автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Словацкий натуризм

Полный текст автореферата диссертации по теме "Словацкий натуризм"

На права:': рукописи

Машкова Алла Германовна

СЛОВАЦКИЙ НАТУРИЗМ

(к вопросу о специфике литературного процесса в Словакии 1920-1940-х годов)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Специальность 10.01.03 - литература народов стран зарубежья (европейская и американская литературы)

Москва-2005

Работа выполнена на кафедре славянской филологии филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор С. В. Никольский доктор филологических наук, профессор Н. А. Соловьева доктор филологических наук Л. Ф. Кацис

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный университет

Защита состоится «.3-Р » /^¿¿¿^.у 2005 г. в часов на заседании Диссертационного совета Д 501.001.25при Московском государственном университете им.М.В.Ломоносова по адресу: 119992 ГСП 2 г. Москва, В-204, ул. Ленинские горы, Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.

Автореферат разослан » ¿ЦЬгуПГа 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, /V

доцент Ь-^/ —V— А. В. Сергеев

iotfi

1 Традиции изучения словацкой литераторы в России складывались на протяжении полутора столетий. Первые попытки в этом направлении были предприняты еще в середине XIX века видным славистом А. Н. Пыпиным. Определенный вклад в осмысление литературы словацкого народа внесли И. XI. Срезневский, В. Григорович, А. Сиротин, M. Н. Касторский, В. А. Францев, П. Заболоцкий и др. Однако по-настоящему научное исследование литературно-художественного процесса Словакии, отдельных его проблем началось лишь во второй половине XX столетия и связано с именами И. А. Богдановой, Ю. В. Богданова, JI. Н. Будаговой, JI. С. Кишкина, Р. Л. Филипчиковой, И. М. Порочкиной, Н. К. Жаковой, Л. Ф. Широковой, Н. В. Шведовой и других российских славистов.

Несмотря на большое количество опубликованных российскими славистами работ (монографические труды по словацкой литературе в России отсутствуют), многие проблемы и поныне остаются вне сферы их внимания. Так, изучение литературы 20-40-х годов XX в. в силу сложившейся во второй половине столетия в российском обществе и литературоведческой науке ситуации практически было ограничено рамками классического реализма, пролетарской соцреа-листической литературы. Многое из написанного уже нуждается в новом осмыслении, новых подходах, которые бы соответствовали духу времени, достижениям современного литературоведения. Что же касается таких явлений, как экспрессионизм, сюрреализм (надреализм), Католическая Модерна, то они до сих пор основательно и глубоко не исследованы не только в России, но и в Словакии, хотя некоторые слависты и уделяли им определенное внимание. К явлениям, требующим более пристального и всестороннего изучения, относится течение натуризма.

В российской славистике это течение и творчество его представителей не получили должного освещения. Исключение составляет работа И. А. Андрия-ки1, в которой впервые проанализировано творчество одного из писателей натуристов - Людо Ондрейова. Однако многие положения исследователя, как и сама терминология, представляются весьма спорными (периодизация развития «лири-зованной прозы», характер ее взаимодействия с европейскими литературами, соотношение с лирической прозой и др.). Заслуживает внимание упоминание о натуризме Ю. В. Богданова в коллективном труде «История литератур западных и южных славян» (Т. III. M., 2001). Выделяя данное явление из общего потока «лиризованной прозы», ученый отмечает наличие в нем «контуров целостной, системной поэтики, названной впоследствии исследователями (О. Чепан, Я. Штевчек и др.) "натуризмом"»2. В указанной работе обозначены некоторые проблемы, связанные с натуризмом, которые могут представить интерес для исследователей.

В литературоведении Словакии тема натуризма получила весьма объемное освещение. Словацкие ученые, критики пытались разгадать «тайну» этого явления, начиная с 30-х годов XX в., т. е. со времени издания первых произведе-

' Аидрияка И. А. Творчество Людо Ондрейова 30-х годов и некоторые проблемы развития словацкой «лиризованной прозы«. Автореферат на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1996.

2 Богданов Ю. В. Словацкая литература II История литератур западных и южных славян. T. III. Литература конца XIX-первой половины XXвека(1890-егоды -1945 год). М_2001. С. 515.

ний. Все публикации можно разделить на две основные категории: исследования общего характера, в которых проза натуризма анализируется как целостное явление (Я. Штевчек, О. Чепан, Й. Феликс, М. Томчик, В. Петрик, М. Шутовец и др.), и работы, посвященные творчеству отдельных писателей (Й. Феликс, А. Мраз, А. Матушка, И. Кусы, Й. Боб, Я. Поляк, А. Фишерова-Шебестова и др.).

Однако, несмотря на большое количество публикаций о натуризме в Словакии, многие проблемы все еще остаются дискуссионными либо до конца не изученными; часть из них лишь едва обозначена. Ввиду того, что большинство исследований было проведено в послевоенной Чехословакии (конец 40-х - 80-ые годы), некоторые из них несут на себе печать времени, в них нашла отражение специфика общественно-политической и литературной ситуации тех лет и связанная с ней некоторая идеологическая предвзятость в прочтении и оценках.

Словацкий натуризм представлен творчеством таких писателей как Людо Опдрейов (1901-1962), Доброслав Хробак (1907-1951), Маргита Фигули (1909-1995), Франтишек Швантнер (1912-1950), а также ранними произведениями Йозефа Горака (1907-1974), Доминика Татарки (1913-1989), Петера Кар-ваша (1920-1999). История течения охватывает период с середины 30-х до конца 40-х годов XX в., причем подъем творческой активности натуристов приходится на рубеж 30-40-х годов, то есть на период Второй мировой войны. Данное явление сформировалось под воздействием как социально-политических, так и эстетических факторов. С одной стороны, это было неприятие социологизации и идеологизации художественного творчества, характерных для классического реализма и соцреализма, с другой - писатели стремились уйти от издержек современной цивилизации, ее негативных последствий для жизни человека. По мере размывания общечеловеческих ценностей, роста социальных противоречий, антидемократических тенденций в стране, усиления угрозы войны и, наконец, с началом военных действий в Европе творческая активность натуристов значительно возрастает. В это время, по словам Д. Татарки, обострились поиски писателями «пространства для своей прозы, места действия, не контролируемого реализмом и цензурой (выделено нами. - А. М), пространства, в котором бы духовные эмигранты могли свободно существовать и мыслить»1.

Натуризм - самобытное течение словацкой литературы, в котором ярче, полнее и выразительнее, чем во многих других «измах», проявилась специфика Словакии, отразились черты менталитета народа, условия его жизни, близость к природе, род занятий и наиболее устойчивые представления о системе ценностей. Поэтому истории, окутанные тайной, воссоздаваемые писателями натуристами сквозь призму мифа, сказки, легенды, предания, библейских мудростей, на первый взгляд, были весьма далеки от современной действительности. При этом подобная интерпретация реальности никогда не выдавалась ими за ее адекватное отображение. Опираясь на «философию жизни», идеи Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, натуристы обратились к традиционным представлениям о мире и человеке. В отличие от писателей авангардистов создатели натуристической прозы обладали четкими представлениями об иерархии ценностей, основанных на гармонии мира и человека, их божественном происхождении. Уход натуристов от действительности был иным, чем, например, уход представителей аван-

' Та1агка О. Ьаспй ргау(1а кгШкоуа. О<1роус<1' Эг. РеНхст // №го(1пй оЬгос1а III. 12.12.1947. Б. 2.

гардистских течений. Игл не надо было создавать некую «сверхреальность»: с помощью принципа ^обратной перспегггавы» (термин О. Чепана) они предложили читателю архаичную модель человеческого существования, воссоздание далекого прошлого, «естественной» патриархальной жизни человека, антропомор-физацию всего сущего. Практически отказавшись от изображения социальных сторон жизни, натуристы по-новому осмыслили традиционную для словацкой литературы деревенскую тематику, наполнив ее общечеловеческим смыслом, проблемами универсальной значимости. Иными стали характеры персонажей: как правило, это были «открытые души» (термин А. Бергсона), то есть души, свободные от социальных связей. Стремясь помочь современнику выжить в сложных условиях предвоенного и военного времени, натуристы возвращают своих персонажей - обитателей отдаленных горных деревушек, живущих по законам природы и предков, - к корням, к природе, к естественным жизненным ценностям. Они стремятся воплотить в них лучшие черты национального характера, раскрыть душу народа. Конфликт в натуристических произведениях был переведен из плоскости социальных отношений в плоскость противостояния рационального и иррационального начал, вечно мужского и вечно женского, личности и коллектива. «Расщеплению» действительности, разъединению человека и природы, разрушению формы, как это нередко бывало в произведениях писателей авангардистов, натуристы предпочли живую целостность мира, представление о божественном начале в человеке, обращение к мудрости Библии, мифотворчеству, фольклору. Одновременно опорой для них послужил опыт западноевропейских литератур. Эстетический код натуризма отличает романтизация изображаемого, лиризм в сочетании с развитым-эпическим началом, взаимодействие реального и фантастического, тяготение к условности, присутствие мотива тайны, неопределенность пространственно-временного континуума, фольклорная образность, наличие библейских реминисценций, притчевый характер повествования, жанровый синкретизм. С помощью новой поэтики натуристы пытались донести до читателя крайне важную для своего времени мысль о значимости общечеловеческих ценностей, об извечном противостоянии Добра и Зла и неизбежной наказуемости последнего.

Хотя отнюдь не все слагаемые в равной мере присутствуют во всех произведениях - где-то доминируют одни и отсутствуют другие, где-то предпочтение отдается лишь некоторым из них, а остальные как бы отходят на второй план -, мы предприняли попытку построения модели словацкого натуризма как системного явления, т. с. определенного типа литературной системы с соответствующим комплексом художественных тенденций и инвариантной концепцией мира н человека.

Своеобразие течения натуризма и его значимость в контексте словацкой литературы, интерес, который он представляет собой как явление при исследовании европейского литературного процесса, а также необходимость всестороннего анализа натуристической прозы с выделением проблем, оставшихся вне сферы внимания исследователей, и уточнением спорных, дискуссионных аспектов определили актуальность темы диссертации.

Мы ставим перед собой цель, опираясь на тексты, архивные материалы, дневники писателей, периодику XX века, монографические исследования сло-

вацких ученых, с позиций современного литературоведения рассмотреть течение натуризма и творчество отдельных его представителей в контексте словацкой литературы 1920-1940-х годов. Основная задача диссертации определяется исследованием натуризма как целостной художественной системы, построение модели этой системы с заключенной в ней устойчивой для определенной группы писателей и произведений концепцией мира и человека. Средством построения данной модели является изучение структуры отдельных произведений, определение иерархического статуса их пластов и связи между ними, типов взаимодействия человека с внешним и внутренним миром, то есть его внешних и внутренних коммуникаций.

Осуществление поставленной задачи предполагает решение следующих вопросов:

1. определение характера и особенностей литературного процесса в Словакии 1920-1940-х годов, генезиса течения натуризма и его места в литературе;

2. рассмотрение натуризма как целостной художественной системы с инвариантной концепцией мира и человека в динамике ее развития, обусловленной воздействием иных художественных систем, общественной ситуацией и духовной атмосферой в исследуемый период;

3. уточнение термина «натуризм» и его соотношения с понятием «лиризо-ванная проза»;

4. анализ процесса литературно-критического освоения натуризма и динамика этого процесса;

5. изучение философских истоков натуризма, влияния на него «философии жизни», идей Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, а также их реализации в творчестве отдельных писателей;

6. осмысление воздействия на словацкий натуризм западноевропейских литератур, рассмотрение основных типов межнационального художественного взаимодействия словацких и западноевропейских авторов;

7. исследование наиболее значимых особенностей поэтики конкретных писателей посредством детального анализа струюуры отдельных произведений, а также сопоставления различных вариантов рукописей, подтверждающих типологию слагаемых натуризма.

Научная новизна работы определяется тем, что 1) впервые в отечественном литературоведении исследуется течение натуризма и творчество отдельных его представителей; 2) впервые обстоятельно рассмотрены вопросы, которые прежде либо находились вне сферы внимания словацких исследователей, либо были упомянуты ими вскользь, но представляются весьма значимыми, ибо помогают уяснить художественно-концептуальную сущность натуризма, его эстетический код, место в литературной жизни Словакии первой половины XX столетия. В первую очередь это относится к изучению проблемы генезиса иррационального начала в натуризме, его философских истоков, свидетельствующих об интересе писателей к метафизическим проблемам бытия. Значительное внимание уделено отраженной в натуристической прозе проблеме осмысления человека как части природного мира в его ашропоморфизированном подобии. Впервые проведен сопоставительный текстуальный анализ произведений словацких нату-

ристов и представителей западноевропейских литератур, вскрыта их контакта о-генетичесгал сфера, тнполопгаесЕпе пересечения, закодированные в струтург текстов. Наконец, детально проанализированы наиболее интересные аспекты поэтики отдельных произведений, раскрывающие типологическую сущность натуризма.

Основным материалом исследования послужило творчество наиболее ярких представителей натуризма (Л. Ондрейов, Д. Хробак, М. Фигули, Ф. Шван-тнер). При этом особое внимание нами уделено вершинным произведениям авторов: трилогии «Солнце взошло над горами» и лиро-эпической поэме «Мартин Ноциар Якубовие» Л. Ондрейова, новеллам, повести «Тройка гнедых» и роману «Вавилон» М. Фигули, новеллам и повести «Дракон возвращается» Д. Хробака, новеллам и романам «Невеста горных лугов», «Жизнь без конца» Ф. Швантнера, роману «Горы молчат» И. Горака. В связи с проблемой влияния западноевропейских литератур на творчество натуристов мы обратились к текстам Ш.-Ф. Рамю (повесть «Дерборанс»), Г. Й. Банга (новеллы), Л. Франка (новелла «Карл и Анна»), К. Гамсуна (романы «Голод», «Мистерии», «Пан»), Ф. Ницше («Так говорил Заратустра»), Для уяснения философских истоков натуризма нами использовались некоторые работы Н. А. Бердяева, «философов жизни» (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, А. Бергсон), статьи и монографии российских, а также зарубежных философов. Важным источником для нас явилась Библия. Мы опирались на материалы, собранные в библиотеках университета Я. А. Коменского (Братислава) и Института словацкой литературы САН (Братислава), в частности литературно-критические статьи, опубликованные в словацких периодических изданиях XX века. Нами были изучены архивы писателей, хранящиеся в Литературном архиве Матицы Словацкой (г. Мартин), их дневники, интервью. Чрезвычайно полезной оказалась наша беседа с М. Фигули, состоявшаяся в феврале 1995 года в Братиславе. В работе использовались статьи и монографии словацких ученых, в первую очередь - Я. Штевчека и О. Чепана, посвященные проблемам словацкой прозы первой половины XX века и натуризму. Мы обращались также к трудам чешских исследователей, прежде всего - Ф. Кс. Шальды.

Методологической основой диссертации послужили труды по литературоведению как российских, так и зарубежных (в первую очередь - словацких) ученых (М. Бакош, М. М. Бахтин, 10. Б. Борев, Л. Н. Будагова, А. Н. Веселовский, Д. Дюришин, В. М. Жирмунский, А. М. Зверев, Г. К. Косиков, Ш. Крчмеры, Я. Кузмикова (Чупова), Д. С. Лихачев, В. Марчок, А. Матушка, Е. М. Мелетин-ский, А. Мраз, И. Г. Неупокоева, С. В. Никольский, В. Петрик, М. Поважан, В. И. Тюпа, Р. Уэллек, О. Уоррен, Й. Феликс, В. Е. Хализев, В. Харкинс, М. Хорват, В. А. Цурганова, О. Чепан, Ф. Кс. Шальда, Я. Штевчек и др.). Весьма актуальными в плане разработки темы диссертации явились философские труды Н. А. Бердяева, А. Бергсона, Ф. Ницше, А. Шопенгауэра, а также современных российских и зарубежных философов (В. Дудкин, А. Ф. Зотов, А. Ю. Мельвиль, А. Н. Арлычев, В. В. Кортунов, К. А. Свасьян, Ф. Гранжан, Н. Ф. Медушевская и др.). Учитывались методологические подходы, разработанные представителями разных литературоведческих школ и направлений (историческое литературоведение, сравнительное литературоведение, герменевтика). Рассматривая литературные произведения как основополагающий материал, мы, прежде всего,

исследовали их структуру. Анализ включал в себя как эмоционально-оценочные моменты, то есть субъективный подход к интерпретации текста, так и его аналитическое толкование с помощью теоретического инструментария. В связи с актуализацией в современном литературоведении проблемы художественных ценностей, особое внимание было уделено аксиологическому подходу к анализу произведений, при котором оценочное отношение к изучаемому материалу находится в зависимости от решения задач исследовательского характера. Проявляя максимум внимания к художественным произведениям, их имманентным свойствам, мы учитывали и так называемый «авторский контекст» - литературные факторы, в том числе влияния, заимствования, реминисценции, а также жизненные реалии. Особое внимание уделялось сравнительно-историческому аспекту изучения литературы, который помог показать открытость натуризма европейским литературам и одновременно прояснить некоторые проблемы традиций и новаторства в литературном процессе исследуемой эпохи, и, прежде всего, - натуризма. В этом нашло свое подтверждение положение И. Г. Неупо-коевой о том, что «чем шире вовлекаемый в сравнительное изучение материал (т. е. чем шире круги его сопоставления), тем органичнее сливаются синхронный и диахронный аспекты сравнительного анализа»1. Попытка генетического рассмотрения натуризма, выявления его философских истоков, связи с процессом исторического развития общества обусловили междисциплинарный характер исследования, подтвердив открытость литературоведения другим наукам, и в первую очередь - философии и истории.

Научно-практическая значимость диссертации определяется актуальностью темы и новизной исследования. Его результаты могут быть использованы преподавателями вузов при чтении курса лекций по истории словацкой литературы, по истории славянских и зарубежных литератур, спецкурсов, в работе спецсеминаров. Итоги сопоставительного исследования прозы натуризма с произведениями западноевропейских авторов могут быть учтены при чтении лекций по компаративистике, а таюке при научном освещении проблем сопоставительного изучения литератур, в частности, соотношения и взаимодействия словацкой и западноевропейской прозы XX века.

Апробация результатов диссертации. Основные положения работы были представлены в докладах на научных конференциях в Москве (Ломоносовские чтения в МГУ, 1996, 1997, 1998, 2000, 2001 гг., юбилейная конференция, посвященная 50-летию кафедры славянской филологии, МГУ, 1993 г.; Международная конференция «Македонский язык, литература и культура в славянском и балканском контексте», МГУ, 1998 г.; Международная конференция «Центральная и Юго-Восточная Европа: литературные итоги XX века», Институт славяноведения РАН, 2001 г.; Международная конференция «Славянские литературы в контексте истории мировой литературы; преподавание и изучение», МГУ, 2002 г.; Конференция «Фантастика и сатира в литературе славянских народов», посвященная 80-летшо С. В. Никольского, Институт славяноведения РАН, 2002 г.), Братиславе (XI Международный съезд славистов, 1993 г.), Минске (1993 г.), Ленинграде (1994 г.), Прешове (Международная конференция, посвя-

' Неупокоева И. Г. История всемирной литературы. Проблемы системного и сравнительного анализа. М., 1976. С. 114.

щенная 200-летию со дня ро;кдения П. Й. Шафарика, 1995 г.). Концепция работы сбсгадалась ео время научных ста::щр0Е01с диссертанта в университете Я. А. Ко-менского и Институте словацкой литературы САН (Братислава, 1994-1995, 1998, 2000, 2002, 2004). Материалы диссертации использовались автором при чтении спецкурсов, а также в работе спецсеминаров на филологическом факультете МГУ. Результаты исследования отражены в публикациях, в том числе в монографии «Словацкий натуризм (30-40-ые годы XX века)», изд-во Московского университета, 2005 г., 15,5 п. л.). Общее количество опубликованных работ по теме диссертации - 26, что составляет около 31,8 п. л.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, примечаний и библиографии. Список использованной литературы включает в себя 333 наименования.

Во введении обосновано обращение к теме диссертации, определены цели, задачи исследования, отмечена его новизна, научно-практическая значимость, даны разъяснения важных для работы вопросов теоретического характера.

Хотя в зарубежном литературоведении понятия «направление», «течение» либо не разграничиваются, либо игнорируются, необходимость их уточнения вызвана значимостью данных категорий как для объяснения характера и сущности литературного процесса, так и для интерпретации конкретных произведений, постижение которых возможно только в ряду близких им типологических групп. Упомянутые понятия вошли в обиход в России еще в XIX столетии. В начале прошлого века они отождествлялись с понятием «стиль» (И. А. Виноградов, В. М. Фриче и др.). В советские времена ученые связывали их с такими категориями, как творческий (художественный) метод (Л. И. Тимофеев, А. Н. Соколов. Е. Н. Куприянова и др.), художественная система (И. Ф. Волков), пафос (И. Ф. Волков), стиль (Д. С, Лихачев, Л. И. Тимофеев) и т. п. В этой связи В. Е. Хапизев справедливо предостерегает: понятиями «направление», «течение» следует оперировать крайне осторожно, ибо «это не "отмычка" к закономерностям литературного процесса, а лишь приблизительная его систематизация»1.

Течение рассматривалось большинством исследователей как разновидность направления, а различия между ними определялись факторами идеологического, в меньшей степени - эстетического характера. Более четкое разграничение данных явлений представлено в работах Г. Н. Поспелова. Отмечая важность содержательного и эстетического моментов в направлении и течении и «непересекаемость» данных явлений, ученый в качестве непременного условия существования направления выдвинул наличие программы творчества. «Целесообразно было бы, - отмечает он, - сохранить термин "литературное направление" только для обозначения творчества тех групп писателей той или иной страны и эпохи, каждая их которых объединена признанием единой литературной программы, а творчество тех |рупп писателей, которые обладают только идейно-художественной общностью, называть литературным течением»2.

Трактовка понятия «направление», предложенная Г. Н. Поспеловым, предполагает рассмотрение данного явления как фактора национальной общности, ибо каждая конкретная программа актуальна лишь для определенной литерату-

1 Хализев В. Б. Теория литературы. М., 1999. С. 371.

2 Поспелов Г. Н. Теория литературы. М., 1978. С. 136.

ры. Ее специфика определяется взаимодействием традиций и новаторства. Однако направления, как и течения, могут существовать и как факторы общности межнациональной. Поэтому более точным представляется определение Ю. Б. Бо-рева, который характеризует направление как «систему художественных произведений, построенных по единой типологической модели с инвариантной (единой и устойчивой) концепцией мира»1. При этом он рассматривает течение как вариант «устойчивой концепции мира, присущей направлению»2. Именно на толкование Ю. Б. Борева мы опирались в нашей работе. Считая модернизм (и его подэтап - неомодернизм) направлением, мы рассматриваем натуризм как один из его вариантов, т. е. как течение. Следует учитывать одновременно и такой показатель, отмеченный Г. Н. Поспеловым, как отсутствие или наличие у представителей течения определенной программы, манифеста: у писателей натуристов никогда не было программы творчества. Они никогда не сознавали своей принадлежности к единой группе.

В тесной связи с понятиями «направление», «течение» находится понятие «школа», которое трактуется учеными по-разному. Так, С. И. Кормилов определяет его как «небольшое объединение литераторов на основе единых художественных принципов, более или менее четко сформулированных творчески»3. Более точная характеристика, на наш взгляд, дается Ю. Б. Боревым: школа - «художественное направление, теоретически осознавшее себя, очертившее свои границы и выделившееся из художественного процесса в самостоятельно организационно оформленное образование, оформившее свой состав (членство), имеющее свою теоретическую платформу (манифест, программу, принципы)»4, Приведенные определения необходимо дополнить тем, что непременным фактором существования школы является, на наш взгляд, наличие идеолога, который, по существу, и формулирует ее манифест или программу (так называемая «шту-ровская школа» в словацкой литературе XIX в. и ее идеолог и теоретик Л. Штур; «натуральная школа» в русской литературе и ее идеолог В. Г. Белинский, наполнивший термин Ф. В. Булгарина позитивным теоретическим содержанием и др.).

В ходе исследования нами использовались понятия «типология», «типологический», которые являются производными от категории «типологический подход». На интуитивном уровне типологический подход как способ организации научных знаний сопровождал развитие науки в течение всего времени ее существования. Фактически он стал активно использоваться во второй половине XIX в., по мере осознания ограниченности эвристических возможностей классификации со свойственной ей строгой детерминированностью готовыми знаниями, умозрительностью построений. Часто понятия «классификация» и «типоло-гизация» отождествляются. Это препятствует выявлению сущности каждого из них, а также установлению связи между ними. Хотя использование классификации, аналитического деления как научных методов было и остается вполне оп-

1 Борсв Ю. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. М., 2001. С. 49.

1 Там же. С. 50.

5 Кормилов С. И. Направления, течения, школы // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М„ 2001. С. 606.

4 Борев 10. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. С. 50.

равданным, однако для выполнения более сложных задач возникает необходимость в использовании новых методов, в частности - типологического. ((.Современный философский словарь» (2004) предлагает следующее определение основной задачи типологического подхода: «...аналитическое расчленение формальной целостности знания и последующий концептуальный синтез его наиболее устойчивых составных частей и внутренних связей в единство нового рода, говоря точнее, в содержательную целостность»'.

Если мы представим себе литературный процесс на определенной стадии его развития как гетерогенную зону, среду, систему, то для выявления ее составляющих (ее разнообразия) с помощью типологического метода можно провести необходимое разграничение (например, на направления, течения, школы, роды, систему жанров и т. п.). Подобное разграничение внутри исходного объекта с помощью типологического метода позволяет выявить новые, автономные образования (гомогенные зоны), их содержательную наполненность, активность родственных связей внутри них, их внешнюю и внутреннюю упорядоченность, гармонизацию (например, совокупность признаков для отдельных направлений, течений - в том числе для течения натуризма, - жанровых форм и т. п.).

Понятия «типология», «типологический» активно использовались российскими литературоведами на протяжении длительного времени. Однако сейчас некоторые ученые считают их устаревшими в силу суженного их понимания. В этой связи словацкий исследователь Д.Дюришин призывает к преодолению методологической путаницы в трактовке названных категорий, которая ведет, по его мнению, к «девальвации», размыванию понятий, связанных с типологией, помогающих постичь закономерности литературного процесса. Многие ученые не отказались от их использования, вкладывая в них более широкий смысл, нежели это было принято ранее.

Ю. Б. Борев, оперируя терминами «типологическая общность», «типологическая группа», «типологическая модель», «типологическая конструкция» и др., применяет их при определении категории «направление», которое «воплощает в себе типологические общности, объединяющие многообразные художественные произведения»2. Обращая внимание на «межнациональную типоло-гичность» литературных направлений, ученый вместе с тем рассматривает их национальную специфику как итог взаимодействия традиций и новаторства.

Альтернативный характер литературного процесса XX столетия проявился в наличии двух основных направлений: реализма и модернизма, взаимодействующих между собой. Оба заявили о себе в целом ряде течений, художественных образований. В модернизме отчетливо вырисовываются две разнонаправленные и одновременно соприкасающиеся тенденции - авангардизм и неотрадиционализм (термин В. И. Тюпы). В отличие от авангардизма вектор на-правлености неотрадиционализма - в прошлое (опора на традиции при одновременном усвоении и использовании философской базы и поэтики модернизма). В.И. Тюпа отмечает, что неотрадиционализм «...обретает типологическую

1 Плотников В. И. Типологический подход// Современный философский словарь. М., 2004. С. 721.

2 Борев 10. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. С. 48.

(выделено нами. - А. М.) определенность в тройственном противостоянии с перманентно мимикрирующим авангардом и монументально инертным соцреализмом»1. Важными представляются некоторые свойства неотрадиционализма, противостоящие авангардизму («реабилитация художественности», модернизация традиций, совмещение традиций и новаторства, специфика временной категории - наличие понятия «большого времени» и в этой связи активность прошлого времени, - значимость внутренних - нравственных - изменений в характерах персонажей и взаимоотношений личности и коллектива и др.), позволяющие прояснить некоторые моменты концептуально-художественной сущности натуризма, который мы относим к нсотрадициоиалистской тенденции в модернизме.

Проблемы сравнительного изучения литератур были разработаны российскими (В. М. Жирмунский, В. Г. Реизов, И. Г. Неупокоева, А. С. Бушмин, Б. Л. Сучков, Н. И. Кравцов и др.) и зарубежными (М. Бакош, А. Флакер, Д. Дю-ришин, С. Вольман и др.) исследователями.

Особое значение для нас имеют труды словацкого ученого - компаративиста Диониза Дюришина (1929-1997) и представителей его «школы», воспринявших плодотворные импульсы наследия А. Н. Веселовского, русской «формальной школы», чешского и словацкого структурализма, которые продолжают «работать» и сегодня. В своих трудах («Проблемы литературной компаративистики», 1967, «Из истории и теории литературной компаративистики», 1971, «Теория литературной компаративистики», 1975, «История словацкой литературной компаративистики», 1979, «Что есть мировая литература?», 1992 и др.) Д. Дюришин, исследовал основополагающие положения теории компаративистики как «логически упорядоченной составной части литературоведения»2.

Следуя положениям В. М. Жирмунского, И. Г. Неупокоевой, обозначивших основные типы межлитературных художественных взаимодействий (контактно-генетические связи и типологические схождения), которые отражают основное системное разграничение форм межлитературного процесса, Д. Дюришин особое внимание обратил на взаимную обусловленность контактных и типологических факторов при изучении литературных связей. При этом, наряду с типологическим и контактным подходом к сравнительному изучению литератур, словацкий ученый вводит такие вспомогательные понятия, как «контактно-типологический» и «типологически-контактный» - в зависимости от исходных позиций того или другого. Аналогичную точку зрения разделяют такие исследователи, как Н. Бассель, К. Крейчи, А. Попович, П. Петрус и др. В этой связи важным представляется следующее высказывание К. Крейчи: «Ни в одном типологическом схождении, особенно в рамках европейских литератур, нельзя с полной уверенностью исключать участие прямого или опосредствованного контакта, а с другой стороны, любая аналогия генетического происхождения, если только на ее долю выпадает активная роль в литературном процессе, одновременно является и типологической, ибо для того, чтобы иноземное новшество могло укорениться, ему требуется подготовленная почва»3.

' Тюпа В. И. Постсимволизм. Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара, 1998. С. 99.

г Дюришин Д. Теория сравнительного изучеши литературы. М., 1979. С. 70.

3 Krejif К. РгоЫешу literdrni komparalisliky //"Impuls". 1968. С. 2. S. 58.

Именно такой подход является наиболее обоснованным и продуктивным при сопоставительном исследовании творчества словацких натуристов и западноевропейских писателей.

Обозначив дае сферы в процессе литературного взаимодействия (воспринимающая н воспринимаемая) и настаивая на соблюдении «субординации» сопоставляемых явлений, Д. Дюришин предлагает терминологическое разграничение при определении их бинарной противоположности на «внешнее» и «внутренне». Первое включает в себя начальную стадию исследования, то есть отбор материала, их первичную обработку (фактически это - предпосылка для исследования литературной проблематики связей). При этом данная форма может носить как прямой, так и опосредствованный характер (публикации, сообщения, упоминания, переводы и т. п.). Именно опосредствованная форма связей была характерна для литературного процесса в Словакии в 20-40-ые годы XX столетия и, в частности, для течения натуризма, в значительной степени сформировавшегося под воздействием западноевропейской литературы при посредничестве Праги. Данная форма связей имела там не случайный, а вполне обоснованный характер: она «ложилась» на вполне подготовленную литературную почву, вписывалась в систему философских и эстетических взглядов писателей. Одновременно созревали предпосылки и для более глубокого, внутреннего, восприятия зарубежного творчества.

Таким образом, на примере словацкого натуризма можно проследить переход от опосредствованных связей к внутренним контактам, к освоению творчества конкретных писателей и литературных проблем.

Строя свою классификацию, касающуюся форм рецепции, на принципе функциональности, Д. Дюришин особое значение придает воспринимающему субъекту, отстаивая его решающую роль в процессе взаимосвязей. Подобный подход позволяет выявить не просто приобщение конкретных национальных явлений к иной литературе, но и определить их «самоценность» и историческую значимость. Данное положение весьма актуально при исследовании литературного процесса в Словакии и конкретно натуристической прозы.

О сложности самого процесса воздействия, в котором Д. Дюришин разграничивает «акт принимания» и «акт претворения», свидетельствует неоднозначное толкование понятий «влияние», «заимствование». Следует различать в данных категориях момент механического воздействия и усвоение творческих импульсов, исходящих извне. Наличие момента творчества в этом процессе подчеркивает Ю. Б. Борев, констатируя, что в этом случае «заимствованные элементы сплавляются с новым колоритом, с неуловимо измененным художественным ритмом, с иной трактовкой образов»'. Особое внимание на это обращает и Д. Дюришин, предостерегая против упрощенного толкования терминов «влияние» и «заимствование», ибо в этом случае они сужают границы сравнительного изучения литератур, ограничивают сферу его действия. В этой связи он подчеркивает: «...очень часто под этим понятием (заимствование.-А. М.) кроется и активное развитие, своеобразное и многогранное преодоление воспринимаемого»2.

1 Ворев Б. IO. Художественные взаимодействия как внутренние связи литературного процесса И Теория литературы. Литературный процесс. С. 45.

1 Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. С. 156.

Оба типа художественного воздействия («влияние» и «заимствование»), а также в отдельных случаях - «цитации», «реминисценции», «аллюзии» имеют важное теоретическое и практическое значение для нашей работы.

В первой главе диссертации, названной «Литературная ситуация и натуризм», представлен анализ литературного процесса в Словакии 1920-1940-х годов, обосновывается закономерность появления новых течений, в том числе натуризма.

Сложность литературного процесса данного периода времени обусловила необходимость уточнения его периодизации. Несмотря на детерминированность развития литературы историей, литературоведческая периодизация имеет свою специфику и не совпадает с периодизацией исторической. Поэтому при ее определении система критериев должна быть максимально приближена к «внутрили-тературному ряду». Только в этом случае она может отражать «специфику развития данной художественной деятельности»1.

Анализ литературного процесса свидетельствует о необоснованности существовавшей до настоящего времени периодизации словацкой литературы первой половины XX столетия (1918-1939, 1939-1945, 1945-1948). Хотя каждый из рубежей является важной вехой в национальной истории, однако конкретный литературный материал не подтверждает, что они одновременно представляют собой этапы в развитии художественного творчества. В частности, только к середине 20-х годов в литературе вызревают новые тенденции (экспрессионизм, неосимволизм, пролетарская литература и др.), которые определят картину литературной жизни вплоть до середины 30-х годов. Именно тогда, потеснив социально ориентированную литературу, формируются течения сюрреализма (над-реализма), Католической Модерны, натуризма, история которых завершается к концу 40-х годов. С начала 50-х годов, в условиях тоталитарной идеологизации культуры, искусственного сдерживания творческих возможностей писателей, когда единственно допустимой концепцией провозглашается соцреализм, начинается новый период в истории литературы Словакии.

Особенностью литературной жизни первых лет после образования Чехословацкой Республики (1918) стало противостояние двух поколений. Писатели-реалисты, представлявшие старшее поколение, отстаивали прежнее понимание национальной ориентации художественного творчества, воспринимавшегося ими как важнейшее средство воспитания национального самосознания народа. Поэтому, несмотря на интенсивное проникновение в литературу новых веяний, характерных для западноевропейских литератур начала XX века, эти писатели все еще пытались сохранить верность традициям прошлого.

Другую группу составили молодые литераторы. В их позиции поначалу было больше отрицания, чем конструктивного начала. Большинство из них имело смутное представление о путях дальнейшего развития литературного творчества. На это обращали внимание литераторы разной идейной и эстетической ориентации. Пролетарский критик Э. Урке отмечал: «Тогда, после войны, всюду был хаос, и искусство того времени, в том числе литературу, также переполняло беспокойство, метания, неуверенность - не было ориентиров, на которые писа-

' Неупокоева И. Г. История всемирной литературы. Проблемы системного и сравнительного анализа. С. 326.

тель мог бы равняться»1. К аналогичному выводу пришел и писатель экспрессионист Я. Грушогекий, угвер-.кдавший, что перед молодыми писателями «стояла нелегкая задача: на новой основе создать молодою литературу нового времени»2.

В этой ситуации особое значение приобретает проблема традиций, которая оживленно обсуждалась на страницах периодической печати. Спектр суждений на этот счет был разнообразный - от нигилистических до весьма конструктивных. Определенная часть молодежи выступает с резкой критикой классического реализма, усматривая в нем, прежде всего, приверженность литературе минувшей эпохи. Эта группа заявляет о его неспособности в новых исторических условиях выполнить задачи, стоящие перед литературой. Так, пролетарский критик Д. Окали требовал: «"Традицию", или, иначе говоря, уже утратившую свою актуальность приверженность старым идеологиям и старым художественным формам, необходимо истреблять - безжалостно и даже с кровью, но, с другой стороны, следует подчеркивать значение традиций как явления эволюционного»3.

Однако большинство высказываний свидетельствовало о зрелости взглядов литераторов и присущем им чувстве ответственности. Они были убеждены в том, что главное в вопросе традиций - их правильное творческое осмысление и толкование, их адекватность перспективам дальнейшего развития художественного творчества.

Вопрос традиций был неразрывно связан с проблемой творческих поисков и новаторства, которое было невозможно без освоения лучших достижений зарубежной литературы и, конечно, чешской. Поэтому бережное отношение к традициям в сочетании с освоением зарубежных и чешских литературных новаций, по мнению многих участников дискуссии, - залог успешного будущего литературы Словакии. Только в этом случае, как утверждал маститый критик Ш. Крчмеры, словацкие писатели смогут «внести свежую струю в историю европейских литератур, что-то значить для Европы»4.

Направленность творческих поисков молодых была диаметрально противоположна (Восток - Запад). Некоторые обращали свой взор к России, русской и советской литературе, другие - черпали вдохновение в творчестве западноевропейских авторов, связывали будущее словацкой литературы с западной Европой5.

Популярными становятся экспрессионизм, поэтизм, неосимволизм, пролетарская литература, то есть литературный процесс обретает не только альтернативный, но и разветвленный характер. В отличие от других литератур в Словакии эти течения не имели четкой истории развития, программы творчества. Ни одно из них не проявило себя в «чистом» виде, с четко обозначенными временными границами и поэтикой. Результатом активного взаимодействия разных концепций стало появление новых образований, трудно определимых в типологическом плане. Многие из них исчезали, едва успев зародиться. Следстви-

1 Urx Е. Umenie a proletariat // SlovenskS literdrna kritika. Bratislava, 1984. Zv. IV. S. 16.

2 HruJovsky J. О dneSnej slovenskej literature // SlovenskS litertoia kritika. Zv. IV. S. 143.

5 Okali D. zivot a pnidy naSej literatury // Slovenskii HterJrna kritika. Zv. IV. S. 93.

4 Krcmiry 5.0 moinostiach rozvoja slovenskej literatuiy // Slovenski literirna kritika. Zv. IV. S. 77.

5 См. Богданов 10. В. Словацкая литература 1920-1930 годов: между Западом и Востоком // Славянские литературы. XI Международный съезд славистов. Братислава, сентябрь 1993 г. М , 1993.

ем быстрой смены литературных структур является ускоренный темп развития литературного процесса, активизация его динамики.

На фоне хаотичной картины литературной жизни Словакии 20-х годов отчетливо проявил себя экспрессионизм, представленный творчеством Я. Гру-шовского, Г. Вамоша, Т. Й. Гашпара, И. Горвата, Ш. Летца и др. Экспрессионизм принес в литературу протест против войны, социальной несправедливости, противостояние города и деревни, а в плане эстетическом - активность авторского начала, эмоциональность стиля, культ слова. В отличие от других европейских литератур в Словакии экспрессионизм не имел своей программы, манифеста, формального объединения. В 20-40-ые годы его философия и эстетика оказали воздействие на писателей, представлявших разные течения, в том числе на творчестве натуристов, что свидетельствует о наличии в литературе данного периода тенденции к синтезу, являющейся важнейшей особенностью прозы - и не только словацкой - XX века.

Таким образом, результатом активизации творческих поисков молодых стала нарастающая дифференциация литературного процесса, появление широкого спектра новых течений, концепций, групп, объединений. В писательской среде усилилась тяга к эксперименту, философской и эстетической модернизации творчества. Иначе говоря, освободившись от иноземного владычества, словаки, подобно другим славянским народам, почувствовали себя свободными не только в плане политическом, но и культурном, что не могло не сказаться на характере творческих поисков писателей. Как отмечает российский славист Л. Н. Будагова, «новые условия существования и накопленные ресурсы дают авторам более широкие возможности направлять свою энергию на воплощение самого широкого круга проблем, на максимально полное самовыражение и повышение эстетического уровня родной словесности. Все это позволяет литературам западных и южных славян занять достойное место в семье европейских литератур, выступая все более равноправными партнерами в системе культурных связей»1.

В 30-ые годы процесс дифференциации в писательской среде еще более усиливается. К этому времени завершила свою историю концепция общенациональной литературы, сформировавшаяся в XIX веке. Противостояние «старых» и «молодых» утратило свою актуальность. Специфической особенностью литературного процесса 30-х годов стало не противостояние поколений, а оппозиция внутри лагеря «молодых», подтвердившая альтернативный характер литературного процесса (модернизм - реализм). Их размежевание было предопределено сложившейся в то время в стране общественно-политической ситуацией. Стагнация провозглашенных социальных реформ, экономический кризис, массовая эмиграция - все это побудило литераторов, ориентировавшихся на Восток и марксистскую идеологию, обратиться к изображению протестующей массы, обездоленного народа (романы П. Илемницкого, Ф. Краля, Я. Поничана). Однако творчество этих писателей не вписывалось в общую картину развития прозы, которую отличала активность лирических тенденций. Кроме того, круг читателей пролетарской литературы был ограничен. Поэтому подобные эксперименты фактически завершились к середине 30-х годов.

' Будагова Л. Н. Введение. Часть 2. Литература межвоенного двадцатилетия (1920-1930 гг.) // История литератур западных и южных славян. Т. III. С. 35.

Все большую актуальность обретает выдвинутый Л. Новомеским тезис о необходимости ^проветривания» словацкой литературной :т.агаш новыми художественными веяниями. Следствием оживления контактов с зарубежными литературами стало еще большее разнообразие течений, художественных систем. Наряду с активностью экспрессионистских, импрессионистских, неосимволисг-ских тенденций, а также традиций классического реализма, появляются новые течения - сюрреализм (надреализм),. Католическая Модерна, натуризм. Одновременно активизируется процесс «лиризации» прозы, начавшийся еще в 20-ые годы. В этом проявилось настойчивое желание писателей модернизировать художественное творчество, «европеизироваться». Процесс обогащения прозы с помощью усиления лирического начала, эстетизация повествования дали о себе знать и в других литературах (чешская, сербская, французская и др.), что свидетельствует о наличии в них общей тенденции освобождения от пут описательного реализма.

Постепенно на основе процесса «лиризации» в словацкой литературе оформилось течение «лиризованной прозы» (Й. Цигер Гронский, Я. Боденек, Л. Зубек, Ш. Граф, 3. Згуришка, Ф. Габай и др.). Отличительными свойствами ее поэтики стали орнаментальность стиля, его импрессионистическая поэтизация.

Термин «лиризованная проза» (lyrizovanâ prôza) - достояние исключительно словацкого литературоведения, откуда он перешел в чешскую и другие литературы. Впервые этот термин был использован критиком А. Мразом в конце 30-х годов при характеристике ранней прозы М. Фигули. Наряду с понятием «лиризованная проза» в словацком литературоведении, как и в литературоведческой науке других стран, используется термин «лирическая проза» (lyricka prôza). Несмотря на терминологическое сходство, явления, которые они обозначают, не идентичны. За понятием «лирическая проза» стоит, прежде всего, определенное свойство стиля, которое может быть присуще разным писателям в разные периоды времени. «Лиризованная проза» представляет собой не только более сложное, но и специфически словацкое образование, ограниченное определенными временными рамками (20-40-ые годы), которое может быть кодифицировано как самостоятельное литературное течение.

К середине 30-х годов из числа писателей, близких к «лиризованной прозе», оформляется группа, которую многие словацкие критики, а вслед за ними и мы, обозначают как натуристы.

Термин «натуризм» впервые был использован в Словакии критиком Р. Бртанем в начале 30-х годов в рецензии на лиро-эпическую поэму Л. Ондре-йова «Мартин Ноциар Якубовие». Он был заимствован из французской поэзии конца XIX века («натюризм» - фр. naturisme), которую представляли поэты Мишель Абади, Жорж Пиок, Альбер Флери, Жан Виоллиса и др. В Словакии об этом явлении стало известно из публикаций словацкого писателя и критика Ю. С. Нересницкого в журнале «Пруды» (1912-1913)1. Словацкий натуризм и французский натюризм имеют некоторое сходство в философском и эстетическом планах (эмоциональность стиля, его уподобление «эоловой арфе», обраще-

1 N-J?. Z novJej franciizkej literatàty// Prudy. R. Ш-IV. 1912—1913; N-y. Z noviej fmncuzkej litemtùry. II. Manlfesty a menSie Skoly: Humanizmus, Naturizmus, Ecole Françoise, Intogralizmus, Futurizmus atd. Il Prûdy. R. III. 1912. C. 9-10.

ние к вечным проблемам бытия, наличие персонажей - «пратипов», их слияние с природой, культ Земли, пантеизм, обращение к народным истокам и христианским ценностям и др.)1.

В словацком литературоведении не существует четко разработанной концепции натуризма. На протяжении многих десятилетий критики расходились во мнении по поводу названия течения. Предлагались разные варианты его обозначений: «лиризованная проза», «неоромантизм», «словацкий вариант экспрессионизма», «региональная проза», «популизм» и др. Я. Штевчек считал натуризм вторым этапом в истории развития «лиризованной прозы», О. Чепан -третьим. При этом оба ученых сходились в определении времени его существования (30-40-ые годы). Аналогичным образом обстояло дело и с определением концептуальной основы натуризма: О. Чепан отстаивал ее сложный, конгломе-ративный характер, роль в ее формировании национальных и зарубежных традиций. Я. Штевчек подчеркивал значимость творчества писателей экспрессионистов и постэкспрессионистов при формировании натуризма, не отрицая при этом фактора традиций.

Вслед за словацкими исследователями мы полагаем, что оба термина -«натуризм» и «лиризованная проза» - имеют право на существование, но только в различных смысловых значениях (некоторые словацкие критики отождествляют эти понятия). Явление «лиризованной прозы» - одно из самых проблематичных и малоизученных в словацкой литературе. Неореалистическое в своей основе, оно носит выраженный импрессионистический характер. Неприятие окружающей действительности обычно выливается в «лиризованной прозе» в воссоздание минидрам человеческих судеб. В отличие от персонажей натури-стической прозы, устремленных в прошлое, герои «лиризованной прозы» предпочитают «бегство в себя», интровертность. Чаще всего они предстают в образах женщин и детей, т. е. существ наиболее впечатлительных, лирически отзывчивых. Фактором, объединяющим творчество представителей «лиризованной прозы» и натуризма, является сближение с поэзией, наличие лирического начала. Однако в отличие от «лиризованной прозы» в натуризме лиризм затронул не только стилевой уровень, языковые средства, породив «гедонизм формы» (Я. Штевчек), но и внутреннее содержание произведений, тематику, характеры. Мы обратили внимание и на такое важное отличие натуризма от «лиризованной прозы», как активность эпического начала, интеграция повествования и дейст-

1 В российском литературоведении отсутствуют исследования, посвященные французскому напоризму. Отдельные сведения о нем содержит «Краткая литературная энциклопедия» (Белугина Л. Т. Натюризм // Краткая литературная энциклопедия. М., 1968. Т. 5, С. 138); «История французской литературы» (И. Н. Голешнцев-Кутузов. Поэзия. Глава XV // История французской литературы. Т. III. 1871-1917. M., 1959. С. 409). Более обстоятельная характеристика французского натюризма дается Г. К. Косиковым, который в комментариях к «Манифесту» натюристов пишет, что в своем противостоянии символизму, напористы, будучи проводниками «национальной идеи», стремились объединить целое поколение молодых писателей, заявивших о себе в 90-ые годы XIX в. (Мишель Абади, Жорж Пиок, Альбер Флери, Жак Виоллиса и др.). «Напористы, - отмечает Г. К. Косиков, - призывали отказаться от символистских поисков сокровенной сущности бытия и вернуться к непосредственно данной реальности, "природе"; им претило отвлеченное или ущербное, по их мнению, философствование таких немецких мыслителей, как Шопенгауэр и Ницше; они ратовали за "здоровую", "мужественную поззшо", в основе которой лежал бы культ "почвы" и национальной культурной традиции» (Косиков Г. К. Комментарии // Ekrits sur l'art et Manifestes des ékrivains Francais. Antologie. Составители Л. Г. Андреев, H. П. Козлова. Комментарии Е. П. Гричани и Г. К. Косикова. Moscou, 1981. С. 619).

вия, проявлением которой является использование несобственно-прямой речи, сочетающей воссоздание событии с рефлексиями, лирическими отступлениями. Если для «лиризованной прозы» характерны ослабленность или приглушенность действия, аморфность сюжета, скрытость вдеи в подтексте, шра образов и воображения, то в произведениях натуристов, несмотря на поэтическую словесную «оболочку», сюжет четко обозначен, действие сцементировано, чему в немалой степени способствует присутствие рассказчика, который одновременно является эпическим героем.

Достигнув апогея в истории своего развитая на рубеже 30-40-х годов, натуризм постепенно внутренне «перестраивается». Однако эта «перестройка» происходила довольно плавно и органично. Это не был творческий «перелом», как у авангардистов. Все более усиливается процесс разрушения философской основы и поэтики натуризма за счет «вторжения» других художественных систем (сюрреализма, экзистенциализма, соцреализма). Этот процесс особенно ускорился в конце 40-х годов, когда писатели вынуждены были искать «скрытый полюс» (В.Петрик) собственных творческих возможностей. Поэтому статья Й. Феликса «О новых путях прозы. Проблема "ангельских земель" в нашей литературе» (1946), положившая начало острой дискуссии о судьбе натуризма, была всего лишь констатацией уже свершившегося факта. Имея в виду эту дискуссию, В. Петрик констатирует, что история натуризма «заканчивается вмешательством извне, в ситуации, когда он еще до этого начал разрушаться изнутри»1.

Аналогичная судьба постигла течения сюрреализма (надреализма), Католической Модерны, которые к концу 40-х годов прекратили свое существование, в отличие от натуристов, «наступили на горло собственной песне». С философским и эстетическим плюрализмом было покончено. Настало время одномерной модели художественного творчества - соцреализма.

Вторая глава диссертации - «Словацкая критика о натуризме» - посвящена осмыслению натуризма, который привлекал внимание исследователей, начиная со времени создания первых произведений и до наших дней, в литературной критике и литературоведении. При этом суждения ученых и критиков нередко носили весьма противоречивый характер, а по некоторым вопросам и взаимно исключали друг друга. Их отношение к творчеству натуристов, как правило, отражало литературную ситуацию конкретного времени; его динамика была обусловлена динамикой литературного процесса.

В общем объеме критических и литературоведческих работ можно выделить периоды: 30-40-ыс, 50-ые, 60-80-ые, 90-ые годы. В ходе анализа мы пришли к выводу, что для каждого из данных этапов характерна иная методологическая база исследования, которая обусловлена спецификой общественно-политической и литературной ситуации в стране, состоянием литературоведческой науки.

Первые попытки оценить произведения натуристов предпринимаются одновременно с дебютами основных его представителей - Л. Ондрейова, Д. Хро-бака, М. Фигули, Ф. Швантнера. Это были небольшие заметки, рецензии, опубликованные на страницах периодических изданий («Словенске погляды», «Элан», «Пруды», «Творба» и др.). Они принадлежали ставшим впоследствии известными критикам (М. Хорват, А. Мраз, А. Матушка, М. Бакош, М. Поважан, Й. Фе-

1 РеМк V. Б1оуепзк4 ргбш ро токи 1945 // БЬуегека Шегайга XVII. 1970. С. 3. Э. 87.

лике, Р. Бртань и др.). Произведения оценивались в русле традиций литературоведения предшествующих десятилетий. Поскольку философская и эстетическая платформа натуризма в то время представлялась еще весьма туманной, попыток выявить системно-типологические признаки явления в те годы не наблюдалось. Основное, на что обращали внимание 1фитики, - эстетическая ценность прозы.

На рубеже 30-40-х годов, то есть в период расцвета натуризма, критика проявляет к нему самое пристальное внимание и в целом высоко оценивает его достижения, мастерство писателей. Впервые прослеживается стремление осмыслить их творчество в контексте развития современной прозы, определить особенности поэтики, проанализировать структуру текстов (Э. Паулини, М. Бакош, Л. Шкультеты-Пикулова и др.). Хотя многие критики и пытаются определить типологические свойства нового течения, показать его неоднородность на разных этапах развития, однако четких представлений о самой концепции, ее эволюции тогда не было. Впервые авторы статей обращают внимание на истоки натуризма, воздействие на него фольклорных традиций (статьи С. Мечиара, О. Кол-ларика и др.) и западноевропейских литератур (статьи М. Хорвата, И. Феликса, А. Костолного, Б. Гечко и др.). Последнее послужило поводом для острой дискуссии, начало которой положила статья Й. Феликса «Зависимость произведений Хробака от зарубежных образцов» (1938), в которой критик обвинил автора сборника новелл «Приятель Яшек» в плагиате. Критика натуризма была продолжена Й. Феликсом в статьях «Сила и слабость слова» (1942), «О новых путях прозы. Проблема "ангельских земель" в нашей литературе» (1946), в которых он упрекал писателей в чрезмерной поэтизации текстов, «игре слов», в погоне за «поэтическим эффектом» в ущерб интересу к современной тематике. С аргументированными ответами на статьи Й. Феликса выступили: А. Мраз, М. Поважан, И. Кусы, Ф. Швантнер, Я. Боденек, Д. Татарка, Я. Бутвин и др.

С конца 40-х годов, когда в суждениях критиков наметилась тенденция политизированного, догматического подхода к литературе (например, статьи Б. Хомы, В. Палловой и др.), который фактически станет определяющим в 50-ые годы, интерес исследователей к прозе натуризма заметно снижается, так как, вслед за писателями, они переключаются на проблемы современности и их отражение в рамках соцреализма. Натуристическая проза в это время не переиздается.

По мере демократизации общества, на рубеже 50-60-х годов, когда издатели вновь проявят интерес к натуристической прозе и она, хотя и в измененном по настоянию цензуры виде, вновь станет доступна читателю, критика обратит на нее внимание. Постепенно возродится значимость эстетических критериев, а само изучение натуризма обретет многоплановый характер. В 60-ые годы и последующие десятилетия жанровый спектр исследований расширяется за счет появления первых монографий обобщающего характера, а также работ, посвященных творчеству отдельных писателей (статьи А. Матушки, Я. Поляка, С. Шматлака, М. Томчика, В. Петрика, А. Фишеровой-Шебестовой и др.; книги Й. Боба «Современный традиционалист Доброслав Хробак», 1962, 3. Клатика «Миф о свободе Ондрейова», 1969, А. Фишеровой-Шебестовой «Маргита Фигу-ли», 1970, М. Шутовца «Романы и мифы», 1982). Для исследований этого времени характерно разнообразие подходов, точек зрения. Впервые предпринимаются

попытки теоретически осмыслить концепцию натуризма, выявить его типологические свойства.

Новую страницу в изучении натуризма открыли своими статьями и монографиями Я. Штевчек («Балладная проза Ф. Швантнера», 1962, «Лирическая форма словацкой прозы», 1969, «Незамеченная проза», 1971, «Лиризованная проза» 1973) и О. Чепан («Контуры натуризма-». 1977). Главное, что отличает труды Я. Штевчека, — это постоянный поиск, стремление постичь глубинную суть явления, вновь и вновь переосмыслить уже устоявшиеся мнения, опровергнуть или уточнить ранее высказанные собственные суждения. Именно поэтому его работы имеют непреходящее значение в осмыслении проблем словацкой прозы первой половины XX столетия. Собственная концепция развили прозы 30-40-х годов, в том числе натуризма, представлена О. Чепаном, который одним из первых предпринял попытку дать системно-типологический анализ явления.

Последнее десятилетне XX века, а также начало нынешнего столетия отмечено снижением интереса исследователей не только к натуристической прозе, но и ко всей классической литературе. Как когда-то в 50-ые, в 90-ые годы произведения писателей натуристов практически не переиздаются. Тем не менее, те несколько работ, посвященные натуризму, которые появились в это десятилетие (книги Я. Юрчо «Творчество Маргиты Фигули», 1991, Я. Кузмиковой-Чуповой «Франтишек Швантнер (за кулисами натуризма)», 2000), отличают попытки творчески пересмотреть старые подходы и оценки, по-новому взглянуть на произведения отдельных писателей и само явление, его философскую концепцию и эстетический код.

В целом обзор критической литературы показал неравномерность интереса словацких исследователей к натуристической прозе: за периодами всплеска (30-40-ые годы, 60-ые - начало 80-х годов) следовал спад (50-ые годы, два последних десятилетия), что объясняется особенностями политической и литературной ситуации в стране, духовным климатом в обществе. Разнообразен жанровый спектр исследований (от заметок, рецензий, статей до монографий). Несмотря на большой вклад словацких ученых и критиков в изучение натуризма, многие проблемы находятся в начальной стадии разработки (определение системно-типологических признаков натуризма, его истоки, эволюция течения, взаимодействие с другими художественными системами, поэтика, анализ структуры текстов и др.). Некоторые - до сих пор остаются дискуссионными (название течения, характер взаимодействия с западноевропейскими литературами и др.). Многое еще только предстоит исследовать (значение натуризма для последующего развития словацкой прозы, его место в контексте европейских литератур и др.).

К числу проблем, о которых упоминают некоторые словацкие исследователи (Я. Штевчек, О. Чепан и др.), но которые до сих пор обстоятельно не изучены, относятся проблемы, связанные с философскими истоками натуризма, генезисом иррационального начала, заложенного в нем. Этому посвящена третья глава диссертации, названная «Философские истоки натуризма».

Значительный интерес к проблеме генезиса литературного творчества обусловлен не только тем, что знание истоков необходимо для уяснения сути явлений, их эстетических основ, функций и т. д., а также воплощения в них лично-

ста творца. Это важно и с точки зрения установления закономерностей литературного процесса, являющегося культурно-историческим отражением эпохи.

Опыт генетического рассмотрения литературного творчества свидетельствует о значении и влиянии многих факторов - общекультурных, общественно-политических, литературных - на его специфику. Наряду с непосредственными, прямыми стимулами (В. Е. Хализев обозначает их как «созидательно-эстетический импульс»), своеобразие литературных явлений обусловлено факторами, воздействующими на автора извне и «стимулирующими контекст художественной деятельности»1. К числу последних можно отнести влияние философских систем как важнейших общекультурных факторов. Американские ученые Р. Уэллек и О. Уоррен отмечают: «...скептицизм по отношению к тесной связи между философией и литературой не отрицает существования многочисленных связей и даже определенного параллелизма развития, подкрепленного общим социальным фоном времени, оказывающим общее влияние на литературу и философию» . Подтверждением зависимости литераторов от определенных философских систем являются либо их откровенные заявления, либо косвенные факторы. Причем эта зависимость может быть следствием как основательного знакомства с данными системами, так и весьма отдаленного представления о них.

В философии существует понятие «философия литературы». «Современный философский словарь» (2004) дает несколько смысловых значений этого термина, вскрывающих характер взаимодействия философии и литературы. Среди прочих заслуживает внимания вариант, учитывающий автономность данных сфер деятельности и одновременно указывающий на наличие определенных отношений между ними, на их «взаимопринадлежность» (Ф. Аквинский, М. Хай-деггер, Л. Морева, Ж.-П. Сартр, М. Бахтин и др.). (М. Хайдеггер: «...искусство -к нему принадлежит и поэзия - сестра философии».)

Суть этих отношений определяется тем, что художественное творчество и философско-эстетические концепции представляют собой фундаментальные культурно-исторические рефлексии, отражающие специфику национального самосознания, весь спектр человеческих представлений (религиозных, эстетических, научных, нравственных) о мире.

В этой связи особое значение обретает проблема практической реализации философских идей в художественном произведении. В первую очередь это относится к тем идеям, которые, будучи хорошо освоены и восприняты писателем, органически вплетаются в созданное им произведение, в соответствующем контексте повышают его эстетическую ценность. Анализ философских идей на всех уровнях является необходимым условием всестороннего осмысления художественного текста, в котором эти идеи, осмысленные по-новому, как бы обретают новую жизнь.

Литература не просто активно взаимодействует с философией, но и «питается» ее идеями, развивается параллельно с ней. Популярность тех или иных философских систем в конкретный исторический период и их влияние на литературу зависят от многих причин. Это и характер эпохи, и общественно-политический и духовный климат в обществе, и культурно-исторические традиции, на-

' Хализев В. Е. Теория литературы. С. 349.

2 Уэллек Р. и Уоррен О. Теория литературы. М., 1978. С. 136.

конец, личностные факторы, включающие в себя интерес писателей к определенным философским идеям, отвечающим интеллектуальным и эмоциональным сферам их сознания, складу характера, представлениям о мире и желанию, а также возможностям воплотить эти представления в художественном творчестве.

Показательна в этом плане сшуация, которая сложилась в области философии и соответственно литературы в Словакии в 20-40-ые годы XX в. Отдавая себе отчет в том, что «старые чисто социологические ориентировки и оценки жизни не пригодны для размеров совершающихся событий, для их сложности и новизны»1, словацкие литераторы, в том числе и натуристы, значительно активизировали свои философские и эстетические искания. Они нуждались в мировоззренческой базе, которая бы помогла им осмыслить происходящие события, лучше понять человека и его предназначение в мире. Иначе говоря, они испытывали потребность в философской системе, способной уловить основные тенденции развития человечества, почувствовать ритм движения жизни. И такой системой для них стал иррационализм с присущим ему космическим сознанием, трансцендентным мироощущением, точнее, одна из его школ, получившая название «философия жизни». Идеи, заложенные в «философии жизни», пользовались определенной популярностью в Словакий еще в начале XX столетия, среди представителей Словацкой Модерны. В последующие десятилетия иррациона-листические идеи фактически определили характер двух разнонаправленных тенденций в модернизме - авангардистской и неотрадиционалистской, к которой мы относим натуризм.

Одной из проблем, которая находится в сфере внимания практически всех натуристов, является проблема искусства, его сущности, соотношения с наукой. Следуя за «философами жизни», они как бы продолжают спор с позитивизмом. Многие работы, хотя и затрагивают скорее философскую и эстетическую стороны литературы в целом, в то же время помогают лучше понять художественное творчество писателей.

В числе первых, кто попытался выразить свое отношение к идеям «философии жизни» и, прежде всего, - к проблеме соотношения науки и искусства, - был Д. Хробак. Вслед за «философами жизни», взявшими на вооружение тезис Шопенгауэра о том, что «искусство может давать нам больше, чем все науки»2, Хробак в статье «О функции искусства» (1930) приходит к выводу о том, что «искусство, одно только искусство дает нам почувствовать пульс жизненного деяния»3. При этом, солидаризируясь с Бергсоном, считавшим искусство «святыней, предназначенной для того, чтобы мы под его сводами имели возможность почувствовать вибрацию ирреального, дыхание основных идей времени»11, Хробак усматривает основную функцию искусства в том, что оно «...приумножает жизнь, продлевает и укрепляет ее фантастические функции, а значит, оно дает нам возможность в полном сознании и трезвом состоянии проникнуть в самый ее центр»5.

Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 143.

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1900. С. 243.

Chrobák D. Cesta za umenlm. Bratislava, 1957. S. 10.

Ibid. S.U.

Ibidem.

Близки суждениям «философов жизни» высказывания Швантнера, запечатленные в его дневниках. Некоторые положения немецкого философа он развивает. Так, исходя из шопенгауэровского тезиса о том, что задача искусства -поиск «объекта созерцания», Швантнер как бы продолжает его мысль, подчеркивая творческое, созидательное начало в искусстве, роль взаимодействия искусства и действительности: «...искусство не может быть лишь верным отражением действительности, оно должно бьггь светом, звездой, указывающей художнику путь, выходом из той действительности, которая давит на него; одновременно оно должно открывать перед ним смысл этой действительности, придавать ему силы, отваги вновь окунуться в эту жизнь, вновь преодолеть действительность, то есть неустанно преобразовывать ее, созидать, способствовать движению»1. Резко возражает Шопенгауэру словацкий писатель по поводу тезиса о том, что «мир есть представление» Он пишет: «Мир есть представление? Нет. Мир есть действительность. Такая же, как я, ибо она может существовать и без меня, она существовала до меня и будет существовать после меня. Я не могу допустить и мысли о том, что все, что окружает меня, и что я хорошо знаю, - лишь продукт моего воображения» и т. п.2.

Наряду со стремлением натуристов в статьях, письмах, интервью, дневниковых записях выразить свое отношение к философии иррационализма, попыткой осмыслить отдельные положения работ Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, воздействие идей «философии жизни» прослеживается в самом творчестве писателей, его концентуальном содержании и поэтике. Как показал анализ, натуристы актуализировали, переосмыслили и воплотили в произведениях многие положения «философов жизни». Прозорливо предвидя кризис цивилизации, они противопоставили ей возвращение к первозданной природе, «естественную» жизнь человека, которую они предпочли современной действительности. Следствием трансформации психосоциального конфликта в универсальный стало не просто изображение единения человека с природой: природа превратилась в равноправного «героя» произведений. Нередко писатели наделяли персонажей, обладающих незаурядным даром интуиции, «тайными способностями» к духовному контакту с природными силами (Ергуш Лапин - персонаж трилогии Онд-рейова, Зуна - героиня романа Швантнера «Невеста горных лугов» и др.).

Открыв новое направление в раскрытии традиционной для словацкой литературы деревенской тематики, которое предполагало отказ от рассмотрения ее преимущественно в социальном аспекте, натуристы обратились к воссозданию «изначальной глубины бытия» (Бердяев), его универсальных ценностей, космического смысла (по Шопенгауэру «вечных идей»). Это в свою очередь позволило им отобразить различные аспекты личности и человеческого бытия в русле идей «философии жизни» (например, двухступенчатая модель человеческого существования, предполагающая, по Бергсону, наличие «закрытых» и «открытых» душ; ницшеанское допущение достижения человеком высшей стадии развития - че-ловекобога или «сверхчеловека», а также его мысль о соединении в человеке воедино «творца» и «твари», слиянии божественного и сатанинского начал и др.).

1 5уаШпег Я [Ше^пу с1епп1к. ВгаШЫа, 2001. Э. 126.

11Ы(1. 163.

Таким образом, для натуристов характерен новый подход к изображению человека, смыслу его существования и законам бытия, которые в их представлении имеют трансцендентный характер, а, следовательно, не подвластны разуму, средствам логического анализа. В соответствии с библейскими истинами все происходящее виделось им величинами преходящими, относительными, сиюминутными - настолько глобальным, божественным считали они предназначение человека.

Восприняв ницшеанскую идею «вечного возвращения», писатели предложили ее как вариант возвращения к природе, что, по сути, составило концептуальную основу прозы натуризма. Помимо философского плана они воспользовались этой идеей и на формальном уровне, что определило архитектонику многих произведений, их сюжетную схему (лиро-эпическая поэма Л. Ондрейова «Мартин Ноциар Якубовие» и его трилогия, повести Д. Хробака «Дракон возвращается» и «Тройка гнедых» М. Фигули, романы Ф. Швантнера и др.).

Вместе с тем в концепции данного течения нашло свое отражение и толкование идеи «вечного возвращения» Бергсоном, как бы «разомкнувшим» круг Ницше и представившим мир в виде раскрученной спирали. Этот принцип «открытости» личности, предполагающий движение к самосовершенствованию, оказался также близок натуристам (повести «Дракон возвращается» и «Тройка гнедых» Хробака и Фигули, романы Швантнера «Невеста горных лугов» и Ондрейова «Юность разбойника» и «Ергуш Лапин»),

Таким образом, в философской концепции и поэтике многих произведений натуризма нашли свое отражение приведенные выше положения «философов жизни». Это подтверждает, в частности, сопоставительное исследование лиро-эпической поэмы Лгодо Ондрейова «Мартин Ноциар Якубовие» (1932) и «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше (первый раздел данной главы). Близость двух произведений проявляется на разных уровнях (философская основа, идейно-тематический план, сюжетная схема, жанрово-стилевые особенности, отдельные мотивы, образы, текстовые совпадения). В обоих произведениях показано стремление героев разорвать сковывающие их путы обыденности, посвятить себя поиску правды, смысла жизни, который в итоге они обретают в себе, в собственном совершенствовании. Искания героев ведутся как бы в замкнутом круге, в рамках идеи «вечного возвращения» к истокам. Как и герой Ницше, который находит смысл жизни на Земле, персонаж Ондрейова завершает свой путь за Познанием возвращением к Земле-Матери, образ которой получает в его изображении космические масштабы. Одновременно ондрейовская версия человека с его тяготением к Правде, Добру, Справедливости отчасти близка народным представлениям о «збойничестве»1, сохранившемся в словацком фольклоре. Свое дальнейшее развитие мотив «збойничества» получает в трилогии писателя «Солнце взошло над горами», герой которой обретает себя, лишь возвратившись домой, к матери, Земле.

Иные варианты идеи «вечного возвращения» и их реализации на уровне структуры текстов характерны для романа Ф. Швантнера «Невеста горных

' Збойник, збойництво (сл. гЬсуп1к, гЬсдшс^о) - разбойник, разбойничество. Яношик - реальное лицо словацкой истории, «справедливый», «благородный» разбойник, который «у богатых отбирал, бедным разлавал».

лугов» (написан в 1943, опубликован в 1946), повестей «Тройка гнедых» (1940) М. Фигулп и «Дракон ЕОЗЕращаетс.т» (1943) Д. Хробака. Во втором разделе главы — «Повесть Доброслава Хробака "Дракон возвращается" сквозь призму "философии жизни"» - отмечено, что трактовка данной идеи скорее приблгеке-на к позиции Бергсона - как в плане отрнцапия положения о «круге», так и нового понимания времени, которому французский философ придал статус психологического переживания. В этих произведениях возвращение героев всегда влечет за собой целую цепь новых событий, оказывающих воздействие на их личность, в чем-то меняющих ее, что вполне согласуется с положением Бергсона о «новизне». К примеру, герой романа Швантнера на протяжении всего произведения не может избавиться от груза прошлых воспоминаний, хотя на это его ощущение наслаивается иной жизненный опыт. Так называемое «субъективное» время, которое Бергсон обозначил как «длительность», включив в него трансцендентное понятие памяти, становится организующей формой познания жизни для героини повести Хробака. Груз прошлого неотступно следует за персонажем повести Фигули, хотя события, которые он переживает в настоящем, способствуют не только развитию этого прошлого, но и открывают перед ним двери в будущее.

Одна из основных проблем, которой серьезно интересовался Хробак, -личность человека, ее судьба и предназначение в мире. Об этом шла речь в его литературно-критических работах, а также в повести «Дракон возвращается», где мотив судьбы, или, по Шопенгауэру, «воли» является ключевым. Предопределенность характера и судьбы главного персонажа повести - Дракона, в образе которого отчетливо прослеживаются черты ницшеанского «сверхчеловека», вполне согласуется с идеей немецкого философа об определяющей роли судьбы, врожденности, изначальной заданности человеческого характера, его порывов и добродетелей, его «иррациональности, вытекающей из воли, проявлением которой служит тот или иной человек». Противостояние Дракона и жителей деревни, движимых слепой, бессознательной жизненной силой (но Шопенгауэру, «волей к жизни, которая действует там, где ею не руководит познание»), составляет основу конфликта повести. Однако в отличие от соперника Дракона - Шимона, в образе которого писатель реализует шопенгауэровский тезис о «раздвоении» воли, «голодной» воле, которая «пожирает самое себя» и служит источником бесконечных страданий (герой страдает от неспособности доказать окружающим, что он может изменить что-то в этой жизни), для Дракона важнее всего - собственное ощущение себя, нежели то, что думают о нем люди. Разграничивая понятия «что есть человек» и «чем человек представляется», немецкий философ подчеркивал, что «правильная оценка того, каков человек внутри себя и для себя самого, в сравнении с тем, чем он является просто в глазах других людей, должна много способствовать нашему счастью»1.

Резко выступая против зависимости человека от мнения окружающих, которое нередко делает человека несчастным, Шопенгауэр утверждал, что именно эта зависимость и «дает начало чувству чести». Однако в противовес мнению философа, провозгласившего невозможность восстановления утраченной чести, Хробак, как бы разрушая миф о предопределенности судьбы, предлагает читате-

1 Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости // Шопенгауэр А. Избранные произведения. М., 1992. С. 228.

лго вариант восстановления чести и доброго имени. На свой лад трактует писатель и идею «вечного возвращения» Ницше, которая функционирует лишь на уровне композиционной структуры. Что же касается характера героя, то в этом случае данное положение не имеет силы, так как ницшеанский круг оказывается разомкнутым, развитие идет по спирали. Ницшеанские «песочные часы бытия» как бы фиксируют не только появление и исчезновение персонажа: они напоминают о вечном единении природы и человека. Не случайно в конце повести Дракон, подобно Заратустре, уходит именно в горы, чтобы там обрести гармонию.

Созвучны идеям Шопенгауэра и некоторые философские раздумья Швантнера, реализованные им в романах «Невеста горных лугов» и «Жизнь без конца» (написан в конце 40-х годов, издан в 1956 г.). (Эта проблема рассмотрена в третьем разделе - «Отражение идей Артура Шопенгауэра в творчестве Франтишека Швантнера».) Сопоставление отдельных положений шопенгауэровской философии с идеями, воплощенными в этих произведениях, позволяет сделать вывод о том, что словацкий писатель попытался художественно воплотить ход мыслей немецкого философа, изложенных им в труде «Мир как воля и представление». При этом он многое дорисовал в своем воображении как мыслитель и художник. Это касается, например, такого понятия как «Майя», «пелена Майи», «покрывало Майи», восходящего к древней и средневековой индуистской и буддистской философии и активно используемого Шопенгауэром. Его наиболее распространенное смысловое значение - иллюзорность всего происходящего в мире, скрывающего под видимым многообразием свою истинную сущность. «Иллюзия», «видимость», «обман» - вот основной смысл понятия «Майи», с которым Швантнер был хорошо знаком и которое попытался по-своему реализовать. В «Невесте горных лугов» он воплощает эту идею в образе главного персонажа, Либора, избавляющегося от иллюзий, связанных с Зуной, к которой он питает чувство возвышенной, «идеальной» любви. Прозрение героя в его отношении к девушке, открытие в ней «человеческой телесности», как бы означает падение с его глаз «пелены Майи», что вполне согласуется с положением Шопенгауэра о возможности перевоплощения любовного чувства, о котором идет речь в его «Метафизике любви». Следуя за Шопенгауэром, Швантнер проводит своего героя через познание и удивление к осознанию высшей жизненной мудрости, состоящей в необходимости смирения. В более широком плане понятие «покрывало Майи», согласно индийским учениям Веды и Пураны, на которые ссылается немецкий философ, означает действительный мир, представляющий собой не что иное, как сон. Будучи трансцендентной реальностью, внешний мир, существующий как представление и обусловленный субъектом, не позволяет провести резкую грань между жизнью и сном. Восприняв это суждение Шопенгауэра, Швантнер передает состояние героя, освобождающегося от иллюзий, с помощью перемежающихся картин реальной действительности и фантастических видений, снов в духе сюрреализма. Причем границы между ними едва просматриваются.

В романе «Жизнь без конца» находит свое отражение и положение Шопенгауэра о познании мира. «Истинное философское воззрение на мир выводит нас за пределы явления, - писал философ, - не спрашивает, откуда и куда и за-

чем, а всегда и всюду интересует его только что мира»'. Начав свое произведение с Еопроса <лто тамг ;:зпнь?-, Швантнер пытается отБепггь на него с помощью метафорического образа <скизни-реки». Один из вариантов ответа, который он предлагает, - восприятие жизни как природной субстанции. Жизнь, по Швантнеру, - это ток жизненных сил, стремительное течение, одолевающее на своем пути все преграды, обладающее способностью исчерпывать себя и самообновляться.

Вполне согласуется с шопенгауэровской философией и трактовка Швант-нером характера главной героини романа Паулинки, судьба которой во многом предопределена врожденными свойствами ее характера, в том числе развитым эротическим чувством. В связи с понятием «Майи» Шопенгауэр отмечал, что воля есть «бесконечное стремление», что природа диктует человеку постоянную неудовлетворенность достигнутым, неуемность в желаниях. Показав это в образе Паулинки, Швантнер, как бы вслед за Шопенгауэром, ведет ее к познанию через страдания. Вместе с тем идея жизни-реки материализуется в метафорическом образе жизни-поезда, олицетворяющего собой течение времени, что в свою очередь уже не укладывается в шопенгауэровскую схему жизненного круга.

Таким образом, натуристы, опираясь на философские постулаты Ницше, Шопенгауэра, Бергсона, используя идеи «философии жизни» при решении собственных творческих задач, по-своему переосмысливают их, нередко идут дальше, как бы раздвигая рамки этих учений, пытаясь найти ответы на вопросы человеческого бытия.

Прояснить особенности натуристической прозы в философском и эстетическом плане помогает и анализ процесса взаимодействия творчества словацких писателей с зарубежными литературами, который проведен нами в четвертой главе диссертации - «Влияние европейских литератур». Кроме национальных традиций, фольклора, философских идей творчество натуристов сформировалось под влиянием творчества западноевропейских авторов. Осознав, что исторически обусловленная «герметичность», присущая словацкой литературе XIX века, в современных условиях становится сдерживающим фактором ее развития, литераторы стремятся к активизации творческих контактов с литературами других стран, в первую очередь с европейскими. Уже в 30-ые годы критик III. Крчме-ры с удовлетворением констатировал: «можно утверждать, что в творчестве молодых находят свое отражение все самые значительные течения современной Европы»2.

Натуристы не были в стороне от этих процессов. В своих высказываниях они подчеркивают необходимость освоения зарубежного художественного опыта, говорят о его воздействии на собственное творчество. Например, М. Фшули, размышляя о близких ей по духу писателях натуристах, отмечала, что эта группа «была «крепко привязана к словацкой земле и что она не могла игнорировать национальные литературные традиции, на которых ее представители воспитывались. Но она не могла игнорировать и современные течения мировой литературы, содержащие предпосылки для возрождения искусства вообще»3.

1 Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. С. 18. г KrSmiiy S. Slovenski pritomnosf literima a umelecki. Praha. 1931. S. 24. 5 Na slovo s Margitou Figuli // Slovenski pohFady. 1968. С. 1. S. 4.

На протяжении длительного времени в центре внимания словацкой критики находилась проблема влияния зарубежных литератур на творчество Д. Хро-бака. Мы рассмотрели ее в первом разделе главы - «Творчество Доброслава Хробака в свете дискуссии о плагиате». Столь большим вниманием к своему творчеству писатель был обязан Й. Феликсу, выступившему в 1938 году со статьей «Зависимость литературных трудов Доброслава Хробака от зарубежных образцов (дополнительные замечания к книге Доброслава Хробака "Приятель Яшек")», в которой он обвинил писателя в плагиате. В качестве источников заимствований Феликс называл произведения Ж. Жионо (для рассказа «Приятель Яшек»), К. Гамсуна (для рассказа «Маленькая повесть»), Л. Франка (для рассказа «Возвращение Ондрея Балажа»), Г. Банга (для рассказа «Силуэт») и т. п. Проанализировав ход дискуссии, в частности, выступления практически всех критиков, мы убедились в субъективности оценок как самого Феликса, так и некоторых других ее участников. Мы разделяем точку зрения критиков, которые посчитали обвинения, высказанные в адрес Хробака, безосновательными (М. По-важан, М. Бакош, А. Мраз, М. Пишут, Я. Грегорец, В. Кохол и др.). Эти критики подчеркивали, что мировая литература знает немало случаев, когда «разрабатывались одни и те же сюжеты, и никому и в голову не приходило говорить о плагиате, поскольку там всегда была оригинальная творческая работа» .

Эту мысль подтверждает сопоставительный анализ текстов. При его проведении мы опирались на положение российского ученого С. В. Никольского о том, что «внимание исследователей должны привлекать не только сами факты контакта, не только черты сходства сопоставляемого явления, но и их различие, без которого, строго говоря, вообще не может возникнуть никакого контакта. Выявить, в чем состоит это различие, - одно из наиболее необходимых условий, позволяющих затем увидеть и возникновение новых ценностей...»2.

Сопоставительный анализ рассказа Хробака «Силуэт» (по мнению Феликса, он был «списан с Банга») с прозой датского писателя показывает, что в данном случае Хробак скорее отдал дань традициям национальной литературы (внутринациональному влиянию), в частности, творчеству словацких символистов, прозе И. Краско, нежели своему скандинавскому коллеге. Об этом свидетельствует не только атмосфера лиризма, отражение эмоционально-чувственного восприятия мира, тончайших нюансов человеческой психологии, но и само обращение к жанру психологического этюда, фрагментарность композиционной структуры, символика образов и мотивов, импрессионистически-символистский характер пейзажных зарисовок, напоминающих словесную живопись и т. п.

Творческий характер восприятия подтверждает сопоставление текстов рассказа Хробака «Возвращение Ондрея Балажа» и повести Л. Франка «Карл и Анна». Сходство этих произведений проявляется на уровне тематики, сюжетных ходов, характеров персонажей, отдельных ситуаций, что свидетельствует об определенном импульсе, полученном словацким писателем от немецкого автора. В свою очередь повесть Франка через адаптацию ее Хробаком оказала художественное воздействие на новеллу Ф. Швантнера «Игры всевышнего». Однако

' К0БЮ1п^ А. Ро Шегйгпч айге РеПх-СЬгоМк // Ро1Шка 8. 1938. С. 9. Б. 112.

2 Никольский С. В. Литературные связи и возникновение новых художественных ценностей II Литературные связи и литературный процесс. М., 1986. С. 98.

оба словацких прозаика не механически усвоили, а творчески переосмыслили, обогатили собственным "лжзкгнным и художественным опытом воспринятое, модифицировали его.

Это подгвер;кдает иная функциональность фактора войны у Хробака и Швантнера в сравнении с Франком. Взяв за основу произведений довольно типичную для военных лет ситуацию, прозаики интерпретируют ее по-разному. У немецкого автора война - фон, на котором разворачивается история любви, а события, связанные с ней, лишь помогают утвердить идею естественного права человека на счастье. У словацких писателей на первый план выступает философское осмысление военной тематики. Они «раздвигают» узкие рамки конкретных историй, выводят читателя на более высокий, обобщенный уровень повествования, заставляют посмотреть на человека и на все, что с ним происходит, с точки зрения философской. В итоге все события воспринимаются не только в плане развития конкретных сюжетных линий, но и как попытка найти ответы на вопросы, имеющие общечеловеческий смысл. Таким образом, в основном сохранив сюжетную схему Франка, систему персонажей, каждый из писателей по-своему расставляет акценты, трактует образы героев, которые обретают национальный колорит.

Инспирирующее значение для прозы натуризма имело творчество К. Гам-суна. Наиболее сильное воздействие норвежский писатель оказал на Ф. Швантнера, который и сам неоднократно указывал на это. Данная проблема рассмотрена в разделе «Франтишек Швантнер и Кнут Гамсун». На первый взгляд может показаться, что творчество двух писателей, представляющих такие разные литературы и принадлежащих к разным историческим и художественным эпохам, трудно сопоставимо. К тому же один - буквально купался в лучах всемирной славы, им зачитывалась Европа, в том числе и Словакия, еще в начале прошлого столетия. Имя другого - мало о чем говорит европейскому читателю, хотя у себя на родине, в Словакии, он пользуется большой популярностью.

Отношение Швантнера к Гамсуну на протяжении всего творчества менялось. Постепенно отказавшись от прямых заимствований, он перешел к творческому осмыслению произведений Гамсуна, их философской основы и поэтики. Кроме того, творческая эволюция Швантнера довольно близка гамсуновской: оба писателя прошли через схожие этапы развития - философского и эстетического. В значительной степени Швантнер повторил Гамсуна и в своем отношении к отечественным и зарубежным литературным традициям. Так, на начальном этапе творчества оба прозаика отдали дань натурализму, что подтверждает сравнительный анализ романа Гамсуна «Голод» и рассказа Швантнера «Первый снег». Позже, испытав воздействие «философии жизни», они прошли через сложные периоды философских исканий, направленных на постижение тайны человека как части природы, мироздания. Эти поиски отражены в романах Гамсуна «Мистерии», «Пан», сходство с которыми можно обнаружить в рассказах Швантнера начала 40-х годов и в романе «Невеста горных лугов». Вслед за Гамсуном Швантнер шел по пути осмысления универсальных жизненных процессов. То, что в своих исканиях он опирался не только на национальный фольклор, народные сказки, легенды, предания, но и на Гамсуна, подтверждает поэтика романа «Невеста горных лугов», который «соткан» из догадок, предпо-

ложений, недомолвок, формирующих общую атмосферу произведения. При этом самой удивительной и непостижимой тайной для Швантнера, как и для Гамсуна, остается мистерия любви, сопровождающаяся легендой о цевнице Пана (у Гамсуна) и легендарном Духе гор (у Швантнера).

Однако в отличие от Гамсуна Швантнер верил в гармонию мира, путь к достижению которой, по его мнению, лежит через слияние с природой, ибо она одна способна одарить человека мудростью и душевным покоем. Поэтому швантнеровской Зуне, в характере которой одерживает верх природное начало, не свойственны метания Эдварды Гамсуна. Определенное сходство в плане философском и эстетическом прослеживается между последними романами Гамсуна («Соки земли», «Последняя глава»), построенными по принципу жизненного потока, и «романом-рекой» Швантнера «Жизнь без конца».

Наряду с Гамсуном значительное влияние на словацких натуристов оказали произведения представителя франкоязычных кантонов Швейцарии Ш.-Ф. Ра-мю. «Словацким Рамю» нередко называют Швантнера. И хотя в этом определении есть немалая доля преувеличения, однако воздействие Рамю на словацкого писателя вряд ли можно подвергнуть сомнению, что мы и попытались доказать в разделе «Соотношение реального и фантастического в новелле Франтишека Швантнера "Пиарги" и повести Шарля-Фердинанда Рамю "Дерборанс"», проведя сопоставительный анализ произведений, их философского смысла, сюжетной схемы, характеров персонажей, некоторых художественны приемов.

Как и Рамю, Швантнер обращается к вечным проблемам бытия, которые он освещает на примере жизни обитателей отдаленной горной деревушки с их приверженностью к патриархальным ценностям. Основу сюжетов обоих произведений составили события, связанные с природными катаклизмами. Рамю, вероятно, использовал историю, описанную в швейцарской газетной хронике (ее достоверность автор подчеркивает обращением к «Географическому справочнику»). Швантнер опирался на слухи, ходившие в ту пору среди словаков, по поводу катастрофы, случившейся где-то в горах, а также на произведение А. Гудцовского «Провалившаяся деревня», опубликованное в журнале «Розвой» (1926-1927).

С самого начала повествования оба автора стремятся придать описываемым событиям внешне достоверный характер. С этой целью Рамю использует в качестве эпиграфа выдержку из справочника; Швантнер начинает свое повествование с непосредственного обращения к читателю, приглашая его с помощью географической карты совершить путешествие по местам, ведущим к Пиарги -долине, где, как выясняется позже, произошел сход снежной лавины. Рамю обращается с аналогичной просьбой к читателю дважды: первый раз, когда катастрофа только что произошла, и никто из жителей близлежащих деревень о ней еще не знает, второй раз - в самом конце повести.

Реальное, достоверное отображение событий Рамю и Швантнер сочетают с фантастикой, условностью, а порой и притчевым началом. Читателям предлагаются две версии происшедших катастроф - действие природных сил или вмешательство сил сверхъестественных, потусторонних. Обе версии реализуются в сюжетных планах произведений, определяя их структуру, а также стилистику, лексические и синтаксические уровни текстов. Если Рамю больше

склонен объяснить его природными аномалиями, рассказ о которых формирует реальный план изображения, то ШЕОнгкер в основном приписывает случившееся дейсгв1по сил сверхъестественных, отдаст предпочтение условному плану повествования. Постепенное разрушение границы мезкду реальным и фантастическим, их слияние, мистификация реальных событий в новелле «Пиарги» приводит к том}', что все происходящее как бы погружается во тьму бессознательного. Возникшая «напряженность» между реальным и фантастическим, их слияние, а затем победа последнего формирует атмосферу тайны в произведении. Таким образом, отличие новеллы Швантнера от повести Рамю заключается не только в «количественном» соотношении реальпого и фантастического начал, но и в самом характере их взаимодействия. Во многом это объясняется склонностью словацкого писателя к антропоморфизации природных явлений, наделение их психологическими функциями.

Сопоставительный анализ произведений словацких натуристов с прозой Л. Франка, Г. Банга, К. Гамсуна, Ж.-Ф. Рамю свидетельствует о том, что зарубежные литературы послужили для них важнейшим источником вдохновения. На примере произведений Хробака и Швантнера было показано, что их связь с произведениями упомянутых авторов, основанная на конвергентном отношении, одновременно включает в себя и дивергентные тенденции, проявившие себя в переосмыслении, трансформации многих компонентов оригинала в соответствии с национальными традициями, собственным мировоззренческим и художественным опытом. Наличие фактора влияния, то есть контактно-генетической сферы, однако, не исключает и присутствие типологического сходства, что позволяет определить характер связей между натуристической прозой и произведениями западноевропейских авторов как типологическо-контактный. Тем самым подтверждается положение Д. Дюришина о том, что «...было бы неправильно при сравнительном изучении ограничиваться только одним - генетическим или типологическим аспектом (как это нередко бывает), потому что установление генетических контактов немыслимо без знания типологических схождений и наоборот»1.

Пятая глава диссертации - «Особенности поэтики» - посвящена исследованию наиболее значимых для натуризма как художественной системы ее основных составляющих.

До сих пор практически оставалась не исследованной эволюция поэтики трилогии Л. Ондрейова «Солнце взошло над горами» («Юность разбойника», 1937, «Ергуш Лапин», 1939, «На земле твои звезды», 1950), идейный замысел которой определяется идеей «пути за познанием», воплощенной Ф. Ницше в произведении «Так говорил Заратустра». В трилогии Ондрейов обнаружил тяготение к двум родовым формам - лирике и эпике, что проявилось в сочетании поэтической образности, ярко выраженного субъективного начала и эпизации повествовательной структуры.

Переосмыслив поэтику символизма, который питал раннее творчество Ондрейова, в свете представления о приоритете природного начала в человеке и, соответственно, в духе поэтики натуризма, автор повести «Юность разбойника»

1 Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. С. 195.

вполне вписался в общий процесс развития словацкой прозы 30-х годов с характерной для нее экспрессивно-романтической окрашенностью. Это подтверждают такие ее особенности как «архаизация проблем», реализуемая с помощью принципа «обратной перспективы», «природный» характер конфликта, мотивы тайны, «збойничества», синкретизм, являющийся важнейшим смысловым и формообразующим фактором и определяющий жанровую форму произведения, которая сочетает в себе признаки сказки, баллады, легенды с чертами реалистической повести, совмещение реального, романтического и фантастического планов изображения, активность природного времени, символика замкнутого пространства и др.

Во второй части трилогии (роман «Ергуш Лапин») по мере активизации в тексте социального начала натуристическая концепция Ондрейова и соответственно его поэтика претерпевает изменения. Произведение свидетельствует об устойчивости интересов автора к «вечным», метафизическим проблемам бытия и в этой связи о дальнейшем использовании поэтики мифологизирования, а с другой стороны, подтверждает возрастающую роль социальной проблематики, в результате чего конфликт обретает реальное смысловое наполнение. Автор «подключает» героя к социально-историческому плану изображаемых событий. Продолжая свой путь за познанием, Ергуш Лапин не просто вступает во взрослую жизнь: он становится свидетелем и участником исторически значимых событий (Первая мировая война, образование Чехословацкой Республики). Пространственные координаты действия меняются довольно быстро и часто (дом, селение, город, фронт, казармы, тюрьма). С этой чередой мест обычно связан реальный план изображаемых событий. Мифический же, как правило, связан с изображением горной местности с ее таинственностью и загадочностью. Наряду с этими пространственными обозначениями, в романе присутствует еще и иной пространственный уровень (горы - равнина - долина), принадлежность к которому призвана символизировать определенные аспекты характера героя (разбойник - солдат - крестьянский сын). Так, его качества «збойника» обычно проявляются в горах. Ергуш-солдат, как правило, изображается на фоне равнины: открытость пространства олицетворяет опасность, которой подвергается персонаж на войне. Наконец, замкнутое пространство долины, где расположен родительский дом и где он - просто крестьянин и сын, как бы служит символом надежности, защищенности этого мира от внешней опасности.

По мере приобщения героя к социально-историческому плану изображаемых событий мифологическое начало в произведении ослабевает. Однако в восприятии окружающего мира главный персонаж романа остается прежде всего человеком, которого сформировала природа и мироощущение которого призвано символизировать «естественное» сознание, «универсальную всечеловеч-ность» характера. Писатель проводит Ергуша Лапина через испытания социальной действительностью с тем, чтобы показать, как реагирует па нее «естественный» человек, и вместе с тем - продемонстрировать способность этого человека защитить человеческое «естество» от негативных сторон цивилизации. В этой части трилогии мир «естественного» человека, для которого характерно единение с природой, является положительным полюсом, служит источником лиризма. Вторжение же в этот мир цивилизации, ее негативная роль в жизни героя,

формируют эпический и драматический планы изображения. В свою очередь совмещение этих планов, т. е. своеобразный сппкретпзм повествовательной структуры, становится источником поэтической атмосферы, которая призвана воплотить идею призрачности существования первозданного, шолированного от цивилизации мира. Эволюцию поэтики подтверждает развитие мотива «збойничества», который является центральным в трилогии и который, как показывает автор, в новых исторических условиях функционирует по-новому: он призван символизировать протест против социальной несправедливости и войны. «Збойнический» миф разрушен, он исчерпал себя. На смену ему приходит реальная действительность.

Таким образом, рассказ о судьбе главного героя во второй части трилогии - это своего рода современный вариант «Одиссеи». Для его воплощения Ондре-йов использует прием повторяемости определенных ситуаций и ролей, технику сквозных мотивов (повторы отдельных образов, мотивов, фраз, слов и т. п.), к которой автор прибегал уже ранее и которая компенсирует фрагментарность сюжета, «скрепляет» мозаику глав в единое целое. Однако теперь развитие этих мотивов отражает еще и направленность и характер основного конфликта.

Дальнейшая эволюция поэтики Ондрейова проходила в условиях послевоенной словацкой действительности (роман «На земле твои звезды»), для которой характерна идеологизация художественного творчества. Стремясь соответствовать духу времени, требованиям, которые предъявлялись к литературе, Ондре-йов отходит от натуризма, отдает предпочтение социально-документальному началу, соцрсалистичсским принципам отображения действительности. Это, в частности, проявилось в новой трактовке мотива «вечного возвращения», присутствующего в двух книгах. Если ранее писатель, подвергая героя испытаниям, в том числе с помощью нарушения привычных связей с домом, родными, друзьями, не допускал его отторжения от природы, истоков, что делало его возвращение всегда возможным, свидетельствовало о жизнеспособности характера, то в последнем романе традиционные связи не просто нарушаются, но и обрываются. Автор фактически исчерпал внутренние резервы дальнейшей реализации судьбы персонажа, которому в последнем романе трилогии отведена лишь эпизодическая роль, что исключает и возможность его влияния на поэтику. Вместе с исчезновением «збойнического» мотива утрачивается ощущение поэзии мира, исчезает романтика. По мере творческой эволюции писателя романтическое восприятие действительности вытесняется ее социальным осмыслением; все отчетливее вырисовываются признаки кризисного состояния общества, что в свою очередь способствует активизации реально-достоверных способов изображения жизни, которые постепенно возобладали над поэтикой мифологизации. Меняется атмосфера произведения, его поэтика: она лишается сказочно-мифологического начала, роман обретает черты хроники, репортажа. Разрушив один миф, Ондрейов находит новый - о безграничной власти истории, которая играет человеком, распоряжается его судьбой по своему усмотрению. Таким образом, в поэтике творчества Ондрейова нашла свое отражение историческая судьба прозы натуризма.

Важнейшим слагаемым поэтики натуризма является наличие библейских реминисценций, призванных не просто помочь читателю прочувствовать всю

силу противоборства Добра и Зла, но и уверовать в неизбежность поражения последнего. Особенно значима их роль в творчестве М. Фигули, что мы и пытались показать в разделе «Творчество Маргиты Фигули 30-40-х годов и библейский текст». Анализ новеллистического творчества Фигули, а также ее повести «Тройка гнедых» и романа «Вавилон» (написан в начале 40-х годов, опубликован в 1946 г.) показал, что библейское начало фактически составило цементирующую основу творчества Фигули 30-40-х годов и что оно носит многофункциональный характер. Влияние Библии проявилось практически на всех уровнях произведений, начиная с философской концепции, жанровой формы, тематики, сюжета, отдельных мотивов и заканчивая стилем, системой символов, ритмикой и интонационным строем. При этом наиболее важной представляется роль Библии в создании так называемого второго плана, то есть философского содержания, формирующего символико-аллегорический подтекст исследуемых произведений, придающий им универсальный, вневременной смысл. В итоге прочтение авторских текстов сквозь призму Священного Писания способствует более глубокому осмыслению его философской и эстетической составляющих. Различна сама мера библейского влияния на творчество Фигули: от варьирования библейских сюжетов, сюжетных ходов, мифов, изречений до прямых заимствований, аллюзий, повторений.

Библейские истины составили основу многих новелл Фигули 30-х годов, определив нравственный кодекс персонажей («Ветки», «Такая история», «Голубое поселение» и др.). Библейские сюжеты, образы, мифы помогли ей философски осмыслить тему любви, показать в ней неизменное, вечное начало, воспеть естество этого чувства, затронуть тему греховности («Ревекка», «Искушение», «Экстаз», «Глоток дурмана», «Три ночи и три дня» и др.). Рассматривая различные варианты греховности, Фигули показывает, как герои, следуя библейским заповедям, а порой и нарушая их, нередко изначально руководствуются благими намерениями («Водоворот», «Горстка тепла»). Ставя их в ситуацию искушения, она оставляет для них возможность противостоять греховности, сделать иной выбор (Петр из «Тройки гнедых», персонажи романа «Вавилон»),

Воссоздавая в «Тройке гнедых» философскую схему противоборства Добра и Зла (Петр, Магдалена - Запоточный), Фигули заимствовала из Библии как имена персонажей, так и смысловое наполнение образов их носителей, напоминая тем самым о вневременном характере происходящих событий. Так, имя героини и ее образ перекликаются с образом библейской Марии Магдалины, которую Иисус избавил ог болезней и злых духов и из которой изгнал семь демонов1. Соблазненная Запоточным, Магдалена у Фигули обрекает себя на искупительные страдания. И ее после долгих страданий, подобно библейской Марии Магдалине, прощает Бог, даруя счастье.

В качестве антипода библейского Петра следует рассматривать образ главного героя повести. В противоположность библейскому персонажу, которого Иисус упрекает в том, что тот думает «не о том, что Божие, но что человеческое»1, персонаж Фигули - человек набожный. Его общение с Господом воссоздается с помощью вкрапления в текст отрывков молитв, с которыми герой

1 Библия. Новый Завет. Евангелие от Луки. 8:2; Библия. Новый Завег. Евангелие от Марка. 16:9.

2 Библия. Новый Завет. Евангелие от Марка. 14:66-72.

обращается к Всевышнему. Если ученик Иисуса не выдерживает испытаний, а проБерга Еерностыа в итоге оборачивается отречением и предательством, то Петр Фигули, пройдя через все испытания, остается верен своей возлюбленной, сдер;кивает клятву, данную ей. Иначе говоря, он, подобно библейскому Петру, которого Господь прощает, словно становится держателем ключей от грядущего Царства.

Вневременной характер повествованию придает включение в текст библейских мифов, ссылки на метатекст (например, история с женой Лота, оглянувшейся на Содом; уподобление Магдалены женам Авраама, Исаака, Иакова, Давида; соотнесение пути Петра за невестой с мытарствами иудеев, бегущих из Египетского рабства и др.). Частое упоминание тех или иных пространственно-временных мифологем как бы рождает новую модель мира (определение жизни Магдалены и Запоточного как «ада», а перспективы совместной жизни Магдалены с Петром - как некое подобие «рая» и т. п.), воссоздание которой осуществляется с помощью библейских сравнений, отсылок, параллелей, одновременно являющихся мотивацией поведения героев и определяющих стилевую структуру повести. В итоге события, описанные в Священном Писании, воспринимаются уже не как дела давно минувших дней: в новом контексте они становятся своеобразной мерой вещей и все происходящее начинает восприниматься сквозь их призму.

Наполнение произведения «сверхсмыслом» происходит за счет использования библейской лексики, параллелизмов, анафор, повторов союзов, соответствующей ритмики, которые создают особую атмосферу, рождают интонацию, напоминающую торжественность, патетичность библейского текста. Смысловая многозначность повести «Тройка гнедых» обусловлена и введением молитвенных текстов, усиливающих ее сакральный смысл. В полном объеме они присутствовали в первых изданиях книги (40-ые годы). Из более поздних вариантов рукописи по настоянию цензуры они были либо полностью изъяты (например, рамочные сегменты, составленные по законам «молитвосложения»), либо сокращены и переделаны. Одновременно описание событий, прежде носящих религиозный характер, в новом издании обрело реальное наполнение, что в итоге привело к усилению эпической направленности текста. Проведенный нами сопоставительный анализ двух вариантов рукописи показал, что внесенные в текст изменения существенно обеднили его семантическую структуру, в определенной степени лишили его первоначальной атмосферы.

В меньшей степени изменения повлияли на поэтику романа «Вавилон», который по настоятельному требованию цензуры также подвергся переработке со стороны автора. Первое издание книги открывалось изложением притчи о сотворении мира, в которой Фигули давала собственное толкование причин всех несчастий, постигших человечество. Следуя Библии, она видела их в нарушении воли Господа, запретившего человеку вкушать плоды с древа познания Добра и Зла. Акцентируя внимание на философском аспекте изображаемых событий, писательница рассматривала данную проблему в масштабе всемирной истории.

Первоначально роман был задуман как трилогия о возникновении и падении древних государств, о завоевании Иерусалима халдейским царем Навуходоносором, о войне Персидского государства и Вавилонской державы и, наконец, о

распаде империи Кира. Однако затем Фигули ограничилась лишь завершающим периодом существования Халдейского царства, история которого рождает ассоциации с гитлеровской Германией и последующими событиями в Европе. В итоге повествование о крушении Вавилона перерастает в притчу о трагической судьбе одного из могущественнейших европейских государств, крах которого Фигули считала неизбежным. Вместе с тем, в романе нет прямых аналогий с европейскими событиями середины XX века. Сила его эмоционального воздействия заключается в гуманистическом пафосе борьбы против тирании, тоталитарных режимов, теократии, которые неизбежно порождают беды и трагедии.

Идея неизбежности возмездия за Зло, вера в победу Добра и Справедливости, достигается в романе с помощью соединения реального и фантастического планов изображения, конкретных исторических событий с вымыслом, легендой, притчей, что способствует усилению обобщающего смысла исторической метафоры. В этом романе-притче исторические события служат прежде всего отправной точкой, фоном для осмысления философских, политических, нравственных проблем современности.

Основой для воссоздания событий, связанных с трагической судьбой Вавилона, для Фигули послужило как детальное изучение исторического материала, так и библейского текста. Практически все историческое повествование является своего рода иллюстрацией библейских пророчеств Ветхого Завета (Книга пророка Исаии, Книга пророка Иеремии, Книга пророка Варуха, Книга пророка Даниила, Откровение ап. Иоанна Богослова (Апокалипсис) и др.).

Помимо сюжетных схем довольно часто Фигули заимствует из Священного Писания отдельные мотивы, сюжетные ходы, ситуации, образы (история о Ревекке и Исааке, напоминающая знакомство Нанаи с Набусардаром; история Сары и Агари, вызывающая ассоциации с повествованием о бесплодной царице и ее попытке сделать матерью наследника престола наложницу; сюжет о вероломной Телкизе, пытавшейся отнять у своего мужа самое главное - его возлюбленную Нанаи, очень похож на рассказ о Далиле, отрезавшей волосы Самсону -секрет его силы и т. п.).

Определенное воздействие оказала Библия и на стиль романа. Так, использование библейской лексики, прежде всего Песен Соломона, с целью передачи силы и поэзии любви Нанаи и Набусардара не только усиливает эмоциональное звучание текста, но и способствует превращению истории героев в притчу о любви двух сердец.

Таким образом, как показал проведенный анализ, Библия не только помогла писательнице раскрыть философско-нравственные, общечеловеческие проблемы, но и во многом определила эстетический код романа.

Открытость натуризма воздействию различных художественных систем, а также его способность «творить» миф и одновременно разрушать его обусловили такую особенность натуристической прозы, как «игра с пространством», которая ярко проявилась в произведениях Д. Хробака (раздел «"Игра с пространством" в рассказах Доброслава Хробака»). Мифологическое пространство у Хробака неоднородно и функционально, оно определяет философский план и общую поэтику текста, играет важную роль в построении сюжета и раскрытии характеров героев. Во многих новеллах Хробак как бы «поигрывает» с пространством, то «сжимая» его до размеров комнаты, хижины пастуха, деревен-

ского дома, корчмы, могилы, сцены и т. п., то «расширяя» до масштабов города или бескрайних лесов, горных пассивов, ксешческих просторов. Наряду с пространством внешним (локальным) Хробак использует пространство внутреннее (психологическое), которые активно ме;:;ду собой взаимодействуют.

Прострапствеппо-времешшн континуум в прозе Хробака, будучи мифологизирован, астивно взаимодействует и с философским планом произведений. С его помощью писатель пытается осмыслить вечные жизненные ценности, приблизиться к раскрытию тайны мироздания, остающейся, как правило, неразгаданной. Так, при помощи хронотопа он как бы выстраивает особую модель мира (иллюзорно-реальную и условную), своего рода некий «параллельный» мир, призванный поведать читателю о некогда существовавшей «естественной» жизни.

Именно такой предстает действительность в рассказах «Лес», «Мужской разговор», «Последний раз», где она воссоздана с помощью собирательных природных образов (словацкие горы, леса, долины). Это - нетронутый цивилизацией мир словацкой природы, который является олицетворением некоего волшебного царства с присущими ему чудесами. Соответственно герои, населяющие его, живут по законам природы. Они связаны с природой общими стихийными прасилами, наделены демоническими чертами. Все это способствует созданию в произведениях таинственной атмосферы.

Многообразны функции названных выше пространственных характеристик. Так, в рассказе «Лес» пространство играет важную сюжетообразующую роль, связывая в единый узел событийные ряды и одновременно участвуя в обрисовке главного персонажа. Пространственная многомерность в «Маленькой повести» (пространство, где живут герои, пространство древнего мира, пространство мечты, надежды, желания, вертикальное и горизонтальное пространство) призвана раскрыть не только гармонию мира, примат природных инстинктов и чувств, но и идею смены поколений, а также перспективу выхода героев за пределы антропоморфического пространства.

В рассказе «Авель Яриабек» разрушение гармонии мира, связанного с приобщением героя к цивилизации, воссоздано с помощью соотнесения «своего» и «чужого» пространства. Аналогичная картина представлена в новелле «Смекалистая Марта и заботливая Мария», а также в новелле «Приятель Яшек». Однако в отличие от героя предыдущего рассказа, который устремляется из города в деревню, направленность движения персонажей этих произведений иная - спасение для себя они видят в освоении городского пространства. В итоге потеря ими «своего» пространства оборачивается для них трагедиями, ибо город играет в их судьбе роковую роль: заканчивает жизнь самоубийством Мария («Смекалистая Марта и заботливая Мария»), моральное падение, роль проститутки уготована в городе для Этелки («Приятель Яшек»). И все же, как и для Авеля Яриабека, Хробак открывает для Этелки и иную перспективу - возвращение в прежнее пространство, в деревшо, к природе, олицетворяющую собой моральные и духовные ценности. Именно в возвращении ее в лоно природы, к настоящей любви усматривает герой-рассказчик Сойчак единственный способ возрождения человеческой личности. Образу Этелки присуще соединение «природного», «естественного» начала и начала божественного. Дитя природы, она, оск-

верненная (в данном случае город - злая сила, виновник несчастий), остается чиста и уподобляется автором Деве Марии (именно такие ассоциации вызывает ее облик у Сойчака, когда он застает Этелку в комнате проститутки). Символич-на сама сцена переодевания девушки в крестьянские одежды перед возвращением в родной дом (переход из замкнутого пространства комнаты в как бы распахнутый мир природы). Эта сцена носит обрядовый характер, олицетворяя собой освобождение от злых сил, вхождение в мир добра. Вместе с тем, она - приговор городу и его морали, который в дальнейшем подкрепляется романтическим пейзажем, сопутствующим встрече Яшека и Этелки (своего рода вхождение в пространство «райского сада», в мир гармонии).

Иные пространственные характеристики присущи «городским» рассказам Хробака, написанным в экспрессионистской манере («Голые стены», «Силуэт», «Адью, Чарли»), Трагические судьбы персонажей раскрываются в них на фоне замкнутого, локального пространства (больничная палата, комната, сцена), которое, по сути, является для них «чужим».

Таким образом, как показал анализ, отчуждение человека от естественных природных условий жизни (или утрата им «своего», локального пространства) и вхождение в мир цивилизации (или освоение «чужого» пространства), с точки зрения Хробака, ведет человека к физической или духовной гибели. Вместе с тем писатель весьма успешно использует пространственные элементы, детали как для отображения душевного состояния героев, их переживаний, так и для психологических обобщений. При этом внешнее пространство у него обычно подчинено пространству внутреннему.

По мере изменения общественно-политической, литературной ситуации, духовного климата в стране после окончания войны, под воздействием событий послевоенной действительности происходит процесс постепенного разрушения натуризма как системы за счет вторжения в нее элементов иных художественных систем и поэтик. У писателей как бы вызревает «новое ощущение времени» (выражение М. Бахтина), которое диктовало новые темы, проблемы, сюжеты, определяло характеры героев, иной образный строй произведений. Все более возрастала потребность в соотнесении собственных творческих задач с актуальной социально-исторической проблематикой, прежде всего с событиями военного времени. Подтверждением тому могут служить последняя часть трилогии Л. Ондрейова, рассказы Ф. Швантнера середины 40-х годов, а также роман Й. Го-рака «Горы молчат» (1947), исследованию которых посвящен раздел «Разрушение поэтики натуризма (на примере произведений Франтишека Швантнера и Йозефа Горака)». Если в последней части трилогии Ондрейова натуризм как бы уступает место соцреализму, то для концепции и поэтики Швантнера и Горака характерен синтез натуризма, экзистенциализма, реализма.

Ф. Швантнер и Й. Горак изображают героев в условиях пограничной ситуации, связанной с войной, в состоянии духовного кризиса, проявлением которого является страх. Чтобы выйти из этого кризиса, они поставлены перед необходимостью выбора. В рассказе Швантнера «Крестьянин» персонажу во имя спасения человека и собственного «я» предстоит сделать выбор между привычной, спокойной, «естественной» жизнью и потерей всего, в том числе и себя как личности. Воссоздание драматической борьбы, которая происходит в душе ге-

роя, ощущающего «риск решения», писатель осуществляет при помощи сочетания прнтчесого начала с принципами «литературы иден >. Под&гдя Крестьянина к моральному краху, Швантнер не судит п не оправдывает его: таков был выбор самого героя. Он просто возлагает на него всю тяжесть ответственности за содеянное. Пространство рассказа автор «перекрывает» единственным вариантом выбора, который совершает герой. В итоге символический план конфликта переводится в противостояние двух политических сил: «фашизма и человека» (Швантнер), а обычные жизненные ценности теряют всякий смысл и значение. Таким образом, писатель предупреждает об опасности самоустранения в условиях войны, о катастрофических последствиях философии «вседозволенности».

В отличие от Швантнера, «взрывающего» поэтику натуризма как бы изнутри, Горак открыто подчиняет ее идеологическому осмыслению проблемы выбора. При этом он также активно использует поэтику мифологизирования, которая опирается как на фольклорные традиции, так и на традиции христианской мифологии. Поставленный, подобно швантнеровскому персонажу, перед экзистенциальным выбором, герой романа Горака, однако, преодолев себя, встает на путь противостояния злу, олицетворением которого является фашизм. Стремясь наполнить новым историческим смыслом традиционную христианскую мифологию, писатель активизирует позиции исторического времени. А установки «гуманизированного экзистенциализма» подсказывают ему направленность исторического выбора - борьба за освобождение.

Таким образом, поставив своих героев перед лицом предельных ситуаций, «глобальных обстоятельств», писатели ввергают их в состояние мучительных сомнений, нравственного выбора. И каждый из персонажей делает этот выбор сообразно со своими нравственными установками.

Миф о «естественной» жизни, созданный словацкими натуристами, в конце 40-х годов, утратив свою актуальность, прекратил существование. На смену этому мифу пришла его противоположность: «обыкновенная жизнь, как она есть». Поэтому выступление в 1946 году критика Й. Феликса со статьей «О новых путях прозы. Проблема "ангельских земель" в нашей литературе», предупреждавшего писателей о том, что их «дальнейший уход от действительности в ангельские романтические дали ведет в никуда»', оказался не более, чем констатацией уже свершившегося факта, ибо их интерес к проблемам современного общества обрел конкретно-исторический характер, потребовавший нового философского и эстетического выражения.

В заключении подводятся итоги.

Анализ литературного материала показал необоснованность существующей до настоящего времени периодизации литературного процесса исследуемого периода, т. к. исторические рубежи (1918, 1939, 1945, 1948) не отражают основных тенденций развития художественного творчества. Определены такие особенности литературного процесса, как противостояние поколений, оппозиция старшему поколению со стороны молодых литераторов, дифференциация внутри лагеря «молодых», «разветвленный», альтернативный характер литературы, ускоренный темп ее развития, динамика, тенденция к синтезу, активизация процесса «лиризации» и др.

1 Felix J. О novä cesty v pröze. Problim "anjelskych zcmP v naSej litcratüre // Elän XVI. 1946. C. 3-4. S. 6.

Типологический подход к рассмотрению литературного процесса, представляющего собой гетерогенную зону, позволил среди ряда образований (гомогенных зон) выделить в качестве одного из них течение натуризма. Была выявлена совокупность составляющих, характерных для натуризма, содержательная наполненность данного явления, что в свою очередь открыло возможность определения его как системы, обладающей определенным комплексом художественных тенденций и устойчивой (инвариантной) концепцией мира и человека.

Воспринимая натуризм как неотрадиционалистскую разновидность модернизма (неомодернизма), противостоящую авангардизму, мы обратили внимание на некоторые свойства, отличающие эти две тенденции.

Было установлено, что динамика развития натуризма обусловлена факторами общественно-политического и эстетического характера. Творчество писателей натуристов стало выражением протеста против издержек цивилизации, роста социальных противоречий и антидемократических тенденций в стране, против угрозы войны и военной действительности. Возникший как альтернатива реализму натуризм сформировался под влиянием импрессионизма, неосимволизма, «лиризованной прозы», экспрессионизма, а затем подвергся «разрушению» в результате воздействия на него экзистенциализма, надреализма, соцреализма.

Несмотря на существование различных вариантов обозначений исследуемого течения, наиболее правомерным представляется использование термина «натуризм», который не следует смешивать с понятием «лиризованная проза». Оба течения представляют собой самостоятельные в содержательном и формальном планах явления, обладающие специфическими комплексами художественных свойств и инвариантными концепциями мира и человека, но схожие в одном: наличии лирических тенденций, использовании поэтических средств выражения.

Анализ критических и литературоведческих работ показал неравномерность интереса словацкой критики к натуризму, обусловленную особенностями политической и литературной ситуации в стране, духовным климатом в обществе. Несмотря на солидный перечень исследований, многие проблемы находятся в начальной стадии изучения (типологические признаки натуризма, его истоки, эволюция течения, взаимодействие с другими художественными системами, поэтика, структура текстов и др.), другие являются дискуссионными (название течения, характер взаимодействия с европейскими литературами и др.) либо совсем не изученными (значение натуризма для последующего развития словацкой прозы, его место в контексте европейских литератур и др.).

Исследуя проблему генезиса натуристической прозы, мы обратили внимание на четыре его составляющие: философские истоки, фольклор, Библия, зарубежные литературы.

Философские истоки натуризма лежат в области «философии жизни», идей Шопенгауэра, Ницше, Бергсона. Натуристы опирались на них при решении собственных творческих задач, переосмысливали, пытаясь ответить на вопросы общечеловеческой значимости. Эти идеи прослеживаются на содержательном и формальном уровнях, что во многом обусловило специфику произведений, их глубину и ценность.

Достижения западноевропейских литератур, как одного из импульсов, способствовавших ззро:кдгшно п рлзЕИтшо штуристической прозы, творчески переосмысливались, модифицировались словацкими писателями в соответствт с собственным мировоззренческим и художественным опытом. При этом они «укоренились», легли на подготовленную почву, вписались в систему философских и эстетических взглядов натуристов, что позволяет определить характер взаимодействия словацкого натуризма с западноевропейскими литературами как типологическо-контакгный.

Структурный анализ произведений позволил выявить основные свойства поэтики натуризма (фольклорное начало, сочетание мифологического и реального планов изображения, синкретизм повествовательной структуры и жанровых форм, разнообразные формы библейских реминисценций и их функциональность, соединение реального и фантастического начал, своеобразие хронотопа, многообразие и функциональность пространственных характеристик, влияние иных художественных систем и поэтик на натуризм и др.).

Проведенное исследование открывает новые возможности в изучении специфики литературного процесса в Словакии 1920-1940-х годов и отдельных его составляющих, в том числе течения натуризма.

СЛОВАЦКИЙ НАТУРИЗМ

Представители Л. Ондрейов, М. Фигули, Д. Хробак, Ф. Швантнер; ранние произведения Й. Горака, Д. Татарки, П. Карваша

Этапы развития зарождение: середина 1930-х гт. | вершина: рубеж 1930-1940-х гг. | спад: вторая половина 1940-х гг.

Причины возникновения социально-политические; эстетические

Истоки фольклор; Библия; «философия жизни»; европейские литературы

Влияние иных художественных систем «лиризованная проза» неосимволизм 1 при экспрессионизм [ формировании импрессионизм сюрреализм (надреализм) экзистенциализм 1 при соцреализм ] разрушении

Объект изображения (с помощью принципа «обратной перспективы») «архаичная» модель человеческого существования; прамир; естественная патриархальная жизнь; антропоморфизация всего сущего; истории, окутанные тайной

Тематика жизнь горной деревни в аспекте общечеловеческих ценностей

Персонажи жители отдаленных горных деревушек; «открытые души», живущие по законам природы и предков, с развитой интуицией, выраженным божественным началом

Конфликт рациональное — иррациональное | вечно мужское - вечно женское | личность - коллектив

Поэтика лиризм; фольклорное начало; тяготение к условности; сочетание реального и мифологического планов; синкретизм повествовательной структуры и жанров; неопределенность пространственно-временного континуума; разнообразные формы и функциональность библейских реминисценций; сочетание реального и фантастического начал; многообразие пространственных характеристик и их функциональность; притчевость; влияние иных художественных систем и поэтик

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. О жизни во имя жизни (Предисловие) // М. Фшули. Тройка гнедых. M., 19SS. С. 3-18(1 п. л.).

2. О zivote V шепе zivota // Nové slovo. С. 40.198S (0,5 п. л.).

3. Некоторые аспекты поэтики словацкой прозы первых послевоенных лет (тезисы) // XI. Medzinárodny zjazd slavistov. Sbomík. résumé. Bratislava. SAV. 1993. S. 29S-299 (0,2 п. л.).

4. Некоторые аспекты поэтики словацкой прозы первых послевоенных лет // Е. 3. Цыбенко, А. Г. Машкова. Доклады по литературоведению. К XI Международному съезду славистов в Братиславе. Изд-во Московского университета. 1993. С. 29-48(1,5 п. л.).

5. Словацкая литература XX века: новые подходы и оценки. // Актуальные проблемы славянской филологии (материалы научной конференции). Изд-во Московского университета. 1993. С. 119-120 (0,3 п. л.).

6. Некоторые аспекты поэтики словацкой прозы первых послевоенных лет. // К XI Международному съезду славистов в Братиславе. Доклады по литературоведению. Изд-во Московского университета. 1993, С, 167-184 (1,5 п. л.).

7. Словацкая проза 20-40-х гг. XX века (к вопросу влияния и традиций) // Славянские литературы в контексте мировой. Минск, 1994. С. 136-141 (0,3 п. л.).

8. Словацкая литература XX века (попытка нового осмысления). Вестник Московского университета. Филология. Серия 9.1995. № 2. С. 107-116 (0,5 п. л.).

9. Zvlástnosti chronotopov V próze slovenského naturizmu (koniec 30.-40. rokov XX. storoCia) // Pavol Jozef Safarík a slavistika (Zborník príspevkov z vedeckej konfer-encie a dokumentov z oslav 200. Vyrocia narodenia P. J. Safaríka). Presov - Martin. 1996. S. 193-196(0,5 п.л.).

10. Памяти Диониза Дюришина // Вестник Московского университета. Филология. Серия 9.1997. № 3. С. 192-193 (0,2 п. л.).

11. Словацкая «лиризованная» проза (натуризм) в контексте славянских литератур XX века // Македонский язык, литература и культура в славянском и балканском контексте. Материалы международной российско-македонской научной конференции (Москва. 15-16 сентября 1998 г.). Изд-во Московского университета. 1999. С. 224-231 (0,5 п. л.).

12. Франтишек Швантнер и Кнут Гамсун // Вестник Московского университета. Филология. Серия 9.2000, № 1. С. 111-122 (0,7 п. л.).

13. Словацкий натуризм и «философия жизни» // Центральная и Юго-Восточная Европа: литературные итоги XX века. Международная научная конференция 20-22 ноября 2001 г. Тезисы докладов. 2001. Институт славяноведения РАН. С. 36-38 (0,2 п. л.).

14. Философские аспекты прозы словацкого натуризма // Вестник Московского университета. Филология. Серия 9.2002. № 1 (1 п. л.).

15. Словацкая литература первой половины XX века в контексте европейских литератур // Славянские литературы в контексте истории мировой литературы (преподавание, изучение). Информационные материалы и тезисы докла-

дов международной конференции. Изд-во Московского университета. 2002. С. 54-58 (0,2 п. л.).

16. Последнее интервью Маргиты Фигули // Меценат и мир. № 17-18-19-20. С. 542-553 (1 п. л.).

17. Отражение идей иррационализма в словацкой прозе первой половины XX века // Литература, культура и фольклор славянских народов. К XIII Международному съезду славистов. Материалы конференции (Москва. Июнь 2002). Институт мировой литературы РАН. С. 120-133 (0,8 п. л.).

18. Словацкий натуризм и «философия жизни» // Литературные итоги XX века. Центральная и юго-восточная Европа. Институт славяноведения РАН. 2003. С. 180-186 (0,3 п. л.).

19. Соотношение реального и фантастического в новелле Ф. Швантнера «Пиар-ги» и повести Ш.-Ф. Рамю «Дерборанс» // Славянский вестник. Выпуск первый. Под редакцией В. П. Гудкова и А. Г. Машковой. Изд-во Московского университета. 2003. С. 165-175 (0,5 п. л.).

20. Доброслав Хробак; к истории одной дискуссии // Вестник Московского университета. Филология. Серия 9.2003. № 6. С. 56-77 (1,3 п. л.).

21. Тема Первой мировой войны в словацкой прозе XX века // Первая мировая война в литературах и культуре западных и южных славян. Тезисы международной научной конференции. Институт славяноведения РАН. М., 2003 С. 39-41 (0,2 п. л.).

22. Главы: Введение; Литература 1920-1950; Проза; Людо Ондрейов; Доброслав Хробак; Франтишек Швантнер; Маргита Фигули // Словацкая литература. XX век, Учебное пособие. Научный редактор А. Г. Машкова. Изд-во Московского университета. 2003. С. 5-9 (0,3 п. л.); С, 94-115 (1 п. л.); С. 170-182. (0,7 п. л.); С. 182-195 (0,8 п. л.); С. 195-210 (0,9 п. л.); С. 210-224 (0,8 п. л.).

23. Ницшеанские мотивы в лиро-эпической поэме Людо Ондрейова «Мартин Ноциар Якубовие» // Славянский вестник. Выпуск второй. Под редакцией Н. Е. Ананьевой и 3. И. Карцевой. Изд-во Московского университета. 2004. С. 512-524 (0,6 п. л.).

24. Взаимодействие реального и фантастического в словацком натуризме // Фантастика и сатира в литературе славянских народов. В честь 80-летия С. В. Никольского. Институт славяноведения РАН. М., 2004. С. 182-194 (0,6 п, л.).

25.Тема Первой мировой войны в словацкой прозе XX века II Первая мировая война в литературах и культуре западных и южных славян. Институт славяноведения РАН. М., 2004. С. 259-276 (1,2 п. л.).

26. Словацкий натуризм (30-40-ые годы XX века). Изд-во Московского университета. 2005. 246 с, (15,5 п. л.),

Отпечатано в копицентре Москва, Ленинские горы, МГУ, 1 Гуманитарный корпус. www.stprint.ru e-mail: zakaz@stprint.ru тел. 939-3338 тираж 70 экз. Подписано в печать 5.05.2005 г.

РНБ Русский фонд

2007-4 10544

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Машкова, Алла Германовна

ВВЕДЕНИЕ.

ПРИМЕЧАНИЯ.

ГЛАВА I. ЛИТЕРАТУРНАЯ СИТУАЦИЯ И НАТУРИЗМ.

ПРИМЕЧАНИЯ.

ГЛАВА II. СЛОВАЦКАЯ КРИТИКА О НАТУРИЗМЕ.

ПРИМЕЧАНИЯ.

ГЛАВА III. ФИЛОСОФСКИЕ ИСТОКИ НАТУРИЗМА.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Поэма Людо Ондрейова «Мартин Ноциар Якубовие» и «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше.

ПРИМЕЧАНИЯ.

2. Повесть Доброслава Хробака «Дракон возвращается» сквозь призму «философии жизни».

ПРИМЕЧАНИЯ.

3. Отражение идей Артура Шопенгауэра в творчестве Франтишека Швантнера.

ПРИМЕЧАНИЯ.

ГЛАВА IV. ВЛИЯНИЕ ЕВРОПЕЙСКИХ ЛИТЕРАТУР.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Творчество Доброслава Хробака в свете дискуссии о плагиате.

ПРИМЕЧАНИЯ.

2. Франтишек Швантнер и Кнут Гамсун.

ПРИМЕЧАНИЯ.

3. Соотношение реального и фантастического в новелле Франтишека Швантнера «Пиарги» и повести Шарля-Фердинанда Рамю «Дерборанс».

ПРИМЕЧАНИЯ.

ГЛАВА V. ОСОБЕННОСТИ ПОЭТИКИ.

1. Эволюция поэтики трилогии Людо Ондрейова «Солнце взошло над горами».

ПРИМЕЧАНИЯ.

2. Творчество Маргиты Фигули 30-40-х годов и библейский текст.

ПРИМЕЧАНИЯ.

3. «Игра с пространством» в рассказах Доброслава Хробака.

ПРИМЕЧАНИЯ.

4. Разрушение поэтики натуризма (на примере произведений Франтишека Швантнера и Йозефа Горака).

ПРИМЕЧАНИЯ.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Машкова, Алла Германовна

Практика изучения словацкой литературы в России складывалась на протяжении последних полутора столетий. Сначала это были обзоры словацкой литературы, включенные в книги по истории славянских, а также зарубежных литератур. Первые шаги на этом пути сделал славист А. Н. Пыпин («Обзор истории славянских литератур А. Н. Пыпина и В. Д. Спасовича», 1865; «История славянских литератур», т. 1-2, 1879-1881), который представил краткое обозрение словацкой литературы, составившее часть чешского раздела. В XIX веке подобные разделы по словацкой литературе были включены в «Историю всемирной литературы» (1881) и «Всеобщую историю литературы» (вып. 16, под редакцией П. О. Морозова, 1885). В числе тех, кто внес значительный вклад в изучение литературы словацкого народа, установление личных контактов со словацкими писателями были известные русские слависты И. И. Срезневский, В. Григорович, А. Сиротин и др.

Принципиально новый подход к изучению словацкой литературы отличает издание, подготовленное Институтом славяноведения АН СССР («История словацкой литературы», 1970, под редакцией Ю.В.Богданова, С.В.Никольского, С. А. Шерлаимовой), в котором воссоздан многовековой процесс развития словацкой литературы, начиная с древних времен и заканчивая периодом Второй мировой войны. Значительная часть книги написана словакистами Ю. В. Богдановым и И. А. Богдановой, отдельные главы - богемистами JI. Н. Будаговой, С. А. Шерлаимовой, JI. Н. Кишкиным, А. П. Соловьевой, А. А. Зайцевой и др. И хотя работа над ней велась в сложной политической ситуации 60-х годов, фактический материал, который она содержит, имеет непреходящее значение. Развитием проекта по созданию истории литератур отдельных славянских народов стало пятитомное издание «История литератур западных и южных славян» (1 т. - 1997, 2 т. - 1997, 3 т. - 2001; ответственные редакторы JI. Н. Будагова, С. В. Никольский, А. В. Липатов) и «История литератур

Восточной Европы после Второй мировой войны» (1 т. - 1995, 2 т. — 2001; ответственный редактор В. А. Хорев). Главы по словацкой литературе написаны JI. С. Кишкиным, Н. В. Шведовой, Ю. В. Богдановым, JI. Ф. Широковой.

В последние годы в России сложилась практика создания книг по истории словацкой литературы совместными усилиями российских и словацких ученых. Примером тому могут служить издания, подготовленные кафедрой славянской филологии филологического факультета МГУ: «Словацкая литература 1945-1985 гг. Проза» (1987, авторы А.Г.Машкова, Я. Штевчек, В.Петрик, И. Сулик); «Словацкая литература. От истоков до конца XIX века» (1997, под редакцией А. Г. Машковой и С. С. Скорвида; авторы с российской стороны - А. Г. Машкова и Н. В. Шведова); «Словацкая литература. XX век» (2003, научный редактор А. Г. Машкова; в издании участвовали российские слависты -Ю. В. Богданов, С. В. Каськова, А. Г. Машкова, P. JI. Филипчикова, С. В. Шведова, JI. Ф. Широкова).

Наряду с участием в подготовке книг по истории литературы Словакии российские исследователи большое внимание уделяют разработке частных проблем, касающихся отдельных периодов ее развития (романтизм -Н. В. Шведова, межвоенная литература - Ю. В. Богданов, JI. Н. Будагова, А. Г. Машкова, литература после Второй мировой войны - Ю. В. Богданов, А. Г. Машкова, JT. Ф. Широкова). Весьма плодотворным оказалось и изучение ими литературных направлений, течений, школ (Словацкая Модерна - JT. Н. Будагова, Н. В. Шведова, реализм, соцреализм, постмодернизм - Ю. В. Богданов, натуризм - А. Г. Машкова, постмодернизм - JI. Ф. Широкова). Традиции российских славистов XIX века (М. Н. Касторский, В. Григорович, И. И. Срезневский, В. А. Францев, П. Заболоцкий и др.) в плане анализа словацко-русских литературных контактов продолжены JI. С. Кишкиным, И. М. Порочкиной, А. Г. Машковой, Н. К. Жаковой, JI. П. Голиковой и др.

Несмотря на значительное количество опубликованных работ, многие проблемы и поныне остаются вне сферы внимания специалистов. Например, изучение одного из самых ярких периодов в истории литературы - 20^0-х годов XX века - в силу сложившейся во второй половине столетия в России общественно-политической и научной ситуации - преимущественно было сведено к классическому реализму, пролетарской литературе и литературе соцреализма, которая уже нуждается в новом осмыслении. Что же касается таких явлений, как экспрессионизм, сюрреализм (надреализм), Католическая Модерна, то они основательно до сих пор не исследованы - ни в России, ни в Словакии.

К явлениям, требующим более пристального и всестороннего изучения, относится течение натуризма, достижения которого могут быть поставлены в один ряд с лучшими образцами мировой литературы и которое является предметом нашего рассмотрения.

Натуризм и творчество писателей, которые его представляют, российскими словакистами практически не исследовано. Исключение составляет работа И. А. Андрияки, а также предисловия и послесловия к изданиям произведений отдельных писателей натуристов, написанные Ю. В. Богдановым и А. Г. Машковой и содержащие лишь общие сведения об авторах и конкретных произведениях. Что касается работы И. А. Андрияки1, то в ней проанализировано творчество одного из представителей натуристической прозы — Людо Он-дрейова. Однако многие положения исследователя, как и сама терминология, представляются весьма спорными (периодизация «лиризованной прозы», характер ее взаимодействия с европейскими литературами, соотнесенность с лирической прозой и др.).

Заслуживает внимание упоминание о натуризме Ю. В. Богданова в коллективном труде «История литератур западных и южных славян. Т. III. М., 2001). Выделяя данное явление из общего потока «лиризованной прозы», ученый отмечает в нем «контуры целостной, системной поэтики, названной впоследствии исследователями (О. Чепан, Я. Штевчек и др.) "натуризмом"» . В указанной работе обозначены некоторые проблемы, связанные с натуризмом, которые могут представить интерес для исследователей.

Словацкие исследователи изучали течение натуризма на протяжении нескольких десятилетий, начиная со времени издания первых произведений.

Десятки рецензий, статей, несколько монографий - таков плод многолетних усилий словацких ученых, критиков, пытавшихся разгадать «тайну» этого явления (их аналитический обзор представлен нами в специальной главе).

Все работы, опубликованные в Словакии, можно разграничить на две основные категории: 1. исследования общего характера, в которых предпринята попытка проанализировать натуристическую прозу как целостное явление

Я. Штевчек, О. Чепан, И. Феликс, М. Томчик, В. Петрик, М. Шутовец и др.); 2. работы, посвященные творчеству отдельных писателей (Й. Феликс, А. Мраз, А. Матушка, И. Кусы, Й. Боб, Я. Поляк, А. Фишерова-Шебестова и др.).

Несмотря на большое количество публикаций о натуризме в Словакии, многие аспекты все еще остаются дискуссионными (проблема терминологии, характер взаимодействия с зарубежными литературами и др.), либо до конца не изученными (типологические признаки натуризма, его истоки, эволюция, взаимодействие с другими художественными системами, поэтика анализ структуры текстов и др.); часть из них лишь едва обозначена (значение натуризма для последующего развития словацкой прозы, его место в контексте национальной и западноевропейских литератур и др.). Ввиду того, что большинство исследований было проведено в послевоенной Чехословакии (конец 40-х - 80-ые годы), некоторые из них несут на себе печать времени, в них нашла отражение специфика общественно-политической и литературной ситуации тех лет и связанная с ней некоторая идеологическая предвзятость в прочтении и оценках.

Таким образом, актуальность темы диссертации определяется значимостью течения натуризма в словацком литературном контексте, а с другой стороны, - его недостаточной изученностью или дискуссионностью многих аспектов. Кроме того, его исследование важно и с точки зрения последующего развития словацкой прозы, на которую он оказал определенное влияние. Обращение к данному явлению представляет интерес также в плане уточнения общей истории развития словацкой литературы.

Основной целью нашей работы является исследование натуризма и творчества отдельных его представителей в контексте литературного процесса

Словакии 20-40-х годов. Иначе говоря, основная задача диссертации определяется рассмотрением натуризма как целостной художественной системы, как типологической модели с заключенной в ней устойчивой для определенной группы писателей и произведений концепцией мира и человека.

Для реализации поставленной цели, предполагается решение следующих задач:

1. прежде всего - определение специфики литературного процесса в Словакии 20-40-х годов, выявление причин - как общественно-политического, так и эстетического характера - возникновения натуризма и его места в литературе;

2. рассмотрение натуризма как целостной художественной системы с инвариантной концепцией мира и человека в динамике ее развития, обусловленной воздействием иных художественных систем и связанной с общественной ситуацией и духовной атмосферой в исследуемый период;

3. уточненение термина «натуризм» и его соотношения с понятием «ли-ризованная проза»;

4. анализ литературно-критического изучения натуризма и динамика этого процесса;

5. выявление философских истоков натуризма, влияния на него «философии жизни», идей Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, а также их практической реализации отдельными писателями;

6. осмысление воздействия на словацкий натуризм западноевропейских литератур, рассмотрение основных типов межнационального (межрегионального) художественного взаимодействия словацких и западноевропейских авторов;

7. исследование наиболее значимых особенностей поэтики конкретных писателей посредством анализа структуры отдельных произведений, а также сопоставления различных вариантов рукописей, подтверждающих типологию слагаемых натуризма.

Собранный нами материал, на основании которого проводилось исследование, подразделяется на несколько категорий:

1. произведения писателей натуристов, созданные в 30-40-ые годы (трилогия JL Ондрейова «Солнце взошло над горами» и его лиро-эпическая поэма «Мартин Ноциар Якубовие»; новеллы, повесть «Тройка гнедых» и роман «Вавилон» М. Фигули; новеллы и повесть «Дракон возвращается» Д. Хробака; новеллы и романы «Невеста горных лугов», «Жизнь без конца» Ф. Швантнера; роман «Горы молчат» И. Горака);

2. в связи с изучением проблемы влияния европейских литератур на творчество натуристов мы обратились к текстам Ш.-Ф. Рамю (повесть «Дербо-ране»), Г. И. Банга (новеллы), JL Франка (новелла «Карл и Анна»), К. Гамсуна (романы «Голод», «Мистерии», «Пан»), Ф. Ницше («Так говорил Заратустра»);

3. для уяснения философских истоков натуризма нами использованы некоторые работы «философов жизни» (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, А. Бергсон), а также Н. А. Бердяева.

4. при исследовании как философских, так и эстетических особенностей натуристической прозы мы обращались к Библии;

Вспомогательные функции в нашем исследовании выполняли:

1. статьи и монографии российских и зарубежных ученых по проблемам теории литературы;

2. литературно-критические статьи, а также монографии словацких исследователей, посвященные проблемам словацкой литературы первой половины XX века и натуризму;

3. статьи и монографии российских и зарубежных ученых, касающиеся проблем «философии жизни»;

4. словацкая периодика первой половины XX века;

5. архивы писателей, их дневники, интервью (в том числе с автором диссертации).

Большая часть материала была собрана в библиотеках университета Я. А. Коменского (Братислава, Словацкая республика), Института словацкой литературы САН (Братислава, Словацкая республика), в Литературном архиве Матицы Словацкой (г. Мартин, Словацкая республика).

При проведении исследования, выполнении поставленных задач мы руководствовались положениями о необходимости использования различных методологий, множественности литературоведческих методов, на чем настаивали еще такие ученые, как А. Н. Веселовский, А. М. Евлахов, В. Н. Пе-ретц, М. М. Бахтин, и позицию которых разделяют многие современные теоретики. Мы опирались на достижения представителей разных российских и зарубежных литературоведческих школ и направлений (историческое литературоведение, сравнительное литературоведение, герменевтика). Рассматривая литературные произведения как основополагающий материал, мы исследовали их содержательную сторону, художественную структуру. В этом смысле нам близка позиция Д. С. Лихачева, который считает основным стержнем литературоведения - интерпретацию, опирающуюся на анализ.

Наш анализ включал в себя эмоционально-оценивающие моменты, то есть субъективный подход к интерпретации текста, и его аналитическое толкование с помощью теоретического инструментария. В связи с актуализацией в современном литературоведении проблемы художественных ценностей, особое внимание было уделено аксиологическому подходу к анализу произведений, при котором оценочное отношение к изучаемому материалу находится в зависимости от решения задач исследовательского характера. Пользуясь терминологией представителей «школы интерпретаторов» (Э. Штайгер и др.), а еще ранее предварившего их А. П. Скафтымова, процесс исследования сочетал в себе «герменевтическое понимание» и «аналитическое разъяснение», «вчувствова-ние» с «отчуждением» (по М. М. Бахтину - с «вненахождаемостью»). Ибо, как справедливо утверждает В. Е. Хализев, «рациональные и интуитивные начала в л равной мере необходимы в понимании литературных произведений» . Проявляя максимум внимания к произведениям, их имманентным свойствам, мы учитывали и так называемый «авторский контекст» - литературные факторы, в том числе влияния, заимствования, реминисценции, а также жизненные реалии, которые воплощаются в темах, идеях. Особое внимание нами было уделено сравнительно-историческому методу изучения литературы, который помог показать «развернутость» натуризма к европейским литературам и одновременно прояснить некоторые проблемы традиций и новаторства в литературном процессе исследуемой эпохи, и прежде всего, - натуризма. В этом нашло свое подтверждение положение И. Г. Неупокоевой о том, что «чем шире вовлекаемый в сравнительное изучение материал (т. е. чем шире круги его сопоставления), тем органичнее сливаются синхронный и диахронный аспекты сравнительного анализа»4. Попытка генетического рассмотрения натуризма, выявления его философских истоков, связи с процессом исторического развития общества обусловили междисциплинарный характер исследования, подтвердив открытость литературоведения другим наукам, и в первую очередь - философии. *

В ходе работы над темой диссертации возникла необходимость уточнения некоторых проблем теоретического характера, в первую очередь таких, как «направление», «течение», которые помогают объяснить характер и сущность литературного процесса, сделать обобщения в масштабе национальной и европейской литературы. Вместе с тем они имеют важное значение при изучении конкретных произведений, постижение сути которых возможно только в ряду близких типологических групп. Инструментально-методологическая значимость категорий «направление», «течение» особо подчеркивается в коллективном труде по теории литературы (в 4-х томах), подготовленном ИМЛИ РАН (2001).

Как литературоведческая категория понятие «направление» вошло в обиход в России в XIX столетии. Тогда же предпринимались первые попытки его определения как и определения понятия «течение», впервые употребленное Д. С. Мережковским. Однако сделать это не удалось. Не пришла к единому мнению по этому поводу литературоведческая наука и в XX веке, когда проблемы, связанные с категориями «направление», «течение» особенно усложнились. «Возросшая дифференциация литературного процесса, — отмечает Л. Н. Будагова, - породила, с одной стороны, новые течения, а с другой - массу сложных, переходных явлений, совмещающих разностадиальные художественные тенденции. Это особенно характерно для литератур «ускоренного типа развития» (среди которых были болгарская, югославянские, словацкая, отчасти чешская литературы)»5.

Если в начале столетия понятия «направление», «течение» отождествлялись с понятием «стиль» (И. А. Виноградов, В. М. Фриче и др.), то в советские времена ученые связывают их с такими категориями, как творческий (художественный) метод (JI. И. Тимофеев, А. Н. Соколов, Е. Н. Куприянова и др.), художественная система (И. Ф. Волков), пафос (И. Ф. Волков), стиль (JI. И. Тимофеев) и т. п. В этой связи В. Е. Хализев справедливо предостерегает: данными понятиями следует оперировать крайне осторожно, ибо «это не "отмычка" к закономерностям литературного процесса, а лишь очень приблизительная его схематизация»6.

Обратимся к «Словарю литературоведческих терминов» (1974). Разделы «направление», «течение» в нем отсутствуют: данные категории рассматриваются в главе «Метод художественный». Отождествляя понятия «художественный (творческий) метод» и «направление», J1. И. Тимофеев характеризует их как «тип подхода писателей к действительности», как «устойчивый и повторяющийся в том или ином периоде исторического развития литературы целостный и органически связанный круг основных особенностей литературного творчества, выражающийся как в характере отбора явлений действительности, так и в отвечающих ему принципах выбора средств художественного изобрап жения у ряда писателей» . При этом речь идет о двух типах (подходах) изображения действительности: объективном (реалистическом) и субъективном (идеалистическом), которые и определяют существование двух основных направлений - реалистического и романтического. Что же касается понятия «течение», то его JI. И. Тимофеев рассматривает как разновидность направления в одном ряду с понятиями «школа», «группа». Иначе говоря, по JI. И. Тимофееву, «течение», «школа» — это группа писателей, объединенная общим художественным методом, это «интеграция наиболее общих принципиальных сторон стиля»8.

Определение Л. И. Тимофеевым понятий «направление» и «течение» представляется весьма не убедительным. Если в отношении таких явлений, как романтизм, реализм допустимо соотнесение (но не отождествление) понятий «метод» и «направление», то применительно, например, к импрессионизму, символизму, экспрессионизму, сюрреализму, словацкому натуризму и т. п. подобный подход «не срабатывает».

Аналогичная позиция характерна и для Е. Н. Куприяновой, которая также отождествляет понятия «творческий метод» и «направление». Говоря о соотнесенности литературного процесса, его стадиальности с направлением, она пытается увязать их с понятиями «общественно-историческая» и «общественно-экономическая» формации. Отсутствием общего для всех направлений критерия, «общего основания» (в отличие от общественно-экономической формации, которая, с точки зрения Е. Н. Куприяновой, имеет это общее основание) автор объясняет невозможность построения типологии литературного направления, а тем самым и «периодизации литературного процесса по принципу идеологической общности писателей и произведений», что в свою очередь, по ее мнению, компенсируется понятием литературное течение. «Под словом "течение", - утверждает Е. Н. Куприянова, - разумеется та или иная разновидность романтического и реалистического направления, отличающаяся от других его разновидностей по своей идеологической структуре»9. Позиция Е. Н. Куприяновой представляется весьма ортодоксальной. Подобный подход не только не раскрывает понятий «направление», «течение», но и дает искаженное представление о них.

Более убедительной видится нам точка зрения Г. Н. Поспелова, который не только «развел» (С. И. Кормилов) понятия «направление» и «течение», но и, полемизируя с А. А. Шаховым, принимавшим во внимание при определении данных категорий лишь эстетические особенности, выделил «содержательный» момент, не умаляя при этом и момента художественного. Что касается разграничения понятий «направление» и «течение», то в качестве непременного условия существования направления Г. Н. Поспелов выдвинул наличие программы творчества. Ученый, в частности, пишет: «Литературное направление возникает тогда, когда группа писателей той или иной страны и эпохи объединяется на основе какой-то определенной творческой программы и создает свои произведения, ориентируясь на ее положения. Но не программные принципы, которые провозглашает какая-то группа писателей, определяют особенности их творчества, а, наоборот, - идейно-художественная общность творчества объединяет писателей и вдохновляет их на осознание и провозглашение соответствующих программных принципов»10.

Если сам фактор наличия программы при определении направления трудно подвергнуть сомнению, то положение о ее вторичности не очень часто соответствует художественной практике. Примером тому могут служить словацкий романтизм и словацкий реализм конца XIX века. В первом случае сначала была сформулирована программа романтизма ее теоретиком Л. Штуром («Лекции о поэзии славянской»), а потом уже ее принципы были реализованы единомышленниками ученого. Аналогичную картину мы имеем и в случае с реализмом, программа которого была сформулирована вначале в литературной критике (прежде всего - «Критические письма» С. Гурбана-Ваянского и с/

И. Шкультеты) и лишь постепенно воплощены в художественном творчестве писателей. Кстати, и сам Г. Н. Поспелов в более поздних работах пересматривает свою позицию по этому вопросу. Он подчеркивает, что группа писателей, создавших определенную творческую программу, «так или иначе, следует в своих произведениях ее положениям»11. Примечательно, что различие между понятиями «направление» и «течение» Г. Н. Поспелов усматривает именно в наличии или отсутствии программы творчества. «Целесообразно было бы, видимо, - пишет он, - сохранить термин «литературное направление» только для обозначения творчества тех групп писателей той или иной страны и эпохи, каждая из которых объединена признанием единой литературной программы, а творчество тех групп писателей, которые обладают только идейно-художест

11 венной общностью, называть литературным течением» .

Следует отметить, что трактовка Г. Н. Поспеловым понятия «направление» предполагает рассмотрение данного явления как фактора национальной общности, ибо каждая конкретная программа актуальна лишь для данной литературы. Однако направления, как и течения, могут существовать и как факторы общности межнациональной. В этом случае более правомерным представляется их рассмотрение как «художественной системы» (И. Ф. Волков), которая не имеет ограничений национальными и хронологическими рамками. Во многом разделяя взгляды Г. Н. Поспелова (к примеру, относительно значимости при определении понятия «направление» идейно-эмоциональной направленности, пафоса художественного произведения), И. Ф. Волков, однако, не акцентирует внимание на наличии программы. Идя вслед за М. С. Каганом и А. Н. Соколовым, которые именовали «формы размежевания» внутри направления течениями, И. В. Волков фактически отождествляет понятия «художественная система» и «течение». При этом он подчеркивает, что художники одного течения могут быть отнесены к разным направлениям. В частности, в романтизме как художественной системе (или течении) он выделяет два направления - консервативное и прогрессивное. Он пишет: «Наряду с течениями, то есть объединениями художников по социально-идеологическому признаку внутри художественной системы складываются и другого рода объединения, которые вернее 1 всего, на наш взгляд, обозначить термином «художественное направление» . Таким образом, различия между понятиями «направление» и «течение» он усматривает в преобладании либо фактора идеологического, либо эстетического, что, на наш взгляд, являет собой упрощенный подход к обозначенной проблеме.

Наиболее убедительным представляется толкование понятий «направление», «течение», содержащееся в труде «Теория литературы. Литературный процесс» (ИМЛИ РАН, т. 4, 2001), на которое мы опирались в своей работе. В частности, «направление» авторами книги характеризуется как «система художественных произведений, построенных по единой типологической модели с инвариантной (единой, устойчивой) концепцией мира»14. Считая модернизм (и его подэтап - неомодернизм), согласно данной трактовке, направлением, мы рассматриваем натуризм как один из его вариантов, т. е. как течение.

В тесной связи с категориями «направление», «течение» находится категория «школа», которая трактуется учеными по-разному. Так, С. И. Кормилов определяет ее как «небольшое объединение литераторов на основе единых художественных принципов, более или менее четко сформулированных творчески»15. Более точная характеристика, на наш взгляд, дается Ю. Б. Боревым: школа - «художественное направление, теоретически осознавшее себя, очертившее свои границы и выделившееся из художественного процесса в самостоятельно организационно оформленное образование, оформившее свой состав (членство), имеющее свою теоретическую платформу (манифест, программу, принципы)»16. Приведенные определения необходимо дополнить тем, что непременным фактором существования школы является, на наш взгляд, наличие идеолога, который, по существу, и формулирует ее манифест или программу (так называемая «штуровская школа» в словацкой литературе и ее идеолог и теоретик JI. Штур; «натуральная школа» в русской литературе и ее идеолог В. Г. Белинский, наполнивший термин Ф. В. Булгарина позитивным теоретическим содержанием и др.).

В ходе исследования нами использовались понятия «типология», «типологический», которые являются производными от категории «типологический подход» и которые следует рассматривать в одном ряду с такими понятиями, как: «тип», «типологизация», «типологический метод», «типизация». На интуитивном уровне типологический подход как способ организации научных знаний сопровождал развитие науки в течение всего времени ее существования. Фактически он стал активно использоваться во второй половине XIX века, по мере осознания ограниченности эвристических возможностей классификации со свойственной ей строгой детерминированностью готовыми знаниями, умозрительностью построений. Нередко понятия «классификация» и «типологизация» отождествляются. Это препятствует выявлению сущности каждого из них, а также установлению связи между ними. Хотя использование классификации, аналитического деления как научных методов было и остается вполне оправданным, однако для выполнения более сложных задач возникает необходимость в использовании новых методов, в частности - типологического. «Современный философский словарь» (2004) предлагает следующее определение основной задачи типологического подхода: «.аналитическое расчленение формальной целостности знания и последующий концептуальный синтез его наиболее устойчивых составных частей и внутренних связей в единство нового рода, говоря точнее, в содержательную целостность»17.

Если мы представим себе литературный процесс на определенной стадии его развития как гетерогенную зону, среду, систему, то для выявления ее составляющих (ее разнообразия) с помощью типологического метода можно провести необходимое разграничение (например, на направления, течения, школы, роды, систему жанров и т. п.). По мере проведения такого разграничения внутри исходного объекта, используя типологический метод, можно выявить новые, автономные образования (гомогенные зоны). При этом последовательно уменьшается объем исходного объекта и одновременно происходит увеличение содержательной наполненности новых образований (гомогенных зон), активизация родственных связей внутри них, их внешнее и внутреннее упорядочение, гармонизация (совокупность признаков для отдельных направлений, течений -в том числе для течения натуризма -, жанровых форм и т. п.). Таким образом, типологизация «.представляет собой логико-методологическую процедуру поиска и обнаружения того минимума существенных признаков, без которых исследуемое сложное явление не способно ни существовать, ни множиться». В свою очередь «типология» «есть результат типологизации, взятый вместе с процессом, ведущим к нему»18.

Упомянутые выше понятия довольно активно использовались российскими литературоведами на протяжении длительного времени19. Однако сейчас многие считают данные категории устаревшими в силу суженного их понимания. В этой связи словацкий исследователь Д. Дюришин призывает к преодолению методологической путаницы в трактовке названных категорий, которая ведет, по его мнению, к «девальвации», размыванию понятий, связанных с типологией, помогающих постичь закономерности литературного процесса. Многие ученые не отказались от их использования, вкладывая в них гораздо более широкий смысл, нежели было принято ранее, а именно: наряду с разграничением -обобщение, объединение, группировка признаков, что вполне согласуется с определением, которое дается в «Современном философском словаре», а также в «Словаре иностранных слов» (1994) (типологический - «относящийся к типологии, основанной на установлении общности признаков каких-либо явлений, предметов»20.

В частности Ю. Б. Борев, оперируя терминами «типологическая общность», «типологическая группа», «типологическая модель», «типологическая конструкция» и др., использует их при определении категории «направление», которое он считает одной из «.центральных проблем эстетики, точкой схождения теории и истории художественного процесса. Направление, - пишет он, -воплощает в себе типологические общности, объединяющие многообразные

91 художественные произведения» . Обращая внимание на «межнациональную типологичность» направления, ученый вместе с тем рассматривает его национальную специфику как итог взаимодействия традиций и новаторства. Как и Г. Н. Поспелов, при определении направления он подчеркивает значимость программного манифеста, который он сравнивает с каркасом конструкции, образующей типологическую модель. Отдельные виды этой конструкции, по Ю. Б. Бореву, варьируются в разных течениях. При этом сам каркас остается неизменным (например, соотнесенность модернизма и течений, относящихся к нему).

Важнейшей особенностью литературного процесса XX в. является альтернативный характер его развития. Рядом с классическим, традиционным реализмом в литературе минувшего столетия существует и активно взаимодействует с ним иное направление, иная литературная общность - модернизм, прошедший несколько стадий в своей эволюции и заявивший о себе в целом ряде ряде течений, художественных образований. Вместе с тем в модернизме довольно отчетливо вырисовываются две основные тенденции, по утверждению В. Е. Хализева, «тесно между собой соприкасающиеся, но в то же время разнонаправленные»22 - авангардизм и неотрадиционализм. В этой связи В. И. Тюпа пишет: «Могущественное противостояние этих духовных сил создает то продуктивное напряжение творческой рефлексии, то поле тяготения, в котором, так или иначе, располагаются все более или менее значительные явления искусства XX века. Такое напряжение нередко обнаруживается внутри самих произведений, поэтому провести однозначную демаркационную линию между авангардистами и неотрадиционалистами едва ли возможно. Суть художественной парадигмы нашего века, по всей видимости, в неслиянности и нераздельности образующих это противостояние моментов»23.

В одной из последних работ противостояние авангардизма и неотрадиционализма В. И. Тюпа дополняет еще и их антиподом - соцреализмом. В этой связи он констатирует, что неотрадиционализм «.обретает типологическую определенность (выделено нами. — А. М.) в тройственном противостоянии с перманентно мимикрирующим авангардом и монументально инертным соцреализмом»24. Исследуя неотрадиционализм в его противодействии с авангардизмом и соцреализмом, В. И. Тюпа выделяет некоторые свойства неотрадиционализма, часть из которых представляются весьма важными при определении системных признаков натуризма, подтверждающих его принадлежность именно к литературной общности неотрадиционализма («реабилитация художественности», совмещение традиций и новаторства, специфика временной категории - наличие понятия «большого времени» и в этой связи активность прошлого времени, - значимость внутренних - нравственных - изменений в характерах персонажей и взаимоотношений личности и коллектива и др.).

Данные положения, обозначенные В. И. Тюпой применительно к неотрадиционализму, находят свое конкретное подтверждение в натуризме, что мы и попытаемся показать в ходе нашего исследования.

Чрезвычайно актуальным для нашей работы явился сравнительный метод изучения литератур. Некоторые его принципы были использованы в диссертации при исследовании взаимодействия словацкого натуризма с западноевропейскими литературами. Остановимся на некоторых, которые представляются наиболее значимыми для нашей работы.

Научный интерес к сопоставительному изучению литератур был и остается на протяжении длительного времени в сфере внимания как российских, так и зарубежных, в том числе словацких, ученых. Значительный вклад в разработку данной сферы изучения литературного процесса внесли А. Н. Веселовский, В. М. Жирмунский, В. Г. Реизов, И. Г. Неупокоева, А. С. Бушмин, Б. JI. Сучков, Н. И. Кравцов, Д. Ф. Марков и др. По мере возрастания интереса к проблемам методологии и методики данной сферы литературоведения они становятся предметом обсуждения на Международных съездах славистов (IV Международный съезд славистов, Москва, 1958; V Международный съезд славистов, София, 1963), многих научных форумах. Детально разработана теория сравнительного изучения литератур в других странах (работы Я. Мукаржовского, М. Бакоша, А. Флакера, Д. Дюришина, П. Петруса, С. Вольмана, Э. Геориева, JI. Рихтера, М. Йенихена и др.)

Особый интерес для нас представляют труды словацкого ученого Диони-за Дюришина (1929-1997), основанные на материале мировой, в том числе словацкой литературы.

Свою творческую деятельность Д. Дюришин начал с написания учебников по русской литературе для высших и средних учебных заведений Словакии («Избранные главы по русской литературе», 1954-1955). Несколько позже интерес ученого привлекли проблемы сравнительного изучения литератур. Сначала он разрабатывал их на материале словацкой и русской литературы. Особенно много внимания он уделял проблеме воздействия творчества русских писателей XIX в. (Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Л. Толстой и др.) на словацкую литературу.

Своеобразная черта под данным этапом его исследования была проведена в монографиях «Словацкий реалистический рассказ и Н. В. Гоголь» (1966) и «Проблемы литературной компаративистики» (1967). В первой речь идет о влиянии творчества Гоголя на словацкую литературу второй половины XIX -начала XX столетия. Хорошо зная и чувствуя Гоголя, Д. Дюришин стремился раскрыть секрет его популярности в Словакии. При этом он рассматривает творчество русского писателя в аспекте как синхронных, так и диахронных связей. Монография «Проблемы литературной компаративистики» - итог всей предшествующей работы и одновременно начало нового этапа в творческой биографии ученого. Обозначив основные проблемы сравнительного изучения литератур, Дюришин впервые приступил к разработке теории компаративистики как «логически упорядоченной составной части литературоведения».

Впоследствии эти изыскания были продолжены в монографических трудах «Из истории и теории литературной компаративистики» (1971), «Теория литературной компаративистики» (1975), «О литературных связях.» (1976), «История словацкой литературной компаративистики» (1979).

Постепенно имя Диониза Дюришина получает мировую известность. Его работы переводятся на многие языки мира (русский, английский, немецкий, китайский, японский, венгерский, македонский и др.). О большой теоретической значимости его исследований во многих странах свидетельствует популярность книги «Теория литературной компаративистики» (на русском языке она была опубликована под названием «Теория сравнительного изучения литературы», 1979). Дюришин активно сотрудничал с российскими учеными - сотрудниками Института мировой литературы РАН, Института славяноведения РАН, Института востоковедения РАН, филологического факультета МГУ. Итогом этих контактов стала серия трудов (на словацком и французском языках) «Особые межлитературные общности» под его редакцией и «Проблемы особых межлитературных общностей» под редакцией Д. Дюришина и Е. П. Челышева.

Одновременно, опираясь на коллективные исследования и на собственные творческие изыскания, Дюришин создает концепцию мировой литературы

Что есть мировая литература?», 1992). Исходя из достижений и специфики национальных литератур, ученый попытался взглянуть на них с точки зрения более «высоких» историко-литературных категорий, в контексте мировой литературы как высшей и конечной модели межлитературного процесса. Он не только дает ответ на вопрос о смысле и содержании феномена «мировая литература», но и намечает пути дальнейшего исследования и теоретического осмысления проблемы межлитературных общностей.

В настоящее время, во многом благодаря научным изысканиям Д. Дюри-шина, уже можно говорить о существовании словацкой школы компаративистики, воспринявшей плодотворные импульсы наследия А. Н. Веселовского, В. М. Жирмунского, И. Г. Неупокоевой, русской «формальной школы», чешского и словацкого структурализма, которые и сегодня продолжают «работать».

Значительный интерес для нас представляют размышления Дюришина относительно глубинных связей и взаимной обусловленности межлитературного (межнационального) и национально-литературного (внутринационального) процессов. При этом, говоря о межнациональных связях, он констатирует, что «изучение контактной, или генетической, и типологической сущности литературного явления должно иметь в виду, с одной стороны, контекст национальной литературы, с другой стороны, контекст так называемого наднационального порядка, восходящий в конечном счете к истории мировой литературы». Обосновав особый ракурс изучения национальных литератур с помощью критериев «высшего порядка», Дюришин подчеркивает, что подобный способ «.предоставляет возможность глубже и всестороннее охватить те явления в национальных литературах, которые в контексте развития одной литературы выглядят сугубо специфическими или в том же контексте лишены каких-либо определенных признаков»25. Вместе с тем он отмечает, что постижение мирового литературного процесса возможно лишь по мере освоения бинарных, двусторонних связей, а также конкретных межлитературных общностей.

Обозначив основные типы межлитературных художественных взаимодействий (или, по Ю. Б. Бореву, «типологию художественных взаимодействий»), - контактно-генетические связи и типологические схождения, которые отражают основное системное разграничение форм межлитературного общения, - ученый обращает внимание на наличие двух сфер в процессе литературного взаимодействия - «воспринимающей» и «воспринимаемой», соответствующих акту «принимания» и акту «претворения». С точки зрения соблюдения «субординации» сопоставляемых явлений предлагается терминологическое разграничение при определении их бинарной противоположности на «внешнее» и «внутреннее». В этой связи Дюришин отмечает: «Если мы рассматриваем конкретные литературные отношения как одно из наиболее характерных проявлений межлитературной взаимности, то тем более обоснованно отличать контакты без видимого прямого воздействия на сам литературный процесс от контактов, при которых взаимность национальных литератур находит прямое художественное отражение»26.

Первое включает в себя начальную стадию отбора материала, его первичную систематизацию (фактически это - предпосылка для исследования литературной проблематики связей). Данная форма связей может носить как прямой, так и опосредствованный характер и включать в себя всевозможные публикации, сообщения, упоминания, переводы и т. п. Опосредствованная форма связей была весьма актуальна для литературного процесса в Словакии 20-40-х годов XX столетия и, в частности, для течения натуризма, сформировавшегося под воздействие/европейских литератур, сведения о которых Словакия довольно часто получала через Прагу. При этом упомянутая форма связей имела там не случайный, а вполне объяснимый характер: она не только вписывалась в специфику литературной ситуации, но и органически ложилась на философские и эстетические взгляды писателей. Одновременно созревали предпосылки и для глубокого внутреннего восприятия творчества европейских авторов. Таким образом, в истории словацкого натуризма можно проследить переход от опосредствованных связей к внутренним контактам, то есть освоению конкретных литературных проблем (произведение, автор, средства художественной изобразительности и т. п.). Исследование обеих форм взаимодействия имеет большое значение при сопоставительном анализе натуристической прозы и произведений зарубежной литературы.

Строя свою классификацию, касающуюся форм рецепции (от пассивных до наиболее активных) на принципе функциональности, Дюришин придает большое значение воспринимающему субъекту, отстаивает его определяющую роль в процессе взаимосвязей. Он пишет: «В литературной компаративистике момент известной "гегемонии" более развитых и "зависимости" менее дифференцированных литератур весьма актуален и при изучении резонанса, в частности, немецкого, английского, французского литературного развития, фиксируемого в других, не столько крупных национальных литературах. В конкретной исследовательской практике надо исходить поэтому из факта решающей роли воспринимающей литературы, из ее предпосылок, ее готовности к межлитера

27 турной коммуникации» . Именно это наблюдаем мы в словацкой литературе исследуемого периода, когда в ней отчетливо проявилась способность и готовность к коммуникации с творчеством западноевропейских авторов. Подобный подход позволяет выявить не просто приобщение конкретных явлений (в нашем случае словацкого натуризма) к иной литературной среде, но и их самоценность и историческую значимость.

Вместе с тем утверждение Дюришина о неправомерности употребления таких понятий, как «влияние», «взаимодействие», которые якобы сужают границы сравнительного изучения литератур, ограничивают сферу его действия, представляется нам неубедительным. Процесс влияния, как правило, предполагает творческое осмысление воспринимаемого и отнюдь не умаляет значимости воспринимающего субъекта, а художественное воздействие может проявиться в довольно неожиданном виде. В частности, это подтверждает приведенный Дю-ришиным пример о воздействии романа Ж. Жионо «Один из Болеюня» через его адаптацию писателем натуристом Д. Хробаком на М. Фигули и Ф. Швант-нера, которые, восприняв метод Жионо, а отчасти и Хробака, использовали его в соответствии с законами собственного творчества. Аналогичный пример можно привести и в случае JI. Франк - Д. Хробак - Ф. Швантнер. о чем пойдет речь в главе IV нашей работы. Однако трудно не согласиться с исследователем по поводу того, что фактор «влияния» следует учитывать на начальной, «рабочей» стадии сравнительного анализа, которую нельзя считать конечной целью исследования.

С понятием «влияние» непосредственно связано понятие «заимствование», которое с точки зрения Дюришина, имеет «незначительную ценность», ибо предполагает «определенную форму зависимости» от воспринимаемого объекта. В этом плане более убедительным представляется позиция Ю. Б. Борева, подчеркивающего наличие момента творчества в этом процессе, ибо «заимствованные элементы сплавляются с новым колоритом, с неуловимо измененным художественным ритмом, с иной трактовкой образов»28. Кстати, сам Дюришин, как бы противореча себе, в той же работе также отмечает присутствие момента творчества в процессе заимствования: «По названию этой формы может сложиться представление о пассивном, нетворческом восприятии инородных литературных ценностей. Однако очень часто под этим понятием кроется и активное развитие, своеобразное и многогранное преодоление воспринимаемого»29.

Оба типа художественных взаимодействий («влияние» и «заимствование»), а также в отдельных случаях - «цитации», «реминисценции» «аллюзии» используют словацкие натуристы в ходе освоения достижений зарубежных литератур.

Важное методологическое значение для нашей работы имеет положение Д. Дюришина о взаимной обусловленности контактных и типологических факторов при изучении литературных связей, о двух сторонах (контактной и типологической) литературных схождений. Аналогичную точку зрения высказывают эстонский компаративист Н. Бассель, чешский ученый К. Крейчи, словацкие исследователи А. Попович и П. Петрус и др. В этом смысле важным представляется следующее положение К. Крейчи: «Ни в одном типологическом схождении, особенно в рамках европейских литератур, нельзя с полной уверенностью исключить участие прямого или опосредствованного контакта, а с другой стороны, любая аналогия генетического происхождения, если только на ее долю выпадает активная роль в литературном процессе, одновременно является и типологической, ибо для того, чтобы иноземное новшество могло укорениться, ему требуется несколько подготовленная почва»30.

В этой связи Дюришин, наряду с типологическим и контактным подходом к сравнительному исследованию литератур, вводит еще два вспомогательных - «контактно-типологический» и «типологическо-контактный» - в зависимости от исходных позиций того или другого. Именно такой подход, с нашей точки зрения, является наиболее оправданным и продуктивным при проведении сопоставительного исследования словацкого натуризма и творчества западноевропейских авторов. На примере натуризма можно проследить постепенный переход опосредствованных связей к внутренним контактам, к освоению творчества отдельных писателей и литературных проблем.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Андрияка И. А. Творчество Людо Ондрейова 30-х годов и некоторые проблемы развития словацкой «лиризованной прозы». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1996.

2 Богданов 10. В. Словацкая литература // История литератур южных и западных славян. T.III. Литература конца XIX - первой половины XX века (1890-е годы -1945 год). М., 2001.С. 515.

3 Хализев В. Е. О составе литературоведения и специфике его методологии // Наука о литературе в XX веке (история, методология, литературный процесс). М., 2001. С. 16.

4 Неупокоева И. Г. История всемирной литературы. Проблемы системного и сравнительного аиализа. М., 1976. С. 114.

5 Будагова Л. Н. Особенности развития литератур западных и южных славян (конец XIX - первая половина XX вв.).Научный доклад на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1995.

6 Хализев В. Е. Теория литературы. М., 1999. С. 371.

7 Тимофеев Л. И. Метод художественный // Словарь литературоведческих терминов. М., С. 213.

8 Там же. С. 215.

9 Куприянова Е. Н. Историко-литературный процесс как научное понятие // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. М., 1974. С. 17.

10 Поспелов Г. Н. Теория литературы. М., 1978. С. 134.

11 Поспелов Г. Н. Вопросы методологии и поэтики. М., 1983. С. 36.

12 Поспелов Г. Н. Теория литературы. С. 136.

13 Волков И. Ф. Творческие методы и художественные системы. М., 1989. С. 68.

14 Борев Ю. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. М., 2001. С. 49.

15 Кормилов С. И. Направление, течепик, школа // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С. 606.

16 Борев Ю. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. С. 50.

17 Современный философский словарь. М., 2004. С. 721.

18 Борев Ю. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. С. 50.

19 См. Марков Д. Ф. Типологические тенденции в развитии художественных форм революционных литератур после Октября // Материалы юбилейной научной сессии Института мировой литературы им. А. М. Горького «Великая Октябрьская социалистическая революция и мировая литературы». М., 1967; Храпченко М. В. Типологическое изучение литературы // Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. М., 1978; Надъярных Н. С. Типологические особенности реализма (Годы первой русской революции). М., 1969;. Проблемы типологии русского реализма. М., 1969 и др.

20 Словарь иностранных слов. М., 1994. С. 608.

21 Борев Ю. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. С. 48.

22 Хализев В. Е. Теория литературы. С. 365.

23 Тюпа В. И. Поляризация литературного сознания // Literatura rosyjska XX wieku - Nowe czasy - Nowe problemy. Seria "Literatura na pograniczach". N 1. Warszawa. 1992 S. 89. (Цит. по: Хализев В. E. Теория литературы. С. 365).

24 Тюпа В. И. Постсимволизм. Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара, 1998. С. 99.

25 Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литератур. М., 1979. С. 70.

26 Там же. С. 116.

27 Там же. С. 45.

28 Борев Ю. Б. Художественное направление - инвариант художественной концепции мира и личности // Теория литературы. Литературный процесс. С. 45.

29 Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. С. 156.

30 Krejci К. Problemy literarni komparatistiky // "Impuls". 1968. С. 2. S. 58.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Словацкий натуризм"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное нами исследование позволяет сделать некоторые выводы.

Картина литературной жизни Словакии 1920-1940-х годов в сравнении с предшествующими периодами весьма сложная и многообразная.

Анализ литературного материала показал необоснованность существующей до настоящего времени периодизации литературного процесса первой половины XX столетия ввиду несовпадения исторической и литературной периодизации. Хотя каждый из рубежей (1918, 1939, 1945, 1948) и является важной вехой в жизни словацкого общества, однако они не отражают процесса развития художественного творчества. В частности, только к середине 20-х годов в литературе вызревают действительно новые тенденции (экспрессионизм, неосимволизм, поэтизм, пролетарская литература), которые и определят картину литературной жизни вплоть до середины 30-х годов. Именно тогда, потеснив социально ориентированную литературу, формируются течения сюрреализма (надреализма), Католической Модерны, натуризма, история которых завершится лишь к концу 40-х годов. С начала 50-х годов, в условиях тоталитарной идеологизации культуры, искусственного сдерживания творческих возможностей писателей, когда единственно допустимой концепцией провозглашается соцреализм, начинается новый период в истории литературы Словакии.

Важнейшей особенностью литературной жизни первых лет после образования Чехословацкой Республики (1918) стало противостояние двух поколений литераторов. Писатели реалисты, представлявшие старшее поколение, отстаивали прежнее понимание национальной ориентации художественного творчества, которое воспринималось ими как важнейшее средство воспитания национального самосознания народа. Именно поэтому они всячески препятствовали проникновению в литературу новых тенденций, всеми средствами пытались сохранить верность традициям прошлого. В этой ситуации важное значение обретает проблема традиций, по поводу которой велись острые дискуссии. Эта проблема была неразрывно связана с чрезвычайно важной для того времени проблемой творческих поисков и новаторства. Диаметральная противоположность направленности творческих исканий писателей (Запад - Восток) предопределили наличие в литературе 20-х годов таких тенденций, как экспрессионизм, поэтизм, неосимволизм, пролетарская литература. Многие из них исчезли, едва успев зародиться. Следствием быстрой смены литературных структур является дифференциация, ускоренный темп развития литературного процесса, активизация его динамики.

Эти особенности еще более отчетливо проявляются в 30-е годы, для которых характерна оппозиция внутри лагеря молодых литераторов, подтвердившая альтернативный характер литературного процесса (реализм - модернизм), его «разветвленность». Следствием оживления контактов с зарубежными литературами стало еще большее разнообразие течений, художественных систем. Наряду с активностью экспрессионистских, импрессионистских, неосимволистских, пролетарских тенденций, а также традиций классического реализма, появляются новые течения - сюрреализм (надреализм), Католическая Модерна. Одновременно происходит дальнейшая активизация процесса лиризации прозы, начавшегося еще в 20-ые годы. Постепенно на его основе формируется течение «лиризованной прозы», из которого в середине 30-х годов выделяется группа писателей, получившая название «натуристы».

Термин «натуризм», заимствованный из французской поэзии конца XIX века (натюризм), вошел в обиход в Словакии в начале 30-х годов. На протяжении многих десятилетий он употреблялся исследователями и критиками наряду с термином «лиризованная проза». Мы полагаем, что оба понятия имеют право на существование, но для обозначении разных явлений. В этой связи мы обратили внимание на различия менеду «лиризованной прозой» и натуризмом (иные временные границы, характер, уровень и функции лиризма, выраженность в натуризме эпического начала, приглушенность социальной проблематики и др.).

С помощью типологического метода исследования нами была установлена совокупность составляющих, характерных для натуризма, содержательная наполненность данного явления, что в свою очередь открыло возможность определения его как системы, обладающей устойчивой (инвариантной) концепцией мира и человека.

Воспринимая натуризм как неотрадиционалистскую разновидность модернизма (неомодернизма), противостоящую и одновременно соприкасающуюся с авангардизмом, мы обратили внимание на иной вектор направленности натуризма (прошлое, опора на традиции при одновременном усвоении и использовании философской базы и поэтики модернизма). Важными представляются некоторые свойства натуризма, противостоящие авангардистским течениям (совмещение традиций и новаторства, «реабилитация художественности», специфика временного фактора - наличие понятие «большего времени», проявившегося в активности прошлого времени, значимость нравственных категорий в характерах персонажей и их взаимоотношении с коллективом и др.)

Было установлено, что зарождение натуризма и динамика его развития обусловлены факторами как социально-политическими, так и эстетическими. С одной стороны, это был протест против чрезмерно социологизированного и идеологизированного классического реализма и соцреализма, с другой - писатели стремились уйти от издержек современной цивилизации, ее негативных последствий для жизни человека. По мере размывания общечеловеческих ценностей, роста социальных противоречий, антидемократических тенденций в стране, усиления угрозы войны и, наконец, с началом военных действий в Европе творческая активность натуристов значительно возрастает. Именно на период Второй мировой войны приходится апогей в развитии течения натуризма. В конце 40-х годов созданный натуристами миф о «естественной» жизни, утратив свою актуальность, прекратил существование. На смену этому мифу пришла реальная действительность, а с ней и завершение истории натуризма. Сформировавшиеся под влиянием импрессионизма, неосимволизма, «лиризованной прозы», экспрессионизма концептуальная сущность и поэтика натуризма подверглась «разрушению» в результате воздействия на него экзистенциализма, сюрреализма (надреализма), соцреализма.

Анализ критических и литературоведческих работ показал неравномерность интереса словацкой критики к натуризму. Несмотря на солидный перечень исследований, многие проблемы находятся в начальной стадии изучения (истоки натуризма, его эволюция, взаимодействие с другими художественными системами, поэтика, анализ структуры текстов и др.); некоторые остаются дискуссионными (название течения, взаимодействие с европейскими литературами и др.), Многое еще предстоит сделать (значение натуризма для последующего развития словацкой литературы, его место в контексте европейских литератур и др.).

Исследуя проблему генезиса натуристической прозы, мы обратили внимание на четыре ее составляющие: фольклор, Библия, философские истоки, европейские литературы.

Философские истоки натуризма лежат в области «философии жизни», идей Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, на которые писатели натуристы опирались при решении собственных творческих задач. Наряду с их попыткой в статьях, письмах, интервью, дневниковых записях выразить свое отношение к философии иррационализма, к отдельным положениям работ названных философов, воздействие идей «философии жизни» прослеживается в самом творчестве писателей, его концептуальном содержании и поэтике (идея вечного единения человека и природы, воссоздание «изначальной глубины бытия», его космического смысла; двуступенчатая модель человеческого существования, предполагающая наличие «закрытых» и «открытых» душ»; идея возможности достижения человеком высшей стадии развития - человекобога или «сверхчеловека»; противостояние «твари» и «творца»; «идея вечного возвращения» и стремление разомкнуть «круг» (развитие «по спирали»); понятие «субъективного» времени (длительность) и включение в него трансцендентного понятия памяти; многозначность тезиса Шопенгауэра о «воле»; трактовка понятия «Майя» и др.)

Важную роль в процессе формирования натуризма сыграли европейские литературы. Осознав, что исторически обусловленная «герметичность», которая была присуща словацкой литературе предшествующих периодов, в современных условиях становится сдерживающим фактором развития, натуристы стремились к активизации творческих контактов с зарубежными авторами. При этом они не механически усваивали европейский художественный опыт, а творчески его переосмысливали, модифицировали в соответствии с собственным мировоззренческим и художественным опытом, что было показано при сопоставительном исследовании произведений словацких и европейских писателей. Наличие фактора влияния, то есть контактно-генетической сферы, не исключает и присутствие типологического сходства, ибо зарубежные образцы «укоренились», легли уже на подготовленную почву, вполне органично «вписались» в систему философских и эстетических взглядов натуристов, что позволило определить характер связей между натуристической прозой и произведениями европейских писателей как типологическо-контактный.

Структурный анализ текстов позволил выявить основные типологические свойства поэтики натуризма (фольклорное начало, сочетание мифологического и реального планов изображения, синкретизм повествовательной структуры и жанровых форм, разнообразные формы библейских реминисценций и их функциональный характер, соединение реального и фантастического начал, своеобразие хронотопа, многообразие и функциональность пространственных характеристик, влияние иных художественных систем и поэтик на натуризм и др.).

Не претендуя на исчерпывающее освещение проблематики, связанной с натуризмом, мы полагаем, что наше исследование открывает новые возможности в изучении специфики литературного процесса в Словакии 1920-1940-х годов и отдельных его составляющих (гомогенных зон), прежде всего - течения натуризма.

Список научной литературыМашкова, Алла Германовна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Андрияка И. А. Творчество Людо Ондрейова 30-х годов и некоторые проблемы развития словацкой «лиризованной прозы». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1996

2. Арлычев А. Н. Об иррационализме как философии изменчивости // Вопросы философии. №6. 1998

3. Бальбуров Э. А. Поэтика лирической прозы. М., 1985

4. Банг Г. Избранное. М., 1974

5. Барт Р. Мифологии. М., 1996

6. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975

7. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979

8. Белый А. Мастерство Гоголя. М.-Л. 1934

9. Бергсон А. Длительность и одновременность. С.-Пб. 1923

10. Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998

11. Бердяев Н. А. .Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. Париж. 1939

12. Бердяев Н. А. И мир объектов. Опыт философии одиночества и общения. Париж. 1939

13. Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990

14. Белугина Л. Т. Натюризм // Краткая литературная энциклопедия. Т.5. М., 196815. Библия. М., 2003

15. Богданов Ю. В. Словацкая литература 1920-1930 годов: Между Западом и Востоком // Славянские литературы. XI Международный съезд славистов. Братислава, сентябрь 1993. М., 1993

16. Богданов Ю. В. Словацкая литература // История литератур западных и южных славян. Т. III. Литература конца XIX первой половины XX века (1890-е годы - 1945 год). М., 2001

17. Большаков В. В. Предисловие // Ш.Ф.Рамю. Если солнце не взойдет. Дер-боранс. Савойский парень. М., 1985

18. Большакова А. Ю. Деревня как архетип: от Пушкина до Солженицына. М., 1999

19. Борев Ю. Б. Период модернизма: убыстрение истории и усиление давления на человека // Теория литературы. Литературный процесс. М., 2001

20. Будагова Л. Н. Некоторые современные аспекты изучения славянских литератур (О динамике межлитературных общностей) // Специфика литературных отношений. Проблемы изучения общности литератур. М., 1994

21. Будагова Л. Н. Особенности развития литератур западных и южных славян (конец XIX первая половина XX вв.). Научный доклад на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1995

22. Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. М., 1999

23. Введение в литературоведение. М., 2004

24. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. Л., 1940

25. Виндельбанд В. От Канта до Ницше. М., 1998

26. Волков И. Ф. Творческие методы и художественные системы. М., 1989

27. Волков И. Ф. Теория литературы. М.,1995

28. Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX века. М„ 1997

29. Галеви Д. Жизнь Фридриха Ницше. М., 1992

30. Гачев Г. Д. Ускоренное развитие литературы. М., 1964

31. Гегель Г. Сочинения. Т. VIII. М.- Л. 1935.

32. Голенищев-Кутузов И. Н. Поэзия. Глава XV // История французской литературы. Т. III. 1871-1917. М., 1959

33. Горький М. Собр. соч. в 30 томах. Т. 25. М., 1953

34. Гранжан Ф. Революция в философии. Учение Анри Бергсона. М., 1914

35. Давыдова Т. Т., Пронин В. А. Теория литературы. М., 2003

36. Дети Ченковой. Повести словацких писателей. М., 1970

37. Днепров В. Д. Идеи времени и формы времени. М., 1980

38. Дудкин В. Достоевский Ницше. Проблема человека. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. Петрозаводск. 1997

39. Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. М.,1979

40. Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. Д., 1979

41. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. JL, 1977

42. Зарубежная литература XX века. М., 1996

43. Зверев А. М. Экзистенциализм // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001

44. Зотов А. Ф., Мельвиль А. Ю. Буржуазная философия середины XIX начала XX века. М., 1988

45. История литератур западных и южных славян. Т. III. Литература конца XIX первой половины XX века. М., 2001

46. История Словакии. М., 2003

47. История словацкой литературы. М., 1970

48. Копыстянская Н. Ф. Функциональность «чужого пространства» в поэтике художественного произведения // Stylistika XI. Opole. 2002

49. Коренева М. М. Вступление // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза. С.-Пб. 1993

50. Кортунов В. В. За пределами реального. М., 1998

51. Косиков Г. К. Комментарии // Ekrits sur et Manifestes des ekrivains Francais. Antologie. Составители Л. Г. Андреев, Н. П. Козлова. Комментарии Е. П. Гри-чани и Г. К. Косикова. М., 1981

52. Косиков Г. К. Зарубежное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи. ЭссеМ., 1987

53. Куприн А. Собр. соч. в 6-ти томах. Т. 6. М., 1958

54. Куприянова Е. Н. Историко-литературный процесс как научное понятие // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. М., 1974

55. Лирическое начало и его функции в художественном произведении. Владимир. 1989

56. Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934

57. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987

58. Лихачев Д. С. Поэтика древней русской литературы // Лихачев Д. С. Избранные работы в 3-х томах. Т. 1. Л., 1987

59. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970

60. Манн Т. Философия Ницше в свете нашего опыта // Собр. соч. в 10 томах. Т.Ю.М., 1961

61. Манн Ю. В. Литературные связи и влияния // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987

62. Масарик Т. Г. Философия социология - политика. М., 2003

63. Машкова А. Г., Штевчек Я., Петрик В., Сулик И. Словацкая литература (1945-1985). Проза (Учебное пособие). М., 1987

64. Медушевская Н. Ф., Павленко Ю. П. Иррационализм в современной западной философии. М., 1998

65. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М., 1994

66. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1995

67. Мир философии. Т. 1-2. М., 1990-1991

68. Наука о литературе в XX веке (история, методология, литературный процесс). М., 2001

69. Незнакомый Гамсун. Бьергер. Статьи. Письма. М., 2001

70. Неупокоева И. Г. История всемирной литературы. Проблемы системного и сравнительного анализа. М., 1976

71. Никольский С. В. Литературные связи и возникновение новых художественных ценностей // Литературные связи и литературный процесс. М., 1986

72. Никольский С. В. Интернациональное литературное общение и обмен духовными ценностями // Функции литературных связей славянских и балканских литератур. М., 1992

73. Ницше Ф. Воля к власти. М., 1910

74. Ницше Ф. Соч. в 2-х томах. М., 1990

75. Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза. С.-Пб., 1993

76. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990

77. Олсен С. Тематические доминанты: где встречается философия с литературой // Философия и литература. М., 1984

78. Основы литературоведения. М., 2003

79. Павлова Н. С. Экспрессионизм // Зарубежная литература XX века. М., 1996

80. Поспелов Г. Н. Введение в литературоведение. М., 1976

81. Поспелов Г. Н. Теория литературы. М., 1978

82. Поспелов Г. Н. Вопросы методологии и поэтики. М., 1983

83. Руднев В. П. Энциклопедический словарь культуры XX века. М., 2003

84. Пропп В. Я. Морфология сказки. М., 1969

85. Пропп И. Я. Русская сказка. Л., 1984

86. Сатпрем. Шри Ауробиндо Гхош. Духовная эволюция человека. Поинди-шери. 1980

87. Свасьян К. А. Эстетическая сущность интуитивистской философии А. Бергсона. М., 1973

88. Свасьян К. А. Примечания // Ницше Ф. Соч. в 2-х томах. М., 1900

89. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 2002

90. Словарь иностранных слов. М., 1994

91. Словацкая литература. XX век (Учебное пособие). М., 2003

92. Словацкая новелла конца XIX начала XX века. Л., 1988

93. Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США: Концепции, школы, термины. Сост. И. П. Ильин, Е. А. Цурганова. М., 1996

94. Современный философский словарь. М., 2004

95. Стеженский В. И. Леонгард Франк. М., 1983

96. Сучков Б. Исторические судьбы реализма. М., 1970

97. Тельнова Н. А. Проблема человека в философии Анри Бергсона (Критический анализ). М., 1988

98. Теория литературы. Т. III. Роды и жанры. (Основные проблемы в историческом освещении). М., 2003

99. Теория литературы. Т. IV. Литературный процесс. М., 2001

100. Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20 томах. Т.20. М., 1965

101. Толковая Библия, или Комментарий на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Завета в 12 томах. М., 1997

102. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996

103. Тюпа В. И. Художественность литературного произведения: Вопросы типологии. Красноярск. 1987

104. Тюпа В. И. Постсимволизм. Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара. 1998

105. Утехин Н. П. Жанры эпической прозы. Л., 1982

106. Уэллек Р. и Уоррен О. Теория литературы. М., 1978

107. Ферстер-Ницше Е. Возникновение «Так говорил Заратустра» // Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990

108. Фигули. М. Детство. М., 1978

109. Фигули М. Тройка гнедых. М., 1988

110. Фигули М. Вавилон. Минск. 1988

111. Философия (учебник). М., 2001

112. Фирсов Е. Ф. Очерк истории Словакии (XX век) // Словацкая литература (Учебное пособие). М., 2003

113. Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М., 1993

114. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997

115. Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993

116. Хализев В. Е. Теория литературы. М., 1999

117. Харкинс В. К сравнению тематики и композиционной структуры русской и чешской баллады // American contributions to the sixth Congress of Slavists. Prague. 1968

118. Хробак Д. Дракон возвращается. М., 1967

119. Чехов А. П. Собр. соч. в 12 томах Т. 12. М., 1969

120. Швантнер Ф. Жизнь без конца. М., 1970

121. Швантнер Ф. Избранное. М., 1984

122. Шкловский В. О теории прозы. М., 1929

123. Шопенгауэр А. Мир как воля и преставление. М.,1900

124. Шопенгауэр А. Трагикомический характер жизни // Мир философии. М., Т. 2. 1991.

125. Шопенгауэр А. Избранные произведения. М., 1992

126. Шопенгауэр А. // Новейший философский словарь. Минск. 1999

127. Шопенгауэр А. // Антология мировой философии в 4 -х т. М., 1971

128. Эльяшевич А. П. Лиризм. Экспрессия. Гротеск. М., 1975

129. Bagin A. Literatiira v premenach casu. Bratislava. 1978

130. Bagin A. Vitalita slovenskej prozy. Bratislava. 1982

131. Bakos M. Kotazkam periodizacie literarnych dejfn // Literatiira anadstavba. Bratislava. 1960

132. Bakos M. Problemy slovenskej literarnej vedy vcera a dnes. Bratislava. 1964

133. Bakos M. Literarna historia a historicka poetika. Bratislava. 1973

134. Bauer L. Interpretacia Chrobakovej novely Kamarat Jasek// Slovenska literatura XX. 1973. C.3

135. Bob J. V ramci jednej koncepcie //Romboid. 1970. C.2

136. Bob J. Moderny tradicionalista Dobroslav Chrobak. Bratislava. 1964

137. Bodenek J. Slovenska literarna kritika a sipakovy pochod proti spisovatel'om // Narodna obroda III. 12.2.1947

138. Bodenek J. Eudo Ondrejov a Martin // Biograficke studie 9 (Zbornfk referatov z vedeckej konferencie о Eudovi Ondrejovi usporiadanej v Martine 11. novem-bra 1976). Matica Slovenska. 1980

139. Brtan R. Na okraj kongresu slovenskych spisovatel'ov I I Slovenske smery 3. 1936

140. Bujnak P. Poskytuje nam nasa poprevratova literature nieco potesujuce // Slovenska literarna kritika. Zv. IV. Bratislava. 1984

141. Buncak P. // Mat'ovcfk А. К biografii Eudo Ondrejova // Eudo Ondrejov. 1901— 1962. Zbornik materialov z vedeckej konferencie. Banska Bystrica Ul'anka. 9.10. okt. 1986. Martin. 1986V

142. Butvin J. Nova kniha Svantnerova // Narodna obroda III. 9.3.1947

143. Butvin J. Krasna proza u nas od ukoncenia druhej svetovej vojny // Verbum II. 1947. C.3

144. Clementis VI. Literarne glosy // Slovenska literarna kritika. Zv. IV. Bratislava. 1984

145. Capek K. Marsyas cili na okraj literatury. Praha. 1984

146. Серап О. К otazke literarnych vzt'ahov a vplyvov // Slovenska literatura. 1963.V

147. Серап О. К periodizacii tzv. lyrizovanej prozy // Slovenska literatura XX. 1974.V

148. Cepan O. Dynamika literarneho procesu v rokoch 1935-45 // Slovenska literatura XXXIX. 1992. C.l1. V V V

149. Cernicka V. Knizka о finskom dievcati // Zivena. 1938. C.33

150. Dejiny slovenskej literatiary. D. IV. Bratislava. 1975

151. Dejiny slovenskej literatiary. D.V. Bratislava. 1984V

152. Doncova Z. К problemom modernej slovenskej prozy // Pmdy XXII. 1938. C. 2

153. Doncova Z. Eudo Ondrejov: Zbojmcka mladost' // Prudy XXII. 1938. C. 6

154. Durisin D. Teoria literarnej komparatistiky. Bratislava, 1975

155. Durisin D. Dejiny slovenskej komparativistiky. Bratislava, 1979

156. Durisin D. Co je svetova literatiira? Bratislava, 1992

157. Dve slovenske spisovatel'ky о sebe. 1. Margita Figuli // Rozhovor dramaturga Euda Ziibka so spisovatel'kami // Zivena R. 30. 1940. C. 6-7

158. Felgarsky J. Rozhovor s Margitou Figuli // Slovensko XII. 1947. C. 2

159. Felix J. Zavislost' Chrobakovych diel od cudzich vzorov. (Dodatocne poznamky ku kritike Dobroslava Chrobaka Kamarat Jasek). Slovenske pohl'ady 54. 1938.V

160. Felix J. Sila a slabost' slova // Elan XII. 1942. C. 7

161. Felix J. Prekvapujijci prozaicky debut // Slovensky rozhlas IV. 1943. C. 18

162. Felix J. О nove cesty v proze. Problem "anjelskych zemi" v nasej literature // Elan XVI. 1946. C. 3-4

163. Felix J. Odpoved' dvom prozaikom. J. Bodenkovi a D. Tatarkovi // Elan XVI. 1947. C.6

164. Felix J. Slovicko о Ramuzovi // Felix J. Na cestach к vel'kym. Bratislava. 1987

165. Felix J. Ramuzov roman Vlada zleho ducha // Felix J. Europske obzory. Bratislava. 1989

166. Felix J. О l'udovych baladach // Literarne krizovatky. Bratislava. 1991

167. Figuli M. Pokusenie. Praha. 1937

168. Figuli M. Tri gastanove kone. Matica Slovenska. 1944

169. Figuli M. Babylon. Turciansky Sv. Martin. 1946

170. Figuli M. Zuzana. Bratislava. 1949V

171. Figuli M. Zivotopisne Iegendy. D.Kubin. 1969

172. Figuli M. Rebeka. Bratislava. 1973

173. Figuli M. Mladost'. Bratislava. 1973

174. Figuli M. Vfchor v nas. Bratislava. 1974

175. Figuli M. Tri gastanove kone. Bratislava. 1975

176. Fiserova-Sebestova A. Tri gastanove kone (Pokus о rozbor lyrizovanej prozy) // Slovensky jazyk a literatiira v skole XV. 1968-69. C. 7V

177. Fiserova-Sebestova A. Vlastnost' lyrizovanej prozy // Slovensky jazyk a literatura v skole. XV. 1969. C. 5

178. Fiserova-Sebestova A. Margita Figuli. Martin. 1970

179. Gregorec J. Vyboje prozy. Bratislava. 1962

180. Gafrik M. Proza slovenskej moderny. Bratislava. 1993

181. Hamaliar J. S. Duch nasej literatuiy na Slovensku // Slovenska literarna kritika. Zv. IV. Bratislava. 1984.

182. Hanus L. Dom a svet. Rozhl'adanie. Trnava. 1943

183. HarpanvM. Teoria literatuiy. Bratislava. 1994

184. Hecko B. Poezia v nasej modernej proze // Elan XIV. 1943. C. 3

185. Horak J. Ногу mlcia. Turciansky Sv. Martin. 1949

186. Host' Noveho slova spisovatel'ka Margita Figuli. Laska к cloveku // Nove slovo. 11.10.1979

187. Hrabak J. Literarni komparatistika. Praha. 1971

188. Hrusovsky J. О dnesnej slovenskej literatijre // Elan 2. 1931. C. 4

189. Choma B. Svantnerov romanovy debut // Umenie 1. 1947. C. 2

190. Chorvath M. Margita Figuli: Pokusenie // Elan VII. 1937. C. 7

191. Chorvath M. Dobroslab Chrobak: Kamarat Jasek // Elan VII. 1937. C. 7

192. Chorvath M. Eudo Ondrejov: Zbojnicka mladost' // Elan VII. 1937. C. 7

193. Chorvath M. Margita Figuli: Tri gastanove kone // Elan X. 1940. C. 10

194. Chorvath M. Novy Hamsun // Elan XIII. 1942. C. 3

195. Chorvath M.: Drak sa vracia // Slovensky rozhlas IV. 1943. C. 39

196. Chorvath M. Cestami literatuiy. Bratislava. 1960

197. Chrobak D. LAM. 15.9.1933, 180

198. Chrobak D. Odpoved' Jozovi Felixov na clanok Zavislost' Chrobakovych diel od cudzich vzorov // Politika 8. 1938. C. 6

199. Chrobak D. Drak sa vracia. Bratislava. 1943

200. Chrobak D. Cesta za umenim. Bratislava. 1957

201. Chrobak D. Prozy. Bratislava. 1975

202. J. S. Dobroslav Chrobak. Drak sa vracia // Slovenske pohl'ady. 1943. C. 8-9

203. Jurco J. Tvorba Margity Figuli. Bratislava. 1991

204. Klatik Z. Ondrejov mytus о slobode. Bratislava. 1969

205. Kollarik О. Dobroslav Chrobak: Drak sa vracia // Obroda 1. 1943. C. 3V

206. Kollarik O. Nad sucasnou slovenskou prozou // Obroda 1. 1943. C. 3

207. Kostolny A. Pohl'ad do procesu vyvoja dnesnej slovenskej novelistiky // Slovenske smery IV. 1936. C. 2

208. Kostolny A. Po literarnej afere Felix-Chrobak // Politika 8. 1938. C. 9

209. Kraus C. Slovenska romanticka balada. Bratislava. 1966V

210. Krcmery S. Slovenska pritomnost' literarna a umelecka. Praha. 1931V

211. Krcmery S. Eudo Ondrejov. Martin Nociar Jakubovie // З^ешкё pohl'ady. 1948. С. 9AV

212. Krcmery S. Esteticke reflexie. Bratislava. 1975V

213. Krcmery S. О moznostiach rozvoja slovenskej literatury // Slovenska literarna kritika. Zv. IV. Bratislava. 1984.V

214. Krcmery S. Slovensko a jeho zivot literarny // Slovenska literarna kritika. Zv. IV. Bratislava. 1984

215. Krejci K. Mytus a dialog v historikych vztazich Slovanstva se Zapadem // "Ces-koslovenske prednasky pro VI. Mezinarodni sjezd slavistu v Praze", Praha. 1968

216. Krejci K. Problemy Literarni komparatistiky // "Impuls". 1968. C. 2

217. Kusy I. К problemu slovenskej prozy // Slovenske pohl'ady LXIII. 1947. 6. 2-3

218. Kusy I. Frantisek Svantner. Nevesta hoi' // Slovenske pohl'ady 63. 1947. C. 5

219. Kusy I. Slovenska literatura 1918-1948 // Slovensk*; pohl'ady LXIX. 1948. C. 10V

220. Kusy I. Spisovatel' Fr. Svantner zblizka // Slovensky rozhlas. 1948.V

221. Kuzmikova J.(Cupova). К antropologickej podstate literatury // Romboid. 1988.V