автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Жития русских святых в лицевых списках

Полный текст автореферата диссертации по теме "Жития русских святых в лицевых списках"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК Инсти тут русской литературы ( Пушкинский Дом)

ЖИТИИ РУССКИХ СВЯТЫХ В ЛИЦЕВЫХ СПИСКАХ (конец XVI - XVIII вв.)

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург 2007

Рабс та выполнена в Отделе древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дим) РАН

Научный руководитель: кандидат филологических наук О.А. Белоброва

Официальные оппоненты: доктор филологических паук М.В. Рождественская кандидат искусствоведения О.Б. Сокурова

Ведущее научное учреждение: Отдел рукописей Государственного Исторического музея

Защита диссертации состоится 2... хпрелл 2007 года в 14 час. 00 мин. на заседании диссертационного совета Д.002.208.01 Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН по адресу: 199034, Санкт-Петербург, наб. Макарова, д. 4.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Пушкинского Дома.

Ученый секретарь диссертационного совет

Автореферат рг дослан <

к. ф. п. С.Л. Ссмячко

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИССЕРТАЦИИ

Постановка вопроса и актуальность темы. Древнерусские лицевые списки житии русских святых представляют собой такое культурное явление, которое позволяет одновременно изучать текст и его восприятие древнерусскими читателями, воплощенное в иллюстрациях современников. Иллюстрации, как и текст, требуют прочтения, н для раскрытия их смысла необходимо найти «ключ» в художественных приемах древнерусских художников-миниатюристов.

Для изучения художественных приемов книжных иллюстраторов плодотворными являются исследовании соотношения книжной миниатюры и других форм древнерусской живописи, главным образом — иконописи. Птими вопросами нанимались II.П. Лихачев, Э.С. Смирнова, А. Поппп, О.И. Подобедова, H.H. Лебедева, Г.В. Попов, И. Брюсова, H.A. Кочетков, И.Д. Соловьева и др. Ii трудах различных ученых отражена зависимость языка миниатюры от иконописной традиции, а также взаимо-влшшие книжной иллюстрации и некоторых памятников иконописи, прежде всею, — клеим житийных икон.

Отдельные исследования посвящены взаимодействию текста и изображении в древнерусской культуре. Впервые проблема взаимосвяли литературы н живописи Древней Руси была поставлена Ф.И. Буслаевым. Весьма цепными являются его наблюдения над циклами миниатюр лицевых памятников и иконописными изображениями, анализируя которые он обращал внимание на соотношение текста и изображения.

Ii важнейшим фундаментальным исследованиям но :>той тематике относятся работы Д.С. Лихачева, в которых неоднократно высказывается мысль о глубинной соотнесенности литературы и изобразительного искусства Древней Руси, текста и изображении. Эта проблематика стала новым направлением в области исследования древнерусской иллюстрированной книги, С 1!)(Н)-х гг. н вплоть до начала XXI в. внимание многих исследователей направлено па проблемы соотношения текста и иллюстраций, закономерностей изображения, отражения мировоззрения древнерусских авторов в иконописи и книжной мшшатюре и т.д. Среди исследователей, работы которых посвящены этим вопросам, следует назвать имена М.В. Алпатова, Г.К. Нагпера, Л.Б. Сукиной, О.В. Творогова, H.A. Шалнной и других литературоведов и искусствоведов. В отдельное направление можно выделить проблематику рассмотрения древнерусского миниатюриста как читателя литературного произведения. На псе указывали такие авторы как O.A. Белоброва, Д.С. Лихачев, О.В. Творогов; более подробно она разработана в статьях Л .Д. Лихачевой, 11.11. Розова.

В последние десятилетия активизировался интерес к агиографическим памятникам, которые изучаются с точки зрения текстологии и поатнкн (работы JI.A. Дмитриева, O.I5. Панченко, С.А. Семячко и др.). Теоретическая база этих исследований содержится прежде всего в трудах Д.С. Лихачева «Поэтика древнерусской литературы» и «Текстология». В предлагаемом исследовании многие наблюдения, сделанные учеными над произведениями древнерусской литературы, были проверены па изобразительном материале — книжной иллюстрации.

Одним ни важнейших аспектов изучения средневековой культуры являются исследования и области топит. Литературному этикету, топике древнерусских литературных гфоизтмгцешгн посвящены неследовашт A.C. Орлова, В.П. Адриановой-Перетц. О.В. Тво-рогова, Д.М. Булашша, Т.Р. Рудн. Этнкетноеть изображении в книжной иллюстрации рассматривали в своих етат1лх O.A. Белоброва, H.H. Морозов, 15.Д. Черный, В.И. Начесов н др. Важные рассуждения об изобразительных тоиосах («иконографических модулях») и системе «подобий» в древнерусском искусстве содержатся в работах Г.В. Маркело-ва; о принципе «подобия» в древнерусской литературе — Ii статьях O.Ii. 11аиченко.

К вопросам взаимодействия текста н изображения относятся герменевтические исследования, основанные па толковании изображений. Данная проблематика отражена п работах М.В. Алпатова, A.A. Амосова, О.Ю. Клаутовой, О.И. Подобедо-вой, Б.В. Раушенбнха, Э.С. Смирновой, Б.А. Успенского и др. Исследователи использовали различные возможные подходы к истолкованию изображений, анализируя и сопоставлял их с соответствующими текстами, а также основываясь на изучении особых приемов древнерусских художников.

Тематически близки нашей работе монографические исследования, посвященные летописным лицевым памятникам Древней Руси: «Древнерусские миниатюры как исторический источник» A.B. Арциховекого, «Миниатюры русских исторических рукописей» О.И. Подобсдовои, «Лицевой летописный свод Ивана Грозного» A.A. Амосова, «Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века? Ii.15. Морозова. При этом следует подчеркнуть, что рассматриваемые нами источники существенно отличаются от Лицевого летописного свода м других лицевых летописси, прежде всего, в жанровом отношетш. Агиографические тексты, как и иллюстрирующие их миниатюры, выполняют в культурном контексте иные функции, нежели тексты и миниатюры исторические. 11оэтому изучение иллюстрированных агиографических памятников представляется актуальным и восполняющим определенную лакуну в отечественной медиевистике.

Актуальность темы диссертации обусловлена отсутствием систематического исследования на однородном материале художественных приемок древнерусских миниатюристов. В исследовании впервые предпринимается комплексное изучение тек-ета и изображении но специально разработанной методике, причем акцент делается на применении литературоведческого подхода относительно циклов миниатюр, иллюстрирующих древнерусские тексты.

Материал исследования. Материалом исследования послужили лицевые списки житий русских преподобных конца XVI—XVIII вв., тексты которых иллюстрированы целым циклом миниатюр, но своей стилистике и художественным приемам соответствующие древнерусской (допетровской) художественной традиции. Означенных! требованиям соответствуют два списка ?1{ития Сергия Радонежского (РГБ, ф. 304/Ш До 21 — конец XVI в. далее — Троицким список; БАП 11. I. А. 38 — начало XVIII в., далее — Петровский список), три списка Жития Зоеимы и Савватня Соловецких (РГБ, собр. ГСгор., Д'и 325 — конец 70-х — 80-е гг. XVI в, далее — Кгоровскии синеок; ГИМ, собр. Вахрамеева, .№ 71 — конец XVI в, далее — Вахрамеевскпи список; РНБ, собр. Соловецкого монастыря, ДЬ 175 — 1023 г., далее — Булатниковский список), два списка Жития

Антония Снпского (ГИМ, собр. Щукина, ЛЬ 107/750 — 1048 г., далее — Старшин список; ВАН, собр. Археол. ин-тн, № 5(> — конец XVIII п., далее — Младнгнй список) и Жития Варлаама Хутынскою и .Михаила Клопского и одном списки (ИРЛИ РАН, собр. Кялпкпна, ЛЬ 35 — первая половина XVII в., далее — Новгородский сборшж).

Предмет м задачи исследования. Предметом исследования в настоящей диссертации является целостная система литературно-изобразительного ряда, под которой подразумевается механизм взаимодействия текста и изображения в рамках одного произведем мл.

Р> задачи настоящего исследования входит:

1. Определение принципов взаимоотношения текста и иллюстрации лицевой рукописи в древнерусской традиции.

2. Выявление и анализ художественных приемов, использовавшихся средневековыми иллюстраторами для передачи литературного текста на языке изображения.

3. Уточнение роли древнерусского иллюсгратора в создании лицевом рукописи.

Методы исследования. В диссертации использованы различные методы научного исследования: комплексный культурологический подход к источникам, 3aK.1104a1011j.11ii и себе сопоставительный анализ текстов и изображений; анализ структуры художественного текста в совокупности с его иллюстрациями; герменевтический метод исследования произведений искусства, метод текстологического исследования древнерусских памятников, разработанный школой Д.С. Лихачева, который применен нами по отношению к лицевым спискам литературных произведений. Отметим также, что на начальном этапе, исследования нами была разработана методика детального сопоставления текстов и иллюстраций лицевых памятников, на основании которой сделаны наблюдения и выводы, изложенные и диссертации.

Научная новизна диссертации. Научная новизна диссертации определяется, во-первых, методикой работы, а во-вторых, самим материалом исследования, так как впервые предпринимается попытка комплексного исследования определенного круга иллюстрированных агиографических памятников в их совокупности.

Теоретическая и практическая значимость работа. Материалы диссертации и ее теоретические разработки могут быть использованы в общих и специальных академических курсах по истории и теории древнерусской литературы и искусства, а также в научных работах, посвященных изучению древнерусской книжности. Методические разработки и выявленные художественные закономерности могут применя йся в исследованиях иллюстрированных литературных памятников отечественной и зарубежной культуры.

Апробация работы. Основные положения диссертации были наложены в докладах на научных заседаниях Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (Санкт-Петербург, декабрь 2003 г., март 2005 г.), иа «Малышевских чтениях» (Санкт-Петербург, май 2004 г.), па международных научных конференциях «Чтения по истории и культуре древней и новой России памяти Д.С. Лихачева» (Ярославль, сентябрь 2004 г.), «Книжное наследие; Соловецкого монастыря XV—XVII вв. (Соловецкий музей-заповедник, сентябрь 2005 г.), на «Ежегодной богословской конференции 1 ]ранославного Сшгго-Тихонов-

ского Гуманитарного Университета» (Москва, 2005 г., 2000 г., 2007 г.). По теме диссертации опубликовано и находятся и печати 8 работ.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, списка иллюстрации и приложения. Текст диссертации сопровождается набором иллюстраций, воспроизводящих миниатюр!,I рассматриваемых рукописей, в количестве более двухсот.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИИ ДИССЕРТАЦИИ ВВЕДЕНИЕ

Во Введении определены предмет и задачи работы, а также критерии отбора материала дли исследования, рассмотрена историография вопроса, охарактеризован круг источников и основные методы исследования.

ГЛАВА 1. Соотношешге литературного текста и иллюстрации в лицевых списках древнерусских житий

§ 1. Принципы композиционного построения в тексте и мшшатюрах

Одним из традиционных (или даже обязательных) олсмеигов композиции жития является Похвальное слово, находящееся, как правило, в конце произведения. Лицевой же список агиографического произведения обычно открывается т.п. выходной миниатюрой, расположенной перед заглавием. Сопоставительный анализ выходной миниатюры и Похвального слог,а показал, что художественные особенности и сакральные функции выходной миниатюры и Похвального слова сопоставимы между собой и фактически совпадают.

Выходная миниатюра п Похвальное слово обрамляют Жнтие, и, следовательно, их комиозшщонной функцией является создание рамок художественного произведения, отделение «знакового» мира от «повседневного», а их одновременной сакральной функцией — введение читателя г: молитвенное восприятие религиозного текста.

И таком контексте книжные миниатюры выступами для современника не столько как иллюстрации к тексту, сколько как иконописные изображения. Не случайно, что такие миниатюры очень близки клеймам житийных икон. Кроме того, сам композиционный строй жития святого, тем более в его лицевом списке, по сути, повторяет композицию житийной иконы. Если выходную мишттюру и Похвальное слово можно назвать

«средником» такой иконы, то Житие и Чудеса с их иллюстрациями — ее «клеймами».

* * *

В произведениях агиографического жанра предполагается описание как вневших событий, так и событий впутреппей духа г. нон жизни святого. Для агиографического жанра характерен способ художеетвешюго описания действительности, обозначенный Б.А. Успенским как описание событий с разных точек зрения, предполагающее «ирреальную» позицию «всезнающего» автора. Причем акцепт делается па внутренней (по отношешпо к описываемому лицу — святому) точке зрения, когда автор описывает то, что недоступно взору внешнего наблюдателя.

Т? настоящем иарагра())о определяется, с; какой позиции (точки зрения) представляет события древнерусский художник, иллюстрирующий житие. Для этого рассматриваются варианты изображения на миниатюрах тех объектов, которые и реальности не могут быть видимы для обычного глаза.

Древнерусские миниатюристы, иллюстрируя повествования о тех или иных мистических видениях и откровениях святого, изображали события так, как в их предетав-лешш видели их сами смятие, ß качестве примера можно привести миниатюру из Житии Зосимы Соловецкого, иллюстрирующую видение свя того на пиру у боярыни Марфы Корейкой, на которой новгородские бояре представлены обезглавленными, какими их увидел только Зоеима (Вахрамеевекий си., л. 04 об.; Булатниковский сп., л. 85 об.). Изображая же божественную благодать в различных ее проявлениях, миниатюристы передавали уже не столько точку зрения святого, сколько духовную сущность происходящего, о которой говорится в житии. Б таких случаях и апшграф-писатель, и агиог-раф-иллшечратор одинаково описывали события с некоей «ирреальной» ион шин.

В результате проведенною исследования выяснилось, что основные принципы композиционною построения в литературном тексте и миниатюрах совпадают, несмотря па существенное различие средств художественной выразительности, относящихся в нервом случае — к временному виду искусств (литературе), а во втором случае — к пространственному (изобразительному искусству). Как автор текста, так и автор иллюстрации описывают некие событии со сходных позиции «всевидящего и всезнающего наблюдателя», предоставляя синтез описании, данных с разных точек зрения. Причем неизбежные ралдичил в передаче материала еще более расширяют количество точек зрении, которые, в свою очередь, дополняют и поясняют друг друга.

§ 2. К вопросу о семантике цвета в слове и изображении

О цвете в средневековом искусстве существует множество исследований. В настоящем параграфе затрагиваются лишь вопросы, связанные с семантикой цвета, которые раскрывают связь между словом и изображением в лицевой рукописи.

Исследование рассматриваемых житийных текстов показало, что какие бы то ии было цветов!,к: характеристики даются в них весьма редко.

Среди иллюстраций всех рассматриваемых рукописей имеют место примеры, в которых даже г, рамках одной миниатюры, в случае неоднократного изображения одного и тою же объекта в разные моменты действия, его цвет оказывается различным. 'Гак-, в Житии Сергия Радонежскою, па иллюстрации к повествованию о воскрешении преподобпьим отрока, отец умершего мальчика дважды представлен в одеждах разного цвета (Троицкий си., л. 108). Примечательно, что на иллюстрации к подобному сюжету о воскрешении преподобным отрока в Житии Варлаама Хутынекого, отец мальчика также изображен в разных одеждах (Новгородский сб., л. 73 об.). В приведенных примерах, вероятно, применение различной раскраски служило для художника дополнительным средством передачи разновременных событий, изображенных на одной миниатюре. Б большинстве нее случаев для художника оказывалось просто неважным, какой именно использовать цвет, и его выбор зависел, например, от набора красок, находящихся в его распоряжении, а не от реальной расцветки предметов.

Крайне редкое упоминание циста в литературном тексте н малая значимость конкретных цветов в иллюстрациях свидетельствует о том, что в средневековой традиции цвет в его конкретно-реалистическом значении играет лишь вспомогательную, второстепенную роль. С другой стороны, цвет в его символическом значении несет особую нагрузку как в тексте, так и в иллюстрациях.

В исследуемых житийных текстах обнаруживается несколько упоминании Гюлот цвета. Чаще всего эпитеты «белый» н «светлый» сочетаются в них с эпитетом «ангельский» («апгеловидный», «апгелоленпый»), при этом ангелы на миниатюрах никогда не изображаются в белых одеждах (см., напр., Житие Зоспмы и Савватия Соловецких, Вахр. сп., л. 35 об.; Житие Антония Сийского, Младший сп., л. 227). Уто говорит о том, что сравнение белого цвета и света с ангельской природой имеет в своей основе символическое значение. Белый цвет выступает в текстах не как цветовая характеристика, а как указание па причастность божественному.

Почти во всех случаях" использования на миниатюрах белого цвета также можно усмотреть его сакральное значение как указание на нечто священное, духовно значимое: белые детали пресвитерского н архиерейского облачений (см., напр., Жнтие Зосимы и Савватия Соловецких, Вахр. сп., л. 19 и л. 38), белый саван праведника (см. Житие Варлаама Хутынского, Новгородский сб., л. (58 об.). Использование белого цвета в изображении седых волос тоже иногда могло иметь символическое значение. Так, в Житии Антония Сииского в иллюстрации к сцене прихода святого в монастырь он изображен безбородым юношей (см., напр., Младший си., л. 114); в сцене же рукоположения преподобного во пресвитера, как и па всех последующих миниатюрах, Антоний изображен уже седовласым старцем (Младший сп., л. 121). При этом в тексте Жития говорится, что рукоположение святого произошло лишь через один год после его прихода в монастырь. К данном случае седины указывают не па естественное старение, но на духовное возрастание преподобного, готового принять на себя священнический сан.

Примечательно, что к средневековой книжной иллюстрации зимнее время года передается через некие атрибуты зимы, такие как, например, льдины в море (Жнтие Зосимы и Савватия Соловецких, Вахр. сп., л. 33) или сани (Житие Сергия Радонежского, Троиц, си., л. 213 об.), но белый снег никогда не изображается. Деревья при этом изображаются в привычном для древнерусского читателя-зрителя виде ствола с условно переданной зеленой кроной. Зеленый цвет оказывается здесь непременным и постоянным признаком любого дерева. В жнтинных текстах зеленый цвет также не несет в себе никакой символической нагрузки, но является только постоянным эпитетом дерена, растительности. Белый же цвет, имея прежде всего символическое, сакральное значение, не, используется миниатюристами для изображен™ таких «земных» и обыденных вещей как снег.

Противоположностью белого цвета является черный цвет. 1лч> упоминании в исследуемых текстах житий встречаются только в составе слов «чр/шоризец», «чпр-/«оризцы», обозначающих монашеский чип и указывающих на черный цвет одежды иноков. При этом на миниатюрах одежды монахов никогда не и,''.поражаются черными. Отсутствие черного цвета в изображении монашеских риз указывает на то, что

черный цвет, как и белый, не является цветовой характеристикой того или иного объекта, а несет символическую нагрузку.

Черными изображались, прежде всего, бездна ада и ее обитатели. В целом же можно констатировать, что черный или близкие к нему темные цвета, имеют в древнерусских изображениях отрицательную семантику. Черным цвет является символом небытия, зла, нечистой силы, а в некоторых случаях — болезни и смерти (ем., напр., Житие Антония Снйекого, Младший сп., л. 277: на миниатюре изображены .поди в монастырской больнице, ноги или руки которых закрашены черным цветом, что указывает на больные органы). Поэтому, как символический белый цвет не используется при изображении белого снега, так и символический черный цвет не используется для передачи темноты: ночь обозначается также через некие атрибуты ночи: диск луны (Житие Зоспмы и Саг.ватия Соловецкого, Егоровскнй сп., л. 77) или спящих людей (Житие .'¡осим 1.1 и Савватия Соловецких, Вахр. сп., л. 10, 1>улатн. ей., л. 20 об.).

Безусловно значимым цветом в любом изображении является красный цвет. В рассматриваемых миниатюрах лицевых житий красным цветом одежд выделены персонажи, значимые к земной, мирской иерархии: цари, князья, вельможи, бояре.

На миниатюрах, иллюстрирующих сцены воскрешения усопших, исцеления больных и бесноватых, домннирукяций красный цвет выступал как символ воскресения, исцеления, победы над нечистой сплои. Например, в цикле иллюстраций к Чуду о воскрешении отрока преподобным Сергием Радонежским, умерший отрок изображается в синей или желтой рубахе (напр.,'Троиц, сп., л. 108 об.), а воскресший — только в красной (напр., Троиц, сп., л. 171). В этом и подобных случаях красный цвет носил определенную эмоциональную нагрузку, являлся в миниатюрах цветовым выражением радости.

Красный цвет в многочисленных сценах монастырской жпзнн использовался миниатюристами лини, н тех случаях, когда в монастыре изображались мирские люди. То есть, в большинстве миниатюр красный цвет являлся цветовым знаком мирского, вторгшегося в аскетическую (в том числе — и в цветовом отношении) монастырскую жизнь.

Можно сделать вывод, что красный был цветовым сигналом именно мирского начала: это знак н мирской иерархии власти, и земной радости об исцелении больного, и, наконец, просто .мирских люден, пришедших в монастырь. В иллюстрируемых же текстах красный цвет (или «киноварь») не упоминается вовсе; слово «красный» встречается только в значении «красивый», нри.мепительо к земной красоте природы.

Цветовым сигналом, символизирующим красоту и величие горнего мира, безусловно, являлся полотой цвет. Древнерусские миниатюристы золотом преимущественно писали только пимбы, купола и кресты церквей — то, что относится к миру горнему, небесному, а не земному.

В XVII в. золотой цвет и миниатюрах перестал иметь сугубо сакральный характер и, наряду с исполнением функции знака горнего мира, он стал обозначением земной иерархии власти.

Таким образам, исследование показало, что функции и символические значения цвета в Древней Руси могли меняться от средневековья к Новому времени вместе е общим ходом развития литературного и шире — культурного процесса.

§ 3. Полисемия жестов: сопоставление текста и иллюстрации

В настоящем параграфе проведено подробное сопоставление текстов, содержащих упоминания тех или иных жестов, » изображений различных жестов на миниатюрах. В результате выявлены значения основных жестов, в которых они используются древнерусскими миниатюристами.

/Пест благословения, или — «двуперстие», в контексте миниатюр рассматриваемых рукописей является самым богатым по своим значениям. Причем штогда в рамках одной миниатюры жест благословения выступает сразу в нескольких значениях. Он использовался в миниатюрах лицевых житий русских преподобных в следующих значениях, диктуемых словесным текстом:

1. благоеловмше (собственное и главное значение.) (наир., Житие. Сергия Радонежского, Троиц, сп., л. 40 об.);

2. приветствие (архиереем или преподобным пришедших к ним людей) (напр., Житие Зосимы и Савватня Соловецкого, Вахр. си., л. 01; Житие Варлаама Хутынс-кого, Повг. сб., л. 71 об.);

3. жест, HciioawycMi.iii при произнесении:

а) поучения-назидания (напр., Житие Сергия Радонежского, Троиц, сп., л. 1С4; Житие Антония Сийского, Старший си., л. 276),

б) утешения (напр., Житие Михаила Клопского, Hour, сб., л. 322 об.),

в) повеления или запрета (напр.. Житие Зосимы Соловецкого, Булатн. сп., л. 87),

г) при назначении преподобным преемника (напр., Житие Варлаама Хутып-ского, Новг. сб., л. 75 об.),

д) при обличении кого-либо (напр., Житие Михаил в Клопского, 11овг. сб., л. 334);

4. жест, сопровождающий духовное прозрение или произнесение пророчества (напр., Житие Варлаама Хутыпского, Новг. сб., л. 72 об.).

Лшст ¡/каяания (иди «едииоперетие») также имеет свой набор значений, которыми оперировал древнерусский иллюстратор. Принципиальным для понимания смысла этого жеста является его направление — па кого или па что направлен указующий перст.

Нами выявлены следующие значения жеста указания в рассматриваемых лицевых житиях;

1. указание на что-либо (напр., Житие Зоснмгл и Савватия Соловецких, Вахр. сп., л. 2!) об.);

2. указание па какой-либо зримый образ, относящийся к содержанию речи персонажа (напр., Житие Зосимы и Савватия Соловецких, Вахр. ей., л. 10 об., л. 18, л. 67 об.);

3. жестом указания выделяется говорящий собеседник, рассказчик (напр.. Житие Зосимы и Савватия Соловецких, Вахр. сп., л. 42);

4. поучение, духовное наставление (напр., Житие Лнтоння Сийского, Старший еп., л. 174 of».);

5. повеление (напр., Житие Сергия Радонежского, 'Гроиц. еп., л. В2);

(i. запрет (напр., Житие Сергия Радонежскою, Троиц, еп., л. 133 об., л. 107, л. 171 об.).

Значения жеста указания, как и жеста благословения, делятся на два семантических поля. Первое поле — это использование жеста в самом прямом или привычном его значении: в данном случае — как указание па что-либо, будь то нидимый объект или невидимый (то, о чем лишь говорится). Второе семантическое, поле объединяет значения жеста, восходящие к античному жесту оратора. В таком случае жест указания отличается от жеста благословенна лишь перст-»сложением, сохраняя ту яге семантику ораторского жеста. Тем не менее, древнерусский миниатюрист разделял эти жесты, даже когда они выступали в одинаковых значениях. Жест благословения и значении поучения использовался им, как правило, при изображении святого, игумена монастыря или архиерея, то есть человека, облеченного духовной властью. При иллюстрации же, например, родительского наставления своим детям миииа-порпст исноличует- жест указания. То же можно сказать и о гаком значении обоих жестов как повеление: в этих случаях только святой пли архиерей изображаются с жестом благословения, а родители, князь, бояре и прочие мирские люди — с жестом указания. Жест указания, таким образом, часто являлся для художника -мирским» аналогом жеста благословения как ораторского жеста. Причем в некоторых случаях он мог изображаться и у «духовных » ораторов, если миниатюристу надо было, например, усилить категоричность высказывания — поучения, повеления пли запрета. Все ото говорит о том, что миниатюристы были очень внимательными читателями житийных текстов и стремились наиболее полно передат ь не только их общий смысл, но и многие смысловые нюансы.

Наряду с изображением беседующих персонажей самим распространенным в рассматриваемых памятниках является изображение молитвы.

Одно из самых частых положений фигуры молящегося соответствует той позе, в которой пишутся святые на иконах деисусного чипа: фигура представлена вполоборота, с согнутыми в локтях и протянутыми вперед руками (в депсусном чипе — по направлению к Христу). Мы назвали такую позу «позой предстотшя». В текстах она изредка обозначается как воздетые вверх руки молящегося: «поздпнг руне горе», «руце воздев на высоту», «воздев руце куппо же и очи па небо» и др.

Другая распространештя поза молящегося отличается от позы предетояшт тем, что не обе руки персонажа обращешл вперед, а только одна, чащи всего — правая. Вторая же рука при атом поднесена к груди. Н житийных текстах не встречается ни одного словесного описания такой позы. Она обозначена в работе как «поза внимания».

В результате рассмотрении и систематизации текстов, проиллюстрированных этими молитвенны ми позами, выяснилось, что каждая из лих имела собственный :»мо-щюнальный оттенок. Если поза предстояния обычно выражала молитвенное обршце-

пне к Ногу, то лова внимания соответствовала скорее молитвенному восприятию, вниманию благодати Кожией: <и жилище лпися Святаго Духа», «Виде lim великую веру его и многое терпение его, умилосердися наш,...». Дифференциация позы внимания и предетояння древнерусским миниатюристом демонстрирует, что он воспринимал такие смысловые оттенки текста, которые нами уже не всегда осознаются.

Далее рассматривается такая молитвенная поза как поза со скрещенными на груди руками, или «поза причастника». Выделены ее три устойчивых значения. Во-первых, ото евхаристическая поза молящегося человека. Во-вторых, как в текстах, так и в иллюстрациях эта поза указывает на смерть человека (со скрещенными на груди руками изображаются усоиттше). В-третьих, она является атрибутом изображения постригаемого при иллюстрации сцен монашеского пострига, поскольку монашеский постриг описывается в житиях как «умертвие миру».

Персонажи в позах предстояпия и внимания и в позе причастника часто сопровождаются на миниатюрах изображением коленопреклонения того ;ке человека, то есть молящийся персонаж на одной миниатюре изображается дважды, в двух разных позах. При этом словесное указание на позу молитвенного коленопреклонения редко используется в самих текстах, гораздо чаще встречаются слова о поклонах и припаданиях людей друг перед другом. Важно подчеркнуть, что коленопреклонение, предполагающее определенное активное действие, физическое усилие, является вместе с тем зримым образом подвижнической молитвы: прилежной, непрестанной, всенощной и т.д. Изображая молящегося в коленопреклоненной позе, миниатюрист как бы акцептирует внимание па высоте молитвенного подвига преподобного.

Итак, в древнерусской традиции изображения персонажей .лицевых житий можно выделить четыре наиболее крупных группы молитвенных жестов и поз: поза предстояпия, поза внимания, поза причастника, коленопреклонение.

Все эти позы имеют свои прямые аналога в иконописной традиции. Но в отличие от иконописных памятников, г. книжной миниатюре значительно увеличивалось сюжетное разнообразие, так как возникала необходимость иллюстрировать тексты самых различных сюжетов. Рассмотренные молитвенные позы и жесты использовались миниатюристами при иллюстрировании не только молитвенных, по и других -житийных• сцеп. То есть, дли адекватной передачи всего многообразия содержания литературного текста семантический круг каждой позы или жеста существенно расширялся.

§ 4. Житийные топосы, литературные формулы и их отражение в миниатюрах

Настоящий параграф посвящен изучению соотношения литературного текста и иллюстраций в лицевых списках древнерусских житий с точки зрения житийной топики и ее отражения в митптатторах.

Для примера мы обращаемся к топосам, связанным с основанием и строительством монастыря:

1. поиск и нахождении места для будущего монастыря;

2. умножение братии;

отправление святым посланцев к местному еинскопу;

4. строительство церкви.

В результате изучении этих топоеог. и их отражении и миниатюрах стало очевидно, что не только агиограф использовал в своем творчестве традиционные литературные формулы, но и иллюстратор житии имел и своем арсенале некие иконографические образцы, в соответствии с которыми он передавал житийные тоносы. Следовательно, можно говорить о методолопиеекон возможности сопоставления типичных мест жития в их словесном и изобразительном выражении.

Кроме 'юю, выявлены случаи, когда иконографический образец окалывался для миниатюриста важнее и авторитетнее, нежели письменное сообщение иллюстрируемого жития. Это говорит о том, что, при всей взаимосвязи словесного текста и его иллюстрации, литературные и изобразительные тоносы часто жили но собственным законам, в основе которых — средневековый этикет, и каждый из них имел еще и свою, соответственно, литературную и иконографическую традицию.

* * *

Таким образом, сделанные в настоящей главе наблюдения приводят к следующему выводу: миниатюры древнерусских лицевых рукописен, являясь параллельным изобразительным рассказом к словесному повествованию, подчинились законам поэтики древнерусской литературы, что позволяет говорить о древнерусской иллюстрации как об особом изобразительном тексте.

ГЛАВА 2. Миниатюрист как читатель и интерпретатор древнерусских жпгпп

§ 1. Миниатюрист как читатель. Обобщение и конкретизация литературного текста миниатюристом

В первом параграфе первой главы доказывалось, что автор текста и актор иллюстраций описывают события, предоставляя синтез описаний, данных с разных точек зрения. Именно эти неизбежные различии в передаче материала позволяют словесному тексту и иллюстрациям дополнять и пояснять друг друга. В настоящем параграфе выделены и проанализированы различные типы «изменения!- сообщений литературного текста в иллюстрирующих его миннапорах.

Одним из самых распространенных «изменений') является следующее: если в литературном тексте жития передаются конкретные слова говорящего или молящегося персонажа, то миниатюрист может лшпь изобразит!, этого персонажа говорящим или молящимся, но, как правило, не, может передать содержание самой речи. Такие примеры встречаются едва ли не на каждой мшшатюре. Эта «неполнота» передачи литературного текста обусловлена спецификой изобразительного языка иллюстраций, передающего, прежде, всего, внешнюю сторону событий. Такие случаи обобщения информации не являются преднамеренными со стороны миниатюриста.

Часто встречаются иллюстрации, в которых, например, изображения построек одного и того же монастыря или одежд одного м того же персонажа могут свободно варьироваться на мшшатюрах одной рукописи. В данном случае миниатюрист как бы специально не фокусирует внимание читателя лицевого списка па конкретных деталях изображаемого. Другая форма обобщения, исполняемая читателем-миниатюристом, — ото объединение в одной композиции разновременных событий. Так, например, в Житии Михаила 1\лопского на иллюстрации к эпизоду о пророчестве преподобного о будущем епископстве Ккфпмия, сам Гл'.фпмин изображен уже в енпскопском облачении (Повг. сб., л. 328 об.).

Таким образом, в некоторых случаях древнерусский миниатюрист сознательно прибегает к пространственному или временному обобщению, используя его как художественный прием. При этом пространственной обобщение соответствует приему художественного абстрагирования и древнерусской литературе, а временное обобщение соответствует явлению компактности художественного времени в средневековых литературных произведениях. Такие, формы обобщения, сознательно используемые иллюстраторами в книжной миниатюре как художественный прием, являются художественным обобщением, в отличие от рассмотренного выше непреднамеренного обобщения.

В некоторых случаях, не имея возможности передать временные характеристики событий (например, раннее похождение святого на груды), миниатюрист заменяет их пространственной информацией, заключающейся в бытовых подробностях и деталях, не упоминающихся в тексте (например, па соответствующей миниатюре к Житию Сергия Радонежского преподобный изображен в конкретных монастырских трудах: Троиц, сп., л. 120 об.). Такую конкретизацию по аналогии с непреднамеренным обобщением, также можно назвать непреднамеренной, поскольку она обусловлена именно спецификой изобразительного искусства.

В миниатюрах также встречаются случаи, которые могут быть связаны с индивидуальным восприятием литературного текста тем пли иным миниатюристом. Например, в сценах монастырского труда миниатюристы изображали монахов в специальной «рабочей» одежде — коротких мантиях и подрясниках, о которых в тексте не упоминается (Житие Сергия Радонежского, Троиц, ей., л. II!), Житие Зоеимы и Савватия Соловецких, Вахр. сп., л. (> об., Житие Антония Сийского, Старший си., л. 191, л. 197). Многочисленные примеры <сверхтекстовой информации в миниатюрах*, как называет ее А. А. Амосов, свидетельствуют о том, что, кроме непреднамеренной конкретизации, древнерусские иллюстраторы прибегали к разного рода преднамеренной конкретизации литературного текста, так или иначе его истолковывая. Такая форма конкретизации, по сути, является интерпретацией той информации, которая дана читателю жития и миниатюристу в литературном тексте.

Выделенные два тина отношения к литературному тексту иллюстрирующих его изображении — обобщение и конкретизация, которые в топ или иной мере содержатся во всех иллюстрациях, — точно соответствуют двум типам преломления информации во время чтении, так как читательское восприя тие всегда включает в себя одновременно обобщение и конкретизацию.

§ 2. Интерпретация миниатюрист«»! святости

И npaiiocjiaiiiioîi культуре, согласно христианскому учению, понятие спя-гости па первый взгляд представляется достаточно определенным. В языке существуют специальные слова, обозначающие святость: собственно наименование «святой», а также названия различных «ликов» святости — «мученик», «преподобный», «святитель» н т.д. В изобразительном искусстве был выработан лаконичный п однозначный прием передачи святости: это изображение ннмба вокруг головы святого.

В текстах исследоуемых житии само слово «святой» встречается сравнительно редко, наиболее употребляемые в них именования святого — это «блажешвлй» и «преподобный». В то же время спитым в житиях может быть названо лицо, официально таковым не признанное.

Примечательно, что в иллюстрациях к этим житиям встречаются изображения с нимбами персонажей, не являющихся святыми. Этот феномен уже не раз привлекал внимание исследователей лицевых рукописей: в трудах O.A. Велобровон, Ю.А. Грибова. И.В. Левочкниа, О.И. Подобедовой, C.B. Сазонова и др., кроме констатации факта, иногда присутствует попытка объяснить наличие ннмба у того или иного персонажа, однако в целом это явление до сих нор не получило должной оценки. В данном разделе работы проводится систематическое рассмотрение тех случаев, когда художник изображал или не изображал нимб у того или иного персонажа, в результате которого выделены следующие значения нимба в контексте рассматриваемой книжной миниатюры.

Во-нервых, наличие нимба могло отражать начало церковного прославления подвижника, который на момент создания рукописи еще не был канонизирован официально, но в будущем был причислен к лику святых: например, с нимбами изображены старец Герман Соловецкий (Житие Зосимы и Савватия Соловецких, Вахр. и Г>у-латн. списки), родители преподобного Сергия Радонежского (Жнтне Сергия Радонежского, Троицкий и Петровский списки), иконописец Андреи Рублев (там же) и др.

Во-вторых, с нимбом изображались персонажи, которые в Церкви никак не почитались, но пх подвижническую жизнь пли добродетельные поступки миниатюрист считал необходимым отметить и подчеркнуть (напр., Житие Антония Синеного, Старший сп.. л. 190 об. — 194, л. 203—20.} об.: шумен Пахомий изображен с нимбом).

В обоих приведенных случаях изображение нимба могло соответствовать тексту жития, где тот же персонаж назывался «святым», «преподобным», «блаженным», «духовными добродетельмн украшенным» п т.п. Но иногда нимб использовался миниатюристом для передачи нравстветюй характеристики того или иного персонажа независимую от теиста. 11ри этом отсутствие нимба и некоторых случаях также было значимо, ибо соответствовало отрицательной характеристике персонажа в данном литературном контексте (см.: Житие Михаила Клопского, Нопг. сб., л. 328).

В-третьих, нимб я клался (необязательным, по частым) атрибутом в изображении родителей святого и архиереев. Изображение с нимбами родителей святого (Житие Сергия Радонежского, Троиц, и Петрове, списки: Житие Зосимы Соловецкого, Вахр. и Вулатн. списки: Житие Варлаама Хутынского, Новг. сб.) относится к тонике житий, так как в нем отражался житийный топое о рождении святого от бла-

гочсстивых родителей. Изображение иге е нимбами архиереер, (напр., архиеп. Ионы в Житии Зосимы и Савватпя Соловецких, или митр. Феогногга в Житии Сергия Радонежского, на момент соидашш рукописи нщп не причисленного к лику святых, и др.) скорее можно отнести к стилистике, так как оно является некоей «нормой изобразительного языка», пришедшей на 1'усь из визан тийского искусства, в котором государственные правители и церковные иерархи изображались е нимбами. В рассматриваемых мшшатторах архиереи с шшбамн чаше всего изображались именно в традиционных церемониальных сценах, что .шмшии раз подчеркивает этипетность нимба у этих персонажен. В нецеремониальных же сценах даже почитаемые архиереи могли изображаться без нимба (см., напр., Житие Зосимы и Савватия Соловецких, Вахр. си., л. 6Я).

F5-четвертых, нимб мог являться обозначением сакральной сущности некоторых отвлеченных понятии, безотпосителт.по к личности irx носителей: например, священнического сана, добродетельного поступка или сакрального состояния (перехода к сакральное состояние) — смерти. В последнем случае мы имеем дело с явлением сакрализации смерти — смерти действительной или символической, которая происходит во время монашеского пострига.

Во всех перечисленных ситуациях изображение нимба оказывается для миниатюриста одним из приемов интерпретации текста, в данной ситуации — интерпретации святости.

§ 3. Интерпретация миниатюристом молитвы

В третьем параграфе второй главы выявлены, систематизированы и проанализированы варианты изображения миниатюристами сцен молитвы в соотношении с иллюстрируемыми этими изображениями текстами.

Миниатюристы всех рассматриваемых лицевых рукописей довольно часто прибегали к нспользовашпо изображении молитвы без прямого указанна на молитву в тексте жития. В ходе анализа таких случаев выявилась возможность классифицировать тексты, проиллюстрированные молитвой. Сделанные наблюдения изложены в работе в виде сводных таблиц текстов, проиллюстрированных изображением молитвы.

11|)нведеппые в Таблице № 1 цитаты объединены тем, что все они так или иначе свидетельствуют о духовных подвигах преподобных и некоторых других персонажей: «зело подвизался па добродетель», «в пустыне упражпяшеся», «больма простирался на духовное делание» и др. И хотя в них ничего не говорится о молитве, том не менее, миниатюристы проиллюстрировали их исключительно традиционными изображениями молитвы.

В Таблице .Nil 2 в приведенных текстах речь идет, прежде всего, о духовной радости, о благодарении Бога: за благополучное прибытие на остров, за получение снятых Даров, за подаваемую пищу, за какое-либо чудо и т.д. 11ри этом в житиях далеко не всег да имеются прямые указания на молитву того, кто радуется («стояше, радуя-ел душою и сердцем», «радостшо великою радуяея» и пр.); хотя canto по себе благодарение Нога предполагает именно благодарственную молитву. По даже если в тексте речь идет только о радости персонажа, миниатюрист изображает его молящимся.

Приведенные и Таблице Л» 3 примеры свидетельствуют о том, что сообщения аги-ографа о тех пли иных раздумьях, размышлениях преподобных миниатюристы я некоторых случаях так же изображали, как молитву. Будь тп размышления о тш;нх «практических» г.егцах как достижении Валаама («помышляшс в еебс, како бы ему достпгну-ти остров») или поиск духовного сподвижника («искав1е спомогающаго ему г. духовный подвиг»), будь то духовшле размышления о законе Господнем или подвигах святых угодников, будь то получите откровения о своей скорой кончине, — во всех этих случаях миниатюристы изображали молящегося персонажа.

Некоторые наблюдения связаны с индивидуальными особенностями отдельных рукописей. Так, миниатюристы лицевых списков Жития Сергия Радонежского изображали персонажа молящимся, если в тексте говорилось о его добродетелях (Таблица ЛЬ 4): «бяста (родители Сергия) Божин угодницы правдпви пред Богом и человеки, и всяческими добродетельми нсполпепи же и украшепи», «всеми доброизио-ленпп мнпшескими нсполнеи и украшен» и пр. Миниатюристы же лицевых епископ Жития Антоиня Снйского с помощью изображения молитвы передавали слова Жития о поучении, духовных наставлениях преподобного к братии: «доволыш поучив их о душевной пользе^, «преподобный же паказует братию».

Итак, изображал молитву персонажей без прямых указаний на молитву в текстах житий, миниатюрист!,1 увеличивали количество молнгвениых сцен по отношению к текстам жития. Через изображение молитвы миниатюристы делали акценты на духовном содержании того или иного действия персонажа; изобразительными средствами передавался главный стержень монашеского жития, заключающийся в молитвенном делании.

В третьем параграфе первой главы, посвященной жестам, было отмечено, что традиционные молитвенные позы широко использовались миниатюристами вне молитвенных сцен. Примеры этого настолько многочисленны, что изображение персонажей 1! не молитвенных позах позволительно расценивать как исключение. В данном параграфе они подвергнуты специальному рассмотрению.

В традиционных молитвенных позах всегда изображаются преподобные., монахи, архиереи и государственные правители. Выделены следующие персонажи, которые иногда или всегда представлены на миниатюрах в пемолитвемпых позах.

Во-первых, ото люди, которых можно отнести и отрицательным персонажам: чаще всего ими являются местные жители, изгоняющие преподобного с места его пустынножительства (Житие Антония Сийского, Старший сн., л. 209 об.), или разбойники, нападающие на монастырь (Житие Михаила Клопового, Новг. сб., л. 320 об.). Названные отрицательные персонажи нередко изображаются на миниатюрах с жестикуляцией, которая является более экспрессивной, нежели принятая в изображениях других персонажей: протянутые вперед или вверх руки, резкие развороты корпуса и головы, изредка — профильные изображения лиц.

Во-вторых, это изображении нечистой силы в иллюстрациях сцен бесовских искушений и «страхований», наводимых на преподобного (напр., Житие Зошмы

и Савватия Соловецких, Вахр. си., л. Я!) об.; Житие Сергия Радонежского, Троиц, ей., л. 72 об.). В книжной миниатюре" бееьг передаются и соответствии с установившейся иконописной традицией их изображения: в виде темных «мурншш» с вздыбленными волосами, с маленькими темными крыльями за спиной и коротким хвостом. Ч то же касается жестикуляции бесов, то для их изображений характерны активные жесты и позы, не соответствующие молитвенным, и почти всегда — профильные ракурсы.

К третьей категории персонажей, никогда не изображавшихся и молитвенных позах, относятся люди, одержимые бесами, причем именно в тех случаях, когда они находились в состоянии одержимости. Исцеленные же бесноватые всегда представлены I! традиционных .молитвенных позах (см., папр., Житие Сергия Радонежского, Троиц, сп., л. 177 об.).

Кроме немолитвенных поз и чрезмерно активной жестикуляции нами отмечаются некоторые другие особенности, характерные для изображения всех трех вышеназванных групп персонажей.

1. Взлохмаченные или вздыбленные волосы, пли же высокие, островерхие шапки.

2. Отсутствие усов и бороды пли наличие длинных, закрученных вверх усов.

3. Укороче1Шые одежды или одежды с раскрытым воротом.

4. Экспрессивные, иногда неестественные жесты и позы, часто — изображение лица в профиль.

Итак, отрицательный персонаж, будь то грешник, бесноватый или сам бес, изображался «неблагообразно». Его внешний вид, его одежды художники намеренно представляли принципиально отличающимися от- внешнего вида и одежд святых и других, «нейтральных» персонажен. Одно же из главных и постоянных отличий грешника от святого в изображениях древнерусского художника заключалось в позах и жестах персонажен.

Этикетные, каноничные жесты н позы, как и нимб, являлись необходимым условием изображения святого. Причем, изображая святого всегда или почти всегда в молитвенных нозах и с молитвенными жестами, миниатюрист как бы представлял всю жизнь подвижника как пепрестиичую .молитву.

ГЛАВА 3. Лицевые списки жития как особая редакция произведения

§ 1. Понятие текста к лицевом списке. Стилистическая симметрия

В настоящем параграфе мы обращаемся к вопросу о том, что в лицевом списке может быть названо «текстом» и рассматриваться в качестве такового.

В лицевом списке произведении мы сталкиваемся одновременно с двумя видами текста: словесным (собственно текстом жития) и изобразительным (циклом миниатюр). Объектом исследования настоящей главы является новая текстовая реальность, волникаквцая при соединении житийного текста с. циклом сопровождающих его иллюстраций.

Д.С. Лихачевым было указано и раскрыто такое явление ноэтнки древнерусской литературы как стилистическая симметрии. Сущность стилистическом симметрии состоит в том, что об одном и том же явлении говорится дважды в сходной синтаксической форме, то сеть [¡торой член симметрии говорит о том же, о чем и первый член, по к других словах и другими образами. И если принять словесное повествование за первый член симметрии, то иллюстрация к нему окажется ее, вторым членом. Причем иногда миниатюрист стремился настолько буквально передать литературный текст, что некоторые аллегорические образы и поэтические тропы превращались в иллюстрациях в реальных персонажей. Например, при сравнении Сергия Радонежского г. тексте 'Жития со львом — «...праведный яко лев, уповая ходит, и на все дерзает веры ради...» — на миниатюре (Троиц, сп., л. 80, Петр, сп., л. 103 об.), кроме молящегося в келье преподобного Сергия и нападающих на него бесов, изображен лев, ходящий среди деревьев рядом е кельей святого. Литературщин трон, таким образом, отражен в иллюстрации через изобразительную аллегорию.

Д.С. Лихачев отмечал, что каждый член стилистической симметрии помогает понять другой. В лицевой рукописи иллюстрация является параллельным изобразительным рассказом к словесному рассказу, и словесный текст является необходимым комментарием к миниатюре. При этом п миниатюра, как было показано в Главе 2 настоящей работы, часто являлись своеобразным комментарием к словесному тексту. Например, восхваляя достоинства Сергия Радонежского, ставшего игуменом, агиог-раф говорит о нем: «Пастырь пастве стаду словесных овец, и священному монастырю начальник явися». Иллюстрируя эти слова (Троиц, си., л. 105, Петр, св., л. 136), миниатюрист в верхней трети миниатюры он изображает благословляющего Иисуса Христа на престоле, которого окружают предстоящие Ему Богородица, Иоанн Предтеча и сонм ангелов. Таким образом, он делает наглядным подражание Сергия Христу — «Пастырю доброму» — н уподобление братин монастыря, «воинства духовного» — ангельскому, небесному воинству. Проведение такой параллели в иллюстрации являете;! комментарием к словесному тексту, в котором она, видимо, подразумевается, но не проговаривается.

Книжная миниатюра, делая пространство описываемых событий наглядным для читателя лицевого списка, в то же время абстрагирует это пространство, превращай его в некий знак (когда, например, один и тот же монастырь на каждой миниатюре одной рукописи изображается по-разному). То же происходит и с изображением действующих лиц, портретные характеристики которых сведены к минимуму. Это свойство книжной миниатюры соответствует абстрагирующей функции стилистической симметрии.

§ 2. Лицевые списки жития как особой редакции произведения

Редакцией в текстологии принято считать но Д.С. Лихачеву «такую переработку памятника, которая была произведена с определенной целыо и которая может быть названа литерагур| 1011».

Как показало наше исследование, первой целью создания лицевого списка было максимально украсить произведение, придать ему праздничный и торжественный вид,

сооткетствугощиЙ высокому предназначению рукописи, его содержащей (например, иашчгпт, что владельцем высокохудожественного Вахрамеевского списка Жнтпя 8о-симы и Савватин Соловецких был патриарх Филарет (Романов), а Булатниковский список того же Жития пилился вкладом келаря Троице-Сергиева монастыри Александра Булатникова в Соловецкий монастырь). Второй же вероятной целью создания именно лицевой рукописи являлось стремление возвести список в статус святыни, выделив его из ряда прочих списков этого произведения (например, Троицкий список Жития Сергия Радонежского хранился не в книгохранилище Троице-Сергнеиого монастыря, а в Ризнице, то есть он причислялся к главным святыням монастыря, связанным с Сергием Радонежским). Таким образом, очевидна целенаправленность создания лицевых списков и их копирования вместе с миниатюрами.

Кроме того, поскольку миниатюрист по отношению к словесному тексту произведения нередко являлся интерпретатором, то, следовательно, житийное повествование подвергалось и иллюстрациях не только формальной (внешнее украшение), но и определенной идейной переработке. 15 текстологии принято выделять два основных тина сознательных изменений 'текста при создании новой редакции: стилистические и идейные изменения.

Уже сам по себе факт украшения рукописи миниатюрами можно расценивать как некое стилистические изменение произведения с целью придания ему торжественности, парадности. Стилистическая редактура часто предполагает также приведение текста к определенным требованиям эпохи, жанра и литературного этикета, поэтому к стилистическим изменениям в лицевом списке можно отнести использование миниатюристами некоторых иконографических образцов, что приводило к усилению «лтикетности», соответствующей требованиям агиографического жанра. Результатом создания цикла миниатюр, приводившего к ноявленшо в лицевом списке стилистической симметрии, был отмеченный уже эффект абстрагирования. Абстрагирование также можно расценивать как стилистическое изменение произведения в его лицевом списке.

Варианты идейных изменений текста в новой редакции произведения многочисленны и разнообразны. Во-первых, идейные изменения могут вести к композиционным изменениям всего текста: миниатюры членят текст на определенные смысловые единицы, которые не выделяются в других, нелицевых списках произведения. Они организуют художественные рамки и пест, строй жития. В результате одновременного восприятия текста и иллюстраций у читателя формируется иное, более объемное впечатлите от произведения в целом, нежели при чтении того же текста в нелицевом списке.

Во-вторых, в числе идейных изменений произведения в новой редакции должно быть добавление идей, которых до того в нем не было. Суммируя сделанные на различных примерах наблюдения, можно сделать вывод, что идеологические изменения, новые идеи, вносимые миниатюристами в повествовательную ткань лицевого списка жития, заключались, прежде всего, в акцентировке внимания читателя на духовной стороне описываемых явлений. Это могло быть противопоставление вечного (святости ) и временного, или обозначение перехода к смерти как изменение духовного

состояния, как переход к вечности (введение мотива святости в сценах смерти), иди придание духовного значения различным действиям персонажа — приветствию, поучению, утешению и др., а также подвигам, раздумьям и радости преподобных, и даже — копашпо могилы. Так, копающие могилу туш погребения усопшего изображаются па миниатюрах держащими лопату без заметною естественного усилия, едва касаясь пальцами ее черенка, что указывает не на конкретное физическое действие (копание), а на совершение обряда погребения (см., напр., Житие Зосимы и Савва-тия Соловецких, Кахр. си., л. 24; Житие Сергия Радонежского, Троиц, си., л. 55).

Кроме того, миниатюрист как читатель и интерпретатор житии через иллюстрации добавлял к литературному тексту те или иные комментарии. Комментарии эти могли быть фактическими или выражающими отношение миниатюриста к комментируемому месту. Например, изображение миниатюристами Вахрамеевского и Булатниковского списков Жития Зосимм и Саввагия Соловецких старца Германа, еще не прославленного I (ерковыо, с ипмбом, по всей видимости, отражало на тот момент факт его местного почитания на Соловках.

Обобщая сделанные в этом параграфе наблюдения, мы приходим к выводу, что в лицевых списках житий, если рассматривать в них слово и изображение как единый текст, обнаруживаются стилистические и идейные изменения по сравнению с не лицевыми списками тех же произведений.

Таким образом, в лицевом списке за счет иллюстраций происходила литературная переработка произведения. Такую редакцию естественнее всего было бы назвать лицевой редакцией.

§ 3. Редакторская работа миниатюристов

15 последнем параграфе на примере наших рукописей прослеживаются различия в редакторской работе разных мшпттюрпстов над одним и тем же житийным произведением .

Троицкий список Жития Сергия Радонежского конца XVI века был протографом Петровского списка начала XVIII века, миниатюры которого восходят к миниатюрам старшей лицевой рукописи. Гели в Троицком списке изображен в первую очередь мир невидимый, «иконный», то художник Петровского списка воспроизводит мир видимый, реальный. «Жанровость» некоторых миниатюр Петровского списка усиливается привнесением в них бытовых деталей и обрядовых реалий, таких, например, как русская печь в сцене рождения святого или празднование его крестин. В целом эти соответствует тем эстетическим и идеологическим изменениям, которые произошли в литературе за XVII век.

Три лицевых списка Жития Зоенмы и Савватия Соловецких не демонстрируют нам каких-либо существенных различий в редакторской работе их иллюстраторов. Главная причина этого состоит е. небольшом временном разрыве между созданием списков, принадлежащих одной культурной опохе.

11ример же смены культурной эпохи и, соответственно, принципов иллюстрирования рукописной книги дают нам два списка Жития Антония Сийс.кого. Старший лицевой синеок 1048 года явился протографом Младшего лицевого списка XVIII века.

При сравнении миниатюр эту« двух тисков обнаруживается довольно существенное различие: во мнопгх иллюстрациях Младпюго лицевого списка оказываются пропущены повторные изображения одного и того же персонажа, характерные для более древних изображении и передающие движение во времени. Эти и .многие другие детали более поздних лицевых списков красноречиво говорят о новом подходе к иллюстрированию житийных произведений, в котором большое внимание стало уделяться бытовым и обрядовым подробностям описываемых событии.

Относительно Новгородского сборника житии, содержащею лицевые списки Житии Варлаама Хутынского и Михаила Клопского, можно у тверждать, что в XVII в. в Новгородской земле, по всей видимости, существовала определенная традиция составления таких лицевых сборников. Причем следует отметить архаичность их миннапор, создатппх г. рамках древнерусской традиции иллюстрирования — не только по отношению к стилистике, изображений, но и по отношению к содержательной ггоро! I е и л л юстраци й.

Проведенный в настоящем параграфе краткий анализ разновременных списков лицевых редакций житий русских преподобных приводит к еле,гдтоишм выводам.

11аиболее ранние лицевые списки (начиная с XVI века и примерно до середины XVII века) благодаря миниатюрам поднимаются до уровня святыни монастыря или ценного дара выеоконоставленш.ш лицам, В содержательном отпишешш в миниатюрах таких рукописей художники расставляют акценты па дух овном содержании иллюстрируемого жития, при этом его миниатюры по своему смыслу приближаются к иконописным изображениям.

Миниатюры же более поздних лицевых списков (начиная с середины XVII века) служат скорее украшением рукописи, нежели изображениями, близкими по стилю и но смыслу к иконописным. Л в содержательном плане иллюстраторы итого времени в тон или иной степени низводят житийное повествование до жанровых сцен е множеством бытовых деталей. С XVIII века эти тенденции все более развиваются. Некоторое исключение здесь составляют северные лицевые рукописи с их уже довольно архаичными для второй половины XVII века миниатюрами. Таковы лицевые списки Жития Антония Сийского середины XVII и XVIII веков и житийные сборники новгородского, или шире — северного, происхождения, па протяжении XVII века твердо удерживающие древнерусские традиции иллюстрирования житий.

Как показало сравнение миниатюр разных списков одной лицевой редакции, каждый миниатюрист, если только перед ним не стояло строгой задачи максимально точно копировать протограф, неизбежно привносил в изобразительный текст рукописи (иллюстрации) свое видение и восприятие словесною текста жития, соответствующее мировоззрению его лпохи. Это его восприятие — как читателя, интерпретатора и редактора жития — через миниатюры распространялось и па читателя данного лицевого списка, «читающего» параллельно словесный и изобразительный тексты. Таким образом, в конечном итоге миниатюрист выступал как соавтор иллюстрируемого им литературного произведения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В Заключении подводятся основные итоги исследования, которые сводятся к следующему.

Иллюстрированная книга представляла собой особый жанр древнерусского искусства, главной отличительной чертой которого было тесное и вместе с тем сложное взаимодействие слова п изображения. Это взаимодействие происходило на разных уровнях: на уровне композиции, тоники, поэтики.

Па уровне композиции текст и иллюстрации к нему сопоставимы между собой по способу художественного описания действительности.

На уровне топики можно говорить о методологической возможности сопоставления типичных мест жптня в их словесном и изобразительном выражении. Как агиограф использовал в своем творчестве, традиционные литературные формулы, так и иллюстратор житий имел в своем арсенале некие иконографические модели, в соответствии с которыми он передавал житийные тоиосы.

Взаимодействие текста и иллюстраций на уровне, поэтики прослеживается в сход-пых художественных приемах, таких как художественное абстрагирование, компактность художественного времени и некоторых других. Так, совпадение художественных приемов отмечается в изображении положительных п отрицательных персонажен. Если поведение первых в литературном повествовании подчинялось этикетным нормам, то поведение вторых этому этикету по подчинялось. Позы и жесты соответствующих персонажей иллюстраций также были этикетными или не этикетными, в зависимости от характера действующих лиц: положительные и нейтральные персонажи изображались на миниатюрах в позах, в которых на иконах традиционно изображаются святые, отрицательные же персонажи (разбойники, злодеи, бесы и люди, одержимые бесами) передавались с различными отклонениями от принятого изобразительного этикета.

На всех перечисленных уровнях взаимодействия слова и изображения в лицевой рукописи прослеживаются некоторые различия между текстом и иллюстрацией. В работе, выделено два типа отношения к литературному тексту иллюстрирующих его изображений: обобщение и конкретизация, которые точно соответствуют двум типам преломления информации во время чтения. Это совпадение является теоретическим обоснованием рассмотрения миниатюриста в качестве читателя житийных текстов.

Чтение литературного произведения сопряжено также с индивидуальной интерпретацией сообщений текста конкретным читателем. Различные случаи интерпретации миниатюристом весьма информативны, так как часто они дают ключ к пониманию литературного произведения сточки зрения именно средневекового восприятия.

Миниатюристы могли интерпретировать текст, расставлять определенные смысловые акценты с помощью цвета, знаковых изображении поз и жестов персонажен, а также некоторых характеризующих атрибутов (например, нимбов).

Результат прочтения и интерпретации текста миниатюристом так или иначе воспринимал читатель лицевого списка жития. Именно это целостное восприятие текста и иллюстрации в их совокупности позволяет рассматривать их как единый художественный текст — новую текстовую реальность. Такой взгляд на лицевые списки дает

прапо характеризовать irx как особую редакцию произведения. Изменения, вносимые миниатюристом в новый словесно-изобразительный текст, можно разделить на стнли-етические и идейные. К стилистическим относятся украшение списка миниатюрами, своеобразное «распространение» текста жития, углубление «этикетноети» п абеграги-роваиия житийного повествования за счет иллюстраций. К идейным изменениям, вносимым в лицевой список миниатюристом, можно отнести композиционные изменения п добавление новых идей, которых нет в тексте жнтпя.

Лицевой список жития таким образом представляет собой новую — лицевую — редакцию агиографического текста. Такой подход открывает новый аспект в изучении литературной истории памятников древнерусской книжности.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Основной текст диссертации сопровождается Приложением в виде таблицы текстов, проиллюстрированных миниатюристом Булатниковского гпиека Жития ¡¡осп мы и Савватия Соловецких позой предел шипи, которая является примером попытки систематизации результатов сопоставлении текстов и иллюстраций.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

Рид положили!! диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Ипкова Н.Э. Рисунки северодвинского крестьянина В.И. Третьякова а Древлехранилище Пушкинского Дома- // ТОДРЛ. СПб., 2003. Т. 54. С. 700-721. (1.7 п. л.).

2. Юферева Н.Э. Соловецкие преподобные в миниатюрах лицевых житий Зоси-мы и Савватия конца XVI — начала XVII вв. // Международная научная конференция «Книжное наследие Соловецкого монастыря XV—XVII вв.». 5—10 сентября 2005 г. Тезисы докладов. Соловки, 2005. С. 0—8. (0,1 п. л.).

3. Юферева Н.Э. Семантика нимба в древнерусской миниатюре (по материалам лицевых списков житий русских преподобных конца XVI—XVIII вв.). // XV Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоиовского Гуманитарного Университета. Материалы. М., 2005. Т. 2. С. 118-127. (1 п. л.).

4. Юферева Н.Э. Святость и грех в изображении древнерусских художников. //

XVI Ежегодная богословская конференция Православного Снято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Материалы. М., 2000. Т. 2. С. 142—145. (0,4 п. л.).

5. Юферева (Пвкова) Н.Э. Новгородский миниатюрист: читатель или интерпретатор';1 //От Средневековья к Новому времени: Сб. статей в честь О.Д. Белобровой. СПб., 200(1. С. 385—300. (0,4 п. л.)".

С. Юферева Н.Э. Полисемия жестов новгородского мишгатгориста-агиографа

XVII века. //ТОД1>Л. Т. 58 (в печати). (1 п. л.).

7. Юферева Н.Э. Цвет как нравственная характеристика в литературе и искусстве Древней Руси (1 го материалам лицевых' списков житий русских преподобных конца XVI—XVIII вв.). // XVII Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Материалы (в печати). (0,6 п. л.).

8. Юферева Н.Э. Соловецкие преподобные в миниатюрах лицевых житий Зоси-мы и Савватия конца XVI—начала XVII вв. // Книжное наследие Соловецкого монастыря XV—XVII вв.: Сборник статей (в печати). (0,4 п. л.).

11одпиеано п печать 20.03.2007. Формат 00x84/10. Печать рияографическан. Тираж 120 экл. Накал Л.'¡-47. Отпечатано б ООО «Лкрон», 190000, Санкт-Петербург, ул.Декабристов, д.0, пом. 10-и

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Юферева, Наталия Эдуардовна

Объектом настоящего исследования являются древнерусские лицевые списки житий. Они представляют собой такое культурное явление, которое позволяет одновременно изучать текст и его восприятие древнерусскими читателями, воплощенное в иллюстрациях современников. Иллюстрации, как и текст, требуют прочтения, и для раскрытия их смысла необходимо найти «ключ» как в иллюстрируемом ими тексте, так и в художественных приемах древнерусских художников-миниатюристов. Поэтому предметом нашего исследования является целостная система литературно-изобразительного ряда, под которой мы понимаем механизмы взаимодействия текста и изображения в рамках одного произведения.

Краткий историографический обзор.

В недавно вышедшей монографии В. Д. Черного «Русская средневековая книжная миниатюра как явление отечественной культуры. Направления, проблемы и методы изучения»1 подробным образом изложена история изучения древнерусских лицевых рукописей с середины XIX до начала XXI вв. Мы остановимся на тех научных трудах, которые тематически наиболее близки к нашему исследованию и важны для него в методологическом отношении.

Для изучения художественных приемов книжных иллюстраторов плодотворными являются исследования соотношения книжной миниатюры и других форм древнерусской живописи, главным образом - иконописи. Так, например, Н. П. Лихачев сопоставлял миниатюры лицевого списка Жития святых Бориса и Глеба конца XV в. с иконами XVI - XVII вв. и пришел к выводу, что миниатюры служили оригиналом для создания некоторых

1 Черный В. Д. Русская средневековая книжная миниатюра. Направления, проблемы и методы изучения. М., 2004.

2 Лихачев Н. П. Лицевое житие свв. Бориса и Глеба по рукописи конца XV столетия (ИОЛДП № 124). СПб., 1907. иконных клейм. Э. С. Смирнова3 установила зависимость клейм т.н. Коломенской житийной иконы Бориса и Глеба XIV в. от миниатюр Жития Бориса и Глеба в Сильвестровском сборнике XIV в. Работа А. Поппэ4 представляет собой обобщающую статью по иконографии Бориса и Глеба с выводом о тесной взаимосвязи житийной миниатюры и иконописи в Древней Руси. О. И. Подобедова5 сопоставляла миниатюры лицевого списка Повести о Петре и Февронии Муромских с клеймами двух икон середины - второй половины XVII в. На основании исследования некоторых лицевых рукописей из коллекции Н. П. Лихачева, И. Н. Лебедева6 рассуждала о копировании клейм житийных икон при создании иллюстраций к лицевому списку жития. Г. В. Попов писал об опыте иллюстрирования «Хождения Иоанна Богослова» в книжной миниатюре и в клеймах житийных икон конца XV в. о

В. А. Брюсова пришла к выводу, что житийные иконы преподобного Сергия Радонежского возникли под непосредственным влиянием лицевого списка Жития Сергия конца XVI в. И. А. Кочетков9 изучал проблему иллюстрирования иконописцами таких памятников агиографии как жития Дмитрия Прилуцкого, Кирилла Белозерского, Сергия Радонежского, митрополита Алексия и митрополита Петра. И. Д. Соловьева,10 анализируя икону «Александр Свирский в житии» из собрания Русского Музея,

3 Смирнова Э. С. Отражение литературных произведений о Борисе и Глебе в древнерусской станковой живописи // ТОДРЛ. М. - Л., 1958. Т. 15. С. 312 - 327.

4 Поппэ А. О роли иконографических изображений в изучении литературных произведений о Борисе и Глебе // ТОДРЛ. М. - Л., 1966. Т. 22. С. 24 - 45.

5 Подобедова О. И. «Повесть о Петре и Февронии» как литературный источник житийных икон XVII века // ТОДРЛ. М. - Л., 1954. Т. 10. С. 303 - 304.

6 Лебедева И. Н. К проблеме взаимоотношения русской книжной миниатюры и иконописи (о некоторых лицевых рукописях из коллекции Н. П. Лихачева) // Хризограф. Вып. 2. М., 2005. С. 279-291.

7 I

Попов В. Г. Иллюстрации «Хождения Иоанна Богослова» в миниатюре и станковой живописи конца XV в. // ТОДРЛ. М. - Л., 1966. Т. 22. С. 208 - 221.

8 Брюсова В. А. Деяния Сергия Радонежского в зримых образах житийных икон // Сергий Радонежский. Сб. ст. М., 1991. С. 440-452.

9 Кочетков И. А. Иконописец как иллюстратор жития // ТОДРЛ. Л., 1981. Т. 36. С. 329 -347.

10 Соловьева И. Д. Икона «Александр Свирский в житии» в собрании Русского Музея (К проблеме атрибуции) // Древнерусское искусство. Новые атрибуции. Сб. ст. СПб., 1994. С. 39-46. приходит к заключению, что «иконописец располагал лицевой рукописью Жития Александра Свирского». Таким образом, в трудах различных ученых отражены зависимость языка миниатюры от иконописной традиции, а также взаимовлияние книжной иллюстрации и некоторых памятников иконописи, прежде всего, - клейм житийных икон.

Отдельные исследования посвящены взаимодействию текста и изображения в древнерусской культуре. Впервые проблема взаимосвязи литературы и живописи Древней Руси была выдвинута Ф. И. Буслаевым.11 Весьма ценными являются его наблюдения над циклами миниатюр лицевых

19 памятников и иконописными изображениями. Заслуги ученого в этой области трудно переоценить: книжная миниатюра понималась им как явление особое, самостоятельное, живущее по особым законам. Анализируя лицевые памятники, Ф. И. Буслаев обращал внимание на соотношение текста и изображения.

К важнейшим установочным исследованиям по этой тематике относятся работы Д. С. Лихачева, в которых неоднократно высказывается мысль о глубинной соотнесенности литературы и изобразительного искусства Древней Руси, текста и изображения.13 Эта проблематика стала новым направлением в области исследования древнерусской иллюстрированной книги. С 1960-х гг. XX в. и вплоть до настоящего времени внимание многих исследователей направляется на проблемы соотношения текста и иллюстраций, закономерностей изображения, отражения мировоззрения

11 См., например: Буслаев Ф. И. 1) Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. 1; 2) Общие понятия о русской иконописи. Сборник древнерусского искусства. М., 1866; 3) Древнерусская литература и православное искусство. СПб., 2001: и др.

12 /~1 г

Свод изображений из лицевых апокалипсисов по русским рукописям с ХУ1-го века по Х1Х-ый /Сост. Ф. Буслаев ИОЛДП. М., 1884. Т. 82; Буслаев Ф. И. Изображение Страшного суда по русским подлинникам // Буслаев Ф. И. Древнерусская литература и православное искусство. (Переизд.) СПб., 2001. С. 187 - 201.

13 Лихачев Д. С. 1) Сравнительное изучение литературы и искусства Древней Руси // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 3 - 10; 2) Человек в литературе Древней Руси. М., 1970; 3) Развитие русской литературы X - XVIII вв. Эпохи и стили. Л., 1973; 4) Поэтика Древнерусской литературы. М., 1979. С. 22 - 54; 5) Текстология. СПб., 2001 (3-е изд.). С. 426-430. древнерусских авторов в иконописи и книжной миниатюре, и т. д. Среди общезначимых работ, посвященных этим вопросам, следует назвать книгу Г. К. Вагнера14 «Проблемы жанров в древнерусском искусстве», посвященную пограничным областям между литературой и живописью. В ней автор применяет к изучению изобразительного искусства результаты исследований в области поэтики древнерусской литературы. По наблюдениям О. В. Творогова,15 взаимодействие литературы и живописи в Древней Руси наиболее отчетливо проявляется в синтетических жанрах, к которым в первую очередь относятся лицевые рукописи.16 Частные вопросы, связанные с конкретными памятниками книжности и иконописи рассматривались М. В. Алпатовым,17 Л. Б. Сукиной,18 И. А. Шалиной19 и другими литературоведами и искусствоведами. В отдельное направление можно выделить проблематику изучения древнерусского миниатюриста как читателя литературного произведения. На нее указывали такие авторы как

ЛЛ <Л 1 лл

О. А. Белоброва, Д. С. Лихачев, О. В. Творогов; более подробно она разработана в статьях Л. Д. Лихачевой,23 Н. Н. Розова.24 Проблеме

14 Вагнер Г. К. Проблемы жанров в древнерусском искусстве. М., 1974.

15 Творогов О. В. О взаимодействии литературы и живописи в Древней Руси // Русская литература. № 4. Л., 1981. С. 95 -106.

16 Там же. С. 100-101.

17 Алпатов М. В. Гибель Святополка в легенде и в иконописи // ТОДРЛ. М. - Л., 1966. Т. 22. С. 18-23.

1К

Сукина Л. Б. Слово и изображение в лицевой книге XVII в. (На материале Синодиков и Апокалипсисов) // История и культура Ростовской земли. 1993. Ростов, 1994. С. 116-121.

19 Шалина И. А. Икона «Варлаам Хутынский в житии» XVI века и ее литературная основа // Древнерусское искусство. Новые атрибуции. Сб. ст. СПб., 1994. С. 25 - 38.

20 Белоброва О. А. К изучению древнерусских иллюстрированных сборников //Армянская и русская средневековые литературы. Ереван, 1986. С. 445 - 453. Автор называет миниатюристов «первыми толкователями текста жития» (С. 448).

21 Лихачев Д. С. 1) Поэтика. С. 23; 2) Текстология. С. 430.

22 Творогов О. В. Взаимодействие литературы и живописи. С. 102 и др.: автор указывает на то, что изображения в лицевых рукописях не всегда точно иллюстрирует текст, оно может противоречить тексту, дополнять или комментировать его.

23 Лихачева Л. Д. Миниатюристы - читатели новгородских литературных произведений // ТОДРЛ. М. - Л., 1966. Т. 22. С. 335 - 341.

24 Розов Н. Н. Древнерусский миниатюрист за чтением Псалтири // ТОДРЛ. М. - Л., 1966. Т. 22. С. 63-82. прочтения самих миниатюр древнерусскими книжниками посвящена статья А. А. Турилова.25

Таким образом, в последние десятилетия в области изучения изобразительного искусства Древней Руси, и прежде всего - книжной миниатюры, наблюдается тесная связь с литературоведением, которое выдвинуло ряд общих тем, а, следовательно, и общих подходов к исследуемому материалу. Общность подходов к источникам, относящимся к разным гуманитарным областям, в данном случае - к литературе и изобразительному искусству, определяет собой семиотический метод их изучения. Он предполагает применение идей и методов описания объектов одной гуманитарной сферы для анализа и описания объектов другой л/ гуманитарной сферы. Средневековая лицевая рукопись является идеальным семиотическим объектом,27 так как при проведении комплексного изучения лицевой рукописи исследователь сталкивается с тем, что одна и та же информация сообщается дважды: в словесной форме и в изобразительной. Причем задача семиотического исследования заключается в обнаружении «проявлений той или иной закономерности в рамках иного семиотического языка». Одним из базовых исследований, посвященных разработке общего подхода к изучению литературных произведений и произведений изобразительного искусства, является работа Б. А. Успенского «Поэтика

29 -г» композиции». Выводы, сделанные ученым, используются нами для изучения принципов композиционного построения в тексте и миниатюрах.

Туршов А. А. «Читал» ли древнерусский книжник миниатюры лицевых рукописей // «Вереница литер». К 60-летию В. М. Живова. М., 2006. С. 318 - 326.

26 См.: Почепцов Г. Г. Русская семиотика: идеи и методы, персоналии, история. М., 2001. С. 9.

27

См.: Там же. С. 382: «Семиотика заинтересована не только в разных кодах, но и в различного рода межкодовых переходах. Семиотическая проблематика становится особо явственной в случае столкновения кодов. .Разные сообщения на разных кодах не могут вступать в конфликт, в отличие от одного и того же сообщения на разных языках (кодах)».

28 Там же. С. 350.

Успенский Б. А. Поэтика композиции // Успенский Б. А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 9-218.

В целом в нашем исследовании мы обращаемся к главному принципу семиотического метода изучения, а именно - стремимся применить к изобразительному материалу (циклу миниатюр) литературоведческий подход. В данном аспекте наиболее значимыми для нас стали «Поэтика древнерусской литературы» и «Текстология» Д. С. Лихачева,30 наблюдения которого над произведениями древнерусской литературы прослеживаются нами на изобразительном материале - книжной иллюстрации.

Одним из важнейших аспектов изучения средневековой культуры являются исследования в области топики. Литературному этикету, топике древнерусских литературных произведений посвящены исследования А. С. Орлова, В. П. Адриановой-Перетц, О. В. Творогова, Д. М. Буланина,34 Т. Р. Руди,35 О. В. Панченко.36 Этикетность изображений в книжной иллюстрации рассматривали в своих статьях О. А. Белоброва, В. В. Морозов,38 В. Д. Черный,39 В. В. Колесов40 и др. Важные рассуждения об изобразительных топосах («иконографических модулях») и системе

30 Лихачев Д. С. 1) Поэтика древнерусской миниатюры.; 2) Текстология.

31 Орлов А. С. О некоторых особенностях стиля великорусской исторической беллетристики XVI - XVII вв. СПб., 1909.

32 Адрианова-Перетц В, П. Задачи изучения «агиографического стиля» Древней Руси // ТОДРЛ. М. - Л. 1964. Т. 20. С. 41 - 71.

Творогов О. В. Задачи изучения устойчивых литературных формул Древней Руси // ТОДРЛ. М. - Л., 1964. Т. 20. С. 29 - 40.

34 Буланин Д. М. Античные мотивы в древнерусской авторской топике // Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI - XVI вв. München, 1991. С. 217 - 223.

35 Руди Т. Р. 1) Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография: Исследования, публикации, полемика. СПб., 2005. С. 59 - 101; 2) О композиции и топике житий преподобных // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57. С. 431 - 500.

36 Панченко О. В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейктике и гимногорафии) // ТОДРЛ., СПб., 2003. Т. 54. С. 491-534.

Белоброва О. А. Этикетный мотив в древнерусской миниатюре XV в. // Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987. С. 25 - 31.

3 Морозов В. В. Этикет реальный и этикетность искусства: русская дипломатическая церемония // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. М., 1989. С. 265

280.

39

Черный В. Д. Этикет и действительность в древнерусской книжной миниатюре // Русская художественная культура XV - XVI вв. Тезисы докладов. М., 1990. С. 18 - 21.

40 Колесов В. В. Сергий Радонежский: художественный образ и символ культуры // Жизнь и житие Сергия Радонежского. М., 1991. С. 319 - 336. подобий» в древнерусском искусстве содержатся в работах Г. В. Маркелова.41

К вопросам взаимодействия текста и изображения относятся герменевтические исследования, основанные на толковании изображений. Данная проблематика отражена в работах М. В. Алпатова,42 А. А. Амосова,43 О. Ю. Клаутовой,44 О. И. Подобедовой,45 Б. В. Раушенбаха,46 Э. С. Смирновой,47 Б. А. Успенского48 и др. Исследователи использовали различные возможные подходы к истолкованию изображений, анализируя и сопоставляя их с соответствующими текстами, а также основываясь на изучении особых приемов древнерусских художников.

Близкими по тематике и важными в методологическом отношении для нашей работы являются монографические исследования, посвященные

41 Маркелов Г. В. 1) Святые Древней Руси: Материалы по иконографии (прориси, переводы, иконописные подлинники). Т. 1. Святые Древней Руси в прорисях и переводах с икон XV- XIX веков. Атлас изображений. СПб., 1998. С. 24 - 27 (об «иконографических модулях»); 2) Описания древнерусских святых в «толковых» иконописных подлинниках // Маркелов Г. В. Святые Древней Руси: Материалы по иконографии (прориси, переводы, иконописные подлинники). Т. 2. Святые Древней Руси в прорисях и переводах с икон XV-XIX веков. Свод описаний. СПб., 1998. С. 5 - 26 (о системе «подобий» в древнерусском искусстве).

42 Алпатов М. В. 1) Икона «Сретения» из иконостаса Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры. (К изучению художественного образа в древнерусской живописи) // ТОДРЛ. М. -Л., 1958. Т. 14. С. 557 - 564; 2) Гибель Святополка. С. 18 - 23.

43 Амосов А. А. 1) Сказание о Мамаевом побоище в Лицевом своде Ивана Грозного (Заметки к проблеме прочтения миниатюр Свода) // ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 48 - 60; 2) К семантике цвета в миниатюрах древнерусских рукописей // ТОДРЛ, Т. 48. СПб., 1993. С. 248-253.

44 Клаутова О. Ю. Жест в древнерусской литературе и иконописи XI - XIII вв. К постановке вопроса // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 46. С. 256 - 269.

45 Подобедова О. К вопросу о поэтике древнерусского изобразительного искусства. (Распространенные сравнения в памятнике мелкой пластики XIII в.) // Старинар. Нова cepnja. Кньига XX -1969. Београд, 1970. С. 309 - 314.

46 Раушенбах Б. В. Геометрия картины и зрительное восприятие. СПб., 2002.

47 Смирнова Э. С. «Богоматерь с Младенцем на престоле, с Архангелом и преп. Сергием Радонежским» - икона первой трети XV в. Истоки и смысл иконографии // Русское подвижничество. М., 1996. С. 124 - 135.

48 Успенский Б. А. Семиотика иконы // Успенский Б. А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 219 - 294; Он же. К исследованию языка древней живописи //(Вступл. к кн.) Жегин Л. Ф. Язык живописного произведения. (Условность древнего искусства). М., 1970. С. 4 - 34. летописным лицевым памятникам Древней Руси. В начале 1940-х гг. монография А. В. Арциховского «Древнерусские миниатюры как историческии источник» открыла новый аспект в изучении содержания книжной иллюстрации - историко-археологический. Из историко-археологических работ наиболее значимой явилась статья Т. А. Сидоровой «Реалистические черты в архитектурных изображениях Древней Руси».50 В ней автор рассмотрела изображение деревянной архитектуры по миниатюрам лицевых списков Жития Сергия Радонежского, Жития Николая Чудотворца, Жития Зосимы и Савватия Соловецких и Хождения Иоанна Богослова -памятников XVI века.

В монографии О. И. Подобедовой «Миниатюры русских исторических рукописей»51 для нас наиболее ценны наблюдения исследовательницы над иллюстративными циклами Лицевого летописного свода второй половины XVI в., так как они хронологически и стилистически близки к миниатюрам некоторых из рассматриваемых нами агиографических памятников. Комплексный подход к изучению миниатюр Лицевого свода применен в труде А. А. Амосова «Лицевой летописный свод Ивана Грозного».52 Такой подход включил в себя осмысление принципов анализа миниатюр, исследование языка древнерусского художника, технологии создания миниатюр и возможных источников изображений, анализ сверхтекстовой информации в миниатюрах, передачи в иллюстрациях пространственно-временных характеристик, интерпретацию изображения, а также наблюдения над цветом в миниатюрах Свода и его символикой. Наблюдения и выводы А.

49 Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. Томск -Москва, 2004. (Переизд. 1944 г.).

50 Сидорова Т. А. Реалистические черты в архитектурных изображениях Древней Руси // Архитектурное наследство. М., 1958. Т. 10. С. 73 - 100.

51 Подобедова О. И. Миниатюры русских исторических рукописей. К истории русского лицевого летописания. М., 1965.

52

Амосов А. А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного: Комплексное кодикологическое исследование. М., 1998. Ч. 3. Миниатюры Лицевого свода: история в образах. С. 224 - 303.

А. Амосова составили важную информационную и методологическую базу для нашего исследования.

Из монографических работ, посвященных Лицевому своду следует также назвать В. В. Морозова «Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века».53 Для нас явились весьма ценными его рассуждения о языке миниатюриста, о жестах, цвете, об интерпретации и трактовке миниатюристом текста, об этикете и о функциях миниатюры. Следует, однако, подчеркнуть, что рассматриваемые нами источники существенно отличаются от Лицевого летописного свода, прежде всего в жанровом отношении. Агиографические тексты, как и иллюстрирующие их миниатюры, выполняют в культурном контексте иные функции, нежели тексты и миниатюры исторические. Поэтому изучение иллюстрированных агиографических памятников представляется актуальным и восполняющим определенную лакуну в отечественной медиевистике.

В задачи настоящего исследования входит:

1. определение принципов взаимоотношения текста и иллюстраций лицевой рукописи в древнерусской традиции;

2. выявление и анализ художественных приемов, использовавшихся средневековыми иллюстраторами для передачи литературного текста на языке изображения;

3. уточнение роли древнерусского иллюстратора в создании лицевой рукописи.

Поставленные задачи определяют критерии отбора материала для исследования:

53 Морозов В. В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М., 2005. Гл. 5. Миниатюры Лицевого свода. С. 169 - 251.

1. материал исследования должен быть относительно однородным по своей тематике и содержанию, чтобы возможно было проводить сопоставление и систематизацию сходных явлений;

2. это должны быть памятники древнерусского (допетровского) искусства, причем не столько по времени их создания, сколько по своей стилистике и художественным приемам;

3. весь текст произведения в его лицевом списке должен сопровождаться целым циклом иллюстрирующих его миниатюр, а не просто одним или несколькими изображениями;

4. рассматриваемый материал должен представлять собой самостоятельное произведение, а не являться частью другого, более крупного произведения, отличного по своему жанру от жития.

В соответствии с требованием первого из перечисленных критериев, мы ограничились житиями русских преподобных. Как отмечает Т. Р. Руди, «Особенности различных типов житий, составляющих подгруппы агиографического жанра, определяются, как известно, в первую очередь чином святости прославляемого подвижника. Тип подвига святого, таким образом, определяет особенности композиционной структуры и поэтики его жития, а следовательно, — и систему его топосов».54 Жития преподобных отличаются одной из наиболее устойчивых систем топосов, они во многом схожи между собой, поэтому в них достаточно ярко выступают общие, типические черты.

По наблюдению В. О. Ключевского, описания посмертных чудес преподобных являются наиболее «историчной» частью агиографического произведения.55 Как правило, они богаты историческим содержанием и при

54 Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57. С. 431.

55 Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник /Репринт, изд. 1871 г. М., 1988. С. 438: «.Из всех частей жития описание посмертных чудес святого наиболее надежно по своим источникам. . Прежде всего на его изложении наименее заметна печать обычных приемов житий, общих мест и условных этом очень разнообразны по литературному качеству, приемам, стилю и т. п. В нашей же работе в качестве объекта исследования используется прежде всего та часть житий преподобных, которая обозначена Т. Р. Руди как «схема монашеского жития», то есть «схема его основной части».56 Именно она содержит житийные топосы, которые прежде всего подлежат нашему рассмотрению.

Наивысшего развития древнерусские лицевые рукописи достигли во второй половине XVI - первой половине XVII веков, когда происходит расцвет книжной иллюстрации. В это время появляются первые известные нам лицевые списки житий русских преподобных, и в рамках древнерусской эстетики разрабатываются принципы иллюстрирования таких произведений. К данному периоду относится создание лицевых списков житий таких русских преподобных как Сергий Радонежский (конец XVI века), Зосима и Савватий Соловецкие (два списка конца XVI в. и один - начала XVII в.), Антоний Сийский (1648 г.), Варлаам Хутынский и Михаил Клопский (Новгородский житийный сборник XVII века). Перечисленные рукописи этого периода составляют весь корпус памятников, которые полностью отвечают всем вышеозначенным требованиям.

Некоторые из перечисленных лицевых списков имеют более поздние повторения, созданные как их копии и вследствие этого относящиеся к древнерусской традиции иллюстрирования, несмотря на время своего создания. Такие списки также вошли в наше рассмотрение. По этой причине хронологические рамки исследования несколько расширяются, и их верхняя граница передвигается до XVIII века.

Литературная история названных житий к настоящему времени в основном изучена литературоведами. Опираясь на результаты уже произведенной текстологической работы, мы имеем возможность представлений: по литературной форме своей это большею частию близкое воспроизведение наивного рассказа самих исцеленных».

56 Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных. С. 497. исследовать новые аспекты истории бытования этих литературных текстов в Древней Руси. К их лицевым спискам конца XVI - XVIII вв. неоднократно обращались искусствоведы, источниковеды, историки и другие специалисты. Поскольку мы имеем дело с материалом, уже достаточно исследованным, это дает нам возможность опираться на труды предшественников и не рассматривать специально многие литературоведческие, искусствоведческие, источниковедческие и другие аспекты изучения этих лицевых памятников.

Приведем краткий обзор источников.

Житие Сергия Радонежского рассматривается нами в двух лицевых списках. Первый из них - это рукопись конца XVI в. из ризницы Троице-Сергиева монастыря, ныне хранящаяся в Научно-исследовательском отделе Российской государственной библиотеки (РГБ, ф. 304/111 № 21). В нашей работе этот список носит название «Троицкий».

Эта рукопись хорошо известна в научном мире, во многом благодаря многочисленным воспроизведениям ее в печати. В 1853 г. она была целиком издана литографическим способом; часто публикуются ее отдельные миниатюры в качестве иллюстраций к тем или иным текстам. Так, в 1933 г. 25 миниатюр были опубликованы в альбоме М. Владимирова и Г. П. Георгиевского;58 около 30 миниатюр опубликовал архим. Иннокентий (Просвирин) в альбоме, посвященном истории Троице-Сергиевой лавры.59 Имеются и другие издания, в которых публиковались те или иные миниатюры. Недавно было предпринято новое факсимильное издание всего лицевого списка, подготовленное сотрудниками Рукописного отдела Российской государственной библиотеки.60 Оно представляет собой две

57 Житие преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергия Радонежского Чудотворца. (Литографическое издание). Троице-Сергиева лавра, 1853.

58 Владимиров М., Георгиевский Г. Древнерусская миниатюра. М., 1933.

59 Иннокентий (Просвирин), архим. Троице-Сергиева лавра. М., 1988.

60 Житие преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергия Чудотворца. Написано Епифанием Премудрым: Факсимильное воспроизведение рукописной книги 1592 года. М., 2002. Кн. 1,2. книги, одна из которых содержит воспроизведение рукописи, а вторая включает описание рукописи и перевод текста Жития Сергия на современный русский язык. Это издание сразу стало библиографической редкостью, так как выпущено в количестве 41 экземпляра.

Первое обстоятельное описание рукописных книг, хранящихся в ризнице Троице-Сергиевой лавры, и, в частности, Троицкого лицевого списка Жития Сергия Радонежского было предпринято архимандритом Леонидом (Кавелиным).61 В этом описании даны самые общие сведения об особенностях текста, письма, инициалов, заставок и миниатюр рукописи. На художественной характеристике миниатюр и орнаментов лицевого списка

62 сосредоточился в своей работе Ю. А. Олсуфьев. Однако его характеристики весьма лаконичны. Лаконичны они и в третьем описании книг Троице-Сергиева монастыря, выполненном Т. Б.

Уховой. К описанию непосредственно Троицкого списка Жития Сергия обращался И. В. Левочкин.64 Наиболее полное из описаний содержится в его статье, сопровождающей факсимильное издание рукописи.65

61 Леонид (Кавелин), архим. Славянские рукописи, хранящиеся в ризнице Свято-Троицкой Сергиевой лавры // ЧОИДР. 1880. Кн. 4. № 13. С. 34 - 35; № 14. С. 35 - 38; № 17. С. 41 -44.

62 Олсуфьев Ю. А. Опись лицевых изображений и орнамента книг ризницы Троице-Сергиевой лавры. М., 1921. С. 66 - 67.

63 Ухова Т. Б. Миниатюры, орнамент и гравюры в рукописях библиотеки Троице-Сергиева монастыря и Московской духовной академии // Записки Отдела рукописей /Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. Вып. 22. М., 1960. С. 156 -157.

64 Левочкин И. В. 1) Об одной книге из ризницы Троице-Сергиевой лавры // Книжное дело. 1994, № 5 (11). С. 48 - 60; 2) Лицевое житие преподобного Сергия Радонежского //Житие преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергия Чудотворца: Факсимильное воспроизведение рукописной книги 1592 года. М., 2002. Кн. 2. С. 94 -102.

65 Приведем некоторые фрагменты этого описания. Для создания Троицкого лицевого списка «была выбрана прекрасная французская бумага фабрики Лебе. Книга состоит из 381 л. (плюс 2 листа более поздних). Формат книги 31,6x19,5 см. Все листы (кроме двух последних, а также л. 11 об., 12 - 14 и 15) заняты текстом и миниатюрами. (.) На первом переплетном листе (XIX в.) сохранились старые шифры этой книги. На первом листе с подлинным текстом, на его верхнем внешнем углу, имеется бумажная наклейка с надписью: «Жизнь Преподоб. Сергия в лицах. № 2-й». На нижнем поле этого же листа надпись: «Принадлежит Лавре преподобного Сергия. 1855». Эта надпись повторяется еще на ряде листов.

Письмо книги - профессиональный русский полуустав двух почерков. Первый мастер написал текст предисловия и часть собственно Жития, второй - все остальное.

Текст данного лицевого списка Жития Сергия Радонежского представляет собой свод разных редакций Жития с элементами ранней редакции труда Епифания Премудрого. Это так называемая Пространная редакция, возникшая в 1520-е гг.66 В тексте имеется 652 красочные миниатюры, которые предваряют иллюстрируемые ими фрагменты Жития, то есть читатель этой лицевой рукописи сначала видит изображение, а затем читает текст к нему. Отметим, что подобного количества миниатюр нет ни в одном другом иллюстрированном списке житий русских святых. К некоторым из них обращались в своих работах такие исследователи как А. В. Арциховский,67 О. А. Белоброва,68 С. В. Сазонов69 и др. Комплексного же изучения всех миниатюр рукописи до сих пор не проводилось.

Заглавные буквы (инициалы) в своем подавляющем большинстве простые, геометрические, иногда украшенные стилизованной растительностью. По своей высоте они занимают 5-6 строк текста. Все они написаны киноварью. .В письме книги имеется несколько строк высокопрофессиональной вязи. (.)

Книга украшена тремя заставками. На листе 1 заставка выполнена пером и чернилами -прямоугольная рамка, заполненная широколиственными «травами» с золотыми прожилками. В центре вязью написано начало названия книги - «Житие прпдобнаго». Вторая и третья заставки (л. 16 и 349) исполнены в той же манере, что и первая, только без текста. (.)

Любопытно оформление миниатюр. Они с трех сторон, по бокам и снизу, ограничены тонкими чернильными линиями, а сверху «открыты», что дает возможность книгописцу вторгаться в пустоты верхних частей миниатюр заключительными словами соответствующих разделов текста. (.)

Очень богата цветовая гамма миниатюр. Краски типа акварели использованы очень умело. .Активно использовано золото. Оно применяется в изображении нимбов святости, куполов церквей, крестов и некоторых других деталей. (.)

Лицевое Житие преподобного Сергия Радонежского скорей всего было создано в царских книгописных мастерских Московского Кремля. Об этом свидетельствуют письмо, заставки, инициалы и миниатюры этой книги. Последние очень близки к минитаюрам Лицевого летописного свода и некоторых других книг, которые несомненно были созданы в этих мастерских, где издавна работали первоклассные мастера книжного дела» (Левочкин И. В. Лицевое житие.С. 98 -100,102).

6 См.: Яблонский В. Пахомий Серб и его агиографические писания. СПб., 1908; Зубов В. П. Епифаний Премудрый и Пахомий Серб. (К вопросу о редакциях «Жития Сергия Радонежского») // ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 145 - 158; Мюллер JI. Особая редакция Жития Сергия Радонежского // Записки Отдела рукописей. М., 1973. Вып. 34. С. 71 - 100 (Гос. Б-ка СССР им. В. И. Ленина); Клосс Б. M. 1) Жития Сергия и Никона Радонежских в русской письменности XV - XVII вв. // Методические рекомендации по описавнию славяно-русских рукописных книг. М., 1990. Вып. 3. Ч. 2. С. 271 - 296; 2) Избранные труды. М., 1998. Т. 1. Житие Сергия Радонежского. С. 160 - 223.

6 Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. С. 251 -277.

Все листы рукописи пронумерованы по нижним внешним углам буквами кириллического алфавита, однако № 144 проставлен дважды, на двух листах, поэтому после л. 144 нумерация сбивается. В верхних внешних углах карандашом выполнена поздняя («архивная») нумерация. В изданиях Троицкого списка нумерация листов разнится между собой: в каждом экземпляре литографированного издания 1853 г. нумерация листов делается «от руки», на листах факсимильного издания 2002 г. типографская нумерация также отсутствует, воспроизведена только рукописная нумерация славянской цифирью. В связи с отсутствием единообразия в обозначении листов Троицкого списка в нашей работе мы придерживаемся именно этой рукописной нумерации.

Водяные знаки бумаги Троицкого списка относятся к периоду с 70-х гг. XVI в. и до первых лет XVII в.70 По заключению И. В. Левочкина, учитывавшего совокупность палеографических и исторических данных,

71 рукопись можно датировать 1592 годом.

В конце XVII-ro или в самом начале XVIII в. Троицкий список был скопирован. Миниатюры нового списка, выполненные по образцу миниатюр копируемого оригинала, соответствуют древнерусской традиции книжной иллюстрации. Эта рукопись в составе библиотеки Петра I хранится ныне в Рукописном Отделе Российской Библиотеки Академии наук (РО БАН П. I. А. 38). Обозначим ее в нашем исследовании как «Петровский список». Следует, правда, отметить факт, установленный сотрудниками Рукописного отдела

72 73

БАН М. Н. Мурзановой и И. Н. Лебедевой, что эта рукописная книга О

Белоброва O.A. 1)0 лицевом списке Жития Сергия Радонежского в библиотеке Петра I. // Белоброва О. А. Очерки русской художественной культуры XVI - XX веков. М., 2005. С. 243 - 256; 2) О некоторых изображениях Епифания Премудрого в их литературных источниках // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 91 -100.

69 Сазонов С. В. «Встреча со старцем» в Житии Сергия Радонежского // История и культура Ростовской земли. 1993. Ростов, 1994. С. 60 - 66.

7 См.: Лихачев Н. П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. Ч. 1. СПб., 1899. №№ 3223 (1570 г.), 3040 (1573 г.), 3042 (1574 г.), 3237 (1580 г.), 3051 (1602 г.).

71 Левочкин И. В. Лицевое житие. С. 101.

72 Исторический очерк и обзор фондов Рукописного отдела БАН. М. - Л., 1956. Вып. 1. С.

267-381. принадлежала не Петру I, а его сестре Наталии Алексеевне, в описях имущества которой и фигурирует этот список.

В отличие от Троицкого, Петровский список содержит только 468 миниатюр,74 его иллюстрирование не закончено: в конце рукописи оставлено немало пустых мест для предполагавшихся миниатюр. В начале Петровского списка миниатюры расположены после иллюстрируемого ими текста, а после л. 142 об. они предваряют текст. Зависимость миниатюр Петровского списка от Троицкого несомненна, это пе пс отмечали такие исследователи как И. Э. Грабарь, В. Д. Кузьмина. Наиболее подробное исследование Петровского списка и его сопоставление с Троицким списком проведены О. А. Белобровой,77 которая отмечает совпадение формата обеих рукописей (в лист), их внешнего вида (похожие переплеты), а также редакций текста жития. Выявляя и анализируя их различия, соотносяя создание Петровского списка с историческими событиями этого времени, О. А. Белоброва приходит к предположению «о заказе копии лицевого Жития Сергия Радонежского «в поднос» царским особам (семье Петра I - Н. Ю.) именно после их пребывания в Троице-Сергиевом монастыре в августе 1689 г. Инициатива могла исходить как со стороны монастырских властей, так и со стороны членов царской семьи».78

Необходимо отметить, что первый опыт иллюстрирования Жития преподобного Сергия был предпринят при создании Лицевого летописного пу

Лебедева И. Н. Библиотека царевны Натальи Алексеевны, русской образованной женщины начала XVIII в. // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги Библиотеки Российской Академии наук 1900. СПб., 1994. С. 240 - 253. 4 Сведения, данные в Описи книг собрания Петра I в 1956 г. (Исторический очерк и обзор фондов Рукописного отдела БАН. М.; Л., 1956. Вып. I. XVIII век. С. 338) о том, что в Петровском списке 444 миниатюры, ошибочны. Эта ошибка выявлена нами в результате неоднократного пересчета иллюстраций рукописи.

75 Грабарь И. Э. Андрей Рублев: Очерк творчества художника по данным реставрационных работ 1918 - 1925 гг. // Вопросы реставрации. Сб. Центральных гос. Реставрационных мастерских. М., 1926. С. 73.

76 Кузьмина В. Д. Древнерусские письменные источники об Андрее Рублеве //Андрей Рублев и его эпоха. Сб. статей под ред. М. В. Алпатова. М., 1971. С. 115.

7 Белоброва О. А. О лицевом списке Жития Сергия Радонежского в библиотеке Петра I.

78 Там же. С. 252. свода, между 1568 и 1576 гг. Житие включено в Остермановский II том в особой сокращенной редакции и иллюстрировано 77-ю миниатюрами. Данный лицевой список не рассматривается в нашем исследовании, так как он не является самостоятельным произведением, а входит в состав Лицевого летописного свода. Поскольку он создавался в рамках летописного повествования, то перед его создателями ставились иные цели, нежели перед создателями лицевых списков житий святых. В тексте и в иллюстрациях этого списка Жития сделан акцент именно на исторической роли

80 преподобного Сергия и основанной им обители, что обособляет его среди прочих лицевых списков этого Жития. Как показали А. В. Арциховский, О. о 1

И. Подобедова и В. В. Морозов, его миниатюры не служили образцом для создания последующих лицевых списков и данный список стоит особняком в истории иллюстрирования Жития Сергия. Наиболее полно он

82 проанализирован в монографии В. В. Морозова, посвященной Лицевому летописному своду. Проводя исследования Троицкого и Петровского списков Жития Сергия, мы опирались на некоторые положения и наблюдения автора этой работы.

Другой агиографический памятник, лицевые списки которого нами рассматриваются - это Житие Зосимы и Савватия Соловецких.

79 НИОР БАН. 31.7.30-2, лл. 379 об. - 435.

ЯП

В этом лицевом списке О. И. Подобедовой подчеркивалась «светская трактовка сюжетов» (Подобедова О. И. Миниатюры русских исторических рукописей: К истории русского лицевого летописания. М., 1965. С. 274).

А. В. Арциховский считал, что автор миниатюр Троицкого списка Жития Сергия Радонежского «не копировал рисунки с древних подлинников а составлял их заново». (Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. Томск-Москва,

2004. С. 277); сопоставление миниатюр Жития Сергия Радонежского в составе Лицевого свода и Троицкого списка Жития, проводившееся О. И. Подобедовой и В. В. Морозовым, также показало их независимость. (См.: Подобедова О. И. Миниатюры русских исторических рукописей. С. 270 - 274; Морозов В. В. Миниатюры Жития Сергия Радонежского из Лицевого летописного свода XVI в. //Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги БАН СССР за 1985 г. Л., 1987. С. 79).

82 Морозов В. В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М.,

2005. С. 171-183.

Самый ранний из известных лицевых списков этого Жития относится к концу 70х-80м гг. XVI в. Ныне он хранится в Егоровском собрании Российской государственной библиотеки (РГБ, собр. Егор., № 325). В науке за ним закрепилось название «Егоровский» список. Он содержит 54 миниатюры к первой части Жития, то есть иллюстрирование не доведено до конца. Рукопись в четвертую долю листа, на 290 листах, помимо Жития содержит службы Зосиме и Савватию. Миниатюры этого списка небольшого размера, от 4,7x4,2 см до 4,4x3,7 см, они расположены на полях, что встречается только в данной рукописи среди рассматриваемых нами. Отличается она также сравнительно скромным внешним видом, мелким полууставным письмом, отсутствием золота в иллюстрациях, за исключением выходной миниатюры с изображением преподобных Зосимы и Савватия (л. 69 об.).

Эта рукопись почти не привлекала внимание исследователей, ее наиболее полное описание содержится в статье Г. В. Попова,83 в которой автор делает обзор всех известных лицевых списков Жития Зосимы и Савватия Соловецких. О Егоровском списке, данные о происхождении которого отсутствуют, ученый пишет следующее: «Можно полагать., что она (рукопись - Н. Ю.) создавалась в Москве, так как автор ее небольших маргинальных миниатюр имеет явно столичную выучку. (.) Скорее всего рукопись создавалась по заказу Соловецкой обители или кого-то из монастырских вкладчиков. (.) Но в монастырскую библиотеку рукопись так и не попала (определенную роль в этом могла сыграть именно незавершенность ее иллюстраций)».84

83

Попов Г. В. Книжная культура XVI века и художественное оформление Повести о Зосиме и Савватии // Повесть о Зосиме и Савватии: Научно-справочный аппарат. М., 1986. Кн. 2. С. 73-103.

84 Там же. С. 77.

Житийный текст Егоровского списка относится к редакции, оканчивающейся на эпизоде об умершей и ожившей княгине. По классификации С. В. Минеевой, это III краткая редакция, II вариант.

Второй лицевой список Жития Зосимы и Савватия Соловецких относится к концу XVI в. Он был создан для царя Феодора Иоанновича. Ныне список хранится в собрании Вахрамеева Рукописного отдела Государственного Исторического музея (ГИМ, собр. Вахрамеева, № 71) и известен в науке как «Вахрамеевский». Список содержит 229 парадных красочных миниатюр. Г. В. Попов обнаруживает «иконографическую общность» иллюстраций Егоровского и Вахрамеевского списков, хотя количество и размеры миниатюр этих рукописей не совпадают, что сказалось, в частности, на степени подробности иллюстрирования текста. Между миниатюрами Егоровского и Вахрамеевского списка можно констатировать лишь опосредованную иконографическую связь. Кроме того, миниатюры Вахрамеевского списка отличаются парадностью, тщательностью исполнения и обильным использованием золота в изображениях; как отмечает Г. В. Попов, «изощренность оформителей Вахрамеевской рукописи роднит их с представителями так называемой Строгановской школы».

Происхождение Вахрамеевской рукописи, как и Троицкого списка Жития Сергия Радонежского, связывают с работой миниатюристов Кремлевской царской мастерской третьей четверти XVI века. Данный лицевой памятник введен в научный оборот; ученым значительно облегчает работу над ним его факсимильное издание 1986 г. с хорошим научно-справочным аппаратом.86

Третий лицевой список Жития Зосимы и Савватия датирован 1623 годом. Ныне он находится в Соловецком собрании Российской Национальной библиотеки (РНБ, собр. Соловецкого монастыря, № 175). Он был создан в Москве, по заказу келаря Троице-Сергиева монастыря Александра

85

Минеева С. В. Рукописная традиция Жития преподобных Зосимы и Савватия Соловецких (XVI - XVIII вв.). М., 2001. Т. 1,2.

86 Повесть о Зосиме и Савватии: Факсимильное воспроизведение. Кн. 1; Научно-справочный аппарат. Кн. 2. М., 1986.

Булатникова, и затем вложен им в Соловецкий монастырь. По имени заказчика в науке этот список известен под названием «Булатниковского». Большинство из его 235 миниатюр копирует миниатюры Вахрамеевского списка, за исключением последних иллюстраций. Дело в том, что начиная с л. 204 текст Булатниковского списка и, соответственно, рисунки, относятся к 1623 - 1624 гг., то есть добавлены описания новых чудес соловецких преподобных. На этом основании текст рукописи относится к другому варианту редакции: по классификации С. В. Минеевой, - к III варианту III краткой редакции. В целом же Булатниковский экземпляр создавался как довольно точная копия Вахрамеевского списка.

Известен также еще один, четвертый, лицевой список Жития, так

Й7 называемый «Сад спасения». Он датирован 1711 годом, а из вкладной записи следует, что создавался он на Соловках, по заказу монастыря. Иллюстраторы «Сада спасения», несомненно, пользовались Булатниковским списком, вложенным в монастырь, однако их миниатюры ни в коей мере не являются подражанием его миниатюрам. «В своем отношении к раннему образцу они выступают прежде всего с позиций иной культурно-художественной эпохи, воспринимая его лишь в качестве сюжетно-иконографического руководства. .Миниатюры, созданные далекими Соловецкими мастерами, при всем их архаизме, можно лишь с оговоркой оо причислять к явлениям древнерусского искусства» , - таково мнение Г. В. Попова. «Сад спасения» является свидетельством продолжения традиции иллюстрирования Жития Зосимы и Савватия в XVIII веке, но уже в рамках новой эстетики. Поскольку его миниатюры не могут быть отнесены по своей стилистике и художественным приемам к памятникам древнерусского (допетровского) искусства, то мы не включаем этот лицевой список в наше рассмотрение.

87

Государственная Оружейная палата Московского Кремля, инв. № ПОР 2816.

88 Попов Г. В. Книжная культура XVI века. С. 74.

Третий агиографический памятник, лицевые списки которого мы подвергаем исследованию, - это Житие Антония Сийского. Его первый лицевой список датирован 1648 г. на основании частично смытой записи на рукописи: «Сия глаголемая житие преподобнаго отца нашего Антония Сийскаго отдана. Феодосия. написана во 156-м [1648] году». Это рукопись из библиотеки Антониево-Сийского монастыря, ныне она хранится в Рукописном отделе Государственного Исторического музея (ГИМ, собр. Щукина, №107/750).

По нашим подсчетам рукопись содержит 131 красочную миниатюру, сопровождающую текст Жития.89 Ее пожертвовал в Сийский монастырь игумен Феодосий, о котором, в частности, известно, что он был иконописцем. В связи с этим существует предположение, что он и является автором миниатюр Жития.90

В стилистике миниатюр уже чувствуются веяния нового времени (например, не свойственные иконописи попытки изображения интерьеров), но их все же можно еще отнести к древнерусской традиции. Их содержательную ценность высоко оценил в свое время А. В. Арциховский и посвятил им отдельную главу в книге «Древнерусские миниатюры как исторический источник».91 Как показали результаты фундаментального

92 текстологического исследования Жития Антония Сийского Е. А. Рыжовой, рассматриваемый список содержит текст редакции Ионы (с 16-ю чудесами).

Второй рассматриваемый нами лицевой список Жития Антония Сийского датируется XVIII веком: филиграни его листов указывают на 1779 и 1780

93 гг. Несмотря на позднее происхождение, он включен в наше исследование,

89

По подсчетам А. В. Арциховского, «миниатюр в ней сто пятьдесят одна» (Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. С. 277).

90 См.: Кукушкина М. В. Монастырские библиотеки Русского Севера. JL, 1977. С. 108 — 109.

91 Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. С. 277

286.

92

Рыжова Е. А. Антониево-Сийский монастырь. Житие Антония Сийского. Книжные центры Русского Севера. Сыктывкар, 2000. С. 39.

93 См. описание рукописи: Там же. С. 208. поскольку создавался как копия списка 1648 г., причем с сохранением основных стилистических особенностей образца. Лицевой список XVIII в. находится ныне в Отделе рукописей Библиотеки Российской Академии наук (РО Б АН, собр. Археол. ин-та, № 56). Он содержит 130 миниатюр в красках. Специальных исследований этого списка и его миниатюр до сих пор не проводилось; его текст относится к редакции Ионы (с 16-ю чудесами).94

Оба рассматриваемых списка Жития Антония Сийского не имеют каких-либо закрепившихся в науке наименований, поэтому в нашей работе мы обозначим их, соответственно, как Старший и Младший лицевые списки Жития Антония Сийского (в сокращенном же виде они будут обозначаться как Сп. 1 и Сп. 2).

Еще один лицевой памятник древнерусской книжности, привлеченный нами к исследованию, - Новгородский лицевой сборник первой половины XVII в. - находится в Древлехранилище Пушкинского Дома (ИРЛИ РАН, собр. Каликина, № 35). Он содержит жития трех новгородских святых -Варлаама Хутынского, Антония Римлянина и Михаила Клопского. Два из них - жития Варлаама Хутынского (Л. 62 - 152) и Михаила Клопского (Л. 305 - 355) - сопровождаются циклами миниатюр. Житие Антония Римлянина по каким-то причинам проиллюстрированно не было, хотя для миниатюр в тексте оставлены места. Текст Жития Варлаама Хутынского в этой рукописи, по данным текстологических исследований Л. А. Дмитриева, относится к распространенной редакции, II вид, I группа.95 Его сопровождают 38 миниатюр. Житие Михаила Клопского96 иллюстрируют 23 миниатюры. К изучению миниатюр этой рукописи обращалась Л. Д. Лихачева.97

94 Там же. С. 40.

95 Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы XIII -XVII вв. Л., 1973.

96 В кн. «Повести о житии Михаила Клопского» (подготовка текстов и статья Л. А. Дмитриева; М.; Л., 1958) рассматриваемый список Жития Михаила Клопского не учтен (см. С. 6-12).

97 Лихачева Л. Д. Миниатюристы - читатели новгородских литературных произведений // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 335 - 341.

Стилистика иллюстраций Новгородского сборника позволяет утверждать, что они созданы в древнерусской традиции, поэтому эта рукопись XVII века входит в наше рассмотрение.

Итак, в качестве источников в наше рассмотрение вошли восемь лицевых рукописных памятников конца XVI - второй половины XVIII вв., содержащих жития семи русских преподобных: Сергия Радонежского (в двух списках), Зосимы и Савватия Соловецких (в трех списках), Антония Сийского (в двух списках), Варлаама Хутынского и Михаила Клопского (в одном списке). Они соответствуют установленным нами критериям отбора материала для настоящего исследования.

Исследования и описания лицевых памятников проводились учеными по разным параметрам в зависимости от поставленных ими задач. Для настоящего исследования нами была разработана определенная методика предварительного изучения материала. Она позволила максимально подробно исследовать соотношение текста и иллюстраций в лицевых списках.

Работа над каждой из 8-ми рукописей начиналась с общего описания, предполагающего в данном случае характеристику ее внешнего вида, состава и особенностей художественного оформления. После общего описания рукописи каждая ее миниатюра описывалась и анализировалась по следующей схеме. Сначала выписывался текст, иллюстрированный данной миниатюрой, так как миниатюра чаще всего иллюстрирует не весь отрывок, рядом с которым она располагается. Текст передавался нами по рукописи в соответствии с правилами ТОДРЛ.

Иногда миниатюра бывает многосюжетной (особенно часто это встречается в лицевых списках Жития Сергия Радонежского и Жития Зосимы и Савватия Соловецких), то есть содержит в себе сразу несколько сюжетных изображений, иллюстрирующих разные фрагменты текста. В таких случаях выписываемый текст разбивался нами на пронумерованные отрывки, проиллюстрированные в данной многосюжетной миниатюре. Составлялась также схема миниатюры, в которой все сюжеты пронумерованы в соответствии с нумерацией выписанных фрагментов текста жития. Это позволяло максимально точно установить и зафиксировать соответствие текста и иллюстрирующего его изображения.

Каждая миниатюра или каждый фрагмент многосюжетной миниатюры описывался по следующим параметрам: a. расположение фигур персонажей, b. жесты и позы персонажей, c. цвет и другие значимые особенности одежд персонажей (если есть), характеристика фона (пейзажного, архитектурного, «интерьерного»). е. другие значимые детали изображения.

В результате такого подробного описания и соотнесения текста и иллюстрации стал возможен первоначальный анализ степени соответствия изображения тексту, вследствие которого нами нередко выявлялись имеющиеся несоответствия между указаниями текста и деталями иллюстрации. Уже на этом предварительном этапе исследования нами предпринималась попытка объяснения этих несоответствий с точки зрения содержания и поэтики, а также по возможности выделялись и осмыслялись акценты, расставленные миниатюристом в передаче им житийных событий.

Наблюдения и замечания, сделанные на данном этапе анализа, фиксировались и затем использовались в дальнейшем исследовании.

На следующем этапе мы проводили сопоставление миниатюр разных списков одного жития. При наличии других лицевых списков рассматриваемого произведения и при наличии технической возможности (списки житий находятся в разных книгохранилищах), мы сравнивали миниатюры разных списков. Уточним, что такую возможность мы имели при работе с Житием Сергия Радонежского (Петровский список сравнивался с Троицким) и Житием Зосимы и Савватия Соловецких (Булатниковский список сравнивался с Вахрамеевским). Это обусловлено тем, что Троицкий список Жития Сергия Радонежского и Вахрамеевский список Жития Зосимы и Савватия были изданы (соответственно, в 1853 г. и в 1986 г.), и сопоставление миниатюр проводилось между рукописью одного списка и изданием другого. Обнаруженные различия в композиции и деталях миниатюр разных списков сразу фиксировались. При невозможности синхронного сопоставления миниатюры копировались в виде цветных рисунков (прежде всего это касается неизданных лицевых списков Жития Антония Сийского), которые затем сравнивались с миниатюрами рукописи, находящейся в другом книгохранилище.

Для обозначения расположения идентичных миниатюр из разных лицевых списков одного и того же жития в настоящей работе указываются листы этих рукописей через косую черту: например, «л. 44 об./ 59 об.». Причем первый номер листа относится к более ранней рукописи, а второй - к более поздней.

Наблюдения и выводы, изложенные в данной работе, основаны на вышеописанном предварительном анализе каждой миниатюры всех исследуемых рукописей. Проведенный анализ позволяет рассмотреть изображения в непосредственном взаимодействии с иллюстрируемым текстом. В результате представилась возможность выявить и систематизировать различные приемы, которыми пользовались древнерусские миниатюристы для передачи тех или иных житийных ситуаций, характеристик героев, содержания их речи и т. д. Подробное сопоставление рукописей позволило также изучить характерные различия между миниатюрами лицевых списков одного и того же жития. Кроме того, следование изложенной схеме анализа миниатюр свело к минимуму возможность ошибок в трактовке сюжета того или иного изображения, так как иллюстрация описывается и анализируется в теснейшем взаимодействии с текстом. Примером такой ошибки может служить сюжетное описание одной из миниатюр Вахрамеевского списка Жития Зосимы и Савватия Соловецких, сделанное к факсимильному изданию рукописи. Содержание миниатюр на лл. 6 об. - 7 об., иллюстрирующих повествование Жития о желании преподобного Савватия уединиться и бежать от славы и почитания его монахами Валаамского монастыря, раскрывается в описании как «нарастающий конфликт» Савватия с братией, «осуждение монастырской по братией» трудов преподобного. Тогда как в тексте Жития, иллюстрируемом этими миниатюрами, ясно говорится, что Савватий «любим бе всеми» (Вахр. сп., л. 6 об.), «И внят же слухом блаженный Саватие словеса сия {похвалы от братии-Н. Ю.)., и помышляше в себе: лучши ми есть отлучитися.» (л. 7 об.) и пр. При подробном сопоставлении каждой детали изображения с точным содержанием соответствующего отрывка текста такого рода ошибки практически исключаются.

Следует специально оговорить, что в нашем исследовании мы употребляем условное собирательное название автора иллюстраций -«миниатюрист». То есть мы не проводим границы между заказчиком, редактором и исполнителем миниатюр, каждый из которых мог внести свой вклад в идейную и художественную разработку иллюстраций. Для нас также не принципиально различие рук разных мастеров-миниатюристов, работавших над одной рукописью. Мы исследуем общие приемы и тенденции в иллюстрировании древнерусских книг.

В работе впервые предпринимается комплексное изучение текста и изображений по специально разработанной методике, причем акцент делается на применении литературоведческого подхода относительно циклов миниатюр, иллюстрирующих древнерусские тексты. Научной новизной данной работы является также то, что в ней впервые предпринимается попытка комплексного исследования определенного круга иллюстрированных агиографических памятников в их совокупности.

98

Описание миниатюр. // Повесть о Зосиме и Савватии: Научно-справочный аппарат. М., 1986. С. 109.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Жития русских святых в лицевых списках"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Иллюстрированная книга представляла собой особый жанр древнерусского искусства, главной отличительной чертой которого было тесное и вместе с тем сложное взаимодействие слова и изображения. Это взаимодействие происходило на разных уровнях: на уровне композиции, топики, поэтики.

На уровне композиции текст и иллюстрации к нему сопоставимы между собой по способу художественного описания действительности. Как автор текста, так и автор иллюстраций передавали события со сходных позиций «всевидящего и всезнающего наблюдателя», предоставляя синтез описаний, данных с разных точек зрения. Основные принципы композиционного построения в литературном тексте и миниатюрах совпадают, несмотря на существенное различие средств художественной выразительности, относящихся в первом случае - к временному виду искусств (литературе), а во втором случае - к пространственному (изобразительному искусству).

На уровне топики можно говорить о методологической возможности сопоставления типичных мест жития в их словесном и изобразительном выражении. Мы обратили внимание на то, что агиограф использовал в своем творчестве традиционные литературные формулы, равно как и иллюстратор житий имел в своем арсенале некие иконографические модели, в соответствии с которыми он передавал житийные топосы. Это говорит о том, что древнерусские миниатюристы повторяли внутреннюю структуру текста жития, в данном случае - его топику.

Взаимодействие текста и иллюстраций на уровне поэтики прослеживается в сходных художественных приемах, таких как художественное абстрагирование, компактность художественного времени и некоторых других. Средневековому литературному приему художественного абстрагирования аналогичен прием миниатюриста, смысл которого заключался в вариативности (например, колористической) изображения одного и того же предмета или персонажа. Тем самым миниатюрист добивался того же эффекта, что и агиограф, прибавляющий к наименованию того или иного явления слово «некий». Явлению же компактности художественного времени в средневековых литературных произведениях соответствовало объединение в одной миниатюре изображений разновременных событий. Совпадение художественных приемов отмечается также в изображении положительных и отрицательных персонажей. Если поведение первых в литературном повествовании подчинялось этикетным нормам, то поведение вторых этому этикету не подчинялось. Позы и жесты соответствующих персонажей иллюстраций также были этикетными или не этикетными, в зависимости от характера действующих лиц: положительные и нейтральные персонажи изображались на миниатюрах в позах, в которых на иконах традиционно изображаются святые, отрицательные же персонажи (разбойники, злодеи, бесы и люди, одержимые бесами) изображались с различными отклонениями от принятого изобразительного этикета.

На всех перечисленных уровнях взаимодействия слова и изображения в лицевой рукописи прослеживаются те или иные различия между текстом и иллюстрацией. Нами выделено два типа отношения к литературному тексту иллюстрирующих его изображений: обобщение и конкретизация, которые в той или иной мере содержатся во всех иллюстрациях. Примечательно, что, согласно теории художественного восприятия, чтение литературного текста включает в себя две тенденции: те же самые обобщение и конкретизацию. Таким образом, выделенные нами два типа «изменения» сообщений литературного текста в иллюстрации точно соответствуют двум типам преломления информации во время чтения. Это совпадение является теоретическим обоснованием рассмотрения миниатюриста в качестве читателя житийных текстов.

Чтение литературного произведения сопряжено также с индивидуальной интерпретацией сообщений текста конкретным читателем. Различные случаи интерпретации весьма информативны, так как часто они дают ключ к пониманию литературного произведения с точки зрения именно средневекового восприятия.

Проявления миниатюриста как читателя и интерпретатора прослеживаются на всех уровнях взаимодействия текста и иллюстраций. В композицию лицевого списка жития миниатюристы привносили новое членение, разбивая иллюстрациями повествовательную ткань на определенные смысловые единицы. С точки зрения топики нами выявлены случаи, когда иконографический образец оказывался для миниатюриста важнее и авторитетнее, нежели письменное сообщение иллюстрируемого жития. Это говорит об определенной самостоятельности изобразительных топосов по отношению к топосам литературным, а также об их общей природе. Наибольший же результат в исследовании миниатюриста как читателя и интерпретатора дало изучение текста и иллюстраций с точки зрения поэтики. Нами были рассмотрены и соотнесены с иллюстрируемыми текстами различные художественные приемы древнерусских миниатюристов, используемые ими для передачи всего многообразия содержания житийных текстов. Главными средствами выразительности в живописи являются цвет и линия. В определенных случаях тот или иной цвет в древнерусских миниатюрах имел символическую нагрузку, и тогда можно говорить о семантике конкретного цвета и его смысловом значении. Нами было выделено четыре цвета, имеющих символическое значение - белый, черный, красный и золотой. С их помощью миниатюристы могли интерпретировать текст, расставлять определенные смысловые акценты. Белый цвет - символ духовного преображения человека, действия в нем Божественной благодати. Ему противостоит черный - цвет преисподней, мира падших ангелов; в некоторых случаях он мог означать также болезнь и смерть. Красный цвет имел в целом положительную семантику, чаще всего он являлся цветовым сигналом радости, торжества, земной власти. Он относился к миру дольнему, свидетельствовал о мирском. Золотой цвет, находящийся над цветовой иерархией, призван был свидетельствовать о славе Божией, он окрашивал в миниатюрах все, что в полной мере ей причастно.

Графические приемы миниатюристов не выходили за рамки иконописной традиции: позы и жесты персонажей, изображение нимбов, деталей одежды, архитектуры и пейзажа передавались в соответствии с общими принципами, выработанными и закрепленными в древнерусской живописи. Однако с помощью этого довольно ограниченного круга приемов книжным иллюстраторам удавалось передать не только все многообразие житийного повествования, но и обозначать некоторые нюансы этого повествования, расставлять определенные смысловые акценты, давать тексту ту или иную интерпретацию. Прежде всего миниатюристы использовали для этого такие графические средства выразительности как жесты и позы персонажей, а также изображение нимбов.

Рассмотрение одних из наиболее распространенных жестов - жестов указания и благословения - показало, что все их многочисленные значения делятся на два семантических поля. Первое поле - это использование жеста в самом прямом или привычном его значении: благословения кого-либо или указания на что-либо. Второе семантическое поле объединяет значения обоих жестов, восходящие к античному жесту оратора. В таком случае жест благословения отличается от жеста указания лишь перстосложением. При этом древнерусский миниатюрист различал оттенки значений этих жестов. При изображении сцен поучения святым, игуменом монастыря или архиереем он использовал жест благословения, а при иллюстрации, например, родительского наставления своим детям - жест указания. То же можно сказать и о таком значении обоих жестов как повеление: в этих случаях только святой или архиерей изображаются с жестом благословения, а родители, князь, бояре и прочие мирские люди - с жестом указания. Жест указания, таким образом, являлся для художника «мирским» аналогом жеста благословения как ораторского жеста. Причем в некоторых случаях он мог изображаться и у «духовных» ораторов, если миниатюристу надо было, например, усилить категоричность высказывания - поучения, повеления или запрета.

Выделение нами четырех традиционных молитвенных поз (позы предстояния, внимания, коленопреклонения и поза причастника) позволило выявить особенности интерпретации миниатюристом молитвы. Выяснилось, что миниатюристы рассматриваемых лицевых рукописей довольно часто прибегали к использованию изображений молитвы без прямого указания на молитву в тексте жития. Миниатюристы тем самым расставляли особые акценты, передавая подвиги святого, его радость, его раздумья, и т. д. исключительно как молитву.

Проблема интерпретации миниатюристом святости изучена нами через анализ случаев изображения нимбов у различных житийных персонажей. Средневековые иллюстраторы изображали с нимбами некоторых подвижников, которые на момент создания рукописи еще не были причислены к лику святых, а в некоторых случаях - людей, которые в Церкви никак не почитались, но их подвижническую жизнь или добродетельные поступки миниатюрист считал необходимым отметить и подчеркнуть. Причем изображение нимба могло соответствовать тексту жития, где тот же персонаж назывался «святым», «преподобным», «блаженным», «духовными добродетельми украшенным» и т. п., но могло использоваться миниатюристом и независимо от текста, для передачи нравственной характеристики того или иного персонажа. В этом проявлялась интерпретация текста его иллюстратором. Кроме того, нимб на миниатюрах являлся также элементом определенного этикета в изображении родителей святого и архиереев, независимо от их церковного почитания. К особому случаю относятся изображения нимба для обозначения сакральности некоторых отвлеченных понятий, безотносительно к личности их носителей: например, святости священнического сана, добродетельного поступка или сакрального состояния - реальной или символической (в монашеском постриге) смерти.

С помощью перечисленных выше и некоторых других, не поддающихся систематизации и обобщению, художественных приемов древнерусские миниатюристы через иллюстрации доносили содержание житийного текста и свое прочтение, интерпретацию этих текстов.

Результат прочтения и интерпретации текста миниатюристом так или иначе воспринимал читатель лицевого списка жития. Его восприятие начиналось с выходной миниатюры, располагавшейся перед началом жития и являвшей собой икону святого. В сочетании с Похвальным словом святому, как правило, завершающим житие, они обрамляли Житие, создавая рамки художественного произведения. Их сакральной функцией было введение читателя в молитвенное, богослужебное восприятие религиозного текста.

В таком контексте книжные миниатюры выступали для современника не только как иллюстрации к тексту, но и как иконописные изображения. Не случайно, что такие миниатюры очень близки клеймам житийных икон. Можно сказать, что по своему композиционному строю лицевой список жития подобен житийной иконе с клеймами: «средником» такой иконы является выходная миниатюра и Похвальное слово, а ее «клеймами» - Житие и Чудеса с их иллюстрациями. Такое подобие указывает на особое единство текста и иллюстраций в лицевых списках. На него же указывает и тот факт, что по своей внутренней структуре лицевой список создавался на основании одного из принципов поэтики древнерусской литературы, заключающегося в стилистической симметрии. В качестве первого члена такой симметрии здесь выступает текст жития, а в качестве второго члена, который «другими словами» повторяет сказанное в первом, - иллюстрации к этому тексту. Главная художественная функция стилистической симметрии, состоящая в абстрагировании, также выполняется миниатюрой, которая передает житийные события в некоем обобщенном, иконописном виде.

Наличие таких форм взаимодействия текста и иллюстраций дает основание для рассмотрения слова и изображения в лицевых списках в качестве единого словесно-изобразительного текста, каковым он и воспринимался их читателем. В связи с этим мы предлагаем рассмотреть вопрос о появлении новой редакции произведения в его лицевых списках, так как миниатюрист вносил в новый словесно-изобразительный текст определенные изменения. Мы проанализировали эти изменения, которые можно разделить на стилистические и идейные. К стилистическим относятся украшение списка миниатюрами, «распространение» текста жития, углубление «этикетности» и абстрагирования житийного повествования за счет иллюстраций. К идейным изменениям, вносимым в лицевой список миниатюристом, можно отнести композиционные изменения и добавление новых идей, которых нет в тексте жития.

Наличие таких преобразований изначального (неиллюстрированного) житийного повествования приводит нас к выводу, что в лицевом списке за счет иллюстраций происходила литературная переработка произведения. Миниатюрист в таком контексте выступал как редактор и соавтор произведений, бытовавших в лицевых списках. Называя его литературную переработку лицевой редакцией, мы тем самым предлагаем новый аспект в изучении литературной истории памятников древнерусской книжности.

Средневековая книжная иллюстрация, находясь на границе живописи и литературы, сложным образом синтезировала в себе художественные приемы обоих видов искусства. В настоящей работе предпринята попытка рассмотрения книжной иллюстрации с точки зрения действия в ней принципов поэтики древнерусской литературы, а также предложено включение лицевых списков в литературную историю житийных произведений.

Список научной литературыЮферева, Наталия Эдуардовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.

2. Адрианова-Перетц В. П. Задачи изучения «агиографического стиля» Древней Руси // ТОДРЛ. М.; Л. 1964. Т. 20. С. 41-71.

3. Алпатов М. В. Гибель Святополка в легенде и в иконописи // ТОДРЛ. М.-Л., 1966. Т. 22. С. 18-23.

4. Алпатов М. В. Икона «Сретения» из иконостаса Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры. (К изучению художественного образа в древнерусской живописи) // ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 14. С. 557 564.

5. Амосов А. А. К семантике цвета в миниатюрах древнерусских рукописей // ТОДРЛ, Т. 48. СПб., 1993. С. 248 253.

6. Амосов А. А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного: Комплексное кодикологическое исследование. М., 1998.

7. Амосов А. А. Сказание о Мамаевом побоище в Лицевом своде Ивана Грозного (Заметки к проблеме прочтения миниатюр Свода) // ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 48 60.

8. Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. Томск; Москва, 2004. (Переизд. 1944 г.).

9. Белоброва О. А. К изучению древнерусских иллюстрированных сборников // Армянская и русская средневековые литературы. Ереван, 1986. С. 445-453.

10. Белоброва О. А. О лицевом списке Жития Сергия Радонежского в библиотеке Петра I // Белоброва О. А. Очерки русской художественной культуры XVI XX веков. М., 2005. С. 243 - 256.

11. Белоброва О. А. О некоторых изображениях Епифания Премудрого в их литературных источниках // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 91 -100.

12. Белоброва О. А. Этикетный мотив в древнерусской миниатюре XV в. // Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987. С. 25 31.

13. Бореев Ю. Б. Теория художественного восприятия и рецептивная эстетика, методология критики и герменевтика // Теории, школы, концепции (критические анализы): Художественная рецепция и герменевтика. М., 1985. С. 3 68.

14. Брюсова В. А. Деяния Сергия Радонежского в зримых образах житийных икон // Сергий Радонежский. Сб. ст. М., 1991. С. 440 452.

15. Буланин Д. М. Античные мотивы в древнерусской авторской топике // Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI -XVI вв. München, 1991. С. 217 -223.

16. Булгаков С., прот. Икона и иконопочитание. М., 1996.

17. Буслаев Ф. И. Древнерусская литература и православное искусство. СПб., 2001.

18. Буслаев Ф. И. Изображение Страшного суда по русским подлинникам // Буслаев Ф. И. Древнерусская литература и православное искусство. (Переизд.) СПб., 2001. С. 187 201.

19. Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. 1.

20. Буслаев Ф. И. Мои досуги. М., 1886. Ч. 2.

21. Буслаев Ф. И. Общие понятия о русской иконописи. Сборник древнерусского искусства. М., 1866.

22. Вагнер Г. К. Проблемы жанров в древнерусском искусстве. М., 1974.

23. Владимиров М., Георгиевский Г. Древнерусская миниатюра. М., 1933.

24. Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1988. (Переизд. 1903 г.).

25. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. М., 1998 (Переизд. 1911 г.). Т. 2.

26. Грабарь И. Э. Андрей Рублев: Очерк творчества художника по данным реставрационных работ 1918 1925 гг. // Вопросы реставрации. Сб. Центральных гос. Реставрационных мастерских. М., 1926. С. 7-112.

27. Грибов Ю. А. Образ Ивана Грозного в трактовке посадских художников последней четверти XVII века // Народное искусство России: традиции и стиль. Труды ГИМ. Вып. 86. М., 1995. С. 13 28.

28. Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы XIII XVII вв. Л., 1973.

29. Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994.

30. Житие преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергия Радонежского Чудотворца. (Литографическое издание). Троице-Сергиева лавра, 1853.

31. Житие преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергия Чудотворца. Написано Епифанием Премудрым: Факсимильное воспроизведение рукописной книги 1592 года. М, 2002. 2 Кн.

32. Зубов В. П. Епифаний Премудрый и Пахомий Серб. (К вопросу о редакциях «Жития Сергия Радонежского») // ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 145-158.

33. Иннокентий (Просвирин), архим. Троице-Сергиева лавра. М., 1988.

34. Исторический очерк и обзор фондов Рукописного отдела БАН. М.; Л., 1956. Вып. I. XVIII век.

35. Клаутова О. Ю. Жест в древнерусской литературе и иконописи XI -XIII вв. К постановке вопроса // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 46. С. 256 -269.

36. Клосс Б. М. Жития Сергия и Никона Радонежских в русской письменности XV XVII вв. // Методические рекомендации по описавнию славяно-русских рукописных книг. М., 1990. Вып. 3. Ч. 2. С. 271-296.

37. Клосс Б. М. Избранные труды. М., 1998. Т. 1. Житие Сергия Радонежского. С. 160-223.

38. Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник/Репринт, изд. 1871 г. М., 1988.

39. Колесов В. В. Сергий Радонежский: художественный образ и символ культуры // Жизнь и житие Сергия Радонежского. М., 1991. С. 319 -336.

40. Косцова А. С. Древнерусская живопись в собрании Эрмитаже: Иконопись, книжная миниатюра и орнаментика XII начало XVII века. СПб., 1992.

41. Кочетков И. А. Иконописец как иллюстратор жития // ТОДРЛ. Л., 1981. Т. 36. С. 329-347.

42. Кукушкина М. В. Монастырские библиотеки Русского Севера. Л., 1977.

43. Лебедева И. Н. Библиотека царевны Натальи Алексеевны, русской образованной женщины начала XVIII в. // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги Библиотеки Российской Академии наук 1900. СПб., 1994. С. 240-253.

44. Лебедева И. Н. К проблеме взаимоотношения русской книжной миниатюры и иконописи (о некоторых лицевых рукописях из коллекции Н. П. Лихачева) // Хризограф. Вып. 2. М., 2005. С. 279 -291.

45. Левочкин И. В. Лицевое житие преподобного Сергия Радонежского // Житие преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергия Чудотворца: Факсимильное воспроизведение рукописной книги 1592 года. М., 2002. Кн. 2. С. 94 102.

46. Левочкин И. В. Об одной книге из ризницы Троице-Сергиевой лавры //Книжное дело. 1994, № 5 (11). с. 48 60.

47. Леонид (Кавелин), архим. Славянские рукописи, хранящиеся в ризнице Свято-Троицкой Сергиевой лавры // ЧОИДР. 1880.

48. Лепахин В. Икона и иконичность. СПб., 2002.

49. Лихачев Д. С. Поэтика Древнерусской литературы. М., 1979.

50. Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X XVIII вв. Эпохи и стили. Л., 1973.

51. Лихачев Д. С. Сравнительное изучение литературы и искусства Древней Руси // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 3 10.

52. Лихачев Д. С. Текстология. СПб., 2001 (3-е изд.).

53. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970.

54. Лихачев Н. П. Лицевое житие свв. Бориса и Глеба по рукописи конца

55. XV столетия (ИОЛДП № 124). СПб., 1907.

56. Лихачев Н. П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. Ч. 1.СП6., 1899.

57. Лихачева ЛД. Миниатюристы читатели новгородских литературных произведений // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 335 -341.

58. Маркелов Г. В. Святые Древней Руси: Материалы по иконографии (прориси, переводы, иконописные подлинники). Т. 1. Святые Древней Руси в прорисях и переводах с икон XV- XIX веков. Атлас изображений. СПб., 1998. С. 5 36.

59. Минеева С. В. Рукописная традиция Жития преподобных Зосимы и Савватия Соловецких (XVI XVIII вв.). М., 2001. Т. 1, 2.

60. Морозов В. В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания1. XVI века. М., 2005.

61. Морозов В. В. Миниатюры жития Сергия Радонежского из Лицевого летописного свода XVI в. // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги РАН СССР за 1985 г. Л., 1987. С. 71-87.

62. Морозов В. В. Этикет реальный и этикетность искусства: русская дипломатическая церемония // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. М., 1989. С. 265 280.

63. Мюллер Л. Особая редакция Жития Сергия Радонежского // Записки Отдела рукописей. М., 1973. Вып. 34. С. 71 100 (Гос. Б-ка СССР им. В. И. Ленина).

64. Овчинников А. Н. Символика христианского искусства. М., 1999.

65. Олсуфьев Ю. А. Опись лицевых изображений и орнамента книг ризницы Троице-Сергиевой лавры. М., 1921.

66. Орлов А. С. О некоторых особенностях стиля великорусской исторической беллетристики XVI -XVII вв. СПб., 1909.

67. Панченко А. М. О цвете в древней литературе восточных и южных славян // ТОДРЛ. Т. 23. Л., 1968. С. 3 -15.

68. Панченко О. В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейктике и гимногорафии) // ТОДРЛ., СПб., 2003. Т. 54. С. 491 534.

69. Повести о житии Михаила Клопского /Подгот. текстов и вступ. статья Л. А. Дмитриева. М. Л., 1958.

70. Повесть о Зосиме и Савватии: Факсимильное воспроизведение. Кн. 1; Научно-справочный аппарат. Кн. 2. М., 1986.

71. Подобедова О. И. «Повесть о Петре и Февронии» как литературный источник житийных икон XVII века // ТОДРЛ. М.; Л., 1954. Т. 10. С. 303-304.

72. Подобедова О. К вопросу о поэтике древнерусского изобразительного искусства. (Распространенные сравнения в памятнике мелкой пластики XIII в.) // Старинар. Нова сери.а. Кньига XX 1969. Београд, 1970. С. 309 - 314.

73. Покровский Н. В. Очерки памятников христианского искусства. СПб., 2000.

74. Попов В. Г. Иллюстрации «Хождения Иоанна Богослова» в миниатюре и станковой живописи конца XV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 208-221.

75. Попов Г. В. Книжная культура XVI века и художественное оформление Повести о Зосиме и Савватии // Повесть о Зосиме и Савватии: Научно-справочный аппарат. М., 1986. Кн. 2. С. 73 103.

76. Поппэ А. О роли иконографических изображений в изучении литературных произведений о Борисе и Глебе // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 24-45.

77. Почещов Г. Г. Русская семиотика: идеи и методы, персоналии, история. М., 2001. С. 9.

78. Раушенбах Б. В. Геометрия картины и зрительное восприятие. СПб., 2002.

79. Розов Н. Н. Древнерусский миниатюрист за чтением Псалтири // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 63 82.

80. Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57. С. 431 -500.

81. Руди Т. Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография: Исследования, публикации, полемика. СПб., 2005. С. 59 -101.

82. Рыжова Е. А. Антониево-Сийский монастырь. Житие Антония Сийского. Книжные центры Русского Севера. Сыктывкар, 2000.

83. Сазонов С. В. «Встреча со старцем» в Житии Сергия Радонежского // История и культура Ростовской земли. 1993. Ростов, 1994. С. 60 66.

84. Свод изображений из лицевых апокалипсисов по русским рукописям с ХУ1-го века по Х1Х-ый /Сост. Ф. Буслаев // ОЛДП. М., 1884. Т. 82.

85. Сидорова Т. А. Реалистические черты в архитектурных изображениях Древней Руси // Архитектурное наследство. М., 1958. Т. 10. С. 73 -100.

86. Смирнова Э. С. «Богоматерь с Младенцем на престоле, с Архангелом и преп. Сергием Радонежским» икона первой трети XV в. Истоки и смысл иконографии // Русское подвижничество. М., 1996. С. 124 — 135.

87. Смирнова Э. С. Отражение литературных произведений о Борисе и Глебе в древнерусской станковой живописи // ТОДРЛ. М. Л., 1958. Т. 15. С. 312-327.

88. Соловьева И. Д. Икона «Александр Свирский в житии» в собрании Русского Музея (К проблеме атрибуции) // Древнерусское искусство. Новые атрибуции. Сб. ст. СПб., 1994. С. 39 46.

89. Сукина Л. Б. Слово и изображение в лицевой книге XVII в. (На материале Синодиков и Апокалипсисов) // История и культура Ростовской земли. 1993. Ростов, 1994. С. 116 121.

90. Тарабукин Н. М. Смысл иконы. М. 1999.

91. Творогов О. В. Задачи изучения устойчивых литературных формул Древней Руси // ТОДРЛ. М.; Л., 1964. Т. 20. С. 29 40.

92. Творогов О. В. О взаимодействии литературы и живописи в Древней Руси // Русская литература. № 4. Л., 1981. С. 95 106.

93. Томова Е. Славянские жития основателей монастырей как тематическая разновидность типа пространного жития // РакеоЬи^апса. Старобългаристика. 1979. 3. № 2. С. 55 68.

94. Трубецкой Е. Символика красок // Православная икона. Канон и стиль: К богословскому рассмотрению образа. М., 1998. С. 190 196.

95. Трубецкой Е. Три очерка о русской иконе. Новосибирск, 1991.

96. Турилов А. А. «Читал» ли древнерусский книжник миниатюры лицевых рукописей // «Вереница литер». К 60-летию В. М. Живова. М., 2006. С. 318-326.

97. Успенский Б. А. К исследованию языка древней живописи // (Вступл. к кн.) Жегин Л. Ф. Язык живописного произведения. (Условность древнего искусства). М., 1970. С. 4 34.