автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творчество В. Аксенова 1960-1990-х годов в англоязычном литературоведении и критике

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество В. Аксенова 1960-1990-х годов в англоязычном литературоведении и критике"

На правах рукописи

Маликова Татьяна Александровна

ТВОРЧЕСТВО В. АКСЕНОВА 1960-1990-Х ГОДОВ В АНГЛОЯЗЫЧНОМ ЛИТЕРАТУРОВЕД ЕНИИ И КРИТИКЕ

Специальность 10,01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Воронеж — 2006

Работа выполнена в Воронежском государственном университете

Научный руководитель

доктор филологических наук,

профессор Никонова Тамара Александровна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук,

профессор Михеичева Екатерина Александровна

кандидат филологических наук, доцент Олицкая Дарья Александровна

Ведущая организация:

Тамбовский государственный университет им. Г. Р. Державина

Защита состоится 22 ноября 2006 года в

//

диссертационного совета Д -212.038.14 в Воронежско! университете по адресу: 394006 пл. Ленина, 10, ауд. /у .

часов на заседании :ом государственном

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета.

А

Автореферат разослан <<Р£^Л> октября 2006 года.

Ученый секретарь диссертационного совета

Бердкикова О. А.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

История русской литературы XX века, в силу вполне определенных причин, образуется двумя потоками — литературы метрополии и русского зарубежья. К настоящему времени уже сложились достаточно четкие представления о волках (трех, по мнению некоторых исследователей, — четырех)' русской эмиграции, каждая из которых имеет свои особенности. Для нашей работы особенно значима литература третьей волны, представленная творчеством В. Аксенова и в целом сформированная из писателей «молодежной» прозы конца 1950-х — начала 1960-х гг. (Г. Влэдимов, А. Гладилин, В. Войнович). В этом отношении вторая половина XX века крайне важна для понимания всего комплекса тенденций, разрабатываемых этими художниками в постсталинское десятилетие и получивших дальнейшее развитие на исходе прошлого столетия. Завоеванием первой «оттепели» необходимо, в частности, считать мысль о неповторимости каждой национальной литературы, в то же время интегрированной в общее пространство мировой культуры.

В свете этой идеи рецепция национальной литературы в инонациональной среде может быть рассмотрена и как следствие эмиграции (частный случай), и как один из способов развития мировой литературы в XX веке. Подобное исследование требует обращения как к теории, раскрывающей принципы восприятия и интерпретации художественных текстов (и в целом литературы) инонациональной аудиторией в рамках межкультурного диалога, понимаемого как одно из важных условий современного художественного развития, так и к конкретному историко-литературному материалу.

Наиболее полно заданным теоретическим условиям отвечает имагология, возникшая в недрах компаративистики в 1950-е гг. во Франции наука об имаго-типических системах (имиджах), их генетической и функциональной роли в художественном тексте, социальном и литературном дискурсе (Э. Менэрт). Своевременность междисциплинарного изучения проблем национальной идентичности подчеркивает к то обстоятельство, что в последние годы к ним обращаются отечественные исследователи в разных областях наук: социологии (П.Н. Шихирев и др.), психологии (Д.В. Ольшанский и др.), литературоведения (М,К, Попова, Т.Г. Струкова, НЛ. Михальская, ДА. Олицкая), межкультурной коммуникации (СР. Тер-Минасова, Л.И. Гришаева, Л.В. Цурикова, И.А. Стернин).

Основными понятиями, которыми оперирует имагология, являются понятия ауто- и гетероимиджа. Аутоимиджи — это образные представления, которые индивид или труппы индивидов (в нашем случае, англоязычные исследователи и критики, объединенные на основании языковой общности) развивают о самих себе и воплощают в литературных текстах (Э. Менэрт). Отбор источников по языковому, а не национальному признаку представляется нам оправданным, поскольку именно язык отражает мир и культуру и формирует его носителей (Э. Сэпир и Е. Уорф). Гетероимндж представляет собой образ «осознанного другого» (А. Вирлахер), чужого в противоположность своему. Связь ауто- и ге-тероимиджей является диалектической, поскольку они взаимно объясняют друг друга: «свое» определяется по контрасту с «другим» и наоборот.

Установить принципы модификации национальных ауто- и гетероимид-жей а процессе литературного восприятия позволяет и теория поля литературы, предложенная французским социологом П. Бурдье в 1980-е гг. Поле власти в ней определяется как доминантное по отношению к полю литературы и, следовательно, влияющее на формирование национальных гетеро- и аутоимиджей в каждый момент времени. Вместе с тем гетеро- и аудитоимиджи представляют собой «интертекстуальные конструкции» (Дж. Лирсен), что свидетельствует об особой роли истории поля литературы в сохранении и передаче ранее сложившихся представлений об инонациональной культуре.

Обращение к произведениям В. Аксенова 1960-1990-х гт. обусловлено тем, что в них нашли свое характерное воплощение этические и эстетические поиски «молодежной» прозы, продолженные автором как в период «застоя», так и в эмиграции, и привлекшие западных исследователей и критиков. Собственно «московский» этап творчества В. Аксенова, с нашей точки зрения, заканчивается романом «Новый сладостный стиль» (1996), в котором уже становятся очевидны предпосылки эволюции проблематики и стилистики последующих произведений писателя, связанные со сменой аксеновского читателя-адресата. После долгих лет эмиграции им наконец стал современный российский интеллигент, определивший стратегию художественного эксперимента В. Аксенова в произведениях 2000-х гг., и потому в данной работе не рассматривается творчество писателя этого периода.

Актуальность исследования диктуется необходимостью осмысления инонациональной рецепции творчества В. Аксенова в межкультурном диалоге, в становлении тех закономерностей развития отечественного литературного процесса, которые, возможно, будут определять художественную стратегию XXI столетия. Это значимо для создания/дополнения современной истории русской литературы XX века, что является насущно стной потребностью российской литературной науки.

Новизна диссертации заключается в освоении материала англоязычного литературоведения в критики, впервые вводимого в научный оборот и посвященного русской советской литературе эпохи «оттепели» (1960-е гг.), периода «застоя» (1970-1980-е гг.) и третьей волны русской эмиграции (1980-1990-е гг.).

Объектом нашего исследования стала русская литература 1960-1990-х гг., источником становления которой явилась «молодежная» проза периода «опепели», и творчество В. Аксенова как иллюстрирующее основные тенденции этого процесса, в оценке англоязычного литературоведения и критики.

Предметом исследования явились имиджи русской литературы второй половины XX века, выявленные при изучении рецепции творчества В. Аксенова 1960-1990-х гг. англоязычным литературоведением и критикой.

Материалом нашего исследования явился обширный ряд англоязычных литературно-критических работ, посвященных литературе периода «оттепели», «застоя», а также произведениям третьей волны русской эмиграции. Особое место в них занимает модернистская линия развития, начало которой было положено «молодежной» прозой — наиболее динамичной Ц открытой для нового мировоззрения, вызванного социо-культурными преобразованиями постсталинского десятилетия.

Материал собран вами в результате ознакомления с англоязычными изданиями библиотеки Стэвфордского Университета и Библиотеки Конгресса (США), которые мы объединяем в следующие группы:

1) монографии и специализированные литературоведческие журналы по славистике — Canadian Slavonic Papers, Russian Studies in Literature, Slavic Review, The Russian Review, The Slavic and East European Journal;

2) англоязычные литературоведческие журналы — Comparative Literature, MELUS, New Literary History, Pynchon Notes, The Modern Language Journal, The Modern Language Review, The Virginia Quarterly Review;

3) литературные обозрения для широкой аудитории — San Francisco Review, The Atlantic Monthly, The New Criterion, The New York Review of Books, the New York Times Book Review, The Review of Contemporary Fiction, The Times Literary Supplement, World literature Today;

4) реферативные издания для библиотек и книготорговцев — Booklist, Choice, Library Journal, Publishers Weekly;

5) общественно-политические журналы - America, Wilson Quarterly, среди них консервативный Commentary; либеральные Harper's Magazine, Maclean's, Partisan Review, The Nation; левоцентристский New Statesman; левый The New Leader; центристский The New Republic;

6) новостные журналы общего типа — Newsweek, The Christian Science Monitor, US News and World Report, Time;

7) журналы моды и развлечений — Vogue;

8) газеты — The New York Times, The Washington Post.

Эти источники дают нам возможность говорить о соотнесении англоязычного аутоимиджа и гетероимиджей русской литературы 1960-1990-х гг., о проблемах рецепции русских советских текстов англоязычным литературоведением и критикой, о едином историко-литературном контексте, частью которого является и русская литература советского периода.

Отметим, что наибольшее число исследователей занимались научной деятельностью в многочисленных ВУЗах США {более 30 специалистов), а также в научных центрах стран Британского Содружества (более 10 специалистов в Великобритании, отдельные слависты в Канаде, Новой Зеландии), один — в ЮАР. Среди выдающихся ученых, изучавших русскую советскую литературу второй половины XX века, необходимо назвать американцев Деминга Брауна (Университет Мичигана), Эдварда Брауна (Стэнфордский Университет), Катерину Кларк (Йельский Университет), Джона Глэда (Институт Кеннана для углубленного изучения русистики), англичан Джеффри Хоскинга (Школа славистики и изучения Восточной Европы), Макса Хейуорда (Оксфорд), Арнолда МакМиллана (Лондонский Университет), канадцев Н.Н.Шнейдмана (Университет Торонто), Пера Далгарда (Университет Альберты), русских эмигрантов Марка Слонима, Виктора Эрлиха, Льва Лосева, Ефима Эткинда, а также отечественных исследователей, работавших за рубежом — Марка Липовецкого, Михаила Эпштейна, Бориса Гройса и др.

Таким образом, цель нашей работы состоит в выявлении литературных и экстралитературных составляющих творчества В. Аксенова в сопоставлении с гетероимиджами русской литературы второй половины XX века и: аутоимид-

жем западной (англоязычной) литературы в англоязычном литературоведении и критике 196СИ 990-х гг.

Цель работы обусловливает следующие задачи:

1) выявить условия становления и эволюции имиджей русской литературы второй половины XX века в англоязычном литературоведении и критике на примере текстов В. Аксенова 1960-1990-х гг.;

2) определить комплекс характеристик творчества В. Аксенова рассматриваемого периода, которые сформировали интерес англоязычных исследователей и критиков к представляемой писателем линии развития русской литературы;

3) установить сферы воздействия принимающей англоязычной культуры и читателя на творчество В. Аксенова в англоязычном литературном поле. Методологическую основу работы составляют дескриптивный и сравнительно-исторический методы, используемые имагологией и нршванные установить условия и предпосылки влияния существующих имагологнческих систем в историческом контексте (М. Фишер).

Теоретическая база работы определена трудами П.Бурдье, исследованиями, посвященными имагологии (Э. Менэрт, Дж. Лирсен, М. Фишер, X Ди-зеринк), сравнительному литературоведению (А.Н. Веселовский, В.М. Жирмунский, В.Н. Топоров), рецептивной эстетике <ХР. Яусс, В. Из ер); герменевтике (М.М. Бахтин, Я. Мукаржовский, Ф, Шлейермахер, Л.С. Выготский). Положения, выносимые на защиту:

1. Эмиграция для писателей третьей волны сопровождалась столкновением принимающей и отдающей культур, которое вызвало становление новых художественных форм, вошедших в русский литературный процесс постсоветского периода.

2. В основе рецепции произведений русской литературы советского периода англоязычным литературоведением и критиками СМИ лежат гетерои-миджи русской н русской советской литературы, существенно корректируемые аутоимцджем англоязычной литературы.

3. Эволюция поэтики текстов В. Аксенова с точки зрения проблематики и фактурного материала отражает внутренние процессы русского литературного поля 1960-1970-х гг., а также иллюстрирует особенности перехода его произведений в англоязычное литературное поле 1980-1990-х гг., связанные с изменением читателя-адресата.

4. Творчество В. Аксенова 1960-1990-х гг. является примером борьбы писателя с влиянием поля власти: в плане идеологическом — в Советском Союзе, в плане коммерческом (массовом) — в эмиграции.

Структура работы определяется логикой решения поставленных задач. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, Списка использованной литературы, а также Приложения 1 с краткой информацией об англоязычных литературоведах и Приложения 2 с краткой информацией об англоязычных печатных изданиях.

Практическая значимость работы состоит в использовании ее результатов при разработке вузовских курсов истории русской литературы XX века,

сравнительного литературоведения, а также при проведении семинарских занятий и чтении спецкурсов по творчеству В. Аксенова.

Апробация результатов работы проводилась на международных конференциях «Мир идей и взаимодействие художественных языков в литературе нового времени» (Воронеж, 2003), «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва, 2004), «Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах» (Волгоград, 2006); всероссийских научных конференциях «Филология и журналистика в начале XXI века, посвященная 95-летию со дня рождения ЕЛ. Покусаева» (Саратов, 2004), XI Шешу-ковские чтения «Историософия в русской литературе ХХ-ХХ1 веков: традиции и новый взгляд» (Москва, 2006), ежегодных научных сессиях Воронежского госуниверситета (2003-2006).

По теме диссертации опубликовано 6 статей.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении дается обзор научной литературы, содержится обоснование темы, определяются основные термины и понятия.

В первой главе — Англоязычное литературоведение о русской советской литературе XX века — рассматриваются особенности рецепции русской советской литературы второй половины XX века, в том числе творчества В.Аксенова, англоязычными славистами 1960-1990-х гт.

Характерной особенностью как отечественного, так и зарубежного литературоведения XX века явилась неизбежная вовлеченность в политическое противостояние социалистической и капиталистической систем. При этом поле власти каждой из них диктовало условия накопления экономического и символического капитала для всех агентов литературного поля. Что касается англоязычного поля литературы, то распространенной и экономически выгодной практикой оказалось исследование «намеренно антисоветской литературы»1. Как свидетельствовал К. Проффер, выдающийся славист и основатель издательства АгсЦб (основано в 1971 г.), не только газеты и журналы, но н «известные слависты сделали себе карьеру на советском инакомыслии, делая вид, будто их интересует искусство сочинения»1. Вместе с тем среди англоязычных литературоведов выделилась группа исследователей, интересовавшихся вопросом о сущности взаимоотношений русской (в т.ч. советской) и западной литературных традиций с опорой на представление об общности мирового литературного процесса.

Период от смерти Сталина до распада Советского Союза предоставил и тем и другим славистам материал, использовавшийся при доказательстве их теорий. Особенное внимание было приковало к середине 1950-началу 1960-х гг., когда советская культура и общество переживали ломку мировоззренческих и идеологических позиций, поставив художников перед выбором: возвращаться к национальным истокам или, перекинув мост к модернистской традиции на-

' Russian writing today/ ed. by R. Milner-Gullami. New York, 1977. p. 12.

2 Soviet criticism of American ¡iterators in tbe ibcliee/ed. mdtrini. by Carl R. Proffer. Алл Arbor, 1973. p.xvili.

s

чала XX века, стремиться к соединению с современной западной литературой. Весь комплекс представлений англоязычных исследователей о русской совета ской литературе периода «оттепели» сформировал ее образ (гетпероимидж-1).

Англоязычные исследователи отмечали стремительный рост самосознания советского человека (К. Кларк, Э. Браун, М. Хейуорд), когда «исключительно индивидуалистическое восприятие реальности» вытеснило коллективизм из произведений многих советских авторов (Э. Симмонс). Одновременно по-новому трактовались правдивость литературы и гражданская ответственность писателя. По мнению Д. Брауна, авторы «оттепели» утверждали существование «множественных и различных легитимных путей к правде» и признавали несостоятельность веры в конечность и непреложность любой системы. Дж. Хоскинг охарактеризовал этот период как «время быстрых перемен, когда, пусть не уничтожались, но отодвигались барьеры, задавались новые вопросы, поднимались новые проблемы» и шел отказ от «самоограничения, интеграции существующего общества, подчинения гражданскому контролю и послушного приукрашивания действительности»1, т.е. формировалась понятная западу позиция релятивизма.

Фиксируя развенчание социалистического канона, большинство исследователей, однако, осознавало ограниченность «оттепельного» протеста (Э. Симмонс, К. Гасиоровска, Э. Браун, Д. Браун, С. Лэрд). Так, М. Слоним подчеркивал, что, реагируя «на хвалебную ложь и "лакировку" действительности» сталинской литературы, в произведениях «оттепели» «старые и молодые писатели соревновались друг с другом в разоблачении конкретных недостатков сис- -темы, лишь иногда их камни попадали в основы режима»2.

Отметим, что англоязычные литературоведы рассматривали мировоззрение «отгепельной» литературы в контексте традиционных представлений об общественной функции русской литературы (М. Слоним, Д. Браун, Дж. Хоскинг). Э. Симмонс, например, назвал происходившие после смерти Сталина процессы попыткой «восстановить независимую гуманистическую традицию, сделать советскую литературу совестью нации, какой была русская литература в XIX веке»3.

Новое мировоззрение «оттепель ных» писателей вызвало и эволюцию формы, особенно привлекательную для этих исследователей, «избалованных» разнообразием художественных средств западной литературы. Англоязычные литературоведы прежде всего обратили внимание на метаморфозы героев (Дж. Гибиан, М. Слоним, Д. Браун). По наблюдению К. Гасиоровска, они отличались «совершенной недидактичностью ... создавались и существовали только ради самих себя ... не следовали другим моделям, кроме моделей общепринятого человеческого поведения. Поглощенные своими эмоциональными переживаниями, всегда глубокими и обычно мучительными, они пренебрегали установленными моральными стандартами без хвастовства и сожалений. Одним словом, они могли бы органично войти в мир западной литературы»4. К. Хантер Блэр,

' Hosking Geoffrey. Beyond socialist realism. New York, 1980. p. 19-22. J Slonim Marc. Soviet Russian literature; writers and problems. New York, 1964. p.303.

3 Simmons Einest J. Introduction to Russian realism. Bloomington, 1965. p. 261.

* Gasiorowski Xenia. Women in Soviet fiction 1917-196+. Madison, 196S. p.225.

Д. Лоуи и Р. Борден приветствовали в этом процессе возвращение героям «от-тепельной» литературы характерных им в 1920-е гг. черт. Одним из его признаков слависты считали интерес писателей к новым темам (Дж. Гибиан, Д. Браун), которые М.Слоним назвал «великими общечеловеческими проблемами»: семейная жизнь, «обманы и радости любви», личные проблемы, эмоциональные конфликты1.

Более глубокий анализ формы англоязычные исследователи предприняли в отношении литературы поздней «оттепели», явно уходящей от канонов советского официоза. Ими подчеркивалось возраставшее внимание писателей (особенно молодых) к поэтике западной литературы: диалогу и внутреннему монологу, компактности, краткости и динамизму сюжета, коротким предложениям. Не мог не привлекать этих литературоведов красочный и аутентичный язык произведений периода «оттепели» (Д. Браун). Наконец, наблюдая эволюцию мировоззрения и художественной формы, англоязычные исследователи отметили стремление писателей к «объективному воспроизведению реальности» (М. Слоним). Под объективным воспроизведением в данном случае понимался отказ авторов от привычной для соцреализма «лакировки действительности», которая предпринималась ради укрепления в литературе принципов критического реализма, подготавливавшего дальнейшее развитие модернистского искусства (Д. Браун).

Вопрос о стимулах главных преобразований в литературе «оттепели», таким образом, оказался краеугольным в установлении англоязычными славистами характера взаимодействия русской советской и западной литератур. Так, одни специалисты подчеркивали роль западных влияний и заимствований в эволюции литературы периода «оттепели» (Д. Лоуи, П. Майер, Д. Браун, Дж. Хоскинг, Р. Портер, М. Слоним), другие отдавали предпочтение восстановлению традиций русских советских писателей-модернистов 1920-х гг. (Д. Браун, Р. Портер, С. Лэрд).

Наибольший интерес англоязычных славистов вызвал путь развития русской советской литературы, по которому пошли писатели «молодежной» прозы, ориентированные на современную западную традицию. В частности, литература молодых характеризовалась едва ли не декларативным поиском новой формы н содержания (Д. Браун, Р. Борден) и была увлечена исследованием «частных аспектов жизни» (М. Хейуорд). Представления англоязычных исследователей о «молодежной» прозе составляют гетероимидж-2.

Примечательно, что причины популярности «молодежной» прозы у советского читателя виделись исследователям также в обычной для западной, но редкой для советской литературы «аполитичности и утверждении личных драм как допустимых человеческих и литературных забот»2, в ее внешней независимости от какого-либо специфического и исторического контекста, правдивости, высмеивании советской системы, индивидуаластичности, откровенности (Р. Портер). В то же время, как полагали литературоведы, она реализовнвала традиционную для русской литературы функцию «главного средоточия нацио-

' Slonim Marc. ibid. p306.

2 Lows David. Russian writing since ]9i3: a critica] survey. New York, 1987. p.43.

Нального саморассмотрения и моральной переоценки» (Д. Браун) и потому отозвалась эхом в душах большого числа людей, «которые, наконец, узнали, что они были не одни, что существовали другие, которые могли и выразить, и разделить их чаяния, их заботы, их вкусы» .

Анализируя причины возникновения «молодежной» прозы, англоязычные слависты, с одной стороны, говорили об усилиях поля власти по созданию литературы, призванной «убедить модного московского подростка... в преимуществах превращения в полезного члена общества»2, с другой, называли ее результатом внутрилитературного развития, связанного в свою очередь с общим состоянием культуры (П. МаЙер, Дж. Хоскинг, К. Кларк), Подобный спектр мнений обнаружился н в отношении ее заката: ответственность возлагалась как на власть (Р. Хингли), так и на естественное истощение литературной моды (Д. Браун, К, Кларк).

Естественно, «молодежная» проза, сопоставляемая с соцреалистпческим каноном, предлагала исследователям не только подтверждения, но и опровержения мысли о скором его вытеснении с литературной сцены Советского Союза. Ряд славистов оценивал произведения молодых авторов как брешь в здании соцреализма (Й. Холтусен, О. Матич). С этой точки зрения воспринимался и интерес писателей к теме «отцов и детей», который был обусловлен возросшей политической активностью младшего советского поколения. Его представители отвергали «по крайней мере, внешние атрибуты предшествовавшей эпохи»3 или вовсе стремились «отмежеваться от поколения родителей, сформированного сталинскими идеалами, оказавшимися губительно фальшивыми»4. Вместе с тем большинство славистов полагало, что разрыв «молодежной» прозы и соцреализма ограничивался формой (П. Майер, Дж. Хоскинг, М. Хейуорд, К. Кларк, Т, Погакар), а сама литература не теряла связи с интересами общества (Дж. Хоскинг). Стилистические эксперименты происходили на фоне сохранения традиционного соцреалистического финала, нри котором бунтари возвращались к «революционному романтизму» и посвящали себя строительству будущего (Дж, Хоскинг, М, Хейуорд, К. Кларк, Т. Погакар, Н. Питерсон). С этой по* знции исследовавшиеся молодыми авторами взаимоотношения младшего и старшего поколений рассматривалась англоязычными литературоведами как тема традиционная для любого общества (Д. Браун, А. Крзичилкевич), а также как тема, волновавшая молодежь вообще (Т. Погакар).

Основной интерес англоязычных славистов сосредоточился вокруг творчества главного действующего лица «молодежной» прозы — В. Аксенова. Он привлек внимание исследователей как автор, который был «бескомпромиссно оригинален» (Э. Браун) и чьи произведения характеризовались «блестящей и нагловатой литературной виртуозностью» (Дж. Хоскинг). Подобные качества не могли остаться незамеченными на Западе не только в силу их генетической

1 Half-way to the Moon: new writing ftom Russia/ ed, by Patricia Blake and Max Hayward. New York. 1963. p. 9.

* Meyer Prisdlla. Altsevon and Soviet literature of the 1960s//Russian Literature Triquarterty. 1973. № 5. p. 44B-9.

* HoaWrg Geoffrey. The twentieth century: to search of new ways, 19J3-19S0/ The Cambridge history of Russian literature. Cambridge, 1989. p.532.

4 Borden Richard C, The art of writing badly: Valentin Kataev's mouvtsm and the rebirth of Russian modernism. Evanston, 19», p.190-191.

близости современной литературной традиции, но и благодаря масштабу «переполоха», вызванного аксеновскими произведениями среди консервативных советских литераторов.

Тем не менее, как и «молодежная» проза в целом, первые произведения писателя воспринимались англоязычными славистами умеренно-оптимистично. Несмотря на революционную степень «эмоциональной аутентичности» героев, попытку «поиска независимых ответов на вопросы, которые они задают жизни, потому что они устали от готовых решений», «смак, с которым они произносили новые слова», «рвение, с которым они принимали иностранное и необычное»1, они, как и традиционные для соцреализма положительные герон, ориентировали читателя на поиск своего полезного места в обществе (Р. Хингли, А. Крзичилкевич). Кроме того, общий литературный уровень произведений В. Аксенова начала 1960-х гг. казался сниженным из-за «осязаемости» и «банальности» конфликтов, отсутствия в повествовании напряжения (suspense), «вполне убедительного решения проблемы, представленной несколькими линиями действия»2. Однако живость повествования и использование автором советского подросткового сленга и просторечия уже в своих первых повестях заслужили всеобщее признание англоязычных исследователей как проявлений уникальной «формальной изобретательности» н «исследовательской отваги» писателя (Д. Браун, Э. Браун, Дж. Хоскинг).

Однако вскоре слависты замечают постепенную эволюцию аксеновского повествования и героя, которая ими воспринимается с позиций западного индивидуализма. Кянукук, герой повести «Лора, мой друг, пора» (1965), представляется первым «советским "аутсайдером"», который «так же морален, как и остальные, но не получил места в обществе, в котором вырос»3, сосредоточен на личных проблемах и потому асоциален (Д. Браун). Аксеновское повествование, как и поздняя «молодежная» проза в целом, обнаруживает явную модернистскую направленность: в нем появляется амбивалентность изображаемого (Дж. Хоскинг), поток сознания (К. Кларк), недидактичность (К. Кларк), воспринимаемые не только как следование западным влияниям (Д. Браун, Э. Браун, П. Далгард), но и восстановление традиций русского советского модернизма 1920-х гг. (Д. Браун, К. Кустанович, Р. Борден).

В конце XX века у англоязычных славистов начинает формироваться точка зрения, согласно которой развитие «молодежной» прозы (н «оттепель-ной» литературы в целом) происходило не столько по скопированным западным образцам, сколько по общим для мирового литературного процесса траекториям (Р. Борден, А. Крзичилкевич). Так, И. Лоридсен и Л. Далгард отметили, что импульс развития советской литературы в 1960-е гг., как и формирование движения битников в США, возник еще в 1950-е гт„ как «голос поколения, которое испытало ужасы мировой и "холодной" войн, и сознавало реальную возможность взаимного ядерного уничтожения. В обеих странах это было поколение, которому надоело, чтобы им манипулировали слепые материалистические

1 Brown Deining. Soviet Russian literature since Stalin. Cambridge, 1978. p. 199.

1 Holthusen Johannes. Twentieth century Russian literature: a critical study. New York, 1972. p.237.

J Hunter Blair Katheiine. A review of Soviet literature. London, 1966. p. 109.

ценности (by the blind materialistic values) двух "одномерных"1 обществ: капиталистического ъ коммунистического»2.

Следующий период — 1970-е гг. — вошел в историю как эпоха «застоя}», когда литературный процесс в Советском Союзе под усилившимся влиянием цензуры существовал в трех измерениях: официальном (Госиздат), неофициальном, подпольном («самиздат») и зарубежном («тамиздата). Весь спектр представлений англоязычных исследователей о русской советской литературе периода «застоя» формирует гетероимидж-З.

Ожидаемой и характерной чертой русской советской литературы этого периода для англоязычных исследователей оставалось представление об определяющем влиянии политики на мировоззрение писателей, в котором оптимистический взгляд в будущее сменялся разочарованием и пессимизмом (А. Вишневский, А. Крзичилкевнч). Естественно, что исследуя вопрос соотношения поля литературы и поля власти, некоторые англоязычные слависты считали невозможным для честных писателей выступать в официальной печати (Дж. Уолл). Официально публикуемая литература 1970-х гг., таким образом, была обречена рассматриваться на Западе не только как «эстетический», но и как «социологический феномен с широким культурным, национальным и идеологическим контекстом»3, исследование которого полезно не только для литературного критика, но и для «археолога культуры», историка, политолога (Н. Пи-терсон). Эти литературоведы настаивали на сохранявшейся состоятельности метода соцреализма (К. Кларк, М. Фрндберг), которая реалнзовывалась, например, в доминанте жизнеподобия в литературе 1970-х гг. {Дж. Хоскинг, Н. Пи-терсон).

Вместе с тем ужесточение государственного контроля за литературой казалось неспособным теперь остановить процесс разрушения соцреалистическо-го канона, начавшийся в годы «оттепели» (Э. Проффер). Сопоставляя литературу 1970-х гг. и соиреалистический канон, эти литературоведы полагали, что метод советской литературы «растворился», изжил себя (М. Хейуорд, Э, Браун). В числе достижений литературы периода «застоя» этими англоязычными славистами называлось постепенное исчезновение «положительного героя», развитие нереалистических традиций, возраставший интерес к личностным проблемам, расширение тематического спектра, что сближало ее с русской советской литературой 1920-х гг. и современной западной литературой (Д. Браун, Э. Проффер). Важнейшим явлением официальной русской советской литературы «застоя» для них стал эзопов язык, который воспринимался как возможность обойти цензуру при формальном соблюдении ее условий (Д. Лоуи, H.H. Шнейдман, С. Лэрд) или даже как «вызов» внешним силам (Р. Портер),

Отметим, что существовавшее положение вещей, при котором русская советская литература развивалась в «официальном» и «неофициальном» русле,

'Определение «одномерный» авторы заииствоаали у немецкого философа Герберта Маркузе, описывающего с его помощью «отсутствие духовного измерении в высоко индустриализированных обществах - капиталистических и коммунистических» (The Beat generation and the Russian New Wave/ ed. by Inger Thorup Leuridsen and Per Dalgwd. Aim Arbor, 1990. p.ti+). 1 The Beat generation and the Russian Mew Wave. ibid. p. t S.

1 Shneidman N.N. Soviet literature in the 1970s: artistic diversity and Ideological conformity. Toronto, 1979. pJ.

оценивалось исследователями как системообразующая особенность литературного поля СССР (Дж. Хоскинг, К. Кларк). Хотя многие англоязычные литературоведы признавали художественную ценность отдельных издаваемых в Советском Союзе произведений (Д. Браун, H.H. Шнейдман, Дж. Хоскинг), это обстоятельство не отменяло их убежденности в том, что снятие цензурных ограничений способствовало бы этико-эстетическому развитию русской советской литературы (Дж. Хоскинг), в том числе и в западном направлении (Э. Брауна). Другой характерной особенностью считалось влияние, оказываемое советской литературой в целом на советское общество, в том числе на формирование либерализма (Э. Браун) и даже диссидентства (Дж. Уолл, Н. Питерсон). Однако бесспорным завоеванием англоязычного литературоведения 1970-х гг. необходимо считать различение соцреализма и советского искусства (H.H. Шнейдман).

Творчество В. Аксенова этого периода не стало предметом глубокого изучения англоязычными исследователями, поскольку рассматривалось ими по преимуществу в контексте современного русского литературного процесса в целом. Таким образом, отдельные представления об аксеновских произведениях периода «застоя» позволили нам лишь уточнить общие тенденции рецепции русской литературы тех лет англоязычными славистами.

Начиная с середины 1980-х гг., западные слависты были вынуждены «претерпеть свою собственную перестройку, пересмотреть свои прежние взгляды на советскую историю и литературу» . Влияние на этот процесс оказали не только общественно-политические процессы в мире, но и дискуссия о прошлом и будущем русской литературы, разгоревшаяся в отечественных литературных кругах. Основное внимание сосредоточилось тогда на вопросе, была ли нормой культурная ситуация в России и СССР или же возвращением к ней стало постсоветское превращение писателей в «ремесленников», занятых «профессиональной работой, предназначенной для узкой интеллектуальной элиты»2.

Доминирующей среди англоязычных исследователей стала мысль об утрате русской литературой 1990-х гг. тех особенностей, которые отличали ее от литературы западной (Д. Уеслинг); ареной для политических дебатов стала пресса и СМИ (Р. Марш), литераторы отошли от гражданских нормативов (Д. Гиллеспье) ради внимания к литературе рада литературы (С. Лэрд), закрепилось преобладание интереса к проблемам существования современного человека (Р. Портер), художники отторгли уверенность реализма и дистанцировались от собственной культуры (Н. Питерсон). Лишь американская исследовательница К. Эмерсон подвергла сомнению возможное развитие русской литературы по пути западного постмодернизма, полагая, что последнее слово останется за реализмом.

Изменение исторических условий, связанное с распадом Советского Союза, определило новый виток интереса англоязычных славистов к давно известным на Западе, но лишь недавно открытым в России произведениям «воз-

1 Marsh Rosalind. History and literature in contemporary Russia. Oxford, 1995, p. 4.

1 ibid. p. 212.

врахценной» русской литературы. Осмысление последних с позиции современности вытеснило таучение текстов, созданных в конце XX века, вследствие чего произведения В. Аксенова 1990-х гг. практически оказались вне поля зрения этих литературоведов.

Подводя итоги, заметим, что интерес поля власти к литературному полю формировал образы русской советской литературы в англоязычном литературоведении 1960-1990-х гг. в диахроническом плане, каковыми являются гете-роимиджи-1,2,3 — представления о конкретных литературных явлениях. Он также оказывал непосредственное влияние на становление синхронических представлений англоязычных литературоведов о соотношении русской, русской советской и западной литератур, при котором выделялось две пары гете-роимиджей: гетеро имидж-Р1 — деформационный образ русской литературы и гетероимидж-Cl — деформационный образ русской советской литературы); гетероимидж-Р2 — органический образ русской литературы и гетероимидж-С2 — органический образ советской литературы.

В основе пары гетероимиджей-РХ, -С1 лежало представление, что русским и русским советским писателям было свойственно исполнение особой общественной роли на фоне сильного влияния поля власти (К. Хантер Блэр, М. Циоиковски, Р. Хингли, Р. Марш, Р. Милнер-Галланд, Дж, Гаррард, Р. Борден, М. Хейуорд, Дж. Глэд, Г.С. Морсон, Е. Эткинд). При этом русская советская литература определялась как отличная от литературы русской и западной на том основании, что была навязана «сверху» и прерывала связь модернизма и постмодернизма, выполняя функцию идеологическую (М. ЛиповецкиЁ, H.H. Щнейдман). Некоторые англоязычные слависты оказались крайне политизированы в своих оценках, отказываясь исследовать русскую советскую литературу как эстетическое явление (Дж. Гибиан, Р. Хингли, Н. Питерсон). В целом гете-роимиджи-Р 1, -С1 соответствовали рассмотрению «отгепельной» (в т.ч. «молодежной» прозы), «самиздатовской» и «тамиздатовской» и, наконец, постсоветской литературы как части мирового литературного процесса в плане унификации проблематики, поиска форм национальной (культурной) идентичности.

Гетероимиджи-Р2, -С2 основывались на представлении о фундаментальных сходствах литературных традиций России, СССР, западных стран и изначальной общности мирового литературного процесса (С. Симмонс, Э. Клоус, В. Террас, М.К. Букер, Д. Журага, Дж. Хоскинг, К. Кларк, Д. Уеслинг, М. Эп-штейн, И. Паперно, Р. Эшельман, Б. Гройс). Согласно этим гетероимиджам связь между русской и русской советской литературами рассматривалась как органичная преемственность, а процесс развития русской советской литературы основывался, скорее, на типологических схождениях, нежели влияниях или заимствованиях.

Творчество В. Аксенова, представляющее собой «уникальную комбинацию модернистского эксперимента и оптимистической идеи» (О. Матич), давало англоязычным славистам широкие возможности для сопоставительного исследования русской и западной литературных традиций, их связей и влияний. Осмыслив направления н закономерности этого изучения, мы обратились к рассмотрению комплекса характеристик, определяющих интерес англоязычных

критиков к произведениям В. Аксенова, а также факторам, влияющим на их рецепцию.

Вторая глава — Эволюция «оттепсльного» сознания В .Аксенова в оценке англоязычного литературного поля — посвящена исследованию механизмов рецепции и интерпретации художественных текстов писателя англоязычной аудиторией 1980-1990-х гг. в связи с условием вхождения его произведений в чужое литературное поле.

Впервые многоплановое определение специфики творческой эволюции писателей третьей волны русской эмиграции в инонациональной культурной среде было предпринято западными славистами еще в 1980 г. Естественно внимание исследователей сосредоточилось на сопоставлении всех трех волн русской (советской) эмиграции и условий развития литературы в каждом случае. Так, по замечанию Дж. Хоскинга, представители второй и третьей волн выросли и сформировались в советский период и потому были знакомы с советской реальностью не понаслышке. Вместе с тем литераторы первой и третьей волн считали культурными столицами не Москву и Петербург, а Париж, Берлин, Прагу и т. д., и будучи известными еще до эмиграции, оказались востребованы на Западе. Н. Н. Шнейдман, Дж. Глэд, Л. Ливак даже обнаружили сходство между положением писателей третьей волны и жизнью и творчеством за границей русских писателей XIX века — И. Тургенева, Ф. Достоевского, Н. Гоголя. Отличием русской эмиграции конца XX века явилась исключительная открытость влиянию западных средств массовой информации и стиля жизни.

В. Аксенов «занял собственное особое место в западной литературе»1 в 1980-е it., когда целый ряд его произведений, написанных как до, так и после отъезда из СССР, был переведен на английский язык. Его творческая эволюция и особенности рецепции его текстов англоязычными критиками наглядно иллюстрируют условия восприятия советских эмигрантских произведений инонациональной средой и их влиянием на художника.

Произведения В. Аксенова в оценке англоязычной аудитории 1980-1990-х гг. рассматривались нами с учетом места их создания и публикации: романы «Остров Крым» (1983) и «Ожог» (1984), сборники произведений «Затоваренная бочкотара» (1985) и «Поиски острова» (1988), повесть «Золотая наша железка» (1989), написанные в СССР (до 1980 г.) и опубликованные в эмиграции, и романы «В поисках грустного бэби» (1987), «Скажи нзюм» (1989), «Московская сага» (1994, 1996), «Новый сладостный стиль» (1999), созданные и опубликованные в эмиграции. Читатель-адресат, отличный для текстов каждой категории, определил особенности их вхождения в англоязычное поле литературы.

Так, произведения, написанные в конце 1960-1970-х гг., естественным образом были ориентированы на советскую аудиторию «застойного» периода, обладающую социокультурными фоновыми знаниями и способную понять эзопов язык (Л. Лосев, Д. Браун), но были сложны для интерпретации англоязычными читателями (Д. Лоуи, Т. Венцлова, К, Кларк). Их «горизонт ожидания», по мнению А. Вишневского, должен был соответствовать «горизонту ожида-

' Kipp NLAV/Choke. 19JS. Jims, р.1562.

ния» советского интеллектуала 1970-х гг., что было бы возможно, читай они те же книги, слушай те же записи, смейся над теми же шутками. Естественно инонациональная аудитория была далека от «культурного текста» литературы «застойного» периода для успешного «разгадыванию) эзопова языка.

Несмотря на подобные препятствия, в начале 1980-х гг. В. Аксенов возлагал большие надежды на эмиграцию, полагая, что его «старая литературная жизнь, оставаясь по-прежнему в библиотеке России, вольется и в культуру этой новой, все еще щедрой и гостеприимной страны (США. — Т.М.)»1.

Из произведений, созданных писателем в СССР, но вышедших на Западе на английском языке, наиболее успешным оказался роман «Остров Крым» (1977-1979). Это обусловливалось избранным автором методом остранения советских реалий, увиденных глазами главного героя — гражданина капиталистического Крыма, что позволилои западной аудитории взглянуть на Советский Союз в привычной ей перспективе, не осложненной эзоповым языком. И как следствие — перевод романа признали успешным Slavic and East European Journal [далее SEEJ] (1984), Choice (1984).

Появившийся по-английски следующим роман. «Ожог» (1969-1975) был адресован советскому современнику и апеллировал к его социокультурным фоновым знаниям. Поэтому в числе трудностей перевода оказались не только шифруемые подтекстом содержательные элементы, отмеченные SEEJ (1985), New Republic (1985), Choice (1985), NYTBR (1984), Nation (1985), Slavic Review (1986), но и стилистические приемы (Times Literary Supplement [далее TLS\ (1984)). Критики-слависты на страницах TLS (1984) и Slavic Review (1986) назвали перевод удачным, а неслависты — Commentary (1985), New York Review of Books [далее NYR] (1984) — указали на принципиальную невозможность адекватного перевода. Трудности в интерпретации доэмигрантских аксеновсккх произведений журнал Newsweek (1983,1984) также связывал с недоступностью советского юмора, даже в хорошем переводе, для инонациональной аудитории. По мнению Э. Драйцера, советского исследователя-эмигранта, это обстоятельство обусловливалось отсутствием у читателя «предвидения (foreknowledge)» «комического стереотипа», к которому апеллирует автор. Дополнительные осложнения рецензент из литературного обозрения NYR (1984) находил в многочисленных литературных реминисценциях, не характерных для западных произведений ввиду общей неосведомленности читателей даже о своем собственном литературном наследии. Наконец, критики из New York Times Book Review [далее NYTBR] (1984) и Commentary (1985) полагали, что В. Аксенов, как любой писатель-эмигрант, все еще находится в поиске своего читателя, хотя, как мы знаем, роман был написан до эмиграции. Судьбу «Острова Крым» и «Ожога» разделили и другие произведения В. Аксенова, созданные до 1980 г.: рассказы и повести из сборников «Затоваренная бочкотара» и «Поиски острова» (19681979 гг.), повесть «Золотая наша железка» (1972). Однако в 1980-е гг. «холодная» война оставалась весомой причиной поддержания интереса англоязычной аудитории к творчеству бывшего советского писателя.

' Аксенов В. Аксенов о себе// The Third Wave. Ann Artwr, 1984. p. 128.

Изгнание создавало особые условия для литературного творчества в эмиграции: во-первых, писателю-эмигранту было необходимо самоопределиться в протесте против советских условностей (Э. Браун), что могло перерастать в «новую разновидность несвободы» (Б. Хазанов), во-вторых, свобода от цензуры (Э. Браун) лишала писателя необходимости обращения к аллегории и способствовала излишней откровенности в изображении (Д. Браун), в-третьих, физическая удаленность русского читателя и «литературной условности родины» (Э. Браун) не позволяли авторам «удовлетворить естественную потребность ... встречаться со своими читателями на своем собственном языке, в своей стране на своих собственных условиях»1. Наконец, значительное влияние на художественную и интеллектуальную деятельность эмигрантских авторов оказывал прямой контакт с несоветскими социальными и литературными привычками и стандартами (Э. Браун, Л. Ливак). Например, рецепция произведений В .Аксенова меняла его отношение к западной (прежде всего американской) литературе, некоторое разочарование в которой прозвучало в интервью журналу Publishers Weekly {далее Р^ после публикации романа «Ожог»1.

Вместе с тем » изгнании писатели получали возможность работать над «универсальностью» текста, его «архитектоникой» (Н. Боков), открывать «новые аспекты и тональности» родного языка в ситуации его остранекия в новой лингвистической обстановке (Э. Браун).

В целом же, по мнению большинства славистов и писателей-эмигрантов, литература третьей волны оставалась частью русской советской литературы связанная культурной основой, языком и читателем (В. Некрасов, Ю. Алешков-ский, Б. Хазанов, К. Проффер, Дж. Хоскииг и др.). Отличительным же ее признаком от официально признанной советской литературы был лишь протест.

Таким образом, В. Аксенову, как и любому другому автору в изгнании, было необходимо и бороться за сохранение собственного стиля, и меняться ради обретения инонациональной читательской аудитории. По собственному признанию писателя, чтобы писать на Западе, ему требовалось увидеть лицо своего нового читателя, которого он искал среди нонконформистского меньшинства, «тех людей в этой стране, которые не совсем покорены массовой культурой, коммерциализованной культурой»1. Однако как и всякому писателю-эмигранту, ему приходилось преодолевать сложные препятствия на пути к своему читателю; противоречия между стереотипами родной (отдающей) и инонациональной (принимающей) культур (С. Баранчак). В то же время такой писатель видел принимающую страну и ее культуру иначе, чем ее носители, и этим нередко оказывался интересным инонациональному читателю (Д. Браун).

Именно этим потенциалом В. Аксенов воспользовался в автобиографическом романе «В поисках грустного бэби» (1984-1985), опубликованном в 1987 г. по-английски. Перевод произведения об Америке, увиденной глазами советского эмигранта, не вызвал затруднений, и основные дискуссии в англоязычной прессе завязались вокруг точности изображения американских реалий. Непредвзятым роман назвали Vogue (1987), New Republic (1987), Library Journal [далее

1 Lain! Sally. Voice* of Russian literature; interviewt with ten contemporary writers, Oxford, 1S99. p. xxiii. ' Smith Wendy. PW Interviews: Vassily Aksyocov// publishers Weekly. 1934, August 31. p. 442-443. l

1 My dans Seth, Writing without roots// NYTBR. 1984. September 23. p. 1,35. . ?

LJ] (1987), Time (1987), New York Times [далее NYT\ (1987), Newsweek (1989). Журнал"Maclean's (1987), напротив, обвинил писателя в чрезмерной лояльности по отношению к Америке, а рецензенты из PW (1987), NYT (1987), The Christian Science Monitor [далее CSM] (1987), NYTBR (1987) указали на злоупотребление писателем общими местами и стереотипами. Рецепцию романа «В поисках грустного бэби», таким образом, определила степень успешности сопоставления англоязычной (прежде всего американской) аудиторией собственного видения Америки и ее отражения в тексте писателя-эмигранта.

Следующим в США был издан роман «Скажи изюм» (1980-1983) - первое произведение В. Аксенова, созданное им в эмиграции. Качество перевода было оценено по-разному: критику из Choice (1989) он показался «стилистически несоответствующим» оригиналу, рецензенты из NYTBR (1989), World Literature Today [далее WLT\ (1991) остались им довольны.

В то же время рецензенты указали на те качества текста, которые делали его труднодоступным для англоязычной аудитории: неуверенность в читателе, непонятные шутки — NYT (1989), потеря культурных корней — The Virginia Quarterly Review [далее VQR] (1990). Вместе с тем, такие издания, как Choice (1989), NYTBR (1989), NYT (1989), TLS (1990), отметили определенные успехи В. Аксенова в преодолении «культурного разрыва между миром текста и американским читателем», благодаря попыткам обратиться непосредственно к новой аудитории.

Отметим, что успешность усилий В. Аксенова по обретению своего читателя в англоязычном литературном поле зависела во многом от действия таких факторов, как гетероимиджи советской эмигрантской (гетероимидж-СЭ) и русской литературы (гетероимидж-РК) в англоязычной критике. Названные гетероимиджи формировались и развивались, с одной стороны, под действием поля власти, определявшего международные отношения в данный период времени. С другой, будучи интертекстуальными конструкциями, они динамически существовали в литературном поле, сопоставляясь с образом западной литературы в представлении англоязычных критиков (их аутоимиджем).

По окончании «холодной войны» первым опубликованным по-английски романом стала «Московская сага» (1992). Критики из NYT (1994) и NYTBR (1994, 1996) указали на некоторые стилистические несоответствия перевода оригиналу, однако в целом, по свидетельству журнала Time (1994), книга была хорошо принята. Причину такого успеха необходимо искать в ее соответствии существовавшему в англоязычной критике образу русской литературы, гете-роимиджу-РК. Его основу составляли представления англоязычной критики о русской литературе как склонной к «богоборчеству» - NYTBR (1983), обращению к христианской традиции — NYTBR (1984), к разбору серьезных проблем человеческой души — NYR (1984), Booklist (1994), к «ироничности повествования» — NYTBR (1987), к «смеси сатиры, искренних переживаний и сюрреализма» — PIF (1996), к «чистоте и благородству в поддержании высоких моральных стандартов» — WLT (1997), «размышлениям о законах истории» — NYR 1994, к мотивам «греха, вины и раскаяния» — CSM (1996) и даже большому объему произведений— NYT (1984). Целый ряд англоязычных изданий охарактеризовал роман «Московская сага» как «Войну и мир XX века»: NYT (1994), PÏF(1994),

NYR (1994), PW (1996), CSM (1996), Harper's Magazine (1999). В случае с NYTBR (1994) это определение приобрело отчасти отрицательный оттенок, поскольку давало наибольшие основания для интерпретации с опорой на гетерой-мидж-РК. Естественно, что тем самым оно становилось доступно более широкому кругу читателей и получало экономический капитал, являющийся показателем успешности автора в суб-псше массового (коммерческого) производства (по терминологии П. Бурдье),

Что касается названного выше гетероимиджа-СЭ, преобладающим его компонентом являлся политизированный стереотип, согласно которому произведения советских писателей-эмигрантов неизбежно рассматривались как диссидентские (С. Лэрд, К. Проффер, Б. Хазанов). Другой составляющей гетероимиджа-СЭ явилось представление о чрезмерной стилистической раскованности писателей-эмигрантов, которые внезапно оказавшихся вне цензурных запретов нередко начинали злоупотреблять свободой изображения (Д. Браун). Подобные обвинения звучали и в адрес В. Аксенова на страницах Nation (1984), Choice (1984), Commentary (1985), 7ZS(1990), NYTBR (1996).

Однако рецепцию советских эмигрантских произведений англоязычной критикой 1980-х гг. определял в первую очередь поиск (зачастую оправданный) политического подтекста В рецензируемых произведениях. В. Аксенову, например, несмотря на свои надежды избавиться от привычной для русской литературы ангажированности1, так и не удалось этого сделать ни в одном из написанных на Западе произведений.

Хотя пик интереса англоязычного поля власти к русской литературе приходился на годы «холодной» войны, обеспечивая достойное существование эмигрантов на Западе (Дж. Глэд), некоторая инерция политизированного стереотипа сохранилась и в постсоветское десятилетие. Пусть с распадом СССР он перестал быть гарантом внимания англоязычной аудитории: на.первый план выдвинулись требования западного читателя, предпочитавшего исследование межличностных и личных проблем. Однако именно «Московская сага», в которой «личное и политическое <были. — Т.М.> умело смешаны»2, оказалась наиболее привлекательной для широкого читателя. Подтвержден и е этого наблюдения находим в рассказе В. Аксенова о его встрече с читателями в ходе рекламной акции романа в одном большом книжном магазине в Нью-Йорке: «Остановилась покупательница с пакетами в руках И спросила, о чем книга. Я сказал: «О России», - и она прошла мимо. «Ну, — подумал я, — это не слишком хорошая торговая стратегия». Следующей покупательнице я сказал, что это была история семьи врача, и она купила книгу» .

Последний изданный в США роман «Новый сладостный стиль» (19941996) широко обсуждался в англоязычных изданиях. Как и в случае с романом «В поисках грустного бэбн», перенесение частя действия в Америку и описание ее реалий вызвало дискуссию среди рецензентов. С оценкой В. Аксенова согла-

' Smith Wendy, ibid. p. 442-443.

1 Publishers Weekly. 1996. April 13. p. 46.

5 Sonkfrt Victor. Homing Instinct/Victor ¡tonkin//Hie Moscow Times. 2004. December 17. Oittp^/coiitexLthemOKawtiniea.cpTTi/rtnrieiQOM/12/17/i 01 htmlV

сились Harper's Magazine (1999), LJ (1999), Atlantic Monthly (2000). На ошибки -указали NIT (2000), New Criterion (2000), New Republic (2000).

Однако важнейшим достижением автора «Нового сладостного стиля» стало его признание элитарной критикой. Роман называли «талантливо тревожащим произведением, разрывающимся от поэзии и секса, литературных аллюзий и поп-культуры, риторического почтения (rhetorical reverie) и повествовательного шутовства»1, «восхитительно комическим романом, буйным, грандиозным, и неизменно удивляющим»2. Рецензент из New Criterion отметил удовольствие от чтения произведений, авторы которых выдумывают разные вещи: «Листание одной за другой книг о домашних перебранках, семейных противостояниях и хныканье приводит к тому, что я начинаю одобрять нереалистическую литературу. Литература, которая вымышлена, как у Аксенова, похожа на глоток холодной воды»3. Некоторое резюме подвел рецензент из журнала The Review of Contemporary Fiction [далее RCF], специализирующегося на обзоре произведений, противостоящих условности: «Аксенову каким-то образом удается приравнять тоталитаризм к традиционному реализму, так что когда мы болеем за героя в его противостоянии танку, мы одновременно болеем за успех аксеновского сладкого, идиосинкразического стиля»4. Из двенадцати рецензий на роман в семи - New Criterion (2000), RCF (2000), NYTBR (1999), Harper's Magazine (1999), WLT (2000), Atlantic Monthly (2000), VQR (2000) - критиками был сделан выбор в пользу модернистского искусства.

Таким образом, очевидно, что произведения В. Аксенова, войдя в англоязычное литературное попе, оказались вовлечены в борьбу суб-поля массового (коммерческого) и суб-поля элитарного (некоммерческого) производства (в терминологии П. Бурдье). Выразителями интересов суб-поля массового производства, поддерживавшего доступное широкому читателю реалистическое повествование, в разное время были такие издания как NYT, New Republic, LJ, Р W, Booklist, Partisan Review, Choice, (реже NYTBR, TLS, WLT). Их признание обеспечивало автору экономический капитал. Напротив, суб-поле элитарного производства поддерживало модернистское повествование, ориентированное на узкую аудиторию. К ней обращались такие издания, как VQR, NYTBR, Harper's Magazine, Atlantic Monthly, New Criterion, RCF, New Criterion, WLT, чье одобрение наделяло писателя символическим капиталом.

Подводя итоги, отметим, что гетероимиджи и законы литературного поля определяли основания для рецепции произведений В. Аксенова англоязычной аудиторией 1980-1990-х гг. в соответствии с требованиями поля власти. В целом, гетероимиджи-РК, -Э облегчали вхождение произведений В. Аксенова в круг американского чтения, одновременно искажая, примитнвизируя их смысл. На интерпретацию текстов в значительной мере влияло также столкновение отдающей и принимающей культур, обусловленное отсутствием у инонациональной аудитории фоновых социокультурных знаний, необходимых для понимания культурологических и бытовых аллюзий, «дешифровки» эзопова языка,

' Siege) Lee, Dante parks cars in Los Angeles. 199?. November IS. p, 9. 1 Dee Jonathan. Exile on Main Street. Harper's Magazine. 1999. Vol. 299 Is. 1794. p. S3.

1 Watman Max. New Criterion. 2000. VoL IS Is. 8. p. S3.

* Ciossley James. The Review of Contemporary Fiction. 2000. Vol. 20 Is. 2. p. 174.

восприятия подтекста. Как следует из нашей работы, пояснительные комментарии к переводам не могли разрешить это столкновение. Кроме того, характерной чертой иди ости ля В. Аксенова 1960-1990-х гг. являлась языковая игра, практически непереводимая на другие языки без утраты важных смысловых составляющих.

Несмотря на вышеназванные препятствия, поиск нового читателя-адресата определил творческую эволюцию В. Аксенова в англоязычном литературном поле, которая реализовывалась в установлении связи с инонациональной аудиторией, осмыслении «чужих» реалий, расширении диапазона языковой игры в условиях художественного сопоставления английского и русского языков.

В Заключении подводятся итоги работы.

Как было доказано, основанием для рецепции русской советской литературы англоязычным литературоведением и критикой служили ранее сформировавшиеся представления — гетероимиджи. Последние определялись существующей текстовой традицией, корректировались в пределах литературного поля представлением о западной (англоязычной) литературе — аутоимиджем, и трансформировались в изменяющихся исторических условиях под влиянием поля власти.

Осмысляя русскую советскую литературу 1960-1980-х гг., прежде всего «молодежные» (и отчасти «самиздатовские») произведения В. Аксенова, в которых динамично развивались традиции русского модернизма 1920-х гг. и современной западной литературы, англоязычные слависты обнаруживали как подтверждения, так и опровержения сложившихся представлений о характере взаимоотношений русской и западной литератур.

Исследователи, оперировавшие деформационными гетероимнджами (Р1,С1), обнаружили отличия русской и русской советской литературы 19301950-х гг. от литературы Запада в проблематике и общественных функциях. Творческая эволюция В. Аксенова анализировалась с позиции влияний или заимствований из западной литературной традиции. Суммируя свои наблюдения, исследователи настаивали на необходимости такого развития русской советской литературы, при котором была бы возможна определенная унификация мирового литературного процесса: русские советские писатели обратились бы к интересующей писателей на Западе онтологической и антропологической проблематике, заимствовали бы и в дальнейшем разрабатывали новые формы и методы. В итоге влияние внутренних национальных традиций на литературу разных стран должно было быть минимизировано.

Англоязычные слависты, оперировавшие органическими гетероимнджами (Р2, С2), исходили из представления об исходной общности мирового литературного процесса, которую они и обнаружили во взаимоотношениях русской, русской советской и западных литератур. Творчество В. Аксенова 19601980-х гг. при сопоставлении с творчеством западных авторов рассматривалось этой группой исследователей с точки зрения типологических схождений. Наконец для этих специалистов ценность русской советской литературы заключалась не только в сущностной принадлежности мировому литературному про-

цессу, но и в реализации ею национальной художественной традиции, актуализировавшей ся на каждом этапе ее развития в XX веке.

Очевидно, произведение, поддающееся инонациональной интерпретации в пределах гетероимиджей, гарантировало автору и его издателю признание агентов суб-поля массового производства и вместе с ним экономический капитал. Деформационные гетероимиджи (Р1, С1) поддерживали принципы рынка в литературном поле и расширение читательской аудитории. Органические гетероимиджи (Р2, С2), напротив, основаны на представлении о важности сохранения национальных литературных традиций в рамках мирового литературного процесса. Они, таким образом, оказываются актуальными в суб-поле элитарного производства, безразличного к экономическим выгодам и стремящегося к интеллектуальному читателю.

Решение В. Аксенова вернуться после хорошо принятого суб-полем массового производства романа «Московская сага» {1994, 1996) к дерзкому смешению реалистического повествования и фарса в своем следующем романе «Новый сладостный стиль» (1999), привлекло внимание агентов суб-поля элитарного производства. Вместе с тем оно оказалось непреодолимым препятствием на пути новых произведений писателя на англоязычный книжный рынок: авангардные, обращенные прежде всего к современному российскому читателю и потому окрашенные национальным колоритом «Кесарево свечение» (написан в 2000), «Вольтерьянцы и вольтерьянки» (закончен в 2004) так и не были опубликованы по-английски.

Несмотря на это, важным результатом творчества В. Аксенова в эмиграции необходимо считать открывшиеся писателю новые возможности работы с языком, позволившие ему успешно развить модернистские тенденции «молодежной» прозы, оставаясь в авангарде литературы.

Основное содержание работы отражено в следующих публикациях:

1. Канзеба Т.А. (Маликова) Американская критика 80-х гт. XX века о творчестве В. Аксенова. Основные тенденции / ТА. Канзеба // Труды молодцах ученых Воронеж, гос. ун-та,—2003. — Вып.2. — С. 127-137.

2. Маликова Т.А. Дискурсивные аспекты перевода (Роман Э. Л. Доктороу «Рэгтайм» в изложении В .П. Аксенова) / ТА. Маликова // Труды молодых ученых Воронеж, гос. ун-та. — 2004. — Вып.2 — С. 217-219.

3. Маликова Т.А. П1шю и литературный текст: творчество В Л. Аксенова в оценке современного американского литературоведения / Т.А. Маликова // Русская словесность в мировом культурном контексте: материалы международного конгресса, (Москва, 14-19 дек. 2004 г.). — М„ 2005. - С. 216218.

4. Маликова Т.А. Рассказ В. Аксенова «На полпути к Луне» в контексте русско-американского межкультурного диалога / Т.А, Маликова // Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах: материалы международ, науч. конф. (Волгоград, 12-15 апреля 2006 г.). - Волгоград, 2006. - С.168-172.

5. Маликова Т.А. Литература «третьей волны»: проблемы интерпретации текста в инонациональной среде (на примере творчества В. Аксенова) /

Т. А. Маликова // Художественный текст; варианты интерпретации: тр. XI Всеросс. науч.-нракт. конф. (БиЙск, 12-13 мая 2006 г.). — БиЙск, 2006. — Ч. 1.-С. 343-348.

6. Маликова Т.А. Русские писатели-эмигранты третьей волны в инонациональном литературном поле : обзор критических позиций англоязычных исследователей 1980-1990-х гг. / Т.А. Маликова//Вест. Воронеж, гос. унта.-Сер. 1, Гуманит. науки. - 2006. — № 2. — С. 336-345.

Работа №6 опубликована в издании, соответствующем списку ВАК РФ.

Подписано в печать 18.10.2006. Формат 60x84/16. Усл. п. л. 1,5. Тираж 100. Заказ 828. Иэдательско-пояяграфичееккй центр Воронежского государственного университета. 394000, г. Воронеж, Университетская площадь, 1, ком.43, тел.208-853. Отпечатано в лаборатории оперативной печати ИПЦ ВГУ.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Маликова, Татьяна Александровна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава I. АНГЛОЯЗЫЧНОЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ О РУССКОЙ СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА.

1.1. Литература «оттепели».

1.2. «Молодежная проза».

1.3. Литература 1970-х годов.

1.4. Литература постсоветского периода.

1.5. Эволюция гетероимиджей русской и русской советской литератур в англоязычном литературоведении 1960-1990-х годов.

ГЛАВА И. ЭВОЛЮЦИЯ «ОТТЕПЕЛЬНОГО» СОЗНАНИЯ В. АКСЕНОВА В

ОЦЕНКЕ АНГЛОЯЗЫЧНОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ПОЛЯ.

2.1. Проблемы интерпретации до-эмигрантских произведений В. Аксенова англоязычной аудиторией 1980-х годов.

2.2. Проблемы интерпретации эмигрантских произведений В. Аксенова англоязычной аудиторией 1980-1990-х годов.

2.3. Гетероимидж русской литературы в англоязычной критике 1980-1990-х годов на примере творчества В. Аксенова (гетероимидж-РК).

2.4. Гетероимидж советской эмигрантской литературы в англоязычной критике 1980-1990-х годов на примере творчества В. Аксенова (гетерои-мидж-Э).

2.5. Особенности вхождения произведений В. Аксенова в американское литературное поле.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Маликова, Татьяна Александровна

Одной из актуальных проблем современного литературоведения является осмысление опыта русской литературы XX века и выявление тех ее закономерностей, которые определят художественную стратегию нового, XXI столетия. Для решения этой многоаспектной задачи необходимо обращение к реальному историко-литературному процессу, его непредвзятое осмысление в двойной перспективе - как нашего недавнего прошлого и как основания будущего развития.

В настоящее время кажется бесспорным утверждение, что мировой литературный процесс XX века противоречив, многосоставен, открыт влиянию общественно-политических условий, нередко оказываясь ареной ожесточенной идеологической борьбы. В конце прошлого столетия уже невозможно было кого-либо убедить в том, что политика и эстетика взаимно исключают друг друга, что эстетические категории не зависят от политической конъюнктуры и что позиция абсолютно независимого художника довольно часто оказывалась не больше, чем риторической фигурой. Художественный опыт XX века убедительно продемонстрировал практически беспредельное расширение сферы эстетического, включение в него общественно-политических, идеологических реалий, т.е. всего, что является содержанием человеческой жизни. В настоящее время совершенно очевидно, что литературный процесс завершившегося столетия складывался не только под влиянием литературных факторов. Он определялся многими составляющими, которые современники не всегда могли оценить с должной беспристрастностью. И если при рассмотрении отдельного художественного явления теоретически возможно оставаться в рамках эстетического анализа, то осмысление литературного процесса в целом, постижение его динамики, упущенных возможностей, обретений и перспектив по необходимости должно учитывать высокую степень политизированности культуры XX века, ее ангажированность различными идеологическими системами. Как и во всяком завершившемся историческом явлении, в литературном процессе прошлого столетия должно быть осознано главное и второстепенное, определено соотношение общего и частного в новых исторических условиях, осмыслено традиционное и новаторское. На сегодняшний день принципиально важно исследовать художественные поиски этико-эстетического направления литературы второй половины XX века, предложенные периодом «оттепели» и получившие развитие в произведениях «самиздата» и «тамиздата», в творчестве писателей третьей волны русской эмиграции.

В истории русской литературы XX века первая «оттепель» конца 1950-х-начала 1960-х гг. оказалась временем, когда требование новизны стало осмысляться как непременное условие движения вперед, когда сама мысль о возвращении к старому воспринималась многими художниками как едва ли не отказ от будущего. Подобные этические и эстетические позиции по сути дела заложили основание мировоззрения современных русских писателей, ориентированных на эксперимент с формой и содержанием, предлагаемый модернизмом. В период первого постсталинского десятилетия они оказались перед непростым выбором - сосредоточиться на развитии национальных традиций или на освоении достижений мировой литературы. Однако именно в эти же годы они смогли приблизиться к тем рубежам, преодоление которых стало истинным прорывом к новому мышлению. Мысль о том, что мир не только полярен, но и един, что литература каждой страны неповторима, национальна в своей основе, но в то же время является частью мировой общечеловеческой культуры, получала разные художественные решения, обретала подтверждение в традиции. Так закладывались основания для межкультурного диалога, воспринимаемого современным литературоведением и культурологией как одно из важных условий художественного развития.

Как известно, сущность любого явления раскрывается во всей полноте лишь в диалектическом сопоставлении с другим явлением. Дополнить картину истории национальной литературы способен научный взгляд извне, определяющий границы названного объекта, опирающийся на представления о литературе своей страны и об изучаемой литературе. Заданным условиям отвечает имагология, или сравнительная имагология, - «наука об имаготипических системах (имиджах. - Т.М.) и элементах, их генетической и функциональной роли, нашедшей отражение в художественном тексте и при его влиянии в социальном дискурсе, а также литературной критике, истории и теории литературы» (54: Миры образов 2003 с. 9). Эта область исследования появилась во Франции 1950-е гг. в связи с развитием компаративистики, а в 1966 г. немецкий исследователь Хуго Дизеринк в своей работе «К проблеме "имиджей" и "миражей" и их исследования в рамках сравнительного литературоведения» заложил фундамент для «Ахенской программы» по имагологии.

Родоначальником сравнительного литературоведения в России стал в последней трети XIX века А.Н. Веселовский, а советская наука заинтересовалась компаративистикой именно с середины 1950-х гг., то есть с начала рассматриваемого нами периода. Среди работ отечественных литературоведов отметим «Сравнительное литературоведение. Восток и Запад» В.М. Жирмунского, «Восток-Запад: Исследования. Переводы. Публикации. Вып.4» В.Н. Топорова, «Запад и Восток» Н.И. Конрада.

Европейским сравнительным литературоведением вопросы влияний и заимствований, а также типологических схождений рассматриваются со времени окончания первой мировой войны (основоположниками французской школы стали Ф. Бальдансперже (1921), П. ван Тигем (1948)), в Америке компаративистика начала развиваться по окончании второй мировой войны такими исследователями, как В. Фридерих и Р. Веллек (1953).

В России имагология еще не получила широкого распространения, однако в последние годы отечественными исследователями предпринимаются попытки ответить на вопрос о соотношении национальной идентичности и художественного сознания. М.К. Попова объясняет усиление интереса «ко всему комплексу проблем, связанных с национальной идентичностью как в ее гражданско-правовом, так и в этико-культурном аспекте» современным процессом глобализации (63: Попова 2004 с. 159). Таким образом, активные изыскания, начавшиеся в рамках социологии (П.Н. Шихирев и др.), продолжились в психологии (Д.В. Ольшанский и др.), литературоведении (М.К. Попова, Т.Г. Струкова, Н.П. Михальская, Д.А. Олицкая), межкультурной коммуникации (С.Г. Тер-Минасова, Л.И. Гришаева, Л.В. Цурикова, И.А. Стернин).

В нашем исследовании для получения более полной характеристики русской литературы второй половины XX века мы обращаемся к анализу критических позиций англоязычных специалистов о соотношении русского и мирового литературных процессов. В данном случае речь идет о группе исследователей, объединенных не по национальному, а по языковому принципу, который представляется «более долговечным, чем принадлежность к определенной нации» (54: Миры образов 2003 с.34). Это утверждение как нельзя более соотносится с теорией лингвистической относительности американских ученых Сепира и Уорфа, согласно которой «грамматические категории и лексика языка определяют мышление индивида, этим языком пользующегося» (Цит. по: 42: Кузнецов 1994 с. 244), и находит подтверждение в исследованиях отечественных лингвистов: «Язык отражает мир и культуру и формирует носителей языка» (69: Тер-Минасова 2000 с. 134).

Необходимость введения новой теоретической основы для изучения мирового литературного процесса была обусловлена стремлением расширить спектр проблем, решаемых компаративистикой. Традиционно сравнительное литературоведение изучает типологическую и генетическую сущность литературного явления (художественные средства и техника, произведения, авторы, литературные школы, жанры, стили и др.), исследует внутренние закономерности, которые характеризуют литературные явления в исторической обусловленности и вне ее. Так или иначе, компаративистика сталкивается с проблемой альтеритарности, которая и становится основополагающей в имагологии (или сравнительной имагологии). Последняя видит своей задачей исследование в литературе «образа другой страны», «образа инонациональной культуры», стремясь объяснить его происхождение, а также обнаружить факторы, вызывающие модификацию этих образов в процессе литературного восприятия (М. Фишер). Основными понятиями, которыми оперирует имагология, являются понятия ау-то- и гетероимиджа. Аутоимидж составляют образные представления, которые индивид или группы индивидов (в нашем случае, англоязычные исследователи и критики, объединенные на основании языковой общности) развивают о самих себе и воплощают в литературных текстах (Э. Менэрт). Гетероимидж представляет собой образ «осознанного другого» (А. Вирлахер), чужого в противоположность своему. Связь ауто- и гетероимиджей является диалектической, поскольку они взаимно объясняют друг друга: «свое» определяется по контрасту с «другим» и наоборот. Важно отметить, что речь идет о «восприятии ("мир 2"), изображении ("мир 3") чужого по этнической или языковой принадлежности», а «свое» «осознается как результат идентификации по этнической и языковой принадлежности ("мир 2") и изображается ("мир 3")» (54: Миры образов 2003 с.60). Таким образом, литературоведческая имагология действует как «особый вид сравнительного исследования взаимоотношений» (М. Фишер).

Исходя из положения имагологии о том, что «имиджи представляют собой сущности восприятия культурного своеобразия и различий, которые относятся к странам и народам как временно осуществленным в пространстве истории ментальным моделям» (К.У. Синдрам), предполагается, что литературные имиджи, будучи связаны с конкрентым временем и местом, обладают собственной историей. Следовательно, их анализ требует принятие во внимание как локальных, так и исторических аспектов: влияние «политических (в особенности культурно-политических) отношений между народами, языковыми группами» в определенный период; «образов стран, распространяемых при помощи средств массовой коммуникации, а также посредством науки и искусства» (54: Миры образов 2003 с.62,63).

Понять механизм формирования национальных ауто- и гетероимиджей в процессе литературного восприятия позволяет теория, предложенная французским социологом П.Бурдье в 1980-е гг. Согласно ее основным положениям, поле литературы находится внутри поля власти и занимает по отношению к нему подчиненную позицию, будучи подвержено «действию <таких. - Т.М.> законов окружающего поля», как «стремление к прибылям, экономическим или политическим» (22: Бурдье 2000 с.25). Таким образом, мы можем сказать, что поле власти способствует становлению нелитературных имиджей, которые в свою очередь «взаимодействуют» с литературными имиджами. Вместе с тем национальные стереотипы являются «интертекстуальными конструкциями» на том основании, что «условности и общие места, унаследованные от уже существующей текстовой традиции, совершенно заслоняют собственный опыт» (120: Ьеегэзеп). Следовательно мы должны говорить и об особой роли истории поля литературы в сохранении и передаче ранее сложившихся представлений об инонациональной культуре.

Имагология и теория П. Бурдье помогают в открытии закономерностей в формировании национальных представлений, касающихся соотношения контактных и генетических связей национальных литератур в историко-культурном контексте. Творчество В. Аксенова 1960-1990-х годов, на наш взгляд, дает возможность рассмотреть концепцию литературного развития указанного периода. Проза писателя несла в себе сознательную авторскую установку на разрушение прежних стереотипов и именно в этом качестве принималась современниками. Отклик, который получали произведения писателя у своего читателя, в значительной мере уникален: В. Аксенов был не только точным медиатором своего поколения, но и культовой фигурой советского поля литературы. Его проза формировала мировосприятие «шестидесятников», будучи неотъемлемой частью их сознания, чутко улавливая потребности времени, которые были и личностным поиском автора. Общее и частное в прозе В. Аксенова 1960-х годов наглядно объединились, став частью современной литературы, и, одновременно, продолжили русскую традицию. Так воспринимала отечественная и англоязычная критика его «оттепельные» произведения «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», «Пора, мой друг, пора», зеркально отразившие надежды и разочарования русской советской литературы периода «оттепели». В годы внутренней, а затем и фактической эмиграции В. Аксенов реализовывал те идеи, которые не смогла предложить своим читателям в советской печати литература периода «застоя». Собственно «московский» этап творчества В. Аксенова, с нашей точки зрения, заканчивается романом «Новый сладостный стиль» (1996), в котором уже становятся очевидны предпосылки эволюции проблематики и стилистики последующих произведений писателя, связанные со сменой аксеновского читателя-адресата. После долгих лет эмиграции им наконец стал современный российский интеллигент, определивший стратегию художественного эксперимента В. Аксенова в произведениях, написанных после 2000 г., и потому в данной работе творчество писателя этого периода не рассматривается.

Материалом нашего исследования явился обширный ряд англоязычных литературно-критических работ, посвященных литературе периода «оттепели», «застоя», а также произведениям третьей волны русской эмиграции. Особое место в них занимает модернистская линия развития, начало которой было положено «молодежной» прозой - наиболее динамичной и открытой для нового мировоззрения, вызванного социо-культурными преобразованиями постсталинского десятилетия.

Материал собран нами в результате ознакомления с англоязычными изданиями библиотеки Стэнфордского Университета и Библиотеки Конгресса (США), которые мы объединяем в следующие группы:

1. Монографии и литературоведческие журналы по славистике - Canadian Slavonic Papers, Russian Studies in Literature, Slavic Review, The Russian Review, The Slavic and East European Journal;

2. Другие литературоведческие журналы - Comparative Literature, MELUS, New Literary History, Pynchon Notes, The Modern Language Journal, The Modern Language Review, The Virginia Quarterly Review;

3. Литературные обозрения для широкой аудитории - San Francisco Review, The Atlantic Monthly, The New Criterion, The New York Review of Boob, The Review of Contemporary Fiction, The Times Literary Supplement, World Literature Today;

4. Реферативные издания для библиотек и книготорговцев - Booklist, Choice, Library Journal, Publishers Weekly;

5. Общественно-политические журналы - America, Wilson Quarterly, среди них консервативные: Commentary:; либеральные: Harper's Magazine, Maclean 's, Partisan Review, The Nation; левоцентристские: New Statesman', левые: The New Leader, центристские: The New Republic,

6. Новостные журналы - Newsweek, The Christian Science Monitor, US News and World Report, Time;

7. Журналы моды и развлечений - Vogue;

8. Газеты - The New York Times, The Washington Post.

Отметим, что наибольшее число исследователей занимались научной деятельностью в многочисленных ВУЗах США (более 30 специалистов), а также в научных центрах стран Британского Содружества (более 10 специалистов в Великобритании, по несколько славистов в Канаде, Новой Зеландии), один - в ЮАР. Среди выдающихся ученых, изучавших русскую советскую литературу второй половины XX века, необходимо назвать американцев Деминга Брауна (Университет Мичигана), Эдварда Брауна (Стэнфордский Университет), Катерину Кларк (Йельский Университет), Джона Глэда (Институт Кеннана для углубленного изучения русистики), англичан Джеффри Хоскинга (Школа славистики и изучения Восточной Европы), Макса Хейуорда (Оксфорд), Арнолда МакМиллана (Лондонский Университет), канадцев Н.Н.Шнейдмана (Университет Торонто), Пера Далгарда (Университет Альберты), русских эмигрантов Марка Слонима, Виктора Эрлиха, Льва Лосева, Ефима Эткинда, а также русских исследователей, работавших за рубежом: Марка Липовецкого, Михаила Эпштейна, Бориса Гройса и др.

Оттепельные» авторы и тексты определили отбор материала для анализа литературы периода «застоя», который мы рассматриваем как период латентного развития тенденций литературы 1960-х годов, сохранявшихся не только в «самиздате», в зарубежных публикациях, но даже в официально допускаемых текстах. Литература о войне, «деревенская» проза, «тихая» лирика, несмотря на цензурные ограничения и идеологические заслоны, продолжала медленное движение в сторону восстановления русской традиции, подготавливая пересмотр ключевых моментов советской истории, разрабатывая мифологическую поэтику, обращаясь к национальным истокам.

Молодежная» проза как яркая составляющая литературного процесса прекратила свое существование в силу того, что ее авторы в большинстве своем оказались либо в эмиграции, либо стали представителями андеграунда, обозначив собой протестное крыло «шестидесятничества» по политическим соображениям. Именно они в 1970-1980-е годы привлекли внимание англоязычной критики, которая продолжила начатые советским литературоведением «отте-пельные» тенденции. В западной славистике ведущие позиции заняли эмигранты из Советского Союза, профессиональный опыт которых позволил выйти к содержательным историческим параллелям, предложить новые литературоведческие решения, которые не могли быть приняты советской литературной наукой.

Особенности русского литературного процесса последней четверти XX века, когда русская литература существовала не только в метрополии, но и за рубежом, требуют изучения специфики творчества и интерпретации текста в рамках инонационального литературного поля. Необходимой составляющей комплексного анализа является изучение представлений англоязычных исследователей и рецензентов о русской и русской советской эмигрантской литературах, что позволило бы не только выявить механизмы рецепции эмигрантской литературы, но и проследить динамику художественной эволюции автора в новых условиях.

Проблема соотношения в интерпретации текста субъекта создателя и воспринимающего субъекта, находящаяся в центре внимания герменевтики, оказывается на качественно ином уровне, будучи перенесенной на текст в инонациональном литературном поле. Традиционные споры ученых о доминанте читателя (A.A. Потебня, Р. Барт) или автора (А.П. Скафтымов, И.А. Ильин) в формировании смысла обретают перспективу быть разрешенными, во всяком случае, в отношении произведений, воспринимаемых инонациональной аудиторией. Мы можем с полной уверенностью предположить, что интерпретация произведения инонациональной аудиторией происходит в форме «ассоциативных представлений и чувств» читателей, которые группируются вокруг «стержня» произведения, заданного художником (55: Мукаржовский Я. 1994 с. 219, 240). Актуальным становится вопрос о возможностях автора предвидеть спектр ассоциативных представлений, которые его произведение способно породить у инонациональной аудитории. Здесь уместно вспомнить «концепцию адресата» (19: Белецкий 1989 с. 117-119) и задаться вопросом, насколько автором учитывался закладываемый им в текст «потенциал воздействия» (Х.Р.Яусс, В.Изер) на своего инонационального читателя. Если подобное действительно имеет место, то мы может говорить об опосредованном текстом межкультурном диалогическом общении читателя и автора, которое обладает высоким смыслообразующим потенциалом благодаря конфликтному соединению «авторской программы воздействия с восприятием, осуществляемым на базе горизонта читательских ожиданий» (74: Хализев 1999 с.117. Курсив наш. -Т.М.).

Очевидно, что, будучи переведенными и изданными по-английски после эмиграции В. Аксенова, его произведения стали предметом рецензий и тем самым оказались «помещенными в историю поля, т.е. в исторически конституированное пространство сосуществующих, и, следовательно, соперничающих произведений. Взаимоотношения между уже существующими произведениями очерчивают пространство возможных манифестаций: продолжение предшествующего, разрыв, вытеснение в прошлое» (22: Бурдье 2000 с. 46). Бесспорно, войдя в англоязычное литературное поле, произведения В. Аксенова должны были оцениваться, исходя из внутренних законов данного поля. Степень автономности последнего по отношению к полю власти определяла четкость границы между двумя его полюсами: суб-полем ограниченного (элитарного) производства и суб-полем широкого (массового) производства. «В элитарном субполе, фундаментальным законом которого является независимость от требований извне, экономика практик основывается . на инверсии фундаментальных принципов экономического поля и поля власти. Она исключает преследование материальных выгод и не гарантирует соответствия между вложениями и денежной прибылью» (22: Бурдье 2000 с. 26). В то же время в суб-поле массового производства успех измеряется «при помощи показателей коммерческого успеха (таких, как тираж книги <.>) или известности в обществе (таких, как награждения, заказы), первенство отдается авторам, которых знает и признает "широкая публика"» (22: Бурдье 2000 с.26).

Рассматривая принципы вхождения произведений писателей-эмигрантов в инонациональное литературное поле, мы сможем анализировать механизмы влияния на художника своей и чужой культур, а также взаимодействие отдающей и принимающей культур в рамках межкультурного и шире - межцивили-зационного диалога. Исследование условий, определяющих рецепцию произведений автора в инонациональной среде, крайне актуально, принимая во внимание возможности и вызовы сегодняшнего дня, связанные прежде всего с глобализацией средств массовой информации. Перспективным представляется анализ динамики литературного творчества в инонациональном поле, особенностей и степени взаимодействия художника и инонациональной аудитории. Исследование этих проблем позволяет не только уточнять границы национальных традиций, но и глубже осмысливать мировой литературный процесс.

Актуальность исследования диктуется необходимостью осмысления инонациональной рецепции творчества В. Аксенова в межкультурном диалоге, в становлении тех закономерностей развития отечественного литературного процесса, которые, возможно, будут определять художественную стратегию XXI столетия. Это значимо для создания/дополнения современной истории русской литературы XX века, что явлется насущностной потребностью российской литературной науки.

Новизна диссертации заключается в освоении материала англоязычного литературоведения и критики, впервые вводимого в научный оборот и посвященного русской советской литературе эпохи «оттепели» (1960-е гг.), периода «застоя» (1970-1980-е гг.) и третьей волны русской эмиграции (1980-1990-е гг.). Работы по данной проблематике в отечественном литературоведении носят эпизодический и информативный характер (см. Список использованной литературы). Они, как правило, посвящены конкретным литературным явлениям и находятся на периферии научного исследования. А между тем современная литературно-критическая ситуация тяготеет к пересмотру сложившейся в прежние годы концептуальной системы как отечественной, так и мировой литературы. Это требует введения нового материала, существенно корректирующего устоявшуюся точку зрения, проверки теоретических новаций и рождающихся доктрин фактическим материалом, добросовестной работой историка литературы.

Объектом нашего исследования стала русская литература 1960-1990-х гг., источником становления которой явилась «молодежная» проза периода «оттепели», и творчество В. Аксенова как иллюстрирующее основные тенденции этого процесса в оценке англоязычного литературоведения и критики.

Предметом исследования явились имиджи русской литературы второй половины XX века, выявленные при изучении рецепции творчества В. Аксенова 1960-1990-х гг. англоязычным литературоведением и критикой.

Таким образом, цель нашей работы состоит в выявлении литературных и экстралитературных составляющих творчества В. Аксенова в сопоставлении с гетероимиджами русской литературы второй половины XX века и аутоимид-жем западной (англоязычной) литературы в англоязычном литературоведении и критике 1960-1990-х гг.

Цель работы обусловливает постановку следующих задачи:

1) выявление условий становления и эволюции имиджей русской литературы второй половины XX века в англоязычном литературоведении и критике на примере текстов В. Аксенова 1960-1990-х гг.;

2) определение комплекса характеристик творчества В. Аксенова рассматриваемого периода, которые сформировали интерес англоязычных исследователей и критиков к представляемой писателем линии развития русской литературы;

3) установление сферы воздействия принимающей англоязычной культуры и читателя на творчество В. Аксенова в англоязычном литературном поле.

Методологическую основу работы составляют дескриптивный и сравнительно-исторический методы, используемые имагологией и призванные установить условия и предпосылки влияния существующих имагологических систем в историческом контексте (М. Фишер).

Теоретическая база работы определена трудами П. Бурдье, исследованиями, посвященными имагологии (Э. Менэрт, Дж. Лирсен, М. Фишер, X. Ди-зеринк), сравнительному литературоведению (А.Н. Веселовский, В.М. Жирмунский, В.Н. Топоров), рецептивной эстетике (Х.Р. Яусс, В. Изер); герменевтике (М.М. Бахтин, Я. Мукаржовский, Ф. Шлейермахер, Л.С. Выготский). Положения, выносимые на защиту:

1. Эмиграция для писателей третьей волны сопровождалась столкновением принимающей и отдающей культур, которое вызвало становление новых художественных форм, вошедших в русский литературный процесс постсоветского периода.

2. В основе рецепции произведений русской литературы советского периода англоязычным литературоведением и критиками СМИ лежат гетерои-миджи русской и русской советской литературы, существенно корректируемые аутоимиджем англоязычной литературы.

3. Эволюция поэтики текстов В. Аксенова с точки зрения проблематики и фактурного материала отражает внутренние процессы русского литературного поля 1960-1970-х гг., а также иллюстрирует особенности перехода его произведений в англоязычное литературное поле 1980-1990-х гг., связанные с изменением читателя-адресата.

4. Творчество В. Аксенова 1960-1990-х гг. является примером борьбы писателя с влиянием поля власти: в плане идеологическом - в Советском Союзе, в плане коммерческом (массовом) - в эмиграции.

Структура работы определяется логикой решения поставленных задач. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, Списка использованной литературы, а также Приложения 1 с краткой информацией об англоязычных литературоведах и Приложения 2 с краткой информацией об англоязычных печатных изданиях.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творчество В. Аксенова 1960-1990-х годов в англоязычном литературоведении и критике"

В первой трети XIX века В. Гете ввел понятие мировой литературы, кото рое в следующем столетии заияло центральное место в литературоведении, что

совпало с многообразными процессами глобализации: индустриализацией об щества, развитием естественных и гуманитарных наук, колоссальным техниче ским прорывом, революцией 1917 г. в России, мировыми войнами, полетом че ловека в космос и др. Человеческое сознание, а с ним и общемировой культур ный процесс, не могли не откликнуться на происходивщие катаклизмы: время

сжалось, а осязаемое пространство расширилось. В XX веке западная и восточная цивилизации столкнулись и ощутили не обходимость определить свои границы, свои фундаментальные основы. Офор мивщаяся за последние два столетия компаративистика предложила уникаль ный инструментарий для сопоставления литературного компонента националь ных культур и цивилизаций. Русский литературный процесс второй половины XX века, как и мировой

литературный процесс в целом, характеризовался тотальной переоценкой эти ческих и эстетических ценностей. В СССР настоящий перелом наметился после

Великой Отечественной войны, когда сомнению подверглись основы господ ствовавшей идеологии и морали. За годы «оттепели» литература освоила широ кий спектр новых проблем и техник, начала восстанавливать связи с наследием

начала века и современными западными тенденциями. Импульс, полученный

писателями в 1960-х годах, позволил развиваться изобразительным средствам и

оформляться новым перспективам в период «застоя». Происходившие в русской советской культуре и литературе перемены

привлекали значительное внимание западной славистики и русистики, что от части обусловливалось международной ситуацией - противостоянием СССР и

Запада, а по сути было связано с настроением обоюдного интереса двух миров

- западного и восточного. Естественно, что инонациональное литературоведение (в нашем случае

англоязычное) прежде всего основывалось в своих оценках русской советской

литературы на ранее сформировавшихся представлениях - гетероимиджах рус ской и русской советской литератур. Последние определялись существующей

текстовой традицией, корректировались представлением англоязычных литера туроведов о западной литературе - аутоимиджем - и трансформировались в

изменяющихся исторических условиях. Степень влияния экстралитературных факторов на формирование пред ставлений англоязычных исследователей 1960-1990-х гг. о русской советской

литературе была различна, о чем свидетельствуют рассмотренные выше гете роимиджи. На одном конце спектра находились намеренно политизированные

западные слависты, спекулировавшие на политических настроениях. На другом

- серьезные исследователи, для которых отправной точкой анализа русской со ветской литературы стал дискуссионный вопрос о сущности взаимоотношений

русской и русской советской литературных традиций. Творчество В. Аксенова 1960-1990-х гг., в котором динамично развива лись традиции русского модернизма начала XX века и современной западной

литературы, оказалось для англоязычных исследователей лакмусовой бумаж кой, с помощью которой они подтверждали или опровергали сложившиеся

представления о природе взаимоотношений русской и западной литератур. Ис следуя русскую советскую литературу 1960-1980-х гг., в частности, «молодеж ные» и «самиздатовские» произведения В. Аксенова, англоязычные слависты,

оперировавшие деформационными гетероимиджами (Р1,С1), обнаружили отли чия русской и русской советской литературы 1930-1950-х гг. от литературы За пада, заключавшиеся в рассматриваемых ими проблемах и выполняемых обще ственных функциях. На основании своих наблюдений эти специалисты утвер ждались в необходимости такого развития русской советской литературы, при

котором бы наступила определенная унификация мирового литературного про цесса: русские советские писатели обратились бы к интересующей писателей

на Западе онтологической и антропологической проблематике, заимствованию

и дальнейшей разработке новых форм и методов. Неизбежным и желательным

результатом подобного «единодушия» должна была стать минимизация влия ния внутренних национальных традиций на литературы разных стран. В то же время слависты, оперировавшие органическими гетероимиджами

(Р2,С2), обнаружили в русской, русской советской и западной литературах при знаки исходной общности мирового литературного процесса. Творчество В.

Аксенова 1960-1980-х гг. при сопоставлении с творчеством западных авторов

рассматривалось этой группой исследователей скорее с точки зрения типологи ческих схождений, нежели влияний или заимствований. Наконец, для этих спе циалистов русская советская литература оказалась ценной не только как часть

мирового литературного процесса, но и в совокупности собственных нацио нальных черт, актуализировавшихся на каждом этапе ее развития в XX веке. Третья волна русской эмиграции создала ситуацию, когда русская лите ратура развивалась не только в метрополии, но и за рубежом. Уникальная по груженность творчества писателей-эмигрантов, в частности, В. Аксенова, в

англоязычное литературное поле предоставила особые условия для изучения

динамики англоязычных гетероимиджей. Мотивы их формирования позволяет

установить анализ рецепции русской советской литературы, в частности твор чества В. Аксенова 1970-1990-х гг., англоязычными критиками, выражаюш;ими

настроения широкого читателя. Интерпретация англоязычной аудиторией 1980-1990-х гг. художествен ных текстов В. Аксенова, написанных в СССР и в эмиграции, сопровождалась

столкновением отдающей и принимающей культур: отсутствие фоновых со циокультурных знаний существенно ограничивало пределы подвижности смы словых границ текста в инонациональных интерпретациях. При этом даже ком ментарии к литературным реминисценциям, культурологическим и бытовым

аллюзиям не могли в достаточной мере восстановить для англоязычного чита теля подтекст. Кроме того, перевод на английский язык лишал тексты тонкой

лингвистической фактуры, формирующей смыслы наряду с аллюзиями и реми нисценциями. Закономерно, что интерпретация произведений В. Аксенова оп ределялась сопоставлением его текстов с представлениями широкой англоя155

зычной аудитории о русской и советской эмигрантской литературах (гетерои миджами-РК, Э), актуализированными профессиональными критиками. Ошуш;ая особенности вхождения своих произведений в англоязычное ли тературное поле, В. Аксенов предпринял попытки установить контакт со своей

новой аудиторией: говорить на понятном ей языке (в случае с романом «Жел ток яйца» в прямом смысле), осмысливать реалии окружающей действительно сти, апеллировать к фоновым знаниям, сформированным «холодной» войной. Наиболее успешным в этом отношении стал роман «Московская сага», который

если и не во всем соответствовал гетероимиджу русской литературы, то во мно гом совпадал с образом советской эмигрантской литературы. Таким образом, становится понятно, что произведение, которое поддается

инонациональной интерпретации в рамках гетероимиджей, приносит автору и

его издателю признание агентов суб-поля массового производства и вместе с

ним экономический капитал. Следовательно, деформационные гетероимиджи

(Р1, С1) в своей основе поддерживают принципы рынка в литературном поле,

расширение читательской аудитории. Органические гетероимиджи (Р2, С2) со ответственно оказываются актуальными в суб-поле элитарного производства,

безразличного к экономическим выгодам и стремящегося к интеллектуальному

читателю. В последнем опубликованном в США романе В. Аксенова «Новый сладо стный стиль» (1999), напротив, автор дерзко смешивал реалистическое повест вование и фарс, обращался к уникальной языковой игре, литературным реми нисценциям, отталкивался от гетероимиджей русской и советской эмигрант ской литератур. Именно это произведение привлекло внимание агентов суб поля элитарного производства, способствуя аккумуляции автором символиче ского, а не экономического капитала. Неслучайно за «Новым сладостным сти лем» последовали еще более авангардные, окращенные национальным колори том «Кесарево свечение», «Вольтерьянцы и вольтерьянки», так и не опублико ванные в США.

Законы поля власти и поля литературы и их взаимодействие влияют, та ким образом, на формирование и эволюцию гетероимиджей, а также на разли чение экономической и символической ценности произведения внутри литера турного поля в борьбе между суб-полями массового и элитарного производства. Вместе с тем, важным результатом творчества В. Аксенова в эмиграции

необходимо считать открывшиеся писателю новые возможности работы с язы ком и интерпретации действительности, которые позволили писателю успешно

развивать модернистские тенденции, оставаться в авангарде литературы и об ретать новых читателей на Родине.

Список научной литературыМаликова, Татьяна Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Сборник рассказов В. Аксенова «Затоваренная бочкотара» (под ред. и пер. Джоел Уилкинсон и Слава Ястремски), (Ardis, 1985).

2. Образ Америки в творчестве В. Аксенова был сопоставлен с образом Америки в творчестве Э Л. Доктороу в диссертации Карлиной Н Н «Миф Америки в американской и русской литературе второй половины XX века

3. Аксенов В.П. Вольтерьянцы и вольтерьянки / В.П. Аксенов. М. : Изо-графус : ЭКСМО, 2005. - 560 с.

4. Аксенов В.П. Гибель Помпеи / В.П. Аксенов. М. : Изографус : ЭКСМО, 2003.-624 с.

5. Аксенов В.П. Желток яйца : сб. произведений / В.П. Аксенов. М. : Изографус : ЭКСМО, 2003. - 672 с.

6. Аксенов В.П. Звездный билет : проза / В.П. Аксенов. М. : Изографус : ЭКСМО-Пресс, 2002. - 640 с. - (Серия «Русская классика. XX век»).

7. Аксенов В.П. Зеница ока : Вместо мемуаров / Василий Аксенов. М. : Вагриус, 2005.-496 с.

8. Аксенов В.П. Кесарево свечение / В.П. Аксенов. М. : Изографус : ЭКСМО, 2003.-640 с.

9. Аксенов В.П. Московская сага. Кн. 1: Поколение зимы / В.П. Аксенов. -М.: Изографус : ЭКСМО, 2003. 384 с.

10. Аксенов В. Московская сага. Кн. 2: Война и тюрьма / В.П. Аксенов. М.: Изографус : ЭКСМО, 2003. - 400 с.

11. Аксенов В.П. Московская сага. Кн. 3: Тюрьма и мир / В.П. Аксенов. М. : Изографус : ЭКСМО, 2003. - 464 с.

12. Аксенов В.П. Новый сладостный стиль / В.П. Аксенов. М.: Изографус : ЭКСМО, 2003.-656 с.

13. Аксенов В.П. Ожог / В.П. Аксенов. М.: Изограф : ЭКСМО-Пресс, 2001. -496 с.

14. Аксенов В.П. Остров Крым. В поисках грустного бэби : проза / В.П. Аксенов. М.: Изографус : ЭКСМО-Пресс, 2002. - 640 с. - (Серия «Русская классика. XX век»).

15. Аксенов В.П. Скажи изюм / В.П. Аксенов. М. : Изограф : ЭКСМО-Пресс, 2001.-408 с.Теоретико-литературные и историко-литературные работы на русском языке

16. Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996) / В.В. Агено-сов. М.: Терра-Спорт, 1998. - 543 с.

17. Антология самиздата. (http://antology.igrunov.ru). - (18.10.2006).

18. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М. Бахтин. М. : Ху-дож. лит., 1975. - 504 с.

19. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. М. : Искусство, 1979. - 424 с.

20. Белая Г.А. Художественный мир современной прозы / Г.А. Белая. М. : Наука, 1983.-191 с.

21. Белецкий А.И. В мастерской художника слова / А.И. Белецкий. М. : Высш. шк., 1989.- 158 с.

22. Бердяев H.A. Судьба России : соч. / H.A. Бердяев. М.: Эксмо ; Харьков : ФЬлио, 2004. - 736 с. - (Антология мысли).

23. Ботникова А.Б. Немецкий романтизм : диалог художественных форм / А.Б. Ботникова. Воронеж : Воронеж, гос. ун-т, 2004. - 341 с.

24. Бурдье П. Поле литературы / Пьер Бурдье // Новое литературное обозрение.-2000.-№45.-С. 22-87.

25. Буртин Ю.Г. Исповедь шестидесятника / Ю.Г.Буртин ; под ред. В.Г. Хо-роса. М.: Прогресс-Традиция, 2003. - 648 с.

26. Вайль П. Русская кухня в изгнании / Петр Вайль. М. : Независимая газ., 2002.- 192 с.25