автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Семантика календаря в художественном мире Пушкина

Полный текст автореферата диссертации по теме "Семантика календаря в художественном мире Пушкина"

На правах рукописи

М>о

Гайворонская Людмила Васильевна

а

Семантика календаря в художественном мире Пушкина (дни недели, времена года)

Специальность 10.01.01 — русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Воронеж - 2006

Работа выполнена в Воронежском государственном университете

Научный руководитель — доктор филологических наук,

профессор Фаустов Андрей Анатольевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

ведущий научный сотрудник ИВГИ РГТУ Александр Ильич Иваницкий

Ведущая организация — Воронежский государственный педагогический университет

Защита состоится 27 декабря 2006 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета Д 212. 038. 14 в Воронежском государственном университете по адресу: 394006, г. Воронеж-, пл. Ленина, 10, аудитория 14.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета.

кандидат филологических наук, доцент Аркадий Хаимович Гольденберг

Автореферат разослан

Ученый секретарь Диссертационного совета

Бердникова О.А.

Общая характеристика работы

Время и пространство образуют структуру мироздания. Такая же фундаментальная роль принадлежит им в художественном мире, более того, они во многом раскрывают и индивидуальный облик писателей — творцов этого мира. Поэтому ученых-филологов в последние полстолетия особенно занимают вопросы о формах и способах конструирования пространства и времени творческим сознанием («хронотоп» М.М. Бахтина, понимание текста как пространства у В.Н. Топорова и др.). Однако, как кажется, отношения между этими составляющими неравноправны изначально. Пространство находится в «подчинении» у времени: с действием времени связаны метаморфозы пространства, через идею времени может быть объяснено и сюжетное движение. И если говорить о художественном моделировании времени, то в этой перспективе особенно интересно творчество A.C. Пушкина.

Литературоведы описывали «пушкинское» время в двух основных аспектах.

Во-первых, это многочисленные работы, посвященные художественной онтологии и поэтике времени в пушкинском творчестве. Среди них можно назвать, к примеру, наблюдения В.А. Грехнева1 над трансформацией у Пушкина элегического времени или размышления Е.М. Табсрисской2 над сложным соотношением в пушкинской лирике истории, биографии поколения и воображаемой автобиографии поэта.

Во-вторых, это работы, напрямую связанные с изучением пушкинского календаря. Поводом для подобных разысканий стало знаменитое 17-е примечание к роману «Евгений Онегин» о том, что в нем «время расчислено по календарю». И целый ряд пушкинистов (от Г.А. Гуковского до С. Шварцбанда) и, особенно, комментаторов «Онегина» (таких, как В.В. Набоков, Ю.М. Лотман, А.Е. Тархов) занимался уяснением внутренней хронологии романа и ее соотнесением с историческим временем, предлагая при этом различные, иногда взаимоисключающие версии понимания «календаря». '

Наличие такого рода несоответствий и противоречий заставило некоторых пушкинистов усомниться в самой постановке проблемы, что категорически было резюмировано B.C. Баевским: «Время романа — не столько историческое, сколько культурно-историческое, вопросы же хронологии оказываются на периферии художественного зрения поэта»3. И за последние два десятилетия было предложено несколько таких альтернативных — «антихронологических» (или, вернее, «метахронологических») - подходов к пониманию календаря и «Онегина», и некоторых других пушкинских произведений. Сошлемся на работу В.А. Кошелева, в которой организация времени в романе рассматривается в проекции на канву православного календаря4, на заметку

1 См.: Грехнев В А. Мир пушкинской лирики. - Нижний Новгород, 1994.

г См.: Таборисская Е.М. Феномен «самостоянье человека» в лирике Пушкина: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук.-Воронеж, 1997.

' См.: Баевский В. «Сквозь магический кристалл»: Поэтика «Евгения Онегина», романа в стихах А. Пушкина. -М.: Прометей, 1990. С. 116.

* См.: Кошелев В.А. Евангельский «календарь» пушкинского «Онегина» (к проблеме внутренней хронологии романа в стихах) // Евангельский текст в русской литературе XVTII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. тр. — Петрозаводск, 1994. - С. 131-150.

Д.Н. Медриша, в которой показывается отражение в пушкинском творчестве фольклорных примет временного цикла5, или — на статью Н. Кондратьевой-Мейксон, в которой анализируются несовпадения между пейзажами и датировками в «Капитанской дочке» и выявляется смысловая логика таких несовпадений.6

В русле этого иного подхода отдельно нужно упомянуть об исследовании А.И. Иваницким историософских и инидиационных смыслов зимы в цикле пушкинских произведений7 и о работе А.А. Фаустова, в которой были раскрыты пятничные смыслы поэмы «Домик в Коломне» на фоне пушкинского творчества в целом.8

Наконец, нужно сослаться на целую серию изысканий, посвященных исследованию в различных пушкинских произведениях святочных мотивов — прежде всего в «Онегине» (в связи с анализом сна Татьяны), а также в «Повестях Белкина» и в «Домике в Коломне» (работы Е.С. Хаева, И.Л. Поповой и др.).

Настоящее диссертационное исследование, отталкиваясь от подобного — «метахронологического» - взгляда на календарь, в качестве главной своей цели выдвигает определение семантического статуса дней недели и времен года в художественном мире Пушкина. Соответственно, из поля внимания исключаются временные пометы, носящие сугубо «историко-биографический» характер. Для нас будут важны только те из них, чье значение реализуется в сюжетном строе, в сети постоянных мотивов и символов, в системе лексико-тематических комплексов, из которых в сумме и складывается авторская «мифология» дней недели и времен года. (В толковании ее следуем за классической работой P.O. Якобсона о статуе в пушкинской «поэтической мифологии», характеризуемой так: «В многообразной символике поэтического произведения мы обнаруживаем постоянные, организующие, цементирующие элементы, являющиеся носителями единства в многочисленных произведениях поэта, элементы, накладывающие на эти произведения печать поэтической личности...».9) Разумеется, таким образом реконструируемый календарь - не всегда исключительно собственное достояние Пушкина. Мы сможем наблюдать наложение на пушкинские смыслы фольклорной и христианской «концепто-сфер», общеевропейских литературных и культурных моделей.

Достижение указанной цели предполагает решение следующих основных задач:

1) составить возможно более полный каталог эксплицитных и имплицитных указаний на дни недели и времена года в художественных произведениях Пушкина;

5 См.: Медриш Д.Н. Язык поверий и примет: Пушкин и народный месяцеслов // Русская речь. — 1993. - № 5. — С. 92-96.

4 См.: Кондратьева-Мейксон Н. По какому календарю?.. (Время и пейзаж в «Капитанской дочке») // Вопросы литературы.- 1987.-Xs2.-C. 168-176.

7 См.: Иваницкий А.И. Исторические смыслы потустороннего у Пушкина: К проблеме онтологии петербургской цивилизации. - М.: Российск. гос. туманит, ун-т, 1998.

' См.:. Фаустов A.A. Из ономастикона пушкинского «Домика в Коломне» (Параша и Фекла) // Кормановские чтения. - Ижевск, 2002. - Вып. 4. - С. 19-33.

9 См.: Якобсон Р. Работы по поэтике / Переводы / Сост. и общ. ред. МЛ. Гаспарова — М.: Прогресс, 1987. — С. 145,и далее

2) выявить семантику дней недели и обнаружить закономерности в их упоминаниях Пушкиным;

3) вскрыть семантику времен года в пушкинском творчестве;

4) определить индивидуальные границы пушкинских времен года и соотнести их семантические модели с соответствующими календарными праздниками;

5) проследить биографическую динамику образно-смысловых ореолов пушкинских дней недели и времен года;

6) опосредованно через исследование времен года по-новому установить хронологию повестей «Дубровский», «Капитанская дочка», отчасти - романа «Евгений Онегин».

Актуальность диссертации обусловлена все возрастающим интересом к механизмам художественного конструирования времени, а также - к «авторскому поведению» (А.А. Фаустов) художника.

Научная новизна исследования заключается в том, что в нем определяется семантический статус времени на материале всего художественного творчества Пушкина. Более того, в предлагаемой диссертации принцип синтетизма распространяется отчасти и на биографические аспекты «авторского поведения» Пушкина.

Объектом и материалом работы являются прежде всего художественные произведения Пушкина; по мере необходимости в ходе анализа мы обращаемся и к «нетворческому» наследию поэта (письма, исторические и литературно-публицистические сочинения и др.). Предметом исследования выступает семантика дней недели и времен года в художественном мире Пушкина.

Методологической базой работы послужили философские, литературоведческие, фолыслорно-этно1рафические и др. разыскания таких ученых, как Д.К. Зеленин, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, P.O. Якобсон, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, Т.М. Николаева, В. Шмид, Н.И. Толстой, С.М. Толстая и др.

Теоретическая значимость диссертации заключается в анализе на материале пушкинского творчества таких ключевых категорий, как художественное время и художественный кадендарь.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть применены в разработке вузовского курса истории русской литературы XIX века и в чтении спецкурсов по творчеству А.С. Пушкина. Наблюдения и выводы диссертации могут быть использованы в дальнейших исследованиях семантики пушкинского календаря и авторского календаря в творчестве других писателей.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Семантическое наполнение времени в художественном мире Пушкина выстраивается по двум осям — творчества и судьбы, сходящимся в точке смерти.

2. Поворотный этап творческой эволюции Пушкина — обращение в художественных текстах к фиксации мелких временных единиц (дни недели, даты) — связан, в первую очередь, с раздумьями поэта над

отношениями человека и судьбы в 1827 - 1830 гг. и особенно - накануне перемены семейного статуса.

3. Ключевыми днями недели у Пушкина являются суббота и пятница, биографически находящиеся в отношении дополнительного распределения: водоразделом между их эксплицитными упоминаниями выступает 1830 г.

4. Идея судьбы у Пушкина, календарно реализуясь в семантических моделях лета, зимы, пятницы (и подчиненных ей дней недели — четверга и воскресенья), опирается на фольклорное основание, а в позднем творчестве вырастает до смыслового регистра Промысла.

5. Лето и зима в пушкинских текстах задают противоположные векторы развития любовных сюжетов: разрешение летних коллизий гибельно и предстает ловушкой судьбы, динамическое развертывание коллизий зимних ведет к обретению суженых по воле Провидения.

6. Идея творчества у Пушкина имеет религиозно-онтологические коннотации, ветхозаветный план которых — покой — проявляется в семантике субботы, отчасти — зимы и осени (поэтические сны), а новозаветный план —уединение и вдохновение — в семантике осени.

7. Весна и осень ассоциируются в пушкинском мире с преодолением смерти. При этом с осенью — пространством памяти и культуры — пересекается весна в том ее «античном» изводе, который воплощен в ранней лирике Пушкина. В период же зрелого творчества весеннее смертное томленье ищет утешения в ценностях христианских.

Апробация работы. Диссертация обсуждена на кафедре русской литературы Воронежского государственного университета. Ее основные положения докладывались на региональной научных конференциях «Художественная ан-трополопия и авторское начало в русской и мировой литературе» (Воронеж, 2005), «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, 2006), на ежегодных научных сессий филологического факультета ВГУ в 2004 — 2006 гг. По теме диссертации опубликовано 6 работ.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, списка использованной литературы. Библиография насчитывает 246 наименований. Общий объем диссертации составляет 238 страниц.

Основное содержание работы.

Во Введении обосновывается выбор темы исследования, ее актуальность и научная новизна, анализируется отечественная и зарубежная литература о творчестве Пушкина, формулируются основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе Дни недели рассматривается частотность и эволюционная логика упоминаний дней недели в пушкинском творчестве, а также устанавливается их семантический статус. В большинстве случаев знаковые дни в пушкинских текстах заявлены эксплицитно. Однако встречаются и имплицитные упоминания дней (их можно вычислить относительно уже названных). В пушкинских текстах обнаружены: 3 эксплицитных и 1 имплицитный понедельник', 4 эксплицитных вторника, 1 эксплицитная среда (в черновом варианте); 2

эксплицитных четверга; 8 эксплицитных и 2 имплицитных пятницы; 5 эксплицитных и 3 имплицитных субботы; 9 эксплицитных и 1 имплицитное воскресенье.

Пушкин «отказывается» от значимой в фольклорной традиции среды (народные легенды о персонифицированной среде во многом дублируют пятничные). Наименее маркированный в фольклоре вторник и в пушкинской системе смыслов выступает как незнаковый день.

В творчестве Пушкина выделяются произведения, построенные с помощью мифологии определенного дня. Так, пятничные мотивы организуют сюжеты в «Домике в Коломне» и в «Барышне-крестьянке», отчасти — в «Медном всаднике» и т. д.

В разделе 1.1. Понедельник анализируется семантика этого не часто встречающегося дня у Пушкина, однако имеющего четкую семантическую структуру. В фольклорной традиции понедельник посвящен душам умерших предков. Яркое фольклорное заявление понедельника происходит однажды у Пушкина — в ранней сказке «Царь Никита» (1822), в сюжете которой немаловажное значение имеет гадание. Смысл этого действа, по фольклорным представлениям, — в контакте с умершими предками или нечистой силой.

В «Послании Дельвшу» (1827) понедельник действительно связан с умершими предками: похищение скелета (предмета, «любезного философам») как раз и состоялось в ночь с воскресенья на понедельник. В литературном преломлении «гадание» выглядит как размышление поэта-философа о тайнах жизни над прахом (черепом), символизирующим смерть.

Особенно интересен имплицитный понедельник — день смерти Ленского, в поэзию и судьбу которого вплетается постоянный лейтмотив мифологической реки забвения в царстве мертвых. Так Лета главенствует в предсмертном пророческом послании Ленского, угадавшего будущее своей поэзии и любви. Проточные воды романа, символизирующие Лету (наблюдение B.C. Баевского), обрамляют жизнь Ленского и его посмертное существование (могильная водная топика), в какой-то степени характеризуют его духовный облик (это спор с Летой по поводу поэзии, это и сама «туманная», влажная и зыбкая, поэзия Ленского). Условное общение («контакт») элегического поэта Ленского с мифологическим царством мертвых, отделенным Летой, качественно меняется в день дуэли, которая и состоялась в понедельник.

Для пушкинского сознания (в упоминаниях дней недели) характерна возрастающая частотность и семантическая нагруженность дней, завершающих неделю. По мысли М. Элиаде, любой цикл времени (год или неделя) имеет фазы: начальная — «сотворение мира», срединная — «существование» и конечная — «возвращение к хаосу». Отсюда — неизбежность апокалиптических настроений в конце века, отсюда — неизбежно высокая смысловая нагруженность конечной фазы цикла: время воспринимается как благоприятное / неблагоприятное, сильное / слабое и т. д. Подобный смысловой сдвиг в сторону конечных дней недели наблюдается и у Пушкина: пятница и суббота представляют собой действительно мифы.

В разделе 1.2. Пятница-судьба раскрывается семантический регистр пятницы, наиболее разнообразный и богатый в авторской мифологии дней недели. Фольклорные мотивы пятницы (покровительство св. Параскевы Пятницы, шитье наряда, всеобщая «слепота» героев) обыгрываются в произведениях, близких классическому святочному рассказу, в котором установка на чудесное обусловлена жанром («Барышня-крестьянка», «Домик в Коломне», под определенным углом — «Станционный смотритель»). Собственно пушкинское (и главное) в семантике пятницы — понятие СУДЬБЫ, которая соединяет и разделяет, милует и наказывает, судит и казнит. Этимология лексемы «судьба» определяет в поздних пушкинских произведениях пятницу как день суда, казни и смерти («Анджело» (1833); «Медный всадник» (1833); «<Сцены из рыцарских времен>» (1835), отрывок «<От этих знатных господ>» (1835)). Занимающая главенствующее положение в иерархии дней недели пятница проявляет абсолютный тотальный характер в пушкинских текстах, замещая любой день недели (отрывок «<Марья Шонинг>» (1834 — 1835)). Частая для позднего творчества Пушкина ситуация казни в пятниг^у связана с памятью о пятничной казни Христа в христианской культуре. Именно к позднему творческому периоду Пушкина относится замысел сюжета «Об Иисусе» (реконструированный Ю.М. Лотманом).

В разделе 1.3. четверг и воскресенье рассматриваются как дни недели, втянутые в смысловое поле пятницы. В авторской модели недели эти дни не обладают собственным смыслом (в особенности — четверг, который — канун пятницы в «Станционном смотрителе», и в «Домике в Коломне»). Пушкин «назначает» воскресенье днем развязки пятничных интриг или определенного поворота в судьбах героев — прозрения («Домик в Коломне», «Станционный смотритель», отчасти — «Выстрел» и «Медный всадник»).

Аналитическое исследование в разделе 1.4. Суббота вскрывает основные смыслы этого дня в текстах Пушкина: сема собрание отражает фольклорную и ставшую потом литературной легенду о шабаше ведьм, возникшую под влиянием Иудейской субботы. Мотивы религиозно-онтологического смысла субботы — покоя Господня — в произведениях Пушкина сопряжены с темой ТВОРЧЕСТВА («покой и воля»), к которой примыкают литературные занятия (и собрания) пушкинских героев.

Занявший почти десятилетие, целую творческую эпоху в жизни поэта, роман «Евгений Онегин» весь пронизан, организован субботними смыслами. Центральным из них является шабаш-пир во сне Татьяны, провиденциально связанный с ее субботними «имянинами». Открывающий бесовскую сторону Онегина ночной шабаш имеет своеобразную систему отражений в романе, тематически связанных со скукой (бесовством) героя (являющейся причиной его бес-покойства): это театр, бальная жизнь. Онтологический смысл субботы присутствует в романе «Евгений Онегин» и входит в тему совершенства и литературности Татьяны — авторского Идеала — Музы: «покойна и вольна», а в «Романе в письмах» реализуется как субботние литературные вечера-собрания.

Полярность мифов пятницы и субботы в творческом сознании Пушкина только видимая — в высоком смысловом регистре новозаветное гармонично

переплетается с ветхозаветным. Это связано с темами ТВОРЧЕСТВА, ПОЭТА и ПОЭЗИИ: пушкинский поэт, обладающий чертами ветхозаветного пророка («Разговор книгопродавца...» «Пророк», «Поэту») позднее (в «Памятнике») «становится» новозаветным Апостолом> поскольку смысл поэзии (по Пушкину) - в том, чтобы нести христианские заповеди любви, милосердия и смирения .

Времена года, как более крупные части годового цикла, вбирают в себя мелкие единицы: дни недели, месяцы и даты. В фольклорном сознании семантика церковного праздника является доминантной для времени года в целом и тем самым как бы стирает семантику месяца. Такое восприятие времен года, моделируемое семантикой праздников, актуально и для пушкинской модели, которая анализируется во второй главе Времена года.

У Пушкина эксплицитно упоминается: лето - в 20 произведениях; осень — в 44; зима — в 38 и весна — в 57. Имплицитные времена года расширяют этот список, а контекстов каждого времени года значительно больше (все примеры приведены в соответствующих разделах диссертации).

Раздел П. 1. «Ох, лето красное! любил бы я тебя...» открывает вторую

главу.

Семантика лета связана с так называемым «русалочьим текстом» (исследовавшимся О.С. Муравьёвой и A.A. Фаустовым). Можно заметить, как тексты о русалках («Русалка» (1819); «Как счастлив я, когда могу покинуть» (1826); пьеса «Русалка» (1829-1832); баллада «Яныш Королевич» (1833-1834)) образуют плотное семантическое ядро лета и отбрасывают тени-мотивы на остальные произведения с пометами событий летом («Кавказский пленник» (1820-1821); «Каменный гость» (1830); протекающий на фоне всех времен года «Евгений Онегин» (1823-1830); «Дубровский» (1833)). Уже в ранних кантате «Леда» (1814) и в стихотворении «Городок» (1815) заданы мотивы, определяющие мифологию лета в пушкинском календаре: влечение к наслаждению в тоске (скорее всего, любовной) у воды, инспирированное «томным духом», Лукавым.

Центральное место в «русалочьем тексте» Пушкина занимают пьеса «Русалка» (1829-1832) и баллада «Яныш Королевич» (1833-1834), действие которых с большой долей вероятности происходит летом. Однако героини этих произведений не являются русалками изначально, а становятся ими из-за измены возлюбленного. У Пушкина такой сюжетный рисунок повторяется не раз: измена или равнодушие героя наделяет покинутую героиню чертами русалки (поэма «Кавказский пленник» (1820-1821) и пьеса «Каменный гость» (1830), в которой июль совпадает с семантикой лета).

В соответствии с известными пушкинскими сентенциями из «Осени» (1833), лето — это муки плоти, которые губят душу («душевные способности») — погубление души. Эта «архисема» лежит в основании всех летних событий в пушкинских текстах. Несмотря на возможность авторской симпатии («Ох, лето красное! любил бы я тебя...») звучание лета — минор, трагичный в своей сущности. И потому Пушкин не наделяет лето семантикой судьбы в позитивном проявлении, лето — это обман, которому нельзя вверяться.

В какой-то степени любовь Татьяны — «искушение» для Онегина, в деревне иронически наделенного чертами отшельника. Повсеместно отмечается, что Татьяне сопутствуют мотивы ночи /луны; бледности, перекликающиеся и с атрибутами пушкинских русалок. Однако случившаяся летом любовь Татьяны, «вверенной судьбе», не завершается ничем и выглядит как гибельное искушение не только для Онегина, но и для нее самой. Недаром во время последней встречи героев Татьяна скажет: «Вы поступили благородно. Вы были правы предо мной: Я благодарна всей душой...» [VI, 187]. Напротив, в повести «Дубровский» (1833) лето (июль) стало своеобразной ловушкой для героини, не доверяющей своему сердцу и своей судьбе.

На фоне столь мрачной семантики лета единственное «светлое пятно» — 1окиз дубрав у воды, представляющийся не только местом для любовных встреч с русалками, но и устремлений поэта. Иногда Пушкин, пользуясь «реалиями» античной мифологии, совмещает поэтический побег и любовное свидание в ¡окиэ'е дубрав. Тогда поэтическое творчество выглядит как любовное свидание с музой в сени дубрав («Как счастлив я, когда, могу покинуть» (1826)). Семантические пересечения стихотворений «Как счастлив я, когда могу покинуть» (1826), «Пророк» (1826), «Поэт» (1827) обнаружвают общую структуру: преображающее лирического героя переживание (почти) смерти от прикосновения с иномирным и следующее за этим отверзание поэтического слуха. На этом этапе пушкинского творчества первопричина пробуждения поэта может изображаться во взаимоотрицающих понятиях — ветхозаветное / новозаветное и античное / фольклорное (демоническое).

Раздел П.2. «Уж небо осенью дышало...»

Вопреки распространенному мнению об осени ранняя лирика (хотя обнаруживает и мотивы поэзии) представляет иной смысл — память, которой иногда созвучна тема неизбывной вины («Осгар» (1814), «Романс» («Под вечер осенью ненастной...») (1814), поэма «Братья-разбойники» (1821-1822) и др.). Мотив раскаяния получит развитие и в зрелых произведениях Пушкина (приближает историю «Станционного смотрителя» (1830) к жанру притчи). И это со всей очевидностью демонстрирует высокий семантический «градус» пушкинской осени — ее особую одухотворенность.

Однако Пушкин сохраняет право памяти за певцом веков минувших — за поэтом — «бардом старым» в стихотворении «Осгар» (1814). В стихотворениях 1816 года — «Осеннее утро», «Разлука», «Наездники» — к теме расставания, столь ощутимого осенью, присоединяется тема поэта и его творчества, которое поможет преодолеть сердечную боль. Эта пушкинская мысль разворачивается в памятном стихотворении «19 октября» (1825) и серии одноименных.

Семантическим ядром осеннего вдохновения являются «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор») (1825), отрывок <«Не смотря на великие преимущества, коими пользуются стихотворцы»> (1830-1832), «Осень» (1833) и повесть «Египетские ночи» (1835). В этот период творчества Пушкин в своих письмах связывает осень с поэтическим вдохновением, обязательное, условие которого —уединение в деревне. Глубоко личное чувство поэтическогоуедине-

ния осенью Пушкин «дарит» поэтам и героям своих произведений, близким творчеству.

В противоположность лета пушкинская осень — возрождение загубленных душевных способностей. Свежее дыхание ветра (одной из метафорических стихий творчества у Пушкина) придает дубравам пустынность, столь любезную поэтам. Потому в зрелых произведениях Пушкина («Евгений Онегин», «Осень», «Медный всадник», «Капитанская дочка») трансформирующее мир дыхание осени вызывает поэтическое вдохновение.

Вопреки распространенной точке зрения пушкинские тексты открывают осень совсем нескучную. Начиная с поэмы 1825 года «Граф Нулин», в целом ряде пушкинских произведений осень является временем зачина действия и отличается неимоверно высокой концентрацией и стремительностью событий, играющих первостепенную роль в судьбах героев: «<Арап Петра Великого»> (1827); «История села Горюхина» (1830); «Медный всадник» (1833); «Дубровский» (1833); «Египетские ночи» (1835); «Капитанская дочка» (1836). Своеобразное сюжетное кольцо по принципу календаря просматривается в «Истории села Горюхина», в поэме «Медный всадник» и в повестях «Дубровский» и «Капитанская дочка»: действия этих произведений начинаются и активизируются / завершаются осенью.

На этапе зрелого творчества Пушкина семантика осени если не совмещается с семантикой пятницы, то вбирает ее главный смысл - судьбу (и часто с трагической подсветкой). И в этой перспективе авторские акценты в «Медном всаднике» (при наличии характерных для осени мотивов памяти и поэзии) смещаются «в сторону» судьбы. Преобладание же трагического начала в теме судьбы у позднего Пушкина отзовется и в повести «Дубровский»: наделенный положительной матримониальной семантикой, Покров не имеет счастливого разрешения в сюжете повести.

В «Капитанской дочке» традиционная семантика пушкинской осени связана с ценностями дворянской культуры: понятие и память о дворянской чести, поэтические труды Гринева. Между тем и мотив одухотворяющего дыхания осени появляется дважды и всегда в контексте дворянского мира: возделанный сад I парк... Но, пожалуй, в превосходной степени перечисленные смыслы выражаются в «авторском поведении»: счастливое завершение злоключений героев Пушкин приурочивает к любимой им осени, доказывая «все-мощность» поэта-автора в сравнении с судьбой.

Логика поздних произведений Пушкина показывает, что событиями управляет судьба - герои могут только подыграть ей в случае ее благоволения и не без помощи автора.

Раздел П.З. «Ирады мы проказам матушки зимы...»

Зима у Пушкина не имеет единственной семантической структуры, которая присутствовала бы в ранних произведениях и развивалась далее.

Зима продолжает присущую осени тему скуки («<Из Вольтера>»(1825); «<Арап Петра Великого>» (1827); «Роман в письмах» (1829); «Евгений Онегин» (1823-1830)). Поэт способен пережить одиночество зимой, однако скорее страдает от вынужденного уединения, нежели к нему стремится («<Из письма

к Вульфу>» (1824) и «К Языкову» (1824)). Тема поэтического творчества зимой представлена в знаковой ситуации уединения у камина — сонного забвения, которое оксюморонно пробуждает вдохновение поэта. И в этой перспективе сон может трактоваться как зеркальная реализация религиозно-онтологического Покоя: поэт в покое-сне созерцает то, что только собирается «творить» («Мечтатель» (1815), «Городок» (1815), «Сон» (1816) и др.).

Кроме того, зимние сны являются предупреждающими знаками судьбы (сон Татьяны, Марьи Гавриловны, Германна, Гринева). Зимние сны — преду-прежденья — удостаивают героев, отмеченных воображением и мечтательностью — приметами поэта в пушкинском мире.

Семантика зимы «напрямую» взаимодействует с праздниками Рождества, Святок, Крещения.

Святки знаменовали окончание Рождественского поста и открывали зимнее веселье, не случайно большинство свадеб игралось в зимний мясоед. Этот традиционный матримониальный характер зимы и отразился в коллизиях зимних историй Пушкина, подоплеку которых в большинстве случаев составляют святочные смыслы («Евгений Онегин», «Сказка о царе Салтане...», «<Арап Петра Великого>», «Метель», «Станционный смотритель», «Домик в Коломне» и «Пиковая дама»): в пушкинских текстах зима соединяет героев, и иногда самым причудливым образом, и тем самым обретает семантику судьбы.

Столь частый и, в общем-то, шаблонный символ дороги в самых различных лирических традициях приобретает у Пушкина особую глубину и содержательность. Символ жизненного пути объединяет в «зимний» цикл стихотворения «Зимняя дорога» (1826), «Бесы» (1830). Мотивы «зимних» стихотворений являются семантическими ключами к остальным произведениям.

В творческом сознании Пушкина существует обратная семантическая связь от жизненного пути к зимнему (о котором см. в работах В.А. Грехнева, А.И. Иваницкого). Мотив окизненного холода метафорически родственен зиме (судьбе) и взаимодействует с сердечной тоской «зимних» стихотворений: в пушкинских текстах наблюдается тематическая близость внешнего и внутреннего — сердечного (или душевного)—холода. Потому преодоление хлада жизни сердцем («Любовь одна — веселье жизни хладной, Любовь одна — мучение сердец» [1,166] (1816)) и обуславливает определенный любовный колорит в контекстах зимы у Пушкина.

Устойчивый сердечный мотив в контексте хладной жизни, уподобленной дороге зимней ночью, предопределяет сюжетный рисунок зимних коллизий — обретение суженых, и в этом семантическом ракурсе зима-судьба «проказит». Так, «однажды» в зимнюю ночь Минский, Бурмин и Гринев попадут в пространство судьбы, услышав ее повеление, и обретут на этом пути своих суженых. (Список героев, совершающих зимний путь навстречу судьбе, можно расширить.) Начиная с М.О. Гершензона, пушкинскую метель трактуют стихией судьбы, оказывающей явную благосклонность одним героям и вопиющую немилость другим. Отмеченные герои обладают «родовым качеством» призвавшей их стихии (и они тоже «проказят»).

Сюжет исторической повести «Капитанская дочка» развертывается в смещающих друг друга временных пластах, что вообще характерно для «авторского поведения» Пушкина. Снежный буран застает Гринева на пути к месту службы в середине августа (версия диссертационного исследования) и поистине фантастичен и невероятен. Взаимодействие lokus'a зимней дороги и явно благоволящей судьбы со всей очевидностью просматривается в сцеплении типовых эпизодов. С окончанием зимы, имеющей у Пушкина любовный /матримониальный колорит, и с разрушением чудесного гладкого зимнего пути связана и временная разлука суженых.

Вопиющее несоответствие пейзажей и времени в «Капитанской дочке» парадоксально свидетельствует о двойной последовательности автора. Пушкинская датировка обнаруживает стремление приблизить события повести к историческим. И в то же время пейзажные приметы соответствуют времени с определенной семантикой в творческом сознании Пушкина, и в этом заключается художественная истинность и «действительность» временных метаморфоз.

Суммирующий анализ всех зимних мотивов в романе «Евгений Онегин» завершает данный раздел. И если снежный путь во сне Татьяны «отодвинут» во времени — через год после сна, имянин, дуэли, то «реальный» зимний путь Гринева пролегает через пространство сна, судьбы. Удивительно, но как раз в исторической повести Пушкина предельно проясняется семантика зимы как пространства сна и судьбы.

Раздел И.4. «Так в землю падшее зерно весны огнем оживлено...»

Вопреки общеизвестным сентенциям из стихотворения «Осень» (1833)

- «я не люблю весны <...> весной я болен» [III, 318] — весна упоминается в произведениях Пушкина заметно больше, чем какое-либо другое время года, и представлена в основном в лирике Пушкина. На долю прозы приходится совсем немного весенних упоминаний. Главное отличие весны от остальных времен года — в ее избыточной метафоричности, даже мифологичности. Эта сторона «весны» разворачивается в ранней пушкинской лирике по семам: возраст

— юность — любовь — доля / судьба.

В целом ряде стихотворений юный поэт ставит знак равенства между весной и молодостью / возрастом'. «К сестре» (1814); «К Каверину» (1817); «Князю А. М. Горчакову» (1817); «Фавн и пастушка. (Картины)» (1813 - 1817); Руслан и Людмила» (1817 - 1820); «Погасло дневное светило» (1820) и др. Наивысшую ценность в отмеченной семантической цепочке представляет юность, а все остальные смыслы вторичны по отношению к ней.

Устойчивый знаковый сигнал весны-юности — златая — обращает ее в миф, поскольку она принадлежит отдаленному прошлому. Золотым колоритом мифологическая весна контаминирует с семантикой (и цветом) пушкинской осени хотя бы и потому, что она возникает в памяти', именно память наделяет ее цветом и качеством вечности — золотистостью.

Однако пределы золотой весны колеблются от немногих лет до нескольких дней / времени суток / часов / минут. Блаженное золотое время, сжимаясь в памяти, становится почти мигом, балансируя на грани воображе-

ния. Потому в ранней лирике Пушкина размыт и максимально обобщен комплекс «событий» золотой весны (дружеские пиры, любовные переживания и т. п.). А миф создается в основном эмоциональным настроем радости, эпикурейства. Неудивительно, что ранняя лирика густо декорирована приметами и божествами античности.

В пушкинских текстах имеется и другие указатели кратковременности весны — блистание, сближенное с цветением, и общие «элегические формулы» увядания, вариант которого — мотив ранней / безвременной смерти — увядания во цвете лет (идущий от элегиков вроде К.Н. Батюшкова).

Мифологический признак весны — золотистость — реализуется и в ог-ненности от огня любви' «Они пришли, твои златые годы, Огня любви прелестная пора» [1,195] («Князю А. М. Горчакову» (1817)). При всем том в поэтической традиции весной обозначается не только пора любви (идеализированная и стоящая в прошлом), но и время года, обыкновенное для этих переживаний.

Пушкинская тенденции — в том, чтобы предать прошлое забвенью, освободиться от него. Такое двойное прощание с молодостью-весной и с ее литературными предпочтениями (будь то жанры или какие-то элегические формулы) Пушкин с присущими ему блеском и остроумием осуществляет в «Евгении Онегине».

По правилам авторской игры Ленский обозначает собой фигуру поэтического жанра или поэзии определенной поры, с которыми и «прощался» Пушкин. Комплекс весенних элегических знаков в тематической зоне поэта Ленского венчается мотивом памяти / забвения. Одна и та же весна (время после дуэли Онегина с Ленским) представлена автором дважды: в конце шестой и в начале седьмой главах, причем в диаметрально противоположных ситуациях.

Вторая календарная весна романа перечеркнет еще один элегический штамп. Эта весна связана с любовной коллизией Татьяны и Онегина. Как ни удивительна произошедшая метаморфоза Татьяны в восьмой главе, по-настоящему коренным образом изменится Онегин, причем автор воспользуется смыслообразами из кругозора героини («Гак в землю падшее зерно Весны огнем оживлено» [VI, 54]).

Чувство, которое «переживает» герой, почти равно смерти: любовь-смерть духовно преобразила героя. Некогда чудный / сверкающий / искуси-тельный = демонический взор Онегина становится человеческим, страдающим. И потому это умирание коренным образом изменяет, а по большому счету живит героя, как и то евангельское зерно, в котором скрыто и Воскресение. В последней весне романа появляются намеки на Великий пост.

Весенние зачины у Пушкина подыгрывают мифу о золотой весне (имеются в виду повести «Выстрел», «Барышня-крестьянка» и особенно - «Станционный смотритель»). Весна обладает семантической нагруженностью в финалах произведений: роман в стихах «Евгений Онегин» (1830), поэма «Медный всадник» (1833). Особое место занимают незаконченные «Сказка о Медведихе» (1830) и отрывок «<Марья Шонинг>» (1834 - 1835), поскольку в них действие начинается и останавливается весной. В этих зрелых произведениях од-

нозначно просматривается и собственная пушкинская семантика весны — болезнь и смерть-могила.

В ритуальном смысле обряд захоронения эквивалентен обряду засевания поля, причем семантика каждого подразумевает продолжение жизни. В высоком смысловом регистре хлеб/земля / смерть — данность изначальная: «в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» [Быт. 3:19]. Новозаветному пониманию смерти близок образ возрастающей пшеницы на поле и последней жатвы, ожидающей серпов ангельских. В этой семантическом родстве состоит и образ смерти у Пушкина, связанный с полем, а продолжающаяся жизнь — с новыми поколениями.

Весенние болезнь / смерть / могила — иного регистра, нежели смыслы других времен года, и в своей сумме они не равны судьбе. В семантике пушкинской весны заключена тайна жизни, и пушкинские томленье и тоска при наступлении «реальной» весны связаны с осознанием собственной смерти.

Особое место в пушкинской модели весны занимают стихотворения, которые Пушкин написал летом 1836 года, живя на Каменном острове. (В настоящей работе состав и тематика цикла рассматривается опосредованно через семантику времени — весны.) События,. которым посвящены стихотворения «Подражание италиянскому». (предательство и самоубийство Иуды) и «Мирская власть» (Распятие и Крестная мука Христа), стоят в Вечности. Однако и Великий пост, совершаемый в память этих событий, приобщает христианина к этой вечности и, по словам М. Элиаде, вызывает «в текущую реальность момент теофании». Знаменательно, что в стихотворениях цикла нет временных помет.

Весенними «событиями» можно назвать «(Подражание италиянскому)» и отчасти «Мирскую власть», хотя в последнем стихотворении Распятие и Крестные муки представляются у распятия (есть версия, что около картины на выставке). «Событийные» стихотворения являются к тому же семантическими «контрполюсами» всего цикла.

В «(Подражании италиянскому)» Пушкин представляет смерть в трех семантических ракурсах: тление плоти, приобщение к вечной смерти (дхнул) и последующие муки духовного извращения. Следом Пушкин помещает стихотворение «Мирская власть». В сущности, он противопоставил абсолютной смерти иную — Искупительную, которая приобщает к вечной Жизни. Подразумевая эти логические отношения между стихотворениями, Пушкин изобразил только казнь Христа и не посмел представить то, что следует за этой смертью. Особый же статус в этом цикле имеет стихотворение «Из Пиндемонти» — своеобразная концентрация идеалов античности, которая дала так много отзвуков в творчестве Пушкина, и в семантике мифологической весны в частности. В самом широком смысле античный вектор в семантике весны, связанный с золотым сиянием Аполлона, получил направленность в чистую эстетику, тогда как смертельная тоска находит утешение в ценностях христианства. И, конечно, пушкинский «Памятник» находится за пределами Каменноостровкого цикла: Пушкин не мог завершить им цикл, в котором первостепенным по отношению

ко всем его темам являются Распятие и Смерть на Кресте. Потому Пушкин вынес «Памятник» за скобки, венчая им «духовный цикл» последних лет и отвечая на собственные смертные томления.

В Заключении уточняются семантические модели пушкинских дней недели и времен года, прослеживается эволюция и динамика структурирующих их мотивов, связываемых с логикой взаимодействия основных мировоззренческих доминант в творческом сознании Пушкина.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. ГайворонскаяJI.B. Календарь А.С.Пушкина: дни недели .(пятница) / Л.В. Гайворонская // Сборник студенческих работ филологического факультета ВГУ. - Воронеж. - 2003. - Вып. 4. - С. 134-139.

2. Гайворонская Л.В. Пушкинский календарь (семантика дней недели) / Л.В. Гайворонская // Филологические записки. — Воронеж. - 2003. - Вып. 20. - С. 232-237.

3. Гайворонская Л.В. Еще раз о фольклорных и евангельских мотивах в «Станционном смотрителе» A.C. Пушкина / Л.В. Гайворонская // Филологические записки. — Воронеж. — 2005. — Вып. 23. — С. 262-267.

4. Гайворонская Л.В. Романтическая метафизика характеров в романе A.C. Пушкина «Евгений Онегин» / Л.В. Гайворонская // Человек в эпоху романтизма: сб. ст. - Воронеж: ВГМА, 2006. — С. 19-23.

5. Гайворонская Л.В. К семантике времен года у Пушкина: Лето и поэзия / Л.В. Гайворонская // Вестник ВГУ. - Сер. «Гуманитарные науки». - 2006. -№2.-С. 359-367.

6. Гайворонская Л.В. Между судьбой и обманом: любовное чувство в «Евгении Онегине» и в «Дубровском» / Л.В. Гайворонская // Вестник ВГУ. - Сер. «Филология и журналистика». — 2006. — № 2. — С. 70-75.

Работы №5, №6 опубликованы в изданиях, соответствующих списку ВАК РФ.

Подписано в печать 23.11.2006. Формат 60x84/16. Усл. п. л. 1,0. Тираж 100. Заказ 943 Издательско-полиграфический центр Воронежского государственного университета. 394000, г. Воронеж, Университетская площадь, 1, ком.43, тел.208-853. Отпечатано в лаборатории оперативной печати ИПЦ ВГУ.

г? и/?г --- А

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Гайворонская, Людмила Васильевна

Введение.

Глава I. Дни недели.

1.1. Понедельник.

1. 2. Пятница-судьба.

1.3. Дни недели, втянутые в смысловое поле пятницы четверг, воскресенье).

I. 4. Суббота.

Глава II. Времена года

II. 1. «Ох, лето красное! любил бы я тебя.».

И. 2. «Уж небо осенью дышало.».

II. 3. «И рады мы проказам матушки зимы.».

II. 4. «Так в землю падшее зерно весны огнем оживлено.».

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Гайворонская, Людмила Васильевна

Время и пространство образуют структуру мироздания. Такая же фундаментальная роль принадлежит им в художественном мире, более того, они во многом раскрывают и индивидуальный облик писателей - творцов этого мира. Поэтому ученых-филологов в последние полстолетия особенно занимают вопросы о формах и способах конструирования пространства и времени творческим сознанием («хронотоп» М.М. Бахтина, понимание текста как пространства у В.Н. Топорова и др.). Однако отношения между этими составляющими неравноправны изначально. Пространство находится в «подчинении» у времени: с действием времени связаны метаморфозы пространства, через идею времени может быть объяснено и сюжетное движение. И если говорить о художественном моделировании времени, то в этой перспективе особенно интересно творчество A.C. Пушкина.

Литературоведы описывали «пушкинское» время в двух основных аспектах.

Во-первых, это работы, посвященные художественной онтологии и поэтике времени в пушкинском творчестве. Среди них можно назвать, к примеру, наблюдения В.А. Грехнева1 над трансформацией у Пушкина элегического времени или размышления Е.М. Таборисской" над сложным соотношением в пушкинской лирике истории, биографии поколения и воображаемой автобиографии поэта. Среди зарубежных исследований отметим работу С. Евдокимовой, построенную на принципе комплементарности исторического факта и мифа (вымысла)3.

Во-вторых, это работы, напрямую связанные с изучением пушкинского календаря. Поводом для подобных разысканий стало знаменитое 17-е примечание к роману «Евгений Онегин» о том, что в нем «время расчислено по календарю». И целый ряд пушкинистов (от Г.А. Гуковского до С. Шварцбанда) и,

1 См.: Грехнёв В.А. Мир пушкинской лирики. - Нижний Новгород, 1994.

1 См.: Таборисская Е.М. Феномен «самостоянье человека» в лирике Пушкина: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. - Воронеж, 1997. особенно, комментаторов «Онегина» (таких, как В.В. Набоков, Ю.М. Лотман, А.Е. Тархов) занимался уяснением внутренней хронологии романа и ее соотнесением с историческим временем, предлагая при этом различные, иногда взаимоисключающие версии понимания «календаря».

Наличие такого рода несоответствий и противоречий заставило некоторых пушкинистов усомниться в самой постановке проблемы, что категорически было резюмировано B.C. Баевским: «Время романа - не столько историческое, сколько культурно-историческое, вопросы же хронологии оказываются на периферии художественного зрения поэта»4. И за последние два десятилетия было предложено несколько таких альтернативных - «антихронологических» (или, вернее, «метахронологических») - подходов к пониманию календаря и «Онегина», и некоторых других пушкинских произведений. Сошлемся, к примеру, на работу В.А. Кошелева, в которой организация времени в романе рассматривается в проекции на канву православного календаря5, на заметку Д.Н. Медриша, в которой показывается отражение в пушкинском творчестве фольклорных примет временного цикла6, или - на статью Н. Кондратьевой-Мейксон, в которой анализируются несовпадения между пейзажами и датировками в «Капитанской дочке» и выявляется смысловая логика таких несовпадений.7

В русле этого иного подхода отдельно нужно упомянуть об исследовании А.И. Иваницким историософских и инициационных смыслов зимы в цикле пушкинских произведений8 и о работе A.A. Фаустова, в которой были раскры См. Evdokimova S. Pushkin's Historical Imagination / Svetlana Evdokimova. - New Haven; London: Yale Univ. Press, 1999.

4 См.: Баевский В. «Сквозь магический кристалл»: Поэтика «Евгения Онегина», романа в стихах А. Пушкина. -М.: Прометей, 1990. С. 116.

3 См.: Кошелев В.А. Евангельский «календарь» пушкинского «Онегина» (к проблеме внутренней хронологии романа в стихах) // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. тр. - Петрозаводск, 1994. - С. 131-150. с' См.: Медриш Д.Н. Язык поверий и примет: Пушкин и народный месяцеслов // Русская речь. - 1993. - № 5. -С. 92-96.

7 См.: Кондратьева-Мейксон Н. По какому календарю?. (Время и пейзаж в «Капитанской дочке») // Вопросы литературы. - 1987. - № 2. - С. 168-176. s См.: Иваницкий А.И. Исторические смыслы потустороннего у Пушкина: К проблеме онтологии петербургской цивилизации. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т , 1998. ты пятничные смыслы поэмы «Домик в Коломне» на фоне пушкинского творчества в целом.9

Наконец, нужно сослаться на целую серию изысканий, посвященных исследованию в различных пушкинских произведениях святочных мотивов -прежде всего в «Онегине» (в связи с анализом сна Татьяны), а также в «Повестях Белкина» и в «Домике в Коломне» (работы Е.С. Хаева, И.Л. Поповой и др.).

В заключение краткого обзора литературы подчеркнем, что в настоящем исследовании обращаемся к ценным наблюдениям из ученых трудов, в которых время не является предметом изучения.

Настоящее диссертационное исследование, отталкиваясь от подобного -«метахронологического» - взгляда на календарь, в качестве главной своей цели выдвигает определение семантического статуса дней недели и времен года в художественном мире Пушкина. Соответственно, из поля внимания исключаются временные пометы, носящие сугубо «историко-биографический» характер. Для нас будут важны только те из них, чье значение реализуется в сюжетном строе, в сети постоянных мотивов и символов, в системе лексико-тематических комплексов, из которых в сумме и складывается авторская «мифология» дней недели и времен года. (В толковании ее следуем за классической работой P.O. Якобсона о статуе в пушкинской «поэтической мифологии», характеризуемой так: «В многообразной символике поэтического произведения мы обнаруживаем постоянные, организующие, цементирующие элементы, являющиеся носителями единства в многочисленных произведениях поэта, элементы, накладывающие на эти произведения печать поэтической личности.».'0) Разумеется, таким образом реконструируемый календарь - не всегда исключительно собственное достояние Пушкина. Мы сможем наблюдать наложение на пушкинские смыслы фольклорной и христианской «концептосфер», общеевропейских литературных и культурных моделей. См.: Фаустов А.А. Из ономастикона пушкинского «Домика в Коломне» (Параша и Фекла) // Кормановские чтения. - Ижевск, 2002. - Вып. 4. - С. 19-33.

10 См.: Якобсон Р. Работы по поэтике / Переводы / Сост. и общ. ред. М.Л. Гаспарова - М.: Прогресс, 1987. - С. 145, и далее.

Достижение указанной цели предполагает решение следующих основных задач:

1) составить возможно более полный каталог эксплицитных и имплицитных указаний на дни недели и времена года в художественных произведениях Пушкина;

2) выявить семантику дней недели и обнаружить закономерности в их упоминаниях Пушкиным;

3) вскрыть семантику времен года в пушкинском творчестве;

4) определить индивидуальные границы пушкинских времен года и соотнести их семантические модели с соответствующими календарными праздниками;

5) проследить биографическую динамику образно-смысловых ореолов пушкинских дней недели и времен года;

6) опосредованно через исследование времен года по-новому установить хронологию повестей «Дубровский», «Капитанская дочка», отчасти - романа «Евгений Онегин».

Актуальность диссертации обусловлена все возрастающим интересом к механизмам художественного конструирования времени, а также - к «авторскому поведению» художника (термин А.А. Фаустова).

Научная новизна исследования заключается в том, что изучение календаря осуществляется в нем с новых позиций и на материале всего художественного творчества Пушкина. Более того, в предлагаемой диссертации принцип синтетизма распространяется отчасти и на биографические аспекты «авторского поведения» Пушкина.

Объектом и материалом работы являются прежде всего художественные произведения Пушкина; по мере необходимости в ходе анализа мы обращаемся и к «нетворческому» наследию поэта (письма, исторические и литературно-публицистические сочинения и др.). Предметом исследования выступает семантика дней недели и времен года в художественном мире Пушкина.

Методологической базой работы послужили философские, литературоведческие, фольклорно-этнографические и др. разыскания таких ученых, как Д.К. Зеленин, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, P.O. Якобсон, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, Т.М. Николаева, В. Шмид, Н.И. Толстой, С.М. Толстая и др.

Теоретическая значимость диссертации заключается в анализе на материале пушкинского творчества таких ключевых категорий, как художественное время и художественный кадендарь.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть применены в разработке вузовского курса истории русской литературы XIX века и в чтении спецкурсов по творчеству A.C. Пушкина. Наблюдения и выводы диссертации могут быть использованы в дальнейших исследованиях семантики пушкинского календаря и авторского календаря в творчестве других писателей.

Апробация работы. Диссертация обсуждена на кафедре русской литературы Воронежского государственного университета. Ее основные положения докладывались на региональной научных конференциях «Художественная антропология и авторское начало в русской и мировой литературе» (Воронеж, 2005), «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, 2006), на ежегодных научных сессий филологического факультета ВГУ в 2004 - 2006 гг. По теме диссертации опубликовано 6 работ.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Семантическое наполнение времени в художественном мире Пушкина выстраивается по двум осям - творчества и судьбы, сходящимся в точке смерти.

2. Поворотный этап творческой эволюции Пушкина - обращение в художественных текстах к фиксации мелких временных единиц (дни недели, даты) - связан, в первую очередь, с раздумьями поэта над отношениями человека и судьбы в 1827 - 1830 гг. и особенно - накануне перемены семейного статуса.

3. Ключевыми днями недели у Пушкина являются суббота и пятница, биографически находящиеся в отношении дополнительного распределения: водоразделом между их эксплицитными упоминаниями выступает 1830 г.

4. Идея судьбы у Пушкина, календарно реализуясь в семантических моделях лета, зимы, пятницы (и подчиненных ей дней недели - четверга и воскресенья), опирается на фольклорное основание, а в позднем творчестве вырастает до смыслового регистра Промысла.

5. Лето и зима в пушкинских текстах задают противоположные векторы развития любовных сюжетов: разрешение летних коллизий гибельно и предстает ловушкой судьбы, динамическое развертывание коллизий зимних ведет к обретению суженых по воле Провидения.

6. Идея творчества у Пушкина имеет религиозно-онтологические коннотации, ветхозаветный план которых - покой - проявляется в семантике субботы, отчасти - зимы и осени (поэтические сны), а новозаветный план -уединение и вдохновение - в семантике осени.

7. Весна и осень ассоциируются в пушкинском мире с преодолением смерти. При этом с осенью - пространством памяти и культуры - пересекается весна в том ее «античном» изводе, который воплощен в ранней лирике Пушкина. В период же зрелого творчества весеннее смертное томленье ищет утешения в ценностях христианских.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, списка использованной литературы. Библиография насчитывает 247 наименований. Общий объем диссертации составляет ¿А2 страницы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Семантика календаря в художественном мире Пушкина"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Главный смысл, которым Пушкин наделяет понятие календарь в известной заметке «<0 втором томе «истории русского народа»> Полевого» (1830), -'расчисленность': «Не говорите: иначе нельзя было быть. Коли было бы это правда, то историк был бы астроном, и события жизни человеч.<ества> были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но провидение не алгебра.» [XI, 127]. Еще раз о «расчисленности» календаря Пушкин выскажется в знаменитом 17 примечании к «Евгению Онегину»: «.время расчислено по календарю» [VI, 193]. Причем эта фраза появится лишь в издании романа в 1833 году. Кроме того, в этом же году Пушкин резюмирует свое представление о временах года в стихотворении «Осень». И если в нем время не расчислено и не предсказано, то, по крайней мере, расписано (= 'разрисовано'). Несомненно одно: в 1830-х годах календарь становится для Пушкина предметом особой рефлексии.

Как показало диссертационное исследование, семантическое наполнение времени в творчестве Пушкина выстроено по двум осям - творчества и судьбы, сходящимся в точке смерти, а вернее, проверяющимся ее присутствием. Все пушкинские коллизии распределяются по соотношениям личности и судьбы, поэта и творчества, поэта и судьбы. Эти основные доминанты в творческом сознании Пушкина главным образом связаны с семантикой времен года, которая начала складываться уже с первых поэтических опытов.

Так, семантическим эквивалентом судьбы у Пушкина выступает зима, метафорически сближенная с жизнью по семе 'холод'. Эти смыслы проявляются в стихотворениях о зимнем пути: их постоянный сердечный мотив «родом» из пустой и хладной жизни, однообразие которой преодолевает любовь («Любовь одна - веселье жизни хладной, Любовь одна - мучение сердец» [I, 166] (1816)). Более того, этот мотив определяет любовный /матримониальный колорит зимы у Пушкина. Если стихотворения «зимнего» цикла являются семантическими ключами к остальным произведениям с упоминанием зимы, то прозаические произведения представляют событийную канву зимы: зимний путь к обретению суженых («Мятель», «Станционный смотритель», «Капитанская дочка»).

Со стороны судьбы Пушкин предполагает самые невероятные казусы (случай), которые невозможно предугадать, и в этом смысле зима часто проказит, что в целом объясняется святочными коннотациями этого времени у Пушкина. Почти все зимние интриги пушкинских текстов («Евгений Онегин», «Царь Салтан», «<Арап Петра Великого>», «Мятель», «Станционный смотритель», «Домик в Коломне» и «Пиковая дама») так или иначе приурочены к Святкам и представлены в подсветке святочных смыслов - судьбы, соединяющей и разделяющей. Имеющий фольклорное основание, смысл зимы-судьбы (всякое таинственное, вещее и матримониальное, что привязано к Святкам) у Пушкина вырастает до уровня Промысла.

Лето (на которое приходится меньшее число упоминаний в пушкинских текстах) задает противоположный зиме семантический разворот судьбы. Однако вопреки динамическому развертыванию зимних любовных коллизий разрешение летних предстает ловушкой судьбы - гибелью и холодным русалочьим инобытием = псевдожизнью героини (пьеса «Русалка» (1829-1832) и баллада «Яныш Королевич» (1833-1834)). Летняя любовь - губительное искушение для души, ведущее к измене своей избраннице, обету, судьбе, а потому губит душу (эта «архисема» лежит в основании всех летних событий в пушкинских текстах).

Семантика лета связана с так называемым «русалочьим текстом». Тексты о русалках («Русалка» (1819); «Как счастлив я, когда могу покинуть» (1826); пьеса «Русалка» (1829-1832); баллада «Яныш Королевич» (1833-1834)) образуют плотное семантическое ядро лета и отбрасывают тени-мотивы на остальные произведения с пометами событий летом («Кавказский пленник» (1820-1821); «Каменный гость» (1830); протекающий на фоне всех времен года «Евгений Онегин» (1823-1830); «Дубровский» (1833)).

В семантической зоне пушкинского лета выделяется \okus дубрав у воды, в котором и происходят встречи с русалками (вообще любовные свидания), а главное - совершается поэтический побег (реализация идеи творчества). Ситуация любовного искушения у воды в «русалочьих» текстах инспирирована неким «томным духом», Лукавым.

Осенние тексты Пушкина расположены в большей степени по вектору творчества. Семантическим стержнем осеннего вдохновения являются «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор») (1825), отрывок <«Не смотря на великие преимущества, коими пользуются стихотворцы»> (1830-1832), «Осень» (1833) и повесть «Египетские ночи» (1835). Особым статусом в текстах Пушкина наделено одухотворяющее дыханье осени, которое придает миру пустынность, столь любезную поэтам. Осеннее поэтическое вдохновение нуждается в уединении, которое выглядит почти затвором (в келье).

Однако в ранних текстах (при наличии поэтических смыслов) представляется иной смысл осени - память, которому иногда созвучна тема неизбывной вины («Осгар» (1814), «Романс» («Под вечер осенью ненастной.») (1814), поэма «Братья-разбойники» (1821-1822) и др.). Мотив раскаяния получит развитие и в зрелых произведениях Пушкина (приближает историю «Станционного смотрителя» (1830) к жанру притчи и пр.).

Пушкинский поэт хранит память («бард старый» - певец веков минувших в стихотворении «Осгар» (1814); это право поэта на память в высшей степени характерно для зрелых произведений о поэтическом творчестве). По большому счету осень - пространство памяти и поэзии (а в целом - культуры), которые «противостоят» смерти. Это своего рода реализация отношения поэта и судьбы, которое Пушкин обозначил в раннем «Послании к Юдину» (1815): «судьбы всемощнее поэт». Однако трагическая тональность поздних произведений Пушкина показывает, что событиями управляет судьба («Медный всадник» и «Дубровский» (1833)). Герои могут только подыграть ей в случае ее благоволения, и не без помощи автора-поэта («Капитанская дочка» (1836)).

Основной смысл осени - память - реализуется на сюжетном уровне в произведениях, построенных по принципу календаря: в «Истории села Горюхина», в поэме «Медный всадник» и в повестях «Дубровский» и «Капитанская дочка» (действие этих произведений начинается и активизируется / завершается осенью).

Семантика весны в большей степени связана с идеей преодоления смерти: пушкинские болезненное томленье и тоска при наступлении «реальной» весны связаны с осознанием собственной смерти. На долю нелюбимого времени года приходится самое большое число эксплицитных упоминаний.

Элегическая златая весна-юность ранней лирики представляет некое идеальное время - миф о сверхкратком золотом прошлом, которое раскрашивается в памяти «всеми красками воображения». В ранней лирике Пушкина размыт и максимально обобщен комплекс «событий» золотой весны (дружеские пиры, любовные переживания и т. п.), а ее эмоциональный настрой радости, эпикурейства восходит к культуре античности.

Лексико-тематический комплекс мифологической весны Пушкин осознанно обыграет в событиях календарной весны («Евгений Онегин», «Повести Белкина» и др.). В зрелых произведениях («Евгений Онегин» (1830), поэма «Медный всадник» (1833), отрывок «<Марья Шонинг>» (1834 - 1835) и др.) однозначно просматривается и собственная пушкинская семантика весны - болезнь и смерть-могила, которые состоят в семантическом родстве с ветхозаветными и новозаветными образами пшеничного поля.

С преодолением смертного томленья связано обращение Пушкина в лирическом цикле 1836 года к событию Распятия на Кресте, стоящему в Вечности. В позднем творчестве античный вектор в семантике весны, связанный с золотым сиянием Аполлона, получит направленность в чистую эстетику, тогда как смертная тоска находит выход в ценностях христианских.

Семантические модели времен года взаимодействуют друг с другом. Весна и осень ассоциируются в пушкинском мире с преодолением смерти. При этом с осенью - пространством памяти и культуры - пересекается весна в том ее «античном» изводе, который воплощен в ранней лирике Пушкина. Осень и зима встречаются в пространстве творческого сна, а иногда взаимосвязаны в развертывании любовной интриги по общему основанию судьбы.

Проделанный анализ позволяет также предположить, что семантика месяцев у Пушкина не равна семантике времен года (хотя они могут и совпадать: июль тождественен лету, а октябрь - осени). В большей степени смыслы месяцев и дат в творчестве Пушкина соотносятся с культурно-биографическим фоном194, и этому следовало бы посвятить отдельную работу.

Поворотный этап творческой эволюции Пушкина - обращение к упоминаниям мелких временных единиц в художественных текстах (дни недели, даты) - связан, в первую очередь, с раздумьями поэта над отношениями человека и рока в 1827-1830 гг. и особенно - с переживаниями личного характера накануне перемены семейного статуса в кризисной обстановке бушующей эпидемии. Но и в немногочисленных упоминаниях дней недели четко прослеживаются те же семантические доминанты.

В авторской модели дней недели четверг и воскресенье не обладают собственным смыслом (в особенности - четверг, который - канун пятниъ^ы в «Станционном смотрителе», и в «Домике в Коломне»), Пушкин «назначает» воскресенье днём развязки пятничных интриг или определённого поворота в судьбах героев («Домик в Коломне», «Станционный смотритель», отчасти -«Выстрел» и «Медный всадник»). Так, четверг и воскресенье в авторской системе смыслов втянуты в семантическое поле пятницы и являются весьма условными границами временного пространства, где беспрецедентно царское место занимает пятница.

Пушкин «отказывается» от значимой в фольклорной традиции среды (народные легенды о персонифицированной среде во многом дублируют пятничные). Наименее маркированный в фольклоре вторник наделён биографическими чертами в пушкинской системе смыслов: «мелькнувший» в «Путешествии в Арзрум» вторник как день посещения в Тифлисе турецких бань во время

194 Э.С. Лебедева предлагает весьма плодотворный метод сопоставления событий внешней и творческой жизни Пушкина с датами церковного календаря, что помогает более глубоко понимать творческую мысль поэта. См. Лебедева Э.С. Пушкин и даты церковного календаря // Духовный труженик. A.C. Пушкин в контексте русской культуры. - СПб.: Наука, 1999. - С. 74-80. чумы имеет своеобразный отзвук в отрывке «<Марья Шонинг>» как день усиления болезни. Выделять в редком для Пушкина вторнике мотив «болезни» было бы неправомерно, поскольку с ним (вторником) «соперничает» абсолютная в пушкинской мифологии пятница (так, в «Станционном смотрителе» мнимая, но выделенная автором болезнь Минского приходится на пятницу).

Определяющей семой понедельника в фольклорной традиции выступает посвящение этого дня царству мертвых, душам умерших, которые воспринимались нечистыми духами, ведьмами. В связи с этим гадание, мыслимое как контактирование с душами умерших, устойчиво входит в смысловое поле понедельника (к примеру, в «Царе Никите.»). А в литературном преломлении оно (гадание) выглядит как размышление поэта-философа о тайнах жизни и смерти (о будущем), осуществляемое также через контакт с символизирующим смерть (и царство мертвых) черепом (прахом) («Послание Дельвигу»). Условное общение элегического поэта Ленского с мифологическим царством мертвых, отделяемым Летой, качественно меняется в день дуэли, которая и состоялась в понедельник.

Для пушкинского сознания (в упоминаниях дней недели) характерна возрастающая частотность и семантическая нагруженность дней, завершающих неделю. О психологии восприятия времени писалось много, особенно - о восприятии циклических отрезков, к каким относится век, год, неделя. По мысли М. Элиаде, любой цикл времени имеет фазы: начальная - «сотворение мира», срединная - «существование» и конечная - «возвращение к хаосу». Отсюда -неизбежность апокалиптических настроений в конце века, отсюда - неизбежно высокая смысловая нагруженность конечной фазы цикла: время воспринимается как благоприятное / неблагоприятное, сильное / слабое и т. д.19э Подобный смысловой сдвиг в сторону конечных дней недели наблюдается и у Пушкина.

В авторской мифологии дней недели пятница и суббота представляют собой действительно мифы, которые, однако, не во всём являются собственъ см. Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. - М., 1999,- С. 370; Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре: Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. - С. 123-124. ным достоянием Пушкина. Определяющий смысл пушкинской субботы - собрание - отражает фольклорную и ставшую потом литературной легенду о шабаше ведьм, возникшую под влиянием Иудейской субботы. Мотивы религиозно-онтологического смысла субботы - покоя Господня в произведениях Пушкина сопряжены с темой ТВОРЧЕСТВА («покой и воля»), к которой примыкают литературные занятия (и собрания) пушкинских героев.

Семантический регистр пятницы наиболее разнообразен и богат в авторской мифологии дней недели. Фольклорные мотивы пятницы составляют канву произведений, близких классическому святочному рассказу («Барышня-крестьянка», «Домик в Коломне», под определённым углом - «Станционный смотритель»). Собственно пушкинское (и главное!) в авторской мифологии пятницы - понятие СУДЬБА, которая соединяет и разделяет, наказывает и милует, судит и казнит. Этимология слова «судьба» определяет в поздних пушкинских произведениях пятницу как день суда, казни и смерти. Занимающая главенствующее положение в иерархии дней недели, пятница проявляет абсолютный тотальный характер в пушкинских текстах: пятница замещает любой день недели. Частая для позднего творчества Пушкина ситуация казни в пятницу связана и с памятью о пятничной казни Христа в христианской культуре. Именно к позднему творческому периоду Пушкина относится замысел сюжета «Об Иисусе»196.

Смыслы «ветхозаветной» субботы (собрание-шабаш в тематической зоне Онегина и «покой/воля» в тематической зоне Татьяны) организуют сюжет «Евгения Онегина», составившего целую эпоху в творчестве Пушкина (десятилетие).

Возможно, на столь длительный период субботних смыслов в творчестве Пушкина, организующих структуру «Евгения Онегина», повлияли и «биографические субботы»: помимо шабашей «Зелёной лампы» это и творчески утончённые литературные вечера В. А. Жуковского, которые проводились по субботам с 1818 вплоть до 1830-го года, а с 1830-го - по пятницам. После завершения романа в 1830-м году Пушкин не упоминает потом субботу ни разу - главное место в авторской системе смыслов после 1830 года занимает «ново

197 заветная» пятница .

Полярность мифов пятницы и субботы в творческом сознании Пушкина только видимая - в высоком смысловом регистре новозаветное гармонично переплетается с ветхозаветным. Это связано с темами ТВОРЧЕСТВА, ПОЭТА и ПОЭЗИИ: пушкинский поэт, обладающий чертами ветхозаветного пророка («Пророк», «Поэту», «Разговор поэта.» и т.д.) позднее (в «Памятнике») «становится» новозаветным Апостолом (поскольку смысл поэзии (по Пушкину) - в том, чтобы нести христианские заповеди любви, милосердия и

198 смирения) . В. Соловьева «смущала» <<универсальность» миссии пушкинского «Пророка»: «И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей!»199. По мнению философа, такое характерное несовпадение миссий пушкинского пророка и исторического (пророка) позволяет прочесть в последних строках стихотворения кредо поэта. Да, это цель поэта: в этих строках Пушкин говорит о миссии поэта-Ano стола (новозаветного пророка), которая в том, чтобы «обходить земли», «глаголом жечь сердца людей» и «милость к падшим призывать». О соотношении, взаимосвязи и перетекаемости смыслов ветхозаветного и новозаветного в теме ТВОРЧЕСТВА, ПОЭТА и ПОЭЗИИ у Пушкина можно говорить (и думать) долго: творчество и смысл поэзии занимали сознание Пушкина всю его жизнь. См.: Лотман Ю.М. Опыт реконструкции пушкинского сюжета об Иисусе // Лотман Ю.М. Пушкин. Биография писателя. - С. 281 -292.

197 В пятницу была принесена ЖЕРТВА, а потом было и ВОСКРЕСЕНИЕ, которые «отменили» ветхозаветную субботу.

198 Об апостольской миссии поэта с пушкинском «Памятнике» пишут Проскурин О. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. - С. 238-300; Фаустов A.A. Авторское поведение Пушкина. - С.41.

См. Соловьёв В. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Пушкин в русской философской критике. -С. 37-79.

Список научной литературыГайворонская, Людмила Васильевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений : в 19 т. / А.С.Пушкин -М., 1994-1997.

2. Альтшуллер М. Между двух царей: Пушкин в 1824 1836 гг. / М. Альтшуллер. - СПб. : Акад. проект, 2003. - 354 с.

3. Алексеев М.П. Пушкин и мировая литература / Отв. ред. Г.П. Макогогненко, С.А. Фомичев; АН СССР, Отд-ние лит. и яз. Пушкин, комис. // Алексеев М.П. М.: Наука, 1987. - 613 с.

4. Алексеев М.П. Чарльз Роберт Метьюрин и русская литература / М.П. Алексеев // Алексеев М.П. Английская литература: Очерки и исследования. Л.,1991. - С. 206-293.

5. Анастасий (Грибановский), митр., Пушкин и его отношение к религии и православной церкви / Митрополит Анастасий (Грибановский) // A.C. Пушкин: Путь к православию. М.: Отчий дом, 1996, - С. 66-129.

6. Андреев И.М. A.C. Пушкин (Основные особенности личности и творчества гениального поэта) / И.М. Андреев // A.C. Пушкин: Путь к православию. -М. : Отчий дом, 1996. С. 7-65.

7. Аронсон М. Литературные кружки и салоны / М. Аронсон и С. Рейсер. -СПб. : Акад. проект, 2001 . 397 с.

8. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу : в 3 т. / А.Н. Афанасьев. M.: Индрик, 1994.

9. Ю.Баевский В. «Сквозь магический кристалл» : Поэтика «Евгения Онегина», романа в стихах А. Пушкина / В. Баевский. М.: Прометей, 1990. - 158 с.

10. Баевский B.C. Темы разобщенности, одиночества, забвения и памяти в «Евгении Онегине» / B.C. Баевский // Пушкин: проблемы поэтики: сб. науч. тр. -Тверь: ТГУ, 1992.-С. 42-58.

11. Балов А. «Понедельничанье». Историко-этнографический очерк / А. Балов // Живая старина. 1900. - Вып. I. - С. 120-124.

12. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре : Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов / А.К. Байбурин. СПб. : Наука, 1993.-237 с.

13. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики : Исследования разных лет / М.М. Бахтин. М. : Худ. лит., 1975. - 502 с.

14. Бахтин М.М. Слово в романе / М.М. Бахтин // Вопросы литературы. 1972. - № 6. - С. 54-85.1 б.Башилов Б. Пушкин и масонство (главы из книги) / Б. Башилов // A.C. Пушкин : Путь к православию. М. : Отчий дом, 1996. - С. 270-289.

15. Белкин Д.И. О некоторых структурных особенностях болдинской поэмы A.C. Пушкина «Анджело» / Д.И. Белкин // Болдинские чтения. Горький, 1980.-С. 96-102.

16. Бетеа Д. Воплощение метафоры: Пушкин, жизнь поэта / Д. Бетеа / пер. с англ. Неклюдовой М.С. М.: ОГИ, 2003. - 256 с.

17. Бетеа Д. Славянское дарение, поэт в истории и «Капитанская дочка» Пушкина / Д. Бетеа // Автор и текст: сб. ст. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996. - С.132-149.

18. Бетеа Д. Угрюмый купидон: поэтика пародии в «Повестях Белкина» / Д. Бетеа, С. Давыдов // Современное американское пушкиноведение : сб. ст. / ред. У.М. Тодд III. СПб.: Академ, проект, 1999. - С.201-222.

19. Бочаров С.Г. Бездна пространства / С. Бочаров // A.C. Пушкин «Повести Белкина». М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 1999. - С. 461-479.

20. Бочаров С.Г. О реальности и возможном сюжете («Евгений Онегин») / С.Г. Бочаров // Динамическая поэтика: От замысла к воплощению. М., 1990. - С.14-38.

21. Бочаров С.Г. О художественных мирах / С.Г. Бочаров. М. : Наука, 1985. -296 с.

22. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина: Очерки / С.Г. Бочаров. М. : Наука, 1974. -207 с.

23. Булгаков С. Жребий Пушкина / С. Булгаков // Пушкин в русской философской критике. Конец Х1Х-ХХ век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 269-289.

24. Вацуро В.А. Лирика пушкинской поры: «Элегическая школа» / Отв. ред. С.А. Фомичев; РАН. Ин-т рус. лит. Пушкин. Дом. / В.А. Вацуро. СПб.: Наука, 1994.-238 с.

25. Вейдле В.В. Эмбриология поэзии / В.В. Вейдле; сост. и коммент. В.В Сапова. М.: Изд-во «ЕУ8», 2001. - 128 с.

26. Вересаев В.В. Спутники Пушкина. 392 портрета / В.В. Вересаев. М.: Захаров, 2001.-655с.

27. Веселовский А.Н. Опыты по истории развития христианской легенды /

28. A.Н. Веселовский // Журнал Министерства народного просвещения. 1875. -№4-5;- 1876.-№2-4; 6;- 1877.-№2; 5.

29. Виноградов В.В. Сюжет о влюблённом бесе в творчестве Пушкина и в повести Тита Космократова (В.П. Титова) «Уездный домик в Васильевском» /

30. B.В. Виноградов // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1982. -Т. 10.-С. 122-146.

31. Виноградова Л.Н. Девичьи гадания о замужестве в цикле славянской календарной обрядности (западно-восточнославянские параллели) / Л.Н. Виноградова // Славянский балканский фольклор. Обряд. Текст. М., 1981.-С. 13-43.

32. Виноградова Л.Н. Мифологический аспект полесской «русальной» традиции / Л.Н. Виноградова // Славянский балканский фольклор. Обряд. Текст. -М., 1986.-С. 120

33. Виноградова JI.H. Цветочное имя русалки: славянские поверья о цветении растений / Л.Н. Виноградова // Этноязыковая и этнокультурная история Восточной Европы. -М. : Индрик, 1995. С. 231-260.

34. Виролайнен М.Н. Генеалогический принцип в истории и пушкинский проект из десяти названий / М.Н. Виролайнен // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессора Юрия Владимировича Манна. Сб. ст. М.: Российск. гос. Гуманит. ун-т, 2002. - С. 222-232.

35. ВыготскийЛ.С. Психология искусства / Л.С.Выготский ; Общ. ред. В.В. Иванов; Коммент. Л.С. Выготского, В.В. Иванова. 2-е изд. - М. : Искусство, 1968. - 575, 1. с.

36. Гаврилова Ю.Ю. Непрерывность повествования / Ю.Ю. Гаврилова // A.C. Пушкин «Повести Белкина». М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 1999. - С. 555-575.

37. Гайворонская Л.В. Еще раз о фольклорных и евангельских мотивах в «Станционном смотрителе» A.C. Пушкина / Л.В. Гайворонская // Филол. зап. Воронеж, 2005. - Вып. 23. - С. 262-267.

38. Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории литературного языка / Б.М. Гаспаров. СПб. : Академ, проект, 1999. - 400 с.

39. Гей Н.К. Мир Повестей Белкина / Н.К. Гей // A.C. Пушкин «Повести Белкина». М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 1999. - С.384-460.

40. Гершензон М. Мудрость Пушкина / М. Гершензон // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Университетская книга, 1999.-С. 186-217.

41. Гершензон М. Чтение Пушкина / М. Гершензон // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Университетская книга, 1999.-С.537-540.

42. Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки / К.Гинзбург // Одиссей (Человек в истории (Личность и общество)). М. : Наука, 1999. - С.132-147.

43. Гинзбург Л.Я. О лирике / Л.Я. Гинзбург. Изд. 2-е, доп. - Л. : Сов. писатель, 1974.-405 с.

44. Горюнков C.B. Гвидонерия, или русская история глазами Пушкина / C.B. Горюнков. СПб. : Алтейя, 2003. - 172с.

45. Грехнёв В.А. Мир пушкинской лирики / В.А. Грехнёв. Нижний Новгород : Нижний Новгород, 1994. - 462 с.

46. Грехнёв В.А. Эволюция Онегина как филологический миф / В.А. Грехнёв // Болдинские чтения. Нижний Новгород : Волго-Вят. кн. изд-во, 1994. - С. 99-122.

47. Грехнёв В.А. Этюды о лирике Пушкина / В.А. Грехнёв. Нижний Новгород : Волго-Вят. кн. изд-во, 1991. - 191 с.

48. Гречина О.И. О фольклоризме «Евгения Онегина» / О.И. Гречина // Русский фольклор. 1978. - XVIII. - С. 18-41.

49. Григорьева Е.Г. Эмблема: принцип и явления (теоретический и исторический аспекты) / Е.Г. Григорьева // Лотмановский сборник / сост. Е.В. Пермяков. М.: Изд-во РГГУ, изд-во «ИЦ Гарант», 1997. - Т. 2. - С. 424-448.

50. Губер П.К. Дон-Жуанский список Пушкина : главы из биографии. Репринтное воспроизведение изд. 1923 г. / П.К. Губер. М. : Изд-во стандартов, 1990.-288 с.

51. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский. М. : Ин-трада, 1995.- 319 с.

52. Давыдов С. Дыханье девы-розы: автобиографизм «Пира во время чумы» / С. Давыдов // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999. Вып. 7. - М.: ОГИ, 2001.-С. 186-199.

53. Давыдов С. Последний лирический цикл Пушкина / С. Давыдов // Рус. литра. 1999.-№ 2. - С.86-108.

54. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В. Даль. -СПб.: ООО «Диамант», 2002.

55. Державин Г.Р. Алмазна сыплется гора / Г.Р. Державин. М.: «Сов. Россия», 1972.-240 с.

56. Добродомов И.Г. Из заметок о лексике и фразеологии «Евгения Онегина» / И.Г. Добродомов, И.А. Пильщиков // Пушкинская конференция в Стэнфор-де, 1999. Вып. 7: Материалы и исследования по истории русской культуры. -М.: ОГИ, 2001.-С. 252-270.

57. Долинин A.A. Из разысканий вокруг «Анчара». Источники, параллели, истолкования / A.A. Долинин // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999. Вып. 7: Материалы и исследования по истории русской культуры. - М.: ОГИ, 2001.-С. 11-41.

58. Дунаев М.М. Православие и русская литература: учеб. пособ. для студентов духовных академий и семинарий: в 5-ти частях / М.М. Дунаев. М.: Христианская лит-ра, 1996. - Ч. I. - 320 с.

59. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: Становление жанра / Е.В. Душечкина. СПБ.: С.-Петерб. гос. ун-т, 1995. - 256 с.

60. Дьяконов И.М. О восьмой, девятой и десятой главах «Евгения Онегина» / И.М. Дьяконов // Рус. лит. 1963. - № 3. - С. 37-61.

61. Дьяконов И.М. Об истории замысла» Евгения Онегина» / И.М. Дьяконов // Пушкин. Исследования и материалы. JL: Наука, 1982. - Т. 10. - С. 70-105.

62. Есаулов И.А. Точка зрения издателя в «Капитанской дочке» / И.А. Есаулов // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессора Юрия Владимировича Манна. Сб. ст. М.: Российск. гос. Гуманит. ун-т, 2002. - С. 233-240.

63. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы / В.М. Жирмунский. Л. : Наука, 1978. - 422 с.

64. Зуев Н. Татьяна и Онегин в эпилоге романа. Опыт медленного чтения / Н. Зуев // Литература в школе. 1997. - № 3. - С. 38-48.

65. Иваницкий А.И. Исторические смыслы потустороннего у Пушкина : К проблеме онтологии петербургской цивилизации / А.И. Иваницкий. М. : Рос-сийск. гос. гуманит. ун-т, 1998. - 304 с.

66. Иванов Вяч. Вс. Два демона (беса) и два ангела у Пушкина / Вяч. Вс. Иванов // Избранные труды по семиотике и истории культуры. М. : Языки русской культуры, 2000. - Т. 2. : Статьи о русской литературе. - С. 34-46.

67. Иванов Вяч. Вс. К исследованию архаизмов в «Памятнике» Пушкина / Вяч. Вс. Иванов // Избранные труды по семиотике и истории культуры. М. : Языки русской культуры, 2000. - Т. 2.: Статьи о русской литературе. - С. 62-67.

68. Иванов Вяч. Вс. На языке Лицея / Вяч. Вс. Иванов // Избранные труды по семиотике и истории культуры. М. : Языки русской культуры, 2000. - Т. 2. : Статьи о русской литературе. - С. 28-33.

69. Иванов Вяч. Вс. Откуда черпал образы Пушкин футуролог и историк? / Вяч. Вс. Иванов // Избранные труды по семиотике и истории культуры. - М. : Языки русской культуры, 2000. - Т. 2.: Статьи о русской литературе. - С. 47-54.

70. Иванов Вяч. Поэт и чернь / Вяч. Вс. Иванов // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб. : Унив. кн., 1999. - С. 532-536.

71. Иванов Вяч. Роман в стихах / Вяч. Вс. Иванов // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 248252.

72. Иванов Вяч. Вс. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период) / Вяч. Вс. Иванов, В.Н. Топоров. М. : Наука, 1965. - 246 с.

73. Ивинский Д.П. О Пушкине / Д.П. Ивинский. М.: Intrada, 2005. - 272 с.

74. Ивлева JIM. Ряженье в русской традиционной культуре / JIM. Ивлева -СПб.: Российский ин-т истории искусств, 1994. 233 с.

75. Ильин В. Аполлон и Дионис в творчестве Пушкина / В. Ильин // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб. : Унив. кн., 1999.-С. 296-312.

76. Ильин В. Национальная миссия Пушкина / В. Ильин // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 353-354.

77. Ильин В. Пророческое признание Пушкина / В. Ильин // A.C. Пушкин: Путь к православию. М. : Отчий дом, 1996. - С. 213-242.

78. Ильин В. Пушкин в жизни / В. Ильин // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 541-552.

79. Ильичев A.B. «Зачем крутится ветр в овраге.»: Источники, поэтика, концепция поэта и поэзии / A.B. Ильичев // Временник Пушкинской комиссии. -Л.: Наука, 1991.-Вып. 24.-С. 144-154.

80. Исханов Х.И. Пушкин и религия / Х.И. Исханов. М.: Алгоритм, 2005. -624 с.

81. Касаткина В.Н. Романтическая муза Пушкина / В.Н. Касаткина. М.: Изд-во МГУ, 2001.- 128 с.

82. Климова С.М. Феноменология святости и страстности в русской философии культуры / С.М. Климова. СПб.: Алтейя, 2004. - 329 с.

83. Компаньон, Антуан. Демон теории / Антуан Компаньон. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2001. - 336 с.

84. Кондратьева-Мейксон Н. По какому календарю?. (Время и пейзаж в «Капитанской дочке») / Н. Кондратьева-Мейксон // Вопр. Лит-ры. 1987. - № 2. -С. 168-176.

85. Котельников В.А. «Покой» в религиозно-философских и художественных контекстах / В.А. Котельников // Рус. лит-ра. 1994. - № 1. - С. 3-41.

86. Котельников В.А. Язык Церкви и язык литературы / В.А. Котельников // Рус. лит-ра. 1995. - №1. - С.5-26.

87. Кошелев В.А. «Онегина» воздушная громада / В.А. Кошелев. СПб.: Акад. проект, 1999. - 176 с.

88. Кошелев В.А. Пушкин: история и предание / В.А. Кошелев. СПб. : Акад. проект, 2000.- 359 с.

89. Кошелев В.А. «Топот бледного коня». (К проблеме: Пушкин и апокалипсис) / В.А. Кошелев // Рус. лит-ра. 1999. - № 2. - С. 157-164.

90. Краваль Л.А. Пушкин и преподобный Серафим / Л.А. Краваль // Духовный труженик. A.C. Пушкин в контексте русской культуры. СПб. : Наука, 1999.-С. 48-50.

91. Краваль Л.А. Пушкин и Святцы / Л.А. Краваль // Духовный труженик. A.C. Пушкин в контексте русской культуры. СПб.: Наука, 1999. - С. 53-59.

92. Круглый год. Русский земледельческий календарь / сост., вступ. ст. и примеч. А.Ф. Некрыловой; ил. Е.М. Белоусовой. М.: Правда, 1991. - 496 с.

93. Лебедева Э.С. «Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья» / Э.С. Лебедева // Духовный труженик. A.C. Пушкин в контексте русской культуры. СПб. : Наука, 1999. - С. 383-393.

94. Лебедева Э.С. Отзвуки дела о «Гавриилиаде» в истории гибели и похорон Пушкина / Э.С. Лебедева // Духовный труженик. A.C. Пушкин в контексте русской культуры. СПб.: Наука, 1999. - С. 393-402.

95. Лебедева Э.С. Пушкин и даты церковного календаря / Э.С.Лебедева // Духовный труженик. A.C. Пушкин в контексте русской культуры. СПб.: Наука, 1999.-С. 74-80.

96. Левкович Я.Л. Жена поэта / Я.Л. Левкович // Легенды и мифы о Пушкине: сб. статей / под. ред. к. ф. н. М.Н. Виролайнен. Ин-т рус. лит-ры (Пушкинский Дом) РАН. СПб. : Акад. проект, 1994. - С. 233-248.

97. ЛепахинВ. «Отцы пустынники и жены непорочны.» (Опыт подстрочного комментария) / В. Лепахин // А. С. Пушкин: Путь к православию. М.: Отчий дом, 1996.-С. 243-259.

98. Летопись жизни и творчества А.С.Пушкина : в 4 т. / сост. : М.А. Цявловский (1799 сент. 1826), H.A. Тархова (сент.1826 - 1837) / отв. ред. Я.Л. Левкович. - М.: Слово-Slovo, 1999.

99. Листов B.C. Миф об «островном пророчестве» в творческом сознании Пушкина / B.C. Листов // Легенды и мифы о Пушкине: сб. ст. СПб.: Акад. проект, 1994.-С. 185-208.

100. Логический анализ языка. Космос и хаос: Концептуальные поля порядка и беспорядка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2003. - 640 с.

101. Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность / А.Ф. Лосев. М. : Мысль, 1994. -919 с.

102. Лотман Ю.М. Две «Осени» / Ю.М. Лотман // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Языки славянской культуры, 1994. -С. 16-29.

103. Лотман Ю.М. Между эмблемой и символом / Ю.М. Лотман // Лотманов-ский сборник / сост. Е.В. Пермяков. М. : Изд-во РГГУ, изд-во «ИЦ Гарант», 1997. - Т. 2. - С. 416-423.

104. Лотман Ю.М. Несколько мыслей о типологии культур / Ю.М. Лотман // Языки культуры и проблемы переводимости. М. : Наука, 1987. - С. 3-11.

105. Лотман Ю.М. Об искусстве / Сост. Р.Г. Григорьев, М.Ю. Лотман; Вступ. ст. Р.Г. Григорьева, С.М. Даниэля; Послесл. М.Ю. Лотмана / Ю.М. Лотман. С.-Пб. : Искусство - СПБ, 1998. - 702 с.

106. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. Статьи и исследования. Заметки. Рецензии. Выступления / Вступ. ст. М.Л. Гаспарова / Ю.М. Лотман. С.-Пб. : Искусство - СПБ, 1999. - 846 с.

107. Лотман Ю.М. Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки. 1960 -1990. Роман A.C. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий / Ю.М. Лотман. С.-Пб. : Искусство - СПБ, 1995. - 847 с.

108. Лотман Ю.М. Структура художественного текста / Ю.М. Лотман. М. : Искусство, 1970.-384 с.

109. ЛьюисК.С. Письма Баламута. Баламут предлагает тост / К.С.Льюис / Пер. с англ. Н.Трауберг и Т.Шапошниковой. Комм. М.Сухотина. М.: Гнозис; Прогресс, 1991. - 172 с.

110. МаннЮ.В. Поэтика русского романтизма / Ю.В.Манн. М. : Наука, 1976,- 375 с.

111. Маркович В.М. О мифологическом подтексте сна Татьяны / В.М. Маркович // Болдинские чтения. Горький : Волго-Вят. кн. изд-во, 1981.-С. 69-81.

112. Маркович В.М. «Повести Белкина» и литературный контекст / В.М. Маркович // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1989. -Т. 8-С. 63-87.

113. Маркович В.М. «Сон Татьяны» в поэтической структуре «Евгения Онегина» / В.М. Маркович // Болдинские чтения. Горький : Волго-Вят. кн. изд-во, 1980.-С. 25-47.

114. Мароши В.В. Имя автора / В.В. Мароши. Новосибирск: Новосибирский гос. пед. ун-т, 2000. -С. 16- 79.

115. Медведева И.Н. Пушкинская элегия 1820-х годов и «Демон» / И.Н. Медведева // Пушкин. Временник пушкинской комиссии. М.; Л.: Наука, 1941.-Вып. 6.-С. 51-71.

116. Медриш Д.Н. Фольклоризм Пушкина: Вопросы поэтики: Учеб. пособ. по спецкурсу / Д.Н. Медриш. Волгоград: ВГПИ, 1987. - 72 с.

117. Медриш Д.Н. Язык поверий и примет: Пушкин и народный месяцеслов / Д.Н. Медриш // Русская речь. 1993. - № 5. - С. 92-96.

118. Мережковский Д. Пушкин / Д.Мережковский // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб. : Унив. кн., 1999. - С. 80-140.

119. Милюков П.Н. Живой Пушкин (1837-1937). Историко-биографический очерк / П.Н. Милюков / сост., подгот. текста и коммент. М.Д. Филина. М.: Эллис Лак, 1997.-416 с.

120. Миф фольклор - литература: Сб. статей / АН СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом) / Редкол.: В.Г. Базанов (отв. ред.) и др.. - Л.: Наука, 1978. -250 с.

121. Мифологический словарь / A.A. Аншба и др.; Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Сов. Энциклопедия, 1991. - 736 с.

122. Мифы народов мира: Энциклопедия : в 2 т.-М., 1992. -719 с.

123. Моисеева Н.И. Время Пушкин исчислял по православному календарю / Н.И. Моисеева // Духовный труженик. A.C. Пушкин в контексте русской культуры. СПб. : Наука, 1999. - С. 67-74.

124. Муравьева О.С. Образ «мертвой возлюбленной» в творчестве Пушкина / О.С. Муравьева // Временник Пушкинской комиссии. Л.: Наука, 1991. -Вып. 24.-С. 17-28.

125. Муравьева О.С. Пушкин и Наполеон / О.С. Муравьева // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1991.-Т. 14.-С. 5-32.

126. Мурьянов М.Ф. Из символов и аллегорий Пушкина. / М.Ф. Мурьянов. -М.: Наследие, 1996 Вып. II. : Сер. «Пушкин в XX веке». - 321 с.

127. Мурьянов М.Ф. Пушкинские эпитафии / М.Ф. Мурьянов. М.: Наследие, 1995,- 112 с.

128. Мясоедова Н.Е. Пушкинские замыслы: Опыт реконструкции / Н.Е. Мясоедова. СПб.: СпецЛит, 2002. - 279 с.

129. Набоков В.В. Комментарий к роману A.C. Пушкина «Евгений Онегин» / В.В. Набоков. СПб.: «Искусство - СПб»; «Набоковский фонд», 1999. - 928 с.

130. Небольсин С.А. Пушкин и европейская традиция / С.А. Небольсин. М.: Наследие, 1999.-336с.

131. Неклюдова М.С. Окно в Европу. Источниковедческий этюд к «Медному всаднику» / М.С. Неклюдова, А.Л. Осповат // Лотмановский сборник / сост. Е.В. Пермяков. М. : Изд-во РГГУ, изд-во «ИЦ Гарант», 1997. - Т. 2. - С. 255-272.

132. Непомнящий B.C. «Да ведают потомки православных». Пушкин. Россия. Мы / B.C. Непомнящий. М.: Сестричество во имя преподобномученицы великой княгини Елизаветы, 2001. - 398с.

133. Непомнящий B.C. Поэзия и судьба. Над страницами духовной биографии Пушкина/B.C. Непомнящий. -М.: Сов. Писатель, 1987. 448 с.

134. НикишовЮ.М. Заметки об именах в «Евгении Онегине» / Ю.М. Никишов // Имя текста, имя в тексте: сб. науч. тр. Тверь: «Лилия Принт», 2004.-С. 51-60.

135. Николаева Т.М. «Слово о полку Игореве». Поэтика и лингвистика текста. «Слово о полку Игореве» и пушкинские тексты / Т.М. Николаева. М. : Издательство «Индрик», 1997. - 336 с.

136. Новикова M. Пушкинский космос. Языческая и христианская традиции в творчестве Пушкина / М.Новикова. М.: Наследие, 1995 - Вып. I. : Сер. «Пушкин в XX веке». - 353 с.

137. ОсповатЛ.С. «Влюбленный бес». Замысел и его трансформация в творчестве Пушкина 1821 -1831 гг. / JI.C. Осповат // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1986. - Т. 12. - С. 175-199.

138. Пеньковский А.Б. Нина: культурный миф золотого века русской литературы в лингвистическом освещении / А.Б. Пеньковский М.: Индрик, 1999. - 520 с.

139. Петрунина H.H. О повести «Станционный смотритель» / H.H. Петрунина // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1986. - Т. 12. - С. 78103.

140. Пигалев В. Пушкин и масоны / В. Пигалев // A.C. Пушкин: Путь к православию. -М.: Отчий дом, 1996. С. 260-269.

141. Позов А. Метафизика Пушкина / А. Позов. М.: Наследие, 1998. - Вып. V.: Сер. «Пушкин в XX веке». - 320 с.

142. Попова И. Л. Смех и слезы в Повестях Белкина / И.Л.Попова // A.C. Пушкин Повести Белкина / Ред.-сост. Н.К.Гей и И.Л.Попова. М. : ИМЛИ РАН : Наследие, - М., 1999. - С. 480-509.

143. Потебня A.A. Символ и миф в народной культуре / A.A. Потебня / собр. тр. М. : Лабиринт, 2000. - 479 с.

144. Потебня A.A. Слово и миф / A.A. Потебня. М.: Правда, 1989. - 624 с.

145. Пропп В.Я. Русские аграрные праздники (Опыт историко-этнографического исследования) / В.Я. Пропп. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1963.- 143 с.

146. Проскурин О. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест / О. Проскурин. М.: Новое литературное обозрение, 1999. - 462 с.

147. Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи / О. Проскурин. М. : ОГИ, 2000. - Вып. 6. : Материалы и исследования по истории русской культуры. - 368 с.

148. Протоирей Иоанн Восторгов. Вечное в творчестве поэта / Протоирей Иоанн Восторгов // A.C. Пушкин: Путь к православию. М.: Отчий дом, 1996. -С. 164-182.

149. Раскольников Ф. Место античности в творчестве Пушкина / Ф. Раскольников // Рус. лит-ра. 1999. - № 4. - С.3-25.

150. Резников В.К. Размышления на пути к вере. Ключевые проблемы бытия в творчестве A.C. Пушкина / Протоиерей В.К. Резников. М.: Лепта Книга, 2006.-230 с.

151. Ремизов A.M. Избранное / A.M. Ремизов. Л., 1991.-602 с.

152. Розанов В. A.C. Пушкин / В. Розанов // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век.-М.; СПб. : Унив. кн., 1999.-С. 141-152.

153. Сазонова И.Л. Эмблематика и др. изобразительные мотивы в «Повестях Белкина» // A.C. Пушкин Повести Белкина / Ред.-сост. Н.К.Гей и И.Л.Попова. М. : ИМЛИРАН : Наследие, -М., 1999-С. 510-534.

154. Сайтанов В.А. Третий перевод из Саути / В.А. Сайтанов // Пушкин. Исследования и материалы. Л. : Наука, 1991. - Т. 14. - С. 97-120.

155. Сидяков Л.С. Изменения в системе лирики Пушкина 1820 1830-х годов / Л.С. Сидяков // Пушкин. Исследования и материалы. - Л.: Наука, 1982. -Т. 10-С. 48-69.

156. Словарь языка Пушкина: в 4 т. М., 2000.

157. Скачкова О.Н. Темы и мотивы лирики A.C. Пушкина 1820-х годов в «Евгении Онегине» / О.Н. Скачкова // Болдинские чтения. Горький : Волго-Вят. кн. изд-во, 1983. - С. 45-54.

158. Смирнов И.Л. Психодиахронологика : Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней / И.Л. Смирнов. М. : Новое Литературное Обозрение, 1994. -351 с.

159. Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов XIX нач. XX в. / В.К. Соколова. - М.: Наука, 1979. - 287 с.

160. Солженицын А.И. . .Колеблет твой треножник / А.И. Солженицын // Новый мир. 1991. - № 5. - С.148-159.

161. Соловьёв В. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина / В. Соловьев // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999.-С. 37-79.

162. Соловьёв В. Судьба Пушкина / В. Соловьев // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 1436.

163. Старк В.П. Притча о сеятеле и тема поэта-пророка в лирике Пушкина / В.П. Старк // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1991. - Т. 14. -С. 51-64.

164. Старк В.П. Стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны.» и цикл Пушкина 1836 г. / В.П. Старк // Пушкин. Исследования и материалы. -Л.: Наука, 1986.-Т. 10.-С.193-203.

165. Степун Ф. Духовный облик Пушкина / Ф. Степун // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 519-526.

166. Стрелков В.И. Смерть и судьба / В.И. Стрелков // Понятие судьбы в контексте разных культур. М. : Наука, 1994. - С. 34-38.

167. Строганов М.В. «.Вампиром именован.» / М.В. Строганов // Легенды и мифы о Пушкине: сб. ст. СПб.: Акад. проект, 1994. - С. 162-167.

168. Струве П. Дух и слово Пушкина / П. Струве // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 320-328.

169. Струве П. «Неизъяснимый» и «непостижимый» / П. Струве // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. кн., 1999. - С. 313-319.

170. Сурат И. Пушкин: биография и лирика. (Проблемы, разборы, заметки, отклики) / И. Сурат. M.: Наследие, 2000. - 240 с.

171. Таборисская Е.М. Италия в поэзии Пушкина / Е.М. Михайловна // Рус. лит-ра. 2004. - № 2. - С.30-50.

172. Таборисская Е.М. Феномен "Самостоянья человека" в лирике А. С. Пушкина : Автореф. дис. на соиск. учен. степ, доктора филол. наук. / Таборисская Евгения Михайловна. Воронеж, 1997 .-39 с.

173. Тамарченко Н.Д. Статус героя и язык сюжета в «Евгении Онегине» / Н.Д. Тамарченко // Болдинские чтения. Горький : Волго-Вят. кн. изд-во, 1983.-С. 4-16.

174. Тамарченко Н.Д. Сюжет сна Татьяны и его источники / Н.Д. Тамарченко // Болдинские чтения. Горький : Волго-Вят. кн. изд-во, 1987. - С. 107126.

175. Тархов А.Е. Комментарий / А.Е. Тархов // А.С.Пушкин «Евгений Онегин». М. : Худож. лит-ра,, 1980. - С. 203-332.

176. Тархов А.Е. Судьба Евгения Онегина / А.Е. Тархов // A.C. Пушкин «Евгений Онегин». М. : Худож. лит-ра, 1980. - С. 5-28.

177. ТарховаН.А. Сны и пробуждения в романе «Евгений Онегин» / H.A. Тархова // Болдинские чтения. Горький: Волго-Вят. кн. изд-во, 1982. -С. 52-161.

178. Тодд ШУ.М. «Евгений Онегин». Роман жизни / У.М. ТоддШ // Современное американское пушкиноведение: сб. ст. / Ред. У.М. Тодд III. СПб. : Акад. проект, 1999. - С. 153-188.

179. Тоддес Е.А. К вопросу о каменноостровском цикле / Е.А. Тоддес // Проблемы пушкиноведения: сб. науч. тр. Рига: ЛГУ им. П. Стучки, 1983. - С. 26-44.

180. Толкование на Апокалипсис святаго Андрея Архиепископа Кесарийскаго Репринтное воспроизведение изд. 1901 г. М.: Международная кн., 1992. -221 с.

181. Толстая С.М. К соотношению христианского и народного календаря у славян: счет и оценка дней недели / С.М. Толстая // Язык культуры и проблемы переводимости. М., 1987. - С. 154-168.

182. Толстая С.М. Мифология и аксиология времени в славянской народной культуре / С.М. Толстая // Культура и история. Славянский мир. М., 1997. - С. 62-79.

183. Толстая С.М. Полесский народный календарь / С.М. Толстая. М.: Инд-рик, 2005.-600 с.

184. Толстой Н.И. Времени магический круг (По представлениям славян) / Н.И. Толстой // Логический анализ языка: Язык и время. М., 1997. - С. 1727.

185. Толстой Н.И. «Плакать на цветы» (Этнолингвистическая заметка) / Н.И. Толстой // Русская речь. 1976. - № 4. - С. 24-28.

186. Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике / Н.И. Толстой. М.: Индрик, 1995. - 509 с.

187. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исслед. В обл. мифопоэтиче-ского: Избранное / Ред. В.П. Руднев / В.Н. Топоров. М.: Прогресс, 1995. -621 с.

188. Топоров В.Н. О числовых моделях в архаичных текстах / В.Н. Топоров // Структура текста. -М.: Наука, 1980. С. 5-58.

189. Топоров В.Н. Судьба и случай / В.Н. Топоров // Понятие судьбы в контексте разных культур. М. : Наука, 1994. - С. 39-74.

190. Трофимов Е. Метафизическая поэтика Пушкина / Е. Трофимов. Иваново: ИГУ, 1999.-355 с.

191. Тюпа В.И. Карнавальные пары в «Повестях Белкина» / В.И. Тюпа // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессора Юрия Владимировича Манна. Сб. ст. М.: Российск. гос. Гуманит. ун-т, 2002. - С. 45-56.

192. ТюпаВ.И. Притча о блудном сыне в контексте «Повестей Белкина» как художественного целого / В.И. Тюпа // Болдинские чтения. Горький : Вол-го-Вят. кн. изд-во, 1983. - С.62-81.

193. Удодов Б.Т. Пушкин: Художественная антропология / Б.Т. Удодов. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1999. - 304 с.

194. Успенский Б.А. Семиотика искусства / Б.А. Успенский. М.: Языки русской культуры, 1995. - 357 с.

195. Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирли-кийского) / Б.А. Успенский. М.: Изд-во МГУ, 1982. - 245 с.

196. Фасмер М. Этимологический словарь : в 4 т. / М. Фасмер. М., 1964.

197. Фаустов A.A. Авторское поведение Пушкина : Очерки / A.A. Фаустов; Ред. A.A. Кретов. Воронеж : ВГУ, 2000. - 321 с.

198. Фаустов A.A. Герменевтика личности в творчестве A.C. Пушкина (две главы) / A.A. Фаустов. Воронеж : РИД ЕФ ВГУ, 2003. - 240 с.

199. Фаустов A.A. Из ономастикона пушкинского «Домика в Коломне» (Параша и Фекла) / A.A. Фаустов // Кормановские чтения. Ижевск, 2002. -Вып. 4.-С.19-33.

200. Федоров Н.Ф. «Фауст» Гёте и народная легенда о Фаусте / Н.Ф. Федоров // Контекст. М.: Наука, 1977. - С. 56-72.

201. Филин М.Д. О Пушкине и окрест поэта (Из архивных разысканий) / М.Д. Филин. М.: ТЕРРА, 1997. - 352 с.

202. Фомичёв С.А. Онегинская строфа / С.А. Фомичев // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999. Вып. 7: Материалы и исследования по истории русской культуры. -М.: ОГИ, 2001. - С. 233-240.

203. Фомичёв С.А. Последний лирический цикл Пушкина / С.А. Фомичев // Временник Пушкинской комиссии. Л.: Наука, 1985. - Вып. 20. - С. 52-66.

204. Фомичёв С.А. Праздник жизни: Этюды о Пушкине / С.А. Фомичев. -СПб.: Наука, 1995. -311 с.

205. Фомичёв С.А. Пушкин и масоны / С.А. Фомичев // Легенды и мифы о Пушкине: сб. ст. / под. ред. к. ф. н. М.Н. Виролайнен. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. СПб. : Академ, проект, 1994. - С. 143161.

206. Франк С. Религиозность Пушкина / С. Франк // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. Кн., 1999. - С. 426439.

207. Франк С. Светлая печаль / С. Франк // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. Кн., 1999. - С. 500-514.

208. Хаев Е.С. Болдинское чтение : статьи, заметки, воспоминания / Е.С. Хаев ; сост., ред., примеч. Г.Л. Гуменной и B.C. Листова. Нижний Новгород : Б.и., 2001.- 156 с.

209. Хализев В.Е. Ценностные ориентации русской классики / В.Е. Хализев. -М: Гнозис, 2005.-432 с.

210. Ходасевич В. «Жребий Пушкина», статья о. С.Н. Булгакова // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М.; СПб.: Унив. Кн., 1999.-С. 527-531.

211. Христианская культура и пушкинская эпоха (По материалам традиционных христианских пушкинских чтений) / Ред. Сост. член Рос. Пушк. об-ва Э.С. Лебедева. - СПб.: Санкт-Петербургский Центр Православной Культуры, 1996.- 128 с.

212. ЦивьянТ.В. Человек и его судьба приговор в модели мира / Т.В. Цивьян // Понятие судьбы в контексте разных культур. - М. : Наука, 1994.-С. 122-129.

213. Чичеров В.И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI-XIX веков (Очерки по истории народных верований) / В.И. Чичеров. М. : Наука, 1957. - Т. 40. : Труды Ин-та этнографии АН СССР. - 235 с.

214. Чудаков А.П. «Руслан и Людмила» и «Евгений Онегин» / А.П. Чудаков // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999. Вып. 7 : Материалы и исследования по истории русской культуры. - М.: ОГИ, 2001. - С. 241-251.

215. Чумаков Ю.Н. «Осень» Пушкина в аспекте структуры и жанра / Ю.Н. Чумаков // Учен. зап. / Ленингпадский гос. пед. ин-т. 1972. - Т. 483. -С. 30 -45.

216. Чумаков Ю.Н. «Сон Татьяны» как стихотворная новелла / Ю.Н. Чумаков // Русская новелла: Проблемы теории и истории / под ред. В.М. Марковича,

217. B. Шмида. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1993. - С. 83-104.

218. Чумаков Ю.Н. Татьяна, княгиня, Муза: (Из прочтений VIII главы «Евгения Онегина») / Ю.Н. Чумаков // Концепция и смысл: сб. статей в честь 60-летия проф. В.М. Марковича / под ред. А.Б. Муратова, П.Е. Бухаркина. -СПб., 1996.-С. 101-114.

219. Шварцбанд С. Еще раз о «календаре» в «Евгении Онегине» /

220. C. Шварцбанд // Russian Philology and History: In Honor of Professor Victor Levin. Jerusalem, 1992. - C. 285-299.

221. Шварцбанд C.M. История текстов: «Гавриилиада», «Подражания Корану», «Евгений Онегин» (гл. I-IV). Серия «Зарубежная филология в РГГУ» / С. Шварцбанд. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2004. - 237 с.

222. Шварцбанд С. О Москве и Петербурге у Пушкина (семиотика и затек-стовая реальность) / С. Шварцбанд // Лотмановский сборник / сост. Е.В. Пермяков. М.: Изд-во РГГУ, изд-во «ИЦ Гарант», 1997. - Т. 2. - С. 591-598.

223. Шекспир В. Полное собрание сочинений : в 8 т. М.; Л.: Гослитиздат, 1949,- Т. 7.-640 с.

224. Шмид В. Нарратология Пушкина / В. Шмид // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999. Вып. 7: Материалы и исследования по истории русской культуры. -М.: ОГИ, 2001. - С. 300-317.

225. Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: «Повести Белкина» / В. Шмид. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996. - 372 с.

226. Шоу Т. Проблема единства позиции автора-повествователя в «Евгении Онегине» / Т. Шоу // Автор и текст: сб. ст. / под ред. В.М. Марковича и Вольфа Шмида. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996. - С. 114-131.

227. Щукин В. (Краков) «Мечтает русский о побеге.»: О семантике свободы в поэзии Пушкина / В. Щукин (Краков) // Russian Philology and History: In Honor of Professor Victor Levin. Jerusalem, 1992. - C. 220-233.

228. Элиаде M. Избранные сочинения: Миф о вечном возвращении; Образы и символы; Священное и мирское / Пер. с фр./ М. Элиаде. М.: Ладомир, 2000.-414 с.

229. Элиаде М. Космос и история: Избр. работы / Пер. с фр. и англ. / Общ. ред. И.Р. Григулевича, М.Л. Гаспарова. Вступ. ст. с. 3-26, и коммент. Н.Я. Дараган; Послесл. В.А. Чаликовой. / М. Элиаде. М.: Прогресс, 1987. -311с.

230. Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения / Пер. с фр. / М. Элиаде. М.: Ладомир, 1999. - 446 с.

231. Эмерсон К. «Борис Годунов» A.C. Пушкина / К. Эмерсон // Современное американское пушкиноведение: сб. стат. / ред. У.М. Тодд III. СПб.: Академ, проект, 1999.-С. 111-152.

232. Эмерсон К. Татьяна / К. Эмерсон // Вестник Московского Университета. Науч. журн. Серия «Филология». 1995. - № 6. - С. 31-47.

233. Юрьева И.Ю. Библейская книга Иова в творчестве Пушкина / И.Ю. Юрьева//Рус. лит. 1995.-№ 1.-С. 184-188.

234. Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство: сборник произведений A.C. Пушкина с параллельными текстами из Священного Писания и комментарием / И.Ю. Юрьева; изд. второе, дополненное. М.: ИД «Муравей», 1999.-280 с.

235. Якобсон Р. Работы по поэтике / Р. Якобсон / Переводы / сост. и общ. ред. М.Л. Гаспарова М.: Прогресс, 1987. - 464 с.

236. Hasty, Olga Peters. Pushkin's Tatiana / Olga Peters Hasty. Madison: University of Wisconsin Press? 1999.-288 p.

237. Evdokimova S. Pushkin's Historical Imagination / Svetlana Evdokimova. -New Haven; London: Yale Univ. Press, 1999. XVIII, 300 p. - (Russian literature and thought).

238. Shaw J. Th. Pushkin poems and other Studies: Poet and Man of Letters. Los-Angeles: Charles Shhlacks, Jr., Publisher, 1996, - VIII, 385 p.