Русская словесность 1862 года

Блума, Анита Яновна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Русская словесность 1862 года

Год: 2005
Автор научной работы: Блума, Анита Яновна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Тверь
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

Диссертация по филологии на тему 'Русская словесность 1862 года'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская словесность 1862 года"

На правах рукописи

БЛУМА Анита Яновна

РУССКАЯ СЛОВЕСНОСТЬ 1862 ГОДА (К проблеме самоописания)

Специальности 10.01.01 - Русская литература 10.01.08 - Теория литературы

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Тверь-2005

Работа выполнена на кафедре русской литературы Латвийского Университета

Научный руководитель: Бг.рЫ1о1., ассоциированный профессор С.Н.Дауговиш

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Е.Н. Строганова

кандидат филологических наук, доцент А.Ф.Белоусов

Ведущая организация: ...

..Миш^ий......Та^.(цшпЬишьйь....

..11ирлштлшь......унлькршмйль.

Защита состоится « 30» {±ЯГП ^ 2005

г. в

часов на заседании

диссертационного совета К.212.263.03 в Тверском государственном университете по адресу 170002, г. Тверь, проспект Чайковского, д. 70, филологический факультет, ауд. 48.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тверского государственного университета (ул. Володарского, д. 44а).

Автореферат разослан «_»_2005 года.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

С.Ю.Николаева

¿-¿Г*¿¿Г

Общая характеристика работы

1862 год вошел в историю России и общественной борьбы XIX века как год породивших мифы петербургских пожаров, ознаменовавших смену правительственных политических ориентации; год появления «Отцов и детей» И.С.Тургенева, вызвавших острую полемику в печати; год празднования Тысячелетия России, связанного с осмыслением в русской периодике пройденного исторического пути. Литературное отражение главных событий 1862 года представляет значительный историко-литературный и герменевтический интерес.'

Объект, предмет и методологическая основа исследования. В представленной к защите работе исследование объекта осуществлялось как метаописательная процедура, обращенная к «дискурсивной формации» (М.Фуко2). Предмет понимается нами как «языковое пространство» сосуществующих высказываний, имеющих функцию самоописания. Как явление языковое, литература обладает атрибутивным свойством саморефлексии, и в литературной картине года присутствует ее «автопортрет». Метаописа-ние словесности может быть адекватным только при учете ее самоописания.

Исследование такого рода допускает присутствие «технического субъекта», наделенного лишь терминологической компетенцией и правом соблюдать установку на не-

' См ' Гумбольдт В фон О задаче историка // Гумбольдт В фон Язык и философия культуры. - М/ Прогресс, 1985. — С.292-306. 2 Foucault M. L'archéologie du savoir. Paris, 1969 P 65

! ¡ПЯОМ

-- национальная библиотека С-ПетерСм,*-//)

вмешательство в «ценностно-прагматическую реальность» русской литературы «исторического 1862 года».

«Знание», которое позволяет извлечь из себя такого рода «объект», всегда относительно и может приобретать значимость и быть обсуждаемым лишь в различных по сложности техниках «преломления материала».

Технически корректными здесь представляются: -

- обособление высказываний, вошедших в текстовую практику;

- соположение / иерархизация обособленных фрагментов;

- формализация наблюдаемых признаков;

- приведение формальной конструкции в порядок, позволяющий выстраивать «научный текст»1.

Цель и задачи исследования. Целью работы является обнаружение («прочтение») в самом годовом метатексте условий порождения его «литературности». Реконструкция такого «самоописания литературы» предполагает решение следующих задач:

- учет максимального возможного числа печатных текстов 1862 года;

- обработка материала при помощи статистических методов для выявления частотности тем, авторских имен, жанровых определений и других признаков литературного «генотекста»;

- рассмотрение основных концептов литературности- автора, читателя, жанра, темы, заглавия текста, определяющих поэтику словесности 1862 года;

- исследование наименее изученных дискурсов событийности (петербургских пожаров, празднования тысячелетия России);

- схематизация материала в виде справочных таблиц и графиков, помогающих читателю ориентироваться в результатах исследования, а также получить представление о тех фрагментах «текста 1862 года», которые не отражены в метаописании.

Хронологические рамки исследования. Материал исследования ограничен хронологическими рамками одного года, что позволяет провести наблюдения над значительным числом текстов, в достаточной степени учитывая набор тем, сюжетов и имен, чтобы сделать возможным определение частотности литературных реалий, избегая случайности их отбора.

1 Foucault M. PP. 243-244.

Поскольку целью исследования не является диахронное рассмотрение литературы в сопоставлении с ее предшествующей и последующей фазами развития, выбор года должен считаться произвольным. Однако ситуация «взрыва» в общественной и литературной жизни начала 60-х годов (всеобщая установка на «гласность» и проч.) позволяют предположить более разнообразное обнаружение искомых «признаков литературности».

Источниковую базу исследования составляют печатные тексты, опубликованные в 1862 году на русском языке. Исходя из гипотезы о множественности определений «литературы», о размытости границ между «литературой» и «не-литературой» в 1862 году, представлялось невозможным и недопустимым априорное выдвижение критериев литературности для ограничения материала исследования, поэтому учтены все печатные тексты: опубликованные в русских периодических изданиях, вышедшие отдельными книгами, брошюрами, листками, а также - в «Сборнике статей, не дозволенных цензурою в 1862 году», напечатанном в конце того же 1862 года. Исключение составляют тексты, опубликованные в губернских и епархиальных ведомостях, которые по большей части имеют сугубо информативно-прикладной характер. Таким образом, источниковую базу исследования составляют более 15 ООО текстов русской словесности. Подробно анализируются тексты, отражающие основные события 1862 года -петербургские пожары (2,21 публикация) и празднование тысячелетия России (238).

Материалом исследования не являются рукописные тексты 1862 года, поэтому письма, дневники, воспоминания, относящиеся к рассматриваемому периоду и опубликованные уже после 1862 года, а также некоторые неопубликованные архивные материалы использованы в работе преимущественно в качеств справочных источников.

ва, К.Келли, И.А.Паперно, А.И.Рейтблата, П.С.Рейфмана, И.Г.Ямпольского), история цензуры (Н.А.Гринченко, В.С.Измозик, Н.Г.Патрушева, В.А.Сомов, И.П.Фут, Д.А.Эль-яшевич), издательская и книгопродавческая деятельность (И.Е.Баренбаум, А.И.Рейт-блат), описаны и частично опубликованы архивные материалы, относящиеся к этому периоду. Однако представление о литературной ситуации 60-х годов не может быть полным без учета текстов, не вошедших в «золотой фонд русской классики», но отражающих характерную для эпохи демократизацию литературы, ее выраженные полите-матичность и полифункциональность, подвижность (расшатывание) литературных норм, активный поиск средств публичного самовыражения.

Многочисленные исследования посвящены основным событиям 1862 года. Особо следует отметить трудыДО.К.Лемке, Б.П.Козьмина, С.А.Рейсера, Н.Г.Розенблюма о петербургских пожарах и О.Майоровой о праздновании тысячелетия России, в которых события представлены главным образом как исторические факты. Тем не менее обилие текстовых манифестаций «петербургских бедствий», а также юбилея России, требует рассмотрения этих событий и как фактов литературы.

Монопроблемность, а равно - солидарность Ув. «критическое» истолкование литературных фактов их интерпретаторами в ряде предшествующих исследований могут бьпъ скорректированы путем максимального расширения корпуса изучаемых текстов (в идеале - всех публикаций рассматриваемого периода) и применении таких нейтральных способов описания, как отбор текстов по принципу частотности и экспозиция в «самоописании литературы». В разработке и применении методики «самоописания литературы» и заключается новизна предпринятого исследования.

Научно-практическая значимость исследования. Сделанные в работе выводы могут представлять интерес для специалистов в области литературоведения, фольклористики, культурологии, истории, социологии и могут бьпъ использованы при подготовке лекций, спецкурсов, в дальнейших типологических исследованиях дискурса русской литературы ХЕХ века. Списки источников, а также статистические данные, представленные в Приложениях к работе, являются справочным материалом для изучения литературной и общественной жизни 1862 года.

Апробация работы. Содержание ряда разделов диссертации было представлено докладами соискателя на международных научных конференциях:

- «Славянские чгения-П» 20-25 мая 1997 года в Центре русской культуры г. Даугав-пилса;

- «Сравнительное литературоведение в Восточной Европе и мире (интерпретации и теории)» 21-22 сентября 1999 года в Латвийском университете;

- «Художественный текст: Восприятие. Анализ. Интерпретация» 24-26 апреля 2002 года в Вильнюсском педагогическом университете;

- «XIV научные чтения Даугавпилсского университета» 29-30 января 2004 года.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, 3 глав, заключения, 11 приложений, библиографии (прилож. №№ 10-11).

Содержание работы

Введение. Хронологическая фрагментация, ограничивающая материал исследования, конвенциональна и, вместе с тем, «естественна». Характерное для середины века «господство периодической литературы» над «литературой отдельных изданий» означает ориентацию на читателя не идеального, а реального, живущего «по законам природы» («с наступлением теплой погоды» он «перебирается на дачу», где нужно чтение, «разгоняющее скуку») и по календарю (хочет «в великий пост почитать святое», а к Ёлке иметь широкий выбор подарочных книжек). Таким образом, годовой комплект периодики и «праздничной литературы» представляет самодостаточный набор тем, жанров, авторских и читательских ролей.

Сохраняющаяся в культуре традиция «годовой отчетности» свидетельствует также и об осознанно деятельном завершении годового цикла, поскольку в «литературной и общественной жизни» конец старого и наступление нового года - не что иное как семиотическое событие взаимоозначаемости прошедшего и будущего. В такие моменты важно не «сказанное», а «сказуемость», участие в деле текста.

Год структурирован прежде всего «современными событиями», в ряду которых оказались: празднование тысячелетия России, пожары в Петербурге, реформирование суда и цензуры, упразднение откупов, демонстрации в Варшаве, публикация «Отцов и детей» Тургенева. В «дискурсе года» все эти события, конечно же, имеют значение постольку, поскольку они могут становиться знаками литературности, например, темами

словесных текстов. Однако отличительной особенностью словесности 1862 года является ощущение «историчности переживаемого момента», осознание себя - пишущих и читающих - «историческими лицами», деяния которых «рассмотрит» и «оценит» «будущее племя».

1862 год важен как факт синхронистического самоописаяия словесности. Характерно, что позднее, к концу десятилетия, появляются проекты «текста года», «каков он есть». В 1869 году Ф М.Достоевским было задумано издание «ежегодной огромной и полезной и необходимой для всех книги, листов в шестьдесят печатных мелкой печати», которая «должна <...> появляться каждый год в январе месяце».1 В романе «Бесы» этот замысел передоверен Лизе Тушиной, которая намеревается публиковать подборки газетных и журнальных сообщений о происшествиях, которые могли бы служить «картиной духовной, нравственной, внутренней русской жизни за целый год».2

В самом романе, однако, нашли преломление «события» всего десятилетия, которые совершаются в течение нескольких недель. «Текст 1862 года» синхронизируется здесь самим сюжетом романа: ограбление «иконы богоматери», как явное проявление «бесовства», отсылает к аналогичному случаю в Твери весной 1862 года, литературное утро «в пользу гувернанток» - к литературному вечеру 2 марта 1862 года в Петербурге, пожар в «заречьи» - к петербургскому поджигательству того же года. Все эти события синхронны текстовой, атемпоральной реальности романа.

Для так называемой «исторической хронологии» 1862 год - единица также условная, назначенная разделять «эпоху реформ» на «период либеральных преобразований» и «время правительственной реакции». В самом же годовом тексте, напротив, создается единый сюжет и образ года как мифологической персонализации времени. «Тысячелетие России», «страшные бедствия столицы», издание «Отцов и детей», разгул «базаровщины», «небывалые холода в июне» («зеленая зима») - конструкты синхронизации одного и того же дискурса

Изоморфны годовым обзорам синхронные описания событий за несколько дней, за неделю, за месяц, возникающие в «современных хрониках» и «фельетонах», которые, как правило, программируются простым перечнем подлежащих описанию фак-

1 См. об этом в комментарии к роману «Бесы» Достоевский Ф М Полное собрание сочинений в тридцати томах. - Т.П. - Л.: Наука, Ленингр отд-ние, 1975 - С.292

2Достоевский ФМ Указ. изд.-Т.10.-С.103-104.

тов. Обнаруживаемый в фельетоне «Отечественных записок» принцип развертывания текста - «вали все в кучу - после разберем» - является и знаком ((ускорения» как «правли фактов», и жанровым правилом ((погруженности автора в материал». Здесь нет абсолютно важных и маловажных «фактов» (например, грандиозному празднованию тысячелетия России фельетонист «Сына отечества» посвящает несколько печатных листов, а фельетонист «Времени» - несколько строчек), нет общепризнанной иерархичности, а зачастую и хронологии фактов в ряду других - факт не объектная данность, а отношение, устанавливаемое только в тесте.

В синхронном описании «литература года» представляет собой корпус текстов, рядоположенность которых устанавливается то «повременностью» изданий, то величиной, объемом публикации, жанровой поименованностью, то сменой адресации или просто случаем.

Синхронное описание литературы предполагает принятие во внимание «позиции» текста, «логики самообнаружения» в нем «авторов», «читателей», «героев», ((издателей» «критиков», «цензоров» и прочих формаций дискурса литературы. Такой де-сакрализации подлежащего учету материала более всего соответствует последовательное внимание к частотности и сочетаемости разнородных публикаций.

Различная сочетаемость текстов (количественная и качественная) служит одним из признаков как реальной полилитературности, так и множественности представлений о литературе.

«Общим местом» дискурса «эпохи реформ» является ожидание от литературы «служения обществу», его настроениям, потребностям и запросам. Таким образом, литературно синхронизированы «солдатская переписка», «сообщения о разливах рек», но отнесены к области «ненужного марания бумаги» «эротические стишки Крестовского» или «соловьиные трели Фета».

Самоописание литературы показывает, что она «должна служить» именно «обществу», а не «кружку» или «партии», а также и не так называемому «большинству», которое, в отличие от «мыслящего меньшинства», весьма мало подвержено влиянию «прогрессивного духа времени» и ждет от литературы всегда почти одного и того же.

(Эта мысль актуализируется, например, при обсуждении нового сочинения В.Гюго «Les Miserables»).1

Выход из «опасной» ситуации видится в это время в намеренном умножении разных «социальных» литератур. Поскольку «читающая публика» разнородна, то нужно предлагать такие тексты, в которых отдельный читатель видел бы отражение именно окружающей его самого действительности Поддержание социального status quo (чтобы дети не увлекались «взрослыми» интересами, женщины - «мужскими» занятиями, «простой народ» не мечтал о том, что ему не доступно и т.п.) и является основной целью «множения» литератур, называемых «чтениями» - «народным», «детским», «женским», «для девиц», «для солдат», «для мастеровых» и т п «Чтения» - это, так сказать, эманации «литературы», которая все-таки одна, и «служит» она «обществу» не как совокупности «индивидуумов», а как идее - «вводит разумные убеждения в общественное сознание», «проповедует добродетель», «пробуждает благородные чувствования».

«Связь литературы и жизни» для «пишущих перьев» - в том, что жизнь сама по себе «литературна» и нет смысла «тешить публику вымышленными картинами», темы и сюжеты которых не взяты из «окружающей действительности» Уподоблению письма и повседневности способствует множество жанровых имен, раздвигающих пространство «литературы» Происходит намеренное «олитературивание» бытового устного слова, а равно - «вещей» и «явлений», не учтенных прежней литературой

В русской словесности 1862 года не существует однородного, безальтернативного понимания литературности В ситуации, когда норма постоянно пересматривается, обыгрывается или отменяется, все становится потенциально литературным. Нормативна только самоизменчивость литературной практики.

В главе I «Автор и читатель как участники литературной конвенции» рассматриваются проблемы литературности авторства, коммуникативной взаимозависимости автора и читателя, актуализации читательских интенций, а также - различные формы персональных адресаций.

1 См., напр . А -ров. Бездольные. (Les Miserables) Роман Виктора Гюго// Сын отечества. Воскресные нумера. - № 30 (29 VII) - С.711.

Литературная ситуация начала 1860-х годов актуализирует проблему субъекта «непосредственно», в самой практике письма. Авторская субъектность (включая и биографическую реальность) становится значимой благодаря недистанцированности пишущего и читающего, участвующих в литературном тексте так, как если бы последний был «событием общения», а «адресант» и «адресат» - персонажами одного сюжета.

Отношения, возникающие между пишущим и его сочинением, актуализируют вопрос «кто автор?» и способствуют демифологизации литературной личности. Заметную роль играют вошедшие в моду литературные чтения, на которых писатель выступает как артикулятор текста (собственного и чужого).

Представления о значимости литературного труда, об авторской собственности и ценности писательского имени в это время существенно варьируются, что явствует из соотношения подписанных и анонимных текстов в однотипных изданиях. Так, «Светоч» публикует 62,2 % неподписанных текстов, «Русское слово» - 3,3%; «Современное слово» - 70 %, «День» - 10,2 %; «Православный собеседник» - 70,4 %, «Духовный вестник» - 2,2 %; «Искра» - 48,8 %, «Развлечение» - 10,5 % и т.п.

Одновременно заново ставится вопрос о юридическом праве литературной собственности1, а также - о функциях субъекта, претендующего на обладание таким правом. Литературный труд, который теперь понимается как «служение обществу», не повышает самоценности писательского имени, о чем, в частности, свидетельствуют 35 % неподписанных текстов, большая часть которых не является умышленно анонимными.

Императивность текста и тем более литературной традиции в это время значительно ослаблена, и основным условием обозначения авторства является модель читательского восприятия, которая чаще всего плюралистична. Поэтому случаи пренебрежения знаками авторства, как правило, потенциально значимы.

Адресация «литературного» текста 1862 года обусловлена не только сложившейся к этому времени традицией обозначения потребителя «книжной продукции», желанием и возможностью автора моделировать субъектные свойства читательской аудитории, но и характерной именно для этого периода модой на чтение как таковое.

' См, напр <Шелгуное Н В > Литературная собственность (Фантазия)//Современник -1862 -Т92 - № 3. — С.221-242.

Несмотря на новую ритуальность, этот всеобщий интерес к литературе приводит к существенному умножению типов чтения, и выявление потенциального «потребителя» становится затруднительным. Видимо, этим во многих случаях мотивирован отказ от непосредственной адресации текста и назначение его «любезному», «драгоценному» или не нуждающемуся в учтивостях «читателю», и одновременно - перенос таких «обращений» из сферы заглавия в предисловие или введение Текст тем самым лишается заведомо известной аудитории, а автор под напором публики отказывается от права («обычая») заведомо точной адресации написанного.

Функцию адресации теперь в значительно большей степени, нежели специфицирующие обозначения читателя, играют имя автора и тематическая компонента заглавия. Имена и темы, которые «у всех на устах», в большинстве случаев вполне достаточны для того, чтобы максимально расширить круг читателей. «Адресуют» даже знаки места и времени опубликования, тем более - указания на повторное издание или перепечатку. Сведения о том, где, когда и кем текст уже был прочитан, нередко определяют его ценность в глазах потенциального читателя.

Желание автора, издателя и книгопродавца максимально расширить круг читателей в это время уже не может быть удовлетворено чисто технически. Факт опубликования уступает место различным способам мотивации чтения (любопытство, поклонение авторитету, тяга к универсально полезному сочинению и т.д.). Условия «производства и сбыта» литературного товара, непосредственно влияющие на выбор способа адресации1, в это время уже вполне отграничены от адресованности как структурного атрибута самого текста. Не только косвенные, но и прямые («рекламные») адресации становятся ситуативными и могут быть устраняемы (или варьируемы) с изменением литературного статуса произведения, а также - его «рыночной стоимости».

В свою очередь публицистика осваивает множество приемов пробуждения читательских интенций. Характерными становятся обращения к человеку как носителю «общественного самосознания», попытки возвести его индивидуальные интересы к идеологемам «.свободы», «гласности», «прогресса». Адресации «для всех» и «для каждого», предполагающие пассивное потребление текста «одним из многих», заменяются

1 См.: По поводу акционерно-лигературных предприятий // Экономист -1862. - № 5/6. - Отд. Ш -С.25-26.

передачей публицистической темы «на суд общественного мнения» или «на суд гласности», легитимацией высказываний частного лица от имени «общественности». Подобные обращения настолько частотны и общеприняты, что приобретают статус жанровых заглавий, маркируя тексты различной тематики и способа публикации (статьи ежедневных газет, сатирических журналов, отдельные брошюры).

Мода на общественную отмеченность всякой деятельности заметно способствует коллективизации чтения1 Это касается не только публичного обсуждения прочитанного, но и способов прямого ознакомления с текстом. Вошедшие в обиход публичные литературные вечера становятся особо «ценной» формой «чтения». Отсылка к составу аудитории, которую привлек публикуемый в журнале текст, значительно повышает его литературный ранг.

В качестве знаков коллективности чтения могли быть восприняты и указания о перепечатке текста (хотя основное их назначение - свидетельствовать о соблюдении «прав литературной собственности»). Такое восприятие основано на сложившихся понятиях «направления», степени «добросовестности», полемической активности и, соответственно, - на «образах» читательской аудитории того или иного периодического издания.

Индивидуальные мотивации чтения в литературном дискурсе этой поры имеют периферийное значение. «Общественным мнением» санкционируется «достойное» приобщение к «литературе»: бьггь в курсе событий, приобретать «полезные» сведения, иметь темы для разговоров Чтение же для отдыха, приятного времяпрепровождения не принято считать приоритетным В значительной мере это обусловлено «сокращением» (не только реальным, но и «желаемым») той части читающей публики, которая нуждается в «руководствах к чтению» и действительно им следует. Предполагается, что «образованное общество» уже обладает вкусом, литературным «чутьем», достаточным для адекватного удовлетворения всех социально признанных читательских потребностей. Соответственно и для «народа» чтение, не способствующее «духовному и умственному развитию», считается «положительно вредным».

Таким образом, литературные адресации, имеющие в виду характерологию, культурный обиход и способы субъективации подразумеваемого читателя, не только диф-

ференцируют «публику», но и индексируют новую множественность социо-культур-ных обликов реального современника. -

Глава II «Дискурс пожара» посвящена событиям в Петербурге конца мая - начала июня 1862 года, вошедшим в историю под названием «петербургских пожаров». Они стали несомненным фактом исторического нарратива, поэтому наибольший интерес ныне представляет не фактуальность «события» как таковая, а способы ее литературного «бытования» в текстах 1

Уже самое количество публикаций позволяет предположить не только вариативную преломленность событий, но и установку на «пересозидание» действительности, превращение бытовой реальности в литературный феномен. Для «официальной» словесности, фиксирующей факты синхронно, майские пожары в Петербурге не являются происшествием исключительным. Упоминания «пожарных случаев» в «дневнике приключений» «Полицейских ведомостей» подчинены лишь «логике» возгораний, имеющих сезонный характер. Литературные же тексты, воплощающие «идейное» их восприятие, обнаруживают иную динамику событий: «пожар в умах» разгорается «с необыкновенной силой» в июне.2 Поводом и причиной тому стали «небывалые размеры» пожарищ. Однако не менее существенную роль играет и отсутствие верифицируемой информации в «официальных источниках» Потребность в истолковании, объяснении, сюжетном переживании событий обусловливает мифологизацию пожара и приводит к

' Дискурс пожара реконструируется на основе 220 текстов, тематика которых так шш иначе мотивирована семантическим полем «огня» С точки зрения современника «петербургских событий» эти тексты, составляющие в 1862 году часть самой жизни, можно разделить на три типа-

а) официальные сообщения «Полицейских ведомостей» и других газет, которые являются источником информация, претендующей на «точность»;

5) неофициальные сообщения (описания пожаров очевидцами, рассуждения об их причинах, о поджогах и поджигателях, мерах предосторожности, благотворениях в пользу погоревших);

в) тексты, не содержащие актуальной и верифицируемой информации (историчские описания пожаров, ряд пародий, басни, анекдоты, лирические послания к погоревшим, нравоучительные рассказы и

др-)-

73 % рассматриваемых текстов непосредственно касаются петербургских пожаров, остальные, отражающие периферийные темы, соотнесены с ними по правилам дискурса.

2 Представление о динамике несоответствия фактографического и литературного отображения событий дает количественное сопоставление официальных сообщений о пожарах в Петербурге по месяцам 1862 года в «Ведомостях с.-петербургской городской полиции» и текстов неофициальной словесности. (См рисунок)

Соотношение частотности пожарных случаев и их литературных манифестаций по месяцам 1862 года

I | * V V VI VI V« К X XI XI

— динамика "пожарных случаев" (число возгораний по данным "Ведомостей с-петербургской, городской полиции")

-динамика литературной тематиэации петербургских пожаров (число публикаций в

неведомст8енных изданиях)

лавинообразному умножению смыслов. «Драма действительной жизни», фрагментарно разыгрывающаяся на глазах у современников, требует незамедлительного сращения в

единый текст. Пои чтом роль устного и письменного слова в «пожарном действии» отнюдь не исчерпывается фиксацией событий: слова порождают действия и сами являются таковыми.

Каждый из эпизодов петербургской пожарной «драмы» - «вспышка страха», «отчаянное спасание жизней и имущества», попытки поймать «виновников бедствия», «подсчитывание убытков», «успокоение» и «возвращение к обыденной жизни», а равно и «настроение умов», произвольная эмблематизация пожарного реквизита, варьирование ситуативных ролей актантов «пожарного действа» - синхронно воплощается в слове, которое обладает столь явным воздействием на «подготовленную почву», что легко провоцирует вербальные события, уже не требующие проверки на подлинность.

Помимо сословнб "маркированных представлений, соответствующих ролевому поведению участников событий, внимание пишущих о пожарах постоянно обращено на «русский характер» вообще, на «наши нравы» как на важнейшую предпосылку развертывания текста. Пишущими особо отмечается слонность к сплетничанию. Усматривается и непосредственная связь разразившейся в столице «огненной холеры» со вспышкой «эпидемии слухов»

Во время пожаров и содержание слухов, и их хождение сопутствуют актуализации «петербургского мифа», устраняют грань между фантастическим и реальным, «сном» и «явью», что проявляется не только в способе рассказывания о пожарах в образах «фантасмагорических» картин, но также в поведении людей, становящемся литературным, а зачастую и театральным.

«Активное большинство», приняв на веру утверждение, что «Петербург горит от поджогов», разными способами пытается «найти и изловить» поджигателей Смысл «пожарных событий» равноценен «общему говору», «стоустой молве», стихийно, сильно и непредсказуемей действующим на «толпу». Слово, указывающее на «виновников бедствий», само становится «опасным поджигателем».

Подозрения и «слепые обвинения» в поджигательстве основаны главным образом на национальном, сословном и возрастном противопоставлении «своего» и «чужого». Сообразно «национальному характеру» - «поляки поджигают», «немцы воруют на пожаре», «евреи отравляют», а всякие вообще «зажигатели» узнаются по «нерусской» внешности и речи. Обвинения в поджигательстве высказываются также в адрес «моло-

дого поколения» и «студентов». Здесь, несомненно, эксплицируется социальный антагонизм «отцов» и «детей». По-видимому, именно «идейное» противопоставление молодого и старого поколений, возбужденное всеобщим чтением тургеневского романа, создает основу для сближения петербургских пожаров с проходившими накануне студенческими демонстрациями, что, в свою очередь, ведет к повышению семиотического ранга «возраста» в литературной мифологии.

Петербургские пожары - суть временная совокупность «случаев», субъектное овладение которой образует систему текстов, быстро ветвящуюся в поисках «событийности». Фактуально-врёменное оборачивается сюжетно-временным, а реальная стихия огня замещается «пылкостью слов» и «горячностью суждений».

Текст пожара структурируется преимущественно в сопротивопоставлениях 1) воды - огню, 2) низа - верху, 3) своего - чужому.

Первые две (и соподчиненные им пары тьма - свет, ночь - день, земля - небо, преисподняя - земля, черный — белый/красный) структурируют «внешнюю картину» события. Третья пара (реализуемая в оппозициях дом - лес, запад - восток, старший -младший) формирует интериоризированные личностные и коллективные смыслы происходящего.

В главе III «Время, событие и текст тысячелетия» анализируется юбилейный текст, представляющий празднование тысячелетия России в качестве события, ознаменовавшего время переворота в сознании общества, спресовавшего временные категории. Рассматривается субъективация времени в тексте тысячелетия, авторская функция в ритуале празднества, а также памятник тысячелетия как пространственно-пластический эквивалент субъективированного времени.

Тысячелетие России, отпразднованное 8 сентября в Новгороде, получило множество текстовых воплощений, столь же условных, как и характер самого торжества. Тексты «тысячелетия» как события эпохального, вызывающего порывы самовосхваления по случаю «великого дня русской земли», порождают ситуацию, когда «настоящее время», искусственно сжатое до «настоящего момента», может быть пережито в образах «выхода на рубеж новой истории». Параллельно создается и текст «по поводу тысячелетия», который, «помня» об искусственности «рубежа», ориентирован на ((текущие события», ((наше время», где юбилей является лишь одной из точек отсчета, пово-

дом для рассуждений и опенок (поднимается ряд «злободневных» вопросов, касающихся проведения реформ, «общественного благоустройства Петербурга», сословных отношений, состояния «нравов» и т.п.).

Время в тексте тысячелетия целенаправленно воплощается в образах реки, дороги (колесницы), ветра, времен года, а также - цикла человеческой жизни (колыбель /могила). Отсутствие строгой границы между речевой образностью и метафорическими формулами («река времен», «путь прогресса», «ветер перемен») служит обнаружению «субъекта времени» в его актуальном самоосознании.

Будучи событием «назначенным», юбилей нуждается в субъектосообразной сюжетности - не только в отношении «драматургии торжества», но и в смысле его «исторической значимости». Литература призвана творить событие и тут же запечатлевать его как факт действительности. Этой формообразующей ролью обусловлены постоянные изменения количественных и качественных характеристик изображаемого и изображенного времени: концентрация «событий» по признаку «назначенное™»; распространение сюжетности на обширный «временной материал», в котором устанавливаются причинно-следственные связи между произвольно маркированными фактами; импликация «фактов» в характеристику «праздничного времени» и стяжение последнего в форму ритуального акта.

«Перевод времени» в текст «(тысячелетия» оказывается рекомбинацией мотивов (ожидания, припоминания, сна, путешествия), уже актуализированных в сюжетах ((петербургских пожаров» и ((реформ».

В качестве пластического эквивалента юбилейного текста может рассматриваться воздвигнутый в Новгороде памятник «Тысячелетию России», призванный выразить идею государственности, единой веры и власти.

Характерная для «памятников» эмблематическая символика прочитывается с помощью кодов, подобных символическим кодам литературного текста, но она далеко не всегда доступна для носителей внелитературного (фольклорного) сознания. Пластический текст полузакрыт для «неграмотного» народа, поскольку лишь семиотическая компетенция, предполагающая взаимопереводимость письменного и устного текстов, позволяет воспринимающему быть «субъектом» юбилейного дискурса. В центре внимания публицистов, описывающих разные типы дешифровки знаков памяти, оказыва-

ются две категории «зрителей»: «грамотные», способные распознать в тексте элементы с символическим значением, но не умеющие их прочесть, и «неграмотные», воспринимающие изображение только со стороны внешнего соответствия предметным реалиям. Для «неграмотных» зрителей интересны «величие и грандиозность» зрелища, возбуждающие патетическое чувство, а также театральное «открытие памятника», великолепная иллюминация и прочие эффекты, позволяющие ощутить вовлеченность в действо и расценить изображение как атрибут ритуала. «Грамотный» зритель, видящий в памятнике исторический нарратив, не может ограничиться одним лишь эмотивным восприятием, а стремится декодировать сообщение и оценить его замысел. ,

Уже при начале формирования мемориального текста обнаруживается основная его структурная доминанта - строгая дистанцированность «сакрального» и «профанно-го», преодолеваемая лишь по правилам официального ритуала и в форме «приличествующих юбилею чувствований». Однако сооружение монумента оказывается тексто-порождающим мотивом куда более широкого конструктивного диапазона, позволяющего строить разнообразные литературные сюжеты, воплощая взаимосвязанность и обратимость «противоположных идей».

Сооружение памятника, который мыслится как гиперконцентрированный текст тысячелетия, структурирует и юбилейную словесность, тут же приобщаемую к «истории России». Для пишущих «в печать» это конвенциональная обязанность и, вместе, возможность повысить ценностный статус сочиняемого.

В условиях, когда практически единственным критерием отбора текста остается его соответствие / несоответствие юбилейной модели, вновь приобретают значимость ранее обесценившиеся и отошедшие на периферию относительно архаичные формы словесности. Юбилей провоцирует создание новых текстов, но в то же время препятствует их содержательной новизне. Границы желательного здесь одновременно являются и границами возможного. Поэтому востребованность автора зависит и от его отношения к юбилейным ценностям, и от намерения «изобразить» что-либо помимо них.

Дискурс «праздника» реанимирует модели, уже успешно реализованные в подобных ситуациях. «Тысячелетие» перенимает сложившиеся приемы письма и, формально допуская поиски новых средств, по существу не нуждается в них как проявлении творческого произвола. Традиционное содержание обретает традиционную форму, которая

и позволяет отнести текст к литературному ряду. Готовый набор способов смысло-оформления нуждается только в суоъекте, способном воспользоваться предзаданным правилом.

Статус юбилейного автора - это статус говрящего (пишущего) актанта («автора-героя»), удостоверяющего своим присутствием самую «юбилейность». Он владеет кодами «юбилейного» языка и более или менее ловко ими пользуется. Праздничное «высказывание», в сущности, не имеет никакого отношения к личности говорящего / пишущего. Последний является не более как обслуживающим лицом при «самозарождающемся» тексте.

Наиболее востребован праздничной «книжной мануфактурой» поэт-крестьянин, интересный в это время отнюдь не своими сочинениями, а именно как персонаж юбилейного дискурса, в котором крестьянская реформа выступает то в значении событийного фона «тысячелетия», то его семантического эквивалента.

Чрезвычайно значимё в пору юбилея роль оратора, так как текст, предназначенный бьггь частью ритуала, вполне достигает этой цели только в публичном произнесении, когда он непосредственно включен в действо, а не только соотнесен с ним, как, например, праздничные печатные издания, надписи на транспарантах и другие письменные формы, которые являются лишь атрибутом юбилея, репрезентируют его Показательна ситуация, создавшаяся при чтении профессором П.В.Павловым речи о тысячелетии России на литературном вечере 2 марта. Текст этой речи, одобренный цензурой, не содержал «ничего особенного». Автор выражал распространенную в это время мысль о сближении «просвещенных достаточных классов» с «невежественными недостаточными» и делал вывод о том, что «на роковом рубеже прожитого отечеством тысячелетия, в переходную эпоху великого общественного переворота, одно это соединение всех интересов может спасти Россию от великих бедствий, могущих угрожать ей».1 Тем не менее при чтении текст приобрел иной смысл (в первую очередь благодаря интонационному рисунку) и был воспринят как антиправительственный акт.

1 См.: Тысячелетие России // Сборник статей, недозволенных цензурою в 1S62 году - Т.П. - Спб.: тип. Морского министерства, 1862.-С.351-354

2 См;. Н В Шелгунов Л П Шелгунова. МЛ Михайлов Воспоминания В 2-х томах -TI.-М.: Худ. лит, 1967 - С 187, Л Ф Пантелеев. Воспоминания. - М. ГИХЛ, 1958 - С 227-228; Вл Сорокин. Воспоминания старого студента (1858-1862) // Русская старина - 1906 - Т 128 - № 10-12. - С 465; Автобиография Николая Ивановича Костомарова. Публ Н Белозерской II Русская мысль - 1885 - № 6. — С.38-39.

Юбилейный ритуал не знает непреодолимых преград между устным и письменным словом; и такие устные формы, как поздравительная речь или заздравный тост, — суть произнесенные письменные тексты, эквивалентные юбилейным статьям официальной печати. Семантические различия здесь связаны с действием паралингвистиче-ских средств и пресуппозиций устного развертывания текста.

Реальный читатель в юбилейно-ритуальных текстах подменяется фактической адресацией. Текст - аксессуар события, и «контакт» с ним есть «контактность» самого события. Важно не прочесть стихотворение, а купить книжку, не вникнуть в суть «ораторских красот», а присутствовать при акте произнесения. Обязательным оказывается восприятие только тех смыслов, которым текст обязан своевременным появлением.

Заключение. Литературный дискурс года, замещающий долитературные вер-бально-циклические модели овладения временем, продуцирует коды самоописания (напр, год как наделенный автобиографией персонаж), позволяющие исследователю предпринять «развертывание» соответствующей совокупности текстов в их синхронной соположенности.

Открывается возможность рассматривать литературные факты как текстовую сферу порождения субъектности, а не только как «отражение» борьбы идей, «значительность» которых «подтверждена историей».

Самая «событийность» времени оказывается эквивалентной функциональности «письма» и «чтения», а также распределению в дискурсе некоторого набора ролей (автора, журналиста, читателя, критика, цензора, переводчика, исполнителя, издателя, книгопродавца, библиотекаря и т.п.).

Предельно нейтральное и детализированное развертывание ряда «годовых срезов» русской литературы может служить преодолению «выборочного» схематизма в сравнительно-типологических исследованиях.

В 1964 году, на рубеже «повзросления» французского структурализма, Ролан Барт, следуя А.Мартине,' говорил о «существенности» как принципе описания материала «с одной точки зрения», позволяющей успешно осуществить процедуру семиотического поиска в «разнородной массе фактов». (161).'

1 Барт, Ролан. Основы семиологии // Структурализм- «за» и «против». Сб статей. - М.: Пршресс, 1975 -С. 114-163.

Неизбежная произвольность выбора материала предполагает, однако, не только «насыщение корпуса фактов» (162) и «устранение диахронических элементов» (163), но также и самосинхронизацию, механизмом которой является «годовой текст литературы» как таковой.

Сохраняя признак однородности (печатный текст), оказывается возможным исходить из предпосылки само/взаимо-описания текста (и его частей), допуская разнообразие правил обнаружения времени в синхронии.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Псевдоним как способ внутрилитературного поведения (Д.Минаев, И.Панаев и. А.Псевдонимов) // Philologia. Рижский филологический сборник. Вып.1. - Рига: ЛУ, 1994.-С.23-30.

2. «Несравненная Юлия» (Юлия-Шарлотта фон Икскуль и проблема «наивного авторства») // Philologia. Рижский филологический сборник. Вьш.П. - Рига: ЛУ, 1997. -С.49-56. (В соавторстве с С.Н.Дауговишем).

3. Гарибальди как фантом русской литературы 1862 года // Philologia. Рижский филологический сборник. Вып.Ш. - Рига: ЛУ, 2000. - С.48-67.

4. «Латыши, их язык и литература» в славянофильском дискурсе (на материале русской публицистики 1862 г.) // Сравнительное литературоведение в Восточной Европе и в мире. - Рига: Pëtergailis, <2000>. - С. 130-145.

5. Пожар и молва (К описанию «текста петербургских пожаров») // Philologia. Рижский филологический сборник. Вып.IV — Рига: ЛУ, 2002. - С.130-145.

6. «Другой Базаров» (О роли интерпретатора в мультипликации литературного образа) // ¿mogus ir 2odis - Vilnius- Vilniaus pedagoginis universitetas, 2003. - T.2. -

№ 5. - C.45-50.

7. Образ поляка в русской публицистике 1862 года // Филологические чтения: 2004. - Даугавпилс: Изд-во Даугавпилсского ун-та «Saule», 2005. - С. 103-114.

8. Петербургские пожары 1862 года // Три века С.-Петербурга. - Т.З: XIX век. (Энциклопедическое издание). - 0,2 печ.л. (В печати).

4214

РНБ Русский фонд

2006-4 9981

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Блума, Анита Яновна

Введение

Глава I Автор и читатель как участники литературной конвенции 26 Литературность авторства 26 Читатель как участник жанровой конвенции 31 Примечания

Глава II. Дискурс пожара 51 «Образы» периодики и бытование «пожарного» текста 54 Структурирование событийности 65 «Устпость» как самоописание текста 119 Примечания

Глава III. Время и событие тысячелетия 131 Субъективация времени в тексте тысячелетия 139 Юбилей и овладение временем 159 Памятник тысячелетия как пространственно-пластический эквивалент субъективированного времени 180 Авторская функция в тексте «празднества» 212 Примечания 231 Заключение 234 Приложения

Прилож. № 1. Распределение «текстов пожара» по типам изданий 241 Прилож. № 2. Распределение «текстов пожара» по периодическим изданиям

Прилож. № 3. «Полилог» периодических изданий в тексте пожара 244 Прилож. № 4. Распределение «текстов тысячелетия» по типам изданий 249 Прилож. № 5. Распределение «текстов тысячелетия» по периодическим изданиям» 250 Прилож. №№ 6-9 Памятник «Тысячелетию России» 252 Прилож. №10. Библиографические списки источников:

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Блума, Анита Яновна

Актуальность темы. В гуманитарных науках, которые, в отличие от точных и естественных, ориентированы преимущественно на понимание как таковое, нежели на прикладное освоение опытных данных, актуальность темы всегда относительна. С одной стороны, она определяется «историческим моментом» и «общественным настроением», повышающими t интерес к тем или иным текстам, с другой - естественной сменой научных парадигм. Таким образом, сегодня актуализируется переосознание казалось бы всесторонне изученной и вполне «хрестоматийной» литературной ситуации 1862 года, позволяющей провести параллели с недавним еще периодом истории России, что представляет и несомненный типологический интерес. 1862 год весьма знаменателен в истории России. Это год породивших мифы петербургских пожаров, сотносимых со сменой правительственных политических ориентаций; год появления «Отцов и детей» И.С.Тургенева, вызвавших острую полемику в печати; год празднования тысячелетия России, связанного с осмыслением в русской периодике пройденного исторического пути. Литературное отражение главных событий 1862 года представляет значительный историко-литературный и герменевтический интерес.1

Объект, предмет и методологическая основа исследования. В представленной к защите работе исследование объекта осуществляется как ме-таописательная процедура, обращенная к «дискурсивной формации» (М.Фуко2). Предмет понимается нами как «языковое пространство» сосуществующих высказываний, имеющих функцию самоотюания. Как явление языковое, литература обладает атрибутивным свойством саморефлексии, и в литературной картине года присутствует ее «автопортрет». Метаописание словесности может быть адекватным только при учете ее самоописания. *

Исследование такого рода допускает присутствие «технического субъекта», наделенного лишь терминологической компетенцией и правом соблюдать установку на невмешательство в «ценностно-прагматическую реальность» русской литературы «исторического 1862 года».

Знание», которое позволяет извлечь из себя такого рода «объект», всегда относительно и может приобретать значимость и быть обсуждаемым лишь в различных по сложности техниках «преломления материала». Технически корректными здесь представляются:

- обособление высказываний, вошедших в текстовую практику;

- соположение / иерархизация обособленных фрагментов;

- формализация наблюдаемых признаков;

- приведение формальной конструкции в порядок, позволяющий выстраивать «научный текст»3.

Помня о том, что «текст» не то же, что «явление», но сочетаемость «условий порождения», обнаруживаемых в нем самом, мы исходим из акцидентной заданности категорий «времени» и «субъекта».

Текст - это многолинейный процесс «переоформления языка» и «привнесения в язык,событий, разыгрывающихся в социуме», т.е. «стратифицированная история означений». Двоякочитаемость (язык / социум) текста и заставляет обращаться к «означениям» как таковым, рассматриваемым «вне субъектности».4

- учет максимального возможного числа печатных текстов 1862 года;

- рассмотрение основных концептов литературности: автора, читателя, жанра, темы, заглавия текста, определяющих поэтику словесности 1862 года;

Источниковую базу исследования составляют печатные тексты, опубликованные в 1862 году на русском языке. Исходя из гипотезы о множественности определений «литературы», о размытости границ между литературой» и «не-литературой» в 1862 году, представлялось невозможным и недопустимым априорное выдвижение критериев литературности для ограничения материала исследования, поэтому учтены все печатные тексты: опубликованные в русских периодических изданиях, вышедшие отдельными книгами, брошюрами, листками, а также — в «Сборнике статей, не дозволенных цензурою в 1862 году», напечатанном в конце того же 1862 года. Ирключение составляют тексты, опубликованные в губернских и епархиальных ведомостях, которые по большей части имеют сугубо информативно-прикладной характер. Таким образом, источниковую базу исследования составляют более 15 ООО текстов русской словесности. Подробно анализируются тексты, отражающие основные события 1862 года - петербургские пожары (221 публикация) и празднование тысячелетия России (238).

Материалом исследования не являются рукописные тексты 1862 года, поэтому письма, дневники, воспоминания, относящиеся к рассматриваемому дериоду и опубликованные уже после 1862 года, а также некоторые неопубликованные архивные материалы использованы в работе преимущественно в качесте справочных источников.

Степень разработанности проблемы и научная новизна исследования. Литературной и общественной жизни 60-х годов XIX века посвящены многочисленные работы русских и зарубежных литературоведов и историков. Многоаспектно изучены произведения крупнейших писателей этого периода (см. труды Э.Г.Бабаева, А.И.Батюто, Н.Ф.Будановой, Г.А. Бялого, В.В.Гиппиуса, В.С.Дороватовской-Любимовой, Г.Б. Курляндской, Л.М.Лотман, А.Мазона, В.М.Марковича, В.А.Твардовской, В.Н.Топорова, В.Ю.Троицкого, В.А.Туниманова, Г.М.Фридлендера, А.Г.Цейтлина), общественно-политический и литературный контекст времени (исследования Дж.Брукса, Б.Ф.Егорова, К.Келли, И.А.Паперно, А.И.Рейтблата, П.С. Рейфмана, И.Г.Ямпольского), история цензуры (Н.А.Гринченко, В.С.Из-мозик, Н.Г.Патрушева, В.А.Сомов, И.П.Фут, Д.А.Эльяшевич), издательская и книгопродавческая деятельность (И.Е.Баренбаум, А.И.Рейтблат), описаны и частично опубликованы архивные материалы, относящиеся к этому периоду. Однако представление о литературной ситуации 60-х годов не может быть полным без учета текстов, не вошедших в «золотой фонд русской классики», но отражающих характерную для эпохи демократизацию литературы, ее выраженные политематичность и полифункциональность, подвижность (расшатывание) литературных норм, активный поиск средств публичного самовыражения.

Многочисленные исследования посвящены основным событиям 1862 года. Особо следует отметить труды М.К.Лемке, Б.П.Козьмина, С.А.Рей-сера, Н.Г.Розенблюма о петербургских пожарах и О.Майоровой о праздновании тысячелетия России, в которых события представлены главным образом как исторические факты. Тем не менее обилие текстовых манифестаций «петербургских бедствий», а также юбилея России, требует рассмотрения этих событий и как фактов литературы.

Монопроблемность, а равно — солидарность vs. «критическое» истолкование литературных фактов их интерпретаторами в ряде предшествующих исследований могут быть скорректированы путем максимального расширения корпуса изучаемых текстов (в идеале - всех публикаций рассматриваемого периода) и применении таких нейтральных способов описания, как отбор текстов по принципу частотности и экспозиция в «самоописании литературы». В разработке и применении методики «самоописания литературы» и заключается новизна предпринятого исследования.

Научно-практическая значимость исследования. Сделанные в работе выводы могут представлять интерес для специалистов в области литературоведения, фольклористики, культурологии, истории, социологии и могут быть использованы при подготовке лекций, спецкурсов, в дальнейших типологических исследованиях дискурса русской литературы XIX века. Списки источников, а также статистические данные, представленные в Приложениях к работе, являются справочным материалом для изучения литературной и общественной жизни 1862 года.

Обозначенные в заглавии хронологические рамки - 1862 год -, которыми ограничен материал исследования, конвенциональны и, вместе с тем, «естественны». Характерное для середины века «господство периодической литературы» над «литературой отдельных изданий» означает ориентацию на читателя не идеального, а реального, живущего «по законам природы» («с наступлением теплой погоды» он «перебирается на дачу», где нужно чтение, «разгоняющее скуку») и по календарю (ему «хочется в великий пост почитать святое», а к Елке иметь широкий выбор подарочных книжек). Таким образом, полный годовой комплект периодики и «праздничной литературы» предоставляет и «полный» (циклизованный) набор тем, жанровых форм, авторских ролей, возобновляющихся из года в год.

Если учесть неизменно сохраняющуюся в культуре в целом (хотя и ослабевающую после «времени Белинского» в литературе) традицию «годовой отчетности», то можно говорить и об осознанно деятельном (не только «естественно» ощущаемом) завершении годового цикла, ведь в «литературной и общественной жизни» (все-таки строго не зависящей от 8 погоды) конец старого и наступление нового года не что иное как семиотическая процедура актуализации знаков прошедшего и будущего времени, которые могут взаимодействовать по-разному. Так, можно говорить, что «Русь в январе Рубикон перейдет» и «все в нашем отечестве потечет по-новому» (передразнивание увлекающихся «прогрессистов» Д.Минаевым) или же уверять, как это делают преимущественно редакторы периодических изданий (в конце 1861, 1862 и 1863 года), что «в будущем году редакция будет преследовать те же цели, которым она посвятила себя в этом году» и «направление журнала не изменится». Т.е., в такие моменты не столь важно, что именно сказать, но важно говорить, поэтому даже вполне естественно предполагать (подобно одному из «лингвистов-этимологов», обнародовавшему свои соображения как раз по поводу наступления 1862 года), что «год коренное слово, от которого, вероятно, происходит и глагол гадать, т.е., говорить».5 Следовательно, моменты смены лет подходят и для «вклинивания» взгляда «стороннего наблюдателя», так как сами по себе они говорящего ни к чему не обязывают и ничего ему не предписывают, но предоставляют удобную точку видения и отсчета. Как писал один из публицистов, «по частям явления бывают как-то невидны, да и судить о них как-то неудобно в то время, когда они только что совершаются; но иное дело, когда начинаешь подводить им итог».6

Итак, год маркирван, выделен в ходе времени прежде всего событиями, поэтому любопытно проследить, каким в последние дни декабря виделся современнику уходящий 1862 год. «Мы прощаемся с 1862 годом, - писал сотрудник «Сына отечества», — прежде всего как с годом, в который Россия закончила свое тысячелетнее существование и вступила в новую тысячу лет. <.> Мы прощаемся далее с 1862 годом, как с годом великих реформ. Монаршей волей в этот год много доброго сделано для России <.>. <.> обнародованы положения нового судопроизводства и судоустройства - гласного, того, чем хвалится Европа, как лучшим своим учреждением. <.> судебная реформа станет рядом в истории с освобождением крестьян. Этими реформами Россия догоняет Европу и становится в уровень с ней. Важное преобразование готовится также и в заявленном преобразовании земских, губернских и уездных учреждений <.>. Не забудем работ и трудов комиссий по составлению нового устава русских университетов и устава цензурного; не забудем хода крестьянского вопроса, наконец вспомним и то, что настоящий год — последний год владычества откупов. <.>

Литература, например, приобрела довольно хороших произведений. Так в течение этого года явилась драма г. Островского «Козьма Минин», рассказ г. Писемского «Батька», «Записки 'из Мертвого Дома» г. Достоевского; явилось довольно и произведений второстепенных талантов; явилось довольно и дельных книг. <.> Во всяком случае в течение этого года литературой сделаны некоторые приобретения. Можно-бы сказать то же и о народном просвещении. <.„>

Но обертываем медаль, и каким тяжелым и трудным тот же год является перед нами. Каким страшным и грустным становится воспоминание о нем. С одной стороны мы видим постоянные волнения и неурядицы в Варшаве, частые в ней демонстрации, заговоры, даже покушения на убийство таких лиц, как Великий Князь Наместник, вызывающие как наказание виселицу и расстреливание, с другой — слышим о голоде в Финляндии, о нужде наших ближних в числе более трехсот тысяч в куске насущного хлеба. В то же время в Петербурге следует несколько страшных один за другим пожаров, которые наводят ужас на всех жителей. Не избегла этого бедствия и провинция <.>. Ко всему-то этому присоединилась еще подпольная литература - плод несчаст- -ного увлечения; стали являться какие-то листки - пустого, но запрещенного содержания. Все это вызвало со стороны правительства строгости, особенные меры, аресты, заключения. <.>

Обращаясь к литературе, видим, что и ей не совсем-то посчастливилось. Три журнала были запрещены и два из них безмолвствуют еще до-сих-пор. Да и вообще она как-то стала менее оживлена, некоторые писатели круто повернули назад и стали явно восставать против того, что говорили и утверждали сами же. Мы видели в этой литературе несколько таких скандалов, каких мы не желали видеть в ней. Наконец, в этом же году закрыты народные читальни, закрыты некоторые воскресные школы, стоял закрытым здешний университет, умолкли публичные лекции, нет пока и помину о публичных чтениях. Все это и заставляет нас, прощаясь с 1862 годом, как годом важным в жизни России, проститься с другой стороны с ним и как с годом трудным и не без болезни прожитым, и пожелать, чтобы он в этом отношении не повторялся.»7

Для литературоведческого исследования все эти события, конечно же, имеют значение лишь постольку, поскольку они могут становиться знаками литературности, например, темами словесных текстов, и в этом отношении год 1862 ничем не примечательнее любого другого, ведь, как известно, события общественные и литературные не находятся в прямой зависимости. Однако отличительной особенностью словесности 1862 года является ощущение «историчности переживаемого момента», осознание самих себя - пишущих и читающих - «историческими лицами», деяния которых «рассмотрит» и «оценит» «будущее племя»8.

В течение нескольких лет это ощущение времени перерастает в потребность синхронизации фактов, весьма существенно отличающейся от традиционных способов, основанных на заранее сформированном представлении о характере и значимости событий, требующем строгой систематизации фактов. Так, в 1862 году С.Полторацким было предпринято издание «Синхронистических таблиц русской литературы», полезных, по мнению составителя, для того, чтобы иметь «возможность сравнивать настоящее с прошедшим и сближать литературные и общественные события одной Ь эпохи с другою» , т.е. читателю предлагалось проследить не за синхронией событий и явлений, а за синхронизацией представлений об их сходстве и различиях, об их связях и, следовательно, о месте в «истории», точно обозначенном «клеточками» таблиц. Отсюда должен был следовать тот или иной вывод об «эволюции» литературы, который, по сути, тоже моделировался составителем посредством предпосланных таблицам эпиграфов: цитатой из Чосера «II n'y a de nouveau que се qui a vielli»10 и более пространным изложением той же мысли уже в другую эпоху: «Занимательно, а иногда и очень полезно, разбирать старое, и особливо, рассматривать предметы, которые многим казались уже давно решенными, и о которых, как полагают, нельзя и сказать ничего нового. Но давно уже один философ написал у себя на стене: пет ничего нового под солнцем, а другой к его надписи прибавил слова: исключая того, что было забыто.» (Николай Полевой, 1837).11

Принцип циклической синхронизации представлений о событиях лежит в основе и традиционных месяцесловов, составляемых с целью обратить внимание на события, которые следует отметить и с которыми «имеет смысл» синхронизировать те или иные факты повседневной жизни.

Параллельно с подобными способами описания года «каким он должен быть» к концу 60-х появляется желание осознать и показать год «каков он есть». Так например, в 1869 году Ф.М.Достоевским было задумано издание «ежегодной огромной и полезной и необходимой для всех книги, листов в шестьдесят печатных мелкой печати», которая «должна <.> появ-t ляться каждый год в январе месяце».12 В романе «Бесы» этот замысел передоверен Лизе Тушиной, которая рассказывает Шатову о задуманном ею «литературном предприятии»: «Издается в России множество столичных и провинциальных газет и других журналов, и в них ежедневно сообщается о множестве происшествий. Год отходит, газеты повсеместно складываются в шкапы или сорятся, рвутся, идут на обертки и колпаки. Многие опубликованные факты производят впечатление и остаются в памяти публики, но потом с годами забываются. Многие желали бы потом справиться, но какой же труд разыскивать в этом море листов, часто не зная ни дня, ни места, ни даже года случившегося происшествия? А между тем, если бы совокупить все эти факты за целый год в одну книгу, по известному плану и по известной мысли, с оглавлениями, указаниями, с разрядом по месяцам и числам, то такая совокупность в одно целое могла бы обрисовать всю характеристику русской жизни за весь год, несмотря даже на то, что фактов публикуется чрезвычайно малая доля в сравнении со всем случившимся.

- Вместо множества листов выйдет несколько толстых книг, вот и все, — заметил Шатов.

Но Лизавета Николаевна горячо отстаивала свой замысел <.>. Книга должна быть одна, даже не очень толстая, - уверяла она. Но, положим, хоть и толстая, но ясная, потому что главное в плане и в характере представления фактов. Конечно, не все собирать и перепечатывать. Указы, действия правительства, местные распоряжения, законы, все это хоть и слишком важные факты, но в предполагаемом издании этого рода факты можно совсем выпустить. Можно многое выпустить и ограничиться лишь выбором происшествий, более или менее выражающих нравственную личную жизнь народа, личность русского народа в данный момент. Конечно, все может войти: курьезы, пожары, пожертвования, всякие добрые и дурные дела, всякие слова и речи, пожалуй, даже известия о разливах рек, пожалуй, даже и некоторые указы правительства, но изо всего выбирать только то, что рисует эпоху; все войдет с известным взглядом, с указанием, с намерением, с мыслию, освещающею все целое, всю совокупность. И наконец, книга должна быть любопытна даже для легкого чтения, не говоря уже о том, что необходима для справок! Это была бы, так сказать, картина духовной, нравственной, внутренней русской жизни за целый год. <.> Шатов стал понимать.

- Значит, выйдет нечто с направлением, подбор фактов под известное направление, - пробормотал он <.>.

- Отнюдь нет, не надо подбирать под направление, и никакого направления не надо. Одно беспристрастие - вот направление.

- Да направление и не беда, - зашевелился Шатов, - да и нельзя его избежать, чуть лишь обнаружится хоть какой-нибудь подбор. В подборе фактов и будет указание, как их понимать. <.> Дело это - огромное. Сразу ничего не выдумаешь. Опыт нужен. Да и когда издадим книгу, вряд ли еще научимся, как ее издавать. Разве после многих опытов; но мысль наклевывается. Мысль полезная.»13

Любопытно, что в самом сюжете романа, как уже многократно отмечено исследователями, нашли преломление реальные события целого десятилетия, которые в романе совершаются в течение нескольких недель и не могут быть соотнесены с исторической хронологией. Так например, события и тексты 1862 года отражаются в романе на разных этапах развития сюжета. Ограбление «иконы богоматери», с которого начинаются явные проявления «бесовства», по всей вероятности, отсылает к аналогичному происшествию в Твери весной 1862 года14, литературное утро «в пользу гувернанток» - к литературному вечеру 2 марта 1862 года в Петербурге, пожар в «заречьи» — к петербургским пожарам 1862 года.15 Здесь, по всей вероятности, можно говорить не только о специфике художественного времени, но и о таком восприятии времени реального, при котором происходит абстрагирование от взаимообусловленности событий, и они «делаются» не последовательными, а одновременными в тексте литературы (у Достоевского - в его «большом тексте»).

Таким образом обнаруживается существенное отличие времени литературного от времени исторического, по-своему объединяющего и разъединяющего события. С точки зрения исторической хронологии 1862 год -единица условная, поскольку, например, согласно установившемуся мнению об «эпохе реформ», «майскими пожарами» 1862 года заканчивается «период либеральных» преобразований» и наступает «время правительственной реакции». В самом же годовом тексте «поворотное» событие отнюдь не связывается с коренными изменениями общественной и литературной жизни. Здесь, напротив, создается единый сюжет и образ года16,

1 п год как мифологическая персонализация времени . Это год «тысячелетия t

России», год «страшных бедствий столицы», год издания «Отцов и детей» и разгула «базаровщины», год «небывалых холодов в июне» («зеленая зима») и т.д. Хотя в предновогодних обзорах присутствует известная иерархия событий (глобальных и локальных, общественно и личностно значимых), все они перечисляются «через запятую», составляют ряд «совершившихся фактов», в котором любой из них (как автономный и невзаимосвязанный с другими) может быть актуализирован в зависимости от хода развертывания самого текста.

Подобно годовым обзорам модель синхронного описания событий за несколько дней, за неделю, за месяц представляют так называемые современные обозрения и фельетоны, которые в это время, как правило, и начинаются с простого перечня описываемых фактов. Постулированный фельетонистом «Отечественных записок» принцип построения такого рода текстов - «вали все в кучу — после разберем» — является, с одной стороны, характеристикой времени, которое движется «с ускорением» и требует уловления фактов, позволяя оставить их анализ на будущее, но с другой — говорит о невозможности иного текста для фельетониста, авторская роль которого предполагает «погруженность в материал». Здесь нет «объективно» (общепризнанно) важных и маловажных фактов (например, грандиозному празднованию тысячелетия России фельетонист «Сына отечества» посвящает несколько печатных листов, фельетонист «Времени» -несколько строчек), нет общепризнанной иерархичности, а зачастую и хронологии фактов в ряду других - факт не готовая данность, а отношение, устанавливаемое только в тексте.

В синхронном описании и литература года представляет собой корпус 18 текстов , рядоположенность которых устанавливается «повременностью» изданий, а в их составе - жанром, объемом, зачастую просто случаем.

Таким образом, отбор материала для описания литературы определяется не принципрм «значимости», а «характерности», который, разумеется, может пониматься и осуществляться по-разному. Так например, К.Скальковский, автор обзорного издания о женщинах-писательницах прошедшей половины XIX века, выражает согласие с правилом, по которому «для изучения какой-нибудь эпохи необходимо обрашаться преимущественно к писателям второкласным», ибо «первокласные гении парят над обществом и указывают ему пути к развитию; писатели второстепенные идут с ним всегда рядом и сочинения их служат полным отражением его жизни»19. Несомненно, в любое время существует некий «священный список» авторских имен, представление о котором находит отражение в текстах этого периода. Однако, если можно говорить о писателях «первостепенных» и «второстепенных», как о реализации мифа, сложившегося на протяжении некоторого времени, то нет оснований для подобной градации текстов, обозначенных этими именами, поскольку они и печатаются, и читаются «сейчас». Синхронное описание литературы условно определенного «отрезка времени» и предполагает абстрагирование от каких-либо оценок, данных «историей», и становление на «позицию самого текста», делающего современника «автором», «читателем», «героем», «издателем», «критиком» или «цензором». При таком подходе основными и фактически единственными критериями «характерности» становятся частотность и сочетаемость литературных публикаций.

Различная сочетаемость текстов (количественная и качественная) указывает на полилитературность печатного дискурса 1862 года, что подтверждается и множественностью представлений о тексте как «литературе».

Следует отметить, что условность понятия «литература» вполне осознается современниками. Когда, например, один из корреспондентов журнала «Чтение для солдат» обращается «к товарищам» с призывом принять участие в создании «Сборника солдатских сочинений», он, кроме прочего, делится с ними мыслью о том, «какой простор» ныне «открывается для <.> солдатской переписки, которую, пожалуй, назовем хоть и литературной»20. (Курс'ив мой. - А.Б.) Т.е., литература - это то, что кем-то может быть названо литературой, и, поскольку определение «литература», как правило, является оценочным (литература <-> не-литература = положительное отрицательное), то попытку отнести те или иные тексты к «литературе» можно оспорить, но нельзя отвергнуть, так как единых критериев литературности не существует, их «многое множество», а значит — против аргумента всегда может быть найден контраргумент.

Итак, цитированное выше солдатское письмо «к товарищам» обнаруживает ставшее уже общепринятым отождествление «литературы» и «печатного слова». Поскольку распространение грамотности, следовательно, написание разного рода текстов, относится к тому, «что в последнее время считается полезным ввести в круг занятий солдат», то можно предположить, что, например, «письма к родным», «к товарищам-солдатам», «солдатские дневники», составляющие важную часть армейского быта, будучи напечатанными, приобретают иной статус. Таким образом, литература противостоит не только устному слову (что общепризнанно), но и рукописному, писанному «для себя», для персональной коммуникации. Когда же посредством печати слово становится «общим достоянием», оно тем самым из быта переходит в «литературу».

Отсюда вывод, ставший уже «общим местом» текста «эпохи реформ» литература должна служить обществу», отражать его настроения и по-1 требности, сообразовываться с его запросами. С этой точки зрения та же «солдатская переписка» или хотя бы «сообщения о разливах рек» явяля-ются литературой, тогда как «эротические стишки Крестовского» или «соловьиные трели Фета» - не вполне литература, а «ненужное марание бумаги», «занятие праздного ума и воображения».

Существенно при этом, что литература должна служить именно «обществу», а не «кружку» или «партии». Эта мысль полемически актуализируется, например, при обсуждении новейшего сочинения В.Гюго. «"Les Mi-serables" <.> собственно не роман, - пишет сотрудник «Сына отечества», - как о романе, служащем изображением жизни, верном жизненной правде, захватывающем стороны народного быта, Виктор Гюго и не думал о своем произведении. Он имел

17 иное на уме. Член известной политической партии, оставшийся, так сказать, за штатом, но с чувством'крайнего неудовольствия, с пеной у рта, поклонник затем известной теории социализма и коммунизма, принужденный видеть и здесь вместо ожидаемого успеха неудачу, Виктор Гюго в романе своем просто на просто делает новую по

21 пытку послужить и своей партии, и своей теории.»

Служение обществу», однако, не означает и служение так называемому «большинству», которое, в отличие от «мыслящего меньшинства», весьма мало подвержено влиянию «прогрессивного духа времени» и ждет от литературы всегда почти одного и того же. «Массы народные и большинство живет более чувством и воображением, чем рассудком, — отмечается в рецензии на «Les Miserables». -<.> Отсюда большинству нравится все фантастическое, 1 идеальное. Над чем человек мыслящий стал бы хохотать, то забавляет и тешит большинство. Мир недействительный здесь не различается от действительного. Пишут, значит так бывает и может быть и на самом деле - вот заключение. Да большинство и не видит причины отвергать эти фантастические представления, напротив, оно радо им; и ему горько, когда его разочаровывают. Причина опять проста. Большинство -всегда и везде в загоне, в застое, в нужде; счастливцев всегда было и будет меньше, чем страдальцев. Таким образом большая часть смертных имеет всегда право смотреть на действительность как на горькую действительность, скорее жаловаться на нее, чем восхищаться ею, бегать, чем желать ее. Она тяжела, скучна, приторна. Поэтому большинству и очень приятно, когда его отрывают от этой страшной для него почвы, от этой безотрадной среды и уносят в иной мир, говорят о лучших днях, рисуют перед ним возможность счастия. В таких представлениях человек бедный и угнетенный или уже наскучивший настоящим находит для себя отраду, средство забыться. Как же тут требовать, чтобы он не кидался на подобные представления? <.> «Les Miserables» не могут не нравиться. В них нет правды, но большинство этого и не хочет знать; - в них

22 все фантазерство и эффект, - но он-то и нужен неразвитым массам.»

Таким образом, существует «литература большинства» и «литература меньшинства», и критерием оценки произведения не может служить «читаемость», «покупаемость» книги. «Публика может говорить свое, критика свое. Иначе писать критику и не стоило бы и было бы не зачем, а следовало бы просто

18 наводить справки в книжных магазинах и сообщать затем цифру проданных экземпляров. Чего больше продано, то, значит, и лучше.»

Однако, согласно «социологическим» наблюдениям «просветителей народа», воспитателей, самих литературных критиков, так называемая «литература большинства» «положительно вредна». Речь идет здесь не о распространенном еще мнении, что вообще «учиться вредно» и «читать вредно», а о том, как текстовая реальность соотносима в сознании читателя с действительностью. В частности, один из обозревателей «народного чтения» приводит пример с книжкой «О солдате Яшке», «в которой с таким сочувствием рассказывается о плутнях солдата Яшки, что читатель, мало развитый нравственно, после этого чтения пожалуй сочтет для себя приятным и возможным подражать солдату Яшке. <.> К сожалению, подобных книг очень много обращается в народе; и, может, тут частию нужно искать причину того факта, который заявил г. Даль, что грамотные крестьяне, сравнительно, гораздо чаще попадали в острог за преступления.»24 Некоторые, напротив, оказавшись во власти «романтизма», «отуманивающего» «мечтательными картинами небывалой жизни и пустыми вопросами, вводящими мысль в чад и мрак таинственной неестественности», «склоняются перед силой судьбы»; в народе «ослабевает предприимчивость и решительность», продолжается «дремота мысли» и

25 апатическое обленение воли». Более опасно, однако, «романтическое увлечение» разными «идеями», в частности, теми, которые «проповедует» Гюго в своем новом романе. «В то время, как другие с радостью смотрят на успех его и восхищаются огромной цифрой читающих его, - мы встречаем подобные известия с грустью в сердце, со страхом в душе, - пишет критик. - Нам чудится мошенничество, поднимающее голову, торжествующий порок, затоптанная добродетель, кичливая развратность, восстающие Гавроши, баррикады, кровь, позор правды и честности».26

Выход из «опасной» ситуации видится в это время в намеренном создании разных «социальных» литератур. Поскольку «читающая публика» разнородна, а в зависимости от сословия, рода занятий, пола, возраста отличается и «быт» людей, то нужно предлагать такие тексты, в которых конкретный читатель видел бы подобие окружающей его действительности. Поддержание социального status quo (чтобы дети не увлекались «взрослыми» интересами, женщины - «мужскими» занятиями, «простой народ» не мечтал о том, что ему не доступно и т.п.) и является особой t целью «множения» литератур. Нужно, правда, сделать оговорку: «литературами» они, как правило, все-таки не называются, это «чтения» - «народное», «детское», «женское», «для девиц», «для солдат», «для мастеровых»

И Т.П.

Литература» же («настоящая») все-таки одна, и «служит» она «обществу» не как совокупности «индивидуумов», а как идее — «вводит, разумные убеждения в общественное сознание», «проповедует добродетель», «пробуждает благородные чувствования». В таком контексте актуализируется противопоставление «беллетристики» и «публицистики».

Термин «публицистика» в это время включается пишущими в один ряд с такими функциональными синонимами, как «журналистика», «журнальная деятельность», «печать», свободно взаимозамещающимися в контексте «литературы». Например: «Печать не есть какая-нибудь отдельная сфера, с которою можно распорядиться так или иначе, не касаясь окружающей жизни. Что такое печать? В ней сходятся все стороны жизни, развившиеся до сознания и получившие голос; в ней заинтересовано все, и с нею все связано. <.> отнять у печати какие-либо предметы значило бы отнять их у общественного сознания; стеснить литературу значило бы стеснить общественное мнение; уничтожить ее значило бы уничтожить ту нравственную жизнь в обществе, которая находит себе в ней выражение».28 О «жур-1 налистике» и «журнальной деятельности», претендующих на статус универсальной, всеобъемлющей формы «общественной и литературной деятельности», нередко говорится даже с явной иронией — они оцениваются в категориях «все» и «ничего». «Вся наша журнальная деятельность, т.е. почти вся литература, по мнению «Сына отечества», не представляет ровно ничего и лежит перед ним как пустынное поле».29 Или же: «Ужасно-много журналов у нас, а печатается хорошего - еще больше. Я затрудняюсь даже пробегать все журналы, не только прочитывать, и вижу, что многое перезабываю, многое путаю. Не могу хорошенько вникнуть в дух и направление разных писателей и чувствую, что отстаю от литературы, которая кишит хорошими мыслями. По этому поводу я и спрашиваю самого себя: «Что же делается с другими подписчиками, которые не могут читать всех журналов?» Эти несчастные просто не знают русской литературы; по-крайней-мере, они выхватывают из нее одни отрывкц, составляют ложные мнения и своим действием на литературу, в виде общественного мнения, еще больше путают дело.»30

Связь литературы и жизни» в это время считается основным принципом, которому должны следовать «пишущие перья». Жизнь сама по себе «литературна»31, и нет смысла «тешить публику вымышленными картинами», темы и сюжеты следует брать из «окружающей действительности». Так, один из «современных поэтов», несколько утрируя эту мысль, заявляет:

Я пишу произвольно о чем захочу, Что не встречу - все будет мне тэмой, Хоть на зло всем риторикам песни мои Я и назвал капризно поэмой. Мне завязкой послужит сегодняшний день, Мысль навеет - последняя книга, Для охотников даже - ручаться нельзя -И любовная будет интрига.» Сближение «литературы» с «жизнью», как видно даже по этому «программному заявлению», порождает множество «формообразующих» жанровых имен, раздвигающих пространство «литературы». Происходит намеренное «олитературивание» бытового устного слова, даже «вещей» и «явлений», ранее к литературе не относимых.

Таким образом, обновляется делимитация границ между публицистикой и беллетристикой, что сразу же начинает ощущаться носителями «нормативности». Беллетризация газетных текстов, выражаясь словами одного «нового литератора» (персонажа «Искры»), «мешает тому, чтобы их значение было как бы деловое». Будучи «слишком литературными», они «лишены как системы, так и жизненности, ибо как жизнь сложилась,

33 так ее и должно понимать». В то же время стремление беллетристов писать «в современном духе» и «на злобу дня» вовсе не находит поддержки у читателей. Если, например, издатели «Современника» полагают, что «упадок подписки на журналы и упадок всей книжной торговли, заметно обнаружившийся в прошлом году и усиливающийся в нынешнем», объясняется «недостатком влияния литературы на жизнь»34, то люди, занимающиеся непосредственно «экономической стороной» журнальной подписки и книжной торговли, отмечают, что «литература в настоящее время далеко не так близка народу и не так близко совпадает с его интересами, и не так существенно необходимо ее значение для большинства, как прежде во п с времена оракулов и письмовников» . Т.е., «публика» желает иметь не вообще «литературу», отражающую «жизнь как она сложилась» (некий новый «идеальный» текст), а тексты, соответствующие различным потребностям отдельных читателей и разнообразным интересам и ролям каждого из них. Так, например, изображенная в «Гудке» «модная» барышня (не только по «покрою платья», но и «по воззрениям») гуляет по саду «с Современником в руках», «жадно пробегая» «не Полонского стихи», а «Черл г нышевского статью». Другая, а может быть, она же, только вне роли «современной девицы», рассуждает:

Дай-ка возьму я «Письмовник Курганова» Или стихи Зорина, Иль «Воеводу», пожалуй, Иванова.

Критики ж скука одна.»37 Столкновение различных представлений о литературе остроумно обыграно в журнале «Светоч» в сценке встречи «начинающего поэта» с купцом, к которому он является с намерением недешево продать мнимому «покровителю литературы» свои стихи в виде «небольшой книжечки в светло-розовой обертке»(«товарный знак» литературности). Молодой человек, для которого «литература» — это как «стихи» (собственного сочинения), так и легкий заработок, а равно и купец («у которого вся библиотека, кроме счетных книг, состоит из календаря и святцев, а занятия литературою ограничиваются чтением Полицейских Ведомостей» и который вовсе не намерен тратить деньги на поощрение «сочинителей»), сходятся, на внелитературной «ценности» литературной «нормы». Когда купец замечает, что он «таких книжек, признаться, не читает», «содержание-то-с.», проситель возмущенно восклицает:

- Так-вам-не-нра-вится - содержание? Вот это:

В душе усердием и ревностью горя, Стремлюся я воспеть российского царя. Так подобное содержание вам, милостивый государь, не-нра-вится? Вы таких патриотических сочинений, писанных с любовью к отечеству и престолу, читать не-из-во-ли-те?

Бедный Иван Калиныч почуял инстинктивно беду. Его бросило в пот. Торопливо полез он в карман, достал красненькую бумажку и, подавая ее талантливому поэту, то проговорил заикаясь: - Нет-с. я с большим удовольствием-с!. очень рад-с!»

В каждой ситуации могут быть востребованы различные, иные, но сосуществующие «абсолютные» критерии литературности, хотя «литературность» эта может быть как со знаком «плюс», так и «минус».

Таким образом, в русской словесности 1862 года не существует единого, безальтернативного понимания литературы. В ситуации, когда норма постоянно пересматривается, обыгрывается, отменяется, все становится потенциально литературным. Нормативна только самоизменчивость литературной практики.

Примечания

1 См.: Гумбольдт В. фон. О задаче историка // Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. - М.: Прогресс, 1985. — С.292-306.

2 Foucault М. L'archeologie du savoir. Paris, 1969. P.65.

3 Foucault M. PP. 243-244.

4 Kristeva I. Semeiotike. Recherches pour semanalyse. Paris, 1969. PP.10, 349.

5 К.Страшкевич. Старый и новый год // Киевский телеграф. - № 1 (4 1). — С.1. Здесь и далее ссылки на тексты, опубликованные в 1862 году, делаются без указания года.

6 Листок // Сын отечества. Воскресные нумера. - № 52 (30 XII). - С. 1245.

7 Там же - С.1245-1247.

8 См. там же. - С. 1245.

9 С.Полторацкий. Синхронистические таблицы русской литературы. - М.: тип. газ. «Наше время». -С.1-2.

10 «Нет ничего нового, что не устарело бы».

11 С.Полторацкий. Указ. соч. — С. 1.

12 См. об этом в комментарии к роману «Бесы»: Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. - Т.12. - Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1975. - С.292.

13 Достоевский Ф.М. Указ. изд. - Т.10. - С. 103-104.

14 «Современная летопись» (1862. - № 27. — С.25) сообщала: «В Твери, 28 апреля, из церкви Покрова Пресвятыя-Богородицы, похищены, неизвестно кем, жемчужная риза с иконы Тихвинския Божия Матери и серебряный, вызолоченный венец, весом в 48 Уг золотников». Ср.: «В одно утро пронеслась по всему городу весть об одном безобразном и возмутительном кощунстве. При входе в нашу огромную рыночную площадь находится ветхая церковь Рождества богородицы, составляющая замечательную древность в нашем древнем городе. У врат ограды издавна помещалась большая икона богоматери, вделанная за решеткой в стену. И вот икона была в одну ночь ограблена, стекло киота выбито, решетка изломана и из венца и ризы было вынуто несколько камней и жемчужин <.>.» {Достоевский Ф.М. Указ. изд. - Т. 10. - С.252).

15 См. комментарий к роману. - Т.12. - C.3I0, 312, 314, 315.

Следует отметить также известное сходство описания убийства Лизы разъяренной толпой присутствующих на пожаре «зрителей» со «случаем на пожаре в Торжке» (Тверской губ.), ставшим одной из актуальных тем журналистики 1862 года. (См. об этом в гл. II наст, работы).

16 Ср.: иллюстрированный диалог 1861 и 1862 гг. в первом за 1862 год номере «Искры». (С.2).

17 В сатирической литературе он, кстати сказать, наиболее часто связан с различными проявлениями «чертовщины» — от масленичных беснований танцоров канкана до происков «темной силы», заявившей о себе «подпольной литературой» и поджогами столицы.

18 Взаимозависимость текстов даже при выраженной диалогичности и полемичности литературы начала 60-х годов, по сути, формальна, так как текст, на который делается отзыв («ответ», «вопрос», «несколько слов на.» и т.п.), является, как правило, лишь поводом для высказываний. Показательны, например, критические статьи об «Отцах и детях», в которых разбору произведения отводится весьма незначительное место по сравнению с рассуждениями о «базаровщине» как общественном явлении, о Тургеневе как великом писателе, который на сей раз оказался «не на высоте», о читателях «литературы» и т.д. и т.п.

19 К.Скалъковский. Предисловие // Женщины-писательницы XIX столетия. К.Скальковского. T.I. - Спб.: тип. Н.Рейхельта, 1865. - C.I-II.

20 А.Гаркушов (Страший вахмистр Ольвиопольского уланского полка). К товарищам // Сборник солдатских сочинений. Кн.1. Изд. редакции журнала «Чтение для солдат». — Спб.: Тиблен и К0, 1863. — С.2.

21 А.-ров. Бездольные. (Les Miserables). Роман Виктора Гюго // Сын отечества. Воскресные нумера. -№30(29 VII).-C.710.

22 Там же.-С.710-711.

23 Х-ров. Бездольные (Miserables). Роман Виктора Гюго // Сын отечества. Воскресные нумера - № 26 (1 VII).-C.616.

24 К.Охочекомоппый <ЩегловД.Ф>. Ближайшие средства для распространения образования в народе // Библиотека для чтения. - Т. 169. — № 2. — С. 18 (Совр. летопись).

25 А.С-ин. Несколько слов о народной литературе. (Два сорока бывалыцинок. С.-Петербург. 1862) // Библиотека для чтения. - Т. 173. - № 10. - С.55-56 (Совр. летопись).

26 А.-ров. Бездольные. (Les Miserables). - С.711.

27 Корреспондент «Кронштадтского вестника», например, сетует на то, что «нет у нас морских поэтов», а сотрудник «Сына отечеста» с удовольствием отмечает, что наконец-то в литературе нашел отражение «быт прикащиков» и что А.Ушаков печатает очерки «Из купеческого быта».

28 Заметка // Русский вестник. - № 10. - С.873.

29 -дъ <Эвалъд А.В>. О чем-нибудь // С.-петербургские ведомости. - № 17 (23 I). - С.75.

30 А.Ленивцев <Эвалъд А.В. ?>. Из моего дневника // Отечественные записки. — № 2. — С.11.

О том, что журналы действительно пытаются «охватить собой» «всю литературу», свидетельствует, например, «программная» статья «Петербургского вестника», в которой говорится: «<.> получающие наш журнал будут также ознакомлены и с другими журналами <.>. Чтобы сделать не скучнодлинные отзывы, для этого будут отзывы писаться кратко и с кратким описанием содержаний замечательных статей всех русских периодических изданий. Что же касается до вновь выходящих книг, то ни одна не будет забыта Петербургским вестником, так что публика всегда будет иметь список всех вновь выходящих книг с кратчайшим отзывом о достоинстве книги. Мы осмеливаемся думать, что наш журнал чрез это может служить хотя несколько каждому для сведения о общем ходе нашей отечественной журналистики.» (<Ред.>. Библиография // Петербургский вестник. - № 1.(1 I). - С. 19). В данном случае «журналистика» объемлет собою «литературу», располагая тексты о ней в зоне потенциального внимания к письменному слову как таковому.

31 Например, «тяжба, суд — это важный акт той драмы или комедии, которой действующие лица жили и живут не вымышленною общею с нами жизнию». (В.Ф. Процессы как выражение нравов // Северная почта. - № 2 (3 I). - С.5). «Иллюстрированный листок» даже публикует сообщения о происшествиях, названные «Драматическими материалами из полицейских летописей», которые, по мнению издателя, «заслуживают» литературного осмысления, ибо именно «воссоздание картины нравов известной эпохи есть отрасль литературы, пользующаяся ныне особенным сочувствием всех классов общества».

32 Обличительный поэт < Минаев Д.Д.>. Будни. Отрывки из современной поэмы // Гудок. -№ 13. - С.98.

33 Илья Чичервикин. Заграничные письма Ильи Чичервикина. Письмо 1 // Искра. - № 9 (9 III). - С. 127.

34 Сведения о числе подписчиков на «Современник» 1861 года по губерниям и городам // Современник. -Т.91.-№ 1. -С.169.

35 По поводу акционернр-литературных предприятий // Экономист. -№ 5/6. - Отд.Ш. - С.25.

36 Н.С. На даче // Гудок. - № 20. - С. 158.

37 <МинаевДД>. Дневник Темного человека // Русское слово. - № 2. - Отд.Ш. - С.21.

38 Петербургская летопись // Светоч. - № 2. - С.43-44.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русская словесность 1862 года"

Таковы основные выводы, которые позволяет сделать подробное изучение двух обширных фрагментов «событийного» дискурса русской словесности 1862 года: темпорально подвижного, «летучего» «текста пожаров» и «овеществляющего», «уплотняющего» темпоральность «текста тысячелетия». ,

В то же время фронтальный просмотр всех печатных текстов этого периода (около 15000) дает возможность наметить перспективы дальнейшего изучения проблемы самоописания на основе всего учтенного материала.

Очевидно, что при ситуативной недистанцированности пишущего и читающего, когда литературный текст воспринимается как акт актуального общения, существенную значимость обретают способы проявления и обнаружения авторской (и читательской") субъектности.

Интерес к писателю-современнику в это время наиболее часто сопря-1 гается с переменой его субъектной роли. Автор воспринимается как персонаж собственного текста (Тургенев, например, однозначно ассоциируется с «отцами»), а также делается «участником» сюжетов, эксплуатирующих его литературное амплуа (Тургенев превращается в «героя» «художественной критики» «Отцов и детей»). Таким образом, оказывается, что, хотя писатель и признается «творцом» текста, текст сам предполагает измененные («новые») литературные манифестации «автора».

Это обстоятельство существенно влияет на знаки авторства, которые зачастую обусловлены отношениями, устанавливаемыми между реальным автором и внутритекстовым субъектом. Чрезвычайное разнообразие «словаря» авторских имен, зафиксированных в текстах 1862 года, может представлять интерес как один из способов самоописания литературы.

Той же цели может послужить и выявление форм адресации текста. Желание автора (и, конечно же, издателя и книгопродавца) максимально расширить круг читателей в это время уже не может быть удовлетворено традиционно «обобщенным» адресатом. Условия «производства и сбыта» «литературного товара», непосредственно влияющие на выбор способа адресации, в это время уже вполне отграничены от адресованности как структурного атрибута самого текста. В беллетристике не только косвенные, но и прямые («рекламные») адресации становятся ситуативными и могут быть устраняемы (или варьируемы) с изменением литературного ранга произведения, а также его «рыночной стоимости».

В свою очередь публицистика осваивает множество приемов актуализации читательских интенций. Характерными становятся обращения к человеку как носителю «общественного самосознания», попытки возвести его индивидуальные интересы к идеологемам «свободы», «гласности» и прогресса». Адресации, акцентирующие социальную принадлежность подразумеваемого читателя (его характерологию, культурный обиход и способы самоосознания) не столько дифференцируют публику, сколько индексируют мнржественность бытовых и литературно-ролевых обликов современника. Адресация «для всех» и «для каждого», предполагающая пассивное потребление текста «одним из многих», заменяется передачей животрепещущей темы «на суд общественного мнения» или «на суд гласности», легитимацией высказываний частного лица от имени «общественности». Подобные обращения настолько частотны и общеприняты, что приобретают статус жанровых заглавий (в ежедневных газетах, сатирических журналах, брошюрах)

Устойчивость или подвижность жанровой номинации в значительной мере позволяют судить о характере литературной условности, поскольку изменения в языке не в последнюю очередь связаны с несоответствием потенциальной многозначности поименованного подразумеваемому в имени. Чрезвычайное разнообразие жанровых номинаций, характерное для словесности 1862 года, является, по всей вероятности, признаком олитера-туривания бытового слова, стремления разомкнуть границы «литературы».

Проследить процесс трансформации жанрового языка удобнее всего на примере «Отцов и детей» И.С.Тургенева, поскольку авторские дефиниции жанра, неоднократно менявшиеся не только в процессе работы над текстом, но и после его опубликования, были обусловлены как объективными факторами (несоответствием написанного первоначальному замыслу), так и гипертрофированной озабоченностью Тургенева мнением публики.

Харктерно, что жанровое определение «роман» было в начале 60-х годов общепризнанным знаком литературности. «Наш век, более всего склонный к анализу, что составляет и нашу силу и слабость, с большей охотой видит и изучает себя в романе, чем в драме», - писал критик журнала «Светоч». В первую очередь отмечалось, что роман, как никакой иной «род литературы», способен удовлетворять самым различным потребностям «мало-мальски образованного» читателя. «Явление, давно уже характеристически отличающее нашу эпоху, это преобладание формы романа над всеми прочими и преимущественно над стихотворной поэзией, - утверждал обозреватель «современного романа». — Что такое роман, как не жизнь общества, художественное воспроизведение той арены, где борятся, падают и торжествуют мир внешний и внутренний, жизнь материальная и моральная? Та поэзия, которою жила и дышала древность, все более и более становится для нас недоступною - факт постоянно подтверждающийся, совершающийся так-сказать «воочию». Редкий сборник стихов не выпадает из рук, на самых первых страницах, у того самого читателя, который в состоянии перечитать сотни романов. Мир внутренний, которого поэзия лирическая служит возвестницей и истолковательницей, мало занимает человека, по-крайней-мере в том объеме и с тех сторон, которые присущи поэзии. Болезненное и тревожное выражение индивидуального чувства поэта, обращенное на окружающий его мир, еще находит отзыв в читателе. Но это уже не та поэзия, образцы которой дал нам отживший мир. Абсолютное, отреченное миросозерцание поэта уступило место гибкому, подвижному, разнообразному уму романическому. Поэт слишком погружен в самого себя, он или поглощает в себе жизнь общественную или отворачивается от нее, тогда как романист скорее прилаживается к ней, он составляет существенную часть этой внешней или внутренней жизни общества, мечты или действительность которого он изображает. Роман берет время на ходу и свет как он есть. Если время дурно, если свет отдался материальным интересам, роман освоивается с этими вкусами, прилаживается и к этому росту, пользуется даже этим положением. Руководимый высшей идеей творчества, романист и среди самых неблагоприятных условий находит для себя зерно романа. Роман прост, 'когда просто само общество; он осложняется, когда общество измельчало. Этой-то принадлежностию духу и времени известного момента роман, в противоположность стихотворной поэзии, более отрешенной от жизни, сделался любиУ мой формой писателей, любимым чтением публики.»

Следовательно, «связь литературы и жизни», по мнению критика, именно в романе (как в самом тексте, так и в его бытовании) должна проявляться и проявляется наиболее очевидно. Расхожему выражению «литература - зеркало общественной жизни» «роман» придает сиюминутную индексальность и синхронизм. Когда, например, сотрудник «Кронштадтского вестника» называет «журнальную литературу» «зеркалом», в котором «посреди разных личностей и фигур отражаются также и гримасы и неловкие, смешные движения и позы», он говорит читателю: «зеркало не виновато», а «для уничтожения ненавистного образа стоит только сгладить безобразные морщны, гримасы или переменить неловкое положение».4 Роман уподобляют также «крайне подвижному» «зеркалу» автони-мических потребностей читателя: «Покажется, например, читателю, что он видит себя в своем зеркале слишком неотесанным, неряшливым в своем демократическом наряде — и романический ум, стараясь понравиться своему принципалу, начинает кокетливо убираться, у него появляются манеры, прикрашенные женской грацией. Не захочет читатель ограничиться настоящим, и роман начинает идеализировать как-бы по волшебству. Иной раз это капризное существо, недовольное собой и всем, найдет себя уродливым, жеманным или угрюмым, скучным, оно готово наконец смеяться над собою, согласно даже на то, чтобы его тешили на его же счет; услужливый роман, отбросив сантиментальные грезы, делается ироническим, насмешливым, доставляет своей модели злобное, но бесплодное удовольствие потешаться над самим собою. В другой раз этим существом овладеет злость за унижение, появляется головокружение от нравственного упадка и хочется ему видеть себя в своем зеркале таким, каким сделало его это опьянение смысла; роман, покорный и этой прихоти, щекочет нервы своего прототипа.»5

Говоря о промахах русского романа этого времени, критики постоянно отмечают оскорбительную нехватку «правды»: Тургенев в «Отцах и детях» «клевещет на молодое поколение», Достоевский в «Униженных и оскорбленных» изображает «небывалых людей», Писемский «Взбаламученным морем» «наводит дурман», «На ножах» Лескова - «не роман», а «злобный памфлет» и т.п. В целом же новейший роман «в эту наименее романическую из всех эпох»6 оценивается небезальтернативно: что для одних «литература», для других - «клевета» или «пустая фантазия».

Вернейшим индикатором плюралистического понимания «литературы» - ее сущности и назначения - в 1862 году стало появление романа «Отцы и дети», который сыграл исключительную роль в переосмыслении статуса писателя и, несомненно, был для читающей публики самым значительным литературным явлением. Для исследователя самоописания «литературы года» этот текст представляет безусловный эвристический интерес. По словам современника, Тургенев в своих произведениях «так наглядно» представлял «рост нашего общества», что «со временем будущий историк» мог бы посмотреть на них «как на документы общественного сознания».7

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Литературный дискурс года, замещающий традиционные циклические модели овладения временем, создает правила и приемы самоописания (напр., год как персонаж, наделенный автобиографией), позволяющие исследователю предпринять «развертывание» соответствующей совокупности текстов в их реальной соположенности.

Синхронистическая реконструкция всего корпуса печатных текстов (~ 97-98 %) одного года дает возможность наблюдать и анализировать дискурсивный статус разнородных («не знающих о существовании друг друга») публикаций и их сочетаний.

Открывается возможность рассматривать литературные тексты как сферу порождения субъектности, а не только как «отражение» борьбы идей, «значительность» которых будет «подтверждена историей».

Самая «событийность» времени оказывается эквивалентной функциональности «письма» и «чтения», а также - распределению в дискурсе некоторого набора ролей (автора, журналиста, читателя, критика, цензора, переводчика, исполнителя, издателя, книгопродавца, библиотекаря и т.п.).

Жанры понимаются (в синхронии) не как репертуар композиционных форм или же норм текстосложения, но как метаязык, функциональность которого выражена в наложении, снятии, примеривании, переносе, изобретении и рекомбинации «жанровых имен», без которых невозможно самоописание литературы.

Предельно нейтральное и детализированное развертывание ряда «годовых срезов» русской (или иной) литературы может служить преодолению «выборочного» схематизма в типологических исследованиях.

В 1964 году, на рубеже «повзросления» французского структурализма, Ролан Барт, следуя А.Мартине, говорил о «существенности» как принципе описания материала «с одной точки зрения», позволяющей успешно реализовать программу семоитического поиска в «разнородной массе фактов». (161).1

Неизбежная произвольность выбора материала предполагает, однако, не только «насыщение корпуса фактов» (162) и «устранение диахронических элементов»,(163), но также и самосинхронизацию, механизмом которой является «годовой текст литературы» как таковой.

Сохраняя признак однородности {печатный текст), оказывается возможным исходить из предпосылки само/взаимо-от&сшкя текста / его частей, допуская разновременность внутри синхронии.

Список научной литературыБлума, Анита Яновна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Списки источников к главам II-III см.: прилож. № 101.1. Справочная литература

2. Алфавитный указатель к официальной части Университетских известий (Киевских) за 1861 по 1872.-Киев, 1875.

3. Алфавитный указатель к периодическим изданиям Императорского общества истории и древностей Российских при Московском ун-те. 1815-1862 г. Сост. Александр Гриневич. М., 1862.

4. Алфавитный указатель статей Журнала Министерства Государственных иму-ществ за 11 лете 1857-1868 г.-Спб., 1869.

5. Алфавитный указатель статей, помещенных в Трудах Императорского Вольного Экономического Общества с 1855 по 1875 г. включительно. Сост. А.Теодоро-вич.-Спб., 1876.

6. Анненков П.В. Литературные воспоминания. М.: Худ. лит., 1983. - 694 с.

7. Библиографическое обозрение трудов Императорского Археологического Общества. Д.Поленов. К празднованию 25-летнего существования общества. — Спб., 1871.

8. Библиография литературы о И.С.Тургеневе. 1918-1967.-Л.: Наука, 1970. 188 с.

9. Быков П.В. Силуэты далекого прошлого М.-Л.: Земля и фабрика, 1930.-240 с.

10. В*** <Валуев П.А.>. 8 сентября 1862 года. Из воспоминаний современника // Русская старина. 1888. -№ 1.

11. Дневник П.А.Валуева, министра внутренних дел. T.I. 1861-1864. М.: Изд-во АН СССР, 1961.-422 с.

12. Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых от начала русской образованности до наших дней. Изд. 2-е. Пг., 1915-1918. -Т. 1-2.

13. Владиславлев И.В. Русские писатели XIX-XX ст. Опыт библиографического пособия по новейшей русской литературе. 2-ое перераб. и доп. изд. — М.: Наука, 1913.-244 с.

14. Гречулевич, Василий. Указатель духовного учено-литературного журнала Странник за первое десятилетие его издания. 1860-1869. Спб., 1870.

15. Даль В.И. Пословицы русского народа. М.: ГИХЛ, 1957. - 992 с.

16. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. T.I-IV. М.: Русский язык, 1978. - Т.1. - LXXXVIII, 69 е.; Т.2. - 779 е.; Т.З. - 555 е.; Т.4. - 683 с.

17. Двадцатилетие журнала Труды Киевской Духовной академии. Сост. Н.Король-ков. 1860-1879.-Киев, 1883.

18. Иконологический лексикон, или Руководство к познанию живописного и резного искусств, медалей, эстампов и проч. с описанием, взятым из разных древних и новых стихотворцев. Спб.: при Имп. Ак. Наук, 1763.

19. История русской литературы XIX века. Библиографический указатель под ред. К.Д.Муратовой. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1962. - 966 с.

20. Клеман М.К. Летопись жизни и творчества И.С.Тургенева. М.-Л.: Academia, 1934.-375 с.

21. Автобиография Николая Ивановича Костомарова. Публ. Н.Белозерской // Русская мысль. -1885.-№6.-С. 20-54.

22. Записки А.И.Кошелева. М.: Изд-во Мое. ун-та, 1991. - 238 с.

23. Лисовский Н.М. Русская периодическая печать 1703-1900 гг. (Библиография и графические таблицы). Сост. и издал Н.М.Лисовский. Отд. 1-2. Пг.: тип. Г.А. Шумахера и Б.Д.Брукера, 1915. - 267 е., 72 л.

24. Лисовский Н.М. Список указателей к русским периодическим изданиям XVIII-XIX ст. Сост. Н.М.Лисовский. Из журнала «Литературный Вестник». Спб.: тип. и лит. А.Э.Винеке, 1903. - 63 с.

25. Литературно-библиологический сборник. Труды Комиссии русского библиологического общества по описанию журналов XIX века. Пг.: Военная тип., 1918. -136 с.

26. Масанов Ю. В мире псевдонимов, анонимов и литературных подделок. М.: Изд-во Всесоюзной Книжной палаты, 1963. - 320 с.

27. XIX ст. Спб., 1902. - 652 с.

28. Мифологический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1991. - 736 с.

29. Настольный словарь для справок по всем отраслям знания. (Справочный энциклопедический лексикон). В III томах. Сост. под ред. Ф.Толля. Спб.: тип. и лит. И.Паульсона и Комп., 1863.

30. Нечаева B.C. Журнал М.М. и Ф.М.Достоевских «Время». 1861-1863. М.: Наука, 1972. - 319 с.

31. Николадзе Н.Я. Воспоминания о шестидесятых годах // Н.Г.Чернышевский в воспоминаниях современников. М.: Худ. лит., 1982. - С.243-253.

32. Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. М.: ГИХЛ, 1958. - 848 с.

33. Подробный алфавитный указатель статей, напечатанных в Военно-медицинском журнале с 1823 по 1893 г. Спб., 1895.

34. Пятнадцатилетие газеты Голос, изд. под ред. А.А.Краевского. Спб., 1878.

35. Русский биографический словарь. Спб.-М., 1896-1918. - Т.1-25.

36. Систематический указатель Военного сборника за 1858 1867 гг. - Спб, 1868. (Прилож. к № 4 Военного сборника за 1868 г.).

37. Систематический указатель к Христианскому Чтению за 1821-1870 гг. Сост. Н.Б<арсов>. Спб., 1872.

38. Словарь русских синоним, или сословов, составленный редакциею нравственных сочинений. 4.1. - Спб.: тип. Третьего Департ. Мин. Гос. Имущ., 1840. -С. 18-25.

39. Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины. М.: Intrada, 1995. - 320 с.

40. Переписка И.С.Тургенева. В двух томах. М.: Худ. лит., 1986. - 606, 542 с.

41. Тысяча анекдотов, острот, каламбуров, шуток, глупостей, забавных и интересных случаев и т.п. <„.>, переведены, собраны и составлены В.Строевым. Спб.: Изд. А.Смирдина и сына, 1856. - T.I-VI.

42. Указатель к изданиям Императорского русского географического общества и его отделов, с 1846 по 1875 г. Спб., 1886.

43. Указатель к неофициальной части Университетских Известий (Киевских) за 1861 по 1872.-Киев, 1874.л

44. Указатель к Оружейному сборнику за 1861-1872 гг. Состав. Н.Баренбаум. -Спб., 1873.

45. Указатель к периодическим изданиям Российской Академии и Отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. (Сост. А.А.Дьяков). -Спб., 1890.

46. Указатель к повременным изданиям Министерства Народного просвещения с 1803 по июнь 1864 г. 2 части. - Спб.: 1864-1865.

47. Указатель к повременным изданиям Общества истории и древностей Российских при Императорском Московском ун-те. За 50 лет. 1815-1865 г. Издан при Чертковской б-ке. М., 1866. (Приложение к «Русскому Архиву» 1866. №№ 1112).

48. Указатель к Пр&вославному Обозрению 1860-1870. Сост. П.А.Ефремов. М., 1872.

49. Указатель к Творениям святых отцев и к прибавлениям духовного содержания за двадцать лет. (1843-1862). М., 1863.

50. Указатель ко всем периодическим изданиям Общества истории и древностей российских при Императорском Московском ун-те за 68 лет. 1815-1883 г. Сост. Серг. Белокуров. М., 1883.

51. Указатель сочинений, содержащихся в 10-ти годах Воскресного чтения за 25 лет, с 1837/8 1861/2. -Киев, 1863.

52. Указатель статей в 64-х месячных книжках журнала Духовный вестник 18621867 г.-Харьков, 1867.

53. Указатель статей Морского сборника. 1848-1872. И.Петров. Спб., 1875.

54. Указатель статей Горного журнала с 1860 по 1896 г. Сост. А.Д.Планер. Спб., 1871.

55. Указатель статей журнала Воспитание за 7 лет, с 1857 по 1863 год. М., 1863.я

56. Указатель статей, напечатанных в Филологических записках за все года с 18601872 гг.-Воронеж, 1872.

57. Указатель статей, помещенных в Душеполезном чтении в течение 10 лет от начала издания в 1860 г. до 1869 г. М., 1870.

58. Указатель статей, помещенных в десяти годах Руководства для сельских пастырей, с 1860 по 1869 г. включительно. Киев, 1870.

59. Указатель статей, помещенных в журанале Православный собеседник за первые 10 лет издания его. 1855-1864. Казань, 1865.

60. Указатель статей, помещенных в Инженерном журнале с начала его издания в 1857 г. и по 1862 г. включительно. Спб., 1863.

61. Указатель статей, помещенных в Ученых Записках Казанского университета за 30 лет. 1834-1863.-Казань, 1865.

62. Унбегаун Б.О. Русские фамилии. М.: Прогресс, 1989. - 443 с.

63. Шелгунов Н.В. Шелгунова Л.П. Михайлов М.Л. Воспоминания. В 2-х томах. -М.: Худ. лит., 1967. 510, 634 с.

64. Энгельгардт Н. Давние эпизоды // Исторический вестник. 1910. - № 2. -С.529-556; № 4. - С.89-116.

65. Энциклопедический словарь Русского библиографического института бр. А. и И.Гранат и К0. 7-е перераб. изд. М., 1910-1940. Т. 1-55, 57, 58.

66. Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами. Спб.: тип. И.И.Глазунова и Комп., 1862.

67. Abrams М.Н. A Glossary of Literary Terms. Third edition. NY, 1971. - 193 pp.

68. Encyclopedia of semiotics / Paul Bouissac, ed. in chief. NY; Oxford: Oxford Univ. Press, 1998.-702 pp.

69. Encyclopedic dictionary of semiotics / Gen. ed. Thomas A.Sebeok. Vol. 1-3. Berlin, 1986.-XI, 592; 593-1179; 452 pp.

70. Scholes, Robert. Structuralism in Literature. New Haven & London: Yale University press, 1974. - 223 pp.1.l

71. Научно-критическая литература

72. Авдеев M.B. Наше общество в героях и героинях литературы за 50 лет (1820-1870). Гл. VII. Базаров. ГлЛЩ1. Люди 60-х годов. Спб.: Перевозников, 1907. - С.89-106, 106-130.

73. Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М.: Наука, 1977. - 272 с.

74. Азбелев С.Н. О специфике творческого процесса в фольклоре и литературе // Русский фольклор. XIX. Вопросы теории фольклора. Л.: Наука, 1979. - С.157-166.

75. Алексеев М.П. К истории слова «нигилизм» // Сборник статей в честь академика А.И.Соболевского. Л.: АН СССР, 1928. - С.413-417.

76. Анекдот // Настольный словарь для справок по всем отраслям знания. (Справочный энциклопедический лексикон). В 3 томах. Сост. под ред. Ф.Толля. Изд. Ф.Толля. -Спб.: тип. и лит. И.Паульсона и К°, 1863. T.I. - С.117.

77. Анненский И.Ф. Книги отражений. М.: Наука, 1979. - 680 с.

78. Антонович М.А. Литературный кризис // М.А.Антонович. Литературно-критические статьи.-М.-Л.: ГИХЛ, 1961. С.94-125.

79. Антонович М.А. «Свисток» и его время. Опыт истории «Свистка» // М.А.Антонович. Литературно-критические статьи. М.-Л.: ГИХЛ, 1961. - С. 126-134.

80. Антонович М.А. Современный роман // М.А.Антонович. Литературно-критические статьи. -М.-Л.: ГИХЛ, 1961. С. 135-173.

81. Архипов В.А. К творческой истории романа И.С.Тургенева «Отцы и дети» // Русская литература.1- 1958.-№ 1. С. 132-162.

82. Атарова К.Н., Лесскис Г.А. Семантика и структура повествования от первого лица в художественной прозе // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. -1976. Т.35. -№ 4. - С.346-350.

83. Атарова К.Н., Лесскис Г.А. Семантика и структура повествования от третьего лица в художественной прозе // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. -1980. Т.39. - № 1. - С.33-46.

84. Ачкасов А.В. Лирика Гейне в русских переводах 1840-1860-х годов. Курск: Изд-во Курского гос. ун-та, 2003. - 202 с.

85. Аншов С.М. Эволюция тургеневского романа 1856-1862 гг.: Соотношение метафизического и конкретно-исторического. <Казань>: Изд-во Казанского ун-та, 2001. -292 с.г

86. Бабаев Э.Г. Из истории русского романа XIX века. Пушкин, Герцен, Толстой. -М.: Изд-во Московского ун-та, 1984. 270 с.

87. Б азанов В.Г. К вопросу о фольклоре и фольклористике в годы революционной ситуации в России (1859-1861) // Русский фольклор. Материалы и исследования. Вып. VII. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1961. - С. 189-216.

88. Базанов В.Г. Проблема «литературного фольклора» в русском революционном движении XIX в. // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. VI Международный съезд славистов. М.: Наука, 1968. — С.336-341.

89. Баренбаум И.Е. Из истории русских прогрессивных издательств 60-х 70-х годов XIX века. (Женская издательская артель М.В.Трубниковой и Н.В.Стасовой) // Книга. Исследования и материалы. Сб. XI. - М.: Книга, 1965. - С.223-241.

90. Барт, Ролан. Основы семиологии // Структурализм: «за» и «против». Сб. статей. -М.: Прогресс, 1975. С.114-163.

91. Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2003. - 511 с.

92. Барт, Ролан. Смерть автора // Ролан Барт. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. -М.: Изд. гр. «Прогресс», «Универс», 1994. С.384-391.

93. Барт Р. Текстовой анализ // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. IX. Лингвостилистика. М.: Прогресс, 1980. - С.307-312.

94. Барт, Ролан. Чтение и дешифровка мифа // Ролан Барт. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. - С.253-257.

95. Батюто А.И. К вопросу о происхождении слова «нигилизм» в романе И.С.Тургенева «Отцы и дети». (По поводу статьи Б.П.Козьмина «Два слова о слове «нигилизм») // Известия АН СССР. Отд. лит-ры и языка. 1953. - Т.12. - Вып.6. - С.520-525.

96. Батюто А.И. Признаки великого сердца (к истории восприятия Достоевским романа «Отцы и дети») // Русская литература. 1977. - № 2. - С.21-37.

97. Батюто А.И. Творчество И.С.Тургенева и критико-эстетическая мысль его времени. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1990. - 297 с.

98. Батюто А.И. Тургенев-романист. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1972. - 390 с.

99. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. Изд. 2-е. — М.: Искусство, 1986. — 447 с.

100. Белинский В.Г. Петербург и Москва // Физиология Петербурга. М.: Советская Россия, 1984. - С.42-72.t

101. Н.Б-в. <Берг Ф.Н.>. Из истории русской литературы 60-х годов // Русский вестник. 1889. -№ 9. - С.278-297.

102. Бессонов Б.Л. Автор, герой, повествование (заметки и наблюдения) // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1974. -С.203-218.

103. Богатырев П.Г. Фольклор как особая форма творчества // П.Г.Богатырев. Вопросы теории народного искусства. М.: Искусство, 1971. - С.369-383.

104. Большакова А.Ю. Образ читателя как литературоведческая категория // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2003- № 2. - С. 17-26.http://dlib.eastview.com/sources/article.isp?id=4991655

105. Бонецкий К.И. Тургенев в оценке русской критики // Тургенев в русской критике. -М.: ГИХЛ, 1953.-C.3-78.

106. Буданова Н.Ф. Достоевский и Тургенев. Творческий диалог. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1987.-199 с.

107. Буданова Н.Ф. Тургенев и Добролюбов: у истоков образа Базарова // И.С.Тургенев в современном мире. М.: Наука, 1987. - С. 136-145.

108. Бялый Г. Роман Тургенева «Отцы и дети». Изд. 2-е. Л.: Худ. лит., 1968. - 118 с.

109. Вейман, Роберт. История литературы и мифология. М.: Прогресс, 1975. - 344 с.

110. Веселовский А:Н. История или теория романа? // А.Н.Веселовский. Избранные статьи.-Л.: ГИХЛ, 1939.-C.3-22.

111. Веселовский А.Н. Поэтика сюжетов // А.Н.Веселовский. Историческая поэтика. -Л.: Худ. лит., 1940. С.493-596.

112. Веселовский А.Н. Психологический параллелизм и его формы в отражении поэтического стиля // А.Н.Веселовский. Историческая поэтика. Л.: Худ. лит., 1940. -С.125-199.

113. Власова З.И. Фольклор о Грозном у П.И.Мельникова и Н.К.Миролюбова // Фольклор и историческая действительность. (Русский фольклор. Т. XX). Л.: Наука, 1981. — С.107-157.

114. Вопросы жанров русского фольклора. Сб. статей. Под ред. Н.И.Кравцова. — М.:

115. Изд-во Моск. ун-та, 1972. 131 с.1

116. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М.: Наука, 1981.- 140 с.

117. Гамкрелидзе Т.В. Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. T.I-II. -Тбилиси: Изд-во Тбилисского ун-та, 1984. -XCYI, 431; 432-1331 с.

118. Гельб И.Е. Опыт изучения письма. (Основы грамматологии). М.: Радуга,' 1982. -366 с.

119. Герасименко Л.А. Время как жанрообразующий фактор и его воплощение в романах Тургенева // Жанр. (Эволюция и специфика). Кишинев: Штиинца, 1980. -С.50-58.

120. Гинзбург, Лидия. Литература в поисках реальности // Лидия Гинзбург. Литература в поисках реальности: Статьи. Эссе. Заметки. Л.: Сов. пис., 1987. - С.4-57.

121. Гиппиус В. О композиции тургеневских романов // Венок Тургеневу. 1818-1918. -Одесса: А.А.Ивасенко, 1919. С.25-55.

122. Грифцов Б.А. Теория романа. М.: ГАХН, 1927. - 151 с.

123. Гусев В.Е. О критериях фольклорности современного народного творчества // Современный русский фольклор. М.: Наука, 1966. - С.7-23.

124. Дейк, Т.А. ван.Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989. - 312 с.

125. Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии. 1992. - № 4. — С.53-57.

126. Дерюгин А.А. Содержание переводческого приема «склонение на наши (русские) нравы» // Известия Российской АН. Серия лит-ры и языка. — 1995. — Т.54. № 5. -С.61-64.

127. Джанджакова Е.В. О поэтике заглавий // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. -С.207-214.

128. Джанджакова Е.В. Об использовании цитат в заглавиях художественных произведений // Структура и семантика текста. Межвузовский сборник научных трудов. — Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1988. С.30-37.

129. Дмитриев В.Г. Придуманные имена: Рассказы о псевдонимах. М.: Современник, 1986.-255 с.

130. Дмитриев В.Г. Скрывшие свое имя: Из истории анонимов и псевдонимов. М.: Наука, 1977.-313 с.

131. Дороватовская-Любимова B.C. Достоевский и шестидесятники. («Искра», «Современник», Чернышевский) // Достоевский. М.: ГАХН, 1928. - С.5-60.

132. Ф.М.Достоевский. Материалы и исследования. Под ред. А.С.Долинина. Л.: АН СССР, 1935.-603 с.

133. Драгомирецкая Н.В. Автор и герой в русской литературе XIX-XX вв. М.: Наука, 1991.-379 с.

134. Душечкина Е.В. Русская календарная проза: Онтология святочного рассказа. -Таллин: ТПИ иЫ. Э.Вильде, 1988. 112 с.

135. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: Становление жанра. С.-Пб., 1995. -256 с.

136. Егоров Б.Ф. Борьба эстетических идей в России 1860-х годов. Л.: Искусство, 1991.-335 с.

137. Егоров Б.Ф. Категория времени в русской поэзии XIX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. — Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974. С. 160-172.

138. Егоров Б.Ф. Роман 1860-х начала 1870-х годов о «новых людях». — Тарту: Тартуский гос. ун-т, 1963. - 59 с.

139. Егоров Б.Ф. Структурализм. Русская поэзия. Воспоминания. Томск: Водолей, 2001.-511 с.

140. Емельянов Л.И. Изучение отношений литературы к фольклору // Вопросы методологии литературоведения. — М.-Л.: Наука, 1966. С.256-283.

141. Ермоленко С.И. Пародия как фактор эволюции жанра: О балладной пародии первой трети XIX в. // Модификации художественных форм в историко-литературном процессе. Свердловск: Уральский ГУ, 1988. - С.31-44.

142. Жанетт, Жерар. Повествовательный дискурс // Жерар Жанетт. Фигуры. Т.П. -М.: Изд.-во им. Сабашниковых, 1998. - С.60-280.

143. Жанры русского реализма. Сб. науч. трудов. Днепропетровск: ДГУ, 1983. - 179 с.

144. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. К понятиям «тема» и «поэтический мир» // Труды по знаковым системам. VII. Тарту, 1975. - С.143-167.

145. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского. Типология и поэтика. Л.: Изд-во Ле-нингр. ун-та, 1985. - 208 с.

146. Иванов В.В. ОЙ асимметричности универсальных семиотических оппозиций // III Летняя школа по вторичным моделирующим системам: Тезисы. <Доклады>. Ляэ-рику, 10-20 мая 1968 г. Тарту: Тартуский гос. ун-т, 1968. - С.10-12.

147. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М.: Наука, 1974. -342 с.

148. Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие системы. (Древний период). М.: Наука, 1965. - 246 с.

149. Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М.: Наука, 1986. - 336 с.

150. История русской литературы: В 4-х тт. Т.З. Расцвет реализма. - Л.: Наука, 1982. -876 с.

151. Каган-Канс Э. Отцы и дети: текст, рассказчик, читатель // Slavica. XXIII. Debrecen, 1986. — С.37-51.

152. Капанадзе Л.А. О жанрах неофициальной речи // Разновидности городской устной речи.-М.: Наука, 1988. С.230-234.

153. Категории текста. Сб. науч. трудов. Вып. 228. М.: МГПИИЯ им. М.Тореза, 1984. - 225 с.t

154. Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс. 1999. -413 с.

155. Ковач А. О закономерностях развития литературных родов // Проблемы теории и истории литературы. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1971. - С.31-40.

156. Кожина Н.А. В поисках гармонии. О заглавиях в лирике // Русская речь. 1985. -№ 6. - С.45-50.

157. Кожина Н.А. Заглавие художественного произведения: онтолгия, функции, параметры типологии // Проблемы структурной лингвистики. 1984. Сб. науч. трудов. -М.: Наука, 1988. С. 167-183.

158. Кожина Н.А. <Фатеева Н.А.>. Заглавие художественного произведения: структура, функции, типология (на материале русской прозы XIX-XX вв.) / АКД. М.,1986.-22 с.

159. Кожина Н.А. Нечто большее, чем название // Русская речь. 1984. - № 6. - С.26-32.

160. Кожина Н.А. Способы выражения экспрессии в заглавиях художественных текстов // Проблемы экспрессивной стилистики. Ростов п/Д: Изд-во Ростовского ун-та,1987. —С.111-116.

161. Кожинов В.В. К проблеме литературных родов и жанров // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. — М.: Наука, 1964. С.39-49.

162. Кожинов В.В. Роман эпос нового времени // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. - М.: Наука, 1964. -С.97-172.

163. Козлов C.JI. К поэтике заглавий в русской лирике первой половины XIX в. (Пушкин и его современники) // Вопросы жанра и стиля в русской и зарубежной литературе. М.: Изд-во Московского ун-та, 1979. - С.20-29.

164. Козьмин Б.П. Два слова о слове «нигилизм» // Известия АН СССР. Отд. лит-ры и языка. 1951. - Т.10. - Вып.4. - С.378-385. То же // Б.Козьмин. Литература и история. Изд. 2-е. -М.: Худ. лит., 1982. - С.219-230.

165. Козьмин Б.П. Еще о слове «нигилизм». (По поводу статьи А.И.Батюто) // Известия АН СССР. Отд.' лит-ры и языка. 1953. - Т.12. - Вып.6. - С.526-528. То же // Б.Козьмин. Литература и история. Изд. 2-е. - М.: Худ. лит., 1982. - С.231-234.

166. Козьмин Б. Из истории либеральной общественности шестидесятых годов // Красный архив. 1931. - Т.45. - С.171-176.

167. Козьмин Б.П. Причина пожаров // Красный архив. 1923. - T.III. - С.240-242.

168. Колесиицкая И.М. Русские предания и легенды в публикациях 1860-1870-х годов // Русский фольклор. XIII. Русская народная проза. Л.: Наука, 1972. - С.20-39.

169. Кормилов С.И: О соотношении «литературных рядов» // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2001. - № 4. - С.З-11.http://dlib.eastview.com/sources/article.isp?id=2101271

170. Косиков Г.К. О принципах повествования в романе // Литературные направления и стили. Сб. статей, посвящ. 75-летию проф. Г.Н.Поспелова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. - С.65-76.

171. Кошевая И.Г. Название как кодированная идея текста // Иностранный язык в школе. 1982.-№2.-С.8-10.

172. Краснощекова Е. «Обрыв» И.А.Гончарова в контексте антинигилистического романа 60-х годов // Русская литература. 2001. - № 1. - С.6-79. http://dIib.eastview.com/sources/article.jsp7id~1879128

173. Кржижановский С.Д. Поэтика заглавий. М., 1930. - 154 с.

174. Курляндская Г.Б. Об одной ситуации в жизни И.С.Тургенева как ближайшем стимуле создания образа Базарова // Проблемы теории и истории литературы. -М.: Изд-во Моск. ун-та, 1971. С.327-336.

175. Курляндская Г.Б. Романы И.С.Тургенева 50-х начала 60-х годов. - Казань, 1956. - 182 с. (Уч. зап. Казанского ун-та. - Т. 116. - Кн.8).

176. Курляндская Г.Б. Проблема характера в романах Тургенева // Вопросы литературы. 1958. - № 9. - С.64-78.

177. Лазутин С.Г. Жанровые особенности поэтики русского фольклора // Вопросы поэтики литературы и фольклора. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1974. - С.3-18.

178. Левидов A.M. Автор-образ-читатель.-Л.: Изд-во ЛУ, 1983.-353 с.1

179. Левин Ю.И. Тезисы к проблеме непонимания текста // Труды по знаковым системам. 12: Структура и семиотика художественного текста. Тарту, 1981. — С.83-96. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып.515).

180. Левинтон Г.А. Замечания к проблеме «литература и фольклор» // Труды по знаковым системам. VII. Тарту, 1975. - С.76-87.

181. Лекомцсва М.И. Структура ролей в коммуникативном акте и теория литературных жанров // Вторичные моделирующие системы. Тарту: Тартуский гос. ун-т, 1979. - С.22-24.

182. Лемке М.К. Комментарий // А.И.Герцен. Полное собрание сочинений и писем. Под ред. М.К.Лемке. T.XV. - Пг.: Лит. изд., 1920. - С.224-225.

183. Лемке, Мих. Очерки освободительного движения «шестидесятых годов». — Спб.: О.Н.Попов, 1908. 507 с.

184. Лемке М. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия. Спб.: Труд, 1904. - XIII, 427 с.

185. Лемке М.К. Эпоха цензурных реформ 1859-1865 годов. Спб.: М.В.Пи-рожков, 1904. -VIII, 512, IX с.

186. Липовецкий М.Н. О чем «помнит» литературная сказка? // Модификации художественных форм в историко-литературном процессе. Свердловск: Уральский ГУ, 1988.-С.5-21.

187. Лихачев Д.С. Закономерности и антизакономерности в литературе // Русская литература. 1990. - № 1. - С.3-5.

188. Лихачев Д.С. Литература как общественное поведение: О книге Л.М.Лот-ман «Реализм русской литературы 60-х годов XIX века» // Д.С.Лихачев. Избранные работы. -Т.З. Л.: Худ. лит., 1987. - С.468-475.

189. Лихачев Д.С. Прогрессивные линии развития в истории русской литературы // Д.С.Лихачев. Избранные работы. Т.З. - Л.: Худ. лит., 1987. - С.398-431.

190. Лихачсв'Д.С. Строение литературы // Русская литература. 1986. - № 3. -С.27-29.

191. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. Л.: Наука, 1974.-350 с.

192. Лотман Ю.М. Замечания о структуре повествовательного текста // Ю.М. Лотман. О русской литературе. Статьи и исследования (1958-1993). История русской прозы. Теория литературы. С.-Пб.: Искусство-СПБ, 1997. - С.789-793.

193. Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Ю.М.Лотман. О русской литературе. Статьи и исследования (1958-1993). История русской прозы. Теория литературы. С.-Пб.: Искусство-СПБ, 1997. - С.817-826.

194. Лотман Ю.М. О моделирующем значении понятий «конца» и «начала» в художественных текстах // Тезисы докладов во второй летней школе по вторичным моделирующим системам, 16-26 августа 1966 г. Тарту, 1966. - С.69-74.

195. Лотман Ю.М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» // Ю.М.Лотман. О русской литературе. Статьи и исследования (1958-1993). История русской прозы. Теория литературы. С.-Пб.: Искусство-СПБ, 1997. -С.774-788.

196. Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Труды по знаковым системам. 18: Семиотика города и городской культуры. Петербург. -Тарту, 1984. -С.30-45. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 664).

197. Лотман Ю.М. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Ю.М.Лотман. О русской литературе. Статьи и исследования (1958-1993). История русской прозы. Теория литературы. С.-Пб.: Искусство-СПБ, 1997. - С.712-729.

198. Лотман Ю.М. Текст в тексте // Труды по знаковым системам. 14: Текст в тексте. Тарту, 1984. - С.3-18. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 567).

199. Лотман Ю.М. Текст и структура аудитории // Труды по знаковым системам. 9. Тарту, 1977. - С.55-61. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 422).

200. Мазоп А. Парижские рукописи И.С.Тургенева. М.-Л.: Academia, 1931. -259 с.

201. Майорова О. Бессмертный Рюрик. Празднование Тысячелетия России в 1862 году // Новое литературное обозрение. 2000. - № 3 (43). - С. 137-165. http://dlib.eas tview.com/sources/article.isp?id:=3458876

202. Майорова, Ольга. Политический подтекст споров вокруг празднования тысячелетия России // Тыняновский сборник. Вып.11: Девятые Тыняновские чтения. Исследования. Материалы. М.: ОГИ, 2002. - С.318-332.

203. Манн Ю.В. Базаров и другие // Юрий Манн. Диалектика художественного образа. М.: Сов. писатель, 1987. - С.97-132.

204. Маркевич, Генрик. Основные проблемы науки о литературе. М.: Прогресс, 1980.-374 с.

205. Маркович В.М. О проблематике романа «Отцы и дети» // Известия АН СССР. Серия лит-ры и языка. 1971. - Т.30. - Вып.6. - С.495-508.

206. Маркович В.М. И.С.Тургенев и русский реалистический роман XIX века. -Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1982. 208 с.

207. Маркович В.М. Человек в романах И.С.Тургенева. JL: Изд-во Ленингр. ун-та, 1975.- 152 с.

208. Матюшенко Л.И. О соотношении жанров повести и романа в творчестве И.С.Тургенева //, Проблемы теории и истории литературы. М.: Изд-во Мое. ун-та, 1971. - С.315-326.

209. Медриш Д.Н. На стыке двух структур // Проблемы языка и стиля в литературе. -Волгоград: Волгогр. пед. ин-т, 1975. С. 147-157.

210. Медриш Д.Н. Некоторые закономерности взаимодействия фольклора и литературы. (Цитата, аллюзия, реминисценция, перифраз) // Проблемы современной советской литературы. Волгоград: Волгогр. пед. ин-т, 1973. - С.95-125.

211. Медриш Д.Н. Структура художественного времени в фольклоре и литературе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. -С.121-142.

212. Мелетинский Е.М. О генезисе и путях дифференциации эпических жанров // Русский фольклор. Материалы и исследования. Вып V. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960. - G81-101.

213. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. - 408 с.

214. Минаев Д. Песни и думы из Гейне // Время. 1861. - № 1. - С.65-67. (Крит, обозр.).

215. Моль А. Социодинамика культуры. М.: Прогресс, 1973. - 406 с.

216. Морозов, Александр. Русская стихотворная пародия // Русская стихотворная пародия (XVIII-начало XX в.).-Л.: Сов. пис., 1960.-С.5-88.

217. Мукаржовский, Ян. Личность в искусстве // Ян Мукаржовский. Исследования по эстетике и теории искусства. М.: Искусство, 1994. - С.501-521.

218. Мукаржовский, Ян. Структурализм в эстетике и науке о литературе // Ян Мукаржовский. 'Исследования по эстетике и теории искусства. — М.: Искусство, 1994. С.254-274.

219. Мысляков В.А. Чернышевский и Тургенев. («Отцы и дети» глазами Чернышевского) // Н.Г.Чернышевский. Эстетика. Литература. Критика. Л.: Наука, 1979. - С.137-168.

220. Назарова JI.H. О лермонтовских традициях в прозе И.С.Тургенева // Проблемы теории и истории литературы. Сб. статей, посвящ. памяти профессора А.Н. Соколова. М.: Изд-во Мое. ун-та, 1971. - С.261-269.

221. Недзвецкий В.А. Русский роман XIX века: к построению истории жанра // Известия Российской Академии Наук. Серия лит-ры и языка. 1995. - Т.54. - № 1. - С.3-17.

222. Некрылова А.Ф. Очеркисты шестидесятники // Русская литература и фольклор. (Вторая половина XIX в.). - Л.: Наука, 1982. - С.131-177.я

223. Никитина Н.С. Статья Тургенева «По поводу «Отцов и детей»» и черновая рукопись романа // Русская литература. 2001. - № 4. - С.3-15. http://dlib.eastview.com/sources/article.isp7id-1879206

224. Николаев П.А. Развитие теории реализма в русской критике середины XIX века // Развитие реализма в русской литературе. Т.2. - Кн.1. - М.: Наука, 1973. -С.343-384.

225. Никольцева Г.Д. Книга в России, 1850-е гг. 1917. - 4.1. Период с середины 50-х гг. до середины 90-х гг. - Л.: ГПБ, 1986. - 212 с.

226. Общество. Литература. Чтение. Восприятие литературы в теоретическом аспекте. М.: Прогресс, 1978. - 294 с.

227. Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ. Л.: Наука, 1984.-205 с.

228. Паперно, Ирина. Семиотика поведения: Николай Гаврилович Чернышевский человек эпохи реализма. — М.: НЛО, 1996. - 207 с.

229. Пенчич С. Семантические направления эпилога в романах И.С.Тургенева // Slavica. XXIII. Debrecen, 1986. - С. 199-211.

230. Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки. (Заметки по общей теории клише). -М.: Наука, 1970.-240 с.

231. Попова И.Л. Литературная мистификация в историко-функциональном аспекте. (АКД). М.: МГУ, 1992. - 19 с.

232. Потебня А.А. Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка //А.А.Потебня. Теоретическая поэтика. М.: Высшая школа, 1990. - С.55-131.

233. Пропп В.Я. Морфология сказки. Изд. 2-е. М.: Наука, 1969. - 168 с.

234. Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. М.: Наука, 1976.-326 с.

235. Пустовойт П.Г. Роман И.С.Тургенева «Отцы и дети». Комментарий. Изд. 3-е, доработанное. М.: Просвещение, 1991. - 192 с.

236. Пустовойт П.Г. Роман И.С.Тургенева «Отцы и дети» и идейная борьба 60-х годов XIX века. М.: Изд-во Мое. ун-та, 1965. - 406 с.

237. Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. T.V. М., 1996.-С. 716-731.

238. Рсйсер С.А. Петербургские пожары 1862 года // Каторга и ссылка. 1932. -№ 10. - С.79-109.

239. Рейфман П.С. Борьба в 1862-1863 годах вокруг романа И.С.Тургенева «Отцы и дети» // Труды по русской и славянской филологии. VI / Отв. ред. Б.Ф.Егоров.- Тарту, 1963. С.82-94. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып.139).

240. Рейфман П.С. Демократическая газета «Современное слово». Тарту, 1962.- 115 с. (Уч. заш Тартуского гос. ун-та. Вып. 121).

241. Рейфман П.С. «Московские ведомости» 1860-х годов и правительственные круги России // Труды по русской и славянской филологии. XXIV. Тарту, 1975. -С.3-27. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 358).

242. Петербургские пожары 1862 г. и Достоевский. (Запрещенные цензурой статьи журнала «Время»). Статья и публикация Н.Г.Розенблюма // Литературноенаследство. Т.86. Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования. — М.: Наука, 1973.-С. 16-54.

243. Роман И.С.Тургенева «Отцы и дети» в русской критике. Сб. статей. JL: Изд-во ЛГУ, 1986.-384 с.

244. Русский литературный анекдот конца XVIII начала XIX века. / Вступ. ст. Е.Курганова; сост. и примеч. Е.Курганова и Н.Охотина. - М.: Материк, 2003. -310с.

245. Рыбникова М.А. Рассказчик у Тургенева // М.А.Рыбникова. По вопросам композиции. М.: Изд-во т-ва «В.В.Думнов, наел. бр. Салаевых», 1924. - С.62-81.

246. Семиотика / Сост., вступ. ст. и общ. ред. Ю.С.Степанова. М.: Радуга, 1983. -636 с.

247. Сорокин* Ю.А. Художественный текст как совокупность читательских оценок // Социология и психология чтения / Труды ГБЛ. Т.15. М.: Книга, 1979. -С. 194-199.

248. Стасов В.В. Двадцать пять лет русского искусства. Наша скульптура //

249. B.В.Стасов. Избранные сочинения в 3-х тт. Т.2. - М.: Искусство, 1952. - С. 475499.

250. Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л.: Наука, 1976. - 104 с.

251. Стенник Ю.В. Системы жанров в историко-литературном процессе // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. Л.: Наука, 1974.1. C. 168-202.

252. Степанов Г.В. О границах лингвистического и литературоведческого анализа художественного текста // Известия АН СССР. Серия лит-ры и языка. Т.З9. -1980.-№3.-С:195-204.

253. Степанова К.П. Очерк как жанр описательный // Жанровое новаторство русской литературы XVIII-XIX вв. Л.: ЛГИП им. А.И.Герцена, 1974. - С.48-57.

254. А.С-чъ <Стойкович А.Н.>. Анекдот // Энциклопедический словарь, сост. русскими учеными и литераторами. — Спб.: тип. И.И.Глазунова и Комп., 1862. -Т.IV. С.384-395.

255. Твардовская В.А. Достоевский в общественной жизни России (1861-1881). -М.: Наука, 1990.-336 с.

256. Тодоров, Цветан. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999. - 143 с.

257. Тодоров, Цветан. Теории символа. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999.-384 с.

258. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифо-поэтического. М.: Изд. гуппа «Прогресс» «Культура», 1995. - 624 с.

259. Топоров, Владимир. Странный Тургенев. (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998.- 188 с.

260. Тороп П.Х. Проблема интекста // Труды по знаковым системам. 14: Текст в тексте. Тарту, 1981. - С.33-44. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып.567).

261. Троицкий В.Ю. Книга поколений. О романе И.С.Тургенева «Отцы и дети». -М.: Книга, 1979,- 112 с.

262. Туниманов В.А. Творчество Достоевского 1854-1862. Л.: Наука, 1980. -295 с.

263. Турбин В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об изучении литературных жанров. М.: Просвещение, 1978. - 240 с.

264. Тынянов Ю.Н. Журнал, критик, читатель и писатель // Ю.Н.Тынянов. Литературная эволюция. Избранные труды. М.: АГРАФ, 2002. - С.388-391.

265. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Ю.Н.Тынянов. Литературная эволюция. Избранные труды. М.: АГРАФ, 2002. - С. 167-188.

266. Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Ю.Н.Тынянов. Литературная эволюция. Избранные труды. М.: АГРАФ, 2002. - С. 189-204.

267. Тынянов Ю.Н. О пародии // Ю.Н.Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С.284-310.

268. Тынянов Ю.Н. Проблемы изучения литературы и языка // Ю.Н.Тынянов. Литературная эволюция. Избранные труды. М.: АГРАФ, 2002. - С.205-207.

269. Успенский, Борис. Поэтика композиции. С.-Пб.: Азбука, 2000. - 349 с.

270. Утехин Н.П. Жанры эпической прозы. Л.: Наука, 1982. - 185 с.

271. Уэллек Р. Уоррен О. Теория литературы. М.: Прогресс, 1978. - 326 с.

272. Фатеева Н.А. О лингвопоэтическом и семиотическом статусе заглавий стихотворных произведений (на материале русской поэзии XX в.) // Поэтика и стилистика. 1988-1990.-М.: Наука, 1991. С.108-124.

273. Федоров А. Русский Гейне. (40-ые 60-ые годы) // Русская поэзия XIX века. Сб. под ред. Б.М.Эйхенбаума и Ю.Н.Тынянова. - JL: Academia, 1929. - С. 248-298.

274. Фоменко И.В. Заглавие литературно-художественного текста как филологическая проблема // Лексические единицы и организация структуры литературного текста. Сб. научных трудов. — Калинин: Калининский гос. ун-т, 1983. — С.84-99.

275. Фридлендер Г.М. К спорам об «Отцах и детях» // Русская литература. -1959. -№ 2. С.131-148.

276. Фридлендер Г.М. Поэтика русского реализма. Очерки о русской литературе XIX века. Л.: Наука, 1971.-294 с.

277. Фуко, Мишель. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 1996. - 206 с.

278. Фуко, Мишель. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М.: Прогресс, 1977.-488 с.

279. Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста.-М.: Сов. пис., 1958.-436 с.

280. Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. — М.: Наука, 1990.-207 с.

281. Чернец Л.В. Литературные жанры: Проблемы типологии и поэтики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 192 с.

282. Чистов К.Б. Текст письменный текст устный // Проблемы изучения культурного наследия. - М., 1985. - С.337-342.

283. Шаталов С.Е. Структура повествования Тургенева // Проблемы поэтики И.С.Тургенева. М.: Просвещение, 1969. - С.37-129.

284. Шаталов С.Е. Художественный мир И.С.Тургенева. М.: Наука, 1979. -312 с.

285. Шпет Г.Г. Литература // Труды по знаковым системам. 15: Типология культуры. Тарту, 1982. - С. 150-158. (Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып.576).

286. Ямпольский И.Г. Поэты «Искры» // Поэты «Искры». В 2-х томах. T.I. -Л.: Сов. пис., 1987.-С.5-42.

287. Ямпольский И.Г. Русская поэзия 1860-х годов // Поэты 1860-х годов. Л.: Сов. пис., 1968.-С.5-82.

288. Approaches to the analysis of literary discourse / Ed. by Eija Ventola. Abo: Abo Acad. Press, 1991. -IV, 148 pp.

289. Brooks, Jeffrey. When Russia learned to read: Literacy and Popular Literature, 1861-1917. Northwestern University Press, 2003. - 472 pp.

290. Foucault, Michel. The Archeology of Knowledge. Translated from the French by A.M.Sheridan Smith. L., NY: Routledge, 1997. - XI, 254 pp.

291. Foucault, Michel. The order of things: an archeology of the human sciences. -NY: Vintage Books, 1994. XXIV, 387 pp.

292. Frank M. Zum Diskursbegriff bei Foucault // Diskurstheorien und Literatur-wissenschaft / Ed. I.Fohrmann, H.Muller. Frankfurt a.M., 1988. - S.25-44.

293. Genette, Gerard. Paratexts. Thresholds of interpretation. Cambridge University Press, 1997.-427 pp.

294. Hawkes, Terence. Structuralism and Scmiotics. L.; NY: Routledge, 2003. - X, 176 pp.

295. Katz, Michael R. Dreams and Unconsions in Nineteenth-Century Russian Fiction. Hanover & London: Univ. Press of New England, 1984. - 215 pp.

296. Kristeva, Julia. Desire in language: A semiotic approach to literature and art. -Oxford: Blackwell, 1980. 305 pp.

297. Livingston, Eric. An Antropology of Reading. Bloomington: Indiana Univ. Press, 1995.- 192 pp.

298. Mills K. Encoding discourse perspective during the reading of a literary text // Poetics. 1995. - № 23. - P.235-253.

299. Mills, Sara. Discourse. London; NY: Routledge, 1997. - X, 177 pp.

300. Modern Genre Theory / Ed and. Intr. by David Duff. Pearson Education Limited. Harlow, 200. - 452 pp.

301. Peace R. The Novels of Turgenev: Symbols and Emblems // http://eis.bris.ac.uk/~rurap/welcome.htm