автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Семейно-родовой мир М.Е. Салтыкова-Щедрина: эстетическая модель, историко-публицистический контекст и литературные перспективы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Семейно-родовой мир М.Е. Салтыкова-Щедрина: эстетическая модель, историко-публицистический контекст и литературные перспективы"

На правах рукописи

Джое Елена Федоровна

Семейно-родовой мир М.Е. Салтыкова-Щедрина: эстетическая модель, историко-публицистический контекст и литературные перспективы

Специальность 10.01.01 -« Русская литература»

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Краснодар-2005

Работа выполнена на кафедре аналитической журналистики, отечественной литературы, теории и критики Кубанского государственного университета

Научный руководитель;

д-р филологических наук, профессор В.А. Канашкин

Официальные оппоненты:

д-р философских

наук, профессор

В.П. Гриценко (КГУКИ);

кандидат филологических

наук, доцент

A.B. Татаринов (КубГУ)

Ведущая организация:

Армавирский государственный педагогический институт

Защита состоится 27 апреля 2005 года в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.101.04 в Кубанском государственном университете (350040, Краснодар, ул. Ставропольская, 149)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке КубГУ. Автореферат разослан марта 2005 года

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент ОМ, 1А |/ ^ Н.И. Щербакова

Цк99<

ВВЕДЕНИЕ

В последние годы литературоведение, не расставаясь с русской словесностью XIX века как с важным и принципиально неисчерпаемым объектом гуманитарного исследования, смело экспериментирует с кодами научного восприятия, меняя 1 ракурсы изучения национальной классики. Утверждение антропоцентрической парадигмы в филологии стало альтернативой постмодернистским методикам работы с художественным текстом, цель которых заключается в сведении жизни к тексту автора-повествователя и героев к «бумажным личностям» (Р. Барт) - участникам риторического процесса, самодовлеющего в своей бесконечной протяженности.

Наше исследование проведено в традициях литературоведческого антропоцентризма. Не забывая о сатирическом мастерстве М.Е. Салтыкова-Щедрина, о его социальной ангажированности и несомненной вовлеченности в философско-политические споры своего времени (об этом будет сказано в соответствующих разделах диссертации), мы делаем акцент на концепции семейно-родового мира в ее разных проявлениях: в субъективно-биографическом, публицистическом и художественном вариантах. Целостное восприятие ключевого произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина (роман «Господа Головлевы») в пространстве личной жизни и публицистической деятельности автора, в перспективе взаимодействия с художественными текстами конца Х1Х-ХХ века позволяет проследить становление идейно-эстетической концепции семейно-родового мира от середины XIX до середины XX века, охватив единым научным взглядом основополагающее для русской словесности столетие.

Объектом диссертационного исследования стали: 1) роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»; 2) публицистическое и художественное наследие писателя в его обращенности к семейно-родовой проблеме; 3) личная жизнь М.Е. Салтыкова-Щедрина, отраженная в автобиографических и мемуарных материалах; 4) рассказы А.П. Чехова «Попрыгунья», «Супруга», «Анна на шее»; 5) рассказы Л.Н. Андреева «Молчание», «Жизнь Василия Фивейского», его драмы «Екатерина Ивановна» и «Профессор Сторицын»; 6) романы М,А. Булгакова «Белая гвардия», «Мастер и Маргарита»; 7) рассказ А.И. Солженицына «Матренин двор». Следует подчеркнуть, что указанные произведения Чехова, Андреева,, Булгакова и Солженицына рассматриваются не изолированно, а в единстве с художественной прозой М.Е. Салтыкова-Щедрина, с которой они образуют единый научный объект.

Предметом диссертационного исследования стала концепция семейно-родовой жизни как одна из идейно-художественных доминант поэтики Салтыкова-Щедрина, вступающая в контакт (прежде всего, в типологический) с соответствующими эстетическими концепциями четырех русских писателей,

РОС. Н\ЦИОИМ1ЬНАЯ

библиотека

»УК _.

чье творчество охватывает основные тенденции развития отечественной литературы в XX веке.

Цель диссертационного исследования - многоаспектное (биография -публицистика - художественное творчество) изучение концептуального образа семейно-родового мира М.Е. Салтыкова-Щедрина с акцентированным описанием сюжетной модели романа «Господа Головлевы» и установлением его типологических связей с произведениями А.П. Чехова, Л.Н. Андреева, М.А. Булгакова и А.И. Солженицына.

Поставленная цель предполагает решение следующих научных задач:.

- обзор взглядов М.Е. Салтыкова-Щедрина на семейно-родовую проблему и проблему любви с привлечением разножанровых (биографических, публицистических и литературных) материалов;

- изучение структуры семейно-родовой проблемы в творчестве Щедрина, определение ее уровней (духовного, социального, сексуального) на основе личных высказываний автора;

- рассмотрение системы взглядов М.Е. Салтыкова-Щедрина на современный ему роман как на жанр, наиболее активно и полноценно ставящий перед читателем семейно-родовую проблему;

- представление основных героев, входящих в круг семьи Головлевых, на уровнях биографии, поступка, клички (балбес - щенок - черт - Иудушка и т.д.);

- изучение христианского подтекста романа, который определяет основные уровни присутствия религиозного кода, такие, как фарисейство, история блудного сына, апокалиптика и т.д.;

- анализ пространственных образов «Господ Головлевых», определяющих антиномическую идею безграничного русского поля и внутренней, духовной замкнутости и одиночества, приводящих к гибели;

- решение проблемы сатирической ориентации Чехова, Андреева, Булгакова (публицистический и художественный материал) во взаимодействии с сатирическими принципами Салтыкова-Щедрина;

- рассмотрение основных мотивов семейно-родовой концепции Чехова («Попрыгунья», «Супруга», Анна на шее»), Андреева («Молчание», «Жизнь Василия Фивейского», «Екатерина Ивановна», «Профессор Сторицын»), Булгакова («Белая гвардия», «Мастер и Маргарита»), Солженицына («Матренин двор») в контакте с мотивной структурой романа «Господа Головлевы»;

- изучение художественной модели семейно-родового мира романа «Господа Головлевы» в «большом времени» литературы, в сюжетном становлении и разнообразных инверсиях в творчестве Чехова, Андреева, Булгакова и Солженицына.

Актуальность диссертационного исследования. Она определяется совмещением двух подходов к художественному тексту в частности и к истории литературы в целом. Во-первых, в противовес нарастающей постмодернистской дегуманизации словесности в центр научного труда

поставлена проблема, не позволяющая искусству оторваться от жизни, замкнуться в пространстве элитарной риторической игры. Во-вторых, опыт постмодернистского анализа не только преодолевается, но и используется: семейно-родовой мир М.Е. Салтыкова-Щедрина рассматривается в множественных интертекстуальных контактах.

Новизна диссертационного исследования. И в этом разделе мы выделяем два основных пункта. Во-первых, ракурс обзора и систематизации творческого наследия М.Е. Салтыкова-Щедрина нельзя назвать традиционным: проблема семейно-родового мира (как проблема отдельного объемного исследования) на материале его прозы еще не ставилась. Во-вторых, впервые роман «Господа Головлевы» становится образной основой научного пространства, где происходит «встреча» Салтыкова-Щедрина с Чеховым, Андреевым, Булгаковым и Солженицыным.

Методы диссертационного исследования. Классический филологический анализ художественных и публицистических текстов, позволяющий выявить и оценить эстетическую модель семейно-родового союза в творчестве Салтыкова-Щедрина, Чехова, Андреева, Булгакова, Солженицына, сочетается с методом интертекстуальной реконструкции, воссоздающей общее сюжетное пространство произведений изучаемых авторов.

Основные положения, выносимые на защиту.

- отношение писателя к семейно-родовой проблеме, а также к проблеме любовных отношений продиктовано интересами классической морали, кризис которой - постоянная тема Салтыкова-Щедрина. Как иерархические формы семейного союза (сын (Салтыков-Щедрин) - мать; отец (Салтыков-Щедрин) -дети), так и его «горизонтальные» формы (отношения с братом и с женой) свидетельствуют о неблагополучии личной жизни автора, пережившего все рецидивы (жесткость и отсутствие любви, требование покорности и финансовые скандалы, несовпадение супругов в интересах, в главном векторе родового существования) семейно-родовой истории. Задача Салтыкова-Щедрина - максимально объемное (литературный, публицистический и даже биографический уровни) отображение семейного кризиса без упрощения путей возможного выхода из него;

- исследование сюжетной структуры романа позволяет оценить семейно-родовой мир как главную проблему «Господ Головлевых»: в тексте два персонифицированных центра (Арина Петровна и Порфирий Владимирыч), взаимодействие и смена которых позволяет художественно представить судьбу трех поколений одной семьи. Быстрая смена поколений утверждает идею кризиса семейно-родовой идеи, которая в лице основных носителей стремится выдать себя за идею классическую, традиционно-русскую. Концепция отсутствующей любви определяет стиль романа, не чуждый мрачной иронии и безысходного драматизма;

- семейная драма «Господ Головлевых» разворачивается в религиозном контексте (сюжетная ситуация Страшного суда охватывает всех героев и переносится на читателя, оказывающегося в положении морализатора и судьи;

евангельская притча о блудном сыне предстает как история о прощении и спасении, которая никогда не осуществится в мире, где живут Головлевы; новозаветная фигура фарисея, как и понятие фарисейства в целом, помогают прояснить характеры главных героев, стремящихся сохранить родовую власть; религиозная риторика Иудушки - способ саморазоблачения героя, полностью отделившего священные слова от подлых дел). В процессе становления сюжета значительные позиции завоевывает художественная концепция пустоты, предстающая в судьбах многих героев (Степана, Павла, Анниньки, Иудушки и других). Напрашивается вывод о том, что в основу повествования «Господ Головлевых» положен сюжет гибели, семейно-родовой апокалипсис, ставящий перед читателем вопрос о причинах смерти отдельных лиц и смерти рода в целом. Главной причиной исчезновения Головлевых как семейно-родового мира оказывается отсутствие жизненного стержня, так или иначе, связанного с работой души;

- анализ публицистического наследия, прямых авторских высказываний Чехова, Андреева, Булгакова показывает, что в творчестве русских писателей начала XX века присутствует сознательный, иногда тщательно продуманный контакт с сатирическим миром Салтыкова-Щедрина, который рассматривался как сюжетное пространство для реализации гротескных фабул и система художественных приемов для утверждения личного сатирического мастерства, что позволяет сделать вывод о восприятии семейно-родовой темы в русской литературе как кризисной проблемы, реализующейся в сюжете распада родственных отношений или исхода семейного союза (или союза любящих людей) из враждебного социума;

- в творчестве Чехова катастрофа семейно-родового мира («Господа Головлевы») утрачивает черты апокалипсиса традиционалистского общества и предстает трагикомическим сюжетом в пределах нового социума кризисной интеллигенции: с фабульной «вертикали» (отцы - дети) акцент переносится на фабульную «горизонталь» (муж - жена). Отсутствие детей, отсутсхвие самого вопроса об их появлении, как и выявление в образе женщины-жены деструктивного начала обостряет семейную проблему;

- в произведениях Андреева семейно-родовой кризис рассмотрен в пространстве традиционалистского (семья священнослужителей) и нового (семья интеллигентов) обществ. С концепции религиозного лицемерия (Салтыков-Щедрин) акцент переносится на концепцию агрессивных действий мистических начал жизни, приводящих к семейному распаду в «Молчании» и «Жизни Василия Фивейского». В панпсихических драмах очевиден семейный кризис, приводящий к духовной и физической гибели, но также очевиден сложный, иррациональный характер причин, приводящих к гибели;

- в романах Булгакова по сравнению с ключевым романом Салтыкова-Щедрина усилен исторический контекст, что продиктовано самим временем. И в «Белой гвардии», и В «Мастере и Маргарите» внутри семейного союза нет внутреннего конфликта, родственность душ рассматривается как главная альтернатива внешнему бездушию официоза, но мир наступательной политики, как и мир

советского «фарисейства» ставит традиционные ценности под сомнения, заставляя героев («Мастер и Маргарита») рисковать в решении нравственных вопросов;

- в творчестве Солженицына, как и в романе Салтыкова-Щедрина, причиной >_ гибели оказывается собственность, и предельная зависимость от самой мысли о

ней. Характерно, что главная героиня, чье «житие» составляет основной сюжет «Матренина двора», несчастна в семейной жизни, которая представлена как „ цепь утрат. Если в «Господах Головлевых» негативные образы родового

кризиса лишают повествование героев, которым симпатизирует аналитически настроенный автор, то в рассказе Солженицына отдана дань положительной эстетике, и на фоне семейной катастрофы изображена жизнь праведной души, которую отличает внешняя незаметность.

Апробация научных результатов исследования происходила в процессе преподавания гуманитарных дисциплин в Краснодарском социально-экономическом институте, социально-педагогическом институте, а также в ходе выступлений на региональных научных конференциях, посвященных проблеме актуальных явлений современной общественно-социальной и культурной жизни.

Содержание работы

I глава диссертационного исследования («Историко-публицистический контекст и эстетическая модель семейно-родового мира М.Е. Салтыкова-Щедрина») посвящена построению эстетической модели семейно-родового мира М.Е. Салтыкова-Щедрина в контексте историко-публицистической мысли и семейной жизни писателя.

Структура этой части диссертационной работы представляет собой единство двух неравнозначных по объему разделов. Первый раздел посвящен представлению семейно-родового мира М.Е. Салтыкова-Щедрина как обширного художественно-публицистического текста, изучение которого предполагает обращение к русской общественной мысли, к литературному творчеству современников Салтыкова-Щедрина и к биографии писателя, имеющей определяющее значение для перехода к системному анализу главного произведения изучаемого автора. Объект и материал исследования первого раздела I главы определяет особый научный стиль. Отметим его основные составляющие: 1) объемное цитирование литературных и публицистических текстов Щедрина, художественных текстов современников автора, философских и публицистических сочинений, имеющих отношение к проблемам семейио-родовых отношений с детализирующим комментарием, который приближает к познанию мировоззренческой и эстетической модели, заявленной в качестве основной проблемы диссертации; 2) отказ от субъективной интерпретации разноплановых материалов (литературного, философского, публицистического и биографического характера) ради максимально объективного представления семейно-родового мира М.Е.

Салтыкова-Щедрина как единства художественного творчества, публицистической мысли и личной жизни автора.

Второй раздел выдержан в принципиально иной стилистике. Здесь рассматривается центральное произведение Салтыкова-Щедрина - «Господа Головлевы», которое мы считаем наиболее репрезентативным для решения заявленной проблемы. Если в первом разделе цитирование было формой объективного представления семейно-родового мира, то во втором разделе акцент переносится на анализ и интерпретацию, которая позволяет предложи!ь эстетическую модель романа «Господа Головлевы», существенную для всею творчества М.Е. Салтыкова-Щедрина.

В середине XIX столетия семейная проблема стала важным звеном общемировоззренческого спора, за которым хорошо просматривался системный кризис классической русской цивилизации, основанной на православном христианстве. М.Е. Салтыков-Щедрин понимал всю тяжесть семейно-родовой проблемы в 60-е годы, которые П. Флоренский, размышлявший об отношении отцов и детей, назвал «ужасной полосой русской истории». С одной стороны, поколение «отцов», чувствуя зыбкость своих многовековых традиций, пытается усилить влияние «Домостроя», жертвует любовью ради устойчивых иерархических отношений. С другой стороны, поколение «детей» (в диссертации анализируются позиции Писарева и Герцена), оценивая давление старших и отсутствие любви как знак распадающихся традиций, стремится не просто выйти из подчинения, но философски обосновать свою свободу, сделать непослушание и от отказ от семейной идеологии продуманной жизненной позицией. Салтыков-Щедрин, которые не мог не писать о кризисе семьи, всегда оценивал эту тему как сложную, двусмысленную и безусловно кризисную. Не случайно он положительно отзывается о Гоголе: «его не захватывают ни любовь, ни семейное счастье». Новый роман, по мнению Салтыкова-Щедрина, не должен останавливаться на проблемах внутрисемейных отношений.

В этой главе диссертационного исследования подробно говорится о многих художественных и публицистических произведениях изучаемого автора. Среди основных - «Господа ташкентцы», «Современные призраки», «Как кому угодно», «Семейное счастье», «Круглый год», «Противоречие», «Пошехонская старина». Позиция Салтыкова-Щедрина лишена всех форм идеализации, его интересуют не редкие примеры благополучных семейств, а явления семейных драм, кризисов, получающих психологическое объяснение. Цель писателя - постановка диагноза, который всегда достаточно суров, но путям выхода из драматических и даже трагических ситуаций посвящено значительно меньше страниц. Один из главных мотивов вышеуказанных текстов - невозможность по-настоящему опереться на прежние представления об отношениях мужа и жены, отцов и детей. Салтыков-Щедрин в постановке семейной проблемы не только чужд идеализации отношений между родственниками, он отказывается и от восприятия национальной духовной традиции как опоры в преодолении личных кризисов.

В конце 60-х и в 70-х годах Салтыков-Щедрин активно участвует в полемике по вопросам семьи и брака. Он откликается на произведения Боборыкина («Жертва вечерняя»), Чернышевского («Что делать»), Гончарова («Обрыв»). Особенно интересен отзыв на роман Гончарова. Салтыков-Щедрин, который никогда не принадлежал к традициям законченного нигилизма, упрекает автора «Обрыва» в излишней резкости по отношению к «новым людям» и несколько сочувственных страниц посвящает Марку Волохову, в целом, поддерживая его отношение к классическим ценностям, к любви, прежде всего.

«Современный человек не любит, а под видом любви разрабатывает женский вопрос», - писал Салтыков-Щедрин, указывая на оскудение любви как на одну из главных причин общероссийских социально-духовных неудач. Он выступает против тенденции подменять любовь физиологией, сексуальностью, которая становилась одной из самых модных тем публицистики. Салтыков-Щедрин, для которого любовная и семейная тема была неотделима от контекста «разумно-свободного» становления человека, не принял роман Л. Толстого «Анна Каренина». «Ужасно думать, что еще существует возможность строить романы на одних половых побуждениях», - писал Салтыков-Щедрин, четко показывая, что для него семейно-родовая проблема не только не сводится к вопросам пола, но едва касается их. «Для него нет драмы страшнее разлада между отцами и детьми», - писал Н.К. Михайловский, подчеркивая независимость автора «Господ Головлевых» от сексуальной проблематики, разворачивающей семейно-родовую тему в сторону своеобразно усеченной любви, лишенной подлинной человечности.

Особый акцент сделан на образе личной жизни писателя, которая была далека от совершенства и, как мы считаем, явилась основным источником художественных и публицистических раздумий о семье и ее проблемах. В диссертации задействованы высказывания Салтыкова-Щедрина о своей семейной жизни, воспоминания друзей, мнение биографов и критиков. «Ад семейной жизни», - оставил запись писатель на полях рукописи «Пошехонской старины», сформулировав лейтмотив своей собственной судьбы. Родители Салтыкова-Щедрина были полной противоположностью друг другу, и властная фигура матери стала для него наваждением, сохранившимся на всю жизнь. Писатель «жестоко осуждал своих родителей», «был безжалостен к своему грустному детству» (С.А. Юрьев). «Семья была дикая и нравная», - вспоминал Н.А. Белоголовый. «Бесконечно мрачны были его воспоминания о своем детстве, о семье и особенно о матери» (В. А. Оболенский).

Неразрешимую драму писателя мы видим в том, что сильный, безмерно талантливый человек, привыкший владеть действительностью, с помощью сатиры подниматься над негативными явлениями жизни, в своей семье оказался лишенным счастья и нормальной мужской власти. Если детство прошло под знаком давления матери, то в зрелые годы Салтыков-Щедрин оказался заложником сложных отношений с женой. Все биографы отмечают большую разницу в развитии между супругами. Стремления писателя по сближению ни к

чему не приводили. Планы по «расширению умственною кругозора» Елизаветы Аполлоновны потерпели крах. Ситуацию усугублял семейный парадокс: страдая от слов и дел своей супруги, ощущая свой дом как оплот несчастья, писатель «был глубоко привязан к этой женщине» (В. А. Оболенский). «Обстановка его жизни ужасна», - писал H.A. Белоголовый. Тяжесть положения подтверждают слова самого Салтыкова-Щедрина, который проецировал образ семейной беды и на свое потомство: «Несчастливы будут мои дети, никакой поэзии в сердцах, никаких радужных воспоминаний, никаких сладких слез; ничего, кроме балаганов».

Не только общественная ситуация в России, но и личная жизнь постоянно сближала писателя с жесткими формами реализма, со стилем горькой сатиры, которая была для Салтыкова-Щедрина и ясной формой выражения правды, и способом радикального, «мужского» контроля над жизнью, что, судя по многочисленным отзывам, было совершенно невозможно в семье. Романтизация семейного начала - это то, от чего Салтыков-Щедрин принципиально отталкивается, и даже проза Аксакова («Детские годы Багрова внука», «Семейная хроника») представляется ему слишком благостной и даже сентиментальной.

Отдельное рассмотрение романа «Господа Головлевы» объясняется центральным положением этого произведения в творчестве Салтыкова-Щедрина. Именно этот текст становится кульминационным явлением в решении семейной проблемы. В романе «Господа Головлевы» два личностных сюжетных центра - Арина Петровна, персонифицированно представляющая идею семейно-родового начала в первых трех главах, и Порфирий Владимирович, у которого схожие функции появляются в последних четырех главах произведения. Отношения матери и сына (заметим, самых жизнеспособных персон в семействе) составляет основную коллизию романа, переход власти от Арины Петровны к Иудушке оказывается не только развитием действия, но и ускорением центростремительного движения к печальному финалу. В ходе повествования смерть настигает не только указанных героев, но и всех представителей семейства Головлевых, следовательно, есть смысл обозначить сюжет романа как сюжет гибели. Речь идет о гибели отдельных персонажей, из истории их смертей складывается образ гибели всего семейства, не оставившего наследников.

Пространство сюжетного действия локализовано в центральной усадьбе семейства и в тех немногочисленных местах, где оказываются Павел Головлев или внучки Арины Петровны. Случаи сюжетного «выхода» за пределы однообразной сельской территории достаточно редки и могут быть рассмотрены как исключения, к которым автор прибегает для иллюстрации альтернативных путей жизни, которые пытаются искать младшие представители рода.

Как пространство романа ограничено местом проживания семейного клана, так круг его героев ограничен представителями трех поколений. Перед читателем - семейная хроника, жанровые признаки свидетельствуют о

семейно-родовом эпосе. Последовательность событий произведения и художественное решение автором проблемы смены поколений указывают на образ ускоряющегося времени в пределах статичного, пассивного пространства. Арина Петровна, несмотря на утрату власти и родовых надежд, - умирает старухой, до конца изживая ей предназначенный век. Значительно

быстрее стареет ее сын Порфирий, внезапно одряхлевший и резко ослабевший разумом после наступления полного одиночества. Быстрое старение детей подтверждают судьбы братьев и сестры Порфирия, безвременные кончины Степана, Павла и Анны, не сумевших переступить через средний возраст. Внуки живут по своим часам, которые отсчитывают время с удвоенной скоростью. Владимир и Петр, сыновья Иудушки, умираю г молодыми людьми. Примерно в этом же возрасте уходят из жизни их двоюродные сестры. Важно отметить, что все представители молодого поколения расстаются с жизнью с мыслью о том, что их время уже пришло. Невозможно представить себе самоубийство Арины Петровны, которая подчинена объективному ходу времени. Также трудно представить себе отказ от самоубийства сына Порфирия или Любоньки, которые ограничены субъективным временем катастрофы, уносящей их жизни.

Если рассматривать сюжет романа «Господа Головлевы» в терминах традиционной поэтики, то следует сказать о взаимодействии двух типов событийной организации текста - о кумулятивном сюжете и о сюжете становления. Кумулятивный сюжет отражает структуру древней литературы, но в романе Салтыкова-Щедрина возникает цепочка судеб, следующих друг за другом и формирующих в своей смене одну из основных идей произведения -идею родового проклятия, которому подвластны как старшие, так и младшие члены семьи. О сюжете становления можно говорить без сомнений, так как главные герои «Господ Головлевых» (Арина Петровна и Порфирий) проходят дорогой познания, в конце своего романного пути открывая ту правду, которая ранее была скрыта. С этим связаны и предсмертные изменения в душах главных героев.

В семейно-родовой жизни бесспорное место занимает любовь, создающая мир взаимного притяжения, необходимого компромисса и прощения. Все это держит семью, укрепляет род. Сразу скажем, что в семейно-родовой модели романа «Господа Головлевы» любовь - это сила, которой нет. Она отсутствует абсолютно, способствуя мрачному колориту повествования и утверждая идею одиночества в окружении многих родственников.

Вместо любви - актерство. Главный актер в романе - Иудушка, растворившийся в религиозной риторике и полностью перешедший в жизнь, состоящую из двух планов. Первый план - реальное повседневное злодейство, приводящее как к смерти детей, так и к смерти души. Второй план -благочестивое слово, формализованная молитва, имитация контакта с Богом, который обязан поддерживать фарисействующего Порфирия.

Контрастную систему являет собой именная философия романа. Уменьшительно-ласкательные конструкции - Аннинька, Любонька,

Евпраксеюшка и т.д. - лишь видимость ничего не значащего слова, знаки постоянного лицемерия, разоблачаемого в кличках, которые выявляют природу фантасмагорического сообщества Головлевых. Старший сын Арины Петровны "живет и умирает как «Степка-балбес», безнадежный мот и плохой сын, он же - «жеребец» и «злодей», оказавшийся в семейной тюрьме и быстро осознавший, что приговорен к смерти. Глава семейства, исчезнувший в ограниченном пространстве комнаты-камеры, назван супругой «ветряной мельницей и бесструнной балалайкой». Арина Петровна тоже не оетае!Ся без хлесткого прозвища, она - «ведьма» и «черт», придающая своими «именами инфернальный характер семейству Головлевых. Анна и ее муж - «собаки», их дети - «щенки». Сын Порфирий - «Иудушка», он же - «кровопивушка» и «тать в нощи». На уровне «вторых имен», которые становятся более очевидными, чем первые имена героев, семейная жизнь превращается в бесовский карнавал. Всем заправляют черти и ведьмы, сдыхают собаки, бунтую I и погибают балбесы в присутствии Иуды, чья смягченная форма мифологического имени не может скрыть предательской сущности.

Каков Бог Иудушки Головлева? Ответ на этот вопрос важен для Салтыкова-Щедрина, так как помогает создать единый образ кризиса, охватившего русский мир. Две живые идеи, позволяющие душе сохраняться, -семья и религия - оказываются предельно формализованными и обезличенными. Для Порфирия Бог - это фатализм осуждающего слова, из-под власти которого не уйдет ни один из ближних. Заучив множество библейских фраз, герой лишает их контекста, вырывает из общего сюжета спасения и прощения, делая разменной монетой на суде, который постоянно творит сам, приговаривая родителей, братьев, детей.

Салтыков-Щедрин часто подчеркивает, что больше всего герой боится дела, прячась от него в пынтной риторике. Порфирий - бездельник, перенявший от матери чувство собственности и хитрость в ее умножении, но совершенно лишенный реальных трудовых навыков. Бог позволяет Иудушке заполнить время, убить его. Постоянное цитирование и апелляция к Всевышнему поощряет безответственность, рождая образ головлевского фатализма, обращенного самой жестокой стороной ко всем ближним. В характере Иудушки есть лжеюродство - игра в праведность, маскировка в религиозных приемах. Интересно, что все это позволяет Порфирию обмануть самого себя, окружающие быстро понимают, что скрывается за речами о священных предметах. Наконец, надо отметить, что Бог Иудушки никогда никого не прощает, кроме, разумеется, самого Головлева. Заметим, что в этой главе подробно рассматривается присутствие в сюжетной структуре романа притчи о блудном сыне, евангельского конфликта мытаря и фарисея, а также символической ситуации Страшного суда.

На месте семейно-родового союза в романе рас пола! аегся пустота. Ее образ оформляется в романе как важная концепция. Она очевидна на тех страницах, которые посвящены умиранию героев. Как правило, смерти предшествует неудержимое пьянство. Жажда забвения - вот устремление,

выявляемое автором в ходе развития сюжета. Пьянство духа (Иудушка) и пьянство тела (Степан, Аннинька и другие) должны способствовать бессознательности, в которую проваливаются все Головлевы.

Как известно, роман завершается несколько неожиданно. Востребованным оказывается финал, напоминающий сюжет рождественских рассказов. Порфирий Головлев в самом конце пути перестает быть Иудушкой и становится просто несчастным человеком, вдруг увидевшим всю свою жизнь, устремившимся к могиле матери и не сумевшим дожить до Пасхи. Конец семейно-родовой истории отмечен, с одной стороны, гибелью всех ее участников, а с другой стороны, покаянием главного злодея: «Надо меня простить! - продолжал он, - за всех... И за себя... и за тех, которых уже нет... Что такое! Что такое сделалось?! - почти растерянно восклицал он, озираясь кругом, - где... все? ..».

И здесь мы вновь возвращаемся к проблеме жанровой сущности романа. Повествование совмещает признаки драмы (как сюжетного типа эпического текста), фарса, комедии. Трагических героев, способных заслужить читательскую любовь, в «Господах Головлевых», пожалуй, нет. Финальный эпизод, на наш взгляд, позволяет Салтыкову-Щедрину выявить в семейном фарсе, в бесконечной череде скандалов подлинную трагедию гибели целого рода, «отцы» которого занимались стяжательством, думая, что все остальное приложится. Дети оказались жертвами в этом мире без любви и прощения. В итоге, исчезли все.

Во II главе (Литературные перспективы семейно-родовой копцепции М.Е. Салтыкова-Щедрина в русской прозе конца Х1Х-ХХ века) нас

интересует динамическое развитие идейно-художественных принципов Салтыкова-Щедрина, становление доминантного сюжета «Господ Головлевых» в русской прозе постщедринского времени. Мы ведем речь не о прямом заимствовании, не об очевидной, легко доказуемой преемственности, а о типологическом контакте, о взаимодействии и возможном конфликте семейно-родовых концепций русской литературы в разные периоды ее существования

Несколько слов о принципах отбора и композиционном устройстве II главы. Глава состоит из четырех разделов, посвященных типологическим контактам с творчеством Салтыкова-Щедрина русских писателей конца XIX -XX века - Чехова, Андреева, Булгакова, Солженицына. Три первых раздела имеют одинаковую структуру, они состоят из двух параграфов каждый. Первый параграф призван обосновать реальность сближения творчества Салтыкова-Щедрина с писателями, формально не зависимыми от него. Принципом сближения стала эстетика сатиры, эта часть второй главы насыщена цитатами из публицистических и художественных трудов Чехова, Андреева, Булгакова, а также высказываниями критиков и литературоведов, позволяющими воссоздать единое пространство творческого взаимодействия писателей, представляющих русскую литературу разных исторических эпох. Второй параграф - анализ конкретных художественных текстов четырех

авторов в перспективе контакта с семейно-родовым миром романа «Господа Головлевы». Исключение составляет раздел, посвященный Солженицыну. Его творчество мы избрали для освящения решаемой проблемы на примере художественного мира, не имеющего очевидного родства с щедринским художественным миром.

Необходимо сказать о методе отбора художественных тексюв. Мы решили опереться на произведения, наиболее репрезентативные с точки зрения проблемы эстетического воплощения концепций семейно-родового мира. На наш взгляд, иногда вполне достаточно одного текста, как в четвертом разделе, посвященном Солженицыну («Матренин двор»). В разделе о Чехове есть смысл обратиться к трем рассказам («Попрыгунья», «Супруга», «Анна на шее»), в разделе о Булгакова задействованы два романа («Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита»). Раздел, посвященный Андрееву, потребовал соединения ранних прозаических текстов («Молчание» и «Жизнь Василия Фивейского») с поздними драматическими («Екатерина Ивановна» и «Профессор Сторицын»).

Три чеховских рассказа («Попрыгунья» (1892), «Супруга» (1895), «Анна на шее» (1895)) мы считаем художественным пространством единой сюжетной темы. Что объединяет эти небольшие произведения, написанные в 1890-е годы? Во-первых, речь идет о семьях, в которых нет взаимного уважения и любви, о семьях, которые рушатся. Во-вторых, как свидетельствуют заглавия, в центре сюжетного действия находится женский образ: в лаконичном повествовании жена, стремительно удаляющаяся от мужа, проверяется на качество своей женственности и на силу семейного чувства или инстинкта. В-третьих, несмотря на несколько разные авторские интонации, выявляется единый чеховский взгляд на состояние семьи. Это взгляд иронический и драматический одновременно.

Серьезные отличия от семейно-родовой концепции М.Е. Салтыкова-Щедрина проявляются сразу. Во многом, эти отличия обусловлены разным характером времен и социальных установок в русском мире. Салтыков-Щедрин художественно фиксирует один из вариантов смерти русского дворянства. Чехов видит перед собой кризис нового русского класса - интеллигенции, которая начинает испытывать серьезные нравственные трудности, едва успев появиться на свет. Автор «Господ Головлевых» живет и пишет в мире, старающемся поддержать (хотя бы на уровне риторики) градиционные ценности, некие классические устои, прошедшие через века. Автор «Супруги» и «Попрыгуньи» подмечает, с одной стороны, вырождение классической нравственности, а, с другой стороны, признает, что новая реальность настолько подвижна и эфемерна, что говорить о ее определенной нравственности практически невозможно. Сходятся Салтыков-Щедрин и Чехов в главном: семейная жизнь русского человека - в глубоком, можно сказать, системном кризисе, из которого сложно найти выход. Рассказ «Попрыгунья» свидетельствует не только о наличии общего мотива («смерть в семье») в прозе Салтыкова-Щедрина и Чехова, но и раскрывает разные принципы оформления

семейно-родового мира в их творчестве. В романе «Господа Головлевы» отношения мужа и жены не играют существенной роли в сюжетном дейс1вии. Основная модель - «отцы и дети» - выдвигает на первый план конфликт разных поколений, в котором иерархически выраженное положение «отцов» и «матерей» обуславливает вертикальный вектор становления образа семейно-родового мира. В прозе Чехова приоритет у сюжетной горизонтали: время ускорилось, власть «отцов» и родовых принципов ушла на второй план или исчезла вовсе, следовательно, в центре оказываются муж и жена, практически полностью лишенные того контекста («роди I ели» и «дети»), который отличает творчество Салтыкова-Щедрина. Можно предположить, что чеховским героям некогда вспоминать о родителях и недосуг заводить детей. Лишенные родового прошлого, лишенные родового будущего, они стремятся состояться как личности, далеко ушедшие от классических представлений о подлинном рождении личности в семье, которую она создает и поддерживает. Рассказ «Супруга» - еще одно обращение к сюжетной идее («слабохарактерный муж под пятой у гулящей, вульгарно свободной жены») «Попрыгуньи», но надо заметить, что реализация этой идеи разная. То, что предстало в рассказе о Дымове и Ольге Ивановне маленькой трагедией в контексте иронического развенчания явно заигравшейся и проигравшей жизнь жены, в «Супруге» оказывается фарсовым повествованием о безнадежном комизме семейной судьбы. В этом рассказе перед читателем - произошедший распад, состоявшаяся семейная драма. Развитие действия - не нарастание конфликта (он ясен с первых фраз), а окончательное оформление двух супругов, по-разному реагирующих на ставшую явной информацию об измене Ольги Дмитриевны. Семья фактически не существует, так как нет любви, нет верности и совершенно нет желания создавать иллюзию взаимного уважения, но нет и возможности расторгнуть брак. Чехов останавливает внимание на печальном положении современного человека: он - не холост и не женат по-настоящему. Формы семьи скрывают ее отсутствие как духовной ситуации, как совместного контекста жизни. Нет Дома (который качается, но все же стоит в «Господах Головлевых), есть съемная квартира или «свой угол», изгаженный лишним вещами и отрицательными эмоциями. Третий рассматриваемый нами чеховский рассказ подтверждает правило, которое значительно меньше интересует автора «Господ Головлевых»: жена обладает активной позицией и в ходе повествования ее только укрепляет. В «Анне на шее» супружеские отношения осложнены двумя обстоятельствами. Во-первых, перед читателем -неравный брак: пятидесятидвухлетний чиновник женился на восемнадцатилетней девушке, вынужденной выйти замуж из-за нищеты своей семьи, к тому же потерявшей мать. Во-вторых, в этом рассказе супруги не замкнуты в разрушающемся семейном доме, есть образ отца Анны, который позволяет подтвердить неутешительные прогнозы, наметившиеся при изучении «Попрыгуньи» и «Супруги»: русская семья переживает кризис, распад практически неминуем. Смысл сюжетного движения в «Анне на шее» определяется параллельным развитием трех образов. Важный чиновник,

контролирующий свое молодую жену, лишающий ее любых свободных движений и самых мелких денег, приходит к семейной ситуации, дублирующей его отношения с начальством. Привыкший пресмыкаться перед более важными, чем он, персонами, Модест Алексеич обнаруживает властного «начальника» в своей семье и закономерно слышит от нее: «Поди прочь, болван!» Петр Леонтьич, отец Анны, «маленький человек» этого чеховского рассказа, ничего не выигрывает, впрочем, как и его сыновья, от брака дочери. Если в начале произведения он оставлен рано умершей женой, то в финале его, уже одержимого горьким пьянством,, бросает дочь. Формальную победу над судьбой, правда, с утратой души, одерживает главная героиня: признанная за молодость и красоту «высшим обществом» чиновников, она начинает светскую жизнь, которая воспринимается Анной как месть за все прежние страдания. Отцу, братьям и мужу в ее личном сюжете места нет. В романе Салтыкова-Щедрина, как известно, две молодые героини, проходящие быстрым путем от несчастного, сиротливого детства до ранней смерти. Одна из девушек покончила с собой, вторая скоро умрет от чахотки. В рассказах Чехова не ставится вопрос о своеобразном родовом апокалипсисе. Но причина - не в доверии автора к семейно-родовой жизни, а в мысли о юм, что «род» как категория традиционного бытия перестал означать нечто живое, целостное, жизнеспособное. На место родовой, классической семьи приходит семья интеллигентов, семья чиновников. В мире этих семей, по мнению Чехова, отсутствует нравственная сила, способная сделать из двух вступивших в брак людей неразрывное единство. То, что в рассказах «Попрыгунья», «Супруга», «Анна на шее» у героев не только не! детей, но нет даже намека на желание их родить, показывает, что эгоизм самоутверждающихся женщин не знает ограничений.

Художественный мир Леонида Андреева, располагающийся на стыке реализма и модернизма, своей не до конца проясненной метафизичностью противостоит и «Господам Головлевым», и рассказам Чехова. Социально-исторические причины семейных катастроф, столь важные для Салтыкова-Щедрина и автора «Анны на шее», у Андреева окончательно не исчезают, но интересуют писателя значительно меньше, чем его предшественников. В процессе сюжетного развития щедринских и чеховских произведений читатель вправе делать выводы о многих причинно-следственных связях, приведших к безысходному конфликту отцов и детей, жен и мужей. У Андреева есть рассказы, в которых аргументы, которые можно назвать «реалистическими», играют свою роль. Среди них - образцы ранней прозы: «Петька на даче», «Ангелочек», «В подвале», «Весной». Но даже в этих текстах постепенно выходит на первый план мир, не поддающийся рациональным объяснениям. «Собственность», «семейное лицемерие», «измена жены», «усталость от неподвижного быта» - все аргументы, которые могут быть задействованы при анализе прозы Салтыкова-Щедрина и Чехова - у Андреева перестают быть аргументами значимыми. Нельзя сказать, что Леонид Андреев мистик. Более того, он гораздо ближе к атеизму, но его радикальное отрицание мистических

сфер оборачивается какой-то литературной мифологизацией, приданием пустоте особой формы жизненности Такая тенденция позволяет семейно-родовой теме сохраниться, но эта тема, во многом главенствующая в творчестве Чехова и Салтыкова-Щедрина, подчинена более глобальному, можно сказать, философскому замыслу.

У Салтыкова-Щедрина и Чехова угроза семье приходит из недр самой семьи: кризис дворянской традиции и дурно понятая интеллигентность приводят к тому, что муж-жена, отцы-дети объединяются в конфликтных отношениях, из которых нет выхода. В «Жизни Василия Фивейского» семья предстает «единым страданием»: не было конфликта между попом и попадьей, счастливы были родители со своими детьми, и, вдруг (важное для Андреева слово понятие), приходит беда, навсегда лишая счастья. Распад внутри родового социума становится естественной реакцией на познание собственной «заброшенности» в мире: «Когда о. Василий в первый раз увидел пьяную жену и по мятежно-взволнованному, горько-радостному лицу ее понял, что это навсегда, - он весь сжался и захохотал тихим, бессмысленным хохотком, потирая сухие, горячие руки». В «Господах Головлевых» нет смысла

искать человека бунтующего. Отдельные маневры «детей», направленные на решение личных проблем, никак не связаны с идеей противостояния неким общим косным началам мироустройства. Для Леонида Андреева в «Жизни Василия Фивейского» открывается возможность показать болезненное становление личности, лишенной права на счастье в семье. На один из самых значимых вопросов («Кто лишил этого права?») в андреевском мире нет однозначного ответа, но очевидно: ни Салтыков-Щедрин, ни Чехов, художественно воспроизводящие законы социума, не ищут решения проблемы вины за пределами человеческого мира; Андреев, не исключая личностных причин (трудного характера, например), ведет речь о качестве самого мироустройства. Именно поэтому его герой - это несчастный муж и отец, который в ходе повествования старается предстать «отцом» и истцом всех людей.

Панпсихический театр Л. Андреева - еще одна авторская попытка художественно (на этот раз, в диалогической форме) изобразить невозможность человека ощутить себя счастливым в бытии, неизменно враждебном по отношению к тому, что оно порождает. В драмах 1912 года «Екатерина Ивановна» и «Профессор Сторицын» на глазах зрителей происходит катастрофа двух семей, в процессе которой приходится делать выводы о деградации, не имеющий обратного хода. От семейно-родовой концепции Салтыкова-Щедрина Андреева в указанных драмах отличает внешняя беспричинность ужасного разложения совместного быта и бытия. Все, что видел автор «Господ Головлевых» - абсолютизация собственности, родовое лицемерие, веками выработанная жестокость по отношеншо к ближнему - Л. Андреева не интересует. Как и у Чехова, здесь семья не может сформировать род, найти основания для его длительного развития. Одна из задач Андреева -показать именно отсутствие основ, страшную беспочвенность современной

интеллигенции - невыносимо истеричной, больной неврозами, интеллигенции, для которой риторика и почти страстная концентрация личности на самой себе стали нормой. Неврастеничность, чуждая «кондовой» Арине Петровне, отличает практически всех героев обеих пьес. То, что семья здесь не является ценностью, а предстает лишь объектом плача, показывает удивительная способность героев к спешке. Георгий Дмитриевич, не разобравшись в эмоциях жены, убедил себя в ее измене и поспешил сделать выстрел. Екатерина Ивановна, потрясенная шансом быть убитой собственным мужем, напрочь расстается с разумом и начинает неудачную игру в вакханку. Елена Петровна, жена Сторицына, когда-то изменив мужу с мерзейшим Саввичем, длит измену годами, не в состоянии разорвать никому не нужный круг. Сам профессор последние дни проводит в пьянстве, горьких сетованиях на жизнь и в осуждении всех членов своей семьи, естественно, повинной в его близкой (в финале состоявшейся) смерти. Несчастье - вот пространство семейной жизни в андреевских драмах. В «Господах Головлевых» семейная измена в

качестве аргументов распада не фигурирует. Наоборот, излишняя, доведенная до абсурда верность законам семьи заставляет Арину Петровну и Порфирия сеять смерть. В драмах Андреева эпицентром катастрофы предстает женщина. Она (это касается и «Анфисы», и «Собачьего вальса», и «Дневника Сатаны») не вмещается в семью по своей природе, ее удел - временная иллюзия стабильности, а затем некий выверт, движение в сторону своей «дионисийской» природы. Гибель семьи и невозможность создать род Андреев связывает, прежде всего, с женским началом.

В «Господах Головлевых» Салтыков-Щедрин, не ставя перед собой специальной задачи изображения большого исторического времени, создает хронотоп, имплицитно включающий проблемы актуальных социальных сдвигов. В романе нет развернутых картин жизни крестьянства в условиях отмены крепостного права, но детализированное воспроизведение судьбы дворянского рода позволяет читателям и критикам говорить об очевидном историзме этой повествовательной формы. «Господа Головлевы» - это не просто текст, посвященный крушению одной, отдельно взятой семьи, но и трагический эпос о гибели традиционного уклада, не способного быстро отреагировать на новые отношения. Несомненно, что семейство Головлевых гибнет в определенное время, вне отрыва от тех эпохальных событий, которые не выходят на первый план художественного изображения. В прозе Булгакова историческая реальность отличается еще большим катастрофизмом, значит, ее присутствие в художественном произведении повышает свой статус. Конечно, это не прихоть автора, а его внутреннее, творческое соответствие эпохальным процессам в России времен Гражданской войны и становления социалистических принципов, исключающим неторопливость литературного слова. В «Белой гвардии» (1924) и «Мастере и Маргарите» (1940), отразивших разные этапы русского кризиса, вопрос о семейно-родовых отношениях не может быть поставлен вне обостренного, предельно конфликтного социального контекста, от которого ни один герой не может быть свободен. Вполне

естественно, что в романах М. Салтыкова-Щедрина и М. Булшкова мы наблюдаем совершенно разные отношения к традиции как необходимому пространству реальной жизни. Если время автора «Господ Головлевых» - эпоха самоутверждения традиции через реформы, традиции, стремящейся еще раз заявить о своих незыблемых правах на определение характера мироустройства, то время автора «Белой гвардии» - это агония и состоявшаяся смерть быта и бытия дворянского мира, уступающего место новым моделям отношений, в том числе, и отношениям в семье. Если Салтыков-Щедрин ощущает себя критиком вполне стабильной системы, не отождествляющей себя с родом Головлевых, то Булгаков ведет речь от лица мира, который умирает на его глазах («Белая гвардия») или уже забыт после давнего погребения («Мастер и Маргарита»), «Семья перед лицом приблизившейся смерти», - общая тема Салтыкова-Щедрина и Булгакова. Но если для писателя XIX века важно вскрыть механизм самоуничтожения, запущенный предками, поддерживаемый Ариной Петровной и доведенный до совершенства Порфирием, то у Булгакова внутрисемейный конфликт практически исчерпан. В «Белой гвардии» угроза приходит извне, из того мира, который приобрел зловещую самостоятельность и совершенно не считается с судьбой отдельного человека. Булгакову важно показать ценность тех традиционных начал, дворянских и лучших интеллигентских принципов, которые подвергаются атаке новых социальных нормативов. Автор часто совершает художественный «выход из Дома», чтобы показать обстановку Киева, захваченного Гражданской войной. В романе действуют исторические лица, слышны голоса, представляющие время в его конкретности, колорит эпохи в «Белой гвардии» очевиден, но истинная теплота повествования появляется лишь тогда, когда сюжет романа вновь возвращается в Дом, из событийности, бурной динамики хаотического движения истории - в возвышенную бессобытийность родовой жизни, где браться и сестры жмутся друг к другу в поисках единственно согревающего тепла. Если в «Господах Головлевых» относительная ослабленность сюжетного действия позволяет автору сделать вывод о тихом уничтожении одних членов семьи другими членами семьи, то у Булгакова, наблюдающего за ускорившимся временем, отсутствие события - признак подлинности, которой, впрочем, почти не осталось места посреди Гражданской войны. Религиозные подтексты, о

которых мы говорили, рассматривая роман «Господа Головлевы», меркнут перед многослойной мифологической структурой «Мастера и Маргариты». Для того чтобы решить поставленную перед собой художественную проблему, Салтыкову-Щедрину достаточно реалистического изображения одного русского семейства в спокойном христианском контексте, актуализирующем разные религиозные знаки, например, имя «Иуда». Булгакову, буквально сдавленному душным для него советским пространством, необходим выход в евангельскую историю и в фантастическое повествование о сатане, посетившем социалистический мегаполис. В «Мастере и Маргарите» нет детально изображенной семейной жизни. Одна из причин этого заключается в том, что задача Булгакова состоит в воспроизведении личностного, подчеркнуто

одинокого бытия. Вторая причина - в том, что семейная жизнь перестала быть достойным предметом изображения. Маргарита никогда не была счастливой с благополучным мужем. Мастер даже не может вспомнить имя своей жены, не обладавшей никакими отличительными признаками. Даже Понтий Пилат, <

традицией и самим Евангелием наделенный супругой - Клавдией Прокулой, оказывается одиноким холостяком, которого сопровождает верный пес. Иисус, окруженный в новозаветной истории любящими его женщинами, оказывается >.

без них. Без матери, без Марии и Марфы. В «Господах Головлевых» ощутима авторская боль о крушении родовой идеи, на которой стояла Россия многие века. У Булгакова этой боли уже почти нет, так как писатель увлечен идеей исхода из безнадежной социальности. Ведьмы замуж не выходят. А Маргарита названа именно так уже в начале представления ее семейной жизни. Общение с Воландом Булгаков описывает подробно, показывая способность героини к риску, в том числе к риску нравственному. Если человечность Мастера проявляется в превращении Христа в Иешуа, лишенного божественности, то человечность Маргариты - в смелом забвении самой себя ради любви и нового опыта. Интересно, что главные герои, каждый по-своему, совершает движение вниз: Мастер, очеловечив Христа, скрывается в больнице для безумных; Маргарита, потеряв Мастера, становится ведьмой. Это и бегство из возможной семьи (смирения с социумом) ради любви. Финал романа абсолютно логичен: герои улетают-умирают из советской Москвы в тот «покой», где «род» или «семья» уже только пустые звуки исчезнувшего мира.

Уже само название рассказа Солженицына («Матренин двор») свидетельствует о новых перспективах сюжета. М.Е. Салтыков-Щедрин располагает текст романа под знаком семейно-родовой общности - «Господа Головлевы». Это не только свидетельство избранного жанрового вектора, но и первая мысль о собирании всех членов семьи в единое целое, мысль о безличности в рамках господствующей фамилии, раскрывающейся в ходе повествования как родовое проклятие. А. И. Солженицын словом «двор» также указывает на относительно обширное родовое пространство, которое должно исключить одиночество, но имя в сочетании с указанной лексемой - «Матренин двор» - ставит в сюжетный центр рассказа избранного героя. С теоретических позиций это объяснимо жанровой философией романа и рассказа: первый требует художественного пространства, населенного многими персонажами, рассказ значительно компактнее, следовательно, не должен охватывать проблему родовой судьбы. И все-таки в нашем случае дело не ограничивается жанровыми закономерностями. Главная цель Солженицына - показать рождение и сохранение личности в условиях гнета разнообразных формальных схем. Цель Салтыкова-Щедрина - показать гибель души в условиях мира, не !

знающего любви. Учитель математики Игнатич учится (без пафоса и специальной дидактики) у неграмотной Матрены истинно русской жизни. Эта ситуация нравственного познания в рассказе Солженицына предполагает формальное одиночество героев. Главный герой (он же - повествователь) находится вне круга родственных связей. Мы ничего не знаем о его отце и

матери, о его семье, которая, возможно, была до ареста. Нет ни следа любовных приключений. Живя в Торфопродукте холостым здоровым мужиком, Игнатич никак не заботится об устройстве своей личной жизни или хотя бы временного досуга.

Случайно ли это? Солженицына, прежде всего, заботит проблема личности. Если Салтыков-Щедрин постоянно констатируе! отсутствие личности в русском мире: она пропадает в бюрократической семье, в глупых иллюзиях, наконец, в семейно-родовой ловушке, то автор «Матренина двора» настойчиво подсказывает, что личностное самосохранение возможно, но (и тут новый контакт с классиком XIX века) для этого требуется почти принципиальная бессемейственность. Игнатич в рассказе не просто умалчивает о родителях или бывших влюбленностях, он находится вне этого семейно-любовного круга. Особая ситуация - вопрос о христианстве в социально-нравственной модели А.И. Солженицына. У М.Е. Салтыкова-Щедрина русское христианство переживает не меньший кризис, чем русская семья. Точнее, эго их совместный кризис. Вместо веры - остаточная обрядность, сохранение формальной верности праздникам и постам, без малейшего желания изменения собственного внутреннего мира, который существует отдельно от догм и внешних норм. В семье Головлевых часто и охотно говорят о Боге, но это своеобразное богословие всегда призвано оправдать равнодушие к ближнему. Бог Головлевых - жестокий семейно-родовой закон, позволяющий приговаривать тех, кто впал в непослушание. Как мы уже говорили во втором разделе первой главы, роман Салтыкова-Щедрина - это несостоявшаяся прит ча о блудном сыне. Вместо прощения и пира в честь возвращения он получает сцену суда, где однозначно решается его участь.

В рассказе Солженицына есть страх (преимущественно выраженный в подтексте) перед любым явлением формализма. Как и Салтыков-Щедрин, Солженицын чувствует опасность фарисейства, способного проявиться в любой области, особенно - в сфере религиозной. Поэтому подчеркнутая религиозность и праведность не связаны друг с другом. Щедринские герои знают религиозность как один из верных способов ухода от ответственности. Для Матрены религия, почти невыразимая в слове или очевидном действии, становится образом жизни, подтекстовым мотивом ответственности, душевной собранности и терпения, которых так мало у всех Головлевых. Семья Фаддея, созданная им по странному принципу поиска супруги с именем Матрены, живет без любви. Супруга Фаддея часто приходила к главной героине рассказа жаловаться, что муж ее бьет жилы из нее вытягивает и плакалась подолгу. Отсутствие стремления к любви и явное присутствие страсти к собственности отличает тот мир, который построил Фаддей. Разумеется, что он принципиально иной, нежели Порфирий Головлев, герой, но в судьбе обоих персонажей обожествление собственности при отказе от нравственных чувств ведет к гибели семейно-родовых начал, вытесняемых началами практически бесцельного стяжательства. Если Иудушка ломает дом как духовный принцип сохранения семьи, то Фаддей ломает дом как единство дерева и духа. В

рассказе Солженицына гибель дома предстает как материально-духовное единство. Салтыков-Щедрин оставляет Порфирию шанс, завершая роман его предсмертным катарсисом, происходящим в Страстную неделю. До воскресенья он не доживает, но Порфирий наделяется очищающим взглядом на самого себя, что хоть как-то искупает родовую вину. Последняя информация о Фаддее - его спор об избе, заставляющий преодолеть немо 1 у и немощь и оживиться. Сообщение (неоднократно повторенное) о том, что Матрена похоронила всех шестерых детей, а ее бывший жених оставил потомство, можно счесть случайным фактом, но вряд ли это соответствует сюжетной системе рассказа А.И. Солженицына. При всех своих внешних неярких качествах главная героиня остается личностью, и есть смысл признать, что оппозиция «личность-семья» в «Матренином дворе» существует. Праведнице в рассказе не дается семья, вместе с ней Матрена освобождается от идеи собственности.

В Заключении подводятся итоги исследования. Творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина фиксирует неблагополучие семейно-родовых отношений: поколение «отцов», превратившее собственность в фетиш, давно отказалось от любви и, в практически бессознательном поклонении приросту денег и вещей, забыло, что слова «жена» и «муж» говорят о необходимом душевном единстве, а дети требуют внимания, заботы и прощения. Поколение «детей», выросшее в тяжелом контексте родительской суровости и эгоизма, чуждо естественной благодарности, потому что благодарить, кроме факта рождения, не за что. «Дети», страстно мечтая о богатстве и не имея его, спешат жить, забывая об ответственности, о том, что беспредельная погоня за удовольствиями ведет к смерти. Алкоголь сначала приходит на помощь, понижая работу болезненного сознания, а потом убивает то, что от него осталось, и человек уходит в могилу, по равнодушные взоры и слова родственников, лишь исполняющих, но не переживающих похоронный ритуал. Многолюдная семья, веками строившаяся, быстро исчезает, проще говоря, гибнет. Так происходит в романе Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы».

Все, что происходит с семейством Головлевых, настолько серьезно (и частично находит отражение в личной жизни писателя, не говоря уже о фактах самой русской жизни), что Салтыков-Щедрин погружает историю катастрофы рода в контекст, который напоминает контекст апокалиптический. Здесь много и охотно молятся, говорят о религиозных истинах, давно уже растворив христианство в лицемерии, в риторике сотрясания пустоты, от которой страдают и слушатели и сами говорящие. За фарсовым сюжетом - трагедия: сначала она дает о себе знать в ничем не освященных смертях сыновей Арины Петровны, зачахнувших в одиночестве беспробудного пьянства, в полном отсутствии любви, затем она проявляется в предпасхальной гибели самого «удачливого» сына - Порфирия, который слишком поздно понял, что его жизнь была растянутым во времени самоубийством.

Эстетическая модель романа «Господа Головлевы», самого репрезентативного произведения в творчестве Салтыкова-Щедрина, предполагает изображение семейно-родовой истории как кризисного сюжета. Его развитие предполагает постижение читателем энтропийных тенденций, разрушающих традиционное бытие, утратившее живое содержание, соответствующее нравственным законам. В романе вершится суд: он не отменяет боли автора, наблюдающего за гибелью Головлевых, но каждый герой, представляющий семейный клан, получает в произведении свою итоговую оценку, и надо отметить, что оценки эти невысоки. Физическая смерть (она - следствие глубочайшего психологического кризиса) ставит окончательную точку.

Мы не стремились продемонстрировать бесспорную зависимость русских писателей постщедринского времени от автора «Господ Головлевых». Такой зависимости, конечно, нет. Значительно важнее показать типологический контакт художественных концепций семейно-родового мира, опираясь на ключевые произведения писателей, представляющих русскую литературу на разных этапах ее становления. Интертекстуальное пространство, которое становится очевидным при анализе текстов Салтыкова-Щедрина, Чехова, Андреева, Булгакова, Солженицына, позволяет увидеть и эстетическое воплощение пяти форм семейно-родового кризиса, и оценить пути его преодоления.

В чеховском мире у семьи (как правило, семейная пара, не имеющая детей) нет не только будущего (тут полный контакт с прозой Салтыкова-Щедрина), но нет и прошлого. Перед читателем - новая модель русского общества: молодая интеллигенция, не успев осознать себя особой нравственной системой, уже отличается нежизнеспособностью. Жанр короткого рассказа, несмотря на лаконизм сюжетной структуры,' позволяет не ограничиться эпизодом, показав в динамичной фабульной организации текста «всю жизнь» героев, которые растрачивают жизнь по пустякам. Жена, давно расставшись с представлениями о классической роли послушной супруги и заботливой матери, творит собственную, обособленную от мужа реальность. «Глава семьи», утрачивая или уже утратив властные функции, рассматривается как поставщик денег для новых забав. Появление трагических интонаций («Попрыгунья») или их отсутствие («Супруга», «Анна на шее») говорят об одном: семейная жизнь превратилась в сожительство, не имеющее никаких настоящих, действительно ценных скреп.

Для Леонида Андреева, представляющего экзистенциальную поэтику в ее начальной стадии, семейно-родовая тема не была главной. Но и факт слабого внимания значим. Андреев поглощен катастрофой личности, причины которой не всегда поддаются вербальному оформлению. Не стоит забывать о том, что герои Андреева, как правило, отличаются трудным характером. В современном литературоведении такие характеры связывают с аутическим синдромом. В рассказе «Молчание», в «Жизни Василия Фивейского» одной из причин гибели семьи является само неблагополучие жизни, какая-то червоточина бытия,

превращающая судьбу в исключительно негативный образ, обращенный к человеку своей черной стороной. Однако о. Игнатий («Молчание») и о. Василий («Жизнь Василия Фивейского») сами приближают катастрофу, идут ей навстречу, концентрируясь на самых сложных, иногда безысходных чертах своего характера. В отличие от Салтыкова-Щедрина, проблема собственности и родовой спеси здесь не возникает. Не возникает эта проблема и в панпсихическом театре Андреева: автор склонен делать акцент на метафизических и изощренно психических моментах (отсутствие красоты, немотивированные измены, внезапная жестокость, необъяснимы «дионисизм» и т.д.), приводящих семью к распаду.

В прозе Булгакова заметнее роль исторического контекста: и время Гражданской войны («Белая гвардия»), и годы успевшей устояться советской жизни («Мастер и Маргарита») оформляют важный для автора образ враждебного пространства, единственная польза которого - в нелицеприятной проверке на личностную состоятельность. Турбины (как единая семья, не имеющая, за исключением Тальберга, внутренних сбоев) эту проверку выдерживают, но эпоха внешних битв, не знающая милосердия, грозит семье разрушением. У Елены нет детей, нет детей у Алексея и его брата. Можно предположить, что бездетность - скрытый знак исхода, ожидающий дворянский род. Мотив исхода любящих душ, не способных создать семью в окружении советских реалий, выходит на первый план в романе «Мастер и Маргарита». Энергичным, не лишенным истерики ответом на ложь социально-нравственной системы, становится демонический выверт Маргариты, ее готовность идти на общение с Воландом ради любви и мести. Оставление Москвы ради заслуженного «покоя» рассматривается как логическая точка в сюжете исхода.

Солженицын значительно ближе к «положительной эстетике», нежели Салтыков-Щедрин, Чехов или Андреев. Закономерно, что рассказ «Матренин двор» завершается, воскрешая в памяти читателя жанровые принципы агиографической литературы. Матрена - праведница, сама об этом не знавшая. Но интересно, что ее праведность - в контексте семейной неудачи. Она не смогла выйти замуж по любви, пропал без вести ее законный муж, все дети Матрены умерли, наконец, погибла она сама, причем косвенным виновником ее гибели стал человек, которого она в молодости любила. Мы ничего не знаем о родителях героини, ее сестры напоминают скорее врагов, чем близких людей.

Изображение кризиса не означает авторскую склонность к пессимизму или негативизму. Воздействие художественного слова нельзя свести к простой дидактике, к однозначному истолкованию образной сисюмы. Путь решения проблемы - в ее постановке, в эстетическом освещении, в сюжетном воплощении как действительно важной проблемы. Именно поэтому обращение к модели семейно-родового мира в творчестве Салтыкова-Щедрина представляется нам важным. И не менее важным видится нам контакт этой модели с аналогичными концептуальными образами в образе Чехова и Андреева, Булгакова и Солженицына.

Основные идеи и положения диссертационной работы отражены в

следующих работах:

1. Джое Е.Ф. Утверждение и отрицание как фактор литературного развития // Русская литература и русская цивилизация: в поисках эстетической цельности - Краснодар, 2002.

2. Джое Е.Ф. Эстетическая модель семейно-родового мира Салтыкова-Щедрина // Кубань, 2002. № 3-4.

3. Джое Е.Ф. Семейно-родовая дидактика Салтыкова-Щедрина и Солженицина ("Пошехонская старина" и "Матренин двор") // Кубань, 2003, № 1-2.

4. Джое Е.Ф. Салтыков-Щедрин: роман "Господа Головлевы" и модель семейно-родовых отношений // Векторы литературы: новые реалии - новая творческая мысль. - Краснодар, 2005.

V.

Подписано в печать 22.03.2005г. Зак. №1112 Тираж 100 эю Лиц ПД№10-47020 от 11 09 2000 Типография КубГТУ. 350058, Краснодар, ул. Ставропольская, 88/4

РНБ Русский фонд

2005-4 44991

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Джос, Елена Федоровна

Введение.

Глава 1. Историко-публицистический контекст и эстетическая модель семейно-родового мира М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Глава 2. Литературные перспективы семейно-родовой концепции М. Е. Салтыкова-Щедрина в русской прозе конца XIX-XX века.

2.1. Чехов и Салтыков-Щедрин.

2.2. Андреев и Салтыков-Щедрин.

2.3. Булгаков и Салтыков-Щедрин.

2.4. Солженицын и Салтыков-Щедрин.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Джос, Елена Федоровна

В последние годы литературоведение, не расставаясь с русской словесностью XIX века как с важным и принципиально неисчерпаемым объектом гуманитарного исследования, смело экспериментирует с кодами научного восприятия, меняя ракурсы изучения национальной классики. Утверждение антропоцентрической парадигмы в филологии [10] стало альтернативой постмодернистским методикам работы с художественным текстом, цель которых заключается в сведении жизни к тексту, автора- повествователя и героев к «бумажным личностям» (Р. Барт) - участникам риторического процесса, самодовлеющего в своей бесконечной протяженности.

В русле литературоведческого антропоцентризма, отстаивающего интересы словесности как бытийной, полноценно жизненной реальности, наука о художественном слове осваивает религиозные контексты. И, несмотря на очевидные издержки (например, книги М. М. Дунаева [44], осуждающего многих русских писателей с позиции формально понятого православия), большинство исследований в области «литература и религия» показывают гуманитарную продуктивность невозможного в советском литературоведении метода исследования. Монографии А. Эткинда [124], И. А. Есаулова [45], коллективные сборники [94], вскрывая теологические подтексты художественных произведений, сохраняют в сюжетном центре проблему человека, получающую новое освещение.

Наше исследование не ставит перед собой задач изучения творческого наследия М. Е. Салтыкова-Щедрина в религиозном контексте, но антропологический фактор для нас безусловно важен. Не забывая о сатирическом мастерстве классика русской литературы, о его социальной ангажированности и несомненной вовлеченности в философско-политические споры своего времени (об этом будет сказано в соответствующих разделах диссертации), мы делаем акцент на концепции семейно-родового мира в ее разных проявлениях: в субъективно-биографическом, публицистическом, художественном вариантах. Целостное восприятие ключевого произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина (роман

Господа Головлевы») в пространстве личной жизни и публицистической деятельности автора, в перспективе взаимодействия с художественными текстами конца XIX-XX века позволяет проследить становление идейно-эстетической концепции семейно-родового мира от середины XIX до середины XX века, охватив единым научным взглядом основополагающее для русской словесности столетие.

Объектом диссертационного исследования стали: 1) роман М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»; 2) публицистическое и художественное наследие писателя в его обращенности к семейно-родовой проблеме; 3) личная жизнь М. Е. Салтыкова-Щедрина, отраженная в автобиографических и мемуарных материалах; 4) рассказы А. П. Чехова «Попрыгунья», «Супруга», «Анна на шее»; 5) рассказы JI. Н. Андреева «Молчание», «Жизнь Василия Фивейского», его драмы «Екатерина Ивановна» и «Профессор Сторицын»; 6) романы М. А. Булгакова «Белая гвардия», «Мастер и Маргарита»; 7) рассказ А. И. Солженицына «Матренин двор». Следует подчеркнуть, что указанные произведения Чехова, Андреева, Булгакова и Солженицына рассматриваются не изолированно, а в единстве с художественной прозой М. Е. Салтыкова-Щедрина, с которой они образуют единый научный объект.

Предметом диссертационного исследования стала концепция семейно-родовой жизни как одна из идейно-художественных доминант поэтики Салтыкова-Щедрина, вступающая в контакт (прежде всего, в типологический) с соответствующими эстетическими концепциями четырех русских писателей, чье творчество охватывает основные тенденции развития отечественной литературы в XX веке.

Цель диссертационного исследования — многоаспектное (биография -публицистика - художественное творчество) изучение концептуального образа семейно-родового мира М. Е. Салтыкова-Щедрина с акцентированным описанием сюжетной модели романа «Господа Головлевы» и установлением его типологических связей с произведениями А. П. Чехова, Л. Н. Андреева, М. А. Булгакова и А. И. Солженицына.

Поставленная цель предполагает решение следующих научных задач:

- обзор взглядов М. Е. Салтыкова-Щедрина на семейно-родовую проблему и проблему любви с привлечением разножанровых (биографических, публицистических и литературных) материалов;

- изучение структуры семейно-родовой проблемы в творчестве Щедрина, определение ее уровней (духовного, социального, сексуального) на основе личных высказываний автора;

- анализ системы взглядов М. Е. Салтыкова-Щедрина на современный ему роман как на жанр, наиболее активно и полноценно ставящий перед читателем семейно-родовую проблему;

- представление основных героев, входящих в круг семьи Головлевых, на уровнях биографии, поступка, клички {балбес — щенок — черт — Иудушка и т. д.);

- изучение христианского подтекста романа, который определяет основные уровни присутствия религиозного кода, такие, как фарисейство, история блудного сына, апокалиптика и т. д.;

- рассмотрение пространственных образов «Господ Головлевых», определяющих антиномическую идею безграничного русского поля и внутренней, духовной замкнутости и одиночества, приводящих к гибели;

- решение проблемы сатирической ориентации Чехова, Андреева, Булгакова (публицистический и художественный материал) во взаимодействии с сатирическими принципами Салтыкова-Щедрина;

- анализ основных мотивов семейно-родовой концепции Чехова («Попрыгунья», «Супруга», «Анна на шее»), Андреева («Молчание», «Жизнь Василия Фи-вейского», «Екатерина Ивановна», «Профессор Сторицын»), Булгакова («Белая гвардия», «Мастер и Маргарита»), Солженицына («Матренин двор») в контакте с мотивной структурой романа «Господа Головлевы».

- изучение художественной модели семейно-родового мира романа «Господа Головлевы» в «большом времени» литературы, в сюжетном становлении и разнообразных инверсиях в творчестве Чехова, Андреева, Булгакова и Солженицына.

Актуальность диссертационного исследования. Она определяется совмещением двух подходов к художественному тексту, в частности, и к истории литературы в целом. Во-первых, в противовес нарастающей постмодернистской дегуманизации словесности в центр научного труда поставлена проблема, не позволяющая искусству оторваться от жизни, замкнуться в пространстве элитарной риторической игры. Во-вторых, опыт постмодернистского анализа не только преодолевается, но и используется: семейно-родовой мир М. Е. Салтыкова-Щедрина рассматривается в множественных интертекстуальных контактах.

Новизна диссертационного исследования. В этом разделе мы также выделяем два основных пункта. Во-первых, ракурс обзора и систематизации творческого наследия М. Е. Салтыкова-Щедрина нельзя назвать традиционным: проблема семейно-родового мира (как проблема отдельного объемного исследования) на материале его прозы еще не ставилась. Во-вторых, впервые роман «Господа Головлевы» становится образной основой научного пространства, где происходит «встреча» Салтыкова-Щедрина с Чеховым, Андреевым, Булгаковым и Солженицыным.

Методы диссертационного исследования. Классический филологический анализ художественных и публицистических текстов, позволяющий выявить и оценить эстетическую модель семейно-родового союза в творчестве Салтыкова-Щедрина, Чехова, Андреева, Булгакова, Солженицына, сочетается с методом интертекстуальной реконструкции, воссоздающей общее сюжетное пространство произведений изучаемых авторов.

Основные положения, выносимые на защиту.

- отношение писателя к семейно-родовой проблеме, а также к проблеме любовных отношений продиктовано интересами классической морали, кризис которой - постоянная тема Салтыкова-Щедрина. Как иерархические формы семейного союза (сын (Салтыков-Щедрин) - мать; отец (Салтыков-Щедрин) - дети), так и его «горизонтальные» формы (отношения с братом и с женой) свидетельствует о неблагополучии личной жизни автора, пережившего все рецидивы (жесткость и отсутствие любви, требование покорности и финансовые скандалы, несовпадение супругов в интересах, в главном векторе родового существования) семейно-родовой истории. Задача Салтыкова-Щедрина - максимально объемное (литературный, публицистический и даже биографический уровни) отображение семейного кризиса без упрощения путей возможного выхода из него;

- исследование сюжетной структуры романа позволяет оценить семейно-родовой мир как центральную проблему «Господ Головлевых»: в тексте два персонифицированных центра (Арина Петровна и Порфирий Владимирыч), взаимодействие и смена которых позволяет художественно представить судьбу трех поколений одной семьи. Быстрая смена поколений (каждое уступает предыдущему в жизнеспособности) утверждает идею кризиса семейно-родовой идеи, которая в лице основных носителей стремится выдать себя за идею классическую, традиционно-русскую. Концепция отсутствующей любви определяет стиль романа, не чуждый мрачной иронии и безысходного драматизма;

- семейная драма «Господ Головлевых» разворачивается в религиозном контексте (сюжетная ситуация Страшного суда охватывает всех героев и переносится на читателей; евангельская притча о блудном сыне предстает как история о прощении и спасении, которая никогда не осуществится в мире, где живут Головлевы; новозаветная фигура фарисея, как и понятие фарисейства в целом, помогают прояснить характеры главных героев; религиозная риторика Иудушки - способ саморазоблачения героя, полностью отделившего священные слова от подлых дел). В процессе становления сюжета значительные позиции завоевывает художественная концепция пустоты, предстающая в судьбах многих героев (Степана, Павла, Анниньки, Иудушки и других). В основу повествования «Господ Головлевых» положен сюжет гибели, семейно-родовой апокалипсис, опустошающий романный мир и ставящий перед читателем вопрос о причинах смерти отдельных лиц и смерти рода в целом. Главной причиной исчезновения Головлевых как семейно-родового мира оказывается отсутствие жизненного стержня, так или иначе связанного с работой души;

- анализ публицистического наследия, прямых авторских высказываний Чехова, Андреева, Булгакова показывает, что в творчестве русских писателей присутствует сознательный, иногда тщательно продуманный контакт с сатирическим миром Салтыкова-Щедрина, который рассматривается как сюжетное пространство для реализации гротескных фабул и система художественных приемов для утверждения личного сатирического мастерства;

- в творчестве Чехова катастрофа семейно-родового мира («Господа Головлевы») утрачивает черты апокалипсиса традиционалистского общества и предстает трагикомическим сюжетом в пределах нового социума кризисной интеллигенции: с фабульной «вертикали» (отцы - дети) акцент переносится на фабульную «горизонталь» (муж - жена). Отсутствие детей, отсутствие самого вопроса об их появлении, как и выявление в образе женщины-жены деструктивного начала обостряет семейную проблему;

- в произведениях Андреева семейно-родовой кризис рассмотрен в пространстве традиционалистского (семья священнослужителей) и нового (семья интеллигентов) обществ. С концепции религиозного лицемерия (Салтыков-Щедрин) акцент переносится на концепцию агрессивных действий мистических начал жизни, приводящих к семейному распаду в «Молчании» и «Жизни Василия Фивейского». В панпсихических драмах очевиден семейный кризис, приводящий к духовной и физической гибели, но также очевиден сложный, иррациональный характер причин, приводящих к гибели;

- в романах Булгакова по сравнению с ключевым романом Салтыкова-Щедрина усилен исторический контекст, что продиктовано самим временем. И в «Белой гвардии», и в «Мастере и Маргарите» внутри семейного союза нет внутреннего конфликта, родственность душ рассматривается как главная альтернатива внешнему бездушию официоза, но мир наступательной политики, как и мир советского «фарисейства» ставит традиционные ценности под сомнение, заставляя героев («Мастер и Маргарита») рисковать в решении нравственных вопросов;

- в рассказах Солженицына, как и в романе Салтыкова-Щедрина, причиной гибели оказывается собственность и предельная зависимость от самой мысли о ней. Характерно, что главная героиня, чье «житие» составляет основной сюжет «Матренина двора», несчастна в семейной жизни, которая представлена как цепь утрат. Если в «Господах Головлевых» негативные образы родового кризиса лишают повествования героев, которым симпатизирует аналитически настроенный автор, то в рассказе Солженицына отдана дань положительной эстетике, и на фоне семейной катастрофы изображена жизнь праведной души, которую отличает внешняя незаметность.

Апробация научных результатов исследования проходила в процессе преподавания гуманитарных дисциплин в Краснодарском социально-экономическом институте, социально-педагогическом институте, а также в ходе выступлений на региональных научных конференциях, посвященных проблеме актуальных явлений современной общественно-социальной и культурной жизни.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Семейно-родовой мир М.Е. Салтыкова-Щедрина: эстетическая модель, историко-публицистический контекст и литературные перспективы"

Заключение

Катастрофа традиционной, веками создававшейся России, случившаяся в 1917 году и отразившаяся во всех областях национальной жизни, в литературе XIX века ощущалась как не близкая, но вполне реальная возможность. Можно не соглашаться с В. В. Розановым, который считал, что русское государство стало жертвой мощного критического и даже нигилистического пафоса русской словесности, но вряд ли можно считать спорным постепенное нарастание «революционной ситуации» в отечественной прозе и поэзии.

Будущие исторические потрясения дают о себе знать в самых разных гуманитарных областях. Прежде всего, это касается семьи, охраняющей традиционный уклад в устойчивых незатейливых ритуалах, сопровождающих человека от рождения до смерти. Творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина фиксирует неблагополучие семейно-родовых отношений: поколение «отцов», превратившее собственность в фетиш, давно отказалось от любви и, в практически бессознательном поклонении приросту денег и вещей, забыло, что слова «жена» и «муж» говорят о необходимом душевном единстве, а дети требуют внимания, заботы и прощения. Поколение «детей», выросшее в тяжелом контексте родительской суровости и эгоизма, чуждо естественной благодарности, потому что благодарить, кроме факта рождения, не за что. «Дети», страстно мечтая о богатстве и не имея его, спешат жить, забывая об ответственности, о том, что беспредельная погоня за удовольствиями ведет к смерти. Водка сначала приходит на помощь, понижая работу болезненного сознания, а потом убивает то, что от него осталось, и человек уходит в могилу, под равнодушные взоры и слова родственников, лишь исполняющих, но не переживающих похоронный ритуал. Многолюдная семья, веками строившаяся, быстро исчезает, проще говоря, гибнет. Так происходит в романе Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы».

Все, что происходит с семейством Головлевых, настолько серьезно (и частично находит отражение в личной жизни писателя, не говоря уже о фактах самой русской жизни), что Салтыков-Щедрин погружает историю катастрофы рода в кон

191 текст, который напоминает контекст апокалиптический. Здесь много и охотно молятся, говорят о религиозных истинах, давно уже растворив христианство в лицемерие, в риторику сотрясания пустоты, от которой страдают и слушатели и сами говорящие. За фарсовым сюжетом — трагедия: сначала она дает о себе знать в ничем не освященных смертях сыновей Арины Петровны, зачахнувших в одиночестве беспробудного пьянства, в полном отсутствии любви, затем она проявляется в предпасхальной гибели самого «удачливого» сына - Порфирия, который слишком поздно понял, что его жизнь была растянутым во времени самоубийством.

Эстетическая модель романа «Господа Головлевы», самого репрезентативного произведения в творчестве Салтыкова-Щедрина, предполагает изображение семейно-родовой истории как кризисного сюжета. Его развитие предполагает постижение читателем энтропийных тенденций, разрушающих традиционное бытие, утратившее живое содержание, соответствующее нравственным законам. В романе вершится суд: он не отменяет боли автора, наблюдающего за гибелью Головлевых, но каждый герой, представляющий семейный клан, получает в произведении свою итоговую оценку, и надо отметить, что оценки эти невысоки. Физическая смерть (она - следствие глубочайшего психологического кризиса) ставит окончательную точку.

Мы не стремились продемонстрировать бесспорную зависимость русских писателей постщедринского времени от автора «Господ Головлевых». Такой зависимости, конечно, нет. Значительно важнее показать типологический контакт художественных концепций семейно-родового мира, опираясь на ключевые произведения писателей, представляющих русскую литературу на разных этапах ее становления. Интертекстуальное пространство, которое становится очевидным при анализе текстов Салтыкова-Щедрина, Чехова, Андреева, Булгакова, Солженицына, позволяет увидеть и эстетическое воплощение пяти форм семейно-родового кризиса, и оценить пути его преодоления.

В чеховском мире у семьи (как правило, семейная пара, не имеющая детей) нет не только будущего (тут полный контакт с прозой Салтыкова-Щедрина), но нет и прошлого. Перед читателем - новая модель русского общества: молодая интеллигенция, не успев осознать себя особой нравственной системой, уже отличается нежизнеспособностью. Жанр короткого рассказа, несмотря на лаконизм - сюжетной структуры, позволяет не ограничиться эпизодом, показав в динамичной фабульной организации текста «всю жизнь» героев, которые растрачивают жизнь по пустякам. Жена, давно расставшись с представлениями о классической роли послушной супруги и заботливой матери, творит собственную, обособленную от мужа реальность. «Глава семьи», утрачивая или уже утратив властные функции, рассматривается как поставщик денег для новых забав. Появление трагических интонаций («Попрыгунья») или их отсутствие («Супруга», «Анна на шее») говорят об одном: семейная жизнь превратилась в сожительство, не имеющее никаких настоящих, действительно ценных скреп.

Для Леонида Андреева, представляющего экзистенциальную поэтику в ее начальной стадии, семейно-родовая тема не была главной. Но и факт слабого внимания значим. Андреев поглощен катастрофой личности, причины которой не всегда поддаются вербальному оформлению. Не стоит забывать о том, что герои Андреева, как правило, отличаются трудным характером. В современном литературоведении такие характеры связывают с аутическим синдромом. В рассказе «Молчание», в «Жизни Василия Фивейского» одной из причин гибели семьи является само неблагополучие жизни, какая-то червоточина бытия, превращающая судьбу в исключительно негативный образ, обращенный к человеку своей черной стороной. Однако о. Игнатий («Молчание») и о. Василий («Жизнь Василия Фивейского») сами приближают катастрофу, идут ей навстречу, концентрируясь на самых сложных, иногда безысходных чертах своего характера. В отличие от Салтыкова-Щедрина, проблема собственности и родовой спеси здесь не возникает. Не возникает эта проблема и в панпсихическом театре Андреева: автор склонен делать акцент на метафизических и изощренно психических моментах (отсутствие красоты, немотивированные измены, внезапная жестокость, необъяснимый «дионисизм» и т. д.), приводящих семью к распаду.

В прозе Булгакова заметнее роль исторического контекста: и время Гражданской войны («Белая гвардия»), и годы успевшей устояться советской жизни

Мастер и Маргарита») оформляют важный для автора образ враждебного пространства, единственная польза которого - в нелицеприятной проверке на личностную состоятельность. Турбины (как единая семья, не имеющая, за исключением Тальберга, внутренних сбоев) эту проверку выдерживают, но эпоха внешних битв, не знающая милосердия, грозит семье разрушением. У Елены нет детей, нет детей у Алексея и его брата. Можно предположить, что бездетность - скрытый знак исхода, ожидающий дворянский род. Мотив исхода любящих душ, не способных создать семью в окружении советских реалий, выходит на первый план в романе «Мастер и Маргарита». Энергичным, не лишенным истерики ответом на ложь социально-нравственной системы, становится демонический выверт Маргариты, ее готовность идти на общение с Воландом ради любви и мести. Оставление Москвы ради заслуженного «покоя» рассматривается как логическая точка в сюжете исхода.

Солженицын значительно ближе к «положительной эстетике», нежели Салтыков-Щедрин, Чехов или Андреев. Закономерно, что рассказ «Матренин двор» завершается, воскрешая в памяти читателя жанровые принципы агиографической литературы. Матрена — праведница, сама об этом не знавшая. Но интересно, что ее праведность - в контексте семейной неудачи. Она не смогла выйти замуж по любви, пропал без вести ее законный муж, все дети Матрены умерли, наконец, погибла она сама, причем косвенным виновником ее гибели стал человек, которого она в молодости любила. Мы ничего не знаем о родителях героини, ее сестры напоминают скорее врагов, чем близких людей.

Изображение кризиса не означает авторскую склонность к пессимизму или негативизму. Воздействие художественного слова нельзя свести к простой дидактике, к однозначному истолкованию образной системы. Путь решения проблемы -в ее постановке, в эстетическом освещении, в сюжетном воплощении как действительно важной проблемы. Именно поэтому обращение к модели семейно-родового мира в творчестве Салтыкова-Щедрина представляется нам важным. И не мене важным видится нам контакт этой модели с аналогичными концептуальными образами в образе Чехова и Андреева, Булгакова и Солженицына.

Список научной литературыДжос, Елена Федоровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аксаков С. Т. Семейная хроника // Вестник Европы. 1890. № 1.

2. Андреев JI. Н. В защиту критики // Биржевые ведомости. 1915. № 15275, 17/30 декабря, утр. вып.

3. Андреев JI. Н. Впечатления // Курьер.1900. № 301, 14 декабря; Курьер. 1901. № 250, 19 сентября; Курьер. 1901. № 274, 4 октября; Курьер. 1901, № 100, 12 апреля; Курьер. 1901. № 279, 9 октября.

4. Андреев JI. Н. Избранное автором. Рассказы и повести. М., 2001.

5. Андреев JI. Н. О писателе // Курьер. 1902. № 229, 29 сентября.

6. Андреев JI. Н. Пьесы. М., 1991.

7. Андреев JI. Н. Рассказы. Сатирические пьесы. Фельетоны. М., 1988.

8. Андреев JI. Н. Цензура // Русская воля. 1917. № 16, 15 марта.

9. Андреева JI. Н. Москва. Мелочи жизни // Курьер. 1900. № 359, 24 декабря; Курьер. 1901. № 263, 23 сентября.

10. Антропологическая парадигма в филологии // Материалы Междунар. науч. конф. Ставрополь, 2003.

11. Аполлонский Р. Б. «Дневник Сатаны» JI. Н. Андреева // Красная газета. 1923. № 38, 17 февраля, веч. вып.

12. Арсеньев К. К. Материалы для биографии М. Е. Салтыкова // Салтыков-Щедрин. Литературно-общественный характер. СПб., 1906.

13. Архангельский А. О символе бедном замолвите слово: «Малая проза» Солженицына: «поэзия и правда» // Литературное обозрение. — М., 1990. № 9.

14. Ауэр А. П. Салтыков-Щедрин и поэтика русской литературы второй половины XIX века. Коломна, 1993.

15. Афанасьев Э. С. «.Является ли преимущественно художником»: (о художественности А. П. Чехова) // Русская словесность. М., 2001. № 8.

16. Бабичева Ю. В. «Дневник Сатаны» Леонида Андреева как антиимпериалистический памфлет // Творчество Леонида Андреева: Исследования и материалы. — Курск, 1983.

17. Беззубов В. Леонид Андреев и традиции русского реализма. — Таллин,1984.

18. Белинский В. Г. Полн. Собр. соч.: В 13 т. М., 1953-1959.

19. Белль Г. Четыре статьи о Солженицыне // Иностранная литература. -М., 1989. №8.

20. Белозерская-Булгакова Л. Е. Воспоминания. -М., 1989.

21. БердниковГ. А. П. Чехов. Идейные и творческие искания. — Л, 1970.

22. Богданова О. Ю. Интерпретация текста романа «Белая гвардия» // Литература в школе. М., 1998. № 2.

23. Богданович Т. А. Любовь людей шестидесятых годов. — М., 1929.

24. Бондаренко В. Стержневая словесность: О прозе Александра Солженицына // Литературная Россия. М., 1989. № 29.

25. Бугров Б. С. Леонид Андреев. Проза и драматургия. М., 2000.

26. Булгаков М. А. Письма: Жизнеописание в документах. — М., 1989.

27. Булгаков М. А. Под пятой // Театр. 1990. №2.

28. Булгаков М. А. Собр. Соч.: В 5 т. М., 1989.

29. Булгакова Е. С. Дневник. М., 1990.

30. Бунин И. А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1965.

31. Бушмин А. С. М. Е. Салтыков-Щедрин. Л., 1970.

32. Бушмин А. С. Сатира Салтыкова-Щедрина. М.-Л., 1959.

33. Венгеров С. А. Очерки истории русской литературы. СПб., 1907.

34. Воронова О. Е. Нравственная философия А. И. Солженицына // Межрегиональная науч. конф., посвященная 80-летию со дня рождения А. И. Солженицына. Рязань, 1998.

35. Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988.

36. Генералова Н. П. Леонид Андреев и Николай Бердяев (К истории русского персонализма) // Русская литература. СПб., 1997. № 2.

37. Герцен А. И. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1954-1966.

38. Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М.-Л., 1966.

39. Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1977-1980.

40. Григорьев А. А. Литературная критика. М., 1976.

41. Гущин М. Творчество А. П. Чехова. Харьков, 1954.

42. Достоевский Ф. М. Поли. Собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1990.

43. Дружинин А. В. Прекрасное и вечно. -М., 1988.

44. Дунаев М. М. Православие и русская литература: В 5 ч. М., 1996-1999.

45. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. -Петрозаводск, 1995.

46. Загидуллина М. Честно о Чехове // Знамя. М., 2003. № 4.

47. Звездова Г. В., Ланская О. В. К проблеме нравственного закона в произведениях Н. С. Лескова и А. И. Солженицына // Русская словесность: теория и практика. Липецк, 2002.

48. Золотоносов М. «Родись второрожденьем тайным.»: Михаил Булгаков: позиция писателя и движение времени // Вопросы литературы. М., 1989, № 4.

49. Золотусский И. Заметки о двух романах Булгакова // Литературная учеба.-М., 1991. №2.

50. Иванов-Разумник Р. История русской общественной мысли: В 3 т. -М., 1997.

51. Иезуитова Л. А. Творчество Леонида Андреева (1892-1906). Л., 1976.

52. Искржицкая И. Ю. Леонид Андреев и пантрагическое в культуре XX века // Эстетика диссонансов. Орел, 1996.

53. История русской литературы: В 3 т. М., 1964.

54. Катаев В. Б. Литературные связи Чехова. М., 1989.

55. Келдыш В. А. Повесть Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского» и духовные искания времени // Русская литература. СПб., 1998. № 1.

56. Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. М., 1975.

57. Киреев Р. О М. А. Булгакове // Литературная газета. 1990, 8 августа.

58. Кирпотин В. Я. Философские и эстетические взгляды Салтыкова-Щедрина.-М., 1957.

59. Колесников А. А. Переосмысление архетипа «блудного сына» в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» // Писатель, творчество: современное восприятие. Курск, 1999.

60. Колесников А. А. Физическая смерть Иудушки ради «жизни вечной» раба божьего Порфирия (роман М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы») // Проблематика смерти в естественных и гуманитарных науках. -Белгород, 2000.

61. Лакшин В. Булгаков и Солженицын: К постановке проблемы // Сов. Библиогр. М., 1992.

62. Ланская О. В. Языковое воплощение народного характера в рассказе А. И. Солженицына «Матренин двор» // Русская словесность: теория и практика. Липецк, 2002.

63. Леонид Андреев: Материалы и исследования. М., 2000.

64. Литературное наследство. М., 1936.

65. Лучинская Д. Ф. М. Е. Салтыков-Щедрин и романтизм. Сороковые годы (к истории проблемы) // Проблемы романтизма в художественной литературе и критике. Казань, 1976.

66. Любимов О. Бесовский рай // Подъем. Воронеж, 2002. № 4.

67. М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1975.

68. М. Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XVIII-XX веков. М., 1998.

69. Майков В. Н. Литературная критика. Л., 1985.

70. Макашин С. А. М. Е. Салтыков-Щедрин. Биография I. М., 1949.

71. Макашин С. А. Салтыков-Щедрин на рубеже 1850-1860-х годов. Биография. М., 1972.

72. Макашин С. А. Салтыков-Щедрин. Середина пути: 1860-1870-е годы. Биография. М., 1984.

73. Макашин С. А. Салтыков-Щедрин. Последние годы. 1875-1889. Биография. М., 1989.

74. Михайловский Н. К литературные воспоминания и современная смута.-СПб., 1900.

75. Михайловский Н. К. Литературные и журнальные заметки // Отечественные записки. 1873. № 3.

76. Мысляков В. Искусство сатирического повествования. Саратов, 1996.

77. Неволин К. А. Энциклопедия законоведения. Киев, 1839.

78. Нелишко Н. <Страхов Н. Н.> Новый поборник нравственности // Библиотека для чтения. 1863. № 9. Разд.: Современная летопись.

79. Нелишко Н. <Страхов Н. Н.> Заметки летописца. Последние два года в петербургской журналистике // Эпоха. 1864. № 10.

80. Немцев В. И. Михаил Булгаков: становление романиста. Самара, 1991.

81. Николаев Д. П. Сатира Щедрина и реалистический гротеск. — М., 1977.

82. Николаев Д. П. Смех Щедрина. М., 1988.

83. Николсон М. Солженицын на мифотворческом фоне // Вопросы литературы. — М., 2003. Вып. 2.

84. Никонова Т. А. «Дом» и «город» в художественной концепции романа М. А. Булгакова «Белая гвардия» // Поэтика русской советской прозы. -Уфа, 1987.

85. Новиков В. В. Михаил Булгаков художник. - М., 1996.

86. Панаев И. И. Полн. Собр. соч.: В 6 т. СПб., 1888.

87. Петелин В. В. Михаил Булгаков. Жизнь. Личность. Творчество. М., 1989.

88. Плоткин Л. А. Сатирическое у Чехова.// Писатель и эпоха: Статьи. -Л., 1981.

89. Полоцкая Э. О поэтике Чехова. М., 2001.

90. Прозоров В. О художественном мышлении писателя-сатирика. Саратов, 1965.

91. Рейфман П. С. Предполагаются ли дети? // Ученые записки Тартусского гос. ун-та. Труды по русской и славянской филологии. XV. Литературоведение. -Тарту, 1970.

92. Решетовская Н. А. Александр Солженицын и читающая Россия. М., 1990.

93. Рогощенков И. Возвращение? // Север. Петрозаводск, 1992. № 2.

94. Русская литература XIX века и христианство. М., 1997.

95. Русская романтическая повесть. М., 1980.

96. Салтыков-Щедрин М. Е. Господа Головлевы. Сказки. М., 1980.

97. Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. -М., 1965-1977.

98. Сахаров В. И. Добиваться своей художественной правды. Еще о реализме И. А. Гончарова // Контекст 1990. - М., 1991.

99. Сахаров В. И. Если бы молодость знала. О первом романе И. А. Гончарова // Гончаров И. А. Обыкновенная история. М., 1996.

100. Сахаров В. И. Страницы русского романтизма. М., 1988.

101. Семевский В.И. Петрашевцы. Кружок Кашкиных.// Голос минувшего, 1916.

102. Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей. Статьи и исследования о русских классиках. М., 1972.

103. Слинько А. А. «. и как любил он ненавидя!»: М. Е. Салтыков-Щедрин о патриотизме // Филол. зап. - Воронеж, 2001. Вып. 16.

104. Соболев Ю. Чехов. М., 1934.

105. Солженицын А. Один день Ивана Денисовича и другие рассказы. -Томск, 1990.

106. Творчество Леонида Андреева: Исследования и материалы. — Курск,1983.

107. Телегин С. М. «Не так страшен черт, как его малютки» // Русская словесность. — М., 1997, № 5.

108. Телегин С. М. Мифологические мотивы в творчестве писателей 60-80-х годов XIX века: (Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, И. С. Лесков) // Литературные отношения русских писателей XIX нач. XX веков. - М., 1998.

109. Титянин К. А. Романтическая традиция в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина 40-х начала 60-х годов XIX века // Вопросы русской литературы. - Львов, 1990.

110. Толстая Е. Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880 начале 1890-х годов. - М., 2002.

111. Толстой А. Н. (Ответ на анкету о Щедрине) // Новый мир. 1976. № 1.

112. Турков А. Чехов и его время. М., 1987.

113. Урманов А. В. Поэтика художественного пространства и времени в рассказе А. Солженицына «Матренин двор» // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения: Сб. Науч. тр. М., 2002.

114. Урманов А. В. Творчество Александра Солженицына: Учеб. пособие. -М., 2003.

115. Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л., 1948.

116. Фет А. А. Мои воспоминания. М., 1890.

117. Фурье Ш.Избр. соч.: В4т.-М.-Л., 1951-1954.

118. Чернышевский Н. Г. Полн. Собр. соч.: В 15 т. -М., 1939-1953.

119. Чернышевский Н. Г. Что делать? Л., 1975.

120. Чехов А. П. Собр. соч. и писем: В 30 т. -М., 1974-1983.

121. Чудаков А. П. Поэтика Чехова. М., 1971.

122. Чуковский К. О Чехове. М.,1971.

123. Шошин В. А. Михаил Булгаков в контексте XX века // Русская литература. СПб., 2001. № 4.

124. Эткинд А. Хлыст (Секты, литература и революция). М., 1998.

125. Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова. -М., 2001.

126. Яровицкий А. (Отклик на книгу «Рассказов» Л. Н. Андреева // Нижегородский листок. 1901. № 292, 25 октября.