автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Выражение авторской позиции в прозе Л. Андреева конца 1900-х начала 1910-х годов

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Модзолевская, Наталия Дмитриевна

ВВЕДЕНИЕ . 3-

Глава I. ПРИНЦИПЫ ВОПЛОЩЕНИЯ ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ (АВТОРСКАЯ ПОЗИЦИЯ В "ИСПОВЕДАЛЬНОМ" ПОВЕСТВОВАНИИ). 17

Глава П. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ ИСТОРИИ И РЕВОЛЩИИ (АВТОРСКОЕ НАЧАЛО В ПОВЕСТЯХ "ИУДА ИСКАРИОТ И ДРУГИЕ", "ТЬМА", "РАССКАЗ О СЕМИ ПОВЕШЕННЫХ"). 67

Глава Ш. НА ПУТЯХ К СИНТЕЗУ (АВТОРСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ

В РОМАНЕ "САШКА ЖЕГУЛЕВ"). 148

Введение диссертации1985 год, автореферат по филологии, Модзолевская, Наталия Дмитриевна

Проблема "образа автора", авторских оценок, авторской позиции в искусстве художественного слова разработана в трудах В.В.Виноградова (54, 55), М.М.Бахтина (30, 31), Б.М.Эйхенбаума (169), Г.А.Гуковского (64), Л.Я.Гинзбург (59), Б.А.Успенского (153), Б.О.Кормана (95, 96) и других. Но она продолжает оставаться в центре внимания современного литературоведения, ибо обладает общеэстетической значимостью: материалистическая эстетика принципиально исключает любое проявление незаинтересованного, индифферентного изображения жизненных процессов. Даже предельно объективное, казалось бы, бесстрастное, лишенное всяких видимых признаков авторского вмешательства воплощение действительности - тоже проявление определенной позиции. Очень точно сказал Л.Н.Толстой: "В сущности, когда мы читаем или созерцаем художественное произведение нового автора, основной вопрос, возникающий в нашей душе, всегда такой: "Ну-ка, что ты за человек? И чем отличаешься от всех людей, которых я знаю, и что можешь мне сказать нового о том, как надо смотреть на нашу жизнь?" Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, царей, лакеев - мы ищем и видим только душу самого художника" (151, с.233). Вот почему возникает обилие поворотов проблемы применительно к разным литературным родам и жанрам, тем или иным периодам их развития либо модификациям в индивидуальной творческой системе.

Особую значимость категория авторского начала приобретает при изучении литературного процесса конца XIX - начала XX столетия, в частности, прозы рубежа веков. К числу ее новаторских черт исследователи единодушно относят "интенсификацию ху

- 4 дожеотвенного языка", в результате чего "на смену изобразительным началам приходят задачи "выразительные", экспрессивные" (149); иначе, "лиризацию" прозы, "все большее подчинение художественного материала авторской воле" (88, с.174), что имело серьезные социально-исторические и эстетические истоки и причины. Искусству приходилось осваивать общественные изменения такого сложного, запутанного, порой катастрофического характера, что писатели стремились донести самый процесс познания мира, передать направление, логику, мотивировку собственной мысли, "выверить", отстоять таким способом свою концепцию жизни. Отсюда в отборе материала, его организации проявились новые тенденции. Традиционные для русской классики формы выражения авторского начала (через систему образов или создание духовно близкого автору героя, через введение так называемых "лирических отступлений", прямых обращений автора к читателю или философских размышлений, выходящих за пределы сюжета) вытеснялись повествовательными структурами, позволяющими передать совмещение разных, порой противоположных точек зрения на реальные явления, ассоциативность мышления писателя, свободу перемещения его внимания во времени и пространстве, "подтекстовую"корректировку внешних, зримых течений человеческого бытия и сознания. На этой почве в ряде случаев намечается "контакт с поэтикой нереалистических художественных направлений": использование "либо романтической образности, либо отдельных черт модернистской поэтики" (88, с.179). Проза Л.Н.Авдреева несет в себе все эти особенности.

Обращение к художественному опыту Леонида Андреева под углом зрения выражения авторской "партии" в его произведениях позволит решать некоторые спорные вопросы осмысления наследия писателя, точнее представить его важное место в литературном движении эпохи. "Горячей точкой" пересечения самых разнородных мнений, "терминологических" дискуссий была и остается проблема творческого метода Л.Андреева. Определений здесь почти столько, сколько исследователей.

Художественную эволюцию Леонида Андреева расценивают:

- как путь от реализма к экспрессионизму (87, 66, 110,27) или к экзистенциализму (63);

- как синтез реализма с символизмом (43); (67);

- как реализм высшего качества или "неореализм" (33);

- как движение к романтизму (24, 121, 162);

- как синтез реалистических и модернистских структур (77);

- как переходное, "промежуточное" явление между реализмом и модернизмом (89).

Подобная полемика вполне объяснима. Во-первых, Л.Андреев боже, чем кто-либо другой в литературе этого периода, отошел от форм классического реализма, на протяжении всего творческого пути создавая обобщенно-символические, даже имплицитные конструкции в прозе и драматургии, абстрагируя те или иные проявления человеческой души, широко обращаясь к условным фигурам, предельно экспрессивному стилю. Во-вторых, писатель неоднократно говорил о невозможности "выразить свое отношение к миру в плане реалистического письма", высказывался против "доброго, старого, дымного пороха (реализма - Н.М.), который когда-то был так хорош" (105, с.540,542), против традиционной прозы, оцределяя "ближайшее будущее русской литературы" борьбой в области идей и "стремлением синтезировать модернистское искус

- 6 ство со старым реалистическим" (38). Но в этой позиции Л.Андреева выразилась отмеченная выше общая, пусть крайне им заостренная, тенденция творчества тех лет, осваивавшего иные средства обобщения и оценки действительности. Уместно здесь вспомнить интересное суждение М.Горького о том, что А.П.Чехов "убивает и убьет реализм" (61, т.28,- с.ПЗ).

Нельзя, думается, сводить вопрос о художественном методе Л.Андреева к отождествлению его поиска с практикой каких-либо модернистских групп, тем более - к установлению якобы сосуществующих или переходящих одно в другое разнородных начал в развитии этого крупного писателя. Бесспорно, црава Л.А.Иезуитова, сказавшая об Андрееве: "Он напряженно искал способы расширения художественной выразительности. Многое нашел, кое-что в художественном мышлении литературы XX века предугадал. Но "приписать" его к одному из названных (антиреалистических - Н.М.) течений или направлений значит абсолютизировать одну из сторон его творчества, сузить, обеднить его содержание в целом" (80, с.186). Именно внутреннее единство разных стремлений, исканий Л.Андреева, собственную логику становления его таланта нужно всегда иметь в виду.

Исследование прозы Л.Андреева с точки зрения воплощения авторской концепции жизни ведет к осмыслению и творческого феномена писателя - неповторимого, закрепленного в оригинальных стилевых структурах эстетического отношения его искусства к действительности, и его внутренних контактов с русской литературой начала века. С другой стороны, такой подход к наследию Андреева позволяет прояснить некоторые существенные моменты в решении проблемы авторского начала в прозе, соотношения

- 7 объективного и субъективного, изобразительного и выразительного планов повествования, а также их бытования в прозе революционной эпохи. Все выше сказанное свидетельствует, нам кажется, об актуальности избранной темы.

Новизна диссертационной работы оцределяется как теоретическим аспектом предпринятого анализа, так и недостаточной изученностью на редкость сложного периода творчества Леонида Андреева конца 1900-х - начала 1910-х годов.

Нельзя сказать, что характер авторского начала в прозе Л.Андреева совсем не привлекал внимания. Неоднократно, в разных связях дооктябрьская критика и советские литературоведы писали об активности "я" художника, об экспрессивности его стиля, об особенностях восприятия его произведений. На своеобразии авторской "партии" в повестях "Жизнь Василия Фивейского", "Красный смех" сосредоточено главное внимание Л.А.Иезуитовой в монографии о творчестве писателя (80). Этот же аспект осмысления ранних рассказов избран в отдельных статьях последнего времени (70). Однако предметом специального рассмотрения авторская позиция, формы ее выражения в прозе Л.Андреева (особенно в свете последних теоретических разработок проблемы автора) еще никогда не избиралась. Вообще вплоть до наших дней вопросы стиля занимали подчиненное положение в исследованиях прозы и драматургии писателя. Потому не будет преувеличением сказать, что системное изучение поэтики Л.Аццреева делает только первые шаги (172, 35, 164, 140). В настоящей работе предпринята попытка восполнить этот пробел.

Сосредоточение на сущности авторской позиции, средствах ее проявления в прозе Л.Андреева подсказано тем не менее не только

- 8 интересом к приемам повествования, но оцределяется подлинной художественной доминантой всего творчества писателя. Уже современники Андреева чутко уловили ведущую особенность его произведений.

А.Елок с теплым чувством солидарности сказал о редкой способности писателя передать "страдания современной души", о том, что за объективированным повествованием повести об Иуде скрывается "душа автора - живая рана" (40, с.107). А.Серафимович, большой поклонник андреевского таланта, испытавший на себе его влияние, утверждал актуальность поиска Л.Андреева даже в тех вещах, которые сразу после их публикации и много позже толковались как сознательное отступление их создателя от реальной жизни, как проникновение в некие мистические стихии (вот исток соотнесения творчества художника с разными модернистскими течениями). А.С.Серафимович писал в 1908 г.: ".если многим кажется, что Андреев отрывается от действительности, что у него все таинственно и странно, так это потому, что не усвоили еще, не совсем поняли те новые формы, в которые Андреев вкладывает наши мысли и ощущения, наши обыкновенные чувства и рассуждения по отношению к действительности. У Андреева своеобразная форма выражения действительности" (138). Все в этом высказывании показательно. Акцент поставлен на выражении обыкновенных мыслей, чувств и необычной (еще не освоенной) манере их выделения, усиления.

Аналогичные суждения высказывали уже первые исследователи Л.Андреева. Скажем, М.Рейснер, выделивший разоблачительную силу его произведений по отношению к мещанству, назвал писателя "бичом и пророком", который "оглушал, ослеплял, поражал" свои-ими исступленными красками, стиль которого удивительно подходит для освещения "идей и настроений", характерных для определенных социальных слоев (130, с.102-103). Именно "идеи и настроения" были в поле авторского зрения Л.Андреева, их развитие он умел предсказать в "оглушающем, ослепляющем" сгущении тех или иных тенденций общественной мысли и психологии (в чем и заключается проявление авторского начала).

Таково главное направление всех творческих устремлений Л.Андреева. Б современных работах обязательно есть конкретизация его интереса к "сквозным" проблемам времени: народа и интеллигенции, массы и личности, революции и культуры. Отмечается также внимание писателя к разным упадочническим явлениям буржуазной идеологии: индивидуализму, отчуждению и "разобществ-лению" человека, анархизму, воинствующему мещанству; к реакционным философским учениям, например, Ф.Ницще, Э.Гартмана, А.Шопенгауэра, З.Фрейда. Однако с этой линией наблюдений почему-то не связываются саше принципы отбора и воплощения реальных явлений. Тогда как авторское проникновение в действительность осуществляется именно посредством предельного укрупнения, часто гротескного, типичных для данного исторического периода умонастроений, психологических состояний. В этой области зримо ощущается глубина реалистических обобщений писателя. Но одновременно становится очевидной ограниченность позиции художника: ослабление внимания к "почве", порождающей те или иные течения социального сознания, отсутствие четкости в обрисовке деятельности героев, в мотивировке их отношений. Все в созданной картине подчинено могучей центростремительной силе, направленной на исследование духовной сферы человека, нередко - отдельного, остро противоречивого побуждения, переживания.

Известно, что писатель не избежал трагических заблуждений б понимании своей эпохи и закономерностей исторического развития в целом. Но особенности эстетического освоения мира - избирательный подход к действительности и соответствующая ему поэтика - видимо, продиктованы желанием найти сильно действующие формы для передачи эмоционально активной сосредоточенности автора на объективно значимых процессах. Именно поиском в этом направлении и обусловлена нередко "односоставность" андреевских характеров (как результат "руководящей" всем "воли автора").

Л.Андреев восхищался "в горьковских писаниях" неповторимым выражением "вкуса свободы" - "чего-то вольного, широкого, смелого". И в противовес этому опыту, низко расценивал одну только "внешнюю наблюдательность", ошибочно приписанную А.Куприну: "У него.огромное мастерство зафиксировать объект, но никакого содержания субъекта. Нет переживания. Ни любви, ни дружбы, ни нежности хоть." (19).

Иногда кажется, что писатель высказывал взаимоисключающие суждения о своей манере. "Хорошо я пишу лишь тогда, когда совершенно спокойно рассказываю о неспокойных вещах, и не лезу сам на стену, а заотавляю стену лезть на читателя. "Большой шлем", "Жили-были" - вот мое настоящее. Нужно писать так, чтобы были только слова необходимые, а слова полезные, красивые и т.д. к черту", - писал Андреев М.Горькому в 1904 году о своем тяготении "к лирике и некоторому весьма приподнятому пафосу". Совершенно как будто другое убеждение находим в письме к А.А.Измайлову от 25 марта 1918 года: "Моя сила не в языке и остроумной болтовне, а в пафосе (подчеркнуто нами - Н.М.), который естественно может проявляться только в исключительные минуты и по исключительным вопросам." (16). Противоречия, разумеется, здесь нет. Всюду отстаивается главное - содержание субъекта.

Но каждый раз особое, порожденное разными жизненными истоками и потому требующее неповторимого мастерства художественной речи, повествовательных структур.

Обращение к одному из периодов андреевского творчества с позиций выражения в нем авторского начала содействует, следовательно, раскрытию специфических черт мировоззрения, метода, стиля писателя, проникновению в динамичную эволюцию его прозы, в соотношение разных сторон философско-эстетической концепции мира и человека. Исследование такого плана осуществляется впервые, тем более по отношению к произведениям конца пергого - начала второго деоятилетйя XX века.

Проза Л.Андреева I907-I9II годов составляет очень интересную и сложную, но почти не изученную часть его наследия. В большинстве работ (монографиях в том числе) рассмотрение художественного опыта писателя ограничено хронологическими рамками первой русской революции. Более поздние сочинения получают частичное, весьма обобщенное истолкование в критико-биографических очерках о писателе (24, 102, 109, 98, 158) в историко-литературных и теоретических исследованиях искусства начала века (128, III, 135, 136, 148, 88, 146), в статьях, содержащих решение отдельных проблем художественного поиска Л.Андреева (79, 144, 145, 84, 85). Между тем, андреевская проза этих лет обладает наибольшей этико-философской и эстетической значимостью, несмотря на спорность, ошибочность некоторых ее положений.

Сосредоточение на одном пятилетии (I907-I9II гг.) обусловлено как своеобразием этого исторического этапа, так и важностью для писателя субъективно-творческих процессов. Короткий временной отрезок отмечен напряженным осмыслением первой русской революции, активизацией социального самосознания народа,

- 12 расслоением в среде интеллигенции. Неудивительно, что в литературе ощущалось небывало сильное притяжение к проблемам России, судеб народа, а с другой стороны, стремление отразить близкую катастрофу буржуазного мира. Два русла обобщений, то переплетаясь в одном произведении, то разъединяясь на самостоятельные повествования, были присущи большинству талантливых прозаиков: Горькому (рассказы из цикла "По Руси", окуровская дилогия и резко обличительный роман "Жизнь ненужного человека"), Бунину ("Деревня", "Веселый двор", "Захар Воробьев", а позже - картины гибнущей буржуазной "цивилизации" в "Братьях", "Господине из Сан-Франциско"), Куприну (просветленные очерки народной жизни и "Листригонах"и сатирические рассказы "Механическое правосудие", "Исполины", др.), Серафимовичу ("Город в степи"), Шмелеву ("Гражданин Уклейкин", "Человек из ресторана"), Серге-еву-Ценскому ("Печаль полей", "Медвежонок"), А.Белому ("Серебряный голубь"). В творчестве Андреева на это пятилетие приходится подведение итогов обеих сквозных для эпохи тем.

Первые впечатления от революционных событий вылились у Л.Андреева в повести и драмы "переменчивых настроений". Вера в революцию как очистительную, одухотворяющую силу ("К звездам") сменялась сомнениями в способности человека, народа в целом к мгновенной духовной перестройке. Максимализм идейных, философ-ско-нравственных запросов писателя не совпадал со сложностью, длительностью реальных изменений в сознании людей, что и породило пессимистические настроения в "Так было", "Савве", "Царе Голоде". Но мучительные переживания, вызванные двойственной реакцией на происходящее, пробудили у Андреева страстное желание проникнуть в отношения передовой личности и массы, в исторические закономерности развития мира и с этих позиций открыть значение революции 1905-1907 годов для России. Разрешение этих актуальных проблем и осуществляется Л.Андреевым в период 19071911 гг. ("Иуда Искариот и другие", "Рассказ о семи повешенных", "Сашка Жегулев", др.).

Предпринятый в этой области поиск не мог не сказаться на звучании коренной андреевской темы - противоречий буржуазного сознания. Теперь художник создает картину непреодолимого кризиса мысли, конечного разложения психологии идеологов насилия ("Мои записки") и трагедию гибели безвольных жертв неправого общества ("Ипатов","Он"). Заметно нарастает не просто степень духовных катаклизмов личности. Л.Андреев мастерски обобщает частное явление до символа порочного миропорядка в целом. Именно на рубеже первых двух десятилетий нашего века писателем достигнуто глобально критическое осмысление буржуазной действительности.

Неизученностью андреевского творчества заинтересовавшего нас периода можно, видимо, объяснить тот факт, что крупные произведения этих лет получают спорную оценку. Л.Андреев, разумеется, не был свободен от серьезных заблуждений прежде всего в истолковании истории. Однако со знаком минус воспринимаются и перспективные поиски, скажем, в повести "Иуда Искариот", романе "Сашка Жегулев", недооценивается пафос разоблачения в "Моих записках". Не всегда учитывается, что концепция жизни Л.Андреева формировалась в активной полемике со взглядами персонажей, хотя и скрытой в подтекстовом пласте повествования. Избранное для настоящей работы направление позволит, надеемся, дать углубленную трактовку произведений Андреева, обосновав выводы анализом их оригинальной поэтики.

- 14

Целью работы поэтому является по возможности полная и объективная интерпретация наиболее значительных прозаических вещей Л.Андреева 1907-1911 годов в контексте творческой эволюции художника, в соотнесенности с литературным процессом начала века подуглом зрения авторской позиции и способов ее выражения. Отбор художественных текстов по проблемно-хронологическому и сопоставительно-типологическому принципам привел к преимущественному использованию системного, содержательно-структурного и историко-генетического методов анализа.

Источником исследования послужили прижизненные собрания сочинений и сборники избранных произведений Л.Андреева, дооктябрьская периодика, материалы ЦГАЛИ, архива писателя, хранящегося в Орловском государственном музее И.С.Тургенева, а также работы советских ученых о творчестве Л.Андреева и литературном процессе начала XX века.

Принципиальные положения марксистско-ленинской эстетики и философии, в первую очередь, ленинская теория отражения, концепция культуры, послужили методологической основой настоящей работы, учитывающей достижения критиков ленинской школы, советского литературоведения и эстетики.

Практическое значение диссертации обусловлено возможностью использования заключенных в ней наблюдений и обобщений для вузовского преподавания русской литературы: в чтении систематического курса литературы дооктябрьского периода, в разработке спецкурсов, проведении спецсеминаров, посвященных творчеству Л.Андреева., развитию прозы 1910-х гг., написании курсовых и дипломных работ, а также для конкретизации ряда положений теории литературы .

Структура диссертации, состоящей из введения, трех глав

- 15 и заключения, отражает диалектику изучения прозы Андреева 1907-1911 годов и итоги решения поставленной задачи.

Во введении дается обоснование главной проблемы работы как в теоретическом, так и в историко-литературном аспектах, содержится целенаправленный обзор научной литературы о творчестве Л.Н.Андреева, определяется актуальность и содержательность избранной темы, степень новизны анализа андреевской прозы и полученных в его процессе результатов.

В основу деления материала на главы положен проблемно-хронологический принцип. В прозаическом наследии Л.Андреева ввделены два магистральные русла обобщений. Одно связано с усилением критического пафоса, направленного на раскрытие деградации буржуазного сознания, что составило содержание первой главы нашей работы "Принципы воплощения индивидуалистического сознания в прозе Л.Андреева 1900-х - начала 1910-х годов (авторская позиция в "исповедальном" повествовании)". Две другие части диссертации посвящены восприятию художником первой русской революции, формированию его концепции истории, по-разному отраженной в рассказах, повести "Иуда Искариот", романе "Сашка Жегулев".

В основе второй главы "Художественное воплощение концепции истории и революции в прозе Л.Андреева" - исследование произведений, проясняющих взгляды писателя на характер исторического развития, смысл революционного деяния("Иуда Искариот и другие", "Тьма", "Рассказ о семи повешенных"). Третья глава - "На путях к синтезу (авторская позиция в романе "Сашка Жегулев") - обращена к первому роману Л.Андреева, синтезирующему общефилософский поиск художника с его отношением к России, вступившей на путь социальной борьбы.

- 16

Автороков начало в прозе Л.Андреева проявляется сложно, неоднозначно, зачастую парадоксально. Поэтому помимо проблемного критерия, структура диссертации управляется таким признаком, как форма повествования. Изложение от первого лица Л.Андреев часто избирает для разоблачения чуждого ему сознания, а объективированное повествование нередко содержит приметы авторской исповедальности. Поэтому в первой главе главным образом сосредоточены произведения с повествованием от "я" героя, в двух последних - нетрадиционные структуры с сильно выраженным в подтексте авторским началом.

- 17

Заключение научной работыдиссертация на тему "Выражение авторской позиции в прозе Л. Андреева конца 1900-х начала 1910-х годов"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрение наиболее значительных произведений прозы Леонида Андреева конца 900-х - начала 910-х годов подуглом зрения выражения в них авторской позиции позволяет утверждать,что творчество этого художника по праву сыграло выдающуюся роль в русском и мировом литературном процессе начала XX столетия. Л.Андреев, взыскательно исследовавший состояние человеческой мысли, "вечно пытупцей, вечно ищущей", открыл полярно противоположные проявления современного ему общественного сознания.

С одной стороны, он не только изобразил в ранних рассказах и в прозе 910-х годов универсальность процесса отчуждения,одиночества, опустошенности в буржуазном мире, но и представил деградирующую буржуазную идеологию в таких крайних, парадоксальных, логически и эмоционально абсурдных формах, которые обусловили необычайную силу ее художественного разоблачения. Повествование в форме исповеди героя - носителя крайней индивидуалистической философии и ницшеанской воли к власти - потребовало от художника разработки сложных способов обнаружения авторских оценок, основанных на подтекстовой полемике с героем, на системе иронических и гротескно-сатирических приемов ("Мысль", "Мои записки"). Анализ этих приемов позволил установить несостоятельность распространенной тенденции отождествления позиций автора и героя в этих произведениях.

На почве именно таких заблуждений возникало сближение творчества Л.Андреева с экспрессионизмом (99, .,163), хотя и с оговоркой о существенном различии между ними. Главный отличительный признак эстетики этого модернистского течения - произвольная, субъективистская деформация предмета изображения. У Л.Андреева искаженность реальных пропорций, болезненная расщеплен

- 193 ность объективного мира - следствие кризисного сознания "антигероя" (двух его разновидностей - воинствующей агрессии и предельной депрессии). Вспомним уродливые построения изобретателя "формулы железной решетки", объединившего взаимоисключающие понятия свободы и тюрьмы, любви и извращения и т.д. Он воистину садистски деформирует человеческие отношения, чувства, мысли, опыт; но именно так реализуется автором замысел его разоблачения. Равно как разные формы умопомешательства в рассказах ("Мысль", "Ипатов", "Он") вседда служат формой выражения отступления от правды, от подлинных ценностей бытия. Л.Андреев сосредоточил свое внимание на темных, уродливых процессах в буржуазном сознании. Для выделения их кричащего несоответствия "живой жизни" он всемерно усиливал парадоксальность всех человеческих проявлений таких персонажей.

Что касается средств экспрессивной поэтики , то их Л.Андреев активно формировал, всегда тяготея к расширению выразительных возможностей слова. Стремление проникнуть в бездны и тайны больной или преступной души, предсказав таким образом последнюю античеловеческую ступень падения буржуазного мира, приводило к предпочтению обобщенно-символических фигур, к отражению "беспримесных" пороков, уродств пораженной недугом мысли. Отсюда своеобразный действенный стиль: сгущенность, полярность красок, часто без оттенков, полутонов, резкая контрастность, предельность состояний; лейтмотивность, ритмизация, эвфоническая организация повествования, пр. Однако и здесь есть авторские "поправки". Средствами таких конструкций воплощены не субъективистские фантазии писателя, а совершенно конкретные, типичные для эпохи процессы в сознании деградирующей личности. Можно говорить о реалистической глубине художественного исследования вопиющих идей,

- 194 программ, философий идеологов капитализма. И еще одно: Л.Андреев умел "высветить" противовес всем спадам извне и изнутри. Подобные "поправки" несовместимы с экспрессионизмом.

Леонид Андреев художественно осмыслил и другую линию общественного сознания, пробужденного мятежным веком. Здесь проявились мечты писателя о торжестве гармонии и красоты, добра и правда. Он пытался решать самые сложные вопросы революционного времени: путь новой веры, передовой идеи к народному сознанию, взаимодействие личности борца и массы, интеллигенциии и восставших миллионов.

Максимализм потребности в немедленном и кардинальном перерождении общества и человеческой души, абстрактность представлений Л.Андреева о содержании революционной борьбы обусловили слабость его положительной программы. Опыт писателя свидетельствует о его мучительных сомнениях, срывах("Тьма"). Во многом, однако, он верно отразил противоречия эпохи, указав на ограниченность идеи, не поддержанной массами, на необходимость пробуждения их сознания, слияния передовых деятелей со стихией народного движения ("Иуда Искариот и другие", "Рассказ о семи повешенных", "Сашка Жегулев"). В "Сашке Жегулеве" Л.Андреев отразил позицию части интеллигенции, ищущей сближения с мятежным крестьянством, готовой стать на путь служения страждущей России, мстящей своим угнетателям, откликнуться на зов родины, поддержать ярость народную. Своевременно разоблачена в романе бесперспективность стихийного бунта. Однако художник таки не сумел понять внутренней диалектики решений всех этих насущных проблем революционного времени, подменив созидательные силы истории понятием исступленной жертвы, им же самим расцененной как "страдание для одного и позор для всех" и сопровождаемой и палачеством и предательством.

- 195

Бот почему в произведениях, обращенных к самым светлым началам бытия, грядущему прогрессу, так сложно переплелись разнородные авторские эмоции: радости и тоски, веры и пессимизма, а герой был вынужден искать в себе, в глубинах своего духа энергию противодействия ошибкам и заблуждениям. Снова, следовательно»писатель глубже проник в потрясения и потенции страны, нежели в ее реальные деяния.

Неудивительно, что в образной системе художника - теперь уже по отношению к истории - сохранилось тесное соседство света и тьмы, силы и слабости; идея созидания оказалась лишь "недвижно" противопоставленной стихии разрушения. В результате Л.Андрееву была приписана фаталистическая концепция неуправляемого»лишенного закономерностей жизненного потока: единства доброго и злого, разумного и бессмысленного. При жизни писателя его объявляли приверженцем философии Э.Гартмана, в его творчестве видели будто бы свойственные художнику декадентские тенденции антидемократизма, дегуманизации. Позднее зарубежные буржуазные "советологи" назвали Л.Андреева предтечей экзистенциализма (отзвуки этой точки зрения встречаются и в нашем андрееведении - 63).

Не замечалось главное: всем ходом повествования Л.Андреев не только звал к преодолению мрачных оторон бытия, а утверждал будущее как победу новых отношений, как изживание конкретно-социальных и вечных противоречий человеческого сознания. По существу, во имя новой эры братства, добра и правды соглашается Иуда не только на смерть - на "славу" предателя в веках. Саша Погодин верит, что его разрыв с близкими, утрата чистоты необходимы, чтобы пробудить народное стремление к разумной правде и справедливости. А все темное, уродливое писатель объяснял реальными притеснениями, волчьими законами порочного общества (политика вла

- 196 стителей Анны»Каиафы в "Иуде", карательная деятельность отца Саши Погодина и губернатора Телепнева в "Сашке Жегулеве"). С помощью усложненных, нередко не лишенных абстрактности фигур, процессов почти мистической окраски (врожденный талант человечности у Саши, его стремление искупить вину за преступные деяния отиэ) Л.Андреев пытается передать социальное движение от тяжелого настоящего к обновленному будущему. Но останавливается на полпути, так и не найдя верного исторического истока мгновенной метаморфозы своего героя.

Неважно, как назвать творческий метод Л.Андреева - "неореализмом" или синтезом реализма и модернизма. Важно, оттенить способность писателя увидеть реальную поступь времени, прийти к ряду значительных художественных открытий, пусть не свободных от сомнений, и найти воплощение (в кричаще контрастных формах)слож-ного, но перспективного движения истории. Слабость своей позиции писатель восполнял жаждой грядущих перемен, страстной верой в будущую гармонию.

В своем понимании истории, обнрственной диалектики Л.Андреев как бы "застыл" на уровне представлений о революции 1905 года, когда его восприятие в ряде моментов сближалось с объективным содержанием эпохи. Конечно, писатель двигался в своем идеологическом развитии, но лишь в области углубления в процессы деградации буржуазного мира периода I мировой еойны ("Иго войны" и особенно "Дневник Сатаны"). Историческое время, к сожалению, он так и не сумел "догнать". Многое из того, что стало уже властным стимулом преобразования самой жизни (организованность народных выступлений, характер пролетарского движения, зарождение новой культуры) лишь смутно угадывалось, интуитивно предчувствовалось художником. У него не хватило сил (физических в том числе), чтобы вглядеться пристальнее, разобраться обстоятельнее

- 197

- и понять и принять правду Октября.А желание было.Была и надежда.Но превалировало все-таки сознание безысходного,отчаянного трагизма своего положения: ".так жутко,пусто и страшно мне без моего царства (творчества - Н.М.), и словно потерял я всякую защиту от мира. И некуда прятаться ни от осенних ночей, ни от печали, ни от болезни.Изгнанник трижды:из дома,из России и из творчества,я страшнее всего ощущаю для себя потерю последнего »испытываю тоску по "беллетристике"»подобную тоске по Родине" (120).

Думается,не противоречит истине размышление А.П.Алексеев-ского,близко знавшего писателя,о том,как могла сложиться судьба Л.Андреева в будущем,не оборвись его жизнь так внезапно в сентябре 1919 года:"Я почти уверен,что тот мировой переворот,который подготовлен Октябрем,и та титаническая задача,которую большевики сейчас выполняют в России,пленил бы Леонида Андреева грандиозностью своего замысла.Сам он,будучи противником того,чтобы насильно "сажать человека в царство небесное,как в кутузку",любил все колоссальное и недаром говорил°себе:"Я хватаюсь за камни,которые под силу только гигантам,ворочаю их,но поднять не могу".

Быть может,увидев,что совокупной волей народов поднимаются еще более крупные камни,чем те»которые он бессильно ворочал,он взглянул бы на дело Ленина несколько иными глазами."(18).

Не подлежит сомнению также»что наследие этого оригинального художника является органической частью духовной культуры прогрессивного человечества. А всестороннее изучение творчества Л.Андреева способно стать звеном "контрпропагандистской работы", направленной на разоблачение различных буржуазных фальсификаций русского искусства XX века, - работы, важность которой всемерно подчеркнута в речи тов.Черненко К.У. на Июньском 1983 года Пленуме ЦК КПСС (9).