугуева. Такой подход отчасти был обусловлен и тем обстоятельством, что любой, в конечном счете, исторический роман только как объективный факт обращения к прошлому всегда менее интересен. Это, как показано в реферируемой главе, чисто тематический, «низший» уровень историзма произведения.

Поэтому в ходе анализа военно-исторического аспекта «Буйного Терека» во главу угла был нами положен не авторский метод, способ или приемы воспроизведения реальной исторической фабулы (мы, кстати говоря, увидели, что они иногда игнорируется автором), а алгоритм интерпретации исторического события через внедрение в сознание и внутренний мир того или иного героя. Сам автор, как видно из личного архива писателя, всегда больше интересовался не экипировкой, не топографией, и вообще не внешней атрибутикой войны, а внутренним состоянием, настроением — именно тем, что Л. Толстой называл «духом» сражающихся сторон.

Кроме того, два частных, попутных наблюдения подтвердили адекватность нашего угла зрения на военную, этическую и философскую проблематику романа: 1. Резко обозначились и принципиальные различия между «шкалами» реального времени-объекта и художественного времени в «Буйном Тереке». Мы показали, что критерий собственного исторического масштаба и значимости события не являлся для Мугуева определяющим. Достаточно в этой связи обратить внимание хотя бы на то, какую идейную нагрузку несут столь незначительные исторически события, как гибель капитана Алексеева или поединок есаула Желтухнна с Кунтой-эфенди: в художественном мире романа они — хоть и условно — вполне сопоставимы с битвой под Гянджой или Гим-ринским сражением. 2.Со всей очевидностью проявилась одна из сторон кредо Мугуева как писателя-историка: тяготение к исключительно художественному решению этических и фило-

офских проблем, о чем говорит ослабленность (конечно, предна-[еренная) авторского дискурса, отсутствие в романе сколько-нп-■удь акцентированных медитативных отступлений, характерных, апример, прозе Ю. Тынянова, О. Форш, Н. Плотникова.

На основании этих и ряда других наблюдений делается вывод том, что организующим принципом идейной концепции «Буйного ерека» как военно-исторического романа является контрапункт еловек — война (народ — история, судьба личности — пс-эрический процесс). При такой постановке проблемы война в зображенни Мугусва приобретает порой черты отвлеченного, аб-■рагнрованного от конкретных исторических и географических ;ловнй явления: у Мугуева не только Кавказская война, но н мша вообще, война как таковая.

Здесь надо искать подходы к вопросу о сущности мугусвского ■манизма и антивоенного пафоса его эпопеи. Интересно отметить, ■о в данном случае это, строго говоря, даже вполне разграннчи-1емые понятия. Гуманизм автора «Буйного Терека» отнюдь не лражастся только в антивоенном пафосе романа. «Осуждение» )йиы, ее идейное отрицание и неприятие, обнаружение ее одиоз->й сущности и даже абсурдности как общественного явления — оего рода общее место всей военно-исторической художественной [тературы — и, кстати говоря, не только советского периода, угуев последовательно идет дальше и глубже, всесторонне нл-зстрнруя идею, которая более органична для исторических кои-пций литературы романтизма и критического реализма — идею ^свободы личности, ее отчужденности от целей нсторнче-ого процесса, а иногда и прямо «враждебности» объективной йствительности по отношению к индивидууму, конкретной чело-ческой судьбе. (Вот почему, предполагая вести речь об нсю-зме «Буйного Терека», на первом этапе исследования мы рас-атриваем произведение Х.-М. Мугуева не только с точки зрения ювных критериев социалистического реализма, но и в широком ¡1тексте истории развития жанра исторического романа. Если и этом иметь в виду и личное профессиональное отношение М. Мугуева к теории метода и «канона», отраженное в вводной гш диссертации, то, думается, никаких нареканий этот наш ход звать не может). Элементы социального критицизма обуславли-от важную в романе сферу, философской проблематики, в ко->он прежде всего необходимо отметить проблемы соотношения о б о д ы и необходимости, субъекта и о б ъ-та в «механике» исторического процесса.

Указанные (и смежные с ними) вопросы решаются Мугуевым весьма оригинально. Поэтика «Буйного Терека» в этом плане представляет собой довольно интересное явление в художественно-исторической литературе 50—60 годов. Дело в том, что мугуевская концепция человека в значительной мере свободна от идеологических коэффициентов, адаптированных соцреализмом как эстетические категории. Анализ показал, что пи образы «маленьких» (Савва, Ахмед, Елохин, Абу-Бекир и др.), ни образы «больших» (Ермолов и Гази-Магомед) людей в «Буйном Тереке» не могут быть признанными в полной мере свободными личностями, абсолютными вершителями истории, иначе говоря — идеальным» субъектами исторического процесса.

На примере характеров"и судеб всех указанных здесь героев более или менее отчетливо наблюдается разлад между конечными политическими целями воспроизводимых в «Буйном Тереке» событий и личными, так называемыми экзистенцнональными ценностями конкретной человеческой жизни. У Мугуева каждый из них — и каждый по-своему — в той или иной мере «аманат» объективных и «неисповедимых» (Л. Толстой) законов исторического процесса. Стилистической доминантой и для Мугуева-историка остается внутренний мир героя, микрокосм индивидуального бытия — при всей широте «исторического захвата» (Г. В. Мака-ровская) повествования.

В отношении образов Гази-Магомеда и Ермолова (в особенности — первого) здесь следует иметь в виду и чисто этический аспект их взаимоотношений с исторической эпохой. Решение Мугуевым проблем долга, справедливости, власти позволяют говорить о «Буйном Тереке» как о произведении, продолжающем самые прогрессивные традиции русской и советской исторической романистики.

Убедившись, что отдельно взятые образы в «Буйном Тереке» в подавляющем большинстве случаев характеризуются тем, что их личные воли, желания и идеалы не соотнесены: (по Л. П. Александровой; в положительном смысле) с объективным ходом истории, мы подвергли сомнению верность прямолинейной трактовки народа как главного героя в романе Х.-М. Мугуева. С нашей точки зрения, в критике и литературоведении эпохи социалистического реализма данная идея часто принималась в отношении некоторых произведений (в том числе и «Буйного Терека») априори; вероятно, что это все же своего рода

творческий императив для жанра исторического романа, позднее перешедший в разряд литературоведческих штампов.

Мы исходили из того очевидного, но, как нам кажется, забываемого или игнорируемого сегодня положения, что в эстетике соцреализма народ в произведении не может претендовать на квалификацию главного героя на том лишь основании, что он является предметом изображения. Данное условие само собой разумеется, но его недостаточно. Народу мало быть объектом авторского внимания — в «модели мира» (Ю. М. Лотман), каким является художественное произведение, он должен выступать субъектом исторического процесса, т. е., «вектор» доброй всенародной воли хотя бы в основных координатах должен совпадать с гипотетической колеей истории. На уровне же собственно военной тематики «Буйного Терека» народы России и Северного Кавказа — как совокупные образы — оказываются, так сказать, в «страдательном залоге» по отношению к эпохальным историческим событиям. Война торжествует в романе как необходимость, а не как результат осознанного нравственного выбора народа. Итак, поскольку народ у Мугуева не владеет в полной мере и ницнат ивой субъекта действия, — он не может считаться однозначно главным героем в художственном мире «Буйного Терека», если рассматривать данное произведение исключительно как военно-исторический роман.

Кроме того, обращает на себя внимание и тот факт, что Мугу-ев всячески старается избежать подмены столь неоднозначной, сложной и высокой эстетической категории, как «образ Народа» сомнительным идеологическим клише портрета Толпы пли Массы.

Однако все эти наблюдения должны были бы говорить ни о чем другом, как об историческом пессимизме автора, ибо художественный критицизм как пафос отрицания при отсутствии позитивных идейных акцентов, утверждающего пафоса в произведении есть, конечно, в известном смысле, пессимизм.

Действительно, достаточно было исходить «от противного», чтобы уже в срезе военно-исторической проблематики обнаружить идеи и мотивы, в определенной мере компенсирующие означенную выше «страдательную» функцию человека и народа в «Буйном Тереке». Идейный паритет в отношении «человек (народ) — война (исторический процесс)» в рассматриваемом аспекте содержания романа отчасти восстанавливается благодаря трем моментам.

Во-первых, в романе сделан определенный акцент на псторн-

ческой роли и нравственных качествах так называемых в критике образов «незаметных тружеников войны» (прочная, как показано в диссертации, традиция соцреализма). Елохин, Кутырев, Абу-Бекир и другие герои романа характеризуются прежде всего как люди, которые служат не вождям (императору или имаму), а Отечеству, народу, — и потому псевдопрогрессивнон, социально-сепаратистской идеи в себе не несут.

Во-вторых, образ народа (имеются в виду как горцы, так и русские), практическая деятельность которого в «Буйном Тереке» противоречит, по Мугуеву, его подлинным интересам, — в целом, тем не менее, оказывается такой субстанцией, которой имманентным свойством является знание правды. В народе пока нет внутренней энергии и воли противостоять — и противостоять именно действием — инертной, косной силе хода истории, — но он знает, что эта сила инертна, косна и зла, и ей должно противостоять. Иными словами, русские и горцы в «Буйном Тереке» начинают понимать, что противостоять следует не друг другу, а противостоянию — одно из самых ярюьЧ и убедительных художественных открытий Мугуева.

В-третьнх, исторический роман Х.-М. Мугуева, повествующий о конкретном конфликте между двумя национальными, религиозными и культурными общностями, содержит в то же время замечательно яркие примеры единения разных наций н народов в сознании единых исторических и нравственных целей — собственно идеи интернационализма. В первой главе диссертации, путем сопоставления характеров азных военно-политических конфликтов, воспроизведенных в романе, мы пытались, помимо прочего, показать, что если во взаимоотношениях горцев и русских эти идеи находятся в известной стадии формирования, то они явлены в своем едва ли не высшем развитии на примере русских, грузин, ярмяи и других народов — в той части содержания «Буйного Терека», которая отражает события русско-турецкой (1828—29 гг.) и русско-персидской (1826—28 гг.) войн. Надо, конечно, отметить, что здесь идеал интернационализма, братства народов реалистически воплощен благодаря наличию образа общего врага (Турции и Ирана); сегодня с точки зрения нравственной и эстетической констатировать этот момент даже несколько грустно, но ясно, что Мугуев как реалист не мог игнорировать даже самые «удручающие» законы исторической диалектики.

Здесь же выявляются принципиальные различия методов и приемов воспроизведения событий Кавказской и других указанных

выше войн! По сути дела, речь идет не о различиях даже, а едва ли не о полярной противоположности подходов автора к исторической теме в первом и во втором случае, отношения его к факт у, реальной исторической фабуле. В то время как война Кавказская есть «художественное открытие» (10. А. Андреев) Мугуева, ибо очевидно, сколь свободен он в обращении с историческим материалом, сколь тщательно пропущено «сырье» документа и хроники' сквозь сознание художника, — описание других является собой образец художественно-исторической литературы с некоторыми элементами панорамы и хроники. Однако подчеркнем, что это касается только способа воспроизведения самой исторической коллизии; стилистическим приоритетом для Мугуева-художника и здесь остается внимание к внутреннему миру героя.

Мы пришли к выводу, что и по идейной, и но эмоциональной авторской оценке Кавказская война явно противопоставляется русско-турецкой и русско-персидской войнам. Елизаветпольским сражением (в первую очередь нас интересовало именно оно: и по значению, и по объему оно выделяется среди других батальных картин в романе) автор, строго говоря, как раз дал пример такой войны, участие в которой и делает народ главным героем, действительным, действенным субъектом истории. Таким образом, на уровне военно-псторической проблематики формула «народ — главный герой» в применении к «Буйному Тереку» не вызывала бы сомнений и принималась бы без каких-либо оговорок в том случае, если бы, скажем, русско-персидская война была главной темой эпопеи. И это было бы тем более правомерно, что з части повествования о Елнзаветпольском сражении Мугуев следует характерному для литературного процесса 40—50-х годов — тля послевоенного исторического романа — принципу актуального «разграничения справедливых и несправедливых» войн (С. М. Петров), при этом очевидно ассоциируя сущность изображаемых •обытпи с Отечественной войной 1941—45 гг.

Однако приоритет кавказской темы в «Буйном Тереке» безус' В этой части работы над романом Х.-М. Мугуев отдавал предпочтение он исторической литературе о Кавказской войне, которая создавалась в XIX :еке — большей частью непосредственно в соответствующий описываемым событиям период. Это сочинения, записки, очерки и мемуары А. П. Ермолова, I. А, Волконского, К. Прушановского, Н. А, Окольничего, В, Л, Потто, I. Ф. Дубровина; хроники дагестанских авторов: Хасаннлава Днбира Гимрли-кого, Мухаммеда Тахира Карахского, Гаджи-Али Чо.хского, Хайдарбека Хаджи з Геннчутля;

ловен, и это обстоятельство убеждает в том, что собственно военно-исторический аспект жанрового содержания романа отнюдь не исчерпывает проблематики, пафоса, идеи произведения. Главная идея должна быть позитивной, конструктивной; анализ же на данном этапе показывает, что Кавказская линия (как линия фронта, противостояния) отрицается, разрушается, уничтожается в концепции «Буйного Терека». Автор постепенно и ненавязчиво приводит читателя к уяснению идеи «искусственности» Кавказской войны, изображая ее как следствие человеческой слабости, а не силы. В «Буйном Тереке важны координаты не только национального и эпохального, но и общечеловеческого и всеисторического бытия. Соответственно, герои Мугуе-ва — русские (казаки) и горцы — нравственно готовы к тому, чтобы уверовать в то, что «больше себя» (В. Соловьев), а некоторые, как показано в работе — Небольсин, Булакович, Елохин, казачка Дарья, Спичугов, Гостев, Абу-Бекир, Нур-Али и другие— уже верят. Народ же в целом в «Буйном Тереке» — народ, «знающий правду» — как бы знает еще и то, что это знание не дает никаких прав, но как раз налагает великую ответственность.

Итак, собственно военно-политический конфликт между Россией и горцами Северного Кавказа не является самодостаточным и самоценным в произведении Мугуева (это видно уже из того, что морально-этическая позиция автора совершенно не регламентирована в контексте этого противостояния — замечательная особенность «Буйного Терека), но выступает своего рода основой для постановки более сложных и важных проблем, проблем более высокого порядка.

Здесь мы закономерно пришли к необходимости разграничения понятий войны и в з а и м о о т и о ш е и и й между русскими и горцами в идейной концепции «Буйного Терека». Подробный анализ наиболее значимых в идейно-художественном плане эпизодов, фрагментов и сцен (в том числе и внесюжетных) убеждает в том, что для такой постановки вопроса есть более чем достаточные основания. В произведении Х.-М. Мугуева война как-конкретное общественно-историческое явление идет вразрез и противоречит объективной, по автору, исторической тенденции к взаимопониманию, взаимопознанию, взаимосближению народов Северного Кавказа и России. На этом новом этапе работы задача, естественно, состояла именно в том, чтобы раскрыть «механизм», диалектику этого процесса.

Глава 2. Сюжет, образная структура и композиция как элементы историзма в романе «Буйный Терек».

В данной главе рассмотрены формально-жанровые особенности произведения, романическая основа, система вымышленных персонажей и функции любовной коллизии в его художественно-исторической концепции, — г. е., на фоне воспроизведенной Х.-М. Мугуевым широкой панорамы русско-кавказских отношений в первой полвине XIX века.

С учетом выводов первой главы диссертации исходным пунктом рассуждений был взят следующий тезис. Явления нравственного, этического, политического становления нации, преодоления тем или иным народом сколь рутинных, столь и реальных предрассудков национальной, религиозной и культурной обособленности, подавления национального эгоизма через общение с другими народами есть явления, по сути дела, революционные. Соответственно, в качестве рабочей гипотезы дальнейшего исследования мы приняли версию о доминирующем значении революционного пафоса воспроизводимых в романе событий и вообще о наличии в нем мощного историко-революционного проблематического пласта как его жанровой особенности.

Но при этом нельзя было не заметить, что переходить непосредственно к данному вопросу несколько преждевременно. Мы сочли справедливым, что для этого мало умозрительной, «метафизической» связи между военным и революционным жанровыми аспектами исторического романа Мугуева, что сначала необходимо обнаружить их рациональное связующее звено или цементирующий состав, уяснить архитектонический «каркас», очевидный в самой фактуре того здания, которое мы называем «Буйным Тереком». Роль таковых и выполняет собственно романическая основа произведения, его интриг а, сюжет и композиция как элементы, обеспечивающие целостность эстетического эбъекта.

Понятно, что специальный анализ указанных составляющих «Буйного Терека», во второй главе диссертации может вызвать известные нарекания, так как фабула, композиция, образная система по отношению к «метафизике» исторического романа являются в ближайшем рассмотрении именно «физикой», элементами формы — с какой стати говорить о них в центральной тастн работы? Тем не менее, мы избрали именно этот путь, рассудив, что логика исследования не будет нарушена, и два обстоятельства утвердили нас в этом решении.

Во-первых, адекватность приемов и последовательности анализа (анализа как предиката: исследование с точки зрения формальной логики всегда есть ни что иное, как предикат — именно «то, что в суждении высказывается о предмете суждения») характеру и свойствам самого объекта анализа. Коль скоро, как показано в работе, повествование в «Буйном Тереке» в той или иной мере отражает процесс осмысления воспроизводимого самим автором, то почему бы и последовательности анализа не отражать живой процесс уяснения концепции автора? Мы начали с военно-исторического аспекта, ибо он совершенно несомнен и для рядового читателя, пришли к необходимости актуализировать проблемы революционного содержания, революционного пафоса, но в то же время и убедились, что без характеристики собственно романической основы произведения в качестве своего рода преамбулы для заключительной — и важнейшей части — анализа данные вопросы до конца исчерпаны быть не могут. В конце концов, от простого — к более сложному.

Во-вторых, элменты сюжета, композиции, образной системы -все, что организует романическую основу «Буйного Терека», определяет его романический жанровый аспект — в данном случае должно, конечно, рассматриваться не абстрагированно от несомых им идейных, познавательных, эстетических функций, но обязательно как элементы историзма «Буйного Терека».

Уже на первом этапе анализа жанровой формы произведения был сделан важный и далеко идущий вывод. Речь идет о концентричности сюжета, являющейся, как показано в работе, одним из важнейших формальных выражений эпичности (в трактовке С. М. Петрова и других литературоведов) художественно-исторического произведения.

Это наблюдение весьма ценно, ибо ясно, что эпичность — если даже говорить исключительно о жанровой форме — наиболее полно отвечает требованиям художественного историзма. При этом в сравнении, скажем, с панорамой или хроникой эпическую форму отличает емкость, гибкость и, в конце концов, с нашей точки зрения, чисто эстетические преимущества.

В диссертации, таким образом, сделана попытка осмыслить произеденне Х.-М. Мугуева в свете теории и проблем внутрижаи-ровои типологии исторического романа. В этой связи отмечен с определенной мере синтетический характер «Буйного Терека»; не общее заключение сводится к следующему. При наличии некоторых* незначительных элементов хроникального и панорамного noil 4

вествования (мы упоминаем только эти типы по той причине, что отсутствие в произведении признаков других не вызывает сомнений), «Буйный Терек» в целом необходимо квалифицировать как художественно-исторический роман-эпопею, — так называл его и сам автор.

Учитывая же важность соотношения факта и вы м ыс л а па уровне внутренней композиции и образной структуры в историческом романе, мы идентифицировали «Буйный Терек» с тем разрядом произведений соответствующего жанра, которому присущ, как принято считать, историзм «вальтерскоттовского» типа. Этот вывод, на наш взгляд, бесспорен, так как безусловной доминантой, «солнцем» образной системы данного романа является характер и судьба вымышленного героя — Александра Небольсина. Его образ, строго говоря, и является концентром повествования.

Ясно, что понятие концентра правомерно употреблять лишь при условии наличия в рассматриваемой системе более или менее фиксированных центров. В образной структуре «Буйного Терека» в роли таковых выступают генерал Ермолов п имам Га-зи-Магомед, и эпический герои повествования — Небольсин — пи в коей мере не заслоняет фигуры подлинных исторических деятелей. При этом очень важно отметить, что в контексте противостояния между Ермоловым и Газп-Магомедом главный герой романа находится в нейтральном (с этической точки зрения) положении. В образе Небольсина уже на уровне композиции романа примирены враждебные друг другу силы, — это обстоятельство позволяет говорить не только о широте поля «исторического захвата» или «сектора исторического обозрения», но и о драматической г л у б и и е коллизии.

Впрочем, сама любовная интрига, лежащая в основе фабулы «Буйного Терека», не выходит за рамки российской темы. Иначе говоря, специальное рассмотрение романической основы произведения объективно сводится к анализу в и у т р и р о с с и й с к о й проблематики, к разговору о России, — но, разумеется, не без учета внешнеполитической контзюнктуры эпохи на Западе и Востоке. (Это, как указывается и обосновывается в диссертации, есть формальный показатель композиционного дисбаланса между темами России и Кавказа в историческом романе Мугуева).

Абстрагируясь от незначительных, локальных в повествовании событий и тех образов, которые не состоят и непосредственном

драматическом контакте с эпическим героем, мы констатировали, что «первичная» образная система романа (условно обозначенная нами как группа Небольсина) включает в себя две подгруппы или подсистемы: 1. Небольсин — Нюшенька — Петушков — Голицын (Родзевич, Гостев); 2. Небольсин — Чегодаев — Евдоксия Чегодаева.

В самом деле, примечательной особеностью «Буйного Терека» является наличие в нем двух последовательно — именно последовательно, а не параллельно — развивающихся сюжетных линий. В них-то и обнаруживаются четыре основных конфликтных узла произведения: Небольсин — Петушков; Голицын — Нюшенька; Небольсин — Голицын; Небольсин — Чегодаев.

Последовательный анализ их нравственного, философского и эстетического содержания в целом убедил нас в приоритетном значении социально-исторического элемента в конфликтной основе «Буйного Терека»: по существу, речь идет об эпохальном историческом столкновении в романе Мугуева двух моралей, двух идеологий, «двух веков» — в конечном счете, двух Р о с с и й.

Эти два лика постдекабрнсткой, дореформенной Российской империи изображены автором с большей художественной силой и достоверностью. Несмотря на то, что в указанном пункте Мугуев шел в общем вполне проторенным путем — путем воспроизведения коллизий внутренней социально-политической борьбы противоположных тенденций развития России — он, несомненно, во многом оригинален. В частности, нельзя не заметить, что при всей важности общего идеологического характера означенного конфликта, Мугуеву удалось избежать излишнего дидактизма и тенденциозности. Этому отчасти способствовало пристальное внимание автора к проблематике общеэтического плана, к «вечным» вопросам власти, страха, веры, любви и т. д. Но это всего лишь в какой-то мере оригинально; к несомненной же художественной удаче писателя следует отнести отрицательные типы1 его романа: в первую очередь образы Петушкова, Голицына и Чагодаева, выполненные не только исторически досговерено, но и с достаточно высокой психологической точностью.

1 Но зря и Т. К- Гальченко характеризует Мугуева как «зрелого мастера типизации отрицательного, продолжателя лучших традиций критического реализма». (Творчество X -М. Мугуева: Автореф. дис. .„.к-та филолог, наук: 10.6411. М., /1971, С, 9),

Последнее является не просто частным наблюдением. Акцентированная самим автором идейно-художественная функция отрицательного типажа в «Буйном Тереке» позволяет сделать принципиальный вывод о роли сюжета и композиции в исторической концепции произведения. Дело именно в том, что непосредственно п рамках сюжета главный герой, Небольсин, аккумулирует по преимуществу негативный, к р и т и ч е с к и й жизненный опыт. Но при этом совершенно ясно, что «рост» Александра Небольсина ríe может исчерпываться процессом осознания отрицательных сторон действительности и усугублением отрицательной рефлексии. Следовательно, и анализ романической основы «Буйного Терека» не дает полностью уяснить позитивную идею Мугуева. В делом он приводит к выводам, аналогичным результатам разбора зоенно-исторической проблематики романа: и здесь, и там несом-ieniio доминируют элементы этического и социального критицизма. Иначе говоря, на данной стадии исследования был выявлен гафос отрицания в «Буйном Тереке»; опять-таки закономерно вставал вопрос: что автором утверждается?

Таким образом, принципиальные выводы исследования, заклю-ieiinoro в 1-й н, 2-й главах работы, требовали актуализации ис-:орпко-р е в о л ю ци о н н о г о содержания эпопеи: пафос утворж-1,епия (как категория, суммирующая и выражающая в себе элементы романтизации, эстетизации и идеализации), неотделим в канре исторического романа советской эпохи от революционной гатетики и революционной поэтики.

Глава 3. Мюридизм и декабризм в романе «Буйный Терек»: тенденции положительного развития общественных взаимоотношений народов России и Кавказа.

На данном этапе работы наше внимание главным образом со-редоточено на проблемах эстетической интерпретации идеологи-еских доктрин мюридизма п декабризма, на методах трактовки типизации подлинных исторических лиц, на принципе «времен-юго триединства» в историческом романе Х..-М. Мугуева, и на ыявлении его позитивной идеи.

Раскрытие тенденций позитивного развития взаимоотношений ародов в литературе советского периода в определенной мере рег-аментировалось принципом революционного детерминизма. Соответственно, рассматривая указанные проблемы, мы неходили из ого, что элемент «положительного взаимообщения» (В. Р. Щер-ина) народов в художественно-исторической концепции есть важ-ая временная категория, своего рода эстетическая мера времени

:1'7

в литературном произведении. Она сама по себе максимально ак туализирует такую жанрообразующую черту исторического рама на, как временное триединство — соотношение и вза имосвязь в произведении трех хронологических координат: прош лое — настоящее — будущее. При этом мы имели в виду прин циппально важный для нас момент, а именно, что в эстетике со циалистического реализма последняя из этих координат — умозри тельный пункт будущего, историческая перспектива — получас дополнительные идейные акценты (об этом в качестве гипотеза говорилось и в начале основной части диссертации). Эстетическо) требование «знания будущего» (М. Горький) не было для литера туры советского периода произвольным, искусственным импера тнвом, оно было вполне органично «новому реализму», которьн трактовал настоящее как в известном смысле праобраз б у д у щ е го. (Именно поэтому для исторического романа этой эпохи ха рактерно, что временная перспектива, «точка» нлн «пункт» буду щего уже не были столь умозрительны и гипотетичны, как дл: классицизма, романтизма и реализма критического).

Горьковское методологическое требование в романе Мугусв. реализовано в идейно абсолютно оправданном ключе: «знани действительности будущего» в «Буйном Тереке» опосредование но убедительно выражено в известной этической позиции автор: по отношению к изображаемому. Ее можно резюмировать следую щим тезисом: Мугуев пишет войну (прошлое) как очевидец вое торжествовавшего мира (настоящее) с гумастической верой в не зыблемость этого мира (будущее). Данная нравственная позп ция автора (она, конечно, во многом сверяется с идеологическо конъюнктурой периода работы над романом, но, заметим, от этого и становится менее нравственной) и определила важнейшие концег ты историко-революционного жанрового содержания «Буйного Тс река». Было ясно, что диалектика взаимосближения народов Рос сии и Северного Кавказа — именно как процесса революцноннс го — может бытъ осмыслена исключительно в означенном ракурс<

В реферируемой главе на анализе социального контекста вое произведенного в романе исторического периода и через сопоетаг ленпе времени — объекта с художественным временем в «Буйнс, Тереке» мы увидели, что автор шел наиболее тяжелым, ответа венным и «тернистым» путем. Для изображения эпохи полутор; вековой давности он сосредотачивает все свое внимание на во< пропзвдении ее. ведущих общественно-политических, национал!

ных идеи, тенденций и процессов — именно мюридизма и декабризма.

Предварительная рекогносцировка в условиях задачи убедила, что постановка вопроса о взаимодействии этих исторических явлений не только правомерна, но и прямо необходима. Мюридизм и декабризм и есть во многом р е в о л ю ц и о н и ы е — для изображаемой автором эпохи — движения, и с сугубо исторической точки зрения имеющие ряд принципиальных «сходных ¡моментов», па которые обращал внимание и Р. Ф. Юсуфов.1 Отношения мюридизма н декабризма в данном случае представляют собой важнейшую грань общей проблемы «Кавказ — Россия».

Поскольку взаимодействие каких-либо — пусть даже самых отвлеченных — идей в литературном произведении также всегда осуществляется на уровне образной структуры (т. е., эмпирически наблюдается во взаимоотношениях героев — носителей этих идей), — мы, путем последовательного рассмотрения основных действующих лиц романа, отбора наиболее важных из них в этом новом аспекте, остановились в конце концов на образах Гази-Ма-гоомера (мюридизм), Ермолова, Небольсина и Булаковпча (декабризм). Это и позволило нам выявить алгоритм положительного решения Мугуевым проблемы «мюридизм — декабризм». Развитие отношения «мюридизм — декабризм» включает в себя и «Буйном Тереке» два последовательных этапа, которые формально соотносимы с архитектоникой дилогии: 1. Гази-Магомсд — Ермолов, Небольсин; 2. Гази-Магомед — Булакопич, Небольсин.

Специальный анализ этих двух контрапунктов показал главнейшие в части историко-революционного содержания особенности романа. Среди них выделим три момента.

1. Несмотря на то, что в лице имама Газп-Магомеда н генерала Ермолова прогрессивные исторические тенденции развития Кавказа и России фактически враждебны друг другу, данные герои изображаются автором посредством одних и тех же, общих приемов художественной типизации. Как образы подлинных исторических деятелей они воссоздаются Мугуевым в координатах единой перспективы, в единой «цветовой гамме», в единой — идейно и эмоциональной положительной — тенденции. При этом здесь есть все основания говорить об элементах т. н. декабристской традиции в изображении Мугуевым этих исторических лич-

1 Юоуфов Р. Ф. Дагестан и русская Литература. Л\.: Наука. |1964. С. 56.

ностей. Автор «Буйного Терека» подчеркивает близость Ермолова и Гази-Магомеда1 к простому народу, их приверженность национальным идеалам и акцентирует их противостояние внутренним реакционным силам в лице, соответственно, Николая I и генерала Паскевича и тех же ханши Паху-Бике и шамхала Тарковского Мехти-хана. Все эти моменты находили яркое художественное воплощение в произведениях А. А. Бестужева-Марлинского («Пнсьма из Дагестана», «Письмо к доктору Эрману») и А. И. Полежаева («Чир-Юрт», «Эрпели»), Настоящий эстетический и идейный паритет, характеризующий первый этап развития отношения «мюридизм — декабризм» гарантирует прочность и надежность основания исторической концепции эпопеи. Что же касается факта непоследовательности, «недоразвитости», качественной не-восполненностн ермоловского декабризма (факт исторический),— он играет _здесь даже своего рода «механическую» роль: делает совершенно обусловленным — а для читателя и ожидаемым — как развитие в романе революционно значимых событий, так и углубление и актуализацию в «Буйном Тереке» темы декабризма.

2. Последнее всесторонне явлено в образе ссыльного декабриста Алексея Булаковича. В некоторых своих чертах, как показано в диссертации, Булакович — герой романтический; однако сам по себе комплекс его политических н нравственных убеждений представляет вполне реалистическую «модель» мировоззрения прогрессивной части русского дворянства и офицерства XIX века. (Большое значение имеет здесь традиционная в русской «кавказской» литературе тема плена, в рамках которой в значительной мере и решается Мугуевым данный образ). Романтически статичный в своем героическом и даже несколько мученическом ореоле, декабрист Булакович восполняет в романе анемичную до его появления идею и идеал декабризма. Так мы констатировали, что исторический роман Мугуева характеризуется параллельным развитием действия и идеи произведения.

3. Однако без учета идейно-художественных функций образа Небольсина полной н ясной картины развития взаимоотношений между декабризмом и мюридизмом быть, конечно, не может, таг; как между декабризмом ермоловским и декабризмом Булаковича

1 Немаловажным источником п этой части работы над романом служили для Мугуева исторические очерки Н. А. Окольничего и К. Прушановского. В частности, можно предположить, что к этим авторам восходят мотивы проповедей мугуевского Кази-муллы, — с объективным, исторически достоверным воспроизведением их суфийского, религиозного аспекта.

з отношении к Гази-Магомеду и его движению огромная пропасть. То есть, в противном случае следовало бы признать наличие у Мугуева неоправданного и вряд ли диалектического скачка в этом процессе. Именно главный эпический герой повествования — Александр Небольсин — придает развитию идеи последовательность, динамизм и, так сказать, векторную направленность. В отличие от Булаковича, это однозначно реалистический образ, данный автором диахронически, в неуклонной моральной и эстетической градации.

Большое внимание уделено в работе эппзоду посещения Небольсиным осетинского аула под Владикавказом, который идейно соотносим с описанием плена Булаковича. Показана аналогичность эмоционально-оценочного восприятия этими героями жизни горцев. В художественном решении ситуация «культурной внена-ходимости» героев, типичной для русской и западноевропейской литературы о Кавказе, автор «Буйного Терека» еще раз разоблачает несостоятельность «варварских» концепций образа горских народов, но в то же время он и далек от тенденциозного «кавказо-фильства». Конечно, в виду субъективности рецепции герои Мугуева несколько идеализируют быт и нравы горцев Кавказа, но не надо забывать, что Кавказ был для них метафорой свободы: в романе очевидно противопоставляются российская крепостная неволя и воля — какая ни есть — «детей гор».'

Булакович н Небольсин являются в романе не только представителями мыслящей, прогрессивной части русского офицерства, но и прямо революционно настроенного дворянства, высказывания которых по содержанию и пафосу соответствуют взглядам па кавказскую проблему декабристов Н. И. Лорера, А. С. Гангеблова, А. Е. Розена, В. С. Толстого, А. П. Беляева и других, Поэтому и целом художественно и психологически обоснован и логичен ил-нравственный выбор в пользу общеэтическнх ценностей — «свободы н правды»: в одном из самых ключевых, кульминационных фрагментов романа («посольство» у Гази-Магомеда) они предупреждают имама о коварных замыслах русского командования и через это становятся своего рода русскими Тазитамн.

'Надо, однако, заметить, что «естественность» жизни горцев с восприятии мугуевских героев только внешне ассоциируется с мотивами известного учения Ж.-Ж. Руссо. Мугуев, как показано в работе, реалистически вскрывает издержки «естственного» патриархально-родового и военно-демократического строя кавказских народов, следуя традициям А. С. Пушкина, А. Л. Бестужева, М. 10. Лермонтова, А. И. Полежаева, Т. Г. Шевченко, Л. Н, Толстого.

Таким образом, развитие взаимоотношений мюридизма и декабризма (Кавказа и России) в «Буйном Тереке» характеризуется четко определенной тенденцией, или, что в данном случае то же, направлением. Гипотетические векторы этих революционных процессов (доктрин, идеологий) у Мугуева не то что параллельны — они закономерно стремятся к общей точке во временной перспективе, т. е., с необходимостью должны пересечься.

Момент этого предполагаемого схождения находится, конечно, вне хронологических рамок произведения. Он представляет собой ' именно то, что в архитектуре обозначают термином «парящая точка» — невидимая точка пересечения осей несущих опор конструкции. Речь идет о важнейшей особенности эпопеи, ее историко-философской концепции: мюридизм и декабризм как ведущие исторические тенденции в развитии Северного Кавказа и России в художественной интерпретации Мугуева к о и г е н и а л ь н ы. Эта конгениальность двух фактически весьма неоднородных общественных революционных движений достигает наиболее полного и всестороннего обоснования на втором из указанных этапов развития отношений мюридизма и декабризма, реализуемом в образах и судьбах Гази-Магомеда, Небольсина и Булаковнча. В лице данных героев, выразивших общенациональные идеалы, но в то же время сумевших освободиться от национального, культурного и религиозного «шовинизма», автором показано полное торжество сознания единых истоков и единых ценностей пародов России и Северного Кавказа.

Это, конечно, не только иллюстрация марксистской концепции «равенства народов», в которой преобладает декларатпвно-праг-¡матический аспект; данный художественный тезис Мугуева сегодня следует рассматривать более широко — как важнейшую просветительскую идею романа «Буйный Терек». Безусловно, на художественных построениях Мугуева сказалось влияние идеи революционного детерминизма в историческом процессе. Но нельзя не видеть и того, что при всей революционности (объективной и субъективной, т. е., и но фактической значимости, и по авторской оценке) описываемых событий, в «Буйном Тереке» подтекстом проходит важная мысль — несколько горькое сознание того, что достижение Идеала — не пресловутый диалектический скачок, по _ единовременный акт, но долгий, тяжелый творческий процесс, — это видно уже из драматической кульминации и развязки романа и элементов этической и гуманистической уточни, присутствующих в произведении.

Впрочем, определенная утопичность мугуевскоп перы более ли менее очевидна только с точки зрения нашей современности, оторая уже подвергла сомнению не- один десяток самых нскрен-их и логичных (!) историософских учений и этических идеалов. 1оэтому для тех, что склонен сверять ту или иную исторпко-ху-ожественную концепцию прошлого с общественными реалиями овременности (оправдалось — не оправдалось) наш вывод о кон-гниальности мюридизма и декабризма и о неизбежном иересече-"и во временной перспективе векторов этих процессов может по-азаться натяжкой. Но в таком случае они должны оспаривать угуевскую трактовку истории, а не выводы ее исследования. Апо-эгеты теории фатальной несовместимости различных нацнональ-ых культур были бы, вероятно, несколько утешены, если напом-пть им о существовании замечательного математического явле-ия — асимптоты; пусть так: линии исторических судеб России и еверного Кавказа бесконечно приближаются друг другу, никогда не пересекаясь. Но, пожалуй, па жой компромисс сам автор «Буйного Терека» никогда бы не эшел.

Истинный гуманизм в искусстве невозможен без элементов гопии. Это понятие неоднократно используется в работе именно виду определенной утопичности всякого, в конечном счете, Идеа-I. Что же касается «Буйного Терека», как самодостаточного ху-эжественного целого, которое, по выражению И. С. Тургенева, )лжно «стоять на своих собственных ногах» (то есть, если рас-татрнвать роман Мугуева безотносительно к идейным воззрсни I автора, умевшего противостоять самым решительным онно-'.нтам), то здесь понятием «утопичность» мы характеризуем ми-шонимание воображаемого субъекта повествования как одного героев романа. Поэтому «Буйному Тереку» в принципе чужда :ечать утопического прекраснодушия» (Е. Г. Руднева), которая .1ла присуща идеалам раннего «стихийного» романтизма., Мы пылись показать, что само содержание рассматриваемого протис-ния актуализирует иной аспект понятия «идеал»: у Мугуева он ть опять-таки один из важнейших компонентов его истоонзма — самая «высокая точка зрения», о которой говорилось выше, »уйный Терек» наилучшим образом подтверждает высказывание емякина: «Человек в его стремлении ,к Идеалу — вот... главное отношении автора к истории»,1 и еще раз иллюстрирует аксиому

1 Цит. по: Иванова Л. В, Историзм современной прозы о Велико;- Ок'ч гт-:нои воине /' Проблема историзма в русском совртг.ксн литератур? РП—80 гг. Наука, 1986. С. 63.

Л. В. Ивановой: «Историзм произведения неотделим от катего' рии идеала».1 Благодаря последней «Буйный Терек» и являет об разец органического временного триединства (прошлое — настоя щее — будущее) на всех уровнях содержания.

Следует также иметь в виду, что утопический идеал Мугуев; есть явление, закономерное не только в жанре исторического ро мана, но и для художественного метода соцреализма, котором-* внутренне присущ пафос романтической героики Категория идеала неотделима не только от историзма, но и о' романтизма — в данном случае как стилевого течения и пафос; литературы советского периода. Речь идет как о романтизации ) эстетизаци отдельных героев эпопеи — Ермолова, Гази-Магомеда Булаковича и Шамиля, так и о романтизации самого псторическо го процесса. Мало того, что в приведенных именах не меньше ро мантпки, чем в именах «Энея, Гектора, Елены и Париса» — «Буи ный Терек», как многие исторические романы эпохи соцреализм; показывает, что «романтику делает сам народ». Строго говоря романтизм в «Буйном Тереке» уже не только метод художествен ный, но и познавательно-исторический: романтической признает ся и утверждается сама объективная история — как борьба на рода за его идеалы.

Путем тщательного анализа воссоздаваемых автором национал! но-этическнх идеалов и собствено политических ориентиров рус ских и горцев мы пришли к выводу, что именно в плане в нут р и р о с с и й с к о й и в н утр и кавказской революционны тенденций2 национально-освободительной борьбы народ в роман выступает субъектом истории — а, следовательно, и должен быт признан главным героем эпопеи. Весьма, на наш взгляд, замечательная деталь: человек у Мугуева совершенно свободен, инициг тпвсн и искренен как личность, исповедующая определенные прс грссспвно-демократические для своего времени идеалы, как р< во л ю цп онер (мюрид или декабрист), но не как собственн вон н.

На там основании, что элементы романтизации, эстетизацш

' Там же.

2 Концепция Мугуева игнонирует перспективу возникновения тсократич скога государства на территории Дагестана и Чечни — имамата Шамиля, п| котором, как пишет В. В. Дегоев, «молодая революционная идеология» (мюр дизм — И. X.) вырождалась в «повседневную рутину». (Блпев М. М„ Дего: В. В. Кавказская война. М.: Росет 1994, С. 473),

идеализации выявляются лишь с сфере революционной проблематики романа, то есть, имеют непосредственное отношение исключительно к вопроизведению гуманистических целей и ценностей декабризма и мюридизма, — можно утверждать, что историко-революционный жанровый аспект содержания «Буйного Терека» актуальней, нежели военный. Автор поэтизирует и утверждает морально-этические идеалы пародов России и Кавказа, нашедшие наиболее яркое и полное выражение в этих общественных тенденциях, но не саму Кавказскую войну. Верность этого наблюдения стала абсолютно несомненной при выявлении хронотопа «Буйного Терека». Мы показали, что пространственная (географическая) и временная локализация, определение автором границ объекта художественного исследования продиктовано не столько военными событиями, сколько революционными процессами, имевшими место в первой половине XIX века в сознании горцев Северного Кавказа, солдат и офицеров русской армии, крепостных I казаков.

Отсюда, в свою очередь, было сделано одно из важнейших заключений исследования — о сущности основного к о и ф л и к-га в эпопее Х.-М. Мугуева. Военно-политическое противостояние России и Северо-Восточного Кавказа (Дагестана и Чечни) определенно лишается в «Буйном Тереке» доминирующего значения (вспомним и то, что Кавказская линия уничтожается, отрицается з авторской концепции, а не утверждается, как тот же Елизавот-тольский «фронт»). Соответственно, максимальную идейную на-■рузку получает не межнациональный, а социально-исторический' конфликт эпохи, обнаруживаемый как во внутр«российской, так и ю внутрикавказской общественно-политической обстановке, в которых, подчеркнем еще раз, мюридизм и декабризм оказываются 1 роли прогрессивных национальных тенденций.

Нет сомнений, что именно эти революционные по своему характеру и целям движения имел в виду Э. Е. Левонтин, когда шсал: «Две чистые струи, сливаясь в единый поток повествования,

1 Данное обстоятельство еще раз подтверждает, что Мугуев во многом опи-1элся на художественные традиции «кавказской» литературы представителей эволюционного дворянства и демократов-разночинцев, в творчестве которых тало приоритетным изображение внутренних социальных противоречии горских ародов.

придают ему глубину и быстрину. Течение становится неукротимым, сильным. Подобно быстрому Тереку...»1

Идейно-художественная концепция «Буйного Терека» на всех своих уровнях является органичное целое. Но лучшие произведения в жанре исторического романа интерсны еще в том отношении, о котором говорит Д. С. Лихачев, касаясь проблем художественного времени в литературе: «Время — это объект, субъект и орудие изображения... Явление самой художественной ткани литературного произведения, подчиняющее своим художественным задачам п грамматическое время, и философское его понимание...»2.

В диссертации уделено достаточно внимания специфике художественного времени в «Буйном Тереке» — и в объактнвном, п в субъективном отношении; теперь же коротко обобщим опыт осмысления орудия изображения в историческом романе Х.-М. Мугуева.

Было бы не совсем правильно утверждать, что мугуевская поэтика представляет собой в этом плане совершенно оригинальное явление и носит ярко выраженный индивидуальный характер. Этим и обусловлено предпочтение, отданное фрагментарно-избирательному подходу к анализу языка и стиля писателя. Только там, где особенности повествовательной манеры Мугуева оказывались максимально сопряжены с важными составляющими идейного содержания романа, мы занимались ими специально. (Наиболее интересные наблюдения дало нам в этом смысле рассмотрение романической основы «Буйного Терека», которой посвящена вторая глава диссертации).

В качестве общих выводов, касающихся Мугуева как художника, стилиста, необходимо отметить следующие моменты.

Совершенно правы те критики и литературоведы, которые в разное время отмечали высокие чисто эстетические достоинства языка Х.-М. Мугуева. И это тем более замечательно, что он писал не на своем национальном языке. «Разве кто-нибудь, — говорит Г. Тедеев, — не взглянув предварительно на имя автора па обложке и прочитав «К берегам Тигра», хоть на минуту усомнится, что повествование в этом произведении ведется от имени русского офицера, в чем, кстати, его будет утверждать и прекрасный

1 Левонтин Э. Е. Свет1 погасшей звезды. Фонды СОМОЛ, ф. Х.-М. Мугуепа, Ст. 2, п. 1, кор. 12, осн, фонд.'

2 Лихачев Д С Поэтика древнерусской литературы, Л, Наука. 1967. С. 214.

ясский язык повеет и».1 (Курсив наш — И. X). ГЬ дние слова, безусловно, относимы и к «Буйному Тереку».

В историческом романе проявились лучшие качества Мугуева-дожника. Прежде всего надо подчеркнуть, что в его повество-нии очевидно преобладание зрительных — наиболее до-эверных и убедительных для реципиента — образов. В этом пла-стиль Мугуева ближе к чапыгинскому и злобинскому п качест-нно отличается от стилистики Ю. Тынянова2 и О. Форш, тяго-ющей к речи «книжной, утонченной».3

Как нам представляется, именно благодаря визуальной трак-зке воспроизводимых событий, явлений, предметов Х.-М. Мугуе-[м достигается максимальная объективность стиля, в сшей степени желательная в историческом повествовании. Не-инужденность, ненавязчивоеть, даже некоторый внешний эмо-анальный пассивизм авторской речи (на который у Мугуева ращал внимание и М. Шолохов) должны оцениваться как его )емление «поставить читателя в прямое отношение с денствп-тьностью».4 Мугуев всегда ориентировался на достижения Н. Толстого, который «устранял приметы авторского присугст-я в историческом повествовании, а самое отражение депствитель-:ти считал необходимым возможно полнее переключать в план :приятия людей, населяющих мир его романа».5

Следование этому принципу обеспечило автору «Буйного Теса» одну из самых несомненных удач, на которую и указывает К. Гальченко, говоря о необходимых в историческом повестпова-I двух «языковых стихий: современного русского языка и языка Сражаемой эпохи».6 Умелое использование архаизмов, псторнз-з, диалектизмов, экзотизмов, арготизмов, подчиненное не толь-художественным задачам, но и скрытым законам эстетической оы, создают вкупе с разнообразной экспрессивной лексикон соименного литературного языка живой, динамичный и гармонич-

1 Тедеев Г. Дорога взаимоуважения н достоинства // Литературная Рос-1994. № 40. С. 5,

2 Т. К. Гальченко в своей диссертации (указ. соч.. с, 16) отмечает, что Му-| в части стиля опирался «на достижения признанных мастеров историче-•о романа, ... ообенно Ю. Тынянова», — но такой вывод, с нашей точки [ия, малоубедителен.

3 Пауткнн А. И. Советский исторический роман. М.: Знание. 4070. С. 43.

4 Там же. С. 3,1.

5 Там же.

8 Гальченко Т. К. Указ. соч. С. 16.

ный образ русского языка, как бы запечатленного в его историческом развитии. Так сам почерк Мугуева — «орудие изображения» — становится одним из компонентов историзма его произведения.

Но надо, к сожалению, признать и то, что в «Буйном Тереке» налицо отдельные случаи сталистическнх неточностей. Они, конечно, вызваны известными объективными причинами1 и, не будучи принципиальными для произведения в целом, отнюдь не ставят под сомнение художественные достоинства языка романа.

Талант Мугуева-стнлиста в наибольшей степени проявился в приемах пейзажной живописи, в портретной и речевой характеристике персонажей (мы убедились в этом при анализе диалогических сцен романа), в создании батальных картин. Достойно особого внимания умение писателя варьировать темп повествования — и в эмоциональном, и в синтаксическом, и в композиционном плане. Например, в той части романа, где речь идет о военных событиях, действие смело переносится автором из одного места в другое, так что повествование идет вперед широким фронтом; опо динамично, бодро, а главное, такая форма адекватна содержанию батальных сцЬн — полным движения, шума и энергии.

Важнейшие компоненты языка и стиля Х.-М. Мугуева, особенности его синтаксического и эмоционального строя, индивидуальные художественные средства изобразительности позволяют в целом говорить о «Буйном Тереке» как о значительном и самобытном явлении исторической романтики советской эпохи.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ диссертации вопроизводится и обосновывается алгоритм, логика анализа, суммируются важнейшие выводы исследования, подчеркивается актуальность идейного содержания романа Мугуева в современных исторических условиях.

«Произведения искусства или художественной школы прошлого, — пишет Е. Добренко, — оцениваются, открываются, интерпретируются или отвергаются в соответствии с современными точками зрения " текущими стандартами. Каждое поколение судит художественные намерения минувших времен более или менее в свете своих собственных художественных целей, оно относится к

'В период работы над второй книгой романа здоровье автора ухудшалось из года в год, что вынуждало его «спешить» и, как видно п2 материалов деловой переписки Мугуева, не оставляло никакой возможности для тщательной корректировки текста.

ним с новым интересом и видит их свежим взглядом, только сели они находятся в русле его собственных стремлений».1

Сегодня, по прошествии тридцати лег с момента завершения Мугуевым работы над эпопеей, надо прямо говорить о гам, что этика и эстетика «Буйного Терека» приобретает огромное идейное, познавательное, просветптельско-воспитательное значение. Исторический роман Х.-М. Мугуева становится одним из самых веских художественно-философских контраргументов псевдонаучным историческим концепциям, эпигонам которых при нынешнем положении вещей в социальной, культурной и межэтнической сферах жизни остается только ловко манипулировать фактами. На наличие таких «однолинейных антиисторических суждений» указывал и В. Щербина: «Одни народы в прошлом оказываются сплошь фанатическими, другие — сплошь паразитическими, третьи — агрессивными, четвертые — фатально пассивными, пятые — только рабами и т. д. Общее во всех этих однотипных характеристиках — антиисторическая, абстрактная трактовка понятия «народ».2

Заслуга Х.-М. Мугуева состоит и в том, что он дал яркий образец подлинно гуманистического, нравственного художественного решения проблем, связанных с этим, как оказалось, сложнейшим понятием в философии, этике и истории, — и при том на таком противоречивом и «неудобном» материале, каким является история первого этапа Кавказской войны. Можно с уверенностью говорить о том, что какие бы новые концепции этого интереснейшего исторического явления не предлагались учеными и художниками впредь (а они, безусловно, будут), — «Буйный Терек» останется среди них ярким творением человеческого ума и сердца.

Россия и Кавказ у Мугуева исторически суждены друг другу в «спутники», исторически обречены на то, чтобы жнть в мире и согласии, в тесном и живом взаимодействии культу]), с едиными нравственными целями в будущем. Нет такой истинно гуманистической художественной концепции, адекватность которой не подтвердилась бы рано или поздно реальной действительностью. Это только дело времени.

Мугуеву удалось сказать свое оригинальное убедительное слово в принципиальном эпохальном споре, вызванном срасхожде-

1 Добренко Е. Првда жизни, как формула реальности /./ Вопрсы литературы. 1992. Вып. 1. С. 62.

2 Щербина В. Р. Личность, современность, история // Советский многонациональный роман. М.: Наука, ¡1985, С, 25.

нием воззрений по вопросу о связанности или обособленности ра вития культур» — споре, который «раскалывает всю духовну жизнь XX века».1 «Буйный Терек» является одним из тех проп ведений мировой литературы, которые воплощают «великую тво ческую идею движения народов к единению» и противостоят нет рическим концепциям, утверждающим «разобщенность мира, и коммуникабельность, вековую неизменность, фатальную несовм стнмость бытия народов».2

Таким образом, историческая конкретность темы «Буйного Т река» отнюдь не лишает общечеловеческого и общеэтическо: звучания идейную проблематику романа. Изображение Х.-М. М гуевым одного из самых драматичных периодов в многовековс истории взаимоотношений народов России и Северного Кавказа учетом положительного решения проблемы автором может и должно рассматриваться как некая универсальная эстетпко-филосос екая формула, вскрывающая суть и диалектику всемирного ист рического процесса: движение от войны — к миру, от культа с лы — к культу разума, из эпохи страха — в эпоху свободы.

Приведенные выше слова Е. Добренко, в целом, конечно, ве] ны. Действительно, каждое поколение трактует доставшееся е\ духовное наследие в новом свете; но это не следует понимать та что взгляд каждого нового поколения всегда субъективен: ест точки зрения неизменные, художественные намерения вечные интересы непреходящие. Есть, иначе говоря, объективные критерг оценки художественного наследия. Сегодня для нас один из ш уже несомненен: лучшие произведения художественно-исторпч' ской литературы постольку лучшие, поскольку они проповедук необходимость взаимного покаяния частей разошедшегося, дезш тегрированного человечества и напоминают ему, что высша идея — «примирение всех идей».

'Там же. С. 35.

2 Таи же.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В ПУБЛИКАЦИЯХ:

1. Осанна грядущему // Дарьял. 1994. № 3.

2. Человек и воина в историческом романе Х.-М, Мугуева «Буйный Терек» // Ираф. 1995. № 4.

3. Мюридизм и декабризм Х.-М. Мугуева // Мах дуг. 1995. ЛЬ 9.

4 Средства организации образной структуры в историческом романе Х.-М. Мугуева. (Доклад па итоговой научной конференции. СОГУ, 1294 г.).

5. Проблемы жанровой типологии и историзма романа Х.-М. Мугуева «Буйный Терек». (Доклад па итоговой научной конференции. СОГУ, 4997 г.).

Методологические принципы анализа также частично реализованы в статье «Возвращение Гаито» (Дарьял, 1992, Л1> 1).