автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Русская культура переходного периода от средневековья к новому времени

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская культура переходного периода от средневековья к новому времени"

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М. В. ЛОМОНОСОВА ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ КАФЕДРА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ ДО НАЧАЛА XIX ВЕКА

ЧЕРНАЯ Людмила Алексеевна

РУССКАЯ КУЛЬТУРА ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА ОТ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ К НОВОМУ ВРЕМЕНИ.

Специальность: 07.00.02 Отечественная история

Автореферат диссертации (в виде монографии) на соискание ученой степени доктора исторических наук

На правах рукописи

Москва 2000

Работа выполнена на кафедре отечественной истории до начала XIX в. Московского государственного университета им. М.ВЛомоносова

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ОППОНЕНТЫ: Доктор исторических наук - Л.Н.Пушкарев Доктор исторических наук - Н.Ф.Демидова Доктор искусствоведения - О.Р.Хромов

ВЕДУЩАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ:

Институт славяноведения Российской Академии Наук

£) У СкГ^Яъ! У Г О"

Защита состоится " ноября 2000 г. в 7 0 час.

на заседании Диссертационного совета Д. 053.05.08.

по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук

при Московском государственном университете им. М.ВЛомоносова

но адресу 119898, Москва, В-234, Воробьевы горы, МГУ, 1-й корпус

гуманитарных факультетов, Исторический факультет, ауд._

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. А.М.Горького, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов.

Автореферат разослан " Л£> " в^^^г 2000 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета

Доктор исторических наук, профессор Н.М.Мещерякова

Работа представлена в виде монографии: "Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени". М.: " Языки русской культуры". 1999. (23 п.л.)

Общая характеристика работы.

Переходные периоды в культуре определяют качественные изменения в ее развитии. Именно этим в первую очередь обусловливается их значимость. Сожные, запутанные, наложенные противоречиями и парадоксами, а потому и самые привлекательные, - они и самые слабо изученные. Переход от Средневековья к Новому времени в русской культуре постоянно притягивает к себе внимание исследователей, открывающих архивные данные, ставящих новые вопросы, изучающих те или иные стороны этого многогранного процесса. Однако крайне редко предпринимаются попытки охватить весь процесс в целом, осмыслить и объяснить его противоречия, вскрыть сущность "перехода" и воссоздать цельную картину переломной эпохи. Это возможно лишь при четко обоснованном подходе, определяющем методическую основу и структуру исследования, позволяющем вскрыть сам механизм происходящих перемен, учесть всю совокупность источников в их историко-культурном единстве. . ...

Актуальность исследования.

На сегодняшний день в российской науке накоплен огромный конкретный материал по русской культуры XVII - первой трети XVIII вв. Обилие и противоречивость этого материала были весьма ощутимым препятствием при попытках осмысления переходного периода от Средневековья к Новому времени. Данная работа - давно назревший и много лет подготавливаемый автором труд по обобщению накопленных фактических данных, рассмотренных с позиций антропологического восприятия культуры.

Выбор такого подхода к изучению переходного периода в русской культуре от Средневековья к Новому времени был продиктован стремлением использовать новейшие достижения теории культуры при анализе конкретного исторического .материала. Новые подходы к изучению культуры - цивилизационный, ценностный, деятельностный, герменевтический, семиотический, игровой и другие - позволяют раскрыть различные стороны историко-культурного процесса. Предлагаемая работа - одно из первых

исследований, опирающихся на разрабатьшемый автором философско-антроподогический подход, дающем возможность аккумулировать последние достижения отечественных и зарубежных историков культуры. При такой постановке вопроса стержнем всего происходящего в культуре становится человек.

Цели и задачи исследования.

В работе преследуется цель с наибольшей полнотой вскрыть сущность переходного процесса в русской культуре от Средневековья к Новому времени. Для достижения этой цел были поставлены задачи, важнейшими из которых являются следующие:

1. Вскрыть аккумулирующие возможности философско-ангропологического подхода при анализе истории культуры.

2. Определить структурные компоненты предлагаемого подхода.

3. Разработать типологию и наметить основные вехи развития культуры с философско-антропологической точки зрения.

4. Определить хронологические границы и этапы переходного процесса от Средневековья к Новому времени в русской культуре.

5. Выявить характерные черты складывающегося в XVII - первой трети XVIII вв. "личностного" типа культуры и закономерности культурного движения, вступившего в фаз> динамичного открытого антропоцентрического развития.

6. Проследить отражение культуры "личностного" типа в русской мысли, литературе архитектуре, искусстве, музыке, быту.

7. Воссоздать образ "нового человека", представляющий разные социо-культурные группы (служилый человек, купец, зодчий, художник, стихотворец, ученый).

Объект и предмет исследования.

Объект исследования представляет комплекс выявленных на сегодняшний день исторических источников, отражающих все стороны культурного процесса в России XVII -первой трети XVIII вв. Обилие фактического материала позволяет с наибольшей полнотой воссоздать общую картину перехода. Охват столь широкого круга источников обеспечивается большой предварительной работой историков, литературоведов,

искусствоведов, музыковедов и других специалистов, подготовивших чрезвычайно широкую источниковую базу.

Предмет исследования определяется местом человека в историко-культурном процессе в России XVII - первой трети XVIII века, его ролью в формировании культуры Нового времени и тех новых качеств, которые проявились в нем самом.

Научная новизна и метод исследования.

Впервые разработан особый - "философско-антропологический" - подход к историко-культурным исследованиям, сквозь призму которого анализируются изменения, происходившие в социальной, политической, экономической и других сферах. Данный подход позволил воссоздать общую картину перехода русской культуры от Средневековья к Новому времени как бы "изнутри" - через восприятие людей того времени, их оценки происходящего, идеи, рассуждения, эмоциональные переживания и т.п. До настоящего времени к анализу еще не привлекался столь широкий крут источников, многие из которых вводятся в научный оборот впервые (в их числе ряд сочинений философского характера - "Сказание о человеческом естестве", "Толкование нужнейших вещей" и др.; памятники ораторского искусства - "Орации" Симеона Адамовича; поэтические произведения - похвальная анаграмма Петру I Иосифа Туробойскош; авторские предисловия к отечественной и переводной литературе; стихотворная биография Петра Великого анонимного автора и др.).

Практическая значимость работы.

Результаты исследования могут быть использованы в обобщающих трудах по истории русской культуры, в курсах лекций по культурологии, истории мировой и русской культуры, читаемых в высших и средних учебных заведениях. Введенные в научный оборот новые архивные данные позволят музейным работникам уточнить и расширить экспозиции, посвященные истории русской культуры.

Апробация.

Основные положения диссертации были опубликованы в монографии, получившей

издательский грант РГНФ (23 а.л.), а также нашли отражение в ряде коллективных монографий и статей. Теоретические и конкретно-исторические результаты исследования прозвучали в выступлениях на всероссийских и международных научных конференциях, заседаниях "Круглых столов", всемирных конгрессах: в 1986 в Институте философии АН СССР, в 1992 г. в Институте российской истории РАН, в 1994 г. в Институте славяноведения РАН и МГУ, в 1995 и 1997 гг. в Музее им. Андрея Рублева, в 1996 г. в Институте мировой литературы РАН, в 1998 г. на XII Международном съезде славистов в Кракове, в 1999 г. на III Конгрессе антропологов и этнографов России. Апробация осуществлялась также при обсуждении трех докладов по теме в "Обществе исследователей древней Руси".

Структура работы.

Монография имеет Введение, четыре главы и Заключение.

Содержание работы.

Во Введении решается вопрос о закономерности выделения особых переходных периодов в культуре, рассматриваются сходные и отличительные черты переходов от языческой культуры к христианской культуре и от средневековой к культуре Нового времени. Затем намечаются основные проблемы исследования. Особое внимание уделено вопросам, связанным с «западным влиянием» в русской культуре, «функциями Ренессанса», взятыми на себя, по определению Д.С.Лихачева, русской культурой XVII века, гуманистическим пониманием человека. Автор приходит к выводу о необходимости корректировки завышенной оценки "западного влияния" на русскую культуру и необходимости вскрыть внутренние причины, приведшие к кардинальным переменам.

Первая глава посвящена проблемам изучения переходного периода от Средневековья к Новому времени в России и обоснованию темы данного исследования. Историографический раздел включает в себя прежде всего анализ научной литературы, специально посвященной русской культуре переходного периода в целом.

Вплоть до середины XIX века острый интерес к изучаемой эпохе был связан прежде всего с личностью Петра Великого, «тень» от мощной фигуры которого совершенно

заслоняла XVII столетие. Тем не менее С.М.Соловьев показал самостоятельную значимость "бунташного века" в переходном процессе. Он считал, что переход от «Древней России» (страны «сел») к «повой России» (стране «городов») произошел при первых Романовых [Михаиле Федоровиче (1613-1645) и Алексее Михайловиче (1645-1676)], а Феодор Алексеевич (1676-1682), а Петр I (1682-1725) правили уже после «перехода».

Исхода из знаменитой идеи Соловьева о том, что «народ собрался в поход и ждал только вождя», В.О.Ключевский блестяще проанализировал это «ожидание» с точки зрения подготовки петровских преобразований. Определяя культуру как «степень выработки человека и человеческого общежития», историк подчеркивал преемственность движения культуры через традицию. По его мнению, до XVII века русская культура жила идеей сохранения православно-византийской традиции, русское общество пребывало в состоянии «национальной самоуверенности». Именно Ключевский поставил вопрос о связи изменений в русской культуре со Смутным временем, вскрывшим отсталость страны.

Особое внимание в работе уделено концепции П.Н.Милюкова, создавшего специальный трехтомный труд по истории русской культуры. Он выделил «культурную историю» как науку об «общественной эволюции» и противопоставил ее «прагматической истории», изучающей государство. Он определил три основных «тенденции» культурного развития народов, предложил свою периодизацию и свои критерии оценки историко-культурного развития. По Милюкову, «переходный период» падает на весь XVIII век, а XVII столетие входит в так называемый «органический период». Однако ученый неоднократно вступал в противоречие с такой оценкой XVII в., обнаруживая в нем то начало, а то и зрелое проявление «критического сознания». Исхода из задач современной ему социологии, историк прослеживал развитие общественного самосознания в рамках борьбы «национализма народа» и «общественно-критического сознания». Он акцентировал внимание на развитии церкви, школы, общественной мысли и практически оставлял за рамками своего исследования такие области культуры, как литература, искусство, музыка.

Работы XX столетия рассматриваются в обзоре по направлениям, сложившимся как внутри страны, так и за рубежом.

Советская историческая школа дала немало ценных исследований конкретно-исторического характера, ставивших своей задачей изучение общественной мысли, введение в научный оборот новых источников по культуре переходного периода и т.п. (А.И.Клибанов, А.М.Сахаров, Л.Н.Пушкарев, Н.И.Павленко, В.И.Буганов, Н.Ф.Демидова, Л.Н. Семенова,

А.КЛеонгьев, В.С.Шульгин, Е.В.Анисимов, Е.С.Чистякова, В.С.Румянцева и мн. др.). Предметно-аксиологический подход к культуре, доминировавший в науке того времени, требовал от авторов обобщающих трудов фиксации «перехода» в рамках феодальной формации, что отразилось на концепции ряда трудов.

В 1980-е гг. с критикой предметно-аксиологического подхода выступил (вслед за философом Э.С.Маркаряном) историк Б.И. Краснобаев, чье монографическое исследование «Русская культура второй половины XVII - начала XIX в.» (1983) стало самым значительным достижением советского периода по данной теме. Выявленные ученым характерные черты русской культуры изучаемого времени, анализ понятий «дворянская культура», «традиционная культура», «народная культура», а также новый - «технологический» - подход Э.С.Маркаряна позволили Б.И.Краснобасву поднять изучение предмета на цовый методологический уровень.

Предметно-аксиологическому подходу объективно противостояла точка зрения семиотиков, предложивших свою версию развитая русской культуры по «дуальной модели» (Ю.М.Лотман, Б.А.Успенский).

В историографическом разделе рассматриваются также работы историков литературы, искусствоведов, философов, книговедов, музыковедов, внесших большой вклад в изучение русской культуры переходного периода. Особую ценность, на наш взгляд, представляют исследования Д.СЛихачева, А.М.Панченко, А.Н.Робинсона, А.С.Демина, А.С.Елеонской, ЕХРомодановской, Л.И.Сазоновой, Л.А.Софроновой, С.П.Луппова, В.В.Бычкова, М.А.Ильина, ИЛ.Бусевой-Давыдовой, Н.А.Евсиной, О.С.Евангуловой, М.А.Алексеевой и других специалистов.

Среди зарубежных исследований выделяются работы Э.Кросса, А.Хиппислей, С.Матхаузеровой, Е.Малек, Л.Янковской, обращающихся преимущественно к поискам новых источников по русской культуре переходной поры.

Открывшиеся в последнее десятилетие перспективы в разработке новых подходов к феномену культуры, возрождение религиозной проблематики, совместные работы российских и иностранных ученых дают основания говорить о новом этапе в историографии темы.

Обоснование темы исследования занимает одно из центральных мест в предлагаемой мояографии, поскольку разрабатываемый автором философско-антропологический подход

требует детального рассмотрения. В работе прослеживается становление иррелигиозной концепции так называемой «новой философской антропологии», которая ставит развитие мировой культуры в тесную связь с пониманием человеческой личности, ее места в природе и обществе. Определяя человека как «существо, превосходящее себя и мир» и одержимое постоянной страстью продвижения в открытое мировое пространство - Космос - в поисках своей опоры, философская антропология «укореняет» человека через его абсолютный центр, принимающий разные формы. Ценность данной концепции заключается в том, что она позволяет подойти к феномену культуры в самой глубинной его сущности - через проблему человека Предлагаемый подход может стать как бы средоточием всех и всяческих подходов, объединяя их в человеке как объекте исследования (цивилизационного, ценностного, формационного, технологического, герменевтического, игрового, семиотического и др.).

В зависимости от того или иного решения проблемы человека выстраивается типология культуры. Автор выделяет два исторических типа в развитии культуры: "личностный" и "внеличностный". Причем, подчеркивается относительность данной типологии: и тот и другой тип наличествуют в любой культуре любой исторической эпохи, но доминируют поочередно, чем и обусловливается историко-культурное движение. Основные характерные черты этих типов культуры обнаружены автором эмпирическим путем при анализе конкретно-исторического материала русской культуры эпохи перехода от Средневековья к Новому времени. Они нашли теоретическое обоснование благодаря философской антропологии.

«Личностный» тип характеризуется антропоцентризмом, принципом новизны, открытостью, динамичностью, обостренным историзмом, развитием традиций, активной работой принципов качества и неравенства, усилением авторского самосознания, изменениями жанровой структуры в литературе, искусстве, музыке и пр.

«Внеличностный» тип культуры представлен, соответственно, теоцентризмом, принципом старины, замкнутостью, статичностью, усилением догматизма, консервацией традиций, доминированием принципов количества и равенства, снижением уровня авторского самосознания, застывшей жанровой структурой в литературе, искусстве, музыке и т.д.

В работе особо подчеркивается историческая сущность предложенной типологии, заключающаяся в том, что данные типы суть этапы исторического развития культуры. Как только старая концепция человека утрачивает свою силу, истощает свои ресурсы, ей на смену

приходит новая "идея человека", влекущая за собой кардинальные изменения во всей культурной системе и формирующая человека нового типа.

Закономерным итогом при разработке "человековедческого" подхода стала периодизация, согласно которой движение культуры проходит периоды «Тела», «Души», «Разума», «Экзистенции.

Переходные периоды при нашем подходе становятся стержневыми в истории культуры, поскольку именно в них аккумулируется все наиболее значимое из предыдущей концепции человека и ведется интенсивный поиск нового решения проблемы человека в открытом культурном пространстве, включающем как отдаленную древность, так и непредсказуемую будущность, как посюсторонний, так и потусторонний миры и т.д. Чем дальше движется история, тем продолжительнее становятся переходные периоды, растягиваясь на столетия.

Переходный период от Средневековья к Новому времени в философско-антронологической периодизации занимает место перехода от культуры «Души» к культуре «Разума».

Во второй главе монографии рассматриваются этапы переходного процесса, которые выделяются при анализе исторического материала XVII - первой трети XVIII вв.

Если сущность изменений в культуре признать сводимыми к отказу от старогс решения проблемы человека и построению новой концепции, то рамки этого процесса будут обусловлены иными факторами и явлениями, чем при других подходах к истории культуры На первое место выходят показатели назревшего кризиса средневековой идеи человека проявляющегося в апологетике "старины", статике, замкнутости культурной системы формализации и догматизации традиционных норм и канонов, утрате прежнего высокой качественного уровня произведений, консервации и постепенном выхолащиванш устоявшейся жанровой системы в искусстве, литературе, музыке и др.

Начало кризиса средневековой культуры связано с завершением освоения прежне! концепции человека, с исчерпанием заложенных в ней идей и форм. Важнейшим стимулов данного процесса стали события Смутного времени, потребовавшие рационального

!

объяснения. Именно в начале XVII в. произошел сдвиг в русской культуре, вызванный, с одной стороны, толчком, данным Смутой, а с другой стороны, закономерно подготовленный предшествующим "огосударствлением человека и культуры". Чрезвычайное значение в русском культурном процессе к этому времени приобрело соседство с западноевропейскими странами, опережавшими в своем развитии Россию. Смутное время наглядно показало это превосходство, как в техническом, так и в гуманитарном плйпе, что заставило русское общество взглянуть на себя как бы со стороны и критически осмыслить свое положение. Примерно первая четверть XVII века может оцениваться как начальный этап "переходного периода".

Среди новых явлений в русской культуре начала XVII века были практически все, наблюдаемые затем на протяжении всего переходного периода. Но самым важным было то, что и человек нового типа уже появился в начале переходного процесса. Автор обнаруживает его среди выходцев из Польши и Малороссии, служащих центральных приказов, особенно Посольского, представителей купечества и горожан.

На 30 - 50-е годы XVII в. падает второй этап в развитии переходной культуры, этап наивысшей концентрации сил средневековой культуры на фоне все нарастающего нового подхода к миру и человеку. Причем еще не наблюдается антагонизма между ними, и новые представления только освежают и дополняют устоявшиеся. Характерные проявления этого двустороннего процесса можно найти практически во всех областях русской культуры.

Члены кружка "ревнителей древлего благочестия" представляют собой особый переходный тип людей, соединивших в себе высоту духа средневековой культуры и практический разум Нового времени. Наиболее органично эти два начала сочетались, по всей видимости, в царском духовнике Стефане Вонифатьеве и боярине Ф.М.Ртищеве.

Русская культура 30 - 50-х гг. XVII века еще лишена антагонизма "старины" и "новизны", поскольку, как представляется, в это время русское общество еще не осознало его в полной мере и посему спокойно и свободно допускает новые черты во все сферы культуры, если они не затрагивают церковных догматов. Церковный раскол вскрывает этот антагонизм, как нарыв, придавая борьбе нового и старого ожесточенный характер и невиданный масштаб, перенося религиозное противостояние на всю культуру.

Под "старой верой" понимается средневековый уклад жизни в целом, под "новой верой" не только предложенные Никоном "новины", но вся совокупность "плотского разума" новой культурной эпохи. С точки зрения истории культуры церковный раскол был ни чем

иным, как апогеем переходного процесса, рубежом, разделившим общество на две неравные части: , Р первой оказались люди, готовые к восприятию нового во всех его проявлениях и опирающиеся при его оценке на собственный разум; во второй - живущие сердцем, а не разумом и уверенные в истинности своей "старины". Церковные реформы Никона, проведенные без учета неподготовленности большей части русского общества, положили конец второму этапу переходного процесса.

., ••■ Третий этап, падающий на 1660 - 1690-е годы, начинается церковным расколом и заканчивается первыми реформами Петра I, именно реформами, а не самим приходом его к власти. Дело в том, что до конца 90-х гг. XVII в. культурная ситуация в стране не менялась кардинально, более того в последнее десятилетие века при патриархе Адриане были поставлены все точки над "¡" в процессе размежевания и конфронтации сторонников "старины" и жаждущих "новизны". Указы Петра I 1698-1702 гг., касающиеся вопросов культуры, явились, на наш взгляд, естественным рубежом, положившим конец предыдущему этапу в переходном процессе русской культуры и начало этапу, условно названному нами "государственным". Реформы Петра Великого, расценивавшиеся рядом специалистов как начало переходного процесса, были его концом, поскольку вместе с ними закончилось свободное движение культуры без глобального вмешательства верховной власти и всестороннего государственного регулирования.

Третья стадия переходного процесса в русской культуре характеризуется, с одной стороны, резким размежеванием сосуществовавших ранее подходов к действительности, поскольку теперь после раскола обнаружились и обнажились не просто расхождения, а непримиримые разногласия в них. Едва намечавшееся в 1630 - 1650-е гг. противостояние "чувственного" и "сверхчувственного" (определение П.А.Сорокина) мировосприятия вылились теперь в открытую борьбу, потребовав от своих апологетов теоретических обоснований и практических шагов по доказательству своей правоты. Насыщенность этого подпериода.устными дискуссиями и спорами, полемическими трактатами и манифестами, теоретическими сочинениями в защиту "новизны" или "старины" поражает своим масшабом. Многочисленные дискуссии наполняют последнюю треть XVII в., начиная со столкновений первых расколоучителей и противостоящих им деятелей официальной церкви, борьбы "латинствующих" и "грекофклов", апологетов "хдебопоклонной" ереси и ереси Яна Белободского, "мудроборской" ереси (по выражению Ю.Крижанича), обоснования права на существование "светловидной" и "живоподобной" манеры в изобразительном искусстве,

наконец, и кончая краткими эссе в поддержку старинной "простоты" либо "науки", "семи свободных художеств". Именно поэтому ряду современных исследователей кажется очевидным, что переходный период начался со второй половины XVII столетия. Эта "очевидность" и вводит в заблуждение, поскольку до начала конфронтации был пройден значительный путь укоренения новых начал в культуре.

Последний, завершающий этап переходного процесса в русской культу ре приходится на первую треть XVIII в. и связан с резко возросшим давлением "сверху", со стороны государства на довольно свободно развивавшуюся до этого культуру. И здесь личность монарха, его мировоззрение и самосознание сыграли первостепенную роль.

Рациональное мировоззрение, проявившееся прежде всего в новом решении проблемы человека, не успев "перебродить" в русских умах и глубоко проникнуть в общественное сознание, спускалось а народ как указ странного ("подмененного") царя и именно поэтому не закреплялось как свое, родное. Только во второй половине XVIII столетия, когда в русском обществе сформировалась национальная идея, потребовавшая поиска , своих "корней", начал преодолеваться разрыв между европеизированной культурой верхов и традиционной культурой низов.

Третья глава - "Культура познающего Разума" - посвящена последовательному рассмотрению основных характеристик культуры "личностного" типа в их конкретно-исторических проявлениях при переходе от средневековой культуры "Души" к нововременной культуре "Разума". Анализ важнейших черт культуры "личностного" типа (антропоцентризм, принцип "новизны", историзм, открытость, динамичность, развитое авторское самосознание, нестабильная жанровая система, принципы качества и неравенства и др.) проходит при сопоставлении с характерными особенностями "внеличаостного" типа, доминировавшего в русской культуре конца XVI в. (геоцентризм, принцип "старины", догматизм, замкнутость, статичность, неразвитое авторское самосознание, стабильная жанровая система, принципы равенства и количества и пр.).

1. Антропоцентризм как основной принцип становящейся культуры "личностного" типа занимает первое и основное место в изложении. Ввиду устоявшегося смысла, вкладываемого в это понятие в современной научной литературе, необходимо пояснить, что в нашем исследовании под антропоцентризмом подразумевается не "поворот к человеку",

сделавший его "центром" и "мерой всех вещей", а нечто иное: такое соотношение связи "Человек - Абсолют", при котором человек становится исходной точкой отсчета в поисках новой концепции себя самого и окружающего мира. Движение культуры при этом идет как бы от человека к Абсолюту и направление этого движения составляет основное содержание, вкладываемое в данный термин. Наиболее наглядно специфическое наполнение понятия "антропоцентризм" демонстрируется в работе на примере смены идеи "угождения Богу" идеей "постижения Бога через мир". Опираясь на данные "Космографии" и исторического сочинения, приписываемых Николаю Спафарию, на отдельные вирши Симеона Полоцкого, "Арифметику" Леонтия Магницкого и другие произведения переходной эпохи, автор приходит к заключению, что основной их мыслью был призыв к постижению Бога через познание мира и человека. Косвенным подтверждением этого служат многочисленные разоблачения протопопом Аввакумом "внешних мудрецов", "познающих Бога внешнею хитростью", противопоставления "пользы грамматики, риторики, философии..." "простоте угождения Богу" Евфимия Чудовского и пр.

В результате культурологического анализа выделяются ступени постижения-познания, предлагаемые мыслителями переходного времени: опора на пять чувств, особенно, зрение, при получении опытного знания о предаете; осмысление полученной информации с помощью разума, обогащенного "наукой", в результате чего создание адекватного -зеркального - отображения действительности в ее истинной - чувственной - сущности. Используя многочисленные описания пяти человеческих чувств как инструмента познания, русские авторы предлагали подвергнуть полученные опытным путем данные проверке разумом, причем разумом, "удобренным науками" (Карион Истомин, Симеон Полоцкий, Николай Спафарий, Леонтий Магницкий, Феофан Прокопович и др.). Целый блок памятников переходной эпохи посвящен защите "науки", представленной сначала в образе "семи свободных художеств", а затем уже и светских научных дисциплин. Особый интерес представляет аргументация русских авторов, доказывающих "пользу" латинского языка как языка мировой науки (Федор Поликарпов в "Букваре славеногрекоримском", 1701 г. и "Лексиконе треязычном", 1704 г. и др.).

Постепенное формирование принципов "постижения Бога через мир" шло при помощи украинских ученых монахов, сыгравших ведущую роль в развитии философии ("физики", "логики" и т.д.) в России.

Важнейшим последствием наличия в культуре переходного периода

"антропоцентризма" является новое восприятие времени и пространства. Время и пространство в сознании людей переходной поры становятся такими же объектами изучения, как и все другие аспекты бытия. В средневековой культуре время существовало в двух ипостасях: "вечное" и "мимоидущее", т.е. реальное; они могли пересекаться и перетекать одно в другое. Переходная культура разделила их на два непересекающихся (параллельных) потока, переместив акцент с "вечного" времени на "мимоидущее" как важнейшее для человека.

Произошло отстранение категории времени от идеи конца света, однако на первых этапах переходного процесса наступает предельное переживание этой идеи: конца света не просто ждут - он уже наступил, Антихрист не грядет - он уже здесь, воплотившись то в Никона, то в Петра Великого, а то и в официальную церковь... Это толкование времени особенно наглядно проявилось в среде старообрядцев, что объясняет те многочисленные самосозжения ("гари"), которые охватили многие регионы России в 1670-1690-е гг. Если в линейном времени Средневековья будущее было общим для всех и известным загодя (конец света), то теперь будущее становится индивидуальным и неизвестным. Время приобретает личностную характеристику - "мое время" (Записки И.Желябужского, Б.Куракина и др.).

Столь же принципиальные изменения происходят и в понимании пространства. Вечное (библейское) пространство отделяется от земного, реального: теперь становится совершенно невозможным спор о месте "земйого рая", случившийся в XIV в. ("Послание Василия Новгородского Федору Тверскому о рае"). Пространство, как и время, стало объектом рационального изучения, а инструментом дознания пространства - человеческий глаз. Недаром среди пяти чувств именно зрение ставится на первое' место и восхваляется со ссылкой на авторитет "первейшего философа" Аристотеля.

В изобразительном искусстве, где интерес художника перемещается с мира "невидимого" на мир "видимый", появляется глубина ("толстота") пространства, показываемая при помощи прямой перспективы. Иконописцы, превращающиеся в "живописцев", осторожно переносят глубину с "шахматных полов" и архитектурных стаффажей на лица и фигуры людей, добиваясь светотеневой моделировки объемов и "живоподобия". Осмысливая новую "светдовидную" манеру письма, авторы первых трактатов по искусству (Иосиф Владимиров, Симон Ушаков и др.) неслучайно пишут о необходимости уподобления "зеркалу" при изображении видимого мира. Зеркало становится излюбленным предметом в быту: им не только украшают стены комнат, но и помещают в

складни вместо икон; его используют при создании икон-загадок, расшифровываемых с помощью зеркал и т.п.

Новое отношение к пространству повлияло на функции окна как пространственной границы в церковной архитектуре: с одной стороны, окна впускают внешний видимый мир в сакральное пространство храма, с другой - приближают последнее к реальному миру; они как наглядное доказательство двуединого процесса: "обмирщения" веры и "обожествления" ("сакрализации") мира.

2, Принцип "новизны" рассматривается как один из основных показателей культуры личностного типа Поздняя средневековая культура следовала принципу "старины", проверяя на верность старине как "истине" все явления бытия, что подтверждается в работе многочисленными примерами. Оппозиция "старина - новизна" резко обострилась в связи с церковным расколом, который обнажил конфликт "новолюбцев" и "старолюбцев" (по определению протопопа Аввакума). Однако, известное новаторство самого Аввакума, проявляемое в основном в языке и структуре его произведений, следует рассматривать и как намеренное игнорирование "никоновских" норм языка, этикета и т.д., но и как неосознанное проявление личностного начала, неосознанного новаторства.

Прослеживая соотношение сил сторонников новизны и старины на протяжении всего переходного периода, автор констатирует, что до 70-х гт. XVII в. явный перевес был на стороне "старолюбцев", а "новолюбцы" чаще всего прибегали к оборонительной тактике, доказывая "мнимость" новизны, в которой их упрекали. На последнем этапе, напротив, культ нового, провозглашаемый правительством Петра Великого, заставил умолкнуть, либо звучать втайне голоса противников новизны как таковой.

Далее в работе прослеживается действие принципа новизны, проявляемое в разных сферах культуры. Самым ярким показателем мы считаем смешение стилей в литературе и искусстве. Поднимаемая здесь проблема барокко рассматривается несколько с неожиданной точки зрения, а именно закономерности именно такого - неполноценного, формального, непоследовательного - варианта усвоения, в России стиля барокко. Действие принципа новизны сказывалось в том, что формальные признаки барочной архитектуры, поэзии, музыки, декоративно-прикладного искусства воспринимались как наиболее явная, наглядная, несомненная новизна. Акцент делался на внешней стороне "открытия", которое ускоренно внедрялось в русскую культуру, совмещаясь при этом с несовместимыми по сути явлениями

разного порядка. Отсюда стилевые смешения барокко с элементами классицизма, маньеризма, Ренессанса и др. Становление того или иного стиля происходит в антропоцентрической фазе культуры, тогда как для теоцентрического этапа характерно торжество канона, нацеленного на сохранение достигнутого.

Под новым углом рассмотрения оказывается и проблема "западного влияния". Сфера поисков "нового" сместилась в сторону Западной Европы, однако отнюдь ею не ограничивалась. Ю.М.Лотман и Б.А.Успенский отмечали, что оппозиция "новое - старое" перешла в оппозицию "свое - чужое". Слишком сильно было противодействие "старолюбцев", чтобы поиски нового целиком сконцентрировались на родной почве; слишком привлекательной оказалась чужеземная новизна. В разряд "новин" попала я западноевропейская "старина", в частности, античность.

Анализируя действие принципа новизны в переходной культуре, автор выходит на проблему соотношения "старины" и традиции. Принцип "старины" порождает ощущение вневременного континуума, в котором следование традиционному и есть живое движение жизни, при этом отнюдь не связываемое и не расцениваемое как следование традиции. Принцип "новизны", напротив, заставляет дистанцироваться от "старины", осознать ее в рамках той или иной традиции, отвести ей определенное место в преемственном движении истории.

В качестве примера осмысления и развития мировых традиций приводятся попытки вписать античность в общий исторический процесс, отвести ей достойное место в искусстве и литературе. Частные вопросы, связанные с вычленением и описанием отдельных русских традиций, решались в переходный период рядом писателей, в том числе Симеоном Полоцким, Василием Тредиаковским и др. В.Н.Татищев увидел традицию в преемственности "умопросвечения": от "изобретения букв" к "приходу Христа", а затем к "тиснению книг", предложив тем самым первую русскую светскую концепцию развития мировой культуры.

Таким образом, если в позднем Средневековье люди жили традицией как своей собственной ценностной системой, то в переходное время произошло отстранение от традиционного уклада, приведшее к осознанному развитию тех традиций, которые были признаны наиболее значимыми, как для России, так и для мировой культуры в целом.

3. Открытость культуры и человека анализируется нами в двух разных значениях

этого понятия. Известный историк русской культуры Б.И.Краснобаев исследовал "открытость новой культуры", проявлявшуюся в переводах иностранных книг, возрастании торгового оборота, усилении общения с иностранцами и т.п. Он пришел к выводу, что "открытость" культуры способствовала "расширению представлений русского человека о мире - о жизни, природных особенностях, научных, воинских и других явлениях культуры различных народов". С этим нельзя не согласиться, данное толкование стало уже классическим. Однако, помимо этого, расширительного понимания "открытости", философско-антропологический подход подразумевает и иное, более узкое, ее толкование.

В первом значении "открытость" представляет интерес не только с точки зрения количественного возрастания контактов с культурами других стран и народов, вырос качественный уровень этих контактов, расширилась их география (помимо западных культур, интерес вызывали и восточные культуры). Причины этого кроются в активном стремлении русских людей к освоению нового - только тогда русское общество осознанно начало стремиться к более глубокому осмыслению чужих и чуждых культур. Тот факт, что изучению подвергались не только западноевропейские, но и достижения восточных, северных народов и даже "америцкия земли", позволяет скорректировать вопрос о "западном влиянии": правильнее было бы говори ть именно об "открытости" культуры.

В качестве иллюстрации работы принципа "открытости" в русской культуре в монографии приводится деятельность Посольского приказа. Исследованию подвергаются все материалы о деятельности Посольского приказа в XVII - начале XVIII в., начиная со статейных списков послов (особенно В.Лихачева в Италию 1655-1659 гг.; П.И.Потемкина во Францию и Испанию 1667-1669 гг.; П.А.Толстого в Европу 1697-1699 гг. и др.) и кончая челобитными и другими документами служащих приказа (РГАДА. Ф. 139). При анализе библиотеки Посольского приказа основной акцент делается на формировании фонда светской научной литературы. При изучении деятельности приказа - на "строении книг" для царского обихода под руководством А.С.Матвеева и участии в создании первого придворного театра 1672-1676 гг. В статейных списках прослеживается изменение отношения к культурам неправославных народов. Личные материалы дьяков, подьячих, переводчиков и других служащих приказа позволяют ввести в научный оборот сведения о посылке за границу для обучения их детей (в частности, трех сыновей дьяка И.Волкова). В целом служащие Посольского приказа ранее своих современников пришли к выводу о необходимости создания в России культуры "открытого" типа.

Инструментом, с помощью которого русская культура осваивала "открытость", автор считает книгу. Роль книги и книжного дела оценивается в работе с точки зрения стимулирования создания "открытого" общества. Это осуществлялось посредством перевода и издапия книг определенного содержания и направленности (в основном, светской научной и учебной литературы:), темпов распространения книжных новинок среди представителей разных социальных групп и слоев (социодинамика книжного рынка), а также восприятия чтения как особого рода деятельности по "обработке разума" ("не дяя верования, а для ведения...", как писал известный переводчик петровского времени Гавриил Бужинский).

В качестве проявлений "открытости" следует расценивать создание "открытых" городов с регулярной планировкой улиц, домами, обращенными фасадами на улицу, с широкими окнами и парадными лестницами; внедрение идеи открытого образа жизни горожан; введение ассамблей, триумфальных шествий, фейерверков, массовых ¡гуляний и празднований нерелигиозного характера и т.п.

Однако существует и другое, более узкое, но не менее значимое, философско-антропологическое толкование "открытости" человека переходной эпохи, связанное с утратой стабильности, прежней системы ценностной ориентации, стертостью границ - "чина", канона - в восприятии всех явлений бытия. Эта незащищенность человека, находящегося в "открытом" пространстве добра - зла, света - тьмы, правды - лжи и т.д., приводит к ряду негативных последствий: возрастает число авантюристов, самозванцев, появляются новые "мученики", "пророки", "апостолы", возникают религиозные секты; усиливаются демонологические мотивы, причем не только в художественной культуре, но и в реальной действительности. На конкретно-исторических примерах в работе показаны закономерности возрастания подобных явлений до тех пор, пока не будет выработана новая концепция человека и она не устоится в общественном сознании.

4, Динамичность культуры в переходные эпохи - аксиома, поскольку "переход" и есть ускорение движения, отказ от статики. Однако, проявления динамичности столь различны и многообразны, что во многом обусловливает различный подход к их определению и изучению. Философско-антропологический подход дает свое трактование "динамичности", связанное со вступлением культуры в фазу энергичных поисков нового решения проблемы человека, и проявляемое поэтому прежде всего в интенсивности этих поисков, смене идей, стилей, жанровых структур, переоценке ценностей, темпах усвоения новых явлений в самых

разных сферах жизни в различных социальных слоях русского общества. Здесь ключевое значение имеет вопрос о регуляторах скорости "перехода" к новой концепции человека в культуре в целом, В монографии прослеживается роль и функции государства и личности монарха, в особенности Петра Великого, в ускорении перенесения и усвоения западноевропейских новшеств в русском обществе.

Автора интересует также и динамика "динамичности" культуры, т.е. изменение темпов выработки и усвоения новых явлений на всем протяжении переходного периода.

Культура позднего Средневековья статична в силу приверженности русского общества к "старине", вере в свою избранность как оплота "истинной веры" - православия, и своего противопоставления другим - "поганым" - народам. При всей декларированности своей неизменности и сохранении "истины", русская культура изменялась подспудно. Причем был выработан механизм усвоения новых явлений: новое объявлялось возвратом к утраченной "истине" и вписывалось в старые формы "чина"-канона. Это движение по кругу ("чин" - отклонение - новый "чин") начало разрушаться в переходную эпоху, что и означало поворот к динамичному состоянию всей культурной системы.

Самым наглядным проявлением "динамичности" была так называемая "живость" людей переходного времени, изученная А.С.Деминым. За чисто физической подвижностью стояла скрытая внутренняя динамика познающего разума, стимулировавшая разрушение закона "чина" и созданйе новой модели поведения человека: "политичного кавалера" и "сына Отечества". Герои так называемых "петровских повестей" идеально воплощали в себе гармонию внутренней и внешней динамичности (матрос Василий из "Повести о матросе Василии Кориотском", безымянный герой из "Повести о шляхетском сыне", дворянин Александр из "Повести о кавалере Александре"). Но главным непревзойденным образцом "политичного кавалера" был сам Петр Великий.

Роль государственной пропаганды динамичного образа жизни прослеживается на примере указов, проповедей, литературных произведений, изобразительного материала. При этом подчеркиваются негативные последствия искусственного ускорения темпов развития культуры без учета подготовленности русского общества к усвоению нового. Вопрос о темпах обновления культуры, смене системы ценностей должен был решаться не государством, и человек должен был стать регулятором этого процесса. Выясняя роль семьи, рода, сословия как внегосударственных механизмов регулирования культуры, автор приходит к выводу, что авторитет авторитет сословия, прежде всего, у дворянства начинает возрастать.

Механизм моды, начавший робко функционировать в России в XVII в. и в определенной мере подавленный государственным регулированием при Петре I, тем не менее работал в самых разных сферах: литературе, музыке, искусстве, быту, одежде, прическах.

Проявления динамичности культуры наблюдаются и в стилевых предпочтениях, отданных барокко. Имманентно присущая этому стилю динамика воплощалась в искусстве, литературе, музыке переходного времени. В работе приводятся примеры барочной трансформации иконостасов церквей, изделий декоративно-прикладного искусства (растительного орнамента серебряных изделий, форм иконных окладов и пр.), музыкальных произведений (многоголосие партесного пения, новая - ритмическая - "организация" композиций, появление "мобильных" жанров - кантов и концертов).

5. Авторское самосознание, переживающее в переходный период от Средневековья к Новому времени ощутимый подъем, является, по нашему мнению, одним из наиболее важных показателей формирования культуры личностного типа, в целом, и человека нового типа, в частности. В качестве главного, но далеко не единственного, показателя роста авторского самосознания в работе рассматриваются авторские подписи под произведениями изобразительного искусства и литературы. Подробно анализируется эволюция авторской подписи в иконах (прежде всего, так называемой "строгановской школы") и живописных полотнах: от указания только имени заказчика иконы в конце XVI столетия к появлению после него и имени художника, а затем к перемене их местами (имя иконописца оказывается на первом месте, а имя заказчика на втором), к вынесению авторской подписи с тыльной стороны иконы на лицевую и постепенному оформлению автографа художника в декоративные рамки, картуши и т.п. Делается попытка объяснить сравнительно позднее появление авторской подписи на портретах переходного времени, что связывается с особенностями формирования жанра портрета в России (связь портрета с посмертной "парсуной", давление личности заказчика или портретируемого лица, осознание русскими живописцами своего "ученического" уровня в портретном искусстве и т.д.).

Пробуждение авторского "я" в литературе связывается с ростом самосознания личности в Смутное время, что прослеживается на примере "Сказания Авраамия Палицына", "Временника Ивана Тимофеева", "Словес дней и царей и святителей московских" Ивана Хворостинина, посланий поэтов так называемой "приказной школы" и др. Показателями роста авторского самосознания выдвигаются не только авторские подписи, но и целый ряд

внутренних изменений литературных произведений: отказ от структурного подчинения текста закону "чина", закрепленного как в определенных образцах, так и в теоретических разработках о "чине" как каноне; смена логики повествования - от дидактики к выявлению рационально понимаемой причинно-следственной связи описываемых событий и человеческих характеров - "нравов". Причем все это сопровождалось не скрываемой, а временами даже нарочитой субъективностью оценок и точек зрения авторов.

Отдельно нами ставился вопрос о развитии авторского самосознания переводчиков иностранной литературы. Тог факт, что русские переводчики проводят четкую границу между собой и автором переводимого ими произведения, следует толковать неоднозначно: в одних случаях переводчики стремятся отделить себя от неправославного автора по чисто религиозным соображениям, в других же случаях они прямо указывают на боязнь ввести в заблуждение читающую публику и приписать себе заслуги автора (в частности, об этом неоднократно писал Гавриил Бужинский). Наличие в переводной литературе предисловий переводчиков с разъяснениями их понимания авторского права свидетельствует не только о развитии у литераторов авторского самосознания, но и о появлении у читателей личностного и правового самосознания.

Сравнительный анализ проявлений авторского самосознания в поэзии и в прозе приводит соискателя к выводу, что превалирование авторской поэзии над авторской прозой являлось закономерным следствием взгляда на поэзию как на "художество", искусство, а на прозаические произведения как на "ремесло" или "науку". Беллетристика относилась к разряду "неполезного чтения" (по выражению Э.Малек), что делало ее чтением второго сорта и не стимулировало фиксации авторства при ее создании.

6. Жанровая структура претерпевает в переходный период глубокие и показательные изменения, что позволяет считать нестабильность жанровой структуры в литературе, искусстве, музыке одним из ярких показателей культуры личностного типа. Жанровая структура, как одежда культурного организма, как оболочка, придающая завершенную форму всему телу, характеризует культуру самым существенным и наглядным образом.

Вначале делается экскурс в жанровую структуру позднего Средневековья, где обнаруживается стабильный давно сложившийся и канонизированный круг произведений. Повторение одного и того же сюжета, одной и той же повествовательной или изобразительной схемы, использование постоянных эпитетов, метафор и других

выразительных средств объясняется в работе тем фактором, что для читателей и зрителей культуры "внеличкостного" типа процесс "потребления духовной пищи" ассоциировался с процессом узнавания хорошо известного и общепризнанного в своей ценности произведения. Значимым признавалось не то, что ново и неизвестно, а, напротив, только то, что соответствует "чину", канону, догматически выверенному образцу. Страх создать нечто новое или "безчгашое", "самочинное" пропитывает многие предисловия к изданиям XVII в.

Оценивая жанровую систему Средневековья, литературоведы и искусствоведы говорят о "внелитературном" и "внеизобразительном" принципах, заложенных в основу жанрообразования и разрушаемых в переходное время. С точки зрения философско-шггропологического подхода, это разрушение, выражавшееся в намеренно неправильном использовании жанров, иаполиешш их "смехотворным" содержанием, пародировании, смешении жанровых форм и т.п., свидетельствовало о начавшемся поиске новизны "открытого" человека в открытом культурном пространстве. В качестве наиболее показательных примеров изменений внутри старых жанровых форм в работе приводятся жития святых и летописи.

Новым принципом жанрообразования в русской литературе переходного периода мы считаем познавательный принцип, вырастающий из идеи "постижения Бога" через познание мира и человека с помощью разума, "удобренного науками". Дидактическая подоплека произведений сменяется на открытую познавательность, приправленную обязательной новизной, которая должна вызывать удивление, и развлекательностью. Самый дидактический жанр - проповеди - начинают строиться на этих основаниях. Так, уже в 1660 г. Иоанникий Голятовский пишет в своей книге "Ключ разумения", что прихожан приохотить к слушанию проповедей можно лишь тем, что "обещать им показать в проповеди какую-либо новость, которой они не видали и не слыхали или какое-нибудь необычное диво". А в практике проповедников петровского времени мы уже найдем целые экскурсы в анатомию, геологию, географию и другие науки. Особенно этим грешат выходцы из Малороссии, получившие подготовку в Киево-Могилянской академии.

Познавательность как основной принцип жанрообразования в изучаемое время влияет и на появление новых жанров - лирики и драмы. В этом случае познавательность направлена на внутренний мир человека, его чувства и переживания. В монографии прослеживается зарождение лиризма в поэзии Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина и других.

Появление первого придворного театра и последовавших за ним школьного и публичного театров неслучайно приходится на переходный период: рождение драматургии стало ответом на поиск новых жанров, отвечающих потребности общества в рациональной переоценке ценностей окружающего мира Театр как нельзя лучше удовлетворял интерес к настоящему "мимоидущему" времени, поскольку основным требованием его эстетики было отражение жизни "аки жива", что специально оговаривалось в предисловии к пьесам. Использование опыта барочной поэтики польского и украинского театров в русском школьном театре, организованном и направляемом украинскими монахами-учителями Славяно-греко-латинской академии, свидетельствует, по мнению специалистов, (в частности, Л.А.Софроповой) об особой созвучности барокко эпохе перемен в России. Важно отметить, что театральное барокко вписывалось в ряд открытых "новин" "открытого" человека и довольно быстро удовлетворило потребность последнего в удивительном, чудесном, небывалом. Барокко продолжало культивироваться почти исключительно в школьном театре, преследовавшем в первую очередь дидактические цели.

В монографии фиксируется закономерность определенной жанровой анархии в переходной культуре. Одной из главных причин этого служило то, что новый принцип жанрообразования - познавательный - был направлен на удовлетворение потребностей разума, т.е. исключительно на содержательную основу произведения, и допускал нарушения гармонии формы и содержания.

7. Говоря о работе принципов качества и количества, неравенства и равенства в

формирующейся культуре "личностного" типа, автор заостряет внимание на философско-антрополошческом содержании, вкладываемом в данные понятия. Наше толкование отличается от толкования О.Шпенглера, предложившего данные показатели в качестве характеристик культуры и цивилизации. На наш. взгляд, качество того или иного явления культуры выходит на передний план именно при смене системы ценностей, наблюдаемой в переходный период; качественные характеристики обязательно будут так или иначе связаны с формирующейся новой концепцией человека; качественные показатели произведений искусства и литературы должны соответствовать принципам новизны и открытости, что иногда вносит дисгармонию и влечет за собой нарушение жанрового или стилевого балланса отдельных частей, деталей, элементов композиции.

При антропоцентрическом варианте развитая культуры возникает приоритет

неравенства над равенством, прослеживаемый как в отношении объектов культуры, так н ее субьектов. Культурная элита, для которой неравенство априорно, правит бал, создавая новые и ни с чем несравнимые произведения, неравные уже в силу своей оригинальности. Крайне интересно при "человековедческом" подходе высвечивается вопрос о равенстве людей, всегда обостряющийся в переходные эпохи: требование равенства всех оборачивается признанием естественного неравенства, проистекающего из различия людей по характеру ("нравам"), заложенным в сущность человеческой природы ("естество").

Сравнивая русскую культуру калуга перехода и переходного периода, подчеркнем, что поскольку в позднем Средневековье через понятие "чин" устанавливалась фиксация уже достигнуто ранее качества, превзойти которое было невозможно (не допускалась даже мысль об этом), постольку через систему "образцов" тиражировалось апробированное качество в сугубо количественных показателях. В качестве яркой иллюстрации можем указать на резкое возрастание количества предисловий к книгам: число предисловий, во многом дублирующих друг друга по содержанию, достигало иногда десятка.

В результате перестройки культурной системы число предисловий сократилось до одного, а качественная содержательная сторона их стала другой. В новых предисловиях меняется сама структура: осуществляется замена дихотомии (книга - читатель) трехчастной структурой (автор - книга - читатель). Автор (или переводчик) указывает на побудительные мотивы своего труда, иногда рассказывает о себе, подчеркивает сложность и самостоятельность проделанной им работы. Рассуждения о "неразумии" автора и просьбы о снисхождении уже, как правило, отсутствуют. Рассказывая о предлагаемой книге, автор предисловия подчеркивает го новое, что несет его произведение, а также указывает на его полезность (практическую предпочтительно). От читателя требуется теперь не смирение перед 'пением "святых" книг, а трудолюбие для усвоения сложных познавательных текстов; обращение "читатель боголюбивый" сменяется обращением "читатель трудолюбивый" (а к середине XVIII в. - "читатель просвещенный").

Наиболее убедительный материал по нарастанию количественных параметров и показателей в литературе позднего Средневековья дает анализ житийной литературы. В монографии показано, как усиливается риторичность житий, украшенность их "витийственными речами", "широкими словесы" при обеднении содержания. Попытка создания полного свода житийных повестей приводит Германа Тулупова в 1627-1632 гг. к созданию неоправданного раздутого собрания, где повторяются одни и те же жития, только в

разных редакциях. Та же задача решается в 1646-1654 гг. Иваном Мшнотиным вместе с тремя сыновьями уже на принципе не количества, а качества: составители провели строгий отбор житийных повествований, "тщася обрести правая" и писать "с разумных списков"; они безжалостно сокращали памятники, опуская предисловия и похвальные слова, иногда переделывая их в соответствии с требованием достоверности собранных в житии сведений.

"Избыточность форм", обнаруженная Й.Хейзингой в литературе и изобразительном искусстве Западной Европы в XV-XVI столетий, наблюдается и в русском искусстве "осени Средневековья". На примере неоправданного возрастания клейм на житийных иконах (число их достигает до 50) показано, как клейма перестают восприниматься как содержательная (качественная) часть произведения и переходят в ее декорационную часть, превращаясь в Декоративную "раму", опоясывающую средник (иконы Семена Спиридонова, школы "мелочного письма" и др.). Перегруженность форм превращается в явный тормоз развития искусства, что стимулировало обращение художников к поиску качественно новых принципов изображения.

В целом в третьей главе монографии сосредоточены основные доказательства перехода от периода "Души" к периоду "Разума" путем формирования культуры "личностного" типа.

Заключительная - четвертая глава - посвящена человеку нового типа, воплотившему в себе все важнейшие результаты переходного процесса. Отсутствие или скупость источников серьезно затрудняет воссоздааие портрета homo novus посредством анализа исторических фактов, связанных с жизнью конкретных людей данной эпохи.

Определение человека нового типа дается в соответствии с типологическими характеристиками: это человек с рационалистическим мировидением, в котором "познающи? Разум" преобладает над всем остальным; человек "открытый" не только в смысле открытой: миру поведения, но и в смысле неопределенной неустойчивой ценностной ориентации, i которой нет однозначных доминант и приоритетов; человек, стремящийся ко всему новому i придерживающийся принципа новизны как руководящего жизненного принципа; подвижны! не в смысле физической динамичности, а в смысле легкости и скорости усвоения нового изменения старого и перемещения вниз и вверх по социальной лестнице; человек с высоки» личностным и авторским самосознанием, создающий новые жанры в литературе и искусстве осмысливающий и развивающий традиции как "традиции", отстранившись несколько от ни

и глядя из другого временного пласта. Одаако, речь идет не о человеке вообще, а об отдельных категориях лиц, образовавших в рассматриваемый период свои обособлетшые устойчивые мыслительные, творческие, психические, поведенческие типы. Если в средневековой культуре к таковым относились представители черного и белого духовенства, боярство, дворянство, купцы, крестьяне и т.д., то теперь наряду с ними появляются новые -чиновники (бюрократия), люди творческие, сделавшие искусство, архитектуру, литературу и науку своей основной профессией. Отвечая на вопрос, что вызвало и обусловило появление новых социокультурных типов, лишь отчасти согласимся с Максом Шелером, называвшем в качестве причины перенесение "инстинкта власти" с владения людьми (что было характерно для Средневековья) на владение материальными ценностями (землей, мануфактурами, рудниками и т.п.). Основная причина видится не в экономических сдвигах, которые в России не соответствовали западноевропейской ситуации при переходе от Средневековья к Новому времени, а в изменении самой культурной системы, а также в дополнительных факторах: росте абсолютизма с его придворной культурой, профессионализации в ряде отраслей искусства и ремесел, вызванной отделением культуры от религии и развитием светского строительства, книгопечатания, образования, науки, изобразительного и декоративно-прикладного искусства, театра, музыки.

В качестве предварительных замечаний говорится о приложимости определения "западник" к человеку нового типа, о социальной среде, в которой следует искать homo novus. Заостряется вопрос о зарождении русской интеллигенции и "беспочвенности ее идеализма" (по выражению Г.П.Федотова).

1. Служилый человек претерпевает в переходный период трансформацию из поместного дворянина, участвовавшего в ополчении, в профессионального военного или гражданского чиновника соответствующего ранга; низшие ступени бюрократического аппарата занимаются выходцами из разночинцев, получивших возможность достигнуть личного или потомственного дворянства. В работе прослеживается не формирование бюрократического аппарата (что было проделано Н.Ф.Демидовой), а смена идей, понятий, социокультурных ориентиров, направлявших деятельность и бытовое поведение служилых людей.

Если в средневековой культуре была широко распространена идея "служения государю", отражавшая специфику формирования древнерусской государственности

("богоизбранность" власти и цесарская наследственность царя-самодержца), то в переходное время ей на смену приходит идея "служения Отечеству" во имя "общей народной пользы". Схема "государь служит Богу, подданные служат государю" была заменена на схему "государь и подданные служат государству". Усиление абсолютизма, с одиой стороны, доводит идею "служения государю" до логического конца, что нашло отражение в "Соборном Уложении" 1649 г.: здесь любая служба трактовалась как выполнение воли государя, а любое нарушение - как нанесение ущерба "государевой чести" (либо "чести государева двора"). С другой стороны, развитие личностного типа культуры заставляло людей переходной эпохи искать иные критерии оценки своей деятельности. Появление идеи "общего блага" повлекло за собой размежевание понятий "государь" и "государство", поскольку и государь оказался перед необходимостью служить общей пользе народа и государства. Все эти перемены фиксировала русская общественная мысль и литература, а служилые люди воплощали в cвoei деятельности. Одним из первых начал служить не государю, а государству АЛ.Ордин-Нащокин, выходец из небогатых псковских дворян, ставший главой Посольского приказа, вторым лицом в государстве благодаря своим личным качествам и делам. Источники позволили воссоздать детальный "портрет" этого незаурядного человека, названного С.М.Соловьевым "предтечей Петра Великого".

Петр I провел нестираемую черту между понятиями "государь" и "государство", обязав всех (в том числе и себя самого) "служить Отечеству". Посредством пропагандирования идей "естественного права", "гражданства", "политичности" и т.п. формировалось общественное мнение, позитивно оценивающее требования монарха как "Отца Отечества" службы от "сынов Отечества". "Птенцы гнезда Петрова" представляют целую плеяду блестящих военных и моряков, их биографии хорошо известны и давно изучены. Нас же интересовали неизвестные или малоизвестные имена, факты, события, проливающие свет на менталитет служилого человека нового типа. К таковым относятся Анфим Шешков, дослужившийся всего лишь до копииста в канцелярии счетного рекрутскоп правления; приказной служащий А.З.Онуфриев и многие неизвестные и неназванные пока чиновники.

Осознавая неизбежность очеркового характера данной главы, автор сосредотачивает внимание на тех требованиях к служилому человеку, которые обсуждались в публицистике I литературе того времени, что позволяет представить некий обобщенный образ

последнего. К таковым требованиям огпосится выработка в каждом из служилых людей комплекса черт так называемого "политичного кавалера". Под ним подразумевался "окультуренный" (в смысле "обработанный" науками и художествами) человек, внешне и внутренне отвечающий западноевропейским ст андартам гражданина, с одной стороны, и некоего сказочного героя, с другой. В нем должны были сочетаться ученость, воинская доблесть, преданность идее "общего блага", смелость, самоотверженность, бескорыстие, галантность. В работе приводятся многочисленные примеры "политичных кавалеров" петровской торы, как в жизни, так и в литературе и искусстве.

2. Купец переходной эпохи, так же как и служилый человек, приобретает некое новое качество, превращаясь из "торгового человека" в "промышленника" (в том смысле, который вкладывали тогда в понятие "промышлять" - обдумывать, заботиться, опекать, заступаться и т.д.). Другими словами, купечество оформляется в сословие со своей культурой, в которой доминирует образ куща - заступника народа и государства, человека не просто богатого, а "держащего промысел" о судьбе страны, наделенного не только торговой сметкой, но и государственным умом, способного не только к финансовой независимости, но и к некоей творческой свободе. Значение купечества в культуре после Смутного времени резко возрастает: купцы выступают заказчиками храмов и жилых каменных палат, икон и "парсун", изделий декоративно-прикладного искусства; заводят даже иконописные, эмальерные, золотошвейные и прочие мастерские; появляется особая "купеческая" литература, где героями повестей являются купцы и их жены; купцы собирают библиотеки, издают книги, заводят типографии и т.д.

Специальному анализу в работе подвергается образ купца-"промышленника", претворенный в представителе известного купеческого рода Г. Д. Строганове, поволжских купцах Н.Светешникове, Гурьевых-Назарьевых, Скрипиных, Неждановских, А.Ф.Олисове, Задориных, Пушниковых, Г.Дранишннкове, И.Затрапезнове, И.Коротком и других. Особое внимание уделено обширной и разносторонней деятельности в области культуры Григория Дмитриевича Строганова. Он успешно претворял в жизнь одно новшество за другим (неудачной была лишь его попытка ввести проповеди в своих церквях), но в целом был больше меценатом и внешним "западником", чем реформатором по суга.

Формированию образа купца "эпохи познающего разума" способствовала так называемая купеческая повесть ("Повесть о Карпе Сутулове", "Повесть о Савве Грудцыне",

"Повесть о Фроле Скобееве", "Повесть о Горе-Злочастии" и др.). Герои этих произведений либо удачливые и смекалистые, берущие свою судьбу в свои руки, либо непослушные купеческие сыновья, поддавшиеся дьявольским искушениям и наказанные за это судьбой. Купеческая хитрость и умение получить прибыль ("наклад") описывались в многочисленных пословицах и поговорках.

Купец-промышленник, таи которого складывался в переходное время, более других социокультурных типов тяготел к глубинным народным корням, родо-племенным в своем основании. Проблема "народности" русской культуры XVII в. во многом связана с повышением значимости купечества и усилением его роли в ней. Купец нового типа властно вторгался во все сферы культуры, привнося народные представления, пристрастия, вкусы. Открытость и динамичность, ориентация на новизну, так же как и остальные характерные черты культуры личностного типа, способствовали прорыву народной струи во все ее области и явления.

3. Зодчий, превратившийся на протяжении переходного периода из "мастера каменных дел" в "архитектора", является одним из самых ярких примеров проявления homo novus. Сравнивая методы работы средневековых строителей с методами мастеров XVII -первой трети XVIII вв., можно прийти к выводу, что наука об архитектуре, зародившаяся тогда, заставила новых зодчих изучать теорию, строить по чертежам, осваиват опыт западноевропейских архитекторов, познакомиться с историей архитектуры, овладевать чертежным умением, "правильным" рисованием, массой дополнительных знаний и навыков, что и превратило их из сугубых практиков в людей науки.

Особую роль в превращении зодчих в архитекторов сыграли заказчики, значимость которых резко возрасла в изучаемое время. Ориентируясь на западноевропейские достижени в архитектуре, заказчики из знатных семейств (например, Нарышкины, Голицины и др.) буквально диктовали русским мастерам не только общее решение постройки и ее размеры, н и едва ли не каждый элемент декорировки здания. Приглашенные из Европы архитекторы ш только сами возводили те или иные сооружения, но и обязаны были обучать русских учеников. Старшее поколение русских зодчих (Осип Старцев и другие) не сумели включиться в процесс обучения "архитекторской на)-ке" и остались лишь "мастерами каменных дел", завершив свою карьеру помощниками или подрядчиками при выросших уже "архитекторах". Молодое поколение,напротив, легко усваивало эту науку, становясь вровеш

с иноземными учителями и заменив их вскоре как на строительстве выдающихся сооружений, так и на посту учителей.

Так, одним из талантливых учеников Доменико Трезини был Михаил Земцов, быстро перешедший из учеников в помощники учителя, а затем и сам ставший учителем "архитектурных учеников". Иван Мичурин, обучавшийся у Николо Микетги, закончил свое образование в Голландии. Среди пенсионеров Петра Великого были и будущие известные архитекторы Петр Еропкин и Иван Коробов. Многие из них стали авторами проекта "Должность Архитектурной Экспедиции", в котором особое внимание было уделено взращиванию будущих архитекторов.

Анализ названного проекта с точки зрения требований, предъявляемых в нем к личности архитектора и к подготовке последнего позволяет раскрыть представления об архитекторе как человеке нового типа. Так, М.Земцов пишет о значении теории и истории архитектуры при формировании личности зодчего, определяя зрелость последнего словами: "не только смысленной, разсудителмюй и ученой, но и беспристрастной и прилежной, с доброй совестью, дабы никакого замешательства в делах своих не мог возимегь". Авторы проекта (П.М. Еропкин, М.Г.Земцов, И.К.Коробов, М.А. Башмаков, Е.Тишин и др.) осознавали свою просветительскую миссию, развивая идеи свободной творческой личности, почерпнутые в процессе обучения за границей.

Творческие портреты И.К.Коробова, И.Мичурина, И.Мордвинова, П.М.Еропкина убеждают в том, что общими чертами их были глубокий рационализм, широкий кругозор, образованность, профессионализм.

4. Стихотворец как тип нового человека представляет наибольшую трудность при его характеристике в силу того, что профессиональных поэтов в переходный период не существовало, а стихогворствовали очень многие и, по выражению Феофана Прокоповича, "до тошноты". В то же время, именно поэт связывался в глазах людей переходной культуры с творческой личностью, владеющей высоким искусством.Стихотворство стало модой среди людей образованных, а использование барочной поэтики делало их своеобразной элитой "виршеплетпой" братии. Цель данного очерка - показать реальных стихотворцев через восприятие ими своего творчества, осмысление себя как поэтов, а также задач и целей поэзии.

Уже в начале переходного периода формируются кружки стихотворцев, обменивающихся виршевыми посланиями, адресованными друг другу и украшенными элементами барочной поэтики (серпантинный стих, акростихи и др.). Тогда же появляются и первые стихотворные автопортреты (Федор Гозвинский). К концу переходного процесса русская поэзия поднимется на уровень лирики и драмы, подойдет к созданию первых теоретических трудов по стихосложению (Василий Тредиаковский).

Прослеживая становление поэтов, сознательно избравших поэзию для самовыражения, мы предпринимаем изучение взглядов Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина, Иосифа Туробойского, Антиоха Кантемира.

Симеон Полоцкий характеризуется как человек, прошедший путь от "литератора", готовового "хвалебным голосом" вливать бальзам лести в "открытые уши меценатов", до просветителя, стремящегося к просвещению всего русского народа. Как вехи этого пути рассматриваются труды Симеона (сборники проповедей "Обед душевный" и "Вечеря душевная", полемический трактат "Венец веры", "Букварь языка славенска", "Псалтирь рифмотворная", "Вертоград многоцветный" и др.), создание Верхней типографии, трактат об иконописании, преподавательская деятельность. Даже панегирическая поэзия Симеона Полоцкого постепенно пропитывалась просветительскими идеями.

Фигура Сильвестра Медведева, ученика Симеона, уступала последнему и по масштабу личности, и по таланту, и по просветительской направленности. Он предпочел политику поэзии, что видно даже из его придворной поэзии "на случай", включился в борьбу за патриарший престол и власть царевны Софьи и окончил свои дни на плахе.

По просветительскому пафосу Карион Истомин может считаться в определенном смысле преемником Симеона Полоцкого. Его "Букварь" и "Домострой", а также многочисленные дидактические вирши, выдают в нем во многом еще средневекового моралиста, однако отдельные его произведения ("Книга любви знак в честен брак" и др.) раскрывают такие черты личности Истомина, которые позволяют видеть в нем уже человека Нового времени.

В качестве типичного стихотворца петровской поры предстает Иосиф Туробойский, преподававший в Славяно-греко-латинской академии риторику и поэтику, сочинявший и ставивший школьные пьесы в стихах, публиковавший описания триумфальных торжеств Петра Великого, толковавший символы и эмблемы, аллегорические фигуры

школьного барокко и т.п.

Антиох Кантемир как бы логически завершает эволюцию стихотворца переходного периода: он уже полностью принадлежит Новому времени, его смело можн назвать гуманистом. Подробный экскурс в творчество Кантемира позволяет показать, как постепенно в процессе самопознания он превращался в философа-гуманиста: начиная с обращений к своему "недозрелому уму", понуждающему его руки к перу; через переоценку и переосмысление концепции человека в русской литературе (в частности, Кантемир перевел понятия "благородство" и "подлость" из социальных категорий в нравственно-этические), изучение человеческого характера ("нравов") к человеческой природы к выработке собственного кредо - "Добробегель лучшая есть наша украса, тишина ума под ней и своя воля всего драгоценней".

5. Художник как тип нового человека крайне интересен для исследования, поскольку в нем произошли кардинальные перемены. Иконописец позднего Средневековья был не художником, а в первую очередь "благочестивым послушником", копирующим святые образы. Его волновал не столько творческий процесс, сколько обряд копирования канонических образцов, обряд, в котором каждое действие иконописца приобретало глубокий религиозный смысл и наполнялось символическим значением. Особое место отводилось посту и молитве, предшествовавшим работе. "Благое" и было "прекрасным". Такому подходу способствовало и восприятие икон исключительно как предметов культового поклонения в массе верующих.

Эстетическая ценность живописи целиком поглощалась ценностью этической, и если красота не была связана с внутренним благочестием она считалась "внешней" и поэтому "ложной", греховной. В середине XVII в. появилась мысль, что следует различать в иконах "достоинство живописного искусства" и "досточтимость образа" (Симеон Полоцкий). Развитие "светловидной живоподобной манеры письма", вызвавшее резкие нападки противников новизны, потребовало от художников осмысления нового творческого процесса и своей роли в нем.

Анализируя произведения, посвященные защите новых принципов художественного творчества, мы пытаемся раскрыть взгляд на "благоумного", "премудрого" живописца переходного времени и его задачи. Перед художником выдвигаются требования следовать жизни, а не старым образцам ("светло и румяно, тенно и живоподобне воображать"),

использовать пять чувств как инструменты при изучении изображаемого объекта ("противу слуху и видения уподоблять"), знать анатомию человека и реалистично передавать ее в картине ("против всякаго уда и гбежа свойственный вид.,. составлять"), не пренебрегать зарубежными гравюрами и полотнами, учиться у иностранных мастеров, чтобы избежать "ялохонисания". Работу художника сравнивают с солнечным лучом или зеркалом, отражающими "персонь" или предмет натуралистично, сиречь "живоподобно".

Переход от теоретических посылок к новой манере письма был значительно труднее и потребовал от художников длительного обучения у иноземных мастеров. Первые попытки "живоподобного" искусства Симона Ушакова, Иосифа Владимирова, Карпа Золотарева, Ивана Безмина и других еще робки, а порой и недостаточно убедительны. Но осознанное освоение новых принципов работы живописца принесло свои плода в поколении художников начала XVIII столетия: Андрея Матвеева, Ивана Никитина, Григория Одольского и других.

6. Образ ученого завершает ряд социокультурных типов "homo novus". Наука как сфера проявления творческого потенциала человека возникла в России переходного времени. В средневековой культуре не было знания вне религии, вернее таковое считалось "внешним" и "ложным". Конечно, круг естественнонаучных сведений, известных древнерусским книжникам, был достаточно широк, однако лишь в переходной культуре началось целенаправленное оправдание "внешней мудрости" и развитие научных принципов освоения действительности.

Образ ученого складывался по крохам, постепенно наполняясь все более глубоким и сложным содержанием. Какое-то время под ученым подразумевался "мудрец", владеющий знанием античной истории и мифологии, риторикой и поэтикой, западноевропейской схоластикой и т.п. Затем на первое место выдвинулся тип ученого-испытателя, получающего знания опытным путем и доверяющего оценкам разума.

Первый тип ученого-мудреца обрисован в трудах Симеона Полоцкого и представлен им самим и преподавателями Славяно-греко-лагинской академии. Второй тип открывает, в частности, математик Леонтий Магницкий, продолжает Василий Татищев и завершает Михаил Ломоносов.

Леонтий Магницкий соединял в себе средневекового мудреца и нововременного исследователя, которые иногда вступали в конфликт друг с другом (в деле о еретичестве

Дмитрия Тверитинова, например). Магницкого отличала безграничная вера в силу науки, которая одна может спасти Россию от отсталости и поставить на один уровень с Европой. В своей концепции человека он выделил науку как главный фактор, позволяющий человеку жить "по достоинству человеческому". Два других фактора составляли "довольство нуждаых" (умеренное материальное благосостояние) и "поиски чести мира сего".

В.Н.Татищев олицетворял уже в полной мере светский тип ученого, не отягащенного страхом впасть в ересь, занимаясь наукой. Это первый свободный ученый, сознающий свою свободу и страющийся научить ей других. Не касаясь трудов Татищева по истории, экономике, географии, палеонтологии и пр., мы заостряем внимание на "Разговоре дву[х] приятелей о пользе науки и училищах", поскольку здесь дана оценка науке и ученым, доказывается право рационального и самостоятельного мировосприятия. Основной постулат сочинения Татищева - "Наука главная есть, чтоб человек мог себя познать" - варьируется в многочисленных вопросах и ответах, на которых и построено произведение. Науке приписывается не только качественное преобразование человеческого ума, но и человечества в целом, прошедшего три этапа "просвещения": "обретение письма", "учение Христово", "обретение тиснения книг". Хотя Татищев специально оговаривал, что не будет касаться вопросов богословских, все же ему пришлось многократно возвращаться к разъяснепию соотношения науки и религии, борьбы церкви с еретичеством, оировежению распространившегося мнения "богобоязненных людей", что "науки человеку вредительны и пагубны суть". В целом, "Разговор" можно назвать первым русским теоретическим и историческим очерком, посвященным науке и ученым.

Многие мысли Татищева нашли продолжение в рассуждениях М.В. Ломоносова. Последний тоже видел в науке главную силу, преобразующую Россию, так же как и каждого отдельного индивида. Он доказывал, что через открытие научных истин человек становится подлинно великим.

В основу Ломоносовской концепции личности ученого легла идея развития естественного разума и "данного от Бога таланта". Он едва ли не первым в России разработал статус особого "ученого сословия", статус, дающий ученому высокий уровень благосостояния, внешнюю и внутреннюю свободу.

Ломоносов ставил перед собой как ученым задачу выйти один на один с неизведанными тайнами Натуры, проникнуть в глубинные механизмы бытия, постичь

причины и следствия его, научиться управлять ими и использовать их на благо людей и свое страны. Поэтизация познания как беспредельного полета человеческого разума к Абсолюту венчала концепцию Ломоносова.

В Заключении кратко суммируются результаты исследования, которые были достигнуты при помощи философско-ангронологического анализа русской культуры переходного периода от Средневековья к Новому времени.

"Человековедческий" подход позволил более глубоко проникнуть в суть перемен, происходивших в русской культуре XVII - первой трети XVIII в., и показать их зарождение I развитие в разных сферах культуры. Закономерность перехода кроется в постепенном истощении средневековой концепции человека, питавшей так называемую культуру "Души" и неизбежном поиске новой концепции человека, с явным приоритетом "Разума". Сам переходный процесс рассматривается как смена "внеличностного" типа культуры на "личностный".

Уточняются хронологические рамки переходного периода в целом, выделяется четыр последовательных этапа, которые проходит становление культуры "познающего Разума", чг позволяет вскрыть механизм "перехода". На первом этапе (примерно первая треть XVII в.) фиксируется исторически обоснованно возникшая потребность в рациональном мировосприятии, проявившаяся в разных областях русской культуры. На втором этале (163С 1650-е гг.) достигает наивысшей концентрации сил средневековая концепция человека на фоне все более нарастающего нового подхода к проблеме человека. Третья стадия переходного процесса (1660 - 1690-е гг.) характеризуется, с одной стороны, резким размежеванием сосуществовавших ранее подходов к действительности, поскольку теперь, после церковного раскола, обнаружились й обнажились не просто расхождения, а непримиримые разногласия в них. Последний этап перехода, условно названный нами "государственным", падает на первую треть XVIII в. и связан с реформами Петра Великого.

Философско-антропологическая типология культуры направляет исследование по своеобразному пути, заставляя на конкретно-историческом материале рассматривать работу отдельных "принципов", по которым функционирует культурная система "личностного" таг антропоцентризм, принцип новизны, открытость, динамичность и т.д. Это позволяет показа панорамную картину перехода, увязывая явления из разных сфер культуры в органичное делое. Так, новое восприятие времени и пространства по-своему зафиксировали и литерату{

и архитектура, и изобразительное искусство. Опора на опытное знание, полученное через пять чувств и проверенное разумом, обогащенным наукой, опосредованно проявляется в самом широком спектре явлений русской культуры этого времени, в частности, в открытии прямой перспективы в живописи. Двуликая "открытость" человека переходной эпохи, доминанта безоглядной "новизны", торжество принципов качества и неравенства и т.п. объясняют массу противоречий, наблюдаемых в культуре XVII столетия.

Предлагаемый под ход к анализу культуры помогает прояснить наболевшие вопросы, вызывавшие дискуссии в науке, вскрыть ложные парадоксы, осветить "темные места". Многие явления переходной культуры получают новое логическое объяснение: явление эклектизма и смешения стилей, "неправильность" русского барокко, всплеск харизматической активности, мистики, сектантства, астрологии, самозванчества и др. В свете проведенных исследований отступает на второй план вопрос о "западном влиянии", представляется несколько искусственным конфликт "придворной" и "демократической" культур, раскрывается суть "возврата к язычеству" на фоне углубленного проникновения в христианское вероучение.

Автор попытался посмотреть на "обмирщение веры" с новой точки зрения, определяющей это явление как "обожествление", или "сакрализацию мира", оправдавшую светский образ жизни.

Проведенный анализ источников позволил уточить и такой запутанный в науке вопрос, как соотношение канона и стиля в искусстве переходного времени: канон ("чин", по понятиям XVII в.) оценивается нами как формальное выражение "внеличностного" типа культуры; стиль - как порождение "личностного" типа, открытого к поискам новых стилевых решений.

Закономерным итогом исторического анализа становится выделение типа нового человека, реально живущего по законам культуры "познающего Разума". В исторических портретах служилого человека, купца, зодчего, художника, стихотворца, ученого прослеживаются кардинальные перемены их мировоззрения в целом и самосознания, в особенности.

В целом, переходный период от Средневековья к Новому времени уже нельзя воспринимать как эпоху механического смешения старого и нового, он обретает свое собственное лицо и характер, определяемый началом эпохи "познающего Разума". К портретным чертам переходной культуры следует отнести эффект "рамки", "обрамления"

дая всей древнерусской культуры, придающей последней завершенность и цельность образа "прошлого". Поиск и выявление преемственных нитей в мировом культурном потоке приводят русскую культурную элиту к переосмыслению античности как "своей" древности, к открытию феномена "традиции" и попыткам проследить развитие традиций в прошлом с тем, чтобы продолжить их в настоящем.

Особый обостренный историзм - еще одна характерная черта переходной культуры, которая вместе с новым восприятием времени и пространства придает эпохе неповторимый образ. Человек нового типа, обнаруживаемый в разных социальных слоях русского общества многолико отражает "яйцо" культуры познающего Разума.

Возможности используемого в работе подхода выявляются при конкретно-историческом анализе русской культуры переходного периода от Средневековья к Новому времени. Переходная эпоха предстает не как закат старой культуры, где просто доживают остатки старого, и не как робкий рассвет новой культуры, где едва взрастают ростки нового. В ней концентрированно с предельной силой обобщаются фундаментальные основы уходящего, создается завершенный образ Средневековья и совершаются далеко опережающие свое время прорывы в будущее, "программируется" культура Нового времени.

Публикации по теме диссертации.

Монография.

1. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени. М.: "Языки русской культуры", 1999.-23 а.л.

Коллективные монографии.

2. Русские книжные предисловия конца ХУИ - начала ХУ1Н вв.//Русская старопечатная литература XVI - первая четверть XVIII в. Кн. 1. Тематика и стилистика книжных предисловий и послесловий. Под ред. А.С.Демина. М.: Наука, 1981. (1 а.л.).

3. Верхняя типография Симеона Полоцкого// Русская старопечатная литература XVI - первая четверть XVIII в.Кн.2.: Симеон Полоцкий и его книгоиздательская деятельность. Под ред. А.Н.Робинсона. М.: Наука, 1982. (1 а.л.).

4. Становление нового героя// Русский и западноевропейский классицизм. Проза. Под ред. А.С.Курилова. М.: Наука, 1982. (1 ал.).

5. Концепция личности в русской литературе второй половины XVII - первой половины XVIII в.// Развитие барокко и зарождение классицизма в России XVII - начала XVIII в. Под ред. А.Н.Робинсона. М.: Наука, 1989. (1 а.л.).

6. Честь: представления о чести и бесчестии в русской литературе Х1-Х\'Н вв.// Древнерусская литература: изображение общества. Под ред. А.С.Демина М.: Наука, 1991 (2 а. л.).

7. Природа человека// Древнерусская литература: представления о природе и человеке. Под ред. А.С.Демина. М.: Наследие, 1995. (2 а.л.).

8. Эстетика первого русского театра// Художественно-эстетическая культура Древней Руси. Под ред. В.В.Бычкова. Кн.2.4.2. М,:Ладомир,1996 (1 а.л.).

9. Книжное дело// Очерки русской культуры ХУШ в. Т.2 .4.2. М.:МГУ, 1987. (В соавторстве с Б.И.Краснобаевым). (2 а.л.).

Статьи.

Ю.Пародия на церковник тексты в русской литературе XYII в.// Вестник МГУ. Серия: история,- М., 1980, № 2. (1 ал.).

11. Концепция личности ученого в трудах М.ВЛомоносова// М.В.Ломоносов и русская литература. Под ред. A.C. Курилова. М.: Наука, 1987. (1 а.л.).

12. Похвальная анаграмма Петру I из пьес "Царство мира" и "Торжество мира"// Памятники культуры. Новые открытия за 1987 г. М.:НаукаД988. (0,5 а.л.).

13. "Толкование нужнейших вещей" - философский словарь начала XVIII в.//Некоторые особенности русской философии XVIII века. М. ¡Институт философии АН СССР,1987. (0,5 а.л.).

14. Введение.// М.М.Богословский. Историография, мемуаристика, эпистолярия. М.:Наука,1987. (0,7 ал.).

15. Представления о личности и ее воспитании в России XVII века// Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР. С древнейших времен до конца XVII в. М. ¡Педагогика,1989 (0.8 а.л.).

16. От идеи "служения государю" к идее "служения Отечеству"// Общественная мысль: Исследования и публикации. Вып. 1. М.:Наука,1989. (1,3 а.л.).

17. К вопросу о гуманизме в русской культуре конца XVII - начала XVIII вв.// Философская и социологическая мысль. Киев, 1990,N 4. (1 а.л.).

18. Предисловие.// А.СЛаппо-Данилевский. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв.Кн. 1. М.:Наука, 1990. (0,8 а.л.) (В соавторстве с М.Ю.Сорокиной).

19. Русская мысль второй половины XVII - начала XVIII века о природе человека// Человек j культура. Под ред. А.Я.Гуревича. М.:Наука, 1991.(1 а.л.).

20. Проблема человека в русской культуре "переходного периода"// Русская культура в переходный период от Средневековья к Новому времени. Материалы "Круглого стола". М.: Институт истории СССР АН СССР, 1992.(0,5 ал.)

21.0 понятии "чин" в русской культуре XVII века// Труды Отдела древнерусской литературы. Т.47. СПб.: "Дмитрий Буланин",1993. (1 а.л.).

22, Орации Симеона Адамовича// Герменевтика древнерусской литературы. Вьш.6. М.: Наследие,1994. (0,5 а.л.).

23. От идея "угождения Богу" к идее "постижения Бога" через мир// Филевские чтения. Вып-VI. М., 1994.(1 а-л.).

24.0 христианском "открытии" человека в русской литературе Х1-ХН1 вв.// Герменевтика древнерусской литературы. Сб.8. М.:11аследие,1995. (1 а.л.).

25. Философско-антропологический подход в историко-культурных исследованиях// Вестншс Российского научного гуманитарного фонда. Вьш.4. М..РНГФ, 1996.(0,5 ал.).

26. Философско-антропологический подход к изучению славянских культур// XII Международный конгресс славистов. Доклады российской делегации. М.:"Наследие",1998.(1 а.л.).

27. "Новая философская антропология" М.Шелера и история культуры// Вопросы философии. 1999, № 7. (1,4 ал.).

28. "Открытость" человека в русской культуре переходного периода от Средневековья к Новому времени// Миф в культуре: человек - не-человек. М.: Индрик, 1999. (1 а.л.).

29. Гуманистические идеи Антиоха Кантемира// Антиох Кантемир и русская литература. М.: Наследие, 1999. (I ал.).

Тезисы докладов.

30. Переписка книг при первых публичных библиотеках в России// Тезисы 3-й Всесоюзной конференции: "Книга в России до серединыXIX в.". Л.: Наука, 1985.

31. Гуманизм в Русской культуре второй половины ХУ11 - нач. ХУШ вв.// Тезисы X Всесоюзной конференции: "Методологические и мировозренческие проблемы истории философии". М.: Институт философии АН СССР, 1986.

32. "Открытость" человека в культуре переходных периодов// Миф и культура: человек -не-человек. Тезисы конференции Института Славяноведения РАН. М.,1994.

33. "Политичный кавалер" как тип европейца по представлениям русских петровского времени// Россия и Запад: диалог культур. Тезисы 1-й междунар. конференции МГУ. М.-.МГУД994.

34. Складывание "личностного типа" культуры в переходный период// Филевские чтения. Тезисы 4-й междунар. конференции. М.,1995.

35. "Западники" Посольского приказа// Древняя Русь и Запад. Тезисы научной конференции ИМЛИ РАН. М.ЮИДР 1996.

36. А был ли переходный период?// Филевские чтения. Тезисы конференции. 22-25 декабря 1997 г. М„ 1997.

37. Фшюсофско-аптронологический подход к изучению славянских культур// XII miedzynarodowy kongres slawistow. Streszczenia referatow I komunikatow. Liraturoznawstwo. Folklorystyka. Nauka о kulturze. Krakow. 1998.

38. Петр I как образец "политичного кавалера'V/ Петр Великий и его время. Тезисы научной конференции Государственного музея-заповедника "Ораниенбаум" 9-11 июля 1999 г. СПб., 1999.

39. Петр I и древнерусская культура// Филевские чтения. Тезисы докладов научной конференции "Русская культура переходного периода". 20-23 декабря 1999 г. - М.,1999.

40. Книга в русской культуре переходного периода от Средневековья

к Новому времени// Книга в истории культуры. М.: Индрик, 2000. (1 а.л.).

Работы в печати:

41. Восприятие времени и пространства в русской культуре XVII в.// Герменевтика древнерусской литературы. Вып. 10. М.: Наследие. (1 а.л.).

42. Образ Запада в русской культуре XI-XVII вв.// Россия и Запад. Сб. ст. под ред. В.П.Шестакова. М.:РИК.(1 а.л.).

43. А был ли переходный период?// Филевские чтения. Вып. VII. М.: Музей им. Андрея Рублева. (1,5 ал.).

44. Игровой аспект пародийных текстов в русской культуре XVII века// Игра в культуре. Сб. ст. М.: Институт искусствознания. (1 а.л.).