автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Семантика художественного пространства в лирике М.И. Цветаевой

Полный текст автореферата диссертации по теме "Семантика художественного пространства в лирике М.И. Цветаевой"

На правах рукописи

Крысанова Анастасия Владимировна

СЕМАНТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОСТРАНСТВА В ЛИРИКЕ М.И. ЦВЕТАЕВОЙ

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

3 О ОКТ 2014

005554059

Москва-2014

005554059

Работа выполнена на кафедре славяно-русской филологии Балтийского федерального университета им. И. Канта

Научный руководитель: доктор филологических наук профессор кафедры славянорусской филологии ФГАОУ ВПО БФУ им. И. Канта Наталья Павловна Жилина

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и литературы АНОО ВО «Одинцовский гуманитарный университет» Майя Мударрисовна Полехина

Кандидат филологических наук, доцент кафедры романской филологии Института иностранных языков ГБОУ ВП «Московский городской педагогический университет» Быстрова Татьяна Александровна

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Московский педагогический государственный университет»

Защита диссертации состоится 18 декабря 2014 г. в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.155.01 по литературоведению в Московском государственном областном университете по адресу: 105005, Москва, ул. Энгельса, 21-а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного областного университета по адресу: 105005, Москва, ул. Радио, д. 10-а.

Автореферат разослан «/Й>> 2 О!Уп

Ученый секретарь диссертационного совета /уфу' Т.А. Алпатова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Последние два десятилетия в изучении жизни и творчества Цветаевой стали временем пристального внимания к наследию поэта. Обширный корпус исследовательских работ основательно расширил проблемно-тематическое поле цветаеведения. За это время область «неизведанного» в изучении творчества поэта заметно сузилась, и вместе с тем обнаруживаются новые «лакуны» для исследовательских разысканий, вскрываются ранее не замеченные аспекты той или иной проблематики.

При устойчивом интересе исследователей к творчеству Цветаевой и расширении проблемно-тематического «ареала» недостаточно изученной остается проблема семантики художественного пространства. Обращение к вопросам пространственной организации мира художника, постижение непростых закономерностей его функционирования представляется особенно важным, поскольку весь комплекс влияний, отторжений, сам диалог поэта со своим временем, с мировой и национальной культурой, с историей неизбежно проецируется на пространственный модус бытия, его структуру, имеющую индивидуализированный, существенно отличающийся от «нормативного» характер. В случае с Мариной Цветаевой мы сталкиваемся с такой пространственной системой, которая самим поэтом позиционируется как соперничающая с изначально данным устройством мира. «Выстраивая» эту пространственную модель вслед за автором, мы имеем возможность сделать выводы об индивидуально-авторской картине мира, которая в свою очередь дает представление о сложных процессах эпохи Серебряного века, в частности, о духовно-ментальной трагедии поколения и его поисках бытия, не «разломанного» событиями мировой истории. Этим определяется актуальность диссертационного исследования.

Объектом исследования в реферируемой работе стала лирика М.И. Цветаевой. К анализу привлекаются также эпистолярий, дневниковая проза, эссеистика, записи Цветаевой, которые она делала в тетрадях и записных книжках.

Предметом диссертационной работы явились особенности структурной организации пространства поэтического мира Цветаевой, образная и мотивная система лирики Цветаевой, своеобразие концепции бытия поэта.

Научная новизна исследования заключается в том, что в предлагаемой диссертационной работе впервые предпринята попытка целостного анализа пространственной организации поэтического мира Цветаевой. Проблема структуризации пространства, его семантики не

часто затрагивалась в работах исследователей. Подробное описание каждого выявленного топоса, его семантической, функциональной нагрузки в сложной пространственной парадигме представляется особенно важным, поскольку одно из принципиальных свойств цветаевского мира состоит в спациализации (термин Ю.М. Лотмана) аксиологических и онтологических констант.

Цель диссертационного сочинения состоит в исследовании художественного пространства в лирике М. Цветаевой как сложной системы и важнейшего компонента поэтического мира.

В соответствии с поставленной целью решаются следующие задачи:

1. Выжить общие закономерности структурной организации художественного пространства, описать его уровни, обозначив функциональную нагрузку каждого в сложной пространственной парадише;

2. Исследовать пространственную макроструктуру цветаевского поэтического мира и обозначить ее специфику;

3. Изучить микропространственные структуры и определить особенности их функционирования в макросистеме;

4. Установить своеобразие микрокосма лирической героини Цветаевой и определить его важнейшие поэтические модели;

5. Обозначить семантическую, смыслообразующую роль пространства в поэтическом мире Цветаевой и установить особенности авторской картины мира.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Основным лейтмотивом творчества Цветаевой, начиная с самого первого поэтического сборника «Вечерний альбом», становится стремление лирической героини покинуть мир дольний и тоска по миру горнему. Отсюда ощущение ее категорического бездомья в земном мире, неприемлемость земного пространства и поиски своего духовного отечества, представляющего собой в художественном мире Цветаевой пространство вдохновения, в котором происходит долгожданная встреча лирической героини с братьями по поэтическому ремеслу.

2. Аксиома поэтической онтологии Цветаевой оформляется уже в ранней лирике: творение миров является основным способом противостояния данности земного пространства.

3. Оппозиция души и тела, духовного и телесного становится ключевой в формировании самоощущения лирической героини. Поэтическое переживание собственного тела - одно из самых устойчивых и сильных в лирике Цветаевой - приобретает пространственные формы функционирования и осмысляется спациально. Тело мыслится как тюрьма, а жизнь связывается с ощущением отягощенности телом,

которое необходимо разрушить, чтобы освобожденная от него душа могла устремиться навстречу духовному бытию.

4. Мир в домашнем пространстве расценивается как находящийся в состоянии вакуума, тупика и нередко тюрьмы, в которой томится лирическая героиня. Уже в ранней лирике переживание дома, как сокровенного пространства, полного внутренней духовной жизни, радостных событий и неповторимых по своей значимости моментов сосуществует с постепенно проявляющим себя негативным осмыслением домашнего пространства.

5. Земное бытие связано с так называемыми альтернативным, ложным и • казенным домами. Ложный и казенный дома представляют собой губительное пространство несвободы, земной, бытовой мир. Альтернативный дом пространственно разомкнут в направлении инобытийного мира или являет собой движение, противостоя в этом качестве статике земного бытия. Благодаря близости альтернативного дома инобытийному пространству и способности его временно перенимать функции истинного небесного дома, лирическая героиня Цветаевой обретает возможность творить, преодолевая «глушизны» земного бытия.

6. Сакральное пространство поэта может простираться по вертикали от самой нижней точки в пространстве до самой высокой, формируя своеобразный пространственный «коридор». По этому «коридору» героиня перемещается из земного мира в небесный. Подобные перемещения происходят посредством «божественной лестницы» или коня, курсирующего между мирами. В то же время пространственный «коридор» способствует образованию сакральных пространств в рамках земного мира — так называемых спацио-«лакун», внутри которых располагается пространство поэтического вдохновения. Такие спацио-«лакуны» в поэтическом мире Цветаевой образуются лунным лучом, рабочим столом поэта и звуковым потоком.

7. Земная, страстная любовь отрицается героиней и квалифицируется как духовный тупик и болезненное состояние, поэтому ее главной «программой» становится стремление одухотворить любовь. Тяготение влюбленных к разным пространствам (лирической героини — в небеса, ее возлюбленного - в земной мир) разъединяет их, создавая между ними духовно и топологически непреодолимые расстояния. Если же возлюбленный героини равновелик ей и тяготеет к высотам небесного мира, то духовное пространство, где происходит их встреча, исключает из их отношений любовное влечение и страсть. Любовь приобретает качество высокой дружбы, соратничества, отношений брата и сестры.

8. Пространственная макроструктура мира Цветаевой симметрична. «Верхний» и «нижний» миры являются зеркальными отражениями друг друга. Они имеют трехуровневую структуру. Самой крайней точкой

«верхнего» мира, освоенного героиней, является вершина горы. Крайняя точка «нижнего» мира - дно водоема, которое выполняет функции «черного входа» в инобытие. Земной мир, понимаемый героиней как место порабощения человека, пространство искривленных норм и отсутствия преображающих возможностей, приобретает характеристики ада. Поэтому так называемый подземный мир в макроструктуре мира Цветаевой отсутствует. Водный и подводный мир, занимающие его место, становятся еще одним способом обретения инобытия. Небесное пространство (божественный мир высоких отношений и смыслов) противопоставлено земному пространству — страшному миру страстей и неизбывных мучений человека. 9. Поэтический мир Цветаевой - это постоянно движущаяся субстанция. В нем все перемещается и устремляется, подчиняясь перемещениям самой героини. Переполненный всевозможными границами земной мир образует закрытое, тупиковое пространство и сообщает героине ощущение тесноты и скованности. Это провоцирует ее активное сопротивление земным ограничениям; борьба, преодоление и разрушение границ - основные составляющие движения героини. Согласно мировоззренческим константам Цветаевой, только такой подвижный, беспокойный мир имеет право на существование и может называться полноценным: в его беспокойном поиске воплощается цветаевское представление о гармоничном бытии. Движение, борьба, нарушение и разрушение стабильной, устойчивой структуры дают возможность реструктуризации мира, его воссоздания согласно собственному проекту поэта.

Методология определяется целями и задачами диссертационного исследования. В работе используются методы структурно-семантического и контекстуального анализа. Теоретической основой послужили исследования М.М. Бахтина («Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике»), Д.С. Лихачева («Поэтика художественного пространства»), Ю.М. Лотмана («О метаязыке типологических описаний культуры», «Художественное пространство в прозе Гоголя», «Семиосфера»: «Семиотическое пространство», «Понятие границы», «Символические пространства»), В.Н. Топорова («Мировое дерево: Универсальные знаковые комплексы», «Миф. Ритуал. Символ. Образ»), Е.М. Мелетинского («Поэтика мифа») и др.

Теоретическая значимость исследования заключается в расширении и углублении представлений о структуре художественного пространства в поэтическом мире Цветаевой, способах функционирования макро- и микро- структур в сложной пространственной парадигме.

Практическая значимость диссертации состоит в возможности использования ее материалов в лекционных вузовских курсах по истории

русской литературы XX века, литературе русского зарубежья, а также в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных анализу поэтического текста.

Апробация результатов исследования. Основные положения работы апробированы в докладах, прочитанных на следующих конференциях: VI международная конференция «Икона в русской словесности и культуре» (Москва, 2010), Международная конференция молодых филологов (Эстония, Тарту, 2010), «1910-й - год вступления Марины Цветаевой в литературу», XVI Международная научно-тематическая конференция (Москва, 2010), XII Международная конференция «Духовные начала русского искусства и просвещения» (Никитские чтения) (Великий Новгород, 2012), Международная научная конференция «Коммуникация как предмет междисциплинарных исследований: научные теории и социальная практика» (Калининград,

2012), «Актуальная Цветаева», XVII Международная научная конференция (Москва, 2012), «XXI век: Русское слово в России и за рубежом. Международный молодежный гуманитарный форум» (Калининград, 2012), XIII Международная конференция «Духовные начала русского искусства и просвещения» (Никитские чтения) (Великий Новгород, 2013), «Православный ученый в современном мире», II международная научная конференция (Воронеж, 2013), «Словесное искусство Серебряного века и Русского зарубежья в контексте эпохи - Смирновские чтения» (Москва,

2013), XIV Международная конференция «Духовные начала русского искусства и просвещения» (Никитские чтения) (Великий Новгород, 2014). По материалам диссертационного исследования опубликовано 9 статей общим объемом 3,2 п.л.

Структура и объем работы обусловлены целью и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Основной текст диссертационного исследования изложен на 254 страницах, библиографический список насчитывает 186 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы диссертационного исследования, его актуальность и научная новизна, освещается история развития цветаеведения в исследованиях отечественных и зарубежных литературоведов, определяются цели, задачи и методологическая основа, устанавливается теоретическая и практическая значимость работы, формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе - «Лирическая героиня М. Цветаевой: модус бытпя» - устанавливается степень включенности Цветаевой в эпоху, рассматриваются особенности ее интенсивного диалога с культурными явлениями конца XIX - начала XX века. Акцентируется внимание на том,

что пространственный модус бытия лирической героини актуализируется уже в первом сборнике Цветаевой «Вечерний альбом». Рассматриваются особенности начального этапа «освоения» пространства в поэтическом мире Цветаевой, выявляются константные признаки того истинного спациума, поиски которого становятся определяющими в выборе траектории движения лирической героини и таким образом структурируют пространственную модель мира поэта.

Первый параграф — «Русская культура начала XX века и творчество М. Цветаевой: перестройка ценностной парадигмы и поиски "нового" бытия» - имеет два раздела. В первом разделе параграфа — «Категория художественного пространства: основные референции и вопросы исторического "освоения"» -рассматривается история осмысления категории пространство гуманитарными науками и постепенное ее включение в активный понятийный аппарат литературоведения. Излагаются общие характеристики пространства поэтического мира Цветаевой.

Феномен художественного пространства - это прежде всего свидетельство эксклюзивного авторского постижения мира. Движение в пространстве становится модусом самопостижения и миропостижения для героя; преодоление границы (или границ) делает его своего рода борцом с пространственными ограничениями, завоевателем того, что обычно предстает недоступным, скрытым. И эта безусловно разрушительная тенденция является одновременно и конструктивной: в результате конструируется новая самобытная пространственная структура, индивидуальный спациум, преображенный волей героя или художника. Граница представляется главной пространственной «артерией», она ориентирует героя - и прежде всего аксиологически, она также и диагностирует героя, эксплицируя его сущность.

Лирическая героиня Цветаевой сверхподвижна. Ее нормальное состояние - балансирование между пространствами, связанное с преодолением немалого количества границ.

Во втором разделе первого параграфа - «Культурная ситуация начала XX века и лирика М. Цветаевой: негации, индифференцин, пересечения» - освещаются основные тенденции рубежной эпохи, обозначившие ее глубинные культурные и ментальные трансформации. Отслеживаются и интерпретируются влияния, имеющие для творчества Цветаевой концептуальное значение. Обосновывается их активное или пассивное присутствие в мировоззренческой парадигме Цветаевой, в поэтическом мире и в самой ткани лирических текстов.

Ощущение сиротства, обостренное чувство бытийного одиночества, о котором так часто писала Цветаева в письмах, и которое она фиксировала в своих записных книжках, проецируется и на лирическую героиню. Это ощущение нужно понимать как личностную и бытийную

маргинальность: она не как все, и это симптом той «безмерности», которая сопутствует поэту. С одной стороны, это обостряет чувствительность поэта к откровениям иного мира, с другой стороны, является неотъемлемой составляющей его долга перед Богом.

Известно, что Цветаева всегда была вне каких-либо направлений. Однако говорить об изолированности Цветаевой от явлений своего века было бы неверно. Но все же стоит отметить, что обостренное чувство личностной автономности и «объемности», «наполненности» цветаевского мира - в нем нет пустот - позволяли ей оставаться свободной от каких-либо влияний. Можно сказать, что Цветаева обладала своеобразной поэтической сопротивляемостью своего «организма», оставляя всяческие влияния только на уровне влияний, а со временем очищаясь, высвобождаясь из-под их кратковременной власти. В этом смысле Цветаевой удавалось сохранять личностную автономию в эпоху глубинных преобразований в культурной, ментальной и обыденной жизни, во всех ее сферах, в эпоху тотальной «переделки» мира и человека.

В кругу влияний отмечаются такие существенные особенности эпохи конца XIX - начала XX века, как религиозные искания, оккультизм и мистика, внимание к древним культурам и глубинам духовной мудрости, в частности, к античным авторам, например, Платону, Гераклиту, Плотину, к античным сюжетам и героям. Отмечается влияние штейнерианства, символизма и постсимволизма. Подчеркивается особый статус романтической традиции в творчестве Цветаевой. Романтическая традиция получила весьма основательную реализацию в творчестве Цветаевой, под ее влиянием складывалось мировоззрение поэта. Символистская же традиция, со временем потеснившая романтическую, сформировала особую позицию Цветаевой - ее изоляция, «изгойство», одиночество стали ее движущими силами, позволившими «переустроить» мир согласно своей собственной «инженерии».

Второй параграф первой главы - «Вхождение М. Цветаевой в литературу: поиски лирического "я"» - посвящен формулированию устойчивых референций лирической героини Цветаевой, оформившихся к моменту выхода ее первой книги, а также описанию пространственной модели, представленной в ранней лирике поэта.

В первом разделе второго параграфа — «Лирическая героиня Цветаевой: обретение своего спациума» — повествуется о своеобразии литературного дебюта Цветаевой, который состоялся в 1910 году и был связан с выходом ее первого поэтического сборника «Вечерний альбом». Это был необычный дебют прежде всего потому, что выбивался из принятых тогда норм вхождения в литературу - он опасно граничил с дилетантской манерой. Цветаева, избрав путь самостоятельного и независимого издания своего сборника, непреднамеренно оказалась вне каких-либо литературных связей.

В крайне интенсивных и напряженных поисках формируется цветаевский неповторимый идиолект, уникальная цветаевская поэтическая форма, постепенно проявляет себя ее культурная личность, приобретает устойчивые характеристики лирическая героиня. Внимание к подробностям каждодневной жизни уступает место сосредоточенной концентрации на одном предмете, одной теме и последовательном их освоении за счет смыслового «уплотнения», углубления, своеобразного «пробивания» преград на пути постигания ментальных и духовных реальностей. Тенденции укоренения лирической героини в «роли» поэта, которая становится для нее основной, соответствует тенденция к волевому переконструированию мира. Можно с уверенностью говорить о том, что к 1916 году возрастание демиургического «я» лирической героини формируется в ее устойчивую характеристику, которая впоследствии будет только укрепляться и никогда — убывать. Она как будто бы приобретает все больше прав на иной мир, на позицию сотворца.

Основной и устойчивой характеристикой лирической героини становится также движение в небеса и обратно. В период написания сборников «Ремесло» и «После России» обозначается еще одно направление движения - в так называемый «нижний» мир, под землю, под воду. Балансирование между пространствами, поиск своего спациума, истинного дома поэта обозначается как ведущая тенденция в поэтическом мире Цветаевой и одна из главных референций ее лирической героини.

Итак, можно говорить о том, что примерно к 1916 году лирическая героиня Цветаевой обрела все те основные свои характеристики, которые в последующем детализируются, усложняются, становятся более выпуклыми, «утяжеленными».

Во втором разделе второго параграфа - «Структура художественного пространства в ранней лирике Цветаевой (1910-1915 гг.)» — излагаются особенности постепенного «освоения» пространства лирической героиней. В первых двух сборниках Цветаевой, а также в «Юношеских стихах» 1913-1915 годов мир предстает в виде двухуровневой пространственной модели - земного и небесного спациума. Можно говорить о том, что вплоть до сборника «После России», примерно до 1922-1923 годов, когда оформляется в основных своих характеристиках макроструктура поэтического мира Цветаевой, происходит постепенное выстраивание пространства, сопровождающееся напряженными пространственными поисками. Уже в «Вечернем альбоме», наряду с восторженным настроением полноты жизни, радости и счастья («Наши царства», «Как мы читали Lichtenstein», «Die stille Strasse», «В люксембургском саду», «Баловство», «Книги в красном переплете», «Сказочный Шварцвальд», «Шарманка весной» и др.), появляются противоположные переживания. Одним из лейтмотивов становится стремление покинуть мир дольний и тоска по миру горнему; земной мир

часто предстает как мир грусти и тревоги («Сереже», «Самоубийство», «Колдунья», «Людовик XVII», «Анжелика», «Плохое оправданье» и др.). Ему противопоставлен небесный мир, который интерпретируется как обитель Бога, райское пространство («Как простор наших горестных нив...», «Пленница», «Мама на лугу» и др.).

В «Юношеских стихах» Цветаева впервые обращается к теме истинного отечества поэтов, которое находится за гранью земного мира и характеризуется как пространство поэтического вдохновения («Встреча с Пушкиным», «Сердце, пламени капризней», «Сегодня таяло, сегодня...» и др.). Сопоставляя мир реальный и поэтический, Цветаева приходит к мысли о всемогуществе поэтического мира - недоступное, запрещенное в обыденной действительности становится возможным в пространстве поэтического вдохновения: «С детской песней на устах / Я иду - к какой отчизне? / - Все, чего не будет в жизни / Я найду в своих стихах!» (Сердце, пламени капризней...»).

От «Вечернего альбома» и «Волшебного фонаря» до «Юношеских стихов» и «Верст I» 1916 года в поэтическом мире Цветаевой происходит постепенное выстраивание пространства, его обнаружение; мир как бы проявляется в его спациальных референциях. Цветаева ищет язык для означивания пространства, используя самые разнообразные средства выразительности — от тропов, звуко-буквенных образований (например, в стихотворении «Заочность» это «некое долгое 1а»), до пунктуационной графики (в стихотворениях «Окно» (1923 г.), «Да, друг невиданный, неслыханный...» событие пересечения границы между пространствами зафиксировано с помощью лексико-пуниуационной конструкции с двумя тире: « - и - », « - Упал засов. - »).

Третий параграф первой главы - «Топология тела в лирике Цветаевой» — посвящен развертыванию и обоснованию тезиса о спациализации тела лирической героини в поэтическом мире Цветаевой.

В первом разделе параграфа «Душа и тело: отрицания и детерминанты» затрагиваются вопросы осмысления телесной проблематики эпохой начала века, анализируется сложный «механизм» соотношения души и тела в лирике Цветаевой, интерпретируются контексты, имеющие принципиальное значение для целостного понимания проблемы.

Цветаева не раз писала о своем ощущении «оголенности», «бескожности», подчеркивая, что все пограничные состояния и глубочайшие погружения в инобытийные просторы доступны только такой, незащищенной телом душе. Подобная «программа» отнюдь не означает избавления от телесных «обстоятельств» существования, а, наоборот, способствует гипертрофированному переживанию тела. Состояние потерявшего свои права тела приводит к тому, что оно стремится вернуть себе прежний статус, результатом чего становится

тенденция напряженного противостояния души и тела, духовного и телесного. В том, как осмыслена Цветаевой телесность, проявляют себя прежде всего платоновские и плотиновские «гены». Тело мыслится как тюрьма, которую необходимо уничтожить, и в этом видится единственная возможность высвобождения души: «В теле как в трюме, / В себе как в тюрьме <...> В теле — как в топи, / В теле - как в склепе» («Жив, а не умер...»). Одно из главных стремлений лирической героини — стать чистым духом, иными словами, преобразиться (в платоно-плотиновском смысле). Освобожденная от тела душа героини устремляется в небо, где встречается наконец со своими «богами» - братьями по поэтическому труду: «Помни закон: / Здесь не владей! / Чтобы потом / В Граде Друзей: / В этом пустом, / В этом крутом / Небе мужском / - Сплошь золотом — <...> / В небе мужских божеств, / В небе мужских торжеств!» («Помни закон...»).

Тело в лирике Цветаевой не является вместилищем души. Тело и душа находятся в разных пространствах и принадлежат разным мирам: тело - земному миру, душа - божественному. Тело существует как бы само по себе и вынуждено постоянно догонять душу, которая в свою очередь «заряжена» противодвижением — из тесноты телесного заключения. Разорванность между душой и телом рождает боль. Присутствие души -ощущается ли она в теле или вне тела, есть боль, которая живит человека, не дает стать мертвым при жизни — и это ключевой момент в мировоззрении Цветаевой.

Во втором разделе третьего параграфа «Плоть и дух: соотношения и трансформации» рассматривается преимущественно проблематика телесности поэта и причины устойчивого стремления героини освободиться от телесных детерминант.

Для Цветаевой степень проявленности духа в человеке и нивелирование тела было главным критерием гениальности, неотмирности поэта. Тело, с точки зрения поэта, живет ложной жизнью: «Многие лета! / Жив - дорожи! / (Только поэты / В кости - как во лжи!) / Нет, не гулять нам, / Певчая братья, / В теле как в ватном / Отчем халате» («Жив, а не умер...»). Отвергаясь от жизни тела, поэт обретает способность преодолевать его ограничения, как бы «снимать» его на время, максимально усиливая свою духовную сущность и получая возможность находиться в пространстве поэтического вдохновения.

Инаковость героини Цветаевой, продиктованная ее особой поэтической миссией, проявляется в несовпадении ее природы с обычной человеческой. Ощущая себя Психеей, Душой, лирическая героиня в земном мире принуждена находиться «меж тел» и «меж стен» («За то, что некогда, юн и смел...»). Близость к инобытию, «посвященность» героини и способность к восприятию поэтического откровения достигается ею за счет редуцирования физической природы, что реализуется в мотиве

разрушения человеческого тела, минимального его присутствия - в пользу высвобождения души и встречи с духовным миром. Так мыслится Цветаевой путь поэта - от одушевленного, но все же телесного существа к бесплотному чистому духу.

Дух и духовное пространство находятся, по определению Цветаевой, «за пределом души» («Заочность») - там, где все душевное совлекается с человека и проявляется бессмертный дух. Это пространство особенно желанно для поэта, потому что именно там, согласно Цветаевой, можно расслышать иной - не человеческий язык и обрести смыслы, которые малодоступны душе в земном мире.

Подобные телесные трансформации выступают в поэзии Цветаевой как форма своеобразного «соревнования» героини с миром. Цель такого «соревнования» состоит в необходимости установить свою пространственную систему, не только противостоящую пространству макромира, но и прорывающую его непрерывность. Дискретное, «прорванное» в инобытие пространство означает открытую возможность вырваться из замкнутого, душного, тесного земного мира в небеса; своим собственным телом, разрастающимся до самостоятельного спациума, героиня «рассекает» всю пространственную вертикаль «от корня до краю», «из недр земных - и до неба» («В сновидящий час мой бессонный, совиный...»), от «днища» земли, от бездны до звезд («Поколенью с сиренью...»).

Помимо экстериоризационной модели телопостигания пространства в поэтическом мире Цветаевой не менее значимой является интериоризационная модель. Внутри тела героини находится обширное пространство, не только не уступающее по своим свойствам вне его лежащему миру, но значительно превосходящее и по протяженности, и по глубине, и по качественности признаков. Только внутри собственного тела можно найти искомое пространство уединения - аналог небесного уединенного сада. Главные преимущества такого пространства — в его свободе от земного мира: оно исключает из внутрителесной топографии все, что может нарушить абсолютное одиночество поэта.

Третий раздел третьего параграфа - «Микрокосм Цветаевой: мнфопоэтические модели» — посвящен анализу некоторых поэтических образов лирики Цветаевой, имеющих явную мифологическую природу и обнаруживающих архаические основания пространственной структуры мира Цветаевой. Одним из таких образов является дом. В одноименном стихотворении 1931 года Цветаева, восстанавливая в памяти дом своего детства, совмещает в его облике и его, и свои черты, создавая двуединый «автопортрет». Дом изоморфен телу лирической героини, тело в свою очередь изоморфно дому, и вместе они изоморфны «телу» мира, его оси.

В «автопортрете» поэта тело устремлено в небеса, «вонзено» в них -головой, запрокинутым лбом, воздетыми к небу руками. Преобразование

тела в пространство, «соревнование» с ним создают новое — космическое тело, становящееся подобием вселенной, в которой действует закон структурного соответствия составляющих ее частей — человеческому телу, или макрокосма — микрокосму.

Подобное «тело» (как считал В.Н. Топоров в отношении лирики Маяковского) можно сравнить с универсальным космическим телом Первочеловека, его «гигантским все-телом». Такую модель реализует и все-тело лирической героини Цветаевой, представленное в виде образа горы и ее вариантов. Оно наделяется способностью преодолеть пределы телесности, выйти за границы «канонического» тела, стать космо-телом и, главное, познать свое после-пороговое внетелесное бытие. «Пороговое тело» героини Цветаевой, находясь практически на «перекрестке» двух пространств (земного и небесного), становится и одним из основных структурообразующих элементов мироздания, и своеобразной телесной «картой» макрокосма.

Гиперспациальность тела в поэзии Цветаевой предопределена одной и главной целью: прорваться в просторы Души, встретить наконец себя, Психею, обрести небесную родину.

Вторая глава — «Дом и бездомье в лирике М. Цветаевой» -освещает проблематику топоса дома, рабочего пространства поэта и любовного спациума.

В первом параграфе второй главы - «Дом земной и небесный: типологические характеристики» — излагаются особенности истинного, альтернативного, ложного и казенного домов поэтического мира Цветаевой.

Домашнее пространство в лирике Цветаевой имеет преимущественно семантику десакрализованного, лишенного настоящей, подлинной жизни спациума. Оно квалифицируется как область обыденной, заурядной жизни, ограничивающей свободу и утверждающей антидуховное, рутинное существование. Мир в домашнем пространстве расценивается как находящийся в состоянии вакуума, тупика и нередко тюрьмы, в которой томится лирическая героиня. Такое представление о доме особенно актуально для зрелой лирики Цветаевой. В ранней лирике и в отдельных стихотворениях зрелого творчества переживание дома как сокровенного пространства, полного внутренней духовной жизни, радостных событий и неповторимых по своей значимости моментов сосуществует с постепенно проявляющим себя негативным осмыслением домашнего пространства («Perpetuum mobile», «Домики старой Москвы», «"Прости" волшебному дому», «Ты, чьи сны еще непробудны...», «Мракобесие. — Смерч. - Содом...» и др.).

Истинный дом находится в инобытии, он максимально удален от земного мира и не обнаруживает с ним никаких связей. Обретение

истинного дома связано с восхождением в небесное пространство и преодолением границы между мирами.

Ложный дом - это своего рода «вакуумный» дом, не имеющий пространственных «разрывов» и никак не связанный с духовным миром. Ложный дом в поэзии Цветаевой - это не только домашнее пространство, из которого лирическая героиня стремится вырваться на свободу, то есть в инобытие, но также и казенный дом, еще более губительное пространство. В качестве казенного дома могут выступать казармы, гостиничные, больничные, тюремные койки, а также чайные, шахты, школы, подвалы, погреба, прачечные, госпитали («Заводские», «Овраг», «Ночные места», «Тоска по родине! Давно...» и др.). Это пространство, которое может быть названо страшным миром, потерявшим всякую связь с духовным бытием; оно как бы отторгнуто остальным миром; это изолированное, аутичное пространство.

Земной дом в лирике Цветаевой предстает как неодомашненное пространство и приемлем для лирической героини только в том случае, если он пространственно разомкнут в направлении инобытийного мира или являет собой движение, противостоя в этом качестве статике земного бытия. В таком случае правильнее говорить не об истинном, а об альтернативном доме. Он, как правило, находится в непосредственной близости к инобытийному пространству и имеет с ним пространственное и сущностное родство («Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!», «Высоко мое оконце!» и др.).

В поэтическом мире Цветаевой есть и такие альтернативные дома, которые временно перенимают функции истинного небесного дома. Они сводят земной и небесный дом в едином пространстве, интегрируя при этом свойства того и другого. Наряду с размыканием пространства главным становится своего рода эманация истинного дома из инобытия - в земной мир. Таким образом, внутри земного дома образуется пространство истинного дома («Рок приходит не с грохотом и громом», «Певица» и др.).

Бездомье цветаевской лирической героини - исконно присущее ей состояние; это онтологическое, а не «локальное» эмигрантское бездомье. Ощущение мира и себя в этом мире предполагает в лирике Цветаевой непрерывные поиски - не утраченных земных домов, но способа вернуться в ту, настоящую, истинную жизнь в истинном доме на небесной родине, которая была утрачена в момент рождения в земную жизнь, в «юдоль печали».

Во втором параграфе второй главы — «Пространство поэта: сакральный БраНиш в земном мире» - рассматриваются те пространства, движение в направлении которых и пребывание в которых являются обязательными условиями обретения поэтического вдохновения.

В первом разделе параграфа «Путь поэта по "божественной лестнице"» речь идет об основаниях перемещения героини Цветаевой в

инобытийное пространство. Утверждается, что основной импульс пространственных поисков лирической героини Цветаевой определился устрашающей мыслью не дорасти до тех небес, где она встретится со своими поэтическими друзьями, соратниками, мыслью не вернуться туда, где находится ее истинный дом — среди себе подобных.

Дарованная поэту способность перемещаться в пространстве, выходить за пределы земного мира открывает ему запретное знание, позволяет понять и, главное, зафиксировать механизмы вселенной, расшифровать скрытый код произведения искусства и вновь зашифровать его в формах, доступных человеку. Поэт перемещается по так называемой божественной лестнице, натянутой между мирами («Ищи себе доверчивых подруг...»). Ее крайние ступени (нижняя и верхняя) есть не что иное, как альфа и омега поэтического пути. Поэт совершает движение «от высокоторжественных немот» небесного мира: бессловесности, созерцания, абсолютной чистоты, кристальности мысли, «до полного попрания души» - мношсловности, шума и суеты земного мира и, главное, необходимости воплощать высокое знание в простых и ограниченных формах человеческого языка.

Во втором разделе параграфа «Дорога в небеса на коне» рассматривается мотив перемещения героини в небеса на коне. «Крылатость», способность коня курсировать между мирами для Цветаевой становится основным в структуре этого образа. Все цветаевские кони родом с неба, поэтому их путь - совместно с всадницей - всегда лежит в инобытийное пространство. Этот сюжет ложится в основу стихотворений «По нагориям, по воехолмиям...», «Жизни», «Пожирающий огонь - мой конь...», «Емче органа и звонче бубна...» и др. Устремляющемуся ввысь коню нередко уподобляется и сама героиня, пытающаяся вырваться из оков земного мира. Обращает на себя особое внимание и то, что до обретения человеческой природы героиня мыслится первосуществом-конем («По нагориям, / По воехолмиям...»).

Принципиальным для понимания образа коня становится его цвет. Красный, огненный конь в поэзии Цветаевой открывает другой мир; быть всадницей на таком коне - значит обрести возможность неминуемого перехода в иное качество бытия, переродиться самой, как бы сгореть и воскреснуть для жизни в высоких чертогах неба, для божественных дружб. Конь (и, в частности, красный конь) становится в поэтическом мире Цветаевой атрибутом Гения, который ведет поэта путем творчества и творческого самопожертвования. Он же становится символом поэтического вдохновения.

В третьем разделе параграфа «Поэтические спацио-"лакуны"» излагаются особенности тех пространственных локусов земного мира, внутри которых пространство организовано иначе и действуют законы инобытия. Такие спацио-«лакуны» образуются лунным лучом, столом, за

которым работает поэт и звуковым потоком, исходящим из инобытийного пространства. Они формируют своего рода «коридор», проходящий по вертикали через всю пространственную модель мира Цветаевой.

Протяженность пространственного «коридора» вдоль всей вертикальной оси поэтического мира Цветаевой, от «заветных высот» до «дна земли» («Тридцатая годовщина...», «Обидел и обошел?..»), наличие четко обозначенной границы между этим пространством и материальным миром позволяют говорить о его самостоятельности. «Коридор» представляет собой единое пространство поэтического творчества, в котором действуют особые законы жизни поэта и языка; это пространство «встречи» поэта со сферой инобытийного существования, по сути - с Логосом.

Луч, стол, звуковой поток открывают для поэта возможность изъять себя на время из мира, остановиться в своем непрестанном движении вместе с движущимся миром, спрятаться от него в пространственной «лакуне», где не нужно действовать, но нужно лишь слушать, а, значит, быть всецело только поэтом, слухом, «раковиной» («Полнолунье и мех медвежий...», «Бессонница», «Есть час на те слова...», цикл «Стол», «Заочность», «Куст»).

Третий параграф второй главы - «Поиск пространства любви» -посвящен выявлению и описанию тех пространств, которые могут быть маркированы как любовные. В первом разделе параграфа «Любовь -"юдоль плачевна"» рассматриваются особенности отношения Цветаевой к любви, которое в большей степени определилось ее самоощущением -речь идет о женской природе.

В одном из писем к Борису Пастернаку она спрашивает: «Борис, а ты помнишь Лилит? Борис, а не было ли кого-нибудь до Адама? - И продолжает: —Твоя тоска по мне - тоска Адама по Лилит, до - первой и нечислящейся. (Отсюда моя ненависть к Еве!)». Ева, в Священном Писании первая женщина, праматерь человеческого рода, мыслилась Цветаевой как «женщина без шестых чувств» («Попытка ревности»), как земное создание, хозяйка дома. Первоприродным, возвышенным существом для нее была Лилит. Именно с ней ассоциирована лирическая героиня Цветаевой. Для Лилит противоестественна земная любовь - ей прирождено высоко любить, одухотворяющей любовью, которая возвращает к высотам первого райского, совершенного чувства.

. Инобытийность лирической героини наделяет ее способностью вызволять возлюбленного из-под власти земного мира, однако возлюбленный, как правило, предпочитает остаться в земном мире или, совершая восхождение, падает, возвращаясь в свое пространство. Так в поэзии Цветаевой рождается сюжет неизбежного разминовения влюбленных, отсутствия общего пространства для встречи - они родом из разных пространств.

Отрицая земную, страстную любовь как духовный тупик и болезненное состояние, Цветаева стремится одухотворить ее. Это приобретает спациальный характер. Стремление вырваться из «неправильного» мира, так же как из объятий возлюбленного, буквально возносит героиню Цветаевой в самые высокие небесные области. Тяготение влюбленных к разным пространствам разъединяет их, создавая между ними духовно и топологически непреодолимые расстояния. Желание героини одухотворить любовь увлекает ее возлюбленного в небеса — область настоящего высокого чувства, но, не имея ни того «вожатого», который есть у поэта, ни его героического духа, который не страшится непрестанного возрастания, ее возлюбленный либо падает с высот, возвращаясь в земной мир, либо просто отказывается от тех высоких благ и высоких прав, которые хочет открыть и подарить ему она. Он не герой, не спартанец, он тот обычный Адам, который, обольстившись Лилит, понимает, что ему не нужна ни спартанка, ни амазонка, поэтому возвращается в земной мир, к земной Еве и к неодухотворенной, земной любви.

В решении темы пола и любви Цветаева резонирует с настроением эпохи первых десятилетий XX века, активно и в определенной степени болезненно рефлектирующей над темой эроса и пола. Среди тех идей, которые могли оказать влияние на цветаевский дискурс, можно с уверенностью назвать идеи Платона, аюуализованные XX веком, идеи М. Волошина, H.A. Бердяева, B.C. Соловьева, В.В. Розанова, Вяч. Иванова, О. Вейнингера.

В частности, особенно актуальными для Цветаевой оказались платоновские образы Земной и Небесной Афродиты. Выбор Земной Афродиты чреват потерей поэтического дара; забвение Земной Афродиты во имя высокой дружбы с божественными отроками равносильно поэтическому откровению - поэт обретает обостренный слух, иное, истинное зрение, он становится богоподобен, причисляется к небесной касте поэтов, художников, творцов, живущих в небесном пространстве божественного искусства.

Стремление лирической героини одухотворить любовь реализуется как движение в небесное пространство, к божественным отрокам - в мужской мир, или «Град друзей» («Помни закон...»), который не приемлет женского. Соответственно, итог одухотворенной любви - это всегда соратничество, но не любовные отношения.

Второй раздел третьего параграфа - «Топосы влюбленных: отсутствие общего пространства» - посвящен выявлению причин принципиальной невозможности осуществления одухотворенной любви в поэтическом мире Цветаевой и оснований разъединенности влюбленных.

Отсутствие пространства, в котором влюбленные могли бы встретиться, а их любовь - осуществиться, объясняется также их

разминовением во времени. Стремительность движения героини не совпадает с жизненными темпами возлюбленного. Скорость ее «врастания» в будущее, синонимичное в поэзии Цветаевой вечности, не совпадает с человеческими скоростями. Так между ней и ее возлюбленным образуется пространственный и временной провал.

Любовь, в понимании Цветаевой, не имеет никакой возможности осуществиться. Она может быть только непрерывностью боли, которая определяется либо неизбежным разминовением влюбленных, либо равновеликостью, когда он и она спартанцы, не уступающие друг другу ни в силе одухотворенного чувства, ни в богоподобной героике натуры.

Любовь в поэтическом мире Цветаевой представлена как любовъ-разминовение, для которой определяющим становится принципиальное несовпадение («Час Души», цикл «Н.Н.В.», «Овраг», «Наклон», «С этой горы, как с крыши», «Я — есмь. Ты - будешь. Между нами - бездна», «Ночи без любимого — и ночи...» и др.) и как любовъ-равновеликостъ, которая состоит именно в совпадении, однако влекущем за собой изменение самой сущности любви, ее переход в иное качество — в соратничество, в высокую дружбу, в любовь брата и сестры. Это не любовь-эрос, но любовь-агапэ, исключающая всякое влечение и всякую страстность («Ростком серебряным...», циклы «Двое», «ICI - HAUT», «Ученик» и др.).

В третьей главе — «Земля и небо в поэтическом мире М. Цветаевой» — описывается пространственная макроструктура поэтического мира Цветаевой, устанавливаются характеристики каждого структурного уровня в сложной пространственной парадигме.

В первом параграфе — «Топология земного мира» -рассматриваются основные характеристики земного бытия в лирике Цветаевой.

«Скудный», «искривленный» земной мир перенимает признаки «нижнего» мира и понимается как место мучений, напоминающих адовы муки. Так называемый подземный мир в пространственной структуре поэтического мира Цветаевой отсутствует. В пространственном отношении его место занимает водный и подводный мир, который имеет иную функциональность, нежели подземный мир. Отсутствие подземного мира как такового обусловлено тем, что сам материальный мир понимается Цветаевой как ад.

Поскольку для Цветаевой настоящий, истинный мир — это мыслимый мир, в котором не дело является действием, а мысль, то земное существование, утверждающее обратное, приобретает статус неистинного и становится источником страданий. В земном мире тот, кто избирает главным онтологическим «жестом» мысль, а не действие, обречен быть изгоем.

Один из существенных лейтмотивов цветаевской лирики стремление к отсутствию в земном мире, пребывание не просто в состоянии отчуждения от него, но в состоянии непрестанного «вычеркивания» из него, что можно сформулировать и как отказ от земного мира, от его данности, в которой она вынуждена существовать.

Ощущение гостевания в земном мире продиктовано тем, что все, не преображенное усилиями души, Цветаева выносит за рамки своего мира (мира Души) и именует жизнью. Такое именование связано с инвертированием отношений жизни и смерти в художественном мире Цветаевой: жизнь является смертью, а смерть — жизнью. Событие смерти понимается как возвращение к истинному бытию, а жизнь — как временное, причиняющее боль расставание со своей духовной сущностью и облачение в человеческие одежды плоти: «С заоблачных нигдешних скал, / Младенец мой, / Как низко пал! / Ты духом был, ты прахом стал <...

> Но встанешь! То, что в мире смертью / Названо - паденье в твердь <.. .> То, что в мире - век / Смежение - рожденье в свет. / Из днесь — / В навек» («Сивилла - младенцу»).

Тотальная несвобода в поэтическом мире Цветаевой тесно связана с пространственной ограниченностью. Земной мир - это пространство сковывающей, обездвиживающей тесноты: «Существования котловиною / Сдавленная, в столбняке глушизн, / Погребенная заживо под лавиною / Дней — как каторгу избываю жизнь. / Гробовое, глухое мое зимовье» («Существования котловиною...»), «Мир — это стены. / Выход - топор <...

> В теле - как в стойле. / В себе - как в котле» («Жив, а не умер...»).

Одно из самых негативных качеств земного мира — ограниченность человеческого слуха земными звуками, невосприимчивость слуха к сакральному, что для поэта означает поэтическую глухоту. Поэтому земной мир можно назвать глухим. Цветаева определяет состояние, в котором находится поэт в материальном мире как «столбняк глушизн» («Существования котловиною...»). Глухота, неспособность расслышать звуки, исходящие из инобытийного пространства, квалифицируется как смерть поэта, потеря голоса.

Земной мир - душный мир, в нем мало свежего воздуха. Невосприимчивость человека к сакральному миру объясняется задымленностью земного пространства. Между пространством «верха» и «низа» располагается практически непреодолимая дымовая завеса. Все попытки проникнуть за ее пределы терпят неудачу. Дым квалифицируется как стена: «Бог! Благой! / Бог! И в дымовую опушь - / Как об стену...» («Побег»), «А Бог? - По самый лоб закурен...» («Заводские»).

Земной мир — абсолютно плоская поверхность. В материальном мире, согласно представлению Цветаевой, не только отсутствует пространственная свобода, но и недостаточно самого пространства. Объясняется это тем, что оно вытянуто в длину и распластано по земной

поверхности. Вследствие этого пространство приобретает свойства дурной бесконечности. Мир предстает однонаправленным. Дурная бесконечность - та же теснота, поскольку однообразные, ничем не разрешающиеся изменения исключают возможность пространственной свободы: «Проводами продленная даль... / Даль и боль, это та же ладонь / Отрывающаяся - доколь? / Даль и боль, это та же юдоль» («Проводами продленная даль...»), «"Жизнь - рельсы! Не плачь!" / Полотна - полотна -полотна...» («Крик станций»).

Второй параграф - «Небесное пространство: иерархия уровней» -посвящен описанию многоуровневной макроструктуры поэтического мира Цветаевой, которая имеет следующую организацию:

1. В центре располагается земной мир, который по своим основным характеристикам (несвобода и отсутствие выбора между свободой и подчинением, пространственная ограниченность, теснота, глухота, задымленность, скудость, искривленность, отсутствие для человека преображающих возможностей, отсутствие поэтического вдохновения, одиночество, или сиротство человека) практически совпадает с характеристиками ада, в традиционных мифологиях представленного как пространство «нижнего» мира и осмысляется как место мученичества, избывания тяжелой, рабской повинности.

2. От земного мира вверх:

— первый небесный уровень - самое низкое небо, расположенное в непосредственной близости к земному миру, «въезд» в обширные небесные пространства.

— второй небесный уровень — «мужское небо», или «Град Друзей»: мир поэтов, творцов, братьев по поэтическому труду, «божественных отроков». Расположен на склоне горы.

— третий уровень неба - «крыша мира», вершина горы. Представляет собой самую высокую (из доступных поэту) пространственную точку в структуре поэтического мира Цветаевой. Это пространство абсолютной духовности и абсолютной «блаженной пустоты».

Выше третьего неба продолжается многоярусная небесная бесконечность, недоступная лирической героине.

3. От земного мира вниз:

— мост, на котором находится лирическая героиня, или заменяющая мост гладь воды, которые выполняют функции границы между земным миром и подземным. Мост находится в земном мире, но одновременно обозначает начало, точку отсчета нижнего мира.

В зависимости от контекста мост и гладь воды, как пространственные маркеры, могут замещать друг друга, но могут мыслиться и как разные пространственные уровни. Однако говорить об

однозначной функциональности того и другого не приходится - они не являются неизменными в своих основных характеристиках.

— толща воды — практически не представлена, подразумевается, но «не осваивается».

— дно водоема — самый нижний уровень подводного пространства. Оно является своеобразной перевернутой «вершиной» в пространственной структуре мира Цветаевой, что, наряду с другими референциями, позволяет говорить о симметрии структурной «схемы». Пространства «верхнего» и «нижнего» мира являются зеркальными. отражениями друг друга.

В третьем параграфе - «Поэтический мир Цветаевой как движущаяся субстанция» — исследуются те «импульсы», которые заставляют цветаевский мир, как и саму лирическую героиню, пребывать в состоянии непрестанных движений и трансформаций.

Возможность действительного перемещения в инобытие, например, дают образы, «сшивающие» земной мир и небесный. Это дождь, деревья, луч, реки, ручьи, лестница, гора, скала, вулкан, сопки и некоторые другие. Их объединяет то, что они создают подвижный, беспокойный мир. Его границы постоянно разрушаются, устойчивая структура расшатывается. Однако именно такой мир, согласно мировоззренческим константам Цветаевой, имеет право на существование; только такой мир может называться полноценным — в его беспокойном поиске воплощается исключительно цветаевское представление о гармоничном бытии. Поиск, движение, борьба, нарушение и разрушение стабильной, устойчивой структуры дают возможность реструктуризации мира, его воссоздания согласно своему собственному проекту. «Инженерия» Цветаевой - это в первую очередь конструирование уникального в пространственном отношении мира.

Земной мир в поэзии Цветаевой переполнен всевозможными границами. Они превращают его в закрытое, тупиковое пространство и сообщают героине ощущение тесноты и скованности. Это провоцирует ее активное сопротивление земным ограничениям; борьба, преодоление и разрушение границ - основные составляющие движения героини.

В заключении отмечается, что цветаевский мир крайне спациализированная структура. Практически все в этом мире, вплоть до аксиологических констант, имеет эксплицитно или имплицитно присутствующий пространственный субстрат. Поэтому пространство выступает как активный детерминант. Бытие героини в таком мире получает характер бесконечного путешествия в пространстве; освоение мира, вообще всякое смыслопостигание связывается прежде всего с освоением пространства.

«Безмерность» героини, противопоставленная строгой «мерности» земного мира (кардинальное несовпадение «мер») рождает

остроконфликтные отношения. Единственной возможностью утвердить свое право на «безмерность» представляется борьба как активный протест против неполноценности мира. Согласно представлениям Цветаевой, если мир примитивизирует человека, заставляет его соответствовать определенным ограничениям, если человек в это прокрустово ложе не умещается, значит, такой мир может быть назван только неполноценным. Острота конфликта усилена тем, что имеется в виду не просто человек, но в первую очередь поэт. Отсюда стремление снять все границы, возникающие перед героиней, открыть земное пространство для вечности, разомкнуть его в направлении истинного бытия.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора: I. Статьи, опубликованные в журналах, рецензируемых ВАК

1. В коридоре подвижных пространств: о поэтической топологии цикла М. Цветаевой «Стол» / A.B. Крысанова // Вестник Российского государственного университета им. И. Канта. Вып. 8: Сер. Филологические науки. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2010. С. 126-129 (0.3 .пл.).

2. «Гул языка»: поэтика раскодирования аудиального в лирике М. Цветаевой и И. Бродского / A.B. Крысанова, С.А. Шевченко // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Вып. 8: Сер. Филологические науки. Калининград, 2011. С. 159—162 (0,3 п.л.).

3. Телесность бестелесного: образ поэта в лирике М. Цветаевой / A.B. Крысанова // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Вып. 8: Сер. Филологические науки. Калининград: Изд-во БФУ им. И. Канта, 2012. С. 142-145 (О.З.п.л.)

4. Братья по «пятому времени года, шестому чувству и четвертому измерению»: небесное пространство в поэтическом мире М. Цветаевой / A.B. Крысанова // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Вып. 8: Филологические науки. Калининград, 2013. С. 128-134 (0,4 п.л.).

5. Телесная топография поэта в цикле М. Цветаевой «Сивилла» / Н.П. Жилина, A.B. Крысанова // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Вып. 8: Филологические науки. Калининград, 2014. С. 157-162 (0,4 п.л.).

П. Работы, опубликованные в других изданиях

6. По «ту» и по «эту» сторону иконы в пространственной модели мира М. Цветаевой / A.B. Крысанова // Икона в русской словесности и культуре: Междунар. сб. науч. ст. М., 2012. С. 599-607 (0,4 п.л.).

7. Пространство детской комнаты в поэтическом мире «Вечернего альбома» М. Цветаевой / A.B. Крысанова // «1910-й - год вступления Марины Цветаевой в литературу»: XVI Междунар. науч.-темат. конференция (8—10 октября 2010 года): сб. докл. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2012. С. 219-224 (0,3 п.л.).

8. Лексико-пунктуационная бабочка: трансгрессивный «полет» в поэтическом мире М. Цветаевой / A.B. Крысанова // Актуальная Цветаева —2012: XVII Междунар. науч.-темат. конф. (Москва, 8-10 окт. 2012 г.): сб. докл. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2014. С. 266-273 (0,4 пл.).

9. Высокое ученичество поэта в цикле М. Цветаевой «Ученик» / А. В. Крысанова // Православный ученый в современном мире: сборник материалов П международной научной конференции. Т. 2. Воронеж, 2013. С. 51-56 (0,3 п.л.).

Подписано в печать: 13.10.2014 г. Бумага офсетная. Гарнитура «Times New Roman». Печать офсетная. Формат бумаги 60/84 Усл. п.л. 1,5.

_Тираж 100 экз. Заказ № 148._

Изготовлено с готового оригинал-макета в ИИУ МГОУ. 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10-а.