автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Язык и стиль лирико-философской прозы В.В. Розанова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Язык и стиль лирико-философской прозы В.В. Розанова"



Нагорная Оксана Сергеевна

РОССИЙСКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В ГЕРМАНИИ (1914-1922 ГГ.)

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

2 ИЮН 2011

Челябинск-2011

4849352

Работа выполнена на кафедре государственно-правовых дисциплин ГОУ ВПО «Южно-Уральский государственный университет»

Научный консультант - доктор исторических наук,

профессор

Нарский Игорь Владимирович.

Официальные оппоненты: доктор исторических наук,

профессор

Ватлин Александр Юрьевич,

доктор исторических наук, доцент

Волков Евгений Владимирович,

доктор исторических наук, доцент

Сичинскпй Евгений Павлович.

Ведущая организация: УРАН Институт Российской истории

Российской академии наук

Защита состоится «17» июня 2011 г., в 15-00 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.298.13 при Южно-Уральском государственном университете (454030, г. Челябинск, пр. им. В.И. Ленина, 76, ауд. 244).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Южно-Уральского государственного университета.

Автореферат разослан «&> (МОЛ 2011г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук, доцент

М.И. Мирошниченко

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования обусловлена, прежде всего, многомерностью темы плена для исторического изучения. В годы Первой мировой войны военный плен превратился в массовый феномен, кроме того, вражеские солдаты в плену и собственные подданные в лагерях противника впервые приобрели для государств-участников столь весомое военное, экономическое и дипломатическое значение. Обращение к проблематике военного плена позволяет углубить представления о процессах тотализации военных действий, развитии системы международного права, а также об особенностях приспособления воюющих обществ к первой индустриальной войне. На необходимость изучения данной проблематики указывают также сохраняющиеся на сегодняшний день исследовательски г лакуны. Несмотря на то, что в последние годы история военного плена на Восточном фронте Первой мировой войны привлекает к себе пристальное внимание исследователей, слабо изученной остается специфика российского институционального опыта: дискурс военного плена, миграционная и социальная политика сменявших друг друга политических режимов, степень общественной активности и государственного контроля. Пока еще скромные позиции в современной историографии занимает намеченная военной антропологией перспектива «маленького человека» - в большинстве исследований пленные представляются лишь статисгической единицей, объектом или безропотной жертвой государственных мероприятий. Комплексное осмысление плена сквозь призму макро- и микроистории позволит внести существенный вклад в актуальные научные дискуссии.

Научная значимость работы заключается в попытке представить российских военнопленных Первой мировой войны в немецких лагерях в качестве действующих исторических субъектов, для которых многолетнее пребывание за колючей проволокой стало своеобразным процессом обучения. В течение всего времени заключения представители принудительно созданной группы не просто пассивно принимали, но активно перерабатывали действительность через конструирование иерархических структур, поведенческих норм и образцов толкования. Изучение этих процессов приблизит к ответу на вопрос, в какой степени война

становится для человека «фактором эмансипации, обособляющим его от государственной машины и расширяющим пространство личного действия»1. Кроме того, исследование актуализации индивидуальных и групповых переживаний после возвращения на родину и стратегий обращения с ними властных институтов в Советской России сделает возможным выявление степени усвоения и использования большевистским правительством опыта официально «забытой» войны2. Изучение субъективного и институционального опыта позволит пересмотреть устойчивые представления о военном плене Первой мировой войны в целом, а также выявить его принципиальные отличия от других военных конфликтов.

Объектом исследования являются солдаты и офицеры русской армии, оказавшиеся в годы Первой мировой войны в немецких лагерях военнопленных.

Предмет исследования - индивидуальный, групповой и институциональный опыт плена, его восприятие, переработка и инструментализация в военный и межвоенный период.

Хронологические рамки охватывают период с 1914 по 1922 гг. Уже в первые месяцы после начала Первой мировой войны государства-участники столкнулись с феноменом массового плена, при этом самую многочисленную группу сразу же составили солдаты и офицеры русской армии в немецких лагерях. Заключение Брест-Литовского мирного договора, как и окончание войны, не привели к разрешению проблемы военнопленных бывшего Восточного фронта. Только подписанием Рапалльских соглашений 1922 г. Германия и Советская Россия поставили официальную точку в мероприятиях репатриации, отказавшись от взаимных претензий по вопросам военнопленных. Интерес исследования к реабилитации

1 См. Майофис М. Антропология войны // Новое литературное обозрение. 2008. № 93. С. 177-179.

2 См.: Холквист П. Тотальная мобилизация и политика населения: российская катастрофа в европейском контексте (1914-1921) // Россия и Первая мировая война / под ред. С.С.Смирнова. СПб., 1999. С. 83-IOO; Никонова О.Ю. Инструментализация военного опыта в СССР в межвоенный период // Человек и война. Война как явление культуры. / под ред. И.В. Нарского, О.Ю. Никоновой. М., 2000. С. 367-398; Холквист П. «Осведомление - это альфа и омега нашей работы». Надзор за настроениями населения в годы большевистского режима и его общеевропейский контекст // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Ч. 3. / сост. М. Дэвид-Фокс- Самара, 2001.

C.45-93; HolquistP. Making war, forging revolution: Russia's continuum of crisis, 1914 - 1921. Cambridge, 2002; Beyrau

D. Der Erste Weltkrieg als Bewaehnmgsprobe. Bolschewistische Lernprozesse aus dem «imperialistischen» Krieg II Journal of modern European history. 2003. № 1. S. 100-101; Nikonma О. „Der Kult des Heldenmutes ist noetig, um Siege zu erringen...'"' Sowjetische Militaer und Erfahrungen des Ersten Weltkrieges // Kriegsniederlagen, Erfahrungen und Erinnerungen / hg. von H. Carl u.a. Berlin, 2004. S. 185-199; Холквист П. Россия в эпоху насилия // Опыт мировых войн в истории России. Сб. статей / под ред. И.В. Нарского и др. Челябинск, 2007. С. 461-487.

бывших пленных в условиях послевоенных обществ, индивидуальной и институциональной переработке нового опыта, а также к формированию структур групповой и коллективной памяти отразился в экскурсах в межвоенный период, вплоть до новой мировой войны.

Гибкость и подвижность территориальных границ исследования обусловлены мощными трансформационными процессами в Центральной и Восточной Европе в годы Первой мировой войны, последовавших за ней революций и Гражданской войны в России. При рассмотрении непосредственно военного периода в центре изучения находятся территории Российской и Германской империй, оккупированные области, а также нейтральные государства, принявшие у себя беглых и больных военнопленных - Дания и Швейцария. При освещении последовавшего за окончанием войны периода распада империй, возникновения новых государственных образований и болезненного становления нового международного порядка, затруднивших бывшим военнопленным возвращение на родину, исследование концентрируется на территории Веймарской республики, Советской России и, насколько позволяют источники, белых правительств.

Степень изученности темы определяется, с одной стороны, второстепенным положением проблемы плена в историографии Первой мировой войны, с другой - ее тесной вплетенностью в изучение военных аспектов Первой мировой войны, международных отношений, эволюции образов врага и друга, миграционной и социальной политики. Наличие подробных описаний историографического ландшафта3 позволяет автору сосредоточиться на характеристике аиуального состояния исторической дискуссии и сохранившихся до сих пор исследовательских лакун.

В ходе войны стремление укрепить моральный дух собственного населения и повлиять на мнение нейтральных стран обусловило желание всех сторон скрыть истинную численность сдавшихся в плен собственных солдат, а также заболев-

3 См.: Overmans R. Ein Silberstreif am Forschungshorizoní? Veroeffraitüchimgen zur Geschichte der Kriegsgefangenschaft И In der Hand des Feindes: Kriegsgefangenschaft von der Antike bis zum Zweiten Weltkrieg I hg, von R. Overmanns. Koeln, 1999. S. 461-483; Nachtigal R. Kriegsgefangenschaft an der Ostfront 1914-1918. Literaturbericht zu einem neuen Foischungsfeld. Frankfurt am M., 2005; Gatrell P. Prisoners of War on the Eastern Front during World War I // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. Volume 6. Number 3 (Summer 2005). P. 557-566.

ших и умерших военнопленных противника4. Гибель же центральных немецких архивов в пожаре 1945 г. превратила неполные данные немецкой военной статистики и межвоенной публицистики о количестве совершенных пленными самоубийств, преступлений, побегов в единственный ориентир для исследователя. Несовершенство системы учета российских дореволюционных и советских органов и значительная разница в статистических данных породили оживленную дискуссию в отечественной историографии5. Согласно новейшим статистическим исследованиям обобщающего характера в немецких лагерях в ходе войны оказалось около 1,5 млн. солдат и офицеров русской армии6.

В период мирового конфликта содержание военнопленных стало одним из ключевых моментов международных отношений, деятельности благотворительных организаций, а также важным аргументом в дискуссии о виновниках развязывания войны. Устойчивый интерес исследователей к дипломатической истории Великой войны и межвоенного периода обусловил пристальное внимание к вопросам соблюдения международного права, использованию темы плена в целях военной пропаганды и, наконец, к усилиям благотворительных организаций в деле материальной и духовной поддержки пленных7.

Стремление большевиков использовать демографический потенциал находящихся в Центральных державах русских военнопленных привело к целенаправленному изучению документооборота предшествующих режимов в рамках Комиссии по исследованию опыта мировой войны8. В дальнейшем, исследователи в странах социалистического лагеря концентрировались на изучении большевист-

4 См.: Nachtigal Я Kriegsgefangenschaft an der Ostfront.. S. 20.

5 См., например: Каминский Л.С., Новосельский С.А. Потери в прошлых войнах. М., 1947; Урланис Б.И. История военных потерь: Войны и народонаселение Европы. Людские потери вооруженных сил европейских стран в войнах 17-20 вв. (историко-статистическое исследование). СПб., 1998; Степанов А.И. Цена войны: жертвы и потери // Мировые войны XX века. М., 2002. Кн.1. Первая мировая война. Исторический очерк. С. 624-644.

6 См.: Nachtigal R. Zur Anzahl der Kriegsgefangenen im Ersten Weltkrieg // Miltaergeschichtliche Zeitschrift. 2008. № 67. S. 345-384.

7 См., например: Willis E.F. Herbert Hoover and the Russian prisoners of World War I. A Study in Diplomacy and Relief, 1918-1919. London, 1951; Speed R.B. Prisoners, Diplomats and the Great War: a Study in the Diplomacy of Captivity. N.Y., 1990; Home J„ Kramer A. Deutsche Kriegsgreuel 1914. Die umstrittene Wahrheit. Hamburg, 2004; Hinz U. Huma-nitaet im Krieg? Internationales Rotes Kreuz und Kriegsgefangenenhilfe im Ersten Weltkrieg // Kriegsgefangene im Europa des Ersten Weltkriegs / hg. von J. Olimer. Paderborn, 2006. S. 216-236; Черноперов В.Л. Дипломатическая деятельность В.Л. Коппа в Германии 1918-1921 гг. Иваново, 2006; Абдрашитов Э.Е. Развитие социального и правового статуса военнопленного в ходе эволюции международного и российского законодательства (с древнейших времен до к. XX в.). Казань, 2007.

8 Жданов Н. Русские военнопленные в мировой войне 1914-1918 гг. М., 1920.

ской пропаганды среди военнопленных царской армии9 и истории военнопленных Центральных держав, выступивших после революции на стороне советской власти10. Одной из первых попыток взглянуть на тему плена Первой мировой войны сквозь призму культурно-исторического подхода стали статьи Е. Сергеева о влиянии опыта лагерей на менталитет российских солдат и офицеров" и Б. Колониц-кого о немецкой политической пропаганде в лагерях12.

На протяжении последнего десятилетия среди специалистов по военной истории живо обсуждается вопрос о тенденциях развития войн современного типа, о преемственности и разрывах в развитии процесса «тотализации военных действий» в Х1Х-ХХ вв13. При этом пропагандистский слоган, родившийся в дебатах межвенного времени, используется ныне как аналитический конструкт. По мнению большинства исследователей, Первая мировая война явилась важнейшей вехой в становлении модели «тотальной войны», так как именно в ходе этого конфликта традиционные способы ведения военных действий были окончательно вытеснены тотальными целями, тотальной мобилизацией и тотальным контролем. Замкнутый круг взаимных репрессий позволил А. Беккер определить военнопленных Первой мировой войны как «первых жертв процесса тотализации военных действий»14. Однако не все исследователи столь однозначны в своих оценках.

9 См., например: Zelt J. Die politische Arbeit unter den russischen Kriegsgefangenen und internierten Rotarmisten in Deutschland waehrend des Ersten Weltkrieges und in der Nachkriegszeit // Zeitschrift fuer Militaergeschichte. 1967. S. 568-584; Мальков A.A. Деятельность большевиков среди военнопленных русской армии (1915-1919). Казань, 1971; Auerbach К. Die russischen Kriegsgefangenen in Deutschland (von August 1914 bis zum Beginn der Grossen Sozialistischen Oktoberrevolution). Potsdam, 1973.

10 См., например: Plaschka R. Avantgarde des Widerstands. Modellfaelle militaerischer Auflehnung im 19. lind 20. Jh. 2 Bde. Wien, 2000; Nachtigal R. Russland und seine oesteireichisch-ungarischen Kriegsgefangenen. Reimshalden, 2003; Leidinger H., Moritz V. Gefangenschaft, Revolution, Heimkehr: die Bedeutung der Kriegsgefangenenproblematik fiier die Geschichte des Kommunismus in Mittel- und Osteuropa 1917-1920. Wien, 2003.

11 См.: Сергеев Е.Ю. Русские военнопленные в Германии и Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны // Новая и новейшая история. 1996. № 4. С. 65-78; Sergeev Е. Kriegsgefangenschaft aus russischer Sicht Russische Kriegsgefangene in Deutschland und Habsburger Reich (1914-1918) // Forum fuer osteuropaeische Ideen- und Zeitgeschichte. 1997. S. 113-134; Sergeev E. Kriegsgefangenschaft und Mentalitaeten. Zur Haltungsaenderung russischer Offiziere und Mannschaftsangehoeriger in der oesteireichisch-ungarischen und deutschen Gefangenschaft II Zeitgeschichte. 1998. S. 357-365.

12 См., например: Колоницкий Б. Эмиграция, военнопленные и начальный этап германской политики "революционизирования" России (август 1914 - начало 1915 г.) // Русская эмиграция до 1917 года - лаборатория либеральной и революционной мысли / под ред. Я.В.Ананьича. СПб., 1997. С. 197-216.

13 Об аналитическом конструкте «тотальной войны» см., например: Ферстер С.: Тотальная войча. Концептуальные размышления к историческому анализу структур эпохи 1861-1945 // Россия и война в XX столетии. Взгляд из удаляющейся перспективы. М., 2005. С. 11-28.

и См.: Becker А. Paradoxien in der Situation der Kriegsgefangenen. 1914-1918 //Kriegsgefangene im Europa... S. 24-31.

К примеру, Р. Нахтигаль и Г. Вурцер15, описывающие соответственно дипломатические отношения на Восточном фронте и содержание немецких офицеров в России, подчеркивают ограниченный характер перехода традиционных монархий к новым методам ведения войны. На примере наиболее показательных составляющих немецкого военного плена У. Хинц пришла к выводу, что Первая мировая была определенной цезурой в развитии концепта «тотальной войны», но не довела идеологическую тотализацию до практического воплощения16. Признавая дискуссионный характер аналитической концепции «тотальной войны», автор диссертационного исследования считает, что его осторожное применение позволяет более наглядно описать трансформацию военных структур и институтов на протяжении наиболее противоречивого периода их истории.

Стремление исследователей ответить на вопрос о континуитете мировых войн вызвало интерес к истории немецкой системы принудительного труда. Й. Ольтмер, И. Ленцен, К. Раве подробно освещают аспекты привлечения военнопленных Первой мировой войны к работе на немецких предприятиях17. Отсутствие источников не позволило авторам столь же детально представить особенности принудительного труда в прифронтовой зоне и на оккупированных территориях. За кадром остались и реакции самих военнопленных на принудительное погружение в чужую производственную среду.

Черты преемственности или различия двух конфликтов историки пытаются выявить и в самом феномене концлагеря18, при этом основным объектом дискуссии остается т.н. «тезис о прототипе» - утверждение о решающей роли лагерей Первой мировой войны как предшественников ГУЛАГа и нацистских концлагерей. Справедливость этого тезиса однозначно отрицает А. Рахамимов, не приводя,

15 См.: Wurzer G. Die Kriegsgefangenen der Mittelmaechte in Russland im Enten Weltkrieg. Goettmgen, 2005; Haxmu-галъ Р. Осмотр лагерей военнопленных в России сестрами милосердия Центральных держав в 1915 - 1917 гг. // Опьггмировых войн... С. 83-94.

!6 См.: Hinz U. Gefangen im Ch-оЯеп Krieg: Kriegsgefangenschaft in Deutscliland. Essen, 2005

17 См., например: Oltmer J. Baeuerliche Oefeonomie und Arbeitskraeftepolitik im Ersten Weltkrieg. Beschaeftigungstruktur, Arbeitsverhaeltaisse und Rekrutierung von Ersatzarbeitskraeften in der Landwirtschaft des Emslandes 1914-1918. Soegel, 1995; Ленцен И. Использование труда русских военнопленных в Германии (1914-1918) //

Вопросы истории. 1998. № 4. С. 129-137; Rawe К.'... wir werden sie schon zur Arbeit bringen!'. Auslaenderbeschaefti-gung und Zwangsarbeit im Ruhrkohfenbergbau waehrend des Ersten Weltkrieges. Essen, 2005. 8 См., например: Armumki G. Maschinen des Terrors. Das Lager in der Moderne. Muenster, 1993.

однако каких-либо веских аргументов19. Р. Нахтагаль видит принципиальную разницу в том, что в годы Первой мировой войны еще не существовало государственной политики массового истребления военнопленных20.

Стремясь избежать исторического детерминизма, который, к сожалению, часто присутствует в сравнительных исследованиях двух глобальных конфликтов, автор диссертационного исследования тем не менее старалась провести возможные параллели, либо, напротив, подчеркнуть дисконтинуитет Первой и Второй мировых войн. Для этого в работе учитывалась обширная историографическая традиция изучения Второй мировой войны21, а также исследования мероприятий нацистской пропаганды среди советских пленных22.

К теме немецкой агитации в лагерях среди национальных меньшинств Российской империи обращались многие авторы, однако до сегодняшнего дня она не рассматривалась в качестве целостного явления23. Опора на выводы Г. Лилевичу-са24 и современные (пост)колониальные исследования25 позволяет рассматривать оценить агитацию среди национальных меньшинств Российской империи в лагерях военнопленных как часть немецкого колониального проекта и важный компонент ведения войны.

" RachamimovA. POWs and the Great War. Captivity on tiie Eastem Front Oxford, 2004. P. 78-86.

20 Nachtigal R Kriegsgefangenschaft.. S. 90,137-138.

21 См., например: Die Lagergesellschaft. Eine Untersuchung der zwischenmenschlichen Beziehungen in den Kriegsgefangenenlagern. Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten Weltkrieges. Bd. 2. Muenchen, 1967; Полян П. M. Жертвы двух диктатур: Жизнь, труд, унижение и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. М., 2002; Ерш М. £. Советские военнопленные в нацистской Германии, 1941-1945 гг.: проблемы исследования. Ярославль, 2005.

22 См.: Streit Chr. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgetangenen, 1941-1945. Stuttgart 1978; Umbreit H. Deutsche Herrschaft in der Sowjetunion // Erinnerung an einen Krieg. Berlin 1994. S. 28-35; Harlmarm Chr. Massensterben oder Massenversichtung? Sowjetische Kriegsgefangene im Unternehmen "Barbarossa" // Vierteljahrshefte fuer Zeitgeschichte. 49 (2001). S. 97-159.

23 См., например: Nachtigal R Kriegsgefangenschaft... S.Ъ2-А1,128; а также: Bihl W. Die Kaukasus-Politik der Mittel-maechte. Ihre Basis in der Orient-Politik lind ihre Aktionen 1914-1917. Teil I-Il. Wien, 1975; Hoepp G. Muslime in der Mark. Als Kriegsgefangene und Internierte in Wuensdorf und Zossen, 1914-1924. Berlin, 1997.

24 Liulevieius V.G. Kriegsland im Osten. Eroberung, Kolonisienmg und Militaerherrschaft im Ersten Weltkrieg. Hamburg, 2002.

25 См., например: Osterhammel J. Kolonialismus. Geschichte-Formen-Folgen. Muenchen, 2009; Zinmerer J. Die Geburt des „Ostlandes" aus dem Geiste des Kolonialismus. Die nationalsozialistische Eroberungs- und Befieirschungspolitik in (post)kolonialer Perspektive // Sozial.Gcschicfite. 2004. H. 1. S. 10-43; Hochgeschwender M. Kolonialkriege als Experi-menfierstaetten des Vernichtungskrieges? // Formen des Krieges. Von der Antike bis zur Gegenwart / hg. von D.Beyrau u.a. Tuebingen, 2007. S. 269-290.

В устойчивую историографическую традицию, коренящуюся в межвоенном периоде, превратились описания отдельных немецких лагерей военнопленных26. Большинство современных работ отличает сходная постановка вопросов и структура. Тем не менее, некоторым авторам удалось сформулировать обобщающие выводы о системе плена в целом27.

Стремление выявить специфику опыта военнопленных русской армии в контексте Восточного фронта обусловило обращение автора данной работы к существующим исследованиям систем плена в других странах или опыта пребывания в лагерях других национальных групп. В. Карелин посвятил своей краткий обзор содержанию интернированных русских солдат и офицеров в Норвегии28, Т. Симонова и Н. Райский, акцентируя свое внимание на военнопленных Красной Армии в польских лагерях, затронули тему солдат и офицеров царской армии, оказавшихся на территории этой страны после провозглашения независимого государства29. На примере сравнительно небольшой группы русских военных, вынужденно оказавшихся в Швейцарии в годы Первой мировой войны, Т. Бюргис-сер рассмотрел не только судьбу самих военнопленных, но и эволюцию швейцарской политики в отношении вынужденных мигрантов и трансформацию образа России в сознании швейцарской общественности30. Несмотря на разницу в постановке вопросов и выбор методологических подходов, монография В. Мориц31, посвященная австрийской системе лагерей, дает возможность выявить отличительные особенности немецкого плена и представить переработку индивидуальных переживаний плена в условиях Советской России. Ориентиром для данной рабо-

26 См., например: FrendtA. Das Kriegsgefangenenlager Puchheim. Muenchen, 1922; Otte К. Lager Soltau. Das Kriegsgefangenen- und Internierungslager des Ersten Weltkrieges. Geschichte und Geschichten. Soltau, 1999.

27 См., например: KochR. Das Kriegsgefangenenlager Sigmundsherbelg. Wien, 1981 ,Mitze K. Das Kriegsgefangenenlager Ingolstadt waehrend des Ersten Weltkrieges. Muenster, 2000.

Карелин В.Л. Проблема интернирования русских военнопленных Первой мировой войны // Новая и Новейшая история. 2010. № 1. С. 93-105.

29 См.: Райский Н. Польско-советская война 1919-1920-х годов и судьба военнопленных, заложников и беженцев. М., 1999; Симонова Т.М. Советская Россия (СССР) и Польша. Военнопленные Красной армии в польских лагерях (1919-1924 гг.). М., 2008.

30 Buergisser Т. "Unerwuenschte Gaeste". Russische Soldaten in der Schweiz 1915-1920. Zuerich, 2010.

31 Moritz V. Zwischen Nutzen und Bedrohung. Die russischen Kriegsgefangenen in Oesterreich-Ungarn (1914-1921). Bonn, 2005.

ты стала также статья Г. Дэвиса о Красноярском лагере Первой мировой войны как социальном сообществе32.

Тема российских военнопленных, содержавшихся в лагерях Германии и Австро-Венгрии и репатриированных позже на родину, затрагивается в работах по миграционной политике Германии и Советской России33. К этой же группе примыкают исследования судеб представителей русской эмиграции, в том числе бывших военнопленных, не пожелавших возвращаться в Советскую Россию или оказавшихся в европейских странах после поражения белых армий34. К сожалению, в некоторых исследованиях перспектива центральных государственных учреждений или ограничение анализа на уровне изданных директив заслоняет реальную ситуацию на местах, а также переживания самих объектов эвакуационных мероприятий. Тем временем, изучение истории «снизу» позволило пересмотреть весьма спорные выводы Ю. Фельштинского об установлении большевиками «тотального контроля» над переходом границы уже в декабре 1917 г. а также тезисы И. Щерова о безоговорочных успехах большевистской эвакуационной и мобилизационной политики35.

Проникновение культурно-исторических веяний в современные работы по военной истории вызвало интерес исследователей к изучению образов «своих» и «чужих» и роли взаимных предубеждений в консолидации воюющих обществ36.

32 Davis G. И. Prisoner of War Camps as Social Commimities: Krasnoyarsk 1914-1921 // Eastem European Quarterly. 21. 1987. P. 147-163.

33 См., например: Семененко JI.B. Основные направления земельной политики на Кубани в конце XVIII - первой четверти XX вв.: дис. ... к.и.н. Ростов, 2003; Nachtigal R. Die Repatriienmg der Mittelmaechte-1 Kriegsgefangenen aus dem revolutionaeren Russland. Heimkehr zwischen Agitation, Buergerkrieg und Interv ention II Kriegsgefangene im Europa des Ersten Weltkriegs. S.239-266; OltmerJ. Repatriierungspolitik im Spannungsfeld von Antibolschevismus, Asylgewaeh-tung und Arbeitsmarktentwicklmg. Kriegsgefangene in Deutschland 1918-1922 // Kriegsgefangene im Europa... S. 267294; Жданова И. А. «Эти военнопленные страшно озлоблены...». Организация возвращения российских пленных в 1918 - начале 1919 г. в Петрограде // Клио. 2010. Л'» 1. С. 138-144.

34 См., например: Baur J. Zwischen „Roten" und „Weissen" - russische Kriegsgefangene in Deutschland nach 1918 // Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben in eiiropaeischen Buergerkrieg / hg. von K. Schloegel. Berlin, 1995. S. 93-108; Рутыч H. Биографический справочник высших чинов Добровольческой арк.ии и Вооруженных сил Юга России (Материалы к истории белого движения). М., 1996; Волков С.В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. М., 2002; Волков Е.В., Егоров Н.Д., Купцов И.В. Белые генералы Восточного фронта Гражданской войны: Биографический справочник. М,, 2003.

35 См., например: Фелышпинский Ю. К истории нашей закрытости. Законодательные основы советской иммиграционной и эмиграционной политики. М., 1991. С. 5-6; Щеров И.П. Миграционная политика в России, 1914-1922. Смоленск, 2000.

36 См., например: Сергеев ЕЮ. Образ Запада в представлениях военной элиты России, 1900 - 1914 гг.: дне. ... д.и.н. Москва, 2001; Поршнева О. С. Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы Первой мировой войны. М., 2004; Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века: эволюция "образа врага" в сознании армии и общества. М., 2006; Сенявскш А. С., Сенявская Е. С. Историческая имагология и проблема формирования «об-

Исследователи военного плена едины во мнении, что солдаты и офицеры противника в лагерях представляли собой важный объект национальной и революционной пропаганды и инструмент давления на вражеское государство37. Однако до сих пор не уделялось достаточного внимания степени воздействия образов врага на мотивацию ведомств и отдельных индивидов, работавших с военнопленными, а также специфике дискурсов плена в России и Германии и их трансформации в революционный период.

За последние годы прочные позиции в современной историографии заняло изучение военной повседневности, вопросов усвоения «маленьким человеком» переживаний фронта и тыла38. Смена исследовательского ракурса не только приближает нас к истории конкретного индивидуума, но и позволяет дополнить, а иногда и пересмотреть сложившиеся представления о структурах, явлениях и процессах. Попытки исследователей разговорить «молчаливые» маргинальные группы привели к изучению особенностей формирования языка как аккумулятора нового индивидуального и коллективного опыта. Работы, изучающие изменение речевых структур и их наполнения на примере Первой и Второй мировой войн39, являются полезным ориентиром при исследовании языка плена, выработки каналов получения и передачи информации в условиях закрытой от внешнего мира среды, образцов восприятия и толкования. При изучении послереволюционной трансформации языка пленных и их приобщения к советскому новоязу автор ориентировалась на тезисы С. Когкина, высказанные в работе о сталинизме как циви-

40

лизации .

раза врага» (на материалах российской истории XX в.) // Вестник РУДН. 2006. № 2 (6). С. 54-72; Голубев А. В. «Если мир обрушится на нашу республику»: Советское общество и внешняя угроза ъ 1920-1940-е гг. М., 2008.

37 См., например: Nachtigal R Privilegiensystem und Zwangsrekrutierung. Russische Nationalitaetenpolitik gegenueber Kriegsgefangenen aus Oesterreich-Ungarn //Kriegsgefangene im Europa.,. S. 167-194.

38 См., например: Ulrich В. Frontalltag im Ersten Weltkrieg. Wahn und Wirklichkeit. Frankfurt am M„ 1994; „Keiner fliehlt sich hier mehr als Mensch..." Erlebnis und Wirkung des Ersten Weltkrieges / hg. von G. Hirschfeld, G.Krumeich. Frankfurt am M., 1996; Сенявская Е.С. Человек на войне. Историко-психологические очерки. М., 1997; Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: Исторический опыт населения России. М,, 1999; Сенявская Е.С. Военно-историческая антропология - новая отрасль исторической науки // Отечественная история. 2002. № 4. С. 135-145; Goerke G. Russischer Alltag. Eine Geschichte in neun Zeitbildern vom Fruehmittelalter bis air Gegenwart Bd. 3. Sowjetische Moderne und Umbruch. Zuerich, 2005.

39 См., например: FussellР. The Great War and Modem Memory. Oxford, 1977; Schuh H. Das Geruecht. Psychologie des Geruechts im Krieg. Muenchen, 1983; Преодоление рабства. Фольклор и язык осгарбайтеров. 1942-1944 / сост. Б. Е. Чистова и К. В. Чистов. М„ 1998.

40 См.: Коткин С. «Говорить по-большевистски» Н Американская русистика... С. 250-328.

Исследования официальной и популярной религиозности на Восточном фронте Первой мировой войны пока немногочисленны, при этом они практически не затрагивают тематику плена. В своем анализе деятельности военного духовенства Д. Байрау и А. Кострюков констатировали недостаток православных священников в армии, отсутствие у них должной подготовки и общее падение авторитета церкви среди солдат и офицеров41. Е. Сенявская, описывая бытовой мистицизм в русской армии, отметила преобладание в солдатской среде традиционного конфессионального сознания, не затронув при этом вопрос о влиянии на него нового военного опыта42. Выводы И. Барского о том, что в условиях революции народная религиозность сохранила статус альтернативной культурной системы толкования действительности и выбора моделей поведения43, позволяют провести сравнение лагерной религиозности с трансформацией набожности в русской провинции того же периода.

В последние годы пристальное внимание к социальной истории и «маленькому человеку» обусловило активизацию изучения послевоенных обществ и проблемы возвращения бывших комбатантов к мирной жизни44. Исследователи, анализирующие положение ветеранов и инвалидов по окончанию мировых войн, приходят к выводу, что и в победивших, и в проигравших странах увечные исключались из официальной дискуссии и воспринимались как досадное напоминание о негативной стороне произошедших событий45. Несмотря на отсутствие спе-

41 См.: Байрау Д. Фантазии и видения в годы Первой мировой войны: Православное духовенство на службе Вере. Царю и Отечеству // Петр Андреевич Зайончковския. Сборник статей / под ред. Л.Г. Захаровой. М., 2008. С. 752774; Кострюков А. Русское военное духовенство в 1917 г. Опубликовано на сайте «Седмица». Url.: http://www.sedmitza.ni/index.htm?did=36954.

42 См.: Сенявская Е.С. Бытовая религиозность на войне (на примере двух мировых и советско-афганской войн) // Менталитет и политическое развитие России / под ред. A.A. Горского. М., 1996. С. 135-136.

43 См.: Нарский И. Народная религиозность на территории Оренбургского казачьего войска в испытаниях революцией (1917-1922) // Оренбургское казачье войско. Религиозно-нравственная культура / под ред. А.П. Абрамовско-го. Челябинск, 2001. С. 125-139; Нарский И. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922. М., 2001. С. 156-161.

44 См., например: Kienitz S. Der Krieg der Invaliden. Koerpeifcilder und Maennlichkeitskonstruktionen nach dem Ersten Wellirieg // Militaergeschichtliche Zeitschrift. 2001. H. 2. S. 367-402; Физелер Б. Развитие госудзрственной помощи инвалидам в России от поздней Российской империи до сталинской «революции сверху» // Опьгг мировых войн ... С. 49-64.

45 См.: Pocppinhegc Ii. Kriegsteilnehmer zweiter Klasse? Die Reiclisvereinigung ehemaliger Kriegsgefangener, 1919-1933 // Militaergeschichtliche Mitteilungen. 64 (2005). S. 391-423; Abbat O. Die franzoesische Gesellschaft der Zwischenkriegszeit und die ehemaligen Kriegsgefeigenen // Kriegsgefangene im Europa... S. 295-308; Eichenberg J. Soeidner der Besatzer oder Helden des Unabhaengigkeitskampfes? Die Debatte um die polnischen Veteranen des Ersten Weltkrieges // Die Weltkriege als symbolische Bezugspunkte. Poleil, die Tschechoslowakei und Deutschland nach dem Ersten und nach

циальных работ по вопросам интеграции в мирную жизнь российских ветеранов Первой мировой войны, ориентиром для рассмотрения реабилитационных мероприятий по отношению к бывшим военнопленным старой армии в более широком контексте служит существующая литература по вопросам советской социальной политики46.

Одной из центральных тем в современных исследованиях невоенных аспектов Первой мировой войны является вопрос об усвоении и использовании властью и обществом военного опыта в качестве модели контроля и дисциплиниро-вания отдельных групп и социума в целом, в том числе путем цензуры переживаний и воспоминаний о войне47. Представляется, что воспоминания военнопленных как в Советской России, так и в эмиграции позволяют реконструировать процессы формирования коммуникативной памяти конкретного «сообщества переживаний» в условиях разных политических конъюнктур.

Таким образом, отсутствие комплексного осмысления феномена плена Первой мировой войны на Восточном фронте подчеркивает актуальность данного исследования. Избранная автором постановка проблемы, выбор объекта и методов его изучения позволяют внести значимый вклад в оживленные дискуссии, ведущиеся на сегодняшний день в мировой исторической науке: о формах и типах, преемственности и разрывах в опыте современных войн, об усвоении этого опыта институтами, обществами и индивидуумами, об особенностях адаптационных практик «маленького человека» к экстремальной ситуации, о структурах коммуникативной и культурной памяти и целом ряде других.

Цель диссертации заключается в исследовании индивидуального и группового опыта военного плена Первой мировой войны, сложившегося на основе пе-

dem Zweiten Weltkrieg / hg. von N. Stegmann. Praha, 2009. S. 147-168; Stegmann N. Kriegsdeutungen-Staatsgruendungen-Sozialpolitik. Der Helden- und Opferdiskurs in der Tschechoslowakei, 1918-1948. Muenchen, 2010.

46 См.; Физелер Б. Развитие государственной помощи... С. 49-64; Советская социальная политика 1920-х -1930-х годов: идеология и повседневность / под ред. П. Романова, Е. -Ярской-Смирновой. М., 2007; Ярская-Смирнова Е.Р. Формирование представлений об инвалидности в советском кинематографе 1920-Х-1940-Х гг. II Повседневный мир советского человека 1920-1940-х гг. / под ред. Е.Ф. Кринко, Т.П. Хлътиной. Ростов-на-Дону, 2009. С. 367-377.

47 См., например: Никонова О. Военное прошлое России и советский патриотизм: к постановке проблемы // Век памяти, память века: Опыт обращения с прошлым в XX столетии. Сб. статей / под ред. И.В.Нарского. Челябинск, 2004. С. 496, 498.; Моисеева И.Ю. Мировая война и коллективная память. Первая мировая // Клио. 2006. № 1. С. 190-196; Волков Е.В. «Гидра контрреволюции». Белое движение в культурной памяти советского общества. Челябинск, 2008; Katzer N. Russlands Erster Weltkrieg. Erfahrungen, Erinnerungen, Deutungen II Nordostarchiv. 2009. S. 267-292.

реживаний солдат и офицеров русской армии в немецких лагерях, а также в изучении процессов переработки и усвоения этого опыта в рамках институциональных структур и общественной коммуникации в России военного и межвоенного периода.

Для ее достижения необходимо решить следующие задачи:

- проанализировать факторы, определившие опыт плена Первой мировой войны на Восточном фронте: нормы международного права, интернациональные отношения по вопросам плена, российский/советский дискурс войны и плена, деятельность государственных и общественных организаций в реализации мероприятий помощи военнопленным;

- охарактеризовать историю становления и своеобразие «пространства опыта» немецкого плена Первой мировой войны, включая фазы развития лагерной системы, дисциплинарные практики, привлечение солдат противника к принудительным работам, национальную и политическую агитацию среди военнопленных, контактную среду за пределами колючей проволоки;

- рассмотреть процесс формирования лагерного «сообщества переживаний»: складывание формальной и неформальной иерархии, степень взаимодействия с немецкими военными органами, взаимоотношения с другими национальными группами в плену;

- реконструировать непосредственную реакцию военнопленных на пребывание в лагерях, контакты с чуждой культурной средой и политические катаклизмы «периода катастроф»: поведенческие практики, повседневную религиозность, образцы восприятия и толкования окружающей действительности, особенности их коммуникации;

- исследовать процесс репатриации бывших военнопленных и их реабилитации в новом обществе в условиях революции и Гражданской войны;

- изучить специфику индивидуальной, групповой и институциональной переработки опыта плена в Советской России и эмиграции.

Методология исследования основывается на междисциплинарном подходе, объединяющем в себе достижения не только собственно истории, но и смежных

наук: антропологии, этнологии и социологии. Данный подход позволяет обеспечить многостороннее изучение исследуемого феномена сквозь призму интерпретационных моделей культурной истории (истории повседневности, исторической антропологии, дискурсивной истории, тендерной истории, истории эмоций); а также сблизить ракурсы макро- и микроистории истории и реконструировать как процессы складывания и трансформации социальных институтов, повседневный мир и переживания исторических актеров, так и символическое измерение социального действия.

Основным методологическим ориентиром для данного исследования послужила предложенная теоретиками социологии знания концепция опыта, которая, по мнению К. Латцеля, «...точнее и ...объемнее, чем применявшиеся до сих пор теории повседневности или менталитета, позволяет выразить "субъективное" измерение военной истории и структурировать его исследование»48. Так, Р. Козел-лек, обосновавший взаимодополняемость понятий «пространство опыта» и «горизонт ожиданий», подразумевает под опытом «настоящее прошедшего ..., включающее в себя как рациональную переработку, так и бессознательные способы поведения»49. К. Латцель определяет опыт как «удавшуюся интерпретацию пассивных и активных переживаний» отдельного сообщества50. Наконец, Н. Буш-манн и X. Карл дефинируют опыт как постоянный процесс переработки, объединяющий в себе восприятие, толкование и действие. Соответственно, государственные и общественные институты и господствующие в них толкования рассматриваются как усвоенный опыт51. Исследователи едины во мнении, что «опыт образует своеобразное место среза между индивидуумом и обществом»52 и именно здесь «находит свое выражение диалектическое соотношение между действием и социальной структурой, между субъективными и объективными факторами чело-

48 Laîzeï К. Vom Kriegserlebnis zur Kriegserfahrung. Theoretische und methodische Ueberlegungen zur erfährungsge-schichtlichen Untersuchung von Feldpostbriefen // Militaergeschiclitliche Mitteilungen. 56 (1997), S. 11.

49 Koselleck R. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten. Frankfort am M, 1989. S. 354. ю LatzelK. Vom Kriegserlebnis... S. 14.

Buschmann N., Carl H. Zugaenge zur Erfahrungsgeschichte des Krieges. Forschung, Theorie, Fragestellung // Die Erfah-

rung des Krieges: Erfahrungsgeschichtliche Perspektiven von der Franzoesische Revolution bis zum Zweiten Weltkrieg / hg. von N. Buschmann, H.Carl. Paderborn, 2001. S. 17. Применительно к российскому материалу см.: Нарский И.В. «Я как стал среди войны жить, так и стала мне война, что дом родной... » Фронтовой опыт русских солдат в «германской» войне до 1917 г. // Опыт мировых войн... С. 488-502.

52 LatzelK. Vom Kriegserlebnis... S. 16.

веческой действительности»53. Изучение поведенческих, телесных и коммуникативных социальных практик, образцов восприятия и толкования, выработанных на основе переживаний плена, способствует выявлению особенностей усвоения опыта первой современной войны индивидом, социальной группой и обществом в целом.

Особое внимание в работе уделяется изучению восприятия и толкования смысла событий, а также влияния интепретащюнных моделей на институциональные и социальные практики. Значимым методологическим инструментом при этом является понятие дискурса как «ограниченного пространства коммуникации», обусловливающего возможность и невозможность в определенный исторический момент и на определенном географическом пространстве делать определенные высказывания о мире и о себе. Предметом дискурсивного анализа является не столько свод текстов и понятий, сколько рамки и правила, которые структурируют производство текстов и понятийное описание мира54. Одним из исходных тезисов данной работы является предположение о том, что российский и германский дискурс плена определяли речевые формы и содержание говоримого, пространство действия социальных групп, производили социальную реальность и структурировали ее восприятие.

Наряду с опытом исследование феномена плена обращается к изучению иных антропологических констант и техник, особенно востребованных в чрезвычайных условиях. Исследование «пространства опыта» лагеря как среды постоянного контроля и принуждения базируется на эластичном понятии насилия, в котором помимо непосредственного физического и неявного морального насилия внимание уделяется факторам, способствовавшим его возникновению и распространению, а также практикам, формам и степени принуждения55. В условиях военного плена насилие стало не только инструментом управления немецких военных органов, но и орудием сопротивления самих пленных. Важным для анализа является

53BuscfwiannN., CarîH. ZugaengezurErfahmngsgeschichte... S. 17,

54 Daniel U. Kompendium Kulturgeschichte. Theorien, Praxis, Schluesselwoerter. Frankfiirt am M., 2001. S. 356.

55 См.: Burschel P. u.a. Eine historische Anthropologie der Folter. Thesen, Perspektiven, Befunde II Das Qnaeleu des Koeipers. Eine historische Anthropologie der Folter. Koeln, 2000. S. 3-10; Schurnann D. Europa, der Erste Weltkrieg und die Nachkriegszeit: eine Kontinuitaet der Gewalt? // Jovinial ofmodem European history. 1. 2003. S. 24-13.

выявление соотношения произвольного насилия и организованного дисциплини-рования на разных этапах развития немецких лагерей.

Вспомогательной исследовательской категорией при изучении системы военного плена стало понятие морфология лагеря, которое охватывает целую палитру его функций и проявлений как социального, архитектурного и ментального комплекса. Взгляд на лагерь в исследовательской перспективе единства времени, места и действия позволяет выявить характерные для того периода властные практики организации пространства принуждения, а также восприятие, усвоение и реинтерпретацию этих конструктов историческими актерами56.

Погружение в экстремальную ситуацию военного плена и столкновение с чуждой культурной средой вынудило солдат и офицеров русской армии к поиску адекватных механизмов поддержания или новообразования индивидуальной и коллективной идентичности. Являясь одной из сущностных антропологических констант, она выражается не только вербально, но и состоит из множества телесных и поведенческих практик57. В основу исследования усвоения переживаний плена в условиях Советской России и эмиграции положены теоретические наработки современных социальных наук об особенностях формирования коллективной памяти58, которая определяется как важный элемент индивидуальной и коллективной идентичности, а также значимый властный инструмент и средство господства. Предполагается описать, как из первоначально многослойной среды воспоминаний в процессе институциональной обработки вытеснялись и исключались неудобные, а подходящие под господствующий образец возводились в статус шаблона. Необходимо выяснить, какие значимые ранее события и лица были забыты в процессе «оккупации» и насколько членам маргинальной социальной группы удалось перевести символический капитал памяти в капитал социальный.

56 Подробнее о данном аналитическом ракурсе см.: Die nationalsozialistischen Konzentrationslager. Entwicklung und Struktur /hg. von U. Herbert Goettingen, 1993; Armanski G. Die Gewaltmaschine... S.141-145, Schloegel K. Im Räume lesen wir die Zeit. Ueber Zivilisationsgeschichte und Geopolitik. Muenchen, 2003.

57См., например: Wagtier P. Fest-Stellungen. Beobachtungen zur sozialwissenschaftlichen Diskussion ueber Identitaet // Identitaeten / hg. von A.Assman, H. Friese. Frankfurt am M., 1998. S. 44-72.

!S См., например; Welzer H. Das kommunikative Gedaechtnis: eine Theorie der Erinnerung. Muenchen, 2008; Gedaecht-nis und Erinnerung: ein interdisziplioaeres Handbuch / hg. von Chr. Gudehus. Stuttgart, 2010.

В работе были использованы также методы традиционного конкретно-исторического исследования: институциональный, сравнительный и системный анализ. Специфика применения избранного методологического подкода к отдельным группам источников уточняется при последующей характеристике использованных в исследовании материалов.

Работа основана на обширном комплексе российских и немецких источников. В российских архивах (Государственном архиве Российской Федерации, Российском государственном военно-историческом архиве, Российском государственном военном архиве, Российском государственном архиве социально-политической истории, Объединенном государственном архиве Челябинской области) и библиотеках (Российской государственной библиотеке, Государственной публичной исторической библиотеке) сохранились фонды государственных учреждений и общественных организаций, работавших с военнопленными, воззвания благотворительных комитетов, коллекции писем пленных к родным и их обращений в соответствующие инстанции, а также опубликованные и неопубликованные воспоминания. Благодаря федеральной военной и архивной организации Германской империи и Веймарской республики можно частично восполнить потерю центральных актов Первой мировой войны, уничтоженных в пожаре 1945 г. Материалы земельных архивов Саксонии, Баварии и Вюртемберга содержат распоряжения Прусского военного министерства (далее - ПВМ)59, текущую переписку и финальные отчеты местных ведомств и лагерных комендатур, письма, прошения самих пленных, результаты опросов, фотографии. В отделах Федерального архива ФРГ и в Государственной библиотеке Берлина сохранились коллекции приказов комендантов лагерей, лагерные газеты, программы лагерных досуговых мероприятий.

Весь комплекс привлеченных к анализу материалов, а также особенности работы с ними целесообразно характеризовать в рамках следующих источниковых групп:

59 В отсутствие имперского военного министерства в Германии Департамент размещения Прусского военного министерства координировал деятельность федерально организованных ведомств по работе с военнопленными противника.

1. Нормативные акты и делопроизводство политических и военных органов дореволюционной и Советской России и Германии, а также российских/советских благотворительных комитетов. Отсутствие в России четкой организации мероприятий помощи военнопленным, смена политических режимов, конкуренция общественных и государственных учреждений в вопросе материальной и духовной поддержки пленных соотечественников, наконец, подвижность фронтов Первой мировой и Гражданской войн обусловили разнородность делопроизводственного материала. В свою очередь, сложная и многоуровневая структура немецкой лагерной системы, а также реструктуризация органов после Ноябрьской революции являются причиной гетерогенности немецких источников. Помимо разрозненности материала серьезную проблему для исследователя представляет уже упомянутое отсутствие полных и детализированных статистических данных. Тем не менее, анализ документов данной группы в совокупности с другими источниками позволяет описать институциональную перспективу - российский дискурс военного плена, систему лагерей в Германии, особенности репатриации бывших солдат и офицеров русской армии, а также мероприятия по их дальнейшему привлечению к военным действиям Гражданской войны и строительству нового государства.

2. Военная пресса и публицистика России и Германии служили средством создания и поддержания патриотического консенсуса, а также мобилизации общественных усилий на военные цели. Немецкие пропагандистские издания стремились стабилизировать хрупкий гражданский мир и представить Германию защитницей европейской культуры, воюющей против «целого мира врагов». В России многочисленные публикации свидетельств вернувшихся из плена были нацелены на изобличение врага в глазах российской и международной общественности. Изучение источников данной группы позволяет воссоздать «горизонт ожиданий» солдат и офицеров русской армии, российских и германских военных и политических органов, а также общественных организаций и гражданского населения, который определил складывание специфического «пространства опыта» лагеря, индивидуальные и групповые образцы толкования и поведенческие практи-

ки. Созданная военной пропагандой обеих стран конструкция «другого» рассматривается в исследовании в качестве гибкого, многослойного образования, которое зависит от среды бытования и трансформируется на основании нового опыта. Подобный ракурс анализа данной группы источников позволит выйти за границы изучения изолированных на себе пропагандистских шаблонов и осветить взаимосвязь между сконструированными представлениями и политической практикой.

3. Лагерная пресса. Путем кропотливого поиска сохранившихся русскоязычных лагерных изданий были обнаружены и проанализированы отдельные номера газет «Сквозняк», «Джихад», «Селянин», «Громадска думка», «Doeberiz-Gazette», «Неделя» и «Русский вестник»60. Являясь одним из немногих источников, созданных непосредственно в лагерях, материал газет позволяет реконструировать не только лагерную повседневность, внутреннюю иерархию пленного сообщества, работу органов самоуправления, досуг, но и язык плена, палитру эмоциональных проявлений, образцы восприятия и толкования нового опыта.

4. Визуальные источники. В ходе Первой мировой войны в целях пропаганды впервые столь широко были использованы визуальные средства, в том числе фотография, воспринимавшаяся современниками как «безусловно правдивый» способ фиксации действительности. По мнению Й.Егера, именно зависимость фотографии от целеполагания определенных групп и лиц является ее главным достоинством для истортеского исследования61. Изучение процесса создания, использования и рецепции фотографических снимков российских пленных Первой мировой войны позволит глубже раскрыть функционирование политической пропаганды и общественной коммуникации в России и Германии, а также международной дискуссии о войне. Помимо пропагандистских фотографий, созданных в рамках деятельности Чрезвычайной следственной комиссии, к анализу были привлечены постановочные снимки, сделанные представителями немецких военных органов в лагерях, опубликованные в германских научных и пропагандистских изданиях, либо осевшие в архивах соответствующих ведомств. Данный вид фото-

60 См. также: Три пайки хлеба (рукописный журнал пленных немецкого лагеря Фридрихсфельд) // Родина. 1993. № 8/9. С. 127-132.

б,См.: Jaeger J. Photographie: Bilder der Neuzeit Einfiiehmng in die Historische Bildforschung. Berlin, 2000. S. 80.

21

графий отражает стереотипные представления немецкой стороны о противнике, стремление экзотизировать пленных, а также запечатлеть новый опыт лагеря. Анализ графических изображений, созданных самими пленными, дополняет исследование эмоционального состояния в лагерях, а также индивидуального и группового восприятия структур плена и политических событий на родине.

5. Письма являются одной из важных групп эго-документов, которая требует чрезвычайно осторожного анализа. В новейших исследованиях военных писем подчеркивается их зависимость от господствующего дискурса и культурного багажа автора, а также вытекающая отсюда задача историка по предварительному выявлению внешних условий создания подобных источников, механизмов самоконтроля авторов и других влияющих факторов62. Так, содержание писем из германских лагерей определялось двойным фильтром немецкой и русской цензуры, о которой было известно самим пленным, заданностью формата открытки или письма, вынужденной длительностью пересылки, вследствие которой «горячие» новости теряли свою актуальность, а также неграмотностью значительной части солдат, которые при письменном общении с родственниками и инстанциями прибегали к помощи грамотных товарищей. Бросающееся в глаза однообразие писем, отложившихся в коллекциях российских архивов, а также специфика их подборки в советских публикациях могут быть частично компенсированы привлечением к анализу сохранившихся в германских архивах объемных отчетов цензорских отделов, тщательно фиксировавших только цитаты политического и военного содержания, но и высказывания о настроениях пленной массы. Изучение отражений письменной коммуникации в лагерях позволит исследовать формирование языковых практик и кодов, которые способствовали усвоению переживаний первой современной войны отдельной социальной группой и русским/советским обществом.

6. Воспоминания и мемуары. Благодаря деятельности Истпарта в фондах РГАСПИ сохранились неопубликованные воспоминания бывших пленных, при-

62 См., например: Label К. Die Zumutungen des Krieges und der Liebe - Zwei Annaehrungen an Feldpostbriefe // Kriegsalltag: die Rekonstruktion des Kriegsalltags als Aufgabe der historischen Forschung / hg. von P.Knoch. Stuttgart, 1989. S. 204-221; Schikorsky J. Kommunikation ueber das Unbeschreibbare, Beobachtungen zum Sprachstil von Kriegsbriefe // Wissenswehr. 1992. S. 295-315.

сланные в редакцию журнала «Пролетарская революция» с целью запечатления истории революционной деятельности в германских лагерях. Многие авторы не сумели отразить успехов большевистской агитации и революционного сознания пленной массы, поэтому их тексты не были допущены к публикации. Для данного исследования они содержат интересную информацию о повседневной жизни в лагерях и структурах коммуникативной памяти, а также специфическую лагерную лексику. Опубликованные в Советской России и в эмиграции мемуары представляют собой чрезвычайно субъективный материал, так как политические условия и групповые интересы помешали широкой и плюралистической циркуляции конкурирующих толкований. Преследуемые социальной группой и отдельными индивидами цели вызвали к жизни процессы перетолкования прошлого, а также фабрикацию и гармонизацию воспоминаний в соответствии с распространенными общественными представлениями. Значимые ранее события и лица были забыты, действительные переживания вытеснены с целью усвоения навязываемых шаблонов интерпретации произошедших событий63. Поэтому опубликованные воспоминания использовались в данной работе не столько для реконструкции реальных переживаний и опыта плена, сколько для исследования процессов унификации памяти о нем.

Представляется, что столь широкий спектр привлеченных к исследованию источников позволяет компенсировать пропагандистский характер военной публицистики и пересмотреть сложившиеся в исторической науке, популярной культуре и общественном сознании представления о военном плене Первой мировой войны.

Научная новизна исследования состоит в пересмотре распространенных стереотипов о немецкой системе лагерей, а также в представлении военного плена Первой мировой войны как процесса обучения и фактора эмансипации. В центр исследования впервые поставлены сами исторические акторы, их поведенческие реакции, образцы восприятия и толкования новых переживаний, складывание неформальных групповых структур. Делается вывод о значимой роли самих воен-

63 См. подробнее: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование... С. 259.

нетленных в складывании облика лагерной системы, российской коммуникации о войне и формировании политических практик. В работе выявлены механизмы приспособления индивида и сообщества к условиям военного плена первой современной войны и конфликту с чужой культурной средой. Сквозь призму опыта плена рассмотрены такие дискуссионные сюжеты, как преемственность и дискон-тинуитет лагерных систем Первой и Второй мировых войн, немецкая национальная агитация среди российских военнопленных, российская коммуникация по вопросам войны и плена, советская миграционная, агитационная и реабилитационная политика в отношении ветеранов Первой мировой войны, проблемы коммуникативной и культурной памяти о Великой войне и многие другие. В историческую дискуссию вводится широкий круг неисследованных ранее российских и немецких источников, их анализ осуществляется на оригинальной междисциплинарной методологической основе.

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования материалов и выводов при создании обобщающих трудов по истории России и Германии, а также исследований по истории Первой мировой войны и военного плена в XX веке, при разработке лекционных и специальных курсов в высших учебных заведениях, написании учебных пособий.

Апробация результатов работы проходила в рамках докладов на международных конференциях и научных коллоквиумах, состоявшихся в Москве, Санкт-Петербурге, Челябинске, Самаре, Базеле, Берлине, Дюссельдорфе, Тюбингене и Фрайбурге. Основные положения диссертации отражены в монографии и статьях, в том числе в публикациях в ведущих научных рецензируемых журналах ВАК.

Структура работы включает введение, пять глав, заключение, список источников и литературы и приложения.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении дается общая характеристика работы, обосновывается актуальность и научная значимость темы, определяются объект, предмет, территориальные и хронологические границы исследования, формулируются цель и задачи,

характеризуется степень изученности темы, методология исследования, дается обзор источников, определяется научная новизна и практическая значимость работы.

В первой главе «Военный плен в международной и российской дискуссии» описываются факторы формирования пространства опыта плена; международное право и межгосударственные отношения по вопросам плена, российская дискуссия о войне и плене, «горизонт ожиданий» солдат и офицеров, позиция российских/советских политических и военных органов в годы Первой мировой войны и межвоенного периода.

Первая мировая война ознаменовала собой рубеж начального этапа развития современного гуманитарного права. К концу первого десятилетия XX века при содействии стран - будущих участниц конфликта - был сформулирован набор положений по регулированию содержания военнопленных и деятельности нейтральных благотворительных организаций. Однако совершенно новый тип военного противостояния сделал невозможной реализацию многих норм, основанных на традициях предыдущей эпохи. И если на Западном фронте в ходе войны были подписаны дополнительные соглашения, смягчавшие условия содержания попавших в плен солдат и офицеров, то на Восточном фронте подобная практика реализовывалась с трудом. Сменявшие друг друга правительства в России по разным причинам не сумели расширить поле действия международного права и облегчить участь собственных подданных в лагерях Центральных держав. Более того, положение русских военнопленных было отягощено репрессивными мероприятиями, которые в годы войны превратились в часто используемое средство давления на противника.

До Февральской революции помощь пленным развертывалась в условиях правового вакуума и негласных запретов, отсутствия планомерной организации и координации действий и была обречена на провал. Стереотипные установки дореволюционных органов и инструментализация образа врага повлекли за собой катастрофические последствия. Стигма предательства, а также карательные мероприятия, предписанные по отношению к попавшим в плен и их семьям, отрица-

тельно сказывались не только на физическом, но и на психологическом состоянии заключенных в лагерях. Неспособность и нежелание политических и военных ведомств обеспечить материальную и политическую поддержку пленных привели к активизации деятельности организованной общественности, которая попыталась реализовать собственное видение вопроса мобилизации ресурсов на военные цели. Однако разрозненные усилия благотворительных комитетов не смогли в корне изменить ситуацию.

Попытка Временного правительства пересмотреть установки своих политических предшественников натолкнулась на недостаток средств и дипломатического влияния. В условиях массового братания солдат «демократической России» с противником новая власть отошла от объявленного ею принципа прощения «жертв прежнего режима» и вернулась к подозрительности и репрессиям в адрес пленных. Несмотря на поддержку организованной общественности, Временному правительству не удалось провести унификацию институтов помощи и придать ей масштабный государственный характер.

В условиях революционных потрясений в Центральной и Восточной Европе репатриация военнопленных «старой армии» приобрела не столько гуманитарное, сколько политическое значение. Солдаты и офицеры, находившиеся в немецких лагерях, рассматривались сторонами как резервуар для революционных и контрреволюционных формирований, средство давления на противника и повышения международного престижа. Антибольшевистская истерия в Германии обусловила стремление немецкой стороны как можно скорее избавиться от взрывоопасного контингента. Финансовые соображения и восприятие пленных как убежденных коммунистов привели к отказу Антанты от попыток привлечения их в состав интервенционных формирований. Приверженность антигерманским настроениям и желание действовать исключительно с ведома союзников не позволили белым правительствам осуществить массовую вербовку военнопленных в свои армии. И хотя невозможно говорить о безоговорочном успехе большевистской пропаганды в лагерях, советской стороне удалось с максимальным эффектом использовать вопрос репатриации для реализации своих внешнеполитических задач.

Что же касается положения внутри страны, то вопреки мощной атаке большевиков на благотворительные комитеты в первые годы существования нового режима, общественным организациям удавалось сохранить остатки самостоятельности и даже оказывать давление на власть в рамках критики неудач репатриации. Особое место в ряду благотворительных комитетов занимали союзы самих пленных, которые путем поддержания социальных сетей пытались сохранить идентичность своего сообщества. И только в начале 1920-х гг. советской власти полностью удалось поставить под свой контроль общественную активность и саму дискуссию по вопросам плена.

Вторая глава «Пространство лагерного опыта» посвящена описанию условий пребывания в лагерях, дисциплинарных практик, принудительного труда, контактов с немецким гражданским населением и национальной пропаганды, включая непосредственную реакцию самих пленных на столкновение с новой действительностью.

Пример содержания русских военнопленных в Германии в период Первой мировой войны свидетельствует, что радикализация стихийного насилия и санкционированного принуждения не являлась прямым следствием самого вооруженного конфликта, а стала возможной в результате взаимодействия множества факторов. Туманность и незавершенность определений Гаагской конвенции и ограниченное пространство действий нейтральных учреждений не позволили создать системы действенного внешнего контроля. Затяжной характер войны и огромное число пленных обусловили складывание лагерной организации, функционировавшей за счет поиска новых и ужесточения существующих дисциплинарных практик. Значимую роль сыграла немецкая военная пропаганда, представлявшая восточных соседей в качестве культурно неполноценной нации и в красках рисовавшая русские зверства по отношению к жителям Восточной Пруссии и немецким военнопленным. Фактически вне зоны контроля Берлина и представителей нейтральных держав оказалось множество рабочих команд. Попытки высших военных органов поставить дисциплинарные практики в рамки действующих международных соглашений и традиционно уважительное отношение к офицерам

противника свидетельствуют об ограниченном характере перехода к «тотальной войне».

Неготовность Германии к размещению и долгосрочному содержанию значительного количества солдат и офицеров противника, дефицит обеспечения и медицинского обслуживания привели к вспышке эпидемических заболеваний в лагерях в начальных период войны и к высокой смертности среди русских военнопленных. После стабилизации системы военного плена условия жизни солдат определялись типом лагеря, родом принудительных работ, принадлежностью к привилегированным категориям и множеством субъективных факторов. Разительные отличия наблюдались в условиях содержания солдат и офицеров. Унификации нового опыта послужило постоянное и интенсивное перемещение значительного контингента военнопленных. Оно не только сделало границу между лагерем и окружающим его миром максимально подвижной, но и способствовало формированию сообщества пленных с относительно одинаковыми образцами толкования и поведения.

Контактная среда пленных с немецким гражданским населением может быть охарактеризована как напряженное пространство, где пересекались личностные и групповые интересы, преодолевались языковые барьеры, осуществлялась межкультурная коммуникация и трансфер знаний, и имели место трагические столкновения. Для мирных жителей пленные являлись единственным живым воплощением враждебного государства, на актуальное восприятие которого влияли, с одной стороны, заученные пропагандистские шаблоны, с другой - обыденность повседневного общения. Чем выше была плотность бытовых контактов, тем быстрее предубеждения сменялись нормальными межчеловеческими отношениями. Несмотря на свой статус, заключенные не всегда примирялись с навязываемой им ролью безропотной рабочей силы. Каждый из них по-своему приспосабливался к ситуации и пытался использовать ее для облегчения своего положения.

Агитация среди национальных меньшинств в лагерях военнопленных не являлась исключительным признаком германского ведения войны. Главной особенностью немецкой политики в контексте Восточного фронта стала нацеленность на

обеспечение долгосрочных экономических и политических интересов. С помощью привилегированного содержания военнопленных русских немцев, поляков, украинцев, прибалтов, грузин и мусульман и сепаратистской агитации в их среде немецкая сторона стремилась воплотить в жизнь свое видение послевоенного порядка в Восточной Европе. Значительное влияние на реализацию обширной пропагандистской программы оказал колониальный дискурс, породивший противоречие между планами развития на окраинных территориях России современного национализма и устремлением к колонизации данных областей. Восприятие восточно-европейского населения сквозь призму колониальных стереотипов не позволило рассматривать национальные меньшинства в качестве полноценных партнеров и организовать равноправное сотрудничество с ними. Решающую роль в корректировке намерений сыграла необходимость максимального использования принудительного груда. Широкая палитра реакций пленных на агитацию не позволяет говорить о масштабных результатах пропаганды, однако свидетельствует о процессе политизации в их среде. Не в последнюю очередь она определила линии раздела внутри лагерного сообщества.

В третьей главе «Сообщество за колючей проволокой: неформальная иерархия, самоорганизация, конфликты» анализируются структуры и внутренние взаимоотношения лагерного сообщества: формальная и неформальная иерархия, контакты и конфликты с другими национальными группами в лагерях.

Международные соглашения, политика немецких ведомств в лагерях и стремление пленных приспособиться к ситуации инициировали процессы интенсивной дифференциации внутри принудительно созданного сообщества. К привилегированным категориям, вознагражденным лучшими условиями содержания, относились «доверенные лица» комендатур, переводчики, представители пропагандируемых национальных меньшинств и корреспонденты агитационных газет. При этом жизнь коллаборационистов существенно осложнялась преследованиями со стороны товарищей по лагерю. К неформальной элите, возникшей в среде самих пленных, принадлежали лагерные ремесленники, торговцы, врачи, представители самоуправления и творческих профессий. Свидетельства о совместном

существовании столь разнопланового сообщества русских пленных подтверждает тезис об отсутствии идиллии лагерного товарищества. Напротив, принудительное общежитие изобиловало бытовыми, национальными и политическими конфликтами. Вопреки закрепившемуся в мемуарах и исследованиях образу, контакты между пленными солдатами и офицерами долгое время сохраняли свой патерналистский характер. Их постепенная трансформация началась под интенсивным влиянием политических событий в России, завершившись уже в условиях советской действительности восприятием классовой риторики.

Вехой в развитии лагерного самоуправления, возникшего по инициативе немецкой стороны, стала Октябрьская революция в России. Отличительными признаками двух этапов являлись состав комитетов, пространство их действия и характер взаимоотношений с немецкой стороной и пленным сообществом. В первый период поставленные во главе органов самоуправления врачи и священники стремились облегчить положение своих подопечных и организовать лагерный досуг. Сменившие их солдаты и вольноопределяющиеся, которые действовали в условиях политизации массы пленных и мощного давления со стороны советского представительства в Берлине, концентрировали свои усилия на организации отправки и политической пропаганде. Расширение компетенции комитетчиков привело к возникновению многочисленных конфликтов с лагерной администрацией, Советским бюро и пленными соотечественниками. Особой сферой самоорганизации в лагерях стала творческая жизнь, нашедшая проявление в деятельности любительских театров, оркестров и праздничных мероприятиях. Их основной целью стало скрашивание монотонности плена и компенсация утраченных вместе со свободой возможностей досуга.

Одним и важных факторов существования лагерного сообщества стало ограничение или почти полное отсутствие контактов с противоположным полом. Процесс демаскулинизации пленных в наибольшей степени проявился в практически изолированных от внешнего мира офицерских лагерях. Для солдат нехватка общения с женщинами компенсировалась на начальном этапе необходимостью повседневного выживания, позже - привлечением к труду в немецком хозяйстве,

где они получили возможность контактировать с немецкими женщинами. Тем не менее, образ противоположного пола регулярно присутствовал в разговорах, публикациях и различных проявлениях лагерной культуры. Факторами смягчения сексуального голодания выступили (псевдо)гомосексуальные отношения, графические проекции, театральные спектакли, посещения лагерей русскими сестрами милосердия. Значение «женской темы» возросло в связи с ожиданиями и опасениями перед возвращением на родину.

Одним из важнейших различий опыта немецкого и австрийского плена являлось совместное содержание русских военнопленных в Германии с представителями западноевропейских стран. Немецкая политика намеренного смешения в одном лагере солдат и офицеров разных наций привела к актуализации устойчивых стереотипов и возникновению многочисленных конфликтов между «союзниками». Языковые барьеры и разница обеспечения определили линии размежевания в солдатских лагерях. Большая степень солидарности и совместная организация досуга в офицерском интернациональном сообществе стали жертвой бытовых противоречий в плену и политических событий на родине.

В четвертой главе «Переработка переживаний, образцы толкования и поведенческие практики» освещаются различные аспекты непосредственного переживания нового опыта: выработка поведенческих моделей, восприятие и толкование плена, религиозные практики, роль плена как фактора эмансипации.

Источники, отражающие непосредственную ситуацию в лагерях, раскрывают перед нами интенсивный процесс приспособления солдат и офицеров к ситуации плена. Палитра поведенческих моделей, выработанных за время пребывания в лагере простиралась от пассивного принятия плена и бегства от действительности, скрытого и открытого сопротивления ситуации, поощряемых и подавляемых немецким командованием практик до организованных и стихийных выступлений. Скорость адаптации и разнообразие реакций часто являлись непосредственным ответом на вызов окружения: можно говорить о разнице образцов поведения пленных, содержавшихся в основных лагерях и рабочих командах, зависимости форм сопротивления от фазы развития лагерной системы и ситуации на Восточ-

ном фронте, а также об особенностях процесса трансформации принятых норм в офицерской среде.

Одной из важных составляющих процесса адаптации солдат и офицеров царской армии к ситуации плена стал язык. Множество каналов и средств формальной и неформальной коммуникации (газеты, слухи, письма, фольклор) способствовали интенсивному обмену информацией, предоставляли возможность для переработки переживаний и облегчали восприятие действительности. С помощью усвоения специфической формы немецкого языка военнопленные улучшали свое положение в условиях заключения и обеспечивали себе более тесные контакты с чуждым и часто враждебным культурным окружением. Прием иносказаний в письменной корреспонденции позволял им обходить цензурные ограничения и обмениваться информацией с оставшимися в России родственниками. Использование нового языка советского государства привело к возведению их большевистским правительством в ранг «революционеров за границей» и обеспечило допуск к обсуждению опыта войны и революции в рамках контролируемого сверху дискурса.

Непреодолимые трудности немецких военных ведомств при организации религиозной жизни в лагерях, пассивность российской стороны в оказании пленным духовной поддержки и патриотический настрой священников способствовали отходу православного населения лагерей от официальных церковных канонов. Возникновение специфического варианта «народной религиозности» в плену стимулировалось тесными контактами с представителями других конфессий, совместным проведением праздников вне пределов православного календаря, использованием одного помещения в качестве общего храма и просветительской деятельностью иностранных благотворительных организаций. Пленные признавали в качестве духовных авторитетов представителей других церквей, во многих лагерях возникли баптистские общины и различные секты.

Отойдя от строго соблюдения церковных ритуалов, православные военнопленные продолжали проявлять приверженность религиозным образцам толкования, с помощью обращения к которым сглаживалась конфликтная ситуация плена

и инсценировалось чувство лагерного товарищества. Примечательно, что через призму религиозной лексики толковались и революционные события в России. Только погружение в советскую действительность и стремление получить привилегии от новой власти привнесли в воспоминания бывших пленных атеистические формулировки.

Массовое привлечение русских пленных к принудительному труду во всех сферах немецкой военной экономики определило не только условия содержания, но и способствовало приобщению солдат и унтер-офицеров к чуждой им производственной культуре. В соответствии со стратегическими интересами немецкой стороны часть военнопленных приобрели опыт работы и в промышленности, и в сельском хозяйстве, а часть их них прошла обучение новым специальностям. Благодаря организации лагерных школ, библиотек, киносеансов и курсов лекций рядовые приобщались к грамоте и расширяли свой кругозор. Многие бывшие пленные уже после возвращения в Россию применяли усвоенные навыки у себя дома, меняя не только методы хозяйствования, но и бытовой уклад. После окончания войны советское правительство надеялось использовать профессиональный потенциал военнопленных в своих интересах. Однако попытка организовать досрочную отправку специалистов из лагерей на советские предприятия была сорвана самими пленными, увидевшими в этой акции возможность скорейшего возвращения на родину и предоставлявшими ложные сведения о своей квалификации.

Во время пребывания в лагере пленные пытались выработать удобные модели объяснения попадания к противнику и изложить их в рамках русской общественной дискуссии о войне. Наибольшей активностью отличались офицеры, которых на саморефлексию толкали вынужденное бездействие и зависимость от позиции русского военного командования. Они стремились оправдать поражение с помощью образов жертвенности, чужого предательства и собственного героизма на поле боя и в лагере. При этом толчком к возникновению толкований часто становились мероприятия немецких комендатур или русских военных органов. Пленные активно откликались на политические события в России, пытаясь инст-

рументализировать свой новый опыт применительно к изменившейся обстановке. И если Февральская революция была преобладающе позитивно воспринята и в солдатской, и в офицерской среде, то приход к власти большевиков и заключение сепаратного мира разделили массу военнопленных на несколько групп. Большая часть стремилась любой ценой попасть на родину, опасаясь пропустить раздел земли. Кадровые офицеры постарались компенсировать свое военное поражение участием в антибольшевистских формированиях. Еще одна группа бывших пленных предпочла остаться вне конфликта, получив разрешение на пребывание в Германии или переехав в другие европейские страны.

В пятой главе «Бывшие военнопленные в межвоенных обществах» реконструируются процессы репатриации и реабилитации вернувшихся из плена в условиях революционной России и эмиграции, а также аспекты индивидуальной и институциональной переработки опыта, включавшей обсуждение переживаний и формирование памяти, складывание новых структур и институтов.

Репатриация солдат и офицеров царской армии превратилась для советского правительства в своеобразное экспериментальное поле, где первоначально оставалось достаточно свободного пространства для социальной активности организаций и населения. Неподготовленность государственных институтов к эвакуации и импровизационный характер предпринимаемых шагов превратили передвижение военнопленных на большевистской территории (как и в сфере влияния белых правительств) в гуманитарную катастрофу. Тем не менее, опыт регулирования крупных потоков способствовал складыванию основ советской миграционной политики, типичными чертами которой стали политическая фильтрация, стигматизация подозрительных элементов, массированная пропаганда и ориентация на использование доступных трудовых ресурсов в интересах государства. Выработанные в ходе репатриации правовые нормы были впоследствии распространены на другие социальные категории (например, на интернированных в Германии красноармейцев и ветеранов Гражданской войны)

В сравнении с восточноевропейскими странами в Советской России, где в миф основания государства были возведены революция и Гражданская война, ве-

тераны и жертвы Первой мировой войны не стали первостепенным объектом социальных устремлений новой власти. Очевидные трудности государственных ведомств, стремившихся к монополизации контроля над социальной сферой, вынудили их прибегнуть к использованию ресурсов благотворительных комитетов. Разнонаправленность интересов и пропасть между центром и периферией обусловили в конечном итоге провал политики социального обеспечения бывших военнопленных старой армии, в особенности инвалидов. Реальная маргинализация статуса бывшего военнопленного в сфере социального обеспечения способствовала отказу от него и добровольному переходу в другие категории (красноармейцев, сотрудников советских организаций и т.д.), гарантировавшие лучшие позиции в новом обществе.

Долгожданное прибытие бывших пленных на родину не означало для них возвращения к мирной жизни. В раздираемых гражданской войной обществах они оставались объектами мобилизационных мероприятий различных правительств. Приспособление к новой ситуации осложнялось разрушением привычных связей в городской и сельской местности, а также враждебным отношением бывших соседей. Поэтому репатрианты активно обращались к опыту военного плена и использовали усвоенные в заключении стратегии: уход от тотального контроля, встраивание во властный дискурс, апелляцию к образу жертв прежнего режима, скрытое сопротивление и активное противодействие власти.

После поражения антибольшевистских формирований часть бывших пленных солдат и офицеров не пожелали оставаться в России и оказались в эмиграции. Рядовые относительно быстро растворились в рядах иностранной рабочей силы, офицеры вошли в состав военной эмиграции, существуя на пожертвования благотворительных организаций или поступив на военную службу в новообразованных государствах.

Переработка переживаний плена в рамках раннесоветской и эмигрантской дискуссии о войне превратилась в поле столкновения властных, групповых и индивидуальных мнемонических нарративов. Советским органам, практиковавшим жесткие приемы при манипулировании и использовании коммуникативной памя-

ти, удалось поставить процесс воспоминания под свой контроль и навязать вернувшимся свое толкование мировой войны. Участие в инициированном и контролируемом властью обсуждении предлагало бывшим военнопленным доступ к необходимому маргинальной группе социальному и политическому капиталу. Степень нивелирования воспоминаний подчеркивается идентичностью толкований плена в мемуарах вернувшихся в Советскую Россию из Австрии и Германии и их отличиями от публицистики эмиграции.

В Заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы. В отличие от своего более позднего варианта - лагерей уничтожения -места содержания военнопленных в Первую мировую войну обладали многими чертами переходного типа, соединив в себе традиции предыдущей эпохи (стремление стран-участниц соответствовать образу цивилизованного государства, уважительное отношение к военной элите противника, проницаемость границы между лагерем и его окружением) и новые радикальные тенденции (репрессии, принудительный труд, национальную и политическую агитацию).

Важным элементом преемственности и одним из решающих факторов, сформировавших структуры немецкого плена, стал господствовавший в Германской империи колониальный дискурс, который подпитывал коллективные стереотипы и пропагандистские шаблоны и определял политические мероприятия. Представления о восточных соседях как дикарях и варварах повлияли на условия содержания русских военнопленных, дисциплинарные приемы, специфику принудительного труда и судебную практику. Стремление немецких политических и военных органов к колонизации восточных территорий привело к возникновению масштабной программы привилегированного содержания и сепаратистской пропаганды среди национальных и религиозных меньшинств Российской империи в лагерях. Одновременно, порожденное тем же колониальным дискурсом пренебрежительное отношение к агитируемым народностям стало одной из причин непоследовательной реализации просветительских мероприятий. И хотя опыт Первой мировой войны заложил специфический «горизонт ожиданий» для будущего мирового конфликта, характер немецкой политики национальностей в лагерях во-

еннопленных является еще одним важным контраргументом к «тезису о прототипе»: национальные меньшинства подлежали европеизации и рассматривались как орудия реализации немецких интересов на востоке, но не как объект массового уничтожения.

«Плотное описание» жизни за колючей проволокой позволяет характеризовать пленных не только как жертв манипуляции немецких и русских органов, но и как действующих субъектов, соопределивших облик лагерной системы и опыт заключения. Функциональная дифференциация массы пленных и возникновение формальной и неформальной иерархии привели к складыванию различных групп, которые в той или иной степени сотрудничали с лагерной администрацией. И если открытый коллаборационизм (работа в канцелярии, пропагандистских газетах) преследовался со стороны товарищей по лагерю как предательство, то представители самоуправления, столь же интенсивно контактировавшие с комендатурами и (в случае солдатских лагерей) получавшие оплату за свою работу, пользовались авторитетом основной массы заключенных. Отношения внутри пленного сообщества невозможно описать категорией «лагерного товарищества», сплоченного перед лицом врага. Напротив, в ходе длительного заключения проявились многочисленные линии размежевания, бытовые, национальные и политические конфликты, в которых третейским судьей часто приходилось выступать немецкой стороне.

Возникшие в рамках системы лагерей пространства относительной свободы (контакты с мирными жителями, лагерный досуг, структуры самоуправления и т.д.) пленные солдаты и офицеры активно использовали для выработки подходящих форм восприятия, толкования и конструирования окружающей действительности. Их спектр охватывал пассивное приспособление, скрытое и открытое сопротивление, новые каналы и приемы коммуникации, специфический вариант «народной религиозности» и лагерные мифологемы. Большинство возникших в лагерях образцов толкования были транслированы в российскую дискуссию о войне и определили настроения публики и действия властных органов, в том числе волну насилия по отношению к военнопленным противника в российских ла-

герях. Система принудительного труда спровоцировала не только конфликтные столкновения рядовых и унтер-офицеров русской армии с враждебной средой, но и знакомство с иной производственной и языковой культурой. Благодаря работе на немецких предприятиях, различным формам лагерного досуга, контактам с гражданским населением и пленными союзниками, пусть и в разной степени, вчерашние крестьяне проходили обучение грамоте, новым специальностям, трудовым и бытовым отношениям. Несомненно, военный плен первой современной войны превратился для них в фактор эмансипации. Примечательно, однако, что обращение вернувшихся к усвоенным в плену знаниям и навыкам в условиях Советской России сыграло для них скорее отрицательную роль, выделив их как «нежелательных чужих» и помешав их интеграции в новое общество.

Различная степень изоляции офицерских и солдатских лагерей и отличные условия содержания повлияли на скорость трансформации сложившихся и выработки новых поведенческих моделей, уровень демаскулинизации пленного сообщества. В сравнении с массой рядовых, ежедневно балансирующих на грани выживания и интенсивно контактировавших с миром вне лагеря, офицеры до последнего верили в возможность возвращения к прежней жизни, основной упор делая на оправдание личного поражения. Мощным толчком для изменения поведенческих стратегий послужили революции в России, резко поляризовавшие офицерское сообщество. При этом, свержение монархии было положительно воспринято основной массой офицеров, инициировав политические дискуссии, поиск революционных символов и надежды на новую жизнь. Приход большевиков к власти и заключение сепаратного мира с Германией спровоцировали вступление кадровых офицеров в контрреволюционные армии или отказ от возвращения на родину.

Сопоставление непосредственной лагерной коммуникации с русской и ран-несоветской дискуссией о войне и плене сделало возможным анализ механизмов встраивания индивидуальных переживаний в структуры коллективной памяти. Стремление пленных избавиться от стигмы предательства и обрести свою нишу в господствующем дискурсе структурировали переработку опыта лагерей и приве-

ли к усвоению транслируемых сверху образцов толкования, унификации воспоминаний об австрийском и немецком плене и выработке определенных клише, набор и иерархия которых менялись в зависимости от политического режима в России. Результатом взаимовлияния властных установок и объяснительных моделей в среде пленных стало закрепление лагерных мифологем в литературе и исторической науке.

Исследование процесса репатриации сквозь призму актеров позволило пересмотреть устоявшиеся в исторической литературе представления о безусловном успехе большевистской пропаганды и мобилизационных практик новой власти в среде военнопленных. Усвоение революционной риторики в лагерях началось уже после Февральской революции, тогда же сложилась традиция обращений в поддержку Временного правительства, от которого ожидалось улучшение положения пленных. После октябрьского переворота, не вникая в суть большевистского учения, заключенные лагерей подхватили лозунги советской власти в надежде ускорить свое возвращение на родину. Несовпадение обещаний советских агитаторов и ожиданий самих пленных с революционной действительностью привело к саботированию властных директив, спровоцировало поток прошений на имя официальных лиц и спонтанные протесты. Благодаря стихийному характеру репатриации, репрессивно-фильтрационным мероприятиям и ситуативным уступкам, властным институтам все же удалось избежать масштабного социального взрыва. Организационные проблемы режима и поведение самих пленных не позволили использовать военный и профессиональный потенциал репатриированных. Более значимыми выглядят внешнеполитические успехи советской власти в рамках международной дискуссии по вопросу репатриации, а также накопленный законотворческий и практический опыт в сфере миграционной политики.

В отличие от новообразованных государств Восточной Европы, где легитимность власти была поставлена в зависимость от успехов социального обеспечения ветеранов минувшей войны, в Советской России не сложилось пространства публичной политики для лоббирования их интересов. Максимально использовав ресурсы общественных организаций, в том числе союзов бывших пленных,

новая власть не допустила политического ангажемента благотворительных институтов. Хотя встраивание в господствующий дискурс о войне и плене обеспечило репатриированным титул ((революционеров за границей», он не был наполнен реальными привилегиями. В мероприятиях социальной политики бывшие пленные занимали второстепенное положение в сравнении с ветеранами Гражданской войны. К тому же пропасть между намерениями центра и их реализацией на местах, хронический финансовый дефицит, а также стремление подчинить мероприятия социального призрения классовой парадигме максимально затруднили выплату пособий и реабилитацию инвалидов. За пределами агитационных лозунгов, бывшие заключенные «буржуазных» лагерей оставались опасным контингентом, который подлежал учету и отслеживанию. С началом эпохи массового террора они были автоматически причислены к враждебным государству группам.

Разрушение социальных сетей бывшего лагерного сообщества и волна репрессий вытеснили отклоняющиеся воспоминания о переживаниях немецких лагерей. Пропагандистский же образ плена как воплощения голода, насилия и самой сути «немецких зверств» пережил свое возрождение в условиях нового советско-германского противостояния. Массовое уничтожение советских военнопленных в национал-социалистических концлагерях вытеснило из коллективной памяти представление о немецком плене Великой войны как о неоднозначном военном опыте.

По теме диссертационного исследования опубликованы следующие работы:

Публикации в ведущих научных рецензируемых журналах, рекомендуемых ВАК:

1. Нагорная О.С. Пропаганда сепаратизма среди восточно-европейских народностей Российской империи в германских лагерях военнопленных Первой мировой войны // Проблемы истории, филологии, культуры. - 2006. - № 3. - С. 129-140 (1 п.л.).

2. Нагорная О.С. Русские генералы в немецких лагерях военнопленных Первой мировой войны // Новая и Новейшая история. - 2008. - № 6. - С. 94-108 (1,5 п.л.).

3. Нагорная О.С. «Русский народ закончил в этой войне все классы и семинары»: военный плен Первой мировой как процесс обучения // Новое литературное обозрение. -2008. - № 93. - С. 196-214 (1,5 п.л.).

4. Нагорная О.С. «Эвакуация в том виде, в котором она существует, губительна для военнопленных и опасна для государства»: советская практика репатриации русских военнопленных Первой мировой войны // Вестник Челябинского государственного университета. - 2008. - 15 (116). - История. - Вып. 24. - С. 55-62 (0,75 п.л.).

5. Nagomaya О. United by Barbed Wire: Russian POWs in Germany, National Stereotypes, and International Relations, 1914-22 / Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History.

- 2009. - vol. 10. - no. 3. - P. 475-198 (1,75 п.л.),

6. Nagornaja O. Des Kaisers Fuenfte Kolonne? Kriegsgefangene aus dem Zarenreich im Kal-kuel deutscher Kolonisationskonzepte (1914 bis 1922) // Vierteljahrshefte fuer Zeitgeschichte.

- 58 (2010). - 2. - S. 181-206 (2 п.л.).

7. Нагорная О.С. Военный плен Первой мировой на Восточном фронте: традиции «прекрасной эпохи» и тенденции «тотальной войны» // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «История России» -2011. -№ 1.- С. 122-134 (0,75 п.л.). Монография

9. Нагорная О.С. Другой военный опыт: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922). -М.: Новый хронограф, 2010. - 440 с. (27,5 п.л.). Другие публикации:

10. Нагорная О.С. Военный плен и тендерные стереотипы: воспоминания сестер милосердия в российской дискуссии о войне (1914-1917) // Война и общество (К 90-летию Первой мировой войны). - Самара: СГУ, 2004. - С. 112-119 (0,25 п.л.).

11. Нагорная О.С. Воспоминания о плене Первой мировой войны как объект политики памяти и средство групповой идентификации // Россия и война в XX столетии. Взгляд из удаляющейся перспективы. - М: АИРО-ХХ, 2005. - С. 46-79 (1 п.л.).

12. Нагорная О.С. Стигма предательства: русские военнопленные Первой мировой в восприятии военного командования и государственных институтов (1914-1917) // Проблемы российской истории. - 2006. -№ 1. - С. 289-308 (1,25 п.л.).

13. Нагорная О.С. Санкционированное принуждение и произвольное насилие по отношению к российским военнопленным в немецких лагерях (1914-1922) // Проблема насилия в истории России. - Челябинск: Полиграф-мастер, 2007. - С. 17-33 (0,75 п.л.).

14. Нагорная О.С. Русские военнопленные в Первой мировой и гражданской войнах: другой военный опыт // Опыт мировых войн в истории России. Сб. статей / под ред. И.В.Нарского и др. - Челябинск: Каменный пояс, 2007. - С. 534-552 (1,25 п.л.).

15. Nagornaja 0."Syndrom Tannenbergu". Rosyjska instrumentalizacja wschodniopruskiego doftwiadczenia. // "Borussia. Kultura-Historia-Literatura". - 2007. - № 41. - S. 202-216 (1

П.Л.).

16. Нагорная О.С. Религиозная жизнь русских военнопленных в немецких лагерях Первой мировой войны // Отечественная история. - 2008. - № 6. - С. 156-164 (0,75 п.л.).

17. Нагорная О.С. Позитив и негатив: визуализация образа российских военнопленных Первой мировой в русской и немецкой пропаганде (1914-1917) // ОЧЕ-видная история. Визуальные источники по истории России XX века. Сб. статей / под ред. И.В. Нарского и др. - Челябинск, 2008. - С. 115-128 (0,75 п.л.).

18. Нагорная О.С. «Когда-нибудь пройдет неволи срок»: коммуникация переживаний плена в немецких лагерях Первой мировой войны // Проблемы истории российской цивилизации. - Челябинск: Полиграф-мастер, 2008. - С. 27-40 (0,75 п.л.).

19. Нагорная О.С. Лагерный жаргон, «platt-deutsch» и советский новояз: коммуникационные практики русских военнопленных // «Траектория в сегодня»: россыпь историко-биографических артефактов / под ред. О.С.Нагорной и др. - Челябинск: Энциклопедия, 2009.-С. 218-231 (1,75 п.л.).

20. Нагорная О.С. Плен как конструкт: пространство опыта и его представление в российской военной коммуникации // Россия и кризис современной цивилизации. Сб. трудов научной конференции. - Челябинск: Полиграф-мастер, 2009. - С. 31-50 (1 п.л.).

21. Нагорная О.С. Лагерное сообщество: солдаты и офицеры русской армии в немецких лагерях военнопленных (1914-1922) // Проблемы российской истории. - 2009. - № 1. -С. 100-114 (1 п.л.).

22. Нагорная О.С. Образ врага и политика содержания российских военнопленных в немецких лагерях Первой мировой войны // Россия и мир глазами друг друга. - Вып. 5. -М.: РГГУ, 2009. - С. 153-170 (0,75 пл.).

23. Nagornaja О. Kriegsgefangene in Russland 1914-1922: Erfahrungen, Verdraengungen, Misverstaendnisse // Das Jahrhundert des Gedaechtnisses. Erinnern und Vergessen in der russischen und sowjetischen Geschichte im 20. Jahrhundert / hg. von H.Haumann. - Olearius Press 2010. - S. 206-225 (1 п.л.).

Подписано в печать Усл.печ.л. 2 Тираж 100 экз. Заказ 128

Отпечатано в типографии ООО «Пресс Тайм»

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Фомин, Александр Игоревич

Введение.

Глава I. Предпосылки и теоретические аспекты изучения лирико-философ-ской прозы В. В. Розанова.

1. Биографические сведения и литературный контекст "листьев".

2. Лирико-философская проза Розанова как лингвистический объект.

3. Аспекты лингвостилистического анализа "листьев".

4. «Лингвистические» суждения Розанова.

5. Проблема истолкования розановского мировосприятия.

6. Определение идиостиля и идиолекта.

Выводы.

Глава II. Стилистика лирико-философской прозы: доминантные характеристики.

1. Коммуникативно-синтаксический план высказывания.

1.1. Необходимые уточнения предмета исследования.

1.2. Общая характеристика миниатюр- "листьев ".

1.3. Коммуникативные особенности высказываний начала "листа".

1.3.1. Коммуникативно нерасчлененные высказывания.

1.3.2. Коммуникативно расчлененные высказывания.

1.4. Компоненты актуального членения.

1.4.1. Тематический компонент.

1.4.2. Рематический компонент.

1.5. Осложнение линейно-динамической структуры высказывания.

1.5.1. Комплексные нерасчлененные высказывания.

1.5.2. Высказывания с комплексной темой.

1.5.3. Высказывания с комплексной ремой.

1.6. Высказывания двоякого прочтения и интонация.

1.7. Графические сигналы и коммуникативный план текста.

2. Отвлеченная и конкретная лексика в текстах "листьев".

3. Функциональные характеристики различных лексических пластов.

Выводы.

Глава III. Стилистика лирико-философской прозы: локальные эффекты.

1. Экспрессивные формы синтаксиса.

1.1. Синтаксические структуры, содержащие вопросы.

1.1.1. Вопросы авторефлексии.

1.1.2. Риторические вопросы.

1.1.3. «Каузальные» вопросы.

1.2. Имитация диалога.

1.3. Синтаксис «чужого голоса».

1.4. Синтаксические повторы.

1.5. Парентезы в текстах "листьев ".

1.6. Тенденция к синтаксической расчлененности.

1.6.1. Статистические данные.

1.6.2. Основные модели редукции высказывания.

1.7. Энтимема в тексте "листьев".

2. Экспрессия в сфере лексики.

2.1. Усиление образного звучания лексической единицы.

2.2. Выражение авторского отношения-оценки.

2.3. Интимизация изложения.

2.4. Экспрессивное изображение «чужого слова».

3. Неология, окказионализмы, девиации.

3.1. Решаемые неологией и девиациями задачи.

3.2. Девиации в области лексической сочетаемости.

3.3. Грамматические девиации.

4. Экспрессивные пласты словаря в "листьях".

4.1. Архаизированные лексика и формы.

4.2. Квазинаучная лексика.

4.3. Историзмы и экзотизмы.

4.4. Диалектная лексика.

4.5. Грубое просторечие.

5. Стиль и форма в розановском тексте.

Выводы.

ГлаваIV. Язык лирико-философской прозы и его ментальные проекции.

1. Язык и идеальная сфера.

1.1. Специфика грамматической семантики.

1.2. Грамматика и идеология.

1.3. Репертуар изучаемых языковых категорий.

2. Категория предметности в розановском тексте.

2.1. Предметность как категориальное значение.

2.2. Соотношение субстантивных и признаковых слов.

2.3. Синтаксические явления и субстантивный строй "листьев ".

2.3.1. Существительные в атрибутивной позиции.

2.3.2. Предпочтение предложных конструкций.

2.4. Субстантивации как рефлекс предметности.

2.5. Предметно ориентированная неология "листьев".

3. Категория качественности в розановском тексте.

3.1. Категория качественности и авторские рефлексии.

3.2. Качество как атрибут.

3.3. Девиации в сфере атрибутивной качественности.

3.4. Качество как субстанция.

4. Категория времени в розановском тексте.

4.1. Временные значения глагольных форм.

4.2. Результирующая временная семантикарозановского текста.

4.3. Ментальные проекции временной семантики.

5. Онтологизм розановских "листьев".

5.1. Онтологические рефлексии Розанова.

5.2. Данные языка "листьев".

5.3. Модус бытийности. «Вещность» и «ноуменальность».

6. Слово - вещь - идея.

7. Онтологизм и экзистенциальность.

Выводы.

Глава V. Композиционно-смысловые механизмы текста и образ автора.

1. Смысл целого и тематические сферы объектов.

2. Метонимическое начало "листьев".

2.1. Метонимия врозановском тексте.

2.2. Метонимическое смыслопорождение в тексте "листьев".

2.3. Художественность метонимии.

3. Символ в розановских "листьях".

3.1. Символ и реалистическое мировосприятие.

3.2. Использование символики в "листьях".

3.3. Символические характеристики личности и социума.

4. Словесные ряды.

4.1. Ряды символов как словесные ряды.

4.2. Пример словесного ряда.

4.3. Значимость словесных рядов в текстах "листьев".

5. «Образ автора» в текстах лирико-философской прозы.

5.1. О понятии «образ автора».

5.2. Авторские маски.

5.3. «Образ автора» "листьев".

Выводы.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Фомин, Александр Игоревич

Василий Васильевич Розанов — современник Серебряного века, нередко характеризуемый как яркий персонаж названной эпохи. Существуют герои, хорошо «укладывающиеся» в свое время, словно задаваемые культурным контекстом и понимаемые как детали историко-культурного декора художественной эпохи, и есть мыслители или художники, стоящие наравне с эпохой и соразмерные ей. Таковы, к примеру, о. Павел Флоренский или Сергей Есенин, оба - современники Серебряного века и оба «достаточные» вне этого художественного топоса. В ряду таких «культурных героев» и стоит Василий Розанов. Художественное и интеллектуальное наследие Розанова прошло проверку временем и умолчанием, чего нельзя сказать о многих «знаковых» фигурах Серебряного века, существующих ныне лишь как филологические объекты.

Произведения В. В. Розанова сегодня возвращены отечественной культуре: за последние 15—20 лет было издано большинство философских, историософских, художественных и публицистических текстов автора. В состав завершенного (2010 г.) под редакцией А. Н. Николюкина «Собрания сочинений» В. В. Розанова вошло 30 томов; общий объем этого издания превысил 1000 п. л. В эти же годы вышли в свет многочисленные работы о Розанове, принадлежащие историкам культуры, литературоведам, философам. По неполной библиографии, изданной в 2006 г., количество работ о Розанове превысило 600 изданий1. Не ставя задачи обзора «розановедческой» литературы, отметим важнейшие работы о жизни и творчестве Розанова: подготовленный В. А. Фатеевым свод материалов: «Розанов В. В.: pro et contra. Личность и творчество Василия Розанова в оценке русских мыслителей и иследовате-лей»: в 2 т. СПб., 1995; коллективное исследование под ред. И. А. Едошиной «Василий Розанов в контексте культуры». Кострома, 2000. Авторские моно

1 В. В. Розанов : жизнь. Творчество. Судьба : к 150-летию со дня рождения В. В. Розанова : биобиблиогр. указ. / Ком. по культуре и туризму Администрации Сергие-во-Посад. р-на, Сергиево-Посад. центр, район, б-ка им. В. В. Розанова. Метод.-библ. отд. -Сергиев Посад, 2006. - 83 с. графии: Сукач В. Г.: Загадка личности Розанова // Розанов В. В: О себе и жизни своей. М., 1990. С. 7-30; Василий Васильевич Розанов: Биографический очерк. Библиография: 1886-2007. М., 2008; Фатеев В. А.: В. В. Розанов: Жизнь. Творчество. Личность. Л , 1991; он же: С русской бездной в душе: Жизнеописание Василия Розанова. СПб. - Кострома, 2002 (готовится переиздание книги); Николюкин А. Н.\ Розанов. М., 2001. С 2000т. в Костроме Центром по изучению наследия В. В. Розанова и П. А. Флоренского под редакцией И. А. Едошиной издается журнал «Энтелехия», роспись статей по выпускам см. в обзоре: Едошина И. А. Василий Розанов и земля костромская. Журнал «Энтелехия». М., 2008. В 2009 г. под редакцией, А. Н. Николюкина выпущена «Розановская энциклопедия», подытожившая ныне существующие знания и представления о Розанове.

Внимание исследователей розановского творчества сосредоточено на философских и религиозных взглядах автора, обстоятельствах его жизни, историко-культурном контексте. Странно сказать, но голос лингвистов в этой полифонии был и остается если не робок, то редок. Показательно, что на юбилейной московской конференции 2006-го года, приуроченной к стопяти-десятилетию со дня рождения В. В. Розанова, из более чем 150-ти докладов программы прозвучало лишь два лингвистических. Заметим и следующее: составители нового Большого Академического словаря, ориентируясь, по их словам, на создание «уникального справочника при чтении русской литературы Х1Х-ХХ веков, который расширяет интеллектуальный кругозор читателя; повышает его речевую культуру»1, тексты Розанова в качестве источника не, привлекают. Между тем, по замечанию А. А. Бурыкина, сочинения В. В. Розанова «дают ученым интереснейший материал, имеющий колоссальную значимость и для истории русского языка, в первую очередь языка рубежа 1890-1990-х годов и языка 1910-х годов»?. Действительно, мало кто подарил

1 Предисловие // НБАС. - СПб.: Наука, 2004. Т. 1. С. 6.

2 Бурыкин, А. А. Прозаические миниатюры В. В. Розанова : доминирование содержа-1 1 ния над формой или доминирование формы, над содержанием? / А. А- Бурыкин // Энтелелингвистике столько материала, сколько - Розанов, и, добавим, вряд ли есть отрасль гуманитарного знания, ведению которой Розанов подлежал бы в большей степени, нежели лингвистике.

Очерк истории лингвистического изучения текстов В. В. Розанова, как уже сказано, оказывается невелик и не позволяет создать какую-либо систематику. Академик В. В. Виноградов отмечает «Уединенное» Розанова как пример «уединенного монолога»1 и дает абрисную характеристику категории образа автора . Хотя имя Розанова не было табуировано абсолютно (так, соответствующая статья помещена в Краткой Литературной энциклопедии), активное изучение розановских текстов начинается лишь в конце XX века. В ряду появившихся работ отметим, прежде всего, монографическое исследование Е. П. Карташовой3, которое содержит описание стилистики прозы Розанова. В авторских дескрипциях всех основных жанров розановских произведений некоторые ключевые вопросы получают решения, которые не могут нас удовлетворить, речь идет о значении т. н. языковой игры и роли повтора в розановском дискурсе (см. обсуждение в соответствующем разделе нашей работы). Кроме того, собственно дескриптивный подход к явлениям стилистики именно в случае розановского текста, с нашей точки зрения, заведомо ущербен: дискурс Розанова принципиально ориентирован на смысл, который, в свою очередь, предельно приближен к языковым формам. А значит, вне внимания к а) иерархии стилистических механизмов; б) категориальным значениям грамматики и в) словесным рядам символов (т. е. к явленной в розановском тексте проекции «системы систем») описательный приступ к медитативной прозе Розанова лишается способности к истолкованию ее организации. Лингвостилистической проблематике текстов Розанова посвящен такхия. - 2005. -№11. (Вестн. Костром, гос. ун-та им. Н. А. Некрасова. Сер. Культурология ; пиноградов, В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика / В. В. Виноградов / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. - М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 21.

2 Виноградов, В. В. О теории художественной речи / В. В. Виноградов. - М. : Высш. шк., 1971. - (Б-ка филолога). С. 203.

3 Карташова, Е. П. Стилистика прозы В. В. Розанова : моногр. / Е. П. Карташова ; Моск. пед. ун-т. - М.: МПУ, 2001. - 373 с. же ряд аспектных работ, при этом коп>6<; тоттос; всех исследований - констатация «новизны» розановского текста, проявляющейся на различных ярусах дискурса. Уровень словообразования и неологии рассмотрен в обстоятельной статье В. В. Леденёвой, отметившей среди рассмотренного материала «новообразования <.> необходимые для номинации философских категорий». В работе констатируется глубокая мотивированность розановской неологии, ее связь с «философской мыслью и духовными поисками писателя» и делается обоснованный вывод об искренности, экспрессивности и большой силе воздействия розановской «новаторской прозы»1. В работе Н. А. Николиной, предложившей филологический анализ текста «Уединенного», говорится о «новом типе синтаксической организации произведения»2. А. А. Бурыкин пишет о феномене «формы» розановской медитативной прозы с акцентом на представленной в этих текстах афористике и о «новаторстве. в области ли5 тературно-философской формы» . Проблемы субъектной организации розановского дискурса и поэтика его произведений рассматриваются в ряде статей Ж. В. Пушкаревой4.

Языковому творчеству Розанова уделяется внимание также в исследованиях более общего характера. Так, «языковое новаторство» Розанова отмечает в очерке синхронного литературного языка Л. М. Грановская5. Лингвофи

1 См.: Леденёва, В. В. Новообразования в текстах В. В. Розанова / В. В. Леденёва // Текст. Структура и семантика: докл. IX Междунар. конф. - М.3 2004. С. 40,42.

2 Николина, Н. А. «Уединенное» В. В. Розанова : структура текста // НиколинаН. А. Филологический анализ текста : учеб. пособие для студентов пед. вузов, обучающихся по специальности 032900 - Рус. яз. и лит. / Нар. акад. пед. образования. — М., 2003. С. 67.

3 Бурыкин, А. А. Прозаические миниатюры В. В. Розанова. С. 56-57

4 Пушкарева, Ж. В. Авторское «я» в прозе Розанова / Ж. В. Пушкарева // Гуманитарный ежегодник : сб. науч. тр. аспирантов и соискателей / РАН. Сиб. отд-ние. Ин-т истории. - Новосибирск, 2001. - Вып. 1. - С. 97-102; Пушкарева, Ж. В. Поэтика образного мышления в прозе В. В. Розанова / Ж. В. Пушкарева // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры : сб. науч. работ / Тюмен. гос. ун-т. -Тюмень, 2001. - Вып. 5. - С. 72-75; Пушкарева, Ж. В. Субъектная организация прозы В. В. Розанова как жанрообразующая основа / Ж. В. Пушкарева // Проблемы литературных жанров : материалы X междунар. науч. конф, посвящ. 400-летию г. Томска, 15-17 окт. 2001 г. / Том. гос. ун-т. - Томск, 2002. - Ч. 2: Русская литература XX в. / ред. О. А. Дашевская и др. - С. 69-71.

5 Грановская, Л. М. Русский литературный язык в конце XIX и XX вв. : очерки / Л. М. Грановская. - М.: ЭЛПИС, 2005. С. 176. лософское осмысление розановского творчества представлено в исследованиях В. В. Колесова. Мировосприятие Розанова охарактеризовано как «скептический реализм. мыслителя, разочарованного в мыслительном акте». Но стержень розановских воззрений показан вполне реалистическим - это «рост к сущности», хотя и «замедленный, неторопливый, с оглядкой и подмигиванием»1. Лингвистическая трактовка розановской гносеологии предложена в исследовании П. И. Мельникова (Давыдова). Философское творчество Розанова толкуется автором как «осмысление в категориях языка коллективных сознаний (обыденного, религиозного, художественного, научного) как "ве

ЩЄИ » .

Ряд обзорных статей, относящихся к языку и стилю розановских текстов, включены в состав «Розановской энциклопедии»: «Метафора» И. В. Резчико-вой3; «Неологизмы» В. В. Леденёвой4; «Синтаксис» М. В. Дегтяревой5; г

Стиль» В. А. Фатеева ; «Язык» А. Н. Кожина, отметившего «новый тип авторского повествования» . Несколько работ, содержащих общую характеристику лирико-философской прозы принадлежат также автору настоящего исследования8.

1 Колесов, В. В. Реализм и номинализм в русской философии языка / В. В. Колесов. -СПб.: Logos, 2007. С. 211.

2 Мельников (Давыдов), 77. И. Стилистика русского философского дискурса : диа-хрон. аспект / П. И. Мельников (Давыдов). - СПб. : Фак. филологии и искусств СПбГУ, 2009. С. 169.

3 Резникова, И. В. Метафора / И. В. Резчикова // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. -М.5 2009. - Стб. 1644-1645.

4 Леденёва, В. В. Неологизмы / В. В. Леденёва // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. - М., 2009. - Стб. 1708-1712.

5 Дегтярева, М. В. Синтаксис / М. В. Дегтярева // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. - М., 2009. - Стб. 2087-2092.

6 Фатеев, В. А. Стиль / В. А. Фатеев // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. -М., 2009. - Стб. С. 2164-2171.

7 Кожин, А. Н. Язык / А. Н. Кожин // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. - М., 2009. - Стб. 2349-2351. Ср. также Кожин, А. Н. Экспрессивность прозы Розанова / А. Н. Кожин // Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы Межд. научн. конф. / М.: РОССПЭИ, 2009. - С. 114-122.

8 Назовем следующие: Фомин, А. И. Символика прозы Розанова : взгляд от лингвистики / А. И. Фомин // Энтелехия. - 2005. — №41. - С. 57-61. - (Вестн. Костром, гос. ун-та им. Н. А. Некрасова. Сер. Культурология ; т. 11 (80)); Фомин, А. И. Еще раз о стилистике и поэтике Розанова / А. И. Фомин // Энтелехия. - 2006. - № 13. - С. 78-87. - (Вестн. Костром. гос. ун-та им. Н. А. Некрасова. Сер. Гуманитарные науки ; т. 12); Фомин, А. И. Из на

Несмотря на то, что значительное количество нелингвистических работ в той или иной степени развернуты к проблемам розановского дискурса, различие исследовательских задач и методов, а главное, критериев достоверности далеко не всегда позволяет воспользоваться их результатами. Тем не менее, ценные наблюдения над явлениями поэтики и стиля, как полагаем, могут быть соотнесены с выводами лингвиста. С нашей темой связаны указанные выше работы В. Г. Сукача и В. А. Фатеева.

Проблематика лингвистического изучения розановского наследия.

Исходим из того, что вершиной словесного творчества Розанова стала именно его лирико-философская проза (медитативная проза, жанр "листьев"). Эти тексты (прижизненно изданы «Уединенное», два «Короба опавших листьев», а также небольшая подборка «Смертное») не только явили открытую Розановым и совершенную в своем роде форму, но оказались и наиболее емкими тематически и предельно содержательными в авторских интуициях произведениями.

Круг вопросов, актуальных для лингвостилистического исследования розановской лирико-философской прозы, на наш взгляд, сводится к следующим:

1. Изучение авторских языка и, главным образом, стиля как систем, являющих уникальное владение словом. Розанов — крупнейший художник русского слова, что отмечалось уже его современниками; в связи со сказанным приведем некоторые отзывы: «Есть у Розанова особенная, таинственная жизнь слов, магия словосочетаний, притягивающая чувственность слов. У него нет слов отвлеченных, мертвых, книжных. Все слова - живые, биологические, полнокровные»1; «.Розанов владеет в совершенстве именно тем даром чисто художественной, гениальной интуиции, вскрывающей корни веI блюдений над лексико-стилистическими особенностями розановских «листьев» / А. И. Фомин // Учен. зап. Казан, гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. - 2010. - Т. 152, кн. 2.-С. 261-271.

1 Бердяев, Н. А. О вечно бабьем в русской душе // Бердяев Н. А. Судьба России. Кризис искусства. - М„ 2004. С. 41. щей посредством "вчувствования и симпатии".»1; «Розанов привел меня в умиление. Изумительно искренняя и точная передача своих мнений и чувствований.» ; Розанов «говорит. с волшебным даром точности воплощения в слова»3; у Розанова «изумительные по краткости и жгучести своей отдельные фразы и слова» и «скульптурность языка»4.

Слова же Н. А. Бердяева «Розанов - сейчас первый русский стилист, писатель с настоящими проблесками гениальности»5, сказанные в 1915 г., несмотря на прошедшие без малого сто лет, не утратили актуальности заложенной в них оценки. О писательском даре Розанова пишут и современные исследователи; редкая работа о нем обходится без формул того же Бердяева: «.Самый большой дар в русской прозе. Это настоящая магия слова»6. Все сказанное и процитированное - прямой стимул к изучению стилистических механизмов розановской лирико-философской прозы, относящихся к самым ярким произведениям русской словесности.

2. Истолкование розановского мировосприятия. Споры относительно ро-зановских размышлений о Боге, мыслях о мире, природном и социальном, и человеке нескончаемы, и, по-видимому, в существующей «исследовательской парадигме» нескончаемы принципиально, несмотря на значительное ко

1 Закржевский, А. К. Религия. Психологические параллели. В. В. Розанов /

A. К. Закржевский // В. В. Розанов : pro et contra : личность и творчество Василия Розанова в оценке рус. мыслителей и исследователей : антология / [сост., вступ. ст. и примеч.

B. А. Фатеева ; отв. ред. Д. К. Бурлака ; Сев.-зап. отд-ние Рос. акад. образования, Рус. христиан. гуманитар, ин-т]. - СПб., 1995. - Кн. 2. С. 151.

2 Эрн, В. Ф. [Письмо А. В. Ельчанинову]. № 78 / В. Ф. Эрн // Взыскующие града : хроника частной жизни рус. религиозных философов в письмах и дневниках / сост., под-гот. текста, вступ. ст. и коммент. В. И. Кейдана. -М., 1997. С. 143.

3 Гиппиус, 3. Н. Задумчивый странник : о Розанове // Гиппиус 3. Н. Собр. соч. / [сост., примеч. Т. Ф. Прокопова ; вступ. ст. Н. И. Осьмаковой]. - М., 2002. - [Т. 6]: Живые лица : воспоминания. Стихотворения. С. 104.

4 Курдюмов [Каллаш], М. А. О Розанове / М. А. Курдюмов // Настоящая магия слова : В. В. Розанов в литературе русского зарубежья / сост., предисл. и коммент. А. Н. Николюкина ; редкол.: Н. Н. Скатов (пред.) и др. — СПб., 2007. — (Неизвестный XX век). С. 64,103.

5 Бердяев, Н. А. О вечно бабьем. С. 41.

6 Бердяев, Н. А. Самопознание : [сб.] / Н. А. Бердяев ; [сост., авт. вступ. ст. А. А. Ермичев]. - Л.: Лениздат, 1991. С. 147-148. личество работ, в том числе и на многие специальные исследования1. Интеллектуальные интересы и духовные запросы В. В. Розанова были чрезвычайно разнообразны: откликаясь на социальные проблемы, он затронул все сколько-нибудь значимые темы, сопутствующие жизни человеческого сообщества. При этом розановские статьи и книги о культурных, исторических и этнологических вопросах, об образовании и семье, русской литературе, Церкви рознятся с публицистикой не только глубиной проникновения в предмет, но и его философским осмыслением.

Сложность же соответствующих интерпретаций не только и не столько в том, что Розанов не оставил собственно философских произведений (за исключением ранней книги «О понимании», опубликованной в 1886 г.). Значительные затруднения создаются отходом Розанова от дискурсивно-логической формы и его тяготением к «импрессионистическому» образу изложения2.

Проблема эта известна, о чем свидетельствуют признания исследователей: «Мы не можем занять в отношении розановских текстов позицию, с которой мысль его могла бы быть оценена "объективно" и специфицирована как философия определенного направления или литература определенного жанра»3; «.мысль писателя невозможно рассматривать ни в категориях ло

1 Укажем ряд диссертационных исследований: Белокоскова, Е. В. Язык и культура в работах В.В.Розанова : ист.-филос. анализ : автореф. дис. . канд. филос. наук / Е. В. Белокоскова ; Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. - М., 1996. - 28 е.; Сарапулъце-ва, А. В. Религиозно-идеалистическая философия В. В. Розанова : становление и развитие : автореф. дис. . канд. филос. наук / А. В. Сарапульцева ; Урал. гос. экон. ун-т. - Екатеринбург, 1996. - 18 е.; Медведев, А. А. Эссе В.В.Розанова о Ф.М.Достоевском и Л. Н. Толстом : (проблема понимания) : автореф. дис. . канд. филол. наук / А. А. Медведев ; МГУ им. М. В. Ломоносова. - М., 1997. - 24 е.; Алыиевская, Л. В. Нравственно-религиозные искания В.В.Розанова : социал.-филос. анализ : автореф. дис. . канд. филос. наук / Л. В. Алыдевская ; [Бурят, гос. ун-т]. - Иркутск, 1999. - 22 е.; Семе-нюк, А. П. Проблема понимания в творчестве В. В. Розанова : автореф. дис. . канд. ист. наук / А. П. Семенюк ; Том. гос. ун-т. - Томск., 2002. - 24 с.

2 Упоминания импрессионистичности в работах о розановском тексте регулярны. См., напр., работу В. Т. Захаровой (Захарова, В. Т. Импрессионизм мысли : «Уединенное» и «Опавшие листья» В. Розанова / В, Т. Захарова // Рос. литературовед, журы. - 1994. - № 5/6: Рус. лит. серебряного века : темат. номер. - С. 177-188.). Полагаем, слова об импрессионизме более изъясняют восприятие исследователя, нежели суть текста Розанова.

3 Белоскокова, Е. В. Язык и культура в работах В. В. Розанова. С. 23. гики, ни в традиционной парадигме отношений мысль-образ»1; в этом же ряду - слова о «вненаходимости» Розанова2. Предложена и резюмирующая формула указанной проблемы: «. ."концепция" розановского "метода" дается вне анализа формы розановского понимания и остается оторванной от содержательного анализа розановских статей»3.

Самое существо нетолкуемости Розанова показал В. Г. Сукач: «Сделать анализ личности Розанова средствами современной науки - едва ли возможно, поскольку современная терминология приспособлена к предметным и видимым формам культуры»4. Сказанное справедливо, но имеет пределы применения - забыто про язык. Между тем тексты Розанова - это и в первую, и в последнюю очередь, именно русский язык, не только с точки зрения формы (стиля и под.), но, прежде всего, содержательно. Поскольку мы числим компетенцию в изучении языковой ментальности за лингвистикой, то не можем присоединиться к пессимизму культурологов, литературоведов, философов, даже историков (который, заметим, вполне справедлив - эти науки в номиналистическом терминотворчестве несравненно богаче языкознания). Итак, обоснованное истолкование мировоззрения Розанова - другой план лингвистического изучения розановского текста.

Учитываем возможное возражение против названного аспекта исследования, состоящее в том, что 1) изучение мировоззрения не входит в непосредственные задачи лингвистики вообще, а 2) указанный аспект как будто бы не предполагается темой исследования, в частности. Однако, хотя лингвистика не числит изучение авторского мировоззрения в составе своих целей, ничто и не обязывает ее уклоняться от решения соответствующей задачи в ситуации конкретного авторского текста. Если же особенности авторского видения мира впрямую (как это имеет место в случае розановских "листьев") соотносятся с формами стиля и, главным образом, языка, то считаем

1 Пушкарева, Ж. В. Поэтика образного мышления. С. 72.

2 Василий Розанов. С. 9.

3 Медведев, А. А. Эссе В. В. Розанова. С. 12.

4 Сукач, В. Г. Загадки личности Розанова : [вступ. ст.] / В. Г. Сукач // Розанов В. В. О себе и жизни своей. -М., 1990. С. 9. постановку и решение корреспондирующей проблемы в настоящем исследовании целесообразным.

Данное рассуждение целесообразно дополнить следующим доводом: теоретическая лингвистика полагает актуальным общий вопрос: «если существуют классы явлений, то как они существуют», т. е. вопрос о «введении и устранении лингвистических абстракций»1. В иной же «огласовке», а именно - в онтологической проекции указанная проблема оказывается вопросом о существовании универсалий. Как известно, решение указанного вопроса принципиально характеризует соответствующую систему миропонимания. Онтологическая и лингвистическая проблематика, связанная с вопросом об универсалиях, встречаются в плоскости языковой л ментальности . Таким образом, обращение к анализу авторского миропонимания (в названном аспекте - во всяком случае) не отделено непреодолимым барьером от собственно лингвистического исследования.

3. Текст Розанова в отношении к русскому языку. Речевое творчество Розанова - это яркое свидетельство возможностей национальной языковой системы. Приведение в связь различных элементов языка и стиля наполнило смыслом и стилистическими оттенками выбранную «редуцированную» форму розановского текста - новый тип дискурса со свободными тематическими переходами, чередованием коммуникативных регистров и стилистической тональности, подчеркнутой энтимемностью и употреблением актуализирующих средств всех ярусов (от графики до синтаксиса). - стал новой «нор, о мой эстетического поведения» (используем выражение В. А. Фаворского) . Созданный им текст, отвечая по своим содержательным качествам, а также по монологической организации характеристикам книжно-письменного языка, оказался новацией, значимой для литературного языка. Соответствующие

1 Степанов, Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения : семиол. грамматика / Ю. С. Степанов ; АН СССР. Ин-т языкознания. - М. : Наука, 1981. С. 14.

2 См.: Колесов, В. В. Русская ментальность в языке и тексте / В. В. Колесов. - СПб. : Петерб. востоковедение, 2007. С. 38-65.

3 См.: Фаворский, В. А. Что такое искусство? // Фаворский В. А. Об искусстве, о книге, о гравюре / сост. и вступ. ст. Е. С. Левитина. - М., 1986. С. 38.

15' зависимости не были предметом специального рассмотрения в истории русского литературного языка как развивающейся системы. Анализ этих отношений был бы значим для понимания розановского наследия как явления принципиально вербальной по своему характеру русской культуры и для осознания новой формы текста, ныне актуальной в русской книжно-письменной культуре.

Обобщая сказанное, можно отметить, что при таком подходе лингвистикой «покрывается» большая часть розановской проблематики, как языковая, что естественно, так и философско-культурная. С нашей точки зрения, это, действительно, так, однако необходимо учесть, что исследование всех указанных планов в пределах одной работы, сведясь к экстенсивной дескрипции, увело бы от рельефного изображения доминантных характеристик словесного творчества Розанова.

Характеристика сочетания «лирико-философская проза». С одной стороны, указанное сочетание, используемое для обозначения исследуемого дискурса, выполняет функцию знака-индекса, призванного отграничить указанные выше тексты от произведений, относящихся к иным жанрам значительного по объему литературного творчества Розанова. С другой стороны, использованное сочетание - в силу его собственной смысловой нагрузки — уже несет определенную семантику и в самой общей форме указывает на «собственную норму» произведения (совокупности произведений), обусловливаемую синхронной общелитературной нормой (узусом), ближайшей традиционной средой, «жизненной ситуацией» и, естественно, самим текстом произведения1. Названные факторы в различной степени учтены в настоящей работе.

Тема исследования. Заданная названием работы тема исследования «Язык и стиль лирико-философской прозы В. В. Розанова» может быть уточнена. Стиль автора понимается как иерархически организованная и подвла

1 См.: Степанов, Ю. С. Французская стилистика / Ю. С. Степанов. - М. : Высш. шк., 1965. С. 288-289. стная автору система: совокупность доминирующих особенностей, создающих общий стилистический рисунок, и черт стиля, связанных с локальными эффектами. Язык автора, объективируемый по данным текстов, понимается как совокупность категорий, заданных, с одной стороны, национальной системой, с другой, моделируемая авторским мировосприятием - рефлексом языковой ментальности. Отмеченные особенности подходов к языку и стилю, фактически, формируют проблемное поле исследования.

Актуальность исследования. Актуальность исследования обусловлена значимостью лирико-философской прозы Розанова как факта русского языка и русской культуры. Указанные тексты рассматриваем как репрезентацию замечательных явлений в области стилистики, обнажение глубоких закономерностей русского языка, уверенные свидетельства о русской языковой ментальности и фактах исторической стилистики. Однако на сегодняшний день нельзя утверждать, что феномен розановского текста изучен в достаточной степени, более того - он и описан явно недостаточно: в первую очередь, отсутствует иерархически ориентированное описание стилистики лирико-философской прозы, также не были объектом рассмотрения образуемые стилистически маркированными единицами словесные ряды. Не были специальным объектом исследования языковые категории текстов розановской медитативной прозы, и, как следствие, эти произведения не рассматривались с позиций языковой ментальности в той степени, которой они заслуживают. Не ставился (со времен В. В. Виноградова), вопрос о категории образа автора в этих произведениях; соответственно, остается не проясненной природа роза-новских "листьев" как нового типа текста. Само наличие указанных нерешенных вопросов, являющихся принципиальными для понимания и рецепции словесного творчества одного из крупнейших русских писателей, делает актуальным предпринятое в данной работе исследование указанных проблем.

Цель и задачи исследования. Целью исследования является истолкование стилистического своеобразия и языковой организации текстов лирикофилософской прозы В. В. Розанова на фоне национальной языковой системы и в связи с русской языковой ментальностью.

Различие исследуемых ярусов текста и многомерность изучаемого материала потребовали решения следующих последовательных задач:

1. Определить иерархию и механизм стилистических явлений, для чего:

- рассмотреть коммуникативно-синтаксический план высказывания и проанализировать коммуникативную организацию линейно-динамической структуры высказывания;

- рассмотреть принципы графического оформления микротекстов;

- используя подготовленный на основе полного словоуказателя частотный словарь знаменательной лексики "листьев", рассмотреть соотношения групп лексики, различающихся сферой употребления.

2. Определить локальные стилистические явления и используемые средства, для чего:

- рассмотреть использование стилистически маркированных групп лексики, включая неологизмы и диалектизмы;

- рассмотреть конструктивно-синтаксический план высказывания и проанализировать использование конструкций актуализированного синтаксиса;

- рассмотреть использование девиаций в слово- и формообразовании.

3. Охарактеризовать реализацию речемыслительных категорий, репрезентирующих язык текстов медитативной прозы, для чего последовательно проанализировать категориальную семантику:

- предметности;

- качественности;

- темпоральности;

- бытийности.

4. Рассмотреть обусловливающие связи категориальных языковых значений и характеристик языковой ментальности.

5. Охарактеризовать мировосприятие автора.

6. Рассмотреть ведущие принципы смыслообразования в сфере лексической семантики.

7. Охарактеризовать использование символа как содержательной формы слова.

8. Рассмотреть явление словесных рядов.

9. Охарактеризовать категорию образа автора.

Объект и предмет исследования. В определении категорий объекта и предмета исследования следуем мнению И. П. Распопова: «Объектом лингвистики является речевая деятельность. или язык в самом широком смысле. Объект. науки, изучаемый под определенным углом зрения, составляет ее предмет»1.

Объектами исследования в настоящей работе являются тексты лирико-философской прозы Розанова и встретившиеся в них:

- различные средства создания стилистического рисунка и сами стилистические коннотации, актуальные в текстах розановских "листьев";

- грамматические формы, реализующие категориальную семантику, релевантную для лирико-философской прозы;

- средства композиционной организации "листьев".

Предмет исследования. В качестве предмета исследования рассматриваются реализованные в "листьях" связи и соотношения:

- иерархические соотношения стилистических средств, обусловливающие их локальную или общетекстовую функцию;

- связи между различными стилистическими средствами и спецификой их значений;

- связи между семантикой грамматических форм и смыслами речемыс-лительных категорий;

1 Распопов, И. П. Методология и методика лингвистических исследований : (методы синхронного изучения языка) : пособие по спецкурсу / И. П. Распопов. - Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1976. С. 32.

- соотношения между реализованными в тексте речемыслительными категориями и мировоззренческими доминантами автора;

- приемы смыслообразования розановского текста;

- соотношения образа автора с формирующими его авторскими масками.

Принципы и методы исследования. Прежде всего отметим герменевтический принцип подхода к истолкованию явлений языка и стиля, обоснованный в ставших классическими трудах Г.-Г. Гадамера1. Такая установка, в первую очередь, предполагает внимание к существующим исследовательским, критическим и читательским мнениям, которые отражают объективный факт восприятия розановской прозы и тем обеспечивают необходимое предсуждение дальнейшего анализа данных текста. Кроме того учитывается 1) внутренний и 2) внешний фон словесного творчества Розанова: 1) его произведения, не относящиеся к лирико-философской прозе, и 2) показательные тексты русской словесности. Соответственно, явления идиостиля и идиолекта рассматриваются не в изоляции от качеств и тенденций русского языка, а также особенностей русской словесности. Собственные же рефлексии Розанова, во множестве эксплицированные в его высказываниях, в отличие от существующей исследовательской практики розановедов рассматриваются лишь как вспомогательный источник сведений к толкованию внутренних мотивов автора. Указанный подход, в частности, обеспечивает необходимую дифференциацию стилистических фактов, которые в исследовании разграничены как явления, создающие доминантные характеристики, и явления локальных эффектов. Другое следствие методологического порядка, задаваемое герменевтическим подходом - это «презумпция» целостности объекта, взгляд на текст и его смысл как на целое, из чего необходимо вытекает значимость отдельных явлений стиля и языковых средств элементов.

1 См.: Гадамер, Г.-Г. Истина и метод : основы филос. герменевтики : пер. с нем. / Г.-Г. Гадамер ; общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова. - М. : Прогресс, 1988. - 699 е.; Гадамер, Г.-Г. О круге понимания // Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного : [пер. с нем.]. -М., 1991. - С. 72-82. - (История эстетики в памятниках и документах).

Общий принцип подхода к явлениям языка и стиля представляет сочетание индуктивного и дедуктивного методов исследования, что в применении к предметам исследования означает определение общих закономерностей, стоящих за наблюдаемыми явлениями текста, и распределение этих явлений в соответствии с известными и общепринятыми категориальными и ментальными характеристиками языка и языковой ментальности. В ходе исследования стремимся также выдерживать общие принципы последовательности и достаточной объяснительной силы аргументации.

Разнообразие исследуемого материала, относящегося к различным уров-невым и функциональным сферам, а также различие самих аспектов исследования потребовали использования различных методов. В первую очередь, назовем метод дифференциального анализа, предполагающий объединение единиц языка и стиля, различающихся ярусами и функциями, в соотносительные ряды1. Отнесенность единицы к такому ряду предопределяет наличие у нее определенных свойств, обеспечивающих, с одной стороны, ее достаточную характеризацию, с другой - реализуемых в тексте. Анализ использования этих групп в исследуемом тексте дает сведения о противопоставляемых признаках и их текстовых репрезентациях, что значимо как для определения стилистических механизмов, так и для толкования системности используемых грамматических средств, формирующих в текстах розановской медитативной прозы речемыслительные категории.

В числе частных методов исследования используются:

Метод компонентного анализа (как развитие дифференциального анализа), предполагающий не выделение т. н. сем, своего рода семантических «корпускул», что характеризует узкое понимание метода, а определение семантических оттенков групп лексических и грамматических единиц, сопоставляемых по образующемуся семантическому признаку, что позволяет, в свою очередь, определять функциональную и смысловую значимость указанных групп.

1 См.: Распопов, И. П. Методология и методика. С. 81-82.

21

Метод языкового эксперимента; ср.: «в возможности применения эксперимента. кроется громадное преимущество. изучения живых языков»1. При анализе явлений коммуникативного синтаксиса, грамматической семантики, а также явлений, связанных с метонимическим началом розановского текста, используем возможность, варьируя высказывания, словосочетания и отдельные слова с задачей и анализируя возникающий эффект, определить значимость и значение формы, репрезентированной в тексте, а также уточнить мотивировки авторского выбора.

В анализе коммуникативно-синтаксического плана высказываний используется метод латентных вопросов, позволяющий корректно, ориентируясь на содержательный план, выявлять коммуникативное членение2.

Метод статистического описания. По замечанию В. В. Виноградова, «в разных стилях книжной и разговорной речи, а также в разных стилях и жанрах художественной литературы частота употребления разных типов слов различна <.> Анализ всех грамматических категорий должен уяснить их относительный функциональный вес в разных стилях литературного языка»3. Использование статистики основано на признании того факта, что «элементы» языка «и функционируют в речи, и развиваются, подчиняясь тем или иным вероятностно-статистическим законам»4. В настоящей работе частотные характеристики использованы в оценке размеров и сложности предложения, в описании коммуникативных типов высказывания, различных лекси-ко-грамматических классов и разрядов лексики, а также явлений в сфере грамматической семантики.

1 Щерба, Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Комис. по истории филол. наук. - Л., 1974. С. 32.

2 См.: Крылова, О. А. Текст как объект стилистики речи, коммуникативного (динамического) и семантического синтаксиса / О. А. Крылова, Т. Ф. Матвеева // Методология лингвистики и аспекты изучения языка : сб. науч. тр. / [редкол.: Л. А. Новиков (отв. ред.) и др.]. -М., 1988. С. 69.

3 Виноградов, В. В. Современный русский язык : пособие для лит.-лингвист. фак. вузов, утв. Наркомпросом РСФСР / В. В. Виноградов. - М. : Учпедгиз, 1938. - Вып. 1: Введение в грамматическое учение о слове. С. 155, 156.

4 Головин, Б. Н. Язык и статистика / Б. Н. Головин. - М.: Просвещение, 1971. С. 16.

22

Методом конкорданции дан полный перечень знаменательной лексики, представленной в авторизованных книгах лирико-философской прозы, что обеспечило исследование материалом для статистических заключений о стилистическом и смысловом использовании лексических ресурсов языка, частотного описания, а также дало возможность сопоставления с языковыми данными, представленными в специальных описаниях.

Метод частотно-лексикографического описания использован для создания частотного словаря указанных произведений (см. приложение), который, в свою очередь, служит дополнительным источником определенным образом систематизированного материала.

Научная новизна исследования. Новизна исследования, прежде всего, состоит во впервые предпринятом комплексном изучении языка, стиля и мировоззренческих оснований словесного творчества В. В. Розанова. Новым также является последовательное применение общего герменевтического подхода к анализу авторского текста, предполагающее в числе прочего включение в исследование показательных суждений, характеризующих само восприятие розановского текста.

Новым в практике анализа художественного (околохудожественного) дискурса является акцент не столько на стилистических, сколько на собственно языковых явлениях авторского текста, что обусловлено целью настоящей работы. В работе также проводится соотнесение языковых явлений розановского лирико-философского дискурса с фактами и обстоятельствами истории русского языка. Новым в настоящей работе является также использование в практике анализа текста обоснованного в трудах В. В. Колесова разграничения содержательных форм слова.

Прим{ипиалъно новым является обоснование характеристик авторского мировоззрения анализом и обобщением языкового материала.

Теоретическая значимость исследования. Теоретическая значимость итогов работы заключается в углубленном комплексном подходе к анализу языка и стиля авторского текста. Теоретическую значимость видим также в

23 экспликации существующих соотношений между явленной в тексте категориальной семантикой и мировоззрением автора и, как следствие, в фактическом обосновании (верификации) самого метода установления указанных корреляций.

Практическая значимость исследования. Результаты работы могут быть использованы в вузовском преподавании: в лекционных курсах по стилистике русского языка, а также в отдельных курсах его грамматики; в специальных курсах ментальной грамматики, философии языка и стилистики языка художественной речи. Кроме того, результаты работы могут быть использованы при подготовке учебных пособий по стилистике, языку художественной речи, философии языка. Практическое применение может иметь прием описания авторского мировоззрения на основе анализа языковых данных конкретного текста.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Доминантным качеством стилистики текстов лирико-философской прозы Розанова является устное звучание книжного текста, создаваемое особенностями коммуникативной организации предложения - актуальным членением и особенностями линейно-динамической структуры. Фактором, поддерживающим эффект устной интонации письменного текста, является смешение контрастных лексических пластов — книжного и разговорного.

2. Использование стилистически маркированных средств, создающих стилистические локальные эффекты, показывает направленность розановско-го текста на смысл и свободное обращение автора с узуальной формой.

3. В розановском тексте предельно сближены языковая семантика и смысл построяемых автором высказываний.

4. Данные языка лирико-философской прозы характеризуют эти тексты как предметно и качественно ориентированные.

5. Данные языка лирико-философской прозы показывают нерелевантность времени в реконструируемой «картине мира» Розанова.

6. Слагаемые языковые характеристики лирико-философской прозы Розанова дают основание определять его мировоззрение как реализм.

7. В смыслообразовании текстов лирико-философской прозы Розанова центральное положение занимают метонимические механизмы и словесные ряды символов как предпочитаемой содержательной формы слова.

8. Категория образа автора заключается в единстве и многообразии форм авторского сознания, непосредственно воплощенного в языковых формах.

Исследованный материал. Материалом для исследования послужили, в первую очередь, опубликованные при жизни В. В. Розанова сборники "листьев": «Уединенное» (1912), «Опавшие листья. Короб первый» (1913) и «Опавшие листья. Короб второй и последний» (1915). Эти произведения, а также начальный фрагмент «Сахарны», в 1917 году подготовленный Розановым к печати и доведенный до стадии верстки, и первые десять выпусков книги «Апокалипсис нашего времени», в определенной степени примыкающей к стилистике "листьев", могут в полной мере рассматриваться как авторизованные тексты. В качестве источников были использованы также иные книги лирико-философской прозы, сохранившиеся в рукописях и опубликованные ныне в составе 30-томного Собрания сочинений В. В. Розанова: «Мимолетное. 1914 год», «Мимолетное. 1915 год», «Последние листья. 1916 год», «Последние листья. 1917 год», «Сахарна» (полный текст), «Апокалипсис нашего времени» (полный текст). В соответствии с задачами исследования использовались произведения В. В. Розанова, относящиеся и к другим жанрам: «В мире неясного и нерешенного», «Из восточных мотивов», «Когда начальство ушло.», «Переписка В. В. Розанова с Н. Н. Страховым», «Переписка В. В. Розанова и П. А. Флоренского» и другие, в т. ч. значительное количество литературно-критических и публицистических статей. Внимание к языковому, литературному и культурному фону эпохи и стремление раздвинуть хронологические рамки рассматриваемых стилистических и языковых явлений сделало целесообразным включение языковых фактов, представленных в произведениях А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, И. В. Киреевского,

В. Ф. Одоевского, А. И. Тургенева, Н. В. Гоголя, А. С. Хомякова, А. К. Толстого, Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, Д. В. Григоровича, К. Н. Леонтьева, С. В. Максимова, М. М. Пришвина, П. А. Флоренского, В. Ф. Эрна, К. П. Победоносцева, М. О. Меньшикова, А. А. Коринфского, А. А. Блока, Е. Н. Трубецкого, В. С. Трубецкого, А. А. Ухтомского, А. Л. Толстой, П. И. Бирюкова, П. Д. Боборыкина, М. Д. Муретова, А. П. Чехова, Н. А. Бердяева, Л. П. Карсавина, А. В. Ельчанинова, Ю. П. Иваска, И. А. Ильина, Б. Башилова (Б. П. Юркевича), В. Д. Иванова, А. С. Новикова-Прибоя, В. П. Астафьева.

Воспроизведение цитируемых текстов. Тексты В. В. Розанова воспроизводятся с сохранением авторских выделений: курсивного и полужирного написания, скобок, кавычек, многоточий. Наши сокращения цитаты показаны угловыми скобками с многоточием, что связано с частым использованием знака многоточия самим Розановым. Источник цитирования указан сокращенно (см. список сокращений) или (в случае единичного использования произведения) полностью. Авторские ремарки даны в ломаных скобках кеглем того же размера, что и основной текст цитаты. В тех же ломаных скобках может быть дан необходимый контекст. Знаки графического выделения фрагментов текста (виньетка и тильда) воспроизводятся лишь при необходимости, ряды авторских отточий заменяются одной строкой отточий; в отдельных случаях слиты абзацы. В ряде слов использованы графемы ^ и ь

Заключение научной работыдиссертация на тему "Язык и стиль лирико-философской прозы В.В. Розанова"

Выводы

В настоящей главе лирико-философская проза рассмотрена с различных точек зрения: объектной направленности текстов, их метонимической ориентированности, значимости символики, ее организованности в словесных рядах, а также характеристики образа автора. Исследованный материал диктует следующие выводы:

- множественность различных по тематической направленности микротекстов предполагает наличие значительного количества объектов, разграничение которых по социальной, личностной и онтологической отнесенности имеет условный характер в силу подвижности розановской символики. К центральным объектам, во многом задающим тематику "листьев", относятся различные явления русских быта, культуры и духовности. Указанные особенности, декларируемая автором «русскость» в сочетании с отмеченными в главе IV явлениями языковой ментальности формируют специфическую национальную окрашенность текстов лирико-философской прозы;

- метонимия и смежные явления (повтор, тавтология, амплификация), определяемые как таковые на основании смежности или тождественности понятийных полей, занимают центральное место в смыслообразовании розановского текста. Соответствующее сцепление понятийных полей используемых в метонимически ориентированных «смысловых образованиях» обеспечивает онтологическую плотность розановского текста;

- символ как содержательная форма слова оказывается основным и абсолютно преобладающим лексическим средством истолкования внеязыковой действительности. Активность в использовании корреспондирует с реалистическим мировоззрением автора - символ есть оптимальное средство одновременного указания на предмет (явление) и на его сущностную характеристику. Для текстов "листьев" характерна также подвижность символики -использование одного и того же символа в описании различных сфер действительности.

- Розанов не создал упорядоченной системы символов, воспроизводящей толкуемую им действительность, однако большинство использованных им символов входит в сложно взаимодействующие словесные ряды. Такие ряды организованы, прежде всего, повторами, дериватами, варьированием словосочетания, включающего символ, парафрастическим воспроизведением или иным воспроизведением соответствующего. В последовательности словесного ряда совокупностью использованных содержательных форм слова дан соответствующий концепт, значимый для авторского миропонимания.

- отображение содержания в текстах лирико-философской прозы реализуется в текстовых формах, которым соответствуют авторские маски: интимного собеседника (заметно доминирующая в "листьях"), юродствующего, исповедующегося, безадресно рефлексирующего и медитирующего, оратора и публициста, литератора-очеркиста. Соответствующая маска автора, будучи инструментом «образа автора», всякий раз выступает как его конкретный репрезентант. наполнением образа автора лирико-философской прозы Розанова является авторское сознание, явленное в личностном единстве и многообразии языковых форм, отраженных авторскими масками. Розанов вербализовал непрестанный мыслительный процесс, зафиксировав его в той непосредственности, насколько это позволяют формы и категории языка, и потому именно язык оказывается фактором, формирующим стилистическую «физиономию» розановского творчества и выявляющим мировоззрение автора в системе реализованных грамматических и лексико-грамматических категорий.

Список научной литературыФомин, Александр Игоревич, диссертация по теме "Русская литература"

1. БАС Словарь современного русского литературного языка : в 17 т. / АН СССР. Ин-т языкознания. - М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1950-1965.

2. Даль Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка /

3. B. И. Даль. — М. : Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1956. Т. 1-4.

4. Дворецкий Древнегреческо-русский словарь : в 2 т. / сост. И. X. Дворецкий ; под ред. С. И. Соболевского. — М. : Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1958.

5. Дилакторский Словарь областного вологодского наречия : по рукописи П. А. Дилакторского, 1902 г. / РАН. Ин-т лингвист, исслед. ; изд. подгот. А. И. Левичкин, С. А. Мызников. - СПб. : Наука, 2006. - 677 с. - (Памятники рус. диалектол. слова).

6. МАС — Словарь русского языка : в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. — М. : Рус. яз., 1981-1984.

7. НБАС Большой академический словарь русского языка / РАН. Ин-т лингвист, исслед. ; гл. ред. К. С. Горбачевич и др. - СПб. : Наука, 2004-2009. Т. 1-13.

8. Ожегов, Шведова Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка : 80 000 слов и фразеол. выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова ; РАН. Инт рус. яз. им. В. В. Виноградова. - 4-е изд., доп. - М. : Азбуковник, 1997. — 939 с.

9. СВГ Словарь вологодских говоров : учеб. пособие по рус. диалектологии / Вологод. гос. пед. ун-т. - Вологда : ВГПИ, 1983-2007. - Вып. 1-12.

10. Словарь языка Пушкина Словарь языка Пушкина : в 4 т. / АН СССР. Ин-т языкознания ; гл ред. и авт. предисл. В. В. Виноградов ; сост.:

11. C. И. Бернштейн, А. Д. Григорьева, И. С. Клочинская и др. М. : Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1956-1961.

12. СРНГ — Словарь русских народных говоров / АН СССР. Ин-т рус. яз. Словар. сектор.-JI. СПб. : Наука, 1965-2007. Вып. 1-41.

13. Аверинцев, С. С. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Аверинцев С. С. Поэты. М., 1996. - С. 165-187. - (Язык. Семиотика. Культура).

14. Адамович, Г. В. Комментарии // Адамович Г. В. Сомнения и надежды / сост., вступ. ст. и коммент. С. Федякина. М., 2002. - С. 157-294. - (Ностальгия : блистательный серебряный век в мемуарах, рассказах, эссе эмигрантов первой волны).

15. Акимова, Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка / Г. Н. Акимова. -М. : Высш. шк., 1990. 166 с. - (Б-ка филолога).

16. Аксаков, И. С. Еще о лженародности // Аксаков И. С. Отчего так нелегко живется в России? / сост., вступ. ст. В. В. Грекова ; подгот. текста, примеч. В. В. Грекова, Н. А. Смирновой. М., 2002. - С. 268-275. - (Из истории отечеств. филос. мысли).

17. Аксаков, К. С. Конспект последних двух отделов первой части русской грамматики // Аксаков К. С. Полн. собр. соч. М., 1880. - Т. 3, ч. 2: Сочинения филологические : опыт рус. грамматики. - С. 59-151.

18. Аксаков, К. С. Критический разбор «Опыта исторической грамматики русского языка» Ф. И. Буслаева // Аксаков К. С. Полн. собр. соч. М., 1875. -Т. 2, ч. 1: Сочинения филологические. - С. 439-645.

19. Алыиевская, Л. В. Нравственно-религиозные искания В. В. Розанова : социал.-филос. анализ : автореф. дис. . канд. филос. наук/ Л. В. Алыыевская ; Бурят, гос. ун-т. — Иркутск, 1999. 22 с.

20. Аристотель. Категории // Аристотель. Соч. : в 4 т. / АН СССР. Ин-т философии. М., 1978. - Т. 2. - С. 53-90. - (Филос. наследие).

21. Арутюнова, Н. Д. О синтаксических типах художественной прозы / Н. Д. Арутюнова // Общее и романское языкознание : сб. ст. / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 1972. - С. 189-199.

22. Арутюнова, Н. Д. Предложение и его смысл : логико-семант. проблемы / Н. Д. Арутюнова ; АН СССР. Ин-т языкознания. М. : Наука, 1976. - 383 с.

23. Арутюнова, Н. Д. Языковая метафора : (синтаксис и лексика) / Н. Д. Арутюнова // Лингвистика и поэтика : сб. ст. / АН СССР. Ин-т рус. яз. -М., 1979.-С. 147-173.

24. Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. 2-е изд., испр. - М. : Яз. славян, культуры, 1999. - 895 с. - (Язык. Семиотика. Культура).

25. Асколъдов, С. А. Аналогия как основной метод познания / С. А. Аскольдов // Мысль. Пг., 1922. - № 1- С. 33-54.

26. Асколъдов, С. А. Творчество Андрея Белого / С. А. Аскольдов // Литературная мысль : альм. Пг., 1922. - Т. 1. - С. 73-90.

27. Асколъдов, С. А. Форма и содержание в искусстве слова / С. А. Аскольдов // Литературная мысль : альм. Л., 1925. - Т. 3. -С. 305-341.

28. Афанасьев, А. Н. Поэтические воззрения славян на природу : в 3 т. /

29. A. Н. Афанасьев. Репринт, изд. 1865 г. с испр.. - М. : Индрик, 1994. - Т. 1. - 800 с.

30. Бабайцева, В. В. Явления переходности в грамматике русского языка /

31. B. В. Бабайцева. М. : Дрофа, 2000. - 638 с.

32. Бабайцева, В. В. Переход кратких прилагательных в состав безлично-предикативных слов // Бабайцева В. В. Избранное, 1995-2005 : сб. науч. и науч.-метод. ст.. -М. ; Ставрополь, 2005. С. 20-46.

33. Бабайцева, В. В. Семантико-грамматическое значение гибридных слов в современном русском языке // Бабайцева В. В. Избранное, 1995-2005 : сб. науч. и науч.-метод. ст.. -М.; Ставрополь, 2005. С. 169-171.

34. Бабайцева, В. В. Явления переходности в грамматическом строе русского языка и методика их изучения // Бабайцева В. В. Избранное, 1995-2005 : сб. науч. и науч.-метод. ст.. М.; Ставрополь, 2005. - С. 283-292.

35. Белокоскова, Е. В. Язык и культура в работах В. В. Розанова : ист.-филос. анализ : автореф. дис. . канд. филос. наук / Е. В. Белокоскова ; Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. М., 1996. - 28 с.

36. Бердяев, Н. А. Самопознание : сб. / Н. А. Бердяев ; [сост., авт. вступ. ст. А. А. Ермичев]. Л. : Лениздат, 1991. - 395 с.

37. Бердяев, Н. А. О вечно бабьем в русской душе // Бердяев Н. А. Судьба России. Кризис искусства. -М., 2004. С. 41-53.

38. Бодуэн де Куртенэ, И. А. Языкознание, или лингвистика, XIX века // Бо-дуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкознанию : в 2 т. / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. М., 1963. - Т. 2. - С. 3-19.

39. Бондарко, А. В. Вид и время русского глагола : (значение и употребление) : пособие для студентов / А. В. Бондарко. М. : Просвещение, 1971. -233 с.

40. Бондарко, А. В. Теория значения в системе функциональной грамматики : на материале рус. яз. / А. В. Бондарко ; РАН. Ин-т лингвист, исслед. М. : Яз. славян, культуры, 2002. - 736 с. - (8ШсНа РЫ1о1о§юа).

41. Булгаков, С. Н. Трагедия философии // Булгаков С. Н. Соч. : в 2 т. М., 1993. - Т. 1. - С. 309-518. - (Из истории отечеств, филос. мысли).

42. Булгаков, С. Н. Философия имени / С. Н. Булгаков. СПб. : Наука, 1999. - 446 с. - (Слово о сущем).

43. Бурыкин, А. А. Прозаические миниатюры В. В. Розанова : доминирование содержания над формой или доминирование формы над содержанием? /

44. A. А. Бурыкин // Энтелехия. 2005. - № 11. - С. 52-57. - (Вестн. Костром, гос. ун-та им. Н. А. Некрасова. Сер. Культурология ; т. 11 (80)).

45. В. В. Розанов : жизнь. Творчество. Судьба : к 150-летию со дня рождения

46. B. В. Розанова : биобиблиогр. указ. / Ком. по культуре и туризму Администрации Сергиево-Посад. р-на, Сергиево-Посад. центр, район, б-ка им. В. В. Розанова. Метод.-библ. отд. Сергиев Посад, 2006. — 83 с.

47. Волгина, Н. С. Синтаксис современного русского языка / Н. С. Валгина. -М. : Высш. шк, 1991.-431 с.

48. Ванников, Ю. В. Синтаксис речи и синтаксические особенности русской речи / Ю. В. Ванников. 2-е изд. - М. : ЛИБРОКОМ, 2009. - 294 с.

49. Василий Розанов в контексте культуры / под науч. ред. И. А. Едоминой ; Костром, гос. ун-т им. Н. А. Некрасова. Кострома : Костром, гос. ун-т, 2000. -213 с.

50. Васильев, Л. М. Методы современной лингвистики : учеб. пособие по общ. языкознанию / Л. М. Васильев ; Башкир, гос. ун-т. Уфа : Изд-во Башкир. гос. ун-та, 1997. - 180 с.

51. Васильева, А. Н. Художественная речь : курс лекций по стилистике для филологов / А. Н. Васильева. М. : Рус. яз., 1983. - 256 с.

52. Виноградов, В. В. Современный русский язык : пособие для лит.-лингвист. фак. вузов, утв. Наркомпросом РСФСР / В. В. Виноградов. М. : Учпедгиз, 1938. - Вып. 1: Введение в грамматическое учение о слове. - 160 с.

53. Виноградов, В. В. О языке художественной литературы / В. В. Виноградов. М. : Гос. изд-во худож. лит., 1959. - 654 с.

54. Виноградов, В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика / В. В. Виноградов / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. М. : Изд-во АН СССР, 1963.-255 с.

55. Виноградов, В. В. О теории художественной речи / В. В. Виноградов. — М. : Высш. шк., 1971. 240 с. - (Б-ка филолога).

56. Виноградов, В. В. Русский язык : (граммат. учение о слове) / В. В. Виноградов. М. : Высш. шк., 1972. - 614 с.

57. Виноградов, В. В. Основные вопросы синтаксиса предложения : (на материале рус. яз.) // Виноградов В. В. Исследования по русской грамматике : избр. тр. / предисл. Н. Шведовой. М., 1975. - С. 254-294.

58. Виноградов, В. В. О теории литературных стилей // Виноградов В. В. О языке художественной прозы : избр. тр. / послесл. А. П. Чудакова, коммент. Е. Е. Душечкиной и др.. М., 1980. - С. 240-249.

59. Виноградов, В. В. О художественной прозе // Виноградов В. В. О языке художественной прозы : избр. тр. / послесл. А. П. Чудакова, коммент. Е. Е. Душечкиной и др.. М., 1980. - С. 55-175.

60. Виноградов, В. В. Стиль Пушкина / В. В. Виноградов ; РАН. Ин-т рус. языка. М. : Наука, 1999. - 703 с.

61. Виноградов, В. В. Язык Пушкина : Пушкин и история рус. лит. яз. /

62. B. В. Виноградов ; предисл.: Ю. В. Рождественский ; РАН. Ин-т рус. яз.. — 2-е изд., доп. М. : Наука, 2000. - 508 с.

63. Виноградов, В. В. О символике Анны Ахматовой : (отрывки из работы о символике поэтической речи) // Виноградов В. В. Язык и стиль русских писателей : избр. тр. : от Гоголя до Ахматовой / РАН. Ин-т рус. яз. М., 2003.1. C. 282-349.

64. Виноградов, В. В. Понятие синтагмы в синтаксисе русского языка : (крит. обзор теорий и задачи синтагматического изучения рус. яз.) // Виноградов В. В. Исследования по русской грамматике : избр. тр. / предисл. Н. Шведовой. -М., 1975. С. 88-154.

65. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты : энцикл. слов.-справ. / под ред. А. П. Сковородникова. 2-е изд. - М. : Флинта : Наука, 2009. - 480 с.

66. Гадамер, Г.-Г. Истина и метод : основы филос. герменевтики : пер. с нем. / Г.-Г. Гадамер ; общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова. М. : Прогресс, 1988.-699 с.

67. Гадамер, Г.-Г. О круге понимания // Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного : пер. с нем.. М., 1991. - С. 72-82. - (История эстетики в памятниках и документах).

68. Гак, В. Г. Метафора : универсальное и специфическое / В. Г. Гак // Метафора в языке и тексте / отв. ред. В. Н. Телия ; АН СССР. Ин-т языкознания. -М., 1988.-С. 11-26.

69. Гак, В. Г. Номинализация сказуемого и устранение субъекта / В. Г. Гак // Синтаксис и стилистика : сб. ст. / отв. ред. Г. Д. Золотова ; АН СССР. Ин-т рус. яз. М., 1976. - С. 85-102.

70. Гвоздев, А. Н. Очерки по'стилистике русского языка / А. Н. Гвоздев. 3-е изд. - М.: Просвещение, 1965. - 408 с.

71. Гвоздев, А. Н. Современный русский литературный язык / А. Н. Гвоздев. 4-е изд. - М. : Просвещение, 1973. - Ч. 1: Фонетика и морфология. - 432 с.

72. Гегель, Г. В. Ф. Наука логики. Ч. 1: Объективная логика. Ч. 2: Субъективная логика : пер. / Г. В. Ф. Гегель. СПб. : Наука, 1997. - 799 с. - (Слово о сущем).

73. Георгий (Тертыишиков), архим. Симфония по творениям святителя Феофана, Затворника Вышенского / архимандрит Георгий (Тертышников). -М. : Даръ, 2006. 664 с. - (Духовное наследие).

74. Гиляров-Платонов, Н. 77. Рационалистическое движение философии новых времен // Гиляров-Платонов Н. П. «Жизнь есть подвиг, а не наслаждение.». -М. : Ин-т рус. цивилизации, 2008. С. 196-256.

75. Гиппиус, 3. Н. Задумчивый странник : о Розанове // Гиппиус 3. Н. Собр. соч. / сост., примеч. Т. Ф. Прокопова ; вступ. ст. Н. И. Осьмаковой. — М., 2002. [Т. 6]: Живые лица : воспоминания. Стихотворения. - С. 103-149.

76. Головин, Б. Н. Язык и статистика / Б. Н. Головин. М. : Просвещение, 1971.-191 с.

77. Голубинский, Ф. А. Лекции по философии, умозрительному богословию, умозрительной психологии / прот. Феодор Голубинский. СПб. : Б. и., 2006. - 695 с.

78. Горбачевич, К. С. Значение и оттенок в лексикографической практике / К. С. Горбачевич, Ф. П. Сороколетов // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1975. -Т. 34, №6.-С. 535-541.

79. Горшков, А. И. Русская стилистика / А. И. Горшков. М. : Астрель : ACT, 2001.-366 с.

80. Грамматика русского языка / редкол.: В. В. Виноградов (отв. ред.) и др.; АН СССР. Ин-т языкознания. М. : Изд-во АН СССР, 1953. - Т. 1: Фонетика и морфология. - 720 с.

81. Грановская, Л. М. Русский литературный язык в конце XIX и XX вв. : очерки / Л. М. Грановская. М. : ЭЛПИС, 2005. - 466 с.

82. Григорьев В. П. Грамматика идиостиля. В. Хлебников // Григорьев В. П. Будетлянин. С. 57-205. - М. : Наука., 2000.

83. Гумбольдт, В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию / пер. с нем. под ред., с предисл. Г. В. Рамишвили. М., 1984. -С. 34-298. - (Языковеды мира).

84. Гумилев, Л. Н. Этнос и категория времени // Гумилев Л. Н. Этносфера : история людей и история природы. М., 1993. — С. 79—96.

85. Гумилев, Л. Н. Этногенез и биосфера земли / Л. Н. Гумилев ; под ред.

86. B. С. Жекулина. Л. : ЛГУ, 1989. - 495 с.

87. Дегтярева, М. В. Синтаксис / М. В. Дегтярева // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 2009. -Стб. 2087-2092.

88. Диброва, Е. И. Пространство текста в композитном членении // Диброва Е. И. Избранные работы по русскому языку : в 2 т. М., 2008. - Т. 1: Художественный текст. Структура. Содержание. Смысл. — С. 117-170.

89. Дильтей, В. Описательная психология : пер. с нем. / В. Дильтей. 2-е изд. - СПб. : Алетейя : Кренов, 1996. - 153 с.

90. Дурылин, С. Н. В своем углу : к 120-летию С. Н. Дурылина, 1886-1954 /

91. C. Н. Дурылин. М. : Мол. гвардия, 2006. - 878 с. - (Близкое прошлое : б-ка мемуаров ; вып. 21).

92. Едошина, И. А. Василий Розанов и земля костромская / И. А. Едошина ; журн. «Энтелехия». Кострома ; М. : Прогресс-Плеяда, 2008. - 24 с.

93. Едошина, И. А. Розанов, «Розанов», Варварин : к проблеме герой/маска. -Рукопись Архив автора.

94. Захарова, В. Т. Импрессионизм мысли : «Уединенное» и «Опавшие листья» В. Розанова / В. Т. Захарова // Рос. литературовед, журн. 1994. - № 5/6: Рус. лит. серебряного века : темат. номер. — С. 177—188.

95. Зенъковский, В. В. История русской философии / В. В. Зеньковский. JI. : ЭГО, 1991. - Т. 1, ч. 2. - 280 с. - (Филос. наследие России).

96. Зеньковский, В. В. Русские мыслители и Европа / В. В. Зеньковский. М. : Республика, 2005. — 367 с. - (Мыслители XX века).

97. Зиновьев, А. А. Фактор понимания / А. А. Зиновьев. М. : Эксмо : Алгоритм, 2006. - 526 с. - (Филос. бестселлер).

98. Золотова, Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка / Г. А. Золотова ; АН СССР. Ин-т рус. яз. М. : Наука, 1973.-351 с.

99. Золотова, Г. А. О синтаксических свойствах имен качества / Г А. Золотова // Синтаксис и стилистика : сб. ст. / АН СССР. Ин-т рус. яз. ; отв. ред. Г. А. Золотова. М., 1976. - С. 130-160.

100. Золотова, Г. А. Роль ремы в организации и типологии текста / Г. А. Золотова // Синтаксис текста : сб. ст. / АН СССР. Ин-т рус. яз. ; отв. ред. Г. А. Золотова. М., 1979. - С. 113-133.

101. Золотова, Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса / Г. А. Золотова ; АН СССР. Ин-т рус. яз. М. : Наука, 1982. - 368 с.

102. Золотова, Г. А. Синтаксический словарь : репертуар элементар. единиц рус. синтаксиса / Г. А. Золотова ; отв. ред. Ю. Н. Караулов. М. : Наука, 1988.-439 с.

103. Иванов, В. И. Две стихии в современном символизме // Иванов В. И. Лик и личины России : эстетика и лит. теория : сб. / сост., предисл., примеч.

104. С. С. Аверинцева. М., 1995. - С. 106-145. - (История эстетики в памятниках и документах).

105. Иванова, Т. А. Звучащее слово в художественном произведении // Иванова Т. А. Избр. тр. / под ред. С. А. Авериной. СПб., 2004. - С. 302-307. -(Ars philologica).

106. Иванчикова, Е. А. Лексический повтор как экспрессивный прием синтаксического распространения / Е. А. Иванчикова // Мысли о современном русском языке : сб. ст. / под ред. В. В. Виноградова ; сост. А. Н. Кожин. М., 1969.-С. 126-139.

107. Иванчикова, Е. А. Синтаксис художественной прозы Достоевского / Е. А. Иванчикова ; АН СССР. Ин-т рус. яз. М. : Наука, 1979. - 287 с.

108. Ильин, В. Н. Стилизация и стиль // Ильин В. Н. Эссе о русской культуре. -СПб., 1997.-С. 142-197.

109. Исаченко, А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким : морфология : Ч. 1-2 / А. В. Исаченко. 2-е изд. - М. : Яз. славян. культуры, 2003. - 877 с. с разд. паг. - (Классики отечеств, филологии).

110. Казаков, В. П. Синтаксис имен действия / В. П. Казаков ; СПбГУ. СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1994. - 147 с.

111. Казакова, И. Ю. В. В. Розанов и газета А. С. Суворина «Новое время» : автореф. дис. . канд. филол. наук / Н.Ю.Казакова ; МГУ им.

112. М. В. Ломоносова. Фак. журналистики. Каф. истории рус. лит. и журналистики. -М., 2000.-24 с.

113. Камчатное, А. М. История и герменевтика славянской Библии / А. М. Камчатнов. М. : Наука, 1998. - 222 с.

114. Камчатное, А. М. История русского литературного языка, XI — первая половина XIX века : учеб. пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности 050301 (032900) Рус. яз. и лит. / А. М. Камчатнов. - М. : Academia, 2005. - 680 с.

115. Камчатнов, А. М. Введение в языкознание : учеб. пособие / А. М. Камчатнов, Н. А. Николина. М. : Флинта : Наука, 1999. - 229 с.

116. Камынина, А. А. Современный русский язык : морфология : учеб. пособие для студентов филол. фак. гос. ун-тов / А. А. Камынина ; МГУ им. М. В. Ломоносова. Филол. фак. М. : Изд-во МГУ, 1999. - 239 с.

117. Карташова, Е. П. Повтор как главный стилеобразующий фактор орнаментальной прозы В. В. Розанова / Е. П. Карташова // Средства номинации и предикации в русском языке : межвуз. сб. науч. тр. / Моск. пед. ун-т. М., 2001. - С. 104-110.

118. Карташова, Е. П. Стилистика прозы В. В. Розанова : моногр. / Е. П. Карташова ; Моск. пед. ун-т. М. : МПУ, 2001. - 373 с.

119. Кацнелъсон, С. Д. Категории языка и мышления : из науч. наследия / С. Д. Кацнельсон. М. : Яз. славян, культуры, 2001. - 851 с. - (Классики отечеств. философии).

120. Князев, Ю. П. Настоящее время : семантика и прагматика / Ю. П. Князев // Логический анализ языка : язык и время / РАН. Ин-т языкознания ; отв. ред.: Н. Д. Арутюнова, Т. Е. Янко. -М., 1997. С. 131-138.

121. Ковтунова, И. И. Современный русский язык : порядок слов и актуальное членение предложения / И. И. Ковтунова. М. : Просвещение, 1976. -239 с.

122. Ковтунова, И. И. Структура художественного текста и новая информация / И. И. Ковтунова // Синтаксис текста : сб. ст. / АН СССР. Ин-т рус. яз. -М., 1979.-С. 262-275.

123. Кожин, А. Н. Экспрессивность прозы Розанова / А. Н. Кожин // Наследие

124. B. В. Розанова и современность: Материалы Межд. научн. конф. / М. : РОССПЭН, 2009. С. 114-122.

125. Кожин, А. Н. Язык / А. Н. Кожин // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 2009. - Стб. 2349-2351.

126. Колесов, В. В. Философия русского слова / В. В. Колесов. СПб. : ЮНА, 2002.-444 с.

127. Колесов, В. В. Вхождение в концепт : В. В. Виноградов // Колесов В. В. История русского языкознания : очерки и этюды / СПбГУ. СПб., 2003.1. C. 355-365.

128. Колесов, В. В. Древняя Русь : наследие в слове / В. В. Колесов. СПб. : Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2004. - Кн. 3.: Бытие и быт. - 396 с. -(Сер. «Филология и культура»).

129. Колесов, В. В. Концепт культуры : образ понятие - символ II Колесов В. В. Слово и дело : из истории рус. слов / СПбГУ. - СПб., 2004. - С. 5772.

130. Колесов, В. В. Ментальные характеристики русского слова в языке и в философской интуиции // Колесов В. В. Слово и дело : из истории рус. слов / СПбГУ. СПб., 2004. - С. 72-86.

131. Колесов, В. В. Реализм и номинализм в русской философии языка / В. В. Колесов. СПб. : Logos, 2007. - 382 с.

132. Колесов, В. В. Русская ментальность в языке и тексте / В. В. Колесов. -СПб. : Петерб. востоковедение, 2007. 619 с.

133. Коммуникативная стилистика художественного текста : лексическая структура и идиостиль / Н. С. Болотнова, И. И. Бабенко, А. А. Васильева и др.; Томск, гос. пед. ун-т. Томск : Томск, гос. пед. ун-т, 2001. — 331 с.

134. Кондаков, Н. И. Логический словарь / Н. И. Кондаков. М. : Наука, 1971.-658 с.

135. Копорская, Е. С. Семантическая история славянизмов в русском литературном языке нового времени / Е. С. Копорская ; отв. ред. Н. Ю. Шведова ; АН СССР. Ин-т рус. яз. М. : Наука, 1988. - 231 с.

136. Котюрова, М. П. Идиостиль : (индивидуальный стиль, идиолект) / М. П. Котюрова // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной. М., 2003. - С. 95-99.

137. Крылова, О. А. Понятие многоярусности актуального членения и некоторые синтаксические категории : (сочинение, подчинение, обособление и присоединение) / О. А. Крылова // Филол. науки. 1970. - № 5. - С. 86-91.

138. Крылова, О. А. Спорные вопросы актуального синтаксиса / О. А. Крылова // Коммуникативно-синтаксический и стилистический аспекты анализа текста : сб. ст. / Ун-т дружбы народов им. Патриса Лумумбы ; под ред. О. А. Крыловой. М., 1980. - С. 3-21.

139. Крылова, О. А. Понятие нерасчлененного высказывания / О. А. Крылова // Филол. науки. 1983. - № 2. - С. 77-80.

140. Крылова, О. А. Уровни организации предложения и их соотношение / О. А. Крылова // Межуровневые связи в системе языка : сб. науч. тр. / Гос. ком. СССР по нар. образованию. М., 1989. - С. 12-23.

141. Крылова, О. А. Текст как объект стилистики речи, коммуникативного (динамического) и семантического синтаксиса / О. А. Крылова,

142. Т. Ф. Матвеева // Методология лингвистики и аспекты изучения языка : сб. науч. тр. / редкол.: JI. А. Новиков (отв. ред.) и др.. М., 1988. - С. 65-88.

143. Лаптева, О. А. Нерешенные вопросы теории актуального членения / О. А. Лаптева // Вопр. языкознания. 1972. - № 2. - С. 35-47.

144. Ларин, Б. А. О разновидностях художественной прозы : (семант. этюды) // Ларин Б. А. Филологическое наследие : сб. ст. / СПбГУ. Межкаф. словарный кабинет им. проф. Б. А. Ларина. СПб., 2003. - С. 381-395.

145. Ларин, Б. А. Очерки по фразеологии : (о систематизации и методах ис-след. фразеол. материалов) // Ларин Б. А. Филологическое наследие : сб. ст. / СПбГУ. Межкаф. словарный кабинет им. проф. Б. А. Ларина. СПб., 2003. - С. 28-49.

146. Леденёва, В. В. Новообразования в текстах В. В. Розанова / В. В. Леденёва // Текст. Структура и семантика : докл. IX Междунар. конф. -М., 2004. С. 39-42.

147. Леденёва, В. В. Неологизмы / В. В. Леденёва // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 2009. -Стб. 1708-1712.

148. Лексика русского литературного языка XIX начала XX века / АН СССР. Ин-т рус. яз.; отв. ред. Ф. П. Филин. - М. : Наука, 1981. - 359 с.

149. Лесскис, Г. А. О размерах предложений в русской научной и художественной прозе 60-х годов XIX в. / Г. А. Лесскис // Вопр. языкознания. 1962. -№2.-С. 78-95.

150. Ломов, А. М. Словарь-справочник по синтаксису современного русского языка / А. М. Ломов. М. : ACT : Восток-Запад, 2007. - 412 с.

151. Лосев, А. Ф. История античной эстетики : софисты. Сократ. Платон / А. Ф. Лосев. — М.: Науч.-изд. центр «Ладомир», 1994. 714 с.

152. Лосев, А. Ф. История античной эстетики : Аристотель и поздняя классика / А. Ф. Лосев. М. : Искусство, 1975. - 776 с.

153. Лосев, А. Ф. О пропозициональных функциях древнейших лексических структур // Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф : тр. по языкознанию. М., 1982. - С. 246-279.

154. Лосев, А. Ф. Специфика языкового знака в связи с пониманием языка как непосредственной действительности мысли // Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф : тр. по языкознанию. М., 1982. - С. 92-113.

155. Лосев, А. Ф. Языковая структура : учеб. пособие / А. Ф. Лосев ; Моск. гос. пед. ин-т. М. : МГПИ, 1983.-374 с.

156. Лосев, А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии / А. Ф. Лосев. -М. : Мысль, 1993.-959 с.

157. Лосев, А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство / А. Ф. Лосев. 2-е изд., испр.. - М. : Искусство, 1995. - 319 с.

158. Лосев, А. Ф. Диалектика мифа ; Дополнение к «Диалектике мифа» /

159. A. Ф. Лосев ; сост., подгот. текста, общ. ред. А. А. Тахо-Годи,

160. B. П. Троицкого. М.: Мысль, 2001. - 559 с. - (Филос. наследие ; т. 130).

161. Лосский, Н. О. История русской философии / Н. О. Лосский. М. : Сов. писатель, 1991.-478 с.

162. Маслов, Ю. С. К основаниям сопоставительной аспектологии // Маслов Ю. С. Избр. тр. : аспектология. Общее языкознание. — М., 2004. — С. 305-364. (Классики отечеств, филологии).

163. Матусевич, М. И. Современный русский язык : фонетика / М. И. Матусевич. М. : Просвещение, 1976. - 288 с.

164. Медведев, А. А. Эссе В. В. Розанова о Ф. М. Достоевском и JI. Н. Толстом : (проблема понимания) : автореф. дис. . канд. филол. наук / А. А. Медведев ; МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 1997. - 24 с.

165. Мельников (Давыдов), П. И. Стилистика русского философского дискурса : диахрон. аспект / П. И. Мельников (Давыдов). СПб. : Фак. филологии и искусств СПбГУ, 2009. - 188 с.

166. Мещанинов, И. И. Понятийные категории в языке / И. И. Мещанинов // Труды воен. ин-та иностр. языков. М., 1945. - № 1. — С. 5-15.

167. Мещанинов, И. И. Члены предложения и части речи / И. И. Мещанинов ; АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Л. : Наука, Ленингр. отд-ние, 1978. - 387 с.

168. Милюков, П. Н. Очерки по истории русской культуры : в 3 т. / П. Н. Милюков. М. : Прогресс. Культура : Газ. «Труд», 1994. - Т. 2: Вера. Творчество. Образование, ч. 1: Церковь. Религия. Литература. -415 с.

169. Моисеев, А. И. Русский язык : фонетика. Морфология. Орфография / А. И. Моисеев. 2-е изд., перераб. - М. : Просвещение, 1980. - 255 с.

170. Москвин, В. П. Выразительные средства современной русской речи : тропы и фигуры. Общая и частная классификация. Терминологический словарь / В. П. Москвин. 2-е изд., существ, перераб. и доп. - M. : URSS, 2006. -373 с.

171. Москвин, В. П. Русская метафора : очерк семиот. теории / В. П. Москвин. -М. :УРСС, 2006.-182 с.

172. Некрасов, Н. П. О значении форм русского глагола / Н. П. Некрасов. -СПб. : Тип. и литогр. И. Паульсона и К0, 1865. 314 с.

173. Некрасова, Е. А. Метонимический перенос в связи с некоторыми проблемами лингвистической поэтики / Е. А. Некрасова // Слово в русской советской поэзии / АН СССР. Ин-т рус. яз. ; отв. ред. В. П. Григорьев. М. : Наука, 1975.-С. 111-131.

174. Неретина, С. С. Пути к универсалиям / С. С. Неретина, А. П. Огурцов ; Ин-т философии РАН. СПб. : Рос. христиан, гуманитар, акад., 2006. - 999 с.

175. Неретина, С. С. Реабилитация вещи / С. С. Неретина, А. П. Огурцов. -СПб. : М1ръ, 2010.-800 с.

176. Николина, Н. А. Категория времени глагола / Н. А. Николина // Поэтическая грамматика / РАН. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. М., 2006. - Т. 1.-С. 73-187.

177. Николина, Н. А. Активные процессы в синтаксисе современной прозы / Н. А. Николина // Языковые значения, формы и категории : сб. науч. ст. к 70-летию В. И. Фурашова / отв. ред. М. В. Пименова ; Владимир, гос. пед. ун-т.- Владимир, 2005. С. 123-134.

178. Николюкин, А. Н. Розанов / А. Н. Николюкин. М. : Мол. гвардия, 2001.- 511 с. (ЖЗЛ : сер. биогр.; вып. 788).

179. Новиков, А. Л. Метонимия в русском языке : семант. структура, словооб-разов. потенциал, стилист, функции : автореф. дис. . канд. филол. наук / А. Л. Новиков ; Рос. ун-т дружбы народов. М., 1996. - 19 с.

180. Новиков, Л. А. О словаре стиля писателя // Новиков Л. А. Избр. тр. М., 2001. - Т. 2: Эстетические аспекты языка. - С. 277-293. - (Тр. ученых филол. фак. / Рос. ун-т дружбы народов).

181. Новиков, Л. А. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого // Новиков Л. А. Избр. тр. М., 2001. - Т. 2: Эстетические аспекты языка. - С. 297-485. - (Тр. ученых филол. фак. / Рос. ун-т дружбы народов).

182. Носов, С. Н. В. В. Розанов. Эстетика свободы / С. Н. Носов. СПб. : Logos ; Дюссельдорф : Голубой всадник, 1993. - 204 с. - (Судьбы. Оценки. Воспоминания. XIX-XX века).

183. Одинцова, С. М. Самообраз автора в «Уединенном» Розанова / С. М. Одинцова // Концепция человека в литературе XX века : сб. науч. тр. / Курган, гос. ун-т ; отв. ред. С. Одинцова. Курган, 1997. - С. 101-105.

184. Палиевский, П. В. В. В. Розанов // Палиевский П. В. Из выводов XX века / Федер. целевая программа «Культура России» (подпрограмма «Поддержка полиграфии и книгоиздания России»). СПб., 2004. - С. 486-505.

185. Пешковский, А. М. Интонация и грамматика // Пешковский А. М. Избр. тр. / подгот. к печати, вступ. ст. и примеч. И. А. Василенко и И. Р. Палей. — М., 1959.-С. 177-191.

186. Платон. Тимей // Платон. Собр. соч. : в 4 т. / общ. ред. А. Ф. Лосева и др. ; авт. вступ. ст. и примеч. А. Ф. Лосев ; АН СССР. Ин-т философии. М., 1994. - Т. 3. - С. 421-500. - (Филос. наследие ; т. 117).

187. Покровский, М. М. Семасиологические исследования в области древних языков // Покровский М. М. Избранные работы по языкознанию / предисл. В. В. Виноградова. М., 1959. - С. 63-170.

188. Потебня, А. А. Мысль и язык / А. А. Потебня. 3-е изд. - Харьков : Тип. «Мирный труд», 1913. - 225 с.

189. Потебня, А. А. Из записок по русской грамматике / А. А. Потебня ; АН СССР. Отд-ние лит. и яз. М. : Учпедгиз, 1958. - Т. 1-2. - 536 с.

190. Потебня, А. А. Из записок по русской грамматике / А. А. Потебня. — М. : Просвещение, 1968. — Т. 3: Об изменении значения и заменах существительного. 551 с.

191. Потебня, А. А. О некоторых символах в славянской народной поэзии // Потебня А. А. Слово и миф / сост., подгот. текста и примеч. A. JI. Топоркова ; предисл. А. К. Байбурина ; журн. «Вопр. философии» и др. М., 1989. -С. 285-378.

192. Пришвин, М. М. О В. В. Розанове : (из «Дневника») / М. М. Пришвин // В. В. Розанов : pro et contra : личность и творчество Василия Розанова в оценке рус. мыслителей и исследователей : антология / сост., вступ. ст. и примеч.

193. B. А. Фатеева ; отв. ред. Д. К. Бурлака ; Сев.-зап. отд-ние Рос. акад. образования, Рус. христиан, гуманитар, ин-т. СПб., 1995. - Кн. 1. - С. 102-131.

194. Прияткина, А. Ф. Русский язык : синтаксис осложненного предложения / А. Ф. Прияткина. М. : Высш. ж., 1990. - 175 с.

195. Пушкарева, Ж. В. Авторское «я» в прозе Розанова / Ж. В. Пушкарева // Гуманитарный ежегодник : сб. науч. тр. аспирантов и соискателей / РАН. Сиб. отд-ние. Ин-т истории. Новосибирск, 2001. - Вып. 1. - С. 97-102.

196. Пушкарева, Ж. В. Поэтика образного мышления в прозе В. В. Розанова / Ж. В. Пушкарева // Художественная литература, критика и публицистика всистеме духовной культуры : сб. науч. работ / Тюмен. гос. ун-т. Тюмень, 2001.-Вып. 5.-С. 72-75.

197. Пушкин, А. С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 10 т. — 3-е изд. М., 1964. -Т. 7: Критика и публицистика / текст проверен и примеч. сост. Б. В. Томашевским. - С. 26-32.

198. Распопов, И. П. Актуальное членение предложения : (на материале простого повествования преимущественно в монологической речи) / И. А. Распопов ; Башкир, гос. ун-т им. 40-летия Октября. Уфа : Изд-во Башкир. ун-та, 1961. - 163 с.

199. Распопов, И. П. Строение простого предложения в современном русском языке / И. П. Распопов. М. : Просвещение, 1970. - 191 с.

200. Распопов, И. П. Методология и методика лингвистических исследований : (методы синхронного изучения языка) : пособие по спецкурсу / И. П. Распопов. Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1976. - 110 с.

201. Распопов, И. П. Актуальное членение предложения и контекст // Изв. Воронеж, гос. пед. ин-та. 1979. - Т. 203: Русский синтаксис. - С. 100-108.

202. Распопов, И. П. Основы русской грамматики : морфология и синтаксис / И. П. Распопов, А.М.Ломов. Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. -351 с.

203. Резникова, И. В. Метафора / И. В. Резчикова // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 2009. -Стб. 1644-1645.

204. Ремизов, А. М. Петербургский буерак // Ремизов А. М. Собр. соч. : в 10 т. / подгот. текста, послесл., коммент. А. А. Данилевского ; РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). М., 2003. - Т. 10. - С. 178-414.

205. Рогова, К. А. Синтаксические средства в стилистике / К. А. Рогова // Вестн. ЛГУ. Сер.: История. Язык. Литература. 1978. - № 2, вып. 1. - С. 7079.

206. Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред.

207. A. Н. Николюкин. М. : РОССПЭН, 2009. - 2419 стб.

208. Руделев, В. Г. Место существительного среди других частей речи русского языка / В. Г. Руделев // Грамматические классы слов русского языка / Тамб. гос. пед. ин-т. Тамбов, 1971. - С. 37-64.

209. Русская грамматика : в 2 т. / редкол.: Н. Ю. Шведова (гл. ред.) и др.. -М. : Наука, 1980. Т. 1: Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Словообразование. Морфология / [Н. С. Авилова, А. В. Бондаренко, Е. А. Брызгунова и др.]. - 783 с.

210. Русский язык : энцикл. / Науч.-ред. совет изд-ва «Сов. энцикл.», Ин-т рус. яз. АН СССР ; гл. ред. Ф. П. Филин. М. : Сов. энцикл., 1979. - 431 с.

211. Сарапулъцева, А. В. Религиозно-идеалистическая философия

212. B. В. Розанова : становление и развитие : автореф. дис. . канд. филос. наук / А. В. Сарапулъцева ; Урал. гос. экон. ун-т. Екатеринбург, 1996. - 18 с.

213. Сарычев, Я. В. В.В.Розанов : логика творческого становления (18801890-е годы) / Я. В. Сарычев. Воронеж : Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2006. -316с.

214. Святополк-Мирский, Д. П. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год / Д. П. Святополк-Мирский. Новосибирск : Свиньин и сыновья, 2005. - 963 с.

215. Сееерская, О. И. Функционально-доминантная модель индивидуальных художественных систем : от идиолекта к идиостилю / О. И. Северская, С. Ю. Преображенский // Поэтика и стилистика, 1988-1990 / АН СССР. Ин-т рус. яз.-М., 1991.-С. 146-156.

216. Семенюк, А. П. Проблема понимания в творчестве В. В. Розанова : авто-реф. дис. . канд. ист. наук / А. П. Семенюк ; Том. гос. ун-т. — Томск., 2002. — 24 с.

217. Сиротинина, О. Б. Порядок слов в русском языке / О. Б. Сиротинина. — 3-е изд., стереотип. M. : URSS : КомКнига, 2006. - 170 с. - (Лингвист, наследие XX века).

218. Скобликова, Е. С. Очерки по теории словосочетания и предложения / Е. С. Скобликова. Куйбышев : Изд-во Сарат. ун-та, Куйбышев, фил., 1990. — 141 с.

219. Сорокин, Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка, 30-90-е годы XIX века / Ю. С. Сорокин. М. ; Л. : Наука, Ленингр. отд-ние, 1965. - 565 с.

220. Стеблин-Каменский, М. И. К вопросу о частях речи // Стеблин-Каменский М. И. Труды по филологии / Федер. целевая программа «Культура России» (подпрограмма «Поддержка полиграфии и книгоизд. России»). -СПб., 2003. С. 607-617. - (Сер. «Филол. наследие»).

221. Стеблин-Каменский, М. И. Фонема пучок РП? // Стеблин-Каменский М. И. Труды по филологии / Федер. целевая программа «Культура России» (подпрограмма «Поддержка полиграфии и книгоизд. России»). -СПб., 2003. - С. 675-688. - (Сер. «Филол. наследие»).

222. Степанов, Ю. С. Французская стилистика / Ю. С. Степанов. М. : Высш. шк., 1965. - 355 с.

223. Степанов, Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения : семиол. грамматика / Ю. С. Степанов ; АН СССР. Ин-т языкознания. М. : Наука, 1981. - 360 с.

224. Степанов, Ю. С. Язык и метод : к соврем, философии языка / Ю. С. Степанов. М. : Яз. рус. культуры, 1998. - 779 с. - (Язык. Семиотика. Культура).

225. Степанов, Ю. С. Константы : слов. рус. культуры / Ю. С. Степанов. 3-е изд., испр. и доп. - М. : Акад. проект, 2004. - 991 с. - (Summa). - (Единый гуманитар, мир. Культурология).

226. Страхов, И. В. Вопросы психологии внутренней речи / И. В. Страхов // Учен. зап. Сарат. гос. пед. ин-та. 1948. - Вып. 12. - С. 220-237.

227. Страхов, И. В. Л. Н. Толстой о психологии характера / И. В. Страхов // Учен. зап. Сарат. гос. пед. ин-та. 1948. - Вып. 12. - С. 193-219.

228. Страхов, Н. Н. Мир как целое : черты из наук о природе / Н. Н. Страхов. -М. : Айрис-Пресс : Айрис-Дидактика, 2007. 569 с.

229. Судаков, Г. В. История русского слова / Г. В. Судаков. Вологда : Изд. центр ВИРО, 2010. - 336 с.

230. Сукач, В. Г. Загадки личности Розанова : вступ. ст. / В. Г. Сукач // Розанов В. В. О себе и жизни своей. -М., 1990. С. 7-30.

231. Телия, В. Н. Вторичная номинация и ее виды / В. Н. Телия // Языковая номинация : виды наименований / отв. ред. Б. А. Серебренников,

232. A. А. Уфимцев ; АН СССР. Ин-т языкознания. М., 1977. - С. 129-221.

233. Телия, В. Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция / В. Н. Телия // Метафора в языке и тексте / отв. ред.

234. B. Н. Телия ; АН СССР. Ин-т языкознания. М., 1988. - С. 26-52.

235. Теория функциональной грамматики : темпоральность. Модальность / АН СССР. Ин-т языкознания. Л. : Наука, Ленингр. отд-ние, 1990. - 262 с.

236. Теория функциональной грамматики : субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность / РАН. Ин-т лингвист, исслед. СПб. : Наука, С.-Петерб. отд-ние, 1992. -302 с.

237. Теория функциональной грамматики : качественность. Количествен-ность / РАН. Ин-т лингвист, исслед. СПб. : Наука, 1996. - 264 с.

238. Теория функциональной грамматики : локативность. Бытийность. По-сессивность. Обусловленность / РАН. Ин-т лингвист, исслед. СПб. : Наука, 1996.-228 с.

239. Тихон Задонский. О истинном христианстве // Тихон (Соколов Т. С.) Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонскаго : в 5 т.. М. : Св.-Успен. Псково-Печер. монастырь, 1994. - [Т. 1-2]. - [778] с. с разд. паг. -(Репринт, изд.: М., 1889).

240. Тондл, Л. Проблемы семантики / Л. Тондл ; пер. с чеш. Ю. И. Зуева, А. А. Корчагина ; под ред. и с послесл. А. И. Уемова. М. : Прогресс, 1975. -484 с. — (Логика и методология науки).

241. Трубачев, О. Н. Русский российский : история, динамика, идеология двух атрибутов нации // Трубачев О. Н. Труды по этимологии : слово, история, культура : в 2 т. - М., 2004. - Т. 2. - С. 484-492. - (Opera etymologica. Звук и смысл).

242. Трубецкой, Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре // Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык / сост., подгот. текста и коммент.

243. B.М.Живова ; вступ. ст. Н.И.Толстого, Л.Н.Гумилева. М., 1995.1. C. 162-210.

244. Фаворский, В. А. Что такое искусство? // Фаворский В. А. Об искусстве, о книге, о гравюре / сост. и вступ. ст. Е. С. Левитина. М., 1986. - С. 35-38.

245. Фатеев, В. А. В. В. Розанов : жизнь. Творчество. Личность / В. А. Фатеев. Л. : Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1991. - 365 с.

246. Фатеев, В. А. С русской бездной в душе : жизнеописание Василия Розанова / В. А. Фатеев. СПб.; Кострома, 2002. - 636 с.

247. Фатеев, В. А. Вещь / В. А. Фатеев // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 2009. - Стб. 1326-1328.

248. Фатеев, В. А. Русский человек / В. А. Фатеев // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 2009. -Стб. 2031-2035.

249. Фатеев, В. А. Стиль / В. А. Фатеев // Розановская энциклопедия / РАН. ИНИОН ; сост. и гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 2009. - Стб. 2164-2171.

250. Федякин, С. Р. Жанр «Уединенного» в русской литературе XX века : ав-тореф. дис. . канд. филол. наук / С. Р. Федякин ; Лит. ин-т им. А. М. Горького. М., 1995. - 24 с.

251. Федякин, С. Р. Жанр, открытый Розановым / С. Р. Федякин // Розанов В. В. Когда начальство ушло. : очерк и воспоминания / подгот. текста А. Н. Николюкина. М., 1997. - С. 597-602.

252. Философская энциклопедия : в 5 т. / гл. ред. Ф. В. Константинов ; Науч. совет изд-ва «Сов. энцикл.». М. : Сов. энцикл., 1960-1970.

253. Фирбас, Я. Функции вопроса в процессе коммуникации / Я. Фирбас // Вопр. языкознания. 1972. - № 2. - С. 55-65.

254. Флоренский, П. А. Соч. : в 4 т. / П. А. Флоренский ; сост. и общ. ред. игумена Андроника (А. С. Трубачева) и др. М. : Мысль, 1998. - Т. 4: Письма с Дальнего Востока и Соловков. - 796 с. - (Филос. наследие ; т. 127).

255. Флоренский, 77. А. Соч. : в 4 т. / П. А. Флоренский ; сост. и ред. игумен Андроник (А. С. Трубачев) и др. М. : Мысль, 1999. - Т. 3, ч. 1: У водоразделов мысли : (черты конкретной метафизики). - 622 с. - (Филос. наследие ; т. 128).

256. Флоренский, 77. А. Анализ пространственности (и времени) в художественно-изобразительных произведениях // Флоренский П. А. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. - С. 79-259. - (Филос. наследие ; т. 131).

257. Флоренский, 77. А. Столп и утверждение истины : опыт православной теодицеи в двенадцати письмах / П. А. Флоренский. М. : Лепта, 2002. - 812 с. - (Пути рус. богословия).

258. Флоровский, Г. В. Пути русского богословия : фотогр. изд. / Г. В. Флоровский. Вильнюс : Вильнюс, епарх. управление, 1991. - 599 с.

259. Фомин, А. И. Символика прозы Розанова : взгляд от лингвистики / А. И. Фомин // Энтелехия. 2005. - № 11. - С. 57-61. - (Вестн. Костром, гос. ун-та им. Н. А. Некрасова. Сер. Культурология ; т. 11 (80)).

260. Фомин, А. И. Еще раз о стилистике и поэтике Розанова / А. И. Фомин // Энтелехия. — 2006. — № 13. С. 78-87. - (Вестн. Костром, гос. ун-та им. Н. А. Некрасова. Сер. Гуманитарные науки ; т. 12).

261. Фомин, А. И. Из наблюдений над лексико-стилистическими особенностями розановских «листьев» / А. И. Фомин // Учен. зап. Казан, гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. 2010. - Т. 152, кн. 2. - С. 261-271.

262. Фомин, А. И. Из материалов лексикографического описания лирико-философских текстов В. В. Розанова / А. И. Фомин // Слово и текст в культурном сознании эпохи : сб. науч. тр. / Вологод. гос. пед. ун-т. Вологда, 2008.-Ч. 1.-С. 250-257.

263. Фреге, Г. Размышления о смысле и значении // Фреге Г. Логика и логическая семантика : сб. тр. / пер. с нем. Б. В. Бирюкова под ред. 3. А. Кузичевой ; коммент. Б. В. Бирюкова, 3. А. Кузичевой. — М., 2000. -С. 247-252.

264. Ханзен-Лёве, А. А. Русский символизм : система поэт, мотивов. Мифопо-эт. символизм начала века. Косм, символика / А. А. Ханзен-Лёве. СПб. : Акад. проект, 2003. - 813 с. - (Соврем, запад, русистика ; 48).

265. Черемисина, М. И. Сравнительные конструкции русского языка / М. И. Черемисина ; отв. ред. К. А. Тимофеев ; АН СССР. Сиб. отд-ние. Ин-т истории, филологии и философии. Новосибирск : Наука, Сиб. отд-ние, 1976.-270 с.

266. Черемисина, Н. В. Русская интонация : поэзия, проза, разговорная речь / Н. В. Черемисина. М. : Рус. яз., 1982. - 207 с.

267. Чернейко, Л. О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени / Л. О. Чернейко. 2-е изд., перераб. - M. : URSS, 2010. -265 с. - (История лингвофилос. мысли).

268. Чернышев, В. И. Правильность и чистота русской речи : опыт рус. стилист. грамматики // Чернышев В. И. Избр. тр. : в 2 т. / сост.

269. A. М. Иорданский, В. Г. Костомаров, И. Ф. Протченко ; вступ. ст.

270. B. В. Виноградова. — М., 1970. Т. 1: Современный русский язык : фонетика. Морфология. Синтаксис. Лексикология. Лексикография. Культура речи.1. C. 443-641.

271. Чеснокова, JI. Д. Морфология / Л. Д. Чеснокова // Современный русский язык : теория. Анализ языковых единиц : в 2 ч. / под ред. Е. И. Дибровой. -М.: Academia, 2001. Ч. 2: Морфология. Синтаксис. - С. 4-248.

272. Чудаков, A. U. В. В. Виноградов и теория художественной речи первой трети XX века / А. П. Чудаков // Виноградов В. В. О языке художественной прозы : избр. тр. М. : Наука, 1980. - С. 285-315.

273. Шахматов, А. А. Очерк современного русского литературного языка / А. А. Шахматов. 4-е изд. - М. : Учпедгиз, 1941. - 288 с.

274. Шахматов, А. А. Синтаксис русского языка / А. А. Шахматов ; ред. и коммент Е. С. Истриной. 2-е изд. - Л. : Учпедгиз, Ленингр. отд-ние, 1941. — 620 с.

275. Шмелев, Д. Н. Очерки по семасиологии русского языка / Д. Н. Шмелев. -М. : Просвещение, 1964. 244 с.

276. Шпет, Г. Г. Внутренняя форма слова : (этюды и вариации на темы Гумбольдта) // Шпет Г. Г. Искусство как вид знания : избр. тр. по философии культуры. М., 2007. - С. 325-501. - (Рос. Пропилеи).

277. Щерба, Л. В. Литературный язык и пути его развития : (применительно к русскому языку) // Щерба Л. В. Избранные работы по русскому языку / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. -М., 1957. С. 130-140.

278. Щерба, Л. В. О частях речи в русском языке // Щерба Л. В. Избранные работы по русскому языку / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. М., 1957. - С. 6384.

279. Щерба, Л. В. Опыт общей теории лексикографии // Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Комис. по истории филол. наук. Л., 1974. - С. 265-304.

280. Щерба, Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Комис. по истории филол. наук. Л., 1974. - С. 2439.

281. Щерба, JI. В. Преподавание иностранных языков в средней школе // Щерба JI. В. Языковая система и речевая деятельность / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Комис. по истории филол. наук. Л., 1974. - С. 319-338.

282. Эллис (Кобылинский Л. Л.). По звездам // Эллис (Кобылинский Л. Л.) Неизданное и несобранное / сост., подгот. текста, библиогр. справки

283. A. В. Лаврова и др.. Томск, 2000. - С. 149-158.

284. Эрн, В. Ф. Борьба за Логос // Эрн В. Ф. Соч. / сост., подгот. текста Н. В. Котрелева, Е. В. Антоновой ; вступ. ст. Ю. Шеррер ; прим.

285. B. И. Кейдана, Е. В. Антоновой. — М., 1991. — С. 11—295. — (Из истории отеч. филос. мысли / Журн. «Вопр. философии», Ин-т философии АН СССР, Фи-лос. о-во).

286. Эрн, В. Ф. Письмо А. В. Ельчанинову. № 78 / В. Ф. Эрн // Взыскующие града : хроника частной жизни рус. религиозных философов в письмах и дневниках / сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В. И. Кейдана. М., 1997.-С. 142-144.

287. Crone, A. L. Rozanov and the end of literature : polyphony and the dissolution of genre in solitaria and fallen leaves / A. L. Crone. Würzburg : Jal-Verlag, 1978. - 146 p. - (Colloquium slavicum ; Bd. 10).

288. Stammler, H. Wesensmerkmale und Stil des proteischen Menschen / H. Stammler // Розанов В. В. Избранное. Munich, 1970. - S. I-XXXVII.

289. Whitehead, A. N. Process and Reality : an essay in cosmology : Gifford lectures delivered in the University of Edinburgh during the session 1927-1928 / A. N. Whitehead. N. Y. : Free Press, 1969. - 429 p.