автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Указательные местоимения русского языка в исторической ретроспективе и перспективе:связанные и свободные функции

Полный текст автореферата диссертации по теме "Указательные местоимения русского языка в исторической ретроспективе и перспективе:связанные и свободные функции"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ДЕМИДОВ Дмитрий Григорьевич

УКАЗАТЕЛЬНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА В ИСТОРИЧЕСКОЙ РЕТРОСПЕКТИВЕ И ПЕРСПЕКТИВЕ: СВЯЗАННЫЕ И СВОБОДНЫЕ ФУНКЦИИ

4848390

Специальность 10.02.01. - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

С.-Петербург-2011

2 тон 2011

4848390

Работа выполнена на кафедре русского языка филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Колесов Владимир Викторович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Баранов Виктор Аркадьевич (Ижевский государственный технический университет)

доктор филологических наук, профессор Зиновьева Елена Иннокентьевна

(Санкт-Петербургский государственный университет)

доктор филологических наук, профессор Григорьев Андрей Владимирович (Московский государственный педагогический университет)

Ведущая огранизация: Петрозаводский государственный университет

Защита состоится « » июня 2011 года в Щ часов на заседании совета Д.212.232.18 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 119034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11, ауд. 195.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета (119034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9).

Автореферат разослан « а .»_уААмЛ. 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент

Руднев Д.В.

Общая характеристика работы

Своими основами местоимения (далее м-я) выражают такие же субъективно-объективные категории, как и флексии (А.М. Пешковский). Лексические свойства м-й грамматичны и они, наряду с неполнознаменательными словами, включаются в указательное (далее ук-ое) поле языка. Свободные элементы этого поля либо связываются в виде формантов полнознаменательных слов - элементов символического поля языка (Фр. Бопп, В. фон Гумбольдт) и приобретают словообразующую силу, либо служат силой текстообразующей, оставаясь самостоятельными склоняемыми м-ми, застывая в виде частиц (далее ч-ц) или производя новые наречия и союзы.

Вторичные признаки этого процесса удается проследить на материале письменной истории русского языка. Изучение его предыстории помогает выполнению задачи внутренней реконструкции строения текста, слова, морфемы.

Философским основанием исследования послужило различение исторического и естественнонаучного понятия (И. Кант, Г. Риккерт, К. Поппер), а также искания и опыт русских мыслителей и филологов (Н.О. Лосский, о. Павел Флоренский, Л.В. Щерба, Н.С. Трубецкой, В.В. Виноградов). Положения индоевропейского и славянского языкознания принимаются как данное, уточнение фактов частного русского языкознания с точки зрения происхождения и функций (далее ф-й) м-й и аффиксов полагается как заданное. Поступательное изменение языка изучается по памятникам письменности без разбиения на синхронные срезы; старорусские списки древнерусских текстов, в разной степени подчиненные церковно-славянской норме русского языка, включаются в число полноценных источников истории единого литературного языка.

Объектом исследования выступают значимые элементы русского языка, являющиеся, либо когда-либо бывшие, либо предположительно являвшиеся ук-ыми (и/или анафорическими, относительными, либо неопределенными) м-ями, либо могущие быть сопоставимыми по ряду признаков с таковыми.

Предметом исследования взяты связанные и свободные ф-и местоименных основ в истории русского языка.

Морфологические процессы исследуются на синтаксической основе (A.A. 1отебня, Б. Дельбрюк, И.И. Мещанинов, Г.С. Кнабе, З.К. Тарланов). Анафорические тсылки, вызывающие в определенных условиях суффигирование м-й, происходят в нтересах слушающего (читающего), который стимулирует языковые изменения в роцессе речевой деятельности (Л.В. Щерба). Второй член высказывания ослабевает И. Ваккернагель) и агглютинируется первому, ослабевает и ф-ональная нагрузка юнем в ауслауте (Ю.С. Кудрявцев), это дает возможность слову морфологически формиться и вычлениться из текста.

Исходной гипотезой предпринимаемого исследования является такое сторическое изменение в дейктических системах текстов (в том числе [инимальных словосочетаний), которое в дописьменную эпоху позволяло бразоваться новым словам из простейших полнознаменательных слов и римыкающих к ним в постпозиции местоименных основ, что было распространено условиях предметоцентрического принципа указания, признаки которого

обнаруживаются еще и в письменную эпоху; но в конце концов практика составления монологических текстов приводит к эгоцентрической дейктической системе современного русского языка. Древнейший лексико-синтаксический способ словообразования уступает место новейшему морфологическому способу, а свободные ук-ые м-я утрачивают свою исходную субстантивность.

Помимо собственно лексического состава, основным источником исследования явились эпиграфические памятники и грамоты. Именно в них наиболее ярко выражены собственно дейктическая, анафорическая и квазиартиклевая ф-и м-й. Дополнительными источниками послужили русские законодательные акты с предписующим («перформативным») содержанием, хождения с информативным описательным содержанием, летописи и жития с повествовательным содержанием.

Теоретическая значимость исследования состоит в расширении сферы применения сравнительно-исторического метода в постструктуралистскую эпоху развития языкознания, в частности приемов внутренней реконструкции основ в одном языке и внутренней реконструкции категорий в разных родственных языках; в развитии функционального направления русского языкознания; в обосновании синтаксической основы лексико-морфологических исследований; в необходимом продуктивном сближении частного и общего языкознания.

Практическая значимость состоит в уточнении семантической стороны и отождествлении некоторых словообразовательных и словоизменительных формантов друг с другом и с м-ми, следовательно в совершенствовании дисциплины «историческое словообразование русского языка»; в корректировке ф-онально-семантических системных подробностей истории русских ук-ых, анафорических, относительных и личных м-й, следовательно в углублении дисциплины «историческая морфология русского языка» бакалавриата и соответствующих спецкурсов магистерских программ; в обосновании ряда перспективных проектов лингвистических исследований, соединяющих компаративистику и русистику; в возможности исторических обоснований принятых ныне правил и сложившихся традиций правописания оборотов с м-ми и местоименными ч-цами; в совершенствовании рекомендаций для преподавания тем «м-е», «ч-ца», «союз», «члены предложения», «сложное предложение» в средней и высшей школе.

Актуальность исследования заключается в последовательном наблюдении ф-й ук-ых м-й в текстах разных эпох и жанров. Она обусловлена следующим:

- высокой частотностью и чрезвычайно необходимой ролью этого класса слов в связывании текста с действительностью и элементов текста - друг с другом;

- недостаточной разработанностью вопроса исторических переходов явлений лексики в содержание грамматики на семантико-синтаксической основе и достаточной собственно морфологической базой для решения этого вопроса;

- надежно исследованным словообразовательным материалом, подготовленным трудами в области сравнительной грамматики славянских языков, что позволяет поставить логически вытекающую следующую задачу выяснения происхождения образовательных формантов;

- необходимостью, обязательностью и постоянством выражения дейктических \ анафорических отношений, всегда национально и исторически своеобразных дающих хорошие перспективы для важных выводов в области русского менталитет!

и позволяющих почерпнуть ценные данные для характеристики русской ментальности;

- фактической рассогласованностью и трудной сопоставимостью друг с другом теорий референции, дейксиса, артикля в разных традициях общего и частного языкознания;

- малыми темпами верификации и определения границ применимости классической гипотезы агглютинации Франца Боппа, поддержанной несколькими поколениями языковедов-индоевропеистов, слабым интересом к ее доказательству среди представителей частного языкознания.

Цель исследования сводится к следующему: выявить, систематизировать, проследить исторические связи и изменения в русском языке ф-й местоименных основ на базе их панхронического тождества в состояниях связанных словообразовательных и словоизменительных формантов и свободных самостоятельных изменяющихся по своим морфологическим формам ук-ых м-й, представляющих собой слово- и формообразующие, а также образующие синтаксические конструкции и текстовую когезию «монемы» (лексемы, могущие быть и морфемами).

Для достижения поставленной цели последовательно выполняются следующие задачи:

1) Выявить членимые, в том числе в результате имеющихся этимологических разысканий, слова русского языка исконного происхождения, прежде всего образованные по непродуктивным словообразовательным моделям.

2) Ввиду практической невыполнимости задачи дать исчерпывающий список таких слов, возможно полнее разыскать имевшиеся и имеющиеся словообразовательные форманты с их словообразовательными значениями.

3) В самих формантах вычленить простейшие первообразные однофонемные суффиксы и определить их сочетательные и семантические возможности.

4) Максимально воспользоваться надежно реконструированными праформами словоизменительных формантов, имея в виду восстановление их до эпохи переразложения.

5) Соотнести такие словоизменительные форманты с исторически действовавшими морфологическими категориями.

6) На основе исчерпывающего перечня всех возможных бинарных эквиполентных оппозиций найденных и рассмотренных на русском лексическом материале минимальных первообразных формантов последовательно соотнести морфемы, их составляющие, с основами известных русских м-й, учитывая поправки на относителькую хронологию фонетических законов. Проверить таким образом объяснительную способность гипотезы Фр. Боппа.

7) Рассмотреть действие ук-ого поля русского языка в исторической перспективе, в частности:

8) определить наиболее подходящие для выяснения дейктической ф-и ук-ых м-й типы памятников письменности и фрагментов текстов, рассмотреть в них употребления ук-ых ч-ц и м-й в хронологической последовательности;

9) специально изучить употребление этой лексики в деловой письменности с точки зрения выполняемых ею дейктических и анафорических ф-й, сообразуясь с историческими преобразованиями в традиционных формулах и синтаксических моделях, перерастающих в конструкции;

10) сопоставить полученные результаты с данными других памятников письменности, имеющих предписующий (законодательный), описательный и повествовательный характер;

11) выявить изменения в парадигматической ценности местоименных лексем и дать возможные объяснения полученных данных в сфере менталитета и отчасти ментальности.

Методология и методы исследования. С целью объективно согласовать рациональное . и эмпирическое знание (И. Кант), прибегаем к индивидуализирующему методу как основному, к которому на ответственных стадиях необходимо добавляется метод генерализирующий (Г. Риккерт). Индивидуальное происхождение и изменение опирается на генерализированные понятия форматива и морфемы; употребления слова и лексемы; словоформы и морфологической парадигмы; формулы, синтаксической модели и синтаксической конструкции.

Учитывая специфику языка как изменяющегося предмета исследования, этот метод, по Э. Косериу, можно назвать методом структуральной истории. В его требования входит обязательное различение ф-и системы и ее эволюции. Опора на ф-и показывает существо эволютивной лингвистики (А. Мартине). В конечном счете, эволюция системы - это и есть ее ф-я (от индивидуально-речевого до национально-языкового уровня). Генетический признак обязательно предопределяет собою признак фукнциональный и направление эволюции.

Новый материал привлекается до тех пор, пока не обнаруживается некоторая историческая тенденция. Новые факты, противоречащие уже определенной тенденции, не смогут ее опровергнуть, но лишь заставят сделать вывод об иной, конкурирующей тенденции. Наблюдения, повторные и последующие, служат проверкой выстроенных гипотез, т.е. попыткой их опровержения. Если попытка опровержения не удается, приходится усиливать гипотезу, расширять ее «демаркацию». Именно в этом состоит прием «фальсификации» как критерий научности (К. Поппер). Такой прием выполняется в рамках кантианского критического метода.

Соотнося отдельные м-я друг с другом, мы соотносили и образовательные форманты сдруг с другом, выстраивая содержательные корреляции двух рядов полученных пар - свободных м-й и связанных суффиксов, предположительно восходящих к тем же местоименным основам. Такой прием можно назвать коррелятивным. Он выполняется в рамках внутренней реконструкции категорий и форм (Е. Курилович).

Известное место отводится эксперименту (Л.В. Щерба), в котором данные древнего текста сверяются с типичными высказываниями современного русского

языка, допустимость которых определяется автором на основе лингвистической компетенции в области русского языка как родного.

Вопрос о происхождении того или иного элемента языка - ключевой и начальный момент всякого рассуждения о его истории (В. фон Гумбольдт). Специфика аффиксов в том, что у подавляющего большинства из них отсутствует выраженная собственная внутренняя форма, поскольку семантика м-й, от которых они предположительно произошли, всегда релятивна. Внешняя форма слова объясняется внешней формой предложения.

Направление исследований в области русского исторического языкознания, принятое в трудах A.A. Потебни, A.B. Попова, Д.Н. Овсянико-Куликовского, И.А. Бодуэна де Куртене, Л.П. Якубинского, М.А. Соколовой, наших современников В.М. Маркова, В.В. Колесова, З.К. Тарланова, В.И. Дегтярева, О.Ф. Жолобова, В.А. Баранова и др. ученых, принимается и нами. В определенные моменты собственно историческая исследовательская процедура необходимо должна дополняться реконструкцией элементов дописьменного состояния языка, и результаты этих реконструкций, в свою очередь, становятся конструктивной составляющей собственно исторического описания и объяснения языковых изменений.

Новизна работы состоит в том, что впервые на материале одного русского языка произведено фронтальное сопоставление основ ук-ых, анафорических и неопределенных м-й с первообразными формантами по признаку фонологического тождества и сходству дейктических ф-й, что является условием поиска тождества генетического. Впервые в разнообразных русских текстах с первых памятников письменности показаны важнейшие ф-и дейктиков - местоименных лексем. Уточнена синтаксическая и парадигматическая история слов сей, тотъ, онъ, его; собраны и разъяснены традиционные формулы, содержащие эти м-я. Сделаны выводы в области русской ментальности. Существенно развита теория дейксиса (далее д-сиса), разработанная К. Бюлером. Показано, что в древнерусском (и это должно быть индоевропейским наследием) между топомнестическим и эгоцентрическим находится предметоцентрический д-с (ПД).

Положения, выносимые на защиту.

1) Первообразные форманты, созвучные с местоименными основами, показывают справедливость гипотезы агглютинации Фр. Боппа как конкретные результаты действия ук-ого (дейктического) поля русского языка в дописьменные эпохи. Из таких созвучий и пропорциональных соотношений следует генетическое тождество морфем, аффиксальных в одном случае и корневых (местоименных) в другом случае.

2) Наиболее приемлемой и исторически достоверной формой демонстрации такого тождества являются бинарные эквиполентные оппозиции, показывающие изофункциональность свободных ук-ых м-й и связанных предположительно родственных им формантов.

3) Доисторическая дейктическая ф-я первоначальных элементов ук-ого поля языка (ч-ц, партикул, простейших м-й) тем или иным образом сохраняет свои следы в позднейшей словообразовательной и словоизменительной системах русского языка.

4) На примере более подробного рассмотрения суффикс -л- удается показать остатки ф-й прежнего ук-ого м-я *о!ъ, отсылающего к невидимому, о котором требуется словесное сообщение. Подобные остатки можно проследить и на базе других м-й.

5) Суффикс -к/ч/ц- и производные (с разнообразными наращениями слева) генетически тождествен неопределенно-вопросительному м-ю къ(то)/чь(то), которое, в отличие от ук-ых . м-й, никогда не участвует в формообразовании, а в словообразовании в той или иной мере сохраняет оттенок неопределенности.

6) . По своему семиотическому содержанию памятники эпиграфики и приписки на пергаменных и бумажных памятниках письменности составляют достоверный исторический источник для изучения первичной дейктической ф-и ук-ых м-й.

7) Атрибутивная постпозиция ук-ых м-й первична, атрибутивная препозиция вторична и служит больше не для первичного д-сиса, а для текстовой анафоры, участвуя в образовании исторически перспективных типов номинальных анафоров (сочетаний атрибутивного м-я с существительньм).

8) Артиклеподобная ф-я препозитивных атрибутов, развивающаяся в поздних грамотах в условиях усиления строгости анафоры в удлиняющихся со временем кореферентных (и коденотативных) цепях, не приводит в русском языке к грамматикализации определенного артикля. Эта тенденция уступает место усиленному развитию номинальной анафоры. В русской речи повторная номинация означает не кореферентность, а припоминание той же реальной вещи.

9) Субстантивная ф-я оказывается востребованной в виде прономинальной анафоры в конце кореферентных цепей (его-ему, а для лица, в ХУ-ХУП вв., также онъ), а также в виде соотносительного слова то(тъ), служащего опорой относительных синтаксических моделей в качестве некатафорической анафоры (аже... то...; кто... тому...). Катафорическая ф-я этого слова не развивается, вместо нее складываются новейшие составные союзные средства типа потому что, служащие для оформления конструкций гипотаксиса.

10) Дейктик ближайшей степени дальности сь в ранних памятниках письменности служил для указания на точку отсчета, для каждого эпизода свою и при грамматически невыраженной точке зрения автора. Зарождение общеевропейского Нового Времени (ХУ1-ХУП вв.) привело к тому, что этот дейктик стал изобразительным в условиях нового для русских эгоцентрического д-са (ЭД). Авторы стали осознавать дистанцию между собою и демонстрируемым читателю предметом речи. М-е сей превратилось в яркое риторическое и стилистическое средство.

11) Помимо топомнестического и эгоцентрического типов д-сиса, существовал промежуточный предметоцентрический тип д-сиса (необходимо восстановленная средняя ступень), лучше сохранявшийся в восточно- и центральноиндоевропейских языках. История русского языка дает довольно

заметные признаки перехода с ПД на ЭЦ. Это, в частности, отражается в лексических замещениях сей этот и оный <— тот. Указанный переход начался после сложения градуальных оппозиций ук-ых м-й на основе серии прежних эквиполентных оппозиций (в результате чего утратились лексемы *о1ь и овъ) и в целом завершился в условиях новых бинарных привативных оппозиций, в которые вошли не только ук-ые, но и личные м-я. М-е онъ перестало быть личным.

12) Перестройка системы жанров письменности и появление в недрах старшей церковно-славянской нормы литературного языка нормы младшей русской в течение ХУП-ХУШ вв. повлекло за собой также и сдвиги в дейктической системе языка, лучше соответствовавшие новому рациональному менталитету. Русская ментальность в целом выражалась и выражается наслоением дейктических систем традиционных текстов на новую дейктическую систему языка. В результате весь XIX век сосуществуют сей и этотъ, оный и тотъ. Современное предметное анафорическое м-е он приходится рассматривать как прямое ментальное наследие ук-ого м-я оный. Формы косвенных падежей этого м-я его-ему не претерпели сколько-нибудь существенных функциональных изменений. Форма И.п. онъ по происхождению есть ук-ое м-е третьей степени дальности, но с привычным антецедентом-лицом. К XV в. м-е онъ-его становится личным, в XVII в. даже получает атрибутивную ф-ю, но позже вместе с косвенными формами становится отсылочным (анафорическ).

Апробация: Материалы исследования обсуждались на конференциях разных уровней: Заседание, посвященное 150-летию кафедры русского яз. «Мысли об истории русского яз.: Прошлое, настоящее, будущее», С.-Петербург (1999); Междунар. конгресс исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность», Москва (2001, 2004); Междунар. филологическая конф., С.-Петербург (2002, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008, 2009, 2010); Междунар. Рождественские образовательные чтения, Москва (2004); Междунар. научн. конф. «Церковнославянский яз.: история, исследование, преподавание», Москва (2004); Научные чтения Петербургского лингвистического общества, С.-Петербург (2003, 2004); I Всеросс. конф. «Русский яз. XIX века: проблемы изучения и лексикографического описания», С.-Петербург (2004); Седьмая междунар. конф. «Грамматические категории и единицы», Владимир (2007); XI Конгресс МАПРЯЛ «Мир русского слова и русское слово в мире», Варна (2007); «Языковые категории и единицы: синтагматический аспект» Восьмая междунар. конф. (Владимир, 24-26 сент. 2009 г.); Школа для молодых ученых «Письменное наследие и современные информационные технологии», Ижевск (2009).

Основные положения исследования изложены в 28 публикациях общим объемом 21 п.л., из них 1 монография, 8 статей в изданиях, рекомендованных ВАК.

Структура работы. Работа состоит из Введения, 5 глав, Заключения, списка использованной литературы, включающего 483 позиции, в том числе 20 словарей, и списка источников, включающего 43 наименования публикаций текстов. Общий текст составляет 611 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Теория д-сиса и возможные способы ее приложения к истории русского литературного языка» названная теория рассматривается критически, разрабатывается теоретический инструментарий исследования, который детализируется и пополняется во всех следующих главах.

Специфика ук-ых м-й в том, что они имеют либо прямой (при непосредственном указании на предмет), либо косвенный (в тексте) денотат и не имеют смысла (Г. Фреге), который заключен в том предмете или слове, к которому оно отсылает. Смысл отсутствует в м-и «3-го лица», понятие лица приложимо к корреляции я.: ты (Э. Бенвенист). Я и ты могут быть идентифицированы только в конкретном речевом акте и совершенно отличны от субститутов элементов текста он или это. По своей лексической сущности, слова я и ты гораздо ближе к именам релятивной семантики вроде отец, мать, чем к м-ям.

Все прочие знаки языка могут быть противопоставлены Я-знаку по признаку неабсолютной субъективности; /7-знак обладает уникальным способом номинации по отношению к субъекту речевой деятельности (В.Б. Евтюхин). «Пропуск» личных м-й в древнерусском предложении в позиции подлежащего говорит об их вторичном характере. Все личные м-я в индоевропейском языке произошли из ук-ых. Формы косвенных падежей, в том числе его-ему, сложились раньше; к ним присоединились супплетивные начальные формы, в последнюю очередь онъ.

Все полнознаменательные слова, особенно имена релятивной семантики, и называют, и отсылают: в своих употреблениях они так или иначе указывают на роль актанта ситуации в акте речи и проявляют признаки м-й. Так, очень яркие и характерные признаки м-й, выделяемые О.Н. Селиверстовой, могут быть распространены на некоторые другие разряды лексики и поэтому не вправе считаться дифференцирующими. Скорее всего, придется удовлетвориться отрицательной характеристикой: м-я ничего не называют, они только отсылают к предметам или словам. Та или иная «местоименность» свойственна всем словоформам, способным входить в синонимические отношения, особенно производным и мотивированным. Эта остаточная местоименность может быть рассматриваема как наследие когда-то присоединенной дейктической местоименной ч-цы, ставшей формантом. В семантике слова это проявляется как совокупность собственных квалифицирующих сем и относительных (релятивных) сем; в словах есть семы самой вещи и семы отношения. В семантической структуре как полнознаменательных производных слов, так и м-й, существует релятивная сема, только в м-ях она преобладает (Е.М. Вольф, P.M. Гайсина).

Все это служит основанием гипотезы Боппа, как и схожесть ф-й служебных и местоименных слов и аффиксальных морфем. Схожие ф-и позволяют проверять бывшее тождество носителей этих ф-й. В случае доказанного тождества, принцип изоморфизма словообразовательного и синтаксического уровней (Е. Курилович, В.В. Гуревич) обрел бы свое конкретно-историческое эмпирическое воплощение.

М-я получают свой смысл только в ук-ом поле языка. Основных способов указания три: наглядный (Deixis ad oculo), анафорический и д-сис к воображаемому

(Deixis am Phantasma) (К. Бюлер). Если в центре ук-ого поля оказывается говорящий и д-сис исчисляется исходя из системы «здесь-сейчас-я», то возникает ЭД, как в латинском или немецком.

Самые строгие определения дейктических единиц, напр., как имеющих референты, но не имеющих десигнатов (У. Вейнрейх, Д.С. Кацнельсон, Е.В. Падучева, С.А. Крылов), исключают личные м-я из состава дейктиков: их десигнатом является 'любое лицо'. Морфологическая природа слов я и ты также сближает их с именами (в славянском скл. на *-согл. и на *-а при архаическом отсутствии согласовательной категории рода). Говорящий не может по своей воле назвать собеседника мной, а если он называет себя тобой, то осуществляется метонимический перенос с 'ты' на 'любой человек, в том числе и я', характерный для обычного существительного. В отличие от ук-ых и м-я «3-го лица», личные м-я в каждой данной ситуации требуют скорее номинативных усилий, чем дейктических. Элемент, который не может быть употреблен анафорически, не мог быть первоначально и дейктиком.

Следует различать морфологическую категорию лица глагола из трех членов и лексическую категорию лица из двух членов - говорящего и слушающего. Только «третье лицо» может быть описано в терминах языка как системы, первое и второе -в терминах языка как деятельности (Э. Бенвенист).

Первичному наглядному д-сису противопоставлена анафора как проявление вторичного д-сиса. При этом место предмета в мире, на который происходит указание, занимает слово в тексте, к которому происходит отсылка (антецедент). Антецедентом может быть и не конкретное слово, а целая ситуация, мысль, ассоциативно связанная с контекстом, в котором употреблено м-е, напр.: Они мелют зерно и из этой муки пекут хлеб. (М.Б. Бергельсон) Такую анафору мы называем нестрогой. Если антецедент располагается после м-я, возникает катафора. В настоящем исследовании разновидностью д-сиса считается анафора, разновидностью анафоры - катафора. Анафора может быть представлена как замещение, которое, в свою очередь, подразделяется на кореферентное и кодесигнативное (в нашей терминологии - коденотативное) (М.И. Откупщикова).

М-я помогают мыслить образами, минуя понятия. Идентифицирующая ф-я д-сиса сохраняется в тексте, если физический предмет (напр., город) заменен его демонстратом (напр., кружочком на карте - Deixis am Phantasma). Так или иначе в речи достигается апперцепционная известность объекта (A.B. Бондарко). Наше исследование показывает, вопреки A.A. Реформатскому, фундаментальные сдвиги при переходе от наглядного д-сиса к д-сису am Phantasma: это сопровождается переходом м-я с постпозиции в препозицию существительному, а в поздний период - стилистической обусловленностью употребления м-я сей вместо тотъ.

Различаем дейктическую систему языка и дейктическую систему текста. Из разнообразных дейктических систем текстов, в которых может быть от одного до нескольких членов, складывается общая дейктическая система языка. Она по необходимости описывается в терминах прагматики, а не семантики. Тексты показывают возможные денотативные пространства для каждого из м-й.

Отношения между д-сисом и анафорой в последнее время активно и плодотворно изучаются зарубежными лингвистами (Фр. Бадер, М.Х. Висенте, Р.

Гарвег, Н.П. Гиммельманн, JI. Данон-Буало, Б. Крик, T.JI. Маркей, Б. Палек, Г. Ситта, Г. Фатер, Ч. Филлмор и др.). В Бохуме, Париже, Мадриде, Мурсии сложились целые центры по изучению д-сиеа в разных аспектах.

В историческом плане ф-и ук-ых и относительных м-й в русском языке изучали и изучают К.В. Басенко, Г.Д. Богатырева, В.И. Борковский, A.A. Гиппиус, Е.И. Гурьева, А. Золтан, К. Илиева, Е.С. Истрина, Г.А. Каневская, Р.Д. Кузнецова, И.П. Лысакова, Л.Я. Маловицкий, В.Н. Мигирин, Т.П. Рогожникова, Н.Д. Русинов, Т.С. Сергеева, А.Н. Стеценко, А.И. Сумкина, К.А. Тимофеев, В.И. Трубинский, М.В, Федорова, М.Г. Халанский, Л.Г. Чапаева, А.Ю. Чернышева, H.A. Широкова, Т.С. Шулькина, И .Я. Элсберг, Л.П. Якубинский. В исследованиях И.П. Лысаковой, Т.С. Сергеевой, М.В. Федоровой и И.Я. Элсберг на материале разных жанров древнерусской письменности рассматривается функциональная история русских ук-ых м-й как центральная проблема. Работы последних лет в области ф-й ук-ых м-й в современном русском языке (Ю.И. Матвейкина, З.Ф. Юсупова) также помогают лучше понять их ф-и в прошлые ЭПОХИ;

Во второй главе «История связанных местоименных основ» словообразовательные и словоизменительные форманты сопоставляются с основами м-й. Вопрос о происхождении аффиксов решался либо в пользу (1) гипотезы адаптации (Фр. Шлегель), по которой м-я и ок-я возникли независимо друг от друга и позже были приспособлены друг к другу, либо в пользу (2) гипотезы агглютинации (Фр. Бопп). Вариантом (1) является схема эволюции: окончания появились раньше м-й, м-я же будто бы выделились из окончаний. С начала XX века утвердилась (2), все другие - критики не выдерживают (С.К. Булич). При дальнейшей работе с нею необходимо учитывать явления гетероклисии и супплетивности как наследия гетерогенных слоев, результаты фузии, субстратные и адстратные ¡воздействия (Б.В. Горнунг). Местоименная монема (А. Мартине) управляется другими лексемами и образует с ними композиты, переходя в морфему. Все синтаксическии позиции м-й заимствуются от имен, следовательно, сами они способны модифицировать имя в его синтаксической позиции (с дальнейшим словопроизводством) или, придавая ему таковую, не претендовать на свою собственную. М-я - идеальный материал для перехода композиции в деривацию (ср. возвратные глаголы на -ся, неопределенные м-я на -то, - случаи поздние и ясные). В позднейшей деривации скрыты следы первоначальной композиции.

Исторически некоторые словообразовательные аффиксы приняли на себя ф-и словоизменения и стали участвовать в морфологических парадигмах (П.С. Кузнецов), поэтому окончание (внешняя флексия) - частный случай суффикса. Так же, как сам суффикс образует формант слова, после переразложения образуются форманты суффикса: свобод-ь > свобод-ь-н-ъ > свобод-ьн-ъ. Форманты суффикса пока неизвестного происхождения мы называем формативами, сужая это морфологическое понятие за счет (надеемся, временной) генетической недостоверности. Формативы и форманты суффиксов способствуют их превращению в действующие морфемы, которые участвуют в деривации. Распространение корня, состоящее из одной согласной без чередующейся гласной, (Э.. Бенвенист, А.Н. Савченко, Э.А. Макаев) в принципе также можно считать суффиксом, включая гетероклисию. Следует исключать лишь элементы, возникшие

в результате щепления корня, - процесса, обратного опрощению (Г.С. Клычков) и дающего вариацию корня (П. Перссон).

Древнейшие классические индоевропейские языки хорошо сохраняют границы между морфемами и словами (Р. Готьо) и, несмотря на фузию, метатезу и др. затемняющие факторы, с учетом звуковых законов, позволяют вполне точно установить границы простейших непроизводных корней и первообразных суффикс Труднее соотнести последние с местоименными основами. Ф. Шпехт выстраивает семантическую модель примитивной номинации, по которой древний индоевропеец каждый раз отмечал суффиксами расположение предметов в пространстве так, как он это представлял себе. Правда, по мнению Ф. Шпехта, в центре этого пространства находился сам говорящий, с чем мы согласиться не можем. Лишь тип ПД непротиворечиво объясняет первичную агглютинацию дейктиков. Такое понимание укрепляет позиции «локалистов». Локализм возвращается и в новейшие труды (А. Эрхарт).

В главе в отношении словообразовательных формантов анализируется лексика из этимологических словарей, специальных обобщающих трудов Фр. Миклошича, А.Л. Дювернуа, A.C. Будиловича, В. Вондрака, А. Мейе, А. Вайана, С.Б. Бернштейна, Ж.Ж. Варбот, Ю.С. Азарх, Р. Эккерта, Ю.В. Откупщикова, В.М. Маркова, Э.А. Балалыкиной, Т.Н. Вендиной и статей об отдельных словах и словообразовательных моделях. Теоретические основания взяты из классических трудов1 (с поправками на позднейшие достижения), а также В.М. Маркова, Г.А. Николаева (который называет данное направление «словообразовательной палеонтологией»), Э.А. Балалыкиной. Фонетическое тождество первичных формантов уже требует опытной проверки их тождества генетического. Наоборот, культурно-семантические трудности при отождествлении корней должны быть поводом для признания их омонимичными. Корни придают словам индивидуальные представления, аффиксы организуют их в группы по словообразовательным моделям. Мы исходим из генетического тождества аффиксов, основ служебных слов и м-й и из генетического различия корней.

Предварительно отождествлялись фонетически изменившиеся варианты суффиксов. Так, суффикс отглагольного сущ. -ьв- (ср., также после переразложения, -ав- держава, -ив- кропива), как в варианте женитъва, закрепляется в виде -ьб-(косьба, борьба). К *-v- восходят и суффиксы в словах учеба, хвороба (ср. -ов-). Совершенно иное происхождение суффикса в словах верба, дубъ, грабь, ястребъ,

голубь, рыба, трЁба, баба. Он восходит к *-bh-, связан с ритуальными действиями и сопоставим с суффикс в словоформах тебе, себе, тобой, собой, слове самъ и с окончаниями Д.п. мн.ч. -мъ, Д.п. ед.ч. -мь и Тв.п. ед.ч. -ми. Первый суффикс восходит к дальнему дейктику *u-, второй - к ближнему дейктику *bh/m-.

Спорным остается вопрос о генетическом присоединении основы м-я сей к основам м-й свой, себе, самъ, которые, в свою очередь, уверенно сопоставляются с ок. И. и Р. п. ед.ч. м.р. *-s, суффикс -ее- (очес-, словес-) и нек. др. Нерешенным остается происхождение с- в слове сей (Из *-к" ? Германисты (Э. Прокош, В.М. Жирмунский) утверждают это безоговорочно, сближая нем. hin, лат. hic со слав. сь).

1 Дювернуа А. Об историческом наслоении в славянском словообразовании. М., 1867. Будилович A.C. Анализ составных частей славянского слова, с морфологической точки зрения. Киев, 1877.

Скорее всего, сь, си, соу=сю (В.п. ед.ч. ж.р.) - контаминированная парадигма, члены которой сближаются и с лат. Ыс, и с дринд. Ба. Ослабленный вид последней дает прасл. основу *зь„

Иноязычные заимствования не учитывались, нерешенные вопросы с. заимствованиями отмечаются (?), в диссертационном исследовании вопрос о некоторых из них. рассматривается критически. В будущем следует более решительно привлекать заимствования из индоевропейских языков с генетически тождественными аффиксами, поскольку начало действия модели восходит к общеиндоевропейскому, и на их фоне лучше видна специфика действия модели в русском языке (Ю.В. Откупщиков).

Решение задачи облегчается системным представлением изучаемых основ. Наиболее последовательно выражены общеиндоевропейские оппозиция : *и-(его-ему : овъ) (Е. Виндиш, К.Г. Красухин) и общеславянская *з-: *1> (сь : тъ) (Т.М. Николаева), включающая, соответственно, ближний : дальний дейктики. Все русские ук-ые м-я (в том числе только по происхождению ук-ые) объединяются в градуальную оппозицию их основ : с-: т-: он-: *о1-: ов- {его : сь : тъ : онъ : *о1ъ (ср. олны, лонисъ): овъ), которая состоит из двух триад - ближайшей без начального о- и дальнейшей с начальным о-. Ср. Ч-: *о- в праиндоевропей ском, проявляющееся в склонении лат. ¡б. Вместе с основой рассматриваем основу м- на основании личной градации *-гш : : Все основы противопоставляются неопределенной *к- (къто, чьто).

Лексический материал обследован по местоименным ориентирам, исходя из следующего строения суффиксального форманта: 1) суффикс без формативов (наращений слева), «простые однофонемные суффиксы» (Ж.Ж. Варбот), 2) суффикс с формативом или формантом слева в виде гласной как результат переразложения,

3) сложный суффикс с присоединенными простыми формантами (реже формативами) слева как результат опрощения, ведущим остается последний элемент (Н.В. Крушевский), 4) суффикс как левый составной элемент нового сложного суффикса либо оставшийся в производящей основе нового производного слова, 5) суффикс (=ок.) как словоизменит. формант. Словообразовательные и морфологические значения первичных суффикспротивопоставлялись попарно -каждый с каждым с выделениями случаев сл/обр-ой антонимии (ср. с синонимией, по Г. А. Николаеву).

1) *-;,тьсть (свойство по м. линии), русь (собир., этнонимы), выпь (дикие

животные), соль, плеть, ось, вьсь, м'Ьдь (орудия труда, минералы и металлы, поселения, рельефы, пригодные в хозяйстве), скръбь, свободь (качества), пять (колич. числит.), основы гл-в 4-го кл. и соотносимые с ними имена, "^о- рубль плеще говяждь, буря тыца. 2) -у- (образован путем простого удвоения) отьчий, -це (собир.), -ии ж. и м. р. ладии судии, велий, -ея жнея, абие. 3) -ть -дь -о(е)сть -нь -

знь/-снь -ль (отвлеч.), -ый стрый, -Ъи богагёи (от глаг.), после переразложения:

грамотЪи, случай, -уй волуй, -ань, -ень, -ьнь, -еть и -едь мокреть, -вь вервь, -твь

в'Ьтвь, -ъть локъть, -ысть корысть, ^усть челюсть, -ель мятель, -рь дебрь, -ль быль.

4) бочька, корькъ, овьца, брити. 5) cтoлt, жен'Ь (Д. и М.), cтoлtxъ, яждь, иди, основы

наст. вр. с суффикс *-j- (для всех гл. 3-го кл. кроме корневых типа бию), прич. действ, з. на *-nt-j- *-s-j-, сравнит, степ., добръ+и. Усилит.-идентифицирующая ф-я местоименной ч-цы (О.В. Кукушкина) и ее анафорическая способность закрепились в выражении «слабых» падежей, оптатива-императива, наст, (актуального) вр., действ, з. (причаст.), объективации и усиления признака, определенности прилагательных (местоименных).

-м/б-: 1) -мо бельмо, мимо, самъ, семо, ярмо, -мъ глумъ, дымъ, умъ, шюмъ,

храмъ, шлЪмъ, ячьмъ и ячьмы, седмъ (седьмой с суффикспревосх. степ.), -ба верба

N /— ____+ __~___„ — *—с„\ __________

ncj^ivioy lyoviif yrtiva yviirij, -ivia Do^orvia, oruyia, пилима, лта, - uiu^aj- дали/^их

соответствия в греч., лат. (animus) балт., вероятно, этот же суффикс выступает в напряженном (и глухом) виде как -п-: вьртепъ, скорлупа, такая же финаль есть и в греч. 2) -ьмъ яремъ, 3) -у/яб- ярябь 'куропатка' ястря(е)бъ, -амо четверамо, тамо. 4) -

мя/мен- время, -ман- дурманъ, -мЪн- ру(д)мЪнъ (румяный), -мно 1умно, -имъ нелюдимъ, отьчимъ, родимъ, -ьма весьма, -ьми вельми. 5) Если исходить из разделения на «сильные» (И. Р. В. 3.) и «слабые» (Отл. Д. Т. М.) падежи (A.B. Попов), то *-т- (как и *-s-) участвует в образовании и тех и других: «сильные» И. и В. (*medhum, сестру), «слабые» Д. Т. (теб-, себ-, столомь, столомъ, людьми), 1-е л. (есмь), страд, з. наст. вр. (ведомъ).

-j- : -м- = действит. : страдат. з. в наст. вр. = оптатив-импер. ко 2-му л. (слушающему): 1-е л. (говорящий, ср. дай : дамь) = прямое определенное указание : направление (сей : семо) '= косвенное «3-е л.» (относит, м-е в зависимой синтаксической позиции) : косвенное «1-е л.» (личн. м-е в зависимой синтаксической позиции). Данная «внутренняя» оппозиция имеет следующие интегральные (общие) признаки: наст, вр., указание на участников диалога, зависимая синтаксическая позиция.

-с-: 1) -с/х- авось, белобрысый, 6t(fl)cb (ср.бо]-а-ться), блоха, рысь (по цвету ры(д)сь), брюхо, брусъ (от брысати 'скрести' ср. бросить убрусъ А.Й. Корнев),

верхъ (греч. oros 'гора'), власъ, ворохъ, (вы)вихъ (от вить), гласъ, горохъ, грЪхъ,

духъ, жмыхъ, класъ, кусъ, лисъ и лиса, махъ, овьсъ, optxb, (пере)полохъ, прахъ,

слухъ, смЪхъ, cntxb, страхъ, усъ, часъ (ср. чаяти), чихъ, вЪха, CTptxa, лtxa, плакса, пряха, птаха, сноха, черемуха, глухъ, косъ, лихъ, лысъ, плохъ, ру(д)съ, тихъ, гл-лы брехать (из бре-к-с-ать), жмыхать (от жать), слышать, порхать, тр(е)ясти. 2) -е(о)с-

(ср.р. в В.п. ед.ч. -os- в прочих падежах -es-) ötnecbrä, гундосый, курносый, дивес-,

flptBec-, истес- 'почка', колес-, личес-, ложес-, лютее-, небес-, очес-, рунес- 'овечья

шерсть', 'всходы', словес- (что слышится), rkrcec-, тяжес-, удес-, ушес-, челес-

'главный основной' (чело челюсть 'круглый' связано с колес-), 4ptßec-, чудес- (ср. чюти), взаимовлияние с основами на *-о, -ех- лемехъ, мачеха, бабёха, -еш- мокрешь, -ох- возникло через контаминацию с -ух-, -их- (ср. сигм, аор.): пройдоха, выпивоха, -ош- кокошь, мокошь, пустошь, святоша, -ас- клъбаса, рыбасъ (рыбак), -ах- рубаха, сиромахъ (нищий), спаха (под влиянием спиха), черепаха. 3) -их- женихъ, купчиха, трусиха, гречиха, -ух- кожухъ, лягуха, повитуха, старуха - очень продуктивный просторечный суффикс, -ус- - суффикс новый, т.к. не -х-: бабуся, (о)болтусъ, укр.

13

дщусь. 4) -хл- барахло (по Ю.Н. Откупщикову, заимств.), прилагат. на -ьск-, производные от них сущ. на -ьств-, глаголы на *-Бк- типа ищу ("чек)-), пас(к)у, прилагат. на -и(а)ст-, сущ. на -ость, -есьн- ложесьно, ре(я)(д)сьница, ровесник, -оау-лягосья, *-05|- хороший (ср. хоробрый), бросать (ср. бръснути 'брить скрести' диал.

брокать 'бросать'), -ша крыша, -ыш б'Ьдыш, выигрыш, подкидыш, -аш- лtвaш (левша), мураш (муравей), докторша, спаша (сонливый ч-к), Маша, Саша. 5) «Сильные» И. и Р. падежи, сигматический аор., имперф., прич. прош. вр. действ, з., сравнит, степ. С^ и

-с- : -1- = аоотгст : наст. вп. = И.п. (субъект* : соотносительность с. ним :

^ X А V * / ' ----------------------\

добръ-и, и(же) и под.) = неотчуждаемая : отчуждаемая принадлежность = собственное качество: притяжательность,

-с- : -м- = слушающий (глухъ) : говорящий (глумъ, глупъ) = качество высокой степени; собирательность (белесый: бельмо).

-т/д-: -т-1) -т- берёста (родств. береза), болото 'белое' (по цвету растительности

или почвы, в отличие от баша), доло(б)то, жито, злато, лыто, лЪто (?), мыто, мЪсто,

путо, сито, съто, тЪсто, врьста, врата, глиста, короста, пята, трата, уста, быть

'имущество' (за)вЪть, листь, молоть (?), мосгь, нежить, нересть, пласть, плоть,

прутъ пьрстъ супостатъ сътъ хвостъ хворость щить, вещь в'Ьсть горсть гость (благо-по-)дать жять зависть льсть масть мощь нить опять память (на)пасть пещь побыть

пясть стать страсть тать трость чясть, тощь (от тък-т-), (из^стъ густь желть жест(ок) злагь исть лютъ пусть святъ сыть чисть чьт- чясть, многочисленные сопоставления с дринд. лат. 2) -а(и ъ о е)т- богать власатъ крилатъ (-ат- = лат. -аШэ ср. акШэ 'крылат'), четврьть, животъ, грохоть трепетъ рокоть шепътъ хохотъ (ономатопеическ), ногъть локъть хребеть, копоть лапъть слякоть, скрьжьтъ, решето (есть и в греч. и в герм.) тенето (сети ср. тетива), глухота клевета (есть в греч. сскр.), судя по дрвнем. -от(а) и -ьд(а), суть разные огласовки одного и того же суффикс 3) -о(е)сть буесть горесть радость челюсть, -ьнат- -оват- как расширения -ат-: перьнатъ,

от *-и основ -оватъ виновать суковатъ, отсюда диминутивы баловать, -ит- срьдитъ маститъ - от гл. IV кл., от *-и основ домовить плодовитъ, ланита, -(аи)ст- толстъ, глазастъ щекастъ, железисть користь монисто (ожерелье) мясисть плечистъ (можно оценить как суперлятив на -аст- -ист- -ост- ср. староста, А. Вайан, Э.А. Балалыкина), -с- сохраняет усилит, оттенок (смягчит, антоним -оват-), -аст- после смешения с -ас-

(ср. болг. словацк. укр. бЪласы), -ище -лище -алище -овище обозначает увеличит-сть или пейоративность, место, муравьистъ плещисть > муравьище плещище (аугментативы), -уть лоскуть словутый, могуть, -ыт- копыто корыто (возможно, -ы

объясняется как в кам-ы-къ), -ят- девять десять, д'Ьтя козьля, Петя Таня, -ач- -авт- и с др. наращениями слева глухачь, орачь, нищь обьщь далее общьнь

отсюда *^ыуо- древнесл. домащьнь кромЪщьнь русск. домачьнь кpoмtчьнь

нынЪчьнь (нынешний, другой источник нового суффикс -шн- - модель дьнь -дьнесь - дьнесьнъ - днешний) овощь, обуща радоща, *-1уо - возможно, при прил. на -ин-, далее - патронимы на -ичь бояричь, кривичь, также при обозначении детей:

дЪтищь, младищь, наименования детей производятся от ж. имен, откуда -ичищь при производящих на -йца. 4) -та- болтать бормотать (ср. гьпътъ, шепътъ, а также антонимичное ясный голо-съ), -(a)Taj- ратай и после переразложения: вожатай,

глашатай, ходатай, все имена отглагольные, -raj- в"Ьтий, ястий - от страд, прич. пр.

вр., как отвлеч. сущ. - на -тие, -ти- (въ)с(т)рЪтити, *-t(b)jb- нищь, третьй, кощь (ср.

кощей), -т(е)р- братръ, дъщерь, матерь, сестра, ятры, вЪтръ, утро, ядро, -тер/тор-

который, въторый, етер, -тл- дят(е)лъ, пЪт(е)лъ, -тел- благодЪтель, -тъкъ прибытъкъ, съвитъкъ, остатъкъ, -тб- мрьтвъ, черствъ, жнитво, битва, бритва, клятва, паства, -

ьств- - суфф., возникший по аналогии с -ьск-, -тун- пЪстунъ, -тухъ пЪтухъ, -

ичич(щ)- робичичь, -тырь (?) HtMTbipb (немой), пастырь, пластырь (греч. -to~r), богатырь (тат. - по готовому образцу греч. происхождения), ср. исконное -ырь, -тати бормотати, грохотати, лепетати, работати, -тити заботити (к зобати), товарити, -шн-

домашний, кром"Ьшный. 5) Зл., 2л. дв. и мн.ч., супин, инф. (-тъ в Р.=Д.=М. ед.), прич. страд, з. прош. вр.

-д- 1) -д- бесЪда (ср. акафистъ), борода (от бор букв, 'колючая острая' -д-дейктически показывает нижнюю часть лица, ср. антонимичное и гиперонимичное

воло-с-ы), от гл. врЪдъ, гроздь (и грознъ), кладъ, плодъ, стадо, тврьдъ (от творити),

удъ, бл"Ьдъ, ratflb, гръдъ, младъ, радъ, рудъ, скудъ, сЬдъ, худъ, блюдо (Ю.В.

Откупщиков, герм.?) бёрдо 'гребень ткацкого станка', гнЪздо, говядо (возможно, собир. на -яд-), му-до, хоудъ, чюдо (от чюти), бу-д-у, -да глуда (ср. гладъкъ), гнида,

груда, гряда, колода, ляда (ср. лядина), руда, страда, узда, уда, *-di„- владь

'волосы на голове', жрьдь (абляут к городъ), задь, кудь и прокуда, мЪдь (от moi-'бить ударять'), (ис)подь, пядь, *-d% гадъ, кладъ, садъ, стыдъ, трудъ, задъ, плодъ, подъ, родъ, рядъ, смородъ, солодъ, трудъ, удъ, надъ, передъ, подъ (исконное сущ.)

поздк 2) -ьд- вражьда (? ср. дрсаксонск. wargida), правьда, стражьда, индоевроп. *-eta другой слав, вариант - -ота, -од- ягода громада лагода лобода (и лебеда) свобода,

-ад- громада, голяда 'нищий голый человек', съковрада, Ъзда, стадо. 3) -зда борозда (ср. борона боров бороться букв, 'разрезанное'), форматив *-z- в -зд- подобен *-s-индоевроп. суфф-ов *-mo- ""-теп- *-по- *-to- *-1о- и др. (Ю.В. Откупщиков), *-end-

мокрядь, челядь, ослядь, ягнядъ, говядо, с -е/о- желудь. 4) *-ds- б"Ьсъ, *-dj- брЪ-жда

(от *bher- 'нести'), -дьн- клюдити 'сказать' (расширение при пом. -д-

*kleu- ср. (пере)клюкати), чюдити, -дъкъ с темой -и: гладъкъ, жидъкъ, рЪдъкъ.

сладъкъ, -да куда, -де(4) къде, -ды куды, -ду всюду. 5) Праслав. ок. Отл. п.

-т-: -j- = страдат.: действ, залог = предметность (чьто): притяжательность (чьи), -т-: -м- = прош.: наст. вр. (в страд, з.) = предмет речи (3 л.): говорящий (1 л. ср. в одной синтагме «то мое а то мое же») = место : направление (ту(то) : тамо с историческим переходом перспективы с «обратной» предметоцентрической ('там' :

'туда') на «прямую» эгоцентрическую, откуда современное понимание 'здесь' : 'там'),

-т- : -с- выражена очень хорошо, выделена и подробно рассмотрена Т.М. Николаевой2.

-н- (суффикс прич. средн. з.): 1) -н- дьнь, блазнъ, (м)блинъ (ср. молоть), вранъ, грань, дрънъ, об-манъ, санъ, стань, съ(п)нъ, сынъ, (за)то(п)нъ, тынъ (?), чинъ, чёлнъ,

члЪнъ (основы на -*nu), горнъ (?), плЪнъ, рясн(ица) (основы на *-по), близн(ьць),

грознъ, жeлtзнъ, з4н(ица), корн(о-ухий), MtÄbHb, къснъ, напраснъ, плънъ, при-с(т)-

ТТЛ» (Т\Г\ ТТЛФП ЛТЛ-.«ТТГ Л I I ПА/""Т1 % О Trt «ОЧТТТ «fllTt ПЛВЛЛТ!^ TIVT \ ЛТТТ ТТ^Т ТТЛ^ rmr ТТТ Т/-ЧТТТ

ни ^pi/^viu« viv/-Ajiuy) ii^wi^uiiUj ^uJiiMj puiiuj pvuvviiyxmuMimi^ui^vyj i^/uíiÁjy iviiuj

яснъ, дань, багно (ср. ок(ъ)по, нем. Bach 'ручей'), дъ(б)но, волокно, вЪ(д)но 'выкуп за невесту' (гетероклитическая основа на r/n), гузно, зрьно, ло(к)но (родств. -лек-

летЬти), лукно, окно, плесно (от плес-ти назв. растения), руно, стегно, сукно (от

сукати 'крутить') сЬно, борона, весна (гет. основа на n/nt), влъна (нем. Welle)

ворона, глина, гривна, десна (из *dent-), лу(кс)на, MtHa, пелена, плес(к)на, серна,

скврьна, (с)пЬна, стогна, сторона, рана, слина, струна, сгЬна, тина, цЪна, возможно вина, сосна, блазнь, болонь, брань, грань (ср. grano), дань (известное, ср. даръ о неизвестном), длань, долонь и ладонь (дейктический показатель актуализируется: нетыльная, но скрытая внутренняя сторо-н-а руки), казнь, къзнь, сани, (при)стань,

синь, с%ни, тунь ('бесплатный'), чернь, тоня, модель на -нь продуктивна в герм. (-

nis) для отвлеч. отглаг. имен, гл. 2-го кл. типа стану. 2) -ь(е t а)н- бубьнъ (ср.

бубнить), овьнъ, разьнъ (ср. розга), рЪзыгь (отрезок), брашьно (?), бръвьно, гумьно, окъно, полотьно, пятьно, война, гривьна, мошьна, тайна, устьна, княжьна и др.-

имена лиц ж. пола, бойня, десьнъ (ср. лит. -inas), после переразложения м"Ьд-ь-нъ:

желЪзьнъ, сьребрьнъ, богородиченъ, вЪрьнъ, красьнъ и др. прил., в т.ч. отглаг., далее -ьник-, -ен- борошень 'пожитки скарб хлам' (откуда барахло, если это исконное слово), бивень (от бивати ср. ливень), бредень, власен-, вязень, гребень, осень, камень (гет. основа на п/г/1), корень (ср. корыто коряга), кремень (гет. основа на п/г/1 ср. кресало), курень, плетень, поручень, поръшьнь, противень, перстень, ремень, степень, стрежень, студень, веретено (то же в др.инд.), прядено, пшено (от пьхати), зелень, студень, червенъ, чрьвленъ, глушень (глухарь), олень, дурень, кривень 'заяц', лежень 'налим', оборотень, парень, поползень 'змея', селезень, слизень, шершень (гет. основа на r/1/n), белена, -ань гортань, лохань, -ан- баранъ, баянъ, кочанъ, братанъ, великанъ, имена собств., особенно южносл. Милан, Губан, поляна, сметана, -ън- волокъно, толокъно, -ин-, -он- гомонъ, комонь, тихоня. 3) -ун-

брехунъ, бЪгунъ, Перунъ (возможно, результат народной этимологии), окунь, валунъ (от валити), пелынъ, -ыни благостыни, ширыни, -ьня пекарня, поварня

(место), вечерьня, обЪдьня, барышня, -инь -ьний ближьнии, дальний, -ван- болванъ (от балы-балъве с темой -ы + -н-, ср. желы желвак любовь буква, первонач. знач. 'бревно, чурбак, колода', огласовка под влиянием турецк. balvan 'столб с надписью

2 Николаева Т.М. Непарадигматическая лингвистика (История «блуждающих ч-ц»), М., 2008.

16

статуя'), -(в)ень баловень, ливень, сидень, студень, *-.)'о"{ё)п- гражданин), киевляне,

ср. лит. ТПгютБ 'житель Тильзита', -мен- бр'Ьмя, обозначения вещей и веществ: камы(къ), пламы, ремы(къ), сламя, соломя 'пролив', стремя и стрьмьнь, ячмень, глухмень, струмень (струя), сухмень, узмень, хильмень, чисмя, *-зп- луна < "Чоикзпа б+л (?) только 'для себя', ср. солнце 1+п 'для нас', ср. лучь с -о(а)нь яблонь и яблань, -есьн- ложесьно, -(а и)льнъ, -ьбьнъ седаленъ, светиленъ молебенъ, -(а и)льня

бЪлильня, наковальня, крыцальня (место), -отня бЪготня, стукотня, толкотня (действие), -изна, -иена главизна, дороговизна, слабизна (и слабина), отчизна (и отчина), укоризна, -тельно следовательно (причастодетие, по М. Смотрицкому), далее как прилаг. смертельный, спасительный. 4) *-п(ь)к- Агньць, заяць, младеньць,

вЪньць, месяць, теленъкъ, маленький и т.п. диминутивы, печьникъ, стольникъ,

крестьянинъ, смолянинъ (с суффикс -ин-, обозначающим единичность), бЪгунья,

слъньце, тимение, чьтение, нынЪ (ср. нъ новъ), -ьп]- братьнь. 5) Мене (по П. Персону и Г.А. Ильинскому, ср. нем. притяж.'тет, однако по А.Торпу~ это основа личного м-я мн./дв. числа, что, возможно, не противоречит генетической связи и с указат. онъ), дань (прич.), мерзнетъ (наст. вр. 2 кл.), *-поп- ка(п)нуть, мерзнуть, тру(х)нуть (редупликаця в прош. вр.), основы наст. вр. глаголов 1-го и 3-го кл. типа лягу, обрящу, сяду с инфиксом *-п- в корне. Значения перехода в состояние (среднего з.) статального или акционального пассива, наконец признака в виде -ьн-, оформившего наиболее продуктивный способ образования прилагательных, связаны друг с другом и имеют большие переходные зоны.

-н- : = признак : принадлежность = непереходность (стынет) : переходность (студит) = страдат. (читанъ) : действ. (чита]у) з. = положит. : сравнит, степень сравнения (красьнъ : краше) = переход в состояние (възбънетъ): состояние (бъдитъ) = предмет речи : отношение к нему в свободном виде нейтрализовалась в позиции 3-го л. онъ - его,

-н-: -м- выражена слабо,

-н- : -с- = онъ(й) : сей = результат : событие (данъ : дахъ) = приписываемый :

собственный признак (беленый : белесый) = внешний : внутренний предмет (вйньць

- на голове снаружи : вЪха - на пути посередине от вить),

-н- : -т- = неясный : ясный признак (баг-но : боло-то) = лицо подчиненное : с ведущими ф-ями (ученикъ : учитель) = онъ : той = вонъ : вотъ = лицо : второстепенное лицо и нелицо. Несмотря на некоторые обнадеживающие случаи словообразовательной антонимии, эти суффиксы развивают скорее синонимию, ср. образование страд, прич. прош. вр.

-л- 1) -л- било, горло, гребло, жезлъ, жерло, дуло, дЪло, крыло, село, сопло,

стьбло и стебель, стькло, тылъ, гЬло, кормило, правило, стойло, сушило, былой,

бЪлъ, гнилъ, дряхлъ, (на)дЪлъ, зьркгь, круглъ, кыслъ, малъ (ма-яти 'уставать') милый, (про)мозглый, нагьлъ, об(в)лъ (ср. вльна валъ), обилъ, пухлъ, рыхлъ (от

рухнуть), смуглъ (сближается с лит. этаи^ герм. *Бтеик-), съмЪлъ, смяглъ (от

смягнути ср. мягъкъ), талый, теплъ, трухлъ, унылъ, утлъ, хилый, цЪлъ, шалый

(ошаятися 'воздержаться'), щЪглъ 'одинок' (возможно, от *skaid- 'разделять' с черед, dl/gl) (отглаг. прил. и прич. прош. вр.), вила (?), игъла (?), мыла, сила (по А.

Вайану, суффикс -л- здесь нет), стрЪла, быль (далее былина), 6tnb, раль, отрасль,

сопли, угль. 2) -о(ъ ь е)л- дрьколъ, дятелъ, козьлъ, котьлъ, орьлъ, осьлъ, плЪвелъ,

цЬтьлъ, соколъ, щегьлъ (ономатопеическ.), узьлъ, угьлъ (?), веселъ, дебелъ, дряселъ,

кыселъ, мьшель, мъдлъ (ср. медлить), св^ьдъ (лат. humilis), тяжелъ, бъчела,

жужела, мятель, кошель, скудьль, гоголь, дрьколь, мозогль, мозоль. 3) -уля баг-уля

--------— /________ _ ________

лдиши>m ijynö vaionujf ivujrtjm, wjjrj.'U) ^ici.. utnußa, о лллирип i/i/ii ср. лслч^л.

häranili - нареч. 'как орел' (Р. Эккерт), ср. обратный порядок суффиксов в слове солнце), бабуля, бородуля и др. уменьшит, и пейорат. на -уля (лат. -ul-), ходуля, -ыл-

бобыль, горбыль, мотыль, могыла, кобьша (?), -Ъль гыбЪль, купель, обитель, печаль, скрижаль, -тел- датель, учитель (результат опрощения -т- (суффикс инф.) + -ел- на слав, почве (В.М. Марков)), -оля сополя (диал. сопля), -ил- Добрило, Ярило,

верзила, -ал- объЪдало, облыгало и др. имена лиц, часто с ироническим и пейоративным оттенком, враль, коваль, махаль, суффикс -ил-, -ал- образовались после переразложения (ср. правило стояло), имена лиц на -лук-, -лык- явно

тюркского происхождения, -(д)ло быдло, гребло, гръ(д)ло, дЪло, жяло, мы(д)ло, начяло, свер(д)ло, рухло, седло, ра(д)ло (из *-tr--tl-), стькло заимств. из герм., там тоже образовано при помощи суффикс -1-, -сл-(о реже *-i), барахло (если связано с борошень, то выстраивается постепенное удаление в практике хозяйства: бор-съ 'ставшее своим имущество', борош-ень 'только съестное', барах-ло 'вовсе ненужное'), кресло (ср. кресати), масло, ремесло, гусли, ясли, мысль (после губных и заднеяз. перед -л- -д- не возникает, после -д, -т возникает -с-, значит причина осложнений скорее фонетическая). 4) Балий, балка ('овраг'), болото, балагур баловать (от бал, которое от глаг. бати), берлога (?), бубликъ, слова на -льный(о) -льски(й), -льня, -лыцик (без сохранения видового знач.), -льник, -льница, -лица и др., -л-, как и -ob-, -и-, -т-, -с-, -ь/и-, активно участвует в опрощении, сюда же

относятся расширения ч-цами -ли (коли) -nt (елЪ). 5) Совр. прош. вр. глаголов на -л-(по происхождению прич.). Других формообразовательных значений нет. По этому свойству суффикс -л- приближается к -к-.

-р- 1) -р- багръ 'красная краска красный цвет' бобръ (неполное удвоение),

(дъ)хорь, звЪрь, зубръ, нетопырь, упырь, угрь, дарь (гет. основа, ср. прич. данъ дань), дуб(р)ъ (ср. дубрава, нем. Zimmer - построенное из дуба помещение, m < *b), дьбрь, жиръ, миръ, мраморъ, ноздри, пиръ, чьбъръ (сосуд), братръ, свек(ъ)ръ, бедро (? ср. туло сопло и др. с -л- основа гет. ср. лат. femur fernen Им.-В. femoris feminis Р.ед.), ведро (родств. вода), добро, ребро, сьребро, утро, ядро, бедра, выдра (как и

вода, основа гет. на r/t), Btpa, икра, игра, искра, Mtpa, сестра, бъдръ (ср. будить) быстръ (со вставным -т-), добръ, искрь, кудри, мокръ, мудръ, одръ, остръ, пьстръ,

сиръ, старъ, ctpb, сыръ, хытръ, шаръ, щедръ, ядръ, яръ, зубръ, туръ (суффикс *-г-

хорошо представлен в назв-х внутр. органов). 2) -ъ(о ь е а)р- бугъръ, вечеръ, сЬверъ (слова релятивные вместе со словом ут-р-о - д-сис к воображаемому, де-н-ь и

полуденье - определенный удаленный д-сис полуно*Ы-ье - основной ориентир по Полярной звезде, иъсхо-к-ь, ю-г-ь - неопределенный д-сис), четверъ, езеро, нестера

(дочь сестры), пещера, костеръ, говоръ, дъщер-, матер-, д4верь, шуръ (шурин) (пра)щуръ, комаръ, котляръ, столяръ (этот же суффикс в греч. лат. гот.). 3) -ур-

печур(к)а, дЪвчура и мн. др. слова на -ура, -ырь- нетопырь, поводырь, по этой аналогии огласовка нем. заимствования лодырь, (ннем. loder), пустырь, косырь

(кривой нож),- секыра и секЪра (?), -дро вёдро (ср. в£ять), -хрь вихрь, *-rjo вепрь, (дъ)хорь, знахорь 'свидетель', угорь, детвора, -тер-, -тор-, -тыр-, -тр- братр-, дъщер-,

ßtTpb (ср. вЪять), въторъ (компаратив), кото(е)ръ, матер-, маторъ 'старый' (?), сес(т)р-, четыр-, утрь (ср. утроба), ятро, котора, 4) пырей 'порск, жароток в русской печи, загнетка', пурынь 'соломенная зола', пы/ур- - гет. основа на r/n (Р. Эккерт), ятровь. 5) Как и -л-, -р- не развивает словоизменит. способностей, но в зачаточном состоянии такие способности были, что видно в гетерогенных основах. Свободного дейктика с основой р- в славянском тоже нет.

Топологическая характеристика предметов, названных словами с этим суффиксом, напоминает слова с суффиксом -л-: это наименования углублений (озеро, пещера, ведро), выступов и предметов с выступом (бугор, багор), есть наименования млекопитающих и рыб, много древних имен лиц, особенно ж. пола. -JI/p- - генетически единый суффикс.

-л-: -j- = прош. : наст. вр. = предикативность : атрибутивность (причастия на -л: местоименные формы прилагат. и причастий) = *о1ъ : и(же) = за текстом (о котором передают сведения) : в тексте (присутствующий во внимании, с которым соотносят),

-л-: -м-, -л-: -с- выражены слабо,

-л- : -Т-, -л-.: -н- = действ. : страдат. з. = пересказывательное и сослагат. : изъявит, и неопр. наьсл. = «перфект» или «плюсквамперфект» : состояние (3 л.) или инхоатив (-H-) = признак : предмет (сталъ : стань) = *о1ъ : той, онъ = Deixis am Phantasma : ad oculo. В праиндоевропейской ретроспективе *-r-/-l- : -n- - основное чередование = отчуждаемая : неотчуждаемая принадлежность (И. Добрев). Ср. жьрло : жьрдь, жьрн-ы = далъ, даръ : данъ, дань.

-в-: 1) *-и- воль, врьхъ, долъ, домъ, илъ, ледъ, медъ, олъ 'пиво', полъ, садъ, ядъ и др. приглагольные имена (В.М. Марков), бърз(д)ъ, дьрзъ(къ), кратъ(къ), кукъ

('согнутое' кулак ср. кукиш), младъ, цвль, боровъ 'холощеный кабан' (*bhor-

'резать'), влъхвъ, гнЪвъ, дивъ, нравъ, (на)плывъ, првд^въ, (ледо)ставъ, диво, дрова (ср. бръ-в-ьно), пиво, стерво, (за)бава (обавъ и обава 'заклинание' от баяти), глава

(?), грива, корова, плЪва, слива, соловый, въдова (первонач. 'лишенная'), дЪва (ср. доити), вьрвь (далее веревка ср. вериги), дервь > дерево, червь, живъ, истъ и истовъ

ntßb, съдравъ, половый, правь, рЪзвъ, сивый, трезвъ. 2) -е(ь)в- бечева, -о(е)в-гужевой, садовый, адамовъ, притяжат. прил. на -ов- не образуются от сущ. с основой на -а, обычно это -о или -и основы, обозначающие неживые существа, отсюда знач. сделанного из чего-л., подобия чему-л. или отношения к чему-л., от основ на -о- дубовъ, буковъ, шиповъ, трьновъ, позднее по аналогии и от основ на *-а

липовъ, брЪзовъ, дъждевъ (возможно, отглаг. прил.), часто происходит. субстантивация: Косово, логово, ночево (места), Петровъ, крошево, кружево (собират.), (не)истовъ, яловъ, суровъ, каковъ, сицевъ, таковъ (всегда с качеств, оттенком), -ьб- борьба, изба и истьба, косьба, мольба (от гл. 4-го кл.), дружьба (от сущ.), -оба зълоба, жалоба (от сущ. жало-, ср. жаловати), утроба, худоба в др. словах - от прилаг. на -о (аналог -ота), -ы/ъвь свекры, зълы и золов(ка), ятры и ятровь, это термины родства, ср. кры и кровь, «своё», неотчуждаемое, отсюда же и -ыни: богыни, правыни, гърдыни. Много наименований сельскохозяйственных культур типа моркы, домашних животных (боровъ корова). 3) -нъ гпознъ, грънъ, станъ(къ), сынъ, тьрнъ, чинъ, -ръ бобръ, боръ (сосна), даръ, миръ, пиръ, -дъ студъ и стыдъ, трудъ, -тъ - имена м. р., как и супин (из В.п.), быть, вить, кратъ, пещь (из *рекЬ>+1), -ты, -тъв- рано перешли в -тва или -твь: битва, -ав- булава (от була 'шишка, ком'), величавъ, краставъ, кръвавъ, крюкавъ, держава, дуброва(-ава), дырявый, рукавъ (индоевроп. *-'\уо), -ив- (бого)любивъ, лъживъ, от сущ. на *Ч: благостивъ, милостивъ, боязнивъ и под., сущ. вариво, кладиво, кропива, -лив- бодливъ,

пгЬвливъ, -ляв- вертлявый (прил. на -лив- и -ляв- пересекаются), следует сопоставлять -ив-, -лив-, -ляв-, -оват- и др. суффикс с элементом -в- как разные показатели степени качества, -ы/-ъв(ь) -(ъ)ва - основа, аналогичная на *-Г, обозначала первоначально существа ж. пола: желы 'черепаха' *киго-ръ!у (ср.

курица), неплоды, свекры, ятры, бры, жрьны, лихва, кры, любы, пр'Ьлюбы, -(и)тьба,

гоститьба, женитьба, знатьба, сЬтьба (наряду с с"Ьтва) - либо от инф., либо от прич. (К. Бругманн), вероятно воздействие модели битва, клятва, где имеется суффикс -тва, ср. молитва, болг. модлитба (такие сопоставления ослабляют версию участия причастий), -тв- битва (от би(ти) + -тва), ботва (от ботъ ботеть - 'толстеть расти' родств. быть, тема -ы), бритва, клятва, плотва, -тва - это производное ж. р. от тематического суффикса -тво, который дает также вариант м.р. на -твъ и ср.р. на -тво, как и -ьство: жнитво, творитво, чювитво, шитво, яство, мрьтвъ, чрьствъ, -няв-сухоняв (от сухоня как и вертляв). 4) -(а)в(ъ)к- бородавка (*Ьогс1ауа, ср. гръбавъ), -вак- желвак (болг. жлъва 'сережка на березе', ср. жлътъ), -ък- гладъкъ, дерзъкъ,

жидъкъ, кратъкъ, крепъкъ, льгъкъ, мьрзъкъ, мякъкъ, низъкъ, рЪдъкъ, сладъкъ,

тънъкъ, узъкъ, -нъкъ чеснъкъ (ср. чесати), опрьснъкъ, -вЪ разв'Ь, -ыни, -ыня, -ынь, благостьгаи, милостыня, тепльшь, *-из- ветьхъ < *\'е1>и-зо-з, -ыш- в новых наименованиях детенышей животных и уменьшит, типа малыш, крепыш, -овище, -вище, -бище кладовище (перешло в кладвище и кладбище по аналогии со стойбище (Ю.В. Откупщиков), которое, в свою очередь, имеет -ьб-ище, где -ьб- как в слове борьба, см. выше), -вьн(ьн)- равьнъ, косвенный, сложные суффиксы, начинающиеся с -ов-. 5) -ъв- в действ, причастиях прош. вр., по происхождению прич. перфекта, тебе, себе (родств. вы). Русский суффикс -ъв- - суффикс индоевроп. перфекта, который, в свою очередь, восходит к дальнему дейктику *и, активно участвовавшему в переходе с первичной видовой на временную систему. В русском он дал показатель многократности указания (овъ) и действия (-ыва-) и способствовал развитию новейшей собственно русской категории вида, но уже с

иной маркировкой: -ыва— показатель не перфективности, а имперфективное™ (перемена «вектора», переход на ЭД).

-в-: -з- = указание на дальнее : на ближнее = указание на свое, приближающееся, позже удаляющееся : на чужое, удаляющееся, позже приближающееся = кукъ 'кулак' : куча = кутъ (закуток внутри) : куща (снаружи) = огородъ : изгородь = садъ : сажа = домашнее : дикое = хозяйственное : социальное = перфект : настоящее время = индикатив : оптатив (и императив) = дальнее : ближнее родство (Петров : Петрович) = таковъ (схожесть) : той, такой (совпадение) = овъ : и(же) -повторяющееся в мире : в тексте (д-сис : анафора), хорошо чередуются друг с другом б гетероклисии, возможно *и : 1 сакральное : профанное (невидимое : видимое),

-в-: -м-, -в-: -с- неактуальны,

-в- : -т- -в- : -н- = действ. : страдат. з. (в прич. прош. вр.) = живъ (сам) : жито (приготовленное мною) = овъ : той, онъ = -(о)в-, -овьн-: -ьн- в прилаг.,

-в- : -л- = 1-е прич. перфекта : 2-е прич. эвиденциальное = живъ (состояние) : жила и жиръ (не видно, но чувствуется) = (ледо)ставъ (результат) : старъ (качество) = овъ: *о1ъ.

-к-: 1) -к- бракъ, бряк и др. от звукоподражат. вереск, влъкъ 'терзающий', дикъ (ср. дивий), звукъ, знакь (от знати), злакъ (ср. зеленъ), паукъ (*раоп-к), полкъ (?),

порокъ, стукъ, тукъ, нареч. пакы (из Т.п. мн.ч.), пр'Ькь, прокъ (далее субстантивация), како, тако, колико, толико (основа наречия происходит от формы

ж.р. на *-Г), ни-ць < *ш-со, си-це (с 3-ей палатал.), -ко аблъко, в'Ько, -ка дьрака (от дьрать), клюка, щека, -к] о бичь, бричь (бритва), юпочь, ковачь, тъкачь (от глаг. на -а), брадачь (от сущ. на -а). 2) -ак- Имена деятеля от глаг. основ на -а-: гуляка, полякъ, простакъ, чудакъ, чужакъ, юнакъ, како, тако, вьсяко, инако, яко, ^акъ, в т.ч. от глаголов 4-го кл.: березнякъ, вожакъ, голякъ, костякъ, кремлякъ 'твердый человек' морякъ, смуглякъ, диминутивы на -ыкъ: камыкъ, языкъ (от темы м.р. на *-и), -ик-диминутив ножикъ (возможно, как в лит., на это указывает и отсутствие 3-й

палатализации, и пропорции м.: ж. = -ьць : -ица = -икъ : -ька), братикъ, мальчикъ (от мальць), мужикъ, великъ (неопр., к определ. велий), -ика- в наим. растений ежевика голубика и голубица, земляника, черника, дрцел. ужика (общего р., то же ближика от компаративов), сьребрьника 'серебряная монета'), -окь от основ на *-о-: близокъ,

знатокъ, инокъ, ходокъ, 'Ьдокъ, tздoкъ, чеснокъ (по Р. Эккерту, от осн. на *-и), высокъ, далёкъ, жестокъ, глубокъ (-о- и в гр. и лат.), грустокъ (от грустити), широкъ, -ока осока, -очь от глаг.: ласкочь, ругочь (от ругать), -ъкъ сладъкъ (от основ на *-и, ср. антонимичное горькъ от основы на сравн. степ, и того и другого без -к-: слаждьше - горьше), близъкъ, гибъкъ, гладъкъ и мн. др. качеств, прил. на -ъкъ,

диминутивы сынъкъ, шипъкъ, б'Ьлъкь, добытъкъ, желтъкъ, затылъкъ, избытъкъ,

пятъкъ, цвЪтъкъ, четврьтъкъ, известно и в сскр. греч. лит., -ъко братко, гнЪдъко

(возможно, и от *-пко), -ъка б'Ьлъка, дtвъкa, кобылка, малютька, болгаръка и др. этнонимы, -ьц- агньць, ерьдце, овьца (от основы на *-1), наименования лиц по происхождению и национальности: горец немец, -иць, -ичь кораблиць (мал. корабль), кониць, -ица - от смешения *ьса и -ика: палица, жница (ж. к жьньць), -ьк-

в новейших диминутивах смычок, денек, -ька, -ько ручька, очько, -ыка владыка (от влады 'руководящий'), мотыка (мотыга), при помощи *-ко расширяются все древние атематические основы и основы на *-о, следовательно, этот суффикс играет роль неопр. артиля. 3) -(ье)ник- От прил. на -ьн- и прич. на -н-: дворьникъ, длъжьникъ, после переразложения -ьникъ: стражьникъ, в т.ч. и неодуш.: бумажник источьникъ, -(ь)чик- из *-bk-ik- братчик, докладчик, заводчик, с др. формативами: топлик (теплый ветер), утиральник, пуховик, имена на -илыцик, -алыцик, -овщик и др., боровнякъ, литвякъ, букашка (от звукоподражат.), варежка (от варега, которое от варити 'защищать сохранять беречь предупреждать'), диминутивы от -н-темы: теленокъ, далее беленький, бледненький, глупенький, много имен собств., особенно малорусск. типа Коваленко, другие: сердечко, окошко, владелец, -яц- заяць, месяць,

-ук-, -юк- д"Ьюк, кухарчук (мальчик - помощник на кухне), мастюк (мастер), падлюка, -ык- (из *unko) клыкъ, -ск- брезг (*breg-ske- ср. брезжить), -HCK*j- гноище городище, кладбище, прозвище, -ыкъ камыкъ, прил. на -ьск-, войско (по Бругманну, суффикс от компаратива на *-s-), диминутивное значение суфф-ов на *-к- явно связано с неопределенным, 4) *-akjo- богачь, колачь, носачь, рогачь, трубач, однако многие сущ-ные хорошо соотносятся с прилаг. типа богать, поэтому версию *-atj-также нельзя отвергать, версия заимствования из тюркского и сближения с одиночными лексемами типа толмач, казначей, а также тур. словами на -(а)чи и с.-х. словами на -(а)джия (А. Вайан), не выдерживает критики: слишком много слав, производящих основ, наоборот, возможны сближения с орачь, глухачь (на *-tjo-), *-

ikjo которичь, *-oukjo сивучь (род тюленя), *-uqjo свЪтычь и св^очь, -кати брякать, с 3-й палат, бряцати, буркать и бурчать, мяукать. 5) Суффикс -к- не способен оформлять словоизменение, он не участвовал в образовании гетерогенных основ, первоначально служивших материалом древнейшего словоизменения. Это явно связано с неопределенным значением основы, ср. къ-то.

-к- : все остальные суффиксы = неопределенность : определенность (специализация).

Особо рассматривается суффикс -л-, давший прич. прош. вр. - проблема, требующая особого внимания благодаря мощной исторической активизации этой формы, ныне единственного выразителя прош. вр. в составе личной парадигмы глагола. Этот суффикс произошел из ук-ого м-я максимально дальней степени дальности3 (A.A. Потебня, Э. Бернеккер, О.Н. Трубачев, В.Н. Топоров), ср. олны, лонись, лат. ille. Первоначальным значением было имя деятеля, ср. -тель, -лец, -лыцик, -льник, а также орелъ, соколъ, имена собств. и нариц. на -ила(о), -ала(о) типа Добрила, верзша\ неодуш. слова на -аль, -аля, -уля, наименования инструментов, мест, веществ, признаков - результаты развития. -Тл-, -дл- и -сл- можно признать алломорфами суфф-а -л-.

М-е «4-й степени дальности» *о1ъ (в древнейшем лат. ol-) отсылает к невидимому, загробному миру, «другому». Отсюда обозначения предметов сложной топологии, имеющих не только высоту (глубину), длину и ширину, но и толщину, то

3 Вероятно, в ту эпоху, когда прежний дальний дейктик от основы *и- уже не участвовал в оппозициях по степеням дальности.

есть 4-е измерение, напр., дупло куль улей сопло горло жерло горнило дуло

туло(вище), петля узел, тылъ, т Río.

Дейктик -л- несет на себе явные следы д-сиса к воображаемому. В связанном виде при глагольных основах он показывает качество, состояние или действие субъекта, которое сам рассказчик не наблюдал (В.В. Бородич). Связка есмъ усиливает достоверность, связка быхъ - недостоверность. В Берестяных грамотах она не переходит во вспомогательный глагол и может не согласоваться: сноху есть у

мьнь убил t а живото есть у мьнь розграбил t. Сложные формы типа есмъ читалъ пепЛекта не обозначают, а укачивают на сочетание rmvx нпеменнмх ттпянпп -

1 А ' ................* А"------------- ------А---

актуального прошлого и настоящего (И.К. Бунина, Н.И. Толстой). В форме 3-го л. связка - явление изначально факультативное, «процесса утраты» связки в этом лице не было. Эвиденциальное значение форм на -л- ясно в придаточных.

Потебнианский «переход мысли» от подлежащего к сказуемому и развитие значения действия в причастиях на -л- хорошо виден на примере регулярной конгруэнции (точного повторения окончания) подлежащего со сказуемым на -л- в Берестяных грамотах по типу -е ...-е (Михаиле приите), а таже -ъ ...-ъ, -ь ...-ь, -о ...-о

в м. р.; -о ...-о в ср. р.; -а ...-а в ж. р. ед.ч.; -и ...-и, -t ...-t во мн. ч.; -а ...-а в дв.ч. м.р.

Вытеснение старых форм аориста и имперфекта связано с проникновением ЭД в оформление предиката, бывшего вторым (в конструкции «Им. самостоят.») и ставшего первым, и переноса эвиденциальности (комментария, справки, документального свидетельства) во временной план прошлого. Описательное время, тяготевшее к модальности, стало также и повествовательным в реальной (в условиях русской ментальности) модальности.

Глава третья «История свободных ф-й местоименных слов по данным эпиграфики и грамот» посвящена анализу употреблений ук-ых м-й в надписях на предметах, стенах храмов, приписках и в грамотах. По признакам субстантивного {то) или атрибутивного употребления {то село, село то), а также в зависимости от позиции, различаются следующие ф-и.

Первичный д-сис: субстантивное употребление се (А); атрибутивное употр. в постпозиции крьстъ си (Б), атриб. употр. в препозиции сей крестъ (В).

Катафора: субст. употр. то ... (Г); атриб. употр. в постпозиции dino то ... (Д), атриб. употр. в препозиции тая обида ... (Е).

Анафора некатафорическая: нестрогая в субст. употр. ... то (Ж); нестрогая в атриб. употр. в постпозиции ... чада сия (3), нестрогая в атриб. употр. в препозиции ... сия чада (И); строгая в субст. употр. крестьянинъ ... его (Й); строгая в атриб. употр. в постпозиции монастырь ... обитель сия (К), строгая в атриб. употр. в преп. село и деревни ... та вотчина (JT). (К) и (JI) во вторых и далее повторах, с точки зрения теории артикля, можно назвать артиклевыми.

Случаи без согласования, пограничные между м-ем и ч-цей, считались (А), (Г) или (Ж) {се, то, ть). Тенденция к слиянию возникает только в постпозиции. Для катафоры строгое-нестрогое отношение к антецеденту неактуально, поэтому не учитывается; катафору уточняет сам антецедент.

Надписи на предметах часто содержат наименование того предмета, на который они нанесены. В этом состоит уникальная семиотическая ситуация, позволяющая

точно исследовать наглядный д-сис («указание пальцем»). В Х1-ХП вв. наименование автора, предмета, изображаемого на нем или содержимого в нем''

(азъ, чара, ковшь, цесарь славы, богъ нашъ, самъ господь, д'Ьвая, гробь, жертва, агньць божии, кръвь) предваряется словом се (А), начинающим биноминальную структуру. Постепенно это се устраняется; с XIV в. большинство надписей содержат непосредственно наименование предмета. С XV в. абсолютное преобладание ф-и (Б) вытесняется ф-ей (В). Слова крьстъ, понагия, евангелие, олтарь долго сохраняют (Б). Для слов кадило, ерусалгш, колоколъ; костелъ, каплица; пщаль, стрЬлница уже более уяпятггрпня Л-я ТТепвичиым было постпозитивное употребление ук-ого

. ----- ----Г------1----- , ■ у— /---1 --------------./Г

м-я: крьсть си. То же показывают и древнейшие приписки, семиотически однотипные памятникам эпиграфики: евангелие е, книги сия. То же - в финальных клаузулах самых ранних грамот: грамота си.

В ранних грамотах ХП-ХЗУ вв. кореферентные цепи еще не отличаются большой длиной: а се (А) волости... - ты волости (Л) - от нихъ (И). Лучше сохранились договорные грамоты, в них дейктическая система текста обычно двухчленна:

Благословление ... На семь, (Г) княже, цЪлуи хрьсть къ всЪму Новугороду, на

цЪмь то (Ж) цЪловали дЬди, и отци, и отець твои Ярославъ. (Догов, гр. Новгорода с Тверским в. кн. 1270 г., ГрВНП, № 3)

В финальном варианте этой формулы крестоцелования ближайший дейктик съ постепенно заменяется на нейтральный тъ, - переход с ПД на ЭД. Целование креста заменилось «битьем рук», в соответствующей новой формуле встречаем только тъ: А на томъ (А) + (И)5 есмо и руки дали Федору, и печати свои приклали, и с

тою грамо(то)ю (И) послали есмо доброго члов'Ька Климяту. А писана бысть сия грамота (В) въ Полоцку. (1409 г. РЛА, с.138)

В отличие от повествовательных жанров, в грамотах распространены не разные точки зрения на один и тот же предмет, а наименования разных предметов одним именем {грамота), для чего требуется сопровождение этих наименований разными дейктиками, хотя дейктическая система текста не закрепляется за одним предметом-мыслью.

Расхожий внутритекстовый зачин а се (А) - яркое проявление ПД. Постепенно он превращается в простую композиционно-ситуативную формулу, ее внутренняя форма стирается. В правых грамотах, судных списках ХУ-ХУ1 вв. она усиливается до авосе.

А во се, (А) господине, грамота перед тобою. ... А во се, (А) господине, тЬ старожилци (В) перед тобою. (1502 г., АСЭИ, II, Правая, 336)

Это типичное начало предъявления своей доказательной базы истцом или ответчиком на судебном процессе. Но в иронических устах народа в условиях интенсивного усвоения нового ЭД вне судебных заседаний эта формула переосмыслилась в ч-цу авось.

4 На сосудах.

5 В момент подписания договора дейктик воспринимается еще как (А), читателями более позднего времени и отстраненными от ситуации, - как (И). Д-сис переходит в анафору сначала в прагматике речи, затем проникает в систему языка.

При выражении временных отношений хорошо сохраняются ф-и (А) и (В): по

семь, передъ симъ, п(е)режь сего (А); въ сь вЪкъ, сего ntma, до сего л tma, въ сю

нед&пю, с XVb. переже того, тому 40 л Ътъ, тому осьмои годъ (А); тыхъ часовъ, до

ctxMtcmb, по там tema, т&съ год йхъ, ту пять л Ътъ (В), в XVII в. того ж числа, в

том же MÉceijt, того же мца (В). Хорошо заметна активизация м-я тотъ в таких оборотах в связи с переходом на ЭД. В XVII в. выражения типа наперед сего имеют уже изобразительный характер специального приема, как и сейчас перед этим. Ср. парадоксальное употребление старой формулы в условиях нового ЭД: 40 лет тому назад.

Тип дейктика сохраняется и при сильном «сжатии» формулы: докончати на сей

правд t- се докончание. Отчуждение документа всегда ясно обозначается:

Taja правда. (В) латинескомоу възяти. оу роускои земли. (СмГр 1229 г., сп.А) Третья степень дальности выражается в грамотах пространственными оборотами

из 0H0je земли, на Шои сторон t (В). В грамотах XVI-XVII в. при первом

упоминании встречаются выражения онЪ дочери мои, ее рЪчку Баржу, (В), однако этот атрибутив в XVII в. известен при антропонимах как артикль, но далее не развивается: ему отцу нашему архимандриту Ефрему (Л). Это признак личного в то время м-я онъ-его.

Если м-е сь «отвечает» за внешнюю связь текста с миром, то м-е тъ организует внутритекстовые анафорические связи.

Ближайшей к деистической является катафорическая ф-я, поэтому ее принимает оборот а (и) се (же), но основным катафорическим средством становится уже то, ср.:

То (Г) было и первое: былъ у тебе одинъ дЪтина... онъ же (Й) хотелъ у рать ити. (РЛА, 1271-89 гг., с.26)

Часто - при глаголах мысли-речи и иногда с повтором: и то (Г) намъ поведалъ се жялобою, как то (Г) торговалъ, приговорили есмя на том (Г). В XIII в. оборот какъ то (Г) (бышь < быша) уже хорошо известен, ср. совр. как то и то бишь. Обороты про то, о томь (ж) (Г) дистантно соотносятся с относит, м-ми, тии люди, того

человЪка (Е) - уже контактно, но без склонения что. Отсылок к нелицам (стругъ, товаръ) в этой модели больше. Ф-я (Д) отсутствует.

Помимо древнейшего грамота си, ф-я (Б) в грамотах появляется вновь не ранее XVI в. и уже со вторичными стилистическими целями (главы книги cea, писание cié, обитель сия), как и в современном русском.

Ф-я (Ж), распространенная в древности гораздо больше, способствует развитию относительного «паратактического подчинения» (A.A. Потебня):

Кто почнеть ся запирати того, тъ станеть со мной передъ богомь. (ГрВНП, №105, не позднее 1270)

На основе (Ж) складываются наречия типа т£мь(же), формулы даты то, то

отложити, то учинити, то поставити, то есть обычаи, то дЫти, про то, за то, всему тому судъ (учинити справу), въ тое ся ступати, (о) томь рубежь держяти (творити), ся запирати того, тому вЬру яти, дати тому исправа, а на то послухъ,

25

(аже)... то (не) надоб% кто... тъ..., (а) что... (а) то..., аже (оже)... то..., оже... а

тъ... К ним примыкают тая обида, за ту голову, въ том миру, въ том dint, тому

д Any, mim словом, того человАка (И), с XVb. - тому то платити (вдвое), на тех имати заповеди (по два рубля), на тех давати приставов, на том (прикащикова) пошлина, и в том купил (какую-л. часть), того обыскал, и того будет (сумма, ср:

совр. итого), да в том есми и отпис дал (Ж), на mix людех (И). Как правило, при этом возникает относит, подчинение. Собственно структурно-синтаксическая сторона вопроса детально изучена в работах В.И. Борковского, B.JI. Георгиевой, Е.С. Истриной, Е.Ф. Карским, Г.А. Качевской, Э.И. Коротаевой, Ф. Корша, Р.Д. Кузнецовой, Б.В. Лаврова, Т.П. Ломтева, В.Н. Мигирина, А.Н. Стеценко, А.И. Сумкиной, Е.С. Хмелевской, H.A. Широковой. З.К. Тарланов обращает внимание на то, что нормальным в препозиции остается придаточное лишь в пословицах: кого журят, того и любят. В целом же, ф-я (Ж), как и вообще обязательность местоименно-соотносительного слова, идет резко на убыль, что захватывает и (И). В

более новых формулах (со всЬм тЬл (Г?), что к тому (селу) потягло; тех людей (Е?), хто имет в тех селех (Л) жити - XVb.) развивается постпозиция придаточного. Современные контактные постпозитивные придаточные относит, и, особенно, обстоят. (потому что) полностью вошли в рамки собственно подчинит, синтаксической конструкции (не модели), в которых то (без специального акцента) уже не выполняет катафорической ф-и. Конструктивная сила синтаксической схемы теперь оказывается выше бывшей силы линейной анафорической связи, которая здесь уходит в прошлое или приобретает стилистическую маркированность.

В духовных развиваются коденотативные цепи с повышением строгости

анафоры (анафорическим уточнением) типа который князь - за т tub (Ж) - оу него (Й). Ф-я (Л) становится распространенной лишь после XV в. в значении препозитивного артикля, до этого она сопровождалась эмфазой: тъ с(вя)тыи георгии, тоу дань с антитезой се блюдо (в клаузулах устрашения), вхоу же тоу землю, тотъ товаръ. Даже в кореферентной цепи, которые обычно длиннее коденотативных, (Л) могла быть только при первом повторе и не далее, следовательно, артикля еще нет. В грамотах XVI-XVII в. кореферентные цепи достигают 15-20-ти употреблений, среди которых большинство точных лексических повторов с (Л). Препозитивный артикль развивается даже там, где сейчас возможен только детерминатив, ср. о своей жене:

Женка Федорица ... а мои прикащики дадутъ той (вм. *моей) жею^ (Л) съ

дЬтми корову... (къ) сей духовной (В) язъ... руку приложилъ. (1518г., АЮ, с.447-8)

Лексика, при которой возможен препозитивный артикль, ограничена юридической терминологией. Постпозитого артикля в грамотах нет, вероятно, в связи с его субъективно-эмоциональной оценкой и тенденцией к неопределенности, что неуместно в деловом стиле. Ср. его лексикализацию в неопр. м-ях типа кто-то, какой-то.

Субстантив онъ в ХП-Х1П вв. имел еще свою собственную полную морфологическую парадигму, хотя в качестве антецедентов вплоть до конца XVII в. встречаются только обозначения лиц:

Онемъ (Й) ся прашати. а мпЬ е по доумЪ поущати. (СмГр 1223-1225 г.)

В форме Им.п. до XV в. онъ употребляется только вместе с ч-цей-союзом и (и онъ, и они, в том числе в относительно новых формулах вроде смесного суда), иногда с а (а они), еще реже - с ч-цей же (онъ же), то есть несвободно, и только в качестве третьего члена дейктической системы текста, поскольку всегда явно названы либо имеются в виду вторые по значимости (гпи) и первые (си) лица -центральный предмет речи. К XVII в. типичное расположение членов

кореферентной цепи таково: люди - mi люди - тЬмои люди - ихь - они. Форма И.п. субстантива онъ завершает собою цепь в синтагме и «подстраивается» к существующему анафорическому м-ю его-ему в парадигме, подчиняясь новой синтаксической тенденции обязательно выражать подлежащее. Личным м-е онъ-его можно было называть примерно в XV-XVII вв. До этого времени было две разных

субстантивных лексемы - анафорическое м-е его-ему без И.п. (ср. себе, нЬкого) и онъ-оного. После этого онъ стало-отсылать и к предметам (самый ранний пример в

наших материалах: товары - ont покупаны в Жалованной от 4 марта 1684 г., УА, с.11).

В четвертой главе «История свободных ф-й местоименных слов по данным законодательной и повествовательной литературы» полученные данные сопоставляются с данными законодательной литературы, хождений, летописей и житий.

В древнерусской письменности складываются следующие специальные дейктические ситуации:

I. Монологическая 1) предметная (первичное дейктическое указание на

тот предмет, на который нанесена надпись), 2) описательная (дейктическое указание на внешний предмет, изобразительное анафорическое указание на предмет, который описан в тексте), 3) предписующая (анафорическое указание на отсутствующий, но возможный, обусловленный предмет).

И. Диалогическая 4) беседы (в устном разговоре с частой сменой реплик), 5) поучения (в риторических словах, обращенных к слушателям, часто с мыслимым диалогом с ними), 6) молитвы (в обращении к Богу или святым).

Ситуация (1.1) наблюдается в эпиграфике, приписках, зачинах и концовках грамот; (1.2) - в грамотах с осведомительным характером, хождениях, повествовательных жанрах летописи и жития; (1.3) - в грамотах с удостоверительным характером, уставах и сводах законов; (И.4) возникает в передаче судебных заседений, разговоров в летописных, житийных рассказах и повестях; (II.5) - в проповеднической церковноучительной литературе; (II.6) - в богослужебных книгах.

В этой главе в основном рассматриваются ситуации (1.2), (1.3) и отчасти (II.4) -в летописной передаче разговора князя со своей дружиной, с волхвами, боярами, послами, различных должностных лиц и воинов друг с другом и т.п.; в житийных рассказах о беседах святого. Изображения диалогов персонажей влечет за собой перенос ситуации первичного д-сиса (экзофоры) в текст, когда следует говорить уже о вторичном д-сисе (эндофоре), но еще не анафоре, поскольку антецедент в этом случае воображается и представлен только имплицитно.

В сводах законов ф-я (Б) еще проявляется в их названиях (уставо-сь, правила си), но преобладает вплоть до XVII в. ф-я (В): сесъ Судебникъ, по сему Судебнику (1550), сия книга (1649, противопоставлено тому Уложению - ЭД).

Сильные изменения в этом жанре претерпела катафора, поскольку в нем преобладают коденотативные цепи. Типичньми разночтениями в заголовках статей списков Русской Правды являются: А се уроци городнии - О уроцех, что кому -Уроци городнии, Катафора в расчлененном высказывании устраняется, и появляется новое значение И.п. в односоставных номинативных предложениях с ф-ей заглавия. Статьи 3, 5, 6 Договора русских с греками 911 (912) г. завершаются «о сем» (Ж), вопреки интерпретации некоторых изданий (перенос этих слов в начало следующих статей). Ст. 12 начинается «О том», и только она содержит катафору (Г). Ст. 3 посвящена сразу обеим сторонам, в статьях 5 и 6 сначала говорится о преступлениях русина против грека, и только ст. 12 начинается с описания преступления против русина. Договор, видимо, составлялся в Византии и по инициативе греческой стороны.

Формы тем, по тому (ж) в ф-и (Ж) подвергаются в Суебнике 1550 г. адвербиализации, но они же остаются и в более развернутых формулах по тому ж указу, по тому ж розчету (И). Формулы с (И): болши того, оприч того. Ф-я (И)

характерна для сочетания тот и терминов dtno, судъ, искъ, пошлины, Èздъ и др. В этом памятнике права встречается не только выражение более новой ф-и (Е) (тех послухов, которые...), в которой катафора ослабевает, но и архаическая ф-я (Д) (послуси те, которые...) с явным выделительным оттенком.

В Русской Правде встречаются выражения ф-и (К) (дЪтЪмъ mАиъ), совершенно не известной в грамотах.

Если в Договорах русских с греками X в. законодательные формулы еще не установились, то в течение последующих 4-5-ти веков складываются формулы с фей (Ж): имати (взяти) на том, в том пени нет, об(с)ыщетца то допряма; ф-я (И), выражаемая отсылочным м-ем его-ему, быстрее других способствует освобождению от формульной связанности. В Судебнике 1550 г. оно еще изредка может употребляться в главном предложении вместо того-тому, в Уложении 1649 г. таких случаев уже нет: t

А приведут кого с поличным впервые, ино его (Ж) судити. (Судебник 1550 г., ст.

52).

В Русской Правде при указании на лицо реконструируется парадигма онъ-оного-оному..., в Судебнике 1550 г. - онъ-его, хотя еще и там чаще встречаем и онь, и что онъ.

В переводных сводах законов «Мериле праведном» и «Законе судном людем», как и в других переводах с греческого, нередки субстантиваты с полусвободным постпозитивным дейктиком: судям, работньшъ (Б). В тех же памятниках известно устойчивое по спискам выражение ф-и (К): мужь тъ, роба та, земля та. В них же развивается относит, м-е иже6. В целом, постпозиция м-я встречается и при катафоре, и при анафоре:

6 Мы различаем, вслед за Виндишем, указательность в узком смысле (сей), отсылочность (анафору - тотъ, его) и синтаксически оформленную относительность (иже, кто, который).

Аще кто напишеть наслЪдника своему имению вл(ады)ку х(рист)а. не приложивъ ...имени или ц(е)ркви м1ьста того (Д) идЪже есть. ... аще есть въ градЪ томъ (3) или въ пред'^ того (Й) таковая ц(е)ркви. (МерПр, л. 132)

М-е онъ в «Мериле праведном» сохраняет еще парадигму онъ-оного {от он &съ) и дейктическую ф-ю 3-й степени дальности, чисто анафорическая ф-я остается за м-ем его-ему:

Оставленъ бы(сть) мужь. о(т) своея жены на время, онъ (Й) мн%въ яко до конця

раздрьшися от иная. (И) другую поиметь, не вьдыи яко на время оставленъ бы(сть) от нея. (Й) (МерПр, л. 113 об.)

Условные модели, в отличие от оригинальных законодательных сводов, не требуют обязательного соотносит, слова то (Ж).

В отношении ф-й ук-ых и анафорического {его-ему) м-й отдельно анализируются показания списков Русской Правды. В обусловленной части в некоторых списках (особенно У и Рс) происходит усиление отсылки, анафорической и катафорической. Обычно представлена нестрогая предметная анафора {то), а когда ее нет, то она вводится, часто добавляется и личная {тому, ему). Как и в поздних списках летописи, постоянно заполняются позиции прямых и косвенных дополнений при помощи м-я его-ему, то есть вводятся дополнительные отсылки. Изредка это происходит даже с подлежащим, так как добавляется онъ. Разночтения типа оже = иже можно считать усилением персонификации и действием 2-го южнославянского влияния.

Данные хождений рассматривались по работам И.Я. Элсберг. Устойчивая постпозитивная ф-я м-я тотъ (Б) в древнейшем хождении игумена Даниила возможна благодаря общей описательно-дейктической направленности текста. Представлены лексические группы существительных, после которых употребляется тотъ. Подтверждается вывод Н.И. Толстого: ф-я артикля при ослабленной анафоре с высокой степенью уточнения не зависит от позиции.

В летописи прямой д-сис также присутствует, особенно при изложении истрически памятных событий. Так, при первом упоминании о Киевских горах в речи ап. Андрея употреблено горы сия (Б). В рассказе о сокрушении идолов князем Владимиром холмо-тъ обозначает оскверненный холм, тотъ холмъ - обновленный и освященный холм, на котором воздвигнут храм.

Катафорическая ф-я выражена в летописях слабо, - словами тотъ или иже.

Ф-я (3) представлена сочетаниями брать t сея, чадъ сихъ, игумена того, новугородци ти. Последний случай (862 г.) показывает, что запятой в современных изданиях не требуется. Се Кий, се же Олегъ, си угри, си обри (Л) - те, о которых идет речь в данный момент. Таким образом оформляется предметный центр контекста.

Позиция прямого дополнения, даже в случае нестрогой анафоры, служит опорой для формул типа се слышавъ, то слышавъ, сь рекши, се рече (Ж) и под. с глаголами

мысли-речи и формой В.п. м-я, ср. си рЬчь. Се - при следующим за этим волевом решении действующего персонажа (князя, княгини), которое успешно выполняется; то - при вынужденном действии, часто ошибочном и неудачном. Это возможно при ПД, когда повествование ведется с точки зрения персонажа, а не автора.

29

М-е онъ употребляется в Лаврентьевской летописи еще с ч-цами {же, ли) и обязательно в контекстах с противопоставлением. В этой и Новг. I лет. (Е.А. Истрина) оно никогда не повторяет подлежащего непосредственно предшествующего предложения или части сложного. Как и в грамотах, в летописях формы его-ему одинаково хорошо указывают и на предметы, и на лица. Пожалуй, последней из употреблавшихся косвеннопадежных форм слова онъ является Д.п.

оному, он&мъ. В составе «дательного самостоятельного» она всегда обозначает личный субъект, его-ему может обозначать и объект, и неличный субъект:

'ному же прписдшу къ Ростиславу . и ББорившюсАусЛ/у. чтАш&ть и Ростислав. (ЛЛ,л.56, из мат-лов Е.Ф. Карского)

Бы(с) знаменье въ елнщ... бывппо ему)ако м(с)ць малъ. (ЛЛ, л. 97об., из мат-лов Е.Ф. Карского)

Цозже сложилось личное м-е с супплетивной парадигмой онъ-его. Уже в XVIII в. оно стало общеанафорическим, поскольку круг антецедентов его-ему (в том числе и неличных) распространился на онъ, а для форм оного-оному начальной стала сложная форма оный.

В летописях еще сохраняется дистантная препозиция - очень архаическая черта языка. Если препозиция связана с катафорой, то дистантная препозиция сохраняет еще особую прономинальную катафору, до становления номинальных катафор в виде «м-е + сущ.»:

И не даша ему (Й) ту близь живущии; еже и доньпгЬ наречють дунайци городище (Й + Г >И)Киевець. (ПВЛ, с.13) Вместо *еже городище...

Так же, как и утрата начального (а) се в заголовках, контактное расположение препозитивного ук-ого м-я и сущ-ого - признак вырождения катафорических отношений. В выражениях XVII в. онъ Иванъ - его Ивана их явно нет, следовательно, онъ-его здесь атрибутов.

Специальные сопоставления списков Лаврентьевской (XIV в.) и Воскресенской (XVI в.) летописей показали, что во второй довольно ясно наблюдается тенденция уточнять личный зависимый член предложения в виде требующихся по контексту форм м-й его-ему. Именно в этом состоит ф-я личного м-я онъ-его, складывающегося в это время. Ряд замен можно объяснить как изофункциональность и = тъ = онъ - се на основе анафорических связей. Замены типа еже море = се же море, они = сии становятся возможными в условиях становления ЭД с возможностью демонстратива, противопоставленного первичному наглядному д-сису. К наглядному д-сису прибегают вообще реже. Замены препозитивных м-й на постпозитивные с ф-ей (К) показывают, видимо, проникновение народно-разговорного постпозитивного члена, поддерживаемое архаическими конструкциями переводных памятников письменности. Типовые

замены въ се (же) лЬто = того же лЬта наглядно показывают переход с ПД, с многочисленными временными центрами, на ЭД, с выделением момента речи. В целом, анафорические связи летописного текста становятся намного более четко выраженными. Более регулярно занимается позиция не только подлежащего - при помощи отсылочного м-я онъ, - но и дополнения - при помощи м-я его-ему. Предикативный центр предложения возвышается настолько, что бывшие

примыкающие содержательные словоформы теперь переосмысляются как формы, управляемые глаголом. Связь управления всеми падежами без исключения, в том числе и И., требует своего формального выражения даже в том случае, когда нет переключения референции.

Бурное развитие атрибутивной ф-и м-й (Л) приводит к ярко выраженному факультативному артиклю без дополнительного анафорического значения.

Если летопись год за годом рассказывают о событиях, происходящих с разными героями, и часто об одном и том же человеке мы узнаем в отдаленных друг от друга несколькими годами сообщениях, то житие посвящено жизни одного человека, который выступает основным и непрерывным центром повествования. Отсюда обилие прямого д-сиса и ближайшей к нему катафоры. Так, в житии Феодосия

Печерского по Успенскому сб. отмечаются следующие модели: и се же... бЬ бо..., и се... же..., и се... Яко..., и се же... еже Яко..., сего ради... кь симъже и..., по сихъ же... и ..., се же... и се..., се бо ... си и инамнога..., се бо... и..., се бо... же и..., нъ се... да и..., си... «...

Прямой дейктик используется в сравнениях:

Наипаче же Яко и въ странЪ сеи (Б) такъ сии моужь (В) Ави сА . и оугодьникъ бии-. (ЖФП, 26в, 2 - 4)

В этом сравнении используется хиазм. Он построен на реальных тенденциях языка, а не на абсолютно свободном положении ук-ого м-я. При наименованиях лиц м-е съ, сей быстрее и последовательнее переходило из постпозиции в препозицию, чем при наименованиях предметов. Самыми консервативными оказываются

термины пространства и времени, ср. наречия днесь, пЪтосъ, осенесъ, восвояси.

Ф-я (Б) устойчива в сочетаниях житие сие, миръ сей, св^ъ сей, характерных для житий. Ф-я (В) развивается при отвлеченных именах сущ., часто с эпитетами: сию горькую печаль, сию горькую съмрьть. Как и в других жанрах, аутореферентная

лексика сохраняет (Б): повЬстъ си. В житиях сь вступает в коррелятивные отношения с м-ем иже: сие... еже..., о сихъ же... о нихъ же... Катафорическая ч-ца

то в Сказании о Борисе и Глебе сливается с последующими наречиями: то понЬ, то уже. Такие обороты помогают лучше понять механизм адвербиализации выражений то перьво > топерь > теперь, то же > тоже, то ли ко > только, то къ мо > токмо. В начале этого же житийного сказания встречается выражение редчайшей ф-и

(Д): Стопълкъ-. иже (Й) и оубииство се зълое (Д) изъобр'Ьть. Стилистическая маркированность налицо.

Ф-я (Е) развивается на месте (Б) в житиях XVI в.: тЪхъ повЬстеи... Катафора переходит в область стилистики.

В Сказании о Борисе и Глебе си слышавъ, употребляется перед изложением собственных действий персонажа, то слышавъ - значительно реже и только перед его решением о действиях других лиц. Размышления святого передаются

выражениями и си (Ж) (что было изложено выше) на оумЬ си помыгилШя, си наумъ

положивъ (перед собственным действием); и та вься (Ж) полагаш въ срдци- (перед

молитвой ко Господу). В условных синтаксических моделях то употребляется даже более регулярно, чем аще. Возможно отсутствие условного союза:

И ты борисе брате оуслыши гласа моего, оца моего васшпа призъвахъ и не послоуша мене, то (Ж) ни ты не хочеши мене послоушати. вижь скьрбь срдПца моего. (СкБГ, 14в,3 - 9) В этом случае между частями сложного предложения семантические отношения обусловленности осложняются сопоставительностью. Иногда, в отсутствие союза, появляется форма та (ср. та же 'тогда'):

(Феодосий) Онъ же (Й) въставъ нощию и не вЪдоущю никомоу же. та (Ж) изиде

— .----------:---/'мглгт

вд димиу (¿ЪЦ)СЮ. ¿.ОВ,±1)

Такие контексты показывают функциональную близость и этимологическое родство ч-ц та и да.

В контексте 1-го лица возможно противопоставление си: то:

(Размышления Святополка Окаянного после убийства Бориса) Аще оуслышать

М1а брати1а моя си же (Ж) варивъше. въздад1ать ми и горыпа сихъ. (Ж) аще ли не сице то (Ж)... (СкБГ, 13а,4 - И)

В ф-и (Й) в житиях активно используется относит, м-е иже. М-е онъ остается в житиях Успенского сб. ук-ым и со своей парадигмой онъ-оного. Однако всегда, помимо указательности дальней степени, онъ является средством анафорическим, съ

- чистый дейктик. Именно такие кореферентные синтагмы, как ...съ нимъ, онъ же..., способствуют сложению новой парадигмы онъ-его.

Появление ф-и (К) обусловлено окружением м-й с ф-ей (Й), организующих

длинные кореферентные цепи (...злии они..., ...въ домоу томь..., ...кромА монастыря сего... въ манастыри семь..., ...въ манастыри томь..., ...чърьноризьць тъ...), следовательно, выражает факультативный артикль. Онъ в этой ф-и имеет

смысл 'давно не упоминавшийся': оканънии же они оубоицА, прАжереченыи м>нъ болАринъ.

В житии Феодосия Печерского ф-и (Б), (3) и (К) хорошо представлены в

аутореферентной лексике (слово се, медоточьныихъ тАхъ словесъ, псалъмьсщ'е оно

слово, дховьныихъ тАхъ словесъ, глас онъ), в наименованиях мест (мАсто то/се, гора сия, островъ тъ, страна сия/та, градъ сей/тотъ, монастырь сей/тотъ, храмъ тъ, пещера сия'оная), обозначениях времени (преже дни оного), наименованиях лиц

(въ род А семь, с(вЯ)тааго сего отрока, прозвутеру томоу, оць-тАхъ, от оцъ- тАхъ, блженоуоумоу семоу, стыи- оубо си наставьникъ, преподобнааго сего моужа),

отвлеченных понятиях (поутьмь тА(мь), свАтъ сии маловрАменьныи, жити]а сего, въ житии семь, мира сего, отъ прельсти той, въ искоушении томь, искоушению IШоу, блага]а она). В отличие от грамот, имеются в виду разные точки зрения на один и тот же объект, а не разные объекты. Дейктические системы житийных текстов обычно включают не менее трех членов - сь, тъ и онъ.

Ф-я (Л) уже в ранних житиях довольно распространена, в том числе при наименовании лиц с эпитетами и без них, иногда в противопоставлении съ : онъ или сь : тъ : онъ.

Представим сводную таблицу основных ф-й уазательных м-й в разных жанрах древнерусской письменности. Если наблюдается устойчивая историческая тенденция к повышению или понижению регулярности выражения той или иной фи, то это отмечается, соответственно, знаками « < » и « > »._

Жанровые разновидност и Функции указательных местоимений Основны е + доп. дейктики

(А) (Б) (В) (Г) (Д) (Е) (Ж) (3) (И) ей) (К) (Л)

Эпигпайжка и 4 л. приписки + > + > - < + > - - + - - + + > + сь 4- тъ его

Грамоты + ■ > + > + < + - - < + > - -< + < - + < тъ его + сь онъ кто что который

Своды законов + > (+) 7 + + + > + + < (+) ' + + < - + тъ его + сь онъ иже

Хождения - + + < - - - - + + + ■ + + < тъ + сь онъ его иже

Летописи + + > + + < - - + < + + + < + + < сь тъ онъ его + иже овъ олны

Жития + + + + + < + + + + + сь тъ онъ его иже + кто что

В конце 4-й главы изложена новая версия происхождения ч-цы-союза и - самого частотного слова русского языка. Развивается гипотеза о происхождении его из формы И.п. м., а возможно, и ж. (личного) рода анафорического м-я (лат. ¡б). Версия его происхождения из формы локатива *е1, известной в греч. и гот., не выдерживает критики, поскольку в этих языках она имеет устойчивое значение подчинительного союза. Но подчинительные союзы в сочинительные не развиваются.

В ранних текстах наиболее распространено соединение этим словом предложений с подлежащими в Им.п. или выраженных подлежащих в И.п., что показывает бывшее согласование по этому падежу. Модель и..., и... представляет собой наследие индоевроп. диптиха (Фр. Бадер). Развилось добавочное значение

7 В скобках указаны ф-и, характерные для переводных «Мерила Праведного» и «Закона судного людем».

33

'больше нормы' (В.З. Санникой). Ср. то... то..., а также былинный анафорический повтор как средство ретардации (З.К. Тарланов).

На мат-ле Остромирова Ев., древнейших списков Апостола, оригинальных житий Успенского сб. и списков Повести временных лет подробно рассматривается открытое Н.М. Каринским в псковских списках XV в. Пролога «вставное и». Это труднообъяснимое явление обильно представлено в периоды 1-го и 2-го южнославянских влияний. В переводах с греч., и часто появляется там, где отсутствует греч. союз ка(. Переводчики и переписчики свободно добавляли или восстанавливали древнейшие и, служившие соотнесению и, отсюда, композиционной связи синтагм друг с другом.

Примеры из Успенского сб. с повторением и в виде нередкого контактного иже и, и... иже..., иже... и... с согласованием или (что показательно) без такового, особенно важны для понимания механизма развития соотносит, варианта относительной связи в соединительную: иже к богу за ны и молитвы творить.

Плодотворны сравнения с иранским изафетом (с учетом распространения славянского и с юга на север), ф-ями дринд. союзов с основой уа-, кельтским союзным словом ¡о, а также с определенным артиклем (а вот и + сущ., Т.М. Николаева).

Исконное анафорическое (отсылочное) средство и «оторвалось» от своей парадигмы его-ему, сохранив за собой ф-и ч-цы-союза.

В пятой главе «Опыт синтеза. Местоимения в свободном и связанном виде с точки зрения изоморфизма слого-, слово- и фразообразования. Следствия в области менталитета» дается интерпретация полученных данных исходя из единого реального процесса развития системы русского языка и мышления.. Письменная культура, особенно до разбиения текста на слова, хорошо отражала устное говорение, стратегию построения текста и принципы мышления. М-я в этом отошении представляют собой, хотя и обобщенный и неразнообразный, но надежный высокочастотный материал.

Модель агглютинации местоименных основ раскрывает условия перерастания внутренней формы слов во внешнюю, реконструирует технику словопроизведения. Дейктическая и анафорическая ф-и, сохраняя свои следы, преобразуются в словообразовательные и морфологические значения формантов. Свободные ф-и, при всей исторической перегруппировке местоименных лексем и при всем сильном изменении их морфологии, принадлежат одним и тем же очень архаическим основам. Со временем их число не только не пополняется, но, наоборот, сокращается вплоть до единственной современной указательной основы -т-. Так осваивается фонд указательного поля русского яз.

Как и предикативный центр предложения, в истории речемысли выделяется говорящий субъект - новая точка отсчета. Прежний предметный центр, создающий множество обратных перспектив, нуждался в сильном средстве укрепления текстовой цельности и связности. Таким средством послужили м-я. Обязательной предпосылкой внутритекстовой связности является связь текста с внешней действительностью. Собственно говоря, отношения окружающего мира переносятся в текст, и этому способствует ф-я прямого д-сиса.

М-е сь употреблялось очень активно как первичный наглядный дейктик ПД. С опорой на эту ф-ю развивались и катафорические употребления этого м-я. М-е иь могло и удерживать катафорическую ф-ю, и широко распространять некатафорическую анафорическую ф-ю, на основе которой складывались синтаксические структуры «паратактического подчинения». Как в градуальной системе сыть : онъ оно выступает нейтральным обобщающим звеном, так и в речи тъ синкретично связует предшествующий и последующий контекст, являясь фокусом высказывания. Чисто анафорическая ф-я с ограничением отсылки к лицу свойственна субстантиву онъ, что совпало по ф-и с исконным анафорическим м-ем его-ему. В XV - XVII вв. слово онъ-его входило в лексическую парадигму личных м-й.

В древнейшей эпиграфике, житиях, ранних хождениях и ранних сообщениях летописи распространена постпозиция атрибутивного дейктика. Считаем, что это может быть наследием тех сочетаний, которые дали, напр., соматизмы оухо, брюхо

(х<*з), оусъ, очесе, оушесе, чрЪвесе, тЪлесе (Р.п.), истеса, ложесна, власъ, перси", кость, пята, перстъ, челюсть, локоть, ноготь, грудь, борода, владь; селезень (м.р.),

печень (ж.р.), плесна, десна, колено, голень, длань, рамене, т ¿мене (Р.п.). Нейтральный дейктик -т//д- в наименованиях частей тела, всегда показывающих субъективное отношение, ограничен признаком костной или волосяной ткани. Таким же образом рассматриваются термины родства и наименования веществ.

Между максимально связанным и максимально свободным видом местоименных основ можно выстроить градацию: 1) полностью интегрированные в морфологическую систему связанные формообразующие; 2) сохраняющие индивидуальность лексической группы или даже отдельной лексемы (стру-п, стекл-. ярус) - связанные словообразующие; 3) не развивающие своих морфологических парадигм свободные местоименные ч-цы (се, то, и); 4) сохраняющие местоименное значение изменяемые свободные м-я (то-й - то-го...), внешняя флексия становится формообразующей, 5) свободные производные отместоименные слова (здесь, здешний; потом, потомок, итог), в которых дейктическое значение в той или иной мере переходит в номинативное, внешняя флексия (1) здесь находит свою противоположность - корень.

В отличие от корней слов символического поля языка, корни указательного поля однофонемные. Сонанты легли в основу древнейшей оппозиции : *и с менее выраженными противопоставлениями -м//б- : -н- и -р- : -л-, однако наиболее ярко в славянской системе м-й и формантов действовали шумные -к- : -т-; -с//з- : -т//д-. Именно шумные смычные закрепились в виде тематизированных местоименных основ ко-, то-. К ним примыкают щелевые основ отсылочного м-я ]е- и указательного ближайшей степени дальности се-. М-я самых дальних степеней дальности, основы которых в фонетическом отношении оказываются сонорными, помимо этого, «тематизируются» не только справа, но и слева: оно-, *о1о-, ово-, ср. оного, ового. В процессе словопроизводства бывшие м-я участвуют уже как консонантные основы, которые затем тематизируются в составе производных основ. Их вокалические варианты *Ч и *-и способны создать известные сл/изм-ые классы, но для успехов в образовании новых слов для этих суффикс требуются либо производящие основы на гласный, либо вокалические расширения слева.

35

Идея изоморфизма (Е. Курилович) может служить не только обобщением некоторых уже найденных закономерностей языка, но и исходньм принципом, служащим для систематизации и исторического объяснения языковых фактов. Так, ведущая роль консонантных местоименных основ при выполнении ими ф-и словообразования должна быть сопоставлена с главенствующей ролью гласного в слоге. Тогда справедливо пропорциональное соотношение согласный : гласный (в фонетике) = морфема : ее форматив (в словообразовании) = имя : местоимение (в лексике).

Древнейшие постпозитивные ч-цы формировали падежные значения на уровне словосочетаний (прежде всего - глагольно-именных) точно так же, как современные союзы формируют синтаксические значения придаточных предложений. Те местоименные основы, которые проникли в основу полнознаменательного слова и стали словообразовательными формантами, приобрели силу словообразовательных значений. Первичный дейктик, как лексема указательного поля языка, таким образом, переживает четвероякую судьбу: либо она 1) застывает в виде синтаксической бесформенной ч-цы, которая в дальнейшем развивает союзную ф-ю, либо она 2) остается полноценным м-ем - субстантивом с парадигмой своих собственных морфологических форм, либо она 3) агглютинируется полнознамёнательной основе в виде словообразовательного форманта и тогда может «обрастать» различными формативами, либо она 4) становится праславянской внешней флексией (морфологическим окончанием). В первом случае дейктическое значение становится синтаксическим; во втором случае остается дейктическим либо развивает анафорическое значение и тогда, помимо субстантивной, имеет еще и атрибутивную ф-ю, вплоть до артиклевой; в третьем случае становится словообразовательным, производя модификацию и, при разных внешних воздействиях, мутацию лексического значения производящего слова; в четвертом случае формирует падежное и личное значение именных и глагольных словоформ, причем падежные значения развиваются в направлении от обстоятельственных к объектным, а личные - от видовых и модальных к временным. Дейктическая ф-я наполняется все новым и новым содержанием и все лучше дифференцируется, приспосабливаясь к закономерностям языковой системы и все лучше и лучше выражая их.

При этом выстраиваются пропорциональные оппозиции: символическое поле языка : номинативное поле языка = м-е : имя = формант : основа = внешняя флексия : внутренняя флексия = ч-цы : полнознаменательные слова предложения. Исторический сдвиг субстантивного м-я в атрибутивное - наглядное свидетельство усиления синтаксической перспективы, в которой м-е уже не замещает имя в тексте и не служит парадигмой (образцом) его склонения по родовым классам в язяке, а определяет имя, становясь анафорическим и даже артиклевым.

Из принципа изоморфизма вытекает одна важная задача, которая не была поставлена в данной работе, но которую следует поставить в ближайшем будущем: проследить корреляцию свободных и связанных ф-й м-й. Так, если ч-ца ть следует после глагола, тъ, и или а + глагол или имя в И.п. (тъ ть его воля; ть ть ли

Ытъскыи не исправить; оже оубьють и тъ тъ оубитъ; а имуть ть того человека), то инф. на -ти невозможен. При инфинитиве возможно только то ть или просто то

{то мьстити). То не отсылает к лицу, поэтому не согласуется с окончанием личного глагола -ть.

Более ясный случай обсуждаемого здесь лексико-синтаксического изоморфизма представляют собой предлоги-приставки, употребляющиеся в свободном и связанном виде при одном и том же глаголе. З.К. Тарланов предлагает подобные морфемы называть изоформантами. В гл. 2-й. изучались местоименные изоформанты.

Закономерность, согласно которой 1) постпозиция указательного м-я существительному : постпозиция части сложного предложения с ук-ым м-ем (ч-цей) = 2) препозиция указательного м-я сущ-ному : препозиция части сложного предложения с союзом или относит, м-ем, соответствует изоморфизму словосочетания и предложения и историческому порядку перехода первого соответствия во второе. Однако м-е на разных уровнях попадает в разные зависимости: 1) определяемым конституирующим членом (Е. Курилович) в случае атрибутивной ф-и м-я в словосочетании является существительное; 2) определяющим конституирующим членом в случае субстантивной ф-и м-я в предложении является предикативное имя {то гривна кунъ) или глагол {то мьстити). Только во втором случае м-е остается исконным м-ем - заместителем имени, поэтому только в предложении оно раскрывает свои исконные дёйктические и неослабленные анафорические ф-и.

Рассматривается действие 1-го и 2-го законов Ваккернагеля, приводящих словосочетание к слову. Свободные ф-и преимущественно ук-ого {сь), ук-о-отсылочных (ук-ых аафорическ) (тъ, онъ), чисто отсылочного {его) и относит, {иже) м-й рассматриваются по Э. Виндишу.

В целом, можно выделить 3 основных исторических ступени функционального воздействия ук-ых, анафорического и неопр.-вопросит.-относительного м-й на систему яз.:

1) Къ-то; голо-съ, тъпь-ть, дь-нь, зву-къ; крьстъ си, дьнь-сь; земля-та. Ступень постпозитивного употребления. Им.п. не входит в парадигму (ср. скл. на *-согл.), откуда ч-цы и, то, се. Ук-ые м-я образуют новые слова или оформляют паратактические синтаксические модели. Постпозитивный артикль развивается только в периферийных диалектах. В результате переразложения гласные производящих основ соединяются с первичными м-ми - суфф-ми (-ь-н-), в дальнейшем происходит процесс опрощения и складываются более длинные форманты (-тельн-). Язык представлят собой конгломерат эквиполентных оппозиций типа грамота си : грамота та. В появлении таких оппозиций участвует суффикс -л- из *о1ъ (да-л-ъ : да-н-ъ).

2) Развитый паратаксис, в т. ч. потебнианское «паратактическое подчинение», позволяет создать не только модели и... и..., но и а{же)... то..., кто... то{тъ). Слово в виде конкретной словоформы также выделилось из потока речи, и наряду с такими синтаксическими моделями, после переразложения, складываются модели собственно морфологического слово-, а затем и формообразования. Субстантивные ук-ые м-я развиваются как свободные и сами формируют свою морфологическую парадигму. Отсылочное м-е его-ему функционирует с недостаточной парадигмой, наподобие современных себя или некого. М-е то активно участвует в образовании

вопросно-ответных относит, моделей типа кто... тотъ..., в которых оно развивает собственно местоименную анафорическую субстантивную ф-ю. Ук-ое м-е в таком «паратактическом подчинении» важнее (стабильнее и обобщеннее) относительного, которое переосмысляется в союз (иже, еже) или заменяется таковым (аже, аще). Все это происходит еще в условиях преобладания ПД. Формируется синтаксическая перспектива простого, но пока еще не сложного предложения. М-я иерархически распределяются в градуальной оппозиции сей : тотъ : оный.

\ 3) Препозиция ук-ого м-я позволяет развить строгую анафору и факультативную определенную референцию (артикль). На уровне словосочетания, в котором выделилось главное слово (имя), м-е входит в единую анафорическую именную группу с таким именем (та(я) пожня), анафора ослабляется, референция усиливается. На уровне предложения оформляется такая же по типу группа .. .того, кто..., в которой относит, м-е оказывается важнее как показатель гипотактического подчинения определенного типа; при закреплении в языке таких новых конструкций складываются уже структуры сложноподчиненных предложений, в которых ук-ое м-е или ч-ца становятся и вовсе факультативными. Формируется синтаксическая перспектива сложного предложения. Свободные анафорические субстантивные м-я кажутся теперь субстантивациями: сложилась вторичная обратная мотивация, как в слове жажда или чувство (В.М. Марков, Г.А. Николаев). Субстантивные м-я продолжают выполнять ф-ю нестрогой анафоры (это) и порождают множество местоименных наречий. Д-сис становится эгоцентрическим. Появляется новое слово - м-е 3-го лица с полной супплетивной парадигмой он-его, которое сосуществует со старым отсылочным его без формы Им.п. В последние 2-3 века это м-е выходит из разряда личных и соединяется со старым отсылочным его: слово он-его расширяет свои ф-и до отсылочно-личного м-я и поглощает таким образом старое общеотсылочное м-е его. На этой ступени действует привативная оппозиция сей, этот+: тот", оный.

На первой ступени предметы мысли определяются с точки зрения их собственных свойств, возможно номинативное предложение, много имен деятеля. В основе лежит эквиполентная оппозиция. На второй ступени предметы мысли «расставляются» относительно друг друга точно так же, как они «сосчитываются» при образовании формы ед., дв. или мн. числа. На третьей ступени становится возможной новая определенность имени в тексте за счет препозитивных аналитических элементов - атрибутивных ук-ых м-й. Предметы мысли располагаются теперь с точки зрения говорящего, всякое иное их расположение воспринимается как перенос, стилистический прием, риторическая фигура. Это состояние можно сравнить с новой категорией глагольного вида - читать : прочитать = стол : сей (этот) стол. Кореферентные цепи достигают очень больших размеров, внутри которых уже не происходят метонимические сдвиги, переключающие референцию. «Скольжение определенности» (В.В. Колесов) уходит в прошлое вместе с градуальной оппозицией ук-ых м-й, которые (прежде всего тотъ) развивают собственно артиклевую ф-ю в результате усиления строгости анафоры.

Практически в течение всего Средневековья в русском языке можно обнаружить действие местоименных основ двух градуальных рядов: без наращения ]е-: се- : то-

и с наращением слева в виде ч-цы о-: он- : *ol- : ов-. Средние члены обоих рядов оказались самыми слабыми в свободном виде и очень сильными в связанном виде. -JI- стало показателем прошедшего времени, наряду с *-s- аориста, и в конце концов вытеснило его; на долю суффикс *-s- осталось 1-е действ, причастие пр. вр. (так же, как на долю форм на -л- - причастие 2-е) и многочисленные имена, в частности формы сравнит, степ. М-е *о1ъ неизвестно даже первым памятникам письменности, а м-е сей в конце концов также вытесняется новейшим этот.

Первый член второго ряда *п в германских, романских языках и болгарском (еден) стал неопределенным артиклем. Второй член ряда *1 - определенным артиклем в романских языках (Номиналистическая единичность, эстетический взгляд на вещи.) Третий член *u/v - показателем многократности и неопределенности в славянских глаголах (-ова-, -ыва-). (Реальная характеристика не референта, но его динамического определения, ср. новый показатель определенности и-его-ему после прилагательных - статических определений.)

Самым распространенным и нейтральным во всей системе дейктиков в центральноиндоевропейских языках является член *t/d. В германских языках и болгарском он дал определенный артикль (концептуалистическая единичность, рационально-логический взгляд на вещи, в болг. - в условиях отсутствия падежной определенности), в чешском, русском деловом развил квазиартиклевую (т.е. факультативную, для специальной лексики) ф-ю ук-ого м-я. Тот/то - необходимый элемент русских местоименно-соотносит. моделей и, позже, конструкций. Интересно, что как это м-е, так и параллельное ему м-е второго ряда дали: первое -сочинит, союз то... то..., второе - парное определит, м-е овъ... овъ...; и то, и другое - со знач. альтернативы. 'Другой' - это и означает 'далекий' (ср. лат. alter). В новых условиях ЭД в русском языке м-е тоть дало производное ближайшей степени дальности этотъ, а в сербском языке м-е овъ дало семантическое производное этой же степени дальности.

Первые члены обоих рддов объединились в супплетивную парадигму русского отсылочно-личного местоимения 3-го лица.

Полученные данные сопоставляются с наблюдениями в области исторической психологии и литературной герменевтики, что позволяет более объемно описать изменения в менталитете, выражающиеся в измениях дейктической системы.

Делается попытка непротиворечиво приспособить теорию артикля, развитую преимущественно на германском историко-лингвистическом материале, к истории русского языка.

В Заключении формулируются нерешенные задачи, возникшие в ходе исследования.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях.

Монография:

1. Связанные и свободные функции местоименных основ в истории русского языка. СПб.: Изд-во филологического факультета СПбГУ, 2011. 339 с.

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК:

2. A.C. Шишков и перспективы академической лексикографии славянорусского языка (к вопросу о словарном двуязычии) // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер.2. 1996, вып.4. С.31-40.

3. Эловая форма и аорист в языке берестяных грамот // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. 2007, вып. 4, ч. I. С.43-54.

4; Явление прономинализации сущ-ных в древнерусских текстах (си сторона, то

мАсто, онъ ноль и др.) // Русская историческая лексикология и лексикография / отв.. ред. проф. O.A. Черепанова. Вып.7. СПб.. 2008. С.82-109.

5. «Вставное И» Н.М. Каринского // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 2008, №3. С. 71-82.

6. О возможности соотнесения свободных и связанных местоименных основ в русском языке // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. 2009, вып. 3. С. 165-176.

7. Индикация имен указательными местоимениями в эпиграфике, приписках и деловой письменности XI-XVII вв. // Русская историческая лексикология и лексикография / отв. ред. проф. O.A. Черепанова. Вып.8. СПб., 2010. С.159-173.

8. [рец.] Вопрос о синкретизме (Пименова М.В. Красотою украси: Выражение эстетической оценки в древнерусском тексте. СПб.; Владимир: Филологический факультет СПбГУ; Владимирский гос. пед. ун-т, 2007. - 415с.) // Древняя Русь. Вопросы медиевистии. 1 (39), март, 2010. С. 117-123.

9. [рец.] Рецензиня на книгу: Николаева Т.М. Непарадигматическая лингвистика (История «блуждающих ч-ц»). Серия «Studia philologica» М.: Языки славянских культур, 2008. 375 с. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. 2009, вып.4. С.262-265.

Статьи в научных журналах, сборниках научных трудов и материалах научных конференций:

10. О переходе дейктической системы "сей - тот - оный" в "этот - тот" // Русские местоимения: семантика и грамматика. Владимир, 1989.

11. Переходные парадигмы русского литературного яз. XVI-XVIII вв. // Мат-лы XXXI всероссийской науч.-метод. конф. препод, и асп. 11-16 марта 2002 года. Вып.З. 4.1. История русского яз. Русская диалектология. Яз. и ментальность. СПб., 2002. С.24-28.

12. Оценка исторических преобразований парадигм (на мат-ле русского яз.) // Петербургское лингвистическое об-во. Научные чтения - 2003. С.-Петербург, 15-17 декабря 2003 года. Мат-лы конференции. СПбГУ, 2003 [=Приложение к журналу "Яз. и речевая деятельность", т.5]. СПб., 2004. С. 34-38.

13. Оценка исторических преобразований парадигм (на мат-ле русского яз.) // Петербургское лингвистическое об-во. Научные чтения - 2003. С.-Петербург, 15-17 декабря 2003 года. Мат-лы конференции. СПбГУ, 2003 [= Приложение к журналу "Я. и речевая деятельность", т.5]. СПб., 2004. С.34-38.

14. "До чего мы дожили, о россияне!" (Функции "эловых" глагольных форм в панегириках петровского времени) // Мат-лы XXXIV междунар. филологическая конф. 14-19 марта 2005 года. Вып.5. Секция истории русского яз. 4.1. СПб., 2005. С.3-7.

15. Агглютинация внешних именных флексий -И и -Ы в значениях множественного числа // Мат-лы XXXV между нар. филологическая конф. 13-18 марта 2006 года. Вып.6. История русского языка и культурная память народа. СПб., 2006. С. 37-43.

16. Реконструкция ментальности как проблема лингвистической палеонтологии // Мат-лы XXXVI междунар. филологическая конф. Вып. 7. Русский яз. и ментальность (12-17 марта 2007 г.). СПб., 2007. С.23-27,

17. Морфолого-семантический способ словообразования // Грани русистики. Филологические этюды. Сб. ст., посвященный 70-летию проф. В.В. Колесова. СПб.,

2007. С. 448-458.

18. Проверка русским материалом гипотезы Ф. Боппа о местоименном происхождении формантов // Грамматические категории и единицы. К 100-летию проф. А.М. Иорданского. Мат-лы Седьмой междунар. конф. Владимир: ВГПУ, 2007. С.90-91.

19. Происхождение модели образования существительных типа запятая, мостовая, учительская, парадная // Мир русского слова и русское слово в мире. Мат-лы Х1-го Конгресса МАПРЯЛ. Т.З «Русский язык: диахрония и динамика языковых процессов. Функциональные разновидности русского языка». София, 2007. С.65-68.

20. Классификация русских местоимений по Ф.И. Буслаеву // Современные проблемы лингвистики и методики преподавания русского языка в вузе и школе. Вып. 5. Воронеж, 2008. С. 111-116.

21. Дейксис и номинация (указательные местоимения, личные «местоимения» и имена) // Философская мысль и философия языка в истории и современности. Уфа,

2008. С. 167-173..

22. Действие словообразовательных формантов местоименного происхождения в современном языке // Русский язык и ментальность. Мат-лы секции XXXVII междунар. филологической конф. 11-15 марта 2008 года. С.-Петербург. СПб., 2008. С. 20-27.

23. Действие семантического способа словообразования на уровне формантов // История русского языка и культурная память народа. Мат-лы секции XXXVII Междунар. филологическая конф. 11-15 марта 2008 года. С.-Петербург. СПб., 2008. С. 37-43.

24. Разбор анафорических отношений в древнейших смоленских грамотах // Ментальноть и изменяющийся мир [=Серия «Славянский мир», вып. 1]. Севастополь, 2009. С. 259-272.

25. Ce, cíe, *cie, ciAo, cío, cío, сьо, *сё, ето, *ёто, это: орфография некоторых прецедентных форм указательных местоимений, в XVIII в. // Русистика: прошлое и настоящее национального яз. Сб. ст., посвящный 70-летию проф. Б.И. Оскпоза. Омск, изд-во Омского гос. ун-та, 2009. С. 64-84.

26. Дейктическая и анафорическая функции указательных местоимений в рбсской деловой письменности XII - XVII вв. // Языковые категории и единицы: синтагматический аспект: Мат-лы восьмой междунар. конф. (Владимир, 24-26 сент. 2009 г.). - Владимир: ВГГУ, 2009. - 440 с. С. 88-92.

27. Формулы, содержащие указательные местоимения, как фактор цельности древнерусского текста // Русский язык как фактор стабильности государства и

нравственного здоровья нации. Труды и мат-лы второй Всероссийской научно-практической конференции. Тюмень, 2010. Ч. 2. С. 306-312.

28. Местоименные функции указательности, отсылочности и относительности в истории русского языка // Лингвистическая герменевтика. Вып. 2. Сб. научн. трудов к 75-летию проф. И.Г. Добродомова. М., 2010. С.17-22.

Подписано в печать 25 марта 2011 г. Формат 60 х 84 1/16. Авт.л. 3,0. Тираж 100 экз. Заказ № ¿У/. Филологический факультет СПбГУ ОНУТ филологического факультета СГОГУ 199134 Санкт-Петербург, Университетская наб., д.11.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Демидов, Дмитрий Григорьевич

Введение

Содержание

Глава I. Теория дейксиса и возможные способы ее приложения к истории русского литературного языка.

§ 1. Вводные замечания.

§ 2. Вопрос о "третьем лице". Особенности "первого" и "второго" лица.

§ 3. О значении местоимений.

§ 4. О номинативной природе личных местоимений.

§ 5. Соотношение грамматических категорий лица и рода и вопрос о дейксисе.

§ 6. Номинация, референция, дейксис, анафора и катафора. Соотношение понятий.

§ 7. Дейксис в прагматическом аспекте.

§ 8. Вопрос о связанном и свободном состоянии единиц языка.

§ 9. Предметный дейксис в дописьменный период.

§ 10. Система предметного дейксиса в истории русского литературного языка.

§ 11. Судьба местоимения иже.

§ 12. О принципе изоморфизма. Выводы.

Глава II. История связанных местоименных основ.

§ 1. Агглютинация и адаптация. О возможности выявлять местоименное происхождение формантов на основе структуральной истории.

§ 2. Труднообъяснимые суффиксы -(ь)б-, -(ь)м- и -(е/о)с-.

§ 3. Основания и пути подтверждения гипотезы Фр. Боппа на русском материале.

§ 4. Раннепраславянская система указательных слов и ее остатки в новейшее время.

§ 5. Суффиксы в сопоставлении с местоименными основами.

§ 6. Суффиксы *-{-/-)-, -М-/-6-.

§ 7. Суффикс -с-.

§ 8. Суффикс -т/д-.

§9. Суффикс -н-.

§ 10. Суффиксы -л- и -р-.

§ 11. Суффикс -в-.

§ 12. Суффикс -к-.

§ 13. Происхождение и судьба суффикса -л- в причастии.

§ 14. Выводы.

Глава III. История свободных функций местоименных слов по данным эпиграфики и грамот.

§ 1. Вводные замечания.

§ 2. Данные надписей на предметах и приписок.

§ 3. Данные ранних грамот.

3.1. Первичный дейксис.

3.2. Катафора.

3.3. Некатафорическая анафора.

§ 4. Данные поздних грамот.

4.1. Первичный дейксис.

4.2. Катафора.

4.3. Некатафорическая анафора.

§ 5. Некоторые выводы.

Ч. II.

Глава IV. История свободных функций местоименных слов по данным законодательной и повествовательной литературы.

§ 1. Типы специальных дейктических ситуаций и памятники письменности.

§ 2. Данные законодательной литературы.

2.1. Оригинальные своды законов.

2.1.1. Прямой дейксис.

2.1.2. Катафора.

2.1.3. Некатафорическая анафора.

2.2. Переводные своды законов.

2.3. Данные списков Русской Правды.

§ 3. Данные хождений.

§ 4. Данные летописей.

4.1. Прямой дейксис.

4.2. Катафора.

4.3. Некатафорическая анафора.

4.4. Сопоставление Лаврентьевской и Воскресенской летописей.

§ 5. Вопрос о происхождении частицы-союза и из местоимения.

§ 6. Выводы.

Глава V. Опыт синтеза. Местоимения в свободном и связанном виде с точки зрения изоморфизма слого-, слово- и фразообразования. Следствия в области менталитета.

§ 1. Вводные замечания. Древнерусский текст и его формулы.

§ 2. Исторические связи словообразования, морфологии и фонологии; простые знаки языка.

§ 3. О понятии изоморфизма.

§ 4. Роль местоимений в перестройке синтаксической системы русского языка.

§ 5. От языка к мышлению (некоторые выводы в области исторического изменения менталитета).

§ 6. Местоимение, суффикс и артикль.

§ 7. Замечания об отдельных местоименных основах и созвучных им суффиксах (о роли местоимений в перестройке морфологической, словообразовательной и синтаксической систем русского языка).

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Демидов, Дмитрий Григорьевич

Логические основания русского исторического языкознания целесообразно заимствовать из кантианских традиций, что является как бы само собой разумеющимся в разнообразных науках о речевой деятельности человека. Изменения языка во времени могут быть изучены только исходя из прямопропорционального соотношения объема и содержания исторического индивидуализирующего понятия «русский язык»1: чем большее число источников включается в сферу языка, тем богаче и содержательнее оказывается его история; общее представляется как часть целого. Это противоречит естественнонаучному обратнопропорциональному отношению соответствующего логического генерализирующего понятия, в котором общее всегда беднее подчиненных ему экземпляров и представляется как вид рода [Риккерт-1908, с.26-36]. Чем меньше признаков требуется для выделения и описания фактов языка, тем более общим и типичным кажется его понятие. Таков логико-типологический подход. Чем больше и точнее характеризуют выделенные признаки индивидуальность заданного языка, тем лучше понимается его место среди окружающих его данных генетически и культурно родственных языков: изучаемый язык осознается как часть индоевропейского по происхождению и евразийского по контактам целого. Таков историко-сравнительный подход.

Логическим основанием работы принимается учение И.Канта о понятии и методе [Кант-1915]. На основе общенаучного индивидуализирующего метода [Риккерт-1908, с.34] с приматом исторического над логическим избирается исходный историко-сравнительный метод: заданный объект языка изучается в его связях, контекстных и ассоциативных, внешних и внутренних; прослеживается прежде всего его изменение, переход из одного качества в другое, обусловленное прибавлением функций. Поиск новых связей прекращается тогда, когда объект языка определяется в качестве предмета исследования и может быть более или менее надежно введен в исторический контекст, в среду других данных изменяющихся объектов - фактов. Дальнейшее объяснение общей конфигурации языковых изменений представляется развитием в терминах категорий, парадигм и словаря. Чтобы добиться этого, необходимо периодически опираться и на

1 Следует различать понятия (логические и исторические) и концепт(ум)ы - "семантические "зародыши" слова", выражающиеся в происхождении и употреблении корнеслова (гнезда слов) [Колесов-2002, с.51]. Индивидуализирующие (исторические) понятия могут включать не только факты языка, но и факты культуры, политической истории и т.п. Для нас центральной проблемой остаются факты языка. генерализирующий метод1. С его помощью определяются исходные неизменные ПОНЯТИЯ, вспомогательный грамматический и лексикологический аппарат описания, способ изложения выводов. Необходимость генерализирующего метода обуславливается тем, что только он позволяет прийти к генетическим основаниям исторических изменений. Генетический признак становится „функциональным и уже далее изучается индивидуализирующим методом. Образно выражаясь, генерализирующий метод, опирающийся на рациональные основания знания, расставляет маяки и вехи на основном историческом пути исследования, синтезирующем по необходимости преимущественно эмпирические данные. Достижение цели обнаруживается также в генерализированных формах морфемы, лексемы, парадигмы, синтаксической конструкции (но не форматива, употребления слова, словоформы, формулы и синтаксической модели). Прием философской генерализации частично применяется в обобщающей 5-й главе.

Учитывая специфику языка как изменяющегося предмета исследования, этот метод, по Э. Косериу, можно назвать методом структуральной истории. В его требования входит обязательное различение функции системы и ее эволюции. Опора на функции показывает существо эволютивной лингвистики [Martinet-1975, с. 84]. В конечном счете, эволюция системы - это и есть ее функция (от индивидуально-речевого до национально-языкового уровня). Генетический признак не обязательно должен сам непосредственно становиться функциональным, но обязательно предопределяет собою признак функциональный и направление эволюции. Так, классическая проблема русского языкознания - проблема славянизмов - формулируется с непременной опорой на генетические признаки, но разрешается только в функционально-историческом плане.

Необходимый поиск доказательной базы, сбор и анализ материала считается достаточным тогда, когда обнаруживается некоторая историческая тенденция. О важности обнаружения тенденции говорится в синтаксических исследованиях, напр.: «Реконструкции в области синтаксиса возможны. Но они требуют от исследователя глубокого знания истории синтаксиса по памятникам письменности и записям народных говоров. Любой реконструкции должно предшествовать выявление закономерностей изучаемого синтаксического явления от первых памятников письменности. Изучая падежную синонимику, надо обратить внимание на тенденции развития каждой конструкции. Именно это поможет верно определить роль синтаксических явлений в

1 Как основной он исчерпал себя в эпоху младограмматизма, когда языкознание принималось за естественную науку. Мы рассматриваем его в качестве необходимого вспомогательного метода. дописьменный ~ период.» [Творительный-1958, с.21]. Думается, этот принцип распространим и на лексический, словообразовательный и морфологический уровни.

Даже если будет собрана значительная масса фактов, противоречащих уже определенЬой тенденции, они не смогут ее опровергнуть, но лишь заставят сделать вывод об иной конкурирующей тенденции. «Ни одно правило никогда не может гарантировать, что обобщение, выведенное из истинных - и даже часто повторяющихся — наблюдений, будет истинно. . Успехи науки обусловлены не правилами индукции, а зависят от удачи, изобретательности и от чисто дедуктивных правил критического рассуждения.» [Поппер-2004, с.95] Это не очень лестное для эмпирического языкознания заявление не должно пугать и останавливать исследование. Наблюдения, повторные и последующие, служат проверкой выстроенных гипотез, т.е. попыткой их опровержения. Если попытка опровержения не удается, приходится усиливать гипотезу, расширять ее «демаркацию». Именно в этом состоит прием «фальсификации» как критерий научности. Собственно говоря, такой прием выполняется в рамках кантианского критического метода.

Так, стремясь опровергнуть гипотезу некоторых остатков формы Им.п. местоимения (далее м-я) его — ему (труднообъяснимые и) в древнейших русских текстах, как это пыталась сделать М.В. Федорова [Федорова-1965], мы неожиданно для себя выработали новую и более "достоверную гипотезу о происхождении частицы-союза и из неопределенной прямой формы Им.п. этого относительно-указательного м-я. «.мы - как ученые — ищем не высоковероятные теории, а объяснения, то есть плодотворные и невероятные теории» [Поппер-2004, с. 103], «объяснение хочет снять самое явление, растворить его реальность в тех силах и сущностях, которые оно подставляет вместо объясняемого» [Свящ. Павел-1999, с. 113]. Это оправдывает решение сопоставить разрыв частицы то и м-я тот-того с разрывом частицы и и м-я *и-его.

Соотнося отдельные м-я друг с другом, мы соотносили и образовательные форманты сдруг с другом, выстраивая содержательные корреляции двух рядов полученных пар - свободных м-й и связанных суффиксов, предположительно восходящих к тем же местоименным основам. Такой прием можно назвать коррелятивным. Внешние реконструкции учитываются только по имеющимся в литературе обнадеживающим результатам, в качестве исследовательского приема производится внутренняя реконструкция генетического тождества1 местоименных основ и распространяющих корень суффиксов.

1 «Самой общей предпосылкой применения собственно сравнительно-исторического метода является наличие в данных языках генетически тождественных еднниц, т.е. единиц, восходящих к одной и той же

Мы изучаем живой язык — церковный и светский. Мертвый язык не получает дальнейшего развития и не функционирует в обществе потомков. Живой язык сохраняет преемственность от поколения к поколению, усваивая и переводя в формы языка опыт их жизни. В развитие известных положений Л.В. Щербы об эксперименте в языкознании, можно сказать, что, казалось бы, над прошлым экспериментировать нельзя, оно дано целиком во всех своих текстах. Язык как объект наблюдений раскрывается в них. Но язык как предмет исследования с точки зрения научной критики есть всего лишь более или менее удачная прогностическая модель текстов. Поэтому, если модель действует своей объяснительной силой только на часть текстов или даже на известные участки текстов, то ее требуется заменить такой моделью, которая пусть бы и была основана на части текстов, попавших в поле зрения исследователя, но для которой новые, ранее не обследованные тексты служили бы удачным подтверждающим экспериментом [ср. Щерба-1974, с.32 и далее]. Метод эксперимента будет применяться и напрямую. Под звездочкой при древних способах выражения будут приводиться современные способы выражения того же контекста (возможный «перевод») или ожидаемые обычные реализации той же древней модели, но почему-то (выяснение этих причин и составляет задачу) нарушаемые в данных контекстах. В отличие от распространенного эксперимента среди работ по современному языку, в которых объектом является допустимое выражение, соответствующее лингвистическому опыту исследователя, а под звездочкой дается выражение недопустимое; в нашей работе под звездочкой, наоборот, даются бесспорно допустимые в современном русском языке выражения, эквивалентные таким же реально существующим, но древнерусским выражениям. Такой эксперимент представляется более корректным, в нем не только современный инструмент исследования, но и древнерусский объект исследования существуют реально. Мы выясняем, почему так написали, почему состоялся именно такой факт текста, а не почему мы бы так не сказали и не написали. Иначе говоря, инструмент (предмет) эксперимента один и тот же, но объекты его приложения разные: в синхронистических исследованиях современного (и по этой модели - древнего) языка предмет - реальный факт языка (мы так говорим), объект - мнимый, не существующий (выясняется именно то, почему он не существует); в нашем случае предмет тот же и такой же степени надежности, объект - реальный факт памятника письменности (выясняется, почему он появился). Ср. критику приема анализа высказываний «под звездочкой» Т.М. Николаевой в [Николаева-2008]. единице и представляющих собой результаты различного ее развития в отдельных языках.» [Смирницкий-1952, с.4] Целесообразно добавить: . и различных функций и позиций этой единицы в одном и том же

К области экспериментального структурного моделирования относится и выстраивание коррелятивных отношений между парами м-й и парами соответствующих суффиксов в гл. П. В этимологических разысканиях недостаточно только вскрыть этимон. «Суть «историзма» в этимологии йе столько в том, что нам удается вскрыть нечто новое в истории, сколько в том, что, обладая определенными познаниями в культурно-исторической сфере, мы при этимологическом исследовании слов, имеющих отношение к этой сфере, строим возможные модели образования значения этих слов, исходя из исторических данных, а затем проверяем эти модели на собственно лингвистическом материале; и эта проверка является как раз решающим критерием истинности этимологии» [Топоров-1960, с.49].

Выбранный аспект исследования имеет и более важные основания. Ак. JI.B. Щерба писал: «Сущность сравнительного метода прежде всего состоит в совокупности приемов, доказывающих историческую идентичность или родство слов и морфем (выделено нами -Д.Д.) в тех случаях, когда это не очевидно» [Щерба-1958, с.104]. Наш случай предполагает именно неочевидность родства суффиксальных морфем как друг с другом, так и.с местоименными словами. «Применение сравнительного метода в громадном большинстве случаев не подразумевает обязательства какого-либо определенного исторического объяснения вскрываемых разноязычных (и, добавим от себя, в составе одного языка, -Д.Д.) тождеств» [там же]. Следовательно, отсутствие подробного и определенного исторического объяснения проверяемых нами тождеств не может служить препятствием для отказа от такой проверки генетических тождеств.

Стихии славянская (точнее церковнославянский язык - в общеславянской перспективе, а в перспективе русского языка - церковно-славянский язык русской редакции) и русская (точнее древнерусский язык как древнейший период русского языка) включаются в объем исторического понятия русского языка1 и исключаются из логического понятия русского языка. В противном случае потребовалось бы конструировать все новые логические понятия: древнецерковнославянский, древнерусский (у A.A. Шахматова правильнее - «прарусский»), старорусский, новоцерковнославянский, современный русский и др. «языки», — и каждый раз их было бы недостаточно, и каждый раз приходилось бы выстраивать схемы вроде диглоссии (ср. разбор этого понятия в [Литературный-1986, с.3-41]). В образном выражении, «дифференциальное счисление» по синхронным срезам хронологически и по типам языке. текстов жанрово-стилистически имеет пределы своей научной эффективности: пока аппарат, выработанный при описании одного «языка» действует при описании другого «языка», выстраивается видимость скачкообразного исторического (historisches) изменения - смены одного состояния другим; как только становится заметным какое-либо .качество одного «языка», необъяснимое аппаратом описания другого, хотя бы и близлежащего в хронологическом, генетическом или стилистическом пространстве «языка», становится понятным, что логические понятия сами по себе, в результате их механических сложений, не могут индивидуализировать исторического понятия, в котором только и возможны внутренние исторические (geschichtliche) изменения. Иными словами, для объяснения факта, скажем суффикса в слове, употребительном в русских текстах XV — XVI вв. («старорусского языка»), требуется не только современный русский, но и древнерусский, древнецерковнославянский, праславянский и праиндоевропейский языки с предварительным сведением воедино аппаратов их описания. Только такая «сравнительная грамматика» может быть положена в основу и использована при изучении грамматики исторической. Логическая сторона настоящего исследования лучше всего представлена в методе пропорций, по аналогии с исторической фонологией, который в обобщенном виде и в эпоху постструктурализма можно назвать матричным методом. Собственно говоря, этот метод общенаучный: классический пример — таблица Д.И. Менделеева. Затруднения в его применении в лингвистике связаны со множеством привходящих трудно учитываемых контекстных, прагматических и семантико-стилистических признаков, приходится последовательно принимать одни из них и мотивированно отказываться от учета других.

Ретроспективное изучение исторического материала является вынужденным, обусловленным отсутствием памятников письменности. Логические понятия здесь берут верх над историческими, (ре)конструируют их. Между тем такое изучение - необходимый компонент перспективного собственно исторического исследования письменного периода языка. В исторической грамматике русского языка неясность остается зачастую из-за слабой опоры на предысторию: «.вне сравнительной грамматики ее архаические качества и закономерности последующего развития остаются неясными, а попытки объяснить их порождают субъективизм» [Дегтярев-2007, с.11]. Доисторическое (=дописьменное, этимологическое), за неимением памятников письменности, изучается по косвенным данным. Наибольшее число принципиальных открытий здесь было сделано в

1 Академическая традиция описания словарного состава стояла до конца XIX в. на такой точке зрения. Подробнее см. [Демидов-1996]. эпоху младограмматизма. И хотя ответы на вопрос о происхождении того или иного элемента языка постоянно корректируются в связи с учетом новых данных, опора на уже найденные более или менее надежные реконструкции — необходимый элемент истории языка по памятникам письменности. Направление исследований в области русского исторического языкознания, принятое в трудах A.A. Потебни, A.B. Попова, Д.Н. Овсянико-Куликовского, И.А. Бодуэна де Куртене, Л.П. Якубинского, М.А. Соколовой, наших современников В.М. Маркова, В.В. Колесова, З.К. Тарланова, В.И. Дегтярева, О.Ф. Жолобова, В.А. Баранова и др. ученых, принимается и нами. В определенные моменты собственно историческая исследовательская процедура необходимо должна прерываться для реконструкций элементов дописьменного состояния языка, и результаты этих реконструкций, в свою очередь, становятся конструктивной составляющей собственно исторического описания и объяснения языковых изменений. Более или менее надежные достижения индоевропейского и общеславянского языкознания принимаются как данное, уточнение фактов частного русского языкознания с точки зрения происхождения и функции полагается как заданное в нашей работе.

Подробнее исследовательская методика описывается в соответствующих главах.

Если имеются тексты, то историческое изучается перспективно по памятникам письменности, и при наличии достаточного числа источников нет неоходимости разбивать поступательное изменение языка на (всегда произвольно выделенные) синхронные срезы1. Яркое свидетельство исторического единства русского языка - данные списков XV - XVn вв. текстов, созданных в XI - ХП вв. Возвратное движение языка («второе», «третье» южнославянское влияние) — не исключение, а правило, обусловленное новыми условиями повторной активизации старых, казалось бы отработанных языковых средств. В качестве примера можно привести оживление форм имперфекта от основ «своего» несов. вида. Старая категория из главенствующей превращается во вспомогательную, способствующую развитию повой категории глагольного вида. В это же время быстро расширяется употребление причастий на -л- без связки: форма глагола, когда-то отягощенная ограничивавшим ее употребление дейктическим значением указания на неприсутствующего деятеля (*о1ъ), наконец освобождается от этой внутренней формы и грамматикализуется как дейктик времени, аспектуальная нагрузка перемещается из окончания в суффикс и/или приставку основы. То же происходит и с усилительно-выделительной и соотносительной частицей и, как полагаем, бывшей формой Им.п. относительного м-я и. Она очень активно употреблялась в XI - XII вв. и

1 Разделение грамот на ранние и поздние имеет сугубо технический характер. 7 переживает повторный всплеск активности в XV — XVI вв., но уже на стилистическом уровне.

Новый послепетровский период создает вторую норму (русскую, уже не церковнославянскую), которая тоже не сразу «выдавливает» из себя славянизмы. Ярчайший пример - вытеснения сей этот, оный <— тот: нормативная замена с трудом стала происходить только с 30-х годов XIX века. Слова эти не изобразительные, а скорее формальнограмматические, так что замены касаются продолжения общей истории русского языка X - XXI веков и не позволяют приурочить их непременно к остаткам языка донационального периода. Изменения в норме отражают здесь фундаментальные сдвиги в системе.

Среди источников одинаковое внимание уделяется оригинальным и переводным. Преимущество переводов с греческого в том, что они лучше нормировались, служили источником подражания и предметом постоянной грамматической рефлексии, поэтому повлияли не только на норму, но и на узус и систему русского языка в его литературной форме. Оригинальные памятники, даже написанные под сильным влиянием переводных, представляют собой надежный источник устно-разговорной стихии. В целом мы описываем фрагмент исторической грамматики русского литературного языка, поэтому не противопоставляем деловые (чаще оригинальные) и церковные (чаще переводные) — памятники как созданные будто бы на разных языках. Историческое понятие русского языка, накапливающего генетические югославянизмы, содержащего строевые восточнославянизмы и творчески производящего в своей литературной форме церковноруссизмы и литературнографизмы [Виноградов-1977], не может и не должно быть расколото на внешним образом противопоставленных друг другу языка-системы1. Язык один, нормы две - старшая церковно-славянская и нынешняя младшая послеломоносовская.

Словосочетание «историческая грамматика» мы используем лишь по традиции, если не сказать по инерции. Ярче всего о невозможности исследовать историю языка в узких формально-грамматических рамках сказал Е. Будде: «Если мы скажем так: история языка изучает те процессы, которые привели язык к данному его состоянию настоящего момента, а грамматика языка описывает как раз это состояние языка в настоящий момент,

1 В расхожем ненаучном выражении церковно-славянский язык слово язык имеет то же значение, что и в выражениях канцелярский язык, язык поэзии, научный язык и т.п., то есть язык русских церковных книг. Разумеется, в широком обиходе выражение церковно-славянский язык давно прижился. Но это не должно влечь за собой сужение научного понятия русский язык в целях его противопоставления церковнославянскому. Понятия «русский язык» (не обязательно современный) и «церковно-славянский язык» соотносятся как целое и часть. 8 то нам будет наиболее понятно отличие грамматики языка от его истории. В самом деле, грамматика, как учение о звуковом, морфологическом и синтаксическом строе языка, всегда предполагает законченные процессы в тех их результатах, в которых обнаружились звуковые и психологические законы, действовавшие беспрерывно4 в разное время в данном языке до настоящего момента.» [Будде-1913, с.З]

Актуальность предпринимаемого исследования обусловлена насущной необходимостью текущей науки о языке преодолевать искусственные препятствия поуровневой лингвистики, прежде всего в историческом аспекте, развивать функциональный подход; а также с продолжающимися колебаниями в вопросе о разрядах м-й. Актуальность предпринимаемого исследования заявлена уже давно, в виде вопроса об определителях корня: «Авторы компендиумов Бругманн и Мейе, не выдвигают этого вопроса в качестве самостоятельной проблемы, разработка которой должна отразиться и на морфологической, и на лексиколого-этимологической проблематике» [Вопросы-1956, с.200]. То, за что пока не берется внешняя реконструкция, непременно должно быть обследовано приемом внутренней реконструкции. Мы рассматриваем определители корня вместе с позднейшими более явными суффиксами, не отвергая их генетическую связь друг с другом.

О новизне подхода позволяет говорить цельный и системный охват указательных м-й (в связях со смежными разрядами — личным, неопределенно-вопросительно-относительным, анафорическим), как в их вторичных, но не бесследно исчезнувших, остатках, так и в виде функционирующих в письменности самостоятельных лексем. Как новый можно расценивать и эволюционный подход к проблеме эгоцентрического типа дейксиса.

В главе 1 ставятся теоретические вопросы, актуальные для исследования. В главе 2 дается ретроспективный анализ (тезис) словообразовательных и словоизменительных моделей, имеющий целью установить происхождение формантов. Поскольку застывший в форме слов и словоформ материал представляет собой единственный надежный остаток древнейших синтаксических моделей тех эпох, от которых текстов не сохранилось, приходится опираться лишь на данные словаря. В главах 3 и 4 производится перспективный анализ (антитезис) употреблений указательных м-й в текстах. В главе 5 новый материал не вводится, но производится синтез с учетом проблемы отношения языка к мышлению.

Объектом исследования выступают значимые элементы русского языка, являющиеся, либо когда-либо бывшие, либо предположительно являвшиеся указательными (и/или анафорическими, относительными, либо неопределенными) м-ями, либо могущие быть сопоставимыми по ряду признаков с таковыми. Поскольку суффиксы сопоставляются с м-ми письменного периода русского языка, было решено условно оставить субъективно воспринимаемое наименование объекта как указательные м-»я. В строгом и исторически реальном смысле полноценными м-ми изучаемые слова становятся постепенно, в процессе объединения родственных частиц и наречий, образованных от одной и той же местоименной основы, в единую морфологическую парадигму. В связанном виде формантов местоименные основы не показывают морфологического характера тех слов, которыми они были. Скорее всего, они представляли собой энклитические местоименные частицы. Объектом являются бесспорные слова и бесспорные части слов, фонетически сближаемые с первыми.

Предметом исследования взяты связанные и свободные функции местоименных основ в истории русского языка. Исторические взаимоотношения местоименного и именного типов склонения, прежняя близость первого ко второму, а также первичные и вторичные праиндоевропейские лично-глагольные окончания, с одной стороны, трудная различимость падежных форм простых м-й и никак не оформленных свободных частиц, с другой стороны, заставляют условно расширять понятие м-я, включая в него такие остатки, которые утратили собственную морфологическую природу (либо никогда ее не имели), и частицы, внешне схожие, например, с формой Им.-Вин. падежа ед. числа ср. рода (се, то), а также реконструированные лексемы (*о1ъ). Предметом являются частью надежно отождествленные, частью гипотетически отождествляемые в генетическом отношении служебные основы - указатели, заместители и форманты других слов, образованных от полнознаменательных номинативных основ.

Морфологические процессы исследуются на синтаксической основе. Во главу угла ставится основной предмет - русский материал, но важнее даже не просто констатировать факты русской грамматики разных периодов, а определить тенденции в духе A.A. Потебни. Знаменитый компаративист Дельбрюк считает, что существуют два рода исконных значений - относительное и абсолютное. Первое представляет собой «функции архетипных форм, обнаруженные в результате сравнения значений, засвидетельствованных в древних памятниках». [Кнабе-1956, с.82]. Правда, при этом приходится реконструировать не только форму, но и психологически обусловленные значения (задача будущих исследований). Второе — это продукты действия самой словоформы на слившиеся лексические и грамматические элементы. Первое соответствует ономасиологическому направлению исследования, второе - семасиологическому направлению. М-я (в свободном виде), в частности, дают надежный материал для абсолютных исконных значений. В целом, лучшие результаты получаются при объединении методик Потебни и Дельбрюка. [Кнабе-1956, с.83; Спринчак-1962; Тарланов-2007]. «Тем самым получает свое обоснованное выдвижение синтаксиса на принадлежащее ему ведущее место в построении предложения и оформлении выступающих в нем слов. В то же время синтаксис не является самоцелью в научных исследованиях и не должен отрываться от остальных основных разделов языка. Наоборот, он сливается с ними, выступая на материальной базе фонетики и морфологии и вместе с ними оформляя используемые слова в общих для них заданиях речевой коммуникации. Основные элементы синтаксиса смыкаются тут с крайним разнообразием средств морфологии, передают ими различные отношения между словами предложения, опираясь также на лексическое содержание слов. В итоге получаются не одна, а несколько синтаксических систем.» [Мещанинов-1958, с. 127] Сосуществуют новая и старая синтаксические системы. Свободные употребления м-й активно участвуют в создании новой, связанные — наследуют признаки старой синтаксической системы.

В теории речевой деятельности выделяется операционная структура речевого действия. Она включает 1) звено ориентировки на основе интериоризации прежних умений, которое переходит непосредственно в 2) следующее звено планирования,~т.е. программирования на основе образов-мыслей «как фиксированной стратегии ориентировки в подлежащей обозначению ситуации и вычленения из этой ситуации будущих компонентов высказывания» (в нашем случае элементы 1-го звена составляют свободные указательные и относительные м-я, которые закрепляются в виде элементов 2-го звена - словообразовательных и словоизменительных формантов или переходят в союзы и, то, потому что и под.), либо остаются в 1), морфологически и синтаксически изменяются там и вместе со 2) реализуются в 3) конечном звене языкового кода [Основы-1974, с.165]. Такая модель речевой деятельности говорящего показывает, что он всегда опережает слушающего и дифференцирует «с запасом». Последний находится на предшествующей стадии языка и воспринимает только устоявшееся. интересы понимания и говорения прямо противоположны, и историю языка можно представить как постоянное возникновение этих противоречий и их преодоление» [Щерба-1974, с.ЗО]. Именно слушающий агглютинирует постпозитивные м-я, автоматизируя высказывание и делая его более морфологизованным. Образно выражаясь, слушающий стремится представить предложение как слово (а звук как фонему), говорящий стремится представить слово как предложение (а фонему как звук)1. Модель слушающего составляет исследовательскую перспективу 2-й главы, модель говорящего — исследовательскую перспективу 3-ей и 4-й глав. Как подметил И.А. Бодуэн де Куртенэ, коммуникативная ценность выше в начале слова, чем в его конце, отсюда функциональная нагрузка фонем в анлауте исторически усиливается, в ауслауте — ослабевает [Кудрявцев-1982, с.8]. Во 2-й главе рассматриваются суффиксы и окончания неместоименных слов, по происхождению осложненных постпозитивными м-ями, в 3-й и 4-й главах — об изменениях обычаев и правил употребления разных свободных употреблений м-й - слов, не терпящих приставок и всегда обнаруживющих себя первым же согласным.

Исходной гипотезой предпринимаемой работы является утверждение, что историческое изменение в дейктических системах текстов (прежде всего в минимальных устойчивых словосочетанях полнознаменательного слова с энклитикой, помогавших устному общению), которое в дописьменную эпоху позволяло образоваться новым словам и их формам из простейших полнознаменательных слов и примыкающих к ним в постпозиции местоименных основ, привело к новейшей парадигматически оформленной морфологической системе и главенству морфологического способа словообразования. Первичные сочетания с постпозитивными дейктиками были распространены в условиях предметоцентрического принципа указания, признаки которого обнаруживаются еще и в письменную эпоху; но в конце концов практика составления монологических и письменных текстов приводит к эгоцентрической дейктической системе современного русского языка. Древнейший лексико-синтаксический способ словообразования уступает место новейшему морфологическому способу, а свободные указательные м-я утрачивают свою исходную субстантивность.

Основным источником исследования явились эпиграфические памятники и грамоты. Именно в них наиболее ярко выражены собственно дейктическая, анафорическая и квазиартиклевая функции м-й. Дополнительными источниками послужили русские законодательные акты с предписующим («перформативным») содержанием, хождения с

1 Такое положение объясняет, почему только меньшинство из инноваций на уровне микроистории языка, возникающих в пределах некоторых социальных групп, закрепляется в макроистории. Так, исследования телефонных разговоров в американском штате Техас в течение 15-ти лет подряд показали, что те же лица, которые изменяли произношение гласных в частотных английских словах lost, school, night, Tuesday, с возрастом возвращались к традиционному произношению. Молодежь постепенно осваивает язык старшего поколения и следует в конце концов старым нормам. Поэтому время кажущихся изменений течет быстрее времени реальных изменений [Bailey и др.-1991]. Иными словами, в молодости человек - «слушающий», в старости - «говорящий».

2 «Гипотеза есть признание предположения за основание» [Кант-1915, с.79]. Математика и метафизика гипотез не допускают, в науках же о природе они полезны и неизбежны [Кант-1915, с.81]. И. Кант ничего не информативным описательным содержанием, летописи и жития с повествовательным содержанием. Подробнее характеристика и классификация источников дается в соответствущих главах.

Теоретическая "значимость исследования состоит в расширении сферы применения сравнительно-исторического метода в постструктуралистскую эпоху развития языкознания, в частности приемов внутренней реконструкции основ в одном языке1 и внутренней реконструкции категорий в разных родственных языках; в развитии функционального направления русского языкознания; в обосновании синтаксической основы лексико-морфологических исследований; в необходимом продуктивном сближении частного и общего языкознания.

Практическая значимость состоит в уточнении семантической стороны и отождествлении некоторых словообразовательных и -изменительных формантов, следовательно^, в совершенствовании дисциплины «историческое словообразование русского языка»; в корректировке функционально-семантических системных подробностей истории русских указательных, относительных и личных м-й, следовательно в углублении дисциплины «историческая морфология русского языка» бакалавриата и соответсвующих спецкурсов магистерских программ; в обосновании ряда результативных проектов лингвистических исследований, соединяющих компаративистику и русистику; в возможности исторических обоснований принятых ныне правил и сложившихся традиций правописания оборотов типа как то, неопределенных наречных м-й типа как-то, в написании диакритического знака двух точек над гласными буквами, бывшими и церковными «ижицей» и «и десятеричным», а также над нынешней гражданской буквой «е».

Цель, которая преследуется в ходе предпринимаемого исследования, сводится к следующему: выявить, систематизировать, проследить исторические связи и изменения в русском языке функций местоименных основ на базе их панхронического тождества в состояниях связанных словообразовательных и словоизменительных формантов и свободных самостоятельных изменяющихся по своим морфологическим формам указательных м-й, представляющих собой слово- и формообразующие, а также образующие синтаксические конструкции и текстовую когезию «монемы» (лексемы, пишет о науках о духе. Язык - это духовно-природное образование, феномен 3-го рода, поэтому гипотезы для него - необходимый, но не исчерпывающий элемент основания.

1 Э. Бенвенист, Е. Курилович, Н.Д. Андреев производили внутреннюю реконструкцию праиндоевропейского языка [Андреев-1957]. Данные старославянского и русского языков в той или иной степени сохраняют результаты действия древнейших словообразовательных моделей и показывают лексический состав в более полном виде.

13 могущие быть и морфемами). Иными словами, ставится цель раскрыть действие местоименно-суффиксальных изоформантов в русском язьпсе.

Для достижения поставленной цели последовательно выполняются следующие задачи: *

1) Выявить членимые, в том числе в результате имеющихся этимологических разысканий, слова русского языка исконного происхождения, прежде всего образованные по непродуктивным словообразовательным моделям.

2) Ввиду практической невыполнимости задачи дать исчерпывающий список таких слов, возможно полнее разыскать имевшиеся и имеющиеся словообразовательные форманты с их словообразовательными значениями.

3) В самих формантах вычленить простейшие первообразные однофонемные суффиксы и определить их сочетательные и семантические возможности.

4) Максимально воспользоваться надежно реконструированными праформами словоизменительных формантов, имея в виду восстановление их до эпохи переразложения.

5) Соотнести такие словоизменительные форманты с исторически действовавшими морфологическими категориями.

6) На основе исчерпывающего перечня всех возможных бинарных эквиполентных оппозиций найденных и рассмотренных на русском лексическом материале минимальных первообразных формантов последовательно соотнести морфемы, их составляющие, с основами известных русских м-й, учитывая поправки на относительную хронологию фонетических законов. Проверить таким образом объяснительную способность гипотезы Фр. Боппа.

7) Рассмотреть действие указательного поля русского языка в исторической перспективе, в частности:

8) определить наиболее подходящие для выяснения дейктической функции указательных м-й типы памятников письменности и фрагментов текстов, рассмотреть в них употребления указательных частиц и м-й в хронологической последовательности;

9) специально изучить употребление этой лексики в деловой письменности с точки зрения выполняемых ею дейктических и анафорических функций, сообразуясь с историческими преобразованиями в традиционных формулах и синтаксических моделях, перерастающих в конструкции;

10) сопоставить полученные результаты с данными других памятников письменности, имеющих предписующий (законодательный), описательный и повествовательный характер;

11) выявить изменения в парадигматической ценности местоименных лексем и дать возможные объяснения полученных данных в сфере менталитета и отчасти ментальности.

Чтобы получить необходимый теоретический инструментарий исследования, на фоне номинативных и референциальных способностей языка разбираются современные представления о явлениях дейксиса и анафоры. Кардинальное значение приобретает противопоставление текста действительности, реальной и воображаемой. Местоименные средства специализируются либо на внетекстовой функции, составляя разряд указательных, либо на внутритекстовой, закрепляя анафорическое значение и развивая отсылочную и относительную функцию1. Таким вопросам посвящена первая глава.

Во второй главе ставится вопрос о реконструкции процесса превращения местоименных частиц и м-й в словообразовательные и -изменительные форманты согласно гипотезе агглютинации Фр. Боппа. Основным предметом здесь являются архаические непродуктивные словообразовательные модели. Реконструкция таких моделей связана с целым рядом трудностей и относится не просто к ныне действующему словообразованию и даже не к историческому словообразованию, а, по очень точному выражению проф. Г.А. Николаева, к «словообразовательной палеонтологии». Исторический подход к языку возможен здесь, в исследовании следов дописьменных эпох, от которых остались только самые устойчивые формулы - слова, только в ретроспективном направлении, а значит обратном реальному историческому времени. Этим объясняется некоторая вынужденная «оторванность» проблематик 2-й и 3-й глав друг от друга.

Поскольку невозможно подробно проследить остатки бывших значений свободного вида в связанном виде суффиксов, в параграфе 13 в качестве примера выбран суффикс -л-. Среди формообразовательных процессов, связанных с присоединением

1 Значение понимается как возможная разновидность функции. Понятия значения и функции относятся друг к другу как вид и род. Относительная синтаксически и конструктивно оформленная функция есть частный случай отсылочной функции. Анафорическое значение м-я, таким образом, есть только характеристика значения по типу, но не дефиниция его. некогда свободного указательного м-я, наиболее динамичную историю имеет причастие с этим суффиксом, которое является основным предметом рассмотрения этого параграфа.

В третьей главе рассматривается история свободных употреблений указательных и отчасти относительно-вопросительных м-й1 на материале оригинальных прагматически нацеленных наиболее удаленных от литературных условностей памятников эпиграфики и грамот. Сохраняя свою лексическую самостоятельность, указательные м-я закрепляются в атрибутивной функции, следовательно, как говорил ак. В.В. Виноградов, утрачивают первоначальную собственно местоименную функцию и становятся м-ями-прилагательными с квазиартиклевой функцией. Среди относительных м-й со вторичной указательной функцией особое место занимает начальная форма и. В специальном параграфе, исходя из теории происхождения частиц и союзов из м-й, излагается версия происхождения частицы и затем сочинительного союза и из начальной формы м-я и (ср. иже 'который').

В четвертой главе на основании полученных результатов вводится дополнительный материал языка сводов законов, хождений, летописей и житий -памятников с развитой повествовательной формой речи.

В пятой главе синтезируются результаты 2-й, 3-й и 4-й глав и с привлечением выводов, полученных историками и литературоведами, кратко описываются изменения в области менталитета (безотчетного образа мыслей народа), по данным языка. Здесь же совершается попытка сделать еще один шаг — объяснить некоторые стороны русской ментальности (культурно и религиозно обусловленной мыслительной деятельности личностей) по данным предыстории и истории русских указательных м-й, а также применяется теория изоморфизма синтаксического и словообразовательного уровней. Утверждение, что «в современной лингвистике предметом языкознания является система языка, которая отличается от предмета психологии речи, теории коммуникации, социологии и семиотики» [Клычков-1989, с.104], берется здесь уже как относительное. Принцип, позволяющий выявить известные историко-лингвистические закономерности при сохранении языка как объекта исследования, перестает действовать; язык становится инструментом для изучения мышления. Языковед оставляет здесь свой предмет, но не перестает быть языковедом, хотя и использует предмет уже как инструмент. В отношении прошлых эпох ценность этого инструмента повышается, поскольку становится

1 Формальное варьирование указательных м-й в русских диалектах, чаще после XV в., описано очень хорошо ([Петухова-1958, Петухова-1966, Скобликова-1959, Симина-1962, Симина-1970, Лысакова-1970, Лысакова-1982, Шулькина-1979] и др.) Функции указательных м-й рассматриваются в работах М.В. Федоровой, И .Я. Элсберг, И.П. Лысаковой, эти же авторы отмечают важные нерешенные вопросы функционального порядка. трудноописуемой и коммуникация, и социология. Качество его также становится выше, поскольку уже известны завершившиеся процессы языка. -

В Заключении кратко подводятся итоги и формулируются задачи, объективно требующие своего разрешения по логике текущего развития русского исторического языкознания.

М-я - вспомогательные средства языка, выделяющие концепты в речи. Переход м-й из свободных в связанные словообразовательные и -изменительные средства, оформление ими новых моделей и, в конечном счете, общей конфигурации русской ментальной грамматики позволяет увидеть в определенных направлениях исторического структурирования русской морфологии и словообразования национальную индивидуальность работы мысли (духа, по В. фон Гумбольдту).

Положения, выносимые на защиту.

1) Первообразные форманты, созвучные с местоименными основами, показывают справедливость гипотезы агглютинации Фр. Боппа как конкретные результаты действия указательного (дейктического) поля русского языка в дописьменные эпохи. Из таких созвучий и пропорциональных соотношений следует генетическое тождество морфем, аффиксальных в одном случае и корневых (местоименных) в другом случае.

2) Наиболее приемлемой и исторически достоверной формой демонстрации такого тождества являются бинарные эквиполентные оппозиции, показывающие изофункциональность свободных указательных м-й и связанных предположительно родственных им формантов.

3) Доисторическая дейктическая функция первоначальных элементов указательного поля языка (частиц, партикул, простейших м-й) тем или иным образом сохраняет свои следы в позднейшей словообразовательной и словоизменительной системах русского языка.

4) На примере более подробного рассмотрения суффикса -л- удается показать остатки функций прежнего указательного м-я *о1ъ, отсылающего к невидимому, о котором требуется словесное сообщение. Подобные остатки можно проследить и на базе других м-й.

5) Особое положение среди этих м-й занимает неопределенно-вопросительное къто/чъто. В виде суффикса -к- и производных (с разнообразными наращениями слева) оно, в отличие от указательных м-й, никогда не"участвует в формообразовании, а в словообразовании в той или иной мере сохраняет оттенок неопределенности. По своему семиотическому содержанию памятники эпиграфики и приписки на пергаменных и бумажных памятниках письменности составляют достоверный исторический источник для изучения первичной дейктической функции указательных м-й. Атрибутивная постпозиция указательных м-й первична, атрибутивная препозиция вторична и служит больше не для первичного дейксиса, а для текстовой анафоры, участвуя в образовании исторически перспективных типов номинальных анафоров (сочетаний атрибутивного м-я с существительным).

Артиклеподобная функция препозитивных атрибутов, развивающаяся в поздних грамотах в условиях усиления строгости анафоры в удлиняющихся со временем кореферентных (и коденотативных) цепях, не приводит в русском языке к грамматикализации определенного артикля. Эта тенденция уступает место усиленному развитию номинальной анафоры. В русской речи повторная номинация означает не кореферентность, а припоминание той же реальной вещи. Субстантивная функция оказывается востребованной в виде прономинальной анафоры в конце кореферентных цепей (его-ему, а для лица, в XV-XVII вв., также онъ), а также в виде соотносительного слова то(тъ), служащего опорой относительных синтаксических моделей в качестве некатафорической анафоры (аже. то.; кто. тому.). Катафорическая функция этого слова не развивается, вместо нее складываются новейшие составные союзные средства типа потому что, служащие для оформления конструкций гипотаксиса. Дейктик ближайшей степени дальности съ в ранних памятниках письменности служил для указания на точку отсчета, для каждого эпизода свою и при грамматически невыраженной точке зрения автора. В связи с зарождением общеевропейского Нового Времени (ХУ1-ХУП вв.) этот дейктик стал изобразительным в условиях нового для русских эгоцентрического дейксиса. Авторы стали осознавать дистанцию между собою и демонстрируемым читателю предметом речи. М-е сей превратилось в яркое риторическое и стилистическое средство. Помимо топомнестического и эгоцентрического типов дейксиса, существовал промежуточный предметоцентрический тип дейксиса (необходимо восстановленная средняя ступень), лучше сохранявшийся в восточно- и центральноиндоевропейских языках. История русского языка дает довольно заметные признаки перехода с предметоцентрического на эгоцентрический тип дейксиса. Это, в частности, отражается в лексических замещениях сей этот и оный <— тот. Указанный переход начался после сложения градуальных оппозиций указательных м-й на основе серии прежних эквиполентных оппозиций (в результате чего утратились лексемы *о1ъ и овъ) и в целом завершился в условиях новых привативных оппозиций, в которые вошли не только указательные, но и личные м-я. М-е онъ перестало быть личным.

Перестройка системы жанров письменности и раздвоение национальной нормы литературного языка на старшую церковно-славянскую и младшую русскую в течение XVIII в. повлекла за собой также и сдвиги в дейктической системе языка, лучше соответствовавшие новому рациональному менталитету. Русская ментальность в целом выражалась и выражается наслоением дейктических систем традиционных текстов на новую дейктическую систему языка. В результате весь XIX век сосуществует сей и этотъ, оный и тотъ. Современное предметное анафорическое м-е он приходится рассматривать как прямое ментальное наследие указательного м-я оный. Формы косвенных падежей этого м-я его-ему не претерпели сколько-нибудь существенных функциональных изменений. Форма Им.п. онъ по происхождению есть указательное м-е третьей степени дальности, что хорошо проявляется в древних текстах, но с привычным антецедентом-лицом; к XV в. оно становится личным, в XVII в. даже получает атрибутивную функцию, но позже вместе с косвенными формами становится относительным.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Указательные местоимения русского языка в исторической ретроспективе и перспективе:связанные и свободные функции"

Основные выводы уже были изложены в V. главе и в конце предыдущих глав. Мы отдаем себе отчет в том, что к некоторым из этих выводов подходят слова Ф. Корша: «.я далек от мысли считать эти выводы окончательными: шаткость некоторых из них до такой степени очевидна, что, если автор и может придавать какое-нибудь значение этой попытке, то разве временное, которое она должна утратить в его собственных глазах, как

1 Между првчим, переход с каменных, глиняных и деревянных дощечек на»пергамен и затем бумагу совершил ту же революцию, что и, обратным образом, переход с магнитной ленты и гибких дискеток с объемом памяти в несколько килобайт - на жесткие диски с колоссальным объемом памяти. И тогда, и сейчас читатель-пользователь стал более индивидуальным.

2 Квалифицированные выводы в этой области сделаны лучшими специалистами по машинной обработке -языка, см. [Падучева-2002, с. 142, с. 142 идалее]. только появится более убедительное разрешение этой грамматической загадки»1. [Корш-1877, с.59] Не только Ф. Корш, но и всякий, кто берется за разбор анафорических и относительных связей в тексте, вынужден завершать свой труд примерно так: «Надеюсь, что я не допускал чрезмерно произвольных утверждений и не окончательно сбился с верного пути.» [\¥пкП5с11-1869, с.419]

В целом мы стремились показать поэтапную смену оппозиций. Исходные эквиполентные оппозиции3: (>его) : *и (>овъ); с- : т-; онъ : *о!ъ. Градуальная оппозиция: (*$ : сь : тъ : онъ : *о1ъ : (овъ). *-1л- > -(ь^- и -(о/е)с- развивают связанное значение относительности, притяжательности, сравнительности (компаративности), собственного свойства, абсолютного времени и др.; -т- и -(ь)н- оформляют признаковостъ, средний и страдательный залог, перфектность; -(о)л- и -(о)в-, наоборот, из перфектности развивают аористичность и действительный залог; начальные члены триад : с- : т- и онъ : *о!ъ : овъ организуются в общую лексическую, затем грамматикализовавшуюся, парадигму лично-указательного м-я 3-го л. онъ - его. На основе категории падежа (прямого и косвенных) складываются лексические градуальные оппозиции я : ты : онъ — м-еие : т-ебе : ]-ему, а также позднейшие привативные оппозиции сей' : оный = этот+ : тотъ - тот-того+ : он-его'. Происходит перемаркировка членов. Анафорические связи в текстах, выраженные указательными м-ми, исходили из предмета речи и постепенно стали исходить из позиции автора.

Дейксис в русском языке из предметоцентрического становится эгоцентрическим. Так же, как предлоги оказываются приставками перед глаголами, указательные м-я4 после имен становятся суффиксами и теряют эту способность в связи с переходом речемысли на эгоцентрический тип дейксиса. В этом состоит основная идея диссертации. По своим свойствам схема Карла Бюлера, состоящая только из двух типов дейксиса -эгоцентрического (латино-немецкий, от «я») и топомнестического (индейский, от релятивизации наименований частей тела), - носит открытый характер. Она не только

1 Ф. Корш не называет далее, какие именно выводы особенно «шатки». Следуя примеру маститого предшественника, не назовем этого и мы. Дальнейшие работы покажут, какие из них можно считать вполне доказанными, а какие следует отвергнуть по тем или иным причинам. В конце концов, идея фальсифицируемости теории К. Поппера может быть применена и к области нашего исследования. Но теория может быть опровергнута (точнее ограничена пределами своего применения) только тогда, когда будут найдены сферы, в которых она теряет свою объяснительную силу.

2 Буквально: «Hoffentlich habe ich nicht zuviel gewollt und den richtigen Weg nicht ganz verfehlt.»

3 Оппозиции - это всего лишь возможная наглядная модель представления языковых изменений, некий инструмент их объяснения, форма изложения, но не существо.

4 Большей частью еще неоформленные, то есть в виде основ указательного поля языка. Это основы второго порядка: даже оставаясь свободными и морфологически оформляясь, они выполняют служебную^ грамматическую роль. может, но и должна быть расширена, поскольку представляет лишь два крайних, противоположных принципа указания.

Вводимый нами предметоцентрический тип дейксиса не исходит ни из переноса отношений микромира на макромир, ни из совпадения точки зрения (отсчета) с говорящим; этот тип ставит в качестве точки зрения предмет речи, обычно не совпадающий с говорящим (совпадение с говорящим - это частный случай предметоцентрического дейксиса). Для топомнестического дейксиса мир - это бесконечное повторение тела человека, для предметоцентрического - разнообразие соотносимых друг с другом предметов (сотворенных не человеком и, во вторую очередь, человеком), для эгоцентрического - продолжение «я»1. Возможно, в языках мира существовали или существуют и какие-либо другие типы дейксиса. Их точная классификация - дело будущего.

Анафорическая функция м-й - необходимое условие относительного подчинения. «Грамматическая загадка» относительного подчинения еще далека от окончательной разгадки. Была показана ключевая роль указательного м-я, ставшего сначала обязательным, а затем факультативным соотносительным словом и наконец составным элементом новых союзных оборотов, обеспечивающих строение подчинительных конструкций.

Думается, стала ближе к стадии теории, насыщенной фактами, гипотеза Фр. Боппа, которую, по иронии судьбы, с уничижительными целями назвали гипотезой -агглютинации. Мы попытались предоставить лишь некоторые исследовательские материалы, относящиеся к функции указательного м-я, участвующего в относительном подчинении, первоначально «паратактическом». Систематически была представлена также внутренняя реконструкция словообразовательных и морфологических категорий2. Для более точного представления об истории развития рассмотренных синтаксических моделей требуется тщательно изучить также функции относительно-вопросительных м-й и местоименных наречий, на более широком и жанрово разнообразном материале.

1 Если бы требовалось сопоставить эти типы с религиозными системами, то топомнестический дейксис соответствовал бы многобожию, предметоцентрический - единобожию (и Богочеловечеству; человек осознает свою тварность), эгоцентрический - человекобожество, о котором писал Ф.М. Достоевский. Однако такой ответственной задачи мы не ставим.

2 Качественная перестройка словообразовательных и, тем более, морфологических категорий есть прежде всего следствие собственных системных лексико-синтаксических изменений, проникающих в низшие уровни, внешнее иноязычное воздействие здесь не играет важнейшей роли. Это было доказано лучшими историческими трудами на разные темы в области исторической грамматики. Так, убедительно доказаны внутренние (и не фонетические, а синтаксические) причины утраты болгарского склонения [Меуег-1920]. Иноязычные воздействия в виде калек остаются на синтаксическом уровне, а на уровне морфемно-словообразовательном остаются индивидуальными лексическими фактами. Все это, как и опыт нашего исследования, укрепляет позиции приема внутренней реконструкции.

Требуется также провести серию частных исследований семантических групп лексики с точки зрения их словообразовательной палеонтологии: терминов родства и свойства, наименований диких и домашних животных и растений, наименований металлов и других веществ (природных, в том числе ископаемых, и создававшихся чеовеком с древних времен), наконец наименований небесных тел как элементов макромира и соматизмов как элементов микромира. Так, хорошо противопоставляются подгруппы соматизмов и их функций 1) с суффиксальной опорой на *-s- (око/ec-, ухо/ес-; носъ, волосъ, усъ; брюхо, чрево/ес-; ложесна, истеса; тЬло/ес; духъ, нюхъ, слухъ; челюсть, мозгь; мысль); 2) с суффиксальной опорой на *-t/d- (коготь, кысть, локоть, ноготь, персть, пята, сердце, челюсть); 3) с суффиксальной опорой на *-п- (глезна 'лодыжка, пята, голень, колено, печень, плесна нижняя часть ноги, стопа, селезень, рамо/ен-, темя/ен-; стань; съ(п)нъ); 4) с суффиксальной опорой на *-1/г- (гоило, затылъкъ, туло, тылесица, пальць, чресла; горло, жила; бедро, нутро, ребро, ядро); 5) с суффиксальной опорой на *-u/ü7tT-(бры/ъв-, голова, грива, кры/ъв-, остовъ, суставъ, тулово, удъ, чрево; лихва, язва, бородава). Кажется, довольно ясно удаление от лица и важнейших видимых органов к скрытым и невидимым частям тела и удаленным органам. Всем перечисленным органам и функциям противостоит ряд специфических органов или болезненных новообразований типа зу-б-ъ, стру-п-ъ, язы-к-ъ; чире-й, прыщъ, свищь, бородавъ-к-а с суффиксальной опорой на *-m/b-, *-j- или *-k-.

Важнейшими являются релятивные группы лексики, которые в своем номинативном значении сохраняют дейктический элемент, ср. выравнивание по суффиксу: шю-j-e : дес-ьн-о (= символически) защищающее (свое, по функции левой руки, в которой щит) : нападающее (на чужое, по функции правой руки) и пра-в-о : лЬ-в-о (с единым основанием сравнения). Термины родства-свойства также обладают релятивной семантикой, поскольку именуют одних лиц по отношению к другим. В группе первой степени родства мат-ep-, дъщ-ер-; брат(р)ъ, сест-р-а оформились по типу скл. на *-согл. и на *-о и *-zf; бат-я (вместо индоевроп. *-ег), от-ъць - по типу на *-согл. и *-о, вторичным образом - по *-jä" и *-jo. И только слово сы-н-ъ (буквально 'рожденный') оформляется по типу на *-и, как член семьи удаляющийся. Тип скл. на *-i, весьма распространенный при наименованиях лиц, вообще неизвестен в терминах родства, - есть только вполне объяснимые термины свойства тьст-ь и зят-ь, образованные по данному » » типу (приблизившиеся члены другой семьи).

Меньше всего мы хотели бы подгонять факты под готовые схемы. "Wir dürfen die Tatsachen nicht nach irgend einem Vorurteil beügen (Мы не имеем права извращать

516 буквально «изгибать») факты сообразно какому-либо предубеждению).» [\Уаскегпа§е1-1924, с.77] Наоборот, на протяжении всего исследования мы стремились критически осмыслить и установить пределы достоверности удобных и привычных схем шольной грамматики. Так, например, пришлось отказаться от определения современного слова онего как личного или даже лично-указательного м-я. Оно таковым было еще три-четыре столетия тому назад, но теперь расширило свои функции до анафорического (отсылочного) м-я как на обозначания лиц, так и на обозначения предметов. Местоименное слово, в силу своей служебности и отнесенности к указательному полю языка, в форме неизменяемой частицы иногда оказывалось полноценным членом предложения - подлежащим. Достаточно сопоставить выражения аже убиетъ мужь мужа, то мъстити брату брата и если убьет человек человека, брат должен мстить за брата, чтобы допустить замещение древнейшего подлежащего, в котором не различалось имя деятеля и имя действия, новейшим подлежащим и упрощение древнейшего до уровня факультативной частицы. Другим современным аргументом в пользу полнознаменательного происхождения далее и неизменяемого соотносительного слова является возможность усилить его действительной частицей («коррелятом» типа только то, как раз то, и то): в XIX веке «организующая роль коррелят ослабилась. И вместе с тем, если корреляты употреблялись, они вболыпей степени указывали, во-первых, на структурную и смысловую несамостоятельность главной части, усиливая связь частей, и, во-вторых, свидетельствовали о наличии в предложениях формально выраженной двусторонней подчинительной связи. Одним из факторов, способствовавших употреблению коррелят, оставались частицы, акцентирующие объектную или субъектную семантику предложений.» [Чернышева-2006, с. 169-170] Ср.: *даже если убьет муж мужа, и то мстить брату брата.

Предпринятое исследование позволяет поставить и некоторые другие текущие задачи исторической грамматики русского языка, понятой как неотъемлемая (и даже неглавная) часть истории русского языка1. Среди них:

- изучение эволюции кореферентных и коденотативных цепей с точки зрения изменяющейся стратегии порождения текста;

1 В задачу Академии наук с конца XVIII в. входило создание образцового словаря отечественного языка, отсюда «Словарь церковно-славянского и русского языка» (1847 г., 2-е изд. 1867 г.). К единому славянорусскому корнеслову и словарю прилагались две грамматики: давно и хорошо описанная системная церковно-славянская и новая нормативная русская (в конечном счете сложившаяся из факультативных вариантов церковно-славянской). В русле лингвистической палеонтологии развивалось и словообразование. Эпоха младограмматизма выделила морфологию (в новейшем смысле АГ-80) и фонологию и, как можно убедиться, все менее и менее успешно считает лексику"приложением к грамматике. Мы склоняемся к первому подходу, дающему грамматическую лексикологию (см. [Балалыкина-2006]) как дисциплину, которую, по отношению к грамматике, можно назвать высшей грамматикой. более тщательное исследование неопределенных, притяжательных, определительных атрибутивных и субстантивных м-й, разного рода прилагательных; буквальных, синонимических, тематических, ассоциативных повторов существительных в этих цепях, опирающееся на достижения исторической лексикологии;

- выделение и изучение особых групп имен, на основе которых выстраиваются и развиваются такие цепи, в частности слов, склонных к прономинализации (т.н. паспарту»): земля, вотчина, вкладъ, куны, деньги, мЬсто, чась и т.п.; различение родовых понятий и слов с релятивной семантикой; важность этой задачи определяется еще и тем, что «паспарту», утрачивая свою «референтную почву», очень быстро эволюционируют (до неузнаваемости) в семантическом отношении;

- выделение и изучение групп автосемантических имен типа кръстъ, грамота, которые участвуют в первичном дейксисе, менее всего зависят от текста и показывают наиболее архаические синтаксические модели;

- дальнейшее уточнение перестройки лексических парадигм сей - той - оный, онъ -его, этот - тот в русских текстах разных типов и эпох с преобладанием описания и особенно повествования (летописи, повести, жития) и рассуждения (проповеди), прежде всего в «малых жанрах» притчи, сентенции, молитвы, чуда, плача, слова и др.;

- корректировка теорий дейксиса и анафоры применительно к древнерусскому материалу, уточнение способов вербализации средневековым человеком;

- на более широком философском, историческом и литературоведческом фоне систематически реконструировать не только исторические изменения менталитета, но и развитие ментальности в том отношении, в каком позволяет это сделать история дейксиса;

- систематическое выстраивание словообразовательной палеонтологии как научной дисциплины, опирающейся на двуединство приемов внутренней и внешнй реконструкции сравнительно-исторического метода;

- перенос центра тяжести в этимологии с корня на формант на основе реконструкции указательного поля русского языка; составление в перспективе историко-этимологического словаря словообразовательных и -изменительных формантов, в котором были бы показаны связанные функции бывших свободных дейктиков.

Заключение

Глядя на мир, человек указывает на вещи и называет их. В языке складываются для этой цели указательное и символическое (номинативное) поля. Приступая к рассказу, такое указание мы переносим на вещи воображаемые, то есть слова, и дейксис перерастает в анафору. Выделяется авторская точка зрения и точки зрения персонажей, текст становится полифоничным. Эти процессы интенсивно исследуются литературоведами (см., напр., [Т)апоп-ВоПеаи-1987]). Помимо прочего, лингвистические механизмы дейксиса изучаются на основе употреблений указательных м-й.

В течение истории языка и общества сначала развивалась устная речь в воздушной среде, затем - письменная речь на камне, дереве и др. твердых материалах-носителях информации, потом - на пергамене, бересте, бумаге и др. гибких материалах; наконец на электронных носителях информации1. Указательные м-я - это то (среди прочего!), что делает язык человека языком человека, то есть принципиально не поддается механической обработке2. Каждая эпоха уменьшает роль первичного дейксиса и увеличивает роль анафоры, творчески применяя прием усиления строгости анафоры в кореферентной цепи. М-е сосредотачивает мысль на своем предмете даже лучше, чем имена (простые повторы, синонимические, перифрастические повторяй др.).

XV век явился переломным для становления новой дейктической системы русского языка. Происходило это при резком возрастании длины кореферентных цепей, требующих повышения строгости анафоры. Первичная дейктическая и катафорическая функции указательных м-й ослабляли свое действие, субстантивная функция ослабла до того, что стала казаться вторичной для м-й; зато очень усилилась их некатафорическая анафорическая функция, стали весьма востребованными номинальные анафоры, хорошо выполнявшие новое требование повышения строгости анафоры в удлиннявшейся кореферентной цепи, и вместе с ними возросла роль атрибутивной функции м-й. В период личного м-я опъ-его к XVII веку в орбиту этой функции было втянуто даже оно.

Список научной литературыДемидов, Дмитрий Григорьевич, диссертация по теме "Русский язык"

1. Вестн. ЛГУ, сер.2 Вестник Ленинградского университета, серия 2.

2. Вестн. СПбГУ Вестник Санкт-Петербургского университета.

3. ВКЛ Вопросы когнитивной лингвистики.1. ВЯ Вопросы языкознания.

4. ДР Древняя Русь: Вопросы медиевистики.

5. ЖМНП — Журнал министерства народного просвещения.

6. Изв. АН СССР, ОЛЯ Известия Академии наук СССР, отдел литературы и языка.

7. Изв. АН СССР, сер. лит. и яз. Известия Академии наук СССР, серия литературы и языка.

8. Изв. ОРЯС — Известия отделения русского языка и словесности Имп. АН.

9. ИРЯС Известия по русск. яз. и словесности АН СССР.

10. НДВШ Научные доклады высшей школы.

11. НЗЛ Новое в зарубежной лингвистике.

12. РФВ Русский филологический вестник.1. Уч.зап. Ученые записки.

13. ФЗ Филологичесие записки. Воронеж.

14. ВВ (Bezzenbergers) Beiträge zur Kunde der indogermanischen Sprachen.

15. Indogermanische Forschungen. Zeitschrift für indogermanische Sprach- und1. Altertumskunde.

16. SLP International Jurnal of slavic language and poetics. bisse.

17. KZ — Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischen1. Sprachen. Berlin.1. RL — Russian Linguistics.

18. ZfSl Zeitschrift für Slawistik.

19. Айрапетова Э.Г. К теории семантических и ситуативных фреймов (на материале сочинительных союзов русского языка) // Когнитивная парадигма: фреймовая семантика и номинация. Пятигорск, 2002. С.30-35.

20. Азарх Ю.С. Словообразование и формообразование существительных в истории русского языка. М., 1984.

21. Акимова Г.Н. Тенденции в развитии отосительного подчинения в современных восточнославянских языках // Изв. АН СССР, сер. лит. и яз. Т. ХХП1, вып.2, 1964. С. 138-144.

22. Андрамонова H.A. К вопросу о союзности частиц // Уч.зап. Казанского гос. пед. ин-та. 1976, вып. 161 «Вопросы теории и методики изучения русского языка (морфология)». Сб. 11. Казань, 1976. С. 159-166.

23. Андреев Н.Д. Периодизация истории индоевропейского праязыка // ВЯ, №2. 1957. С.3-18.

24. Андреев В.Ф. Новгородский частный акт XII XV вв. М., 1986.

25. Антонов Д.И. Клятва и крест: проблема судебной присяги в древнерусской правовой культуре XVI XVII вв. // ДР. 1 (35). 2009. С. 42-53.

26. Апресян Ю.Д. Избр. труды. ТТ. I П. М., 1995.

27. Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики // H3JI. Вып. XVI. М., 1985, с.3-42.

28. Арутюнова Н.Д. и др. Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис. М., 1992.

29. Ахманова О.С. О понятии «изоморизма» лингвистических категорий (В связи с вопросом о методе лексикологического исследования) // ВЯ, №3. 1955. С.82- 97.

30. Балалыкина Э.А. Словообразовательная структура прилагательных в славянских и балтийских языках (Именные образования с и.е. формантами *-no-, *-to-, *-mo-, *-1о-). Казань, 1980.

31. Балалыкина Э.А. К вопросу о грамматической лексикологии как самостоятельной лингвистической дисциплине // Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Т. 148. Кн.2. Казань, 2006. С.68-76.

32. Балалыкина Э.А. Роль сопоставительно-исторического метода в изучении адъективного словообразования в родственных языках // Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Т.147. Кн.2. Казань, 2006. С. 11-22.

33. Балалыкина Э.А. К вопросу о происхождении порядковых числительных в грамматической системе русского языка // Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Т.150. Кн.2. Казань, 2008. С. 142-152.

34. Бальцежак Е.Е., Николаев Г.А. О языке церковно-деловых текстов древнерусской письменности // Словообразование. Стилистика. Текст. (Номинативные средства в текстах разных функциональных стилей.) Казань, 1990. С.155-164.

35. Баранов В.А. Формирование определительных категорий в истории русского языка. Казань, 2003.

36. Барроу Т. Санскрит. М., 1976.- 20. Бархударов С.Г. Вынужденное объяснение (По поводу-рецензии О.Н. Трубачева на «Краткий этимологический словарь русского языка» Н.М. Шанского, В.В. Иванова, Т.В. Шанской) // ВЯ, №1, 1962. С.133-135.

37. Басенко К.В. К вопросу об употреблении неличных местоимений в древнерусском языке. Львов, 1958.

38. Белецкий A.A. Принципы этимологических исследований (на мат-ле греч. яз.). К., 1950.

39. Белошапкова В.А. Анафорические элементы в составе сложных предложений // Памяти ак. В.В. Виноградова. Сб. ст. М., 1971. С.34-43.

40. Белявский Е. Этимология древнего церковнославянского и русского языка, сближенная с этимологией языков греческого и латинского. М., 1912.

41. Беляев И.Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1879.

42. Бенвенист Э. Индоевропейское именное словообразование. М., 1955.

43. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

44. Бенвенист Э. Относительное предложение, проблема общего языкознания // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. С.153-168.

45. Бергельсон М.Б. и др. Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах / Под ред. А.Е. Кибрика и A.C. Нариньяни; с предисл. А.П. Ершова. ^Проблемы искусственного интеллекта. №9. М., 1987.

46. Бердник О.В. Интерактивность указательных местоимений в языках разных систем в синхронном и диахронном освещении. АКД. Р.-на-Д., 2009.

47. Бернштейн С.Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. Чередования. Именные основы. М., 1974.

48. Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995.

49. Богатырева Г.Д. Основные семантико-синтаксические значения местоимений сь, тъ, онъ(и) в древнерусском языке XI-XTV вв. Кишинев, 1968.

50. Богданов С.И. Одноморфемные слова или простые знаки? // Вестн. ЛГУ. Сер. 2. Вып.2. 1986. С.57-61.

51. Бондарко A.B. и др. Теория функциональной грамматики. Субъективность. Объективность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность. М., 1997.

52. Борковский В.И. Синтаксис древнерусских грамот. Львов, 1949.

53. Борковский В.И. Синтаксис древнерусских грамот. Сложное предложение. М., 1958.

54. Бородач В.В. К вопросу о значении перфекта в болгарском языке. // Славянская филология. Вып.4. М., 1963. С.3-28.

55. Будде Е. Из занятий по языку Лавр.сп. Начальной летописи // ФЗ. 1889, вып.1. С.1-24; 1891, вып.Ш. С.25-56.

56. Будде Е. Основы синтаксиса русского языка. Казань, 1913.

57. Будилович A.C. Анализ составных частей славянского слова, с морфологической точки зрения. Киев, 1877.

58. Булич С.К. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. Лекции. СПб., 1891.

59. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). Прагматика. Семантика. Лексикография. Вид, время, лицо, модальность. М., 1997.

60. Бунина И.К. Система времен старославянского глагола. М., 1959.

61. Бунина М.С. О сложных союзах современного русского языка. АКД. М., 1951.

62. Бурлак С.А., Старостин С.А. Сравнительно-историческое языкознание. М., 2005.

63. Бурлакова М.И. Предыстория-славянских задненебных // Вопросы славянского-языкознания. Вып. 6. М., 1962. С.46-65.

64. Буслаев Ф.И. Учебник русской грамматики, сближенной с церковно-славянскою, с приложением образцов грамматического разбора, для средних учебных заведений. 3-е изд. М., 1873.

65. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М., 1959.

66. Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 1993.

67. Вайан А. Славянское название селезенки // ВЯ, №6. 1960. С.66-67.

68. Варбот Ж.Ж. Древнерусское именное словообразование. Ретроспективная формальная характеристика. М., 1969.

69. Васильева О.В. Функционирование перфекта изъявительного наклонения в современном болгарском литературном языке. АКД. СПб., 2006.

70. Вендина Т.И. Дифференциация славянских языков по данным словообразования. М., 1990.

71. Виноградов В.А. Дейксис // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990. С. 128.

72. Виноградов В.В. К истории лексики русского литературного языка // Виноградов

73. B.В. Избр. тр.: лексикология и лексикография. М., 1977.

74. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. К.-СПб., 1900.

75. Власенко М.М. Морфологическое выражение подлежащего в предложениях с деепричастными конструкциями // Уч. зап. Иркутского пединститута. Т. 14. 1958.1. C. 67-91, С.99-10&. Г

76. Вольф Е.М. Грамматика и семантика местоимений (на материале иберо-романских языков). М., 1974.

77. Вондрак В. Древнецерковнославянский синтаксис. Казань, 1915.

78. Вопросы методики сравнительно-исторического изучения индоевропейсих языков / Отв. ред. A.B. Десницкая и Б.А. Серебренников. М., 1956.

79. Вышегородская Е.Д. Союз и в текстообразующей функции // Вестник ЛГУ. Сер. 2. Вып. 1. 1987. С. 102-104.

80. Гаврилова Г.Ф., Радченко И.И. Местоименные слова в роли связующих средств сложноподчиненного предложения. // Проблемы современной филологии. Межвуз. сб. научн. тр., поев, памяти проф. Р.Д. Кузнецовой. Тверь, 1999. С.184-190.

81. Гайсина P.M. Значение и синтагматика глаголов (на материале глаголов отношения). Пособие по спецкурсу. Уфа, 1980.

82. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Активная типология языка и происхождение праиндоевропейских местоименных и глагольных парадигм // Изв. АН СССР, сер. лит. и яз. Т.41. 1982, №1.

83. Георгиева В.Л. История синтаксических явлений русского языка. М., 1968.

84. Герд A.C. Морфемика в ее отношении к морфологии (пути описания морфемики в лингвистических исследованиях) // Вестник Санкт-Петербургского ун-та. Сер. 2. Вып. 2. 1996. С.34-40.

85. Герценберг Л.Г. Теория индоевропейского корня сегодня// В Я, №2, 1973. С. 102110.

86. Гинзбург Е.А. Словообразование и синтаксис. М., 1979.

87. Гипотеза в современной лингвистике / Отв. ред. Ю.С. Степанов. М.: Наука, 1980.

88. Гиппиус А. А. Морфологические, лексические и синтаксические факторы в склонении древнерусских прилагательных // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти проф. Г.А.Хабургаева. М., 1993. С.66-84.

89. Горнунг Б.В, О границах применения сравнительно-исторического метода в языкознании // ВЯ, №4. 1952. С.20-38.

90. Горнунг Б.В.„ К вопросу об образовании индоевропейской языковой общности («протоиндоевропейские» компоненты или иноязычные субстраты?) // Проблемы сравнительной грамматики индоевропейских языков. Научная сессия. Тез. докл. М., 1964. С.9-16.

91. Горский A.A. «Всего еси исполнена земля Русская.». Личности и ментальность русского средневековья. М., 2001.

92. Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970.

93. Грот Я.К. рец. Этимология древнего церковно-славянского и русского языка, сближенная с этимологией языков греческого и латинского. Е. Белявского, преподавателя 5-й Моск. гимн. М., 1875. // Грот Я.К. Труды. В 5-ти тт. Т.2. СПб., 1899. С.362-370.

94. Грот Я.К. Русское правописание.М., 20-е изд. СПб., 1912.

95. Грунский Н.К. Очерки по истории разработки синтаксиса славянских языков. . Т. I, вып. 1-2. СПб., 1910. Т. I, вып 3. Т.П. Юрьев, 1911.

96. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

97. Дейк ван Т.А., Кинч В. Стратегии понимания связного текста // НЗЛ. Вып XXIII. М„ 1988.

98. Дегтярев В.И. Диахроническая грамматика русского языка. Древнерусские имена собирательные в сравнительно-историческом изложении. Ростов-на-Дону, 2007.

99. Дельбрюк Б. Введение в изучение языка. Из истории и методологии сравнительного языкознания. // Булич С.К. Очерк истории языкознания в России. Т.1.СП6., 1904. С.1-148.

100. Демидов Д.Г. О переходе дейктической системы "сей тот - оный" в "этот - тот" // Русские местоимения: семантика и грамматика. Владимир, 1989.

101. Демидов Д.Г. А.С.Шишков и перспективы академической лексикографии славянорусского языка (к вопросу о словарном двуязычии) // Вестн. СПбГУ, сер.2. 1996, вып.4.

102. Демидов Д.Г. "До чего мы дожили, о россияне!" (Функции "эловых" глагольных форм в панегириках петровского времени) // Материалы XXXIV междунар. филологич. конф. 14-19 марта 2005 года. Вып.5. Секция истории русского язьпса. 4.1. СПб.,2005. С.3-7.

103. Демидов Д.Г. Агглютинация внешних именных флексий -И и -Ы в значениях множественного числа // Материалы XXXV междунар. филологич. конф. 13-18марта 2006 года. Вып.6. История русского языка и культурная память народа. СПб.,2006. С. 37-43.

104. Демидов Д.Г. Реконструкция ментальности как проблема лингвистической палеонтологии // Мат-лы XXXVI Междунар. филологической конференции. Вып. 7. Русский язык и ментальность (12-17 марта 2007 г.). СПб., 2007. С.23-27.

105. Демидов Д.Г. Морфолого-семантический способ словообразования II Грани русистики. Филологические этюды. Сб. ст., посвященный 70-летию проф. В.В. Колесова. СПб., 2007. С. 448-458.

106. Демидов Д.Г. Эловая форма и аорист в языке берестяных грамот // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика.2007. вып. 4, ч. I. С.43-54.

107. Демидов Д.Г. Явление прономинализации существительных в древнерусских текстах (си сторона, то мЬсто, онъ полъ и др.) // Русская историческая лексикология и лексикография / отв. ред. проф. О.А. Черепанова. Вып.7. СПб.,2008. С.82-109.

108. Демидов Д.Г. «Вставное И» Н.М. Каринского IIНДВШ. Филологические науки. 2008, №3. С. 71-82.

109. Демидов Д.Г. Разбор анафорических отношений в древнейших смоленских грамотах // Ментальноть и изменяющийся мир =Серия «Славянский мир», вып. 1. Севастополь, 2009. С. 259-272:

110. Демин А.С. «Прдразумевательное» повествование в «Повести временных лет» // Герменевтиа древнерусской литературы. Сб. 12. М., 2005. С.520-579.

111. Дерягин В.Я. Русская деловая речь на Севере в XV XVII вв. АДД. М., 1980.

112. Дискурсивные слова русского языка. Опыт контекстно-семантического описания / Под ред. К. Киселевой и Д. Пайара. М., 1998.

113. Дресслер В. Синтаксис текста // H3J1. Вып. VIII. М.: «Прогресс», 1978. С.111-137.

114. Дурст-Андерсен П.В. Ментальная грамматика и лингвистические супертипы. //ВЯ, 1995, №6. С.30-42.

115. Дыбо В.А. Закон Васильева-Долобко в древнерусском. (На материале Чудовского Нового Завета) // IJSLP. Т.18, в. 1, 1975. С.7-59.

116. Дювернуа А. Об историческом наслоении в славянском словообразовании. М„ 1867.

117. Евтюхин В.Б. Проблемы интерпретации местоименных слов (о "дейксисе" личных местоимений) // Задачи коммунистического строительства и перспективы развития советской филологии. JL, 1982.

118. Ерофеева И.В. Отсубстантивные прилагательные с суффиксом -ЬН- в Московском летописном своде 1479 года // Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Т. 150. Кн.2. Казань, 2008. С. 27-43.

119. Еселевич И.Э. Из истории категории собирательности в русском языке. Казань, 1979.

120. Живов В.М. Форматив // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990. С.558.

121. Живов В.М. Очерки исторической морфологии русского языка XVII- XVIH веков. М., 2004.

122. Жирмунский В.М. Происхождение категории прилагательных в индоевропейских языках в сравнительно-грамматическом освещении // Известия АН СССР, Отделение литературы и языка. T.V, вып.З. 1946. С. 182-203.

123. Жирмунский В.М. -Введение в- сравнительно-историческое изучение германских языков. М.-Л., 1964.

124. Жирмунский В.М. История немецкого языка. М., 1965.

125. Жолобов О.Ф. История двойственного числа в русском языке. Казань, 2000.

126. Зализняк A.A. Древненовгородский диалект. М., 1995.

127. Зализняк A.A. К типологии относительного предложения // A.A. Зализняк «Русское именное словоизменение» с приложением избр. работ по.современному-русскому языку и общему языкознанию. М., 2002. С.648-699.

128. Зализняк A.A. Древненовгородский диалект. Второе издание, переработанное с учетом материала находок 1995-2003 гг. М., 2004.

129. Зализняк A.A. Древнерусские энклитики. М., 2008.

130. Зверковская Н.П. Прилагательные с суффиксами -ов- и -овьн- в древнерусском языке (На материале памятников XI XV вв.) // Историческая грамматика и лексикология русского языка. Мат-лы и исследования. М., 1962. С.171-179.

131. Зверковская Н.П. Параллельное образование прилагательных с суффиксами -ьн- и -ьск- в древнерусском языке // Исследования по исторической лексикологии древнерусского языка. М., 1964. С.272-307.

132. Зверковская Н.П. Параллельное образование прилагательных с суффиксами -ов- и -ьн- (на мат-ле памятников XI-XV вв. // Лексикология и словообразование древнерусского языка. М., 1966. С.224-237.

133. Зиновьева Е.И. Записные кабальные книги Московского государства XVI-XVII веков. Структура, лексика, фразеология. СПб., 2000.

134. Знаменская A.B. Частица И в современном русском языке // Уч.зап. Смоленского госГпед. ин-та. Вып. Х1П. Ч.1. 1964. С.49-73. „

135. Золтан А. Се азь. К вопросу о происхождении начальной формулы древнерусских грамот//RL. 1987, N 11. Р.179-186 =www.sprmgerlink.com.

136. Иванов Вяч. Вс. Проблема языков centum и satbm // ВЯ. 1958, №4. С. 12-23.

137. Иванов Вяч. Вс. Хеттский язык. М., 1963.

138. Иванов Вяч. Вс. Общеиндоевропейская, праславянская и анатолийская языковые системы. М., 1965.

139. Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем. М., 1978.

140. Илиева Корнелия. Местоимения и текст. София, 1985.

141. Иллич-Свитыч В.М. Генезис индоевропейских рядов гуттуральных в свете данных внешнего сравнения // Проблемы сравнительной грамматии индоевропейских языков. Научная сессия. Тез. докл. М., 1964. С.22-26.

142. Иорданская JI.H. Об одной проблеме автоматического синтеза: употребление личного местоимения 3-го лица в русском языке // Научно-техническая информация. №10, 1964. С.27-32.

143. Историческая грамматика русского языка. Синтаксис. Простое предложение. Под ред. В.И.Борковского. М., 1978.

144. Исаченко A.B. О синтаксической природе местоимений // Проблемы современной филологии. М., 1965.

145. Историко-типологическая морфология германских языков. М., 1978.

146. Историческая грамматика русского языка. Синтаксис. Сложное предложение. / Под ред. ак. В.И.Борковского. М., 1979135. Истрина Е.С. Синтаксические явления Синодального списка 1-й

147. Новгородской летописи. Пг., 1923.

148. Йокояма О. В защиту запретных деепричастий // American contributions to the Ninth international congress- of slavists. Kiev, sept. 1983. Vol. I. Linguistics. Columbus, 1983. C.371-381.

149. Казанский H.H. К реконструкции категории падежа в праиндоевропейском — II // Общее языкознание и теория грамматики. Материалы чтений, посвященных 90-летию со дня рождения С.Д. Кацнельсона. СПб., 1998. С. 112-121.

150. Казанцева Т.Ю. Сопоставительный анализ именных основ готского языка с консонантными формантами // Язык и культура. Томск, 2008, №4. С. 11-19.

151. Камчатнов A.M., Николина H.A. Введение в языкознание. М., 2006.

152. Кант И. Логика. Пг., 1915.

153. Каргер М.К. К характеристике древнерусского летописца // ТОДРЛ, т. XI. М.-Л., 1955. С.59-71.

154. Каринский Н.М. Язьж Пскова и его области в XV веке. СПб., 1909.

155. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.

156. Карский Е. О преподавании церковно-славянского языка в мужских гимназиях // Русский филологический вестник. 1889. Кн. 4. Педагогич. отдел, с. 3760.

157. Карский Е.Ф. Наблюдения в области синтаксиса Лаврентьевского списка летописи // ИРЯС. Т. П, кн. I. Л., 1929. С. 1-75.

158. Карский Е.Ф. (Предисловие) // Русская Правда по древнейшему списку. Л., 1930. С-.3-25.

159. Касаткина Р.Ф. Специфика северноруссого наречия — субстратная или генетическая? // ВЯ, №5. 2010. С.3-11.

160. Качевская Г.А. К истории сложноподчиненных предложений с придаточными определительными (По данным памятников русской письменности XVI в.) // Труды Ин-та языкознания, т. V. М., 1954. С.203-223.

161. Кибрик А. Анафора // www.krugosvet.ru.

162. Кибрик А. Дейксис // www.krugosvet.ru.

163. Клычков Г.С. Типологическая гипотеза реконструкции индоевропейского праязыка и проблема становления индоевропейских флексий // Проблемы сравнительной грамматии индоевропейских языков. Научная сессия. Тез. докл. М., 1964. С.31-35.

164. Клычков Г.С. Теория верификации в сравнительно-историческом языкознании // Теория и методология языкознания. Методы исследования языка. М.,1989. С.93-190.

165. Кнабе Г.С. О применени сравнительно-историчесого метода в синтаксисе // ВЯ. 1956, №1. С.76-85.

166. Кобзев П.В. Сложные предложения с союзом А ТО ИII Проблемы современной филологии. Межвуз. сб. научн. тр., поев, памяти проф. Р.Д. Кузнецовой. Тверь, 1999. С.207-215.

167. Кобрина O.A. Категория эвиденциальности: ее статус и формы выражения в разных языках// ВКЛ. 2005, №1. С. 86-98.

168. Коваленко Н.С. Комплексный анализ семантических основ древнеанглийских существительных с основообразующим формантом -s- в сопоставлении с латинским и старославянском языками // Язык и культура. Томск, 2008, №2. С.8-24.

169. Колесов В.В., Ивашко Л.А. и др. Русская диалектология. М., 1990.

170. Колесов В.В. Концепт культуры: образ, понятие, символ. // Вестн. СПбГУ. Сер.2. 1992, вып.З (№16).

171. Колесов В.В. Напоминание о схоластике. // Вестн. СПбГУ. Сер.2. 1993, вып.З (№16).-160. Колесов В.В. Философия русского слова. СПб., 2002.

172. Колесов В.В. Язык и ментальность. СПб., 2004.

173. Колесов В.В. История русского языка. М.-СПб., 2005.

174. Колесов В.В. Историческая грамматика русского языка. СПб., 2009.

175. Королев A.A. Кельтиберский язык // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990. С.217

176. Корнев А.И. Именные образования с индоевропейскими суффиксами *-к- и *-1с- корня *bhreu-//*bhrou- в русском языке (происхождение слов брусі, брус2, брук и под.) //Вестн. ЛГУ. 1970, №20. Вып.4. С.142-149.

177. Коротаева Э.И. Союзное подчинение в русском литературном языке XVII века. М.-Л., 1964.

178. Корш Ф. Способы относительного подчинения. Глава из сравнительного синтаксиса. М., 1877.

179. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история (Проблема языкового изменения) // Новое в лингвистике. Вып. ПІ. M., 1963. С.143-346.

180. Котков С.И., Попова З.Д. Очерки по синтаксису южновеликорусской письменности XVII века. М., 1986.

181. Красухин К.Г. К вопросу о соотношении индоевропейского активного и среднего залога//ВЯ, №6, 1987. С.21-32.

182. Красухин К.Г. Местоимение *Ю\ его генезис и функция // Вестник Воронежского госун-та. Серия "Лингвистика и межкультурная коммуникация". 2001, №1. С.35-54.

183. Красухин К.Г. Аспекты индоевропейской реконструкции: Акцентология. Морфология. Синтаксис. М., 2004.

184. Крейдлин Г.Е., Падучева E.B. О парных указательных местоимениях в русском языке. М., 1972 = Всесоюзный семинар по информационным языка. Предварительные публикации. Вып.6. 24 с.

185. Крушевский Н.В. Очерк науки о языке // Уч. зап. Казанского ун-та. 1883, год L, янв.-апр. Приложение 2. С. 1-148.

186. Крушевский Н.В. Очерки по языковедению. Казань, 1893.

187. Крылов С.А. Детерминация имени в русском языке: Теоретические проблемы// Семиотика и информатика. Вып.23. М., 1984. С. 124-154.

188. Кудрявцев Ю.С. Проблемы фонологического анализа в диахронии // История русского языка. Среднерусский период. Проблемы исторического языкознания. Вып. 2. Л., 1982. С.5-13.

189. Кузнецов П.С. К вопросу о диахроническом соотношении форм словообразования и словоизменения в индоевропейских языках // Проблемы сравнительной грамматии индоевропейских языков. Научная сессия. Тез. докл. М., 1964. С.43-44.

190. Кузнецова Р.Д. К истории укрепления соотносительных слов в сложноподчиненном предложении // Сложное предложение. Калинин, 1979. С.44-59.

191. Кукушкина О.В. Атрибутивная позиция, функция, форма и семантика // Системные семантические связи языковых единиц. М., 1992. С.87-97.

192. Кукушкина О.В. К вопросу о возникновении славянских членных форм прилагательных и перфективирующей функции глагольных приставок // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти проф. Г.А.Хабургаева. М., 1993. С.47-65.

193. Кунец И.И. История словообразования прилагательных с суффиксами -iB-. -ов- (-ев-), -ьск-, -н- в древнерусском и украинском языках. АКД. Львов, 1962.

194. Купчинаус Н. Э. Прилагательные с формантом -ский в языке М.В.Ломоносова (функционально-семантический анализ). АКД. Казань, 2008.

195. Курилович Е. Понятие изоморфизма // Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962. С.21-36.

196. Курилович Е. О некоторых фикциях сравнительного языкознания // ВЯ, №1, 1962. С.31-36.

197. Курилович Е. О методах внутренней реконструкции // Новое в лингвистике. Вып.4. М., 1965. С.400-433.

198. Лавров Б.В. Условные и уступительные предложения в древнерусском языке. М.-Л., 1941.

199. Лавровский П.А. О языке северных руских летописей. СПб., 1852.

200. Лаппо-Данилевский A.C. Очерк русской дипломатики частных актов. Пг., 1920.

201. Литературный язык Древний Руси = Проблемы исторического языкознания. Вып. 3. Л., 1986.

202. Литневская Е.И. Агглютинация и фузия на морфемном шве в современном русском языке // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1991. №1. С.65-73.

203. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси // Лихачев Д.С. Избр. раб. в трех томах. Т.З. Л., 1987. С. 3-164.

204. Ломакина Е.Е. Союз И в структуре монологического текста // Проблемы современной филологии. Межвуз. сб. научи, тр., поев, памяти проф. Р.Д. Кузнецовой. Тверь, 1999. С.227-231.

205. Ломтев Т.П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1956.

206. Лопушанская С.П. Развитие и функционирование древнерусского глагола. Волгоград, 1990.

207. Лукина Г.Н. К истории антонимических прилагательных в русском языке (слова тонкий и толстый) // Исследования по исторической лексикологии древнерусского языка. М., 1964. С.80-93.

208. Льюис Г., Педерсен X. Краткая сравнительная грамматика кельтских языков. М., 2002.

209. Лысакова И.П. Из истории окончания -ого —ово в родительном падеже прилагательных и неличных местоимений (на материале писем XVII начала XVDI вв.) //Вестн. ЛГУ, сер. 2. 1970, №20. Вып.4. С.136-141.

210. Лысакова И.П. К вопросу об изучении русской разговорной речи в историческом и социолингвистическом аспектах // История русского языка. Среднерусский период. =Проблемы исторического языкознания. Вып. 2. Л., 1982. С.138-147.

211. Лютц И.В. Структурные особенности составных частиц с основными компонентами вот и вон Л Лингвистические исследования. 1990. Системные отношения в синхронии и диахронии. М., 1990, с.77-83.

212. Майзель С.С. Пути развития корневого фонда семитских языков. М., 1983.

213. Майтинская К.Е. Местоимения в языках разных систем. М., 1969.

214. Маловицкий Л.Я. Из истории местоимения 3-го лица (по материалам "Повести временных лет"). // Уч.зап. ЛГПИ им.А.И.Герцена. Т.248. Вопросы языкознания. Л., 1963.

215. Макаев Э.А. К вопросу об изоморфизме // ВЯ. 1961, №5. С.50-56.

216. Макаев Э.А. Проблема детерминативов в индогерманском и в общеиндоевропейском // ВЯ. 1969, №1. С.3-21.

217. Максимейко H.A. Лекции по истории русского права. Харьков, 1906.

218. Марков В.М. Историческая грамматика русского языка. Именное склонение. М., 1974.

219. Марков В.М. К вопросу о происхождении суффикса -тель в славянских языках // Марков В.М. Избранные работы по русскому языку. Казань, 2001. С.91-102.

220. Марков В.М. О семантическом способе словообразования в русском языке // Марков В.М. Избр. раб. по русск. яз. Казань, 2001. С.117-135. Комментарий Г.А. Николаева. С.265-267.

221. Марков В.М., Николаев Г.А. Некоторые вопросы теории русского словообразования // Историческое словообразование русского языка. Казань, 1976.~ С.3-14.

222. Маркова З.М. О лексическом комплексе по тому (потому) в руссом языке XVI-XVII вв. // История русского языка. Среднерусский период. Проблемы -исторического языкознания. Вып. 2. Лг, 1982. С.124-131.

223. Мартине А. Основы общей лингвистики // Новое в лингвистике. Вып. III. М., 1963. С.366-566.

224. Мартынов В.В. Славяно-германское лексическое взаимодействие древнейшей поры. Минск, 1963.

225. Мартынов В.В. Становление праславянского языка по данным славяноиноязычных контактов. Минск, 1982.

226. Марфунина И.А. Текст: информация и композиция (на материале духовных грамот из Актов Русского государства 1505-1526 гг.) // Проблемы современной филологии. Межвуз. сб. научн. тр., поев, памяти проф. Р.Д. Кузнецовой. Тверь, 1999. С.234-237.

227. Матвейкина Ю.И. Местоимения в язые современной прозы: функциональный аспект. АКД. СПб., 2010.

228. Медынцева A.A. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора. М., 1978.

229. Медынцева A.A. Древнерусская эпиграфика X — первой половины ХТТТ вв. АДД. М., 1990.

230. Медынцева A.A. Подписные шедевры древнерусского ремесла. Очерки эпиграфики. XI ХШ вв. М., 1991.

231. Медынцева A.A. Грамотность в Древней Руси. По памятникам эпиграфики X первой половины ХШ века. М., 2000.

232. Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951.

233. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М., 2001.

234. Мещанинов И.И. Моя текущая работа и ее перспективы // ВЯ. 1958, №6. С.122-127.

235. Мигирин В.Н. Соотносительные слова // Известия Крымского пед. ин-та им. -М.В. Фрунзе. Т. XIV. Симферополь, 1949.

236. Мигирин В.Н. Эволюция придаточного и разные виды трансформации главного и придаточного предложений в русском языке. АДД. Симферополь, 1955.

237. Милославский И.Г. Морфологические категории современного русского языка. М., 1981.

238. Мижевская М.Г. Суффиксальное образование существительных ж.рода в древнерусском лит.яз. (Х1-ХП ст.) // Труды Одесского гос. ун-та им. И.И. Мечникова. Т. 149. Вып. 9, 1959. С.171-188.

239. Москальская О.И. История немецкого языка. Л., 1969.

240. Николаев Г.А. Текстовые особенности памятников древнерусского законодательства // Словообразование. Стилистика. Текст. (Номинативные средства в текстах разных функциональных стилей.) Казань, 1990. С.91-102.

241. Николаева Т.М. Функции частиц в высказывании. М., 1985.

242. Николаева Т.М. Мгла. // Славянское языкознание. Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М., 1999. С. 223-229.

243. Николаева Т.М. Непарадигматическая лингвистика (История «блуждающих частиц»). М., 2008.

244. Овсянико-Куликовский Д.Н. Синтаксис русского языка. СПб., 1912.

245. Огуречникова Н.Л. Английский артикль: к вопросу о количественности в языковом мышлении. М., 2006.

246. Одинцов B.B. Функциональные типы русской речи. М., 1982.

247. Одри Ж. Индоевропейский язык // НЗЛ. Вып. XXI. М., 1988. С.24-121.

248. Осипов Б.И. Проблема целостного изучения словообразовательной системы языка: современное состояние и дальнейшие перспективы // Семантическая деривация и ее взаимодействие с морфемной. Омск, 2003. С.5-19.

249. Осипова Л.Е. О типологии относительных придаточных // Проблемы современной филологии. Межвуз. сб. научн. тр., поев, памяти проф. Р.Д. Кузнецовой. Тверь, 1999. С.241-247.

250. Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. М., 1979.

251. Основы теории речевой деятельности. М., 1974.

252. Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов. Смысл и сенсибилии. Избранное. М., 1999.

253. Откупщиков Ю.В. О старославянском сигматическом аористе // Уч.зап. инта славяноведения. Т. XXVII. 1963. С.154-172.

254. Откупщиков Ю.В. О происхождении слова барахло. Из истории праславянского словообразования. // Этимологические исследования по русскому языку. Вып. V. М., 1966. С.73-93.

255. Откупщиков Ю.В. Из истории индоевропейского словообразования. Л.,1967.

256. Откупщиков Ю.В. Из истории индоевропейского словообразования. 2-е изд., испр. и доп. М.-СПб., 2005.

257. Откупщикова М.И. Местоимения современного русского языка в структурно-семантическом аспекте. Л., 1984.252. свящ. Павел Флоренский. Мысль и язык // Св. Павел Флоренский. Соч. в 4-х тт. Т. 3(ч.1). М., 1999. С. 104-210.

258. Павлова Е.С. Имена существительные с суффиксом -ol- в истории русского языка. // Этимология 1991-1993 / Отв. ред. ак. О.Н. Трубачев. М., 1994. С.102-125.

259. Падучева Е.В. Анафорические связи и глубинная структура текста // Проблемы грамматического моделирования. М., 1973. С.96-107.

260. Падучева Е.В., Крылов С.А. Дейксис: общетеоретические и прагматические аспекты // Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики. М., 1984, с.25-96.

261. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциалыгые аспекты семантики местоимений). М., 1985.

262. Падучева Е.В. Семантика вида и точка отсчета // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1986, т.45, №5. С.413-424.

263. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений). Изд. 3-е. М., 2002.

264. Палек Б. Кросс-референция: к вопросу о гиперсинтаксисе // НЗЛ. Вып. VIII. М„ 1978. С.243-258.

265. Петров В.В. Проблема указания в языке науки. Новосибирск, 1977.

266. Петухова E.H. Склонение указательных местоимений ТЪ, ТА, ТО в памятниках XIV- XVI вв. (на материале «Духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV XVI вв.) // Уч. зап. Иркутского пединститута. Т. 14. 1958. С. 67-91,

267. Петухова E.H." К истории форм неличных местоимений в восточнославянских языках. АКД. М.,1966.

268. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. М., 2001.

269. Пизани В. Общее и" индоевропейское языкознание // Общее и -индоевропейское языкознание. Обзор литературы. М., 1956. С.83-193. "

270. Пиккио Р. Древнерусская литература. М., 2002.

271. Пименова М.В. Красотою украси: Выражение эстетической оценки в древнерусском тексте. СПб. Владимир, 2007.

272. Плунгян В.А. Общая морфология. Введение в проблематику. М., 2003.

273. Победоносцев К.П. Курс гражданского права. М., 2004.

274. Погодин А. Теория акад. А.И. Соболевского о двояком происхождении славянского племени // Slavia, г. IX, s. 4. 1931. С.726-736.

275. Подлесская В.И. Переключение референции: дискурсивные функции грамматической категории // Глагольные категории ^Исследования пр теории грамматики. Вып. 1. М., 2001. С.198-208.

276. Покровский М.М. Избр. раб. по языкознанию. М., 1959.

277. Поленова Т.Г. Откуда взялась грамматика? // Актуальные проблемы когнитивной лингвистики / под ред. ЕЕ. Дербеневой. Таганрог, 2009. С. 190-217.

278. Попов A.B. Синтаксические исследования. Воронеж, 1881.

279. Попова Т.Н. Словообразовательная синонимия в русском диалектном словопроизводстве // Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Т.150. Кн.6. Казань, 2008. С. 225-236.

280. Поппер К. Предположения и опровержения. Рост научного знания. М., 2004.

281. Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. ТТ. I-IV. М., 1958 — 1985.

282. Прокопович E.H. и др. Суффиксальное словообразование существительных в восточнослав.языках XV-XVH вв. М., 1974.

283. Рассел Б. Исследование значения и истины. М., 1999.

284. Раушенбах Б.В. Пространственные построения в древнерусской живописи. М.,1975.

285. Ревзин И.И. Некоторые средства выражения противопоставления по определенности в современном русском языке // Проблемы грамматического моделирования. М., 1973. С.121-135.

286. Репина Т.А. Аналитизм романского имени (Склонение существительных на западе и востоке Романии). Л., 1974.

287. Реформатский A.A. Очерки по фонологии, морфонологии и морфологии. М„ 1979.

288. Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1908.

289. Рогожникова Т.П. Жития «Макариевского цикла»: жанр стиль - язык. СПб., 2003.

290. Рождественская Т. В. Надписи и рисунки в церкви Феодора Стратилата на Ручью // Царевская Т. Ю. Роспись церкви Феодора Стратилата на Ручью в Новгороде и ее место в искусстве Византии и Руси второй половины XIV века. М. 2007.

291. Руднев Д.В. Местоименная связка вот в историческом аспекте // Вестн. СПбГУ, сер.9. 2007, вып. 3, ч. I. С.90-97.

292. Русинов В.Н. Из наблюдений над особенностями начала фразы в сочинениях Нестора Киевопечерского (В связи с проблемой Нестора-летописца) // Общее и региональное в древнерусской и старославянской языковой культуре. Нижний Новгород, 1993. С.54-74.

293. Русинов НД. Артикль в Лаврентьевской летописи // Общее и региональное в древнерусской и старославянской языковой культуре. Нижний Новгород, 1993. С.3-15.

294. Русская грамматика. Т.П. Синтаксис. М., 1982.

295. Савельева Е.Б. Дейктическое местоимение «Я» как средство актуализации образов героя и автора в повествовательных произведениях А. Жида // Lingua mobilis. №2 (21). Челябинск, 2010. С.34-40.

296. Савченко А.Н. Некоторые вопросы развития местоимений в индоевропейском языке. Lodz, 1959. =Rozprawy komisji jezykowej. Tom VI. С.5-20.

297. Савченко А.Н. Славянские и балтийские местоимения в отношении к местоимениям других индоевропейских языков // НДВШ. Филологические науки. №4, 1962. С.73-81.

298. Савченко А.Н. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. М., 2003.

299. Санников В.З. Русские сочинительные конструкции. Семантика. Прагматика. Синтаксис. М., 1989.

300. Санников В.З. Русский синтаксис в семантико-прагматическом пространстве. М., 2008.

301. Селиверстова О.H. Местоимения в языке и речи. М., 1988.

302. Селигцев A.M. О языке «русской Правды» в связи с вопросом о древнейшем типе русского литературного языка // Избр. труды. М., 1968. С. 129-140.

303. Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. М., 1980.300. Сепир Э. Язьж. М., 1934.

304. Сигалов П.С. К истории эловых причастий-прилагательных // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 200 =Тр. по русской и славянской филологии X. Серия лингвистическая.. Тарту, 1967. С.3-45.

305. Сидоренко E.H. Семантические разряды местоимений современного русского языка // Русские местоимения: семантика и грамматика. Владимир, 1989, с. 18-26.

306. Симина Г.Я. О некоторых особенностях системы указательных местоимений в говоре Красноборского района Архангельской области // Исследования по грамматике руссого языка. Т. III. ЛГУ. Л., 1962. С.203-205.

307. Симина Г.Я. К словообразованию отместоименных прилагательных (На материалах говоров Пинежского района Архангельской области) // Вопросы изучения севернорусских говоров и памятников письменности. Череповец. 1970. С.99-103.

308. Скобликова Е.С. О некоторых особенностях склонения местоимений в «Грамотах Великого Новгорода и Пскова» // Уч. зап. Куйбышевского педин-та. Вып. 26. 1959. С. 159-173.

309. Смирниций А.И. К вопросу о сравнительно-истоическом методе в языкознании// ВЯ, №4. 1952. С. 3-19.

310. Смотрицкий Мелетий. Грамматика словенская. 1619, 1648, 1721 гг.

311. Собинникова В.И. Постпозитивная частица то в говорах Гремяченского района Воронежской области // Труды Воронежского ун-та. Т. 47. Воронеж, 1957. С.108-115.

312. Собинникова В.И. Сложные предложения с союзом «а то» в русских и украинских говорах // Материалы по русско-славянскому языкознанию. Воронеж, 1967. С.42-54.

313. Соболевский А.И. Некоторые древние формы славянского склонения. Несколько мелочей. // РФВ. Т. LXXI. Варшава, 1914. С. 15-26.

314. Соболевский А.И. Русско-скифские этюды. // ИОРЯС. I-XII. Т. XXVI (1921 г.). Пг., 1923. С. 1-44. ХШ-ХХ. Т. XXVII (1922 г.). Пг., 1924. С.252-332.

315. Соболевский А.И. Славяно-скифские этюды. // I.-VIII. ИРЯС, T.I, кн.2. 1928. С.376 -398. IX.-XVIII. T.II, кн. 1. 1929. С.159 -173.

316. Соколова М.А. Очерки по языку деловых памятников XVI века. Л., 1957.

317. Соколова М.А. Очерки по исторической грамматике русского языка. JL, 1962.

318. Соколова Т.М. Местоимение такой как средство выражения модально-оценочной семантики в условиях устной речевой коммуникации // Лингвистические исследования 1990. М., 1990, с.136-142.

319. Соколовская Н.К. Некоторые семантические универсалии в системе личных местоимений // Теория и типология местоимений. М., 1980.

320. Спринчак Я. А. Применение сравнительно-исторического метода в синтаксических исследованиях A.A. Потебни (К 125-летию со дня рождения A.A. потебни) // НДВШ. Филологические науки. №4, 1962. С.3-13.

321. Старинин В.П. К вопросу о семантическом аспекте сравнительно-исторического метода (изосемантические ряды С.С. Майзеля) // Сов. востоковедение. №4. 1955. С. 99-111.

322. Стеблин-Каменский М.И. История скандинавских языков. М.-Л., 1953.

323. Степанов Ю.С. Индоевропейское предложение. М., 1989.

324. Стеценко А.Н. Исторический синтаксис русского языка. М., 1972.

325. Страхов И. Краткий синтаксис греческого языка. М., 1907.

326. Сумкина А.И. К истории относительного подчинения в русском языке XIII- XVIIbb. АКД.М., 1952.

327. Суник О.П. О происхождении морфологической структуры слова // ВЯ, №5. 1959. С.43-51.

328. Тарковский Р.Б., Тарковская Л.Р. Эзоп на Руси. Век XVII. Исследования. Тексты. Коментарии. СПб., 2005.

329. Тарланов З.К. О жанрово обусловленных функциях союза-частицы и в языке русского фольклора // Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1983. С.15-22.

330. Тарланов З.К. О лексико-синтаксическом изоморфизме в истории языка // ВЯ. 1989. № 1. С.55-63.

331. Тарланов З.К. Русские пословицы: синтаксис и поэтика. Петрозаводск, 1999.

332. Тарланов З.К. Университетский курс русского синтаксиса в научно-историчесом освещении. Петрозаводск, 2007.

333. Творительный падеж в славянских языках // Под. ред. С.Б. Бернштейна. М., 1958.

334. Теория и типология местоимений. / Отв. ред. И.Ф.Вардуль. М., 1980.

335. Тимофеев К.А. К истории союза еже. II Уч.зап. ЛГПИ им.А.И.Герцена. Т.248. Вопросы языкознания. Л., 1963.

336. Толстой И.И. К семантике гомеровского артикля // Изв. АН СССР, ОЛЯ. Т.13, вып.4. М., 1954. С.370-374.

337. Толстой Н.И. Некоторые соображения относительно изучения истории праславянского языка. // Славянское языкозанние. М., 1959.

338. Топоров В.Н. О некоторых теоретических основаниях этимологического анализа//ВЯ.№3, 1960. С.44-59.

339. Топоров В.Н. Локатив в славянских языках. М., 1961.

340. Тронский И.М. Историческая грамматика латинского языка. Общеиндоевропейское языковое состояние (вопросы реконструкции). М., 2001.

341. Трубачев О.Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 1959.

342. Трубачев О.Н. Об одном опыте популяризации этимологии. Рец. на кн. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1961. //ВЯ. 1961, №5. С.129-135.

343. Трубачев О.Н. Ремесленная терминология в славянских языках (этимология и опыт групповой реконструкции). М., 1966.

344. Трубецкой Н.С. Отношение между определяемым, определением и определенностью. // Трубецкой Н.С. Избр. труды по филологии. М., 1987. С.37-43.

345. Трубинский В.И. И (словарная статья) // Псковский областной словарь с историческими данными. Вып. 13. СПб., 2003. С.146 — 150.345. . Уорт Д. Я языке русского права // ВЯ. 1975, №2. С.68-75.

346. Усенко О.Г. К определению понятия «менталитет» // Русская история: проблемы менталитета. Тез. докл. научн. конф. Москва, Ин-т российской истории РАН, 4-6 окт. 1994 г. М., 1994. С. 3-7.

347. Федорова М.В. Лексико-грамматические очерки по истории русских местоимений. Воронеж, 1965.

348. Федорова М.В. Местоимения в «Воронежских актах» // Мат-лы конф. по изучению южнорусских говоров и памятников письменности (6-8 дек. 1962 г.). Воронеж, 1964. С.7-32.

349. Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Историко-диалектологческий очерк. М., 2006.

350. Филюшкин А.И. Модель «Царства» в русской средневековой книжности // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10. М., 2000. С.262-279.

351. Франклин С. Письменность, общество и культура в Древней Руси (около 950 1300 гг.). СПб., 2010.

352. Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып.8. М., 1977. С.181-120.

353. Фроянова Т.И. Формы перфектной группы в памятниках новгородской письменности XII XV веков. АКД. Л., 1970.

354. Хадарцев O.A. Эвиденциальные значения перфекта в персидском языке //Исследования по теории" грамматики. Вып. 1. Глагольные категории. М., 200LC.115-136.

355. Хмелевская М.А. Функционально-семантическое поле дейксиса в современном английском языке // Вестн. СПбГУ. Сер.2. 1992, вып.З (№16).

356. Ходорковская Б.Б. Об анафорическом местоимении в италийских языках // ВЯ. 1996, №6. С.84-90.

357. Хоружий С. О старом и новомъ. СПб., 2000.

358. Храковский B.C. Раздаточный материал к докладу на конференции в ИЛИ РАН памяти С.Д. Кацнельсона (26-29 ноября 2007 г., С.-Петербург). Рукопись.

359. Центнер A.C. Сохранение элементов текстов устной культуры в ранних письменных памятниках. Семиотический анализ явления аутореферентности // Вестник Новосибирского госунив-та. Т.6. Сер. Лингвистика и межкультурная коммуниация. Вып. 1. 2008. С.54-62.

360. Чапаева Л.Г. Способы указания на 3-е лицо в «Повести временных лет» // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти проф. Г.А.Хабургаева. М., 1993. С. 85-92.

361. Черная Е.Г. Логическая структура интенсиональных контекстов с анафорической номинацией // Логический анализ языка. Референция и проблемы текстообразования. М., 1988. С.53-63.

362. Черная Л.А. Воприятие пространства и времени в русской культуре XVII в. // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10. М. 2000. с. 517-528.

363. Чернов В.И. Синтаксическая характеристика старого русского плюсквамперфекта. // Уч.зап. Смоленского гос. пед. ин-та. Вып. XIII. 4.1. 1964. С.167-182.

364. Черных П.Я. Язык уложения 1649 года. М., 1963.

365. Чернышев В.И. Описательные формы наклонений и времени в русском языке. // Чернышев В.И. Избр. раб. в 2-х тт. М., 1970. С.230-256.

366. Чернышева А.Ю. Развитие подчинительных конструкций как-шаг к-эволюции синтаксических связей // Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Т.147. Кн.2. Казань, 2006. С.168-180.

367. Четыркин И.Д. Какое значение имеют слова Нестора: «Собравше кости, вложаху въ судину малу и поставяху на столпЬ ни путехъ еже творять Вятичи и ныне?» (Полн. Собр. Р. Л. 1, 6) // ФЗ. 1889, вып. V. С.1-19.

368. Чернышева А.Ю. Подчинительные конструкции в Казанском Летописце XVI века // Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Т. 150. Кн.2. Казань, 2008. С. 274-281.

369. Шанский Н.М. Принципы построения русского этимологического словаря словообразовательно-исторического характера//ВЯ. №5, 1959. С.32-42.

370. Шанский Н.М. О реконструкции промежуточных словообразовательных звеньев // НДВШ. Филологические науки. №4, 1962. С. 14-25.

371. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. По поводу рецензии О.Н. Трубачева на «Краткий этимологический словарь русского языка» // ВЯ, №1, 1962. С.136-144.

372. Шахматов A.A. Несколько слов о Несторовом Житии Феодосия // Известия Отделения русского языка и словесности императорской Академии наук. T.I, книжка 1-я. СПб., 1896. С.46-65.

373. Шахматов A.A. Разыскания о русских летописях. М., 2001.

374. Шейдаева С.Г. Становление субъективно-оценочного суффикса -АДА) // Деривация и номинация в русском языке. Межуровневое и внутриуровневое взаимодействие. Омск, 1990. С.72-77.

375. Шелякин М.А. Об инвариантном значении и функциях субстантивного именительного падежа в русском языке // Там же. С. 105-111.

376. Шедякин M.A. Функциональная грамматика русского языка. М., 2001.

377. Шелякин М.А. О происхождении и употреблении безличной формы русского глагола // ВЯ. №1, 2009. С.35-49.

378. Широкова H.A. Относительное подчинение в русском литературном языке XVII века// Уч. зап. Казанского гос. ун-та. Т.112, кн.6. Сб.раб.каф.р.я. 1952.

379. Шмелев А.Д. Проблема выбора релевантного денотативного пространства и типы миропорождающих операторов. // Логический анализ языка. Референция и проблемы текстообразования. М., 1988.

380. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале русского языка). М., 1973.

381. Шмидт З.Й. «Текст» и «история» как базовые категории // НЗЛ. Вып. VIII. М., 1978. С.89-110.

382. Шулькина Т.С. Указательные местоимения в языке южнорусской деловой письменности XVII столетия. АКД. Воронеж, 1979.

383. Щерба Л.В. Что такое сравнительный метод в языкознании? // Избр. раб. по языкознанию и фонетике. Т.1. Л., 1958. С.104.

384. Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. С.24-59.

385. Эккерт Р. Основы на *-и в праславянском языке. АКД. М., 1961.

386. Эдельман Д.И., Поцелуевский Е.А. Изафет // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990. С. 172.

387. Эккерт Р. Основы на *-и- в праславянском языке. // Уч.зап. ин-та славяноведения. Т. XXVII. 1963. С.3-133.

388. Элсберг И.Я. Значение и употребление указательного местоимения тъ, та, \ те- в роли местоименного определения в пам-ке ХП в. «Хождение -Даниила игумена» // Вопросы языка и литературы. Лиепайский педин-т. Рига, 1966.

389. Элсберг И.Я. Наблюдения над употреблением некоторых грамматических дублетов в описаниях путешествий русских людей X3I-XVIII вв. // Уч.зап. Даугавпилсского педин-та. Т. XTV, вып.7. 1967. А.

390. Элсберг И.Я. Склонение и употребление атрибутивных указательных местоимений в русском языке XII — начала XVIII вв. (На материале языка хождений и путешествий русских шодей). АКД. Л., 1967. Б.

391. Элсберг И.Я. Значение и употребление постпозитивного указательного местоимения ТЪ (ТОТЪ) в русском литературном языке XII-XVII вв. (на материале описаний хождений и путешествий русских людей) // Вопросы грамматики и стилистики. Рига, 1967. С.33-46. В.

392. Ягич И.В. Критические заметки по истории русского языка // Сб. Отделения русск. яз. и словесности ими. АН. Т. XLVI. №4. СПб., 1889. С.1-171.

393. Языковая номинация (Виды наименований) / Отв. ред. Б.Я.Серебренников и А.А.Уфимцева. М., 1977.397. " Якобсон Р. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. С. 95-113.

394. Якубинский Л.П. История русского языка. М., 1953.

395. Янин В.Л., Зализняк A.A., Гиппиус A.A. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1997-2000 гг.). Т. XI. М., 2004.

396. Behaghel О. Deutsche syntax. Eine geschichtliche Darstellung. Bd. 1. Die Wortklassen und Wortformen. Heidelberg, 1923.

397. Bailey G., Wikle T., Tillery J., Sand L. The apparent time construct // Language Variation and Chahge. V.3. N.3. 1991. C. 241-264.

398. Benveniste E. L'anaphorique prussien din et le système de démonstratifs indoeuropéens // Studi baltici, Vol. 3. Roma, 1933. C.121-130.

399. Bezzenberger A. Indogermanische Tenuis im Auslaut. // ВВ. Bd. XIV. 1889. С. 176-177.

400. L'anaphore et ses domaines. =Recherches linguistique. XIV. p.5 1990.

401. Bopp Fr. Vergleichende Grammatik des Sanskrit, Zend, Griechischen, Lateinischen, Litthauischen, Altslawischen, Gothischen und Deutschen. Berlin. 44. 1-3. 1833-1837. 4. 4-5. 1842-1849.

402. Collitz H. Die Flexion der Nomina dreifacher Stammabstufung im Altindischen und im Griechischen // BB. Bd. X. 1886. C.l-71.

403. La deixis. Colloque en Sorbonne (8-9 juin 1990). P., 1992.

404. Danon-Boileau L. Produire le fictif. Linguistique et écriture romanesque. P., 1987.

405. Delbrück В. Syntaktische Forschungen. Bd. 4. Grundlagen der griechischen Syntax. Halle, 1879.

406. Eckert R. Reste indoeuropäischer heteroklitischer Nominalstämme im Slawischen und Baltischen // ZfSl. Bd. VIII. Hf. 6. 1963. C.878-892.

407. Erhart A. Die indogermanische Nominalflexion und ihre Genese. Innsbruck, 1993.

408. Fillmore Ch. J. Lectures on deixis. Standford, 1997. (еще не читал, в картоне)

409. Forbes N. Der Gebrauch der Relativpronomina im Altrussischen. Leipzig, 1910.

410. Foulon J. Les articles définis en macédonien // Cahiers balkaniques, №23. 1997. C.7-30.

411. Gauthiot R. La fin de mot en indoeuropeén. P., 1913.

412. Geist L. Die Kopula und ihre Komplemente. Zur Kompositionalität in Kopulasätzen. ^Linguistische Arbeiten. Bd. 502. Tübingen, 2006.

413. Givôn T. Definiteness and Referentiality // Universals of Human Language. V.4. Stanford, 1978. C.291-330.

414. Givôn T. Syntax. A functional-typological introduction. V. 1-2. Amsterdsm/Philadelphia, 1984-1990.

415. Gladrow W. Russisch im Spiegel des Deutschen. Leipzig, 1989.

416. Gräf H. Die Entwicklung des deutschen Artikels vom Althochdeutschen zum Mittelhochdeutschen. Diss. Giessen, 1905.

417. Harweg R. Studien zur Deixis. Bochum, 1990.

418. Himmelmann N. P. Deiktikon, Artikel, Nominalphrase. Zur Emergenz syntaktischer Struktur. Tübingen, 1997.

419. Hirt H. Zur Endung des Gen. Sing, der Pronomina // IF. Bd. II. 1893. C.130-132.

420. Hirt H. Zur Losung der Gutturalfrage im Indogermanischen // BB. Bd. XXIV. 1899. C.218-291.

421. Jellinek M.H. Beiträge zur Geschichte der Sprachwissenschaft // IF. Bd. 12. 1901. C.158-170.

422. Johansson K.F. Uber den Wechsel von parallelen Stämmen auf -s, -n, -r u. s. w. und die daraus entstandenen Kombinationsformen in den indogerm. Sprachen. // BB. Bd. XVIII. 1892. C. 1-56. !

423. Klenin E. Animacy in Russian. A new interpretation. Columbus (Ohio), 1983.

424. Krause W., Thomas W. Tocharisches Elementarbuch. Heidelberg, Bd.I (гр-ка), 1960, Bd.II (тексты и словарь), 1964.

425. Knobloch J. Problemi e metodi della paleontología lingüistica. // Paleontología lingüistica. Atti del VI. Convegno internazionale di linguisti, tenueo a Milano nei giorni 2-6 settembre 1974. Brescia, 1977. C. 19-38.

426. Kryk B. On Deixis in English and Polish. The Role of Demonstrative Pronouns. =Bamburger Beiträge zur Englischen Sprachwissenschaft. Bd. 21. Frankfurt am Main -Berlin-New York, 1987.

427. Kurylowicz J. Études indoeuropéennes. I. Krakow, 1935.

428. Larfeld W. Griechische Epigraphik. München, 1914.

429. Liewehr F. Besonderheiten der -en und Stämme im Slawischen // ZfSl. Bd. VIII. H. 6. 1963. C.874-892.

430. Markey T.L. Deixis and the w-perfect // The Journal of indo-european studies. Vol.7, N 1-2. 1978. C.65-76.

431. Martinet A. Evolution des langues et reconstruction. P., 1975.

432. Meyer К. H. Untergang der Deklination im Bulgarischen. Hdbg.,1920.

433. Miklosich Fr. Vergleichende Grammatik der slavischen Sprachen. Bd. 1-2. Wien, 1875-1879.

434. Paleontología lingüistica. Atti del VI. Convegno internazionale di linguisti, tenuto a Milano nei giorni 2-6 settembre 1974. Brescia, 1977.

435. Pedersen H. Wie viel Laute gab es im Indogermanischen? // Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen. Bd. XXXVI. (Neue Folge Bd. XVI.). 1900. C.74-110. . .

436. Persson P. Studien zur Lehre von der Wurzelerweiterung und Wurzelvariation. Upsala, 1891. =Upsala Universitets Arsskrift 1891. Filosofi, Sprakvetenskap och Historiska vetenskaper. IV.

437. Poljakova Sv. Negative Gradpartikeln im Russischen und Deutschen // Proceedings of the Ш-th European Conference on Formal Description of Slavic Languages (=FDSL-3) / Hrsg. von Junghanns U. Mehlhorn G. et al. Leipzig, 2002. C.l-12.

438. Porzig W. Aufgaben der indogermanischen Syntax // Stand und Aufgaben der Sprachwissenschaft. Festschrift f. W. Streitberg. Heidelberg, 1924. C.126-151.

439. Prellwitz W. Kyprisch кас 'und'. //BB. Bd. XVII. 1891. C. 172-174.

440. RenouL. Grammaire sanscrite. TT. I-II. Paris, 1975.

441. Schooneveld C.H. van A Semantic Analysis of the Old Russian Finite Preterite System. 's-Gravenhage, 1959.

442. Sitta G. Deixis am Phantasma. Versuch einer Neubestimmung. Bochum, 1991.

443. Slawski Fr. Zarys slowotworstwa praslowianskiego. // Slownik praslowianski. T.I. Wroclaw W-wa - Krakow - Gdansk, 1974. C.43-141.

444. Specht F. Der Ursprung der indogermanischen Deklination. Gottingen, 1944.

445. Stolz F., Schmalz S.H. Lateinische Grammatik. Laut- und Formenlehre, Syntax und Stilistik. 5-е изд. Mühchen: C.H. Beck'sehe Verlagbuchhandlung, 1928.

446. Torp A. Beiträge zur Lehre von den geschlechtlosen Pronomen in den indogermanischen Sprachen. Christiania, 1888.

447. Trubezkoy N.S. Altkirchenslavische Grammatik. Wien, 1954.

448. Uhlenbeck C.C. Nachtrag zu IF. 12, 170 f. // IF. Bd. 13. 1902-1903. C.219-220.' "454. Universals of Human Language. V.3. Stanford, 1978.

449. Vaillant A. Les noms slaves en *-en- // Slavia, roe. 9, 1930. C.490-496.

450. Vaillant A. Grammaire comparée des langues slaves. Т. IV «La formación des noms». París, 1974.

451. Vater H. Einñiirmg in die Raum-Linguistik. =Kólner linguistische Arbeiten -Germanistik. Bd.24. Hiifth, 1996.

452. Vicente M. J. A. La deixis: egocentrismo y subjetividad en el lenguaje. Murcia, 1994.

453. Vondrák W. Vergleichende slavische Grammatik. Gottingen, 1906.

454. Wackernagel J. Vorlesungen über Syntax mit besonderer Berücksichtigung von Griechisch, Lateinisch und Deutsch. Bd. 1-2. Basel, 1920-1924. Bd. 2, 1924.

455. Wackernagel J. Zwei Gesetze der indogermanischen Wortstellung // Wackernagel J. Kleine Schriften. Bd. Ш. Гётгинген, 1979. С. 1865-1869.

456. Walde A. O-farbige Reduktionsvokale im Indogermanischen // Stand und Aufgaben der Sprachwissenschaft. Festschrift f. W. Streitberg. Heidelberg, 1924. C. 152199.

457. Windisch E. Untersuchungen über den Ursprung des Relativpronomens in den indogermanischen Sprachen // Studien zur griech. u. lat. Grammatik / Ed. G. Curtius. Bd. П. 1869. C.201-419.

458. Словари и сокращения их названий

459. Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. (БТС)

460. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 2003.

461. Ефремова Т.Ф. Толковый словарь словообразовательных единиц русского языка. М., 1996.

462. Зализняк A.A. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение.-М., 1980.

463. Кузнецова А.И., Ефремова Т.Ф. Словарь морфем русского языка. М., 1986.

464. Словаре древнерусского языка XI — XTV вв. Вып. I-. М., 1988-.

465. Словарь русского языка в четырех томах. М., 1961. (MAC-I)

466. Словарь русского языка XI XVII вв. Вып. I-. М., 1975-.

467. Словарь русского языка XVIII в. Вып. I-. Л., 1984-.

468. Срезневский И.И. Материалы для словаря древне-русского языка. ТТ. 1-3. СПб., 1890-1912. (Срезн.)

469. Топоров В.Н. Прусский язык. Словарь. Т. I- . М., 1975-.

470. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. ТТ. I-IV. М., 19641973.

471. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1993.

472. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971.

473. Шанский Н.М. и др. Этимологический словарь русского языка. Т. I (вып. 1 — 5. А Ж.). М., 1963 - 1973. Т. П (вып. 6-8.3- К.). М., 1975 - 1985. Вып. 9 (Л). М., 1999.

474. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский период 7 отв. ред. О.Н.Трубачев. Вып. 1- . М. (ЭССЯ)

475. Berneker Е. Slavisches-" etymologisches Worterbuch. Liferungl. Heidelberg, 1908.

476. Kopecny, Fr. Etymologicky slovník slovanskyclí jazykú. Т.1., Прага. Б./г.

477. Pokorny J. Indogermanisches etymologisches-Worterbuch.'Bern-Miihchen, 1959.

478. АММС Акты московских монастырей и соборов из архивов Успенского собора и Богоявленского монастыря / под ред. JI.B. Черепнина и др. 4.1. М., 1984.

479. Ап. Воскресенский Г. Древнеславянский Апостол. Послания св. ап. Павла по основным спискам 4-х редакций рукописного славянского апостольского текста с разночтениями из 51-й рукописи Апостола XII - XVI вв. Вып. I. Послание к римлянам. Сергиев Посад, 1892.

480. АРГ Акты Российского государства. Архивы московских монастырей и соборов. XV - начало XVII вв. М., 1998.

481. Артемьев-1999 Артемьев А.Р. Подписные каменные кресты Псковской земли XV-XVII вв. // Великий Новгород в истории средневековой Европы. К 70-летию B.JI. Янина. М., 1999. С.144-148.

482. АСЭИ Акты социально-экономической истории северо-восточной Руси конца XIV- началаXVI-bb. Т. 1-3. М., 1952-64.

483. АЮ Акты юридические, или собрание форм старинного делопроизводства. СПб.,1838.

484. БерГр (берестяные грамоты) Зализняк A.A. Древненовгородский диалект. М.,1995.

485. БерГр-2004 Зализняк A.A. Древненовгородский диалект. Второе издание, переработанное с учетом материала находок 1995-2003 гг. М., 2004.

486. Ар. Арх. III. Рук. Моск. Архива мин-ва ин. дел, №5, н. XVIII в. (полуустав и скоропись)

487. Гильфердинг-1873 Гильфердинг А.Ф. Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом. СПб., 1873. Гр — грамота.

488. ГрВНП Грамоты Великого Новгорода и Пскова / под ред. С.Н. Валка. М.-Л.Д949.609

489. ГрСЗРРГ Грамоты, касающиеся до сношений северо-западной России с Ригою и Ганзейскими городами, в XII, XIII и XIV веке / найдены в Рижском архиве К.Э. Напьерским. СПб., 1857.

490. ДПНП Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Два памятника новгородской письменности. Тр. Гос. история, музея. Вып. VIII. Памятники культуры. М., 1952.

491. ЖКБ Житие Кирилла Белозерского. Текст и словоуказатель. / Под ред. A.C. Герда. СПб., 2000.

492. ЖФП Житие Феодосия Печерского // Успенский сборник XII — XIII вв. / под ред. С.И. Коткова. М., 1971. С. 71-135 (=лл.26а-67в по рукописи).3CJI Закон Судный людем пространной и сводной редакции / под ред. ак. М.Н. Тихомирова. М., 1961.

493. Медынцева-1978 Медынцева A.A. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора XI-XIV вв. М., 1978.

494. Медынцева-1991 Медынцева A.A. Подписные шедевры древнерусского ремесла. Очерки эпиграфики. XI-XIII вв. М., 1991.

495. Михайлов-1913 Михайлов М.И. Памятники русской вещевой палеографии. СПб.,

496. МерПр — Мерило праведное по рукописи XIV века / изд. под наблюд. и со вступ. ст. ак. М.Н. Тихомирова. М., 1961.

497. Обн., Барх. Обнорский С.П., Бархударов С.Г. Хрестоматия по истории русского языка. ЧЧ. 1 - 2 (вып. 1, 2). Л.-М., 1938-1948.

498. ПРП1-6 Памятники русского права. Вып.1-6. М., 1952-1957.

499. ПЮВРН Памятники южновеликорусского наречия. Таможенные книги / изд. С.И. Котков, И.С. Коткова. М., 1982г

500. РЛА -Русско-ливонские акты, собранные К.Е. Напьерским. СПб., 1868.1913

501. Рождественская-1992 Рождественская Т.В. Древнерусские надписи на стенах храмов: Новые источники Х1-ХУ вв. СПб., 1992.

502. СвятПолоцка Святыня города Полоцка: церковь св. Спаса и крест препод. Евфросинии // ЖМНП. Ч. XXIX. Отд. VII. №1. СПб., 1841. С. 1-6.

503. СкБГ Сказание о Борисе и Глебе // Успенский сборник XII - XIII вв. / под ред. С.И. Коткова. М., 1971. С. 42-58 (=лл.8б-18б по рукописи).

504. СмГр Смоленские грамоты XIII-XIV веков / подг. к печ. Т.А. Сумникова и В.В. Лопатин. М., 1963.

505. УА Угличские акты (1400 - 1749 гг.) // Чтения в Имп-ом о-ве истории и древностей Российских при Моск. ун-те. Кн.1. (188.) М., 1899 г., УА, с. 1-236.

506. Хождение иг. Даниила «Хожение» игумена Даниила в Святую Землю в начале XII в. / Отв. ред. Г.М. Прохоров. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2007.

507. Шляпкин-1906 Шляпкин И.А. Древние русские кресты. Кресты новгородские до XVb. СПб., 1906.

508. Шляпкин-1913 Русский крест XII в. в г. Гильдесгейме. С.-Пб., 1913. Vives-1971 - Vives J. Inscripciones latinas de la España Romana. Barcelona, MCMLXXI (Барселона, 1971).

509. Dittenberger-1905 Dittenberger W. Orientis graeci inscriptiones selectae. V. I-II. Lipsiae, MDCCCCIII - MDCCCCV (Лейпциг, 1903-1905).

510. Tischendorf-1877 Tischendorf C. de. Novum testamentum graece. Изд. 8-e. Leipzig,19641877