автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Тувинцы России, Монголии и Китая: этнические и этнокультурные процессы, современная идентичность

Полный текст автореферата диссертации по теме "Тувинцы России, Монголии и Китая: этнические и этнокультурные процессы, современная идентичность"

На правах рукописи

МОНГУШ Марина Васильевна

ТУВИНЦЫ РОССИИ, МОНГОЛИИ И КИТАЯ: ЭТНИЧЕСКИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ, СОВРЕМЕННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ

Специальность: 07.00.07 Этнография, этнология, антропология

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва 2005

Работа выполнена в Отделе азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии РАН

Научный консультант:

доктор исторических наук, профессор

НЛ .Жуковская

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук доктор исторических наук доктор исторических наук

Д.А.Функ В.В.Трепавлов В.В. Грайворонский

Ведущая организация - Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН

диссертационного совета Д.002.117.01 по присуждению ученой степени доктора исторических наук при Институте этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН по адресу: 117334, Москва, Ленинский проспект, 32-А.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН

Автореферат разослан «_»_2005 г.

Защита состоится «

» апреля 2005 г. в.

часов на заседании

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук

АЕ.Тер-Саркисянц

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. История человечества изобилует примерами, когда один и тот же этнос в силу ряда объективных исторических причин оказывался разбросанным по разным странам и континентам. Между тем, судьба конкретного этноса, живущего в разных государствах, может и должна стать предметом специального исследования. Причем эту проблему можно изучать под разным углом зрения (историческим, этнополитическим, психологическим, этнографическим и т.д.), поскольку она очень обширна и многогранна.

Актуальность настоящего исследования состоит в том, что ее предметом является историческая судьба тувинцев - одного из немногочисленных этносов Центральной Азии. Тувинский этнос расселен на территории трех соседствующих государств: России, Монголии и Китая. В данной ситуации, безусловно, государственный фактор оказывает определяющее влияние на направление современного развития различных групп тувинского населения.

Основная часть тувинцев проживает на территории России, в Республике Тыва (с 1921 по 1944 гг. - Тувинская Народная Республика; с октября 1944 г. Тува в составе СССР сначала на правах автономной области, затем автономной республики; после распада СССР в 1991 г. - Республика Тыва в составе Российской Федерации).

В Туве, расположенной в бассейне Верхнего Енисея (площадь 175,5 тыс. кв. км), по данным переписи 2002 г., проживают 244.000 тувинцев, что составляет примерно 70% от всего населения республики (общая численность свыше 310.000 чел).

В пределах Российской Федерации также проживают немногочисленные группы тофаларов (тофы) и сойотов, которые в прошлом входили в состав тувинского этноса, но впоследствии отколовшись от него, образовали две самостоятельные этнические единицы. В настоящее время тофалары (около 1,000 человек) живут в Нижнеудинском районе Иркутской области, сойоты (не более 3,000 человек) - в Окинском и Тункинском районах Республики Бурятия.

Численность тувинцев в Монголии, по одним данным, составляет 12.000, по другим, около 25.000 человек. В Китае их всего 4.000 человек. На территории этих стран группы тувинского этноса составляют национальные меньшинства и не имеют национально-территориальной государственности..

Настоящая работа является первой попыткой исследовать тувинцев России, Монголии и Китая в сравнительном плане, что само по себе является

новой и актуальной проблемой, так как в отечественной и зарубежной этнологии она еще не ставилась.

Состояние изученности темы. В отечественной историографии существует достаточно много интересных и разноплановых работ по самым разным аспектам истории, языка, культуры и этнографии тувинцев. Большинство этих работ посвящены тувинцам, живущим в Российской Федерации, где тувиноведение как самостоятельная область отечественного востоковедения получило развитие особенно за последние 50 лет.

Исследованием отдельных проблем истории, языка, культуры и этнографии Тувы занимаются ученые Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Иркутска и Кызыла, среди которых немало тувинцев. Их предшественниками были известные востоковеды и путешественники АМ.Позднеев, Г.Н.Потанин, В.В.Радлов, Г.Е.Грумм-Гржимайло, П.К.Козлов, Б.Я.Владимирцов, САКозин, Н.В.Кюнер и другие. Им по праву принадлежит большая заслуга в разработке отдельных аспектов тувиноведения, так как в их фундаментальных трудах содержатся разносторонние материалы о различных народах Центральной Азии и Южной Сибири, в том числе интересные и ценные сведения по этнической истории, языку, культуре и этнографии тувинцев.

Немало разнообразных сведений о тувинцах XIX - начала XX вв. содержится в отчетах экспедиций, командировок и самостоятельных поездок, а также в полевых наблюдениях и заметках, составленных известными учеными, путешественниками, общественными деятелями и представителями царской администрации: Н.Ф.Катановым, ЕХЯковлевым, Ф.Коном, АВАдриановым, В.Поповым, И.Сафьяновым, В.Родевичем, Р.С.Минцловым, П.Е.Островских, Н.Леоновым, Н.П.Масловым, Р.Кабо и другими. Опубликованные ими работы основаны прежде всего на личном контакте с тувинцами и очень добросовестном собирании и знании полевого материала, являющемся для исследователей необходимым и ценным источником.

Важными источниками по этнической истории, культуре и этнографии тувинцев являются также статьи и монографии ряда отечественных ученых: В.И.Дулова, ЛЛЛотапова, Л.В.Гребнева, С.И.Вайнштейна, В.П.Дьяконовой, Ю.ЛАранчына, М.Х.Маннай-оола, З.В.Анайбан, В.Д.Март-оола, М.В.Монгуш, О.М.Хомушку, Ю.Ч.Хомушку, Г.ЕКурбатского, С.Н.Соломатиной, Н.П.Москаленко и других.

Ряд серьезных исследований посвящены этническим осколкам тувинцев -тофаларам (П.СПаллас, ИТеорги, M.A.Castren, Ю.П.Штубендорф, Н.Костров, Н.В.Васильев, Н.Ф.Катанов, И.А.Евсенин, Б.Э.Петри, Чудинов, V.Dioszegi,

B.И.Рассадин, Л.В.Мельникова) и сойотам (Б.Э.Петри, В.И.Рассадин, Л.Р.Павлинская, Н.Л.Жуковская, Л.Г.Ирильдеева М.В.Орешкина,).

В отличие от весьма разноплановых исследований по тувинцам России, работ по так называемым зарубежным (монгольским и китайским) тувинцам сравнительно мало. О тувинцах Монголии существует ряд серьезных публикаций этнолингвистического, фольклорного, филологического и историко-этнографического характера. Они в основном написаны монгольскими (С.Бадамхатан, Л.Болд, Ж.Цолоо, Г.Золбаяр, Б.Баярсайхан, Ц.Уламсуренгийн) и тувинскими учеными (Ю.Л.Аранчын, Д.А.Монгуш, М.Х.Маннай-оол, П.С.Серен, М.В.Монгуш). Большая заслуга в изучении одной из групп монгольских (цэнгэльских) тувинцев принадлежит немецкой исследовательнице Э.Таубе. Имеются публикации и других зарубежных авторов, посвященные монгольским (хубсугульским) тувинцам (V.Dioszegi, O.Farkas, M.Pedersen, A. Wheeler).

В настоящее время из числа этнических групп, проживающих за пределами Тувы, монгольские тувинцы являются наиболее изученными, что в известной мере объясняется наличием относительно беспрепятственной границы, благодаря которой осуществляются контакты не только между обычными гражданами, но и исследователями.

Несколько иначе обстоит дело с тувинцами, живущими в Китае. Вплоть до недавнего времени они оставались почти неисследованной во всех отношениях и даже загадочной группой населения страны. Как российская, так и зарубежная этнографическая наука долгое время не располагала какими-либо данными, которые давали бы более или менее целостное представление о них. Крайне редкие и очень скупые упоминания об этой группе тувинцев, встречавшиеся в научной литературе, представляли собой лишь мелкие штрихи, по которым невозможно было судить о ней (М.И.Венюков,

C.М.Абрамзон, Ш.Кудайбердыев).

Те крупицы, которые нам удалось обнаружить, представляли собой небольшие по объему, но ценные по содержанию статьи, принадлежавшие, как правило, китайским исследователям (Сун Чжэнчун, Хэ Синлин, Сюй Лицюнь,

Sing Shinan). Результаты их работ впоследствии дублировались в нескольких публикациях отечественных авторов (Ш.Ч.Сат, Л.Ю.Доржу, A.M. Решетов).

Летом 1993 года автору данного исследования представилась возможность побывать в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) Китая, где состоялось личное знакомство с живущими там тувинцами, их повседневной жизнью, бытом и культурой. Собранный полевой материал лег в основу нескольких научных статей и обобщающих монографий. Это позволило частично восполнить существующий пробел в изучении китайских тувинцев, хотя, конечно, многое еще предстоит сделать в этом направлении.

Предметом исследования является этническое и этнокультурное развитие тувинцев России, Монголии и Китая, которое исследуется на основе анализа состояния таких важнейших признаков, как язык, этническое самосознание, материальная и духовная культура, способность тувинцев к внешнему контакту. Правомерность такого подхода объясняется тем, что изучение истории формирования и специфики этнического и этнокультурного развития вышеназванных групп является одной из актуальных задач современного тувиноведения.

Цели и задачи исследования Основная цель предлагаемой работы состоит в изучении проблем, связанных с современным этническим и этнокультурным развитием тувинцев, проживающих в Российской Федерации, а также в Баян-Улэгэйском, Кобдоском, Хубсугульском аймаках Монголии и Алтайском аймаке Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая.

Исходя из цели исследования, нами были поставлены для решения следующие задачи:

1. Дать общее представление об этногенезе тувинцев, поэтапно показать пройденный ими исторический путь, который в конечном итоге привел к тому, что в настоящее время они живут в трех разных странах - РФ, МНР и КНР.

2. Через анализ этнополитической истории Тувы охарактеризовать современные тенденции развития тувинско-русского билингвизма в республике, а также особенности конфессиональной ситуации как важнейших факторов этнического и этнокультурного развития тувинцев.

3. Исследовать историческую судьбу тофаларов и сойотов, роль которых в функционировании тувинского этноса как целостной системы полностью утрачена, но изучение их в контексте этногенеза и этнической истории тувинцев весьма актуально.

4. Исследовать группы тувинского населения Монголии и Китая по ряду конкретных направлений, ранее практически неизученных, в частности, этнического самосознания, этноязыковых процессов, материальной и духовной культуры и межэтнических отношений.

5. Выявить проблемы развития у российских и зарубежных тувинцев родовой, семейной, этнической и религиозной идентичности.

Хронологические рамки исследования охватывают период, начиная с ранней истории Тувы (с УП в. н.э.) до настоящего времени. Такой ретроспективный подход помог не только проследить длительный и сложный процесс интеграции отдельных тюркоязычных племен в единый тувинский этнос, завершившийся созданием тувинской государственности, но и дал возможность в ряде случаев проследить исторические корни особенностей современных этнополитических, этнокультурных, этноязыковых процессов, происходящих в жизни российских, монгольских и китайских тувинцев.

Территориальные рамки исследования охватывают Республику Тыва, где сосредоточен основной массив тувинского этноса, а также Алтайский аймак Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, Баян-Улэгэйский, Хубсугульский и Кобдоский аймаки Монголии, где проживают отдельные группы тувинского населения.

Методологической основой исследования послужили теоретические разработки отечественных и зарубежных ученых по общей теории этнических, этноязыковых, этнокультурных процессов, этносоциологии, этничности и идентичности (САТокарева, Н.Н.Чебоксарова, СААрутюнова, Ю.ВАрутюняна, М.В.Крюкова, И.С.Кона, ВА.Тишкова, С.В.Чешко, Л.МДробижевой, М.Н.Губогло, Н.ЛЖуковской, Р.ШДжарылгасиновой, M.Banet, H.Wilson, E.Lyons, R.Clement, K.Noeles; D.Gorenburg, I.Jasinskaya-Lahti, K.Liebkind, L.Kuzmickaite, D.Nesdale, R.Rooney, L.Smith, J.Phinney, M.Devich-Navarro, V.Sabatier, N.Beck, S.Nain, I.Takashi).

Понятийный аппарат исследования. Термин «идентичность» сейчас используется в самых различных областях гуманитарного знания, что свидетельствует о его многозначности. Он используется как в единственном, так и во множественном числе.

Французский социальный психолог СМосковичи предложил гипотезу об организации сознания индивида по типу идентификационной матрицы, основу

которой составляет несколько идентичностей: общечеловеческая, половая, религиозная, этническая, профессиональная и др. (Мсвсотта 1984, с.3-69).

Идентичность таким образом может обозначать категорию философскую, социальную, психологическую, при этом в каждой дисциплине рассматривается преимущественно одна из сторон характеризуемого им феномена. Особое звучание проблема идентичности приобретает в области социальной антропологии и этнологии, где ее осмысление всегда было одной из сквозных тем; она решалась как на онтологическом, так и на гносеологическом уровне.

Рядом авторов введено понятийное разграничение между «идентичностью» как состоянием или результатом и «идентификацией» как процессом, ведущим к этому состоянию или результату. Из этого следует, что идентичность является не столько суммой идентификаций, сколько новой комбинацией старых и новых идентификационных фрагментов.

На сегодняшний день наиболее распространенной является трактовка этничности как синонима «этнической идентичности», а само это понятие стало центральным для описания современной этнической реальности. Этническая идентичность таким образом является одновременно и научным понятием, и культурным клише, и идеологией политической практики.

Внимательно исследуя все подходы к понятию «этническая идентичность», диссертанту пришлось столкнуться с различными трактовками самого понятия, которые по сути не столько взаимоисключают, сколько взаимодополняют друг друга. Так, например, согласно точке зрения И.С.Кона, идея постоянства, тождественности самосознания (самости) лучше всего выражается термином «идентичность», одну из главных модальностей которой составляет социальная идентичность - система свойств, благодаря которым человек становится социальным индивидом, членом определенной общности (Кон 1984). Ю.ВАрутюнян предлагает для людей, твердо причисляющих себя к определенной этнической общности, но при этом не сознающих реальных оснований своего выбора, использовать термин «самоидентификация». А для той части народа, которая осознает объективные основания собственной самоидентификации, употреблять термин «самосознание». Тогда «самосознание» приобретает дополнительный смысл, означающий как бы качественное осмысление своей национальной принадлежности (Арутюнян 1991). В.А.Тишков акцентирует внимание на «процессуальности», а не на «процессе», что, на его взгляд, позволяет выявить состязательную и множественную природу идентичности, выстраиваемую в итоге диалога и

властных отношений между группами, между группой и государством. Групповая этническая идентичность, являющаяся по сути основной в феномене этничности, рассматривается им как операция социального конструирования «воображаемых общностей», основанных на вере, что они связаны естественными и даже природными связями. Особую роль, по его мнению, в процессе конструирования этничности играет государство (Тишков 1997). Иной вектор объяснения природы этнической идентичности предлагает С.В.Чешко, согласно которому этничность определяется как групповая идентичность, производная от имманентного человечеству социального инстинкта коллективности, которая проявляется через представления об общем происхождении и специфичности своей культуры (Чешко 1994).

Для данного исследования уместно использовать понятие «идентичность» в широком смысле, т.е. как самоопределение, самоотождествление. Идентичность, как известно, может быть социальной, культурной, религиозной и т. д. Как «состоявшееся состояние» он есть продукт идентификации, раскрывающейся как некий процесс. В этом смысле идентичность есть не что-то жестко фиксированное, «застывшее», поскольку она находится под влиянием различных социальных, культурных и иных факторов, а потому ее содержание, смысл являются подвижными, они все время как бы «вырабатываются».

Особую сложность представляли для данного исследования тофалары и сойоты. Материал по ним наглядно показал, что вопросы этнической идентификации, отнесения себя к тому или иному этносу или к его подразделениям часто решаются в зависимости от остроты той или иной этнической и конфессиональной ситуации. Так, в советское время сойоты с усвоением бурятского языка (и утратой тувинского), который фактически заменил им родной язык, не спешили называть себя «сойотами», предпочитая в паспорта записываться бурятами. Однако в постсоветское время, когда влияние этнического фактора заметно возросло и стало престижным проявление любой этничности, усилилось национальное чувство сойотов и противопоставления себя бурятам: «мы сойоты, а не буряты». А тофалары, в свою очередь, сильно подвегшись в советское время христианскому влиянию, в постсоветский период стали вновь осознавать себя шаманистами и частично буддистами, что в целом укрепило их тофаларскую идентичность.

Длительные, чрезвычайно сложные и противоречивые процессы взаимодействия тофаларов и сойотов с представителями других этносов (в

частности с русскими и бурятами), их оторванность от материнского этноса, а также современные этнокультурные процессы, охватившие все народы бывшего СССР, в конечном счете привели к тому, что их первоначальная принадлежность к единому тувинскому этносу оказалась окончательно утраченной, а новая - тофаларская и сойотская - значительно укрепилась. Сейчас эти «осколочные» этнические общности играют самостоятельную роль в общественной жизни своих регионов и вполне возможно, что они продолжат свои усилия, направленные на их дальнейшее этническое и культурное возрождение.

Другим важным моментом в исследовании является вопрос о подразделениях этноса, в данном случае тувинского, которые в силу различных причин оказались в отрыве от материнского ядра и живут в иноэтничной среде. Несмотря на определенные достижения в изучении подобных этнических образований, теоретические проблемы, связанные с определением их места в иерархии этнических общностей, долгое время оставались неразработанными. Отсутствовала и соответствующая терминология для обозначения всего многообразия упомянутого типа этнических общностей. Случалось, что некоторые исследователи часто употребляли одни и те же термины для обозначения типологически разных этнических явлений или наоборот - для обозначения этнических общностей одного порядка применяли различные термины.

В результате смысловое разнообразие используемых терминов не только затрудняло, но подчас и искажало понимание и без того сложной этнической реальности. Первая попытка обобщить накопленный материал по иерархии историко-культурных образований была предпринята Р.Г.Кузеевым и В.Я.Бабенко (Кузеев, Бабенко 1985, 1992). Они предложили все многообразие этнических общностей свести к двум основным, базовым типам подразделений этноса - этнографическим и этническим группам, которые являются основными родовыми понятиями этнических образований, таксономически низшего порядка, чем этнос.

Согласно предложенной классификации, как этнографические, так и этнические группы являются подразделениями этноса и в этом качестве обладают, в пределах общих свойств этноса, определенным языковым и культурным своеобразием. Различает же их такой существенный признак, как территория формирования и функционирования. Этнографические группы, по

Р.Г.Кузееву и Б.Я.Бабенко, складываются на основной этнической территории и не изолированы от этнического ядра, что весьма существенно.

Будучи органической частью материнского этноса, этнографические группы участвуют в процессе его консолидации в более сплоченную общность, в том числе и национальную, т.е. участвуют в поступательном этнокультурном развитии этноса, общим результатом которого является постепенная нивелировка локальных особенностей и слияние с преобладающей, наиболее крупной и развитой этнической общностью. Другими словами, под этнографической группой следует понимать внутренние части этноса, отличающиеся от основного массива определенными особенностями в языке, в материальной и духовной культуре, однако функционирующие в территориальных рамках материнского этноса и участвующие в процессах внутриэтнической консолидации.

В отличие от этнографических этнические группы расселяются и функционируют в известном отрыве от материнского этноса, вне основной территории его расселения, в большем или меньшем отдалении от нее в иной этнической, языковой и культурной среде. Оказавшись в изоляции, этнические группы, как правило, уже не участвуют в консолидационных процессах этноса, входя в языковые, хозяйственно-культурные и этнические связи с окружающим населением на новой территории. Этнические группы в силу объективных причин (территориальной, языковой, хозяйственно-культурной разобщенности с этническим ядром и, как следствие, слабой, иногда полностью отсутствующей связи с ним) как бы «выпадают» из орбиты общего этноэволюционного процесса этноса и с момента отрыва свое развитие продолжают в «автономном» состоянии, постепенно подвергаясь этнотрансформационным изменениям.

Исходя из этого, Р.Г.Кузеев и В.Я.Бабенко предлагают относить к этническим группам те осколки этноса, которые в силу исторических причин оказались вне основной территории этноса и, следовательно, в отрыве от него. При этом под понятием «этническая группа» они имеют в виду все типы территориально разобщенных частей этноса, в том числе оказавшихся в составе иных государственных образований. Поэтому понятие «этническая группа» по своему содержанию вполне применимо к тувинцам, живущим в Монголии и Китае.

Важно также заметить, что применительно к монгольским и китайским тувинцам диссертантом сознательно не был применен термин «диаспора», ставший столь модным, расхожим словом, которое принято употреблять, когда

речь идет об этнических группах. Многочисленные работы, посвященные теории диаспоры (Э.Л.Мелконян 2000, Р.Бруйберкер 2000, П.Колсто 2001, Х.Полкингтон, М.Флинн 2002, ВА.Тишков 2000, Ю.И.Семенов 2000, СААрутюнов 2000, В.ДЛопков 2003), подводят к мысли, что рассматриваемые группы тувинцев не могут быть определены как «диаспора», поскольку так называют тех, кто сам или их предки были рассеяны из особого «изначального» центра в другой или другие периферийные или зарубежные регионы.

Классическими моделями диаспоры являются евреи, армяне, греки, цыгане, палестинцы, кубинцы, китайцы, индийцы за пределами своей исторической родины. Тувинцы же таковыми не являются, так как изначально жили на своей исконной этнической территории, которая впоследствии была разделена между тремя государствами - Россией, Монголией и Китаем. Сегодня они представляют собой этнос, состоящий из этнического ядра, сосредоточенного в Республике Тыва, и этнической периферии - компактных групп, отделенных от основной части и живущих дисперсно в Монголии и компактно в Китае.

Источниковая база исследования. В целях более полного освещения темы диссертантом был привлечен значительный круг самых разных по характеру и содержанию источников. В первую очередь, это данные, полученные из бывшего партийного архива Тувинского обкома КПСС, ныне Центра архивных документов партийных и общественных организаций (ЦАДПОО) - филиала Центрального Государственного архива Республики Тыва (ЦГА РТ), Рукописного фонда Тувинского института гуманитарных исследований (РФ ТИГИ), Архива Института монголоведения, будцологии и тибетологии (ИМБТ) Республики Бурятия, Архива востоковедов Санкт-Петербургского Института востоковедения РАН; полевые материалы автора, характеризующие различные стороны хозяйства и культуры тувинцев Китая.

Научная новизна исследования состоит в том, что впервые в тувиноведении предпринята попытка концептуального осмысления и систематизации этнических и этнокультурных процессов, происходивших в прошлом и происходящих в настоящем в жизни тувинцев, по воле исторической судьбы живущих в пределах трех государств. С этой целью, в основу исследования лег этнополитический подход, уделяющий большое внимание проблемам этничности и идентичности, как этносоциальным

феноменам, способным в зависимости от конкретной ситуации принимать политическую окраску.

Новизной работы можно считать и показ особенностей историко-культурных связей тувинцев с другими народами - с русскими, монголами, казахами, китайцами и представителями других этнических групп; освещение проблемы влияния окружающих народов на хозяйственный уклад, быт и культуру тувинцев; выявление общего и особенного в современном этническом, этнокультурном, демографическом развитии различных частей тувинского этноса; выявление основных тенденций в функционировании языка и этнического самосознания российских, монгольских и китайских тувинцев; раскрытие характера их взаимодействия с центром в каждой стране; отражение специфики адаптации тувинцев к условиям российской, монгольской и китайской государственности.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты диссертации, расширяя и углубляя знания о тувинском этносе, имеют самостоятельную научно-познавательную ценность. Выводы исследования могут быть использованы при разработке теоретических проблем, связанных с изучением общих этногенетических корней не только многих тюркоязычных народов Сибири и Центральной Азии, их сближения между собой, но также и нетюркских народов (в частности, русских и китайцев) за их многовековую историю.

Выводы, полученные диссертантом в процессе исследования, могут быть использованы при подготовке лекций, учебных пособий, фундаментальных трудов по истории и этнографии тувинцев, а также шире - народов Центральной Азии, справочных изданий, разработке концепций, рекомендаций, составлении аналитических справок для властных структур, занимающихся проблемами межэтнических отношений как в Российской Федерации, так и за ее пределами.

Апробация работы состоялась в нескольких десятках публикаций, в том числе четырех авторских монографиях. Отдельные положения исследования были представлены в виде докладов, выступлений, сообщений на российских и международных симпозиумах, конференциях, семинарах, лекциях в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске, Кызыле, Киеве (Украина), Кембридже (Великобритания), Осло (Норвегия), Будапеште (Венгрия), Варшаве (Польша), Урумчи (Китай), Дхарамсале (Индия).

Большая часть результатов, изложенная в работе, была получена автором во время участия в коллективных и индивидуальных научно-исследовательских проектах: «Сохранение природной и культурной среды во Внутренней Азии» (осуществлялся на базе Кембриджского университета в первой половине 1990-х годов); «Тува и Тибет: возобновление культурных контактов» (осуществлялся на базе Библиотеки тибетских рукописей и архивов в Дхарамсале в Северной Индии в 1999 году).

Диссертация обсуждалась на расширенном заседании Отдела азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии РАН с участием специалистов из Отдела этнографии народов Крайнего Севера и Сибири этого же Института.

Структура диссертации определяется логикой изложения материала, состоит из Введения, четырех глав, каждая из которых включает в себя несколько разделов, Заключения и Списка литературы.

П. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Во Введении обосновывается актуальность исследования, определяются его цели и задачи, раскрываются научная новизна и практическая значимость работы, дается обзор источников и литературы, анализируются теоретические подходы к проблемам этничности и идентичности, рассматриваются дефиниции, смысловые нагрузки терминов и понятий; раскрывается круг источников, ставших информационной базой; приводятся сведения об апробации работы.

Первая глава «Этнополитическая история Тувы» посвящена характеристике основных этапов становления и формирования тувинского этноса. В ней также подробно освещается этнополитическая история Тувы начиная с УШ по начало XX в.

Этапы становления и формирования тувинского этноса. Территория современной Тувы, где проживет основная часть тувинского этноса, впервые была заселена первобытным человеком в ашельское время раннего палеолита; в эпоху каменного века здесь происходило формирование Homo Sapiens, т.е. человека разумного, в дальнейшем заселившего весь север Азии. Бронзовый век Тувы ознаменован развитием скотоводства и освоением металлургии бронзы и меди.

В 1 тысячелетии до н.э. территория Тувы входила в состав общественных объединений скифского мира; в это время ее племена перешли от оседлых пастушеско-земледельческих форм хозяйства к кочевому скотоводству и оседлому земледелию с использованием оросительной системы, что в свою очередь способствовало освоению новых видов металлов, в том числе железа. Именно в это время началось формирование древнейших племенных объединений, представлявших собой ранние государственные образования.

В конце Ш в. до н.э. наблюдалось нашествие центрально-азиатского племенного союза хунну на территорию Саяно-Алтая, что привело к большим изменениям в социально-экономической жизни и этническом составе населения Тувы: изменился антропологический тип местных жителей (произошел переход к центрально-азиатскому типу большой монголоидной расы) и изменился облик их материальной культуры.

Этнополитическая история Тувы в период раннего средневековья - в VI -ХП вв. - теснейшим образом связана с возникновением и развитием раннефеодальных государств - древнетюркского (VI - VIII вв.) и уйгурского (VIII - IX вв.) каганатов, государства древних кыргызов (IX - ХП вв.), каждый из которых имел свое государственно-административное управление, письменность, религиозные верования, дипломатию, крупные центры торговли и ремесла, города с монументальными архитектурными сооружениями, что в целом было показателем наивысшего расцвета саяно-алтайского очага центрально-азиатской цивилизации и культуры, имевшей многосторонние связи не только с другими цивилизациями и культурами Востока, но и Запада.

Тюркизация населения Тувы, начавшаяся со времени ее вхождения в состав древнетюркского каганата и получившая дальнейшее развитие при уйгурах и кыргызах, стала одним из важнейших детерминантов складывающейся этнической общности, оказавшим влияние и на формирование этнолингвистического и этнокультурного облика обитателей Саяно-Алтайского нагорья.

Однако периоды расцвета чередовались периодами экономического и культурного упадка Тувы. Они главным образом были связаны с нашествием иноземных завоевателей - монгольских (ХШ - Х^ вв.) и маньчжурских (ХМП - начало XX вв.) захватчиков. В конце Х^ - начале ХМП в. тувинские племена составляли значительную по численности этническую общность, игравшую важную роль в социально-экономической и политической жизни региона; они имели такие признаки этноса, как общая территория (тувинские

родоплеменные группы кочевали на юге до Кобдо, на востоке - до озера Хубсугул, на севере - по склону Саян через Алтай и Минусинскую котловину до верховьев р. Урунгу, Черного Иртыша и современного г. Томска), единый язык, сложившийся на тюркской основе, самоназвание «тыва» (хотя соседние народы именовали их «урянхайцами» и «сойотами»), общие черты хозяйственной деятельности (кочевое скотоводство и земледелие), материальной и духовной культуры.

В XVII — XVIII вв. на территории современной Тувы и прилегающих к ней районов жили основные родоплеменные группы тувинцев, хотя расселение их было дисперсным, не компактным. Это были куулары, тюлюши, делеги, сояны, долааны, ондары, байкара, сарыглары, уйгуры, кыргызы, хойуки, салчаки, ооржаки, донгаки, олеты, монгуши, кужугешы, иргиты,хомушку, саая, оюны,хертеки, теленгиты, маады, хаазуты, балыкшы, чооду, тодутыи другие.

Формирование тувинского этноса к этому времени почти завершилось. У тувинских племен была общая территория, единый язык с племенными (региональными) диалектами, этническое самосознание. Они вели кочевой образ жизни, занимались преимущественно скотоводством и охотой, частично земледелием и жили в условиях патриархально-родового быта и патриархально-феодальных общественных отношений; у них к тому времени уже сложился общий тип культуры, хотя и сохранивший локальные и племенные особенности.

Для правильного понимания этнических процессов, приведших к образованию тувинского этноса, немаловажное значение имеет та или иная трактовка вопроса об этнониме «тыва». В первое время сложность заключалась в том, что современные носители этого этнонима в более ранний период своей истории упоминались в источниках под другими названиями — «урянхи» и «сойоты». Сам факт наличия разно звучащих этнонимов поначалу заставлял исследователей не торопиться с выводами в пользу утверждения об общности происхождения их носителей, но впоследствии выяснилось, что названия «урянхи» и «сойоты» всегда были равнозначны этнониму «тыва», хотя сами тувинцы никогда не называли себя ни урянхайцами, ни сойотами.

Историческое самоназвание тувинцев «тыва» по разным причинам долго не употреблялось их соседями, хотя этноним «тыва» («дубо», «туба») как этническое наименование, по данным письменных источников, упоминается впервые по отношению к населению Восточной Тувы еще в середине 1 тыс. н.э.

Этноним «тыва» как самоназвание тувинского этноса распространился на племена Тувы в процессе их консолидации в единый этнос.

Тувинцы в период правления Цинской династии Китая (1758-1911 гг.).

С приходом на историческую арену маньчжурско-китайских завоевателей, на тувинцев было распространено новое административно-территориальное устройство. Вся территория Тувы была поделена на военно-феодальные уделы — кожууны (монг. хошуны). Каждый кожуун состоял из сумонов и арбанов (сумон состоял примерно из 150 чел., арбан — из 10; два и более сумона составляли кожуун).

• Для облегчения управления тувинским населением в 1762 г. было учреждено объединенное управление кожуунами Тувы во главе с амбын-нояном — владельцем Оюннарского кожууна. Амбын-ноян выступал в качестве всеобщего старосты тувинских кожуунов и находился в прямом подчинении улясутайского цзянь-цзюня. Ставка его находилась в Самагалтае (современный административный центр Тес-Хемского кожууна РТ), недалеко от Улясутая.

Первыми амбын-ноянами Тувы были монголы - Манаджап (с 1762 по 1764 г.), Гомбожап (с 1764 по 1781 г.) и Делек Даши (с 1781 по 1786 г.). Последнего сменил Оюн Дажы, который стал родоначальником династии тувинских амбын-ноянов. С момента его прихода должность амбын-нояна стала наследственной, что фактически позволило сформировавшемуся классу тувинских феодалов заполучить страну в собственные руки. Хотя на долю Оюна Дажы выпал небольшой срок управления Тувой (с 1786 по 1789 г.), именно с этого времени началось становление тувинской государственности.

Исследователи справедливо отмечают, что создание внутреннего самоуправления — института амбын-ноянства — не только привело к централизации административной и территориальной власти, но и в значительной мере способствовало дальнейшему формированию этнической территории и общности экономической жизни различных по происхождению родоплеменных групп в единый тувинский этнос.

Однако захват Тувы Цинской империей способствовал не только консолидационным процессам, но и отпочкованию отдельных частей тувинского этноса от своего основного этнического массива, сосредоточенного в бассейне Верхнего Енисея. Так, например, некоторые родоплеменные группы тувинцев {маады, кужугеты, ооржаки, тоджи, сояны), кочевавшие в окрестностях Телецкого озера и в степях Обь-Иртышского междуречья, остались в этих местах и вошли в этнический состав современных алтайцев,

группа тувинцев, обитавшая в Минусинской котловине и получившая позднее общее название «бельтиры», полностью ассимилировалась местными племенами и составила один из компонентов формирования хакасского этноса. Отдельные родоплеменные группы тувинцев, кочевавшие к востоку от Тувы вплоть до верховьев реки Иркут и вокруг озера Хубсугул, известные в ясачных документах как иргиты, сойоты, тувинцы, урянхи, вошли в состав Иркутского уезда; впоследствии они образовали обособленную этническую группу под названием «тофалары» или «тофы». Часть тувинской родоплеменной группы иргит, сосредоточенная в верховьях реки Иркут, была ассимилирована бурятами, и их стали называть «тункинскими и окинскими сойотами».

Тува в это время, благодаря своим первым монгольским амбын-ноянам, стала весьма активно проникать в буддийский мир. Во времена амбын-нояна Гомбожапа на ее территории были построены первые стационарные буддийские монастыри (тув. хурэ). Это положило начало формированию тувинского варианта буддизма, который своим появлением обязан монгольскому и тибетскому.

Поскольку буддизм в Туве делал первые шаги при непосредственном участии представителей правящей верхушки, стремившихся шире и глубже внедрить его в тувинскую среду, распространение его здесь происходило исключительно «сверху» Попытки пропаганды его «снизу» практически не отмечены, так как эти слои общества по-прежнему продолжали оставаться во власти народных верований, в первую очередь шаманства.

Мнения ученых по поводу того, какая из религиозных систем -шаманство или буддизм - играла главенствующею роль в жизни общества, часто расходятся. Одни исследователи считают, что тувинцы переживали стадию, когда устои одного мировоззрения были расшатаны, начала же другого еще не усвоены; другие видели у них полное смешение «желтой», т.е. буддийской и «черной», т.е. шаманской веры; третьи утверждали, что буддизм не помешал тувинцам по-прежнему оставаться усердными шаманистами.

Однако буддизму все же пришлось выдержать нелегкую борьбу с шаманством - одним из сильных конкурентов в системе религиозных верований местного населения, продолжавшим сохраняться в более яркой и цельной форме, чем у остальных народов Саяно-Алтайского нагорья.

По мнению ряда исследователей, конфликт между буддизмом и шаманством существовал только в начале, но затем он смягчился и между ними установились мирные контакты. Это произошло благодаря веками

отработанной буддизмом системе приспособления, трансформации, усвоения сложившихся в обществе сакральных традиций, управляющих повседневной жизнью народа.

В хозяйственно-культурном отношении тувинцы делились на западных, населяющих горно-степные районы, и восточных — жителей горно-таежных районов Тувы. По данным конца XIX - начала XX в., западные тувинцы составляли около 95% населения; они населяли большую часть территории Тувы - ее центральные, западные и южные районы; их хозяйство основывалось на пастбищном скотоводстве (мелкий и крупный рогатый скот, лошади, верблюды) с сезонными «вертикальными» перекочевками и дополнялось у значительной части населения орошаемым земледелием, эпизодической охотой, собирательством и рыболовством. Основным жилищем служила решетчатая войлочная юрта. Одежду шили главным образом из выделанных шкур домашних животных, войлока и привозных тканей.

Восточные тувинцы или, как еще их называют в литературе, тувинцы-тоджинцы, населяли бассейны верхнего течения рек Бий-Хем и Каа-Хем. На рубеже XIX — XX вв. у них насчитывалось около 400 хозяйств и они составляли около 3% коренного населения Тувы. В основе их хозяйственной деятельности лежали круглогодичный охотничий промысел на мясных животных, главным образом копытных, и сезонный — на пушных, а также кочевое скотоводство с круглогодичными «вертикальными» перекочевками. Оленеводство было вьючно-верховое, с доением, а при крайней необходимости, в тяжелых условиях — с забоем домашних оленей на мясо. Очень важную роль играло сезонное собирательство, а также рыболовство. Жилищем служил чум, который летом крыли выделанной берестой, а в холодное время года обработанными шкурами копытных животных.

На рубеже Х1Х-ХХ вв. значительное развитие получил натуральный обмен тувинцев в соседними народами, в частности с русскими. Русско-тувинские экономические связи содействовали, с одной стороны, появлению в Туве русской золотопромышлености, положившей начало развитию товарно-денежных отношений в крае, с другой - к русской колонизации в 90-х годах XIX в., которая, по мнению многих исследователей, имела большое значение для социально-экономической и культурной жизни населения Тувы.

Развитие феодальных отношений в тувинском обществе порождали свои идеологические, правовые и религиозные надстройки, которые способствовали резкому социально-имущественному расслоению местного населения. Поэтому

массовые выступления беднейших слоев, имевшие место во второй половине XIX в., привели к тому, что в 1911-12 гг. тувинцы не только окончательно сбросили полуторавековое военно-политическое иго маньчжурской династии Цин, но и свергли власть местной феодально-чиновничьей верхушки.

Падение Цинов и принятие протектората России в 1914 г. После свержения маньчжурского владычества, Тува, называвшаяся тогда Урянхайским краем, в силу выгодного естественно-географического положения и наличия богатых природных ресурсов, стала зоной столкновения интересов России, Китая и Монголии.

В феврале 1912 г. амбын-ноян Комбу-Доржу и несколько его чиновников направили от имени тувинского народа обращение к правительству России, в котором они просили не отказывать Туве в своем покровительстве.

В 1914 г. Тува под названием «Урянхайский край» была присоединена к России, которая считала, что она таким образом не распространяет верховенство на «новую» область, а всего лишь возвращает свои исконные права на нее. Поэтому протекторат России над Тувой не был нигде оформлен каким-либо международным актом и все распоряжения по принятию тувинцев под покровительство русского государя носили характер чисто государственный (Март-оол 2002).

Ранее засекреченные архивные документы по этому периоду, выявленные Н. П. Москаленко, свидетельствуют, что установление протектората, предопределившего дальнейшую судьбу Тувы и геополитическую ситуацию в центре Азии, было прежде всего результатом весьма успешной российской внешней политики в этом регионе. Она заключалась, с одной стороны, в активной поддержке сил, боровшихся с маньчжуро-китайскими захватчиками, как в Туве, так и в Монголии и Тибете, с другой — в усилении российского экономического влияния в Туве, а также в привлечении на сторону России тувинской политической элиты, включая высших представителей сангхи (Москаленко 2000).

Политическая ситуация ставила тувинскую правящую элиту в весьма затруднительное положение. Оказавшись объектом основной внешней политики трех государств, испытывая постоянный прессинг с их стороны, она объективно не имела возможной силы, и потому в целях достижения своих интересов часто прибегала к политике лавирования между ведущими политическими силами. Выдвинутая Советской Россией идея о самоопределении Тувы стала для нее средством достижения цели — не

допустить усиления позиций Китая вблизи своих границ и одновременно обрести самостоятельность, опираясь на помощь российской стороны.

Образование ТУВИНСКОЙ Народной Республики (1921-1944 гг). В середине 1921 г. как международное, так и внутреннее положение Тувы требовало решения вопроса о самоопределении. В июне 1921 г. в центре западных кожуунов — Чадане — состоялось совещание с представителями двух хемчикских кожуунов, Даа и Бейсэ, где проживало большинство тувинского народа. На нем был поставлен вопрос о национальном самоопределении тувинцев.

В августе 1921 г. в местности Суг-Бажы собрался Всетувинский Учредительный Хурал представителей всех кожуунов Тувы, на котором присутствовали также делегация Советской России и представители Дольневосточного секретариата Коминтерна в Монголии. На повестке дня основными были вопросы о самоопределении Тувы, О Конституции, об укреплении дружественных отношений с народами России и Монголии. Всетувинский Хурал принял историческую резолюцию о создании самостоятельного тувинского государства.

Учредительный Хурал утвердил Конституцию Народной Республики Танну-Тыва, состоявшей из 22 статей, в которых четко излагались завоевания революции и законодательно закреплялось образование республики. Советское правительство направило через народного комиссара по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичерина обращение к тувинскому народу, в котором признавалась самостоятельность Тувинской Народной Республики, советское правительство гарантировало всестороннюю экономическую и культурную помощь в ее дальнейшем развитии. В связи с этими событиями некоторые современные исследователи опровергают принятую в исторической литературе концепцию о сущности Тувинской национально-освободительной революции 1921 г., приведшей к созданию ТНР. На основе имеющихся источников, они показывают, что создание ТНР было вовсе не следствием так называемой национально-освободительной революции, а результатом политического развития событий в России после Октябрьской революции 1917 г.

Перед первым тувинским правительством встала чрезвычайно сложная задача расформирования тувинского общества в политической, экономической, культурной областях, решение которой исключительно силами республики было трудновыполнимо. СССР, имевший демократические традиции и мощный экономический потенциал, а также значительно укрепивший свои позиции в

регионе, рассматривался тувинским правительством как основной партнер в экономическом и политическом сотрудничестве. В силу этих причин ни Китай, ни Монголия не могли открыто выступать против Советского государства, хотя от желания «иметь при себе Туву» не отказались.

В феврале 1922 г был создан Совет Министров ТНР, состоявший из четырех министерств: иностранных, внутренних, военных дел и юстиции. В конце 1922 г. было образовано министерство финансов. Позднее министерство военных дел было расформировано, его функции переданы министерству внутренних дел.

В апреле 1941 г. состоялся XII внеочередной съезд Тувинской народно-революционной партии, которая приняла не только новую Программу партии, но и историческое решение о национальной письменности. Чтобы закрепить исторически сложившуюся связь тувинского языка с русским и сблизить тувинскую письменность с письменностями народов Советского Союза, съезд постановил перевести ее с латинизированного алфавита (который использовался с 1939 г.) на кириллицу, т.е. русский.

Вслед за введением письменности получила развитие и система народного образования, которая, как и следовало ожидать, строилась по образцу советской школы, т.е. на принципах всеобщего советского обучения детей школьного возраста, без различия национальной, религиозной, классовой и половой принадлежности.

Характерной особенностью периода ТНР стала секуляризация, то есть высвобождение из-под влияния религии различных сторон и уровней общественного сознания и бытия, выразившееся в массовом уничтожении монастырских комплексов и преследовании представителей сангхи, в освобождении различных общественных институтов и правовых отношений от контроля религиозных организаций, что отразилось в законодательных актах Тувинской Народной Республики, в смене традиционного мировоззрения масс марксистско-ленинским. Все это происходило скачкообразно и довольно драматично.

Однако в начале 1930-х годов произошел поворот к жестким репрессивным мерам против представителей феодального сословия и сангхи. Курс на это был дан январским Пленумом ЦК ТНРП 1929 г., после которого Президиумом Малого Хурала было принято постановление, согласно которому монастыри лишались своей собственности, сангха — поддержки органов

народной власти и прав юридического лица, бывшие феодалы объявлялись неблагонадежными гражданами своей страны.

Под давлением сверху стали закрываться многие монастыри, а ламы разъезжались по своим аалам. Вслед за этими мерами последовало ужесточение режима, волна репрессий прокатилась по всей Туве. В рядах ТНРП и в высших эшелонах власти началась активная чистка, которая по мере осуществления набирала все больший размах. В это время в Туве состоялся ряд громких судебных процессов над отдельными представителями сангхи и бывшими членами тувинского правительства.

За 20-летнее существование Тувинская Народная Республика сделала большие шаги на пути сближения с Советским Союзом. Победа социализма в СССР, содружество 15 союзных республик, входивших в его состав, глобальные преобразования в политической и социально-экономической жизни страны явились огромной притягательной силой, побудившей тувинский народ к присоединению к СССР.

Вторая глава «Тувинцы Российской Федерации» посвящена российским тувинцам. В октябре 1944 г. Тува вошла в состав СССР, в рамках которого обрела национально-территориальную государственность, благодаря которой была обеспечена всем необходимым, что позволяло ей не только сохранять и развивать свою этническую самобытность, но и быть интегрированной в советское культурное пространство.

Присоединение Тувы к России в 1944 году. Известно, что в Туве идея вхождения в состав СССР вырабатывалась под влиянием сложной международной обстановки в регионе, которая периодически обострялась и требовала своего разрешения.

В 1932 г. в Монголии произошло крупное восстание; на монголо-китайской границе постоянно происходили вооруженные столкновения; не прекращались притязания Китая и Монголии на Туву; у восточных границ СССР в боевую готовность была приведена многомиллионная Квантунская армия Японии - одного из основных союзников гитлеровской Германии (Хомушку 2002).

Все это заставляло руководство Тувинской Народной Республики проявлять собственную инициативу в вопросе вхождения ее в состав СССР. С точки зрения стратегии подобный шаг должен был стать для Тувы средством обеспечения государственной безопасности от нарастающей внешней угрозы, возможностью сохранения существующего государственного строя и обретения

дополнительного ресурса для экономического, политического и культурного развития. Советский Союз, неизменно выступавший в роли арбитра и посредника, мог уберечь Туву от территориальных притязаний со стороны Китая и Монголии.

В этих условиях включение Тувы в состав СССР отвечало интересам и советского руководства, стремившегося обеспечить свою безопасность на тувинско-монгольском участке советско-китайской границы. Вопрос состоял лишь в том, когда этот шаг будет осуществлен. Решающее слово оставалось исключительно за советским руководством, которое выжидало наиболее подходящее время для этого. Оно вскоре наступило. Победа Красной Армии под Сталинградом в 1943 г., ознаменовавшая перелом в ходе Великой Отечественной войны, возрастание авторитета СССР в мире, подготовка к вступлению Советского Союза в войну на Дальнем Востоке и активизация политики Китая по возвращению «утраченных территорий» заставили руководство Советской страны форсировать события и, не дожидаясь окончания войны, включить Туву в состав СССР (Хомушку 2002).

Став полноправными гражданами Советской социалистической державы, вчерашние скотоводы-кочевники стали испытывать сильное влияние советского опыта социалистического строительства. Перед местным руководством была поставлена задача преобразования Тувы из отсталой аграрной провинции в аграрно-индустриальную республику. В аграрном секторе основной упор делался на колхозное движение (начало ему было положено в 1929 г.). Главным препятствием на этом пути считался кочевой образ жизни, в связи с чем был произведен массовый переход тувинцев на оседлость. Этот процесс, протекавший с определенными трудностями, был завершен к концу 1950-х годов.

Вместе со сменой образа жизни также происходила смена традиционного мировоззрения, основанного на народных верованиях, марксистско-ленинским с присущим ему атеистическими установками. В новых исторических условиях сделать это оказалось несложно, так как в период Тувинской Народной Республики уже были созданы предпосылки для этого.

За годы советской власти в Туве произошли такие глубокие социально-экономические и культурные преобразования, на свершение которых в других условиях потребовались бы века. Из края кочевого скотоводства и поголовной неграмотности Тува превратилась в аграрно-индустриальную республику, с поступательно развивающейся промышленностью и самобытной культурой.

Тенденции развития тувинско-русского билингвизма. С началом активного проникновения в край представителей других национальностей стала меняться и этнолингвистическая ситуация. В Туву по специальной разнарядке приезжали специалисты сельского хозяйства, учителя, медицинские работники, работники транспорта и связи, инженерные кадры. Это способствовало приобщению тувинцев к русскому языку, т.е. массовому распространению тувинско-русского билингвизма.

Чтобы рассмотреть соотношение тувинского и русского языков в рамках отдельных переменных, входящих в языковую компоненту, диссертантом был учтен важный методический момент, состоящий из трех аспектов языковой жизни любого этноса - языковая компетентность (мера, степень знания языка или языков), речевая деятельность (реальное употребление одного или более языков в различных сферах жизнедеятельности этноса) и языковая ориентация (отношение к национальному и русскому языку, выражающееся в выборе индивидами родного языка, в выборе родителями языка школьного обучения детей и др.).

В настоящее время в Туве, как и в других национальных субъектах Российской Федерации, существуют три типа школ: тувинская, русская и смешанная. Надо заметить, что в советское время национальная школа не пользовалась таким успехом и популярностью как сейчас, наоборот, многие городские тувинцы направляли своих детей в русские школы, считая образование на русском более престижным и перспективным. В результате подобной ориентации и образовался тот слой тувинцев, правда, незначительный, который не знает своего родного языка. Однако нельзя сказать, что у таких тувинцев с утратой родного языка произошла смена этнического самосознания.

Знание тувинского языка среди молодежи стало возрастать в конце 1980-начале 1990-х гг., когда началось движение за национально-культурное возрождение тувинского народа, одним из составных частей которого был вопрос о пересмотре статуса тувинского языка. По Конституции, принятой в 1993 г., государственным языком в Туве устанавливался тувинский язык (статья 33); русский - закреплен как общефедеральный государственный язык; он является языком межнационального общения, средством приобщения к культурам разных народов, а также официальным языком в сфере производственных отношений. Исследователи отмечают, что под влиянием роста самосознания тувинцев, возрождения их национальной культуры и в

связи с приданием тувинскому языку официального статуса сферы его функционирования расширились: он используется в системе образования, в сфере науки, культуры, здравоохранения, промышленности, обслуживания, религиозно-обрядовой практики, в средствах массовой информации и в делах государственного администрирования. Поэтому главным признаком языковой ситуации в Туве на современном этапе является все возрастающая роль тувинского языка, соответственно, и интенсивное развитие национальной школы, особенно в сельской местности, где тувинское население представлено более компактно.

Конфессиональная ситуация. Интересно складывалась и конфессиональная ситуация в Туве. До вхождения республики в состав СССР, на ее территории насчитывалось 37 буддийских монастырей и свыше 4 тыс. лам. Тувинцы официально считались буддистами, хотя и продолжали оставаться приверженцами шаманской традиции, что безусловно сильно отразилось на их бытовой обрядности, связанной с жизненным и хозяйственным циклами, в которых в одинаковой мере принимали участие как ламы, так и шаманы. Так в рамках тувинской культуры сложился синтез буддизма и шаманства и обе традиции оказались чрезвычайно живучи.

Однако перестройка в идеологической сфере, активно проводившаяся в советское время, имела печальные последствия для всех народов бывшего Советского Союза, в том числе и для тувинцев. Они прежде всего коснулись такой важной составной части тувинской культуры, как религия. Буддийская культура в том виде, в каком она была в начале XX в., полностью перестала существовать.

Та же участь постигла разновидности христианства - православие и старообрядчество, которые проникли в Туву благодаря русским во второй половине XIX в.

В списке вредных пережитков феодального прошлого, которые нуждались в искоренении, оказалось и шаманство. Однако его преимущество состояло в том, что культовые шаманские места находились далеко от поля зрения официальных властей - на высоких горных перевалах, в родовых местах, у водных источников, в тайге, что позволило им избежать полного физического уничтожения.

Перестройка в сфере идеологии началась в конце 1980-х годов. Именно это время ознаменовалось диалогом церковных и светских властей страны на тему «место религии в истории и культуре».

Согласно закону «О свободе совести и религиозных организаций», принятому в 1997 г., в качестве традиционных верований в Туве были признаны шаманизм, буддизм и православие. Но наряду с ними активно и успешно начали действовать и нетрадиционные конфессии, число которых из года в год неуклонно растет.

По данным Министерства юстиции на январь 2005 г., на территории Тувы официально действуют 44 религиозные организации, из них 5 шаманских, 18 буддийских, 3 православные, 1 старообрядческая община, 18 протестантских. В процентном соотношении они распределяются следующим образом: буддисты - 53%, шаманисты - 29%., протестанты - 16%, православные - 2,2%, старообрядцы - 0,8%.

Несмотря на количественное преимущество традиционных религиозных организаций, влияние нетрадиционных конфессий на тувинскую среду достаточно большое. Из них наиболее широкомасштабную деятельность ведут религиозные организации протестантского направления, имеющие свои филиалы не только в крупных городах, но и отдаленных кожуунах республики, где преимущественно живут только тувинцы.

Если всего 10-15 лет назад подавляющее большинство современных политиков республиканского масштаба было атеистами, то сейчас положение выглядит совсем иначе. Сегодня вместо первомайских и октябрьских праздников, когда-то привнесенных извне и внедренных в местную среду, тувинское население приобщается к Шагаа - традиционному Новому году, Наадыму - летнему празднику скотоводов (приуроченному ко Дню Республики), и к забытым праздникам буддийского календаря; а русское население - к Рождеству, Масленице, Пасхе и др.

На вопрос о распространении новых религий в Туве значительная часть опрошенных категорично заявила, что «должны существовать только традиционные религии» - 42,38%; 14,23% считают, что «могут распространяться любые религии», а 17,23% ответили: «могут распространяться любые религии с приоритетом традиционных». При этом озабоченность по поводу сохранения традиционной культуры все же позволяет большинству опрошенных сохранять достаточно толерантную позицию по отношению к другим конфессиям (Хомушку 2001).

В целом современную религиозно-конфессиональную структуру в Республике Тыва следует считать результатом исторически длительного и сложного процесса. Сложность ее определяется поликонфессиональностью,

которая характеризуется двумя тенденциями: возрождением и развитием традиционных религиозных верований и возрастающим влиянием новых, преимущественно протестантских религиозных направлений, ранее не имевших распространения в республике.

Тофалары и сойоты: историческая судьба отколовшихся частей этноса.

Отколовшись в ХУЛ в. от основного этнического массива, тофалары и сойоты практически развивались автономно, при этом каждый из них оказался под влиянием иноэтничного окружения, которое впоследствии их значительно ассимилировало.

По типу хозяйства и образу жизни тофалары и сойоты таежные охотники и оленеводы. По происхождению, языку и культуре им очень близки тувинцы Тоджинского кожууна Республики Тыва и туха (цаатаны) Хубсугульского аймака Монголии.

В своем этническом развитии тофалары и сойоты прошли несколько последовательных этапов, каждый из которых характеризовался определенными признаками.

Первый этап - консолидация. Отколовшись от материнского этноса, тофалары и сойоты образовали компактный ареал, относительно обособленный от местного населения, чуждого им по хозяйственно-культурному типу, языку, конфессии и т.д. Поэтому на начальных этапах внутри тофаларов и сойотов доминирующим был процесс консолидации, внутригруппового единения. Последнее нашло выражение в актуализации этнического самосознания, в тенденции к слиянию в сравнительно сплоченную этническую группу, в некоем стремлении к обособленности, в оседании в моноэтничных поселениях или нескольких соседствующих селениях, в сохранении языка, традиций, материальной и духовной культуры.

Второй этап - межэтническая интеграция. По мере утраты контактов с материнским этносом и по мере возрастания сначала хозяйственных, затем и культурно-бытовых связей с окружающим иноэтничным населением, возникали предпосылки для процессов взаимного сближения. Постепенно развиваясь, этот процесс на определенной стадии стал для тофаларов и сойотов основной тенденцией их развития. Сближение с соседствующей средой в немалой степени способствовало ослаблению связей, прежде всего хозяйственно-экономических, с материнским этносом. Преобладающими, а вскоре и господствующими стали связи с окружающим населением.

Третий этап - этническая адаптация. Постоянно усиливающийся процесс этнической интеграции тофаларов и сойотов завершился своеобразной ступенью их этнокультурной адаптации, которую можно рассматривать как определенную стадию завершения процесса их сближения с окружающим иноэтничным населением. Эта стадия характеризуется изменениями хозяйственно-культурного типа, восприятием традиций иноэтничной среды, а также в отдельных случаях изменением конфессиональной принадлежности, дальнейшим распространением межнациональных браков. Этническое самосознание, многие комплексы материальной и духовной культуры сохранились при этом довольно устойчиво. Родной язык, уступая социальные функции языку большинства населения, употреблялся сначала в быту, а затем постепенно начал утрачиваться.

Четвертый этап - ассимиляция. Поскольку это очень сложный и длительный процесс с промежуточными этапами развития; завершенным его можно считать только тогда, когда коренные изменения происходят в сфере этнического самосознания. Применительно к тофаларам и сойотам можно утверждать, что несмотря на их ассимиляцию в языковом, культурно-бытовом отношении, они до сих пор продолжают осознавать себя причастными к конкретной этнической общности: тофалары - к тофаларской, сойоты - к сойотской.

Третья глава «Тувинцы Монголии и Китая» посвящена зарубежным тувинцам.

Расселение, численность и родоплеменной состав. В истории расселения тувинцев в Монголии и Китае и формирования современных этнолокальных групп выделяются по крайней мере два этапа. Первый - со второй половины XVIII в. до конца XIX в. - характеризуется тем, что к этому времени самоназвание «тыва» стало уже общим самоназванием всех племен, вошедших в этнический состав тувинского этноса. Достаточно обширная этническая территория тувинцев на втором этапе - первая половина XX в. - была разделена государственными границами: основной этнический массив оказался в России, а отдельные осколочные части его - в Монголии и Китае. Так было положено начало современному национально-территориальному размещению монгольских и китайских тувинцев. Проживая дисперсно достаточно продолжительное время в географическом удалении друг от друга, они сформировали четыре изолированные этнолокальные группы. Из них три группы локализируются в Монголии, одна - в Китае.

В Монголии тувинцы сосредоточены в сумонах Цэнгэл и Буянт Баян-Улэгэйского аймака; в сумоне Буянт (сумоны с одноименным названием Буянт имеются в Баян-Улэгэе и Кобдо) Кобдоского аймака; в сумоне Цагаан-Нур Хубсугульского аймака. Аймаки находятся на значительном расстоянии друг от друга, поэтому тувинцев условно делят на баян-улэгэйских, кобдинских и хубсугульских. Самоназвание их тыва.

По сравнению с Монголией для Китая характерно более компактное расселение тувинцев. Они в основном сосредоточены на территории Алтайского аймака Синьцзян-Уйгурского автономного района; основная их часть проживает на крайнем северо-востоке Или-Казахского автономного округа, преимущественно в уездах Каба и Бурчин, а также в уездах Алтай, Чингиль, Кок-Дугай и Бурул-Дугай. В Китае тувинцев • называют кок-мотаками или просто мончаками, хотя они сами себя называют тыва.

Вопрос о численности монгольских и китайских тувинцев является очень запутанным, так как в паспорта их записывают либо монголами, либо урянхайцами, либо уйгурами. Поэтому неудивительно, что в научной литературе часто приводятся весьма разноречивые данные об их численности.

При сравнении родоплеменного состава трех монгольских и одной китайской этнолокальных групп тувинского населения легко обнаруживается большое сходство между ними. Практически один и тот же состав, за редким исключением, имеют тувинцы Баян-Улэгэйского аймака Монголии и тувинцы Алтайского аймака Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, что, очевидно, объясняется их территориальной близостью, совместным проживанием и наличием тесных культурных и экономических контактов в более ранний период их истории. Достаточно близки по родоплеменному составу к ним и тувинцы Кобдоского аймака. Тувинцы Хубсугульского аймака близки к жителям Тоджинского кожууна и Кунгуртуга Республики Тыва, что также объясняется близостью их территорий, которые в прошлом не были разделены границей.

Этническое самосознание. В разделе рассмотрена факторная база функционирования современного этнического самосознания тувинцев Монголии и Китая, а также степень развития двух уровней этой бинарной структуры - самосознания этнического, как осознания принадлежности к определенному этносу, и самосознания этнолокального.

Известно, что к этноконсолидирующим признакам относятся как явные признаки, такие как язык, одежда, жилище, пища, обряды и обычаи,

конфессиональная принадлежность, так и неявные - особенности личностного поведения и общность происхождения. Наиболее значимыми этноконсолидирующими признаками для зарубежных тувинцев, судя по данным информантов, на первом месте оказались язык, общность происхождения, религиозная принадлежность, обряды и обычаи, и только потом одежда, пища и жилище. Эти же признаки выполняют и этнодифференцирующую функцию, так как по ним можно отличить монгольских и китайских тувинцев от представителей других национальностей.

Весьма примечательно, что тувинский язык, как в качестве этноконсолидирующего, так и в качестве этнодифференцирующего признака, не только занимает первое место в ряду себе подобных, но и оценивается таким образом подавляющим большинством тувинского населения как в Монголии, так и в Китае. И это при том, что все большее число зарубежных тувинцев осознает своим родным языком также и монгольский.

Вторым важнейшим этноконсолидирующим признаком является общность происхождения. Место этого признака в ряду этнообъединяющих определяется размыванием этнически специфических черт в материальной культуре и обрядовой практике. Невысокая роль признака конфессиональной общности или религиозных различий объясняется иноэничным окружением, в котором живут тувинцы Монголии и Китая. В основном это монголы, принадлежащие, как и тувинцы, к северному направлению буддизма, и местами казахи-мусульмане, влияние которых на тувинцев именно в этом аспекте почти не ощущается.

Попытки выяснить у информантов, какие национальности, по их мнению, близки тувинцам и по какому признаку, показали, что подавляющее большинство считают близкими по языку казахов, а по культуре и быту монголов. При этом культурно-бытовому сходству с монголами тувинцы придают большее значение, что, по всей вероятности, объясняется высоким уровнем проникновения в их хозяйственно-бытовую культуру элементов монгольской культуры и быта.

Второй уровень этнического самосознания зарубежных тувинцев -этногрупповое самосознание - выяснялся посредством вопроса об их этногрупповой принадлежности. Оказалось, что монгольские, так и китайские тувинцы при определении своей групповой принадлежности идентифицируют себя в соответствии с районами, откуда переселились они сами, либо их предки. Часто тувинцы называют себя монгольскими и китайскими, но это

определение не универсально, о чем свидетельствуют случаи этнической самоидентификации цэнгэльскими, кобдинскими и пр., т.е. по месту проживания: в Цэнгэле, Кобдо и т.д. Это позволяет говорить о наличии этнолокального самосознания у зарубежных тувинцев.

Этноязыковая ситуация. Длительное проживание монгольских и китайских тувинцев в условиях точечной дисперсии в инонациональной (в основном монгольской и казахской), активно воздействующей среде не могло не привести к языковым и этнокультурным изменениям. Так, у них наблюдается сложившееся тувинско-монгольское двуязычие, которое развивается в двух направлениях - «вширь» и «вглубь» с повышением уровня монгольской языковой компетенции и адекватным ему снижением языковой компетенции тувинской. Существует также сфера действия тувинско-мон-гольско-казахского мультилингвизма, имеющего локальный характер. При первой и второй тенденциях язык зарубежных тувинцев претерпевает морфологические и семантические изменения.

Языковая ситуация у рассматриваемых групп тувинцев во многом определяется также изменениями лингвистических характеристик языка. Длительное проживание в географическом и культурно-языковом отрыве от основного массива тувинского этноса привело к тому, что у дисперсно расселенных представителей различных этнолокальных и диалектных групп тувинцев произошла значительная редукция лексических и морфологических структур языка в бытовом общении. Это, в свою очередь, способствовало языковой интерференции, т.е. отклонению от устоявшейся структуры языка в силу внешнего воздействия, проявляющегося в фонетике, морфологии, лексике и семантике, нарушении некоторых синтаксических и стилистических норм.

Следует также признать, что на развитие этноязыковых процессов существенно влияют и языковые ориентации монгольских и китайских тувинцев, их психологические установки на тот или иной язык. Особое значение этот аспект приобретает в связи со способностью языковой предрасположенности, сформировавшись под воздействием среды, оказывать воздействие на динамику языковой компетенции и характер языковой деятельности. В нашем случае одним из основных показателей в системе языковых предпочтений служит установка тувинцев на язык школьного обучения. Подавляющее большинство как монгольских, так и китайских

тувинцев предпочитают обучать детей в монгольской школе, а не в казахской, как следовало бы этого ожидать, учитывая языковое родство казахов и тувинцев. Однако предрасположенность тувинцев к монгольскому языку в немалой степени обусловлена конфессиональным фактором -монголы, как и тувинцы, являются буддистами.

Изменения в материальной культуре на современном этапе. В хозяйстве монгольских и китайских тувинцев до сих пор сохраняются многие традиционные черты; формы ведения хозяйства имеют много общего с монгольскими, что подтверждает факт наличия у них общих черт в материальной культуре. Они так же, как и российские тувинцы, имеют сезонные пастбища, роль которых в животноводстве незаменима. Из домашних животных основную хозяйственную роль играют лошади; помимо них в большом количестве разводят крупный и мелкий рогатый скот. Особое предпочтение отдается разведению овец — животных, наиболее приспособленных к тебеневкам, т.е. зимним пастбищам, где скот находится на подножном корму

В незначительной степени развито верблюдоводство, сарлыководство и оленеводство, но эти направления деятельности носят сугубо локальный характер и не имеют повсеместного распространения. Верблюдоводство развивается у кобдинских тувинцев, в местах проживания которых расположены пустыни и полупустыни — наиболее подходящие условия для разведения этого вида животных. Сарлыководство развито у цэнгэльских тувинцев, живущих на границе с Монгун-Тайгинским кожууном Республики Тыва, где в условиях высокогорья традиционно сложился именно этот тип хозяйствования. Оленеводством занимаются хубсугульские тувинцы (цаатаны), живущие в таежной зоне, примыкающей к Тоджинскому кожууну Тувы, где это занятие - ведущая отрасль хозяйства.

О направлениях хозяйственной деятельности свидетельствует повседневная пища тувинцев, которая имеет много общего с пищей других скотоводческих народов. Основу их питания составляют мясные и молочные продукты. Соотношение между потребляемым количеством мяса и молочных продуктов зависит от сезона хозяйственного года, который в силу климатических условий делится на зимний (ноябрь - апрель) и летний (май -октябрь).

Традиционным видом жилища у зарубежных тувинцев является войлочная юрта. В начале XIX в. распространение получили бревенчатые и глиняные дома. В настоящее время функционируют два вида жилища: традиционная войлочная юрта и дом, который в зависимости от конкретных условий бывает либо деревянным, либо глиняным.

Во второй половине XX в., особенно у монгольских тувинцев, заметно выросло число общественных зданий, чаще всего построенных из глиняных кирпичей и покрытых штукатуркой. По данным информантов, в конце 1990-х годов в Баян-Улэгэйском аймаке было освоено строительство блочных домов; блоки изготавливаются из смеси глины и пепла, что по утверждению местных жителей, является не менее экологичным и долговечным строительным материалом, чем дерево.

Все дома зарубежных тувинцев радиофицированы. Телефонной связью преимущественно обеспечены монгольские тувинцы. Что касается технической оснащенности, то здесь положение у монгольских тувинцев значительно лучше. Практически каждая семья имеет телевизор, у зажиточных он обычно цветной, у малоимущих - черно-белый. Постепенно распространение получают магнитофоны, фотоаппараты, видеоприставки, видеокамеры, холодильники, стиральные машины, пылесосы и другие электробытовые приборы. Чтобы приобрести такие товары тувинцы специально ездят в большие города, так как к ним их пока не завозят.

В целом в интерьере тувинских домов влияние казахской культуры присутствуют в большей степени, нежели монгольской. Наиболее ярко это проявляется у этнолокальных групп в Баян-Улэгэйском и Кобдоском аймаках, а также Синьцзяна. У хубсугульских тувинцев, напротив, значительно сильнее ощущается влияние монгольской культуры.

В одежде тувинцев Монголии и Китая прослеживается довольно четкая тенденция к смене национальных особенностей региональными, т.е. характерными для целого историко-этнографического и вместе с тем природно-хозяйственного региона. Таким образом, их национальный костюм сформировался на основе переработки традиционных форм и большей частью представляет собой сочетание традиционных и региональных черт. Длительное проживание бок о бок с другими народами, безусловно, оказало существенное влияние на их одежду.

Однако за последние 30-50 лет традиционная одежда тувинцев претерпела значительные изменения. Преобладающим типом ее стала обычная

современная одежда. Подавляющее большинство информантов не видят в своей одежде каких-либо существенных отличий от одежды окружающих их народов. В повседневном быту они носят универсальную одежду городского типа: брюки, куртки, пиджаки, юбки, платья, кофты, свитера, кроссовки, туфли, сапоги и т.д.

Традиционная материальная культура зарубежных тувинцев представляет собой феномен, характеризующийся: 1) наличием общих черт, характерных как для монгольских, так и для китайских тувинцев; 2) приспособлением материальной культуры как жизнеобеспечивающей системы к местным природно-климатическим условиям; 3) заимствованием некоторых элементов материальной культуры окружающего нетувинского населения; 4) утратой отдельных этнически маркирующих элементов, особенно в одежде.

Процессы в современной духовной культуре. Основную этническую нагрузку несет семейная и календарная обрядность, поскольку именно они являются механизмом межпоколенной передачи этнической информации. Традиционная свадьба у монгольских и китайских тувинцев существует как феномен культуры — она представляет собой исторически сложившийся комплекс обрядов и обычаев, состоящий из нескольких этапов: сватовство (айтырар), определение дня свадьбы (хун коргузер или товун айтырар), совместное чаепитие, устраиваемое родственниками жениха и невесты (шайлалга), переезд невесты в аал жениха (кенинин орун-дожээн экээри) и, наконец, свадьба (куда дужурер).

Особняком стоит комплекс обрядов и табу, связанный с детьми в период их младенчества — с рождения до трех лет. К нему относятся целая система иногда рациональных, но часто суеверных предписаний, которые в одинаковой мере присущи как монгольским, так и китайским тувинцам, например, намазывание лба ребенка сажей, если вечером его должны вынести из дома; пришивание к его одежде когтя медведя или орла, которые, по поверьям, защищают от порчи и сглаза; запрет перешагивать через одежду ребенка, дабы не лишить его покровительства добрых сил; обычай давать ребенку несколько имен, чтобы обманывать таким образом злых духов, вознамерившихся забрать его душу. Если дети в семье часто умирают, то, желая сохранить новорожденному жизнь, ему дают неблагозвучное имя. В этих же целях иногда мальчика называют женским именем, девочку — мужским; или девочку одевают как мальчика, а мальчика как девочку, при этом первой стригут волосы, второму, наоборот, их отращивают и заплетают в косу.

Следующий широко бытующий обряд у монгольских тувинцев называется «дук алыр», у китайских — «хылбыын алыр»; в литературе он известен как обряд первой стрижки, который устраивается родителями и родственниками ребенка по достижении им трехлетнего возраста (считая внутриутробный период развития). Следует заметить, что в проведении обряда нет принципиальных различий между монгольскими и китайскими тувинцами; более того, он полностью совпадает с ранее бытовавшим у российских тувинцев аналогичным обрядом, который у последних сохранился в пережиточной форме.

Важное место в семейной обрядности принадлежит погребальному обряду, в котором часто проявляются прямые заимствования из аналогичных обрядов окружающего монгольского населения, причем, как правило, в редуцированной форме. Этому, кстати, немало способствует общая с монголами конфессиональная принадлежность. Раньше были известны несколько способов захоронения: подземное, наземное, кремация. До настоящего времени сохранился только один — захоронение в земле, который фактически стал общегражданским обрядом погребения.

Время поминок у монгольских и китайских тувинцев не совпадает. Первые поминки у них проводят на 7-е сутки. Монгольские тувинцы, во всяком случае цэнгэльские и кобдинские, вторые поминки устраивают на 40-й день, а заключительные - через год. Китайские тувинцы поминают покойника дважды - на 7-е сутки и в годовщину смерти.

Прежде чем говорить о календарной обрядности зарубежных тувинцев, следует заметить, что политические события, происшедшие в регионе в начале XX в., привели к определенной ломке традиционной календарной системы тувинцев. Испытав сильное влияние со стороны бывшего СССР, Монголия и Китай приняли атеизм в качестве основной идеологии народных масс. Результатом этого шага стали уничтожение монастырских комплексов и культовых сооружений, гонения на служителей культа, а также запрет на официальное проведение обрядов и праздников традиционного календаря, в которых так или иначе проявлялось религиозное сознание. В первую очередь это коснулось обряда оваа дагылгазы (жертвоприношение духам местности) и Шагаа — тувинского Нового года по лунно-солнечному календарю.

Положение для китайских тувинцев изменилось лишь в начале 1980-х годов, когда правительство страны взяло курс на реформирование общества, в

результате которого всем народам, проживающим в стране, разрешили официально праздновать их национальные праздники, проводить традиционные обряды, ритуалы и церемонии. Десятью годами позже такое же право получили российские и монгольские тувинцы. С тех пор тувинцы ежегодно в начале лета устраивают обряд освящения оваа (оваа дагылгазы), а также празднуют традиционный Новый год, который, кстати, как утверждают монгольские тувинцы, отмечался ими и ранее, но только нелегально.

Межэтнические отношения. В такой деликатной и чрезвычайно неустойчивой сфере, как межэтнические отношения диссертантом было обнаружено следующее. Первое - налицо весьма высокий уровень межнационального общения тувинцев Монголии и Китая в основном с монголами и казахами, среди которых и проживает основная масса зарубежных тувинцев. Второе - личностные национальные установки тувинцев в подавляющем большинстве направлены на межэтническое общение, внутриэтничными можно признать лишь их установки на брак. Третье - в будущем, очевидно, следует ожидать некоторый рост межэтничных, т.е. направленных преимущественно на инонациональное общение, установок, что приведет к большей степени ассимилированности зарубежных тувинцев окружающим иноэтничным населением.

Результаты исследования национально-смешанной брачности показали, что в целом для тувинцев Монголии и Китая характерен моногамный брак с присущими ему экзогамными запретами, за исключением этнолокальных групп, проживающих в Баян-Улэгэйском и Хубсугульском аймаках Монголии, у которых в последнее время наблюдается значительное их нарушение. Вместе с тем на развитие процесса межэтнической брачности влияет и, судя по всему, будет влиять в ближайшем будущем устойчивая ориентация тувинцев на однонациональные браки. И, наконец, в развитии этноассимиляционных процессов у зарубежных тувинцев со стороны монголов определенную роль играют их межэтнические браки, число которых хотя и не столь значительно, но все же имеет некоторую, пока слабо выраженную, тенденцию к возрастанию в будущем. Примечательно, что на данном этапе количество тувинско-монгольских брачных союзов значительно превышает число браков тувинцев с представителями других этнических групп.

Четвертая глава «Проблемы развития современной идентичности».

В ней предпринята попытка, во-первых, выявить характерные особенности восприятия респондентами самих себя как тувинцев, во-вторых,

проанализировать значимые отличия российских, монгольских и китайских тувинцев от их иноэтнического окружения. В первом случае речь идет об исследовании спектра различных идентичностей внутри этнических групп и о выяснении процессов конструирования объединяющих идентичностей. Во втором случае акцент ставится на изучении механизмов отграничения тувинцев как целого от остального населения региона, в котором проходило данное исследование. Подробно рассмотрены родовая, семейная, этническая и религиозная идентичности.

Родовая идентичность. Известно, что роль родственных отношений у тувинцев в прошлом была чрезвычайно высока, социальные взаимодействия у них всегда основывались на родстве. Таковыми они остаются и сегодня, хотя государство со своими функциями значительно потеснило их. Поселения тувинцев во всех регионах их проживания основываются так, чтобы сохранить «паутину родства», а общая ориентация личности, действующая внутри социальной структуры, дает возможность сохраняться системе социальных отношений, несмотря на рассеивающую природу расселения (Rubel 1967).

При советской власти подчеркивание связей со своим родом воспринималось как «местечковость», «узколобый патриотизм»; подобные проявления пресекались партийными органами. Но от этого родовое деление, родовая идентичность не теряли своей значимости, их роль в социальном контексте всегда оставалась существенной.

На устойчивость родовой идентичности прежде всего указывает то, что каждый человек воспринимается как член конкретного рода, носитель его типичных черт, коллективных установок и ценностей. Род обозначается определенными символами-маркерами - это родовая территория, включающая в себя родовые селения, охотничьи и пастбищные угодья, священные горы, реки, источники, деревья и духов-покровителей, оберегающих ее, а также это родовые шаманы, и таима - родовые знаки собственности на скот, знаки-печати представителей власти (Курбатский 2001).

В 1990-х годах активизировалась идея принадлежности к знатным родам, под которыми подразумевались не только княжеский, т.е. ноянский, но и шаманский и ламский роды. Многие стали называть себя прямыми потомками известного в прошлом нояна, шамана или ламы, но только единицы из них имели на то генеалогические право.

Новым явлением стало восстановление родовых храмов. Среди уже существующих хурэ в Туве есть такие, которые строились на средства и силами

членов одной кровно-родственной группы. Например, храм Ташипанделинг в Кызыле был построен в 1998 г. родственниками Мергена Кускелмаа, который является камбы-ламой этого монастыря. В этом же году в сумоне О-Шынаа был возведен небольшой храм с одноименным названием. Он был построен по инициативе местного жителя Шалык-оола Шомбула, который является сыном последнего настоятеля этого хурэ Ивану Шомбулу, репрессированного в свое время за религиозные убеждения.

Возродить родовые храмы пытаются и монгольские тувинцы. К этому их стимулирует, с одной стороны, процесс культурного возрождения, охвативший постсоциалистическую Монголию, с другой - пример российских тувинцев, которые значительно опережают их в этом отношении. Здесь налицо факт, свидетельствующий об усилении родовой идентичности. Нынче возрождать родовые храмы стало делом престижным и почетным, оно нередко подстегивается и духом соперничества между отдельными родами.

Семейная идентичность. За последние 15-20 лет среди городских жителей Тувы появились тенденции к угасанию родственных связей и ослаблению семейной идентичности. Причин тому несколько. Во-первых, развал СССР и разразившийся в постсоветском пространстве системный кризис оказали сильное влияние на семью и семейные отношения.

В ряде регионов, в том числе и в Туве, дело доходило до развала национально-смешанных семей, под напором набирающего силу национализма. Во-вторых, значительно увеличилось число разводов супругов тувинской национальности, сопровождаемые разрывом родственных отношений. Среди мотивов расторжения брака доминирующая роль принадлежит психологическим факторам: несовместимость характеров, несходство взглядов, неоправданные ожидания, завышенные претензии друг к другу, измена, ревность, угасание чувств. В-третьих, растет число молодых людей, которые не торопятся или вовсе отказываются обретать семейный статус и семейную идентичность. Для них карьерный рост более привлекателен, чем «обрастание» семейными узами и обязательствами. В-четвертых, увеличивается количество людей, живущих в одиночестве после смерти одного из супругов (Губогло 2003).

Эти тенденции пока обходят стороной монгольских и китайских тувинцев, у них безбрачие, как и разводы, встречаются крайне редко. Поэтому каждое из звеньев в триединой системе семейных отношений - супружество -родительство - родство - у зарубежных тувинцев обладает большой

устойчивостью, семейная идентичность у них «срабатывает» в складывании внутри-и межпоколенных отношений, оказывает влияние на экономические, духовные и сексуальные аспекты семейного поведения.

В последние годы у российских тувинок престижным считается иметь мужа-китайца. На фоне тувинских мужчин с невысоким адаптивным потенциалом, с которым крайне сложно выжить в условиях глубоких трансформаций в обществе, китайцы выглядят весьма выигрышно. Когда женщин, вышедших замуж за китайцев спросили, почему их выбор пал именно на них, все без исключения ответили: «Китайский муж лучше тувинского, потому что не пьет, много работает, обеспечивает семью, заботится о детях». Но китаец по сравнению с тувинцем, да и с тем же русским, не только надежный семьянин, он также удачный предприниматель, готовый работать 24 часа в сутки ради достижения поставленной цели. Открыв свое дело в Туве, он принимает на работу родственников жены, а в случае необходимости вызывает свою родню из Китая, которую также привлекает к общему бизнесу.

Категорически избегают браков с китайцами тувинки Китая, для них такое смешение представляет реальную угрозу сохранению их этнической целостности. Они вполне довольны тувинскими мужьями, которые соответствует их требованиям и ожиданиям. Не предъявляют завышенных претензий ко вторым половинам и тувинки Монголии. Это во многом объясняется традиционностью образа жизни монгольских и китайских тувинцев.

В этом отношении тувинки России, особенно горожанки, имеющие высшее образование, переживают настоящий кризис. Среднестатистический тувинский мужчина уже многих не устраивает, так как он часто не вписывается в рамки современных требований. Причина тому - национальный характер, сформированный кочевым образом жизни. Он предполагает неравномерную затрату труда (напрягся во время приплода скота, затем расслабился), нежелание работать последовательно, неспособность после поражения продолжать начатое дело, неумение планировать жизнь, копить деньги, необязательность, отсутствие пунктуальности, ответственности, дисциплины. Весь этот «багаж», доставшийся в наследство от предков, не только поколебал устойчивость семейной идентичности, но и сильно осложнил тувинцам переход к рыночным отношениям.

Этническая идентичность. Если в советское время этническое перемещалось из сферы материальной в духовную, сферу сознания, то после

распада СССР оно сдвинулось из сферы культуры и психологии в сферу политики. Индикатором этого переноса стало возрастание роли этнического фактора в политической жизни, в том числе в законотворческой деятельности Государственной Думы РФ.

Этническая мобилизация тувинцев, пережившая пиковые взлеты и экстремальные ситуации на рубеже 1980-90-х годов, имела важнейшей составной частью расширение социально-генетической памяти народа за счет удревнения его истории. Подобные тенденции в то время были характерны почти для всех национальных образований бывшего Союза. Многие национальные лидеры старались пропагандировать те версии этногенеза тувинцев, которые утверждали древнее происхождение народа и его причастность к великим историческим свершениям. Попытки удревнить историю своего народа, приписать ему как можно больше культурных завоеваний, золотых эпох, научных достижений и известных имен имели свои плоды, порою неожиданные.

Новый исторический дискурс делал акцент на переименование многих названий, возвращение первоначального, оригинального варианта. Так, активисты «национального возрождения» предложили заменить русифицированное Тува на Тыва, что, по их мнению, больше соответствовало историческим реалиям, а главное, удревняло историю народа. В этом случае значимым было не вхождение Тувы в состав Российской Федерации, а более ранний период истории тувинцев, их причастность к древним цивилизациям Центральной Азии.

Однако распределение симпатий по тем или иным народам, эпохам, событиям, героическим личностям породили другую идентичность - это соотнесение себя с Азией, с восточной культурой. Здесь приоритеты тувинцев распределились по таким странам, как Япония, Индия, Тибет.

Среди различных форм взаимосвязей этнической идентичности особое место занимают гражданская идентичность и разнообразные формы привязанности человека к среде обитания, в том числе к большой и малой Родине. Например, одним из составляющих идентичности тувинцев Монголии и Китая является их отношение к Туве как к большой Родине, образ которой идеализируется не только в устном народном творчестве, но и в воображении людей. При этом китайские тувинцы желания уехать в Туву на постоянное жительство не изъявляют, в то время как монгольские с удовольствием

согласны сделать это. К этому их подталкивает пример соседей-казахов, уезжающих на постоянное жительство в Казахстан.

Для российских тувинцев характерно восприятие Тувы как малой родины и России как большой. Следовательно, они осознают себя не только тувинцами, но и россиянами, что уже является отражением их гражданской идентичности.

Когда тувинцы вошли в состав Российской Федерации и стали гражданами СССР, их вполне удовлетворял этот уровень государственности. Потеряв в своем политическом статусе, Тува тогда многое приобрела в развитии социально-экономической сферы. После вхождения в состав Союза ССР во вновь образованной автономной области начался резкий подъем народного хозяйства. За относительно короткий срок менее двух десятков лет Тува по основным среднедушевым и валовым показателям вплотную приблизилась к другим советским автономиям, в том числе и автономным республикам. Объективным отражением дальнейшего прогресса стало преобразование в 1961 г. Тувинской автономной области в Тувинскую автономную республику, что существенно расширило права республики в решении внутренних вопросов, а также укрепило ее представительство в союзных и российских законодательных органах (Анайбан 1996).

В 1990 г., незадолго до распада Союза ССР, Тува в числе первых среди автономных республик Российской Федерации приняла Декларацию о государственном суверенитете. Одним из ключевых моментов этого документа стало объявление о смене существовавшего государственно-правового статуса и приход к статусу суверенного государства субъекта Союза ССР и РСФСР. Конституция Тувы, принятая в 1993 г., окончательно закрепила декларированное положение и в настоящее время Тува - «суверенное демократическое государство в составе Российской Федерации». Однако при этом перспектива изменений в государственно-правовом статусе республики не отменена, т.к. Конституция РТ в принципе допускает изменение конституционно-правового статуса республики, для чего потребуется соответствующее волеизъявление двух третей граждан республики, обладающих избирательным правом (Анайбан 1996). Приняв Декларацию о суверенитете и создав Республику Тыва со своим гимном и флагом, тувинцы лишь укрепили свою гражданскую идентичность.

Следует заметить, что поиски этнической идентичности нередко приводят к неожиданным последствиям. Это особенно хорошо видно на примере сойотов - этнической группы тувинцев, для которых последнее

десятилетие прошлого века стало поистине переломным моментом. Именно в это время произошли важнейшие перемены в их этническом самосознании, во многом определившие тот облик и характер, который присущ сойотам в настоящее время.

Исследователи выявили у сойотов ряд интересных явлений, одно из которых - смена национальности. Например, Л.Р.Павлинская обнаружила, что значительное число заявлений (около 60%) с просьбой изменить национальность всех членов семьи (часто включая и семью мужа) написано женщинами. Мотивируется это тем, что их предки были сойотами, причем в числе этих предков чаще всего указываются мать, бабушка или прабабушка и значительно реже - отец или дед. Та же самая тенденция прослеживается и в заявлениях мужчин, в которых также достаточно часто среди предков-сойотов фигурирует мать или бабушка. Эта ситуация четко отражает такой хорошо известный процесс, как внутренняя ассимиляция народа, пришедшего на новую территорию, за счет доминантной роли браков с женщинами автохтонного этноса. В Окинском районе Бурятии на протяжении нескольких поколений во взаимобрачных отношениях двух народов преобладали именно браки бурят с сойотскими женщинами. Обратный же вариант встречался значительно реже, т.к. для бурятки брак с сойотом был менее престижен в силу более низкого в целом социально-экономического положения этого народа.

В наши дни быть сойотом значительно престижнее и выгоднее, чем быть бурятом, поскольку это гарантирует ряд привилегий при поступлении в учебные заведения, принятии на работу, получении дотаций от государства. Этим объясняется и резкое увеличение сойотского населения в Бурятии. Если в 1993 г. в Ассоциацию сойотов записалось 812 человек, то в 1995 г. при локальной переписи населения Окинского района национальность сойот принимают уже 1973 человека. В 1999 г. их численность, по данным районной администрации, составляла 2039 человек, т.е. 43,7% от общего населения района (Павлинская 2002).

Религиозная идентичность. Нельзя не отметить также изменения, которые произошли в конфессиональной идентичности тувинцев за последние десятилетия. Они характеризуются двумя тенденциями: деатеизацией взрослого населения и приобщением к религии подрастающего поколения. Исходные позиции первых и вторых существенно отличаются. Если приобщение молодежи к религиозной вере начинается как бы с чистого листа, то у взрослого населения этот процесс протекает сложно, многоступенчато.

В советское время буддизм и шаманизм в Туве воспринимались исключительно как пережитки прошлого. Таковым отношение к религии наблюдалось и в Монголии, и в Китае. В 1970-х годах типичной для научных исследований были темы, которые звучали: «Борьба с религиозными пережитками в Тувинской АССР», «Преодоление религиозных суеверий в общественном сознании», «Массовая атеизация населения Тувы» и т.д. Однако в 1980-х годах возобладал уже иной подход к религиозной тематике.

С тех пор произошли большие изменения: рассекречены ранее закрытые архивные документы, имеющие отношение к периоду репрессий и гонений на представителей сангхи (1921-1944), наметилась тенденция сближения науки и религии, изменилась общая конфессиональная ситуация в республике, произошла трансформация в общественном сознании, приведшая к возрастанию роли религии во всех областях жизни народа. Все это в совокупности позволило совершенно по-иному оценить место и значение буддизма и шаманизма в истории и культуре тувинского народа.

В наши дни служители культа стали непременными участниками всех официальных государственных мероприятий, их часто приглашают осветить то или иное знаменательное событие: открытие нового храма, больницы, учебного заведения и т.д. К ламам и шаманам обращаются перед началом нового дела с просьбой погадать, предсказать, насколько успешным будет новое начинание.

Однако наряду с возрождением традиционных верований наблюдаются также случаи обращения тувинцев в иную веру, что влечет за собой и смену конфессиональной идентичности. Например, последователи южнокорейской церкви «Сун-Бок-Ым» считают, что буддизм тувинцам ничего, кроме нищеты, не принес, поскольку он требует от своих последователей пассивного созерцания и отказа от материальных благ. Христианство им кажется более привлекательной религией, способной привести народ к всеобщему процветанию.

Смена конфессиональной идентичности произошла и у членов миссионерского общества «Христианин». По словам его руководителя Александра Мироненко, принятие тувинцами христианства способствовал тому, что эта религия в Туве перестала быть прерогативой только русских. Чтобы поддерживать эту тенденцию и впредь, в жизнь общества внесено много этнических черт: прихожанам разрешено носить национальную одежду, службы ведутся на тувинском языке, устраиваются традиционные чаепития и т.д.

Иной случай проявления конфессиональной идентичности наблюдается у тофаларов. Известно, что в результате общения с монголоязычными племенами Предбайкалья и Забайкалья, а также с тувинцами-тоджинцами в Х1У-ХУШ вв.тофалары испытали влияние буддизма. Под влиянием русских в ХУЛ в. они были официально обращены в христианство. Однако ни первое, ни второе не помешало им остаться приверженцами своей древней религии - шаманства, представлявшего собой сложную систему взглядов, в котором тесно переплелись различные культы, что определило его специфику, но не выделило из системы шаманских воззрений, известных среди сопредельных этнических групп - тувинцев-тоджинцев, западных бурят, алтайцев.

В Заключении подводятся итоги предпринятого исследования, формулируются основные выводы. Рассмотренные в предшествующих главах данные позволили полнее представить длительный и сложный путь исторического, этнического и этнокультурного развития тувинского народа, его современное состояние и перспективы развития. Стали лучше видны достигнутые им успехи и нерешенные проблемы в каждой отдельно взятой стране - России, Монголии и Китае.

После распада СССР в 1991 г. Тува по-прежнему сохранила свой национально-территориальный статус, оставшись в качестве одного из национальных субъектов Российской Федерации, однако в ее социально-экономической, политической и культурной жизни наступил качественно новый этап, наполненный новыми модернизационными идеями, непосредственно поступающими из центра.

Тува вновь, как и в начале XX в., оказалась перед выбором: какой путь развития избрать, чтобы в дальнейшем не только сохранить, но и преумножить свои достижения, не утратив при этом своей этнической идентичности. Подавляющее большинство исследователей считают, что для Тувы предпочтителен такой вариант развития, который бы учитывал опыт успешной модернизации регионов мира на основе их этнокультурной идентичности.

Несколько иной вектор развития имеют тувинцы, живущие в Монголии и Китае. Так как группы эти функционируют в отличных, чем на основной территории расселения, условиях, их этническое и этнокультурное развитие протекает несколько иным образом, отличаясь от материнского этноса интенсивностью, направленностью и особенностями этнокультурных процессов.

В настоящее время достигнут достаточно высокий уровень интегрированности национальной культуры зарубежных тувинцев с вненациональной, приведшей к значительной унифицированности в сфере духовной и материальной культуры. Нивелировка этнически значимых черт в их культуре, а также замещение утраченных, либо утративших реальное значение элементов тувинской национальной культуры монгольскими или иными вненациональными эквивалентами обусловлено рядом причин: многочисленными культурными заимствованиями у окружающего монгольского и частично казахского населения; глубокими изменениями традиционного хозяйственно-бытового уклада под воздействием политико-экономических условий жизни сельского населения как результата исторического развития двух стран, высоким уровнем межнационального общения, исторически сложившейся высокой степенью языковой ассимиляции тувинцев соседними народами и, наконец, снижением уровня культурно-национальных ориентации, что обусловлено культурно-языковой оторванностью тувинцев от основной массы этноса.

Осенью 2001 г. в столице Республики Тыва открылось Генеральное консульство Монголии, призванное регулировать российско-монгольские взаимоотношения в самых различных областях. На должность консула Великим хуралом Монголии утвержден Т. Пунцок, цэнгэльский тувинец, до этого работавший послом на Кубе и в структурах Министерства иностранных дел страны. Благодаря этому представительству тувинские и монгольские исследователи обрели возможность без излишней бюрократической волокиты осуществлять совместные и индивидуальные научные проекты, в том числе и по дальнейшему, более глубокому и всестороннему изучению тувинцев Монголии.

В 2002 г. между Тувинским институтом гуманитарных исследований и Научным центром Баян-Улэгэйского аймака был подписан договор о совместном научном сотрудничестве на 5 лет, результатом которого должна стать подготовка и издание книги «Тувинцы: историко-культурное наследие». Первым шагом на пути к его осуществлению стала комплексная фольклорная экспедиция в сумон Цэнгэл, в которой приняли участие исследователи двух стран (всего 7 человек). В общей сложности ими было записано 467 текстов разных жанров (333 фольклорного, 34 литературного, 48 этнографического, 22 исторического, 12 лингвистического и 18 родословных таблиц) и более 400

комментариев лексики. Экспедиция проехала по маршруту Кызыл-Хандагайты-Улэгэй-Цэнгэл-Верховья Ак-Хема.

Таким образом, можно считать, что начало сотрудничеству между тувинцами России и Монголии в различных областях уже положено. Однако, насколько успешными и плодотворными будут исследования среди тувинцев Китая, к которым пока очень трудно попасть, покажет время.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях

автора

Монографии, брошюры

1. Ламаизм в Туве. Историко-этнографическое исследование. - Кызыл: Тувинское книжное издательство, 1992. - 156с.

2. Тувинцы в Китае (Историко-этнографический очерк). - Кызыл: Изд-во ИПК «Эне созу», 1997.-79с.

3. История буддизма в Туве (вторая половина VI - конец XX в). -Новосибирск: Наука, 2001. - 200с.

4. Тувинцы Монголии и Китая. Этнодисперсные группы (история и современность). - Новосибирск: Наука, 2002. - 126с.

Статьи,тезисы

На русском языке

1. К вопросу о проникновении ламаизма в Туву // Проблемы истории Тувы. Сб. научных статей. - Кызыл: Тувинское книжное издательство, 1984. -С. 150-162.

2. Ламаистско-шаманский синкретизм в фольклоре тувинцев // Исследования по тувинской филологии. - Кызыл: Тувинское книжное издательство, 1986.-С.153-157.

3. История тувинских монастырей по архивным материалам // История и филология Древнего и Средневекового Востока. - М.: Наука, 1987. -С.172-191.

4. Медицинская практика тувинских лам (Распространение элементов тибетской медицины в Туве) // Тезисы всесоюзной буддологической конференции. - М : Наука, 1987. - С.106-108.

5. Ламаизм в семейной жизни тувинцев // Культура тувинцев: традиция и современность. - Кызыл: Тувинское книжное издательство, 1989. - С.58-64.

6. Проблемы изучения ламаизма в Туве // Religious Beliefs and Practices. Proceedings of the 33 rd Meeting of the Permanent International Altaistic Conference. - Budapest, 1990. - P.245-255.

7. Основы тувинского этикета // Башкы. - Кызыл, 1993. - № 3. - С.54-66.

8. Тувинцы в Китае: проблемы истории, языка и культуры // Ученые записки ТНИИЯЛИ. Серия историческая. - Кызыл: Тувинское книжное издательство, 1995. - Вып. ХУШ. - С.30-55.

9. О языке китайских тувинцев // Башкы. - Кызыл, 1995. - № 5. - С. 77-82.

Ю.Культ огня у тувинцев // Башкы. - Кызыл, 1996. - № 3. - С.68-72.

П.Тувинско-тибетские отношения в области буддизма // Башкы. - Кызыл,

1998.-№4.-С.92-95.

12.Буддизм в Туве: проблемы возрождения // Сибирь в панораме тысячелетий (Материалы Международного симпозиума). - Новосибирск: Наука, 1998.-С.327-333.

13.Буддизм в Туве: история и современность // Буддизм России. - Санкт-Петербург, 1999. - № 32. - С.43-48.

Н.Брачно-семейные отношения у тувинцев в Китае // Башкы. - Кызыл, 2000.-№1.-С.73-78.

15.Тувинцы Монголии: проблемы языковой ситуации // Этнография народов Сибири и Монголии. - Улан-Батор -Улан-Удэ, 2000. - С.299-313.

16.«Белые пятна» в истории тувинской письменности // Тезисы докладов научной конференции, посвященной 70-летию тувинской письменности. -Кызыл, 2000.-С.18-19.

17.К вопросу о восстановлении Верхнечаданского хурэ // Гуманитарные исследования в Туве. - М., 2001. - С.133-147.

18.Тувинцы Монголии и Китая и их этнолокальные группы // ученые записки ТИГИ. - Вып. XIX. - Кызыл: Тув. книжн. изд-во, 2002. - С.12-30.

19.Этноязыковая ситуация у тувинцев Монголии и Китая (Сравнительный анализ) // Тюркология. - № 4. - Туркестан, 2003. - С. 108-124.

20.Тувинцы Монголии: особенности современного этнического развития // Цырендоржиевские чтения. Вып. 2. Сборник научных статей. - Киев, 2003.-С.202-215.

21.Музыкальная и танцевальная культура тувинцев Монголии и Китая // Башкы. - Кызыл, 2003. - № 4. - С.55-59.

22.Тувинцы Китая // Этнографическое обозрение. - № 5. - Москва, 2003. -С.110-121.

23.Богдо-гэгэн известный и неизвестный // Восточная коллекция. - № 2. -М., 2003.-С. 118-123.

24.Тувинцы // Живописная Россия. - № 1. - М., 2004. - С. 8-13. 25.Этнонимы тувинцев Монголии и Китая // Ономастика народов Поволжья.

Материалы IX Международной конференции по ономастике Поволжья. Волгоград, 9-12 сентября 2002. - М., 2004. - С. 175-186. 26.Современная духовная культура тувинцев Монголии и Китая // Этнографическое обозрение. - № 6. - М, 2004. - С. 59-73.

На английском языке

27.Tuvinian Lama-Shamans: Some Stories from Mongun-Taiga // Journal of the Anglo-Mongoliab Society. - Vol. XI11. - Cambridge, 1991. - P. 52-62. (coauthor: C.Humphrey).

28.Attitudes to Nature in Tuva and Mongolia: A Preliminary Report // Nomadic Peoples. - Volume 33. - Uppsala, 1993. - P.53-62. (co-authors: C.Humphrey and B.Telengid).

29.Tuvinians in China: Aspects oftheir History, Language and Culture // Culture and Environment in Inner Asia. Society and Culture. - Volume 2. -Cambridge, 1996.-P.I 16-133.

30.Tuvans of Mongolia and China: The Problems of Enthnolinguistic Situation // International Journal of Central Asian Studies. - Volume 1. - Seoul, 1996. - P. 225-244.

31.The Tuvans in China: Ethnic Identity and Language // Post-Soviet Central Asia. - Leiden-Amsterdam, 1998. - P.331-336.

32A Preliminary Study on the Cultural ties between Tuva and Tibet: the History and the Present // The Tibet Journal. - Volume XXIY. - No.l. - Dharamsala, 1999. - P.92-100. (co-author Mergen Mongush).

33.Tuvans of Mongolia: Peculiarities of Modern Ethnic Development // Inner Asia. - No.5. - Cambridge, 2003. - P. 163-176.

34.1nterethnic relations of Tuvans in Mongolia and China // International Association for the Study of the Cultures of Central Asia. Informatio Bulletin. - Issue 24. - Moscow, 2004. - P.343-355.

35.The Tophas and the Soyots: Their Past and Present // International Association for the Study of the Cultures of Central Asia. Informatio Bulletin. - Issue 24. -Moscow, 2004.-P.398-417.

Напечатано с готового оригинал-макета

Издательство ООО "МАКС Пресс" Лицензия ИД N 00510 от 01.12.99 г. Подписано к печати 21.02.2005 г. Формат 60x90 1/16. Усл.печл.2,0. Тираж 100 экз. Заказ 076. Тел. 939-3890. ТелУФакс 939-3891. 119992, ГСП-2, Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, 2-й учебный корпус, 627 к.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Монгуш, Марина Васильевна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1. ЭТНОПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ТУВЫ

Этапы становления и формирования тувинского этноса.

Тувинцы в период правления Цинской династии Китая

1758-1911 гг.).

Падение Цинов и принятие протектората России в 1914 г.

Образование Тувинской Народной Республики (1921-1944 гг.).

Глава П. ТУВИНЦЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Присоединение Тувы к России в 1944 г.

Тенденции развития тувинско-русского билингвизма.

Конфессиональная ситуация.

Тофалары и сойоты: историческая судьба отколовшихся частей этноса.

Глава Ш. ТУВИНЦЫ МОНГОЛИИ И КИТАЯ

Расселение, численность и родоплеменной состав.

Этническое самосознание.

Этноязыковая ситуация.

Изменения в материальной культуре на современном этапе.

Процессы в современной духовной культуре.

Межэтнические отношения.

Глава 1У. ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ СОВРЕМЕННОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Родовая идентичность.

Семейная идентичность.

Этническая идентичность.

Религиозная идентичность.

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Монгуш, Марина Васильевна

Тувинцы - коренное население Республики Тыва (Тува) в составе Российской Федерации. На территории Тувы, расположенной в бассейне Верхнего Енисея (площадь 175,5 тыс. кв. км), по данным переписи 2002 г., проживают 244.000 тувинцев, что составляет примерно 70 % от всего населения республики (общая численность свыше 310.000 чел).

В пределах Российской Федерации также проживают немногочисленные группы тофаларов (тофы) и сойотов, которые в прошлом входили в состав тувинского этноса, но впоследствии отколовшись от него, образовали две самостоятельные этнические единицы. В настоящее время тофалары (около 1 тыс. чел) живут в Нижнеудинском районе Иркутской области, сойоты (не более 3 тыс. чел) - в Окинском и Тункинском районах Республики Бурятия (История Тувы 2001, с.З).

Часть тувинцев проживает за пределами России: в Монголии (около 12 тыс. чел) и Китае (более 4 тыс. чел) (Монгуш 2002, с.17,23). В данной ситуации, безусловно, государственный фактор оказывает определяющее влияние на направление современного этнического развития различных групп тувинского населения.

Основная часть тувинского этноса проживает на территории России, где в пределах его расселения образована национальная государственность -Республика Тыва (с 1921 по 1944 гг. - Тувинская Народная Республика; с октября 1944 г. Тува в составе СССР сначала на правах автономной области, затем автономной республики; после распада СССР в 1991 г. - Республика Тыва в составе Российской Федерации).

Ныне Республика Тыва (РТ) является одним из 89 субъектов Российской Федерации, что находит отражение в разносторонних контактах тувинцев с другими народами, распространении русского языка как языка межнационального общения всех народов России.

На территории Монголии и Китая группы тувинского этноса составляют национальные меньшинства и не имеют национально-территориальной государственности. Находясь в иноэтничной среде, тувинцы в течение веков смешивались с другими народами, что приводило, в одном случае, к естественным ассимиляционными процессам, в другом - к их вхождению в состав соседних народов как этнографических групп. В то же время основной их массив в этих странах до сих пор продолжает сохранять свой родной язык, этническое самосознание и определенные черты традиционной культуры. Все это в целом позволяет говорить о сложном и неоднозначном характере этнического и этнокультурного развития тувинцев за пределами собственно Тувы.

В отечественной историографии существует достаточно много интересных и разноплановых работ по самым разным аспектам истории, языка, культуры и этнографии тувинцев. Большинство этих работ посвящены тувинцам, живущим в Российской Федерации, где тувиноведение как самостоятельная область отечественного востоковедения получила развитие особенно за последние 50 лет.

Разрешением отдельных проблем по истории, языку, культуре и этнографии тувинцев занимаются научные работники Москвы, Санкт-петербурга, Новосибирска, Иркутска и Кызыла, среди которых тувинские и нетувинские ученые. Их предшественниками были такие известные исследователи Востока, как А.М.Позднеев (1880, 1883, 1896, 1887), Г.Н.Потанин (1883), В.В.Радлов (1888, 1894), Г.Е.Грумм-Гржимайло (1914, 1926, 1930), П.К.Козлов (1915), Б.Я.Владимирцов (1923, 1934), С.А.Козин (1941), Н.В.Кюнер (1958, 1961) и другие. Им по праву принадлежит большая заслуга в разработке отдельных аспектов тувиноведения, так как в их фундаментальных трудах содержатся разносторонние материалы о различных народах Центральной Азии и Южной Сибири, в том числе интересные и ценные сведения по этнической истории, языку, культуре и этнографии тувинцев.

Немало сведений, причем очень разнообразных, о тувинцах XIX — начала XX вв. содержится в отчетах экспедиций, командировок и самостоятельных поездок, а также в полевых наблюдениях и заметках, составленных известными учеными, путешественниками, общественными деятелями и представителями царской администрации: Н.Ф.Катановым (1903, 1909) Е.КЛковлевым (1900, 1909), Ф.Коном (1903, 1936), А.В.Адриановым (1888, 1904), В.Поповым (1905), И.Сафьяновым (1915), В.Родевичем (1912), Р.С.Минцловым (1915), П.Е.Островских (1898, 1927, 1927а), .Н.Леоновым (1927), Н.П.Масловым (1933), Р.Кабо (1934) и другими. Опубликованные ими работы основаны прежде всего на личном контакте с тувинцами и очень добросовестном собирании и знании полевого материала, являющимся для исследователей необходимым и ценным источником.

Не менее важными источниками по этнической истории, культуре и этнографии тувинцев являются также статьи и монографии ряда отечественных ученых: В.И.Дулова (1956), Л.П.Потапова (1960, 1966, 1969), Л.В.Гребнева (1960), С.И.Вайнштейна (1961, 1972, 1974, 1991), Н.А.Сердобова (1953, 1971, 1984), В.П.Дьяконовой (1975, 1976, 1977, 1979, 1981, 1984), Ю.Л.Аранчына (1982), М.Х.Маннай-оола (1964, 1970, 1986, 2004), С.Н.Соломатиной (1977, 1988, 1993, 1997), М.В.Монгуш (2001), О.М.Хомушку (1998), З.В.Анайбан (1999), Курбатского (2001), Н.П.Москаленко (2004) и других.

Ряд серьезных исследований посвящены этническим осколкам тувинцев - тофаларам (П.С.Паллас 1788; И.Георги 1788; M.A.Castren 1859; Ю.П.Штубендорф 1854; Н.Костров 1871; Н.В.Васильев 1910; Н.Ф.Катанов 1891; И.А.Евсенин 1919; Б.Э.Петри 1926, 1927, 1927а, 1928, 1928а; Б.Чудинов 1931; V.Dioszegi 1963, 1968; В.И.Рассадин 1971, 1978, 1982, 2000, 2000а; Л.В.Мельникова 1994) и сойотам (Б.Э.Петри 1927; Л.Р.Павлинская 1993, 2002; Н.Л.Жуковская 1994; В.И.Рассадин 1996, 1999; В.И.Рассадин, Д.Б.Цыренова 1996; Л.Г.Ирильдеева 2000; Н.Л.Жуковская, М.В.Орешкина, В.И.Рассадин 2002).

В отличие от весьма разноплановых исследований по тувинцам России, работ по так называемым зарубежным (монгольским и китайским) тувинцам сравнительно мало. О тувинцах Монголии существует ряд серьезных публикаций этнолингвистического, фольклорного, филологического и историко-этнографического характера. Они в основном написаны монгольскими (С.Бадамхатан 1960, 1962, 1996; Л.Болд 1968,1975; Ж.Цолоо 1972; Г.Золбаяр 1993; Б.Баярсайхан 2001, 2002, 2003, Ц.Уламсуренгийн 1997, 2000, 2003, 2003а) и тувинскими учеными (Ю.Л.Аранчын 1975; Д.А.Монгуш 1983; М.Х.Маннай-оол 1995, 1995а; П.С.Серен 1993, 1997, 2000; М.В.Монгуш 1999, 2000, 2001, 2003, 2003а; Е.В.Айыжы 2002. З.Б.Самдан 2003). Большая заслуга в изучении одной из групп (цэнгэльских) монгольских тувинцев принадлежит немецкой исследовательнице Э. Таубе (1967, 1970, 1974, 1974а, 1975, 1978, 1980, 1980а, 1983, 1994, 1995, 2000). Практически нет такой стороны их жизни и быта, которой она не коснулась бы в своих исследованиях. Вместе с тем есть публикации и других зарубежных авторов, также посвященных монгольским хубсугульским) тувинцам (V.Dioszegi 1961, 1962, 1963; O.Farkas, 1992; M.Pedersen 1999; A.Wheeler, 1999; E.Ragagnin, 2000).

В работах о монгольских тувинцах можно найти весьма ценные сведения об их языке, численности, расселении, этническом составе, истории, культуре и т.д. Многие из них написаны исследователями-очевидцами, которые делали те или иные выводы на основе собственных наблюдений.

В настоящее время наиболее изученными из числа этнических групп, проживающих за пределами Тувы, являются монгольские тувинцы, что в известной мере объясняется наличием относительно беспрепятственной границы, благодаря которой осуществляются контакты не только между обычными гражданами, но и исследователями.

Несколько иначе обстоит дело с тувинцами, живущими в Китае. Вплоть до недавнего времени они оставались почти неисследованной во всех отношениях и даже загадочной группой населения страны. Как российская, так и зарубежная этнографическая наука долгое время не располагала какими-либо данными, которые давали бы более или менее целостное представление о них. Крайне редкие и очень скупые упоминания об этой группе тувинцев, встречавшиеся в научной литературе, представляли собой лишь мелкие штрихи, по которым невозможно было судить о ней (М.И.Венюков 1871; С.М.Абрамзон 1961; Ш.Кудайбердыев 1990). Те крупицы, которые нам удалось обнаружить, представляли собой небольшие по объему, но ценные по содержанию статьи, принадлежавшие, как правило, китайским исследователям (Сун Чжэнчун 1982, 1985; Хэ Синялн 1986, Сюй Лицюнь 1989). Результаты их работ впоследствии дублировались в нескольких публикациях отечественных авторов (Ш.Ч.Сат, Л.Ю.Доржу 1989; М.А.Решетов 1990).

Летом 1993 года автору данного исследования представилась возможность побывать в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) Китая, где состоялось личное знакомство с живущими там тувинцами, их повседневной жизнью, бытом и культурой. Собранный нами полевой материал лег в основу нескольких научных статей (М.В.Монгуш 1995, 1995а, 1996, 1996а, 1998, 2000, 2003, 2003а, 2004, 2004а) и обобщающих монографий (М.В.Монгуш 1997, 2002). Это позволило частично восполнить существующий пробел в изучении китайских тувинцев, хотя, конечно, многое еще предстоит сделать в этом направлении.

Настоящая работа является первой попыткой исследовать тувинцев России, Монголии и Китая в сравнительном плане, что само по себе является новой и актуальной проблемой, так как в отечественной и зарубежной этнологии она еще не ставилась. Более того, время и сопутствующие обстоятельства для этого, как нам кажется, уже назрели.

Основная цель предлагаемой работы состоит в изучении этнических и этнокультурных процессов, происходящих у тувинцев, проживающих в Российской Федерации, а также в Баян-Улэгэйском, Кобдоском, Хубсугульском аймаках Монголии и Алтайском аймаке Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Особое внимание уделяется также проблемам развития у них современной идентичности.

Предметом изучения явилось этническое и этнокультурное развитие российских и зарубежных тувинцев, которое исследуется на основе анализа состояния таких важнейших этнических признаков, как язык, этническое самосознание, материальная и духовная культура, способность этнофоров к внешнему контакту. Правомерность такого подхода объясняется тем, что изучение истории формирования и специфики этнического развития вышеназванных групп является одной из актуальных задач современного тувиноведения.

Для более полного раскрытия темы нам пришлось тщательно изучить группу необходимых вопросов, без рассмотрения которых невозможно решение поставленной задачи, а именно, изучение основных этапов этнического и исторического развития тувинцев, исследование объективных и субъективных причин вхождения Тувы в состав СССР в 1944 году; анализ этнического, лингвистического и конфессионального состава населения Республики Тыва -основного региона наиболее компактного проживания тувинцев.

Теоретической и методологической основой работы послужили исследования и обобщающие труды отечественных и зарубежных ученых по теоретическим вопросам этнической идентичности (Э.Г.Александренков 1996; М.Баррет 2001; П.В.Валынкин 1997; И.Ю.Киселев, А.Г.Смирнова 2001; Л.И.Науменко 1997; В.Н.Павленко 1998; О.Л.Романова 1994; Г.У.Солдатова 1998; Т.Г.Стефаненко 1997, 1998; В.А.Тишков 1997, Ж.Т.Уталиева 1997; Н.А.Шульга 1996; Э.Эриксон 1996; И.Э.Елаева 2000; Е.В.Захарова 2000; Moscovici 1984, с.3-69; M.Barret, H.Wilson, E.Lyons 1999; R.Clement, K.Noeles

1992; D.Gorenburg 1999; IJasinskaya-Lahti, K.Liebkind 1999; L.Kuzmickaite 1996; D.Nesdale 1997; J.Phinney, M.Devich-Navarro 1997; B.Sabatier, N.Beck, S.Nain 2001,1.Takashi 2004).

Термин «идентичность» сейчас используется в самых различных областях гуманитарного знания, что свидетельствует о его многозначности. Он используется как в единственном, так и во множественном числе. Французский социальный психолог С.Московичи предложил гипотезу об организации сознания индивида по типу идентификационной матрицы, основу которой составляет несколько идентичностей: общечеловеческая, половая, религиозная, этническая, профессиональная и др. (Moscovici 1984, с.3-69). С другой стороны, термин «идентичность» может обозначать категорию философскую, социальную, психологическую (Малахов 1994, с.44), при этом в каждой дисциплине рассматривается преимущественно одна из сторон характеризуемого им феномена. Особое звучание проблема идентичности с приобретает в области социальной антропологии и этнологии, где ее осмысление всегда было одной из сквозных тем; она решалась как на онтологическом, так и на гносеологическом уровне.

В функциональном плане этническая идентичность ситуативна: содержание, конфигурация ее компонентов и интенсивность проявлений зависит от макро-и микроконтекста, от этнополитических условий в целом и от конкретной ситуации общения. Рядом авторов введено понятийное разграничение между «идентичностью» как состоянием или результатом и «идентификацией» как процессом, ведущим к этому состоянию или результату. Из этого следует, что идентичность является не столько суммой идентификаций, сколько новой комбинацией старых и новых идентификационных фрагментов (Ядов 1995, с. 163).

На основе анализа теоретического и конктерно-социологического материала Л.М.Дробижева обосновала эмпирически верифицируемую типологию этнической идентичности в условиях более или менее спокойных межэтнических взаимодействий и в условиях конфликтов (Дробижева 1994, с.34-37). На сегодняшний день наиболее распространенной является трактовка этничности как синонима «этнической идентичности», а само это понятие стало центральным для описания современной этнической реальности. Этническая идентичность таким образом является одновременно и научным понятием, и культурным клише, и идеологией политической практики. Значительный успех и чрезвычайную быстроту распространения понятия можно объяснить, с одной стороны, его достаточно широко трактуемым значением, с другой -пересмотром многих парадигм в различных областях гуманитарной науки, которые и предопределили популярность понятия «этническая идентичность».

Внимательно исследуя все подходы к понятию «этническая идентичность», мы столкнулись с различными трактовками самого понятия, которые по сути не взаимоисключают, напротив, взаимодополняют друг друга. Так, например, согласно точке зрения И.С.Кона, идея постоянства, тождественности самосознания (самости) лучше всего выражается термином «идентичность», одну из главных модальностей которой составляет социальная идентичность - система свойств, благодаря которым человек становится социальным индивидом, членом определенной общности (Кон 1984, с.28-29). Ю.В.Арутюнян предлагает для людей, твердо причисляющих себя к определенной этнической общности, но при этом не сознающих реальных оснований своего выбора, использовать термин «самоидентификация». А для той части народа, которая осознает объективные основания собственной самоидентификации, употреблять термин «самосознание». Тогда «самосознание» приобретает дополнительный смысл, означающий как бы качественное осмысление своей национальной принадлежности (Арутюнян 1991, с. 16). В.А.Тишков акцентирует внимание на «процессуальности», а не на «процессе», что, на его взгляд, позволяет выявить состязательную и множественную природу идентичности, выстраиваемую в итоге диалога и властных отношений между группами, между группой и государством. Групповая этническая идентичность, являющаяся по сути основной в феномене этничности, рассматривается им как операция социального конструирования «воображаемых общностей», основанных на вере, что они связаны естественными и даже природными связями. Особую роль, по его мнению, в процессе конструирования этничности играет государство (Тишков 1997, с. 13). Иной вектор объяснения природы этнической идентичности предлагает С.В.Чешко, согласно которому этничность определяется как групповая идентичность, производная от имманентного человечеству социального инстинкта коллективности и проявляемая посредством представлений об общем происхождении и специфичности своей культуры (Чешко 1994, с.41).

Для нашего исследования уместно использовать понятие «идентичность» в широком смысле, т.е. как самоопределение, самоотождествление. Идентичность, как известно, может быть социальной, культурной, религиозной и т.д. Как «состоявшееся состояние» он есть продукт идентификации, раскрывающейся как некий процесс. В этом смысле идентичность, как верно отмечают исследователи, есть не что-то жестко фиксированное, «застывшее», поскольку она находится под влиянием различных социальных, культурных и иных факторов, а потому ее содержание, смысл являются подвижными, они все время как бы «вырабатываются».

В контексте обсуждения проблемы, представленной в настоящей работе, особый интерес представляет позиция Г.У.Солдатовой, которая считает, что в широком междисциплинарном ракурсе возможно использование понятий «этническое самосознание» и «этническая идентичность» как синонимов, но с этнопсихологической точки зрения эти понятия не тождественны. «С одной стороны, этническая идентичность уже, - пишет она, - это когнитивно-мотивационное ядро этнического самосознания. С другой - шире, т.к. содержит в себе слой бессознательного. В силу этих различий этническая идентичность должна изучаться, во-первых, как концентрированная форма и главная характеристика этнического самосознания и, во-вторых, как его «изнанка» -этническое бессознательное» (Солдатова 1998, с.43). В контексте концепции социальных представлений она трактует этническую идентичность как разделяемые в той или иной мере членами данной этнической группы общие представления, которые формируются в процессе взаимодействия с другими народами. Значительная часть этих представлений является результатом осознания общей истории, культуры, традиций, места происхождения (территории) и государственности. Общее знание связывает членов группы и служит основой ее отличия от других групп.

Однако если «этническую идентичность» и «этническое самосознание» рассматривать не в психологической плоскости, а в ракурсе этнологических, политологических, социологических и тем более междисциплинарных исследований, то различение этих понятий имеет скорее не сущностный, а семантический и практический характер, ибо за ними подразумевается в принципе одна и та же феноменологическая реальность (Елаева 2000, с.55-56).

Наряду с понятием «этническая идентичность» мы также изучили методологические подходы к осмыслению феномена этничности, представленные в отечественной и зарубежной литературе (См. Торопова 1999), которые можно подразделить на три основные группы.

Это примордиалистские воззрения на этнос, получившие развитие, в частности, в работах Ю.В.Бромлея (Бромлей 1987); инструменталистские, представленные у Н.Г.Глазера, Д.П.Мойнихана (Glaser, Moynihan 1963), и конструктивистские, представленные, например, в работах Э.Геллнера и В.АЛишкова (Геллнер 1997, Тишков 1997). В каждом из этих методологических подходов существует ряд идей, которые, на наш взгляд, наиболее плодотворны для понимания проблемы этничности. В совокупности все теоретизирования на предмет этноса и этничности можно представить в виде оси, где на одном полюсе располагаются радикально объективистские трактовки этих понятий, а на противоположном - радикально субъективистские, и между этими полюсами - широкий континуум идей и концепций.

Так, например, примордиалистская копцепция этничности исходит из априорных оснований изначальной включенности индивида в ту или иную этническую общность, его этнической предопределенности, эмоциональной значимости для него «этнических привязанностей», их устойчивости и сохранности во времени. При этом роль этнической идентичности для самовыделения индивида или группы и признания их другими не отрицается, что, впрочем, характерно и для двух остальных концептуальных подходов.

Сторонники инструменталистского подхода рассматривают этнические группы как общности, объединяемые совместными интересами, а этничность — как средство достижения групповых интересов, в том числе в экономической, политической, образовательной, профессиональной и других сферах. Здесь этничность зависит от определенной мотивации и проявляется в специфических ситуациях с целью реализации широкого спектра интересов и потребностей.

Важным моментом в конструктивистском подходе является обоснование этничности как конструируемого феномена, при этом основное внимание уделяется таким средствам конструирования, как идеология, политическая деятельность, национальные и этнокультурные движения и т.д. Основанием их служит национальные идеологии, ориентированные, как правило, на формирование того или иного варианта этничности.

Мы сочли целесообразным интегрировать все три подхода при анализе и интерпретации этничности у рассматриваемых групп тувинского этноса, так как каждый из них четко фиксирует преимущественно одну из сторон этничности.

Примордиализм, например, при том, что может объяснить сохранение и поддержание этничности во времени, устойчивость и долговременность этнической мотивации и этнических проявлений, не может решить проблему изменения этничности во времени, так как с точки зрения сторонников этой концепции она присутствует в виде «изначальной данности», имеющей «принудительный характер», не зависящей от социальной реальности и не подлежащей эмпирическому анализу (Eller, Coughlan 1993). Некоторые сторонники инструменталистского подхода в изучении этничности ограничиваются лишь анализом функционирования политической сферы, что, безусловно, сужает понимание проблемы (Cohen 1974). В рамках данного подхода особый акцент делается на использовании этничности в качестве средства достижения социальных, политических, групповых целей, что находит отражение в проблеме этнической мобилизации.

Другим важным моментом в исследовании является вопрос о подразделениях этноса, в данном случае тувинского, которые в силу различных причин оказались в отрыве от материнского ядра и живут в иноэтничной среде. Несмотря на определенные достижения в изучении подобных этнических образований (Кузеев, Бабенко 1992, с.17-38), теоретические проблемы, связанные с определением их места в иерархии этнических общностей, долгое время оставались неразработанными. Отсутствовала и соответствующая терминология для обозначения всего многообразия упомянутого типа этнических общностей. Случалось, что некоторые исследователи часто употребляли одни и те же термины для обозначения типологически разных этнических явлений или наоборот - для обозначения этнических общностей одного порядка применяли различные термины (Народы Поволжья 1986, с.75, 108,137, 171,175; Урало-Алтаистика 1985, c.l 11).

В результате смысловое разнообразие используемых терминов не только затрудняло, но подчас и искажало понимание и без того сложной этнической реальности. Первая попытка обобщить накопленный материал по иерархии историко-культурных образований была предпринята Р.Г.Кузеевым и В.Я.Бабенко (Кузеев, Бабенко 1985, с.14). Они предложили все многообразие этнических общностей свести к двум основным, базовым типам подразделений этноса - этнографическим и этническим группам, которые «являются основными родовыми понятиями этнических образований, таксономически низшего порядка, чем этноса» (Кузеев, Бабенко 1992, с. 17).

Согласно предложенной классификации, как этнографические, так и этнические группы являются подразделениями этноса и в этом качестве обладают, в пределах общих свойств этноса, определенным языковым и культурным своеобразием. Различает же их такой существенный признак, как территория формирования и функционирования. Этнографические группы, по Р.Г.Кузееву и Б.Я.Бабенко, складываются на основной этнической территории и не изолированы от этнического ядра, что весьма существенно.

Будучи органической частью материнского этноса, этнографические группы участвуют в процессе его консолидации в более сплоченную общность, в том числе и национальную, т.е. участвуют в поступательном этнокультурном развитии этноса, общим результатом которого является постепенная нивелировка локальных особенностей и слияние с преобладающей, наиболее крупной и развитой этнической общностью. Другими словами, под этнографической группой следует понимать внутренние части этноса, отличающиеся от основного массива определенными особенностями в языке, в материальной и духовной культуре, однако функционирующие в территориальных рамках материнского этноса и участвующие в процессах внутриэтнической консолидации (Кузеев, Бабенко 1992, с.18-19). В пределах Республики Тыва, например, этнографической группой могут быть признаны жители местности Кунгуртуг Тере-Хольского кожууна, в силу географических условий живущие достаточно изолированно от основной массы тувинского населения, а потому имеющие некоторые особенности в языке и бытовой культуре, но при этом все же вписывающиеся в контекст основного этноса. Этнографической группой можно считать также и тувинцев-тоджинцев, которые, с одной стороны, как бы и являются частью большого тувинского этноса, с другой - имеют ряд отличительных признаков в языке, хозяйственном укладе, антропологическом типе, фольклоре и психологическом складе, которые выделяют их из основной массы тувинцев. В литературе неоднократно отмечается, что тувинцы-тоджинцы отличаются от жителей других районов Тувы своим языком и обычаями, они «не представляют строго определенной расы», «среди них можно встретить как типичные европейские лица, так и монгольские, а также разные переходные степени», а честность у них «поразительная и это сильно отличает их от урянхов (тувинцев - М.М.) всех других хошунов» (См. Традиционная культура тувинцев, 2003, с.175-177).

В отличие от этнографических этнические группы расселяются и функционируют в известном отрыве от материнского этноса, вне основной территории его расселения, в большем или меньшем отдалении от нее в иной этнической, языковой и культурной среде. Оказавшись в изоляции, этнические группы, как правило, уже не участвуют в консолидационных процессах этноса, входя в языковые, хозяйственно-культурные и этнические связи с окружающим населением на новой территории. Этнические группы в силу объективных причин (территориальной, языковой, хозяйственно-культурной разобщенности с этническим ядром и, как следствие, слабой, иногда полностью отсутствующей связи с ним) как бы «выпадают» из орбиты общего этноэволюционного процесса этноса и с момента отрыва свое развитие продолжают в «автономном» состоянии, постепенно подвергаясь этнотрансформационным изменениям. Исходя из этого, Р.Г.Кузеев и В.Я.Бабенко предлагают относить к этническим группам те осколки этноса, которые в силу исторических причин оказались вне основной территории этноса и, следовательно, в отрыве от него. При этом под понятием «этническая группа» они имеют в виду все типы территориально разобщенных частей этноса, в том числе оказавшихся в составе иных государственных образований (Кузеев, Бабенко 1992, с. 19).

Таким образом понятие «этническая группа» по своему содержанию вполне применимо к тувинцам, живущим в Монголии и Китае. Так как группы эти функционируют в отличных, чем на основной территории расселения, условиях, их этническое развитие протекает несколько иным образом, отличаясь от материнского этноса интенсивностью, направленностью и особенностями этнокультурных процессов.

Однако при существенном различии между этническими и этнографическими группами, все же есть нечто общее, что их объединяет: как и любые другие формы этнической общности, их облик складывается в течение длительного времени под воздействием многих факторов - природно-географических, хозяйственных, исторических, этнических, демографических, политических и т.д. Особе значение имеют интенсивность и протяженность во времени культурных контактов этнических и этнографических групп с другими народами.

Многочисленные исследования этнических групп выявили другую характерную деталь, а именно, сохранение, порою и бытование архаических языковых, культурно-бытовых явлений, подчас более древних по форме, чем на территории основного расселения этноса. Хотя фиксирование таких элементов и не входило в задачу нашего исследования, тем не менее, мы попытались уделить им некоторое внимание в своей работе.

Особую сложность представляли для нас тофалары и сойоты. Исследуя механизм образования их в отдельные обособленные этнические единицы, мы постоянно задавали себе следующие вопросы. Насколько сохраняют и воспроизводят тофалары и сойоты социально-экономические и культурные параметры материнского этноса? Насколько их культурная характеристика в момент изучения являлась отражением влияния иноэтнической среды? Не трансформировались ли они в специфические этнические общности, не воспроизводящие в полном объеме структуры как своего этноса, так и преобладающего на территории функционирования группы?

Однако на примере тофаларов и сойотов мы воочию убедились, что широко распространенные представления о том, что результатом контактов этнических общностей всегда и непременно является взаимообогащение культур, далеко не всегда соответствуют реальности. Хотя взаимодействие первых и последних с другими этносами в целом сопровождалось приобретением новых, в большинстве прогрессивных компонентов культуры, оно также вызвало и потерю традиций, перестройку в хозяйстве, в этнической психологии, в сфере духовной культуры, в семье и семейных отношениях и т.д. При этом не все приобретенные культурные новации вписывались в структуру традиционной культуры, подчас, напротив, разрушали ее. В совокупности поток изменений вызвал временные спады в этнокультурном развитии рассматриваемых групп, ослабил уровень их консолидированности и, как следствие, привел к ассимиляции отдельных их частей в составе других этнических образований, появлению новых групп (в том числе перешедших на оседлость, сменивших сельский образ жизни на городской) со смешанными, переходными чертами культурных признаков. Сущность этих противоречивых процессов до сих пор мало изучалась, либо изучалась исключительно под углом глубокой прогрессивности» любых межэтнических культурных взаимодействий.

В настоящее время у тофаларов и сойотов нет с материнским этносом общей территории и реальных экономических связей, но они, несомненно, «осколки» тувинского этноса, превратившиеся в новые этнические общности со своими этнонимами.

Подобные случаи далеко не единичны, они происходят всюду, о чем, в частности, пишет А.М.Решетов: «У некоторых этнографических и этнических групп в те или иные исторические периоды проявлялась, а порой проявляется и сейчас, тенденция рассматривать себя как самостоятельную этническую единицу, а не как часть какого-то этноса» (Решетов 1992, с. 134). Поэтому стремление сойотов заявить о своей этнической самостоятельности не только от тувинцев, но и от бурят, частью которых они практически стали, во многом обусловлено желанием получить право на оформление национальной автономии, что, собственно говоря, и было осуществлено в ноябре 2000 года. Тофалары право на признание себя самостоятельным этносом получили гораздо раньше - в 1951 году и с тех пор его не утрачивали.

Материал по тофаларам и сойотам наглядно показал, что вопросы этнической идентификации, отнесения себя к тому или иному этносу или к его подразделениям часто решаются в зависимости от остроты той или иной этнической и конфессиональной ситуации. Так, в советское время сойоты с усвоением бурятского языка (и утратой .тувинского), который фактически заменил им родной язык, не спешили называть себя «сойотами», предпочитая в паспорта записываться бурятами. Однако в постсоветское время, когда влияние этнического фактора заметно возросло и стало престижным проявление любой этничности, усилилось национальное чувство сойотов и противопоставления себя бурятам: «мы сойоты, а не буряты». А тофалары, в свою очередь, сильно подвегшись в советское время христианскому влиянию, в постсоветский период стали вновь осознавать себя шаманистами и частично буддистами.

Длительные, чрезвычайно сложные и противоречивые процессы взаимодействия тофаларов и сойотов с представителями других этносов, их оторванность от материнского этноса, а также современные этнокультурные процессы, охватившие все народы бывшего СССР, в конечном счете привели к тому, что их первоначальная принадлежность к единому тувинскому этносу оказалась окончательно утраченной, а новая — тофаларская и сойотская — значительно укрепилась. Сейчас эти «осколочные» этнические общности играют самостоятельную роль в общественной жизни своих регионов и вполне возможно, что они продолжат свои усилия, направленные на их дальнейшее этническое и культурное возрождение.

Важно также заметить, что применительно к монгольским и китайским тувинцам мы сознательно избежали термина «диаспора», ставшего «попросту модным, расхожим словом, которое принято употреблять, когда речь идет об этнических группах» (Safran 1991; Dabag, Piatt 1993, p.117-145; Милитарев 1999, с.24-33; Попков 2002, с.6-22; 2003). Ознакомившись с многочисленными работами, посвященным теории диаспоры (Э.Л.Мелконян 2000, с.6-28; Р.Бруйберкер 2000, с.6-32; П.Колсто 2001, с.6-38; Полкингтон, Флинн 2002, с.8-34; В.А.Тишков 2000, с.43-63; 2003а, с.167; Ю.И.Семенов 2000, с.64-74; С.А.Арутюнов 2000, с.74-78; Г.Шеффер 2003. с.162-184; В.Дятлов 2004, с.126-138; М.Фадеичева 2004, с.140-154), мы пришли к выводу, что рассматриваемые нами группы тувинцев не могут быть определены как «диаспора», поскольку так называют тех, кто сам или их предки были рассеяны из особого «изначального» центра в другой или другие периферийные или зарубежные регионы (Тишков 2000, с.43-63). Иными словами, речь об этнической диаспоре может идти только в том случае, когда часть того или иного этноса живет на чужой этнической территории, принадлежащей другой этнической общности. Классическими моделями диаспоры являются евреи, армяне, греки, цыгане, палестинцы, кубинцы, китайцы, индийцы (Попков 2003, с.11). Тувинцы же таковыми не являются, так как изначально жили на своей исконной этнической территории, которая впоследствии была разделена между тремя государствами - Россией, Монголией и Китаем. Сегодня они представляют собой этнос, состоящий из этнического ядра, сосредоточенного в Республике Тыва, и этнической периферии - компактных групп, отделенных от основной части и живущих дисперсно в Монголии и Китае.

Поскольку тувинцы в каждой стране взаимодействуют с представителями разных этносов, мы не могли обойти стороной и спектр их межэтнических отношений. В теоретической этнологии и этносоциологии понятие «межэтнические отношения» служит для обозначения складывающихся в процессе жизнедеятельности и взаимодействия этнических общностей социальных отношений между этносами, этническими группами, а также отдельными людьми разных национальностей. В отечественной литературе выделяется два подхода к проблеме межэтнических отношений -деятельностный и семиотический (Ерохина 2000, с.27-31).

Сторонники деятельностного подхода С. А. Арутюнов, С. Н. Еремин, С. Г. Ларченко характеризуют межэтнические взаимодействия как преимущественно однонаправленный процесс воздействия более развитой культуры на менее развитую. При этом С. А. Арутюнов выделяет две модели межкультурного взаимодействия: взаимодействие локальных культур с общемировой индустриально-городской культурой и взаимодействие локальных культур друг с другом, частным случаем которого является взаимодействие между этническими культурами. Определяя культуру как систему способов деятельности, С. А. Арутюнов характеризует взаимодействие как ассиметричный процесс, в котором одна из культур выступает донором, а другая - реципиентом (Арутюнов 1989, с.114, 130, 157).

С. Г. Ларченко и С. Н. Еремин рассматривают межэтническое общение как одну из сторон целостного процесса межэтнического взаимодействия. Содержание межэтнического взаимодействия как стороны межкультурного контакта, по их мнению, является взаимодействие систем производства человека, а результатом - формирование новых этнических общностей (типа советского общества в прошлом). Эти авторы понимают культуру как конкретно-историческое единство системы социальной деятельности (Ларченко, Еремин 1991, с.100,161, 163). Разделяя точку зрения сторонников деятельностного подхода, они приходят к выводу об односторонней направленности межкультурных, а значит, и межэтнических взаимодействий. Тем самым заранее предопределяется результат этих взаимодействий - передача накопленных культурных богатств из высокоразвитой культуры в слаборазвитую. Под этим углом зрения сформировалась оценка содержания процесса межкультурного взаимодействия как безусловно положительного явления для всех его участников: более развитая культура оказывает менее развитой помощь, что способствует ее ускоренному развитию.

Сторонники семиотического подхода воздерживаются от такой однозначной оценки направленности межкультурного взаимодействия. А. М. Аблажей, например, рассматривает взаимодействие между этническими культурами как один из типов межкультурного взаимодействия и пытается построить типологию взаимодействия с точки зрения его субъектов. В качестве последних он выделяет: 1) локальные (этнические) культуры; 2) субкультуры, существующие в рамках единой культуры; 3) представителей разных культур, выступающих в индивидуальное взаимодействие. А. М. Аблажей определяет культуру как локально ограниченное, в структурном отношении целостное образование, главную роль в котором играют такие структурные элементы, как мифология, язык, религия, искусство, обычное право. Межкультурные в том числе межэтнические взаимодействия, по его мнению, возможны, но они не носят закономерного характера, следовательно, нельзя заранее говорить о направленности этого процесса (Аблажей 1994, с. 13).

Ю. М. Лотман, придерживающийся также семиотического подхода, в качестве существенного в процессе взаимодействия между культурами выделил такой признак, как поток информации, направленный от передающей культуры к принимающей, который в определенный момент меняет свое направление. В то время как один из участников взаимодействия осуществляет передачу информации, другой соблюдает паузу и находится на приеме. Существенной чертой подобного взаимодействия, как считает Ю. М. Лотман, является неприязнь принимающего к тому, кто над ним доминирует (Лотман 1995, с. 121125).

Различия в характеристике направленности межкультурного взаимодействия, на наш взгляд, состоит в том, что у сторонников деятельностного подхода существует критерий (уровень развития технологий и степень независимости человеческого сообщества от воздействия природной среды), облегчающий оценку уровня развитости той или иной культуры, в то время как у исследователей, придерживающихся знаковой концепции, есть сомнения по поводу того, что позиция взаимодействия подразумевает приязненные отношения народов в процессе межкультурного взаимодействия, их реального сближения, более того, они обращают внимание на то, что в ряде случаев результатом взаимодействия может быть «поглощение» (ассимиляция) одной из участвующих сторон другой.

Избегая полного переложения подобных теоретических разработок на тувинско-русские, тувинско-монгольские, тувинско-казахские, тувинскокитайские межэтнические контакты, мы все же отдельные их положения взяли на вооружение.

В целях более полного освещения темы нами был привлечен значительный круг самых разных по характеру и содержанию источников, которые можно разделить на следующие группы: литературные источники; данные, полученные из бывшего партийного архива Тувинского обкома КПСС, ныне Центра архивных документов . партийных и общественных организаций

ЦАДПОО) - филиала Центрального Государственного архива Республики f

Тыва (ЦГА РТ) и Рукописного фонда Тувинского института гуманитарных исследований (РФ ТИГИ); полевые материалы автора, характеризующие различные стороны хозяйства и культуры зарубежных тувинцев.

Значительный материал о тувинцах Монголии был получен у монгольских студентов тувинского происхождения, обучающихся на отделении тувинского языка и литературы филологического факультета Тувинского Государственного университета (ТывГУ). Именно их данные позволили выделить национально-специфические и иноэтничные черты, этнолокальную специфику в быту и культуре монгольских тувинцев.

При написании работы были применены методы комплексного анализа и историко-этнографической реконструкции. Структура диссертации подчинена общим целям и задачам исследования; она состоит из Введения, четырех глав и Заключения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Тувинцы России, Монголии и Китая: этнические и этнокультурные процессы, современная идентичность"

Результаты исследования национально-смешанной брачности показали, что в целом для тувинцев Монголии и Китая характерен моногамный брак с соблюдением экзогамных запретов, за исключением этнолокальной группы, проживающей в Баян-Улэгэйском аймаке Монголии, у которой в последнее время наблюдается значительное их нарушение. Вместе с тем на развитие процесса межэтнической брачности влияет и, судя по всему, будет влиять в ближайшем будущем устойчивая ориентация тувинских этнофоров на однонациональные браки. И, наконец, в развитии этноассимиляционных процессов у зарубежных тувинцев со стороны монголов определенную роль играют их межэтнические браки, число которых хотя и не столь значительно, но все же имеет некоторую, пока слабо выраженную, тенденцию к возрастанию в будущем. Примечательно, что на данном этапе количество тувинско-монгольских брачных союзов значительно превышает число браков тувинцев со всеми остальными этническими партнерами.

Весь имевшийся в нашем распоряжении и обобщенный в настоящем исследовании материал о различных сторонах жизни и быта тувинцев, проживающих в России, Монголии и Китае, наглядно показывает, что их этническое и этнокультурное развитие в этих странах носит сложный и неоднозначный характер. Однако думается, что дальнейшее изучение тувинцев, особенно зарубежных, откроет много нового, что будет способствовать еще более глубокому и всестороннему пониманию их современного образа жизни.

Осенью 2001 г. в столице Республики Тыва открылось Генеральное консульство Монголии, призванное регулировать российско-монгольские взаимоотношения в самых различных областях. На должность консула Великим хуралом Монголии утвержден Т. Пунцок, цэнгэльский тувинец, до этого работавший послом на Кубе и в структурах Министерства иностранных дел страны. Благодаря этому представительству тувинские и монгольские исследователи обрели возможность без излишней бюрократической волокиты осуществлять совместные и индивидуальные научные проекты, в том числе и по дальнейшему, более глубокому и всестороннему изучению тувинцев Монголии.

В 2002 г. между Тувинским институтом гуманитарных исследований и Научным центром Баян-Улэгэйского аймака был подписан договор о совместном научном сотрудничестве на 5 лет, результатом которого должна стать подготовка и издание книги «Тувинцы: историко-культурное наследие».

Первым шагом на пути к его осуществлению стала комплексная фольклорная экспедиция в сумон Цэнгэл, в которой приняли участие исследователи двух стран (всего 7 человек). В общей сложности ими было записано 467 текстов разного жанра (333 фольклорного, 34 литературного, 48 этнографического, 22 исторического, 12 лингвистического и 18 родословных таблиц) и более 400 комментариев лексики. Экспедиция проехала по маршруту Кызыл-Хандагайты-Улэгэй-Цэнгэл-Верховья Ак-Хема (Самдан 2003, с.365, 367).

В октябре 2003 г. в Кызыле состоялся Международный симпозиум «Письменное наследие тюрков», посвященный 110-летию дешифровке орхоно-енисейской письменности и 100-летию выхода в свет труда известного тюрколога Н.Ф.Катанова «Опыт исследования урянхайского языка». В числе почетных гостей, приглашенных на это мероприятие, был и Чинагийн Галсан, ранее упоминавшийся нами цэнгэльский тувинец, ныне известный писатель Монголии, лауреат Высшей литературной премии Германии, автор более 20 книг на монгольском и немецком языках (Мижит 2003, с.378, 380). Это его первый визит в Туву, который обещает быть не последним.

Таким образом, можно считать, что начало сотрудничеству между тувинцами России и Монголии в различных областях уже положено. Однако, насколько успешными и плодотворными будут исследования среди тувинцев Китая, к которым пока очень трудно попасть, покажет время. Тем не менее, первое знакомство с ними уже состоялось, и мы надеемся, что оно будет иметь продолжение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотренные в предшествующих главах данные позволили полнее представить длительный и сложный путь исторического и этнического развития тувинского народа, его современное состояние и перспективы развития. Стали лучше видны достигнутые им успехи и нерешенные проблемы в каждой отдельно взятой стране — России, Монголии и Китае.

Этнографический характер данного исследования определил и основной круг рассмотренных тем и проблем - они в основном касались этнополитической истории Тувы, этноязыковой ситуации, отдельных сторон культуры и быта российских, монгольских и китайских тувинцев.

В то же время работа отнюдь не дает исчерпывающих ответов на поднятые вопросы, так как практически каждый из них может стать предметом специального исследования, ибо фактическая база, которая постоянно обновляется, дает исследователю пищу для дальнейшего анализа и размышления. Настоящая работа написана в основном на историческом, этнографическом и этносоциологическом материале, но каждодневные изменения, происходящие во всех сферах жизнедеятельности различных групп тувинского этноса, могут заставить специалиста - филолога или лингвиста, историка или культуролога, социолога или психолога - каждый из поставленных в монографии вопросов пересмотреть и переосмыслить заново, осветить со своей точки зрения.

На данном этапе мы ставили перед собой цель - дать общее представление об этногенезе тувинцев, поэтапно показать пройденный ими исторический путь, результатом которого стало проживание тувинцев в трех странах - в России, Монголии и Китае. Современное этническое и этнокультурное развитие тувинцев в каждой стране, безусловно, имеет свою специфику, и мы попытались раскрыть ее через тенденции развития тувинско-русского билингвизма и конфессиональной ситуации у российских тувинцев, язык, этническое самосознание, материальную и духовную культуру, а также межэтнические отношения - у монгольских и китайских тувинцев. Была также попытка исследовать проблемы развития у них современной идентичности.

Представленные в работе материалы показывают, что территория современной Тувы, где проживает основная часть тувинского этноса, впервые была заселена первобытным человеком в ашельское время раннего палеолита; в эпоху каменного века здесь происходило формирование Homo Sapiens, т.е. человека разумного, в дальнейшем заселившего весь север Азии. Бронзовый век Тувы ознаменован развитием скотоводства и освоением металлургии бронзы и меди.

В 1 тысячелетии до н.э. территория Тувы входила в состав общественных объединений скифского мира; в это время ее племена перешли от оседлых пастушеско-земледельческих форм хозяйства к кочевому скотоводству и оседлому земледелию с использованием оросительной системы, что в свою очередь способствовало освоению новых видов металлов, в том числе железа. Именно в это время началось формирование древнейших племенных объединений, представлявших собой ранние государственные образования.

В конце Ш в. до н.э. произошло вторжение центрально-азиатского племенного союза хунну на территорию Саяно-Алтая, что привело к большим изменениям в социально-экономической жизни и этническом составе населения Тувы: изменился антропологический тип местных жителей (произошел переход к центрально-азиатскому типу большой монголоидной расы) и изменился облик их материальной культуры.

Этнополитическая история Тувы в период раннего средневековья - в У1 - ХП вв. - теснейшим образом связана с возникновением и развитием раннефеодальных государств — древнетюркского (У1 - УШ вв.) и уйгурского (УШ - IX вв.) каганатов, государства древних кыргызов (IX - ХП вв.), каждый из которых имел свое государственно-административное управление, письменность, религиозные верования, дипломатию, крупные центры торговли и ремесла, города с монументальными архитектурными сооружениями, что в целом было показателем наивысшего расцвета саяно-алтайского очага центрально-азиатской цивилизации и культуры, имевшей многосторонние связи с другими цивилизациями и культурами не только Востока, но и Запада.

Тюркизация населения Тувы, начавшаяся со времени ее вхождения в состав древнетюркского каганата и получившая дальнейшее развитие при уйгурах и кыргызах, стала одним из важнейших детерминантов складывающейся этнической общности, оказавшим влияние и на формирование этнолингвистического и этнокультурного облика обитателей Саяно-Алтайского нагорья.

Однако периоды расцвета чередовались периодами экономического и культурного упадка Тувы. Они главным образом были связаны с нашествием иноземных завоевателей — монгольских феодалов (ХШ - ХУП вв.) и маньчжурских захватчиков (ХУШ - начало XX вв.). В конце ХУП - начале ХУШ в. тувинские племена составляли значительную по численности этническую общность, игравшую важную роль в социально-экономической и политической жизни региона; они имели такие признаки этноса, как общая территория (тувинские родоплеменные группы кочевали южнее до Кобдо, восточнее - до озера Хубсугул и по северной стороне Саян через Алтай и Минусинскую котловину до верховьев р. Урунгу, Черного Иртыша и г. Томска), единый язык, сложившийся на основе тюркского корня, самоназвание «тыва» (хотя соседние народы именовали их «урянхайцами» и «сойотами»), общие черты хозяйственной деятельности (кочевое скотоводство и земледелие), материальной и духовной культуры.

В это время значительное развитие получил натуральный обмен тувинцев в соседними народами, в частности с русскими. Русско-тувинские экономические связи содействовали, с одной стороны, появлению в Туве русской золотопромышленности, положившей начало развитию товарно-денежных отношений в крае, с другой - установлению русской колонизации в 90-х годах XIX в., что, по мнению многих исследователей, имело большое значение для социально-экономической и культурной жизни населения Тувы.

Развитие феодальных отношений в тувинском обществе порождало свои идеологические, правовые и религиозные надстройки, которые способствовали резкому социально-имущественному расслоению местного населения. Поэтому массовые выступления беднейших слоев, имевшие место во второй половине XIX в., привели к тому, что в 1911-12 гг. тувинцы не только окончательно сбросили полуторавековое военно-политическое иго маньчжурской династии Цин, но и свергли власть местной феодально-чиновничьей верхушки.

С объявлением протектората России над Тувой 18 апреля 1914 г. начался качественно новый этап в истории тувинского народа, во многом определивший его дальнейшую судьбу.

Тувинская Народная Республика, образованная в 1921 г., просуществовала недолго — в октябре 1944 г. она вошла в состав СССР, в рамках которого имела свою национально-территориальную государственность, благодаря которой была обеспечена всем необходимым, что позволяло ей не только сохранять и развивать свою этническую самобытность, но и быть интегрированной в советское культурное пространство.

После распада СССР в 1991 г. Тува по-прежнему сохранила свой национально-территориальный статус, оставшись в качестве одного из национальных субъектов Российской Федерации, однако в ее социально-экономической, политической и культурной жизни наступил качественно новый этап, наполненный новыми модернизационными идеями, непосредственно поступающими из центра.

На этот раз Тува вновь оказалась перед необходимостью смены социального вектора. В 2001 г. была принята Государственная концепция развития республики на период до 2010 г., в которой основной упор делается на развитие сырьевой промышленности и привлечение дотаций извне.

Социальной наукой Тувы разработана Концепция устойчивого развития, преимущественно сосредоточенная на проблемах природопользования. Она рассматривается как новая социально-экономическая теория (Бугровский, Ондар 2000, с.93-94).

Однако, по мнению местных исследователей, при определении пути дальнейшего развития Тувы и формулировании программ особое внимание должно быть обращено на факторы этнической культуры. Первые исследования социокультурных факторов развития современной Тувы были предприняты З.В.Анайбан и Г.Ф.Балакиной. Они рассматривали воздействие ценностей, норм, традиций и обычаев народов Тувы на темпы и характер экономического и культурного развития. Один из главных выводов их исследования: у основной массы коренного населения отмечена невысокая готовность к социально-экономическим, политическим и культурным преобразованиям (Балакина, Анайбан 1995. С. 120-124).

Таким образом Тува вновь, как и в начале XX в., оказалась перед выбором: какой путь развития избрать, чтобы в дальнейшем не только сохранить, но и преумножить свои достижения, не утратив при этом своей этническоц идентичности. Этот вопрос побуждает некоторых исследователей говорить о возможных сценариях развития Тувы.

В середине 1990х годов предлагались четыре варианта развития Тувы: экстраполяционный (продолжение существующих тенденций), суверенный гипотетически при выходе из состава РФ, что было отражено в Конституции Тувы 1993 г.), рыночный (с формированием рыночных структур на основе традиционных видов хозяйствования) и «ретро» (возвращение в чистую традиционность) (Балакина, Анайбан 1995, с.120-124).

В начале 2000-х годов некоторые исследователи заговорили о том, что для Тувы предпочтителен такой вариант развития, который бы учитывал опыт успешной модернизации регионов мира на основе их этнокультурной идентичности (Даргын-оол 2002, с.27).

Несколько иной вектор развития имеют тувинцы, живущие в Монголии и Китае. В истории их расселения в этих странах и формирования современных этнолокальных групп выделяются по крайней мере два этапа.

Первый - со второй половины XVIII в. до конца XIX в. - характеризуется тем, что к этому времени самоназвание «тыва» стало уже общим самоназванием всех племен, вошедших в этнический состав тувинской нации. Достаточно обширная этническая территория тувинцев на втором этапе — первая половина XX в. - была разделена государственными границами: основной этнический массив оказался в России, а отдельные осколочные части его - в Монголии и Китае.' Так было положено начало современному национально-территориальному размещению монгольских и китайских тувинцев.

Проживая дисперсно достаточно продолжительное время в географическом удалении друг от друга, зарубежные тувинцы сформировали четыре изолированные этнолокальные группы. Из них три группы локализируются в Монголии (в Хубсугульском, Кобдоском и Баян-Улэгэйском аймаках), одна - в Китае (в Алтайском аймаке СУАР).

Основными объединяющими их признаками являются язык, родоплеменной состав и этническое самосознание, включающее в себя национальное и этнолокальное самосознание. Первое подразумевает осознание ими самих себя как части тувинского этноса и развито достаточно высоко. Этнолокальное самосознание проявляется не столь ярко, так как сдерживается активным процессом языковой и культурной ассимиляции тувинцев соседними, более многочисленными этносами.

Длительное проживание зарубежных тувинцев в условиях точечной дисперсии в инонациональной (в основном монгольской и казахской), активно воздействующей среде, не могло не привести к языковым и этнокультурным изменениям. Так, у них наблюдается сложившееся тувинско-монгольское двуязычие, которое развивается в двух направлениях - «вширь» и «вглубь» с повышением уровня монгольской языковой компетенции и адекватным ему снижением языковой компетенции тувинской. Существует также сфера действия тувинско-монгольско-казахского мультилингвизма, имеющего локальный характер. При первой и второй тенденциях язык зарубежных тувинцев претерпевает морфологические и семантические изменения.

В настоящее время достигнут достаточно высокий уровень интегрированности национальной культуры тувинцев с вненациональной, приведшей к значительной унифицированности в сфере духовной и материальной культуры. Нивелировка этнически значимых черт в их культуре, а также замещение утраченных, либо утративших реальное значение элементов тувинской национальной культуры монгольскими или иными вненациональными эквивалентами, обусловлены рядом причин: многочисленными культурными заимствованиями у окружающего монгольского и частично казахского населения; глубокими изменениями традиционного хозяйственно-бытового уклада под воздействием политико-экономических условий жизни сельского населения как результата исторического развития двух стран, высоким уровнем межнационального общения, исторически сложившейся высокой степенью языковой ассимиляции тувинцев соседними народами и, наконец, снижением уровня культурно-национальных ориентаций, что обусловлено культурно-языковой оторванностью тувинцев от основной массы этноса.

Исследуя такую деликатную и чрезвычайно неустойчивую сферу, как межнациональное общение, мы пришли к следующим выводам. Первое -налицо весьма высокий уровень межнационального общения тувинцев Монголии и Китая в основном с монголами и казахами, среди которых и проживает основная масса зарубежных тувинцев. Второе - личностные национальные установки тувинцев в подавляющем большинстве направлены на межэтническое общение, интраэтничными мы можем признать лишь их установки на брак. Третье - в будущем, очевидно, следует ожидать некоторый рост экстраэтничных, т.е. направленных преимущественно на инонациональное общение, установок, что приведет к большей степени ассимилированности зарубежных тувинцев окружающим полиэтничным населением.

Список научной литературыМонгуш, Марина Васильевна, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Аблажей 1994 Аблажей A.M. Методологический анализ проблемы взаимодействия культур. Автореферат кандидатской диссертации. — Новосибирск, 1994.

2. Абрамзон 1961 Абрамзон С.М. Киргизы Китайской Народной Республики // Известия АН Киргизкой ССР. Серия общественных наук. - T.III. - Вып. 2. — Фрунзе, 1961.

3. Агаев 1968 Агаев А.Г. Функции языка как этнического признака // Язык и общество. - М., 1968.

4. Адрианов 1888 Адрианов А.В. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное летом 1881 г // Записки Императорского Русского Географического Общества (далее - Записки ИРГО). - Томск, 1888. - Т. П.

5. Адрианов 1904 Адрианов А.В. Очерки Минусинского края. - Томск., 1904.

6. Адрианов 1917 Адрианов А.В. Шагаа (Сойотский Новый год).

7. Этнографический набросок из урянхайской жизни. Томск, 1917.

8. Айыжы 2002- Айыжы Е.В. Тувинцы Монголии: традиции и современность.

9. Автореферат кандидатской диссертации. М., 2002.

10. Аксенов 1964 Аксенов А.Н. Тувинская народная музыка. - М., 1964.

11. Александренков 1996 Александренков Э.Г. «Этническое самосознание» илиэтническая идентичность // Этнографическое обозрение (далее ЭО). - 1996. 3.

12. Алексеев 1974 Алексеев В.П. Новые данные о европейской расе в Центральной Азии // Бронзовый и железный век Сибири. - М., 1974.

13. Алексеев, Гохман 1986 Алексеев В.П., Гохман И.И. Антропологический состав и происхождение населения, оставившего могильник Кокэль // Проблемы антропологии древнего и современного населения советской Азии. — Новосибирск, 1986.

14. Анайбан 1985 Анайбан З.В. Тувинско-русское двуязычие: итоги и перспективы развития // Русский язык в Туве. - Кызыл, 1985.

15. Анайбан 1996 Анайбан З.В. Республика Тува: Модель этнополитического мониторинга. - М., 1996.

16. Анайбан 1999 Анайбан З.В. Межнациональные отношения в Туве в 90-е годы. -М., 1999.

17. Анайбан, Губогло, Козлов 1999 Анайбан З.В., Губогло М.Н., Козлов М.С. Формирование этнополитической ситуации. Том.1. Очерки по истории постсоветской Тувы. - М., 1999.

18. Андрианов 1985 Андрианов Б.В. Неоседлое население мира. - М.,1985.

19. Аранчын 1975 Аранчын Ю.Л. Новые этнографические и филологическиегл./ ,материалы из Северо-Западной Монголи/7/ Ученые записки Тувинского научно- ^исследовательского института языка, литературы и истории (далее УЗ

20. ТНИИЯЛИ). Вып. XVII. - Кызыл, 1975. - С. 212-218.

21. Аранчын 1982 Аранчын Ю.Л. Исторический путь тувинского народа к социализму. - Новосибирск, 1982.

22. Арутюнов 1989 Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. - М., 1989.

23. Арутюнов 2000 Арутюнов С.А. Диаспора - это процесс // ЭО. - № 2. - 2000. -С.74-78.

24. Арутюняп 1991 Арутюнян Ю.В. Армяне-москвичи. Социальный портрет по материалам социологических исследований // Советская этнография (далее -СЭ). - № 2. -1991.

25. Байбурин 1983 Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. - Л., 1983.

26. Балакина Г.Ф., Анайбан 1995 Балакина Г.Ф., Анайбан З.В. Современная Тува. Социокультурные и этнические процессы. - Новосибирск, 1995.

27. Банников 1954 — Банников А.Г. Первые русские путешествия в Монголию и Северный Китай. Василий Тюменец, Иван Петлин, Федор Байков. Изд-е второе. — М., 1954.

28. Бартолъд 1966 Бартольд В.В. К вопросу о погребальных обрядах турков и монголов // Сочинения. - Т.1У. - М., 1966.

29. Баррет 2001 Баррет М. Развитие национальной идентичности: концептуальный анализ и некоторые итоги западноевропейского исследования // Развитие национальной, этнолингвистической и религиозной идентичности у детей и подростков.- М., 2001.

30. Басилов 1992 Басилов В.Н. Шаманство у народов Средней Азии и Казахстана. -М., 1992.

31. Басилов 1993 — Басилов В.Н. Шаманство // Религиозные верования. Сводэтнографических понятий и терминов. Вып. 5. - М., 1993.

32. Баскаков 1969 Баскаков Н.А. Введение в изучение тюркских языков. - М.,1969.

33. Баярсайхан 2002 Баярсайхан Б. О некоторых лексических особенностях языка цэнгэльских тувинцев Северо-Западной Монголии // Ученые записки Тувинского института гуманитарных исследований (далее - УЗ ТИГИ). - Вып XIX. - Кызыл, 2002. - С.179-187.

34. Баярсайхан 2003 Баярсайхан Б. Заметки о глагольной фразеологии цэнгэльских тувинцев Монголии // УЗ ТИГИ. - Вып.ХХ. - Кызыл, 2003. -С.320-327.

35. Белов 1995 Белов Е.А. Проблема Урянхайского края в русско-китайско-монгольских отношениях (1911-1914) // Восток. - № 1. - 1995. - С.56-67. Белов 1997 - Белов Е.А. Россия и Китай в начале века: русско-китайские противоречия в 1911 -1915 гг. — М., 1997.

36. Белов 1998 Белов Е.А. Борьба за Урянхайский край в 1915-1919 гг. //

37. Отечественная история. № 1. - 1998. - С.55-64.

38. Белов 1999 Белов Е.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг). - М., 1999.

39. Белов 2003 Белов Е.А. Борьба за Урянхайский край (1918-1921 гг). // УЗ

40. ТИГИ. Вып. XX. - Кызыл, 2003. - С. 15-31.

41. Беннигсен 1913 Доклад графа А.П.Беннигсена. Русское дело в Урянхайском крае.-СПб., 1913.

42. Берзин 1992 Берзин А. Тибетский буддизм: его история и перспективы развития. -М., 1992.

43. Биче-оол 2003 — Биче-оол С.М. К вопросу о правовом положении женщин в Туве (с начала XX в. до 1940-х годов) // УЗ ТИГИ. Вып. XX. - Кызыл, 2003. -С. 120-133.

44. Бруйберкер 2000 Бруйберкер Р. «Диаспора катаклизма» в Центральной и Восточной Европе и их отношения с родинами // Диаспоры. - № 3. - 2000. - С.6-32;

45. Брук 1986 Брук С.И. Население мира. Этнодемографический справочник. - М., 1986.

46. Булатов 2004 Булатов А.О. Формы шаманско-магической практики у народов Дагестана в конце Х1Х-ХХ вв.- М., 2004.

47. Бугимакин 1970 Бушмакин С.К. Воршудные имена - микроэтнонимы удмуртов // Этнонимы. - М., 1970.

48. Бромлей 1977 Бромлей Ю.В. Этнические аспекты современных национальных процессов // История СССР. - № 3. - 1977.

49. Бромлей 1981 Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. - М., 1981. Бромлей 1983 - Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. - М., 1983. Бромлей 1983а - Бромлей Ю.В. К вопросу о влиянии особенностей культурной среды на психику // СЭ. - № 3. - 1983.

50. Боомлей 1985 Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. Учебное пособие. - М., 1985.

51. Бромлей 1987 Бромлей Ю.В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. - М., 1987.

52. Вайнштейн 1957 Вайнштейн С.И. Очерк этногенеза тувинцев //УЗ ТНИИЯЛИ.- Вып. 5. - Кызыл, 1957.

53. Вайнштейн 1961 Вайнштейн С.И. Тувинцы-тоджинцы. Историко-этнографические очерки. - М., 1961.

54. Вайнштейн 1969 Вайнштейн С.И. Происхождение и историческая этнография тувинского народа. Автореферат докторской диссертации. - М., 1969. Вайнштейн 1972 - Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев (Проблемы кочевого хозяйства). - М., 1972.

55. Вайнштейн 1974 Вайнштейн С.И. История народного искусства Тувы. - М., 1974.

56. Вайнштейн 1976 Вайнштейн С.И. Проблемы истории жилища кочевников Азии //СЭ.- №1.-1976.

57. Вайштейн 1980 Вайнштейн С.И. Феномен музыкального искусства, рожденный в степях // СЭ. - № 1. - 1980.

58. Вайнштейн., Таубе 1984 Вайнштейн С.И., Таубе Э. Тувинцы Монгольского Алтая (Кобдинские тувинцы) // Полевые исследования Института этнографии 1980-81гг.-М., 1984. -С.233-241.

59. Васильев 1891 Васильев В.П. Материалы по истории китайской литературы. — СПб., 1891.

60. Васильев 1912 Васильев В.Н. Урянхайский пограничный вопрос // Журнал министерства народного просвещения «Современная летопись». Новая серия. Часть ХХХУШ. - № 4. -Пг„ 1912. - С.55-103.

61. Васильева 1968 Васильева Г.П. Современные этнические процессы в Северном Туркменистане // СЭ. - № 1. - М., 1968.

62. Василевич, Левин 1951 Василевич Г.М., Левин М.Г. Типы оленеводства и их происхождение // СЭ. - № 1. - М., 1951.

63. Викторова 1983 — Викторова Л.Л. Система социализации детей и подростков у монголов: пути и причины трансформации ее элементов // Этнография детства. Традиционные формы воспитания детей у народов в Восточной и Юго-Восточной Азии. М., 1983.

64. Воронина 1982 Воронина В.Л. Жилище народов Средней Азии и климат // Жилище народов Средней Азии и Казахстана. - М., 1982.

65. Восточный Туркестан 1992 Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Под ред. Б.А.Литвинского. -М., 1992.

66. Всесоюзная перепись 1926 Всесоюзная перепись населения 1926 года. -Т.ХУП.-М., 1926.

67. Гаген-Торн 1933 Гаген-Торн Н.И. К методике изучения одежды. Поясные украшения//С Э. -№3-4. -М., 1933.

68. Гафферберг 1948 Гафферберг Э.Г. Жилище джемшидов Кушкинского района //СЭ.-К» 4.-М., 1948.

69. Геллнер 1991 -Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991. Георги 1788 - Георги И. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. - Ч.З. - О народах самоедских, маньчжурских и восточных сибирских. -СПб., 1788.

70. Герасимова 1969 Герасимова К.М. Культ обо как дополнительный материал для изучения этнических процессов в Бурятии // Этнографический сборник. -Вып.5. -Улан-Удэ, 1969.

71. Грайворонский 1979 Грайворонский В.В. От кочевого образа жизни к оседлости (на опыте МНР) - М., 1979.

72. Грач 1969 Грач А. Д. Итоги и перспективы археологических исследований в Туве//УСИЕ,-Вып. 118. -М., 1969.

73. Гребпев 1960 Гребнев JI.B. Тувинский героический эпос (Опыт историко-этнографического анализа). -М., I960.

74. Гребнева 1972 Гребнева В.А. География Тувинской АССР. - Кызыл, 1972. Грумм-Гржимайло 1899 - Грумм-Гржимайло Г.Е. Описание путешествия в Западный Китай. Т.Ш. - СПб., 1899.

75. Грумм-Гржимайло 1914 Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. - Т.1-Ш. - Изд. первое. - СПб., 1914.

76. Грумм-Гржимайло 1926 Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т.1-Ш. - Изд. второе. - СПб., 1926.

77. Грумм-Гржимайло 1930 Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т.1-Ш. - Изд. третье. — СПб., 1930.

78. Губогло 1984 Губогло М.Н. Современные этноязыковые процессы в СССР. -М., 1984.

79. Губогло 1998 Губогло М.Н. Языки этнической мобилизации. - М., 1998. Губогло 2003 - Губогло М.Н. Идентификация идентичности. Этносоциологические очерки. - М., 2003.

80. Гуревич 1983 Гуревич В. П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII — первой половине XIX в. — М., 1983.

81. Гучинова 2003 — Гучинова Э-Б.М. Постсоветская Элиста: власть, бизнес и красота. Очерки социально-культурной антропологии калмыков. -М., 2003.

82. Гучинова 2004 Гучинова Э-Б.М. Улица "Kalmyk Road". История, культура и идентичности калмыцкой общины США. - М., 2004.

83. Гучинова 2004а — Гучинова Э-Б.М. Вынужденные переселения и этническое самосознание (на примере этнополитической истории калмыков в XX в.). Автореферат докторской диссертации.- М., 2004.

84. Даргын-оол 2002 Даргын-оол Ч.К. Культурно-антропологические факторы регионального развития (на примере Тувы) - Автореферат кандидатской диссертации. - М., 2002.

85. Дацьшен, Ондар 2003 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Саянский узел: Усинско-Урянхайский край и российско-тувинские отношения в 1911-1921 гг. - Кызыл, 2003.

86. Дашкевич 1911 Дашкевич В. Несколько слов об Урянхайском крае // Вопросы колонизации. - № 8. - СПб., 1911.

87. Джарылгасинова 1987 Джарылгасинова Р.Ш. Теория этнического самосознания в советской этнографической науке (основные аспекты проблемы) // СЭ. - № 4. - М., 1987.

88. Долгих 1960 Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. —М., 1960.

89. Донахо 2003 Донахо Б. Тревога тайги: на тропе к выживанию последних кочевников-оленеводов Южной Сибири, Монголии и Китая // Cultural Survival Quarterly. - Spring 2003. - Cambridge. - P.16-18.

90. Дробижева, Сусоколов 1981 Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Межэтнические отношения и этнокультурные процессы: по материалам этносоциологических исследований в СССР // СЭ. - № 3. - М., 1981.

91. Дробижева 1994 Дробижева Л.М. Национализм, этническое самосознание и конфликты в трансформирующемся обществе: подходы к изучению // Национальное самосознание и национализм в Российской Федерации начала 1990-х годов.-С.34-37. - М., 1994.

92. Дробижева 1997 Дробижева JI.M. Толерантность и рост этнического самосознания: пределы совместимости // От толерантности к согласию. - М., 1997.-С. 52-53.

93. Дулов 1956 Дулов В.И. Социально-экономическая история Тувы. - М., 1956. Дьяконова 1975 - Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. - Л., 1975.

94. Дьяконова 1976 Дьяконова В.П. Религиозные представления алтайцев и тувинцев о природе и человеке // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. - Л., 1976.

95. Дьяконова 1981 Дьяконова В.П. Тувинские шаманы и их социальная роль в обществе // Проблемы истории общественного сознания аборигенов Сибири. -Л., 1981.

96. Дьяконова 1984 Дьяконова В.П. Некоторые этнокультурные параллели в шаманстве тюркоязычных народов Саяно-Алтая // Этнокультурные контакты народов Сибири. Л., 1984.

97. Дьяконова 1995 Дьяконова В.П. Жилище народов Сибири // Экология этнических культур Сибири накануне XXI в. - М., 1995.

98. Елаева 2000 Елаева Н.Э. Теоретические подходы к изучению этнической идентичности в отечественной науке // Этнологические исследования. - Вып. 1. - Улан-Удэ, 2000. - С.28-65;

99. Ермаченко 1974 Ермаченк^И.С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в ХУП в. - М., 1974.

100. Ерохииа 2000 Ерохина Е.А. К изучению межэтнических взаимодействий: исследовательские подходы // Этносоциальные процессы в Сибири. - Вып. 3. -Новосибирск, 2000. - С.27-31.

101. Жамцарано 1936 Жамцарано Ц. Ж. Монгольские летописи XVII в. // Труды Института востоковедения АН СССР. - Вып. XVI. - М., 1936. Жуковская 1977 - Жуковская H.JI. Ламаизм и ранние формы религии. - М., 1979.

102. Жуковская 1978 Жуковская Н.Л. Народные верования монголов и буддизм // Археология и этнография Монголии. - Новосибирск, 1987. Жуковская 1988 - Жуковская Н.Л. Категории и символика традиционной культуры монголов. - М., 1988.

103. Жуковская 1992 Жуковская Н.Л. Ламаизм // Буддизм. Словарь. - М., 1992. Жуковская 1994 - Жуковская Н.Л. Республика Бурятия: этнорелигиозная ситуация (1991-1993 гг.) Исследования по прикладной и неотложной этнологии.- № 5. М., 1994.

104. Жуковская 1997 — Жуковская Н.Л. Возрождение буддизма в Бурятии: проблемы и перспективы. — М., 1997.

105. Жуковская 2002 Жуковская Н.Л. Кочевники Монголии. - М., 2002. Зарубежный Восток 1986 - Зарубежный Восток. Языковая ситуация и языковая политика. - М., 1986.

106. Захаров, Ондар, Доржу 2002 Захаров И.А., Ондар У.Н., Доржу Ч.М. Генетические связи тувинцев с американскими индейцами // УЗ ТИГИ. - Вып. XIX.-Кызыл,2002.

107. Захарова 2000 Захарова Е.В. Методологические проблемы эмпирических исследований этнической идентичности // Этносоциальные процессы в Сибири.- Вып.З. Новосибирск, 2000.

108. Златкин 1964 Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. — М., 1964. Иконников 1961 - Иконников Н.П. К итогам переписи населения // УЗ ТНИИЯЛИ. - Вып. IX. - Кызыл, 1961.

109. Иршъдеева 2000 Ирильдеева Л.Г. Национально-культурные объединения этнических меньшинств Бурятии // ЭО. - № 5. - М., 2000. - С.132-136. Исаев 1970 - Исаев М.И. Сто тридцать равноправных (о языках народов СССР). - М., 1970. ^

110. История Тувы 1964 История Тувы. Под ред."' -T.l-П. Изд. первое. М., 1964. История Тувы 2001 - История Тувы. Под ред. С.И.Вайнштейна и М.Х.Маннай-оола. - Т. 1. Изд. второе. - Новосибирск., 2001.

111. Исхаков, Палъмбах 1961 Исхаков Ф. Г. , Пальмбах А. А. Грамматика тувинского языка. - М., 1961.

112. Итс 1991 Итс Р.Ф. Введение в этнографию. - Л., 1991.

113. Кабо 1934 Кабо Р. Очерки истории и экономики Тувы. Дореволюционная Тува. - 4.1. -М,Л., 1934.

114. Кагаров 1927 Катаров Е.Г. Монгольские «обо» и их этнографические параллели//Сб. МАЭ.-Т.6.-Л., 1927. -С.115-124.

115. Кадырбаев 1990 Кадырбаев А.Ш. Тюрки и иранцы в Китае и Центральной Азии. ХШ-Х1У вв. -Алма-Ата, 1990.

116. Камалов 2001 Камалов А.К. Древние уйгуры. УШ-1Х вв. - Алматы, 2001. Караев 1968 - Караев О. Арабские и персидские источники IX-XII вв. о киргизах и Киргизии. - Фрунзе, 1968.

117. Каррутерс 1914 Каррутерс Д. Неведомая Монголия. — Ч. I. Урянхайский край. -Пг., 1914.

118. Кастрен 1860 Кастрен А. Путешествие в Сибирь // Магазин землевладения и путешествий. - Т.У1. - М., 1860.

119. Катанов 1891 Катанов Н.Ф. Поездка к карагасам // - Записки ИРГО отдела этнографии. -1891.- Т.17. - Вып.2. - СПб., 1891.

120. Катанов 1893 — Катанов Н. Ф. Письма из Сибири и Восточного Туркестана: приложение к XXIII тому Записок АН. — СПб., 1893.

121. Катанов 1909 Катанов Н.Ф. Предания присаянских племен о прежних делах и людях // Сборник в честь 70-летия Г.Н.Потанина. Записки РГО. Вып. ХХХУ1. -СПб., 1909.

122. Керцеяяи 1925 — Керцелли С. Карагсский олень и его хозяйственное значение // Северная Азия. № 3. - С.87-92;

123. Киселев, Смирнова 2001 Киселев И.Ю., Смирнова А.Г. Формирование идентичности в российской провинции. - М., 2001.

124. Клеменц 1895 Клеменц Д. А. Археологический дневник поездки в Монголию в 1891 Г.//СТОЭ.-Т.П. - СПб., 1895.

125. Кляшторный, Лившиц 1971 Кляшторный С.Г., Лившиц В.А. Сэврайский камень // Советская тюркология. - № 3. - С.106-112.

126. Козин 1941 Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 года.-М.,Л., 1941.

127. Козлов 1915 Козлов П.К. Монголия и Тибет. - Пг., 1915.

128. Козлов 1974 Козлов В.И. Проблема этнического самосознания и ее место в теории этноса // СЭ. - № 2. - М., 1974.

129. Кололо 2001 Колсто П. Укореняющиеся диаспоры: русские в бывшихсоветских республиках // Диаспоры. № 1. - М., 2001. - С.6-38;

130. Кон 1903 Кон Ф. Предварительный отчет по экспедиции в Урянхайскуюземлю // Известия Восточно-Сибирского отделения Императорского Русскогогеографического общества (ИРГО). Вып. ХХХ1У. - Т.1. - СПб., 1903.

131. Кон 1936 Кон Ф. За пятьдесят лет. Экспедиция в Сойотию. - Т.Ш-1У. - М.,1936.

132. Кон 1984 Кон И.С. В поисках себя: личность и ее самосознание. - М., 1984. Коннер 1931 - Коннер Т. Э. Георгий Чичерин и советская внешняя политика, 1918-1930 г. -М., 1931.

133. Коровушкин 1997 Коровушкин Д.Г. Чуваши Западной Сибири. -Новосибирск, 1997.

134. Кристофер 1994 Кристофер М. Физиологическое изучение хоомея и его акустический анализ // Мелодии хоомея. - Кызыл, 1994. - С.32-33. Кудайбердыев 1990 - Кудайбердыев Ш. Родословная тюрков, киргизов, казахов и ханских династий. - Алма-Ата, 1990.

135. Кужугет 2002 — Кужугет А.К. Зрелищно-игровые элементы в культовых обрядах тувинцев. Кызыл, 2002.

136. Кужугет 2003 Кужугет А.К. Культура и искусство ТНР // УЗ ТИГИ. - Вып. XX.-Кызыл, 2003. - С.193-213.

137. Кузеев, Бабенко 1985 Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я. Малые этнические группы: основные этапы этнокультурного развития по материалам СССР. - СЭ. - № 4. — М., 1985.

138. Кузеев, Бабенко 1992 Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я. Этнографические и этнические группы (К проблеме гетерогенности этноса //. Этнос и его подразделения. - М., 1992. - С.17-38.

139. Кузнецов 1961 Кузнецов Б.И. Тибетская летопись «Светлое зерцало царских родословных» - Л., 1961.

140. Кулешов 1912 Кулешов Ю. Монголия и монгольский вопрос. — СПб., 1912. Куличенко 1981 - Куличенко М.И. Расцвет и сближение наций в СССР. - М., 1981.

141. Курбатский 2001 Курбатский Г.Н. Тувинцы в своем фольклоре. - Кызыл, 2001.

142. Куулар 1994 Куулар Д.С. Хоомей - вид музыкального фольклора // Мелодии хоомея. - Кызыл, 1994. - С.78-81.

143. Кушнер 1951 Кушнер П.И. Этнические территории и этнические границы // Труды Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. Новая серия. — Т.15. — М„ 1951.

144. Кюнер 1958 Кюнер Н.В. Восточные урянхайцы по китайским источникам // УЗ ТНИИЯЛИ. - Вып.1У. - Кызыл, 1958.

145. Кюнер 1961 Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. - М.,Л., 1961.

146. Кызласов 1965 Кызласов Л. Р. Из истории племен Саяно-Алтайского нагорья в XIII — XV вв. //Ученые записки Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории (далее - УЗ ХНИИЯЛИ). — Вып. II. -Абакан, 1965.

147. Кызласов 1969 — Кызласов Jl. Р. История Тувы в средние века. — М., 1969. Кызласов 1983 Кызласов J1. Р. Аскизская культура Южной Сибири IX — X IV вв.// САИ. —М., 1983.

148. Кыргыс 1982 Кыргыс З.К. Народная песня и ее исследователи // Музыка Сибири и Дальнего Востока. - М., 1982. - С.120-143.

149. Кыргыс 1992 Кыргыс З.К. Хоомей - жемчужина Тувы. - Кызыл, 1992. -С.109-111.

150. Лотман 1995 Лот'а^н Ю.М. Проблема византийского влияния на русскую культуру в типологическм освещении // Лотман Ю.М. Избранные статьи. -Т.1. -М., 1995. - С.121-125.

151. Лузянин 1996 Лузянин С. Г. Россия-Монголия-Китай в 1911-1915; — Магнитогорск, 1996.

152. Лузянин 2000 Лузянин С.Г. Россия-Монголия-Китай в первой половине XX в.

153. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2000.

154. Майдар198\ -Майдар Д. Памятники истории и культуры Монголии. М., 1981.

155. Майерс 1997 Майерс Д. Социальная психология^- СПб., 1997.

156. Малахов 1994 — Малахов B.C. Неудобства с идентичностью // Вопросыфилософии.-№ 8.-М., 1994.

157. Малое 1951 Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. - М.,Л., 1951.

158. Маннай-оол 1964 Маннай-оол М.Х. Археологические памятники Тувы. -Кызыл, 1964.

159. Маннай-оол 1970 Маннай-оол М.Х. Тува в скифское время (Уюкская культура). - Кызыл, 1970.

160. Маннай-оол 1999 Маннай-оол М. X. Происхождение и формирование тувинцев в единый этнос // Башкы. — №5-6. - Кызыл, 1999. —С. 45-49; Маннай-оол 2004 — Маннай-оол М.Х. Тувинцы: происхождение и формирование этноса. - Новосибирск, 2004.

161. Март-оол 2002 Март-оол В. Д. «Урянхайский вопрос» и протекторат // УЗ ТИГИ. — Вып. XIX. - Кызыл, 2002.

162. Март-оол, Моллеров 2003 Март-оол В.Д., Моллеров Н.М. Урянхайский вопрос в отечественной историографии // УЗ ТИГИ. - Вып. XX. - Кызыл, 2003. -С. 3-14.

163. Март-оол 2002а Март-оол С. Персоналии тувинских шаманв (шаман Тойтук-хам) и проблема создания биографической базы данных сибирских шаманов // Seres Lectionum Studiorumque Instituti Asiae Interioris. - Vol. 1. - Budapest, 2002. -P.27-35.

164. Мартан-оол 2001 Мартан-оол М.Б. Сферы функционирования тувинского языка // Гуманитарные исследования в Туве. - М., 2001. Маслов 1933 - Маслов Н.П. Конец Урянхая. - М., 1933.

165. Материалы по истории 1959 — Матриалы по истории русско-монгольских отношений. 1607 — 1636 гг. Сборник документов. — М., 1959. Материальная культура 1989 Материальная культура // Свод этнографических понятий и терминов. -М., 1989.

166. Мелконян 1988 Мелконян Э.Л. Армянская семья в условиях диаспоры // ЭО. -№ 6. -М., 1988.

167. Мелконян 2000 — Мелконян Э.Л. Диаспора в системе этнических меньшинств (на примере армянского расселения // Диаспоры. № 1-2. - М., 2000. - С.6-28; Мельникова 1994 - Мельникова Л.В. Тофы. - Иркутск, 1994.

168. Моисеев 1983 Моисеев В. А. Цинская империя и народы Саяно-Алтая в XVIII в. М„ 1983.

169. Мижит 2003 -Мижит Л:С. Международный симпозиум «Письменное наследиетюрков» // УЗ ТИГИ. Вып. XX. - Кызыл, 2003. - С.378-383.

170. Мшитарев 1999 Милитарев А. О содержании термина «диаспора» (кразработке дефиниции) // Диаспоры. № 1. - М., 1999. - С.24-33.

171. Минцлов 1915 Минцлов Р.С. Секретное поручение (путешествие в Урянхай).1. Рига, 1915.

172. Михайлов 1998 — Михайлов Т.М. Бурятское возрождение и «россиянизация» // Проблемы истории и культурно-национального строительства в Республике Бурятия. Улан-Удэ, 1998.

173. Можейко 1980 Можейкс/и.В. Буддийская сангха и государство в Бирме.О

174. Автореферат докторской диссертации. М., 1980.

175. Моллеров 1989 Моллеров Н.М. Истоки братства. Русская самоуправляющаяся трудовая колония в Тувинской Народной республике. Исторический очерк. -Кызыл, 1989.

176. Моллеров 2003 Моллеров Н.М. Основание и развитие г. Турана в конце XIX-начале XX века. Исторический очерк // УЗ ТИГИ. - Вып. XX. - Кызыл, 2003. -С.61-85.

177. Монгуш 1983 Монгуш Д. А. О языке тувинцев в Северо-Западной Монголии // Вопросы тувинской филологии. - Кызыл, 1983. - С. 127-145; Монгуш 1995 - Монгуш М. В. О языке китайских тувинцев // Башкы. - № 5. -Кызыл, 1995. - С. 77-81;

178. Монгуш 1997 Монгуш М. В. Тувинцы в Китае (историко-этнографический очерк). -Кызыл, 1997.

179. Монгуш 1999 Монгуш М. В. Тувинцы Кобдо: особенности языковой ситуации // Природные условия, история и культура Западной Монголии и сопредельных регионов. Тезисы докладов ГУ Международной научной конференции. -Томск, 1999. - С. 187-188.

180. Монгуш 2000 — Монгуш М.В. Тувинцы Монголии: проблемы языковой ситуации // Этнография народов Сибири и Монголии. Улан-Батор, Улан-Удэ, 2000.-С. 299-313;

181. Монгуш 2000а — Монгуш М.В. Брачно-семейные отношения у тувинцев в Китае // Башкы. Кызыл. - № 1. - Кызыл, 2000. - С. 73-78;

182. Монгуш 2002 Монгуш М.В. Тувинцы Монголии и Китая. Этнодисперсные группы: история и современность. — Новосибирск, 2002.

183. Монгуш 2003 Монгуш М.В. Этноязыковая ситуация у тувинцев Монголии и Китая (Сравнительный анализ) // Тюркология. - № 4. - Туркестан, 2003. - С. 108-124.

184. Монгуш 2003а Монгуш М.В. Тувинцы Монголии: особенности современного этнического развития // Цырендоржиевские чтения. Сборник научных статей. -Киев, 2003. - С. 202-215.

185. Москаленко 2004 Москаленко Н.П. Этнополитическая история Тувы в XX в. -М., 2004.

186. Мыльников 1981 Мыльников А.С. Народная культура и генезис национального самосознания //СЭ. - № 6. - М., 1981.

187. Мэн-гу-ю-му-цзы» 1857 «Мэн-гу-ю-му-цзы». Записки о монгольских кочевьях. — СПб., 1857.

188. Народы Поволжья 1986 Народы Поволжья и Приуралья: историко-этнографические очерки. - М., 1986.

189. Народы Сибири 1956 Народы Сибири. — М., Л., 1956.

190. Народное хозяйство 1971 — Народное хозяйство Тувинской АССР. Статистический сборник. Кызыл, 1971.

191. Науменко 1997 Науменко Л.И. Этническая идентичность: проблемы трансформаций в пост-советский период // Этническая психология и общество. -М., 1997. -С.77-87;

192. НРЭ 2003 Новая российская энциклопедия - М., 2003.

193. Окладников 1957 Окладников А. П. Из истории этнических и культурных связей неолитических племен Среднего Енисея // Советская археология (далее -СА). - №1. - М., 1957.

194. Орешкина 1995 Орешкина М.В. Сойотский язык // Красная книга языков народов России. - М., 1995.

195. Островских 1898 Островских П.Е. Значение Урянхайской земли для Южной Сибири. - СПб., 1898.

196. Островских 1927 Островских П.Е. Оленные тувинцы // Северная Азия. - Кн. 5-6.-М., 1927.

197. Островских 1927а Островских П.Е. Саянские хищники. -М.,Л., 1927. Павленко 1998 - Павленко В.Н. Трансформации социальной идентичности в пост-тоталитарном обществе // Психологический журнал. - № 1. - Т. 19. - М., 1998. -С.75-88/

198. Павлинская 1993 Павлинская Л.Р. Окинские сойоты: методы и механизмы разрушения этнической культуры // Материалы полевых этнографических исследований 1990-1991 гг. - СПб., 1993. - С.37-39;

199. Павлинская 2002 Павлинская Л.Р. Кочевники голубых гор. Судьба традиционной культуры народов Восточных Саян в контексте взаимодействия с современностью. - СПб., 2002.

200. Паллас 1788 Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российского государства. - СПб., 1788.

201. Петри 1926 Петри Б.Э. Карагасский суглан. - Иркутск, 1926.

202. Петри 1927 Петри Б.Э. Оленеводство у карагас. - Иркутск, 1927.

203. Петри 1927 а Б.Э. Охотничьи угодья и расселение карагас. - Иркутск,1927.

204. Петри 19276 Петри Б.Э. Этнографические исследования среди малых народов в Восточных Саянах (предварительные данные). - Иркутск, 1927.

205. Петри 1928 Петри Б.Э. Промыслы карагас. - Иркутск, 1928. Петри 1928а - Петри Б.Э. Черты родового быта карагас. - Иркутск, 1928. Позднеев 1880 — Позднеев A.M. Ургинские хутухты. Исторический очерк их прошлого и современного быта. - СПб., 1880.

206. Позднеев 1880а — Позднеев A.M. Образы народной литературы монгольских племен. Вып.1. - СПб., 1880.

207. Позднеев 1883 Позднеев А. М. Материалы для истории Халхи. - СПб., 1883. Позднеев 1887 - Позднеев A.M. Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношением сего последнего к народу. - СПб., 1887.

208. Попов 1905 Попов В. Через Саяны и Монголию. Очерк путешествия. - 4.1. -Омск, 1905.

209. Попков 2002 Попков В.Д. «Классические диаспоры»: к вопросу о дефенициитермина // Диаспоры. № 1. - М., 2002. - С.6-22.

210. Попков 2003 Попков В.Д. Феномен этнических диаспор. - М., 2003.

211. Поршнев 1974 Поршнев Б.Ф. Противопоставления как компонент этническогосамосознания // Доклады на IX Международной конференции по археологии иэтнографии. М., 1974.

212. Потанин 1883 — Потанин Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии. Вып. 1У. Материалы этнографические. - СПб., 1883.

213. Потапов 1953 Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. - М., 1953. Потапов 1960 - Потапов Л.П. Новые материалы по этнографии тувинцев // УЗ ТНИИЯЛИ. - Вып. УШ. - Кызыл, 1960.

214. Потехин 1955 Потехин И.И. Формирование национальной общности банту // Труды Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. Новая серия. - Т.29. — М., 1955.

215. Проблемы идентичности 2003 Проблемы идентичности: человек и общество на пороге третьего тысячелетия. Сборник статей. - М., 2003. Пушкарева 1997 — Пушкарева H.JI. Женщина в русской семье // Семья, тендер, культура. - М., 1997. -С.187-197.

216. Пыпин 1890 Пыпин А.Н. История русской этнографии. - Т. 1. - СПб., 1890. Пюрвеев 1975 -Пюрвеев Д.Б. Архитектура Калмыкии. - М., 1975. Радлов 1888 - Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. - Вып. 2. - СПб., 1988.

217. Рассадин 1978 Рассадин В.И. Морфология тофаларского языка в сравнительном освещении. - М., 1978.

218. Рассадин 1999 Рассадин ИВ. Об оленеводстве у окинских сойотов // Гуманфсп^ые исследования молодых ученых Бурятии. - Вып.2. - 4.1. - Улан- (у\ Удэ, 1999.

219. Рассадин 2000 — Рассадин КВ. Особенности традиционной материальной культуры саянских оленеводов-тофаларов //. Этнологические исследования. -Вып.1. Улан-Удэ, 2000. - С.131-147;

220. Рассадин 2000а — Рассадин И.В. Хозяйство, быт и культура тофаларов.

221. Автореферат кандидатской диссертации. Улан-Удэ, 2000;

222. Рашид ад-Дин 1952 Рашид ад-Дин. Сборник летописей. -Т. 1. - Кн. 1. - М., JL,1952.

223. Ревуненкова 1980 Ревуненкова Е.В. Народы Малайзии и Западной Индонезии. -М., 1980.

224. Ренстрем 1994 Ренстрем У. Шведские ученые о хоомее // Мелодии хоомея. — Кызыл, 1994. - С.69-73.

225. Решетов 1990 Решетов А. М. Тувинцы и алтайские урянхайцы в Китае: проблемы истории, этноса и языковой ситуации // Общество и государство в Китае. XXI научная конференция. Тезисы докладов. - Т.П. - М., 1990. - С. 176180.

226. Савинов 1984 Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. -Л., 1984.

227. Самдан 1994 Самдан З.Б. Хоомей в фольклоре тувинцев // Мелодии хомея. Материалы 1 Международного симпозиума «Хоомей - 92». - Кызыл, 1994. — С.82-88.

228. Самдан 2003 Самдан З.Б. О материалах Цэнгэльской фольклорной экспедиции 2002 г. // УЗ ТИГИ.- Вып. XX. - Кызыл, 2003. - С.365-369.

229. Самдап 2001 — Самдан А.А Монголоязычные источники по истории Тувы. Автореферат кандидатской диссертации. М., 2001.

230. Самойлович 1922 Самойлович А.Н. Некоторые дополнения к классификации турецких языков. - Пг., 1922.

231. Cam, Доржу 1989 Сат. Ш. Ч., Доржу JI. Ю. К изучению тувинского языка в Китае // Советская трюкология. - № 5. - М., 1989. - С. 93-96; Сафьянов 1905 — Сафьянов И. Прошлое и настоящее сойотского народа // Сибирский архив. - № 1. - Минусинск, 1905.

232. Сафьянов 1928— Сафьянов М. Колониальная политика торгового капитала в

233. Танну-Туве // Новый Восток.— № 23-24.

234. Сброник законов 1944 Сборник законов ТНР. - Кызыл, 1944.

235. Свистунова 1970 Свистунова Н. П. Гибель государства южных сунов //

236. Татаро-монголы в Азии и Европе. — М., 1970.

237. Семенов 2000 Семенов Ю.И. Этнос, нация, диаспора // ЭО. - № 2. - М., 2000. Сердобов 1953 - Сердобов Н.А. Народное образование в Туве. - Кызыл, 1953. Сердобов 1971 — Сердобов Н.А. История формирования тувинской нации. -Кызыл, 1971.

238. Снежкова 1982 Снежкова И.А. К проблеме изучения этнического самосознания у детей и юношества //СЭ. - №1. - М., 1982.1. А/

239. Современные этнические 1977 Современные этнические процессы в СССР. -М., 1977.

240. Современные этнические 1989 Современные этнические процессы в СССР. -М., 1989.

241. Содном, Пурэв, Пламли 2003 Содном Б., Пурэв П., Пламли Д. Монгольские духа (цаатаны) и их борьба за выживание // Cultural Survival Quarterly. - Spring 2003. - Cambridge. - P. 16-21.

242. Соломатина 1977 Соломатина С.Н. Символическая культура тувинцев (домашние женские ритуалы) - СПб., 1977.

243. Соломатина 1988 Соломатина С.Н. Материалы о матери и младенчестве у западных тувинцев // Источники и методы исследования социальных и культурных процессов. - Омск, 1988.

244. Соломатина 1993 Соломатина С.Н. Ритуалы женщин у тувинцев // Материалы полевых этнографических исследований 1990-1991 гг, — СПб., 1993. - С.118-129.

245. Степи европейской части 1989 Степи европейской части СССР в скифо-сибирское время. М., 1989.

246. Стефаненко 1997 Стефаненко Т.Г. Этническая идентичность в ситуации социальной нестабильности // Этническая психология и общество. - М., 1997. -С.97-103;

247. Стефаненко 1998 Стефаненко Т.Г Этническая идентичность и некоторые проблемы ее изучения // Этнос. Идентичность. Образование. - Т.1У. - Вып. У1. -М., 1998. -С.85-104;

248. Сузукей 2002 Сузукей В.Ю. О музыкальном наследии кочевников

249. Центральной Азии // УЗ ТИГИ. Вып. XIX. - Кызыл, 2002.

250. Сузукей 2002а Сузукей В.Ю. Хоомей в контексте современности //

251. Гуманитарные исследования в Туве. М., 2002. - С.313-316.

252. Сухов 1967 Сухов А.Д. Философские проблемы происхождения религий. - М.,1967.

253. Сюй Лицюнь 1989 Сюй Лицюнь. Тувайцы // Китай. - М. - № 7. - С. 34-41.

254. Татаринцев 1974 — Татаринцев Б.И. Русские лексические заимствования в современном тувинском языке. Кызыл, 1974.

255. Татаринцев 1976 Татаринцев Б. И. Монгольское языковое влияние на тувинскую лексику. - Кызыл, 1976.

256. Татаринцев 1994 Татаринцев Б.И. О структуре и происхождении слов. Обозначающих стили хоомея в тувинском и других языках // Мелодии хоомея. — Кызыл, 1994. - С.20-26.

257. Татаринцев 1998 Татаринцев Б.И. Тувинское горловое пение. Проблемы происхождения. - Кызыл, 1998.

258. Татаринцев 2003 Татаринцев Б.И. Еще раз о «белых пятнах» в истории создания тувинской письменности // УЗ ТИГИ. - Вып.ХХ. — Кызыл, 2003. -С.290-302.

259. Татаринцева 2002 Татаринцева М.П. Архаичные элементы в образе жизни и духовной культуре старообрядцев Тувы // УЗ ТИГИ. - Вып. XIX. - Кызыл, 2002.

260. Татаринцева 2003 Татаринцева М.П. Старообрядческие скиты в верховьях Енисея // УЗ ТИГИ. - Вып. XX. - Кызыл, 2003. - С.141-148. Таскин 1960 - Таскин В. С. Термин Сунмо в ранней истории киданей // Проблемы востоковедения. - № 4. - М., 1960.

261. Таубе 1975 Таубе Э. Изучение фольклора у тувинцев Монгольской Народной Республики // СЭ. -Ха 5.-М., 1975. - С. 106-111.

262. Таубе 1980 Таубе Э. Современное состояние традиционных форм быта и культуры цэнгэльских тувинцев. - Ethnografia Polska. - Warszawa, 1980. -P. 95100;

263. Таубе 1994 Таубе Э. Сказки и предания алтайских тувинцев. - М., 1994. Тенишев 1995 - Тенишев Э.Р. У тюркских народов Китая (дневники 1956-1958 гг.).-М., 1995.

264. Тенишев 1999 Тенишев Э.Р. Тувинское племя кокмунчак из Синьцзяна // Общее и восточное языкознание. - М., 1999.

265. Типы традиционного сельского э/силища 1979 Типы традиционного жилища. -М., 1979

266. Тишков 1985 Тишков В.А. История и историки США. - М., 1985.

267. Тишков 1997 Тишков В.А. Идентичность и культурные границы //

268. Идентичность и конфликт в пост-советских государствах. М., 1997;

269. Тишков 1997а Тишков В.А. О феномене этничности // ЭО. - М., 1997. - № 2. — С.13.

270. Тишков 19976 Тишков В.А. Тендерные аспекты глобальных трансформаций и конфликтов // Семья, тендер, культура. - М., 1997. - С.8-13. Тишков 1997в - Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. — М, 1997.

271. Тишков 2000 Тишков В.А. Исторический феномен диаспоры // ЭО. - № 2. — М„ 2000.-С.43-63.

272. Тишков 2001- Тишков В.А. Этнология и политика. Научная публицистика. — М„ 2001.

273. Тишков 2003 Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. - М., 2003.

274. Тишков 2003а Тишков В.А. Увлечение диаспорой (о политических смыслах диаспорального дискурса) // Диаспоры. - № 2. - М, 2003. - С. 167-Токарев 1964 - Токарев С.А. Проблема типов этнических общностей // Вопросы философии.-№ 11.-М., 1964.

275. Торопова 1999 — Торопова E.JI. Концепции «этничности» в социальных науках Великобритании и США: история возникновения и развития. Автореферат кандидатской диссертации. М., 1999.

276. Традиционная культура 2003 Традиционная культура тувинцев глазами иностранцев. Конец XIX - начало XX века. Предисловие и комментарий А.К.Кужугет. - Кызыл, 2003.

277. Уланова 1988 Уланова А. Э-Г. Особенности монгольского языка юго-восточной Тувы. - Автореферат кандидатской диссертации. - Улан-Удэ, 1988. Урало-Алтаистика 1985 - Урало-Алтаистика. Археология. Этнография. Язык. — Новосибирск, 1988.

278. Установления о соли 1975 — Установления о соли и чае. Пер. и коммен. Н.П.Свистуновой.-М., 1975.

279. Уламсуренгийн 1997 Уламсуренгийн Ц. О языке ховдинских тувинцев // ( 'v^

280. Уламсуренгийн 2003 Уламсуренгийн Ц. Образцы фольклора и речи кобдоских тувинцев. - Кызыл, 2003.

281. Уламсуренгийн 2003а Уламсуренгийн Ц. Лексические особенности ховдинских тувинцев // Сборник тезисов Международной конференции «Природа, климат и история Западной Монголии и сопредельных регионов. — Томск, 2003.

282. Уложение Китайской палаты 1919 — Уложение Китайской палаты внешних сношений. -Т.П. -М., 1919.

283. Уталиева 1997 Уталиева Ж.Т. Влияние языковой компетенции на формирование этнической идентичности // Этническая психология и общество. -М., 1997. -С.131-138;

284. Фадеичева 2004 Фадеичева М. Диаспора и состояние этнического индивида // Диаспоры. - № 2. - М., 2004. - С. 140-154.

285. Федотова 1998 Федотова В.Г. Анархия и порядок в контексте российского посткоммунистического развития // Вопросы философии. - № 5. - М., 1998. — С.3-20.

286. Филиппов 1991 — Филиппов В.Р. Из истории изучения русского национального самосознания // СЭ. № 1. - М., 1991.

287. Функ, Харитонова 1999 Функ Д.А., Харитонова В.И. Шаманство или шаманизм? // «Избранники духов» - «Избравшие духов». Традиционное шаманство и неошаманизм. - М., 1999.

288. Хомушку 1998 — Хомушку О.М.История религии в культуре тувинцев. — М., 1998.

289. Хомушку 2000 — Хомушку О.М. От «опиума для народа» до «возрождения духовности» // Слово. № 1-4. - Кызыл, 2000.

290. Хомушку 2001 — Хомушку Ю. Ч. Внутриполитическая ситуация в Туве и позиция национально-правящей элиты в 1917-1921 г. // Гуманитарные исследования в Туве. — М., 2001.

291. Хомушку 2002 Хомушку Ю. Ч. Процессы сближения и вхождения Тувинской Народной Республики в состав СССР (20-40-е годы XX в.) Автореферат кандидатской диссертации.— М., 2002.

292. Цивъян 1978 Цивьян Т.В. Дом в фольклорной модели мира // Труды по знаковым системам - Вып.10. - Тарту, 1978.

293. Чаадаев 1994 Чаадаев П.Я. Философические письма (1828-1831) // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. - 4.1. - М., 1994. Чвьгрь 1990 - Чвырь JI.A. Уйгуры Восточного Туркестана и соседние народы в конце XIX-начале XX в.-М., 1990.

294. Чебоксаров 1964 Чебоксаров Н.Н. Проблема происхождения древних и современных народов. - М., 1964

295. Чебоксаров 1967 Чебоксаров Н.Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // СЭ. - № 4. - М., 1967. Чебоксаров, Чебоксарова 1985 - Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы, расы, культуры. - М., 1985.

296. Черемисина 1992 Черемисина М. И. Языки коренных народов Сибири. — Новосибирск, 1992.

297. Черлиг-оол 1994 Черлиг-оол К.Ч. Об этике хоомея // Мелодии хоомея. — Кызыл, 1994.-С.91-94.

298. Чернов, Маслов 1980 Чернов Б.Я., Маслов В.Г. Тайна сольного дуэта // СЭ. - № 1.-М., 1980.

299. Чернов, Маслов 1994 Чернов Б.П., Маслов В.Т. Принципиальные физиологические особенности работы гортани при исполнении стиля хоомея -сыгыт // Мелодии хоомея. - Кызыл, 1994. - С.34-37.

300. Чеснов 1970 Чеснов Я.В. О социальной мотивированности древних этнонимов // Этнонимы. - М., 1970. - С.46-50.

301. Чеснов 1978 Чеснов Я.В. Название народа: откуда оно? // Этнографы рассказывают. - М., 1978. - С. 14-31.

302. Четко 1994 Чешко С.В. Человек и этничность // ЭО. - № 6. - М., 1994. Четко 1996 - Чешко С.В. Распад Советского Союза: этнополитический анализ. -М., 1996.

303. Чудинов 1931 -Чудинов Б. Путешествие по Карагасии. JI., 1931.

304. Чуваши 1988 Чуваши: Современные этнокультурные процессы. Под ред.1. В.В.Пименова. М., 1988.

305. Шабаев 1975 Шабаев М. Г. Очерки здравоохранения Тувы. - Кызыл, 1975. Шеффер 2003 - Щуффер Г. Диаспора в мировой политике // Диаспоры. - № 1. -м!72003.-С.162-184.

306. Ширшин 1972 Ширшин Г. Ч. Под знамя Ленина. — Кызыл, 1972. Шишкин 1914 - Шишкин^.К.Очерки Урянхайского края. - Томск, 1914. "л-Штубендорф 1854 - Штубендорф Ю.П. О карагасах // Вестник ИРГО. - 4.12. -Отд.2.-СПб, 1854.

307. Яковлев 1909 Яковлев Е.К. Этнографические заметки о сойотах-урянхайцах (поверья, легенды, пословицы). - СПб., 1909.

308. Dabag, Piatt 1993 Dabag M., Piatt K. Diasporas und Kollective Gedachtnis: Zur Konstruktion Kollektiver Identitaten in der Diaspora. - In: M.Dabag und K.Platt (Hg.): Identitat in der Fremde. - Bochum. - P. 117-145.

309. Das Sojonische 1959 Das Sojonische und Karagassische von Karl Menges.

310. Philological Turcical Fundamenta. Wiesbaden, 1959. - Vol.l.

311. Dioszegi 1961 Dioszegi V. Problems of Mongolian Shamanism // Acta

312. Ethnographica: Academiae Scientiarum Hungaricae. P. 195-206.

313. Dioszegi 1962 Dioszegi V. Tuva Shamanism: Intraethnic Differences and1.terethnic Analogies // Acta Ethnographica Academiae Scientiarum Hunggaricae 11.-P.143-190.

314. Dioszegi 1963 Dioszegi V. Zum Problem der ethnischen Homogenitat des tofischen (Karagassischen) Schamanismus. - Budapest.

315. Dioszegi 1963a Dioszegi V. Ethnogenetic aspect of Darkhad Shamanism // Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hunggaricae 16. - P.55-81.

316. Dioszegi 1968 Dioszegi V. The Problem of the Homogeneity of Tofa (Karagas) Shamanism // Popular Beliefs and folklore Tradition on Siberia. - Bloomington: Indiana University Publications. - P. 239-330.

317. Eller, Coughlan 1 993 E Her J. D., С oughlan R .M. T he P overty о f P rimordializm: The Demystification of Ethnic Attachments. - Ethnic and Racial Studies. - 1993. -Vol. 16.-No. 2.

318. Humphrey 1974 Humphrey C. Inside a Mongolian Tent // New Society. - London. Humphrey, Mongush, Baast 1993 - Humphrey C., Mongush M., Baast T. Attitude to Nature in Mongolia and Tuva // Nomadic Peoples. - Volume 33. - Uppsala, 1993. -P.53-62.

319. Jasinskaya-Lahti, Liebkind 1999 Jasinskaya-Lahti I., Liebkind K. Exploration of the Ethnic Identity of Russisn-Speaking Immigrant Adolescents in Finland. - Journal of Cross-Cultural Psichology. - 1999. - Vol.30. - P.447-489;

320. Ost-turken (Ou-kue). — Wiesbaden, 1958. — Bd II. — P. 40;

321. Manchen-Heifen 1931 Manchen-Heifen O. Reise ins asiafische Tuwa. - Berlin,1931.-P.80;

322. Mongush 1996 Mongush M. The Tuvinians in China: Aspects of their History,1.nguage and Culture. Culture and Environment in Inner Asia. - Cambridge, 1996. 1. Vol. 2.-P. 116-133; О

323. Mongush 1. 996a-Mongush M. T uvans of Mongolia and China: the Problems of Ethnolingustic Situation // International Jornal of Central Asian Studies. -Seoul, 1996. Vol. 1.-P. 225-244;

324. Mongush 1998 Mongush M. The Tuvans in China: Ethic Identity and Language //

325. Post-Soviet Central Asia. Lieden, Amsterdam, 1998. - P. 331-336.

326. Mongush 2003 Mongush M. Tuvans of Mongolia: Peculiarities of Modern Ethnic

327. Development // Inner Asia. No.5. - Cambridge, 2003. - P. 163-176.

328. Mongush 2004 Mongush M.V. Interethnic relations of Tuvans in Mongolia and

329. China // International Association for the Study of the Cultures of Central Asia.1.formatio Bulletin. Issue 24. - Moscow, 2004. - P.343-355.

330. Mongush 2004a Mongush M.V. The Tophas and the Soyots: Their Past and Present

331. International Association for the Study of the Cultures of Central Asia. Informatio

332. Bulletin. Issue 24. - Moscow, 2004. - P.398-417.

333. Moscovici 1984 M oscovici S. T he P henomena о f S ocial R epresentation / / S ocial Representations. - Cambridge, 1984. - P.3-69.

334. Nesdale, Rooney., Smith 1997 Nesdale D., Rooney R., Smith L. Migrant Ethnic Identity and Psychological Destress. - Journal of Cross-Cultural Psycholigy. - 1997. -Vol.28. - P.569-588;

335. Ohnuki, Tierney 1987 Ohnuki E. Tierney E. The Monkey As Mirror: Symbolic

336. Transformations in Japanese History and Ritual. Prienceton, 1987.

337. Pedersen 1999 Pedersen M. Networking the Landscape: Spatial Economy and

338. Ritual Movement in Nothern Mongolia. Buband and Roebstorff (eds.): Uses of

339. Nature: Toward an Anthropology of the Environment. Aarhus: University Press,1999.

340. Rubel 1967 Rubel P. The Kalmyk Mongols. A Study in Community and Change. Indiana University Publications. - Vol.64 of the Uralic and Altaic Series. -Bloomington, 1967.

341. Safran 1 991 S afran W. D iasporas in Modern S ocieties: Myths о f Homeland and Return// Diaspora.- Vol.1. -№ 1. - 1991.-P.83-99.

342. Taube 1974 Taube E. Zum Problem der Ersatzworter im Tuwinischen des Cengel-sum. - Sprache, Geschichte und Kultur der altaischen Volker. - Berlin, 1974. -P.589-607;

343. Taube 1974a Taube E. Das Kastrierbest bei den Tuwinern des Cengel-Sum //Asienin Vergangenheit und Gegenwart. Berlin, 1974. - P.443-457;

344. Taube 1980 Taube E. Tuwinische Volksmarchen. - Berlin, 1978;

345. Taube 1982 Taube E. Tuwinische Lieder. - Leipzig, Weimar, 1982.

346. Taube 1983 Taube E. Aspects and Results of Investigating Tuvinian Folklore // The

347. Arab World and Asia in Development and Change. Berlin, 1983. - P. 267-277;

348. Taube 2000 Taube E. Jubilaum eines Gelehrten - zum 70. Geburstag von Dorugool Aldynoolovic Mongus // Turkic Languages. Harrassowitz Verlag. - Wiesbaden,2000. -P.278-284.

349. Tishkov 1997 Tishkov V. Ethnicity, nationalism and conflict in and after the Soviet Union. - London, 1997.

350. Walters 2001 Walters Ph. Religion in Tuva: Restoration or Innivation? // Religion, State and Society. - Vol. 29. - No. 1. - 2001. - P.23-28.

351. Wasilewski 1976 Wasilewski J. Space in Nomadic Cultures // Spiritual Analysis of the Mongol Yurts // Altaica Collecta. - Weisbaden, 1976.

352. Wheeler 1999 Wheeler A. The Dukha: Mongolia's Reindeer Herders // Mongolia Survey. No 6. - 1999. - P.58-66.1. На восточных языках1. C/f ,

353. Бадамхатан 1996- Бадамхатан Д. Тува цаатан (на монг. яз)// Монгол Улсын Угсаатний^цуй. Улаанбаатор, 1996. - С. 300-329.

354. Баярсайхан 2001 Баярсайхан Б. Цэнгэл тываларынын тоогузунун кыскаочерги (на тув. яз) // Улуг-Хем. Кызыл, 2001. - № 2-3. - С. 201-206.

355. Болд 1975 Болд Л. Уйгар-урианхай хэлний эгшиг авиа. Хэл зохиол судлал. XIботь 1-24 дэвтер (на монг. яз)-Улаанбаатор, 1975. С 133-145.

356. Золбаяр 1993 Золбаяр Г. Алдын дагша (на тув.яз). - Кызыл, 1993.

357. Cam 1987 Сат Ш.Ч. Тыва диалектология (на тув. яз). - Кызыл, 1987.

358. Серен 1993 Серен П. С. Цагаан-Нур тываларында (на тув.яз) // Улуг-Хем.

359. Кызыл, 1993. -№5-6.- С. 148-157;

360. Серен 1997 Серен П.С. Цагаан-Нур тываларынын чанчылдары (на тув. яз)// Башкы.- Кызыл, 1997,- № 6.- С. 78-80;

361. Серен 2000 Серен П.С. Моолда тываларнын чанчылдары (орук демдеглери)(на тув.яз). - Кызыл, 2000;

362. Сун Чжэнчун 1982 Сун Чжэнчун. Первые шаги в изучении фонетической системы тувинского языка в Китае. - Миньцзу юйвень (Языки и письменности нацменынинств)(на кит. яз). - Пекин, 1982. - № 6.

363. Сун Чжэнчун 1985 Сун Чжэнчун. Общие сведения о тувинском языке. -Миньцзу юйвень (на кит. яз). - Пекин, 1985. - № 1. - С. 65-80; Таубе 1995 - Таубе Э. Барыын Моолда Ценгел тываларнын ырылары (на тув. яз) -Кызыл, 1995.

364. Хэ Синлян 1986 Хэ Синлян. Первые шаги в изучении религиозных верований алтайских урянхайцев. - Миньцзу яньцзю (Изучение национальностей) (на кит. яз). - Пекин, 1986. - № 1. - С. 66;

365. Цолоо 1972 Цолоо Ж. Урианхай аял^уГсудалсан зарим дун. Хэл зохиол * судлал. IX боть. 1-21 дэвтер (на монг.яз). - Улаанбаатор, 1972. - С 57-63.